1 2 3 4 
  Девочка опять подумала и нерешительно сказала:    

  - По-моему, это нехорошо все-таки...    

  - Ну, чего там "все-таки"! Твоя мама не узнает,  так что же тут плохого? Лишь бы с тобой ничего не случилось, больше ей ничего  не надо, по-моему, она тебе и сама позволила бы, только ей в голову не пришло.  Конечно, позволила бы!    

  Щедрое гостеприимство вдовы Дуглас было соблазнительной  приманкой, и уговоры Тома скоро оказали свое действие. Было решено не говорить  никому, какие у них планы на этот вечер. Вдруг Тому пришло в голову, что Гек  может явиться нынче ночью и подать сигнал. Эта мысль чуть не испортила ему  будущее удовольствие. И все же он никак не мог пожертвовать весельем у вдовы  Дуглас. Да и для чего жертвовать, рассуждал он: если сигнала не было вчера  ночью, то с какой стати его ждать непременно сегодня? Весело будет наверняка, а  насчет клада еще неизвестно. И, как всегда у мальчишек, перевесило то, к чему  тянуло сильнее: в этот день он решил больше не думать о сундуке с деньгами.    

  Тремя милями ниже города пароходик замедлил ход у лесистой  долины и причалил к берегу. Толпа высыпала на берег, и скоро повсюду в лесу и  на крутых склонах раздались крики и смех. Перепробовав все игры, выбившиеся из  сил и разгоряченные шалуны опять сошлись в лагерь, нагуляв завидный аппетит, и  набросились на разные вкусные вещи. После пира они уселись отдыхать и разговаривать  в тени раскидистых дубов. Скоро кто-то крикнул:    

  - Кто хочет в пещеру?    

  Оказалось, что хотят все. Достали свечи и сейчас же все  пустились наперебой карабкаться в гору. Вход в пещеру был довольно высоко на  склоне горы и походил на букву "А". Тяжелая дубовая дверь никогда не  запиралась. Внутри была небольшая пещера, холодная, как погреб, со стенами из  прочного известняка, которые были возведены самой природой и усеяны каплями  влаги, словно холодным потом. Стоять здесь в глубоком мраке и глядеть на  зеленую долину, освещенную солнцем, было так интересно и таинственно. Но скоро  первое впечатление рассеялось, и опять начались шалости. Как только кто-нибудь  зажигал свечу, все остальные набрасывались на него гурьбой; и сколько он ни  защищался от нападающих, свечу скоро вышибали у него из рук или тушили, и тогда  снова поднимался веселый крик, смех и возня. Но все на свете когда-нибудь  кончается. Мало-помалу шествие, вытянувшись вереницей, начало спускаться по  крутому склону главной галереи, и ряд колеблющихся огней смутно осветил высокие  каменистые стены почти до самых сводов, сходившихся над головой на высоте  шестидесяти футов. Главная галерея была не шире восьми или десяти футов. На  каждом шагу по обеим сторонам открывались новые высокие расщелины гораздо уже  главной галереи. Пещера Мак-Дугала представляла собою настоящий лабиринт  извилистых, перекрещивающихся между собой коридоров, которым не было конца.  Говорили, что можно было целыми днями и ночами блуждать по запутанной сети  расщелин и провалов, не находя выхода из пещеры, что можно было спускаться все  ниже и ниже в самую глубь земли, и там встретить все то же - лабиринт под  лабиринтом, и так без конца. Никто не знал всей пещеры. Это было немыслимое  дело. Большинство молодых людей видело только часть пещеры, и обычно никто не  заходил дальше. Том Сойер знал пещеру не лучше других.    

  Вся компания прошла по главной галерее около трех  четвертей мили, а потом отдельные группы и пары стали сворачивать в боковые  коридоры, бегать по мрачным переходам и пугать друг друга, неожиданно  выскакивая на перекрестках. Даже в знакомой всем части пещеры можно было  потерять друг друга из виду на целых полчаса.    

  Мало-помалу одна группа за другой, запыхавшись, подбегала  к выходу, все веселые, закапанные с ног до головы свечным салом, перепачканные  в глине и очень довольные проведенным в пещере днем. И только тут все  удивились, что время прошло так незаметно и что скоро стемнеет. Пароходный  колокол звонил уже с полчаса. Однако все были очень довольны, что так  романтически завершается день, полный приключений. Когда пароходик со своим  шумным грузом выплыл на середину реки, никто, кроме капитана, не жалел о  потраченном времени.    

  Гек уже стоял на своем посту, когда огни пароходика  замелькали мимо пристани. Он не слышал никакого шума, потому что молодежь  присмирела и притихла, как это обычно бывает с людьми, которые очень устали.  Сначала Гек удивился, что это за пароход и почему он не останавливается у  пристани, потом перестал об этом думать и занялся своим делом. Ночь становилась  все темнее и облачнее. Пробило десять часов, затих шум колес, разбросанные  кое-где огоньки стали - мигать и гаснуть, на улицах больше не встречалось  прохожих. Городок отошел ко сну, оставив маленького сторожа наедине с тишиной и  привидениями. Пробило одиннадцать часов, и в трактире погасли огни; все  погрузилось во мрак. Гек ждал, как ему показалось, ужасно долго, но ничего не  случилось. Он начал колебаться. Стоит ли ждать? Да и выйдет ли какой-нибудь  толк? Уж не бросить ли все да и не завалиться ли спать?    

  Вдруг он расслышал какой-то шум и сразу насторожился.  Дверь, выходившая в переулок, тихо закрылась. Он бросился за угол кирпичного  склада. Минутой позже мимо прошли, чуть не задев его, два человека, у одного из  них было что-то под мышкой. Должно быть, сундук! Значит, они собираются  переносить клад. Стоит ли звать Тома? Это было бы глупо - они уйдут с сундуком,  и поминай как звали. Лучше пойти за ними и выследить их; авось в темноте они  его не заметят. Рассуждая сам с собой, Гек выскользнул из-за угла и, крадучись,  как кошка, пошел за бродягами. Он неслышно ступал босыми ногами, держась на  таком расстоянии, чтобы не упустить их из виду.    

  Они прошли три квартала по улице вдоль реки, а потом  свернули налево. Сначала они шли все прямо, а дойдя до тропинки, ведущей на  Кардифскую гору, стали подниматься по ней. Они прошли, не останавливаясь, мимо  дома старика валлийца, на склоне горы, и лезли все выше и выше. "Ладно, -  подумал Гек, - значит, они хотят зарыть сундук на старой каменоломне". Но  бродяги даже не остановились там. Они прошли дальше к вершине. И вдруг, свернув  на узкую тропинку между высокими кустами сумаха, сразу пропали в темноте. Тек  прибавил шагу и стал нагонять их, потому что увидеть его они не могли. Сначала  он бежал, потом замедлил шаг, боясь, что наткнется на них; прошел еще немного,  остановился, прислушался: ни звука, слышно было только, как бьется его сердце.  Уханье филина донеслось до него с горы - плохая примета. Но шагов не слышно.  Господи, неужели все пропало? Он уже собирался задать стрекача, как вдруг  кто-то кашлянул в четырех шагах от него. Сердце у Гека чуть не выскочило, но он  пересилил свой страх и замер на месте, весь дрожа, словно его трепали сразу все  двенадцать лихорадок, а слабость на него напала такая, что он боялся, как бы не  свалиться на землю. Теперь он знал, где находится: он был около изгороди,  окружавшей усадьбу вдовы Дуглас, в пяти шагах от перелаза. "Ладно, -  подумал он, - пускай зарывают здесь; найти будет нетрудно".    

  Послышался очень тихий голос, говорил индеец Джо:    

  - Черт бы ее взял! Может, у нее гости? Свет горит до  поздней ночи.    

  - Я ничего не вижу.    

  Теперь говорил тот оборванец, бродяга из старого дома.  Сердце Гека сжалось от смертельного холода: так вот кому собирался мстить  индеец Джо! Первой мыслью Гека было убежать. Но тут он вспомнил, что вдова  Дуглас всегда была добра к нему, а эти люди, может, собираются убить ее. Гек  пожалел, что у него не хватит храбрости предупредить вдову; он очень хорошо  знал, что не отважится на это, - они могли увидеть его и схватить. Все это, и  не только это, промелькнуло у него в голове за короткий миг между словами  бродяги и ответом индейца Джо:    

  - Тебе кусты мешают. Ну, смотри в эту сторону. Теперь  видишь, что ли?    

  - Да. Ну, конечно, у нее гости. Брось ты это дело!    

  - Как! Бросить, когда я уезжаю отсюда навсегда? Когда,  может, другого случая больше не будет? Ну, нет! Опять-таки говорю тебе, как не  раз говорил: мне наплевать на ее деньги, можешь их забрать себе. А вот муж ее  ко мне придирался, и не один раз это было; он же меня и посадил как бродягу,  когда был судьей. Да это еще не все! Куда там! Он велел меня отстегать плетью -  отстегать на улице перед тюрьмой, как негра! И весь город это видел! Плетью!  Понимаешь ты это? Он перехитрил меня и умер. Ну, зато она мне заплатит!    

  - Не убивай ее! Не надо!    

  - Не убивай? А кто говорит про убийство? Его бы я убил, а  ее не собираюсь. Когда хотят отомстить женщине, ее не убивают - это ни к чему!  Ее уродуют, рвут ноздри, обрубают уши, как свинье!    

  - Господи, это уж...    

  - Тебя не спрашивают! Молчи, пока цел! Я ее привяжу к  кровати. Если истечет кровью и умрет, я тут ни при чем. Плакать не стану. А ты,  приятель, мне поможешь, для того я тебя и взял, одному мне не управиться. Если  будешь отлынивать - убью! Понял? А если придется тебя убить, то уж и ее заодно  прихлопну - тогда, по крайней мере, никто не узнает, чья это работа.    

  - Ну что ж, если без этого нельзя, тогда идем. Чем скорей,  тем лучше. Меня всего так и трясет.    

  - Сейчас? А гости? Смотри не вздумай меня выдать, чтото я  тебе не верю. Нет, подождем, пока свет погаснет, спешить некуда.    

  Гек понял, что за этим последует молчание, еще более  страшное, чем все эти разговоры насчет убийства, и, затаив дыхание, живо шагнул  назад; долго балансировал на одной ноге, с опасностью свалиться вправо или  влево, и наконец осторожно опустил другую ногу. Потом он сделал еще один шаг  назад, так же осторожно и с тем же риском, потом еще один и еще - и вдруг сучок  треснул у него под ногой. Он перестал дышать и прислушался. Ни звука - тишина  была полная. Гек себя не помнил от радости. Он повернулся между двумя стенами  кустов сумаха, осторожно, как поворачивает корабль, и с опаской зашагал прочь,  но, выйдя на дорогу у каменоломни, почувствовал себя в безопасности и побежал  так, что только пятки засверкали. Он бежал все быстрее под гору, пока не  добежал до фермы валлийца. Он так хватил в дверь кулаками, что из окон сейчас  же высунулись головы старика и двух его дюжих сыновей.    

  - Что за шум? Кто там стучит? Что надо?    

  - Пустите скорей! Я все расскажу!    

  - А кто ты такой?    

  - Гекльберри Финн! Скорей отоприте!    

  - Вот как, Гекльберри Финн! Не такое это имя, чтобы перед  ним все двери распахивались настежь! Пустите его всетаки, ребята, послушаем,  что там стряслось!    

  - Только, ради бога, никому не говорите, что это я вам  сказал, - были первые слова Гека, после того как его впустили. - Ради бога, а  то меня убьют! Ведь вдова меня всегда жалела, и я все расскажу, непременно  расскажу, если вы обещаете не выдавать меня.    

  - Ей-богу, тут что-то есть, это он не зря говорит! -  воскликнул старик. - Ну, валяй рассказывай, никто тебя не выдаст, паренек.    

  Через три минуты старик с сыновьями, вооружившись как  следует, поднимались в гору и были уже у начала дорожки между кустами сумаха, с  ружьями в руках. Гек не пошел за ними дальше. Он спрятался за большим камнем и  стал слушать. Долго тянулось тревожное молчание, а потом вдруг сразу раздались  выстрелы и крики.    

  Гек не стал дожидаться разъяснений. Он выскочил из-за  камня и пустился бежать под гору так, что дух захватило.  ГЛАВА XXX     

  В воскресенье утром, чуть только забрезжил свет, Гек в  потемках вскарабкался на гору и тихонько постучался в дверь старика валлийца.  Все обитатели дома спали, но сон их был тревожен после волнений прошлой ночи.  Из окна его окликнули:    

  - Кто там?    

  Испуганный голос Гека ответил едва слышно:    

  - Пожалуйста, впустите меня! Это я, Гек Финн.    

  - Перед этим именем моя дверь всегда откроется, и ночью и  днем. Входи, милый, будь как дома!    

  Такие слова бездомному мальчику приходилось слышать  впервые, и никогда в жизни ему не говорили ничего приятнее. Он не мог  припомнить, чтобы раньше кто-нибудь приглашал его быть как дома.    

  Дверь быстро отперли, и Гек вошел. Его усадили, а старик  со всем своим выводком рослых сыновей стал поспешно одеваться.    

  - Ну, сынок, надеюсь, ты как следует проголодался, потому  завтрак нам подадут, как только взойдет солнце, с пылу горячий, можешь быть  спокоен! А мы с ребятами ждали тебя вчера, думали, что ты у нас заночуешь.    

  - Я уж очень испугался, - сказал Гек, - и убежал. Как пустился  бежать, когда пистолеты выстрелили, так и не останавливался целых три мили. А  теперь я пришел потому, что хотелось все-таки узнать, как было дело; и пришел  перед рассветом, потому что боялся наткнуться на этих дьяволов, даже если они  убиты.    

  - Ах ты бедняга! Видно, ты устал за эту ночь, - вот тебе  кровать, ложись, когда позавтракаешь. Нет, они не убиты, вот что жалко. Видишь  ли, мы знали, где их искать, с твоих же слов; подкрались на цыпочках и стали  шагах в десяти от них; а на дорожке темно, как в погребе. И вдруг захотелось  мне чихнуть! Вот незадача! Стараюсь удержаться - и не могу. Ну, думаю, сейчас  чихну, - и чихнул! Я стоял впереди с пистолетом наготове, и только чихнул, эти  мошенники зашуршали - ив кусты. А я кричу: "Пали, ребята!" - и сам  стреляю прямо туда, где шуршит. Ребята мои тоже. Но все-таки они удрали,  мерзавцы этакие, а мы гнались за ними через весь лес. Кажется, ре задели ни  одного. Они оба сделали по выстрелу и тоже мимо. Как только не стало слышно  шагов, мы сейчас же бросили погоню, спустились под гору и разбудили  полицейских. Они собрали отряд и пошли в обход по берегу реки, а как только  рассветет, шериф со своими людьми обыщет весь лес. Мои ребята тоже пойдут с  ними. Хорошо бы знать, каковы эти мошенники с виду, это бы нам очень помогло.  Да ведь ты их, верно, не рассмотрел в темноте?    

  - Нет, я их увидел еще в городе и пошел за ними.    

  - Вот это отлично! Так опиши их нам, опиши, мой мальчик!    

  - Один - это глухонемой испанец, которого видели в городе  раза два, а другой - бродяга, весь в лохмотьях, страшная такая рожа.    

  - Довольно, милый, этих мы знаем! Я сам на них както  наткнулся в лесу за домом вдовы Дуглас, и они от меня удрали. Ну, ступайте,  ребята, да расскажите все это шерифу, а позавтракаете как-нибудь в другой раз!    

  Сыновья валлийца тут же ушли. Гек вскочил и побежал за  ними к двери.    

  - Ох, ради бога, не говорите никому, что это я их выдал!  Ради бога!    

  - Ну, ладно, Гек, если ты так хочешь, но ведь это только  делает тебе честь.    

  - Ох, нет, нет! Ради бога, не надо!    

  Когда молодые люди вышли, старик валлиец сказал:    

  - Они никому не скажут, и я тоже. А почему ты не хочешь,  чтобы другие знали?    

  Гек не пожелал объяснять, сказал только, что про одного из  этих бродяг он и так уж много знает и не хочет ни за что на свете, чтобы бродяга  про это узнал, а то он его убьет, непременно убьет.    

  Старик еще раз пообещал молчать и спросил:    

  - А все-таки почему ты за ними пошел? Они показались тебе  подозрительными, да?    

  Гек помолчал, стараясь придумать самый уклончивый ответ.  Потом начал:    

  - Как вам сказать, я ведь и сам тоже вроде бродяги, - так,  по крайней мере, все считают, и я не обижаюсь; иной раз бывает, что из-за этого  по ночам не сплю, все думаю, как бы мне начать жить по-другому. Вот и прошлой  ночью так же было. Мне что-то не спалось, и я пошел бродить по улицам в  полночь, и все думал да думал, а когда дошел до старого кирпичного склада рядом  с трактиром Общества трезвости, то постоял, прислонившись к стенке, чтобы  подумать как следует. А тут как раз идут эти двое, совсем близко, и несут  что-то под мышкой. "Наверно, думаю, краденое". Один из них курил, а  другой попросил огоньку; они остановились прямо передо мной, сигары осветили их  лица, и тогда я сразу узнал, что высокий - это глухонемой испанец с пластырем  на глазу и седыми бакенбардами, а другой - тот самый оборванец в лохмотьях.    

  - Что же, ты и лохмотья рассмотрел при свете сигары?    

  Гек сбился на минуту. Потом продолжал:    

  - Уж не знаю, право, как-то все-таки рассмотрел.    

  - Потом они пошли дальше, и ты за ними?    

  - Да, и я за ними. Правильно. Хотелось поглядеть, что они  затевают, - уж очень по-воровски они прошмыгнули. Я дошел за ними до забора  вдовы, притаился в темноте и слышал, как оборванец заступался за вдову, а  испанец клялся, что изуродует ее, - я же вам рассказывал...    

  - Как? Глухонемой все это говорил?    

  Гек опять сделал страшный промах. Уж как он старался,  чтобы старик не угадал, кто такой этот испанец, и все-таки язык подвел его,  несмотря на все старания. Он попробовал вывернуться, но старик не спускал с  него глаз, и Гек завирался все хуже и хуже. Наконец старик сказал:    

  - Ты меня не бойся, милый. Я тебе ничего плохого не  сделаю. Наоборот, заступлюсь за тебя, да, заступлюсь. Этот испанец вовсе не  глухонемой, ты сам же проговорился нечаянно, теперь уж этого не исправить. Ты  что-то знаешь про этого испанца и хочешь это скрыть. Напрасно ты мне не  доверяешь. Скажи, в чем дело, я тебя не выдам.    

  Гек с минуту смотрел в честные глаза старика, потом  нагнулся к нему и прошептал на ухо:    

  - Никакой это не испанец - это индеец Джо!    

  Валлиец так и подскочил на стуле. Помолчав с минуту, он  сказал:    

  - Ну, теперь все ясно. Когда ты рассказывал про вырванные  ноздри и обрубленные уши, я уже решил, что это ты прибавил для красного словца,  потому что белые так не мстят. Ну, а индеец - это совсем другое дело!    

  За завтраком, продолжая разговор, старик рассказал, между  прочим, что, перед тем как улечься в постель, он взял фонарь и вместе с  сыновьями пошел осматривать изгородь, нет ли на ней крови или где-нибудь на  земле поблизости. Крови они не нашли, зато подобрали большой узел с...    

  - С чем?    

  Если бы слова были молнией, то и тогда они не могли бы  сорваться быстрее с побелевших уст Гека. Он широко раскрыл глаза и почти не  дышал в ожидании ответа. Валлиец изумился и тоже уставился на него; смотрел три  секунды, пять секунд, десять, потом ответил:    

  - С воровским инструментом. Да что с тобой такое?    

  Гек откинулся на спинку стула, едва дыша, но чувствуя  глубокую, невыразимую радость. Валлиец посмотрел на него внимательно и с  любопытством, потом сказал:    

  - Да, с воровским инструментом. Тебе, кажется, от этого  легче стало? Чего ты так встревожился? Что, по-твоему, мы должны были найти?    

  Гек был прижат к стенке. Вопросительный взгляд так и  буравил его. Он бы отдал все на свете, лишь бы нашлось из чего состряпать  подходящий ответ. Ничего не приходило в голову. Вопросительный взгляд буравил  все глубже и глубже. На язык лезла сущая бессмыслица. Обдумывать было некогда,  и он сказал наобум, едва слышно:    

  - Может, учебники для воскресной школы?    

  Бедный Гек расстроился и не мог даже улыбнуться, зато  старик захохотал громко и весело, так что вся его крупная фигура сотрясалась с  головы до пят, и наконец сказал, что такой здоровый смех не хуже денег в  кармане, потому что доктору придется меньше платить. Потом прибавил:    

  - Ах ты бедняга, сразу побледнел и осунулся. Видать, что  нездоров, - нечего и удивляться, что мозги у тебя набекрень. Ну, да авось  обойдется. Отдохнешь, выспишься, и все, я думаю, как рукой снимет.    

  Геку было досадно, что он вел себя, как дурак, и выказал  такое подозрительное волнение, потому что, еще у изгороди подслушав разговор,  он перестал надеяться, что в узле был клад. Но все-таки он только так подумал,  а наверняка не знал, - вот почему упоминание о захваченном узле взволновало  его. Но в общем он был даже рад этому пустяковому случаю: теперь, когда он  узнал наверное, что узел не тот, ему стало легче, и душа его совершенно  успокоилась. Как будто все сошлось как нельзя лучше: клад, должно быть, все  лежит в номере втором, бродяг нынче же схватят и засадят в тюрьму, и они с  Томом в этот же вечер пойдут и возьмут золото без всяких препятствий и хлопот,  ничего не опасаясь.    

  Не успели они управиться с завтраком, как в дверь  постучались. Гек вскочил и побежал прятаться, по желая, чтобы другие знали, что  он имеет какое-то отношение к событиям прошлой ночи. Валлиец открыл дверь  нескольким дамам и джентльменам, между прочим, и вдове Дуглас, и увидел, что в  гору поднимаются кучки горожан - поглазеть на место происшествия. Значит,  новость уже облетела весь город. Валлийцу пришлось рассказать посетителям обо  всем, что случилось ночью. Вдова горячо поблагодарила его за то, что он спас ей  жизнь.    

  - Ни слова об этом, сударыня. Есть еще один человек,  которому вы, быть может, обязаны больше, чем мне и моим ребятам, но он не хочет  называть себя. Если бы не он, нас бы вообще там не было.    

  Конечно, это вызвало такое любопытство, что о самом  происшествии чуть не забыли, но валлиец только раздразнил любопытство своих  гостей, а через них и весь город, отказавшись расстаться со своей тайной. После  того как гости узнали все остальные подробности, вдова сказала:    

  - Я уснула, читая в постели, и ничего не слышала. Почему  же вы не пришли и не разбудили меня?    

  - Решили, что не стоит. Бродяги вряд ли собирались  вернуться, - без инструмента у них все равно ничего не вышло бы; так зачем же  было вас будить и пугать до полусмерти. Мои три негра сторожили ваш дом до  самого утра. Они только что вернулись.    

  Пришли еще посетители, и валлиец часа два рассказывал и  пересказывал всю историю с самого начала.    

  В воскресной школе не было занятий по случаю каникул, зато  все горожане собрались в церковь спозаранку. Событие, переполошившее город,  обсуждалось со всех сторон. Говорили, что и следа преступников не удалось еще  обнаружить. После проповеди жена судьи Тэтчера догнала миссис Гарпер, которая  шла вместе с толпой к выходу, и заговорила с ней:    

  - Неужели моя Бекки проспит целый день? Я так и думала,  что она устанет до полусмерти.    

  - Ваша Бекки?    

  - Да. Разве она не у вас ночевала?    

  - Нет, что вы!    

  Миссис Тэтчер побледнела и опустилась на скамью как раз в  ту минуту, когда тетя Полли, оживленно разговаривая с приятельницей, проходила  мимо. Тетя Полли сказала:    

  - Доброе утро, миссис Тэтчер! Доброе утро, миссис Гарпер!  А у меня мальчишка пропал куда-то. Я думаю, он вчера остался ночевать у  кого-нибудь из вас, а теперь боится идти в церковь. Надо будет задать ему  хорошенько.    

  Миссис Тэтчер побледнела еще больше и чуть заметно  покачала головой.    

  - Он не ночевал у нас, - сказала миссис Гарпер, начиная  беспокоиться.    

  По лицу тети Полли было видно, как она встревожилась.    

  - Джо Гарпер, видел ты моего Тома нынче утром?    

  - Нет, не видал.    

  - А когда ты его видел в последний раз?    

  Он попытался вспомнить, но наверное сказать не мог.  Прихожане остановились на полдороге к выходу. В толпе начали перешептываться,  все забеспокоились. Стали расспрашивать детей и молодых учителей тоже. Никто из  них не заметил, были ли Том и Бекки на пароходе, когда возвращались в город.  Уже стемнело, и никому в голову не пришло спросить, все ли налицо. Наконец один  из молодых людей выразил опасение, не остались ли они в пещере.    

  Миссис Тэтчер упала в обморок. Тетя Полли плакала, ломая  руки. Тревожная весть переходила из уст в уста, от толпы к толпе, из улицы в  улицу, и через пять минут колокола неистово звонили и весь город был на ногах.  Случай на Кардифской горе теперь казался совсем неважным, о громилах все  забыли. Седлали лошадей, садились в лодки, пароход разводил пары - и не прошло  и получаса, как двести человек двигались к пещере по большой дороге и по реке.    

  На весь долгий день городишко опустел и словно вымер.  Женщины навещали тетю Полли и миссис Тэтчер, стараясь их утешить. Они плакали  вместе о ними, и это было гораздо лучше слов. Всю томительную ночь город ждал  известий, по когда забрезжило утро, то получено было всего несколько слов:  "Пришлите еще свечей и провизии". Миссис Тэтчер чуть не сошла с ума,  и тетя Полли тоже. Судья Тэтчер посылал из пещеры бодрые и полные надежды  записки, но они никого не радовали.    

  Старик валлиец вернулся домой к рассвету, еле держась на  ногах, весь закапанный свечным салом и измазанный в глине. Гек, весь в жару,  все еще лежал в постели, куда его уложили с вечера. Все доктора были в пещере,  и ухаживать за больным пришла вдова Дуглас. Она сказала, что сделает для него  все, что может, потому что, каков бы он ни был, хорош или плох, или ни то ни  се, но все-таки божье дитя, - не бросать же его без присмотра. Валлиец заметил,  что у Гека есть и хорошие черты, а вдова сказала:    

  - И не сомневайтесь. На нем печать господня. Бог не  забывает никого. Никогда. Он отмечает каждое творение, выходящее из его рук.    

  Еще до полудня отдельные группы измученных людей начали  стекаться в городок, но те, у кого остались силы, продолжали поиски. Только и  узнали нового, что обысканы самые отдаленные углы пещеры, куда раньше не  заходил никто; что будут искать и дальше, не пропуская ни одного угла, ни одной  расщелины; что в лабиринте коридоров там и сям мелькают вдалеке огни и по  темным переходам то и дело перекатывается эхо доносящихся издалека криков и  пистолетных выстрелов. В одном месте, далеко от тех галерей, куда обычно  заглядывали туристы, нашли на скале имена "Бекки и Том", выведенные  копотью, а неподалеку подобрали ленточку, закапанную свечным салом. Миссис  Тэтчер узнала ленточку и заплакала над ней. Она сказала, что это последняя  память о ее бедной девочке и что ничем другим она не дорожит так, как этой  лентой, которая была на живой Бекки до самой последней минуты, перед тем как  девочка умерла такой ужасной смертью. Некоторые рассказывали, что иногда в  пещере мелькала вдалеке светлая точка, человек двадцать с радостными криками  бросались туда по гулким переходам, но за этим следовало горькое разочарование:  оказывалось, что это кто-нибудь из своих.    

  Так прошли три дня и три ночи, полные страха; тоскливые  часы тянулись за часами, и наконец весь городок впал в безнадежное отчаяние. У  всех опустились руки. Когда случайно обнаружилось, что в трактире Общества  трезвости продают изпод полы виски, то это почти никого в городе не  взволновало, хотя само по себе событие было потрясающее. Очнувшись от  лихорадки, Гек слабым голосом завел разговор о трактирах и между прочим  спросил, смутно опасаясь самого худшего, не нашли ли чего-нибудь в трактире Общества  трезвости, пока он болел.    

  - Да, нашли, - ответила вдова.    

  Гек подскочил на постели, широко раскрыв глаза:    

  - Что? Что нашли?    

  - Виски, и теперь трактир закрыли. Ложись, милый, как ты  меня напугал!    

  - Скажите мне только одно, только одно, пожалуйста! Кто  нашел - Том Сойер?    

  Вдова залилась слезами.    

  - Тише, милый, тише! Ты же знаешь, что тебе нельзя  разговаривать! Ты очень, очень болен!    

  "Так, значит, не нашли ничего, кроме виски. Небось,  если б нашли золото, подняли бы шум на весь город. Выходит, что клад пропал,  пропал навсегда! О чем же она все-таки плачет? Интересно, с чего бы ей  плакать?" Эти мысли смутно бродили в голове Гека, и, устав думать, он  заснул. Вдова сказала себе:    

  "Ну, вот он и уснул, бедный. "Том Сойер  нашел"! Хорошо, если бы кто-нибудь нашел Тома Сойера! Ах, уж немного  осталось таких, кто еще надеется его найти и у кого хватает сил искать  дальше!"  ГЛАВА XXXI     

  Теперь вернемся к Тому и Бекки и посмотрим, что они делали  на пикнике. Они шли вместе со всей компанией по темным коридорам, осматривая  уже знакомые чудеса пещеры, чудеса, носившие очень пышные названия:  "Гостиная", "Собор", "Дворец Аладдина" и т.д.  Скоро началась веселая игра в прятки, и Том с Бекки тоже увлеклись ею и играли  до тех пор, пока не устали немножко. Тогда они спустились по извилистой  галерее, держа свечи над головой и разбирая путаный узор имен, чисел, адресов и  девизов, которые были выведены копотью на каменистых стенах. Так они шли все  дальше и дальше и за разговором не заметили, что находятся уже в той части  пещеры, где на стенах нет никаких надписей. Они тоже вывели свои имена копотью  на выступе стены и двинулись дальше. Скоро им попалось такое место, где  маленький ручеек, падая со скалы, мало-помалу осаждал известь и в течение  столетий образовал целую кружевную Ниагару из блестящего и прочного камня. Том  протиснулся туда своим худеньким телом и осветил водопад, чтобы доставить Бекки  удовольствие. За водопадом он нашел крутую естественную лестницу в узком  проходе между двумя стенами, и им сразу овладела страсть к открытиям. Он позвал  Бекки, и, сделав копотью знак, чтобы не заблудиться, они отправились на  разведку. Они долго шли по этому коридору, поворачивая то вправо, то влево, и,  забираясь все глубже и глубже под землю в тайники пещеры, сделали еще одну  пометку, свернули в сторону в поисках нового и невиданного, о чем можно было бы  рассказать наверху. В одном месте они набрели на обширную пещеру, где с потолка  свисало много сталактитов, длинных и толстых, как человеческая нога; Том и  Бекки обошли ее кругом, восторгаясь и ахая, и вышли по одному из множества  боковых коридоров. По этому коридору они скоро пришли к прелестному роднику,  выложенному сверкающими, словно иней, кристаллами; этот родник находился  посреди пещеры, стены которой поддерживало множество фантастических колонн,  образовавшихся из сталактитов и сталагмитов, слившихся от постоянного падения  воды в течение столетий. Под сводами пещеры, сцепившись клубками, висели  летучие мыши, по тысяче в каждом клубке; потревоженные светом, сотни мышей слетели  вниз и с писком стали яростно бросаться на свечи. Том знал повадки летучих  мышей и понимал, как они могут быть опасны. Он схватил Бекки за руку и потащил  ее в первый попавшийся коридор; это было как раз вовремя, потому что летучая  мышь загасила крылом свечу Бекки в ту минуту, как она выбегала из пещеры.  Летучие мыши гнались за детьми довольно долго, но беглецы то и дело сворачивали  в новые коридоры, попадавшиеся им навстречу, и наконец избавились от этих  опасных тварей. Вскоре Том нашел подземное озеро, которое, тускло поблескивая,  уходило куда-то вдаль, так что его очертания терялись во мгле. Ему захотелось  исследовать берега озера, но он решил, что сначала лучше будет посидеть и  отдохнуть немножко. Тут в первый раз гнетущее безмолвие пещеры наложило на них  свою холодную руку.    

  - А я сначала и не заметила, но, кажется, мы уж очень  давно не слышим ничьих голосов.    

  - Подумай сама, Бекки, ведь мы очень глубоко под ними, -  Да еще, может быть, гораздо дальше к северу, или к югу, или к востоку, или куда  бы то ни было. Отсюда мы и не можем их слышать.    

  Бекки забеспокоилась.    

  - А долго мы пробыли тут внизу, Том? Не лучше ли нам  вернуться?    

  - Да, конечно, лучше вернуться. Пожалуй, это будет лучше.    

  - А ты найдешь дорогу, Том? Тут все так запутано, я ничего  не помню.    

  - Дорогу-то я нашел бы, если б не летучие мыши. Как бы они  не потушили нам обе свечки, тогда просто беда. Давай пойдем какой-нибудь другой  дорогой, лишь бы не мимо них.    

  - Хорошо. Может быть, мы все-таки не заблудимся. Как  страшно! - И девочка вздрогнула, представив себе такую возможность.    

  Они свернули в какой-то коридор и долго шли по нему молча,  заглядывая в каждый встречный переход, в надежде - не покажется ли он знакомым;  но все здесь было чужое. Каждый раз, как Том начинал осматривать новый ход,  Бекки не сводила с него глаз, ища утешения, и он говорил весело:    

  - Ничего, все в порядке. Это еще не тот, но скоро мы  дойдем и до него!    

  Но с каждой новой неудачей Том все больше и больше падал  духом и скоро начал повертывать куда попало, наудачу, в бессмысленной надежде  найти ту галерею, которая была им нужна. Он по-прежнему твердил, что все в  порядке, но страх свинцовой тяжестью лег ему на сердце, и его голос звучал так,  как будто говорил: "Все пропало". Бекки прижалась к Тому в смертельном  страхе, изо всех сил стараясь удержать слезы, но они так и текли. Наконец она  сказала:    

  - Пускай там летучие мыши, все-таки вернемся той дорогой!  А так мы только хуже собьемся.    

  Том остановился.    

  - Прислушайся! - сказал он.    

  Глубокая тишина, такая мертвая тишина, что слышно было  даже, как они дышат. Том крикнул. Эхо откликнулось, прокатилось по пустым  коридорам и, замирая в отдалении, перешло в тихий гул, похожий на чей-то  насмешливый хохот.    

  - Ой, перестань, Том, уж очень страшно, - сказала Бекки.    

  - Хоть и страшно, а надо кричать, Бекки. Может, они нас  услышат. - И он опять крикнул.    

  Это "может" было еще страшней, чем призрачный  хохот: оно говорило о том, что всякая надежда потеряна. Дети долго стояли,  прислушиваясь, но никто им не ответил. После этого Том сразу повернул назад и  прибавил шагу. Прошло очень немного времени, и по его нерешительной походке  Бекки поняла, что с ними случилась другая беда: он не мог найти дороги обратно!    

  - Ах, Том, почему ты не делал пометок!    

  - Бекки, я свалял дурака! Такого дурака! Я и не по думал,  что нам, может быть, придется вернуться. Нет, не могу найти дорогу. Совсем  запутался.    

  - Том, Том, мы заблудились! Мы заблудились! Нам никогда не  выбраться из этой страшной пещеры! Ах, и зачем мы только отбились от других!    

  Она села на землю и так горько заплакала, что Том  испугался, как бы она не умерла или не сошла с ума. Он сел рядом с ней и обнял  ее; она спрятала лицо у него на груди, прижалась к нему, изливая свои страхи и  бесполезные сожаления, а дальнее эхо обращало ее слова в насмешливый хохот. Том  уговаривал ее собраться с силами и не терять надежды, а она отвечала, что не  может. Он стал упрекать и бранить себя за то, что довел ее до такой беды, и это  помогло. Она сказала, что попробует собраться с силами, встанет и пойдет за  ним, куда угодно, лишь бы он перестал себя упрекать. Он виноват не больше, чем  она.    

  И они опять пошли дальше - куда глаза глядят, просто  наудачу. Им больше ничего не оставалось делать, как только идти, идти не  останавливаясь. Надежда снова ожила в них на короткое время - не потому, что  было на что надеяться, но потому, что надежде свойственно оживать, пока человек  еще молод и не привык к неудачам.    

  Скоро Том взял у Бекки свечу и загасил ее. Такая  бережливость значила очень много. Никаких объяснений не понадобилось. Бекки и  так поняла, что это значит, и опять упала духом. Она знала, что у Тома в  кармане есть еще целая свеча и три или четыре огарка, и все-таки нужно было  беречь их.    

  Скоро дала себя знать усталость; дети не хотели ей  поддаваться: им было страшно даже подумать, как это они будут сидеть, когда  надо дорожить каждой минутой; двигаться хоть куда-нибудь все-таки было лучше и  могло привести к спасению, а сидеть - значило призывать к себе смерть и  ускорять ее приход.    

  Наконец слабенькие ножки Бекки отказались ей служить. Она  села отдыхать. Том сел рядом с ней, и они стали вспоминать своих родных,  друзей, удобные постели, а главное - свет! Бекки заплакала, и Том старался  придумать что-нибудь ей в утешенье, - но он столько раз повторял все это, что  его слова уже не действовали и были похожи на насмешку. Бекки так измучилась,  что задремала и уснула. Том был и этому рад. Он сидел, глядя на ее осунувшееся  личико, и видел, как от веселых снов оно становится спокойным, таким, как  всегда. Скоро на ее губах заиграла улыбка. Мирное выражение ее лица немножко  успокоило самого Тома и помогло ему собраться с духом - он стал думать о  прошлом и весь ушел в смутные воспоминания. Он долго сидел, глубоко  задумавшись, как вдруг Бекки проснулась с тихим веселым смехом, но он тут же  замер у нее на губах и сменился жалобным стоном.    

  - Как это я могла уснуть! Мне хотелось бы никогда, никогда  не просыпаться! Нет, нет! Я больше не буду, Том! Не смотри на меня так! Я  больше не буду так говорить!    

  - Я рад, что тебе удалось уснуть, Бекки; теперь ты  отдохнула, и мы с тобой найдем дорогу к выходу.    

  - Попробуем, Том. Только я видела во сне такую прекрасную  страну. Мне кажется, мы скоро там будем.    

  - Может, будем, а может, и нет. Развеселись, Бекки, и  пойдем искать выход.    

  Они встали и пошли дальше, взявшись за руки и уже ни на  что не надеясь. Они попробовали сообразить, сколько времени находятся в пещере,  - им казалось, что целые недели. Однако этого не могло быть, потому что свечи у  них еще не вышли. Прошло много времени - сколько именно, они не знали, - и Том  сказал, что надо идти потихоньку и прислушиваться, не капает ли где вода, - им  надо найти источник. Скоро они нашли источник, и Том сказал, что пора опять  отдыхать. Оба они смертельно устали, однако Бекки сказала, что может пройти еще  немножко дальше. Ее удивило, что Том на это не согласился. Она не понимала  почему. Они сели, и Том глиной прилепил свечу к стене. Оба они задумались и  долго молчали. Потом Бекки заговорила:    

  - Том, мне очень хочется есть!    

  Том достал что-то из кармана.    

  - Помнишь? - спросил он.    

  Бекки улыбнулась через силу.    

  - Это наш свадебный пирог, Том.    

  - Да, жалко, что он не с колесо величиной, ведь больше у  нас ничего нет.    

  - Я спрятала его на пикнике, чтобы потом положить под  подушку, как делают большие со свадебным пирогом, но для нас это будет...    

  Она так и не договорила. Том разделил кусок пополам, и  Бекки с удовольствием съела свою долю, а Том только отщипнул от своей. Холодной  воды было сколько угодно - нашлось, чем запить еду.    

  Через некоторое время Бекки предложила идти дальше. Том  помолчал с минуту, потом сказал:    

  - Бекки, ты можешь выслушать то, что я тебе скажу?    

  Бекки побледнела, но сказала, что может.    

  - Вот что, Бекки, нам надо остаться здесь, где есть вода  для питья. Этот огарок у нас последний.    

  Бекки дала волю слезам. Том утешал ее, как умел, но это  плохо помогало. Наконец Бекки сказала:    

  - Том!    

  - Что ты, Бекки?    

  - Нас хватятся и будут искать!    

  - Да, конечно. Непременно будут.    

  - Может быть, они уже ищут нас, Том!    

  - Да, пожалуй, уже ищут. Хорошо бы, если так.    

  - Когда они хватятся нас, Том?    

  - Когда вернутся на пароход, я думаю.    

  - Том, тогда будет уже темно. Разве они заметят, что нас  нет?    

  - Не знаю. Во всяком случае, твоя мама хватится тебя, как  только все вернутся домой.    

  По испуганному лицу Бекки Том понял, что сделал промах.  Бекки не ждали домой в этот вечер. Дети примолкли и задумались. Через минуту  Бекки разрыдалась, и Том понял, что ей пришла в голову та же мысль, что и ему:  пройдет все воскресное утро, прежде чем миссис Тэтчер узнает, что Бекки не  ночевала у миссис Гарпер.    

  Дети не сводили глаз с крохотного огарка, следя, как он  медленно и безжалостно таял, как осталось, наконец, только полдюйма фитиля; как  слабый огонек то вспыхивал, то угасал, пуская тоненькую струйку дыма, помедлил  секунду на верхушке, а потом воцарилась непроглядная тьма.    

  Сколько прошло времени, прежде чем Бекки заметила, что  плачет в объятиях Тома, ни один из них не мог бы сказать. Оба знали только, что  очень долго пробыли в сонном оцепенении, а потом снова очнулись в полном  отчаянье. Том сказал, что сейчас, должно быть, уже воскресенье, а может быть, и  понедельник. Он старался вовлечь Бекки в разговор, но она была слишком  подавлена горем и ни на что больше не надеялась. Том сказал, что теперь их,  надо полагать, давным-давно хватились и начали искать. Он будет кричать, и,  может быть, кто-нибудь придет на крик. Однако в темноте отдаленное эхо звучало  так страшно, что Том крикнул один раз и замолчал.    

  Часы проходили за часами, и скоро голод снова начал  терзать пленников. У Тома оставался кусочек от его доли пирога; они разделили  его и съели. Но стали еще голоднее - этот крохотный кусочек только раздразнил  аппетит.    

  Вдруг Том сказал:    

  - Ш-ш! Ты слышала?    

  Оба прислушались, затаив дыхание. Они уловили какой-то  звук, похожий на слабый, отдаленный крик. Том сейчас же отозвался и, схватив  Бекки за руку, ощупью пустился по коридору туда, откуда слышался крик. Немного  погодя он опять прислушался; опять раздался тот же крик, как будто немного  ближе.    

  - Это они! - сказал Том. - Они идут! Скорей, Бекки, теперь  все будет хорошо!    

  Дети чуть с ума не сошли от радости. Однако спешить было  нельзя, потому что на каждом шагу попадались ямы и надо было остерегаться.  Скоро они дошли до такой ямы, что им пришлось остановиться. Быть может, в ней  было три фута глубины, а быть может, и все сто, - во всяком случае, обойти ее  было нельзя. Том лег на живот и перегнулся вниз, насколько мог. Дна он не  достал. Надо было оставаться здесь и ждать, пока за ними придут. Они  прислушались. Отдаленные крики уходили как будто все дальше и дальше.  Минута-другая, и они совсем смолкли. Просто сердце разрывалось от тоски! Том  кричал, пока не охрип, но все было бесполезно. Он уговаривал и обнадеживал  Бекки, но прошел целый век тревожного ожидания, а криков больше не было слышно.    

  Дети ощупью нашли дорогу к источнику. Время тянулось без  конца; они опять уснули и проснулись голодные, удрученные горем. Том подумал,  что теперь, наверно, уже вторник.    

  Вдруг его словно осенило. Поблизости было несколько  боковых коридоров. Не лучше ли пойти на разведку, чем изнывать столько времени  от безделья и тоски? Он достал из кармана бечевку от змея, привязал ее к  выступу скалы, и они с Бекки тронулись в путь. Том шел впереди, продвигаясь ощупью  и разматывая веревку. Через двадцать шагов коридор кончался обрывом. Том стал  на колени, протянул руку вниз, потом насколько мог дальше за угол и только  хотел протянуть ее еще немножко дальше вправо, как из-за скалы, всего шагах в  двадцати, показалась чья-то рука со свечкой! Том радостно закричал - как вдруг  за этой рукой показалась и вся фигура... индейца Джо! Том остолбенел; он не мог  двинуться с места. В следующую минуту он, к своему великому облегчению, увидел,  что "испанец" бросился бежать и скрылся из виду. Том удивился, что  индеец Джо не узнал его голоса и не убил его за показания в суде. Должно быть,  эхо изменило его голос. Конечно, так оно и есть, рассудил он. От страха он  совсем ослаб и сказал себе, что, если у него хватит силы дотащиться обратно до  источника, он никуда больше не двинется, чтобы опять не наткнуться на индейца  Джо. Он скрыл от Бекки, что видел индейца, и сказал ей, что крикнул "на  всякий случай".    

  Но голод и беда оказались в конце концов сильнее страха.  После долгого утомительного ожидания у источника они снова уснули, и настроение  у них изменилось. Дети проснулись оттого, что их мучил голод. Тому показалось,  что наступила уже среда, а может быть, четверг или даже пятница, или даже  суббота, и что их перестали искать. Он решил осмотреть еще один коридор. Он  чувствовал, что не побоится теперь ни индейца Джо, ни других опасностей. Но  Бекки очень ослабела. Тоска и уныние овладели девочкой, и ее ничем нельзя было  расшевелить. Она говорила, что останется здесь и умрет, - ждать теперь уже  недолго. Она позволила Тому идти с бечевкой осматривать коридоры, если он  хочет; только просила почаще возвращаться и говорить с ней и, кроме того,  заставила Тома обещать ей, что, когда настанет самое страшное, он не отойдет от  нее ни на минуту и будет держать ее за руку до самого конца.    

  Том поцеловал Бекки, чувствуя, что клубок подкатывает у  него к горлу, и уверил ее, будто надеется найти выход из пещеры и встретить  тех, кто их ищет. Потом он взял бечевку в руку и пополз на четвереньках по  одному из коридоров, едва живой от голода, с тоской предчувствуя близкую  гибель.  ГЛАВА XXXII     

  Наступил вторник, и день уже сменился сумерками. Городок  Сент-Питерсберг все еще оплакивал пропавших детей. Они так и не нашлись. За них  молились в церкви всем обществом, многие и дома воссылали горячие молитвы,  вкладывая в них всю душу, но до сих пор из пещеры не было вестей. Многие из  горожан бросили поиски и вернулись к своим обычным делам, говоря, что детей,  видно, уж не найти. Миссис Тэтчер была очень больна и почти все время бредила.  Говорили, что сердце разрывается слушать, как она зовет свою девочку, поднимает  голову с подушки и подолгу прислушивается, а потом опускает ее со стоном. Тетя  Полли впала в глубокую тоску, и ее седеющие волосы совсем побелели. Во вторник вечером  городок отошел ко сну, горюя и ни на что не надеясь.    

  Вдруг среди ночи поднялся неистовый перезвон колоколов, и  в одну минуту улицы переполнились ликующими полуодетыми людьми, которые вопили:  "Выходите! Выходите! Они нашлись! Они нашлись!" Звонили в колокола,  били в сковородки, трубили в рожки, и весь город толпою повалил к реке,  навстречу Тому и Бекки, которых горожане везли в открытой коляске; их окружили  и торжественно проводили домой по главной улице с неумолкающими криками  "ура".    

  Городок осветился огнями; никто больше не ложился спать;  это была самая торжественная ночь в жизни горожан. В первые полчаса они один за  другим входили в дом судьи Тэтчера, крепко обнимали спасенных и целовали их,  пожимали руки миссис Тэтчер, пытались что-то сказать, но не могли - и уходили,  роняя по дороге слезы.    

  Тетя Полли была совершенно счастлива, и миссис Тэтчер  почти так же. Ей недоставало только одного: чтобы гонец, посланный в пещеру,  сообщил эту радостную новость ее мужу. Том лежал на диване, окруженный внимательными  слушателями, и рассказывал им о своих удивительных приключениях, безбожно  прикрашивая их самыми невероятными выдумками. Наконец он рассказал, как оставил  Бекки и ушел отыскивать выход; как он прошел две галереи, насколько у него  хватило бечевки; как он свернул в третью, натягивая бечевку до отказа, и хотел  уже повернуть обратно, как далеко впереди блеснуло что-то похожее на дневной  свет; он бросил бечевку и стал пробираться туда ползком, просунув голову и  плечи наружу, и увидел, что широкая Миссисипи катит перед ним свои волны! А  если бы в это время была ночь, он не увидел бы этого проблеска дневного света и  не пошел бы дальше по коридору. Он рассказал, как вернулся к Бекки и сообщил ей  радостную новость, а она попросила, чтобы он не мучил ее такими пустяками,  потому что у нее нет больше сил и она скоро умрет, и даже хочет умереть. Он  рассказал, как уговаривал и убеждал ее и как она чуть не умерла от радости,  добравшись до того места, откуда было видно голубое пятнышко света; как он  выбрался из дыры и помог выбраться Бекки; как они сидели на берегу и плакали от  радости; как мимо проезжали какие-то люди в челноке и Том окликнул их и сказал,  что они только что из пещеры и умирают с голоду. Ему сначала не поверили,  сказали, что "пещера находится пятью милями выше по реке", а потом  взяли их в лодку, причалили к какому-то дому, накормили их ужином, уложили  отдыхать часа на два - на три, а после наступления темноты отвезли домой.    

  Перед рассветом судью Тэтчера с горсточкой его помощников  разыскали в пещере по бечевке, которая тянулась за ними, и сообщили им  радостную новость.    

  Оказалось, что три дня и три ночи скитаний и голода в  пещере не прошли для Тома и Бекки даром. Они пролежали в постели всю среду и  четверг, чувствуя себя ужасно усталыми и разбитыми. Том встал ненадолго в  четверг, побывал в пятницу в городе, а к субботе был уже почти совсем здоров.  Зато Бекки не выходила из комнаты до воскресенья и выглядела так, как будто  перенесла тяжелую болезнь.    

  Том, узнав о болезни Гека, зашел навестить его в пятницу,  но в спальню его не пустили; в субботу и в воскресенье он тоже не мог к нему  попасть. После этого его стали пускать к Геку каждый день, но предупредили,  чтобы он не рассказывал о своих приключениях и ничем не волновал Гека. Вдова  Дуглас сама оставалась в комнате, следя за тем, чтобы Том не проговорился. Дома  он узнал о событии на Кардифской горе, а также о том, что тело  "оборванца" в конце концов выловили из реки около перевоза; должно  быть, он утонул, спасаясь бегством.    

  Недели через две после выхода из пещеры Том пошел  повидаться с Геком, который теперь набрался сил и мог выслушать волнующие  новости, а Том думал, что его новости будут интересны Геку. По дороге он зашел  к судье Тэтчеру навестить Бекки. Судья и его знакомые завели разговор с Томом,  и кто-то спросил его в шутку, не собирается ли он опять в пещеру. Том ответил,  что он был бы не прочь. Судья на это сказал:    

  - Ну что же, я нисколько не сомневаюсь, что ты не один  такой, Том. Но мы приняли свои меры. Больше никто не заблудится в этой пещере.    

  - Почему?    

  - Потому что еще две недели назад я велел оковать большую  дверь листовым железом и запереть ее на три замка, а ключи у меня.    

  Том побелел, как простыня.    

  - Что с тобой, мальчик? Скорее, кто-нибудь! Принесите  стакан воды!    

  Воду принесли и брызнули Тому в лицо.    

  - Ну вот, наконец ты пришел в себя. Что с тобой, Том?    

  - Мистер Тэтчер, там, в пещере, индеец Джо!  ГЛАВА XXXIII     

  Через несколько минут эта весть облетела весь город, и  около десятка переполненных лодок было уже на пути к пещере Мак-Дугала, а  вскоре за ними отправился и пароходик" битком набитый пассажирами. Том  Сойер сидел в одной лодке с судьей Тэтчером.    

  Когда дверь в пещеру отперли, в смутном сумраке глазам  всех представилось печальное зрелище. Индеец Джо лежал мертвый на земле, припав  лицом к дверной щели, словно до последней минуты не мог оторвать своих  тоскующих глаз от светлого и радостного мира там, на воле. Том был тронут, так  как знал по собственному опыту, что перенес этот несчастный. В нем зашевелилась  жалость, но все же он испытывал огромное чувство облегчения и свободы и только  теперь понял по-настоящему, насколько угнетал его страх с того самого дня,  когда он отважился выступить на суде против кровожадного метиса. Охотничий нож  индейца Джо лежал рядом с ним, сломанный пополам. Тяжелый нижний брус двери был  весь изрублен и изрезан, что стоило индейцу немалых трудов. Однако этот труд  пропал даром, потому что снаружи скала образовала порог, и с неподатливым  камнем индеец Джо ничего не мог поделать; нож сломался, только и всего. Но даже  если бы не было каменного порога, этот труд пропал бы даром, потому что индеец  Джо все равно не мог бы протиснуться под дверь, даже вырезав нижний брус. И он  это знал; он рубил брус только для того, чтобы делать что-нибудь, чтобы как-нибудь  скоротать время и занять чем-нибудь свой измученный ум. Обычно в расщелинах  стен можно было найти с десяток огарков, оставленных туристами; теперь не было  ни одного. Пленник отыскал их и съел. Кроме того, он ухитрился поймать  несколько летучих мышей и тоже съел их, оставив одни когти. Несчастный умер  голодной смертью. Поблизости от входа поднимался над землей сталагмит, выросший  в течение веков из капель воды, которые падали с висевшего над ним сталактита.  Узник отломил верхушку сталагмита и на него положил камень, выдолбив в этом  камне неглубокую ямку, чтобы собирать драгоценные капли, падавшие через каждые  три минуты с тоскливой размеренностью маятника - по десертной ложке каждые  двадцать четыре часа. Эта капля падала, когда строились пирамиды, когда  разрушали Трою, когда основывали Рим, когда распинали Христа, когда Вильгельм  Завоеватель создавал Великобританию, когда отправлялся в плавание Христофор  Колумб, когда битва при Лексингтоне была свежей новостью. Она падает и теперь,  и будет падать, когда все это станет вчерашним днем истории, уйдет в сумерки  прошлого, а там и в непроглядную ночь забвения. Неужели все на свете имеет свою  цель и свое назначение? Неужели эта капля терпеливо падала в течение пяти тысяч  лет только для того, чтобы эта человеческая букашка утолила ею свою жажду? И не  придется ли ей выполнить еще какое-нибудь важное назначение, когда пройдет еще  десять тысяч лет? Не все ли равно. Много, много лет прошло с тех пор, как  злополучный метис выдолбил камень, чтобы собирать в него драгоценную влагу, но  и до сих пор туристы, приходя любоваться чудесами пещеры Мак-Дугала, больше  всего смотрят на этот трогательный камень и на эту медленно набухающую каплю.  Чаша индейца Джо стоит первой в списке чудес пещеры: даже "Дворец Аладдина"  не может с ней сравниться.    

  Индейца Джо зарыли у входа в пещеру; люди съезжались на  похороны в лодках и в повозках - из городов, поселков и с ферм на семь миль в  окружности; они привезли с собой детей и всякую провизию и говорили потом, что  похороны доставили им такое же удовольствие, как если бы они видели саму казнь.  Эти похороны приостановили дальнейший ход одного дела - прошения на имя  губернатора о помиловании индейца Джо. Прошение собрало очень много подписей,  состоялось много митингов, лились слезы и расточалось красноречие, избран был  целый комитет слезливых дам, которые должны были облачиться в траур и идти  плакать к губернатору, умоляя его забыть свой долг и показать себя милосердным  ослом. Говорили, что индеец Джо убил пятерых жителей городка, но что же из  этого? Если бы он был сам сатана, то и тогда нашлось бы довольно слюнтяев,  готовых подписать прошение о помиловании и слезно просить об этом губернатора,  благо глаза у них на мокром месте.    

  На другой день после похорон Том повел Гека в укромное  место, чтобы поговорить с ним о важном деле. Гек уже знал о приключениях Тома и  от валлийца и вдовы Дуглас, но Том сказал, что Гек не все от них слышал, одного  он еще не знает, вот об этом одном им и надо поговорить. Лицо Гека омрачилось.  Он сказал:    

  - Я знаю о чем. Ты побывал в номере втором и не нашел  ничего, кроме виски. Никто мне не говорил, но я понял, что это ты, когда  услышал насчет виски; я так и знал, что денег ты не нашел, а то дал бы  как-нибудь знать мне, хоть и не сказал никому другому. Том, мне всегда так  думалось, что нам с тобой этих денег не видать.    

  - Да что ты, Гек, я вовсе не доносил на хозяина трактира.  Ты сам знаешь, он еще был открыт в субботу, когда мы поехали на пикник. Как же  ты не помнишь, что была твоя очередь стеречь в ту ночь?    

  - Ах да! Право, кажется, целый год прошел с тех пор. Это  было в ту самую ночь, когда я выследил индейца Джо и шел за ним до самого дома  вдовы.    

  - Так это ты его выследил?    

  - Да, только ты помалкивай. У индейца Джо, наверно,  остались приятели, - очень надо, чтобы они на меня обозлились и строили мне  пакости! Если б не я, он бы, наверно, был уже в Техасе.    

  После этого Гек по секрету рассказал все, что с ним  случилось, Тому, который слышал от валлийца только половину.    

  - Так вот, - сказал Гек, опять возвращаясь к главному  предмету, - кто унес бочонок виски из второго номера - унеси деньги: во всяком  случае, для нас они пропали, Том!    

  - Гек, эти деньги и не бывали в номере втором!    

  - Как так? - И Гекльберри зорко посмотрел в глаза  товарищу. - Том, уж не напал ли ты опять на след этих денег?    

  - Гек, они в пещере!    

  У Гека загорелись глаза.    

  - Повтори, что ты сказал, Том!    

  - Деньги в пещере!    

  - Том, честное индейское? Ты это шутишь или взаправду?    

  - Взаправду, Гек; такой правды я еще никому не говорил.  Хочешь пойти туда со мной, помочь мне достать деньги?    

  - Еще бы не хотеть! Только чтобы можно было ту да  добраться по меткам, а то как бы нам не заблудиться.    

  - Гек, нам это никакого труда не будет стоить.    

  - Вот здорово! А почему ты думаешь, что деньги...    

  - Погоди, дай только нам добраться до места! Если мы их не  найдем, я тебе отдам свой барабан, все отдам, что у меня только есть. Отдам,  ей-богу!    

  - Ну ладно, по рукам. А когда ты думаешь?    

  - Да хоть сейчас, если хочешь? Сил у тебя хватит?    

  - А это далеко от входа? Я уже дня три или четыре на  ногах, хожу понемножку, только больше одной мили мне не пройти, куда там!    

  - Если идти, как все ходят, то миль пять; а я знаю другую  дорогу, короче, там никто не ходит. Гек, я тебя свезу в челноке. Буду сам  грести и туда и обратно. Тебе даже пальцем шевельнуть не придется.    

  - Давай сейчас и поедем!    

  - Хорошо. Возьмем хлеба с мясом, трубки, два-три мешка,  клубок бечевок для змея да немножко этих новых штучек, которые называются  серными спичками. Знаешь, я не раз пожалел, что их со мной не было.    

  Сразу же после полудня мальчики позаимствовали челнок у  одного горожанина, которого не было дома, и отправились в путь. Когда они  отплыли на несколько миль от входа в пещеру, Том сказал:    

  - Видишь этот обрыв, он весь одинаковый - от входа в  пещеру до этого места ни домов, ни лесных складов, и кусты везде одинаковые. А  видишь белое пятно вон там, где оползень? Это и есть моя примета. Теперь мы  пристанем к берегу.    

  Они высадились.    

  - Ну, Гек, с того места, где ты стоишь, можно удочкой  достать до входа. А попробуй-ка разыскать его.    

  Гек обыскал все кругом, но так и не нашел входа. Том с  гордостью вошел в густые кусты сумаха и сказал:    

  - Вот он! Погляди, Гек, такой удобной лазейки нигде больше  не найти. Ты только помалкивай. Я ведь давно собираюсь в разбойники, да все не  было подходящего места, и где его искать - тоже неизвестно. А теперь, раз оно  нашлось, мы никому не скажем, только Джо Гарперу и Бену Роджерсу, - надо же,  чтобы была шайка, а то какая же это игра! Шайка Тома Сойера - здорово  получается, правда, Гек?    

  - Да, ничего себе, Том. А кого же мы будем грабить?    

  - Ну, мало ли кого! Устроим засаду - так уж всегда  делается.    

  - И убивать тоже будем?    

  - Ну нет, не всегда. Будем держать пленников в пещере,  пока не заплатят выкупа.    

  - А что это такое - выкуп?    

  - Деньги. Заставляешь их занимать, сколько можно, у  знакомых; ну, а если они и через год не заплатят, тогда убиваешь. Все так  делают. Только женщин не убивают. Женщин держат в плену, а убивать не убивают.  Они всегда красавицы, богатые и ужасно всего боятся. Отбираешь у них часы,  вещи, - только разговаривать надо вежливо и снимать шляпу. Вежливее разбойников  вообще никого на свете нет, это ты в любой книжке прочтешь. Ну, женщины в тебя  сразу влюбляются, а когда поживут в пещере недельку-другую, то перестают  плакать, и вообще их оттуда уж не выживешь. Если их выгнать, они повертятся,  повертятся и опять придут обратно. Во всех книгах так.    

  - Вот здорово, Том. Я думаю, это куда лучше, чем быть  пиратом.    

  - Да, еще бы не лучше! И к дому ближе, и цирк в двух  шагах, да мало ли что еще.    

  Теперь все было готово, и мальчики полезли в нору. Том  полз впереди. Они кое-как добрались до конца прохода, закрепили конец бечевки и  двинулись дальше. Несколько шагов - и они были у источника. Том почувствовал,  как его с ног до головы охватила дрожь. Он показал Геку остаток фитиля,  прилипший к комку глины у самой стены, и описал ему, как они вместе с Бекки  следили за вспыхивающим и гаснущим пламенем свечи.    

  Теперь мальчики начали говорить шепотом, потому что тишина  и мрак пещеры угнетали их. Они шли все дальше, пока не дошли до второго  коридора, а там и до провала. При свечах стало видно, что никакого провала тут  нет, а есть глинистый обрыв футов в двадцать или тридцать высотой. Том прошептал:    

  - Теперь я тебе покажу одну штуку, Гек.    

  Он поднял выше свечку и сказал:    

  - Постарайся заглянуть подальше за угол. Видишь? Вон там,  на большом камне, - копотью от свечки.    

  - Так это же крест!    

  - А где у тебя номер второй? Под крестом, так? Как раз тут  я видел индейца Джо со свечой!    

  Гек долго смотрел на таинственный знак, потом сказал  дрожащим голосом:    

  - Том, лучше уйдем отсюда!    

  - Как же! А клад бросить, что ли?    

  - Да, бросить. Дух индейца Джо, наверно, где-нибудь  поблизости.    

  - Нет, не здесь, Гек, вовсе не здесь. Он там, где умер  индеец Джо, у входа в пещеру, за пять миль отсюда.    

  - Ничего подобного. Он где-нибудь тут, бродит около денег.  Уж мне ли не знать все повадки духов, да и тебе они тоже известны.    

  Том начал опасаться, что Гек прав. Предчувствие недоброго  томило его душу. Но вдруг ему в голову пришла одна мысль.    

  - Послушай, Гек, какие же мы с тобой дураки! Да разве дух  индейца явится туда, где крест?    

  Довод был основательный. Он убедил Гека.    

  - Том, а я и не подумал. Это верно. Нам с тобой повезло,  что здесь крест. Теперь, я думаю, мы спустимся и поищем сундук.    

  Том спускался первым, по дороге наскоро вырубая в глине  ступеньки. Гек за ним. Четыре хода открывались из маленькой пещеры, где лежал  большой камень. Мальчики осмотрели три хода, но ничего не нашли. Они увидели  неглубокую впадину в том ходе, который был ближе к основанию камня, а в ней  разостланные на земле одеяла, старую подтяжку, свиную кожу, дочиста обглоданные  кости двух-трех кур. Но сундука там не было. Они искали и искали без конца, и  все зря. Том сказал:    

  - Говорил же он, что под крестом. А это всего ближе к  кресту. Под самым камнем быть не может, потому что он сидит глубоко в земле.    

  Они обыскали все еще раз, а потом устали и сели отдыхать.  Гек не мог ничего придумать. И вдруг Том сказал:    

  - Послушай, Гек, с одной стороны камня есть следы и земля  закапана свечным салом, а с трех сторон ничего нету. Как ты думаешь, почему?  По-моему, деньги под камнем. Сейчас начну копать глину.    

  - Это ты неплохо придумал. Том, - сказал Гек, оживляясь.    

  Том пустил в ход настоящий ножик фирмы Барлоу и, уйдя на  какие-нибудь четыре дюйма в глубину, наткнулся на дерево.    

  - Что, Гек, слышишь?    

  Гек тоже начал рыть и выгребать руками землю. Скоро  показались доски, они их вынули. Там оказалась расселина, уходившая под камень.  Том влез туда и просунул свечку как можно дальше, но конца расселины все же  увидеть не мог. Он сказал, что пойдет посмотрит. Нагнувшись, он полез под  камень; узкий ход шел под уклон. Том свернул сначала направо, потом налево, Гек  следовал за ним по пятам. Пройдя еще один короткий поворот, Том воскликнул:    

  - Боже ты мой, Гек, погляди сюда!    

  Перед ними был тот самый сундук с деньгами, он стоял в  уютной маленькой пещерке; там же был пустой бочонок из-под пороха, два ружья в  кожаных чехлах, две или три пары старых мокасин, кожаный ремень и всякий другой  хлам, намокший в воде, которая капала со стен.    

  - Наконец-то добрались! - сказал Гек, роясь в куче  потемневших монет.    

  - Мы с тобой теперь богачи, Том!    

  - Гек, я всегда думал, что эти деньги нам достанутся. Не  верится даже, но ведь достались же! Вот что, копаться тут нечего, давай  вылезать. Ну-ка, дай посмотреть, смогу ли я поднять сундучок.    

  Сундук весил фунтов пятьдесят. Поднять его Том поднял, но  нести было очень тяжело и неудобно.    

  - Так я и думал, - сказал он. - Видно было, что им тяжело,  когда они выносили сундук из дома с привидениями. Я это заметил. Хорошо еще,  что я не забыл захватить с собой мешки.    

  Скоро деньги были пересыпаны в мешки, и мальчики потащили  их к камню под крестом.    

  - Давай захватим и ружья, и все остальное, - сказал Гек.    

  - Нет, Гек, оставим их здесь. Все это нам понадобится,  когда мы уйдем в разбойники. Вещи мы будем держать здесь и оргии тоже здесь  будем устраивать. Для оргий тут самое подходящее место.    

  - А что это такое "оргии"?    

  - Я почем знаю. Только у разбойников всегда бывают оргии,  значит, и нам тоже надо. Ну, пошли, Гек, мы здесь без конца сидим.    

  - Должно быть, уже поздно. И есть тоже хочется. Доберемся  до лодки, тогда поедим и покурим.    

  Скоро они вышли на волю в зарослях сумаха, осторожно  огляделись по сторонам, увидели, что никого нет, и уселись в лодке курить и  закусывать. Когда солнце начало склоняться к западу, они оттолкнулись от берега  и поплыли обратно. Том греб, держась около берега все время, пока длились  летние сумерки, и весело болтал с Геком, а как только стемнело, причалил к  берегу.    

  - Вот что, Гек, - сказал Том, - мы спрячем деньги на  сеновале у вдовы, а утром я приду, и мы их сосчитаем и поделим, а там найдем в  лесу местечко, где их никто не тронет. Ты посиди тут, постереги, пока я сбегаю  и возьму потихоньку тележку Бенни Тэйлора; я в одну минуту обернусь.    

  Он исчез и скоро вернулся с тележкой, уложил в нее два  мешка, прикрыл сверху старыми тряпками и тронулся в путь, таща за собой  тележку. Поравнявшись с домом валлийца, мальчики остановились отдохнуть. Только  они хотели двинуться дальше, как старик вышел на крыльцо и окликнул их:    

  - Эй, кто там?    

  - Гек Финн и Том Сойер!    

  - Вот это хорошо! Идем со мной, мальчики, все только вас и  дожидаются. Ну, скорей, идите вперед, а я потащу вашу тележку. Однако тяжесть  порядочная. Что у вас тут? Кирпичи или железный лом?    

  - Железный лом.    

  - Так я и думал. В нашем городе все мальчишки готовы  собирать, не жалея сил, железный лом, за который им дадут какие-нибудь гроши на  заводе, а по-настоящему работать не хотят, даже если дать вдвое больше. Так уж  человек устроен. Ну, живей, поторапливайтесь!    

  Мальчикам захотелось узнать, для чего надо торопиться.    

  - Не беспокойтесь, скоро узнаете, вот только придем к дому  вдовы Дуглас.    

  Гек сказал не без опаски (он давно привык ко всякой  напраслине):    

  - Мистер Джонс, мы ничего такого не сделали.    

  Валлиец засмеялся:    

  - Уж не знаю, Гек, мой мальчик. Ничего не знаю. Разве  вдова к тебе плохо относится?    

  - Нет. Она ко мне относится хорошо, это верно.    

  - Ну, так в чем же дело? Чего тебе бояться?    

  Гек еще не успел решить этого вопроса, ум у него медленно  работал, как его втолкнули вместе с Томом в гостиную вдовы Дуглас. Мистер Джонс  оставил тележку у крыльца и вошел вслед за ними.    

  Гостиная была великолепно освещена, и в ней собрались все,  кто только имел какой-нибудь вес в городишке. Тэтчеры были здесь, Гарперы,  Роджерсы, тетя Полли, Сид, Мэри, пастор, редактор местной газеты и еще много народа,  все разодетые попраздничному. Вдова встретила мальчиков так ласково, как только  можно было встретить гостей, явившихся в таком виде: они с ног до головы были  выпачканы в глине и закапаны свечным салом. Тетя Полли вся покраснела от стыда  и, грозно нахмурившись, покачала головой. И все же мальчики чувствовали себя,  куда хуже остальных гостей. Мистер Джонс сказал:    

  - Том еще не заходил домой, я уже было думал, что не найду  его, как вдруг встретился с ними у моих дверей и сейчас же привел их сюда.    

  - И отлично сделали, - сказала вдова. - Идемте со мной,  дети.    

  Она повела их в спальню и сказала:    

  - Теперь умойтесь и переоденьтесь. Вот вам два новых  костюма, рубашки, носки, - все, что нужно. Это костюмы Гека. Нет, не благодари,  Гек, мистер Джонс купил один, а я другой. Но они вам обоим годятся. Одевайтесь.  Мы вас подождем, а вы приведите себя в порядок и приходите вниз.    

  И она ушла.  ГЛАВА XXXIV     

  Гек сказал:    

  - Том, можно удрать через окно, если найдется веревка.  Окно не очень высоко от земли.    

  - Глупости, для чего это нам удирать?    

  - Да ведь я не привык к такой компании. Мне ни за что не  выдержать. Я вниз не пойду, так и знай.    

  - Да будет тебе! Вот еще пустяки. Я же не боюсь ни  капельки. И ты не бойся, ведь я с тобой буду.    

  Появился Сид.    

  - Том, - сказал он, - тетя весь день тебя дожидалась. Мэри  приготовила твой воскресный костюм и все из-за тебя беспокоилась. Послушайте,  что это у вас все платье в глине и закапано свечкой?    

  - Вот что, сударь, не лезь не в свое дело. Ты лучше скажи,  что это у вас тут затевается?    

  - Просто вечеринка у вдовы, как обыкновенно. Сегодня - в  честь валлийца с сыновьями, за то, что они ее спасли тогда ночью. А если  хочешь, я тебе могу кое-что рассказать.    

  - Ну, что?    

  - Вот что: мистер Джонс собирается нынче вечером удивить  всю публику, а я слышал, как он рассказывал по секрету тете Полли, да теперь  это уж не секрет. Все давно знают, и вдова тоже, хоть и делает вид, будто ей  ничего не известно. Оттого и мистер Джонс непременно хотел, чтобы Гек был тут,  без Гека у них ничего не выйдет, понимаешь?    

  - Какой секрет, насчет чего?    

  - Насчет Гека, что это он выследил бандитов. Мистер Джонс  воображает, будто удивит всех своим сюрпризом, а помоему, никто даже и не  почешется.    

  Сид радостно захихикал.    

  - Сид, это ты всем сказал?    

  - А тебе не все равно кто? Знают - и ладно.    

  - Сид, только один человек во всем городе способен на  такую гадость - это ты. Если бы ты был на месте Гека, ты бы живо скатился с  горы и никому даже не пикнул про бандитов, Только и можешь делать гадости, а  ведь не любишь, когда других хвалят за что-нибудь хорошее. Вот, получай и не  благодари, не надо.    

  И Том, оттаскав Сида за уши, пинками выпроводил егоза  дверь.    

  - Ступай, жалуйся тете Полли, если хватит храбрости, тогда  завтра еще получишь.    

  Через несколько минут гости вдовы сидели за столом и  ужинали, а для детей были поставлены маленькие столики у стены, по обычаю тех  мест и того времени. Настала пора, и мистер Джонс в коротенькой речи  поблагодарил вдову за честь, которую она оказала ему и его сыновьям, и объявил  торжественно, что есть один человек, чья скромность...    

  И так далее, и тому подобное. Он раскрыл тайну об участии  Гека в событиях с присущим ему драматическим мастерством, однако впечатление он  произвел далеко не такое сильное, как могло бы быть при других, более  счастливых, обстоятельствах. Тем не менее вдова очень естественно изобразила  изумление и наговорила Геку столько ласковых слов и так хвалила и благодарила  его, что он и думать забыл про нестерпимые мучения от нового костюма, потому что  вытерпеть общее внимание и похвалы было уже совсем невозможно.    

  Вдова сказала, что хочет взять Гека на воспитание, а когда  найдутся на это деньги, она поможет ему завести какое-нибудь свое дело. Тут  пришла очередь Тома. Он сказал:    

  - Гек в деньгах не нуждается. Он и сам богат.    

  Только памятуя о том, как полагается вести себя в  обществе, гости смогли удержаться от поощрительного и дружного смеха при этой  остроумной шутке. Но молчание вышло довольно неловкое. Том первый нарушил его:    

  - У Гека есть деньги. Вы, может, не поверите, но денег у  него много. И смеяться нечего, могу вам показать. Погодите минутку.    

  Том выбежал за дверь. Все гости растерянно и с  любопытством поглядывали друг на друга и вопросительно на Гека, у которого язык  разом отнялся.    

  - Сид, что такое с Томом? - спросила тетя Полли. - Э...  Он... хотя от него просто не знаешь, чего и ждать. Никогда с этим мальчишкой...    

  Тут вошел Том, сгибаясь в три погибели под тяжестью  мешков, и тетя Полли так и не закончила фразы. Том высыпал всю груду золотых  монет на стол со словами:    

  - Ну вот, что я вам говорил?! Одна половина Гека, а другая  половина моя!    

  От такой картины у всех гостей захватило дыхание. Они  уставились на золото и с минуту не могли выговорить ни слова. Потом все разом  потребовали объяснения. Том сказал, что сейчас все объяснит. Рассказ был  долгий, но очень интересный. Все слушали как зачарованные, не смея вставить ни  слова. Когда рассказ был окончен, мистер Джонс сказал:    

  - А я-то думал, что приготовил отличный сюрприз для вас  всех, но теперь он ничего не стоит. Должен сознаться, что по сравнению с этим  мой сюрприз - сущие пустяки.    

  Начали считать деньги. Оказалось, что их немного больше  двенадцати тысяч долларов. Никому из присутствующих еще не приходилось видеть  такой кучи денег сразу, хотя у некоторых гостей были капиталы и побольше  этого.  ГЛАВА XXXV     

  Читатель может быть уверен, что находка Тома и Гека  вызвала сильное брожение умов в захудалом городишке СентПитерсберге. Такая  большая сумма, да еще наличными, - просто невероятно! О ней говорили без конца,  завидовали, восторгались, многие горожане даже повредились в рассудке, не  выдержав нездорового волнения. В городе и окрестных поселках разобрали доска за  доской все дома, где было "нечисто", вплоть до фундамента, и даже  земля под ними была вся изрыта в поисках клада - и не то что мальчишками, а  положительными, солидными людьми, далеко не мечтателями. Куда бы ни пошли Том с  Геком, за ними везде ухаживали, восхищались ими, глазели на них. Мальчики не  могли припомнить, чтобы раньше хоть кто-нибудь прислушивался к тому, что они  говорят, а теперь люди подхватывали и повторяли за ними каждое слово; что бы  они ни сделали, все выходило у них замечательно; они, видно, утеряли  способность действовать и говорить, как обыкновенные смертные; мало того,  раскопали их прошлое - и даже там оказались налицо все признаки оригинальности  и таланта. Городская газетка напечатала их биографии.    

  Вдова Дуглас положила деньги Гека в банк, а судья Тэтчер  по просьбе тети Полли сделал то же самое для Тома. У каждого из мальчиков был  теперь просто громадный доход - по доллару каждый день, а в воскресенье  полдоллара. Столько, сколько полагалось пастору, вернее, сколько ему обещали,  ибо собрать такую сумму он не мог. Времена тогда были простые - за доллар с четвертью  в неделю мальчик мог иметь стол и квартиру, мог учиться, одеваться да еще  стричься и мыться за те же деньги.    

  Судья Тэтчер возымел самое высокое мнение о Томе Сойере.  Он говорил, что обыкновенный мальчик не вывел бы его дочь из пещеры. Когда  Бекки рассказала отцу по секрету, что в школе Том выдержал ради нее порку,  судья был заметно тронут; а когда она стала заступаться за Тома и извинять  ложь, придуманную Томом, для того чтобы розги достались ему, а не Бекки, судья  сказал с большим чувством, что это была великодушная, благородная, святая ложь,  достойная стать наравне с хваленой правдой Георга Вашингтона насчет топорика[11]  и шагать по страницам истории рядом с ней! Бекки подумала, что никогда еще ее  папа не казался таким важным и внушительным, как в тот день, когда сказал эти  слова, расхаживая по ковру, и топнул ногой. Она сейчас же побежала к Тому и  рассказала ему все.    

  Судья Тэтчер надеялся когда-нибудь увидеть Тома великим  законодателем или великим полководцем. Он говорил, что приложит все усилия, чтобы  Том попал в Национальную военную академию, а потом изучил бы юридические науки  в лучшем учебном заведении страны и таким образом подготовился к той или другой  профессии, а может быть, и к обеим сразу.    

  Богатство Гека Финна, а может быть, и то, что он теперь  находился под опекой вдовы Дуглас, ввело его - нет, втащило его, впихнуло его -  в общество, и Гек терпел невыносимые муки. Прислуга вдовы одевала его и  умывала, причесывала и приглаживала, укладывала спать на отвратительно чистые  простыни, без единого пятнышка, которое он мог бы прижать к сердцу, как старого  друга. Надо было есть с тарелки, пользоваться ножом и вилкой, утираться  салфеткой, пить из чашки; надо было учить по книжке урок, ходить в церковь;  надо было разговаривать так вежливо, что он потерял всякий вкус к разговорам;  куда ни повернись - везде решетки и кандалы цивилизации лишали его свободы и  сковывали по рукам и по ногам.    

  Три недели он мужественно терпел все эти невзгоды, а потом  в один прекрасный день сбежал. Сильно встревожившись, вдова двое суток  разыскивала его повсюду. Все приняли участие в поисках; Гека искали решительно  везде, даже закидывали сети в реку, думая выловить мертвое тело. На третий день  рано утром Том Сойер догадался заглянуть в пустые бочки за старой бойней и в  одной из них нашел беглеца. Гек тут и ночевал; он уже успел стянуть кое-что из  съестного и позавтракать, а теперь лежал, развалясь, и покуривая трубку. Он был  немыт, нечесан и одет в те самые лохмотья, которые придавали ему такой  живописный вид в доброе старое время, когда он был свободен и счастлив. Том  вытащил его из бочки, рассказал, каких он всем наделал хлопот, и потребовал,  чтобы он вернулся домой. Лицо Гека из спокойного и довольного сразу стало  мрачным. Он сказал:    

  - И не говори, Том. Я уже пробовал, да не выходит, ничего  не выходит, Том. Все это мне ни к чему, да и не привык я. Вдова добрая, не  обижает меня, только порядки ее не по мне. Велит вставать каждое утро в одно и  то же время, велит умываться, сама причесывает, просто все волосы выдрала; в  дровяном сарае спать не позволяет; да еще надевай этот чертов костюм, а в нем  просто задохнешься, воздух как будто совсем сквозь него не проходит; и такой  он, прах его побери, чистый, что ни тебе лечь, ни тебе сесть, ни по земле  поваляться; а с погреба я не скатывался лет сто! Да еще в церковь ходи, потей  там, - а я эти проповеди терпеть не могу! Мух не лови, не разговаривай, да еще  башмаки носи, не снимая, все воскресенье, Обедает вдова по звонку, спать  ложится по звонку, встает по звонку - все у нее по порядку, где же человеку это  вытерпеть!    

  - Да ведь и у всех то же самое, Гек!    

  - Том, мне до этого дела нет. Я не все, мне этого не  стерпеть. Просто как веревками связан. И еда уж очень легко достается - этак и  есть совсем не интересно. Рыбу ловить - спрашивайся, купаться - спрашивайся,  куда ни понадобится - везде спрашивайся, черт их дери. А уж ругаться ни-ни, так  что даже и разговаривать неохота - приходится лазить на чердак, там отводить  душу, а то просто хоть помирай. Курить вдова не позволяет, орать не позволяет,  зевать тоже, ни тебе потянуться, ни тебе почесаться, особенно при гостях (тут  он выругался с особым чувством и досадой)... и все время молится, прах ее  побери! Я таких еще не видывал! Только и знай хлопочи да заботься, хлопочи да  заботься! Этак и жить вовсе не захочешь! Пришлось удрать, Том, ничего не  поделаешь! А тут еще школа скоро откроется, мне бы еще и туда пришлось ходить,  - ну, я и не стерпел. Знаешь, Том, ничего хорошего в этом богатстве нет,  напрасно мы так думали. А вот эта одежа как раз по мне, и бочка тоже по мне,  теперь я с ними ни за что не расстанусь. Том, я бы не влопался в такую историю,  если бы не деньги, так что возьми-ка ты мою долю себе, а мне выдавай центов по  десять, только не часто, я не люблю, когда мне деньги даром достаются, а еще ты  как-нибудь уговори вдову, чтобы она на меня не сердилась.    

  - Знаешь, Гек, я никак не могу. Нехорошо получается. А ты  попробуй, потерпи еще немножко, может, тебе даже понравится.    

  - Понравится! Да, попробуй, посиди-ка немножко на горячей  плите, - может, тебе тоже понравится. Нет, Том, не хочу я больше этого  богатства, не хочу больше жить в этих проклятых душных домах. Мне нравится в  лесу, на реке, и тут, в бочке, - тут я и останусь. Ну их к черту! И надо же,  чтобы как раз теперь, когда у нас есть и ружья, и пещера и мы уж совсем  собрались в разбойники, вдруг подвернулась такая чепуха и все испортила!    

  Том воспользовался удобным случаем.    

  - Слушай, Гек, хоть я и разбогател, а все равно уйду в  разбойники.    

  - Да что ты! Ох, провалиться мне, а ты это верно говоришь,  Том?    

  - Так же верно, как то, что я тут сижу. Только, знаешь ли,  Гек, мы не сможем принять тебя в шайку, если ты будешь плохо одет.    

  Радость Гека померкла.    

  - Как так не сможете? А в пираты как же вы меня приняли?    

  - Ну, это совсем другое дело. Разбойники вообще считаются  куда выше пиратов. Они почти во всех странах бывают самого знатного рода -  герцоги там, ну и мало ли кто.    

  - Том, ведь ты всегда со мной дружил. Что же ты, совсем  меня не примешь? Примешь ведь, скажи, Том?    

  - Гек, я бы тебя принял, непременно принял, но что люди  скажут! Скажут: "Ну уж и шайка у Тома Сойера! Одна рвань! " Это про  тебя, Гек. Тебе самому будет неприятно, и мне тоже.    

  Гек долго молчал, раздираемый внутренней борьбой. Наконец  он сказал:    

  - Ну ладно, поживу у вдовы еще месяц, попробую; может,  как-нибудь и вытерплю, если вы примете меня в шайку, Том.    

  - Вот хорошо, Гек! Вот это я понимаю! Пойдем, старик, я  попрошу, чтобы вдова тебя поменьше тиранила.    

  - Нет, ей-богу, попросишь? Вот это здорово! Если она не  так будет приставать со своими порядками, я и курить буду потихоньку, и  ругаться тоже, и хоть тресну, а вытерплю. А когда же ты соберешь шайку и уйдешь  в разбойники?    

  - Да сейчас же. Может, нынче вечером соберемся и устроим  посвящение.    

  - Чего это устроим?    

  - Посвящение.    

  - А что это такое?    

  - Это когда все клянутся помогать друг другу и не выдавать  секретов шайки, даже если тебя изрубят в куски; а если кто тронет кого-нибудь  из нашей шайки, того убивать, и всех его родных тоже.    

  - Вот это повеселимся так повеселимся!    

  - Еще бы! И клятву приносят ровно в полночь; и надо, чтобы  место было самое страшное и безлюдное - лучше всего в таком доме, где  "нечисто", только их теперь все срыли.    

  - Ну хоть в полночь, и то хорошо, Том.    

  - Еще бы не хорошо! И клятву надо приносить над гробом и  подписывать своей кровью.    

  - Вот это дело! В миллион раз лучше, чем быть пиратом!  Хоть сдохну, да буду жить у вдовы, Том; а если из меня выйдет заправский,  настоящий разбойник и пойдут об этом разговоры, я думаю, она и сама будет рада,  что взяла меня к себе.  ЗАКЛЮЧЕНИЕ     

  Так кончается эта хроника. И поскольку это история  мальчика, она должна остановиться на этом, а если ее продолжить, она станет  историей взрослого человека. Когда пишешь роман о взрослых, то наперед  известно, где надо поставить точку, - на свадьбе; а когда пишешь о детях,  приходится ставить точку там, где это всего удобнее.    

  Большинство героев, действующих в этой книге, еще не  умерли и до сих пор живут счастливо и благополучно. Быть может, автору  захочется со временем заняться дальнейшей судьбой младших героев книги и  посмотреть, что за люди из них вышли, а потому не следует рассказывать сейчас  об этой поре их жизни.    

  [1] Доре Гюстав (1833-1883) - французский художник-иллюстратор;  большую известность приобрели иллюстрации Доре к классическим памятникам  мировой литературы: к "Гаргантюа и Пантагрюэлю" Рабле, к  "Божественной Комедии" Данте, к "Дон Кихоту" М. Сервантеса,  к Библии, "Потерянному раю" Дж. Мильтона и др.    

  [2] Согласно библейскому сказанию, Давид был пастух,  убивший силача Голиафа. Первыми апостолами Евангелие называет Петра и Андрея.    

  [3] Слова из речи американского Политического деятеля  эпохи войны за Независимость Патрика Генри (1736-1799).    

  [4] Первая строка стихотворения "Касабьянка"  английской поэтессы Фелиции Хименс (1793-1835).    

  [5] Первые слова стихотворения Байрона "Поражение  Сеннахериба" из "Еврейских мелодий" (перевод А. К. Толстого).    

  [6] Выдающийся американский ученый, писатель, политический  деятель и дипломат Бенджанин Франклин (1706-1790) был создателем громоотвода.    

  [7] Дэниель Уэбстер (1782-1852) - государственный и  политический деятель США, известный оратор.    

  [8] Четвертое июля - праздник в Соединенных Штатах  Америки: годовщина Декларации независимости (1776).    

  [9] Имеется в виду английский король Ричард III  (1452-1485).    

  [10] Так некоторые индейские племена Северной Америки  называли своих главных вождей.    

  [11] Имеется в виду хрестоматийный рассказ о детстве  Георга Вашингтона, первого президента США. Мальчик отличался необыкновенной  правдивостью; когда отец подарил ему топорик, он подрубил вишневое дерево, но  тут же признался в этом отцу, хотя был уверен, что его ждет строгое наказание.