1 2 3 4 5 6 
   
Пока не властно разложенье,
   
Пока ещё его персты
   
с лица не стерли красоты,)
   
Кто видел ангельский покой,
   
И взгляд, что замутнен тоской,
   
Кто смерть в лицо увидел, тот
   
Душою дрогнувшей поймет,
   
Что мертвого прекрасен лик
   
Лишь потому, что в этот миг
   
Тирану неподвластен он,
   
Но смерть еще не смерть — а сон
   
Да, так невозмутимы покой
   
На мертвом облике, такой
   
Весь этот берег, такова
   
Вся Греция: она — мертва!
   
Так холодна, и так она
   
Последней красотой полна:
   
Огонь в душе едва угас,
   
   
Но как прекрасен этот час!
   
Ещё последний луч горит
   
Над скалами… Ужасный вид:
   
Сверкая, мрачный ореол
   
Вокруг надгробия расцвел,
   
Но вот затух последний блеск,
   
И луч сознания исчез,
   
И только искра, павшая с небес,
   
Над той землей, которую хранила,
   
Мерцает, но согреть ее не в силах!
   
   
Край подвигов, навек живых,!
   
Весь от полей до гор седых
   
Надгробие свобод былых!
   
Могучих повергал ты в страх,
   
А что осталось? Только прах!
   
Эй. жалкий раб! Ты позабыл
   
О грозной славе Фермопил,
   
А этот берег? чем он был?
   
И ты, свободы рабский сын,
   
Забыл, что это — Саламин?!
   
Так сделай память давних дней
   
Живою славою своей,
   
В душе, а не в золе храни
   
Отваги дедовской огни!
   
Да, ты и себе их разожжёшь,
   
И деспотов охватит дрожь,
   
Восстань! И жизнь отдай в бою,
   
Надежду завещай свою
   
Потомкам, пусть на смерть идут,
   
Иначе — от стыда умрут!
   
Был за свободу поднят меч,
   
И тот, кому в сраженье лечь
   
Пришлось, кто кровью истекал —
   
Борьбу потомкам завещал,
   
И как бы не была трудна,
   
Победой кончится она!
   
О, Греция! Свидетель в том
   
Один твой день! И этим днем
   
Бессмертье заслужила ты!
   
А все цари, что с высоты
   
Во мрак забвения судьбой
   
Низвергнуты? Лишь прах седой
   
Потомкам вечность сохранит
   
Во мгле безвестных пирамид.
   
Всеобщим роком пощажен
   
Лишь твой герой: воздвигнул он
   
Столп вечной славы над собой,
   
Столп выше гор земли родной:
   
В бессмертных песнях старины
   
Для нас живут твои сыны!
   
Как проследитъ за шагом
   
Твоё паденье? Ведь не враг
   
Тебя сломил, а ты сама,
   
Под ставив шею для ярма
   
Унизила свой дух навек.
   
Так раболепный человек
   
Рад цепи на себе замкнуть,
   
Тирану открывая путь.
   
А те, кто ходит в эти дни
   
Рабами по земле своей,
   
Что смогут рассказать они
   
О славе легендарных дней?
   
Нет больше среди них людей,
   
Достойных родины своей!
   
Где души пламенные их,
   
Что звали из долин твоих
   
На подвиги бойцов?
   
От колыбелей до могил
   
Они без чести и без сил
   
Ползут, рабы рабов.
   
Любой порок и грех людской
   
Владеют низменной душой,
   
Нет больше доблести в сердцах,
   
Нет человечности в глазах,
   
Одним прославился в наш век
   
Торгаш коварный, — хитрый грек:
   
Лишь древней ловкостью своей
   
Известен он среди людей,
   
И к голосу свободы глух
   
Его забитый, рабский дух.
   
Ярмо ему не враг, а друг
   
О нём жалеть не стану я.
   
Вот повесть мрачная моя,
   
И первый, кто её слыхал,
   
Не зря, поверьте мне, рыдал.
   
   
   
Вдали темнеет синь морская.
   
И тень, с прибрежных скал сползая.
   
Растет, пугает рыбака.
   
И кажется издалека
   
Что лодку там укрыл пират.
   
Рыбак поворотил назад,
   
И хоть уловом отягчен,
   
Н весла налегает он,
   
Пока далекий Порт Леон
   
Огней слепящие лучи
   
В восточной расплеснёт ночи.
   
   
Чей чёрный конь летит как гром,
   
И эхо гулкое кругом
   
То стуком кованых копыт
   
В ущелье диких скал кружит,
   
То звонкою уздой звенит?
   
Весь в пене конь, он словно вал
   
Прибоя у прибрежных скал.
   
Смолкает и морской прибой,
   
Но всадник позабыл покой:
   
Ничтожны бури всех морей
   
Пред бурею в груди твоей,
   
Гяур, безвестный назарей!
   
Но вижу я в чертах твоих
   
След потрясений роковых,
   
Ты юн, но бледный, мрачный лик
   
Страстями опален, и дик
   
Озлобленно горящий взор.
   
Вот он скользнул как метеор,
   
Я понял: ненависть и страх
   
Внушит османам этот враг.
   
   
Всё ближе он, его полет
   
Мой изумленный взгляд влечет.
   
Как демон в полуночный час
   
Промчался он и скрылся с глаз,
   
Оставив до скончанья дней
   
Тревожный след в душе моей,
   
И топот черного коня
   
В ушах остался у меня.
   
Он тронул скакуна уздой
   
И разом скрылся за скалой,
   
Нависшей над морской волной,
   
Ему, должно быть, страшен тот,
   
Кто увидал его полет!
   
   
В беззвездном небе мрак и мгла,
   
Но слишком ночь ему светла!
   
Промчавшись, бросил он назад
   
Как будто бы прощальный взгляд:
   
На миг он скакуна сдержал,
   
На миг на стременах привстал,
   
На миг… Но что в ночной дали
   
За рощей молодых олив
   
Он видит? Месяц над холмом,
   
Дрожит в мечетях слабый свет
   
И эхо разбудил мушкет,
   
Как будто отдаленный гром.
   
То знак усердья мусульман,
   
В ту ночь окончен Рамазан,
   
В ту ночь — Байрама первый час,
   
В ту ночь… Но кто же ты, что с глаз
   
Исчез? Ты, с огненным челом?
   
Что в празднике тебе чужом?
   
То скрыться хочешь ты, то вдруг
   
Тревожно напрягаешь слух.
   
   
Он замер, и в его чертах
   
Сменился ненавистью страх;
   
То был не мимолётный гнев,
   
Что вмиг румянцем заалев,
   
Остынет — Нет, он побледнел, -
   
Стал как могильный мрамор бел,
   
Чья мертвенная белизна
   
Во мраке ночи так страшна.
   
В седле недвижно он сидел,
   
Ужасный взор остекленел…
   
Кому-то он грозит сквозь ночь…
   
Вернуться, или мчаться прочь?.
   
Вдруг, сдержанный его рукой
   
Нетерпеливый вороной
   
Заржал и зазвенел уздой.
   
Так в сон, неудержим и дик
   
Врывается совиный крик.
   
Но вот коня пришпорил он —
   
Прочь, прочь, как бурею взметён,
   
Как в небо брошенный джерид
   
Скакун испуганный летит.
   
И вот уж берег не дрожит
   
От цокота его копыт,
   
И гордый шлем во тьме пропал
   
За черною громадой скал.
   
   
Одно мгновенье он стоял,
   
На миг один коня сдержал
   
И вновь — как призраком гоним.
   
Но в этот краткий миг над ним
   
Кружили бури прежних дней,
   
Злодейства, горя и страстей,
   
Страх, ненависть любовь и злость —
   
Всё в каплю времени слилось,
   
И небывалою грозой
   
Прошло над этой головой.
   
О, краткий миг! Он как река,
   
Как долгих, мрачных лет река,
   
Ничтожный миг в томах времен
   
Для мысли — словно вечность он
   
Для беспредельной мысли той,
   
Что горе — в совести больной,
   
И что навеки лишено
   
Названья и надежд оно.
   
   
Гяур исчез… Иль навсегда?
   
Нет горек будет час, когда
   
Вернётся он. Но жребий пал,
   
Гассану рок его послал,
   
И он придёт, чтоб, наконец
   
В гробницу превратить дворец.
   
Он как самум, как вихрь, что вдруг
   
Уничтожает всё вокруг,
   
И даже тёмный кипарис
   
Иссушенные ветви вниз
   
Склонит. Да, сей последний страж могил
   
Иссохнет, и во прах падёт без сил.
   
   
Коней в конюшне нет давно.
   
Дворец пустой. Кругом темно.
   
Ни слуг в чертогах, ни рабов.
   
И тонкий пепельный покров
   
На стенах медленно растёт.
   
То сеть свою паук плетёт.
   
В гареме нетопырь живёт,
   
А лестница и узкий ход
   
Под башнею сторожевой
   
Давно захвачены совой.
   
В саду фонтан зарос травой,
   
И воет одинокий пёс над ним,
   
Жестокой жаждою и голодом томим.
   
   
Какой отрадой был для глаз
   
Фонтан, когда в полдневный час,
   
Над истомлённою землёй
   
Сверкал серебряной росой,
   
Когда прохладу нёс в сады
   
Полёт кружившейся воды!
   
А ночью, звёздной голубой,
   
Играл светящейся волной,
   
Звучал мелодией ночной…
   
Нередко видеть мог фонтан,
   
Как в детстве здесь играл Гассан,
   
И засыпал в тени ветвей
   
Под песню матери своей…
   
Шли годы, и шумел фонтан,
   
И слушал юношей Гассан,
   
Как песня девы молодой
   
Лилась, журчала в лад с водой.
   
И вот навек умолк фонтан.
   
Не будет в старости Гассан
   
Тут отдыхать под пенье вод,
   
Когда вечерний час придёт.
   
Нет, не журчать фонтану вновь:
   
Ведь пролита на землю кровь,
   
Что грела сердце в нём…Года
   
Пройдут, но больше никогда
   
Тут речи не звучать людской
   
Любовью, радостью, тоской…
   
С тех пор, как женской скорби крик
   
Пронёсся, жалобен и дик,
   
Тут воцарилась тишина.
   
И только стучит калитка одна…
   
Стучит, но кто её запрёт
   
В часы осенних непогод?
   
И как в песках, где жизни нет,
   
Найти отрадно чей-то след,
   
Найти отрадно чей-то след,
   
Так здесь — хоть голос услыхать,
   
И то уж можно бы сказать:
   
Одна душа живая есть,
   
Бзлюдье легче перенесть!"
   
Ещё блистает красотой
   
Чертог забытый и пустой,
   
И своды пышного дворца
   
Обрушились на до конца,
   
Но мрак сгустился у ворот,…,
   
Факир сюда уж не зайдет,
   
Минует дервиш этот дом
   
Кто странника накормит в нем?
   
И путник, подойдя к дверям,
   
Уже не скажет свой "салам",
   
Богатство, Бедность — всё пройдет,
   
Не задержавшись у ворот,
   
Приветливость, что тут жила,
   
С Гассаном вместе умерла,
   
Гостеприимный кров его
   
Не приютит уж никого,
   
С тех пор, как неверного острым клинком
   
Высокий тюрбан был разрублен на нем.
   
   
Вдали раздался шум шагов,
   
Но не расслышать голосов.
   
Всё ближе….Вижу я тюрбан,
   
В богатых ножнах ятаган,
   
И как эмир, в зеленый шелк
   
Одет был тот, кто первым шел.
   
— Ты кто такой?
   
— Плох твой салам:
   
Я — мусульманин, видишь сам!
   
— Но человек ты не простой,
   
И, видно с ношей дорогой,
   
Ты с ней так бережно идешь,
   
Так осторожен ты, ну, что ж,
   
Садитесь в лодку, я готов
   
Плыть хоть до самых островов.
   
— Ты прав, твой челн скользит легко,
   
Безмолвный берег далеко,
   
Не нужно паруса, веслом
   
Работай. . Скоро приплывем.
   
Правь к этим скалам, что стеной
   
Стоят над темной глубиной.
   
Ты смелый, кажется, моряк. .
   
Доплыли быстро мы. Но так
   
Бы долог путь, ручаюсь я,
   
Для той, кто………. …..
   
…………………………………………………………………………………..
   
Угрюмый всплеск, и в глубину
   
Вдруг что-то, зарябив волну,
   
Скользнуло… Показалось мне,
   
Что там, немного в стороже,
   
Как будто двигалось о н о…
   
Нет, только лунное пятно
   
Скользило, обманув меня,
   
В волне дробясь и взгляд маня.
   
Все дальше, дальше… И в волнах
   
Исчезло, тая на глазах.
   
И только духи глубины
   
Об этих тайнах знать должны,
   
Но в гроты спрятавшись на дне,
   
Их не откроют и волне!
   
…………………………………..
   
   
Когда среди цветов кружится
   
Весны восточная царица,
   
Порхая в солнечных лучах —
   
Пурпурных крыльев каждый взмах
   
Ребенка манит за собой
   
На луг Кашмира голубой.
   
И от цветка к цветку за ней
   
Бежит он, все быстрей, быстрей,
   
А что поймает? ничего!
   
Лишь слезы на глазах его!
   
Вот так же красоты полет
   
Ребенка взрослого влечет:
   
Погоня радости полна —
   
Слезами кончится она.
   
А если и поймал, так что ж?
   
Ты только горе принесешь,
   
Одни страданья дашь ты ей:
   
Каприз мужчин — игра детей!
   
Живой игрушке все равно
   
В руках увянуть суждено.
   
К ней только прикоснись рукой-
   
Угаснет блеск ее живой,
   
Тогда отпустишь: не нужна!
   
Но больше не взлетит она,
   
Крыло висит, разбита грудь…
   
Где бедной жертве отдохнуть?
   
Как сможет бабочка опять
   
С тюльпана на жасмин порхать?
   
И как вернётся красота
   
К той, чья душа уже пуста?
   
Нет, бабочек веселый рой
   
Кружить не станет над сестрой,
   
Ко всем красавица добра,
   
И только падшая сестра
   
Пусть милосердия не ждет:
   
Подруга, не взглянув, пройдет:
   
Из всех грехов простить трудней
   
Тот, что случиться мог и с ней!
   
……………………………………………..
   
   
Когда рассудок удручен
   
Преступной горестью страстей,
   
Он корчится, как скорпион,
   
Что извиваясь, окружен
   
Кольцом огня со всех сторон,
   
И в ярости своей
   
Один исход находит он:
   
Им яд смертельный сохранен.
   
И прежде, чем в огне сгорит
   
Он жало в мозг себе вонзит!
   
Так входит в душу мрачный сон,
   
И разум, словно скорпион
   
В кольце стихии огневой,
   
Забыт и небом и землей:
   
Там нет надежд, здесь нет зари,
   
Огонь кругом и смерть внутри.
   
   
…………………………………….
   
Гассан покинул свой гарем.
   
Он ходит сумрачен и нем,
   
Красавиц не ласкает он,
   
Гассан охотой увлечен
   
И день и ночь. Но отчего
   
Ничто не радует его?
   
Иным он был, когда Лейла
   
В серале у него жила…
   
А где Лейла? Спросить о том
   
Никто бы не посмел при нем,
   
Но о ее побега слух
   
По городу разнесся вдруг.
   
В ту ночь кончался Рамазан,
   
В ту ночь на радость мусульман
   
Зажгли во всех мечетях свет,
   
Светился каждый минарет,
   
На весь Восток, по всем краям
   
Клич несся: "наступил Байрам!"
   
Наутро гневом обуян
   
Купальни обыскал Гассан —
   
Лейла исчезла! Говорят —
   
Надевши пажеский наряд
   
Она с Гяуром на коне
   
Умчавшись, скрылась в той стране,
   
Где и не чтим и не силен
   
Пророка истинный закон —
   
(Гассан не мог не замечать
   
Что с ней… Но предпочёл смолчать:
   
Коварства он не ожидал,
   
Но всё же слишком доверял
   
Рабыне! За её дела
   
Лишь смерть наградой быть могла!)
   
Гассан ушел в мечеть, а там —
   
В свой сад — отпраздновать байрам
   
(Так раб-нубиец рассказал.)
   
Но кто-то, говорят, видал:
   
В ту ночь при трепетной луне:
   
Гяур промчался на коне.
   
Он, окровавив ремни шпор
   
Вдоль берега во весь опор
   
Летел, — но за седлом его
   
Не видно было никого!
   
………………………………………………………………………
   
Её газелий взгляд манит,
   
Но разве кто вообразит,
   
Как он чарует и горит!
   
Джаммшида солнечный алмаз
   
Померк бы в блеске этих глаз!
   
Да, каждой искре огневой
   
Души сверкает свет живой!.
   
Пусть утверждает сам Пророк!
   
Что женщина — лишь прах от ног
   
Аллаха — Я б вовек не смог
   
Ответить "да". Пусть подо мной
   
Клубится огненной волной
   
Поток, несущий души в ад,
   
А я, на шаткий эль-Сират
   
Ступив, прошел бы полпути
   
И сотни гурий перейти
   
Меня б манили в райский сад!
   
Но кто Лейлы увидел взгляд,
   
Тот не поверит, о, Аллах,
   
Что женщина — есть жалкий прах,
   
И что души не дал ты ей,
   
Что быть игрушкою страстей
   
Тирана — весь её удел!
   
Мудрейший муфтий бы узрел
   
Бессмертный свет в ее очах!
   
А блеск румянца на щеках,
   
Как на нежнейших лепестках!
   
Они в час гнева иль стыда
   
Цвели по новому всегда!
   
А гиацинтовый поток
   
Её волос! До самых ног
   
Он ниспадал, когда она,
   
Рабынями окружена,
   
Стояла, всех других стройней,
   
А ноги-мрамора белей,
   
Белей, чем горный снег, пока
   
Не уронили облака
   
Его на землю… Как плывет
   
Прекрасный лебедь, гордость вод,
   
Так легкою стопой своей
   
Краса черкесских дочерей
   
Ступала по земле. Бывает,
   
Когда проходит человек,
   
То шею, белую, как снег,
   
Весёлый лебедь подымает
   
И машет крыльями — Лейла
   
Так гордо голову несла,
   
И тот, кто восторгался ей,
   
Не подымал уже очей:
   
Она умела взгляд любой
   
Обезоружить красотой.
   
Так грациозна и стройна,
   
Так с милым ласкова она…
   
Гассан угрюмый, кто ж ей мил?
   
Увы, не ты счастливцем был!
   
……………………………..
   
В поход отправился Гассан.
   
С ним двадцать верных мусульман.
   
Любой с мушкетом за спиной,