1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 
Слева,[122] и,  с неба скользнув, над нами звезда пролетела,    

Сумрак огнем разорвав и в ночи излучая сиянье.    

695  Видели мы, как она, промелькнув над кровлею  дома,    

Светлая, скрылась в лесу на склоне Иды высокой,    

В небе свой путь прочертив бороздою огненной длинной,    

Блеск разливая вокруг и запах серного дыма.    

Чудом таким убежден, родитель, взор устремляя    

700  Ввысь, обратился к богам и почтил святое  светило:    

"Больше не медлю я, нет, но пойду, куда поведете,    

Боги отцов! Лишь спасите мой род, мне внука спасите!    

Знаменье вами дано, в вашей власти божественной Троя.    

Я уступаю, мой сын: тебе я спутником буду".    

705  Так промолвил Анхиз. Между тем доносился все  громче    

Пламени рев из-за стен и пожары к нам зной приближали.    

"Милый отец, если так, – поскорей садись мне на  плечи!    

Сам я тебя понесу, и не будет мне труд этот тяжек.    

Что б ни случилось в пути – одна нас встретит опасность    

710  Или спасенье одно. Идет пусть рядом со мною    

Маленький Юл и по нашим следам в отдаленье – Креуса.    

Вы же наказы мои со вниманьем слушайте, слуги:    

Есть за стеной городской пригорок с покинутым храмом    

Древним Цереры; растет близ него кипарис, что священным    

715  Слыл у отцов и лишь тем сохранен был долгие  годы.    

С вами в убежище то мы с разных сторон соберемся.    

В руки, родитель, возьми святыни и отчих пенатов;    

Мне их касаться грешно: лишь недавно сраженье и сечу    

Я покинул, и мне текучей прежде струею    

720  Должно омыться".    

Вымолвив так, я плечи себе и склоненную спину    

Сверху одеждой покрыл и желтой львиною шкурой,    

Поднял ношу мою; вцепился в правую руку    

Маленький Юл, за отцом поспешавший шагом неровным;    

725  Шла жена позади. Потемней выбираем дорогу;    

Я, кто недавно ни стрел, летевших в меня, не боялся,    

Ни бессчетных врагов, толпой мне путь преграждавших, —    

Ныне любых ветерков, любого шума пугаюсь:    

Страшно за ношу мою и за спутника страшно не меньше.    

730  Вот и ворота видны; я думал, путь мой окончен —    

Но показалось мне вдруг, что до слуха доносится частый    

Шорох шагов. И родитель, во тьму вперившийся взором,    

Крикнул: "Беги, мой сын, беги: они уже близко!    

Вижу: щиты их горят и медь мерцает во мраке".    

735  Тут-то враждебное мне божество (не знаю, какое)    

Разум похитило мой, помутив его страхом: покуда    

Я без дороги бежал, выбираясь из улиц знакомых,    

Злая судьба у меня отняла супругу Креусу:    

То ли замешкалась где, заблудилась ли, села ль, уставши, —    

740  Я не знаю досель, – но ее мы не видели  больше.    

Я ж оглянулся назад, о потерянной вспомнил не раньше,    

Чем на священный холм к старинному храму Цереры    

Мы добрались. Пришли сюда все – одной не хватало;    

Мужа, и сына, и слуг ожиданья она обманула.    

745  О, кого из богов и людей в тот миг, обезумев,    

Я не винил? Что видал я страшней в поверженной Трое?    

Юного сына, отца Анхиза, троянских пенатов    

Я поручаю друзьям, укрыв их в изгибе долины,    

Сам же в город стремлюсь, облачившись доспехом блестящим.    

750  Твердо решаю опять превратности боя изведать,    

Трою пройти до конца средь смертельных опасностей снова…    

Прежде спешу я к стене и к воротам, откуда я вышел,    

Тем же путем возвращаюсь назад и во тьме озираюсь:    

755  Жутко повсюду душе, сама тишина устрашает.    

К дому – может быть, здесь, быть может, сюда воротилась? —    

Я подхожу, но в чертог уже проникли данайцы.    

Пламя жадное вверх до высокой взвивается кровли,    

Ветер вздувает огонь, и пожар до неба бушует.    

760  Дальше иду: предо мной Приамов дворец и  твердыня;    

Храма Юноны пусты колоннады – только отборных    

Двое стражей стоят: Улисс проклятый и Феникс[123],    

Зорко добычу храня. Сюда несли отовсюду    

Трои казну и престолы богов, из горящих святилищ    

765  Взятые дерзко врагом, золотые чаши литые,    

Груды одежд. И тут же, дрожа, вереницею длинной    

Матери, дети стоят.    

Даже голос подать я решился в сумраке ночи,    

Улицы криком своим наполнил и скорбно Креусу    

770  Снова и снова к себе призывал со стоном, –  но тщетно.    

Так я искал без конца, вне себя по городу рыскал;    

Вдруг пред очами предстал печальный призрак Креусы:    

Тень ее выше была, чем при жизни облик знакомый.    

Тотчас я обомлел, и голос в горле пресекся.    

775  Мне сказала она, облегчая заботы словами:    

"Пользы много ли в том, что безумной предался ты  скорби,    

Милый супруг? Не без воли богов все это свершилось,    

И не судьба тебе спутницей взять отсюда Креусу:    

Не дал этого нам властитель бессмертный Олимпа!    

780  Долго широкую гладь бороздить ты будешь в  изгнанье,    

Прежде чем в землю придешь Гесперийскую,[124] где тихоструйный    

Тибр лидийский[125] течет  средь мужами возделанных пашен.    

Ты счастливый удел, и царство себе, и супругу    

Царского рода найдешь; так не плачь по Креусе любимой!    

785  Мне не придется дворцы мирмидонян или долопов    

Гордые видеть и быть у жен данайских рабыней. —    

Внучке Дардана, невестке Венеры.    

Здесь удержала меня богов Великая Матерь.    

Ныне прощай и храни любовь нашу общую к сыну!"    

790  Слезы я лил и о многом сказать хотел, но,  промолвив,    

Призрак покинул меня и растаял в воздухе легком.    

Трижды пытался ее удержать я, сжимая в объятьях,    

Трижды из сомкнутых рук бесплотная тень ускользала,    

Словно дыханье легка, сновиденьям крылатым подобна.    

     

795  Ночь на исходе была, когда вновь друзей я  увидел.    

Тут, удивленный, нашел я толпу огромную новых    

Спутников: к нам, что ни час, стекалися матери, мужи,    

К нам молодежь собралась – поколенье изгнанников жалких!    

Шли отовсюду они, и сил и решимости полны    

800  В землю любую со мной отплыть, куда захочу я.    

Тою порой Люцифер[126] взошел  над вершинами Иды,    

День выводя за собой. Охраняла данайская стража    

Входы ворот. Наши силы уже не крепила надежда.    

На плечи взял я отца и безропотно двинулся в горы".    

 КНИГА ТРЕТЬЯ    

     

"После того, как был истреблен безвинно Приамов    

Род по воле богов, и в поверженном царстве Азийском    

В прахе простерлась, дымясь, Нептунова гордая Троя,    

Нас же в изгнанье искать свободных земель побуждали    

5  В знаменьях боги не раз, – корабли мы начали  строить    

Возле Антандра[127],  в лесах, у подножья Иды Фригийской,    

Стали людей собирать, хоть не знали, куда понесет нас    

Рок и где позволит осесть. Весна наступила,    

Вверить судьбе паруса приказал Анхиз, мой родитель.    

10  Гавань, и берег родной, и поля, где Троя стояла,    

Я покидаю в слезах и в открытое море, изгнанник,    

Сына везу и друзей, великих богов и пенатов.    

     

Есть земля вдалеке, где Маворса широкие нивы    

Пашет фракийцев народ, где царил Ликург беспощадный.    

15  Были пенаты страны дружелюбны пенатам троянским    

Встарь, когда Троя цвела. Прибыв туда, у залива    

Стены я заложил – хоть рок был враждебен – и дал им    

Имя свое, назвав Энеадой первый мой город.    

     

Правя у моря обряд, я мать молил Дионею,[128]    

20  С нею бессмертных других, чтобы нам даровали  удачу    

В новых трудах, и быка приносил Юпитеру в жертву.    

Рядом пригорок стоял. На его вершине разросся    

Куст кизила и мирт, ощетинивший сучья густые.    

Только, поднявшись на холм, я куст попробовал вырвать,    

25  Чтобы покрыть алтари зеленой листвой и ветвями, —    

Страшно сказать – явилось очам небывалое чудо:    

Стоило первый росток мне из почвы вытащить, – тотчас    

Черная кровь из корней разорванных стала сочиться,    

Землю пятная вокруг. Холодным ужасом схвачен,    

30  Весь задрожал я, и кровь, леденея, застыла от  страха.    

Снова попробовал я лозину гибкую вырвать,    

Чтобы чуда причин доискаться, глубоко сокрытых,    

Снова черная кровь из-под тонкой коры выступает.    

Тяжкой тревогой объят, я сельских нимф умоляю,    

35  С ними Градива-отца, владыку пажитей гетских,[129]    

Чтобы знаменье нам они обратили на благо.    

Но лишь только налег я на третий сучок посильнее,    

Твердо коленом в песок упершись (молвить об этом    

Иль промолчать?), – вдруг жалобный стон до нашего слуха    

40  Прямо из недр холма долетел, и голос раздался:    

"Что ты терзаешь меня, Эней? Погребенных не трогай,    

Праведных рук не скверни. Для тебя не чужим был рожден я:    

Знай, что троянская кровь из стволов надломленных льется!    

Горе! Беги от жестокой земли, от алчных прибрежий!    

45  Я – Полидор: поднялись над пронзенным железные  всходы    

Копий, и густо сплелись, разросшись, острые дроты".    

Замер я: ужас двойной потрясает смущенную душу,    

Волосы дыбом встают, пресекается голос в гортани.    

     

Некогда был Полидор с обильной казной золотою    

50  Тайно отправлен к царю фракийцев[130] несчастным Приамом:    

Веру утратил тогда в оружье дарданское старец,    

Видя, что город кольцом осады плотно охвачен.    

Но, когда счастье от нас отвернулось и силы сломились,    

Царь, побежденных предав, Агамемнона сторону принял,    

55  Высшее право презрев, Полидора убил он и силой    

Золото все захватил. О, на что только ты не толкаешь    

Алчные души людей, проклятая золота жажда!    

     

Только лишь страх покинул меня, – о чуде поведал    

Я отцу и народа вождям и спросил их совета.    

60  Мненье у всех одно: от преступной земли  удалиться,    

Гостеприимства закон осквернившей, и с ветром умчаться.    

Вновь погребальный обряд мы над телом творим Полидора,    

Холм насыпаем большой; воздвигаем жертвенник манам,    

Мрачный от черных ветвей кипариса и темных повязок;[131]    

65  Вкруг троянки стоят, распустив по обычаю косы,    

Пенные чаши несут с парным молоком и сосуды    

С жертвенной кровью[132] мужи,  и в последний раз громогласно    

Все взывают к нему, схоронив его душу в могиле.    

Чуть лишь ввериться вновь волнам смогли мы, и в море    

70  Ветры открыли нам путь, и Австр призвал нас в  просторы,    

На воду снова спустив корабли, собралися троянцы.    

Гавань покинув, плывем; отступают селенья и берег.    

     

Остров средь моря лежит, почитаемый всюду священным,[133]    

Мать Нереид и Эгейский Нептун его возлюбили.    

75  Долго блуждал он вдоль берегов, пока Стреловержец    

Прочно его не связал с Миконом, с Гиаром высоким,[134]    

Не дал ветры презреть и средь волн пребывать неподвижным.    

Мчимся туда; приняла утомленных спокойная гавань.    

На берег вышли мы все поклониться городу Феба.    

80  Смертных царь и жрец Аполлона Аний нас встретил,    

Лавром священным чело увенчав и повязками бога,    

Руки пожал нам, узнав Анхиза – старого друга,    

Гостеприимства союз заключил и повел нас в чертоги.    

     

Фебов храм я почтил, из старинного строенный камня.    

85  "Дай нам собственный дом, Тимбрей[135], дай стены усталым,    

Трое дай новый Пергам, дай потомков и град долговечный    

Нам, что от греков спаслись и от ярости грозной Ахилла.    

Молви, за кем нам идти? Куда? И где поселиться?    

Знаменье дай нам, отец, снизойди, вселись в наши души".    

90  Только лишь вымолвил я, как все содрогнулось  внезапно:    

Фебово дерево – лавр, пороги, окрестные горы,    

Дверь распахнулась сама, загремели треножники в храме;    

Все мы простерлись ниц, и донесся голос до слуха:    

"Та же земля, где некогда род возник ваш старинный,    

95  В щедрое лоно свое, Дардана стойкие внуки,    

Примет вернувшихся вас. Отыщите древнюю матерь![136]    

Будут над всею страной там царить Энея потомки,    

Дети детей, а за ними и те, кто от них народится".    

Так вещает нам Феб. Раздаются шумные клики    

100  Радости; все, как один, вопрошают, в который же  город    

Феб скитальцев зовет, куда велит он вернуться.    

Тут, вспоминая отцов преданья древние, молвит    

Старец Анхиз: "Узнайте, друзья, на что уповать вам:    

Остров Юпитера – Крит[137] –  лежит средь широкого моря,    

105  Нашего племени там колыбель, близ Иды высокой.[138]    

Сто больших городов там стоит, – обильные царства.    

Если все, что слыхал, я верно помню, – то прибыл    

Славный предок наш Тевкр оттуда к пашням Ретейским,[139]    

Место для царства ища. Илион на высотах Пергамских    

110  Не был еще возведен; в низинах люди селились.    

Матерь – владычица рощ Кибелы и медь корибантов,[140]    

Имя идейских лесов, нерушимое таинств молчанье,[141]    

Львы, в колесницу ее запряженные,[142] – все это с Крита.    

Что же! Куда нас ведут веленья богов, устремимся,    

115  Жертвами ветры смирим и направимся в Кносское  царство.[143]    

Нам до него невелик переход: коль поможет Юпитер,    

Третий рассвет корабли возле критского берега встретят".    

Молвив так, он заклал богам почетные жертвы:    

Бык – Нептуну и бык – тебе, Аполлон пышнокудрый,    

120  Буре – черных овец, белоснежных – попутным  Зефирам.    

     

К нам долетела молва, что покинул отчее царство    

Изгнанный Идоменей[144] и  безлюдны Крита прибрежья:    

Бросил дома свои враг, и пустыми остались жилища.    

Гавань Ортигии[145] мы  покидаем, по морю мчимся    

125  Мимо Наксосских хребтов, оглашаемых воплем  вакханок,[146]    

Мимо зеленых брегов Донусы и белых – Пароса,[147]    

Путь наш лежит меж Киклад[148],  по пучине разбросанных часто,    

Крик поднимают гребцы, состязаясь между собою.    

Спутники их ободряют, спеша на родину предков.    

130  Ветер попутный догнал корабли, с кормы  налетевший, —    

Так прибываем мы все на старинный берег Куретов[149].    

Стены спешу возвести и, назвав Пергамеей желанный    

Город, народу велю, довольному именем этим,    

Новых жилищ любить очаги и воздвигнуть твердыню.    

     

135  Быстрые наши суда уж давно стояли на суше,    

Свадьбы справлять начала молодежь и вспахивать нивы,    

Я же строил дома и законы давал; но внезапно    

Мор на пришельцев наслал вредоносный воздух прибрежья:    

Всходы, деревья в тот год смертоносный зараза губила.    

140  Люди один за другим испускали дух иль в недуге    

Тело влачили без сил, и пашни Сириус выжег,[150]    

Травы горели в лугах, не давал посев урожая.    

Плыть в Ортигию вновь мне велит родитель и снова,    

Море измерив, молить о милости Фебов оракул:    

145  Где мытарствам конец и где искать повелит он    

Помощи в горькой беде? Куда нам путь свой направить?    

Ночь опустилась, и сон объял на земле все живое;    

Тут изваянья богов – священных фригийских пенатов,    

Те, что с собой из огня, из пылавшей Трои унес я,    

150  Мне предстали во сне, к изголовью приблизившись  ложа:    

Ясно я видеть их мог, озаренных ярким сияньем    

Полной луны, что лила свой свет в широкие окна.    

Так они молвили мне, облегчая заботы словами:    

"Тот же ответ, что тебе был бы дан в Ортигии Фебом,    

155  Здесь ты услышишь от нас, по его явившихся воле.    

Мы пошли за тобой из сожженного края дарданцев,    

Мы на твоих кораблях измерили бурное море,    

Мы потомков твоих грядущих до звезд возвеличим,    

Городу их даруем мы власть. Но великие стены    

160  Ты для великих создай. Не бросай же трудов и  скитаний!    

Должно страну вам сменить. Не об этих краях говорил вам    

Делий[151];  велел Аполлон не здесь, не на Крите селиться:    

Место на западе есть, что греки зовут Гесперией,    

В древней этой стране, плодородной, мощной оружьем,    

165  Прежде жили мужи энотры; теперь их потомки    

Взяли имя вождя и назвали себя «италийцы».    

Там исконный наш край: там Дардан на свет появился,    

Там же Иасий[152] рожден,  от которых наш род происходит.    

Встань и радостно ты непреложные наши вещанья    

170  Старцу-отцу передай: пусть Корит[153] и Авзонии земли    

Ищет он. Вам не дает Юпитер пашен Диктейских![154]"    

Вещий голос богов и виденья меня поразили:    

Видел я не во сне пред собою лица пенатов,    

Облик богов я узнал и кудри в священных повязках.    

175  Вмиг все тело мое покрылось потом холодным.    

С ложа вскочив, я ладонями вверх простираю, ликуя,    

Руки с мольбой к небесам и вином неразбавленным тотчас    

Над очагом возлиянье творю.[155] По свершенье обряда    

Я обо всем рассказал по порядку старцу Анхизу.    

180  Вспомнил он тут о рожденье двойном и о двух  наших предках,    

Понял, что, древний наш край назвав, он снова ошибся.    

Молвит он: "О мой сын, Илиона судьбою гонимый,    

Мне лишь Кассандра одна предсказала превратности эти;    

Нашему роду она предрекла грядущее, помню,    

185  И называла не раз Гесперию и край Италийский.    

Кто бы поверил тогда, что придут к берегам Гесперии    

Тевкры? Кого убедить могли предсказанья Кассандры?    

Феб указал нам пути – так последуем вещим советам".    

Так он промолвил, и все подчинились, ликуя, Анхизу.    

190  Снова отплыть мы спешим, немногих сограждан  оставив,    

И, паруса распустив, разрезаем килем пучины.    

     

Вышли едва лишь суда в просторы морей, и нигде уж    

Видно не стало земли – только небо и море повсюду, —    

Как над моей головой сгустились синие тучи —    

195  Тьму и ненастье суля, и вздыбились волны во  мраке,    

Вырвавшись, ветер взметнул валы высокие в небо,    

Строй кораблей разбросав, и погнал по широкой пучине.    

Тучи окутали день, и влажная ночь похищает    

Небо, и молнии блеск облака разрывает все чаще.    

200  Сбившись с пути, в темноте по волнам мы блуждаем  вслепую.    

Сам Палинур говорит, что ни дня, ни ночи не может    

Он различить в небесах, что средь волн потерял он дорогу.    

Солнца не видя, три дня мы блуждаем во мгле непроглядной,    

Столько ж беззвездных ночей по бурному носимся морю.    

205  Утром четвертого дня мы видим: земля показалась,    

Горы встают вдалеке и дым поднимается к небу.    

Тотчас спустив паруса, мы сильней налегаем на весла,    

Пену вздымая, гребцы разметают лазурные воды.    

     

Принял нас берег Строфад, когда из пучины я спасся.    

210  Страшные те острова, что зовут Строфадами греки,    

В море великом лежат Ионийском. С ужасной Келено    

Прочие гарпии там обитают с тех пор, как закрылся    

Дом Финея[156] для  них и столы они бросили в страхе.    

Нет чудовищ гнусней, чем они, и более страшной    

215  Язвы, проклятья богов, из вод не рождалось  Стигийских.    

Птицы с девичьим лицом, крючковатые пальцы на лапах;    

Все оскверняют они изверженьями мерзкими чрева,    

Щеки их бледны всегда от голода.    

     

В гавань вошли мы, куда пригнала нас буря, – и видим:    

220  Тучное стадо коров на равнине вольно пасется,    

Мелкий скот по траве гуляет, никем не хранимый.    

Мы нападаем на них, и Юпитера мы призываем,    

С ним великих богов, чтобы приняли долю добычи.    

Начали мы пировать, у залива ложа устроив, —    

225  К ужасу нашему, тут внезапно с гор налетают    

Гарпии, воздух вокруг наполняя хлопаньем крыльев.    

С гнусным воплем напав, расхищают чудовища яства,    

Страшно смердя, оскверняют столы касаньем нечистым.    

Вновь в углубленье скалы, в укрытье надежном поодаль    

230 [157]    

Ставим столы и снова огонь алтарей зажигаем, —    

Вновь с другой стороны из незримых тайных убежищ    

Шумная стая летит, крючковатые когти нацелив,    

Пастями яства скверня. Друзьям тогда приказал я    

235  Взять оружье и в бой вступить с отродьем  проклятым.    

Точно приказ выполняют они и в травах украдкой    

Острые прячут мечи и щиты скрывают надежно.    

Только лишь стая, слетев, огласила изогнутый берег    

Криками, в гулкую медь затрубил Мизен и с утеса    

240  Подал нам знак, и друзья в небывалую битву  вступили,    

Мерзких пернатых морских поразить пытаясь мечами.    

Самый сильный удар их перьям не страшен, и ранить    

Их нельзя: уносятся ввысь они в бегстве поспешном,    

Гнусный оставив след и добычу сожрать не успевши.    

245  Только Келено одна на скале высокой уселась,    

Горьких пророчица бед, и такие слова она молвит:    

"Даже за битых быков и за телок зарезанных в сечу    

Вы готовы вступить, потомки Лаомедонта,[158]    

Гарпий изгнать, не повинных ни в чем, из отчего царства?    

250  Так внемлите же мне и мои запомните речи!    

Все я скажу, что Фебу Отец всемогущий поведал,    

Все, что Феб-Аполлон мне открыл, величайшей из фурий.[159]    

Держите вы в Италию путь: воззвавши к попутным    

Ветрам, в Италию вы доплывете и в гавань войдете,    

255  Но окружите стеной обещанный город не прежде,    

Чем за обиду, что вы нанесли нам, вас не заставит    

Голод жестокий столы пожирать, вгрызаясь зубами".    

Кончила речь и в леса унеслась на крыльях Келено.    

В жилах кровь леденит у спутников ужас внезапный,    

260  Духом упав, уверяют они, что мира добиться    

Нужно уже не мечом, но мольбою и просьбой смиренной,    

Будь хоть богини они, хоть нечистые мерзкие птицы.    

С берега руки простер отец мой Анхиз, призывая    

Милость великих богов, и назначил почетные жертвы.    

265  "Боги! От нас отвратите беду и отриньте  угрозы!    

Молим: смягчитесь и нас благочестия ради спасите!"    

Молвив, канаты велит отвязать он причальные тотчас.    

     

Нот напряг паруса; по волнам пробегаем вспененным,    

Путь направляем, куда поведут нас ветер и кормчий.    

270  Вот появился уже лесистый Закинф средь пучины,    

Сама, Дулихий за ним и крутые утесы Нерита.[160]    

Держимся дальше от скал Итаки, Лаэртова царства,[161]    

Край проклиная, где был рожден Улисс беспощадный.    

Вот перед нами встают в тумане вершины Левкаты[162],    

275  Виден и Фебов храм, мореходам внушающий трепет,    

Мчимся, усталые, к ним, заходим в маленький город,    

С носа летят якоря, корма у берега встала.    

     

К суше надежной приплыв, мы Юпитеру жертвы приносим,    

И возжигаем алтарь, совершая обряд очищенья,    

280  И на Актийской земле илионские игры справляем.[163]    

Словно в отчизне, друзья меж собой состязаются, масло    

С тел стекает нагих. На душе становится легче:    

Путь меж врагов позади, позади твердыни аргивян.    

Солнце свой круг пролетело меж тем и год завершило,    

285  И ледяная зима ураганами волны вздымает.    

Медный выпуклый шит, Абанта могучего ношу,    

Вешаю в храме на дверь,[164] стихом  приношенье прославив:    

«Грек-победитель носил, посвятил же Эней побежденный».    

Место занять на скамьях приказал я и гавань покинуть,    

290  Влагу взрыли гребцы, ударяя веслами дружно,    

Быстро скрылись из глаз поднебесные горы феаков,[165]    

Вдоль берегов Эпира свой путь в Хаонийскую гавань[166]    

Мы направляем – и вот подплываем к твердыне Бутрота[167].    

     

Странные вести молва до нашего слуха доносит:    

295  Будто Гелен Приамид городами правит данайцев,    

Жезл и жену отобрав у Пирра, потомка Эака,    

Будто бы вновь отдана Андромаха троянскому мужу.[168]    

Весть поразила меня и зажгла мне сердце желаньем    

Встретиться с ним и узнать о таких судьбы переменах.    

300  Берег покинув и флот, я вышел из гавани в город.    

Вижу: печальный обряд приношений и тризны надгробной    

Там, где ложный течет Симоент за городом в роще,    

Правит, взывая к теням, Андромаха над Гектора прахом    

И возлиянья творит на кургане пустом, где супругу    

305  Два алтаря посвятила она, чтобы плакать над  ними;    

Чуть лишь завидела нас и узнала доспехи троянцев, —    

Тотчас застыл ее взгляд, и холод тело сковал ей,    

Наземь упала без сил, испугана страшным виденьем.    

Долго молчала она и потом лишь промолвила слово:    

310  "Подлинно ль вижу твой лик? И правдивую ль  весть ты принес мне,    

Сын богини? Ты жив? Если ж света благого лишен ты,    

Где же мой Гектор тогда?" – Залилась Андромаха слезами,    

Воплями лес огласив; но немного ей, исступленной,    

Мог я сказать: срывался и мой от волнения голос.    

315  "Жив я, но вся моя жизнь протекает над  гибельной бездной.    

Да, это я, сомненья отбрось.    

Что же изведала ты, потерявшая мужа такого?    

Беды одни или вновь обрела достойную долю?    

Гектору прежде жена, ты терпишь Пиррово ложе?"    

320  Взор опустила она и промолвила, голос понизив:    

"Всех счастливей одна Приамова дева,[169] которой    

Жертвою пасть по приказу пришлось на вражьем кургане,    

Возле Троянской стены. Никому не досталась по жребью    

И не коснулась она победителей ложа в неволе!    

325  Родину нашу спалив, увезли нас по водным  равнинам;    

Сына Ахиллова спесь, надменность юнца я терпела,    

В рабстве рожая детей. Когда ж он в Спарту уехал,    

Брачный союз заключить с Гермионой, внучкою Леды,    

Отдал рабыню свою он Гелену-рабу во владенье.    

330  Но, любовью горя к невесте отнятой, мучим    

Местью фурий, Орест застиг внезапно Пелида    

И на Ахиллов алтарь его поверг бездыханным.[170]    

После смерти его во власть Гелену досталась    

Царства часть; Хаонийскими он назвал эти земли,    

335  Имя Хаонии дал стране в честь троянца Хаона[171]    

И на высотах воздвиг Пергам – Илиона твердыню.    

Но какою судьбой или ветром сюда ты заброшен?    

Бог ли привел тебя к нам, хоть о нас ты прежде не ведал?    

Где Асканий, твой сын? Он жив ли? Видит ли небо?    

340  В Трое был он тебе [172]…………………………………………    

Не позабыл ли еще погибшей матери мальчик?    

Будит ли мужество в нем и старинную доблесть троянцев    

Мысль, что Энею он сын и что брат его матери – Гектор?"    

     

Так говорила она и долго рыдала, не в силах    

345  Слезы унять; но от стен городских уже  приближался    

К нам Гелен Приамид, окруженный густою толпою;    

Тотчас узнал он друзей и увел, ликуя, к воротам,    

Слезы обильные льет, произносит бессвязные речи.    

С ним я иду и гляжу на подобие Трои великой —    

350  Малый Пергам и на скудный ручей, именуемый  Ксанфом,    

Новых Скейских ворот порог и створы целую.    

Радостно в город друзей со мною тевкры вступают,    

Царь принимает нас всех в своих палатах обширных:    

Мы средь чертогов творим возлиянье Вакховой влагой,    

355  Чаши подняв и держа золотые с яствами блюда.    

     

День пролетел, а за ним и другой, и легкие ветры    

В путь зовут нас, и Австр полотно парусов наполняет.    

С просьбой такой к прорицателю я тогда обратился:    

"Трои сын, глашатай богов! Ты Фебову волю    

360  Видишь в движенье светил, в треножниках, в  лаврах кларийских,[173]    

Птиц ты знаешь язык и приметы проворных пернатых.[174]    

Все святыни рекли, что путь мой будет удачным,    

Волю являя свою, все боги меня убеждали    

Плыть к Италийской земле и счастье пытать на чужбине.    

365  Гарпия только одна Келено (мерзко промолвить)    

Горе сулит, предсказав небывалое чудо и кару, —    

Голод гнусный. Скажи, каких опасностей должно    

Мне избегать и как превозмочь грозящие беды?"    

     

Прежде всего Гелен, телиц по обряду заклавши,