1 2 3 4 5 
ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ (DIE   WIRKLICHKEIT)       

Абсолютное   - это единство внутреннего и внешнего как первое, в-себе-сущее единство. Развертывание   (Auslegung) являло себя как внешнюю рефлексию, которая со своей стороны имеет   непосредственное как нечто найденное в наличии, но в то же время есть его   движение и соотношение с абсолютным и, как таковое, возвращает его в абсолютное   и определяет его просто как способ (blofie Art und Weise). Но этот способ есть   определение самого абсолютного, а именно его первое тождество или его лишь в   себе сущее единство. И притом эта рефлексия не только полагает то первое   в-себе-бытие как лишенное сущности определение, но так как она отрицательное   соотношение с собой, то лишь благодаря ей возникает указанный модус. Лишь эта   рефлексия как снимающая самое себя в своих определениях и вообще как   возвращающееся в себя движение есть истинно абсолютное тождество, и в то же   время она процесс определения абсолютного или его модальность. Модус есть   поэтому внешнее абсолютного, но равным образом только как его рефлексия в себя;   иначе говоря, он собственное обнаружение (Manifestation) абсолютного, так что   это обнаружение (Auperung) есть его рефлексия-в-себя и тем самым его   в-себе-и-для-себя-бытие.       

Таким   образом, как обнаружение (Manifestation) того, что абсолютное не более как   обнаружение (Manifestation) себя и не имеет другого содержания, абсолютное есть   абсолютная форма. Действительность следует понимать как эту рефлектированную   абсолютность. Бытие еще не действительно: оно первая непосредственность; его   рефлексия есть поэтому становление и переход в иное; другими словами, его   непосредственность не есть в-себе-и-для-себя-бытие. Действительность также выше   существования. Существование есть, правда, непосредственность, возникшая из   основания и условий, иначе говоря, из сущности и ее рефлексии. Поэтому в себе   существование есть то же, что и действительность, Реальная рефлексия, но еще не   есть положенное единство рефлексии и непосредственности. Существование   переходит поэтому явление, развивая рефлексию, которую оно содержит. Оно   основание, исчезнувшее в самом себе; его определение - это восстановление   основания; так оно становится существенным отношением, и его последняя   рефлексия состоит в том, что его непосредственность положена как   рефлексия-в-себя и наоборот; это единство, в котором существование или   непосредственность, и в-себе-бытие, основание или рефлектированное суть всецело   моменты, и есть действительность. Действительное есть поэтому обнаружение себя;   его внешнее не вовлекает его в сферу изменения, оно также не имеет видимости в   чем-то ином; нет, оно обнаруживает себя; это значит, что в своей внешности оно   есть оно само и что лишь в ней, а именно лишь как отличающее себя от себя и   определяющее себя движение оно есть оно само.       

В   действительности как в этой абсолютной форме моменты даны лишь как снятые или   формальные, еще не реализованные моменты; их разность принадлежит, таким   образом, прежде всего к внешней рефлексии и не определена как содержание.       

Тем   самым действительность как само непосредственное формальное единство   внутреннего и внешнего обладает определением непосредственности,   противоположным определению рефлексии в себя; иначе говоря, она некая   действительность в противоположность некоей возможности. Соотношение обеих это   третье', действительное, определенное также как рефлектированное в себя бытие,   и бытие, определенное в то же время как непосредственно существующее. Это   третье - необходимость.       

Но   во-первых, так как действительное и возможное - это формальные различия, то их   соотношение также лишь формально и состоит только в том, что как одно, так и   другое есть положенность, иначе говоря, состоит в случайности.       

А тем,   что в случайности действительное, равно как и возможное, есть положенность, они   приобрели определение в самих себе; благодаря этому возникает, во-вторых,   реальная действительность, а тем самым возникают также реальная возможность и   относительная необходимость.       

Рефлексия   в себя относительной необходимости дает, в-третьих, абсолютную необходимость,   которая есть абсолютная возможность и действительность.       

А. СЛУЧАЙНОСТЬ ИЛИ   ФОРМАЛЬНАЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ, ФОРМАЛЬНАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ И ФОРМАЛЬНАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ       

1.   Действительность формальна, поскольку она как первая действительность есть лишь   непосредственная, нерефлектированная действительность, стало быть, поскольку ей   присуще лишь это определение формы, но не как тотальность формы. Таким образом,   она не более как бытие или существование вообще. Но так как она по существу   своему не просто непосредственное существование, а дана как формальное единство   в-себе-бытия или внутренности и внешности, то она содержит непосредственно   в-себе-бытие, или возможность. Что действительно, то возможно.       

2. Эта   возможность есть рефлектированная в себя действительность. Но сама эта первая   рефлектированность есть также формальное (das Fonnelle) и тем самым вообще лишь   определение тождества с собой или в-себе-бытия вообще.       

Но так как   определение есть здесь тотальность формы, то это в-себе-бытие определено как   снятое или как находящееся по существу своему лишь в соотношении с   действительностью, как отрицательное действительности, положенное как   отрицательное. Возможность содержит поэтому два момента: во-первых, тот   положительный момент, что имеется рефлектированность в себе самое; но так как   эта рефлектированность низведена в абсолютной форме до момента, то   рефлектированность-в-себя уже не признается сущностью, а имеет, во-вторых, отрицательное   значение, а именно то, что возможность есть нечто недостаточное, указывает на   иное, на действительность, и восполняет себя в ней.       

С   первой, чисто положительной стороны возможность есть, следовательно, чисто   формальное определение тождества с собой или форма существенности. Таким   образом, она лишенное отношения, неопределенное вместилище всего вообще. - В   смысле этой формальной возможности возможно все, что не противоречит себе;   царство возможности есть поэтому безграничное многообразие. Но каждое   многообразное определено внутри себя и в противоположность иному и имеет в   самом себе отрицание; безразличная разность переходит вообще в   противоположение; противоположение же есть противоречие. Поэтому все есть также   нечто противоречивое и потому невозможное.       

Вот   почему это чисто формальное высказывание о чем-то, что оно возможно, столь же   плоско и пусто, как и положение о противоречии, и каждое принятое в это   высказывание содержание - А возможно - означает то же, что А есть А. Если не   пытаются развить содержание, то оно имеет форму простоты (Einfachheit); лишь   посредством его разложения на его определения в нем появляется различие. Пока   придерживаются простой формы, содержание остается чем-то тождественным с собой   и потому чем-то возможным. Но этим так же ничего не сказано, как и формальным   положением о тождестве.       

Все же   возможное содержит нечто большее, чем только положение и тождестве. Возможное -   это рефлектированная рефлектированность-в-себя или тождественное всецело как   момент тотальности; тем самым оно определено также как то, что не есть в себе;   оно имеет поэтому второе определение - быть лишь возможным - и есть   долженствование тотальности формы. Возможность без этого долженствования есть   существенность (Wesentlichkeit), как таковая; но абсолютная форма означает, что   сама сущность [есть] лишь момент и без бытия не имеет своей истины. Возможность   есть эта чистая существенность, положенная так, что она лишь момент и не   соответствует абсолютной форме. Она в-себе-бытие, определенное лишь как нечто положенное   или равным образом как то, что не есть в себе. - Поэтому возможность есть в   самой себе также противоречие, иначе говоря, она невозможность.       

Это   можно выразить прежде всего так: возможность как определение формы, положенное   снятым, имеет в самой себе некоторое содержание вообще. Это содержание как   возможное есть в-себе-бытие, которое в то же время есть снятое в-себе-бытие,   или инобытие. Но так как оно только возможное содержание, то возможно также и   другое содержание, в том числе и противоположное ему. А есть А; точно так же -   А есть - А. Каждое из этих двух положений выражает возможность определения   своего содержания. Но как такие положения о тождестве они безразличны друг к   другу; вместе с одним из них не положено, что добавляется другое. Возможность -   это сравнивающее соотношение их обоих; в своем определении как рефлексии   тотальности она заключает в себе то, что противоположное также возможно.   Поэтому она основание следующего соотношения: так как А = А, то и -А = -А; в   возможном А содержится и возможное не = А, и именно само это соотношение   определяет то и другое как возможное.       

Но как   это соотношение, при котором в одном возможном содержится и его иное,   возможность есть снимающее себя противоречие. А так как она по своему   определению есть то, что рефлектировано, и, как оказалось, есть снимающее себя   рефлектированное, то она, стало быть, также и то что непосредственно, и тем   самым становится действительностью.       

3. Эта   действительность не первая, а рефлектированная действительность, положенная как   единство самой себя и возможности. Действительное, как таковое, возможно; оно   находится в непосредственном положительном тождестве с возможностью; но   возможность определилась как только возможность; тем самым и действительное   определено как нечто только возможное. И непосредственно потому, что   возможность непосредственно содержится в действительности, она содержится в ней   как снятая, как только возможность. Наоборот, действительность, находящаяся в   единстве с возможностью, есть лишь снятая непосредственность; иначе говоря,   именно потому, что формальная действительность есть лишь непосредственная   первая действительность, она лишь момент, лишь снятая действительность или лишь   возможность.       

Тем   самым выражено также более точно определение того, в какой мере возможность   есть действительность. А именно, возможность еще не всякая действительность-о   реальной и абсолютной действительности еще не было речи, - возможность это лишь   действительность, которая имелась сначала, а именно формальная   действительность, определившаяся как одна лишь возможность. Речь идет, стало   быть, о формальной действительности, которая есть лишь бытие или существование   вообще. Все возможное имеет поэтому вообще некоторое бытие или некоторое   существование.       

Это   единство возможности и действительности есть случайность. - Случайное - это   нечто действительное, определенное в то же время лишь как возможное, иное   которого или противоположность которого также есть. Вот почему эта   действительность есть просто бытие или существование, но положенное в своей   истине - иметь значение положенное или возможности. Наоборот, возможность как   рефлексия-в-себя или в-себе-бытие положена как положенность; то, что возможно,   есть нечто действительное в этом значении действительности; оно имеет лишь   такое значение, как и случайная действительность; оно само нечто случайное.       

Случайное   представляет нам поэтому две стороны; во-первых, поскольку в нем   непосредственно имеется возможность или, что то же самое, поскольку возможность   в нем снята, оно не положенность и не опосредствовано, а есть непосредственная   действительность; оно не имеет основания. - Так как эта непосредственная   действительность присуща также возможному, то оно определено столь же как   действительное, сколь и как случайное и равным образом не имеет основания.       

Но   случайное, во-вторых, - это действительное как нечто лишь возможное или как   положенность; точно так же и возможное как формальное в-себе-бытие есть лишь   положенность. Тем самым и то и другое не есть в себе и для себя самого, а имеет   свою истинную рефлексию-в-себя в чем-то ином, другими       

словами,   оно имеет основание.       

Следовательно,   случайное не имеет основания потому, что оно случайно; и точно так же оно имеет   основание, потому что оно случайно.       

Оно   положеннное, неопосредствованное взаимное превращение (Umschlagen) внутреннего   и внешнего или рефлектированности-в-себя и бытия, - положенное тем, что   возможность и действительность, каждая в самой себе, имеет это определение,   тем, что они моменты абсолютной формы. - Таким образом, в своем   непосредственном единстве с возможностью действительность есть лишь   существование и определена как нечто не имеющее основания, что только положено   или только возможно; или если взять ее как рефлектированную и определенную   действительность в противоположность возможности то она отделена от   возможности, от рефлектированности-в-себя и тем самым столь же непосредственно   есть также лишь возможное.       

Равным   образом возможность как простое в-себе-бытие есть нечто непосредственное, лишь   нечто сущее вообще; или если взять ее противоположной действительности, то она   также лишенное действительности в-себе-бытие, лишь нечто возможное, но именно   потому она опять-таки лишь нерефлектированное в себя существование вообще.       

Это   абсолютное беспокойство становления обоих определений есть случайность. Но   именно потому, что каждое из них непосредственно превращается в   противоположное, оно в противоположном так же всецело сливается с самим собой,   и это тождество каждого из них в другом есть необходимость.       

Необходимое   есть нечто действительное; будучи таковым, оно дано как непосредственное, как   не имеющее основания; однако в такой же мере оно имеет свою действительность   благодаря чему-то иному или в своем основании, но в то же время оно   положенность этого основания и его рефлексия в себя; возможность необходимого   есть снятая возможность. Следовательно, случайное необходимо потому, что   действительное определено как возможное, тем самым его непосредственность   снята, оттолкнута так, что она распадается на основание или в-себе-бытие и на   основанное, а также потому, что эта его возможность, отношение основания,   всецело снята и положена как бытие. Необходимое есть, и это сущее само есть   необходимое. В то же время оно в себе; эта рефлексия-в-себя есть иное, чем та   непосредственность бытия; и необходимость сущего есть нечто иное. Само сущее не   есть, таким образом, необходимое; но это в-себе-бытие само лишь положенность;   оно снято и само непосредственно. Таким образом, действительность в отличенном   от нее - в возможности -\ тождественна с самим собой. Как это тождество она   необходимость. В. ОТНОСИТЕЛЬНАЯ   НЕОБХОДИМОСТЬ ИЛИ РЕАЛЬНАЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ, РЕАЛЬНАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ И РЕАЛЬНАЯ   НЕОБХОДИМОСТЬ (RELATIVE NOTWENDIGKEIT ODER REALE WIRKLICHKEIT, MOGUCHKEIT UND NOTWENDIGKEIT)       

1. Та   необходимость, которая выявилась [здесь], формальна, так как ее моменты   формальны, а именно, они простые определения, которые составляют тотальность,   лишь будучи непосредственным единством или непосредственным превращением одного   в другое, и, стало быть, не имеют формы (Gestalt) самостоятельности. - Вот   почему в этой формальной необходимости единство прежде всего просто и   безразлично к своим различиям. Как непосредственное единство определений формы   эта необходимость есть действительность, но такая действительность, которая -   так как ее единство теперь определено как безразличное к различию определений   формы, а именно ее самой и возможности, - имеет содержание. Содержание как   безразличное тождество имеет также форму как безразличную, т. е. просто как   разные определения, и есть многообразное содержание вообще. Эта   действительность есть реальная действительность.       

Реальная   действительность, как таковая, - это прежде всего вещь со многими свойствами,   существующий мир; но она не то существование, которое растворяется в явлении, а   как действительность она в то же время в-себе-бытие и рефлексия-в-себя; она   сохраняется в многообразии простого существования; ее внешнее - это внутреннее   отношение лишь к себе самой. То, что действительно, может действовать; свою   действительность нечто выказывает через то, что оно производит. Его отношение к   иному - это обнаружение себя: не переход - в этом случае сущее нечто   соотносится с иным - и не явление такова вещь лишь в отношении к другим вещам;   то, чтб действительно, есть нечто самостоятельное, однако свою рефлексию-в-себя,   свою определенную существенность имеет в чем-то другом самостоятельном.       

Реальная   действительность теперь равным образом имеет возможность непосредственно в   самой себе. Она содержит момент в-себе-бытия; но как еще только   непосредственное единство она отличена одним из определений формы и тем самым   отличена как сущее от в-себе-бытия или возможности.       

2. Эта   возможность как в-себе-бытие реальной действительности сама есть реальная   возможность, есть прежде всего содержательное в-себе-бытие. Формальная   возможность - это [ рефлексия-в-себя лишь как абстрактное тождество,   заключающееся в том, что нечто внутренне не противоречит себе. Но когда 1   начинают изучать определения, обстоятельства, условия той или иной сути   (Sache), чтобы из этого познать ее возможность, то уже не довольствуются   формальной возможностью, а рассматривают реальную возможность сути.       

Эта   реальная возможность сама есть непосредственное существование, но уже не   потому, что возможность, как таковая, как формальный момент есть непосредственно   своя собственная противоположность, нерефлектированная действительность; нет,   именно потому, что она реальная возможность, она с самого начала имеет это   определение в самой себе. Реальная возможность сути есть поэтому налично сущее   многообразие относящихся к ней обстоятельств.       

Следовательно,   хотя это многообразие наличного бытия и есть и возможность, и действительность,   все же их тождество - это еще только содержание, безразличное к этим   определениям формы; они составляют поэтому форму, определенную в   противоположность их тождеству. - Иначе говоря, непосредственная реальная   действительность именно потому, что она непосредственная, определена в   противоположность своей возможности; как эта определенная, стало быть,   рефлектированная действительность она реальная возможность. Хотя реальная   возможность и есть положенное целое формы, но формы в ее определенности, а   именно действительности как формальной или непосредственной и равным образом   возможности как абстрактного в-себе-бытия. Эта действительность, составляющая   возможность той или иной сути, есть поэтому не своя собственная возможность, а   в-се-бе-бытие чего-то другого действительного; сама она такая действительность,   которая должна быть снята, возможность как лишь возможность. - Таким образом,   реальная возможность составляет все условия в целом, нерефлектированную в себя,   рассеянную действительность, определенную, однако, как в-себе-бытие, но чего-то   иного, и как долженствующую возвратиться в себя.       

Следовательно,   то, что реально возможно, есть со стороны своего в-себе-бытия нечто формально   тождественное, что со стороны своего простого определения содержания не   противоречит себе; но и по своим развитым и различенным обстоятельствам, и по   всему тому, с чем оно связано, оно как то, что тождественно с собой, не должно   противоречить себе. Но во-вторых, так как оно многообразно внутри себя и   находится с иным в многообразной связи, разность же в себе самой переходит в   противоположение, то оно нечто противоречивое. Когда речь идет о возможности и   должно вскрыть ее противоречие, то достаточно держаться многообразия, которое   она заключает в себе как содержание или как свое обусловленное существование;   из этого легко выявить ее противоречие. - Но это не противоречие сравнения;   многообразное существование в себе самом состоит в том, что оно снимает себя и   исчезает в своем основании и тем самым ему неотъемлемо присуще определение -   быть лишь чем-то возможным. - Когда все условия сути полностью налицо, тогда   она вступает в действительность; полнота условий - это тотальность как   тотальность применительно к содержанию, и сама суть есть это содержание,   определенное и как нечто действительное, и как возможное. В сфере   обусловленного основания условия имеют форму - именно основание или для себя   сущую рефлексию - вовне себя, и эта рефлексия соотносит их как моменты сути и   порождает в них существование. Здесь же непосредственная действительность не   определена как условие предполагающей рефлексией, а положено, что сама она   возможность.       

Итак, в   снимающей себя реальной возможности снимается нечто двоякое, ибо она сама   двоякое: и действительность, и возможность. 1) Действительность это формальная   действительность, или существование, которое являло себя как самостоятельное   непосредственное существование и благодаря своему снятию становится   рефлектированным бытием, моментом чего-то иного, тем самым обретая в самом себе   в-себе-бытие. 2) Указанное существование было также определено как возможность   или как в-себе-бытие, но в-себе-бытие чего-то иного. Следовательно, когда   происходит это снятие, тогда и это в-себе-бытие снимается и переходит в   действительность. - Это движение снимающей самое себя реальной возможности   порождает, следовательно, те же самые уже имеющиеся моменты, но так, что каждый   из них возникает из другого; вот почему оно в этом отрицании и есть не переход,   а слияние с самим собой. Согласно формальной возможности, если нечто было   возможно, то поэтому было возможно также и не оно само, а его иное. Реальная   возможность уже не имеет противостоящим себе такого иного, ибо она реальна,   поскольку она сама есть также и действительность. Следовательно, когда   непосредственное существование этой возможности, круг условий, снимает себя,   она делается в-себе-бытием, а сама она уже есть в себе бытие, а именно как   в-себе-бытие чего-то иного. И наоборот, так как ее момент в-себе-бытия тем   самым также и снимает себя, то она становится действительностью, следовательно,   моментом, а сама она равным образом есть уже момент. - Тем самым исчезает то   обстоятельство, что действительность была определена как возможность или   в-себе-бытие чего-то иного и что, наоборот, возможность была определена как   действительность, которая не есть та действительность, возможность которой она   есть.       

3. Стало   быть, отрицание реальной возможности-это ее тождество с собой; будучи, таким   образом, в своем снятии самоотталкиванием этого снятия внутрь самого себя,   отрицание реальной возможности есть реальная необходимость.       

То, что   необходимо, не может быть иным; но то, что вообще возможно, вполне может быть   иным; ибо возможность - это в-себе-бытие, которое есть только положенность и   потому по существу своему - инобытие. Формальная возможность есть это тождество   как переход во всецело иное; реальная же возможность, так как она имеет в самой   себе другой момент, действительность, уже сама есть необходимость. Вот почему   то, что реально возможно, уже не может быть иным; при таких-то условиях и   обстоятельствах не может последовать нечто иное. Реальная возможность и   необходимость различны поэтому лишь по видимости; необходимость - это тождество,   которое не становится еще, но уже предположено (vorausgesetzt) и лежит в   основании. Реальная необходимость есть поэтому содержательное отношение, ибо   содержание-это то в-себе-сущее тождество, которое безразлично к различиям   формы.       

Но эта   необходимость в то же время относительна - А именно, она имеет предпосылку   (Voraussetzung), с которой она начинает, свой исходный пункт она имеет в   случайном. Реально действительное, как таковое, есть именно определенное   действительное и имеет свою определенность как непосредст       

венное   бытие прежде всего в том, что оно многообразие существующих обстоятельств; но   это непосредственное бытие как определенность есть также и свое отрицательное,   есть в-себе-бытие или возможность; как такое оно реальная возможность. Как это   единство обоих моментов она тотальность формы, но еще внешняя себе тотальность;   она единство возможности и действительности таким образом, что: 1)   многообразное существование есть непосредственно или положительно возможность,   есть нечто возможное (тождественное с собой вообще) потому, что существование   есть нечто действительное; 2) поскольку эта возможность существования положена,   она определена как лишь возможность, как непосредственное превращение   действительности в свою противоположность, иначе говоря, как случайность. Вот   почему эта возможность, в которой как в условии имеется непосредственная   действительность, есть лишь в-себе-бытие как возможность чего-то иного. Тем,   что, как показано, это инобытие снимает себя и эта положенность сама   оказывается положенной, реальная возможность становится, правда,   необходимостью, однако необходимость тем самым начинает с указанного выше еще   нерефлектированного в себя единства возможного и действительного; это   пред-полагание и возвращающееся в себя движение еще раздельны; иначе говоря,   необходимость еще не определила себя из самой себя как случайность.       

Относительность   реальной необходимости представлена в содержании таким образом, что оно еще   только безразличное к форме тождество и поэтому отлично от нее и есть определенное   содержание вообще. Ввиду этого реально необходимое есть какая-то ограниченная   действительность, которая из-за этой ограниченности есть в другом отношении   также лишь случайное.       

Стало   быть, реальная необходимость в себе есть на самом деле также случайность. - Это   являет себя прежде всего таким образом, что хотя реально необходимое и есть по   форме нечто необходимое, но по содержанию оно нечто ограниченное, и содержание   это придает ему характер случайного. Однако и в форме реальной необходимости   содержится случайность, ибо, как оказалось, реальная возможность лишь в себе   есть необходимое, положена же она как инобытие действительности и возможности   по отношению друг к другу. Реальная необходимость содержит поэтому случайность;   она возвращение в себя из указанного беспокойного инобытия действительности и   возможности по отношению друг к другу, но она не возвращение к себе из самой   себя.       

Следовательно,   в себе здесь имеется единство необходимости и случайности; это единство следует   назвать абсолютной действительностью. С. АБСОЛЮТНАЯ   НЕОБХОДИМОСТЬ (ABSOLUTE NOTWENDIGKEIT)       

Реальная   необходимость - это определенная необходимость;       

в   формальной необходимости еще нет никакого содержания и никакой определенности.   Определенность необходимости состоит в том, что в ней имеется ее отрицание,   случайность. Такой она оказалась.       

Но эта   определенность в своей первой простоте есть действительность; определенная   необходимость есть поэтому непосредственно действительная необходимость. Эта   действительность, которая сама, как таковая, необходима, поскольку содержит   необходимость как свое в-себе-бытие, есть абсолютная действительность,   действительность, которая уже не может быть иной, [чем она есть], ибо ее   в-себе-бытие - это не возможность, а сама необходимость.       

Но тем   самым эта действительность, ввиду того что она положена как абсолютная, т. е.   сама положена как единство себя и возможности, - это лишь пустое определение;   иначе говоря, она случайность. - Эта пустота ее определения делает ее чистой   возможностью, чем-то таким, что в такой же мере может быть также и иным, [чем   оно есть], и что может быть определено как возможное. Но эта возможность сама   есть абсолютная возможность, ибо она как раз возможность быть определенной и   как возможность, и как действительность. Тем, что она такое безразличие к самой   себе, она положена как пустое, случайное определение.       

Таким   образом, реальная необходимость содержит случайность не только в себе,   случайность также становится в ней; но это становление как то, что внешне, само   есть лишь в-себе-бытие этой необходимости, так как оно лишь непосредственно   определено (ist ein uninittelbares Bestimmtsein). Но оно не только таково, оно   собственное становление необходимости, иначе говоря, предположение, которое она   имела, есть ее собственное полагание. Ибо как реальная необходимость она   снятость действительности в возможности, и наоборот; поскольку она это простое   превращение одного из этих моментов в другой, она также их простое   положительное единство, так как каждый из них, как оказалось, сливается в другом   лишь с самим собой. Но таким образом она действительность, однако такая   действительность, которая дана лишь как это простое слияние формы с самой   собой. Отрицательное полагание ею этих моментов тем самым само есть   пред-полагание, иначе говоря, полагание ее самой как снятой или полагание   непосредственности.       

Но   именно этим указанная действительность определена как отрицательное; она   слияние с собой [как выхождение] из той действительности, которая была реальной   возможностью; следовательно, эта новая действительность возникает лишь из   своего в-себе-бытия, из отрицания самой себя. - Тем самым она в то же время   непосредственно определена как возможность, как то, что опосредствовано своим   отрицанием. Однако эта возможность тем самым есть непосредственно не что иное,   как тот процесс опосредствования, в котором в-себе-бытие (т. е. она сама) и   непосредственность одинаково суть положенность. - Таким образом, именно   необходимость есть в такой же мере снятие этой положен-ности или полагание   непосредственности и в-себе-бытия, в какой она именно поэтому есть процесс   определения этого снятия как положенмости. Вот почему она сама определяет себя   как случайность, отталкивает себя в своем бытии от себя, в самом этом   отталкивании лишь возвратилась в себя и в этом возвращении как в своем бытии   оттолкнула себя от самой себя.       

Так   форма, реализуя себя, проникла собой все свои различия и сделалась прозрачной,   и как абсолютная необходимость она лишь это простое тождество бытия с самим   собой в своем отрицании или в сущности. - Само различие между содержанием и   формой также исчезло, ибо указанное единство возможности в действительности и   наоборот - это форма, безразличная к самой себе в своей определенности или в   положенное, - содержательная суть (inhaltsvolle Sache), для которой форма   необходимости была чем-то внешним. Но таким образом она это рефлектирован-ное   тождество обоих определений как безразличное к ним, тем самым она формальное   определение в-себе-бытия в противоположность положенности, и эта возможность   составляет ограниченность содержания, которым обладала реальная необходимость.   Растворение же этого различия есть абсолютная необходимость, содержание которой   составляет это различие, проникающее себя в ней.       

Следовательно,   абсолютная необходимость - это истина, в которую возвращаются действительность   и возможность вообще, равно как и формальная и реальная необходимость. -   Абсолютная необходимость, как оказалось, - это бытие, которое в своем   отрицании, в сущности, соотносится с собой и есть бытие. Она в такой же мере   простая непосредственность или чистое бытие, в какой и простая рефлексия-в-себя   или чистая сущность. Она такова, потому что то и другое есть одно и то же. -   Всецело необходимое есть лишь потому, что оно есть; помимо этого оно не имеет   ни условия, ни основания. - Но оно также и чистая сущность; его бытие - это   простая рефлексия в себя; оно есть, потому что оно есть. Как рефлексия оно   имеет основание и условие, но основанием и условием имеет лишь себя. Оно   в-себе-бытие, но его в-себе-бытие - это его непосредственность; его возможность   - это его действительность. Следовательно, оно есть, потому что оно есть; как   слияние бытия с собой оно сущность; но так как это простое есть также   непосредственная простота, то оно бытие.       

Таким   образом, абсолютная необходимость - это рефлексия или форма абсолютного,   единство бытия и сущности, простая непосредственность, которая есть абсолютная   отрицательность. Поэтому имеющиеся в ней различия, с одной стороны, даны не как   рефлективные определения, а как сущее многообразие, как различенная   действительность, имеющая облик противоположных друг другу самостоятельных   иных. С другой стороны, так как их соотношение есть абсолютное тождество, то   она абсолютное превращение их действительности в их возможность и их   возможности в действительность. - Абсолютная необходимость поэтому слепа. С   одной стороны, различенные [в ней моменты], определенные как действительность и   как возможность, имеют вид (Gestalt) рефлексии-в-себя как бытия; поэтому они   оба даны как свободные действительности, из которых ни одна не отсвечивает   (scheint) б другой, ни одна не желает показать в самой себе след своего   соотношения с другой; имея свое основание внутри себя, каждая из них в самой   себе есть необходимое. Необходимость как сущность замкнута в этом бытии;   взаимное соприкосновение этих действительностей являет себя поэтому как пустое   внешнее; действительность одного в другом есть лишь возможность, случайность.   Ведь бытие положено как абсолютно необходимое, как опосредствованно с собой,   которое есть абсолютное отрицание опосредствования иным, или как бытие, которое   тождественно лишь с бытием; поэтому иное, имеющее действительность в бытии,   определено как всецело лишь возможное, как пустая положенность.       

Но эта   случайность есть скорее абсолютная необходимость; она сущность тех свободных,   необходимых в себе действительно-стей. Эта сущность боится света, так как в   указанных действительностях нет свечения (Scheinen), нет рефлексии (Reflex),   так как они имеют свое основание исключительно лишь внутри себя, сформированы   сами по себе, обнаруживают себя лишь самим себе, - так как они лишь бытие. - Но   их сущность пробьется в них и выявит, что такое она и что такое они. Простота   их бытия, их самодовления (Beruhen auf sich) есть абсолютная отрицательность;   она свобода их непосредственности, лишенной всякого свечения (scheinlosen   Unmittelbarkeit). Это отрицательное пробивается в них, так как благодаря этой   своей сущности бытие есть противоречие с самим собой, а именно противоречие с   этим бытием в форме бытия, следовательно, как такое отрицание этих   действительностей, которое абсолютно отличается от их бытия, как их ничто, как   столь же свободное в отношении их инобытие, сколь свободно их бытие. - Тем не   менее наличие в них этого инобытия нельзя было не признать. В своих   самодовлеющих образованиях они безразличны к форме, они содержание и тем самым   различенные действительности и определенное содержание. Это содержание есть   печать (Maal), которую наложила на них необходимость (в своем определении она   есть абсолютное возвращение в себя самое), высвободив их как абсолютно   действительные, - печать, на которую она ссылается как на свидетеля своего   права и отмеченные которой они уничтожаются. Это обнаружение (Manifestation)   того, что определенность есть поистине - [а именно ] отрицательное соотношение   с самой собой - есть совершающееся вслепую исчезновение в инобытии;   пробивающаяся здесь видимость (Scheinen) или рефлексия выступает в сущем как   становление или переход бытия в ничто. Но и наоборот, бытие есть также   сущность, а становление-рефлексия или видимость (Scheinen). Таким образом,   внешность есть их внутренность, а их соотношение - абсолютное тождество,   переход же действительного в возможное, бытия в ничто есть слияние с самим   собой; случайность есть абсолютная необходимость, она сама есть предполагание   тех первых абсолютных действительностей.       

Это   тождество бытия в его отрицании с самим собой есть субстанция. Оно есть это   единство как в своем отрицании или как в случайности; таким образом, оно   субстанция как отношение к самому себе. Слепой переход необходимости [в   случайность ] - это скорее собственное развертывание (Auslegung) абсолютного,   его движение в себе, так что абсолютное в своем отрешении (Entauperung),   напротив, показывает само себя. Глава третья       

АБСОЛЮТНОЕ ОТНОШЕНИЕ   (DAS ABSOLUTE VERHALTNIS)       

Абсолютная   необходимость - это не необходимое вообще и тем более не нечто необходимое, а   необходимость - бытие всецело как рефлексия. Абсолютная необходимость есть   отношение, так как она такое различение, моменты которого сами суть вся ее   тотальность; они, таким образом, абсолютно устойчивы (absolut bestehen), но   так, что это лишь одно устойчивое наличие, а различие есть только видимость   (Schein) развертывания, и видимость эта есть само абсолютное. - Сущность, как   таковая, - это рефлексия или свечение (Scheinen); но сущность как абсолютное   отношение - это видимость, положенная как видимость, которая, будучи этим   соотнесением с собой, есть абсолютная действительность. - Абсолютное,   развернутое сначала внешней рефлексией, развертывает теперь само себя как   абсолютная форма или как необходимость; это развертывание самого себя есть его   полагание-самого-себя, и оно есть лишь это самополагание. - Подобно тому как   свет в природе - это не нечто и не вещь, а его бытие есть лишь его свечение   (Scheinen), так и обнаружение (Manifestation) себя есть самой себе равная   абсолютная действительность.       

Поэтому   стороны абсолютного отношения не атрибуты. В атрибуте абсолютное обретает   видимость (Scheint) лишь в одном из своих моментов как в чем-то предположенном   и воспринятом внешней рефлексией. Но развертывается абсолютное абсолютной   необходимостью, которая тождественна с собой как определяющая самое себя. Так   как она есть обретение видимости, (Scheinen) положенное как видимость, то   стороны этого отношения суть тотальности, потому что они даны как видимость,   ибо различия как видимость - это они сами и противоположное им, иначе говоря,   они суть целое; и наоборот, они видимость потому, что они тотальности. Это   различение или обретение абсолютным видимости (Scheinen) есть, таким образом,   лишь тождественное полагание самого себя.       

В своем   непосредственном понятии это отношение есть отношение субстанции и акциденций,   непосредственное исчезание и становление абсолютной видимости (Werden des   absoluten Schemes) внутри самого себя. Когда субстанция определяет себя как   для-себя-бытие в противоположность иному, другими словами, когда абсолютное   отношение [выступает] как реальное, то это отношение есть отношение   причинности. Наконец, когда это отношение как соотносящееся с собой переходит   во взаимодействие, тем самым абсолютное отношение, сообразно с содержащимися в   нем определениями, также и положено; это положенное единство отношения в своих   определениях, которые сами положены как целое и тем самым также как   определения, есть затем понятие.       

А. ОТНОШЕНИЕ   СУБСТАНЦИАЛЬНОСТИ (DAS VERHALTNIS DER SUBSTANTIALITAT)       

Абсолютная   необходимость есть абсолютное отношение, так как она не бытие, как таковое, а   бытие, которое есть, потому что оно есть, бытие как абсолютное опосредствование   себя с самим собой. Это бытие есть субстанция; как окончательное единство   сущности и бытия она бытие во всяком бытии; она не нерефлектированное   непосредственное и не нечто абстрактное, находящееся позади существования и   явления, а есть сама непосредственная действительность, и притом как абсолютное   рефлектированное бытие (Reflektiertsein) в самом себе, как   в-себе-и-для-себя-сущее устойчивое наличие. - Субстанция как это единство бытия   и рефлексии есть по своему существу свое свечение (Scheinen) и положенность.   Поскольку свечение есть соотносящееся с собой свечение, оно есть; это бытие -   субстанция, как таковая. И наоборот, это бытие есть лишь тождественная с собой   положенность; тем самым оно обретающая видимость (Scheinende), тотальность,   акцидентальность.       

Это   свечение (Scheinen) есть тождество как тождество формы - единство возможности и   действительности. Это единство есть, во-первых, становление, случайность как   сфера возникновения и прохождения, ибо сообразное с определением   непосредственности соотношение возможности и действительности есть   непосредственное превращение их друг в друга как сущих, превращение каждого из   них в свое иное как иное лишь для него. - Но так как бытие есть видимость   (Schein), то их соотношение дано также как соотношение тождественных или обретающих   видимость друг в друге, рефлексия. Движение акцидентальности представляет   поэтому в каждом из своих моментов свечение (Scheinen) категорий бытия и   рефлективных определений сущности друг в друге. - Непосредственное нечто имеет   некоторое содержание; его непосредственность есть в то же время   рефлектированное безразличие к форме. Это содержание определенно, а так как эта   определенность есть определенность бытия, то нечто переходит во что-то иное. Но   качество есть и определенность рефлексии; оно, таким образом, безразличная   разность. Но последняя одухотворяет себя (begeistet sich) так, что становится   противоположением и возвращается в основание, которое есть ничто, но также   рефлексия-в-себя. Рефлексия-в-себя снимает себя; но она сама есть   рефлектированное в-себе-бытие, и как такое она возможность, а в своем переходе,   который есть также рефлексия-в-себя, это в-себе-бытие есть необходимое   действительное.       

Это   движение акцидентальности есть активность (Aktualitat) субстанции как спокойное   исхождение (Hervorgehen) ее самой. Она деятельна не по отношению к нечто, а   лишь по отношению к себе как к простой, непротиводействующей стихии. Снятие   предположенного - это исчезающая видимость (Schein); лишь в действии, снимающем   непосредственное, возникает само это непосредственное, иначе говоря, имеется   указанное свечение (Scheinen); начинать с самого себя - только лишь это   означает полагать ту самость (dieses Selbst), с которой начинают.       

Субстанция   как это тождество свечения (Scheinens) есть тотальность целого и охватывает   собой акцидентальность, а акцидентальность - это вся субстанция сама. Различие   ее, переходящее в простое тождество бытия и в смену акциденций в этом   тождестве, есть одна из форм ее видимости. Простое тождество бытия есть   лишенная формы субстанция представления, для которого видимость (Schein)   определилась не как видимость, но которое как за нечто абсолютное держится за   такое неопределенное тождество, которое не имеет истинности и есть лишь   определенность непосредственной действительности или также в-себе-бытия или   возможности, - за те определения формы, которые относятся к акцидентальности.       

Другое   определение, смена акциденций, это - абсолютное единство формы   акцидентальности, субстанция как абсолютная мощь (Macht). - Прохождение   акциденции - это возвращение ее как действительности в себя как в свое   в-себе-бытие или в свою возможность; но это ее в-себе-бытие само лишь   положенность; поэтому оно также действительность, а так как эти определения   формы в такой же мере суть определения содержания, то это возможное есть и по   содержанию нечто иначе определенное действительное. Переводя возможное в   действительность с ее содержанием, субстанция обнаруживает себя как   созидательную мощь, а возвращая действительное в возможность, она обнаруживает   себя как разрушительную мощь. Но и то и другое тождественно: созидание   разрушает, разрушение созидает, ибо отрицательное и положительное, возможность   и действительность абсолютно соединены в субстанциальной необходимости.       

Акциденции,   как таковые, - а их много, так как множественность есть одно из определений   бытия, - не имеют власти (Macht) друг над другом. Они сущие или для себя сущие   нечто, существующие вещи с многообразными свойствами или целые, состоящие из   частей, самостоятельные части, силы, нуждающиеся во взаимном побуждении и   имеющие условием друг друга. Если кажется, что одно такое акцидентальное   выказывает власть над другим, то [на самом деле] оба их объемлет собой власть   субстанции, которая как отрицательность полагает неодинаковое значение,   определяя одно как преходящее, а другое - с другим содержанием и как   возникающее, или первое - как переходящее в свою возможность, а второе - как   переходящее при этом в действительность; субстанция вечно раздваивается на эти   различия формы и содержания и вечно очищает себя от этой односторонности, но в   самом этом очищении вновь определяет и раздваивается. - Одна акциденция   вытесняет, следовательно, другую лишь потому, что ее собственное   самостоятельное существование (Subsistieren) само есть эта тотальность формы и   содержания, в которой равно исчезают и она, и ее иное.       

Это   непосредственное тождество и наличие субстанции в акциденциях еще не приводят   [здесь] к реальному различию. В этом первом определении субстанция еще не   обнаружила себя во всем своем понятии. Если субстанцию как тождественное с   собой в-себе-и-для-себя-бытие отличают от нее же как тотальности акциденций, то   она как мощь есть то, что опосредствует. Эта мощь есть необходимость,   положительное сохранение акциденций в их отрицательности и их чистая   положенность (Gesetzsein) в их устойчивом наличии; эта середина есть, стало   быть, единство субстанциальности и акцидентальности, и его полюсы не имеют   своего собственного устойчивого наличия. Субстанциальность есть поэтому лишь   отношение как непосредственно исчезающее, она не соотносится с собой как   отрицательное и, будучи непосредственным единством мощи с самой собой, есть в   форме лишь своего тождества, а не своей отрицательной сущности; лишь один   момент, а именно отрицательное или различие, полностью исчезает, а не другой,   [т. е.] тождественное. - Это нужно рассматривать также следующим образом. Хотя   благодаря мощи видимость или акцидентальность и есть в себе субстанция, но она   положена не так, как эта тождественная с собой видимость; таким образом,   субстанция имеет своим видом или своей положенностью лишь акцидентальность, а   не самое себя; она не субстанция как субстанция. Следовательно, отношение   субстанциальности - это прежде всего субстанция лишь потому, что субстанция   выявляет себя как формальную мощь, различия которой не субстанциальны; на самом   деле она лишь внутреннее акциденций, а акциденции суть лишь в субстанции. Иначе   говоря, это отношение - лишь обретающая видимость (Scheinende) тотальность как   становление; но субстанция в такой же мере и рефлексия; акцидентальность, которая   в себе есть субстанция, именно поэтому также положена как таковая; таким   образом, она определена как соотносящаяся с собой отрицательность в   противоположность себе же, определенной как соотносящееся с собой простое   тождество с собой; и она для-себя-сущая, обладающая мощью субстанция. Так   отношение субстанциальности переходит в отношение причинности. В. ОТНОШЕНИЕ   ПРИЧИННОСТИ (DAS KAUSALITATSVERHALTNIS)       

Субстанция   - это мощь, притом мощь, рефлектированная в себя, не просто переходящая, но и   полагающая определения и отличающая их от себя. Как соотносящаяся с самой собой   в процессе своего определения она сама есть то, что она делает положенностью   (Gesetzsein). Положенность, стало быть, - это вообще снятая субстанциальность,   то, что лишь положено, действие; а для себя сущая субстанция-это причина   (Ursache).       

Такое   отношение причинности - это прежде всего лишь указанное отношение причины и   действия; в этом случае оно формальное отношение причинности.       

а)   Формальная причинность (Die fonnelle Kausalitat)       

1. Причина   первоначальна по отношению к действию. - Субстанция как мощь есть свечение   (Scheinen), иначе говоря, имеет акцидентальность. Но как мощь она в своей   видимости (in ihrem Scheme) точно так же и рефлексия-в-себя; так она   развертывает свой переход, и это свечение (Scheinen) определено как видимость   (Schein), иначе говоря, акциденция положена как нечто лишь положенное. - Однако   в процессе своего определения субстанция исходит не из акцидентальности, как   если бы акцидентальность была заранее чем-то иным и лишь теперь положена как   определенность, а обе суть одна и та же активность. Субстанция как мощь   определяет себя; но этот процесс определения сам непосредственно есть снятие   процесса определения и возвращение. Она определяет себя - она, определяющее, есть,   таким образом, непосредственное и то, что само уже определено. Следовательно,   определяя себя, она полагает это уже определенное как определенное; тем самым   она сняла положенность и возвратилась в себя. - И наоборот, это возвращение,   будучи отрицательным соотношением субстанции с собой, само есть процесс   определения или отталкивание субстанции от самой себя; благодаря этому   возвращению возникает (wird) то определенное, с которого по видимости начинает   субстанция и которое как найденное в наличии определенное она по видимости   полагает теперь в качестве такового. - Таким образом, абсолютная активность   есть причина - мощь субстанции в ее истине как обнаружение (Manifestation)   себя, непосредственно также развертывающее то, чтб есть в себе, акциденцию   (которая есть положенность), в ее становлении, полагающее ее как положенность,   - действие. - Следовательно, действие - это, во-первых, то же, чтб и   акцидентальность субстанциального отношения, а именно субстанция как   положенность; но, во-вторых, акциденция, как таковая, субстанциальна лишь   благодаря своему исчезанию, лишь как преходящее; как действие же она   тождественная с собой положенность; причина обнаруживает себя в действии как   вся субстанция, а именно как рефлектированная в себя в самой поло-женности, как   таковой.       

2. Этой   рефлектированной в себя положенности, определенному как определенному,   противостоит субстанция как неположенное первоначальное (Ursprungliches). Так   как она как абсолютная мощь есть возвращение в себя, но само это возвращение   есть процесс определения, то она уже не есть простое "в-себе" своей   акциденции, но и положена как это в-себе-бытие. Вот почему субстанция обладает   действительностью лишь как причина. Но эта действительность, заключающаяся в   том, что в-себе-бытие субстанции, ее определенность внутри отношения   субстанциальности теперь положена как определенность, - эта действительность   есть действие; поэтому ту действительность, которую субстанция имеет как   причина, она имеет лишь в своем действии. - Это та необходимость, которая есть   причина. - Она действительная субстанция, так как субстанция как мощь   определяет самое себя; но она в то же время причина, так как она развертывает   эту определенность или полагает ее как положенность; таким образом, она   полагает свою действительность как положенность или как действие. Действие -   это иное причины, положенность в противоположность первоначальному, и оно   опосредствовано первоначальным. Но как необходимость причина в то же время   снимает этот процесс своего опосредствования и есть в процессе определения себя   самой (как первоначально соотносящееся с собой в противоположность   опосредствованному) возвращение в себя, ибо положенность определена как   положенность, стало быть, тождественна с собой; поэтому лишь в своем действии   причина есть истинно действительное и тождественное с собой. Действие потому   необходимо, что именно в нем обнаруживает себя причина, иначе говоря, оно та   необходимость, которая есть причина. - Лишь как эта необходимость причина   движет самое себя, начинает спонтанно, не будучи побуждена чем-то иным, и есть   самостоятельный источник самопорождения; она должна действовать, ее   первоначальность состоит в том, что ее рефлексия-в-себя есть определяющее   полагание и что, наоборот, и то и другое - одно единство.       

Поэтому   действие не содержит вообще ничего, что не содержится в причине, и, наоборот,   причина не содержит ничего, чего нет в ее действии. Причина есть причина лишь   постольку, поскольку она порождает действие; и причина-это только определение:   иметь действие, а действие - это лишь определение: иметь причину. В самой   причине, как таковой, заключается ее действие, а в самом действии - причина;   если бы причина еще не действовала или если бы она перестала действовать, то   она не была бы причиной, и действие, поскольку его причина исчезла, уже не действие,   а есть безразличная действительность.       

3. Итак,   в этом тождестве причины и действия снята та форма, которой они различаются   между собой как в себе сущее и как положенность. Причина угасает в своем   действии; тем самым угасло и действие, ибо оно лишь определенность причины.   Стало быть, эта угасшая в действии причинность есть непосредственность, которая   безразлична к отношению причины и действия и в которой это отношение имеется   внешним образом.       

в)   Определенное отношение причинности       

1.   Тождество причины с собой в ее действии - это снятие ее мощи и отрицательности   и потому безразличное к различиям формы единство, содержание. - Вот почему   содержание лишь в себе соотнесено с формой, в данном случае - с причинностью.   Тем самым они положены как разные, и форма по отношению к содержанию есть лишь   непосредственно действительная форма, случайная причинность.       

Далее,   содержание, взятое таким образом как нечто определенное, - это разное   содержание в самом себе; и причина, а тем самым и действие определены по своему   содержанию. - Так как рефлектированность есть здесь также непосредственная   действительность, то содержание есть действительная, но конечная субстанция.       

Таково   теперь отношение причинности в своей реальности и конечности. Как формальное   оно бесконечное отношение абсолютной мощи, содержанием которой служит чистое   обнаружение себя или необходимость. Напротив, как конечная причинность оно   имеет то или иное данное содержание и развивается как внешнее различие в   тождественном, которое в своих определениях есть одна и та же субстанция.       

Благодаря   такому тождеству содержания эта причинность есть аналитическое положение. Одна   и та же вещь выступает в одном случае как причина, а в другом - как действие,   там - как собственная ее устойчивость, здесь - как положенность или определение   в чем-то ином. Так как эти определения формы суть внешняя рефлексия, то, когда   определяют то или иное явление как действие и восходят от него к его причине,   для того чтобы постичь и объяснить его, это по существу (der Sache nach) - тавтологическое   рассмотрение, осуществляемое субъективным рассудком; дважды повторяется лишь   одно и то же содержание; в причине не имеется ничего, чего нет в действии.   Например, дождь - причина сырости, которая есть его действие; "дождь дает   влагу", это - аналитическое предложение; та же вода, которая составляет   дождь, и есть влага; как дождь эта вода имеется в форме отдельной вещи, а как   сырость или влажность она прилагательное, нечто положенное, которое, как   предполагают, уже не имеет своей устойчивости в самом себе; и то и другое   определение одинаково внешни воде. - Подобным же образом причина вот этого   цвета - нечто окрашивающее, пигмент, который есть одна и та же   действительность, выступающая в одном случае во внешней ей форме чего-то   действующего, т. е. как внешне связанная с отличным от нее действующим, а во   втором случае - в столь же внешнем для нее определении действия. - Причина того   или иного поступка - внутреннее убеждение действующего субъекта, которая как   внешнее наличное бытие, приобретаемое этим убеждением благодаря деиствованию,   есть то же содержание и та же ценность. Если движение какого-либо тела   рассматривается как действие, то причина его - некоторая толкающая сила; но и   до и после толчка имеется одно и то же количество движения, одно и то же существование,   содержавшееся в толкающем теле и сообщенное им толкаемому телу; и сколько оно   сообщает, столько же оно само и теряет.       

Причина,   например живописец или толкающее тело, имеет, правда, еще и другое содержание:   живописец - помимо красок и их формы, соединяющей краски для [создания]   картины, а толкающее тело - помимо движения определенной силы и определенного   направления. Но это другое содержание - случайный придаток, не касающийся   причины; какие бы другие качества живописец ни имел независимо от того, что он   живописец данной картины, это не входит в картину; лишь те из его свойств,   которые представлены в действии, присущи ему как причине; по остальным же своим   свойствам он не причина. Точно так же, есть ли толкающее тело камень или   дерево, зеленое ли оно, желтое и т. п., это не входит в его толчок, и в этом   смысле оно не причина.       

По   поводу этой тавтологичности отношения причинности следует отметить, что оно не   кажется содержащим тавтологию в тех случаях, когда указываются не ближайшие, а   отдаленные причины, действия. Изменение формы, претерпеваемое лежащей в   основании сутью в этом прохождении через многие промежуточные звенья, скрывает   тождество, сохраняющееся при этом самой вещью. В то же время в этом умножении   причин, вклинивающихся между ней и последним действием, она связывается с   другими вещами и обстоятельствами, так что не то первое, которое объявляется   причиной, а лишь все эти многие причины, вместе взятые, содержат полное   действие. - Так, например, если для человека сложились такие обстоятельства,   при которых развился его талант вследствие того, что он потерял своего отца,   убитого пулей в сражении, то можно указать на этот выстрел (или, если идти еще   дальше назад, на войну или на причину войны и т. д. до бесконечности) как на   причину искусности этого человека. Но ясно, что, например, не этот выстрел сам   по себе есть причина, а причиной служит лишь сочетание его с другими   действующими определениями. Или, вернее, выстрел этот вообще не причина, а лишь   отдельный момент, относящийся к обстоятельствам возможности.       

Затем   следует главным образом обратить еще внимание на неуместное применение   отношения причинности к отношениям [в сфере ] физико-органической и духовной   жизни. То, что называется причиной, оказывается здесь, конечно, имеющим другое   содержание, чем действие, но это потому, что то, чтб действует на живое,   определяется, изменяется и преобразуется этим живым самостоятельно, ибо живое   не дает причине вызвать ее действие, т. е. снимает ее как причину. Так,   недозволительно говорить, что пища есть причина крови или что такие-то кушанья   или холод, сырость - причины лихорадки и т. п.; так же недопустимо указывать на   климат Ионии как на причину творений Гомера или на честолюбие Цезаря как на   причину падения республиканского строя в Риме. Вообще в истории действуют и   определяют друг друга духовные массы и индивиды; природе же духа еще в более   высоком смысле, чем характеру живого вообще, свойственно скорее не принимать в   себя другого первоначального, иначе говоря, не допускать в себе продолжения   какой-либо причины, а прерывать и преобразовывать ее. - Но такого рода   отношения принадлежат идее и должны быть рассмотрены лишь при анализе ее. -   Здесь же можно еще отметить, что, поскольку допускается отношение причины и   действия хотя бы и не в собственном смысле, действие не может быть больше, чем   причина, ибо действие есть не более как обнаружение себя причины. В истории   стало обычным остроумное изречение, что из малых причин происходят большие   действия, и поэтому для объяснения значительного и серьезного события приводят   какой-нибудь анекдот как первую причину. Такая так называемая причина должна   рассматриваться лишь как повод, лишь как внешнее возбуждение, в котором   внутренний дух события мог бы и не нуждаться или вместо которого он мог бы   воспользоваться бесчисленным множеством других поводов, чтобы начать с них в   явлении, пробить себе путь и обнаружить себя. Скорее наоборот, только самим   этим внутренним духом события нечто само по себе мелкое и случайное было   определено как его повод. Эта живопись истории в стиле арабесок, создающая из   тонкого стебля большой образ, есть поэтому хотя и остроумная, но в высшей   степени поверхностная трактовка. Правда, в этом возникновении великого из   малого имеет место вообще переворачивание внешнего, совершаемое духом, но именно   поэтому внешнее не есть причина внутри духа, иначе говоря, само это   переворачивание снимает отношение причинности.       

2. Но   определенность отношения причинности, состоящая в том, что содержание и форма   разны и безразличны, простирается дальше. Определение формы - это также и   определение содержания; причина и действие, обе стороны отношения, суть поэтому   также и другое содержание. Иначе говоря, содержание, ввиду того что дано лишь   как содержание некоторой формы, имеет в самом себе свое различие и по существу   своему разно. Но так как эта его форма есть отношение причинности, которое есть   содержание, тождественное в причине и действии, то разное содержание внешне   связано, с одной стороны, с причиной, а с другой - с действием; стало быть,   само оно не входит в действование (in das Wirken) и в отношение.       

Таким   образом, это внешнее содержание лишено отношения; оно непосредственное   существование; иначе говоря, так как оно как содержание есть в-себе-сущее   тождество причины и действия, то оно также непосредственное, сущее тождество.   Вот почему это тождество есть какая-либо вещь, имеющая многообразные   определения своего наличного бытия, в том числе и определение, что она в   каком-то отношении причина или же действие. Определения формы - причина и   действие - имеют в этой вещи свой субстрат, т. е. свое существенное устойчивое   наличие, и притом каждое из них свое особое, ибо их тождество есть их   устойчивое наличие; но в то же время это их непосредственное устойчивое   наличие, а не их устойчивое наличие как единство формы или как отношение.       

Но эта   вещь не только субстрат, но и субстанция, ибо она тождественное устойчивое   наличие лишь как устойчивое наличие отношения. Далее, субстанция есть конечная   субстанция, ибо она определена как непосредственная по отношению к своей причинности.   Но она в то же время имеет причинность, так как она равным образом есть   тождественное лишь как тождественное этого отношения. - Как причина этот   субстрат есть отрицательное соотношение с собой. Но он сам, с которым он   соотносится, есть, во-первых, положенность, так как он определен как   непосредственно действительное; эта положенность как содержание есть какое-то   определение вообще. - Во-вторых, причинность ему внешня; стало быть,   причинность сама составляет его положенность. Поскольку же субстрат есть   причинная субстанция, его причинность состоит в том, что он соотносится   отрицательно с собой и, следовательно, со своей положенностью и с внешней   причинностью. Действование этой субстанции начинает поэтому с чего-то внешнего,   освобождается от этого внешнего определения, и его возвращение в себя - это   сохранение своего непосредственного существования и снятие своей положенной   причинности и, стало быть, своей причинности вообще.       

Так,   находящийся в движении камень есть причина; его движение есть определение,   которое он имеет; но помимо этого определения он содержит еще многие другие   определения - цвет, фигуру и т. д., не входящие в его причинность. Так как его   непосредственное существование отделено от его отношения формы, а именно от   причинности, то причинность - нечто внешнее; его движение и присущая ему в этом   движении причинность - это лишь положенность в нем. - Но причинность - это   также его собственная причинность; это зависит от того, что его субстанциальное   устойчивое наличие - это его тождественное соотношение с собой, а последнее   теперь определено как положенность; оно, следовательно, в то же время   отрицательное соотношение с собой. - Поэтому присущая камню причинность,   направленная на себя как на положенность или как на нечто внешнее, состоит в снятии   этого внешнего и в возвращении в себя посредством его устранения, стало быть,   не в тождестве с собой в своей положенное/ли, а лишь в восстановлении своей   абстрактной первоначальности. - Или, [например], дождь есть причина влаги,   которая есть та же вода, что и дождь. Эта вода имеет определение - быть дождем   и причиной - вследствие того, что оно положено в ней чем-то иным, другая сила   (или что бы там ни было) подняла ее в воздух и собрала в такую массу, тяжесть   которой заставляет ее падать вниз. Ее удаление от земли есть определение,   чуждое ее первоначальному тождеству с собой, [т. е. ] тяжести; ее причинность   состоит в устранении этого чуждого ей определения и в восстановлении   первоначального тождества, но тем самым также и в снятии своей причинности.       

Рассматриваемая   теперь вторая определенность причинности касается формы; это отношение есть   причинность как внешняя себе самой, как первоначальность, которая есть в самой   себе также и положенность или действие. Это соединение противоположных   определений как [содержащихся] в сущем субстрате составляет бесконечный регресс   от причин к причинам. - Начинают с действия; оно, как таковое, имеет причину,   эта причина в свою очередь имеет причину и т. д. Почему причина имеет в свою   очередь причину? То есть, почему та самая сторона, которая ранее была   определена как причина, теперь определяется как действие, вследствие чего   возникает вопрос о новой причине? - Потому, что причина - это вообще нечто   конечное, определенное; она определена как один момент формы в противоположность   действию; таким образом, она имеет свою определенность или отрицание вовне   себя; но именно вследствие этого она сама конечна, имеет свою определенность в   самой себе и тем самым есть положенность или действие. Это ее тождество также   положено, но оно нечто третье, непосредственный субстрат; причинность внешня   самой себе потому, что здесь ее первоначальность есть непосредственность.   Различие формы есть поэтому первая определенность, определенность, еще не   положенная как определенность; оно сущее инобытие. Конечная рефлексия, с одной   стороны, не идет дальше этого непосредственного, отстраняет от него единство   формы и признает, что в одном отношении оно причина, а в другом - действие; с   другой стороны, она переносит единство формы в бесконечное и постоянным   продвижением выражает свое бессилие достигнуть и удержать это единство.       

Непосредственно   так же обстоит дело с действием; или, вернее, бесконечный прогресс от действия   к действию - это совершенно то же самое, что регресс от причины к причине. В   этом регрессе причина становилась действием, в свою очередь имеющим другую   причину; и точно так же, наоборот, действие становится причиной, в свою очередь   имеющей другое действие. Рассматриваемая определенная причина начинает с   чего-то внешнего и в своем действии не возвращается в себя как причина, а   скорее теряет в нем причинность. Но и наоборот, действие приходит к такому   субстрату, который есть субстанция, первоначально соотносящееся с собой   устойчивое наличие; вот почему эта положенность в нем становится положенностью,   т. е. эта субстанция, поскольку в ней положено действие, ведет себя как   причина. Но то первое действие, та положенность, которая внешним образом   приходит к субстанции, есть не то, чти второе, производимое ею действие, ибо   это второе действие определено как ее рефлексия-в-себя, а то первое - как нечто   внешнее в ней. - Но так как здесь каузальность - это внешняя самой себе   причинность, то в своем действии она также не возвращается в себя; она   становится в этом действии внешней себе; ее действие снова становится   положенностью в субстрате как другой субстанции, которая, однако, точно так же   делает эту положенность положенностью, иначе говоря, обнаруживает себя как   причину, снова отталкивает от себя свое действие и т. д., [впадая] в дурную   бесконечность.       

3.   Теперь следует посмотреть, чтб получилось в результате движения определенного   отношения причинности. - Формальная причинность угасает в действии; благодаря   этому возникло тождественное в обоих этих моментах, но тем самым лишь как   единство в себе причины и действия, в котором соотношение формы внешне. -   Вследствие этого указанное тождественное также непосредственно в соответствии с   обоими определениями непосредственности: во-первых, как в-себе-бытие, как   содержание, в котором причинность протекает внешне; во-вторых, как существующий   субстрат, которому причина и действие присущи как различенные определения   формы. В субстрате эти определения формы - в себе одно, но в силу этого   в-себе-бытия или внешности формы каждое из них внешне самому себе и потому в своем   единстве с другим определено относительно него также как другое. Поэтому хотя   причина имеет действие и в то же время сама есть действие, а действие не только   имеет причину, но и само есть причина, однако действие, которое имеет причину,   и действие, которое есть причина, различны, а равным образом различны между   собой причина, имеющая действие, и причина, которая есть действие.       

Но   движение определенного отношения причинности привело теперь к тому, что причина   не только угасает в действии, а тем самым угасает и действие как это было в   формальной причинности, - но что причина в своем угасании, в действии, вновь   возникает и что действие исчезает в причине, но точно так же вновь возникает в   ней. Каждое из этих определений снимает себя в своем полагании и полагает себя   в своем снятии; это не внешний переход причинности от одного субстрата к   другому; это их иностановление (Anderswerden) есть вместе с тем их собственное   полагание. Следовательно, причинность предполагает самое себя или обусловливает   себя. Поэтому тождество, бывшее прежде лишь а себе сущим тождеством,   субстратом, теперь определено как пред-положение или положено в   противоположность действующей причинности, и рефлексия, бывшая прежде лишь   внешней для тождественного, теперь находится в отношении к нему.       

с)   Действие и противодействие (Wirkung und Gegenwirkung)       

Причинность   есть пред-полагающее действование (Тип). Причина обусловлена; она отрицательное   соотношение с собой как пред-положенное, как внешнее иное, которое, однако, в   себе есть сама причинность лишь в себе. Это иное есть, как оказалось, ото   субстанциальное тождество, в которое переходит формальная причинность,   определившая себя теперь в противоположность этому субстанциальному тождеству   как его отрицательное. Иначе говоря, оно то же самое, что субстанция отношения   причинности, но как субстанция, которой противостоит мощь акцидентальности как   то, что само есть субстанциальная деятельность. - Это пассивная субстанция. -   Пассивно то, что непосредственно, или в себе сущее, которое не есть также для   себя, - чистое бытие или сущность, которая имеется лишь в этой определенности   абстрактного тождества с собой. - Пассивной субстанции противостоит   отрицательно соотносящаяся с собой, деятельная субстанция. Она причина,   поскольку она в определенной причинности восстановила себя из действия   посредством отрицания самой себя; [нечто такое], что в своем инобытии или как   непосредственное действует по существу своему как полагающее и опосредствует   себя с собой своим отрицанием. Поэтому причинность уже не имеет здесь никакого   субстрата, которому она была бы присуща, и есть не определение формы по   отношению к этому тождеству а сама она есть субстанция, иначе говоря,   первоначальное это только причинность. - Субстрат - это пассивная субстанция,   которая пред-положила себя.       

Итак,   эта причина действует, ибо она отрицательная власть над самой собой; в то же   время она свое же предположенное; как такая она действует на себя как на нечто   иное, как на пассивную субстанцию. - Тем самым причина, во-первых, снимает   инобытие этой субстанции и в ней возвращается в себя; во-вторых, она определяет   ее, полагает это снятие своего инобытия или возвращение в себя как   определенность. Эта положенность, поскольку она также ее возвращение в себя,   есть прежде всего ее действие. Но и наоборот, так как причина как   пред-полагающая определяет самое себя как свое иное, то она полагает действие в   другой, в пассивной субстанции. - Иначе говоря, так как пассивная субстанция   сама двояка, а именно самостоятельное иное и в то же время нечто предположенное   и в себе уже тождественное с действующей причиной, то и само действование этой   причины есть нечто двоякое; оно и то и другое вместе (in Einem): снятие ее   определенности (Bestimmtseins) - т. е. ее условия, или снятие самостоятельности   пассивной субстанции - и снятие действующей причиной своего тождества с   пассивной субстанцией, так что действующая причина предполагает себя, иначе   говоря, полагает себя как иное. - Благодаря последнему моменту пассивная   субстанция сохраняется; в отношении этого указанное первое снятие субстанции   являет себя в то же время и так, что в ней снимаются лишь некоторые определения   и что тождество ее с действующей причиной осуществляется в ней внешним образом   через действие.       

В этом   смысле пассивная субстанция испытывает насилие. - Насилие - это явление мощи   или мощь как нечто внешнее. Но мощь есть нечто внешнее лишь постольку,   поскольку причинная субстанция в своем действовании, т. е. в полагании себя   самой, есть вместе с тем предполагающая, т. е. полагает самое себя как снятое.   Поэтому и, наоборот, совершение насилия есть также осуществление власти.   Насильственная причина действует только на ею же самой пред-положенное иное; ее   действие на это иное есть отрицательное соотношение с собой или ее обнаружение   себя. Пассивное - это такое самостоятельное, которое есть лишь нечто   положенное, нечто надломленное внутри самого себя, действительность, которая   есть условие, и притом теперь условие в своей истине, т. е. действительность,   которая есть лишь возможность, или, наоборот, в-себе-бытие, которое есть лишь   определенность в-себе-бытия, лишь нечто пассивное. Поэтому над тем, что   подвергается насилию, не только можно, но и необходимо должно совершать   насилие; то, чтб имеет возможность совершать насилие над иным, имеет эту   возможность лишь потому, что в совершаемом им насилии его мощь обнаруживает и   себя, и иное. Пассивная субстанция положена насилием лишь как то, чтб она есть   поистине: так как она простое положительное или непосредственная субстанция, то   именно потому она лишь нечто положенное. То пред [-положенное], которое она   есть как условие,это та видимость непосредственности, которую действующая   причинность срывает с нее.       

Поэтому   пассивная субстанция, подвергаясь воздействию насилия со стороны другого,   получает лишь должное. Теряет она при этом указанную непосредственность, чуждую   ей субстанциальность. То, что она приобретает как нечто чуждое, а именно то,   что ее определяют как положенность, - это ее собственное определение. - Но   когда ее полагают в ее положенности или в ее собственном определении, то она   этим не столько снимается, сколько сливается таким образом лишь с самой собой   и, следовательно, в своей определяемости есть первоначальность. - Стало быть,   пассивная субстанция, с одной стороны, сохраняется или полагается активной   субстанцией, а именно поскольку активная субстанция делает самое себя снятой;   но, с другой стороны, сливаться с собой и тем самым делаться первоначальным и   причиной - это дело самого пассивного (des Passiven). Быть положенным чем-то   иным и собственное становление - это одно и то же.       

Тем, что   пассивная субстанция теперь сама превращена в причину, действие в ней,   во-первых, снимается; в этом состоит вообще ее противодействие. В себе она   положенность как пассивная субстанция; равным образом положенность была   положена в ней другой субстанцией, поскольку именно она восприняла в себя   действие этой другой субстанции. Поэтому в противодействии пассивной субстанции   точно так же содержится двоякое, а именно, во-первых, то, что она есть в себе,   положено, и, во-вторых, то, в качестве чего она положена, выступает как ее   в-себе-бытие; она в себе положенность, поэтому она в самой себе получает   некоторое действие от другой; но эта положенность есть, наоборот, ее   собственное в-себе-бытие; таким образом, это есть ее действие, она сама   выступает как причина.       

Во-вторых,   противодействие направлено против первой действующей причины. Ибо действие,   которое субстанция, бывшая прежде пассивной, снимает внутри себя, есть именно   действие первой действующей причины. Но причина имеет свою субстанциальную   действительность лишь в свое действии; если действие снимается, то снимается ее   причинная субстанциальность. Это происходит, во-первых, в себе через/ее самое,   поскольку она делается действием; в этом тождестве/исчезает ее отрицательное   определение, и она становится чем-то пассивным; во-вторых, это происходит через   бывшую прежде пассивной, а теперь противодействующую субстанцию, которая   снимает действие первой причины. Правда, в определенной причинности субстанция,   на которую оказывается воздействие, в свою очередь становится причиной и, стало   быть, действует против того, что в ней было положено некоторое действие. Но она   не противодействовала той причине, а полагала свое действие 'опять-таки в   другую субстанцию, вследствие чего выявлялся прогресс действий в бесконечность,   ибо здесь причина тождественна с собой в своем действии еще только в себе, и   потому она, с одной стороны, в своем покое исчезает в непосредственном   тождестве, а с другой - вновь пробуждается в другой субстанции. - В   обусловленной же причинности причина соотносится в действии с самой собой, так   как она есть свое иное как условие, как прец-положенное, и ее действование   благодаря этому есть столь же становление, сколь и полагание и снятие иного.       

Причина,   далее, тем самым ведет себя как пассивная субстанция; но, как оказалось,   пассивная субстанция благодаря произведенному на нее действию возникает как   причинная субстанция. Та первая причина, которая действует вначале и получает   обратно свое действие в себе как противодействие, тем самым снова выступает как   причина, вследствие чего действование, оказывающееся в конечной причинности   прогрессом в дурную бесконечность, совершает поворот и становится   возвращающимся в себя, бесконечным взаимодействием. С. ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ (DIE   WECHSELWIRKUNG)       

В   конечной причинности именно субстанции относятся друг к другу как действующие.   Механичность (der Mechanismus)       

состоит   в этом внешнем характере причинности, в том, что рефлексия в себя причины в ее   действии-это в то же время отталкивающее бытие, иначе говоря, что в тождестве с   собой, которое свойственно причинной субстанции в ее действии, она столь же   непосредственно остается чем-то внешним себе, и действие перешло в другую   субстанцию. Теперь во взаимодействии эта механичность снята, ибо оно заключает   в себе, во-первых, исчезание указанного выше первоначального сохранения   непосредственной субстанциальности, а во-вторых, возникновение причины и тем   самым первоначальность как опосредствующую себя с собой своим отрицанием.       

Вначале   взаимодействие выступает как взаимная причинность предположенных,   обусловливающих друг друга субстанций; каждая из них есть относительно другой в   одно и то же время и активная и пассивная субстанция. Поскольку обе тем самым и   активны, и пассивны, постольку всякое различие между ними уже снято; оно   совершенно прозрачная видимость (Schein); субстанции суть субстанции лишь   постольку, поскольку они тождество активного и пассивного. Само взаимодействие   есть поэтому еще только пустой способ (Art und Weise); и еще требуется только   внешнее соединение того, что уже и в себе имеется, и положено. Во-первых,   [теперь] соотносятся друг с другом уже не субстраты, а субстанции; в движении   обусловленной причинности сняла себя еще остававшаяся предположенная   непосредственность, и обусловливающий момент (das Bedingende) причинной   активности - это еще только воздействие или собственная пассивность. Но это   воздействие исходит, далее, не от другой первоначальной субстанции, а как раз   от причинности, которая обусловлена воздействием, иначе говоря, которая есть   нечто опосредствованное. Это вначале внешнее, которое привходит в причину и   составляет сторону ее пассивности, опосредствовано поэтому ею самой; оно   порождено ее собственной активностью и есть тем самым пассивность, положенная   самой ее активностью. - Причинность обусловлена и обусловливает;       

обусловливающее   - это пассивное, но в той же мере пассивно и обусловленное. Это обусловливание   или пассивность есть отрицание причины ею же самой, так как она по существу   своему делается действием и именно благодаря этому есть причина Взаимодействие   есть поэтому лишь сама причинность;       

причина   не только имеет некоторое действие, но в действии она как причина соотносится с   самой собой.       

Благодаря   этому причинность возвращена к своему абсолютному понятию, и в то же время она   достигла самого понятия. Она прежде всего реальная необходимость, абсолютное   тождество с собой, так что различие необходимости и соотносящиеся в ней друг с   другом определения суть субстанции, свободные по отношению друг к другу   действительности. Необходимость есть таким образом внутреннее тождество;   причинность - это его обнаружение себя, в котором его видимость - бытие иного в   субстанциальном смысле - сняла себя и необходимость возведена в свободу. - Во   взаимодействии первоначальная причинность выступает как возникновение из ее   отрицания - из пассивности и как прохождение в этой пассивности - как   становление, но так, что это становление есть в то же время в такой же мере   лишь обретение видимости; переход в иное - это рефлексия в себя само;   отрицание, которое есть основание причины, - это ее положительное слияние с   самой собой.       

Итак, в   этом слиянии необходимость и причинность исчезли; они содержат и то и другое:   непосредственное тождество как связь и соотношение и абсолютную   субстанциальность различенных [моментов], стало быть, их абсолютную   случайность, - содержат первоначальное единство субстанциальных различий,   следовательно, абсолютное противоречие. Необходимость есть бытие, потому что   оно есть; единство бытия с самим собой, имеющего себя основанием. Но и   наоборот, так как оно имеет основание, то оно не бытие, а всецело лишь   видимость, соотношение или опосредствование. Причинность есть этот положенный   переход первоначального бытия, причины, в видимость или просто в положенность   и, наоборот, переход положенности в первоначальность; но само тождество бытия и   видимости - это еще внутренняя необходимость. Эта внутренность или это   в-себе-бытие снимается движением причинности; тем самым утрачивается   субстанциальность находящихся в отношении сторон и раскрывается необходимость.   Необходимость становится свободной не оттого, что она исчезает, а оттого   только, что лишь ее внутреннее еще тождество обнаруживает себя (manifestiert   wird), и это обнаружение себя есть тождественное движение различенного внутрь   себя самого, рефлексия в себя видимости как видимости. В то же время, наоборот,   случайность благодаря этому становится свободой, так как стороны необходимости,   имеющие облик таких действительностей, которые сами по себе свободны и не   отсвечивают друг в друге, теперь положены как тождество, так что эти   тотальности рефлексии-в-себя теперь отсвечивают (scheinen) и как тождественные   в своем различии, иначе говоря, положены лишь как одна и та же рефлексия.       

Поэтому   абсолютная субстанция, отличая себя от себя как абсолютная форма, уже не   отталкивает себя от себя как необходимость, равно как и не распадается как   случайность на безразличные, внешние друг другу субстанции, а разделяет себя, с   одной стороны, на такую тотальность, которая (то, что прежде было пассивной   субстанцией) есть нечто первоначальное как рефлексия в себя из определенности,   как простое целое, содержащее внутри самого себя свою положенность и положенное   в этой положенности как тождественное с самим собой, - на всеобщее, а с другой   стороны, на тотальность (то, что прежде было причинной субстанцией) как на   рефлексию в себя точно так же из определенности к отрицательной определенности,   которая, таким образом, как тождественная с собой определенность также есть   целое, но положена как тождественная с собой отрицательность, - на единичное.   Но ввиду того что всеобщее тождественно с собой лишь постольку, поскольку оно   содержит внутри себя определенность как снятую и, следовательно, есть   отрицательное как отрицательное, оно непосредственно та же самая отрицательность,   что и единичность, а единичность, так как она точно так же есть определенное   определенное (das bestimmte Bestimmte), отрицательное как отрицательное, есть   непосредственно то же самое тождество, что и всеобщность. Это их простое   тождество есть особенность, которая от единичного содержит момент   определенности, а от всеобщего - момент рефлексии-в-себя, содержит их в   непосредственном единстве. Вот почему эти три тотальности суть одна и та же   рефлексия, которая как отрицательное соотношение с собой выявляет себя как   различие двух указанных [сторон], но как полностью прозрачное различие, а   именно в виде определенной простоты или простой определенности, которые суть их   одно и то же тождество. - Это и есть понятие, царство субъективности или   свободы. КНИГА ТРЕТЬЯ       

СУБЪЕКТИВНАЯ ЛОГИКА ИЛИ   УЧЕНИЕ О ПОНЯТИИ       

ПРЕДИСЛОВИЕ       

Эта   часть логики, содержащая учение о понятии и составляющая третью часть всего   сочинения, издается и под особым названием "Система субъективной   логики" - для удобства тех друзей этой науки, которые привыкли проявлять   больший интерес к рассматриваемым здесь темам, обычно трактуемым в так   называемой логике, чем к тем более широким логическим предметам, которые   рассматривались в первых двух частях.       

В   отношении предыдущих частей я мог рассчитывать на снисхождение справедливых   судей ввиду немногочисленности подготовительных работ, которые могли бы мне   дать опору, материалы и путеводную нить для движения вперед. В отношении же   настоящей части я смею просить снисхождение скорее по противоположной причине,   так как для логики понятия х имеется вполне готовый и застывший, можно сказать,   окостеневший материал, и задача состоит в том, чтобы сделать его текучим и   вновь возжечь живое понятие в таком мертвом материале. Если строительство   нового города в пустынной местности имеет свои трудности, то когда дело идет о   новой планировке старого, добротно построенного города, постоянно заселенного и   никогда не остававшегося без хозяина, нет, правда, недостатка в материале, но   зато встречаются препятствия другого рода; при этом надо, между прочим,   решиться и на то, чтобы совершенно не пользоваться значительной частью   вообще-то ценного запаса.       

Но в   оправдание несовершенства изложения следует прежде всего сослаться на величие   самого предмета. Действительно, какой предмет более возвышен для познания, чем   сама истина'. - Однако сомнение насчет того, не нуждается ли в оправдании   именно этот предмет, вполне уместно, если вспомнить смысл вопроса, который   задал Пилат: что есть истина] - как говорит поэт, "с миной притворной, недальновидно,   но с улыбкой осуждающего серьезное дело". В таком случае этот вопрос   заключает в себе тот смысл, который можно считать моментом учтивости и   напоминанием о том, что цель познания истины - это, мол, нечто такое, от чего,   как известно, отказались, с чем давно покончили, и что недостижимость истины -   это, дескать, нечто общепризнанное также среди профессиональных философов и   логиков! - Но если в наше время вопрос о ценности вещей, взглядов и поступков,   который ставит религия и который по своему содержанию имеет тот же смысл, все   более отвоевывает обратно свое право на существование, то философия должна,   конечно, надеяться, что уже не будут считать столь странным, если она снова,   прежде всего в своей непосредственной области, будет настаивать на своей истинной   цели и, после того как она опустилась до уровня других наук по своим приемам и   отсутствию заинтересованности в истине, будет вновь стремиться подняться к этой   цели. Извиняться за эту попытку, собственно говоря, недозволительно; а что   касается ее осуществления, то в оправдание позволю себе еще заметить, что мои   служебные дела и другие личные обстоятельства допускали лишь несистематические   занятия в области такой науки, которая требует и достойна систематических и   непрестанных усилий.       

Нюрнберг,   21 июля 1816 г.       

О понятии вообще (Vom   Begriff im allgemeinen)       

Указать   непосредственно, какова природа понятия, так же невозможно, как невозможно   установить непосредственно понятие какого бы то ни было другого предмета.   Может, пожалуй, казаться, что для того, чтобы указать понятие какого-нибудь   предмета, уже предполагается логическое (das Logische) и что поэтому логическое   уже не может само в свою очередь ни иметь своей предпосылкой что-нибудь другое,   ни быть чем-то выведенным, подобно тому как в геометрии логические предложения   в том виде, в каком они применяются к величине и используются в этой науке,   предпосылаются ей в форме аксиом, не выведенных и не выводимых определений   познания. Но хотя понятие следует рассматривать не только как субъективную   предпосылку, но и как абсолютную основу, оно все же может быть таковой, лишь   поскольку оно сделало себя основой. Абстрактно-непосредственное есть, правда,   нечто первое; но как абстрактное оно скорее нечто опосредствованное, основу   чего, стало быть, если надо постигнуть его в его истине, еще следует найти. Эта   основа, хотя и должна быть поэтому чем-то непосредственным, но должна быть   таким, которое делает себя непосредственным через снятие опосредствования.       

Взятое с   этой стороны, понятие следует рассматривать прежде всего вообще как третье к   бытию и сущности, к непосредственному и рефлексии. Бытие и сущность суть   поэтому моменты его становления; понятие же есть 'их основа и истина как   тождество, в которое они погрузились и в котором они содержатся. Они содержатся   в понятии, так как оно их результат, но содержатся уже не как бытие и не как   сущность; такое определение они имеют лишь постольку, поскольку они еще не   возвратились в это свое единство.       

Объективная   логика, рассматривающая бытие и сущность, составляет поэтому, собственно   говоря, генетическую экспозицию понятия. Говоря точнее, уже субстанция есть   реальная сущность или сущность, поскольку она соединена с бытием и вступила в   действительность. Поэтому понятие имеет своей непосредственной предпосылкой   субстанцию, она есть в себе то, что понятие есть как обнаружившее себя (als   Manifestiertes). Диалектическое движение субстанции через причинность и   взаимодействие есть поэтому непосредственный генезис понятия, который   изображает его становление. Но становление понятия, как и повсюду становление,   означает, что оно рефлексия того, что переходит в свое основание, и что   кажущееся сперва иным, в которое перешло первое, составляет истину этого   первого. Таким образом понятие есть истина субстанции, и так как необходимость   - это определенный способ отношения субстанции, то свобода оказывается истиной   необходимости и способом отношения понятия.       

Собственное,   необходимое дальнейшее определение субстанции - это полагание того, что есть в   себе и для себя; понятие же есть абсолютное единство бытия и рефлексии,   [состоящее в том ], что в-себе-и-для-себя-бытие есть лишь благодаря тому, что   оно равным образом рефлексия или положенность (Gesetztsein) и что положенность   есть в-себе-и-для-себя-бытие. - Этот абстрактный результат выясняется посредством   изображения его конкретного генезиса; этот генезис содержит природу понятия; но   он должен рассматриваться до понятия. Главные моменты этой экспозиции (подробно   рассмотренной во второй книге "Объективной логики") должны быть   поэтому здесь вкратце сопоставлены:       

Субстанция   есть абсолютное, есть в-себе-и-для-себя-сущее действительное: в себе - как   простое тождество возможности и действительности, абсолютная сущность,   содержащая внутри себя всякую действительность и возможность; для себя - это   тождество как абсолютная мощь или просто соотносящаяся с собой отрицательность.   - Движение субстанциальности, положенное этими моментами, состоит в том, что:       

1.   Субстанция как абсолютная мощь или соотносящаяся с собой отрицательность   различается так, что становится отношением, в котором моменты суть сперва лишь   простые моменты как субстанции и как первоначальные предпосылки. - Определенное   отношение между ними есть отношение между пассивной и активной субстанцией -   между первоначальностью простого в-себе-бытия, которое, лишенное мощи, не   полагает само себя, а есть лишь первоначальная положенность, и соотносящейся с   собой отрицательностью, которая, как таковая, положена собой как иное и   соотносится с этим иным. Это иное и есть та пассивная субстанция, которую она   предположила себе как условие в первоначальности своей мощи . Это предполагание   следует понимать так, что движение самой субстанции совершается прежде всего в   форме одного из моментов ее понятия, в форме в-себе-бытия6, что определенность   одной из находящихся между собой в отношении субстанций есть также   определенность самого этого отношения.       

2.   Второй момент - это для-себя-бытие, иначе говоря, то, что мощь полагает себя   как отрицательность, соотносящую себя с самой собой, благодаря чему она вновь   снимает предположенное. - Активная субстанция - это причини; она действует, т.   е. она есть теперь полагание, подобно тому как раньше она была предполаганием,   полаганием того, что: а) мощи сообщается также видимость мощи, положенное(tm) -   также видимость положенное(tm). То, что в предполагании было первоначальным, в   причинности становится благодаря соотношению с иным тем, что оно есть в себе;   причина производит действие и притом в некоторой другой субстанции; она теперь   мощь по отношению к чему-то иному, поэтому она являет себя как причина, но есть   таковая лишь благодаря этому процессу выявления. - Ь) К пассивной субстанции   добавляется действие (Wirkung), благодаря чему она теперь являет себя и как   положенность, однако она пассивная субстанция лишь в этом процессе.       

3. Но   здесь имеется еще нечто большее, чем только это явление, а именно: а) причина   действует на пассивную субстанцию, изменяет ее определение; но это определение   есть положенность, в ней нет ничего иного, что можно было бы изменять; другое   же определение, которое она получает, - это причинность; пассивная субстанция   становится, следовательно, причиной, силой и деятельностью; Ь) действие   полагается в ней причиной; но положенное причиной есть сама причина,   тождественная с собой в действовании; именно эта причина и полагает себя вместо   пассивной субстанции. - Точно так же и в отношении активной субстанции а)   действование есть превращение (das Obersetzen) причины в действие, в ее иное, в   положенность, и в) в действии причина проявляет себя как то, что она есть; действие   тождественно с причиной, а не есть нечто иное; причина, следовательно,   обнаруживает в действовании положенность как то, что она есть по существу   своему. - Таким образом, каждый из этих моментов становится противоположностью   самого себя с обеих сторон - со стороны тождественного и со стороны   отрицательного соотнесения другого с ним; но каждый становится этой   противоположностью [так ], что другой, следовательно и каждый, остается   тождественным с самим собой. - Но и то и другое, и тождественное и отрицательное   соотнесение, есть одно и то же;       

субстанция   тождественна с самой собой лишь в своей противоположности, и это составляет   абсолютное тождество субстанций, положенных как две субстанции. Активная   субстанция обнаруживает себя как причина или первоначальная субстанциальность   через действование, т. е. полагая себя как противоположность самой себя, что   есть в то же время снятие ее предположенного инобытия, пассивной субстанции.   Наоборот, через воздействие положенность обнаруживает себя как положенность, отрицательное   - как отрицательное и, стало быть, пассивная субстанция - как соотносящаяся с   собой отрицательность; и причина в этом ином самой себя всецело сливается лишь   с собой. Следовательно, через это полагание предположенная или сущая в себе   первоначальность становится для себя; но это в-себе-и-для-себя-бытие имеется   лишь благодаря тому, что это полагание есть также снятие предположенного, иначе   говоря, благодаря тому, что абсолютная субстанция возвратилась к самой себе   лишь из своей положенности и в своей положенности и потому абсолютна. Это   взаимодействие есть тем самым явление, вновь снимающее себя, раскрытие   (Offenbarung) видимости причинности, в которой причина дана как причина,   [выявление того], что она есть видимость. Эта бесконечная рефлексия в само   себя, [состоящая в том ], что в-себе-и-для-себя-бытие есть лишь благодаря тому,   что оно положенность, есть завершение субстанции. Но это завершение есть уже не   сама субстанция, а нечто высшее - понятие, субъект. Переход отношения   субстанциальности совершается по его собственной имманентной необходимости и   есть не что иное, как обнаружение самой этой субстанциальности, обнаружение   того, что понятие есть ее истина и что свобода есть истина необходимости.       

Уже   ранее, во второй книге "Объективной логики", было упомянуто, что   философия, которая становится на позицию субстанции и остается на ней, есть   система Спинозы. Там же указано и на неудовлетворительность этой системы как по   форме, так и по содержанию. Но иное дело - опровержение этой системы.   Относительно опровержения какой-либо философской системы было также сделано в   другом месте общее замечание, что при этом следует отвергнуть превратное   представление, будто система должна быть изображена как совершенно ложная, а   истинная система, напротив, как лишь противоположная ложной. Из той связи, в   которой здесь выступает система Спинозы, само собой вытекает подлинный взгляд   на нее и на вопрос о том, истинна ли она или ложна. Отношение субстанциальности   возникло благодаря природе сущности; это отношение, равно как изложение его,   развернутое до целостности в той или иной системе, есть поэтому необходимая   позиция, на которую становится абсолютное. Такую позицию не следует поэтому   рассматривать как мнение, как субъективный, произвольный способ представления и   мышления того или иного индивида, как заблуждение спекуляции; скорее спекуляция   на своем пути необходимо переходит на эту позицию, и в этом случае система   совершенно истинна. - Но это не высшая позиция. Тем не менее система в этом   случае не может рассматриваться как ложная, как требующая опровержения и   могущая быть опровергнутой, а в ней следует рассматривать как ложное лишь   признание ее позиции за наивысшую. Истинная система не может поэтому и   находиться к ней лишь в отношении противоположности, ибо в таком случае это   противоположенное само было бы чем-то одно сторонним. Как высшее она должна   скорее содержать внутри себя низшее.       

Далее,   опровержение не должно идти извне, т. е. не должно исходить из допущений,   которые находятся вне опровергаемой системы и которым она не соответствует.   Этой системе следует только не признавать этих допущений; недостаток есть   недостаток лишь для тех, кто исходит из основанных на них потребностей и   требований. Тем самым было признано, что для тех, кто не предполагает для себя   как безусловное (entschieden) свободу и самостоятельность сознающего себя   субъекта и не исходит из этой предпосылки, непосильно какое-либо опровержение   спинозизма. Да и, кроме того, столь высокая и внутри себя уже столь развитая   (reicher) точка зрения, как отношение субстанциальности, не игнорирует эти   допущения, а содержит их: мышление - один из атрибутов спинозовской субстанции.   Эта точка зрения, наоборот, умеет растворить определения, при которых эти   допущения противоречат ей, и поглотить их, так что они выступают в этой же   системе, но в соответствующих ей модификациях. Суть (Nerv) внешнего   опровержения сводится в таком случае лишь к тому, чтобы со своей стороны   решительно и твердо придерживаться противоположных форм указанных допущений,   например, абсолютного самодовления мыслящего индивида - в противоположность той   форме, в какой мышление полагается тождественным с протяжением в абсолютной   субстанции. Истинное опровержение должно вникнуть в то, что составляет сильную   сторону противника, и поставить себя в сферу действия этой силы; нападать же на   него и одерживать над ним верх там, где его нет, не помогает сути дела (Sache).   Поэтому единственное опровержение спинозизма может состоять лишь в том, что его   точка зрения признается, во-первых, существенной и необходимой, но что,   во-вторых, эту точку зрения поднимают до более высокой точки зрения, исходя из   нее самой. Отношение субстанциальности, рассматриваемое всецело лишь в себе   самом и для самого себя, переводит себя в свою противоположность, в понятие.   Поэтому содержащаяся в предыдущей книге экспозиция субстанции, приводящая к   понятию, есть единственное и истинное опровержение спинозизма. Она есть   раскрытие субстанции, а это раскрытие есть генезис понятия, главные моменты   которого сопоставлены выше. - Единство субстанции есть ее отношение   необходимости; но как такое оно лишь внутренняя необходимость; полагая себя   через момент абсолютной отрицательности, оно становится обнаружившим себя или   положенным тождеством и тем самым свободой, которая есть тождество понятия.   Понятие результирующая из взаимодействия тотальность - есть единство обеих   взаимодействующих субстанций, но так, что они отныне принадлежат свободе,   поскольку они теперь уже обладают тождеством не как чем-то слепым, т. е.   внутренним, а имеют по существу своему определение - быть видимостью или   моментами рефлексии, вследствие чего каждая столь же непосредственно слилась со   своим иным или со своей положенностью и каждая содержит свою положенность   внутри себя самой и, стало быть, положена в своем ином всецело лишь как   тождественная с собой.       

В   понятии открылось поэтому царство свободы. Понятие свободно (ist das freie),   потому что в себе и для себя сущее тождество, которое составляет необходимость   субстанции, дано в то же время как снятое или как положенность, а эта положенность,   как соотносящаяся с самой собой, и есть указанное тождество. Взаимная   непроницаемость (Dunkelheit) субстанций, находящихся в причинном отношении,   исчезла, так как первоначальность их са-модовления перешла в положенность и   благодаря этому стала прозрачной для самой себя ясностью; первоначальная суть   первоначальна, лишь поскольку она причина самой себя, а это и есть субстанция,   высвобожденная в качестве понятия.       

Отсюда   для понятия сразу же вытекает следующее более точное определение. Так как в-себе-и-для-себя-бытие   непосредственно дано как положенность, то понятие в своем простом соотношении с   самим собой есть абсолютная определенность, которая, однако, как соотносящаяся   лишь с собой есть точно так же непосредственно простое тождество. Но это соотношение   определенности с самой собой как ее слияние (Zusammengehen) с собой есть также   отрицание определенности, и понятие как это равенство с самим собой есть   всеобщее. Но это тождество имеет точно так же и определение отрицательности:   оно отрицание, или определенность, которая соотносится с собой; как такое,   понятие есть единичное. Каждое из них есть тотальность, каждое содержит внутри   себя определение другого, и потому эти тотальности суть в такой же мере просто   лишь одна тотальность, в какой это единство есть расщепление самого себя,   превращение себя в свободную видимость этой раздвоенности, раздвоенности,   выступающей в различии между единичным и всеобщим как полная противоположность,   которая, однако, настолько есть видимость, что когда постигается и высказывается   одно, при этом непосредственно постигается и высказывается другое.       

Только   что изложенное следует рассматривать как понятие понятия. Может показаться, что   это понятие не согласуется с тем, чтб обычно понимают под понятием, и можно   было бы потребовать, чтобы было указано, каким образом то, чтб здесь оказалось   понятием, содержится в других представлениях или объяснениях. Однако, с одной   стороны, здесь не может идти речь о подтверждении, основанном на авторитете   обыденного понимания; в науке о понятии его содержание и определение может быть   подтверждено только посредством имманентной дедукции, содержащей его генезис, и   эта дедукция уже находится позади нас. С другой стороны, дедуцированное здесь   понятие необходимо распознать в том самом, что обычно предлагается как понятие   понятия. Но не так-то легко выяснить то, чтб другие говорили о природе понятия.   Ведь большей частью они вовсе не занимаются отыскиванием этой природы и   предполагают, что когда говорят о понятии, каждому уже само собой понятно, о чем   идет речь. В последнее время можно было тем более считать себя избавленными от   возни с понятием, что, подобно тому как одно время было модой всячески поносить   воображение, а затем и память, так и в философии уже с давних пор сделалось   привычкой, сохранившейся отчасти еще и поныне, по-всякому порочить понятие,   делать его - высшую форму (das Hochste) мышления - предметом презрения и,   напротив, считать вершиной в науке и морали непостижимое я отказ от постижения   " (Nichtbegreifen).       

Я   ограничусь здесь одним замечанием, которое может помочь пониманию разбираемых   здесь понятий и облегчить ориентироваться в них. Понятие, достигшее такого   существования (Existenz), которое само свободно, есть не что иное, как Я, или   чистое самосознание. Правда, я обладаю понятиями, т. е. определенными   понятиями, но Я есть само чистое понятие, которое как понятие достигло   наличного бытия. Поэтому, если напомнить об основных определениях, составляющих   природу Я, то можно предположить, что напоминают о чем-то известном, т. е.   привычном для представления. Но Я, во-первых, это чистое, соотносящееся с собой   единство, и оно таково не непосредственно, а только тогда, когда оно   абстрагируется от всякой определенности и всякого содержания и возвращается к   свободе беспредельного равенства с самим собой. Как такое, оно всеобщность, -   единство, которое лишь через то отрицательное отношение, которое выступает как   абстрагирование, есть единство с собой и потому содержит внутри себя   растворенной всякую определенность (Bestimmtsein). Во-вторых, Я как соотносящаяся   с самой собой отрицательность есть столь же непосредственно единичность,   абсолютная определенность, противопоставляющая себя иному и исключающая это   иное, - индивидуальная личность (Personlichkeit). Эта абсолютная всеобщность,   которая столь же непосредственно есть абсолютная разъединенность   (Vereinzelung), и такое в-себе-и-для-себя-бытие, которое всецело есть   положенность и есть это в-себе-и-для-себя-бытие лишь благодаря единству с   положенностью, составляют и природу Я, и природу понятия; о том и другом ничего   нельзя понять, если не воспринимать оба указанных момента одновременно и в их   абстрактности, и в их полном единстве.       

Когда,   как это обычно принято, говорят о рассудке, которым я обладаю, под этим   понимают некоторую способность или свойство, находящееся в таком отношении к Я,   в каком свойство вещи находится к самой вещи, - к неопределенному субстрату,   который не есть истинное основание своего свойства и не определяет его.   'Согласно этому представлению, я обладаю понятиями и понятием точно так же, как   я обладаю сюртуком, цветом и другими внешними свойствами. - Кант возвысился над   этим внешним отношением между рассудком как способностью обладать понятиями   (des Vennogens der Begriffe) и самим понятием до [точки зрении] Я. Один из   самых глубоких и самых правильных взглядов, имеющихся в "Критике [чистого]   разума", - это взгляд, согласно которому единство, составляющее сущность   понятия, есть первоначально-синтетическое единство апперцепции, единство   "я мыслю" (des: Ich denke), или самосознания. - Это положение   составляет так называемую трансцендентальную дедукцию категорий; но эта   дедукция издавна считалась одной из самых трудных частей кантовской философии,   - пожалуй, только по той причине, что она требует возвыситься над простым   представлением об отношении, в котором Я и рассудок или понятия находятся к   вещи и ее свойствам или акциденциям, и перейти к мысли. - Объект, говорит Кант   ("Критика чистого разума", стр. 137, 2-е изд.), есть то, в понятии   чего объединено многообразное охватываемое данным созерцанием 14. А всякое   объединение представлений требует единства сознания в их синтезе.   Следовательно, это единство сознания есть то, чтб одно только и составляет   отношение представлений к предмету, стало быть, их объективную значимость, и   то, на чем основывается сама возможность рассудка. От этого единства Кант   отличает субъективное единство сознания, единство представления, [а именно]:   сознаю ли я многообразное как одновременное или как последовательное, чтб как   полагает он, зависит от эмпирических условий. Принципы же 'объективного   определения представлений должны быть [по Канту] выведены единственно лишь из   основоположения трансцендентального единства апперцепции. Категории, которые   суть эти объективные определения, определяют многообразное [содержание ] данных   представлений таким образом, что оно приводится к единству сознания. - Согласно   этому взгляду (Oarstellung), единство понятия есть то, благодаря чему нечто   есть не просто определение чувства, созерцание или просто представление, а   объект, каковое объективное единство есть единство Я с самим собой. -   Постижение того или иного предмета состоит в самом деле единственно лишь в том,   что Я делает его своим, проникает его и придает ему свою собственную форму, т.   е. всеобщность, которая есть непосредственно определенность, или   определенность, которая есть непосредственно всеобщность. В созерцании или даже   в представлении предмет есть еще нечто внешнее, чуждое.   В-себе-и-для-себя-бытие, которым он обладает в процессе созерцания и   представления, превращается через постижение в положенность;       

Я   проникает его мысленно. Но лишь каков предмет в мышлении, таков он в себе и для   себя; каков он в созерцании или в представлении, он есть явление; мышление   снимает его непосредственность, с какой он сначала предстает перед нами, и   таким образом делает его положенностью; но эта его положенность есть его   в-се-бе-и-для-себя-бытие или его объективность. Стало быть, эту объективность   предмет имеет в понятии, и понятие есть единство самосознания, в которое он был   принят; поэтому его объективность или понятие само есть не что иное, как   природа самосознания, и не имеет никаких других моментов или определений, кроме   самого Я.       

В   соответствии с этим одно из главных положений кантовской философии   обосновывается [утверждением], что для того, чтобы познать, чтб такое понятие,   следует напомнить о природе Я. Скорее, однако, для этого необходимо   [предварительно] постигнуть понятие Я так, как оно было выше изложено. Если   ограничиться одним лишь представлением о Я, как оно предстает перед нашим   обыденным сознанием, то Я есть лишь простая вещь (именуемая также душой),   которой понятие присуще как то, чем обладают, или как свойство. Это   представление, не дающее понимания ни Я, ни понятия, не может облегчить   понимание понятия или сделать его доступным.       

Приведенное   выше воззрение Канта содержит еще два момента, которые касаются понятия и   делают необходимыми еще несколько замечаний. Во-первых, [у Канта] ступени   рассудка предпосланы ступени чувства и созерцания; и одно из существенных   положений трансцендентальной философии Канта гласит, что понятия без созерцания   пусты и что они значимы только как отношения данного в созерцании   многообразного 15. Во-вторых, указывается, что понятие есть то, чтб объективно   в познании, стало быть, есть истина. Но, с другой стороны, понятие признается   чем-то чисто субъективным, из чего нельзя выколупать (herausklauben)   реальность, под которой, ввиду того что она противопоставляется субъективности,   следует разуметь объективность; и вообще понятие и логическое объявляются чем-то   лишь формальным, которое, ввиду того что оно отвлекается от содержания, не   заключает, в себе истины.       

Что же   касается, во-первых, указанного отношения рассудка или понятия к предпосланным   ему ступеням, то все зависит от того, какая наука занимается определением формы   этих ступеней. В нашей науке как чистой логике эти ступени суть бытие и   сущность. В психологии рассудку предпосылаются чувство и созерцание, а затем   представление вообще. В феноменологии духа как учении о сознании было совершено   восхождение к рассудку по ступеням чувственного сознания, а затем по ступеням   восприятия. Кант предпосылает ему лишь чувство и созерцание. В какой мере эта   лестница прежде всего неполна, это он уже сам показывает тем, что к   трансцендентальной логике или учению о рассудке он присоединяет еще в виде   приложения рассуждение       

о   рефлективных понятиях, - область, лежащую между созерцанием и рассудком или   между бытием и понятием.       

Относительно   самой сути следует, во-первых, заметить, что такие формы, как созерцание,   представление и тому подобное, принадлежат сознающему себя духу, который, как   таковой, не рассматривается в науке логики. Чистые определения бытия, сущности   и понятия составляют, правда, основу и внутренний простой остов также и форм   духа; дух как созерцающий, а также как чувственное сознание имеет   определенность непосредственного бытия, а дух как представляющий, а также как   воспринимающее сознание поднялся от бытия на ступень сущности или рефлексии. Но   эти конкретные образы так же не касаются науки логики, как и те конкретные   формы, которые логические определения принимают в природе, а именно:   пространство и время, затем наполненное пространство и время как неорганическая   природа и, [наконец], органическая природа. Равным образом и понятие здесь   следует рассматривать не как акт сознающего себя рассудка, не как субъективный   рассудок, а как понятие в себе и для себя, образующее ступень и природы, и   духа. Жизнь, или органическая природа, есть та ступень природы, на которой   выступает понятие; но как слепое, не постигающее само себя, т. е. не мыслящее   понятие; как мыслящее оно присуще лишь духу. Однако логическая форма понятия не   зависит ни от того бездуховного, ни от этого духовного образа понятия; об этом   уже сделано необходимое предварительное замечание во Введении. Значение всего   этого не следует обосновывать лишь в рамках логики, а надо уяснить еще до нее.       

Но как   бы ни были образованы формы, предшествующие понятию, важно, во-вторых, знать,   как мыслится отношение к ним понятия. И в обыденном психологическом представлении,   и в кантовской трансцендентальной философии это отношение понимается так, что   эмпирический материал, многообразное, данное в созерцании и представлении,   существует сначала само по себе и что затем рассудок приступает к нему, вносит   в него единство и возводит его посредством абстрагирования в форму всеобщности.   Рассудок есть, таким образом, сама по себе пустая форма, которая, с одной   стороны, приобретает реальность лишь через указанное данное содержание, а с   другой - абстрагирует от него, а именно опускает его как нечто непригодное, но   непригодное лишь для понятия. В том и другом действии понятие не есть то   независимое, существенное и истинное в этом предшествующем ему материале, что   составляет реальность в себе и для себя, которую-де из понятия выколупать   невозможно.       

Правда,   нужно согласиться с тем, что понятие, как таковое, еще не полно: оно должно   быть возведено в идею, которая одна только и есть единство понятия и   реальности, как это должно выясниться по ходу дела из рассмотрения природы   самого понятия. Ведь реальность, которую оно сообщает себе, не должна быть   принята за нечто внешнее, ее следует выводить, согласно требованию науки, из   него самого. Но поистине, не упомянутому выше данному в созерцании и   представлении материалу надо придавать значение реального в противоположность   понятию. "Это только понятие" - так обычно говорят, противопоставляя   понятию как нечто более превосходное не только идею, но и чувственное,   пространственное и временнбе осязаемое существование. В этом случае абстрактное   считается менее значительным, чем конкретное, потому что из него, дескать,   опущено так много указанного рода материала. Абстрагирование получает, согласно   этому мнению, тот смысл, что лишь для нашего субъективного употребления из   конкретного изымается тот или иной признак так, чтобы с опущением столь многих   других качеств и свойств предмета он не утрачивал ничего из своей ценности и   своего достоинства, а они по-прежнему оставляются как реальное, лишь   находящееся на другой стороне, как сохраняющее по-прежнему полное свое   значение, так что лишь неспособность рассудка приводит, согласно этому взгляду,   к тому, что он не может усвоить все это богатство и должен довольствоваться   скудной абстракцией. Если же данный материал созерцания и многообразное   [содержание] представления берутся как реальное в противоположность мыслимому и   понятию, то это такой взгляд, отказ от которого есть не только условие   философствования, но предполагается уже религией; как возможны потребность в   религии и смысл ее, если мимолетное и поверхностное явление чувственного и   единичного все еще считается за истинное? Философия же дает нам постигнутое в   понятии усмотрение того, как обстоит дело с реальностью чувственного бытия, и   предпосылает рассудку указанные выше ступени чувства и созерцания, чувственного   сознания и т. п. постольку, поскольку они в его становлении суть его условия,   однако лишь в том смысле, что из их диалектики и ничтожности понятие возникает   как их основание, а не в том смысле, что оно, мол, обусловлено их реальностью.   Поэтому абстрагирующее мышление следует рассматривать не просто как оставление   в стороне чувственного материала, который при этом не терпит-де никакого ущерба   в своей реальности; оно скорее есть снятие реальности и сведение ее как   простого явления к существенному, обнаруживающемуся только в понятии. Конечно,   если то, чтб от конкретного материала следует принять, согласно   рассматриваемому воззрению, в понятие, должно служить лишь признаком или   знаком, то оно в самом деле может быть и каким-то лишь чувственным единичным определением   предмета, которое ради какого-то внешнего интереса избирается из числа других и   есть того же рода и имеет ту же природу, чтб и прочие.       

Одно из   главных недоразумений, возникающих здесь, состоит во мнении, будто естественный   принцип или начало, которое служит исходным пунктом в естественном развитии или   в истории (Geschichte) формирующегося индивида, есть истинное и в понятии   первое. Созерцание или бытие суть, правда, по природе первое или условие для   понятия, но это не значит, что они безусловное в себе и для себя. В понятии   скорее снимается их реальность, стало быть, снимается и видимость, которую они   имели как обусловливающее реальное. Если дело идет не об истине, а лишь об   истории (Historic) того, как все это происходит в представлении и являющемся   мышлении, то можно, конечно, довольствоваться рассказом о том, что мы начинаем   с чувств и созерцаний и что рассудок из охватываемого ими многообразного   извлекает некоторую всеобщность или нечто абстрактное и, разумеется, нуждается   для этого в той основе, которая при этом абстрагировании все еще остается для   представления во всей реальности, с какой она показала себя вначале. Но   философия должна быть не рассказом о том, что происходит, а познанием того, что   в нем истинно, и из истинного она должна, далее, постичь то, что в рассказе   выступает как простое событие.       

Если при   поверхностном представлении о том, что такое понятие, всякое многообразие   находится вне понятия и понятию присуща лишь форма абстрактной всеобщности или   пустого рефлективного тождества, то уже можно напомнить прежде всего, то, что и   вообще для указания какого-нибудь понятия или для дефиниции непременно   требуется, чтобы к роду, который уже сам, собственно говоря, не есть чисто   абстрактная всеобщность, была прибавлена и специфическая определенность. Если   хоть мало-мальски серьезно поразмыслить над тем, что это означает, то окажется,   что тем самым различение рассматривается как столь же существенный момент   понятия. Кант положил начало такому рассмотрению той в высшей степени важной   мыслью, что существуют априорные синтетические суждения. Этот первоначальный   синтез апперцепции есть один из глубочайших принципов спекулятивного изложения   (Entwicklung); он содержит начало истинного понимания природы понятия и   совершенно противоположен упомянутому выше пустому тождеству или абстрактной   всеобщности, которая не есть синтез внутри себя. - Однако этому началу мало   соответствует дальнейшее изложение (Ausfiihrung). Уже выражение   "синтез" легко приводит вновь к представлению о некотором внешнем   единстве и простом сочетании таких [моментов ], которые сами по себе раздельны.   Затем кантовская философия удовольствовалась лишь психологическим аспектом   понятия и снова возвратилась к утверждению о постоянной обусловленности понятия   многообразным, данным в созерцании. Эта философия объявила рассудочные познания   и опыт являющимся содержанием не потому, что сами категории конечны, а потому,   что исходила из психологического идеализма, из того, что они только   определения, проистекающие из самосознания. К тому же без многообразного,   данного в созерцании, понятие, [по Канту], опять-таки бессодержательно и пусто,   несмотря на то что оно a priori есть синтез, а ведь будучи синтезом, понятие   имеет определенность и различие внутри самого себя. Поскольку эта   определенность есть определенность понятия и тем самым абсолютная   определенность, единичность, понятие есть основание и источник всякой конечной   определенности и всякого многообразия.       

формальное   место, которое понятие занимает в качестве рассудка, находит свое завершение в   кантовском взгляде на то, что такое разум. Можно было бы ожидать, что в разуме,   этой наивысшей ступени мышления, понятие утратит ту обусловленность, КОторую   оно еще сохраняет на ступени рассудка, и достигнет полной истины. Но ожидание   это не сбывается. Так как Кант определяет отношение разума к категориям как   лишь диалектическое и притом понимает результат этой диалектики просто как   бесконечное ничто, то бесконечное единство разума утрачивает еще и синтез, а   тем самым и упомянутое выше начало спекулятивного, истинно бесконечного   понятия; оно становится известным, совершенно формальным, чисто регулятивным   единством систематического применения рассудка. Кант считает злоупотреблением   со стороны логики то, что логика, которая должна быть только каноном критической   оценки, рассматривается как органон для образования объективных взглядов.   Понятия разума, в которых следовало бы ожидать более высокой силы и более   глубокого содержания, уже не имеют ничего конститутивного, как это еще имело   место у категорий; они только идеи; их, правда, вполне дозволительно применять,   но под этими умопостигаемыми сущностями, в которых должна была раскрываться вся   истина, разумеют не что иное, как гипотезы, приписывать которым истину в себе и   для себя было бы полным произволом и безумной дерзостью, так как они не могут   встретиться ни в каком опыте. Можно ли было когда-нибудь подумать, что   философия станет отрицать истину умопостигаемых сущностей потому, что они   лишены пространственной и временнбй материи чувственности?       

С этим   непосредственно связана точка зрения, с которой следует вообще рассматривать   понятие и назначение логики и которая в философии Канта понимается так же, как   это обычно принято, а именно отношение понятия и науки о нем к самой истине.   Уже выше было сказано о кантовской дедукции категорий, что, согласно ей,   объект, в котором объединяется многообразное, охватываемое созерцанием, есть   это единство лишь через единство самосознания. Здесь, следовательно,   определенно говорится об объективности мышления, о тождестве понятия и вещи,   которое и есть истина. Подобным образом и вообще признается, что, когда   мышление усваивает данный предмет, это предмет тем самым претерпевает изменение   и превращается из чувственного в мыслимый, но что это изменение не только   ничего существенного в нем не изменяет, а, напротив, он истинен именно в своем   понятии; в непосредственности же, в которой он дан, он лишь явление и   случайность; что познание предмета, постигающее его в понятии, есть познание   его таким, каков он в себе и для себя, и что понятие и есть сама его   объективность. Однако, с другой стороны, опять-таки точно так же утверждается,   что мы все же не можем познавать вещей, каковы они в себе и для себя, и что   истина недоступна познающему разуму; что та истина, которая состоит в единстве   объекта и понятия, есть все же лишь явление и притом опять-таки потому, что   содержание-де есть лишь то многообразное, чтб дано в созерцании. По этому   поводу было уже отмечено, что, напротив, именно в понятии снимается это   многообразие, поскольку оно принадлежит созерцанию в противоположность понятию,   и что через понятие предмет возвращают к его неслучайной существенности; эта   существенность выступает в явлении, и именно поэтому явление есть не просто   нечто лишенное сущности (Wesenloses), а проявление (Manifestation) сущности. Но   ставшее вполне свободным проявление сущности и есть понятие. - Это не значит,   что положения, о которых мы здесь напоминаем, суть догматические утверждения,   ибо они выводы, вытекающие сами собой из всего изложения сущности. Теперешняя точка   зрения, к которой привело это изложение, состоит в том, что понятие есть форма   абсолютного, которая выше бытия и сущности. Так как оказалось, что с этой   стороны оно подчинило себе бытие и сущность, к которым при других исходных   точках принадлежит также чувство, созерцание и представление и которые явились   предшествующими ему условиями, и что понятие есть их безусловное основание, то   теперь остается еще вторая сторона, рассмотрению которой и посвящена эта третья   книга логики, а именно изложение того, каким образом понятие внутри себя и из   себя создает ту реальность, которая в нем исчезла. Поэтому мы, конечно,   согласились с тем, что познание, ограничивающееся лишь понятием просто как   таковым, еще неполно и дошло еще только до абстрактной истины. Но его неполнота   состоит не в том, что оно лишено той мнимой реальности, которая, как полагают,   дана в чувстве и созерцании, а в том, что понятие еще не сообщило себе своей   собственной, из него самого произведенной реальности. В том-то и состоит   абсолютность понятия, выявляемая в противоположность эмпирическому материалу и   в нем, а точнее, в его категориях и рефлективных определениях, что материал   этот истинен не в том виде, в каком он являет себя вне и до понятия, а   исключительно в своей идеальности или в [своем] тождестве с понятием. Выведение   из него реального, если угодно назвать это выведением, состоит по существу   своему прежде всего в том, что понятие в своей формальной абстрактности   оказывается незавершенным и через диалектику, имеющую свое основание в нем самом,   переходит к реальности так, что производит ее из себя, а не так, что   возвращается к некоторой готовой, найденной в противоположность ему реальности   и прибегает к помощи чего-то, чтб показало себя несущественным в явлении,   потому что, мол, понятие искало лучшего, но не нашло его. - Всегда будет   достойным удивления то, что философия Канта признала то отношение мышления к   чувственному наличному бытию, дальше которого она не пошла, лишь за релятивное   отношение простого явления, и хотя она и признала и объявила их высшее единство   в идее вообще и, например, в идее созерцающего рассудка, однако не пошла дальше   этого релятивного отношения и дальше утверждения, что понятие совершенно   отделено и остается отделенным от реальности; тем самым она признала истиной   то, чтб сама объявила конечным познанием, а то, чтб она считала истиной и   определенное понятие чего она установила, объявила чем-то непомерным,   недозволительным и пустым порождением мысли.       

Так как   здесь речь идет прежде всего об отношении логики (а не науки вообще) к истине,   то следует далее согласиться еще и с тем, что логика как формальная наука не   может и не должна содержать и ту реальность, которая составляет содержание   последующих частей философии - наук о природе и духе. Эти конкретные науки,   несомненно, имеют дело с более реальной формой идеи, чем логика, но притом не   так, чтобы они возвращались опять к той реальности, от которой уже отказалось   сознание, возвысившееся от своего явления до науки, или же к применению таких   форм (каковы категории и рефлективные определения), конечность и неистинность   которых выявлены в логике. Напротив, логика показывает, как идея поднимается на   такую ступень, где она становится творцом природы и переходит к форме   конкретной непосредственности, понятие которой, однако, снова разрушает и этот   образ, для того чтобы стать самим собой в виде конкретного духа. В отличие от   этих конкретных наук, имеющих и сохраняющих, однако, логическое или понятие в   качестве внутреннего образующего начала (Bildner) подобно тому как логическое   было их прообразом (Vorbildner), сама логика есть, конечно, формальная наука,   но наука об абсолютной форме, которая есть внутри себя тотальность и содержит   чистую идею самой истины. Эта абсолютная форма имеет в самой себе свое   содержание или свою реальность; так как понятие не есть тривиальное, пустое   тождество, то оно имеет в моменте своей отрицательности или абсолютного   процесса определения различенные определения; содержание есть вообще не что   иное, как такие определения абсолютной формы, есть содержание, положенное самой   этой формой и потому соответствующее ей. - Эта форма имеет поэтому совершенно   иную природу, чем обычно приписываемая логической форме. Она уже сама по себе   истина, так как это содержание соответствует своей форме или эта реальность   соответствует своему понятию, и притом она чистая истина, потому что   определения этого содержания еще не имеют формы абсолютного инобытия или   абсолютной непосредственности. - Когда Кант ("Критика чистого   разума", стр. 83) начинает обсуждать в отношении логики старый и   знаменитый вопрос: что есть истина! он прежде всего жалует нам, как нечто   тривиальное, номинальное объяснение, гласящее, что истина есть согласие   познания с его предметом, дефиницию, имеющую огромную, более того, величайшую   ценность. Если вспомнить эту дефиницию при [рассмотрении] основного утверждения   трансцендентального идеализма о том, что разумное познание не может постичь   вещи в себе, что реальность находится всецело вне понятия, то тотчас же станет   ясно, что разум, который не может привести себя в согласие со своим предметом,   с вещами в себе, и вещи в себе, которые не согласуются с понятиями разума,   понятие, которое не согласуется с реальностью, и реальность, которая не   согласуется с понятием, - все это неистинные представления. Если бы Кант, рассматривая   идею созерцающего рассудка, не забывал упомянутую дефиницию истины, то он счел   бы эту идею, выражающую требуемое согласие [реальности и понятия], не пустым   порождением мысли, а скорее истиной.       

"То,   чтб желают знать, - указывает далее Кант, - это всеобщий и верный критерий   истины для всякого познания; он должен был бы быть таким, который был бы   применим ко всем знаниям, безразлично, каковы их предметы; но так как,   пользуясь таким критерием, мы отвлекаемся от всякого содержания познания (от   отношения к его объекту), между тем как истина касается именно этого   содержания, то отсюда ясно, что совершенно невозможно и нелепо спрашивать о   признаке истинности этого содержания знаний" 19. - Здесь очень определенно   выражено обыденное представление о формальной функции логики, и приведенное   рассуждение кажется весьма убедительным. Но, во-первых, следует заметить, что   подобного рода формальное рассуждение обычно таково, что в своем словесном   изложении оно забывает то, чтб оно сделало своей основой и о чем оно говорит.   Было бы нелепо, слышим мы, спрашивать о критерии истинности содержания знания;   но, согласно приведенной выше дефиниции, истину составляет не содержание, а   соответствие его с понятием. Такое содержание, как то, о котором говорится   здесь, без понятия есть нечто лишенное понятия и, стало быть, лишенное   сущности; о критерии истинности такого содержания нельзя, конечно, спрашивать,   но по противоположной причине, а именно потому, что оно из-за своей   непонятийности не есть требуемое соответствие, а может быть лишь чем-то   принадлежащим к лишенному истины мнению. - Если мы оставим в стороне упоминание   о содержании, вызывающем здесь путаницу, в которую, однако, формализм всякий   раз впадает и которая заставляет его, как только он вдается в разъяснения,   говорить обратное тому, чтб он хочет сказать, и удовлетворимся лишь абстрактным   взглядом, согласно которому логическое есть нечто лишь формальное и, лучше   сказать, отвлекается от всякого содержания, то мы получим одностороннее знание,   не содержащее никакого предмета, пустую, лишенную определений форму, которая,   стало быть, так же не есть соответствие (ибо для соответствия необходимы две   [стороны ]), как и не есть истина. Априорным синтезом понятия Кант приобрел   более высокий принцип, в котором могла быть познана двойственность в единстве,   стало быть, то, чтб требуется для истины; но чувственный материал,   многообразное, данное в созерцании, слишком властвовали над ним, чтобы он мог   отделаться от них и перейти к рассмотрению понятий и категорий в себе и для   себя и к спекулятивному философствованию.       

Так как   логика есть наука об абсолютной форме, то это формальное, чтобы быть истинным,   должно иметь в самом себе содержание, соответствующее своей форме; тем более   что логически формальное должно быть чистой формой и, следовательно, логически   истинное должно быть самой чистой истиной. Вот почему это формальное должно   внутри себя быть гораздо богаче определениями и содержанием, а также должно   обладать бесконечно большей силой над конкретным, чем это обычно признается.   Логические законы сами по себе (если отбросить все то, чтб и без того   чужеродно, - прикладную логику и прочий психологический и антропологический   материал) ограничиваются обычно, кроме положения о противоречии, несколькими   убогими положениями об обращении суждений и о формах умозаключений. Даже   относящиеся сюда формы, равно как и их дальнейшие определения, излагаются здесь   лишь как бы исторически, а не подвергаются критическому разбору с целью   установить - истинны ли они в себе и для себя. Так, например, форма положительного   суждения рассматривается как нечто вполне правильное в себе, хотя единственно   от содержания зависит истинность такого суждения. Есть ли эта форма в себе и   для себя форма истины, не диалектично ли внутри себя высказываемое ею положение   "единичное есть нечто всеобщее", - исследовать это и не думают.   Просто считается, что это суждение само по себе способно содержать истину и что   приведенное положение, высказываемое всяким положительным суждением, истинно,   хотя непосредственно явствует, что ему не хватает того, чего требует дефиниция   истины, а именно согласия понятия со своим предметом. Если принять предикат,   который есть здесь всеобщее, за понятие, а субъект, который есть единичное, за   предмет, то они не согласуются между собой. Если же абстрактно всеобщее,   которое есть предикат, еще не составляет понятия (для понятия, разумеется,   требуется нечто большее) и если такой субъект равным образом есть почти что   грамматическое подлежащее, не больше, то как может суждение содержать истину,   коль скоро его понятие и предмет не согласуются между собой или ему вообще не   хватает понятия да, пожалуй, и предмета? - Поэтому скорее невозможно и нелепо   желание выразить истину в таких формах, как положительное суждение или суждение   вообще. Так же как философия Канта не рассматривала категорий в себе и для   себя, а лишь на том ложном основании, что они-де субъективные формы   самосознания, объявила их конечными определениями, не способными содержать   истинное, так она еще в меньшей мере подвергла критике формы понятия, составляющие   содержание обычной логики. Эта философия, напротив, приняла часть указанных   форм (а именно функции суждений) за определения категорий и признала их   действительными предпосылками. Если даже не видеть в логических формах ничего   другого, кроме формальных функций мышления, то и в таком случае они заслуживали   бы исследования, в какой мере они сами по себе соответствуют истине. Логика,   которая этим не занимается, может притязать самое большее на значение   естественноисторического описания явлений мышления в том виде, в каком они   имеются налицо. Бессмертная заслуга Аристотеля, которая должна наполнять нас   величайшим чувством восхищения силой этого ума, состоит в том, что он первый   предпринял такое описание. Но необходимо идти дальше и познать с одной стороны,   систематическую связь между этими формами, а с другой - их значение. Членение       

Понятие,   согласно рассмотренному выше, есть единство бытия и сущности. Сущность-первое   отрицание бытия, которое вследствие этого стало видимостью; понятие - второе   отрицание, или отрицание этого отрицания; следовательно, понятие есть   восстановленное бытие, но восстановленное как его бесконечное опосредствование   и отрицательность внутри самого себя. Вот почему в понятии бытие и сущность уже   не имеют того определения, в котором они даны как бытие и сущность, и равным   образом не находятся лишь в таком единстве, при котором каждое имеет видимость   в другом. Поэтому в понятии нет различия по этим определениям. Оно истина   субстанциального отношения, в котором бытие и сущность достигают друг через   друга своей осуществленной самостоятельности и своего определения. Истиной   субстанциальности оказалось субстанциальное тождество, которое равным образом   есть положенность и дано только как положенность. Положенность есть наличное   бытие и различение; поэтому в-себе-и-для-себя-бытие достигло в понятии   сообразного с собой и истинного наличного бытия, ибо указанная положенность   есть само в-себе-и-для-себя-бытие. Эта положенность составляет различие понятия   внутри его самого; его различия, ввиду того что оно непосредственно есть   в-себе-и-для-себя-бытие, сами суть все понятие; они всеобщи в своей   определенности и тождественны со своим отрицанием.       

Это вот   и есть само понятие понятия. Но это еще только его понятие, иначе говоря, само   оно также есть только понятие. Так как оно в-себе-и-для-себя-бытие, поскольку   это бытие есть положенность, иначе говоря, абсолютная субстанция, поскольку она   обнаруживает необходимость различенных субстанций как тождество, то самим этим   тождеством должно быть положено то, что оно есть. Моменты движения   субстанциального отношения, благодаря которым возникло понятие, и реальность,   которая ими представлена, находятся лишь в состоянии перехода к понятию;       

эта   реальность еще не есть собственное определение понятия, происшедшее из него;   она принадлежала сфере необходимости;       

реальностью   же понятия может быть лишь его свободное определение наличное бытие, в котором   понятие тождественно с собой и моменты которого суть понятия и положены самим   понятием.       

Таким   образом, понятие есть, во-первых, истина только а себе; так как оно лишь нечто   внутреннее, то оно в такой же мере лишь нечто внешнее. Вначале оно вообще нечто   непосредственное и в этом виде его моменты имеют форму непосредственных,   неизменных определений. Оно выступает как определенное понятие, как сфера   одного лишь рассудка. - Так как эта форма непосредственности есть еще не   соответствующее его природе наличное бытие (ибо понятие есть соотносящееся   только с самим собой свободное), то она внешняя форма, в которой понятие может   иметь значение не в-себе-и-для-себя-сущего, а только положенного или   субъективного. - Понятие в своем непосредственном виде образует собой ту стадию   (Standpunkt), на которой понятие есть субъективное мышление, некоторая внешняя   для сути рефлексия. Эта ступень составляет поэтому субъективность или   формальное понятие. Его внешность проявляется в неподвижном бытии его   определений, вследствие чего каждое из них выступает само по себе как нечто   изолированное, качественное, находящееся лишь во внешнем соотношении со своим   иным. Но тождество понятия, составляющее как раз внутреннюю или субъективную   сущность этих определений, приводит их в диалектическое движение, посредством   которого снимается их разъединенность, а тем самым и отделение понятия от   предмета и в качестве их истины возникает тотальность, которая есть объективное   понятие.       

Во-вторых,   понятие в своей объективности есть сама сущая в себе и для себя суть (Sache).   Своим необходимым дальнейшим определением формальное понятие обращает само себя   в суть (Sache) и тем самым утрачивает характер субъективности и внешности в   отношении к ней. Или, наоборот, объективность есть реальное понятие,   выступившее из своей внутренней сущности и перешедшее в наличное бытие. - В   этом тождестве с сутью понятие имеет тем самым собственное и свободное наличное   бытие. Но это еще непосредственная, еще не отрицательная свобода. Как единое с   сутью, понятие погружено в нее;       

его   различия-это объективные существования, в которых оно само снова есть то, что   внутренне. Как душа объективного наличного бытия оно должно сообщить себе ту   форму субъективности, которую оно непосредственно имело в качестве формального   понятия; таким образом, в форме того, чтб свободно-в форме, которой оно еще не   имело в объективности, оно выступает как противоположное объективности и при   этом обращает тождество с ней, которое оно как объективное понятие имеет в себе   и для себя, также в положенное тождество.       

В этом   [своем] завершении, в котором понятие в своей объективности имеет также форму   свободы, адекватное понятие есть идея. Разум-сфера идеи-есть раскрывшаяся сама   себе истина, в которой понятие имеет совершенно соответствующую себе реализацию   и свободно постольку, поскольку оно этот свой объективный мир познает в своей   субъективности и субъективность - в этом объективном мире.       

СУБЪЕКТИВНОСТЬ   (DIE SUBJEKTIVITAT)       

Понятие   есть, во-первых, формальное понятие, понятие в начале или понятие как   непосредственное. - В непосредственном единстве его различие или положенность,   во-первых, сама прежде всего проста и есть только видимость, так что моменты   различия суть непосредственно тотальность понятия и лишь понятие, как таковое.       

Но   во-вторых, так как понятие есть абсолютная отрицательность, то оно расщепляет   себя и полагает себя как отрицательное или как иное самого себя; и именно   потому, что оно вначале непосредственное понятие, это полагание или различение   имеет то определение, что моменты становятся безразличными друг к другу и   каждый из них - сам по себе; единство понятия есть в этом разделении еще только   внешнее соотношение. Как таковое соотношение своих моментов, положенных как   самостоятельные и безразличные, понятие есть суждение.       

В-третьих,   хотя суждение и содержит единство понятия, утратившегося в своих   самостоятельных моментах, это единство все же не положено. Положенным оно   становится через диалектическое движение суждения, которое тем самым   превратилось в умозаключение, полностью положенное понятием, поскольку в   умозаключении положены и его моменты как самостоятельные крайние члены, и   опосредствующее их единство.       

Но так   как непосредственно само это единство как соединяющий средний член и моменты   как самостоятельные крайние члены прежде всего противостоят друг другу, то это   противоречивое отношение, имеющее место в формальном умозаключении, снимает   себя, и полнота понятия переходит в единство тотальности, субъективность   понятия - в его объективность. Глава первая       

ПОНЯТИЕ (DER BEGMFF)       

Под   рассудком обычно разумеют способность понятий (das Vermogen der Begriffe)   вообще; этим он отличается от способности суждения (Urteilskraft) и способности   умозаключения (Vennogen Schlusse) как формального разума. Но главным образом он   противополагается разуму, однако в этом случае он означает не способность   понятия вообще, а способность определенных понятий, причем господствует представление,   будто понятие есть только нечто определенное. Если отличать рассудок в этом   [его] значении от формальной способности суждения и формального разума, то под   рассудком следует понимать способность обладать единичными определенными   понятиями. Ибо суждение и умозаключение или разум сами как формальное суть лишь   нечто рассудочное, поскольку они подчинены форме абстрактной определенности   понятия. Но здесь понятие считается вообще не просто абстрактно определенным;   рассудок следует поэтому отличать от разума лишь в том смысле, что он есть лишь   способность понятия вообще.       

Это   всеобщее понятие, подлежащее здесь рассмотрению, содержит три момента:   всеобщность, особенность и единичность. Различие и те определения, которые   понятие сообщает себе в процессе различения, составляют ту сторону, которая   раньше была названа положенностью. Так как в понятии положенность тождественна   с в-себе-и-для-себя-бытием, то каждый из этих моментов есть столь же все   понятие в целом, сколь и определенное понятие, а равно и некоторое определение   понятия.       

Во-первых,   оно чистое понятие или определение всеобщности. Но чистое или всеобщее понятие   есть также лишь определенное или особенное понятие, ставящее себя рядом с   другими. Так как понятие есть тотальность и, следовательно, в своей всеобщности   или чисто тождественном соотношении с самим собой существенно есть определение   и различение, то оно в самом себе имеет масштаб, по которому эта форма его   тождества с собой, проникая и объемля собой все моменты, определяет себя столь   же непосредственно как такую, которая есть только всеобщее в противоположность   различенное моментов.       

Во-вторых,   понятие тем самым дано как вот это (dieser) особенное или как определенное   понятие, положенное как отличное от других.       

В-третьих,   единичность - это понятие, рефлектирующее себя из различия в абсолютную   отрицательность. В то же время это момент, в котором понятие перешло из своего   тождества в свое инобытие и становится суждением.       

А. ВСЕОБЩЕЕ ПОНЯТИЕ (DER ALLGEMEINE BEGRIFF)       

Чистое   понятие есть абсолютно бесконечное, необусловленное и свободное. Здесь, в   начале изложения, имеющего своим содержанием понятие, надлежит еще раз бросить   взгляд на его генезис. Сущность есть результат становления бытия, а понятие -   сущности, стало, быть, также бытия. Но это становление имеет значение   самоотталкивания (Gegenstopes seiner selbst), так что ставшее есть скорее   необусловленное и первоначальное. Бытие в своем переходе в сущность стало   видимостью или положенностью, а становление или переход в другое - полаганием;   и наоборот, полагание или рефлексия сущности сняло себя и восстановило себя в   виде чего-то неположенного, в виде первоначального бытия. Понятие есть   взаимопроникновение этих моментов, так что качественное и первоначально сущее   дано лишь как полагание и лишь как возвращение-внутрь-себя, а эта чистая   рефлексия-в-себя есть всецело иностановление или определенность, которая именно   поэтому есть точно так же бесконечная, соотносящаяся с собой определенность.       

Поэтому   понятие есть прежде всего такое абсолютное тождество с собой, что это тождество   таково лишь как отрицание отрицания или как бесконечное единство   отрицательности с самим собой. Это чистое соотношение понятия с собой - чистое   благодаря тому, что оно полагает себя через отрицательность, - есть всеобщность   понятия.       

Так как   всеобщность есть в высшей степени простое определение, то кажется, что она не   допускает никакого объяснения, ведь объяснение должно вдаваться в определения и   различения и в качестве предиката высказываться о своем предмете, а то, что   просто, этим скорее изменяется, чем объясняется. Но природа всеобщего состоит   как раз в том, что оно такое простое, которое благодаря абсолютной   отрицательности содержит внутри себя наивысшую степень различия и   определенности. Бытие есть простое бытие как непосредственное; поэтому оно лишь   нечто имеющееся в виду (Gemeintes), и про него нельзя сказать, что оно такое;   поэтому оно непосредственно составляет одно со своим иным, с небытием. Его   понятие именно в том и состоит, чтобы быть таким простым, непосредственно исчезающим   в своей противоположности; его понятие становление. Всеобщее же - это такое   простое, которое точно так же есть самое богатое внутри самого себя, ибо оно   понятие.       

Поэтому   всеобщее есть, во-первых, простое соотношение с самим собой; оно только внутри   себя. Но это тождество есть, во-вторых, внутри себя абсолютное   опосредствованно, однако не нечто опосредствованное. О таком всеобщем, которое   опосредствованно, а именно об абстрактном всеобщем, противоположном особенному   и единичному, может идти речь лишь при рассмотрении определенного понятия. - Но   и абстрактное уже подразумевает, что для того, чтобы получить его, необходимо   отбросить прочие определения конкретного. Эти определения как детерминации суть   вообще отрицания; равным образом и отбрасывать их означает, далее, подвергать   отрицанию. Таким образом, и при абстрагировании имеет место отрицание   отрицания. Но это двойное отрицание представляют так, будто оно внешне   абстрактному и будто отбрасываемые прочие свойства конкретного отличны от   удержанного, составляющего содержание абстрактного и это отбрасывание остальных   и удерживание одного совершается вне его. Всеобщее еще не определило себя как   такое внешнее по отношению к этому движению; оно само еще внутри себя то   абсолютное опосредствование, которое именно и есть отрицание отрицания или   абсолютная отрицательность.       

Со   стороны этого первоначального единства первое отрицательное или определение не   есть - прежде всего - какой-либо предел для всеобщего; нет, всеобщее   сохраняется в нем и положительно тождественно с собой. В качестве понятий   категории бытия были по существу своему этими тождествами определении с самим   собой в их пределе или в их инобытии; но это тождество было понятием лишь в   себе и еще не обнаружило себя. Поэтому качественное определение исчезало, так   таковое, в своем ином и имело своей истиной отличное от себя определение.   Напротив, всеобщее, даже когда оно придает себе какое-то определение, остается   в нем тем же, что оно есть. Оно душа того конкретного, которому оно присуще, не   стесненное и равное самому себе в его многообразии и разности. Оно не   вовлекается в процесс становления, а продолжается незапятнанное им и обладает   способностью сохранять себя неизменным и бессмертным.       

В   отличие от рефлективного определения всеобщее не имеет видимости (scheint es   nicht) только в своем ином. Рефлективное определение как нечто релятивное не   только соотносится с собой, но есть некоторое отношение [к чему-то]. Оно дает   себя знать в своем ином, но имеет в нем лишь видимость, и видимость каждого в   ином или процесс их взаимного определения имеет при их самостоятельности форму   внешнего действования. Напротив, всеобщее положено как сущность своего   определения, как его собственная положительная природа. Ибо определение,   составляющее его отрицательное, дано в понятии всецело лишь как положенность   или по существу своему вместе с тем как отрицательное отрицательного, и оно   дано только как это тождество отрицательного с собой, каковое тождество и есть   всеобщее. Тем самым всеобщее есть также субстанция своих определений, но так,   что то для субстанции, как таковой, было чем-то случайным, есть собственное   опосредствование понятия с самим собой, его собственная имманентная рефлексия.   Но это опосредствование, которое прежде всего возводит случайное в   необходимость, есть обнаружившее себя отношение; понятие - это не бездна   бесформенной субстанции или необходимость как внутреннее тождество отличных   друг от друга и ограничивающих друг друга вещей или состояний, а как абсолютная   отрицательность оно есть то, что формирует и созидает; и так как определение   дано здесь не как предел, а всецело как снятое, как положенность, то видимость   есть [здесь] явление как явление тождественного.       

Всеобщее   есть поэтому свободная мощь; оно есть оно же само и охватывает собой свое иное,   но не как нечто насильственное, а как то, что в этом ином скорее покоится и   находится при самом себе. Так же как всеобщее было названо свободной мощью, так   можно было бы назвать его и свободной любовью и безграничным блаженством, ибо   оно отношение к различенному лишь как отношение *: самому себе', в различенном   оно возвратилось к самому себе.       

Только   что было упомянуто об определенности, хотя понятие как только еще всеобщее и   лишь тождественное с собой до нее еще не дошло. Но нельзя говорить о всеобщем,   не упомянув об определенности, которая при ближайшем рассмотрении есть   особенность и единичность; ведь всеобщее заключает ее в своей абсолютной   отрицательности в себе и для себя; таким образом, определенность не берется   откуда-то извне, когда о ней говорят по поводу всеобщего. Как отрицательность   вообще, иначе говоря, со стороны первого, непосредственного отрицания всеобщее   имеет в самом себе определенность вообще в качестве особенности;       

как   второе отрицание, как отрицание отрицания, оно абсолютная определенность, или   единичность и конкретность (Konkretion). - Всеобщее, стало быть, - это   тотальность понятия;       

оно есть   конкретное, не нечто пустое, а скорее имеющее содержание благодаря своему   понятию, - такое содержание, в котором оно не только сохраняет себя, но которое   свойственно и имманентно ему. Можно, конечно, абстрагироваться от содержания,   но тогда получается не всеобщность понятия, а [лишь] абстрактность, которая   есть изолированный, неполный момент понятия и в которой нет истины.       

При   ближайшем рассмотрении всеобщее оказывается этой тотальностью следующим   образом. Поскольку оно имеет внутри себя определенность, эта определенность   есть не только первое отрицание, но и рефлексия этого отрицания в себя. Взятое   с этим первым отрицанием отдельно, оно есть особенное, как это будет сейчас   рассмотрено; но в этой определенности оно по существу своему еще есть всеобщее;   эту сторону еще следует здесь уразуметь. - А именно, эта определенность как   находящаяся в понятии есть тотальная рефлексия, двоякое свечение   (Doppelschein): во-первых, вовне, рефлексия в другое, и, во-вторых, внутрь,   рефлексия в себя. Первое, внешнее, преломление составляет некоторое различие по   отношению к другому, тем самым всеобщее имеет особенность, находящую свое   разрешение в некотором высшем всеобщем. Хотя оно теперь есть лишь нечто   относительно всеобщее, оно не утрачивает своего характера всеобщего; оно   сохраняет себя в своей определенности [и притом] не только так, чтобы оно в   соединении с ней оставалось лишь безразличным к ней, - в таком случае оно было   бы лишь сложено с ней, - но так, что оно есть то, что только что было названо   свечением внутрь (das Scheinen nach innen). Определенность как определенное   понятие повернута из внешности обратно внутрь себя; она тот собственный,   имманентный характер, который есть нечто существенное благодаря тому, что,   будучи принят во всеобщность и проникнут ею, имея те же границы (von gleichem   Umfange), что она, и будучи тождественным с ней, он точно так же проникает ее;   именно этот характер и принадлежит роду как нераздельная со всеобщностью   определенность. В этом отношении он не обращенный вовне предел, а положителен,   так как он в силу всеобщности находится в свободном соотношении с самим собой.   Таким образом, и определенное понятие остается внутри себя бесконечно свободным   понятием.       

Что же   касается другой стороны, с которой род ограничен своим определенным характером,   то было уже отмечено, что как низший род он находит свое разрешение в некотором   высшем всеобщем. Это всеобщее в свою очередь также может быть понято как род, но   как более абстрактный род; он принадлежит, однако, опять-таки лишь той стороне   определенного понятия, которая обращена вовне. Истинно же высшее всеобщее есть   то, в котором эта обращенная вовне сторона принимается обратно внутрь, то   второе отрицание, в котором определенность дана всецело лишь как положенность   или как видимость. Жизнь, Я, дух, абсолютное понятие - это не только   всеобщности в смысле высших родов, а конкретности, определенности которых   опять-таки суть не только виды или низшие роды, но которые в своей реальности   находятся всецело только внутри себя и полны ими. Поскольку жизнь, Я, конечный   дух - это также лишь определенные понятия, они находят свое абсолютное   разрешение в том всеобщем, которое следует понимать как истинно абсолютное   понятие, как идею бесконечного духа, положенность коего есть бесконечная,   прозрачная реальность, в которой он созерцает свое творение и в нем - самого   себя.       

Истинное,   бесконечное всеобщее, которое непосредственно внутри себя есть столь же   особенность, сколь и единичность, следует теперь рассматривать подробнее прежде   всего как особенность. Оно определяет себя свободно; превращение его в конечное   не есть переход, имеющий место лишь в сфере бытия; истинное, бесконечное   всеобщее есть творческая мощь как абсолютная отрицательность, соотносящаяся с   самой собой. Как такая мощь оно есть различение внутри себя, а это различение   есть акт определения (Bestiinmen) ввиду того, что различение составляет одно со   всеобщностью. Тем самым оно полагание самих различий как всеобщих, соотносящихся   с собой. Этим они становятся фиксированными, изолированными различиями.   Изолированное устойчивое наличие (Bestehen) конечного, которое прежде   определялось, как его для-себя-бытие, а также как вещность, как субстанция,   есть в своей истине всеобщность, и в эту форму бесконечное понятие облекает   свои различия, - в форму, которая сама и есть как раз одно из его различий. В   этом состоит творчество (Schaffen) понятия, постигаемое лишь в самой этой   сердцевине его. В. ОСОБЕННОЕ ПОНЯТИЕ   (DER BESONDERE BEGRIFF)       

Определенность,   как таковая, принадлежит к бытию и качественному; как определенность понятия   она есть особенность. Она не граница, так что не относится к чему-то иному как   к своему потустороннему, а скорее, как только что обнаружилось, она собственный   имманентный момент всеобщего; поэтому всеобщее находится в особенности не при   чем-то ином, а всецело остается при самом себе.       

Особенное   содержит ту всеобщность, которая составляет его субстанцию; род неизменен в   своих видах; виды разнятся не от всеобщего, а только друг от друга. Особенное   имеет с другими особенными, к которым оно относится, одну и ту же всеобщность.   В то же время ввиду их тождества со всеобщим их разность как таковая всеобща;   она есть тотальность. Следовательно, особенность не только содержит всеобщее,   но и показывает его также через свою определенность; тем самым всеобщее   образует собой ту сферу, которую должно исчерпать особенное. Эта тотальность,   поскольку определенность особенного берется просто как разность, выступает как   полнота. В этом отношении виды даны полностью, если именно их не имеется   больше, [чем перечислено]. Для них нет никакого внутреннего мерила или   принципа, так как разность и есть именно лишенное единства различие, в котором   всеобщность - сама по себе абсолютное единство - есть чисто внешний рефлекс и   неограниченная, случайная полнота. Но разность переходит в противоположение, в   имманентное соотношение разных. Особенность же как всеобщность есть такое   имманентное отношение в себе и для себя, а не благодаря переходу; она   тотальность в самой себе и простая определенность, по существу своему принцип.   Она не имеет никакой иной определенности, кроме той, которая положена самим   всеобщим и вытекает из него следующим образом.       

Особенное   - это само всеобщее, но оно его различие или его соотношение с чем-то иным, его   свечение (Scheinen) вовне; но нет ничего иного, от чего отличалось бы   особенное, кроме самого всеобщего. - Всеобщее определяет себя; в этом смысле   оно само есть особенное; определенность есть его различие; всеобщее отличается   лишь от самого себя. Поэтому его виды суть лишь а) само всеобщее и Ь)   особенное. Всеобщее как понятие есть оно же само и его противоположность,   которая опять-таки есть оно же само как его положенная определенность; оно   охватывает собой эту противоположность и остается при себе. Таким образом, оно   тотальность и принцип своей разности, которая всецело определена лишь их самим.         

Нет   поэтому никакого другого истинного членения, кроме того при котором понятие   отодвигает само себя в сторону как непосредственную, неопределенную   всеобщность; именно это неопределенное создает его определенность, иначе   говоря, то, что понятие есть особенное. И то и другое есть особенное, и потому   они соподчинены (koordiniert). И то и другое как особенное есть также определенное   в противоположность всеобщему; в этом смысле они называются подчиненными   (subordiniert) всеобщему. Но именно потому это всеобщее, в противоположность   которому особенное определенно, скорее само также есть лишь одно из   противостоящих [сторон ]. Если мы говорим здесь о двух противостоящих   [сторонах], то мы должны поэтому еще раз сказать, что оба они составляют   особенное не только вместе - будто бы они лишь для внешней рефлексии одинаковы   в том отношении, что оба они особенные, - их определенность относительно друг   друга есть при этом по существу своему лишь одна   определенность-отрицательность, которая во всеобщем проста.       

В своем   понятии и тем самым в своей истине различие таково, каковым оно обнаруживает   себя здесь. Все предыдущие различия этим единством обладают в понятии. Каково   непосредственное различие в бытии, так оно дано в качестве границы чего-то   иного; как данное в рефлексии оно относительное различие, положенное как   соотносящееся по существу своему со своим иным; здесь, стало быть, единство понятия   начинает становиться положенным; но вначале оно лишь видимость в чем-то ином. -   Переход и разложение этих определений имеют лишь тот истинный смысл, что они   достигают своего понятия, своей истины; бытие, наличное бытие, нечто, или целое   и части и т. д., субстанция и акциденции, причина и действие, взятые сами по   себе, суть определения мысли; как определенные понятия они постигаются   постольку, поскольку каждое из них познано в единстве со своим иным или   противоположным. - Например, целое и части, причина и действие и т. д. еще не   такие разные, которые были бы определены по отношению друг к другу как   особенные, и хотя они в себе и составляют одно понятие, однако их единство еще   не достигло формы всеобщности; и точно так же различие которое имеется в этих отношениях,   еще не обладает такой формой, чтобы оно было одной определенностью. Например,   причина и действие - это не два разных понятия, а лишь одно определенное   понятие, и причинность, как всякое понятие, есть простое понятие.       

Что   касается полноты, то оказалось, что определенность особенного полностью   исчерпывается различием всеобщего и особенного и что лишь то и другое   составляют особенные виды. В природе, правда, бывает более двух видов,   принадлежащих к одному и тому же роду, равно как и эти многие виды не могут   иметь показанного выше отношения друг к другу. Но в том-то и состоит бессилие   природы, что она не в состоянии сохранить и выразить строгость понятия и   растекается в такое чуждое понятие расплывчатое (blinde) многообразие.   Многообразие ее родов и видов и бесконечная разность ее образований может   вызвать у нас восхищение, ибо восхищение не заключает в себе понятия, и его   предмет - то, что лишено разумности. Так как природа есть вовне-себя-бытие   понятие, то ей дано растекаться в этой разности, подобно тому как дух, хотя он   и имеет понятие в образе понятия, но увлекается и представлениями и вращается в   их бесконечном многообразии. Многообразные роды и виды, встречающиеся в   природе, не следует считать чем-то высшим, нежели произвольные выдумки духа в его   представлениях. И те и другие, правда, показывают повсюду следы и   предвосхищения понятия, но не дают его верного отображения, так как они его   свободное вовне-себе-бытие; понятие есть абсолютная сила именно потому, что оно   позволяет своему различию свободно принимать образ самостоятельной разности,   внешней необходимости, случайности, произвола, мнения, которые, однако, должны   считаться не более как абстрактной стороной ничтожности.       

Определенность   особенного, как мы видели, проста как принцип, но она проста также как момент   тотальности, как определенность в противоположность другой определенности.   Понятие, поскольку оно определяет или различает себя, обращено отрицательно на   свое единство и сообщает себе форму одного из своих идеальных моментов бытия;   как определенное понятие оно обладает наличным бытием вообще. Но это бытие   имеет смысл уже не просто непосредственности, а всеобщности, [т. е. ] такой   непосредственности, которая равна самой себе через абсолютное опо-средствование   и которая точно так же содержит внутри себя и другой момент - сущность или   рефлексию. Эта всеобщность, в которую облечено определенное, есть абстрактная   всеобщность. Особенное имеет всеобщность внутри самого себя как свою сущность;   но поскольку определенность различия положена и тем самым обладает бытием,   всеобщность есть его форма, а определенность, как таковая, есть содержание.   Всеобщность становится формой, поскольку различие дано как существенное, так же   как, наоборот, в чисто всеобщем оно дано лишь как абсолютная отрицательность, а   не как различие; положенное как таковое.       

Определенность   есть, правда, абстрактное в противоположность другой определенности; однако эта   другая определенность есть лишь сама всеобщность; эта всеобщность тем самым   также абстрактна; и определенность понятия или особенность есть опять-таки не   что иное, как определенная всеобщность. Понятие в ней находится вовне себя;   поскольку именно понятие находится в ней вовне себя, абстрактно-всеобщее   содержит все моменты понятия;       

оно есть   а) всеобщность, Ь) определенность, с) простое единство обеих; но это единство -   непосредственное, и поэтому особенность не дана как тотальность. В себе она   есть также эта тотальность и опосредствование; по существу своему она   исключающее соотношение с другим или снятие отрицания, а именно другой   определенности - другой, которая, однако, только предстает в виде мнения, ибо   непосредственно она исчезает и показывает себя как то, чем должна была быть ее   другая. Следовательно, эта всеобщность абстрактна потому, что опосредствование   есть лишь условие, иначе говоря, потому, что оно не положено в ней самой. Так   как оно не положено, то единство абстрактного имеет форму непосредственности, а   содержание - форму безразличия к своей всеобщности, ибо оно не дано как та   тотальность, которая есть всеобщность абсолютной отрицательности. Стало быть,   хотя абстрактно-всеобщее и есть понятие, но как непонятийное, как понятие, не   положенное как таковое.       

Когда   речь идет об определенном понятии, обычно имеют в виду исключительно лишь такое   абстрактно-всеобщее. Равным образом и под понятием вообще разумеют большей   частью лишь такого рода непонятийное понятие, и рассудок означает способность   обладать такими понятиями. Доказательство есть достояние этого рассудка,   поскольку оно оперирует [такими] понятиями, т. е. лишь определениями. Такое   оперирование понятиями не выходит поэтому за пределы конечного и необходимого;   высшее в доказательстве - отрицательное бесконечное, абстракция высшей   сущности, которая сама есть определенность неопределенности. Абсолютная   субстанция, правда, также не есть такая пустая абстракция, по своему содержанию   она скорее тотальность, но она абстрактна потому, что лишена абсолютной формы;   понятие не составляет ее глубочайшей истины; хотя она и есть тождество   всеобщности и особенности или мышления и внеположности, однако это тождество не   есть определенность понятия; скорее вне ее имеется рассудок, и притом именно   потому, что он вне ее, - случайный рассудок, в котором и для которого она   имеется в различных атрибутах и модусах.       

Впрочем,   абстракция вовсе не пуста, как о ней обычно говорят; она определенное (der   bestimmte) понятие; она имеет содержанием какую-то определенность; и высшая   сущность, эта чистая абстракция, также обладает, как мы указали,   определенностью неопределенности; но некоторая определенность есть   неопределенность, потому что она, как предполагают, противостоит определенному.   Однако, когда высказывают, что она такое, снимается то, чем она должна быть: о   ней высказываются как о том, что тождественно с определенностью, и таким образом   из абстракции восстановляется понятие и ее истина. - Но каждое определенное   понятие, разумеется, пусто постольку, поскольку оно содержит не тотальность, а   лишь одностороннюю определенность. Если оно вообще-то и имеет конкретное   содержание, например "человек", "государство",   "животное" и т. п., оно все же остается пустым понятием, поскольку   его определенность не есть принцип его различий; принцип содержит начало и   сущность его развития и реализации; всякая же иная определенность понятия   бесплодна. Поэтому если вообще порицают понятие как пустое, то упускают из виду   абсолютную его определенность, которая есть понятийное различие и единственно   истинное содержание в его стихии.       

С этим   связано обстоятельство, из-за которого в новейшее время неуважительно относятся   к рассудку и ставят его столь низко по сравнению с разумом 21; речь идет о той   неподвижности, которую рассудок сообщает определенностям и тем самым - конечным   предметам. Эта косность (dies Fixe) состоит в рассмотренной форме абстрактной   всеобщности; через нее они становятся неизменными. Ведь качественная   определенность, равно как и рефлективное определение по существу своему даны   как ограниченные и через свой предел находятся в соотношении со своим иным, а   тем самым в них заключена необходимость перехода и прохождения. Всеобщность же,   какая им присуща в рассудке, сообщает им форму рефлексии в себя, вследствие   чего они лишились соотношения с другим и стали непреходящими. Но если в чистом   понятии эта вечность свойственна его природе, то его абстрактные определения   были бы вечными сущностями (Wesenheiten) лишь по своей форме; но их содержание   не соответствует этой форме; поэтому они не истина и преходящи. Их содержание   не соответствует форме потому, что оно не сама определенность как всеобщая   определенность, т. е. не есть тотальность понятийных различий, иначе говоря,   само оно не вся форма в целом; форма же ограниченного рассудка сама   несовершенна, а именно, она абстрактная всеобщность. - Далее, однако, следует   признать бесконечной способностью рассудка то, что он разделяет конкретное на   абстрактные определенности и постигает ту глубину различия, которая при этом   одна только и есть сила, вызывающая их переход. Конкретное, данное в   созерцании, есть тотальность, но чувственная тотальность, реальный материал, безразлично   существующий внеположно в пространстве и времени; эта разрозненность   (Einheitslosigkeit) многообразного, в виде которой конкретное выступает   содержанием созерцания, отнюдь не должна быть вменена ему в заслугу и считаться   его преимуществом перед всем рассудочным. В изменчивости, которую оно являет в   созерцании, уже заключается намек на всеобщее; то, что отсюда доходит до   созерцания, есть лишь нечто иное, столь же изменчивое, следовательно лишь то же   самое;       

занимает   его место и являет себя не всеобщее. Но менее всего следовало бы науке,   например геометрии и арифметике, вменять в заслугу ту наглядность, которая   достигается благодаря их материалу, и представлять себе их положения как   обосновываемые этой наглядностью. Скорее из-за нее материал таких наук более   низкого свойства; созерцание фигур или чисел не помогает научному их познанию;   лишь мышление о них может привести к такому познанию. - Но поскольку под   созерцанием понимают не только чувственное, но и объективную тотальность, оно   есть интеллектуальное созерцание, т. е. оно имеет своим предметом наличное   бытие не в его внешнем существовании, а то, что составляет в нем непреходящую   реальность и истину, - реальность, лишь поскольку она по существу своему   определена в понятии и через понятие, идею, природа которой более подробно   выяснится позднее. То, что считается преимуществом созерцания, как такового,   перед понятием, есть внешняя реальность, есть то, что лишено понятия и   приобретает ценность лишь благодаря понятию.       

Так как   рассудок есть ввиду этого бесконечная способность, определяющая всеобщее, или,   наоборот, сообщающая посредством формы всеобщности фиксированную устойчивость   тому, что в определенности само по себе лишено опоры, то не вина рассудка, если   не идут дальше этого. Именно какое-то субъективное бессилие разума допускает   эти определенности такими и не в состоянии свести их к единству посредством   диалектической способности, противоположной указанной выше абстрактной   всеобщности, т. е. посредством собственной природы этих определенностей, а именно   посредством их понятия. Рассудок, правда, сообщает им посредством формы   абстрактной всеобщности такую, так сказать, жесткость бытия, какой они не   обладают в сфере качества и в сфере рефлексии; но посредством этого упрощения   он их в то же время одухотворяет и так заостряет их, что они именно только на   этой ступени заострения обретают способность раствориться и перейти в свою   противоположность. Наивысшая зрелость и наивысшая ступень, которых что-либо   может достигнуть, это та, на которой начинается его гибель. Твердо   фиксированный характер определенности, о которую, как кажется, разбивается   рассудок, [т. е. ] форма непреходящего есть форма соотносящейся с собой   всеобщности. Но она неотъемлемо присуща понятию, и потому в ней самой уже   выражена бесконечная близость разложения конечного. Эта всеобщность   непосредственно изобличает определенность конечного и выражает его   несоответствие ей. - Или, вернее сказать, его соответствие уже имеется налицо;   абстрактное определенное положено как составляющее одно со всеобщностью, и   именно поэтому оно положено не как обособленное (fur sich) в этом случае оно   было бы лишь определенным, - а только как единство себя и всеобщего, т. е. как   понятие.       

Поэтому   надо со всех точек зрения отвергнуть обычное разграничение между рассудком и   разумом. Если понятие рассматривается как чуждое разума, то на это следует   скорее смотреть как на неспособность разума распознавать себя в понятии.   Определенное и абстрактное понятие есть условие или, вернее, существенный   момент разума; оно одухотворенная форма, в которой конечное через ту   всеобщность, в коей оно соотносится с собой, воспламеняется внутри себя,   положено как диалектическое и тем самым есть само начало явления разума.       

Так как   определенное понятие было выше изображено в своей истине, то остается еще лишь   указать, каким оно тем самым уже положено. - Различие, которое есть   существенный момент понятия, но в чисто всеобщем еще не положено как таковое, в   определенном понятии вступает в свои права. Определенность в форме всеобщности   образует в соединении с ней простое; это определенное всеобщее есть   определенность, соотносящаяся с самой собой, определенная определенность или   абсолютная отрицательность, положенная обособленно (fur sich). Но соотносящаяся   с самой собой определенность есть единичность. Так же как всеобщность уже   непосредственно в себе и для себя есть особенность, так и особенность столь же   непосредственно в себе и для себя есть единичность, которую следует   рассматривать прежде всего как третий момент понятия, поскольку ее фиксируют как   противостоящую двум первым, но также и как абсолютное возвращение понятия   внутрь себя и в то же время как положенную утрату понятием самого себя. Примечание       

[Обычные виды понятий]       

Всеобщность,   особенность и единичность - это, согласно изложенному выше, три определенных   понятия, если их именно желают считать. Уже ранее было показано, что число -   неподходящая форма для выражения понятийных определений ", но менее всего   подходит она для выражения определений самого понятия; число, поскольку оно имеет   принципом "одно", обращает считаемое в совершенно обособленные и   совершенно безразличные друг к другу [предметы]. Из изложенного выше явствует,   что различные определенные понятия - это скорее просто лишь одно и то же   понятие, а не такие, которые распадаются на множество.       

В   обычных сочинениях по логике мы находим различные подразделения и виды понятий.   В них сразу же бросается в глаза непоследовательность, состоящая в том, что   виды вводятся таким образом: по количеству, качеству и так далее имеются   следующие понятия. "Имеются" - в этом выражен лишь один довод, а   именно что мы находим в наличии такие-то виды и что они выказывают себя в   соответствии с опытом. Таким путем получается эмпирическая логика - странная   наука, иррациональное познание рационального. Логика дает этим весьма плохой   пример следования своим собственным учениям: она позволяет себе самой делать   обратное тому, что она предписывает как правило, согласно которому понятия   должны быть выведены, а научные положения (следовательно, и положение: имеются   такие-то и такие-то различные виды понятий) доказаны. - Философия Канта   допускает в этом отношении еще и другую непоследовательность: для   трансцендентальной логики она заимствует категории в качестве так называемых   основных понятий из субъективной логики, в которую они были приняты   эмпирически. Так как трансцендентальная логика признает это, то непонятно,   почему она решается на заимствование из такой науки, а не берется сразу же сама   за дело эмпирически.       

Приведем   несколько примеров. Понятия разделяют прежде всего по их ясности, а именно на   ясные и смутные, отчетливые и неотчетливые, адекватные и неадекватные. Здесь   можно также упомянуть понятия полные, излишние и другие подобного рода   излишности. - Что касается деления по ясности, то сразу обнаруживается, что эта   точка зрения и относящиеся к ней различения заимствованы из психологических, а   не логических определений. Так называемого ясного понятия, говорят, достаточно   для того, чтобы отличать один предмет от другого; но нечто подобное еще нельзя   назвать понятием; это не что иное, как субъективное представление. Что такое   смутное понятие, это должно оставаться его тайной, ведь иначе оно было бы не   смутным, а отчетливым понятием. - Отчетливое, говорят, это такое понятие,   признаки которого могут быть указаны. В таком случае оно, собственно говоря,   есть определенное понятие. Признак (если уж верно понимать его) есть не что   иное, как определенность или простое содержание понятия, поскольку это   содержание отличают от формы всеобщности. Но признак) вовсе не обязательно   имеет это более точное значение, он вообще лишь определение, посредством   которого некий третий отмечает (inerkt) для себя тот или иной предмет или   понятие; поэтому признаком может служить весьма случайное обстоятельство.   Вообще он выражает собой не столько имманентность и существенность определения,   сколько соотношение его с некоторым внешним рассудком. Если рассудок   действительно есть рассудок, то он имеет собой понятие и отмечает для себя его   не чем иным, как тем, что содержится в понятии. Если же признак отличен от   того, что содержится в понятии, то он некоторый знак или какое-то иное   определение, принадлежащее к представлению о вещи, а не к ее понятию. - А что   такое неотчетливое понятие - это можно оставить без внимания как нечто   излишнее.       

Адекватное   же понятие - это нечто высшее; перед рассуждающим о нем предстает, собственно   говоря, соответствие между понятием и реальностью, что уже есть не понятие, как   таковое, а идея.       

Если бы   признак отчетливого понятия действительно должен был быть самим определением   понятия, то логику поставили бы в затруднение простые понятия, которые согласно   другому делению противопоставляются сложным. Ведь если бы был указан истинный,   т. е. имманентный, признак простого понятия, то нельзя было бы считать это   понятие простым; если же не указали бы такого признака, то понятие не было бы   отчетливым. Здесь выручает ясное понятие. Единство, реальность и тому подобные   определения признаются простыми понятиями, пожалуй, только потому, что логики   оказались не в состоянии найти их определения и поэтому удовольствовались тем,   чтобы иметь о них просто ясное понятие, т. е. не иметь никакого. Для дефиниции,   т. е. для указания понятия, обычно требуют указания рода и видового отличия.   Она дает, следовательно, понятие не как нечто простое, а как то, что имеет две   поддающиеся счету составные части. Но такое понятие не становится еще от этого   чем-то сложным. - Перед рассуждающим о простом понятии предстает, по-видимому,   абстрактная простота, единство, не содержащее внутри себя различия и определенности   и поэтому не составлющее того единства, которое свойственно понятию. Поскольку   предмет имеется в представлении и, в особенности, в памяти или же поскольку он   абстрактное определение мысли, он может быть совершенно прост. Даже самый   богатый по своему содержанию предмет, например дух, природа, мир, а также Бог,   если он без всякого понятия берется в простом представлении о столь же простом   слове: дух, природа, мир, Бог, есть, правда, нечто простое, чем сознание может   довольствоваться, не выделяя для себя далее какого-либо отличительного   определения или признака; но предметы сознания не должны оставаться такими   простыми, не должны оставаться представлениями или абстрактными определениями   мысли, а должны быть постигнуты в понятии, т. е. их простота должна быть   определена вместе с их внутренним различием. Сложное же понятие - это то же,   что деревянное железо. О чем-то сложном можно, правда, иметь то или иное   понятие, но сложное понятие было бы чем-то худшим, нежели материализм, который   признает сложным лишь субстанцию души, а мышление все же считает простым.   Неразвитая рефлексия прежде всего наталкивается на сложность как на совершенно   внешнее соотношение, на худшую форму, в которой можно рассматривать вещи;       

даже   самые низшие создания должны обладать некоторым внутренним единством. А еще и   переносить форму самого неистинного наличного бытия на Я, на понятие, - это уж   чересчур, это полное неприличие и варварство.       

Понятия,   далее, разделяют в особенности на контрарные и контрадикторные. - Если бы при   рассмотрении понятия дело шло о том, чтобы указать, какие имеются определенные   понятия, то пришлось бы привести все возможные определения, - ведь все   определения суть понятия и тем самым определенные понятия, - и все категории   бытия, равно как и все определения сущности, надлежало бы привести как виды   понятий. Впрочем, в сочинениях по логике - в одних больше, в других меньше, как   кому вздумается, - говорится о том, что имеются понятия утвердительные,   отрицательные, тождественные, условные, необходимые и т. д. Так как подобные   определения уже не имеют отношения к природе самого понятия и потому, когда они   приводятся при рассмотрении его, находятся не на подобающем им месте, то они   допускают лишь поверхностные толкования слов и не представляют здесь никакого   интереса. - В основании контрарных и контрадикторных понятий - различие, на   которое здесь обращают особое внимание, - лежит рефлективное определение   разности и противоположения. Они рассматриваются как два отдельных вида, т. е.   каждое как неподвижно существующее само по себе и безразличное к другому,   рассматриваются без всякой мысли о диалектике и внутренней ничтожности этих   различий;       

как   будто то, что контрарно, не должно быть определено точно так же и как   контрадикторное. Природа и существенный переход тех рефлективных форм, которые   ими выражаются, рассмотрены нами в своем месте . В понятии тождество развито во   всеобщность, различие - в особенность, противоположение, возвращающееся в   основание, - в единичность. В этих формах указанные выше рефлективные определения   таковы, каковы они в своем понятии. Всеобщее оказалось не только тожественным,   но в то же время и разным или контрарным по отношению к особенному и единичному   и, далее, также противоположным им или контрадикторным; но в этом   противоположении оно тожественно с ними и есть их истинное основание, в котором   они сняты. То же можно сказать об особенном и единичном, которые точно так же   суть тотальность рефлективных определений.       

Далее,   понятия разделяют на подчиненные и соподчиненные, - различие, которое более подходит   к понятийным определениям, а именно к отношению всеобщности и особенности,   говоря о которых мы мимоходом и употребили эти выражения 25. Только обычно их   равным образом рассматривают как совершенно неподвижные отношения и потому   выставляют относительно них ряд бесплодных положений. Наиболее обстоятельный их   разбор опять-таки касается отношения контрарности и контрадикторности к   подчинению и соподчинению. Так как суждение есть соотношение определенных   понятий, то лишь при его рассмотрении должно выясниться истинное отношение   [этих определений]. Подобная манера сравнивать эти определения без всякой мысли   об их диалектике и о непрестанном изменении их определения или, вернее, об   имеющемся в них сочетании противоположных определений делает чем-то бесплодным   и бессодержательным все рассуждение о том, что в них согласно и что нет, как   будто это согласие или несогласие есть нечто обособленное и постоянное. Великий   Эйлер, необыкновенно плодотворный и проницательный в схватывании и   комбинировании более глубоких отношений алгебраических величин, и в особенности   трезворассудочный Ламберт и другие пытались этот вид отношений между   определениями понятий обозначать линиями, фигурами и т. п.; вообще намеревались   возвести - а на самом деле скорее низвести - способы логических отношений в   некоторое исчисление. Уже сама попытка такого обозначения сразу же предстает   как сама по себе пустая затея, как только сравнивают между собой природу знака   и того, что должно быть обозначено. Понятийные определения - всеобщность, особенность   и единичность - несомненно, розны, так же как и линии или алгебраические буквы;   далее, они также противоположны [друг другу ] и в этом смысле допускают   применение знаков plus и minus. Но сами они, а тем более их соотношения, если   даже ограничиваться [отношением] подведения и присущности, имеют по существу   своему совершенно иную природу, чем буквы, линии и их соотношении, чем   равенство или различие величин, чем plus и minus, чем взаимное положение линий   или их соединение в углы и положения замыкаемых ими пространств. Подобного рода   предметы имеют по сравнению с определениями понятия ту отличительную   особенность, что они внешни друг другу и имеют неизменное определение. Если же   понятия берутся таким образом, что они соответствуют подобным знакам, то они   перестают быть понятиями. Их определения не такое мертвенно-неподвижное, как   числа и линии, к которым их соотношения не принадлежат; определения понятия   суть живые движения; различенная определенность одной стороны непосредственно   внутренняя также и для другой стороны; то, что для чисел и линий было бы полным   противоречием, неотъемлемо присуще природе понятия. - Высшая математика,   которая также доходит до бесконечного и допускает для себя противоречия, для   изображения таких определений уже не может пользоваться своими прежними   знаками; для обозначения еще весьма далеко от понятия представления о   бесконечном сближении двух ординат или для приравнивания дуги бесконечному   числу бесконечно малых прямых линий она не может сделать ничего другого, как   начертить указанные две прямые линии друг вне друга или вписать в дугу прямые   линии, однако как отличные от самой дуги. Когда речь идет о бесконечном, а   именно оно здесь важнее всего, - высшая математика отсылает к представлению.       

Что   прежде всего побудило к указанной попытке, - это главным образом количественное   отношение, в котором, как полагают, находятся друг к другу всеобщность,   особенность и единичность. О всеобщем говорят, что оно шире особенного и   единичного, а об особенном - что оно шире единичного. Понятие есть конкретное и   самое богатое [по содержанию], так как оно есть основание и тотальность   предыдущих определений, т. е. категорий бытия и рефлективных определений;   поэтому последние, правда, выступают и в нем. Но о природе его судят совершенно   превратно, если их еще удерживают в нем в указанной абстрактности, если   "больший объем" всеобщего понимается так, что оно есть-де нечто   большее или некоторое большее количество (Quantum), чем особенное и единичное.   Как абсолютное основание понятие есть возможность количества. (Quantitat), но   равным образом и возможность качества, т. е. его определения различны также   качественно; поэтому их рассматривают вопреки их истине уже в том случае, если   полагают их только в форме количества (Quantitat). Подобным же образом, далее,   рефлективное определение есть нечто относительное, в чем имеет видимость   (scheint) его противоположность; оно не находится во внешнем отношении, как   какое-то определенное количество (Quantum). Но понятие есть нечто большее, чем   все это; его определения - это определенные понятия и сами по существу своему   суть тотальность всех определений. Поэтому числовые и пространственные   отношения, в которых все определения обособлены друг от друга, совершенно не   подходят для выражения такой внутренней тотальности; скорее они самое последнее   и самое худшее из всех средств, которые могли бы быть употреблены для этого.   Природные отношения, как, например, магнетизм, цветовые сочетания, были бы для   этого бесконечно высшими и более истинными символами. Так как человек обладает   речью как свойственным разуму средством обозначения, то пустая затея выискивать   менее совершенный способ изображения и причинять себе этим хлопоты. Понятие,   как таковое, может по существу своему быть постигнуто лишь духом - ведь оно не   только достояние духа, но и его чистая самость (Selbst). Тщетно желание   фиксировать понятие посредством пространственных фигур и алгебраических знаков   в угоду внешнему взору и непонятийному, механическому способу рассмотрения,   некоторому исчислению. Также и все иное, что должно было бы служить символом,   способно самое большее - подобно символам для природы Бога-вызывать нечто   намекающее на понятие и напоминающее его; но если серьезно стремятся выразить и   познать таким именно образом понятие, то [следует сказать ], что внешняя   природа любого символа не подходит для этого, и отношение скорее оказывается   обратным: то, что в символе намекает на некоторое высшее определение, можно   познать только через понятие и сделать его доступным можно только удалением той   чувственной примеси (Beiwesen), которая считается средством его выражения. С. ЕДИНИЧНОЕ (DAS   EINZELNE)       

Единичность,   как оказалось, положена уже особенностью;       

особенность   - это определенная всеобщность, следовательно, соотносящаяся с собой   определенность, определенное определенное (das bestimmte Bestimmte).       

1.   Поэтому единичность являет себя прежде всего как рефлексия понятия в само себя   из своей определенности. Она опосредствованно понятия собой, поскольку его   инобытие вновь сделало себя чем-то иным, вследствие чего понятие восстановлено   как равное самому себе, но в определении абсолютной отрицательности. - То   отрицательное во всеобщем, благодаря которому всеобщее есть особенное, было   выше определено как двоякое свечение (Doppelschein); поскольку оно свечение   (Scheinen) внутрь, особенное остается всеобщим, а через свечение (Scheinen)   вовне оно определенное; возвращение этой стороны во всеобщее двояко: либо через   абстракцию, которая отбрасывает это определенное и возвышается до более   высокого и наивысшего рода, либо же через единичность, к которой всеобщее   нисходит в самой определенности. Здесь начинается поворот, на котором   абстракция сбивается с пути понятия и покидает истину. Ее более высокое и   наивысшее всеобщее, до которого она возвышается, это лишь поверхность, становящаяся   все более бессодержательной, а презираемая ею единичность есть та глубина, в   которой понятие постигает само себя и положено как понятие.       

Всеобщность   и особенность явили себя, с одной стороны, как моменты становления единичного.   Но было уже показано, что в самих себе они тотальное понятие и потому в   единичности не переходят в нечто иное; в ней лишь положено то, что они суть в   себе и для себя. Всеобщее есть для себя, так как в самом себе оно абсолютное   опосредствование, соотношение с собой лишь как абсолютная отрицательность.   Всеобщее абстрактно, поскольку это снятие есть внешнее действие и тем самым   отбрасывание определенности. Поэтому указанная отрицательность имеется, правда,   в абстрактном, но она остается вне его, просто как его условие; она есть сама абстракция,   противопоставляющая себе свое всеобщее, вследствие чего это всеобщее не имеет   единичности внутри самого себя и остается чуждым понятия. - Жизнь, дух, Бога,   равно как и чистое понятие абстракция потому не может постичь, что она не   допускает к своим творениям единичность, принцип индивидуальности и личности и   таким образом приходит лишь к безжизненным и бездуховным, бесцветным и   бессодержательным всеобщностям.       

Но   единство понятия столь нераздельно, что и эти продукты абстракции, в то время   как они должны отбросить единичность, скорее сами единичны. Абстракция возводит   конкретное во всеобщность, всеобщее же она понимает лишь как определенную   всеобщность, а это как раз и есть единичность, которая, как оказалось, есть   соотносящаяся с собой определенность. Поэтому абстракция есть разделение   конкретного и разрознивание (Vereinzelung) его определений; посредством   абстракции схватываются лишь единичные свойства и моменты; ведь ее продукт   должен содержать то, что она есть сама. Но различие между этой единичностью ее   продуктов и единичностью понятия состоит в том, что в продуктах отличаются друг   от друга единичное как содержание и всеобщее как форма - именно потому, что   содержание не дано как абсолютная форма, как само понятие, иначе говоря, форма   не дана как тотальность формы. - Но это более подробное рассмотрение показывает   само абстрактное как единство единичного содержания и абстрактной всеобщности,   стало быть, как конкретное, как противоположность тому, чем оно хочет быть.       

Исходя   из того же основания особенное, так как оно лишь определенное всеобщее, есть   также единичное, и, наоборот, так как единичное есть определенное всеобщее, то   оно и некоторое особенное. Если твердо придерживаться этой абстрактной   определенности, то [следует сказать, что ] понятие имеет три особенных   определения - всеобщее, особенное и единичное, между тем как ранее видами   особенного были названы лишь всеобщее и особенное. Так как единичность есть   возвращение понятия как отрицательного внутрь себя, то абстракция, которая,   собственно говоря, снята в этом возвращении, может само это возвращение как   безразличный момент зачислять в один ряд с другими моментами.       

Если   единичность приводится как одно из особенных определений понятия, то   особенность есть тотальность, объемлющая собой все эти определения; как такая   именно тотальность она их конкретное или сама единичность. Но особенность есть   конкретное также и с отмеченной выше стороны, [т. е.] как определенная   всеобщность; как такая, особенность дана как непосредственное единство, в   котором ни один из этих моментов не положен как различенный или как   определяющее, и в этой форме она будет составлять средний член формального   умозаключения.       

Совершенно   очевидно, что каждое определение, полученное до сих пор в экспозиции понятия,   непосредственно растворялось и терялось в своем другом. Всякие различения   смываются в рассуждении, которое должно их изолировать и фиксировать. Одно   только представление, для которого их изолировало абстрагирование, способно   удержать для себя вне друг друга всеобщее, особенное и единичное; как такие они   могут быть перечислены, а что касается последующего различения, то [надо   сказать, что] представление держится за совершенно внешнее различение бытия, за   количество, которому менее всего здесь место. - В единичности указанное   истинное отношение - нераздельность понятийных определений - положено; ибо как   отрицание отрицания она содержит их противоположность и притом в ее основании   или единстве, [т. е. ] слитость каждого из этих определений со своим иным. Так   как в этой рефлексии имеется в себе и для себя всеобщность, то она по существу   своему есть отрицательность определений понятия не только в том смысле, что она   по отношению к ним есть как бы лишь некое отличное от них третье, но и в том,   что отныне положено, что положен-ность (Gesetzsein) есть   в-себе-и-для-себя-бытие, т. е. что каждое из принадлежащих к различию   определений само есть тотальность. Возвращение определенного понятия в себя   означает, что оно имеет определение - в своей определенности быть всем понятием   целиком.       

2. Но   единичность - это не только возвращение понятия в само себя, но непосредственно   и его утрата. Будучи в единичности внутри себя, понятие становится через нее   вовне себя и вступает в действительность. Абстракция, которая как душа   единичности есть соотношение отрицательного с отрицательным, не есть, как   оказалось, нечто внешнее всеобщему и особенному, а имманентна им, и они   благодаря ей суть конкретное, содержание, единичное. Но единичность как эта   отрицательность есть определенная определенность, различение, как таковое;   через эту рефлексию различия в себя различие становится прочным; акт   определения особенного совершается лишь через единичность, ибо единичность есть   та абстракция, которая теперь именно как единичность есть положенная   абстракция.       

Следовательно,   единичное как соотносящаяся с собой отрицательность есть непосредственное   тождество отрицательного с собой; оно для-себя-сущее. Иначе говоря, оно   абстракция, определяющая понятие в соответствии с его идеальным моментом бытия   как нечто непосредственное. - Таким образом, единичное есть качественное   "одно" или "это". По этому качеству оно, во-первых, есть   отталкивание (Repulsion) себя от самого себя, что предполагает многие другие   "одни"; во-вторых, в противоположность этим предположенным иным оно   отрицательное отношение и потому исключающее единичное. Всеобщность,   соотнесенная с этими единичными как с безразличными "одними" (а она   непременно должна быть соотнесена с ними, ибо она момент понятия единичности),   есть лишь то, что обще (das Gemeinsame) им. Если под всеобщим понимают то, что   обще (gemeinschaftlich) многим единичным, то исходят из безразличного их   устойчивого наличия и к определению понятия примешивают непосредственность   бытия. Низшие из всех возможных представлений о всеобщем в его соотношении с   единичным - это [представление о ] внешнем отношении всеобщего как чего-то   только общего [многим ].       

Единичное,   которое в рефлективной сфере существования дано как "это", не имеет   того исключающего соотношения с другим "одним", которое свойственно   качественному для-себя-бытию. "Это", как рефлектированное в себя   "одно", само по себе не обладает отталкиванием; иначе говоря, в этой   рефлексии отталкивание составляет одно с притяжением и есть рефлектирующее   опосредствование, которое в "этом" таково, что "это" есть   положенная непосредственность, проявляющаяся в чем-то внешнем. "Это"   есть; оно непосредственно; но оно есть "это", лишь поскольку его   показывают. Показывание - это такое рефлектирующее движение, которое   сосредоточивается на себе (sich in sich zusammennimmt) и полагает   непосредственность, но как нечто внешнее себе. - Единичное же есть, правда,   также и "это" как непосредственное, восстановленное из   опосредствования; но оно имеет это опосредствование не вовне себя, оно само   есть отделение, состоящее в отталкивании, есть положенная абстракция, но в   самом своем отделении оно положительное отношение.       

Как   рефлексия различия в себя это абстрагирование единичного есть, во-первых,   полагание различенных [моментов] как самостоятельных, рефлектированных в себя. Они   суть непосредственно; но это разделение есть, далее, рефлексия вообще, свечение   (das Scheinen) одного в другом; как такие они находятся в существенном   соотношении. Далее, по отношению друг к другу они не только сущие единичные;   такая множественность свойственна бытию; единичность, полагающая себя в виде   определенной единичности, полагает себя не во внешнем, а в понятийном различии;   следовательно, она исключает из себя всеобщее, но так как всеобщее есть момент   ее самой, то оно столь же существенно соотносится с ней.       

Понятие   как это соотношение его самостоятельных определений утратило себя; ибо как   такое оно уже не их положенное единство, и они даны уже не как моменты, не как   его видимость, а как сами по себе пребывающие. - Как единичность понятие   возвращается в определенности внутрь себя; тем самым определенное само стало   тотальностью. Возвращение понятия в себя есть поэтому абсолютное,   первоначальное деление (Teilung) его, иначе говоря, в качестве единичности оно   положено как суждение Глава вторая       

СУЖДЕНИЕ (DAS URTEIL)       

Суждение   - это определенность понятия, положенная в самом понятии. Определения понятия   или определенные понятия (это, как оказалось, одно и то же) отдельно уже были   рассмотрены; однако это рассмотрение было в большей степени субъективной   рефлексией или субъективной абстракцией. Но понятие само есть это   абстрагирование; противопоставление его определений друг другу - это акт его   собственного определения. Суждение есть это полагание определенных понятий   самим же понятием.       

Акт   суждения (das Urteilen) есть поэтому другая функция, чем постижение в понятии   (das Begreifen) или, вернее, другая функция понятия, поскольку он есть акт   определения (das Bestimmen) понятия самим собой, и дальнейший переход суждения   к разным видам суждения есть это дальнейшее определение понятия. Какие имеются   определенные понятия и каким образом эти его определения вытекают с   необходимостью - это должно обнаружиться в суждении.       

Поэтому   суждение может быть названо ближайшей реализацией понятия, поскольку реальность   вообще означает вступление в наличное бытие как в определенное бытие. При   ближайшем рассмотрении природа этой реализации оказалась такой, что, во-первых,   моменты понятия благодаря его рефлексии-в-себя или его единичности суть   самостоятельные тотальности, но, во-вторых, единство понятия дано как их   соотношение. Рефлектированные в себя определения - это определенные тотальности   и по существу своему в безразличном, ни с чем другим не соотносящемся   пребывании, и через опосредствование друг другом. Сам акт определения есть   тотальность, лишь поскольку он содержит эти тотальности и их соотношение. Эта   тотальность и есть суждение. - Оно, следовательно, содержит, во-первых, две   самостоятельные [стороны ], которые называют субъектом и предикатом. Что такое   каждый из них, этого пока что нельзя, собственно говоря, сказать; они еще   неопределенны, ведь только суждение должно их определить. Так как суждение есть   понятие как определенное понятие, то имеется лишь в общем виде то различие   между ними, что суждение содержит определенное понятие в противоположность еще   неопределенному понятию. Следовательно, субъект в противопложность предикату   можно принять прежде всего за единичное в противоположность всеобщему, или же   за особенное в противоположность всеобщему, или за единичное в противоположность   особенному, поскольку они вообще противостоят друг другу лишь как более   определенное и более всеобщее (Allgemeinere).       

Поэтому   для обозначения определений суждения подобает и нужно пользоваться этими   именами субъект и предикат. В качестве имен они нечто неопределенное, что еще   только должно получить свое определение, и поэтому они не более как имена. Сами   определения понятия нельзя было бы применять для [обозначения] этих двух сторон   суждения отчасти по этой причине, отчасти же и еще в большей мере потому, что   по своей природе определение понятия не должно быть чем-то абстрактным и   неподвижным, а должно иметь свое противоположное определение внутри себя и   полагать его в себе; так как стороны суждения -сами понятия, следовательно,   суть тотальность его определении, то они должны пройти и выявить в себе самих   (в абстрактной ли или конкретной форме) все эти определения. А для того чтобы   при таком изменении их определения можно было все же фиксировать стороны   суждения в общем виде, лучше всего пользоваться названиями, сохраняющими в этом   изменении постоянство -Но название противостоит сути (Sache) или понятию; это   различение имеет место в самом суждении, как таковом. Так как субъект выражает   вообще определенное и потому большей частью непосредственно сущее (Seiende), а   предикат-всеобщее, сущность или понятие, то субъект, как таковой, есть,   во-первых, лишь некоторый род имени, ведь то, что он есть, выражает лишь   предикат, содержащий бытие в смысле понятия. "Что есть это" или   "что это есть за растение?" и т. д. Под бытием, о котором [здесь]   спрашивают, часто понимают лишь имя, и, узнав это имя считают себя   удовлетворенными и уже знают, что такое есть эта суть вещи (Sache). Это бытие в   смысле субъекта. Но понятие 2' или по крайней мере сущность и всеобщее вообще   дается лишь предикатом, и о нем ставится вопрос в суждении (im Sinne des   Urteils). - Бог, дух, природа -или что бы там ни было - в качестве субъекта   суждения есть поэтому только лишь имя- что есть такого рода субъект по понятию,   - это дано лишь в предикате. Если ищут, какой предикат присущ такому субъекту,   то в основании суждения об этом должно было бы уже лежать какое-то понятие; но   понятие высказывается лишь самим предикатом. Поэтому предполагаемое значение   субъекта есть, собственно, только представление, которое приводит к объяснению   имен, причем то, что разумеют или не разумеют под тем или иным именем, есть   нечто случайное и исторический (historisches) факт. Поэтому столь   многочисленные споры о том, присущ или нет данному субъекту тот или иной предикат,   - это не более как споры о словах, ибо они исходят из указанной формы; лежащее   в основании (subjectum, hypokeimenon) есть еще не более как имя.       

Теперь   нам нужно рассмотреть подробнее, как, во-вторых, определено соотношение   субъекта и предиката в суждении и как прежде всего именно этим определены они   сами. Суждение имеет вообще своими сторонами тотальности, которые даны прежде   всего как по существу своему самостоятельные. Поэтому единство понятия есть еще   только некоторое соотношение самостоятельных [моментов], еще не конкретное,   возвратившееся из этой реальности в себя, наполненное единство, а такое   единство, вне которого они пребывают как не снятые в нем крайние члены. -   Рассмотрение суждения может исходить либо из первоначального единства понятия,   либо из самостоятельности крайних членов. Суждение есть расщепление понятия   самим понятием; это единство есть поэтому то, на основании чего рассматривается   суждение в соответствии с его истинной объективностью. Суждение есть в этом   смысле первоначальное разделение (Teilung) первоначально единого. Слово Urteil   [суждение ] указывает тем самым на то, что суждение есть в себе и для себя. Но   что понятие дано в суждении как явление, поскольку его моменты достигли в   суждении самостоятельности, - этой внешней стороны (Seite der Auperlichkeit)   больше придерживается представление.       

Согласно   этому субъективному способу рассмотрения субъект и предикат рассматриваются   поэтому каждый вне другого как нечто само по себе готовое: субъект - как   предмет, который существовал бы и в том случае, если бы у него не было данного   предиката, а предикат - как всеобщее определение, которое имелось бы и в том   случае, если бы оно не было присуще этому субъекту. С актом суждения, стало   быть, связана рефлексия относительно того, можно ли и должно ли тот или иной   имеющийся в голове предикат приписывать предмету, который существует вне ее,   сам по себе; сам акт суждения состоит в том, что лишь посредством него предикат   связывается с субъектом, так что, если бы не было этой связи, то субъект и   предикат оставались бы, каждый сам по себе, тем, что они есть: первый -   существующим предметом, а второй представлением в голове. - Но предикат,   приписываемый субъекту, должен быть также и присущ ему, т. е. должен быть в   себе и для себя тождествен с ним. Этим значением приписывания субъективный   смысл акта суждения и безразличное внешнее пребывание (Bestehen) субъекта и   предиката вновь снимаются; "это действие есть хорошее"; связка   "есть" указывает на то, что предикат принадлежит к бытию субъекта, а   не приводится лишь во внешнюю связь с ним. В грамматическом смысле это   субъективное отношение, при котором исходят из безразличной, внешней связи   (Ausserlichkeit) субъекта и предиката, полностью сохраняет свою силу; ведь   здесь внешне связывается не что иное, как слова. По этому поводу можно также   заметить, что хотя предложение и имеет субъект и предикат в грамматическом   смысле, но это еще не значит, что оно обязательно есть суждение. Для суждения   требуется, чтобы предикат находился к субъекту в отношении определений   понятия,, следовательно, как некоторое всеобщее к некоторому особенному или   единичному. Если то, что высказывается о единичном субъекте, само лишь нечто   единичное, то это простое предложение. Например, "Аристотель умер на 73-м   году своей жизни, в 4-м году 115-й Олимпиады" есть простое предложение, а   не суждение. В нем было бы нечто от суждения только в том случае, если бы одно   из обстоятельств - время ли смерти или возраст этого философа - подвергалось   сомнению, но по какой-то причине отстаивались бы приведенные цифры. Ибо в таком   случае их брали бы как нечто всеобщее, как существующее и без указанного   определенного содержания смерти Аристотеля, как наполненное другим [содержанием   ] или же как пустое время. Подобным же образом известие "мой друг N умер"   есть предложение; оно было бы суждением лишь в том случае, если бы возник   вопрос, действительная ли это смерть или лишь мнимая.       

Если   суждение обычно объясняется так, что оно есть соединение двух понятий, то для   внешней связки можно, пожалуй, сохранить неопределенное выражение   "соединение" и признать, далее, что соединяемые члены по крайней мере   должны быть понятиями. Но вообще это объяснение в высшей степени поверхностно,   и дело не только в том, что, например, в дизъюнктивном суждении соединено более   двух так называемых понятий, а скорее в том, что объяснение значительно лучше,   чем то, что подлежит объяснению; ведь то, что [здесь ] имеется в виду, вообще   не есть понятия и едва ли даже определения понятия, а в сущности говоря лишь   определения представления. При рассмотрении понятия вообще и определенного   понятия было уже отмечено, что то, чему обычно дается это название, никоим   образом не заслуживает названия понятия; а если так, то откуда же в суждении   могут взяться понятия? Главное в указанном объяснении - это то, что оно   упускает из виду самое суть суждения, а именно различие его определений, и еще   в меньшей степени оно принимает во внимание отношение суждения к понятию.       

Что   касается дальнейшего определения субъекта и предиката, то уже было указано, что   они, собственно говоря, должны получить свое определение именно лишь в   суждении. Поскольку суждение есть положенная определенность понятия, указанные   различия ей присущи непосредственно и абстрактно как единичность и всеобщность.   - Поскольку же суждение есть вообще наличное бытие или инобытие понятия, еще не   возвратившегося к тому единству, благодаря которому оно дано как понятие,   [здесь ] выступает и чуждая понятия определенность противоположность бытия и   рефлексии или в-себе-бытия. Но так как понятие составляет существенное   основание суждения, то указанные определения по крайней мере столь безразличны,   что, поскольку одно из них присуще субъекту, а другое - предикату, имеет место   и обратное отношение. Субъект как единичное являет себя прежде всего как сущее   или для-себя-сущее согласно определенной определенности единичного, - как   действительный предмет, хотя бы он и был лишь предметом в представлении, - как,   например, храбрость, право, соответствие и т. п. - предмет, о котором судят;   напротив, предикат как всеобщее являет себя как эта рефлексия о предмете   [суждения ] или же, вернее, как его рефлексия-в-самое-себя, выходящая за   пределы указанной непосредственности и снимающая определенности просто как   сущие, - [предикат являет себя ] как его в-себе-бытие. - Поэтому исходят из   единичного как первого, непосредственного и возводят его через суждение во   всеобщность, равно как и наоборот - всеобщее, сущее лишь в себе, нисходит в   единичном до наличного бытия или становится чем-то для-себя-сущим.       

Это   значение суждения следует принять за его объективный смысл и притом как   истинное значение ранее рассмотренных форм перехода. Сущее становится и   изменяется, конечное исчезает в бесконечном; существующее возникает из своего   основания, вступает в явление и погружается в основание; акциденция   обнаруживает богатство субстанции, равно как и ее мощь; в бытии необходимое   отношение выявляет себя через переход в другое, в сущности - через отражение в   чем-то ином. Этот переход и это отражение перешли теперь в первоначальное   разделение понятия, возвращающего единичное во в-себе-бытие своей всеобщности,   тем самым определяющего всеобщее и как действительное. То и другое - полагание   единичности в ее рефлексию-в-себя и полагание всеобщего как определенного - это   одно и то же.       

Но это   объективное значение подразумевает и то, что указанные различия, вновь выступая   в определенности понятия, в то же время положены лишь как являющиеся, т. е. что   они не неподвижное, а присущи как одному определению понятия, так и другому.   Поэтому следует принять субъект и за в-себе-бытие, а предикат, напротив, за   наличное бытие. Субъект без предиката - это то же, что в явлении вещь без   свойств, вещь-в-себе, - пустое неопределенное основание; как такой, субъект   есть понятие внутри самого себя, которое становится различенным и определенным   лишь в предикате; предикат, стало быть, составляет сторону наличного бытия   субъекта. Благодаря этой определенной всеобщности субъект находится в   соотношении с внешним, открыт для воздействия других вещей и в силу этого   вступает в действие, направленное на них. То, что налично, из своего   внутри-себя-бытия вступает во всеобщую стихию связи и отношений, в   отрицательные отношения и перемены действительности, а это есть продолжение   единичного в других [единичных ] и потому всеобщность.       

Только   что указанное тождество, состоящее в том, что определение субъекта в одинаковой   мере присуще и предикату, и наоборот, имеет место, однако, не только в наших   рассуждениях;       

оно не   только имеется а себе, но и положено в суждении; ведь суждение есть соотношение   обоих; связка выражает собой то, что субъект есть предикат. Субъект есть   определенная определенность, а предикат есть эта его положенная определенность;         

субъект   определен только в своем предикате, иначе говоря, только в нем он субъект; в   предикате он возвращен в себя и есть в нем всеобщее. - Но поскольку субъект   самостоятелен, указанному тождеству свойственно такое отношение, что для себя   предикат не имеет самостоятельного устойчивого наличия (Bestehen), a имеет свое   устойчивое наличие лишь в субъекте; он присущ субъекту. Поскольку предикат тем   самым отличают от субъекта, он есть лишь некоторая порозненная (vereinzelte)   определенность субъекта, лишь одно из его свойств; сам же субъект есть   конкретное, тотальность многообразных определенностей, из которых предикат   содержит [лишь ] одну; субъект есть всеобщее. - Но с другой стороны, и предикат   есть самостоятельная всеобщность, а субъект, наоборот, лишь одно из его   определений. Под предикат, стало быть, подводится (subsumiert) субъект;   единичность и особенность не есть для себя, а имеет свою сущность и свою   субстанцию во всеобщем. Предикат выражает субъект в его понятии;       

единичное   и особенное суть в нем случайные определения; он их абсолютная возможность.   Если при таком подведении думают о внешнем соотношении субъекта и предиката и   представляют себе субъект как нечто самостоятельное, то подведение относится к   упомянутому выше субъективному акту суждения, в котором исходят из   самостоятельности их обоих. В этом случае подведение есть лишь применение всеобщего   к особенному или единичному, которое ставится под всеобщим на основании   неопределенного представления как нечто количественно меньшее.       

Если до   этого тождество субъекта и предиката рассматривалось так, что, с одной,   стороны, первому присуще одно определение понятия, а второму другое, с другой   же - наоборот, то это тождество тем самым все еще лишь в-себе-сущее тождество;   ввиду самостоятельной разности этих двух сторон суждения их положенное   соотношение также имеет указанные две стороны, прежде всего как разные. Но   истинное соотношение субъекта с предикатом образуется, собственно говоря,   свободным от различия тождеством. Определение понятия само есть по существу   своему соотношение, ибо оно нечто всеобщее; следовательно, теми же   определениями, которыми обладают субъект и предикат, обладает также и само их   соотношение. Оно всеобще, так как оно положительное тождество обоих, субъекта и   предиката; но оно также и определенное, так как определенность предиката есть   определенность субъекта; оно, далее, есть также единичное, ибо самостоятельные   крайние члены сняты в нем как в своем отрицательном единстве. - Но в суждении   это тождество еще не положено; связка дана как еще неопределенное отношение   бытия вообще; А есть В; ибо самостоятельность определенностей понятия или   крайних членов - вот в суждении та реальность, которую имеет в нем понятие.   Если бы связка "есть" была уже положена как указанное определенное и   наполненное единство субъекта и предиката, как его понятие, то суждение было бы   уже умозаключением.       

Восстановление   или, вернее, полагание этого тождества понятия есть цель движения суждения. Что   уже имеется налицо в суждении - это, с одной стороны, самостоятельность, но в   то же время и определенность субъекта и предиката по отношению друг к другу, с   другой - их тем не менее абстрактное соотношение. Субъект есть предикат - вот   это-то и высказывается в суждении; но так как предикат не должен быть тем, что   есть субъект, то налицо противоречие, которое должно быть разрешено, должно   перейти в некий результат. Но вернее будет сказать, что так как в себе и для   себя субъект и предикат составляют тотальность понятия, а суждение есть   реальность понятия, то дальнейшее движение суждения есть лишь развитие, в нем   уже имеется то, что в нем проступает, и доказательство (Demonstration) есть   поэтому лишь показывание (Monstration), рефлексия как полагание того, что в   крайних членах суждения уже имеется налицо; но и само это полагание уже имеется   налицо; оно соотношение крайних членов.       

Суждение,   каково оно непосредственно, есть, во-первых, суждение наличного бытия; его   субъект есть непосредственно абстрактное, сущее единичное, а предикат - его   непосредственная определенность или свойство, нечто абстрактно всеобщее.       

Так как   это качественное в субъекте и предикате снимает себя, то определение одного   прежде всего имеет видимость (scheint) в другом; в этом случае суждение есть,   во-вторых, суждение рефлексии.       

Но это   скорее внешнее совпадение переходит в существенное тождество субстанциальной,   необходимой связи; в этом случае суждение есть, в-третьих, суждение   необходимости.       

В-четвертых,   так как в этом существенном тождестве различие между субъектом и предикатом   стало формой, то суждение становится субъективным; оно содержит   противоположность понятия и его реальности и их сравнение; оно суждение   понятия.       

Это   проступание (Hervortreten) понятия обосновывает переход суждения в   умозаключение. А. СУЖДЕНИЕ НАЛИЧНОГО   БЫТИЯ (DAS URTEIL DES DASEINS)       

В   субъективном суждении хотят видеть один и тот же предмет двояким образом:   во-первых, в его единичной действительности и, во-вторых, в его существенном   тождестве или в его понятии; [хотят видеть] единичное, возведенное в свою   всеобщность, или, что то же самое, всеобщее, приобретшее свою действительность   в разрозненности. Суждение есть таким образом истина, ибо оно есть согласие   понятия и реальности. Но не таково суждение сначалаибо сначала оно   непосредственно, так как в нем еще не оказалось никакой рефлексии и никакого   движения определений. Эта непосредственность делает первое суждение суждением   наличного бытия, которое можно назвать также качественным суждением однако лишь   постольку, поскольку качество не только присуще определенности бытия, но и   включает в себя абстрактную всеобщность, которая также имеет из-за своей   простоты форму непосредственности.       

Суждение   наличного бытия есть равным образом суждение присущности; так как   непосредственность есть его определение, а в различии между субъектом и   предикатом субъект есть непосредственное и тем самым первое и существенное в   этом суждении, то предикат имеет форму чего-то несамостоятельного, имеющего   свою основу в субъекте.       

а)   Положительное суждение (Das positive Urteil)       

1   Субъект и предикат, как было указано, суть прежде всего имена приобретающие   свое действительное определение лишь в ходе суждения. Но как стороны суждения,   которое есть положенное определенное понятие, они имеют определение моментов   понятия однако в силу непосредственности это определение еще совсем простое, с   одной стороны, не обогащенное опосредованием с другой-прежде всего в соответствии   с абстрактной противоположностью - в виде абстрактной единичности и   всеобщности. Предикат (начнем с него) есть абстрактное всеобщее- но так как   абстрактное обусловлено опосредствованием снятия единичного или особенного, то   это опосредствование есть тем самым лишь предпосылка. В сфере понятия не может   быть иной непосредственности, кроме такой, которая в себе и для себя содержит   опосредствование и возникла лишь через его снятие, т е кроме всеобщей   непосредственности. Таким образом, и само качественное бытие есть в своем   понятии нечто всеобщее; но как бытие непосредственность еще так не положена;   лишь как всеобщность она такое определение понятия, в котором положено, что ему   по существу присуща отрицательность. Это отношение имеется в суждении, где оно   есть предикат некоторого субъекта И точно так же субъект есть нечто абстрактно   единичное, иначе говоря, такое непосредственное; поэтому субъект должен быть   единичным как некоторым нечто вообще. Тем самым субъект составляет в суждении   ту абстрактную сторону, с которой понятие перешло в нем во внешность. Как   определены оба определения понятия, точно так же определено и их соотношение -   "есть", связка (Kopula), оно равным образом может иметь значение лишь   непосредственного, абстрактного бытия. От этого соотношения, не содержащего еще   никакого опосредствования или отрицания, это суждение получает название   положительного.       

2.   Поэтому чистым выражением положительного суждения служит прежде всего   предложение: "Единичное всеобще" (Das Einzelne ist allgemein).       

Это выражение   не следует понимать как "А есть В"; ибо А и В - это совершенно   бесформенные и потому лишенные значения названия; суждение же вообще, и потому   уже само суждение наличного бытия, имеет своими крайними членами определения   понятия. "А есть В" может представлять как любое простое предложение,   так и суждение. Но в каждом суждении, даже более богато определенном по своей   форме, утверждается предложение следующего определенного содержания:   "Единичное всеобще", а именно поскольку всякое суждение есть также   абстрактное суждение вообще. Об отрицательном суждении и о том, в какой мере и   оно может быть высказано посредством этого выражения, будет сейчас идти речь. -   Если же обычно не думают о том, что каждым, прежде всего хотя бы положительным-   суждением высказывается утверждение, что единичиное есть всеобщее, то это   происходит потому, что, с одной стороны, упускается из виду та определенная   форма, которой субъект отличается от предиката, - так как полагают, что   суждение есть просто-напросто соотношение двух понятий, - с другой, быть может,   потому, что перед сознанием предстает другое содержание суждения: "Кай   учен" или "роза красна", и сознание, занятое представлением о   Кае и т. п., не размышляет о форме, хотя по крайней мере такое содержание, как   логический Кай, который обычно должен служить примером, есть весьма мало   интересное содержание и скорее именно для того и выбирают это лишенное интереса   содержание, чтобы оно не отвлекало внимания от формы.       

По   объективному своему значению предложение: "Единичное всеобщее", как   мы при случае упомянули выше, выражает, с одной стороны, преходящий характер   единичных вещей, с другой - их положительное устойчивое наличие в понятии   вообще. Само понятие бессмертно, но то, что выступает из него при его   разделении, подвержено изменению и возвращению в его всеобщую природу. Но,   наоборот, всеобщее сообщает себе наличное бытие. Подобно тому как сущность   переходит (herausgeht) в своих определениях в видимость, основание - в явление   существования, субстанция - в проявление (Offenbarung), в свои акциденции, так   всеобщее раскрывается (entschliesst), чтобы стать единичным; суждение есть это   его раскрытие (Aufschluss), развитие той отрицательности, которая оно уже есть   в себе. - Это раскрытие находит свое выражение в обратном предложении: "Всеобщее   единично", - предложении, которое также высказывается в положительном   суждении. Субъект, прежде всего непосредственно единичное, соотнесен в самом   суждении со своим иным, а именно со всеобщим; он, стало быть, положен как   конкретное, а по своему бытию - как некоторое нечто со многими качествами, или   как конкретное рефлексии, как вещь со многообразными свойствами как нечто   действительное со многообразными возможностями, как субстанция с многообразными   акциденциями. Так как это многообразное принадлежит здесь субъекту суждения, то   нечто или вещь и т. п. в своих качествах, свойствах или акциденциях   рефлектированы в себя, иначе говоря, непрерывно продолжаются в них, сохраняют   себя в них, а также их в себе. Положенность или определенность принадлежит к   в-себе-и-для-себя-бытию. Поэтому субъект в самом себе есть всеобщее. Предикат   же, как эта не реальная или не конкретная, а абстрактная всеобщность, есть в   противоположность субъекту определенность и содержит лишь один момент его   тотальности, исключая другие. В силу этой отрицательности, которая как крайний   член суждения в то же время соотносится с собой, предикат есть нечто абстрактно   единичное. - Например, в предложении: "Роза благоуханна" предикат   выражает лишь оно из многих свойств розы; он отъединяет это свойство, которое в   субъекте сращено с другими, подобно тому как при разложении вещи присущие ей   многообразные свойства отъединяются, становясь самостоятельными материями.   Поэтому предложение, содержащееся в суждении, гласит с этой [своей ] стороны   так: "Всеобщее единично".       

Сопоставив   в суждении это взаимное определение субъекта и предиката, мы получим, стало   быть, двоякий результат: 1. Субъект, правда, непосредственно дан как сущее или   единичное, а предикат - как всеобщее. Но так как суждение есть их соотношение,   а субъект определен через предикат как всеобщее, то субъект есть всеобщее. 2.   Предикат определен в субъекте, ибо он не определение вообще, а определение   субъекта: "роза благоуханная-это благоухание есть не какое-то   неопределенное благоухание, а благоухание розы; предикат, стало быть, есть   нечто единичное. - А так как субъект и предикат находятся между собой в   отношении суждения, то они должны по определениям [своих] понятий оставаться   противоположными, подобно тому как во взаимодействии причинности, прежде чем   оно достигает своей истины, обе стороны должны, несмотря на равенство своего   определения, все еще оставаться самостоятельными и противоположными. Поэтому   если субъект определен как всеобщее, то предикат следует брать не в его   определении всеобщности (ведь иначе не было бы никакого суждения), а лишь в его   определении единичности; и равным образом, поскольку субъект определен как   единичное, следует брать предикат как всеобщее. -Если рефлектируют лишь на   указанное тождество, то получаются следующие два тождественных предложения:       

"Единичное   есть единичное", "Всеобщее есть всеобщее" - предложения, в   которых определения суждения совершенно выпадали бы друг из друга и выражалось   бы лишь их соотношение с собой, а их соотношение друг с другом разрушалось бы и   тем самым снималось бы суждение. - Из указанных двух предложений одно -   "Всеобщее единично" - выражает суждение по его содержанию, которое в   предикате есть порозненное определение, а в субъекте тотальность определений;   другое же предложение - "Единичное всеобще" выражает форму, которая   непосредственно указана самим предложением. В непосредственном положительном   суждении крайние члены еще просты; поэтому форма и содержание еще соединены.   Иначе говоря, оно не состоит из двух предложений; получающееся в нем двоякое   соотношение образует собой непосредственно положительное суждение. Ибо его   крайние члены а) даны как самостоятельные, абстрактные суждения и в) каждая из   сторон определяется другой через посредство соотносящей их связки. В себе же,   как выяснилось, различие между формой и содержанием в нем имеется именно в силу   этого; и притом то, что содержится в первом предложении ("единичное   всеобще"), принадлежит к форме, так как это предложение выражает   непосредственную определенность суждения. Напротив, отношение, выражаемое   вторым предложением ("всеобщее единично"), иначе говоря, то, что   субъект определен как всеобщее, а предикат как особенное или единичное,   касается содержания, так как его определения возникают лишь через   рефлексию-в-себя, вследствие чего непосредственные определенности снимаются и   тем самым форма превращает себя в возвращающееся в себя тождество,   удерживающееся вопреки различию формы, [т. е. форма превращает себя ] в   содержание.       

3. Если   оба предложения - формы и содержания:       

(субъект)         

Единичное         

Всеобщее         

(предикат)   всеобще единично,       

ввиду   того что они содержатся в одном положительном суждении, были бы соединены так,   что тем самым оба, и субъект и предикат, оказались бы определенными как   единство единичности и всеобщности, то оба они были бы особенным (das   Besondere), что в себе должно быть признано их внутренним определением. Однако,   с одной стороны, это соединение было бы осуществлено лишь через некоторую   внешнюю рефлексию, с другой - предложение, которое вытекало бы отсюда:   "Особенное есть особенное" - было бы уже не суждением, а пустым   предложением тождества, подобно рассмотренным выше предложениям:   "Единичное единично" и "Всеобщее всеобще". - Единичность и   всеобщность не могут еще быть объединены в особенность, так как в положительном   суждении они еще положены как непосредственные. - Иначе говоря, суждение   следует еще различать по своей форме и по своему содержанию, потому что именно   субъект и предикат еще различены как непосредственность и опосредствованное или   потому что суждение по своему отношению есть и то и другое: самостоятельность   соотносящихся [сторон] и их взаимное определение или опосредствование. Итак,   суждение, рассматриваемое, во-первых, по своей форме, гласит:       

"Единичное   всеобще". Но вернее' будет сказать, что такое непосредственное единичное   не всеобще; его предикат имеет больший объем и, следовательно, оно ему не   соответствует. Субъект есть нечто непосредственно для себя сущее и потому   противоположность той абстракции-положенной опосредствованием всеобщности,   которая должна была быть высказана о нем.       

Во-вторых,   суждение рассматривается по своему содержанию или как предложение:   "Всеобщее единично"; в этом случае субъект есть нечто всеобщее,   обладающее качествами, бесконечно определенное конкретное; а так как его   определенности суть еще только качества, свойства или акциденции, то его   тотальность есть дурная бесконечность их множественности. Поэтому такой   субъект, вернее сказать, не есть такого рода единичное свойство, какое   высказывается его предикатом. Поэтому оба предложения должны подвергнуться   отрицанию (verneint werden), и положительное суждение должно быть положено   скорее как отрицательное.       

в)   Отрицательное суждение (Das negative Urteil)       

1 Уже   выше была речь о том обыденном представлении, согласно которому только от содержания   суждения зависит, истинно ли оно или нет, в то время как логическая истина   касается-де лишь формы и требует только одного-чтобы это содержание не   противоречило самому себе. Сама же форма суждения принимается лишь за   соотношение двух понятий. Но выяснилось, что эти два понятия не только обладают   лишенным отношения определением некоторого числа, но относятся друг к другу как   единичное и всеобщее. Эти определения составляют истинно логическое содержание,   а именно-в пределах этой абстракции - содержание положительного суждения;   всякое другое содержание, встречающееся в суждении ("солнце кругло",   "Цицерон был великий римский оратор", "теперь день" и т.   п.), не относится к суждению, как таковому; суждение высказывает лишь одно:   "Субъект есть предикат", или, так как "субъект" и   "предикат" суть только названия, то определеннее: "Единичное   всеобще", и наоборот. - Из-за этого чисто логического содержания   положительное суждение не истинно, а имеет свою истину в отрицательном суждении.   - Ведь требуют, чтобы содержание в суждении не противоречило себе; между тем   оказалось, что оно противоречит себе в положительном суждении. Но так как   совершенно безразлично, называть ли указанное логическое содержание также   формой, а под содержанием понимать только прочее эмпирическое наполнение   [суждения], то оказывается, что форма заключает в себе не только пустое   тождество, вне которого находилось бы определение содержания. Поэтому   положительное суждение из-за своей формы не имеет истины как положительное   суждение; у того, кто называл бы истиной правильность некоторого созерцания или   восприятия, соответствие представления предмету, по меньшей мере не было бы уже   никакого выражения для того, что есть предмет и цель философии. Ему пришлось бы   по меньшей мере назвать их "истиной разума", и, конечно, все   согласятся, что суждения вроде "Цицерон был великий оратор",   "теперь день" и т. п. - не истины разума. Но они не таковы не потому,   что они как бы случайно имеют эмпирическое содержание, а потому, что они лишь   положительные суждения, которые не могут и не должны иметь какое-либо иное   содержание, кроме чего-то непосредственно единичного и той или иной абстрактной   определенности.       

Положительное   суждение имеет свою истину прежде всего в отрицательном: единичное не есть   абстрактно всеобщее, а предикат единичного, потому что он такой предикат (или   же, если рассматривать его сам по себе, безотносительно к субъекту, потому что   он абстрактно всеобщее), сам есть нечто определенное; поэтому единичное есть   прежде всего особенное. Далее, согласно другому предложению, содержащемуся в   положительном суждении, отрицательное суждение гласит: всеобщее не есть   абстрактно единичное, а этот предикат - уже потому, что он предикат, иначе   говоря, потому, что он находится в соотношении с некоторым всеобщим субъектом,   есть нечто большее, чем просто единичность, и всеобщее есть поэтому прежде   всего особенное. - Так как это всеобщее, как субъект, само имеется в присущем   суждению определении единичности, то оба предложения сводятся к одному:   "Единичное есть особенное".       

Можно   отметить, что а) здесь предикатом оказывается та особенность, о которой речь   шла уже выше; однако здесь она не положена внешней рефлексией, а возникла через   посредство показанного в суждении отрицательного соотношения. Ь) Это   определение оказывается здесь лишь предикатом. В непосредственном суждении - в   суждении наличного бытия - субъект есть лежащее в основании (das zum Grunde   Uegende), поэтому кажется, что определение прежде всего совершается в   предикате. На самом же деле это первое отрицание еще не может быть определением   или, собственно говоря, полаганием единичного;       

лишь   второе, отрицательное отрицательного, есть такое полагание.       

"Единичное   есть особенное" - таково положительное выражение отрицательного суждения.   Это выражение постольку не есть само положительное суждение, поскольку   последнее в силу своей непосредственности имеет своими крайними членами лишь   абстрактное; особенное же именно через полагание отношения суждения оказывается   первым опосредствованным определением. Однако это определение следует брать не   только как момент крайнего члена [суждения ], но и как то, что оно, собственно   говоря, непосредственно (zunachst) и есть, - как определение отношения, иначе   говоря, суждение следует рассматривать и как отрицательное.       

Этот   переход основывается на отношении между крайними членами и их соотнесением в   суждении вообще. Положительное суждение есть соотношение непосредственно   единичного и всеобщего, стало быть, таких, из которых одно при этом не есть то   что' другое; вот почему это соотношение есть столь же существенно разделение   или отрицательное соотношение; поэтому положительное суждение и должно было   быть положено как отрицательное. Поэтому логики напрасно поднимали столько шума   по поводу того, что "не" отрицательного суждения относится к связке.   То, что в суждении есть определение крайнего члена, есть равным образом и   определенное отношение. Определение суждения или крайний член [суждения] не   есть чисто качественное определение непосредственного бытия, долженствующее   лишь противостоять чему-то иному вне его. Оно и не определение рефлексии,   которое по своей всеобщей форме относится как положительное и отрицательное,   причем и то и другое положено как исключающее и тождественно с другим лишь в   себе. ^Pj" деление суждения как определение понятия есть в самом себе   нечто всеобщее, положенное как продолжающееся в своем другом. Наоборот,   отношение суждения есть то же определение, какое имеют крайние члены; ведь оно   есть именно эта всеобщность и продолженность их друг в друге; поскольку между   крайними членами имеется различие, в самом отношении суждения также содержится   отрицательность.       

Указанный   выше переход от формы отношения к форме определения приводит к   непосредственному выводу, что "не" связки должно быть в такой же мере   присоединено к предикату, а предикат должен быть определен как не-всеобщее   (Nicm-Allgemeine). Но не-всеобщее через столь же непосредственный вывод есть   особенное. - Если за отрицательным удерживается совершенно абстрактное   определение непосредственного небытия, то предикат есть лишь совершенно   неопределенное не-всеобщее. Об этом определении логика обычно толкует при   рассмотрения контрадикторных понятий, настаивая как на чем-то важном на том,   чтобы, говоря об отрицательном понятия (beim Negativen eines Begriffs),   придерживались только отрицательного, которое следует принимать лишь за   неопределенный объем, присущий иному положительного понятия. Так, просто   не-белое есть, СОгласно этому взгляду, и красное, желтое, голубое и т. д., и   черное. Но белое, как таковое, есть чуждое понятия определение созерцания;   поэтому "не" по отношению к белому есть столь же чуждое понятия   небытие, каковая абстракция рассматривалась [нами] в начале логики, причем ее   ближайшей истиной было признано становление. Если при рассмотрении определений   суждения в качестве примера пользуются таким чуждым понятия содержанием,   почерпнутым из созерцания и представления, и определения бытия и рефлексии   принимаются за определения суждения, то это столь же некритичный прием, как для   Канта было бы некритично применять понятия рассудка к бесконечной идее разума   или к так называемой вещи-в-себе; понятие, к которому принадлежит исходящее из   него суждение, есть истинная вещь-в-себе или разумное, тогда как упомянутые   выше определения принадлежат к бытию или сущности и суть такие формы, которые   еще не достигли того вида, какой они имеют в своей истине, в понятии. - Если не   идут дальше белого, красного как чувственных представлений, то, как это обычно   делают, называют понятием нечто такое, что есть лишь определение представления,   и в таком случае не-белое, не-красное не есть, конечно, нечто положительное,   точно так же как и не-треугольное есть нечто совершенно неопределенное, ибо   определение, основывающееся на числе и определенном количестве вообще, есть по   существу своему определение безразличное, чуждое понятия. Но подобно самому   небытию и такого рода чувственное содержание должно быть постигнуто в понятии и   утратить то безразличие и ту абстрактную непосредственность, какие ему присущи   в слепом, неподвижном представлении. Уже в наличном бытии лишенное мысли ничто   становится границей, через посредство которой нечто все же соотносится с чем-то   иным вне его. В рефлексии же оно есть отрицательное, которое по существу своему   соотносится с чем-то положительным и тем самым есть определенное   [отрицательное]; нечто отрицательное уже не есть упомянутое неопределенное   небытие; оно положено так, чтобы быть лишь постольку, поскольку ему   противостоит положительное, а третье - это их основание; тем самым   отрицательное удерживается в замкнутой сфере, в которой то, что одно не есть,   есть нечто определенное. - Но еще в большей мере в абсолютно текучей   непрерывности понятия и его определений "не" есть непосредственно   нечто положительное, и отрицание есть не только определенность, оно принято во   всеобщность и положено как тождественное ей. Поэтому не-всеобщее есть вместе с   тем особенное.       

2. Так   как отрицание касается отношения суждения, а отрицательное суждение   рассматривается еще как таковое, то это суждение прежде всего есть еще   суждение; тем самым имеется отношение субъекта и предиката или единичности и   всеобщности, а также их соотношение: форма суждения. Субъект как лежащее в   основании непосредственное остается незатронут отрицанием и, следовательно,   сохраняет свое определение - иметь предикат, иначе говоря, сохраняет свое   отношение со всеобщностью. Поэтому [в отрицательном суждении ] отрицанию   подвергается не вообще всеобщность в предикате, а его абстрактность или   определенность, которая в противоположность той всеобщности выступала как   содержание. - Следовательно, отрицательное суждение не есть тотальное   отрицание; та всеобщая сфера, в которой содержится предикат, еще сохраняется;   поэтому соотношение субъекта с предикатом по существу своему еще положительно;       

сохранившееся   еще определение предиката есть в такой же мере соотношение. - Если, например,   говорят, что роза не красна, то этим отрицают лишь определенность предиката и   отделяют ее от всеобщности, которая также присуща предикату; всеобщая сфера -   цвет - сохраняется; когда говорят "роза не красна", то при этом   принимают, что она обладает некоторым цветом, и [именно] другим цветом; со   стороны этой всеобщей сферы суждение еще остается положительным.       

"Единичное   есть особенное" - эта положительная форма отрицательного суждения выражает   сказанное непосредственно;       

особенное   содержит всеобщность. Здесь выражено, кроме того, и то, что предикат есть не   только нечто всеобщее, но еще и нечто определенное. Отрицательная форма   содержит то же самое; ведь поскольку, например, роза не красна, она должна не   только сохранить в качестве предиката всеобщую сферу цвета, но и иметь   какой-нибудь другой определенный цвет; снимается, следовательно, лишь единичная   определенность красного и не только оставляется всеобщая сфера, но сохраняется   и определенность, превращающаяся, однако, в неопределенную, в некую всеобщую   определенность и тем самым в особенность.       

3.   Особенность, оказавшаяся положительным определением отрицательного суждения,   есть посредствующее между единичностью и всеобщностью; таким образом,   отрицательное суждение есть вообще посредствующее, приводящее к третьему шагу -   к рефлексии суждения наличного бытия в само себя. Со стороны своего   объективного значения оно лишь момент изменения акциденций или - в сфере   наличного бытия - разрозненных свойств конкретного. В силу этого изменения   полная определенность предиката - или конкретное - выступает как нечто   положенное.       

Единичное   есть особенное - согласно положительному выражению отрицательного суждения. Но   единичное есть также не особенное; ведь особенность имеет больший объем, чем   единичность; она, следовательно, есть предикат, который не соответствует   субъекту и в котором, стало быть, субъект еще не имеет своей истины. Единичное   есть только единичное, отрицательность, соотносящаяся не с иным - все равно,   положительное оно или отрицательное, а лишь с самой собой. - Роза имеет не   любой цвет, а лишь определенный цвет цвет розы. Единичное есть не неопределенно   определенное, а определенно определенное.       

Если   исходить из этой положительной формы отрицательного суждения, то это его   отрицание выступает опять-таки лишь как первое отрицание. Но [на самом деле]   оно не таково. Отрицательное суждение уже само по себе есть скорее второе   отрицание, или отрицание отрицания, и то, что оно есть само по себе, должно   быть положено. А именно, оно отрицает определенность предиката положительного   суждения, его абстрактную всеобщность, или, если рассматривать его как   содержание, отрицает то единичное качество, которое суждение получает от   субъекта. А отрицание определенности - это уже второе отрицание, стало быть,   бесконечное возвращение единичности в самое себя. Тем самым восстановлена   конкретная тотальность субъекта или, вернее сказать, лишь теперь субъект   положен как единичное, так как он был опосредствован с самим собой отрицанием и   снятием этого отрицания. Со своей стороны предикат тем самым перешел от первой   всеобщности к абсолютной определенности и уравнялся с субъектом. Суждение   поэтому гласит: "Единичное единично". - С другой стороны, поскольку   следовало брать субъект также как всеобщее и поскольку в отрицательном суждении   предикат, который в противоположность этому определению субъекта есть   единичное, расширился до особенности и так как, далее, отрицание этой   определенности есть равным образом очищение содержащейся в нем всеобщности, то   это суждение гласит и так:       

"Всеобщее   есть всеобщее".       

В обоих   этих суждениях, которые в предшествующем изложении получались благодаря внешней   рефлексии, предикат уже выражен в своей положительности. Но сначала само   отрицание отрицательного суждения должно выступить в форме отрицательного   суждения. Выяснилось, что в нем еще остались положительное соотношение субъекта   с предикатом и всеобщая сфера предиката. С этой стороны, стало быть,   отрицательное суждение содержало более очищенную от ограниченности всеобщность,   чем положительное суждение, а потому оно тем более должно быть отрицаемо   относительно субъекта как единичного. Этим путем отрицается весь объем   предиката и уже не остается никакого положительного отношения между ним и   субъектом. Это - бесконечное суждение.       

с)   Бесконечное суждение (Das unendliche Urteil)       

Отрицательное   суждение, точно так же как положительное, не есть истинное суждение.   Бесконечное же суждение, долженствующее быть истиной отрицательного суждения,   есть в своем отрицательном выражении то, что отрицательно-бесконечно суждение,   в котором форма суждения также снята. -Но это - бессмысленное суждение. Оно   должно быть суждением, стало быть, содержать соотношение субъекта и предиката;   но в то же время в нем не должно быть такого соотношения. - Хотя название   бесконечного суждения и приводится, как правило, в обычных сочинениях по   логике, но при этом остается неясным, как с ним обстоит дело. - Примеры   отрицательно бесконечных суждений легко привести, соединяя отрицательно в   качестве субъекта и предиката такие определения, из которых одно не содержит не   только определенности другого, но и его всеобщей сферы; так, например,   "дух не есть красное, не есть желтое" и т. д., "не есть кислое,   щелочное" и т. д., "роза не есть слон", "рассудок не есть   стол" и т. п. - Эти суждения правильны, или, как выражаются, истинны, но,   несмотря на такую истинность, бессмысленны и пошлы. - Или, вернее, они вовсе не   суждения. - Более реальный пример бесконечного суждения - злой поступок. В   гражданском правовом процессе нечто отрицается лишь как собственность противной   стороны; но при этом признается, что оно должно было бы ей принадлежать, если   бы она имела на это право, и оспаривают это нечто лишь на законном основании;   следовательно, всеобщая сфера, право, в этом отрицательном суждении признается   и сохраняется. Преступление же есть бесконечное суждение, отрицающее не только   особенное право, но в то же время и всеобщую сферу, [т. е. отрицающее ] право   как право. Оно, правда, правильно в том смысле, что оно есть действительный   поступок, но так как этот поступок относится совершенно отрицательно к   нравственности, составляющей его всеобщую сферу, то он бессмыслен.       

Положительное   в бесконечном суждении, в отрицании отрицания, есть рефлексия единичности в   самое себя, лишь благодаря чему единичность положена как определенная   определенность. "Единичное единично" - таково было его выражение   согласно этой рефлексии. Субъект в суждении наличного бытия дан как   непосредственное единичное и тем самым как что-то большее, чем лишь нечто   вообще. Лишь через опосредствование отрицательного и бесконечного суждения он   положен как единичное.       

Тем   самым единичное положено как непрерывно продолжающееся в своем предикате,   который тождествен с ним; ввиду этого и всеобщность равным образом дана уже не   как непосредственная всеобщность, а как охват (Zusainmenfassen) различенных   [моментов]. Положительно бесконечное суждение также гласит: "Всеобщее   всеобще". В этом случае оно положено и как возвращение в само себя.       

Этой   рефлексией определений суждения в себя суждение теперь сняло себя; в   отрицательно бесконечном суждения различие, так сказать, слишком велико, чтобы   оно еще оставалось суждением; субъект и предикат [в нем] не соотносятся   положительно друг с другом; напротив, в положительно бесконечном суждении   имеется лишь тождество, и, полностью лишенное различий, это суждение уже не   суждение.       

Точнее   говоря, сняло себя суждение наличного бытия; тем самым положено то, что   содержится в связке суждения, [а именно ] что качественные крайние члены сняты   в этом своем тождестве. Но, будучи понятием, это единство непосредственно точно   так же вновь расщеплено на свои крайние члены и дано как суждение, определения   которого, однако, уже не непосредственные, а рефлектированные в себя. Суждение   наличного бытия перешло в суждение рефлексии. В. СУЖДЕНИЕ РЕФЛЕКСИИ   (DAS URTEIL DER REFLEXION)       

В   возникшем теперь суждении субъект есть нечто единичное, как таковое; равным   образом всеобщее уже не абстрактная всеобщность или единичное свойство, а   положено как такое всеобщее, которое охватывает себя как единое путем   соотнесения различенных [моментов], или (если его рассматривать со стороны   содержания разных определений вообще) как такое, в котором сосредоточиваются   многообразные свойства и существования. - Если нужно приводить примеры   предикатов суждений рефлексии, то они должны быть другого рода, чем для   суждений наличного бытия. Собственно говоря, лишь в суждении рефлексии имеется   некоторое определенное содержание, т. е. некоторое содержание вообще; ибо это   содержание есть рефлектированное в тождество определение формы как отличное от   формы, поскольку она различенная определенность, каковой она еще продолжает   быть как суждение. В суждении наличного бытия содержание есть лишь   непосредственное или абстрактное, неопределенное содержание. - Примерами   рефлективных суждений могут поэтому служить следующие суждения: "Человек   смертей", "вещи преходящи", "эта вещь полезна",   "вредна"; "твердость", "упругость тел",   "счастье" и тому подобное суть такие характерные предикаты. Они   выражают собой такую существенность, которая, однако, есть определение в   отношении [к чему-то ] или охватывающая всеобщность. Эта всеобщность, которая   определится далее в движении рефлективного суждения, еще отлична от всеобщности   понятия, как таковой; хотя она уже и не абстрактная всеобщность качественного   суждения, однако она еще находится в соотношении с тем непосредственным, из   которого она происходит, и это непосредственное лежит в основании ее   отрицательности. Понятие дает наличному бытию прежде всего определения   отношения, определяет его как продолжение их самих в различном многообразии   существования, так что истинно всеобщее есть, правда, их внутренняя сущность,   но в явлении, и эта релятивная природа, иначе говоря, ил признак еще не есть их   в-себе-и-для-себя-сущее.       

Естественно,   казалось бы, определить рефлективное суждение как суждение количества, подобно   тому как суждение наличного бытия было определено и как качественное суждение.   Но так же как непосредственность в суждении наличного бытия была не только   сущей, но по существу своему также опосредствованной и абстрактной   непосредственностью, так и здесь эта снятая непосредственность есть не только   снятое качество, стало быть, не только количество; напротив, подобно тому как   качество есть самая внешняя непосредственность, так и количество есть таким же   образом самое внешнее из принадлежащих опосредствованию определений.       

По   поводу определения, каким оно в своем движении выступает в рефлективном   суждении, следует еще заметить, что в суждении наличного бытия движение этого   определения обнаруживалось в предикате, так как это суждение имело определение   непосредственности, и поэтому субъект выступал как то, что лежит в основании.   По этой причине в рефлективном суждении акт определения совершается в субъекте,   так как это суждение имеет своим определением рефлектированное в-себе-бытие.   Суть здесь составляет поэтому всеобщее или предикат; предикат составляет [здесь   1 поэтому то лежащее в основании, чем следует мерить субъект и соответственно   чему должен быть определен субъект Однако и предикат получает дальнейшее   определение через дальнейшее развитие формы субъекта, но получает его косвенно,   предыдущее же определение оказывается по указанной выше причине прямым   дальнейшим определением.       

Что   касается объективного значения [рефлективного] суждения то в нем единичное   вступает в наличное бытие через свою всеобщность, но как остающееся в   существенном определении отношения, в существенности, сохраняющейся через все   многообразие явления; субъект должен быть тем, чтб определено в себе и для   себя; эту определенность он имеет в своем предикате. С другой стороны,   единичное рефлектировано в этот свои предикат который есть его всеобщая   сущность; тем самым субъект есть существующее и являющееся. Предикат в этом   суждении уже не присущ субъекту; скорее он в-себе-сущее, под которое подведено   это единичное как акцидентальное. Если суждения наличного бытия можно   определить и как суждения присущности (Urteile der Inbarenz), то суждения   рефлексии-это скорее суждения подведения (Urteile der Subsumtion).       

а)   Сингулярное суждение (Das singulare Urteil)       

Итак,   непосредственное рефлективное суждение гласит опять-таки: "Единичное   всеобще"; но субъект и предикат имеет указанное выше значение; поэтому   можно точнее выразить эти суждение так: "Вот это (Dieses) есть нечто по   существу своему всеобщее".       

Но   некоторое "вот это" не есть нечто по существу своему всеобщее.   Указанное выше положительное по своей всеобщей форме суждение вообще следует   брать отрицательно. Но так как суждение рефлексии есть не просто нечто   положительное, то и отрицание прямо не касается предиката, который в этом   суждении не присущ [субъекту], а есть в-себе-сущее. Субъект есть скорее то, что   изменчиво и подлежит определению. Поэтому отрицательное суждение следует здесь   формулировать так: не некоторое это вот (Nicht ein Dieses) есть нечто всеобщее   рефлексии; такое "в себе" обладает более общим существованием, чем   существование лишь в "вот этом". Сингулярное суждение имеет поэтому   свою ближайшую истину в партикулярном суждении.       

в)   Партикулярное суждение (Das partikulare Urteil)       

Неединичность   субъекта, которая должна быть положена вместо его сингулярности в первом   рефлективном суждении, есть особенность. Но единичность определена в   рефлективном суждении как существенная единичность; поэтому особенность не   может быть простым, абстрактным определением, в котором единичное было бы снято   и существующее исчезло бы в основании, а может быть дана лишь как расширение   его во внешней рефлексии; поэтому субъектом служат "некоторые вот   эти" или "некоторое особенное множество единичных".       

Это   суждение: "некоторые единичные суть нечто всеобщее рефлексии"   выступает прежде всего как положительное суждение, но оно в такой же мере и   отрицательное; ибо "некоторое" содержит всеобщность; со стороны этой   всеобщности его можно рассматривать как объемлющее; но поскольку   "некоторое" есть особенность, оно и не соответствует всеобщности.   Отрицательное определение, полученное субъектом благодаря переходу сингулярного   суждения [в партикулярное], есть, как показано выше, также определение   соотнесения, связки. - В суждении "некоторые люди счастливы"   заключается непосредственный вывод: "некоторые люди не счастливы".   Если некоторые вещи полезны, то именно поэтому некоторые вещи не полезны.   Положительное и отрицательное суждения уже не оказываются одно вне другого;   нет, партикулярное суждение непосредственно содержит оба суждения вместе именно   потому, что оно рефлективное суждение. - Но в силу этого партикулярное суждение   неопределенно.       

Если мы   в примерах такого суждения будем, далее, рассматривать субъект "некоторые   люди", "некоторые животные" и т. д., то окажется, что, кроме   партикулярного определения формы "некоторые", он содержит еще и   определение содержания - "человек" и т. д. Субъект Сингулярного   суждения можно было выразить [словами ]: "этот человек", -   сингулярность, которая, собственно говоря, принадлежит к сфере внешнего   показывания; правильнее поэтому выразить субъект [каким-нибудь словом],   например, "Кай". Субъектом же партикулярного суждения уже не могут   быть "некоторые Каи"; ведь Кай должен быть единичным, как таковым. К   [слову] "некоторые" присоединяется поэтому более всеобщее содержание,   например "люди", "животные" и т. д. Это не только   эмпирическое содержание, но и определяемое формой суждения, а именно,   содержание есть [здесь] нечто всеобщее, ибо [слово] "некоторые"   содержит всеобщность, и эта всеобщность должна быть в то же время отделена от   единичных, так как в основании лежит рефлектированная единичность. Говоря   точнее, эта всеобщность есть также всеобщая природа или род   ("человек", "животное"), предвосхищая ту всеобщность,   которая есть результат рефлективного суждения, подобно тому как положительное   суждение, имея субъектом единичное, предвосхищало то определение, которое есть   результат суждения наличного бытия.       

Тем, что   субъект содержит единичные [моменты], их отношение к особенности и всеобщую   природу, он уже положен как тотальность определений понятия. Но это, собственно   говоря, внешнее соображение. То, что с самого начала положено в субъекте его   формой как взаимное отношение, есть расширение "вот этого" до   особенности; однако это обобщение не соответствует ему; "вот это"   есть нечто вполне определенное, но "некоторые вот эти" неопределенны.   Расширение должно касаться самого "вот этого", должно, стало быть,   соответствовать ему, быть вполне определенным; таковым расширением служит   тотальность или непосредственно всеобщность вообще.       

Эта   всеобщность имеет своим основанием "вот это", ибо единичное есть   здесь то, что рефлектировано в себя; поэтому его дальнейшие определения   движутся в нем внешним образом, и подобно тому как особенность в силу этого   определилась как "некоторые", так и всеобщность, которой достиг   субъект, есть общность (Allheit30), и партикулярное суждение перешло в   универсальное.       

с)   Универсальное суждение (Das universelle Urteil)       

Всеобщность   в том виде, в каком она присуща субъекту универсального суждения, есть внешняя   всеобщность рефлексии, общность (Allheit), "все" даны как единичные;   единичное остается здесь неизменным. Вот почему эта всеобщность есть лишь охват   отдельно существующих единичных; она некоторая одинаковость   (Gemeinschaftlichkeit), присущая им лишь при сопоставлении. Эта одинаковость   обычно возникает прежде всего перед субъективным представлением, когда идет   речь о всеобщности. Как на ближайшее основание того, почему то или иное   определение следует рассматривать как всеобщее, указывают на то, что оно   принадлежит многим. - И при [математическом] анализе перед умом предстает   главным образом это понятие всеобщности, когда, например, разложение функции в   ряд на многочлен (Polynomiuin) считается более всеобщим, чем разложение этой же   функции на двучлен (Binoinium), так как, дескать, в многочлене представлено   больше единичностей, чем в двучлене. Требовать, чтобы функция была представлена   в своей всеобщности, можно, собственно говоря, только от всечлена, от   исчерпавшей себя бесконечности; но здесь сама собой устанавливается граница   такого требования, и изображение бесконечного множества должно удовлетвориться   его долженствованием и потому также и многочленом. На самом же деле уже двучлен   есть всечлен в тех случаях, когда метод или правило касается лишь зависимости   одного члена от другого и зависимость многих членов от предшествующих им не   партикуляризируется, а имеет своей основой одну и ту же функцию. Метод или   правило следует рассматривать как истинно всеобщее; при дальнейшем разложении в   ряд или при разложении в ряд многочлена это правило лишь повторяется; от   увеличения количества членов оно, стало быть, вовсе не приобретает больше   всеобщности. Уже раньше шла речь о дурной бесконечности и связанных с ней   заблуждениях; всеобщность понятия - это достигнутая потусторонность; указанная   же бесконечность остается отягощенной потусторонним как чем-то недостижимым,   поскольку она. остается просто прогрессом в бесконечное. Если, говоря о   всеобщности, представляют себе лишь общность (Allheit), [т. е.] такую   всеобщность, которая должна быть исчерпана единичными как единичными, то,   значит, вновь впадают в дурную бесконечность, или же здесь за общность принимается   то, чтб есть лишь множество (Vielheit). Однако множество, как бы оно ни было   велико, всецело остается лишь партикулярностью и не есть общность. - Но   мерещится при этом в-себе-и-для-себя-сущая всеобщность понятия, которое и   прорывается сквозь неподвижную единичность (за которую держится представление)   и внешний момент рефлексии представления и подменяет общность тотальностью или,   вернее, категорическим в-себе-и-для-себя-бытием.       

Это и   иначе обнаруживается в общности, которая вообще есть эмпирическая всеобщность.   Поскольку единичное предполагается как нечто непосредственное и потому его   находят в наличии и принимают извне, постольку рефлексия, связывающая его в   общность, столь же внешняя ему. Но так как единичное как "вот это"   совершенно безразлично к этой рефлексии, то всеобщность и такого рода единичное   не могут объединиться в одно единство. Эмпирическая общность остается поэтому   задачей, долженствованием (Sullen), которое, таким образом, не может быть   представлено как бытие. Эмпирически всеобщее предложение (ведь и такого рода   предложения выставляются) основывается на молчаливом согласии, что если только   нельзя привести ни одного примера чего-то противоположного, то множество   случаев должно считаться общностью; иначе говоря, что субъективную общность, а именно   общность ставших известными случаев можно принять за объективную общность.       

При   ближайшем же рассмотрении занимающего нас здесь универсального суждения   оказывается, что субъект, который, как было отмечено выше, содержит   в-себе-и-для-себя-сущую всеобщность как предположенную, теперь имеет ее в самом   себе и как положенную. "Все люди" означает, во-первых, род   "человек", во-вторых, этот же род в его порозненности, но так, что   единичные в то же время расширены до всеобщности рода; наоборот, всеобщность   определена этой связью с единичностью столь же полно, как и единичность; тем   самым положенная всеобщность стала равной той, которая предположена.       

Но,   собственно говоря, не следует принимать во внимание предположенное, а раньше   всего следует отдельно рассмотреть результат, полученный в определении формы. -   Единичность, расширившись до общности, положена как отрицательность, которая   есть тождественное соотношение с собой. Тем самым она не осталась той первой   единичностью, какова, например, единичность Кая, а есть определение,   тождественное со всеобщностью, или абсолютная определенность (Bestimmtsein)   всеобщего. - Та первая единичность сингулярного суждения не была   непосредственной единичностью положительного суждения, а возникла благодаря   диалектическому движению суждения наличного бытия вообще; она была уже   определена к тому, чтобы быть отрицательным тождеством определений указанного   суждения. Это и есть истинное предполагание в рефлективном суждении; в   противоположность совершающемуся в этом суждении полаганию та первая   определенность единичности была ее в-себе [-бытием]; то, что единичность тем   самым есть в себе, теперь положено движением рефлективного суждения, а именно,   единичность положена как тождественное соотношение того, что определено, с   самим собой. Благодаря этому та рефлексия, которая расширяет единичность до   общности, уже не внешняя этой единичности, а только становится для себя тем,   что она есть в себе. - Таким образом, истинный результат - это объективная   всеобщность. Тем самым субъект сбросил с себя присущее рефлективному суждению   определение формы, переходившее от "вот этого" через   "некоторое" к "общности"; вместо "все люди"   теперь надо сказать "человек" (der Mensch).       

Всеобщность,   возникшая благодаря этому, есть род, - такая всеобщность, которая в самой себе   конкретна. Род не присущ субъекту, т. е. он не единичное свойство и вообще не   свойство субъекта; всякую порозненную определенность род содержит растворенной   в своей субстанциальной изначальное (Gediegenheit). - Будучи положен как это   отрицательное тождество с собой, род есть по существу своему субъект; но он уже   не подведен под свой предикат. Тем самым теперь вообще изменяется природа   рефлективного суждения.       

Рефлективное   суждение было по существу своему суждением подведения. Предикат был определен   по отношению к своему субъекту как в-себе-сущее всеобщее; по своему содержанию   предикат мог быть принят за существенное определение отношения или же за   признак, - определение, по которому субъект есть лишь существенное явление. Но   определенный как объективная всеобщность, он уже не подводится под такое   определение отношения или охватывающей рефлексии; такой предикат есть по   сравнению с этой всеобщностью скорее некоторое особенное. Тем самым отношение   субъекта и предиката [здесь] стало обратным, и таким образом суждение прежде   всего сняло себя.       

Это   снятие суждения совпадает с тем, чем становится определение связки, которое мы   должны еще рассмотреть; снятие определений суждения и переход их в связку - это   одно и то же. А именно, поскольку субъект возвысился до всеобщности, он в этом   определении стал равен предикату, который, будучи рефлектированной   всеобщностью, объемлет собой и особенность; поэтому субъект и предикат   тождественны, т. е. они слились в связку. Это тождество есть род или   в-себе-и-для-себя-сущая природа вещи. Следовательно, поскольку это тождество   снова расщепляется на суждение, субъект и предикат соотносятся друг с другом   благодаря внутренней природе; это - соотношение необходимости, в котором   указанные определения суждения суть лишь несущественные различия. - То, что   подходит ко всем единичным [вещам ] какого-нибудь рода, подходит, естественно,   и к роду - вот непосредственный вывод и выражение того, что получилось раньше,   а именно, что субъект, например, все люди, отбрасывает определение своей формы   и вместо "все люди" следует сказать человек (der Mensch). - Эта   в-себе-и-для-себя-сущая связь составляет основу нового суждения - суждения   необходимости. С. СУЖДЕНИЕ   НЕОБХОДИМОСТИ (DAS URTEIL DER NOTWENDIGKEIT)       

Определение,   до которого дошла в своем развитии всеобщность, есть, как оказалось,   в-себе-и-для-себя-сущая или объективная всеобщность, которой в сфере сущности   соответствует субстанциальность. Она отличается от субстанциальности тем, что   принадлежит к понятию и потому есть не только внутренняя, но и положенная   необходимость своих определений;       

иначе   говоря, тем, что различие ей имманентно, между тем как субстанция имеет свое   различие лишь в своих акциденциях, а не как принцип внутри самой себя.       

В   суждении же эта объективная всеобщность положена; тем самым она дана с этой ее   существенной определенностью как, во-первых, имманентной ей и, во-вторых,   отличной от нее как от особенности, субстанциальную основу которой составляет   указанная всеобщность. Таким образом она определена как род и вид .       

а)   Категорическое суждение (Das kategorische Urteil)       

Род   разделяется, т. е. по существу своему распадается (stosst sich ab) на виды; он   есть род, лишь поскольку он объемлет собой виды; вид есть вид, лишь поскольку   он, с одной стороны, существует в единичных [вещах ], а с другой поскольку он в   роде есть некоторая высшая всеобщность. - Такую всеобщность и имеет   категорическое суждение своим предикатом, в котором субъект находит свою   имманентную природу. Но само оно лишь первое или непосредственное суждение необходимости;   поэтому определенности субъекта, благодаря которой он в противоположность роду   есть особенное, а в противоположность виду единичное, свойственна   непосредственность внешнего существования. - Но и объективная всеобщность имеет   здесь еще только свою непосредственную партикуляризацию; с одной стороны, она   сама поэтому есть определенная всеобщность, по сравнению с которой имеются   высшие роды; с другой же стороны, она не обязательно ближайшая всеобщность, т.   е. ее определенность не обязательно есть принцип специфической особенности   субъекта. Но что здесь необходимо - это субстанциальное тождество субъекта и   предиката, по сравнению с которым то особое, чем субъект отличается от   предиката, дано лишь как несущественная положенность или даже лишь как название;   субъект в своем предикате рефлектирован в свое в-себе-и-для-себя-бытие. - Такой   предикат нельзя смешивать с предикатами рассмотренных выше суждений; например,   если объединяют в один класс суждения:       

Роза   красна       

и роза   есть растение,       

или:       

это кольцо   желто       

и оно   есть золото,       

и такое   внешнее свойство, как цвет цветка, признается предикатом, равнозначащим с   растительной природой цветка, то упускается из виду такое различие, которое и   самый обычный взгляд не может не замечать. Категорическое суждение следует   поэтому определенно отличать от положительного и отрицательного суждения; в   последних то, что сказывается о субъекте, есть единичное случайное содержание,   в категорическом же оно тотальность рефлектированной в себя формы. Поэтому в   нем связка имеет значение необходимости, в них же - значение лишь абстрактного,   непосредственного бытия.       

Та   определенность субъекта, в силу которой он есть некоторое особенное по   сравнению с предикатом, прежде всего есть еще нечто случайное; субъект и   предикат необходимым образом соотнесены не через форму или определенность;   необходимость дана поэтому еще как внутренняя необходимость. - Субъект же есть   субъект лишь как особенное, а поскольку он имеет объективную всеобщность, он,   как полагают, по существу своему имеет ее со стороны указанной еще лишь   непосредственной определенности. Объективно-всеобщее, определяя себя, т. е.   полагая себя в суждении, находится по существу своему в тождественном   соотношении с этой оттолкнутой от него определенностью, как таковой, т. е. она   должна быть по существу своему положена не как просто случайное. Категорическое   суждение лишь в силу этой необходимости своего непосредственного бытия   становится соответствующим своей объективной всеобщности, и таким образом оно   перешло в гипотетическое суждение.       

в)   Гипотетическое суждение (Das hypotherische Urteil)       

"Если   есть А, то есть В"; или, иначе, "бытие A (des А) не есть его   собственное бытие, а бытие чего-то иного, бытие В (des В)". - В этом   суждении положена именно необходимая связь непосредственных определенностей,   которая в категорическом суждении еще не положена. - Здесь имеются два   непосредственных или внешне случайных существования, из которых в   категорическом суждении с самого начала имеется лишь одно, субъект; но так как   одно существование внешне другому, то это другое непосредственно также внешне   первому. - С точки зрения непосредственности содержание обеих сторон еще   безразлично друг к другу; поэтому указанное суждение и есть чисто формальное   предложение (ein Satz der leeren Form). Непосредственность же есть, правда,   во-первых, как таковая, некоторое самостоятельное, конкретное бытие; однако,   во-вторых, существенны именно имеющиеся здесь связи (Beziehung) его; это бытие   дано поэтому так же как простая возможность; гипотетическое суждение не означает,   что А есть или что В есть, а лишь то, что если есть одно из них, то есть и   другое; в качестве сущей положена лишь связь крайних членов, а не они сами.   Вернее, в этой необходимости каждый [из членов ] положен и как бытие чего-то   иного. Положение о тождестве гласит: "А есть лишь А, а не В" и   "В есть лишь В, а не А"; в гипотетическом же суждении бытие конечных   вещей положено понятием согласно их формальной истине, а именно [положено], что   конечное есть свое собственное бытие, но в такой же мере и не собственное, а   бытие чего-то иного. В сфере бытия конечное изменяется, оно становится чем-то   иным; в сфере сущности оно явление, и положено, что его бытие состоит в том,   что в нем имеет видимость (scheint) нечто иное и что необходимость есть   внутреннее отношение, еще не положенное как таковое. Понятие же означает, что   это тождество положено и что сущее есть не абстрактное тождество с собой, а   конкретное тождество и непосредственно в самом себе - бытие чего-то иного.       

С точки   зрения (durch) рефлективных отношении гипотетическое суждение может быть точнее   определено как отношение основания и следствия, условия и обусловленного,   причинности и т. д. Как в категорическом суждении понятийная форма есть   субстанциальность, так в гипотетическом суждении - причинная связь. Это   отношение и все остальные подчинены понятию, но здесь они уже не даны как   отношения самостоятельных сторон;       

эти   стороны даны по существу своему лишь как моменты одного и того же тождества. -   Однако здесь они еще не противопоставлены по определениям понятия как единичное   (или особенное) и всеобщее, а даны еще только как моменты, вообще.   Гипотетическое суждение имеет поэтому скорее вид предложения; подобно тому как   партикулярное суждение имеет неопределенное содержание, так гипотетическое   суждение имеет неопределенную форму, поскольку отношение субъекта и предиката   не вмещает его содержания. - В себе, однако, бытие, будучи [здесь ] бытием   иного, есть именно поэтому единство самого себя и иного и тем самым   всеобщность; потому оно, собственно говоря, и есть в то же время лишь некоторое   особенное, так как оно есть определенное и в своей определенности соотносящееся   не только с собой. Но положена [здесь] не простая абстрактная особенность, а в   силу непосредственности, присущей определенностям, ее моменты даны как   различенные; в то же время в силу их единства, составляющего их соотношение,   особенность дана также как их тотальность. -Поэтому то, что поистине положено в   этом суждении, - это всеобщность как конкретное тождество понятия, определения   которого не имеют для себя устойчивого наличия, а суть лишь положенные в нем   особенности. В этом случае оно дизъюнктивное суждение.       

с)   Дизъюнктивное суждение (Das disjunktive Urteil)       

В   категорическом суждении понятие дано как объективная всеобщность и внешняя единичность.   В гипотетическом суждения при таком внешнем соотношении (an dieser   Ausserlichkeit) понятие выступает в своем отрицательном тождестве; благодаря   этому тождеству его моменты приобретают в дизъюнктивном суждении положенную   определенность, между тем как в гипотетическом суждении они имеют ее   непосредственно. Дизъюнктивное суждение есть поэтому объективная всеобщность,   положенная в то же время в соединении с формой. Следовательно, оно содержит,   во-первых, конкретную всеобщность или род в простой форме как субъект;   во-вторых, содержит эту же всеобщность, но как тотальность ее различенных   определений. "Л есть или В или С". Это необходимость понятия, в   которой, во-первых, тождественность обоих крайних членов есть их одинаковый   объем, содержание и всеобщность; во-вторых, по форме определений понятия они   различаются, но так, что из-за этого тождества она дана просто как форма.   В-третьих, тожественная объективная всеобщность (в качестве рефлектированной в   себя в противоположность несущественной форме) выступает поэтому как   содержание, которое, однако, имеет в самом себе определенность формы, - в одном   случае как простую определенность рода, в другом - как ту же определенность,   развернутую в виде различия, - в силу чего та определенность есть особенность   видов и их тотальность, всеобщность рода. - Особенность образует в своем   развитии предикат, так как она постольку есть более всеобщее, поскольку она   содержит не только всю всеобщую сферу субъекта, но и ее расчлененность на   особенности.       

При   ближайшем рассмотрении этой расчлененности оказывается, во-первых, что род   составляет субстанциальную всеобщность видов; поэтому субъект есть и В, и С.   Это "и - и" означает положительное тождество особенного со всеобщим;   это объективное всеобщее полностью сохраняется в своей особенности. Виды,   во-вторых, исключают друг друга; А есть или В или С; ведь они составляют само   определенное различие всеобщей сферы. Это "или - или" есть их   отрицательное соотношение. Но в нем они столь же тождественны, как и в первом   соотношении; род есть их единство как определенных особенных. - Если бы род был   абстрактной всеобщностью, как в суждениях наличного бытия, то виды тоже   следовало бы принимать только за разные и безразличные друг к другу; но он есть   не та внешняя всеобщность, возникшая лишь через сравнивание и отбрасывание, а   их имманентная и конкретная всеобщность. Эмпирическое дизъюнктивное суждение не   содержит необходимости: А есть или В, или С, или D и т. д. потому, что виды В,   С, D и т. д. даны заранее; здесь нельзя, собственно говоря, высказать   какое-либо "или - или"; ведь эти виды составляют лишь как бы   субъективную полноту; один вид, правда, исключает другой; но   "или-или" исключает всякий последующий вид и замыкает собой некоторую   тотальную сферу. Эта тотальность имеет свою необходимость в отрицательном   единстве объективно-всеобщего, растворившего внутри себя единичность и   имманентно имеющего ее внутри себя в качестве простого принципа различия,   посредством которого виды определяются и соотносятся. Напротив, эмпирические   виды находят свои различия в какой-то случайности, которая есть внешний принцип   или (в силу этого) не их принцип, стало быть, не имманентная определенность   рода; поэтому они по своей определенности и не соотнесены друг с другом. - Но   именно благодаря отношению своей определенности виды образуют всеобщность   предиката. - Так называемые контрарные и контрадикторные понятия должны были   бы, собственно говоря, найти свое место именно здесь;       

ведь в   дизъюнктивном суждении положено существенное различие понятия; но в то же время   они имеют в нем и свою истину, а именно, самые контрарное и контрадикторное   различаются между собой и контрарно, и контрадикторно. Виды контрарны,   поскольку они лишь разны, а именно пребывают в себе и для себя благодаря роду   как их объективной природе; они контрадикторны, поскольку они друг друга   исключают. Но каждое из этих определений, взятое само по себе, односторонне и   лишено истины; в "или-или" дизъюнктивного суждения положено их   единство как их истина, согласно которой указанное самостоятельное пребывание   как конкретная всеобщность само есть также принцип отрицательного единства, в   силу которого они исключают друг друга.       

В   дизъюнктивном суждении род определен через только что указанное тождество   субъекта и предиката в соответствии с их отрицательным единством как ближайший   род. Это выражение указывает прежде всего на чисто количественное различие   между большим, и меньшим - на определения, которые нечто всеобщее содержало в   противоположность подчиненной ему особенности. Поэтому остается случайным, что,   собственно, есть ближайший род. Но поскольку род принимают за всеобщее,   образующееся только путем отбрасывания определений, он, собственно говоря, не   может образовать дизъюнктивное суждение; ведь дело случая, осталась ли еще в   нем определенность, составляющая принцип "или-или"; род был бы вообще   представлен в видах не по своей определенности, и эти виды могли бы иметь лишь   случайную полноту. В категорическом суждении род в противоположность субъекту   имеет прежде всего лишь эту абстрактную форму, поэтому он не обязательно   ближайший для субъекта род и постольку он внешен ему. Но когда род дан как   конкретная существенно определенная всеобщность, он, будучи простой   определенностью, есть единство моментов понятия, которые в этой простоте лишь   сняты, но в видах имеют свое реальное различие. Поэтому род есть ближайший род   того или иного вида постольку, поскольку вид имеет свое специфическое   различение в существенной определенности рода, и виды вообще имеют свое   различенное определение в качестве принципа в природе рода.       

Только   что рассмотренная сторона составляет тождество субъекта и предиката со стороны   определенности (Bestimmtsein) вообще - стороны, положенной гипотетическим   суждением, необходимость которого есть некое тождество непосредственных и   разных [моментов ] и потому дана по существу своему как отрицательное единство.   Именно это отрицательное единство и отделяет вообще субъект и предикат, но   теперь оно само положено как различенное, в субъекте - как простая   определенность, в предикате - как тотальность. Это отделение субъекта и   предиката есть различие понятия; но и тотальность видов в предикате так же не   может быть каким-либо другим различием. - Тем самым получается, стало быть,   определение 'членов дизъюнктивного суждения по отношению друг к другу. Это   определение сводится к различию понятия, ибо лишь понятие разделяется и в своем   определении выявляет свое отрицательное единство. Впрочем, здесь вид   принимается в соображение лишь со стороны его простой определенности понятия, а   не того образа, в каком он из идеи вступает в дальнейшую самостоятельную   реальность; этого, конечно, нет в простом принципе рода; но существенное   различение должно быть моментом понятия. В рассматриваемом здесь суждении,   собственно говоря, положена теперь через собственное дальнейшее определение   понятия сама его дизъюнкция, положено то, чтб при рассмотрении понятия   оказалось его в-себе-и-для-себя-сущим определением, различением в нем   определенных понятий. - А так как понятие есть всеобщее, и положительная, и   отрицательная тотальность особенного, то оно само именно поэтому   непосредственно есть также один из своих дизъюнктивных членов; другим же членом   служит эта всеобщность, растворенная в своей особенности, иначе говоря,   определенность понятия как определенность, в которой именно всеобщность представлена   в качестве тотальности. - Если разделение рода на виды не достигло еще этой   формы, то это - доказательство того, что оно еще не возвысилось до   определенности понятия и не следует из него. - "Цвет бывает или   фиолетовый, или темно-синий, или голубой, или зеленый, или желтый, или   оранжевый, или красный" 34; в такой дизъюнкции сразу же бросаются в глаза   ее эмпирическая смешанность и нечистота;       

рассматриваемая   с этой стороны, она уже сама по себе должна быть названа варварской. Если цвет   постигают как конкретное единство светлого и темного 35, то этот род имеет в   самом себе определенность, составляющую принцип его разделения на виды. Но из   них один должен быть совершенно простым цветом, содержащим противоположность   уравновешенной (gleichschwebend), заключенной в его интенсивности и   подвергнутой в ней отрицанию, а на другой стороне должна быть представлена   противоположность отношения между светлым и темным, к каковому отношению, так   как оно касается явления природы, дол-"на еще прибавиться безразличная   нейтральность противоположности. - Принимать за виды такие сочетания, как   фиолетовый и оранжевый цвет, и такие оттенки, как темно-синее и голубое, - это   можно лишь при совершенно необдуманном способе действия, который даже для   эмпиризма обнаруживает слишком мало размышления. - Впрочем, здесь не место   распространяться о том, какие различные и еще более точно определенные формы   имеет дизъюнкция в зависимости от того, осуществляется ли она в стихии природы   или в стихии духа.       

Дизъюнктивное   суждение имеет члены дизъюнкции прежде всего в своем предикате; но оно не в   меньшей мере и само разделено (disjungiert); его субъект и предикат суть члены   дизъюнкции;       

они   моменты понятия, положенные в своей определенности, но притом как   тождественные, - как тождественные а) в объективной всеобщности, которая в   субъекте дана как простой род, а в предикате - как всеобщая сфера и как   тотальность моментов понятия, и в) в отрицательном единстве, в развитой связи   необходимости, в соответствии с которой простая определенность в субъекте   распалась на видовые различия и именно потому есть их существенное соотношение   и то, что тождественно самому себе.       

Это   единство, связка этого суждения, в котором крайние члены слились в силу их   тождества, есть, стало быть, само понятие, и притом как положенное; простое   суждение необходимости тем самым возвысилось до суждения понятия. D. СУЖДЕНИЕ ПОНЯТИЯ   (DAS URTEIL DES BEGRIFFS)       

Умение   высказывать суждения наличного бытия: "Роза красна" "снег   бел" и т. д. - вряд ли будет считаться проявлением большой силы суждения.   Суждения рефлексии - это больше предложения, [чем суждения]. В суждении   необходимости предмет, правда, дан в своей объективной всеобщности; однако лишь   в суждении, подлежащем теперь рассмотрению, имеется отношение предмета к   понятию. В этом суждении понятие положено в основание, и так как оно находится   в отношении к предмету, то оно [положено в основание] как долженствование,   которому реальность может соответствовать или не соответствовать. - Поэтому   лишь такое суждение содержит истинную оценку: предикаты "хороший",   "дурной", "истинный", "прекрасный",   "правильный" и т. д. выражают собой то, что к сути прилагается мерило   ее всеобщего понятия как всецело предположенного долженствования что она ему   соответствует или не соответствует.       

Суждение   понятия получило название суждения модальности и его рассматривают как   содержащее форму отношения между субъектом и предикатом во внешнем рассудке, и   полагают, что оно касается значения связки лишь по отношению к мышление   Согласно этому взгляду, проблематическое суждение имеем тогда когда утверждение   или отрицание принимается за произвольны или возможное, ассерторическое   суждение - когда утверждение или отрицание рассматривается как истинное, т. е.   действительное, а аподиктическое - когда утверждение или отрицание признается   необходимым. Понятна та естественность, с которой, говоря об этом суждении,   оставляют в стороне суждение, как таковое, и рассматривают его определение как   нечто чисто субъективное. Дело в том, что здесь в суждении снова появляется я вступает   в отношение к непосредственной действительности понятие, субъективное. Однако   нельзя смешивать это субъективное с внешней рефлексией, которая, правда, также   есть нечто субъективное, но в другом смысле, чем само понятие;       

понятие,   которое снова появляется из дизъюнктивного суждения, скорее противоположно   простому способу (Art und Weise). Ранее рассмотренные суждения суть в этом   смысле лишь нечто субъективное, ибо они основываются на абстракции и   односторонности, в которых понятие утратилось. По сравнению с ними суждение   понятия есть скорее объективное суждение и истина именно потому, что в его   основании лежит понятие, но не во внешней рефлексии или в соотношении с   некоторым субъективным, т. е. случайным, мышлением, а в своей определенности   как понятие.       

В   дизъюнктивном суждении понятие было положено как тождество всеобщей природы с   ее расчлененностью на особенности;       

тем   самым отношение суждения сняло себя [здесь ]. Эта конкретность всеобщности и   особенности есть сначала простой результат;       

он   должен теперь развиваться далее в тотальность, поскольку содержащиеся в нем   моменты вначале в нем исчезли и еще не противостоят друг другу в определенной   самостоятельности. - Недостаточность этого результата можно выразить   определеннее и так: хотя в дизъюнктивном суждении объективная всеобщность   достигла полноты в своих особенностях, однако отрицательное их единство   возвращается лишь в эту объективную всеобщность и еще не определило себя как   третье - как единичность. - Поскольку же сам результат есть отрицательное единство,   он, правда, есть уже эта единичность; но как единичность он есть лишь эта одна   определенность, которая должна теперь положить свою отрицательность,   расщепиться на крайние члены и таким путем в конце концов развиться в   умозаключение.       

Первое   расщепление этого единства есть такое суждение, в котором единство это   положено, с одной стороны, как субъект, как нечто непосредственно единичное, а   с другой - как предикат, как определенное соотношение моментов этого единства.       

а)   Ассерторическое суждение (Das assertorische Urteil)       

Суждение   понятия сперва непосредственно; как такое оно Ассерторическое суждение. Субъект   есть конкретное единичное вообще, предикат выражает его как соотношение его   действительности, определенности или свойства (Beschaffenheit) с его понятием   ("этот дом плох", "это действие хорошо"). Следовательно,   если рассматривать ассерторическое суждение подробнее, то окажется, что в нем   а) субъект должен быть чем-то; его всеобщая природа положена собой как   самостоятельным понятием;       

в)   особенность, которая не только в силу своей непосредственности но и в силу   явного различения себя от своей самостоятельной всеобщей природы дана как   свойство и внешнее существование; в силу самостоятельности понятия это   существование со своей стороны также безразлично к всеобщему и может ему   соответствовать или не соответствовать. - Это свойство есть единичность,   которая находится за пределами необходимого определения всеобщего в   дизъюнктивном суждении-определения, которое дано лишь как обособление вида и   как отрицательный принцип рода. Поэтому конкретная всеобщность, возникшая из   дизъюнктивного суждения, в ассерторическом суждении раздвоена и выступает в   форме таких крайних членов, которым еще недостает самого понятия как   положенного, соотносящего их единства.       

Поэтому   суждение еще только ассерторично; порукой его правильности служит некоторое   субъективное уверение. Хорошо ли что-нибудь или дурно, правильно,   соответственно или нет и т. д., это зависит от внешнего третьего. Но внешняя   положен-ность этой зависимости означает лишь то, что она еще только в себе или   внутренне. - Поэтому, когда говорят, что нечто хорошо или дурно и т. д" то   никто, конечно, не думает, что оно, скажем, хорошо лишь в субъективном   сознании, а в себе оно, быть может, дурно, или что хорошее и дурное,   правильное, соответственное и т. д. не предикаты самих предметов. Чисто   субъективное в утверждении этого суждения состоит, следовательно, в том, что в   себе сущая связь субъекта и предиката еще не положена, или, что то же самое,   что она только внешня; связка есть еще непосредственное, абстрактное бытие.       

Поэтому   уверению ассерторического суждения противостоит с таким же правом   противоположное уверение. Если уверяют:       

"Это   действие хорошо", то противоположное уверение: "Это действие   дурно" - столь же правомерно. Иначе говоря, если рассматривать это   суждение само по себе, то [окажется], что так как субъект суждения есть   непосредственное единичное, то в этой абстрактности им еще не положена а нем   определенность, которая содержала бы его соотношение со всеобщим понятием;       

таким   образом, [для него] еще случайно-соответствовать или не соответствовать   понятию. Поэтому суждение есть по существу своему проблематическое.       

в)   Проблематическое суждение (Das problematische Urteil)       

Проблематическое   суждение есть ассерторическое суждение, поскольку последнее должно быть взято и   как положительное, и как отрицательное. - С этой качественной стороны   партикулярное суждение также есть проблематическое суждение, ибо оно значимо и   как положительное, и как отрицательное; точно так же и в гипотетическом   суждении бытие субъекта и предиката проблематично; этой же качественной   стороной положено также, что сингулярное и категорическое суждение-это еще   нечто чисто субъективное. Но в проблематическом суждении, как таковом, это   полагание более имманентно, чем в упомянутых суждениях, так как в нем   содержанием предиката служит соотношение субъекта с понятием; здесь, стало   быть, налицо само определение непосредственного как чего-то случайного.       

Сначала   представляется проблематичным лишь то, должен ли предикат быть связан с тем или   иным субъектом или не должен, и потому неопределенность относится к связке. Для   предиката из этого не может возникнуть никакого определения, ибо он уже есть   объективная, конкретная всеобщность. Проблематичность касается, следовательно,   непосредственности субъекта, которая в силу этого определяется как случайность.   - Но, кроме того, это не значит, что следует абстрагироваться от единичности   субъекта; очищенный вообще от этой единичности, он был лишь чем-то всеобщим; предикат   как раз и подразумевает, что понятие субъекта должно быть положено в   соотношении с его единичностью. - Нельзя сказать: "дом или какой-то дом   хорош", а следует прибавить: "смотря по тому, каков он". -   Проблематический момент составляет в самом субъекте его случайность -   субъективность сути, противопоставляемую ее объективной природе или ее понятию,   просто способ или свойство.       

Стало   быть, в самом субъекте различены его всеобщность или объективная природа - его   долженствование - и особенное свойство наличного бытия. Тем самым он содержит   основание того, таков ли он, каким он должен быть. Этим путем он уравнивается с   предикатом. - Отрицательность проблематического [момента ], поскольку она   обращена против непосредственности субъекта, означает поэтому лишь это   первоначальное деление субъекта, который в себе уже дан как единство всеобщего   и особенного, на эти его моменты - деление, которое и есть само суждение.       

Можно   еще отметить, что каждую из обеих сторон субъекта - его понятие и его   свойство-можно было бы назвать его субъективностью. Понятие - это ушедшая в   себя всеобщая сущность сути (allgeineine Wesen einer Sache), ее отрицательное   единство с собою самой; это единство составляет ее субъективность. Но суть   (Sache) по существу своему также случайна и имеет внешний характер, который   также называется ее чистой субъективностью в противоположность той   объективности. Сама суть именно и состоит в том, что ее понятие как   отрицательное единство самого себя отрицает свою всеобщность и располагает себя   во внешней сфере единичности. - Так двояко положен здесь субъект суждения;   указанные противоположные значения субъективности имеются, согласно своей   истине, в одном. - Значение субъективного само стало проблематичным потому, что   субъективное утратило и ту непосредственную определенность, которую оно имело в   непосредственном суждении, и свою определенную противоположность предикату. -   Указанные противоположные значения субъективного, встречающиеся также в   рассуждениях обычной рефлексии, могли бы уже сами по себе заставить обратить   внимание по крайней мере на то, что в каждом из них в отдельности нет истины.   Эта двойственность есть проявление того, что каждое значение в отдельности само   по себе однобоко.       

Если   проблематический момент положен как момент самой сути со всей ее характерностью   (Beschaffenheit), то суждение, как таковое, уже не проблематическое суждение, а   аподиктическое.       

с)   Аподиктическое суждение (Das apodiktische Urteil)       

Субъект   аподиктического суждения ("дом, устроенный так-то и так-то, хорош";   "поступок такого-то характера (soundso beshaffen) справедлив")   заключает в самом себе, во-первых, всеобщее - то, чем он должен быть,   во-вторых, свою характерность; характерность эта содержит основание, почему   субъекту в целом присущ или не присущ некоторый предикат суждения понятия, т.   е. соответствует ли субъект своему понятию или не соответствует. Это суждение   теперь истинно объективно; иначе говоря, оно истина суждения вообще. Субъект и   предикат соответствуют друг другу и имеют одно и то же содержание, и это содержание   само есть положенная конкретная всеобщность; а именно, оно заключает в себе два   момента: объективное всеобщее, или род, и индивидуализированное (das   Vereinzelte). Здесь, следовательно, имеется всеобщее, которое есть оно само и   продолжается через свою противоположность, и лишь как единство с ней оно   всеобщее. - Такое всеобщее, как предикаты "хороший",   "сообразный", "правильный" и т. д., имеет своим основанием   долженствование, и в то же время оно содержит соответствие наличного бытия; не   указанное долженствование или род сами по себе, а именно это соответствие есть   та всеобщность, которая составляет предикат аподиктического суждения.       

Субъект   равным образом содержит оба этих момента в непосредственном единстве как суть.   Но истина сути состоит в том, что она расщеплена внутри себя на свое   долженствовании и свое бытие; это - абсолютное суждение о всякой   действительности. - То обстоятельство, что это первоначальное деление, которое   составляет всемогущество понятия, есть в такой же мере и возвращение в единство   понятия, и абсолютное соотношение друг с другом долженстования и бытия, - это   обстоятельство и делает действительное сутью; ее внутреннее отношение, это   конкретное тождество, составляет ее душу.       

Переход   от непосредственной простоты сути к соответствию, которое есть само   определенное соотношение ее долженствования с ее бытием, - иначе говоря,   связка, оказывается при ближайшем рассмотрении содержащимся в особенной   определенности сути. Род есть а себе и для себя сущее всеобщее, которое тем   самым представляется несоотнесенным; определенность же есть то, что в этой   всеобщности рефлектирует себя в себя, но в то же время и в нечто иное. Суждение   имеет поэтому свое основание в характерности субъекта и благодаря этому   аподиктично. Тем самым отныне имеется определенная и наполненная [смыслом]   связка, которая раньше состояла в абстрактном "есть", теперь же   развила себя, став основанием вообще. Она дана прежде всего как   непосредственная определенность в субъекте, но есть равным образом и   соотношение с предикатом, который не имеет никакого другого содержания, кроме   самого этого соответствия или соотношения субъекта со всеобщностью.       

Так   форма суждения исчезла, во-первых, потому, что субъект и предикат суть в себе   одно и то же содержание; во-вторых же, потому, что субъект посредством своей   определенности указывает на нечто за пределами самого себя и соотносит себя с   предикатом;       

но это   соотнесение точно так же перешло, в-третьих, в предикат, составляет лишь его   содержание и есть, таким образом, положенное соотношение или само суждение. -   Таким образом, конкретное тождество понятия, бывшее результатом дизъюнктивного   суждения и составляющее внутреннюю основу суждения понятия, [теперь ]   восстановлено в целом, тогда как вначале оно было положено лишь в предикате.       

При   ближайшем рассмотрении положительной стороны этого результата, образующей   переход суждения в другую форму, субъект и предикат аподиктического суждения   оказываются, как мы видели, каждый [в отдельности ] понятием в целом. -   Единство понятия, будучи определенностью, составляющей соотносящую их связку, в   то же время отлично от них. Вначале эта определенность находится лишь на другой   стороне субъекта как его непосредственное состояние (Beschaffenheit). Но   поскольку она по существу своему есть то, что соотносится, она не только такое   непосредственное состояние, но и .то, что проникает субъект и предикат, то, что   всеобще. - В то время как субъект и предикат имеют одно и то же содержание,   через эту определенность, напротив, положено отношение формы, - определенность   как нечто всебщее или особенность. - Таким образом она содержит внутри себя оба   относящихся к форме определения крайних членов и есть определенное соотношение   субъекта и предиката; она наполненная [смыслом], или содержательная, связка   суждения, единство понятия, вновь выступившее из суждения, в крайних членах   которого оно было утрачено. - Через это наполнение связки [смыслом] суждение   стало умозаключением. Глава третья       

УМОЗАКЛЮЧЕНИЕ       

Умозаключение   оказалось восстановлением понятия в суждении и, стало быть, единством и истиной   обоих. Понятие, как таковое, удерживает свои моменты снятыми в единстве; в   суждении это единство есть нечто внутреннее или, что то же самое, нечто   внешнее, и моменты, хотя и соотнесены, но положены как самостоятельные крайние   члены. В умозаключении определения понятия положены как крайние члены суждения,   а вместе с тем положено их определенное единство.       

Умозаключение   есть, таким образом, полностью положенное понятие; оно поэтому относится к   сфере разума (das Verniinftige). - Рассудок считают способностью обладать   определенным понятием, которое фиксируется для себя абстракцией и формой   всеобщности. В разуме же определенные понятия положены в своей тотальности и   единстве. Поэтому не только умозаключение разумно, но все разумное есть умозаключение.   Акт умозаключения (Das Schlie"3en) издавна приписывается разуму; но с   другой стороны, о разуме самом по себе и о его основоположениях и законах   говорится так, что не видно, как связаны между собой тот разум, который   умозаключает, и этот разум - источник законов и прочих вечных истин и   абсолютных мыслей. Если полагать, что первый есть лишь формальный разум, а   второй порождает содержание, то, согласно этому различению, второму разуму не   может недоставать как раз формы разума, умозаключения. Тем не менее их обычно   так отделяют друг от друга и при разговоре об этом не упоминают о другом, что   кажется, будто разум абсолютных мыслей стыдится разума умозаключения и что   умозаключение называют также деятельностью разума чуть ли не по традиции. Но   как только что было отмечено, совершенно очевидно, что логический разум, если   его рассматривать как формальный, должен быть по существу обнаружен и в разуме,   имеющем дело с тем или иным содержанием; более того, всякое содержание может   быть разумным лишь через разумную форму. [Здесь] нельзя обратиться к весьма   обыденной болтовне о разуме, потому что она воздерживается от объяснения что же   следует понимать под разумом; это притязающее на разумность познание большей   частью так занято своими предметами, что забывает познать самый разум и   различает и обозначает его лишь посредством имеющихся у него предметов. Если   разум есть, как утверждают, познание, содержащее знание о Боге, свободе, праве,   долге, о бесконечном, безусловном, сверхчувственном, или же познание,   позволяющее хотя бы представлять и чувствовать их, то [следует сказать, что], с   одной стороны, они лишь отрицательные предметы, а с другой - вообще остается   [нерешенным] первый вопрос: что же во всех этих предметах имеется такого, в   силу чего они относятся к сфере разума? - А это то, что бесконечное в них есть   не пустая абстракция от конечного, не лишенная содержания и определений   всеобщность, а наполненная [ими ] всеобщность понятие, которое определено и   имеет в самом себе свою определенность таким истинным образом, что оно   различает себя внутри себя и дано как единство этих своих рассудочных и   определенных различий. Лишь таким путем разум возвышается над конечным,   обусловленным, чувственным или как бы его ни определяли иначе, и в этой   отрицательности он по существу своему содержателен, ибо он единство как   единство определенных крайних членов; но как такое единство разумное есть лишь   умозаключение.       

Умозаключение,   как и суждение, прежде всего непосредственно; в таком случае его определения   (termini) суть простые, абстрактные определенности; как такое оно рассудочное   умозаключение. Если не идти дальше этого его вида, то разумность в нем, хотя и   наличествует здесь и положена, конечно, мало заметна. Суть его - единство   крайних членов, связующий их средний член и поддерживающее [их] основание.   Абстракция, фиксируя самостоятельность крайних членов, противополагает им это   единство как столь же неподвижную, для себя сущую определенность и таким   образом понимает его скорее как не-единство, чем единство. Выражение:   "средний термин" (medius terminus) заимствовано из пространственного   представления и со своей стороны способствует тому, чтобы определения   оставались одно вне другого. Но если умозаключение состоит в том, что единство   крайних членов в нем положено, а между тем это единство понимается, с одной   стороны, просто как само по себе существующее особенное, а с другой - как лишь   внешнее соотношение и существенным отношением умозаключения делают не-единство,   - то разум в виде умозаключения разумности не споспешествует.       

Во-первых,   умозаключение наличного бытия, в котором определения столь непосредственны и   абстрактны, обнаруживает в самом себе (так как оно, подобно суждению, есть их   соотношение), что оно содержит не такие абстрактные определения, а соотносит   каждое из них с другим, и что средний член содержит особенность не только в   противоположность определениям крайних, но и в самом себе как положенную.       

Благодаря   этой своей диалектике оно делает себя умозаключением рефлексии, вторым   умозаключением - с определениями как таковыми, в [каждом из ] которых по   существу своему имеет видимость (scheint) другое определение, или которые   положены как опосредствованные, какими они вообще должны быть в соответствии с   умозаключением.       

В-третьих,   так как это свечение (Scheinen) или эта опос-редствованность рефлектируется в   само себя, то умозаключение определено как умозаключение необходимости, в   котором опосредствующее есть объективная природа сути дела (Natur der Sache).   Так как это умозаключение определяет крайние члены понятия равным образом как тотальности,   то умозаключение достигло соответствия между своим понятием, или средним   членом, и своим наличным бытием, или крайними различиями, - достигло своей   истины и тем самым перешло из субъективности в объективность.       

А. УМОЗАКЛЮЧЕНИЕ   НАЛИЧНОГО БЫТИЯ (DER SCHLUSS DES DASEDMS)       

1.   Умозаключение, каково оно непосредственно, имеет своими моментами определения   понятия как непосредственные. Стало быть, они абстрактные определенности формы,   которые еще не развились через опосредствование до конкретности, они лишь   единичные определенности. Поэтому первое умозаключение есть, собственно говоря,   формальное умозаключение. Формализм акта умозаключения состоит в том, что не   идут дальше определении этого первого умозаключения. Понятие, расщепленное на   свои абстрактные моменты, имеет своими крайними членами единичность и   всеобщность, а само оно дано как находящаяся между ними особенность. В силу   своей непосредственности они, как определенности, соотносящиеся лишь с собой,   все вместе составляют единичное содержание. Особенность образует середину   прежде всего постольку, поскольку она непосредственно соединяет внутри себя оба   момента - единичность и всеобщность. В силу своей определенности особенность, с   одной стороны, подведена под всеобщее, а, с другой стороны, единичное, по   отношению к которому она обладает всеобщностью, подведено под особенность. Но   эта конкретность есть прежде всего лишь одна двусторонность; в силу   непосредственности, которая свойственна среднему термину в непосредственном   умозаключении, он дан как простая определенность, и составляемое им   опосредствование еще не положено. И вот диалектическое движение умозаключения   наличного бытия состоит в том, чтобы опосредствование, которое дно только и   составляет умозаключение, было положено в моментах умозаключения.       

а)   Первая фигура умозаключения (Die erste Figur des Schlusses)       

E-0-В -   это всеобщая схема определенного умозаключения. Единичность связывается через   особенность со всеобщностью;       

единичное   не непосредственно всеобще, а через особенность;       

точно   так же и наоборот, всеобщее единично не непосредственно, а нисходит к   единичности через особенность. - Эти определения противостоят друг другу как   крайние члены и составляют одно в отличном от них третьем. Оба они   определенности; в этом они тождественны; эта их всеобщая определенность есть   особенность. Но они точно так же и крайние члены по отношению и к ней, и друг к   другу, ибо каждый из них дан в своей непосредственной определенности.       

Всеобщее   значение этого умозаключения в том, что единичное, которое, как таковое, есть   бесконечное соотношение с собой и тем самым было бы лишь внутренним, извне   вступает через особенность в наличное бытие как во всеобщность, где оно уже не   принадлежит лишь самому себе, а находится во внешней связи; и наоборот,   отделяясь в своей определенности как особенность, единичное в этом отделении   есть нечто конкретное, а как соотношение определенности с самой собой оно нечто   всеобщее, соотносящееся с собой, и тем самым также истинно единичное; в крайнем   члене - во всеобщности - одно из внешнего углубляется в себя. - Объективное   значение умозаключения в первом умозаключении еще только поверхностно, так как   в нем определения еще не положены как единство, которое составляет сущность   умозаключения. Умозаключение постольку еще есть нечто субъективное, поскольку   абстрактное значение, которое имеют его термины, изолировано так не в себе и   для себя, а лишь в субъективном сознании. - Впрочем, отношение единичности,   особенности и всеобщности есть, как оказалось, необходимое и существенное   касающееся формы отношение определений умозаключения; недостаток состоит не в   этой определенности формы, а в том, что каждое отдельное определение в этой   форме в то же время не обогащается. - Аристотель придавал большое значение   простому отношению присущности, объясняя природу умозаключения следующим   образом: если три определения относятся между собой так, что одно крайнее   определение целиком содержится в среднем определении, а это среднее определение   целиком содержится в другом крайнем определении, то оба этих крайних определения   необходимо образуют вместе умозаключение. Здесь больше выражено лишь повторение   одного и того же отношения присущности одного крайнего среднему, а этого в свою   очередь другому крайнему, нежели определенность всех трех по отношению друг к   другу -А так как умозаключение основывается на указанной взаимной   определенности их, то сразу становится ясно, что другое отношения терминов,   образующие прочие фигуры, могут иметь силу как рассудочные умозаключения лишь   постольку, поскольку они сводимы, к этому первоначальному отношению; это не   разные виды фигур, стоящие рядом с первой, а, с одной стороны, поскольку они   должны быть правильными умозаключениями, они основываются лишь на существенной   форме умозаключения вообще, каковой является первая фигура; с другой же   стороны, поскольку они отклоняются от нее, они модификации, в которые   необходимо переходит эта первая абстрактная форма, тем самым определяя себя   далее и к тотальности. Скоро разъясним более подробно, как обстоит дело с этими   фигурами.       

Е-о-В   есть, таким образом, всеобщая схема умозаключения, взятого в его   определенности. Единичное подведено под особенное, а особенное - под всеобщее;   поэтому и единичное подведено под всеобщее. Иначе говоря, единичному присуще   особенное, особенному же - всеобщее; поэтому всеобщее присуще и единичному.   Особенное с одной стороны, именно по отношению к всеобщему, есть субъект; по   отношению же к единичному оно предикат;       

иначе   говоря, по отношению к всеобщему оно единичное, по отношению же к единичному -   всеобщее. Так как в нем соединены обе определенности, то крайние члены связаны   этим своим единством. "Поэтому" выступает как имеющий место в   субъекте вывод, вытекающий из субъективного взгляда на отношение между обеими   непосредственными посылками. Так как субъективная рефлексия высказывает оба   соотношения среднего члена с крайними в виде отдельных и притом   непосредственных суждений или предложений, то и заключение как   опосредствованное соотношение также есть, конечно, отдельное предложение, и   "поэтому", или "следовательно", выражает   опосредствованность заключения. Но это "поэтому" следует   рассматривать не как внешнее этому предложению определение, имеющее свое   основание и местопребывание лишь в субъективной рефлексии, а скорее как имеющее   основание в природе самих крайних членов, соотношение которых выражено опять в   виде простого суждения или предложения лишь ради абстрагирующей рефлексии и   через нее Истинное же их соотношение положено как середина (Mitte).- То   "следовательно, Е есть В" есть суждение, это-чисто субъективное обстоятельство;   умозаключение состоит именно в том, что это не просто суждение, т. е. не   соотношение возникшее исключительно через связку или пустое "есть",   -соотношение, возникшее через определенный, содержательны" средний член.       

Поэтому   если умозаключение рассматривается только как состоящее из трех суждений, то   это формальный взгляд, не принимающий во внимание отношения между   определениями, которое единственно и важно в умозаключении. Вообще именно чисто   субъективная рефлексия разделяет соотношение терминов отдельные посылки и   отличное от них заключение:       

Все люди   смертны, Кай - человек, Следовательно, он смертей.       

Такое   умозаключение сразу же наводит скуку, как только его услышат; это объясняется   тем, что посредством разрозненных предложений бесполезная форма создает иллюзию   различия, которую сама суть (дела) тотчас же развеивает. Главным образом из-за   этой субъективной формы факт умозаключения кажется какой-то субъективной   уловкой (Notbehelf), к которой разум или рассудок будто бы прибегают в тех   случаях, когда они не могут познать непосредственно. - Но, конечно, природа   вещей, разумное, не такова, чтобы сперва составлялась большая посылка -   соотношение некоторой особенности с некоторым наличествующим всеобщим, - а   затем было бы найдено, во-вторых, отдельное соотношение некоторой единичности с   особенностью, откуда бы наконец, в-третьих, получалось бы новое предложение.   Это совершающийся через разрозненные предложения акт умозаключения есть не что   иное, как субъективная форма; природа же сути (дела) такова, что ее различенные   понятийные определения объединены в существенном единстве. Эта разумность не   уловка, а, напротив, - в противоположность еще имеющейся в суждении   непосредственности соотношения - объективное; а та непосредственность познания   есть скорее чисто субъективное; умозаключение же, напротив,-это истина   суждения. - Все вещи суть умозаключения, всеобщее (ein Allgemeines), связанное   через особенность с единичностью; но, конечно, они не целое, состоящее из трех   предложений.       

2. В   непосредственном рассудочном умозаключении термины имеют форму непосредственных   определений. С этой стороны, с которой они содержание, и следует теперь   рассмотреть это умозаключение. Его можно поэтому считать качественным   умозаключением, подобно тому как суждение наличного бытия имеет тот же момент   качественного определения. Термины этого умозаключения, подобно терминам   упомянутого суждения, суть тем самым единичные определенности; ибо   определенность положена своим соотношением с собой как безразличная к форме,   стало быть, как содержание. Единичное - это какой-то непосредственный   конкретный предмет, особенность - одно из [множества ] его определенностей,   свойств или отношений, всеобщность - опять-таки еще более абстрактная   определенность, еще в большей мере имеющая характер некоей единицы. - Так как   субъект как непосредственно определенный еще не положен в своем понятии, то его   конкретность еще не сведена к существенным определениям понятия; поэтому его   соотносящаяся с собой определенность есть неопределенное, бесконечное многообразие.   Единичное имеет в этой непосредственности бесконечное множество   определенностей, принадлежащих к его особенности, каждая из которых может   поэтому в умозаключении образовать для данного единичного средний термин. Но   через каждый другой средний термин единичное связывается с другим всеобщим;   через каждое из своих свойств оно находится в другом соприкосновении и другой   связи наличного бытия. - Далее, и средний термин есть нечто конкретное по   сравнению со всеобщим; он сам содержит многие предикаты, и данное единичное   может быть связано через один и тот же средний термин опять-таки со многими   всеобщими. Поэтому вообще дело чистого случая и произвола, какое из многих   свойств вещи берется и исходя из какого вещь связывается с предикатом; другие   средние термины суть переходы к другим предикатам, и даже один и тот же средний   термин может сам по себе быть переходом к разным предикатам, потому что как   особенное он содержит по сравнению со всеобщим многие определения.       

Но дело   не только в том, что для субъекта одинаково возможно неопределенное множество   умозаключений и что то или другое умозаключение по своему содержанию случайно;   эти умозаключения, касающиеся одного и того же субъекта, должны перейти и в   противоречие. Ведь вообще различие, которое есть прежде всего безразличная   разность, - это столь же существенно противоположение. Конкретное уже не нечто   просто являющееся, а оно конкретно через единство противоположностей в понятии,   определивших себя как моменты понятия. Так как со стороны качественной природы   терминов в формальном умозаключении конкретное берется согласно одному из   подходящих к нему определений, то умозаключение наделяет его соответствующим   этому среднему термину предикатом; но так как с другой позиции умозаключают к   противоположной определенности, то первое заключение оказывается ложным, хотя   его посылки и вывод из них сами по себе совершенно правильны. - Если от   среднего термина, гласящего, что стена была окрашена в синий цвет,   умозаключают, что она, стало быть, синяя, то это умозаключение правильно; но   вопреки этому умозаключению стена может быть зеленой, если она была покрыта еще   и желтой краской, а из этого обстоятельства само по себе вытекало бы   заключение, что она желтая. - Если от среднего термина   "чувственность" умозаключают, что человек не добр и не зол, так как о   чувственном нельзя утверждать ни того, ни другого, то умозаключение правильно,   а заключение ложно; ведь к человеку как конкретному в такой же мере приложим и   средний термин "духовность". - Из среднего термина "тяготение   планет, их спутников и комет к солнцу" правильно следует, что эти тела   падают на солнце; но они не падают на него, так как они и сами по себе суть   центры тяготения или, как говорят, ими движет центробежная сила. - Подобным же   образом из среднего термина "социальность" можно сделать вывод об   общности имущества граждан; из среднего же термина   "индивидуальность", если применить его столь же абстрактно, вытекает   распад государства, как это и последовало, например, в германской империи,   когда [в ней ] придерживались последнего среднего термина. - Справедливо   считают, что нет ничего более скудного, чем такого рода формальное   умозаключение, ибо оно зависит от случая или произвола в выборе среднего   термина. Как бы хорошо ни осуществлялась такая дедукция через ряд умозаключений   и как бы убедительна ни была ее правильность, это еще ни к чему не приводит,   так как всегда имеются еще другие средние термины, из которых можно столь же   правильно вывести нечто прямо противоположное. - Кантовские антиномии разума   состоят только в том, что в одном случае полагают в основу одно определение   понятия, а в другом случае с такой же необходимостью другое. - Эту   недостаточность и случайность умозаключения не следует при этом приписывать   исключительно содержанию, как будто она не зависит от формы, между тем как для   логики важна-де одна лишь форма. Скорее в самой форме формального умозаключения   кроется то, что содержание есть столь одностороннее качество; к этой   односторонности содержание определено указанной выше абстрактной формой.   Содержание есть одно из многих единичных качеств или определений конкретного   предмета или понятия именно потому, что по форме оно, как предполагают, не   более как такая непосредственная, единичная определенность. Крайний термин   "единичность" как абстрактная единичность есть непосредственно   конкретное и потому бесконечно или неопределимо многообразное; средний член   есть столь же абстрактная особенность и потому одно из этих многообразных   единичных качеств; и точно так же другой крайний член есть абстрактное   всеобщее. Поэтому формальное умозаключение из-за своей формы есть в существе   своем нечто совершенно случайное по своему содержанию, и при этом не в том   смысле, что для умозаключения случайно, имеет ли оно дело с таким-то или с   другим предметом - от этого содержания логика отвлекается, - а [в том смысле ],   что так как в основании [его] лежит какой-то субъект, то случайно, какие   определения содержания будет относительно него выводить умозаключение.       

3.   Определения умозаключения суть определения содержания, поскольку они непосредственные,   абстрактные, рефлектированные в себя определения. Но существенно в них скорее   то, что они не такие рефлектированные в себя, безразличные друг к другу   определения, а определения формы; тем самым они по существу своему соотношения.   Эти соотношения суть, во-первых, соотношения крайних членов со средним, -   соотношения, которые непосредственны, propositiones praemissae [посылки], а   именно, с одной стороны, соотношение особенного со всеобщим - propositio major   [большая посылка с другой единичного с особенным -propositio minor [меньшая   посылка]. Во-вторых, имеется соотношение крайних членов друг с другом, оно   опосредствованное соотношение - conclusio [заключение]. Указанные   непосредственные соотношения, посылки, суть предложения или суждения вообще и   противоречат природе умозаключения, согласно которой различенные определения   понятия не должны быть соотнесены непосредственно, а должно быть положено и их   единство; истина суждения - это умозаключение. Посылки тем более не могут   оставаться непосредственными соотношениями, что их содержание составляют   непосредственно различенные определения, и, стало быть они сами по себе   тождественны не непосредственно, если только эти посылки не чисто тождественные   предложения, т. е. пустые, ни к чему не приводящие тавтологии.       

Поэтому   обычно требуют, чтобы посылки были доказаны, т. е также представлены в виде   заключений. Обе посылки дают, таким образом, еще два умозаключения. А эти два   новых умозаключения, вместе взятые, в свою очередь дают четыре посылки,   требующие четырех новых умозаключений; у последних восемь посылок, восемь   умозаключений которых в свою очередь дают для их шестнадцати посылок   шестнадцать умозаключении, и так далее в геометрической прогрессии до   бесконечности.       

Итак   здесь снова возникает прогресс в бесконечность, который раньше встречался в   низшей сфере - в сфере бытия - и KOTOJ оого нельзя уже было ожидать в области   понятия - абсолютной рефлексии из конечного в себя, в области свободной   бесконечности и истины. При рассмотрении сферы бытия было показано, что в тех   случаях, когда возникает дурная бесконечность, сводящаяся к прогрессу [в   бесконечность], имеется противоречие между качественным бытием и выходящим за   его пределы бессильным долженствованием; сам же прогресс есть вечно   повторяющееся требование к качественному, чтобы оно обладало единством и   постоянно возвращалось в рамки, несоответствующие этому требованию. В   формальном умозаключении основой служит непосредственное соотношение или   качественное суждение, а опосредствованно умозаключения это то, что в противоположность   непосредственному соотношению положено как более высокая истина. Уходящее в   бесконечность доказывание посылок не разрешает этого противоречия, а только   постоянно возобновляет его и есть повторение одного и того же первоначального   недостатка. - Истина бесконечного прогресса состоит скорее в том, чтобы и сам   он, и форма, уже определенная им как недостаточная, были сняты. - Эта форма   есть форма такого опосредствования, как Е-О-В. Оба соотношения Е-0 и О-В должны   быть опосредствованы; если это происходит тем же самым путем, то недостаточная   форма Е-0-В только удваивается и так далее до бесконечности. О имеет   относительно Е и касающееся формы определение чего-то всеобщего, а по отношению   к В - касающееся формы определение чего-то единичного, ибо эти соотношения суть   вообще суждения. Эти соотношения требуют поэтому опосредствования, но из-за   указанного вида опосредствования [здесь] снова появляется лишь то отношение,   которое должно быть снято.       

Опосредствование   должно поэтому произойти другим путем. Для опосредствования [соотношения] О-В   имеется Е; опосредствование должно поэтому принять вид       

0-Е-В.       

А для   опосредствования [соотношения] Е-0 имеется В; это опосредствование становится   поэтому умозаключением       

Е-В-0.       

При   ближайшем рассмотрении этого перехода согласно его понятию оказывается, что,   во-первых, опосредствование формального умозаключения со стороны его   содержания, как было показано выше, случайно. Определенности непосредственного   единичного дают неопределимое множество средних терминов, а средние термины в   свою очередь имеют столь же много определенностей вообще; так что всецело от   внешнего произвола или вообще от того или иного внешнего обстоятельства и   случайного определения зависит то, с каким всеобщим следует связывать субъект   умозаключения. Поэтому опосредствование не есть по своему содержанию ни нечто   необходимое, ни всеобщее; оно не имеет своего основания в понятии сути;   основанием умозаключения служит скорее то, что внешне в ней, т. е.   непосредственное;       

но среди   определений понятия непосредственное - это единичное.       

Со   стороны формы опосредствование точно так же имеет своей предпосылкой   непосредственность соотношения; опосредствование поэтому само опосредствовано и   притом через непосредственное, т. е. через единичное. Говоря точнее, через   заключение первого умозаключения единичное стало опосредствующим. Заключение   есть Е-В; тем самым единичное положено как всеобщее. В одной посылке, а именно   в меньшей (Е-0), оно дано уже как особенное; стало быть, оно дано как то, в чем   соединены оба этих определения. Иначе говоря, заключение, взятое само по себе,   выражает единичное как всеобщее, и притом не непосредственно, а через   опосредствование, - выражает, следовательно, как необходимое соотношение.   Простая особенность была средним термином; в заключении эта особенность   положена развернуто как соотношение единичного и всеобщности. Но всеобщее есть   еще качественная определенность, предикат единичного; будучи определено как   всеобщее, единичное положено как всеобщность крайних членов, иначе говоря, как   середина; само по себе оно крайний член, выражающий единичность, но так как оно   теперь определено как всеобщее, то оно в то же время единство обоих крайних.       

в)   Вторая фигура: О-Е-В       

1.   Истина первого качественного умозаключения состоит в том что нечто связано с   качественной определенностью как со всеобщей не само по себе, а через   случайность или в единичности. В таком качестве субъект умозаключения не   вернулся к своему понятию а постигнут лишь в своей внешности (Ausserlichkeit);       

непосредственность   составляет основание соотношения и, стало быть, опосредствование; поэтому   единичное есть поистине середина.       

Но   далее, соотношение умозаключения есть снятие непосредственности; заключение-это   не непосредственное соотношение, а соотношение через нечто третье; оно поэтому   содержит отрицательное единство; поэтому опосредствование определено теперь как   содержащее отрицательный момент.       

В этом   втором умозаключении посылками служат О-Е и Е-В- лишь первая из этих посылок   есть еще непосредственная;       

вторая   же (Е-В) уже опосредствована, а именно первым умозаключением; второе   умозаключение предполагает поэтому первое, равно как и наоборот, первое   предполагает второе. - Оба крайних члена определены здесь друг относительно   друга как особенное и всеобщее; всеобщее ввиду этого сохраняет еще свое место:   оно предикат; но особенное переменило свое место: оно субъект, иначе говоря,   положено в определении единичности как крайнего члена, подобно тому как   единичное положено с определением середины, т. е. особенности. Поэтому оба уже   не абстрактные непосредственности, какими они были в первом умозаключении.   Однако они еще не положены как конкретные; так как каждое из них находится на   месте другого, то оно положено в своем собственном определении и в то же время   - однако лишь внешним образом-в другом определении.       

Определенный   и объективный смысл этого умозаключения в том что всеобщее есть определенное   особенное не в себе и для себя (ибо оно скорее тотальность своих особенных);   нет, такой-то из его видов существует через единичность; другие же из его видов   исключены из него непосредственной внешностью (die anderen seiner Arten sind   durch die unmittelbare Aufierlichkeit von ihm ausgeschlossen). С другой стороны, особенное есть   всеобщее точно так же не непосредственно и само по себе, а [так, что]   отрицательное единство сбрасывает с него определенность и этим возводит его во   всеобщность. Единичность относится к особенному отрицательно постольку,   поскольку она должна быть его предикатом; это не предикат особенного.       

2. Но   термины пока еще непосредственные определенности;       

они не   достигли в своем развитии какого-либо объективного значения; измененное   положение, приобретенное двумя из них, - это форма, которая еще только внешняя   у них; поэтому они, как и в первом умозаключении, еще вообще безразличное друг   к другу содержание - два качества, связанные друг с другом не сами собой, а   случайной единичностью.       

Умозаключение   первой фигуры было непосредственным или таким умозаключением, которое в своем   понятии дано как абстрактная форма, еще не реализовавшая себя в своих   определениях. Так как эта чистая форма перешла в другую фигуру, то это есть, с   одной стороны, начавшаяся реализация понятия, поскольку в ближайшей   непосредственной, качественной определенности терминов положены отрицательный   момент опосредствования и тем самым дальнейшая определенность формы. - В то же   время, однако, это - иностановление чистой формы умозаключения. Умозаключение   уже не соответствует ей полностью, и положенная в его терминах определенность   отличается от того первоначального определения формы. - Если умозаключение   рассматривается лишь как субъективное умозаключение, осуществляющееся во   внешней рефлексии, оно признается некоторым видом умозаключения, который должен   соответствовать роду, а именно всеобщей схеме Е-О-В. Но оно с самого начала не   соответствует этой схеме; обе его посылки - О-Е (или Е-О) и Е-В; поэтому   средний термин оба раза подведен [под крайние], иначе говоря, есть оба раза   субъект, которому, следовательно, присущи оба других термина; стало быть, он не   такой средний член, который один раз служит предикатом, т. е. под который   подведен [другой термин ], а другой раз сам подведен [под другой термин], т. е.   служит субъектом, иначе говоря, которому один [крайний] термин должен быть   присущ, но который сам должен быть присущ другому [крайнему ] термину. Истинный   смысл того, что это умозаключение не соответствует всеобщей форме   умозаключения, состоит в том, что эта форма перешла в него, так как ее истина в   том, чтобы быть субъективным, случайным связыванием. Если заключение во второй   фигуре (не прибегая к имеющему быть упомянутому ограничению, которое делает его   чем-то неопределенным) правильно, то оно таково потому, что оно правильно само   по себе, а не потому, что оно заключение этого умозаключения. Но точно так же   обстоит дело и с заключением первой фигуры; именно эта его истина и положена   второй фигурой. - Те, кто считает вторую фигуру лишь некоторой модификацией   [первой], не замечают необходимого перехода первой фигуры в эту вторую форму и   не идут дальше первой фигуры как истинной формы. Поэтому, поскольку во второй       

фигуре   (которую, по старой привычке, без всякого на то основания называют третьей   фигурой) также должно иметь место правильное в этом субъективном смысле   умозаключение, оно должно было бы соответствовать первому умозаключению и,   стало быть так как одна посылка - Е-В - выражает отношение подведения среднего   термина под один из крайних, то другая посылка О-Е должна была бы выразить   отношение, противоположное тому, которое она имеет, и О должно было бы быть   подведено под Е. Но такого рода отношение было бы снятием определенного   суждения "Е есть О" и могло бы иметь место лишь в неопределенном   суждении - в партикулярном суждении. Поэтому заключение в этой фигуре может   быть лишь партикулярным. Но партикулярное суждение, как было отмечено выше,   столь же положительно, сколь и отрицательно, - оно заключение, которому именно   поэтому нельзя приписывать большое значение. Так как и особенное и всеобщее [в   этом умозаключении суть крайние термины и непосредственные, безразличные друг к   другу определенности, то их отношение само безразлично: можно как угодно   принимать ту или другую из них за больший или за меньший термин, а потому также   и ту и другую посылку за большую или за меньшую.       

3   Поскольку заключение столь же положительно, сколь и отрицательно, оно   безразличное к этим определенностям, стало быть всеобщее, соотношение. При   ближайшем рассмотрении опосредствование первого умозаключения оказалось   случайным в себе;       

во   втором же умозаключении эта случайность положена. Стало быть опосредствование   снимает само себя; оно имеет определение единичности и непосредственности; а   то, что связывается этим умозаключением, должно скорее быть тождественным в   себе и непосредственно, ибо указанный средний член непосредственная единичность   - есть бесконечно многообразная и внешняя определенность (Bestimmtsein). В нем,   следовательно, положено скорее внешнее себе опосредствование. Но внешность   единичности есть всеобщность; упомянутое опосредствование через   непосредственное единичное указывает на другое для себя опосредствование за   пределами самого себя, которое, стало быть, происходит через всеобщее. - Иначе   говоря, то, что, казалось бы, соединяется через второе умозаключение, должно   быть связано непосредственно- через непосредственность, которая лежит в его   основании, определенное связывание не происходит. Та непосредственность, на   которую умозаключение указывает, это другая непосредственность по сравнению с   его непосредственностью, это снятая первая непосредственность бытия,   следовательно, рефлектировавная в себя, иначе говоря, в себе сущая   непосредственность, абстрактно всеобщее.       

Переход   этого умозаключения подобно переходу в сфере бытия был с рассматриваемой   стороны иностановлением, так как в его основании лежит то, что обладает   качеством, а именно непосредственная единичность. Но, согласно понятию,   единичность связывает особенное и всеобщее постольку, поскольку она снимает   определенность особенного, что представляется как случайность этого   умозаключения. Крайние термины связываются между собой не через их определенное   соотношение со средним термином; поэтому средний термин не есть их определенное   единство, и то положительное единство, которое ему еще присуще, есть лишь   абстрактная всеобщность. Но когда средний термин положен в этом определении, которое   есть его истина, это уже другая форма умозаключения.       

с)   Третья фигура: Е-В-О       

1. Это   третье умозаключение уже не имеет ни одной непосредственной посылки;   соотношение Е-В опосредствовано первым умозаключением, а соотношение О-В -   вторым. Это умозаключение предполагает поэтому оба первых умозаключения; но и   наоборот, оба этих умозаключения предполагают его, равно как и вообще каждое   умозаключение предполагает оба остальных. В этом умозаключении, стало быть,   вообще завершено определение умозаключения. - Это взаимное опосредствование   именно и означает, что каждое умозаключение, хотя оно само по себе и есть   опосредствование, но в то же время не есть в самом себе тотальность   опосредствования, а ему свойственна такая непосредственность, опосредствование   которой находится вне его.       

Умозаключение   Е-В-О, рассматриваемое в самом себе, есть истина формального умозаключения; оно   выражает собой то, что опосредствование формального умозаключения носит   абстрактно всеобщий характер и что крайние члены содержатся в среднем не со   стороны своей существенной определенности, а лишь со стороны своей всеобщности,   скорее, следовательно, в нем соединено как раз не то, что должно было быть   опосредствовано. Здесь, следовательно, положено то, в чем состоит формализм   умозаключения, термины которого имеют непосредственное, безразличное к форме   содержание или, что то же самое, суть такие определения формы, которые еще не   рефлектировали себя в качестве определений содержания.       

2.   Средний член этого умозаключения есть, правда, единство крайних, но такое   единство, в котором отвлекаются от их определенности, - неопределенное   всеобщее. Однако, поскольку это всеобщее как то, что абстрактно, в то же время   отлично от крайних членов как от того, что определенно, оно и само еще нечто   определенное по отношению к ним, и целое есть умозаключение, отношение которого   к его понятию следует рассмотреть. середина как всеобщее есть то, под что   подводятся оба крайних члена, иначе говоря, есть предикат; ни разу она не   подводится [под крайние], иначе говоря, не есть субъект. Поэтому, поскольку эта   фигура как некоторая модификация умозаключения должна соответствовать его   требованиям, это возможно лишь при условии, что так как одно - Е-В - уже имеет   надлежащее отношение, то такое же отношение приобретает и другое- В- О. А это   происходит в таком суждении, где субъект и предикат относятся друг к другу   безразлично, [т. е.] в отрицательном суждении. В этом случае умозаключение   становится правомерным, но заключение в нем по необходимости отрицательно.       

Тем   самым безразлично также то, какое из двух определений этого предложения   принимается за предикат и какое за субъект, а в умозаключении-какое за крайний   термин единичности и какое-за крайний термин особенности, стало быть, какое за   меньший термин и какое за больший. Так как, согласно общепринятому   предположению, от этого зависит, какая из посылок должна быть большей и какая   меньшей, то здесь это стало безразличным. - Это обстоятельство составляет   основание обычной четвертой фигуры умозаключения, которой Аристотель не знал и   которая к тому же касается совершенно пустого, лишенного интереса различия.   Непосредственное положение терминов в этой фигуре обратно положению их в первой   фигуре; так как субъект и предикат отрицательного заключения, согласно   формальному взгляду на суждение, не имеют между собой определенного отношения   субъекта и предиката, а каждый из них может занять место другого, то   безразлично, какой термин принимается за субъект и какой-за предикат; поэтому   столь же безразлично, какую посылку принимают за большую и какую - за меньшую.   -Это безразличие, которому способствует и определение партикулярности (особенно   поскольку отмечают, что оно может быть взято в широком смысле), делает эту   четвертую фигуру чем-то совершенно бесполезным.       

3.   Объективное значение умозаключения, в котором всеобщее составляет середину,   состоит в том, что опосредствующее как единство крайних есть по существу своему   всеобщее. Но так как всеобщность - это прежде всего лишь качественная или   абстрактная всеобщность, то в ней не содержится определенность крайних;       

их   смыкание, если оно имеет место, должно точно так же иметь свое основание в   опосредствовании, лежащем вне этого умозаключения, по отношению к которому оно   так же совершенно случайно, как и в предыдущих формах умозаключения. Но так как   всеобщее определено теперь как середина, в которой определенность крайних не   содержится, то эта определенность положена как совершенно безразличная и   внешняя. - Тем самым (прежде всего согласно этой чистой абстракции)   действительно возникла четвертая фигура умозаключения, а именно фигура   умозаключения, лишенного отношения: В-В-В, - такого умозаключения, которое   абстрагируется от качественного различия терминов и тем самым имеет [своим ]   определением чисто внешнее единство их, а именно их равенство.       

d) Четвертая   фигура: В-В-В, или математическое умозаключение       

1.   Математическое умозаключение гласит: "Если две вещи или два определения   равны третьему, то они равны между собой". - Отношение присущности или   подведения терминов здесь устранено.       

Опосредствующим   служит нечто третье вообще. Но оно не имеет решительно никакого определения по   отношению к своим крайним [терминам ]. Поэтому каждый из трех [терминов ] может   с одинаковым правом быть третьим опосредствующим. Какой из |них будет   использован для этого, какое из трех соотношений будет поэтому принято за   непосредственное и какое - за опосредствованное - это зависит от внешних   обстоятельств и прочих условий, а именно от того, какие два соотношения из этих   трех даны непосредственно. Но это определение не касается самого {умозаключения   и совершенно внешне.       

2.   Математическое умозаключение считается в математике аксиомой, [т. е. ] в себе и   для себя очевидным, первым предложением, которое не может быть доказано и не   нуждается ни в каком доказательстве, т. е. ни в каком опосредствовании, не   предполагает ничего другого и не может быть выведено из другого. - При   ближайшем рассмотрении оказывается, что преимущество этого умозаключения - его   непосредственная очевидность - состоит в формализме этого умозаключения, который   абстрагирует от всякой качественной разности определений и принимает только их   количественное равенство или неравенство. Но именно по этой причине оно не   обходится без предпосылки или опосредствования; количественное определение,   которое одно только и принимается в нем во внимание, возникает лишь посредством   абстрагирования от качественного различия и от определений понятия. - Линии,   фигуры, приравниваемые друг к другу, принимаются лишь со стороны их величины;   треугольник приравнивается к квадрату, но не как треугольник к квадрату, а   исключительно только по величине и т. д. Точно так же и понятие и его   определения не входят в этот акт умозаключения. Здесь вообще не постигают в   понятии, и рассудок не имеет перед собой даже формальных, абстрактных определений   понятия. Очевидность этого умозаключения основана поэтому лишь на том, что оно   столь бедно определениями мысли и столь абстрактно.       

3. Но   результат умозаключения наличного бытия - это не только такое абстрагирование   от всякой определенности понятия. Возникшая отсюда отрицательность   непосредственных, абстрактных определений имеет еще другую, положительную   сторону а именно то, что в абстрактную определенность положено ее'другое и что   она тем самым стала конкретной.       

Во-первых,   все умозаключения наличного бытия имеют предпосылкой друг друга, и связанные   между собой в заключении крайние члены лишь постольку связаны поистине и в себе   и для себя поскольку они помимо этого соединены тождеством, имеющим свое   основание в чем-то другом; средний термин, каков он в рассмотренных выше   умозаключениях, должен быть их понятийным единством, но на самом деле он лишь   формальная определенность, не положенная как их конкретное единство. Но это   предположенное в каждом из указанных опосредствован есть не только та или иная   данная непосредственность вообще (как в математическом умозаключении), а оно   само есть опосредствование, а именно для каждого из двух других умозаключений.   Следовательно, то, что имеется поистине, это опосредствование основанное не на   той или иной данной непосредственности а на опосредствовании. Тем самым оно не   количественное опосредствование, абстрагирующее от формы опосредствования, а   скорее опосредствование, соотносящееся с опосредствованном, иначе говоря,   опосредствование рефлексии. Круг взаимного предполагания, образуемый взимной   связью этих умозаключении, есть возврат этого предполагания в само себя,   которое тем самым образует некоторую тотальность и охватывает то иное, на   которое указывает каждое отдельное умозаключение, внутри этого круга, а не   имеет его вовне посредством абстракции.       

Далее,   со стороны отдельных определений формы оказалось, что в этом целом формальных   умозаключений каждое отдельное определение занимало место середины.   Непосредственно середина была определена как особенность; затем она определила   себя посредством диалектического движения как единичность и как всеобщность. И   точно так же каждое из этих определений последовательно заняло места обоих   крайних. Чисто отрицательный результат - это стирание качественных определении   формы в чисто количественном, математическом умозаключении. Но что здесь   поистине имеется - это положительный результат:       

опосредствование   происходит не через одну отдельную, качественную определенность формы, а через   их конкретное тождество. Недостаток и формализм трех рассмотренных фигур   умозаключения состоит именно в том, что такого рода отдельная определенность   должна быть составлять в них середину. - Опосредствование определилось,   следовательно, как безразличие непосредственных или абстрактных определений   формы и как положительная рефлексия одного из них в другое. Тем самым   непосредственное умозаключение наличного бытия перешло в умозаключение   рефлексии. Примечание       

[Обычный взгляд на   умозаключение]       

В данном   здесь описании природы умозаключения и его различных форм попутно было обращено   внимание и на то, что составляет главный интерес в обычном рассмотрении и   толковании умозаключений, а именно, каким образом в каждой фигуре можно   построить правильное умозаключение. Однако при этом было указано лишь на   главный момент и не были рассмотрены те случаи и те трудности, которые   возникают, когда принимается еще в расчет различие между положительными и   отрицательными суждениями вместе с количественным определением, особенно с   определением партикулярное. - Здесь будут уместны еще некоторые замечания   относительно обычного взгляда на умозаключение и его трактовки в логике. - Как   известно, учение об умозаключениях было разработано столь тщательно, что его   так называемые мудрствования вызвали всеобщее недовольство и отвращение. Восставая   во всех областях духовной культуры против лишенных субстанциальности форм   рефлексии, естественный рассудок выступал также против указанного   искусственного учения о формах разума и полагал, что он может обойтись без   такой науки, на том основании, что он уже сам собой, от природы, без всякого   особого изучения, совершает отдельные мыслительные операции, рассматриваемые в   этой науке. И в самом деле, если условием разумного мышления было бы тягостное   изучение формул умозаключения, то с человеком дело обстояло бы в отношении   этого мышления так же плохо, как с ним обстояло бы (что уже было отмечено в   предисловии), если бы он не мог ходить и переваривать пищу без изучения   анатомии и физиологии. Так же как эти науки полезны для диеты, так и за   изучением форм разума следует, без сомнения, признать еще более важное влияние   на правильность мышления. Однако, не вдаваясь здесь в эту сторону дела,   касающуюся культуры субъективного мышления и потому, собственно говоря,   педагогики, следует согласиться с тем, что изучение, имеющее своим предметом   способы и законы действия разума, должно само по себе представлять величайший   интерес, по крайней мере не меньший интерес, чем познание законов природы и ее   отдельных образований. Если признается немаловажным делом установление шестидесяти   с лишком видов попугаев, ста тридцати семи видов вероники и т. д., то надо   считать еще гораздо более важным установление форм разума;       

разве   фигура умозаключения не бесконечно выше, чем вид попугая или вероники?       

Поэтому   хотя презрительное отношение вообще к познанию форм разума и следует   рассматривать только как варварство, должно все же признать, что обычное   описание умозаключения и его отдельных образований не есть разумное познание   или изображение их как форм разума и что силлогистическая премудрость своей   малоценностью заслуживает то пренебрежение, с которым к ней стали относиться.   Ее недостаток в том, что она ограничивается одной лишь рассудочной формой   умозаключения, согласно которой определения понятия принимаются за абстрактные   формальные определения. Придерживаться их как абстрактных качеств тем более   непоследовательно, что, [во-первых ], в умозаключении существенны их   соотношения, и присущность и подведение уже подразумевают, что единичное, так   как ему присуще всеобщее, само есть всеобщее, а всеобщее, так как под него   подводится единичное, само есть единичное, и, [во-вторых ], точнее говоря,   умозаключение явно полагает именно это единство как середину и определение   умозаключения как раз и есть опосредствование, т. е. в отличие от суждения   определения понятия уже не имеют своей основой свою внешнюю проявленность по   отношению друг к другу, а, наоборот, имеют своей основой свое единство. - Тем   самым в понятии умозаключения выражено несовершенство формального   умозаключения, в котором середина устанавливается не как единство крайних   [определений], а как формальное, качественно отличное от них, абстрактное   определение. - Этот взгляд становится еще более убогим от того, что все еще   принимают за совершенные отношения и такие соотношения или суждения, в которых   даже формальные определения делаются безразличными (как, например, в   отрицательном и партикулярном суждениях) и которые поэтому сходны с   предложениями. - А так как качественная форма Е-О-В считается вообще высшей и   абсолютной, то диалектическое рассмотрение умозаключения совершенно отпадает;   остальные умозаключения тем самым рассматриваются не как необходимые изменения   указанной формы, а как виды. - При этом безразлично, рассматривается ли само   первое формальное умозаключение лишь как вид наряду с прочими видами или же в   одно и то же время и как род и как вид; последнее имеет место тогда, когда   остальные умозаключения сводят к первому. Если это сведение и не происходит   явно, то все же в основании [остальных фигур ] всегда лежит то же формальное отношение   внешнего подведения, которое выражено в первой фигуре.       

Это   формальное умозаключение есть противоречие: середина должна быть определенным   единством крайних [определений], но на самом деле она дана не как это единство,   а как определение, качественно отличное от тех определений, единством которых   она должна быть. Так как умозаключение есть это противоречие, то оно в самом   себе диалектично. Его диалектическое движение показывает полноту моментов его   понятия: не только упомянутое выше отношение подведения, или особенность, но   столь же существенно и отрицательное единство и всеобщность суть моменты   умозаключения. Поскольку каждый из этих моментов сам по себе есть равным   образом лишь односторонний момент особенности, они также несовершенные   посредствующие, но в то же время они составляют и развитые определения   особенности. Всем движением [умозаключения] через указанные три фигуры середина   последовательно представлена в каждом из этих определений, и истинный   результат, проистекающий отсюда, состоит в том, что середина есть не одно из   этих определений, а их тотальность.       

Недостаток   формального умозаключения кроется поэтому не в форме умозаключения - она скорее   есть форма разумности, - а в том, что она дана лишь как абстрактная и потому   чуждая понятия форма. Было уже показано, что в силу своего абстрактного   соотношения с собой абстрактное определение можно точно так же рассматривать и   как содержание; поэтому формальное умозаключение ничего больше не дает, кроме   утверждения, что соотношение субъекта с предикатом вытекает или не вытекает   только из данного среднего термина. Доказательство того или иного предложения   посредством такого рода умозаключения ни к чему не приводит; ввиду абстрактной   определенности среднего термина, который есть лишенное понятия качество, могут   с таким же успехом быть другие средние термины, из которых вытекает   противоположное; более того, из того же самого среднего термина можно в свою   очередь посредством дальнейших умозаключений вывести противоположные предикаты.   Помимо того, что формальное умозаключение не очень-то много дает, оно и нечто   очень простое;       

многочисленные   правила, изобретенные [силлогистикой], несносны уже потому, что они уж очень   контрастируют с простой природой вещей (Natur der Sache), а также потому, что   они относятся к таким случаям, где формальное содержание умозаключения   совершенно оскудевает из-за внешнего определения формы (особенно из-за   определения партикулярное(tm), главным образом тогда, когда оно должно быть   взято для этой цели в широком смысле) и где также по форме получаются лишь   совершенно бессодержательные результаты. - Но самая справедливая и самая важная   причина той немилости, в которую впала силлогистика. - это то, что она столь   хлопотливое, лишенное понятия занятие таким предметом, единственное содержание   которого - само понятие. -Многочисленные силлогистические правила напоминают   образ действия учителей арифметики, которые также дают многочисленные правила   для арифметических действий, предполагающие отсутствие понятия действия. - Но   числа-это лишенный понятия материал, счетная операция есть внешнее соединение   или разделение, механический процесс, почему и были изобретены счетные машины,   выполняющие эти операции; самое же тяжкое и самое разительное - это когда с   относящимися к форме определениями умозаключения, которые суть понятия,   обращаются как с лишенным понятия материалом.       

До   крайности доведена такая чуждая понятия трактовка понятийных определений   умозаключения, несомненно, у Лейбница (Opp. t. II. Р. I), который подверг   умозаключение комбинаторике и определил посредством нее число возможных   вариантов умозаключения, если принимать во внимание различие положительных и   отрицательных, затем всеобщих, партикулярных неопределенных и сингулярных   суждений; оказывается: что число таких возможных сочетаний 2048, из которых по   исключении непригодных фигур остается пригодных 24.-Лейбниц считает   комбинаторный анализ очень полезным для нахождения не только форм   умозаключения, но и сочетаний других понятии. Служащая для этого операция такая   же, как та, посредством которой вычисляется, сколько сочетаний букв возможны в   азбуке, сколько сочетаний костей при игре в кости, или сколько комбинаций карт   при игре в ломбер и т. п. Таким образом, определения умозаключения   приравниваются здесь к сочетаниям костей или карт при игре в ломбер, разумное   берется как нечто мертвенное и лишенное понятия и игнорируется отличительная   черта понятия и его определений - соотноситься между собой как духовные   сущности и через это соотнесение снимать свое непосредственное определение. -   Это Лейбницево применение комбинаторики к умозаключению и к сочетанию других   понятии отличалось от пресловутого искусства Луллия единственно лишь большой   методичностью с арифметической точки зрения, вообще же было равно ему по   бессмысленности. - С этим была связана излюбленная мысль Лейбница, к которой он   пришел еще в юности и от которой он, несмотря на ее незрелость и   поверхностность, не отказался и впоследствии: мысль о всеобщей характеристике   понятий - о письменном языке, в котором каждое понятие было бы представлено как   соотношение, вытекающее из других понятий, или как соотношение с другими, как   будто в разумной связи которая по существу своему диалектична, содержание еще   сохраняет те же определения, которые оно имеет, когда оно фиксировано отдельно.         

Исчисление   Плукэ - применило, без сомнения, самый последовательный прием, с помощью   которого отношение умозаключения поддается вычислению. Это исчисление основано   на том, что в суждении абстрагируются от различия отношений, [т. е.] от   различия между единичностью, особенностью и всеобщностью, и фиксируют   абстрактное тождество субъекта и предиката, в силу чего между ними   устанавливается математическое равенство - соотношение, которое превращает акт   умозаключения в совершенно бессодержательное и тавтологическое образование   предложений. - В предложении "роза красна" предикат, согласно этому   учению, означает не красный цвет вообще, а лишь определенный красный цвет розы;   в предложении "все христиане люди" предикат должен означать лишь тех   людей, которые суть христиане; из него и из предложения "евреи не   христиане" следует заключение, которое не расположило к этому   силлогистическому исчислению Мендельсона42: "Следовательно, евреи не   люди" (именно не те люди, которые суть христиане). - Плукэ считает, что его   изобретение приносит следующую пользу: posse etiam rudes mechanice totam   logicam doceri, uti pueri arithmeticam docentur, ita quidem, ut nulla formidine   in ratiociniis suis errandi torqueri, vel fallaciis circumveniri possint, si in   calculo non errant.43 - Это указание, что невежд можно с помощью исчисления   механически научить всей логике, есть худшее из того, что можно сказать о   каком-либо изобретении, касающемся изложения логической науки. В. УМОЗАКЛЮЧЕНИЕ   РЕФЛЕКСИИ (DER SCHLUSS DER REFLEXION)       

Движение   качественного умозаключения сняло абстрактность его определений; тем самым   термин положен собой как такой определенностью, сквозь которую просвечивает   (scheint) и другая определенность. Кроме абстрактных терминов в умозаключении   имеется также их соотношение, и в заключении оно положено как опосредствованное   и необходимое; поэтому каждая определенность положена поистине не как отдельная   определенность сама по себе, а как соотношение других определенностей, как   конкретная определенность.       

Серединой   была абстрактная особенность, сама по себе простая определенность, и была ею   лишь внешне и по отношению к самостоятельным крайним [определениям]. Теперь же   середина положена как тотальность определений; как такая она положенное   единство крайних [определений]; но прежде всего это единство охватывающей их   рефлексии; это такой охват, который, будучи первым снятием непосредственности и   первым соотнесением определений, еще не есть абсолютное тождество понятия.       

Крайние   определения суть определения суждения рефлексии:       

единичность   в собственном смысле и всеобщность как определение отношения, иначе говоря,   рефлексия, охватывающая многообразное. Но единичный субъект, как было показано   при рассмотрении суждения рефлексии, содержит кроме принадлежащей к форме   простой единичности также определенность как всеобщность, всецело   рефлектированную в себя, как предположенный, т. е. здесь еще непосредственно   принятый, род.       

Из этой   определенности крайних членов, которая получается в ходе развития определения   суждения, вытекает ближайшее содержащее среднего члена, который важнее всего в   умозаключении, так как он отличает умозаключение от суждения. Средний член   содержит 1) единичность, 2) но расширенную до всеобщности, в качестве всех (als   Alle), и 3) лежащую в основании       

(zum   Grunde liegende) всеобщность, всецело соединяющую собой единичность и   абстрактную всеобщность, - род. - Лишь таким образом умозаключение рефлексии   приобретает собственную определенность формы, так как средний член положен как   тотальность определений; непосредственное умозаключение есть по сравнению с   умозаключением рефлексии неопределенное умозаключение, так как средний член [в   нем] есть еще только абстрактная особенность, в которой моменты его понятия еще   не положены. - Это первое умозаключение рефлексии можно назвать умозаключением   общности (Der Allheit).       

а)   Умозаключение общности (Der Schlufi der Allheit)       

1   Умозаключение общности есть совершенное рассудочное умозаключение, но не более   того. Что средний член не есть в нем абстрактная особенность, а развит в своих   моментах и потому конкретен - это, правда, существенно необходимо для понятия,   однако форма общности объемлет единичное во всеобщности вначале лишь внешне, и,   наоборот, во всеобщности она сохраняет единичное все еще как нечто   непосредственно для себя наличествующее (Bestehendes). Отрицание   непосредственности определений которое было результатом умозаключения наличного   бытия' есть лишь первое отрицание, еще не отрицание отрицания или абсолютная   рефлексия в себя. Поэтому в основании указанной всеобщности рефлексии,   охватывающей отдельные определения, еще лежат эти определения, иначе говоря,   общность еще не есть всеобщность понятия, а есть внешняя всеобщность рефлексии.         

Умозаключение   наличного бытия было потому случайно, что его средний термин как единичная   определенность конкретного субъекта допускает неопределенное множество других   такого же рода средних терминов, и тем самым субъект мог быть связан с   неопределимым множеством других и даже с противоположными предикатами. Но так   как теперь средний член содержит единичность и в силу этого сам конкретен, то   он может связывать с субъектом лишь такой предикат, который присущ субъекту как   конкретному. - Если, например, от среднего термина "зеленый" нужно   было бы заключить, что картина приятна, так как зеленое приятно для глаз, или   что стихотворение, здание и т. д. прекрасны, так как они обладают   правильностью, то, несмотря на это, картина и т. д. могут быть отвратительны   из-за других определений от которых можно было бы заключать к предикату   "отвратительный". Когда же средний термин имеет определение общности,   он содержит зеленое и правильность как нечто конкретное, которое именно поэтому   не есть абстракция чего-то толь ко зеленого, только правильного и т. д.; с этим   конкретным может соединить лишь такие предикаты, которые согласуются с тотальностью   конкретного.-В суждении "зеленое или правильное приятно" субъект есть   лишь абстракция зеленого или правильности; в предложении же "все зеленое   или все правильное приятно" субъектом служат все действительные конкретные   предметы, которые зелены или правильны и которые, следовательно, берутся как   конкретные со всеми своими свойствами, какими они обладают еще помимо зеленого   цвета или правильности.       

2. Но   это рефлективное совершенство умозаключения делает его именно поэтому лишь   иллюзией. Средний термин имеет определенность: "все" (Alle); этим   "всем" непосредственно принадлежит в большей посылке предикат,   который связывают с субъектом. Но "все"-это все единичные;   следовательно, в большей посылке единичный субъект уже непосредственно имеет   указанный предикат, а не приобретает его единственно лишь через умозаключение.   - Иначе говоря, субъект получает через заключение предикат как следствие; но в   большей посылке уже содержится это заключение; стало быть, большая посылка   правильна не сама по себе, иначе говоря, она не непосредственное,   предположенное суждение, а сама уже предполагает заключение, основанием   которого она должна была быть.       

В   излюбленном совершенном умозаключении       

Все люди   смертны, Кай - человек, Следовательно, Кай смертей       

большая   посылка правильна лишь потому и постольку, поскольку правильно заключение. Если   бы Кай случайно не был смертей, то большая посылка была бы неправильна.   Предложение, которому следовало бы быть заключением, должно быть правильным уже   непосредственно само по себе, иначе большая посылка не могла бы охватить всех   единичных; прежде чем большая посылка может быть признана правильной, возникает   предварительно вопрос, не есть ли само это заключение опровержение ее.       

3. При   рассмотрении умозаключения наличного бытия из понятия умозаключения следовало,   что посылки как непосредственные противоречат заключению, а именно   опосредствованию, которое требуется понятием умозаключения, и что поэтому   первое умозаключение предполагает другие и, наоборот, эти другие предполагают   первое. В умозаключении рефлексии это положено в нем самом, а именно что   ббльшая посылка предполагает свое заключение, так как в ней содержится то   соединение единичного с предикатом, единственно которое и должно быть   заключением.       

Следовательно,   то, что имеется [здесь] на самом деле, можно выразить прежде всего так:   умозаключение рефлексии - это лишь внешняя пустая видимость акта умозаключения;   стало быть, СУЩНОСТЬ этого умозаключения основывается на субъективной   единичности; тем самым эта единичность образует собой середину       

и должна   быть положена как таковая; она единичность, которая дана как таковая и обладает   всеобщностью лишь внешне. Иначе говоря, при ближайшем рассмотрении содержания   умозаключения рефлексии оказалось, что единичное находится в непосредственном а   не в выведенном соотношении со своим предикатом и что большая посылка -   соединение особенного со всеобщим или, точнее, формально всеобщего со всеобщим   в себе - опосредствована соотношением единичности, которое имеется в указанном   всеобщем, единичности как общности. Но это есть индуктивное умозаключение.       

b)   Индуктивное умозаключение (Der Schiup der Induktion)       

1.   Умозаключение общности подпадает под схему первой фигуры: Е-О-В, индуктивное   умозаключение - под схему второй фигуры: В-Е-0, так как оно опять имеет   серединой единичность, но не абстрактную единичность, а полную, т. е.   положенную с противоположным ей определением, со всеобщностью. - Одно из   крайних [определений ] есть какой-то предикат, общий всем этим единичным; его   соотношение с ними образует собой те непосредственные посылки, одна из которых   должна была быть заключением в предшествующем умозаключении. -Другое крайнее   [определение] может быть непосредственным родом, каков он в среднем члене   предыдущего умозаключения или в субъекте универсального суждения, родом,   который исчерпан совокупностью единичных или же видов среднего члена. Согласно   этому, умозаключение имеет следующий вид: e  В-е-0       

e       

e       

и т. д.   до бесконечности.       

2 Вторая   фигура формального умозаключения (B-E-O) потому не соответствовала схеме   [умозаключения ], что в одной из посылок Е, образующее середину, не было таким,   под которое подводятся [другие члены ], т. е. не было предикатом. В индукции   этот недостаток устраняется; середина здесь "все единичные";   предложение В-Е, которое содержит в качестве субъекта объективное всеобщее, или   род, выделившийся в качестве крайнего [определения], имеет предикат по меньшей   мере равного с субъектом объема и тем самым тождественный с ним для внешней   рефлексии. Лев слон и т. д. составляют род четвероногих животных; различие,   состоящее в том, что одно и то же содержание в одном случае положено в   единичности, а в другом - во всеобщности, есть тем самым совершенно   безразличное определение формы, безразличие, которое положено здесь равенством   объема как результат формального умозаключения, положенный в рефлективном   умозаключении.       

Поэтому   индукция - это не умозаключение простого восприятия или случайного наличного   бытия, каким была соответствующая ему вторая фигура, а умозаключение опыта -   субъективного соединения единичных в род и связывания рода с некоторой всеобщей   определенностью, так как эта определенность встречается во всех единичных.   Умозаключение это имеет и то объективное значение, что непосредственный род   определяется тотальностью единичности как всеобщее свойство, имеет свое   наличное бытие в некотором всеобщем отношении или признаке. - Однако   объективное значение этого умозаключения, как и других, - это еще только его   внутреннее понятие и здесь еще не положено.       

3.   Индукция - это скорее по существу своему еще субъективное умозаключение.   Серединой [здесь ] служат единичные в их непосредственности; соединение их   через общность (Allheit) в род есть внешняя рефлексия. В силу данной   непосредственности единичных и в силу вытекающей отсюда внешности всеобщность   есть лишь полнота или, лучше сказать, остается некоторой задачей. - В ней   поэтому опять появляется прогресс в дурную бесконечность; единичность должна   быть положена как тождественная со всеобщностью, но так как единичные положены   также как непосредственные, то указанное единство остается лишь постоянным   долженствованием; оно единство равенства; долженствующие быть тождественными   должны в то же время и не быть тождественными. Лишь продолженные до   бесконечности а, b, с, d, е составляют род и дают законченный опыт. Индуктивное   заключение остается поэтому проблематическим.       

Но,   выражая собой то обстоятельство, что восприятие, чтобы стать опытом, должно   быть продолжено до бесконечности, индукция предполагает, что род связан со   своей определенностью в себе и для себя. Индукция, собственно говоря, тем самым   скорее предполагает свое заключение как нечто непосредственное, точно так же   как умозаключение общности предполагает заключение для одной из своих посылок.   - Опыт, основанный на индукции, считается достоверным, хотя восприятие, по   общему признанию, не завершено; но полагать, что не может быть никакого случая,   противоречащего этому опыту, можно, лишь поскольку этот опыт истинен в себе и   для себя. Поэтому умозаключение через индукцию основывается, правда, на непосредственности,   но не на той, на которой оно, как полагают, должно было бы основываться, т. е.   не на сущей непосредственности единичности, а на в себе и для себя сущей   непосредственности - на всеобщей непосредственности. - Основное определение   индукции - быть умозаключением; если единичность берется как существенное   определение среднего члена, а всеобщность лишь как его внешнее определение, то   средний член распался бы на две несвязанные между собой части, и не получилось   бы никакого умозаключения; внешними друг другу остаются скорее крайние члены.   Единичность может быть средним членом только как непосредственно тождественная   со всеобщностью. Такая всеобщность есть, собственно говоря, объективная   всеобщность, род. - Это можно рассматривать и следующим образом: в определении   единичности, лежащем в основании среднего члена индуктивного умозаключения,   всеобщность внешняя, но существенная; такое внешнее есть столь же   непосредственно своя противоположность, [т. е. ] внутреннее. - Вот почему   истина индуктивного умозаключения - это умозаключение, имеющее средним членом   такую единичность, которая непосредственно в себе самой есть всеобщность; это -   умозаключение аналогии.       

с)   Умозаключение аналогии (Der Schluft der Analogic)       

1. Это   умозаключение имеет своей абстрактной схемой третью фигуру непосредственного   умозаключения: Е-В-О. Но его средний член - это уже не какое-то отдельное   качество, а такая всеобщность, которая есть рефлексия-в-себя чего-то   конкретного и, стало быть, его природа; и наоборот, так как средний член есть   здесь всеобщность как всеобщность чего-то конкретного, то он в то же время в   себе самом есть это конкретное. Следовательно, здесь средний член - это нечто   единичное, но в соответствии со своей всеобщей природой; далее, крайний член   есть другое единичное, имеющее с первым единичным одну и ту же всеобщую   природу. Например,       

Земля   имеет обитателей, Луна есть некоторая земля, Следовательно, луна имеет   обитателей.       

2.   Аналогия тем поверхностнее, чем в большей мере то всеобщее, в котором оба   единичных составляют одно и согласно которому одно [единичное] становится   предикатом другого, есть только качество или - если брать качество субъективно   - тот или иной признак, когда тождество обоих принимается здесь просто за   сходство. Но такого рода поверхностность, к которой форма рассудка или разума   приводится тем, что ее низводят в сферу одного лишь представления, не должна   была бы вообще иметь места в логике. Не подобает также представлять большую   посылку этого умозаключения так, чтобы она гласила: "То, что сходно с   каким-нибудь объектом в некоторых признаках, сходно с ним и в других   признаках". В этом случае форма умозаключения выражена в виде (in Gestalt)   некоторого содержания, а эмпирическое содержание, которое, собственно говоря,   только и следует называть содержанием, целиком переносится в меньшую посылку       

Подобным   же образом вся форма, например первого умозаключения, тоже могла бы быть   выражена в виде его большей посылки:       

"Тому,   что подведено под иное, которому присуще нечто третье, присуще также это   третье; и так как..." и т. д. Однако в самом умозаключении дело идет не об   эмпирическом содержании, и обращать его собственную форму в содержание большей   посылки столь же маловажно, как если бы вместо этого взяли любое другое   эмпирическое содержание. Но так как в умозаключении аналогии дело должно было   идти не о том содержании, которое I заключает в себе только отличительную форму   умозаключения, I то и в первом умозаключении точно так же дело идет не об этом   содержании, т. е. не о том, что делает умозаключение умозаключением. - Дело   всегда идет о форме умозаключения, все равно, имеет ли оно своим эмпирическим   содержанием самое эту форму или что-то другое. Таким образом, умозаключение   аналогии - это особая форма, и нет основания не считать его таковой лишь   потому, что его форма может, дескать, быть сделана содержанием или материей   большей посылки, а материи-де логика не касается. - В умозаключении аналогии,   как и, пожалуй, в индуктивном умозаключении, на эту мысль может навести то, что   в них средний, а также крайние члены более определенны, чем в чисто формальном   умозаключении, и поэтому определение формы, так как оно уже не просто и не   абстрактно, должно представляться также определением содержания. Но то   обстоятельство, что форма определяет себя как содержание таким образом, есть,   во-первых, необходимое развитие того, что относится к форме, и потому   существенно касается природы умозаключения;       

но   поэтому же, во-вторых, такое определение содержания нельзя считать таким же,   как некоторое другое эмпирическое содержание, и абстрагироваться от него.       

Если   рассматривать форму умозаключения аналогии в такой формулировке его большей   посылки: "Если два предмета сходятся в одном или в нескольких свойствах,   то одному из них присуще еще и иное свойство, имеющееся у другого   предмета", - то может показаться, что это умозаключение содержит четыре   определения, qualernionem terminorum, - обстоятельство, которое затрудняло бы   приведение аналогии к форме формального умозаключения. - В умозаключении   аналогии [в этом случае ] даны два единичных, в-третьих, одно свойство,   непосредственно принимаемое за общее [обоим единичным ], и, в-четвертых, другое   свойство, которым одно единичное обладает непосредственно, а другое единичное   приобретает его лишь через умозаключение. - Это происходит оттого, что, как   оказалось, в умозаключении аналогии средний член положен как единичность, но   непосредственно также как истинная всеобщность этой единичности. - В индукции   кроме двух крайних членов средний член есть неопределимое множество единичных;   в этом умозаключении можно было бы поэтому насчитать бесконечное множество   терминов. - В умозаключении общности всеобщность среднего члена дана еще только   как внешнее относящееся к форме определение общности; в умозаключении же   аналогии она дана как существенная всеобщность. В приведенном выше примере   средний термин "земля" берется как такое конкретное, которое по своей   истине есть в такой же мере всеобщая природа (или род), как и нечто единичное.       

С этой   стороны quaternio tenninorum не делало аналогию несовершенным умозаключением.   Но она становится таковым вследствие этого учетверения с иной стороны: в самом   деле, хотя один субъект имеет ту же всеобщую природу, что и другой, все же   остается неопределенным, присуща ли одному субъекту в силу его природы, или в   силу его особенности та определенность, которая приписывается другому субъекту   в заключении, например, имеет ли земля обитателей как небесное тело вообще или   только как это особенное небесное тело. - Аналогия есть еще постольку   умозаключение рефлексии, поскольку единичность и всеобщность соединены в его   среднем члене непосредственно. В силу этой непосредственности здесь еще налична   внешность рефлективного единства; единичное есть род лишь в себе; оно не   положено в той отрицательности, через которую его определенность была бы дана   как собственная определенность рода. Поэтому предикат, присущий единичному в   среднем члене, еще не обязательно есть и предикат другого единичного, хотя оба   этих единичных принадлежат одному и тому же роду.       

3. Е-О   ("луна имеет обитателей") есть заключение; но одна из посылок   ("земля имеет обитателей") - такое же Е-О; поскольку Е-О должно быть   заключением, здесь содержится требование, чтобы и указанная посылка была   заключением. Это умозаключение есть, стало быть, в самом себе постулирование   самого себя вопреки содержащейся в нем непосредственности, иначе говоря, оно   предполагает (setzt voraus) свое заключение. Одно умозаключение наличного бытия   имеет свою предпосылку (Voraussetzung) в других умозаключениях наличного бытия;   только что рассмотренные умозаключения имеют эту предпосылку включенной в себя,   так как они умозаключения рефлексии. Так как, стало быть, умозаключение   аналогии есть постулирование своего опосредствования вопреки той   непосредственности, которой отягощено его опосредствование, то оно требует   снятия именно момента единичности. Таким образом, на долю среднего члена   остается объективное всеобщее - род, очищенный от непосредственности. - В   умозаключении аналогии род был моментом среднего члена лишь как   непосредственное предположение; так как само умозаключение требует снятия   предположенной непосредственности, то отрицание единичности и тем самым   всеобщее уже не непосредственное, а положенное. Умозаключение рефлексии   содержало лишь первое отрицание непосредственности; теперь произошло второе   отрицание, и тем самым внешняя всеобщность рефлексии определена как в себе и   для себя сущая. - Если рассматривать с положительной стороны, то заключение   оказывается тождественным с посылкой, опосредствование - слившимся со своей   предпосылкой, и, стало быть, получается такое тождество рефлективной   всеобщности, благодаря которому она становится некоторой высшей всеобщностью.       

Обозревая   весь ход умозаключений рефлексии, мы находим, что опосредствование есть [здесь]   вообще положенное или конкретное единство относящихся к форме определений   крайних членов: рефлексия состоит в этом полагании одного определения в другом;   опосредствует, таким образом, общность. Однако существенным основанием общности   оказывается единичность, а всеобщность - лишь внешним в ней определением,   полнотой. Но всеобщность существенна для единичного, раз оно должно быть   связывающим средним членом; поэтому единичное следует считать а себе сущим   всеобщим. Однако единичное соединено со всеобщностью не этим чисто   положительным образом, а снято в ней и есть отрицательный момент; таким образом   всеобщее, в себе и для себя сущее, есть положенный род, а единичное как   непосредственное есть скорее внешность рода, иначе говоря, крайний член. -   Умозаключение рефлексии, вообще говоря, подпадает под схему О-Е-В, и единичное   в нем, как таковое, есть еще существенное определение среднего члена; но так   как [теперь ] его непосредственность сняла себя и средний член определился как   в себе и для себя сущая всеобщность, то умозаключение подпало под формальную схему   Е-В-О, и умозаключение рефлексии перешло в умозаключение необходимости. С. УМОЗАКЛЮЧЕНИЕ   НЕОБХОДИМОСТИ       

Опосредствующее   определило себя теперь 1) как простую определенную всеобщность, подобно   особенности в умозаключении наличного бытия, но 2) как объективную всеобщность,   т. е. как всеобщность, содержащую всю определенность различенных крайних   членов, подобно общности в умозаключении рефлексии; она наполненная, но простая   всеобщность - всеобщая природа сути (Natur der Sache), род.       

Это   умозаключение содержательно, потому что абстрактный средний термин   умозаключения наличного бытия положен собой как определенное различие, каковым   бывает средний термин умозаключения рефлексии, но это различие вновь   рефлектировало себя в простое тождество. - Это умозаключение есть поэтому   умозаключение необходимости, так как его средний термин - это не какое-то   другое непосредственное содержание, а рефлексия определенности крайних терминов   в себя. Крайние термины имеют в среднем термине свое внутреннее тождество,   определения содержания которого суть относящиеся к форме определения крайних   терминов. - Тем самым то, чем термины отличаются друг от друга дано как внешняя   и несущественная форма, а они даны как моменты некоторого необходимого   наличного бытия.       

Это   умозаключение есть прежде всего непосредственное умозаключение и потому столь   формальное, что связь терминов есть существенная природа как содержание, а   содержание имеет в различенных терминах лишь разную форму, крайние же термины   сами по себе даны лишь как нечто несущественное устойчивое наличие (ein   unwesentliches Bestehen).-Реализация этого умозаключения должна определить его   так, чтобы крайние термины также были положены как та тотальность, которая   сначала есть средний термин, и чтобы необходимость отношения, которая сначала   есть лишь субстанциальное содержание, была отношением положенной формы.       

а)   Категорическое умозаключение (Der kategorische Schiup)       

1.   Категорическое умозаключение имеет одной или обеими своими посылками   категорическое суждение. С этим умозаключением, как и с соответствующим   суждением, здесь связывается то более определенное значение, что его средний   член есть объективная всеобщность. При поверхностном рассмотрении и   категорическое умозаключение считается не более как умозаключением присущности.         

По своему   содержательному значению категорическое умозаключение есть первое умозаключение   необходимости, в котором субъект связывается с предикатом через свою   субстанцию. Но субстанция, возведенная в сферу понятия, это - всеобщее,   положенное как в себе и для себя сущее таким образом, что она имеет формой,   способом своего бытия не свойственную ей акцидентальность, а определение   понятия. Поэтому крайние члены умозаключения и, определеннее говоря,   всеобщность и единичность суть ее различия. По сравнению с родом - так более   точно определен средний член - всеобщность есть абстрактная всеобщность или   всеобщая определенность - акцидентальность субстанции, сведенная в простую   определенность, которая, однако, есть существенное различие, видовое отличие   субстанции. - Единичность же есть действительное; она в себе конкретное   единство рода и определенности, но здесь как в непосредственном умозаключении   она прежде всего непосредственная единичность, акцидентальность, сведенная в   форму для себя сущего устойчивого наличия. - Соотношение этого крайнего члена   со средним составляет категорическое суждение; но так как и другой крайний   член, согласно указанному выше определению, выражает видовое отличие рода или   его определенный принцип, то и эта другая посылка категорична.       

2. Это   умозаключение как первое и тем самым непосредственное умозаключение   необходимости подпадает прежде всего под схему первого формального   умозаключения Е-О-В. Но так как средний термин есть [здесь ] существенная   природа единичного, а не какая-нибудь из его определенностей или свойств, и   точно так же крайний термин всеобщности есть не какое-то абстрактное всеобщее   (которое опять-таки есть лишь отдельное качество), а всеобщая определенность,   специфически различающая род, то отпадает случайность связывания субъекта с   каким-то качеством лишь через посредство какого-то среднего термина. - Так как   тем самым и соотношения крайних терминов со средним не имеют той внешней   непосредственности, которую они имеют в умозаключении наличного бытия, то   доказательство требуется здесь не в том смысле, в каком оно требовалось там,   приводя к бесконечному прогрессу.       

Далее, в   отличие от умозаключения рефлексии это умозаключение не предполагает своего   заключения для своих посылок. По своему субстанциальному содержанию термины   находятся в тождественном, в себе и для себя сущем соотношении друг с другом;   [здесь] имеется одна проходящая через все три термина сущность, в которой   определения единичности, особенности и всеобщности суть лишь формальные   моменты.       

Поэтому   категорическое умозаключение в этом смысле уже не субъективное; вместе с   указанным выше тождеством начинается объективность; средний член есть   содержательное тождество своих крайних, которые содержатся в нем как   самостоятельные; ибо их самостоятельность и есть указанная субстанциальная   всеобщность, род. Субъективный же момент этого умозаключения состоит (besteht)   в безразличном устойчивом наличии (Bestehen) крайних членов (в отношении) к   понятию или среднему члену.       

3. Но в   этом умозаключении субъективно еще то, что указанное тождество еще дано как   субстанциальное тождество или как содержание, а не одновременно как тождество   формы. Поэтому тождество понятия есть еще внутренняя связь, и тем самым оно как   соотношение еще есть необходимость. Всеобщность среднего члена есть изначальное   (gediegene), положительное тождество и точно так же не дана как отрицательность   его крайних членов.       

Точнее   говоря, непосредственность этого умозаключения, которая еще не положена как то,   что она есть в себе, такова. То, что в умозаключении непосредственно в   собственном смысле, - это единичное. Единичное подведено под свой род как под   средний термин; но под этот же род подведены еще и другие неопределенно многие   единичные; поэтому случайно то, что лишь это единичное положено как подведенное   под этот род. - Но, далее, эта случайность свойственна не только внешней   рефлексии, которая, сравнивая положенное в умозаключении единичное с другими,   находит его случайным; тем, что это единичное само соотнесено со средним   термином как со своей объективной всеобщностью, оно скорее положено как   случайное, как субъективная действительность. С другой стороны, субъект, будучи   чем-то непосредственно единичным, содержит определения, которые не содержатся в   среднем термине как во всеобщей природе; тем самым субъект имеет и безразличное   ко всеобщей природе, само по себе определенное существование с особым   содержанием. Тем самым и наоборот, этот другой термин также имеет безразличную   непосредственность и существование, отличное от первого. - Это же отношение   имеется и между средним и другим крайним термином; ибо этот другой крайний   термин также имеет определение непосредственности, стало быть, определение   случайного бытия по отношению к своему среднему термину.       

Итак то   что положено в категорическом умозаключении, - это, с одной стороны, крайние   термины в таком отношении к среднему, что они в себе обладают объективной   всеобщностью или самостоятельной природой и в то же время даны как   непосредственные, следовательно, как безразличные друг к другу   действительности. С другой стороны, они в такой же мере даны как случайные,   иначе говоря, их непосредственность определена как снятая в их тождестве. Но в   силу указанной самостоятельности и тотальности действительности это тождество   есть лишь формальное, внутреннее тождество; тем самым умозаключение   необходимости определило себя как гипотетическое.       

Ь)   Гипотетическое умозаключение (Der hypothetische Schlufi)       

1.   Гипотетическое суждение содержит лишь небходимое соотношение без   непосредственности того, что соотносится. "Если есть А то есть В"', другими   словами, бытие А есть в такой же мере и бытие чего-то иного. В; этим еще не   сказано ни то, что есть А ни то, что есть В. Гипотетическое умозаключение   присовокупляет эту непосредственность бытия:       

Если   есть А, то есть В, А есть, Следовательно, есть В.       

Меньшая   посылка сама высказывает непосредственное бытие       

А       

Но не   только это прибавилось к суждению. Умозаключение содержит соотношение субъекта   и предиката не как абстрактную связку, а как наполненное опосредствующее   единство. Бытие А следует поэтому принимать не просто за непосредственность, а   по существу своему за средний член умозаключения. Это надо рассмотреть   подробнее.       

2.   Прежде всего соотношение гипотетического суждения есть необходимость, иначе   говоря, внутреннее субстанциальное тождество при внешней разности в   существовании или при взаимном безразличии являющегося бытия; это тождественное   содержание, внутренне лежащее в основании. Обе стороны суждения суть поэтому не   непосредственное бытие, а бытие, скованное (gehaltenes) необходимостью, следовательно,   в то же время снятое или лишь являющееся бытие. Далее, как стороны суждения они   относятся между собой как всеобщность и единичность; поэтому одна из них есть   указанное содержание как тотальность условий, а другая - как действительность.   Тем не менее безразлично, какую из сторон принимают за всеобщность и какую - за   единичность. А именно, поскольку условия - это еще то, что внутренне,   абстрактно в некоторой действительности, они всеобщее, и приобрели они   действительность именно благодаря тому, что сведены в некоторую единичность. И   наоборот, условия суть порозненное, раздробленное явление, которое лишь в   действительности приобретает единство и значение, а также общезначимое наличное   бытие.       

Ближайшее   отношение между двумя сторонами [гипотетического суждения], которое здесь   рассматривалось как отношение условия к обусловленному, можно, однако,   принимать и за отношение причины и действия, основания и следствия; это здесь   безразлично; но отношение обусловленности (Bedingung) потому более   соответствует имеющемуся в гипотетическом суждении и умозаключении соотношению,   что условие дано по существу своему как безразличное существование, основание   же и причина сами собой переходят [в иное]; кроме того, условие есть более   общее определение, так как оно объемлет обе стороны указанных отношений, между   тем как действие, следствие и т. д. - в такой же мере условия причины,   основания и т. д., в какой причина, основание и т. д. суть их условия.       

Итак, [в   гипотетическом умозаключении ] А есть опосредствующее бытие, поскольку оно,   во-первых, есть непосредственное бытие, безразличная действительность, а   во-вторых, поскольку оно в такой же мере дано и как в себе самом случайное,   снимающее себя бытие. То, что превращает условия в действительность нового   образа, условиями которого они служат, это то обстоятельство, что они не бытие   как абстрактное непосредственное, а бытие в своем понятии, прежде всего   становление; но так как понятие уже не есть переход, то они, говоря более   определенно, суть единичность как соотносящееся с собой отрицательное единство.   - Условия - это разбросанный материал, ожидающий и требующий своего приложения;   эта отрицательность есть то, что опосредствует, есть свободное единство   понятия. Она определяет себя как деятельность, так как этот средний член есть   противоречие между объективной всеобщностью (или тотальностью тождественного   содержания) и безразличной непосредственностью. - Вот почему этот средний член   есть уже не просто внутренняя, а сущая необходимость; объективная всеобщность   содержит соотношение с самой собой как простую непосредственность, как бытие. В   категорическом умозаключении этот момент есть прежде всего определение крайних   членов; но по отношению к объективной всеобщности среднего члена он определяет   себя как случайность и тем самым как нечто лишь положенное, а также снятое, т.   е. нечто возвратившееся в понятие или в средний член как в единство, - в   средний член, который в своей объективности сам есть теперь также бытие.       

Заключение   "следовательно, В есть" выражает то же противоречие а именно что В   есть нечто непосредственно сущее, но точно так же имеет бытие через нечто иное,   другими словами, опосредствовано. Поэтому оно по своей форме то же понятие, что   и средний член. Оно отличается от него только как необходимое от необходимости,   - в форме совершенно поверхностного противостояния единичного всеобщему.   Абсолютное содержание А и В - одно и то же; это лишь два различных имени одной   и той же основы для представления, поскольку представление фиксирует явление   разного вида (Gestalt) наличного бытия и отличает от необходимого его   необходимость; но если бы необходимость была отделена от В, то В не было бы   необходимым. Стало быть, здесь имеется тождество опосредствующего и   опосредствованного.       

3.   Гипотетическим умозаключением представлено прежде всего необходимое соотношение   как связь через форму или отрицательное единство, подобно тому как   категорическое умозаключение представляло через положительное единство   изначальное содержание, объективную всеобщность. Но необходимость сливается с   необходимым; деятельность формы по преобразованию (des Ubersetzens)   обусловливающей действительности в обусловливаемую есть а себе то единство, в   котором сняты определенности противоположности, ранее освободившиеся в виде   безразличного наличного бытия, и различие между А и В стало пустым словом.   Поэтому оно рефлектированное в себя единство, тем самым тождественное   содержание, и оно таково не только в себе, но и положено этим умозаключением,   так как бытие А есть также не его собственное бытие, а бытие В, и наоборот, вообще   бытие одного есть бытие другого, и в заключении непосредственное бытие или   безразличная определенность прямо дано как опосредствованная определенность,   следовательно, внешность сняла себя, и ее вернувшееся в себя единство положено.   ,       

Тем   самым опосредствование умозаключения определило сей" как единичность,   непосредственность и как соотносящуюся с собой отрицательность, иначе говоря,   как тождество, различающее себя и из этого различения сосредоточивающееся   внутрь себя, - как абсолютную форму, и именно в силу этого - как объективную   всеобщность, тождественное с собой содержание. В этом определении умозаключение   есть дизъюнктивное умозаключение.       

с)   Дизъюнктивное умозаключение (Der disjunktive Schiup)       

Подобно   тому как гипотетическое умозаключение подпадает вообще под схему второй фигуры   В-Е-0, так дизъюнктивное умозаключение подпадает под схему третьей фигуры   формального умозаключения Е-В-0. Но середина есть [здесь ] наполненная формой   всеобщность; она определила себя как тотальность, как развитую объективную   всеобщность. Середина есть поэтому столь же всеобщность, сколь и особенность и   единичность. Как всеобщность она, во-первых, субстанциальное тождество рода,   но, во-вторых, такое тождество, в которое принята особенность, но как равная   роду, следовательно, как всеобщая сфера, содержащая тотальность своих   обособлении; это - род, разложенный на свои виды - такое А, которое есть и В, и   С, и D. Но обособление как различение есть в такой же мере и "либо -   либо" [данных ] В, С и D, отрицательное единство, взаимное исключение   определений. - Далее, это исключение не только взаимное, и определение не   только относительное, но и столь же существенно соотносящееся с собой   определение; особенное как единичность, с исключением других.       

А есть   или В, или С, или D,       

Но А   есть В,       

Следовательно,   А не есть ни С, ни D.       

Или   также:       

А есть   или В, или С, или D, Но А не есть ни С, ни D, Следовательно, оно есть В.       

А есть   субъект не только в обеих посылках, но и в заключении. В первой посылке оно   всеобщее, а в своем предикате-разделенная на тотальность своих видов всеобщая   сфера; во второй посылке оно дано как определенное как вид; в заключении оно   положено как исключающая, единичная определенность. -Иначе говоря, оно уже в   меньшей посылке положительно положено как исключающая единичность, а в   заключении - как то определенное, что оно есть.       

Стало   быть, то, что [здесь] вообще являет себя как опосредствованное, это всеобщность   [данного ] А, опосредствованная с единичностью. Опосредствующее же - это то же   А, которое есть всеобщая сфера своих обособлении и нечто определенное как   единичное. Таким образом, то, чтб составляет истину гипотетического   умозаключения, - единство опосредствующего и опосредствованного, положено в   дизъюнктивном умозаключении, которое поэтому в то же' время уже не есть   умозаключение. А именно, середина, положенная в нем как тотальность понятия,   сама содержит оба крайних в их полной определенности. В отличие от этой   середины крайние даны только как положенность, которой уже не присуща никакая   собственная определенность в противоположность середине.       

Если все   это рассматривать еще более определенно, имея в виду гипотетическое   умозаключение, то окажется, что в этом умозаключении имелось субстанциальное   тождество как внутренняя связь необходимости и отличное от него отрицательное   единство, - а именно деятельность или форма, преобразовавшая одно наличное   бытие в другое. Дизъюнктивному же умозаключению вообще свойственно определение   всеобщности; его середина - А как род и как совершенно определенное; в силу   этого единства указанное выше содержание, прежде бывшее внутренним, теперь   также положено, и наоборот, положенность или форма не есть внешнее   отрицательное единство по отношению к безразличному наличному бытию, а   тождественна с тем изначальным содержанием. Относящееся к форме определение   понятия целиком положено в своем определенном различии и в то же время в   простом тождестве понятия.       

Этим   снят теперь формализм акта умозаключения и, стало быть, субъективность   умозаключения и понятия вообще. Это формальное или субъективное состояло в том,   что опосредствующим для крайних членов служит понятие как абстрактное   определение и потому оно отлично от этих крайних членов, чье единство оно   составляет. Напротив, в доведенном до конца умозаключении, в котором   объективная всеобщность точно так же положена как тотальность определений   формы, различие опосредствующего и опосредствованного отпало. То, чтб   опосредствовано само есть существенный момент своего опосредствующего, и каждый   момент дан как тотальность опосредствованных.       

фигуры умозаключения   представляют каждую определенность понятия в отдельности как средний член,   который в то же время есть понятие как долженствование, как требование, чтобы   опосредствующее было тотальностью понятия. Разные же роды умозаключения   представляют ступени наполнения или конкретизации среднего члена. В формальном   умозаключении средний член положен как тотальность лишь тем, что все   определенности, но каждая в отдельности, выполняют [поочередно] функцию   опосредствования. В умозаключениях рефлексии средний член дан как единство,   внешним образом охватывающее собой определения крайних членов. В умозаключении   необходимости он определил себя как столь же развитое и тотальное, сколь и   простое единство, и этим сняла себя форма умозаключения, состоявшего в отличении   среднего члена от его крайних членов.       

Тем   самым понятие вообще реализовалось; говоря определеннее, оно приобрело такую   реальность, которая есть объективность. Ближайшая реальность состояла в том,   что понятие как отрицательное внутри себя единство расщепляет себя и как   суждение полагает свои определения в определенном и безразличном различии, а в   умозаключении противопоставляет им само себя. Поскольку понятие еще есть таким   образом внутренний момент этой своей внешности, через развитие умозаключений   эта внешность уравнивается с внутренним единством; разные определения   возвращаются в это единство через опосредствование, в котором они едины сначала   лишь в чем-то третьем, и тем самым внешность в самой себе представляет понятие,   которое поэтому точно так же уже больше не отличается от нее как внутреннее   единство.       

Но и   наоборот, указанное определение понятия, рассмотренное как реальность, есть в   такой же мере и положенность. Ведь истиной понятия оказалось тождество его   внутренности (Innerlichkeit) и его внешности не только в этом результате; уже в   суждении моменты понятия остаются и в своем безразличии друг к другу   определениями, которые имеют значение лишь в своем соотношении друг с   другом.Умозаключение - это опосредствование, полное понятие в своей положенности.   Его движение есть снятие этого опосредствования, в котором нет ничего в себе и   для себя, а каждое [определение ] дано лишь через посредство иного. Поэтому в   результате получается непосредственность, возникшая через снятие   опосредствования, бытие, которое точно так же тождественно с опосредствованием   и есть понятие, воссоздавшее само себя из своего инобытия и в своем инобытии.   Это бытие есть поэтому суть (eine Sache), которая есть в себе и для себя, -   объективность. РАЗДЕЛ ВТОРОЙ       

ОБЪЕКТИВНОСТЬ (DIE OBJEKTIVITAT)         

В первой   книге объективной логики абстрактное бытие было представлено как переходящее в   наличное бытие, но точно так же и возвращающееся в сущность. Во второй книге   выяснилось, что сущность определяет себя как основание, благодаря чему вступает   в существование и реализует себя в виде субстанции, но снова возвращается в   понятие. Относительно же понятия было прежде всего показано, что оно определяет   себя как объективность. Само собой ясно, что этот последний переход по своему   определению тождествен с тем, что в прежнее время принималось в метафизике за   умозаключение от понятия, а именно от понятия Бога к его наличному бытию, или   как так называемое онтологическое доказательство бытия Бога. - Известно также,   что возвышеннейшая мысль Декарта, что Бог есть то понятие чего включает в себя   его бытие, после того как она была низведена до дурной формы формального   умозаключения а именно до формы упомянутого доказательства, была в конце'   концов повержена критикой разума и мыслью, что из понятия не-возможно выколупать   наличное бытие. Нечто касающееся этого доказательства было рассмотрено уже   ранее . в первой части, говоря о том, что бытие исчезло в своей ближайшей   противоположности - в небытии и что истиной обоих оказалось становление, мы   обратили внимание на смешение, возникающее тогда когда, рассуждая о   каком-нибудь определенном наличном бытии фиксируют не его бытие, а его   определенное содержание, и потому полагают, что если такое-то определенное   содержание (например, сто талеров) сравнивается с другим определенным   содержанием (например, с контекстом моего восприятия, с составом моего   имущества) и при этом находят различие в зависимости от того, прибавляется ли   первое содержание ко второму или не прибавляется, то -здесь речь идет будто бы   различии бытия и небытия или даже о различии бытия и понятия. Далее, там же и   во второй части было рассмотрено встречающееся в онтологическом доказательстве   определение совокупности (Inbegriffs) всех реальностей. - Но существенного   предмета этого доказательства, [т. е.] связи понятия и наличного бытия,   касается только что законченное рассмотрение понятия и всего хода развития,   через который оно определяет себя как объективность. Как абсолютно   тождественная с собой отрицательность понятие есть то, что определяет само   себя; выше было отмечено, что уже поскольку оно раскрывается в единичности как   суждение, оно полагает себя как реальное, сущее- эта абстрактная еще реальность   завершает себя в объективности.       

Если   может показаться, будто переход понятия в объективность есть нечто иное, нежели   переход от понятия Бога к его наличному бытию, то надлежит, с одной стороны,   принять в соображение, что определенное содержание. Бог, ни в чем не изменяет   логического процесса и что онтологическое доказательство есть лишь применение   этого логического процесса к тому частному содержанию. С другой же стороны,   существенно важно вспомнить сделанное выше 46 замечание о том, что субъект   приобретает определенность и содержание лишь в своем предикате, а до этого, чем   бы субъект ни был для чувства, созерцания и представления, он для понятийного   познания есть лишь одно имя; в предикате же вместе с определенностью начинается   и реализация вообще. - Но предикаты следует понимать как нечто такое, что само   еще заключено в понятии, стало быть, как нечто субъективное, с чем еще не   совершен выход к наличному бытию;       

поэтому,   с одной стороны, реализация понятия, конечно, еще не завершена в суждении. Но,   с другой стороны, и одно лишь определение того или иного предмета через   предикаты, не будучи в то же время реализацией и объективированном понятия,   также остается чем-то столь субъективным, что оно даже не есть истинное   познание и определение понятия предмета, - оно нечто субъективное в смысле   абстрактной рефлексии и чуждых понятия представлений. - Бог как живой Бог, а еще   более как абсолютный дух познается лишь в своем деянии (Тип). Человеку уже рано   дано было наставление познать его в его делах; лишь из них могут проистекать те   определения, которые именуются его свойствами, так же как в них содержится и   его бытие. Таким образом, понятийное познание его действования, т. е. его   самого, берет понятие Бога в его бытии и его бытие - в его понятии. Бытие само   по себе или даже наличное бытие есть столь скудное и ограниченное определение,   что трудность найти это определение в понятии могла возникнуть, пожалуй, лишь   оттого, что не приняли в соображение, что же такое само бытие или наличное   бытие. - Бытие как совершенно абстрактное, непосредственное соотношение с самим   собой есть не что иное, как абстрактный момент понятия, который есть   абстрактная всеобщность, исполняющая и то, что требуется от бытия - быть вне   понятия; ведь насколько она момент понятия, настолько же она и его различие или   абстрактное суждение, в котором понятие противопоставляет себя самому себе.   Понятие, даже как формальное понятие, уже непосредственно содержит бытие в   более истинной и в обогащенной форме, поскольку понятие как соотносящаяся с   собой отрицательность есть единичность.       

Но   конечно трудность найти в понятии вообще и равным образом в понятии Бога бытие становится   непреодолимой, если это бытие должно быть таким бытием, которое встречается в   контексте внешнего опыта или в форме чувственного восприятия, подобно ста   талерам в составе моего имущества, как нечто схватываемое только рукой, а не   духом, как видимое по существу внешнему, а не внутреннему оку,-если бытием,   реальностью, истиной именуется то, что свойственно вещам как чувственным,   Семенным и переходящим. - Если философствование по поводу бытия возвышается над   чувственностью, то к этому обстоятельству присоединяется еще и то, что и в   рассуждениях о понятии оно не покидает чисто абстрактной мысли, которая и   противостоит привычка принимать понятие лишь за нечто столь одностороннее, как   абстрактная мысль, мешает признать то, что было ранее предложено, а именно   переход от понятия Бога к его бытию как применение изложенного выше 47   логического процесса объктивирования понятия. Однако если, как это обычно   случается согласиться с тем, что логическое как формальное составляет (ьоому   для познания всякого определенного содержания, то следует допустить по крайней   мере указанное выше отношение, если только вообще не застревать - как на чем-то   высшем - на противоположении понятия объективности, на неистинном понятии и   столь же неистинной реальности. - Однако при изложениии (Exposition) понятия   было еще указано, что оно есть само абсолютное, божественное понятие, так что   [здесь] поистине имело бы место не такое отношение, как применение, а указанный   логические процесс был бы непосредственным изображением самоопределения