1 2 3 4 5 6 7 8 
– А у тебя его нет. – Карамазов достал из куртки новую обойму, перезарядил автомат. – И не было.
– Уверен?
Илья не ответил. Он уже слышал гул моторов. Этот гад успел-таки вызвать с дачи охрану. Наверняка охрана связалась с милицией.
И сейчас его уже берут в кольцо. Не рядовая цель… Он всполошил весь их осиный рой.
Карамазов отполз чуть в сторону, прежде чем встать и броситься бежать. Что ж, пусть попробуют взять его в лесу.

Визирь, уже не таясь, подошел к Фархаду. Он слышал, как убегает нападавший, и был уверен, что тот действовал один.
кто же, кто же он…
– Визирь… – Взгляд Фархада был затуманен. И все же он нашел в себе силы говорить.
– Прости, дорогой. – Визирь опустился на колени, взял охранника за руку. – Спасибо тебе, Фархад…
– Я умираю?
– Да.
– Семья… Визирь…
– Я позабочусь. Верь мне. Я награждаю за верность.
– Визирь… Кто ты?
– Что?
– Кого я… в саду?
– Хайретдинова.
Не было смысла лгать. Он слишком хорошо знал смерть, чтобы солгать человеку, уже не принадлежащему жизни.
– Не пойму… – прошептал Фархад.
Машины затормозили, одна – чуть не доехав до «мерса», другая – чуть переехав. Визирь не смотрел на посыпавшихся наружу вооруженных людей… Пусть выполняют свою работу…
– И не надо понимать, – ласково сказал он. – Иди с миром.
На мгновение его пальцы сжались на горле Фархада. Быстро и почти неощутимо.
Его слуги заслужили покой.

4

Это, наверное, был самый грязный и шумный из московских вокзалов. Что было в том виновато – направление, в котором уходили поезда, или просто невесть когда повисшее над вокзалом клеймо, – Кирилл не знал. Он был на Казанском всего один раз, да и то случайно. Честно говоря, он бы с удовольствием больше никогда не появлялся здесь.
К справочному он подошел без пяти минут десять, но Визитер уже ждал. Кирилл остановился, глядя на своего двойника.
он во всем виноват…
Странно, Визитер казался совсем не чужим этому огромному выстуженному залу. Аккуратный, симпатичный подросток с цепким, внимательным взглядом. Свой среди чужих. И в то же время… люди обтекали его, будто какая-то сила удерживала их на расстоянии от Визитера.
– Кирилл…
Визитер подошел к нему, и снова Кирилл почувствовал его отстраненность, тот невидимый барьер, что устанавливал дистанцию между пришельцем и людьми.
– Кирилл, мне тоже плохо.
Он взял его за руку, заглянул в глаза.
– Веришь?
веришь – не веришь…
– Да.
– Ты как… нормально?
– А ты? Ты где ночевал?
– В Домодедове. В аэропорту. – Визитер улыбнулся. – Чуть менты не зацапали среди ночи. Потом на Павелецком часика два поспал. Потом на Киевский, как метро пустили, перебрался.
– Зачем?
– Движение. Мы чувствуем друг друга во сне… Если кто-то мотается с места на место, то его труднее выследить.
– Зато я не мотался!
– Извини. Я не подумал, Кирилл. Честное слово. – Визитер помедлил. – Я испугался. Пойдем сядем где-нибудь.
Кирилл покосился на огороженный барьерчиком зал ожидания.
– Билеты ведь надо показывать…
– Пошли.
Их действительно пропустили. Парень в защитной форме с любопытством взглянул на них, когда они прошли мимо, но не сказал ни слова.
– Ты умеешь быть чужим, – неожиданно для самого себя сказал Кирилл.
– Да. И ты умеешь. Просто не замечал этого никогда. Вон место свободное.
Они присели на жесткую холодную скамью между замотанной в платок нерусской смуглолицей бабкой, безучастно глазеющей по сторонам, и дремлющим в окружении аккуратно перетянутых картонных коробок парнем.
– Я устал так… – вполголоса сказал Визитер. – Когда спишь, не раздеваясь, все равно что и не спал.
Кирилл не ощутил сочувствия. Абсолютно. И смущения за то, что сам переночевал в постели, нормально поужинал, – тоже.
– Виз… – Он осекся. Страшно было задать вопрос, ответ на который решал все.
– Я знаю, о чем ты, – быстро сказал Визитер. – Кирилл, мы станем всесильны – в рамках реальности. Если мама… – Он на миг замолчал. – Если мама жива…
Визитер опять замолк.
– Говори, – потребовал Кирилл. Отчаяние не исчезло, оно просто переплавилось в ярость.
– Нам нельзя ничего о ней узнавать, пока не победим. После этого… ну, все ответы будут такими, как хочется нам. Понял?
– Да.
– Ни слова, Кирилл. Не звонить в милицию, не слушать телевизор. Пока ты сам не поверил, все нереально и зыбко. Все еще только случается.
– Я понял, Виз.
– Ты не злишься на меня?
– Злюсь.
– За пистолет?
– Какой пистолет? – Кирилл поднял глаза. Лишь через мгновение он вспомнил.
– Ну… Я же мог стрелять. Надо было возле двери затаиться и, когда тот гад выскочил, в лицо… Ему бы полчерепа снесло.
– А почему ты так не сделал?
– Не смог.
Кирилл кивнул. Он понимал, он бы тоже не смог – тогда. Это, оказывается, совсем не как в кино…
– Виз, а кто он?
– Не знаю. – Визитер помрачнел. – Он не из нас или новый.
– Это как?
– Ну… – Он не успел договорить.
– Ребята…
Они вскинули головы наверняка с одной и той же мыслью. Но перед ними стоял милиционер. Немолодой, с усталым лицом, рассматривающий их вполне добродушно, но как-то заинтересованно.
– Далеко едете?
– Нет, близко! – Визитер заулыбался.
– Одни?
Они, не сговариваясь, покачали головой.
– Хорошо, – согласился милиционер, не порываясь отойти. – А где родители?
Кирилл почувствовал, как накатывает безнадежная тоска. Их задержат. Обыщут в детской комнате милиции. У Визитера отберут пистолет. Посмотрят на фотографии, он же уже в розыске. И скажут…
– Что-то случилось, капитан?
Мальчишки повернулись на голос. Откуда-то со стороны подошел старик. Кирилл считал стариками всех старше сорока, но этот был действительно стар. С очень усталым лицом, в темном шерстяном пальто и нелепом берете, но весьма интеллигентного вида.
– Эти мальчики…
– Мои внуки. Мы едем в Алпатьево. Что они натворили?
Милиционер заколебался.
– Нет, ничего. Позволите глянуть документы?
Старик молча достал и протянул ему паспорт. Капитан быстро пролистал книжечку.
– Аркадий Львович, простите, но была ориентировка на похожего мальчика.
– На обоих? – полюбопытствовал старик.
– Нет, на одного. – Капитан улыбнулся, видимо, осознав иронию ситуации. – Да, конечно, у него не было братьев. Извините. Просто похожи.
– Дети все похожи. – Старик положил руку на плечо Кирилла. – Левушка, подвинься.
Кирилл послушно заерзал, сдвигаясь к Визитеру. Тот сидел словно окаменевший. Старик уселся рядом, тихо закашлялся, зажимая рот ладонью.
– Счастливого пути. – Милиционер наконец-то принял решение. Потрепал Визитера по голове. – Чего надулся, парень? К кому едете-то?
– К дядьке, – хрипло сказал Визитер. – На свадьбу.
Он, казалось, слегка утратил ориентацию.
– Дядя женится?
– Нет. Лидка, его дочка, замуж выходит. Уже второй раз, а ей только двадцать!
Визитера понесло…
Милиционера, похоже, слегка ошарашил такой объем информации.
– Ну, счастливого пути.
Провожаемый улыбкой старика, он быстро отошел. Кирилл сглотнул, посмотрел на неожиданного спасителя.
– Меня зовут… ну, видимо – Аркадий Львович, – сказал тот. – Ты – Кирилл.
– Откуда вы знаете?
Но «видимо – Аркадий Львович» уже не смотрел на него. Похлопал Визитера по плечу.
– Привет, соперник!
Визитер повернул голову, деревянным голосом произнес:
– Здравствуйте, Визард.
– Не бойся, – сказал старик. – Пожалуйста, не бойся меня.
– Почему?
– Потому что я хочу помочь тебе.
– Почему? – с вызовом повторил Визитер.
– Моего прототипа убили. – Старик обнял Кирилла за плечи. – Утром. Понимаешь?
– Еще нет.
– Я не справлюсь один, мальчики. И вы не справитесь. А остальные… конкуренты… мне более неприятны. – В голосе старика дрогнули просительные нотки. – Это был тот же человек, который приходил к вам домой.
Что-то внутри Кирилла оборвалось. Может быть, от голоса, в котором были сочувствие и понимание. Может быть, от обнимавшей его руки. Он всхлипнул, зарываясь лицом в пальто старика.
– Держись, держись, мальчик. – Тот погладил его по спине. – Не раскисай, прошу тебя. Сейчас я возьму вам билеты до этого самого Алпатьева, и мы сядем в поезд. Можно будет выспаться и поговорить. А оттуда вернемся в Москву как раз к утру. Хорошо, Визитер?
– Да… Нас не смогут обнаружить…
– Не факт. Но все же это самый удобный вариант. Не верю в судьбу, но не зря же мы встретились.
– Подождите. – Визитер колебался. – Даже если альянс… Как мы выберем между собой? Жребий?
– У меня рак, – спокойно сказал старик. – К весне я умру. А ты победишь. Я помогу тебе.

5

Анна ушла из больницы первой. Сразу за этим сумасшедшим воякой, который так и не захотел поверить в Свет. Она не боялась, ничего больше не боялась. Мария с ней. Мария принесла покой и добро.
серые от копоти кирпичные стены, зев печи, тело на носилках, реберный нож в руках Марии…
Нет! Не надо вспоминать. Они очистили мир от существа, желавшего только одного – крови и страдания. От убийцы, преступника, психопата… и даже нечеловека.
Анна заскочила в полупустой автобус, ехавший с завода. Уселась у окна, ничего не видящая вокруг, погруженная в себя. Домой, быстрее домой. Приготовить завтрак – Мария наверняка хочет есть.
– Здравствуйте. – Кто-то сел рядом. Она недоуменно поглядела на молодого симпатичного парня.
– Здравствуйте…
– Мы все время по утрам вместе едем.
– Неужели?
– Да, только вы раньше выходите. Вот… Я подумал, может быть, уже стоит познакомиться?
Парень улыбался. Наглец какой.
– А зачем?
– Хотя бы для того, чтобы здороваться по утрам. Меня зовут Петр.
Анна хмыкнула, отворачиваясь к окну. Парень помедлил секунду, потом сказал:
– Вы извините, я не хотел вас обижать. В общем-то я никогда не знакомлюсь в транспорте.
– Соблюдайте это правило и дальше, Петр, – не оборачиваясь, сказала Анна.
Казалось, он растерялся.
– Простите.
Она слышала, как парень встал и пересел на другое сиденье. Через минуту Анна уже забыла о нем. Мало ли таких мужиков, пытающихся прицепиться к красивой женщине.
Минут через двадцать она вышла на своей остановке, так и не посмотрев больше на юношу, проводившего ее взглядом…
Вначале магазин. Она покупала продукты быстро, не глядя на цены, хорошо, зарплата была совсем недавно и деньги еще были. Хорошая колбаса, сливки, коробка конфет… Господи, будет ли Мария пить шампанское? Анна все же взяла бутылку, чувствуя себя порочной, но не в силах отказаться от этой маленькой приметы праздника. У них ведь сегодня праздник, праздник, затмевающий все на свете!
В квартире она с легким ужасом посмотрела на кавардак, оставшийся после вчерашнего вечера. Скинула плащ, туфли и, не переодеваясь, бросилась убираться. Недопитый коньяк – в холодильник… Может быть, вылить? Ладно, потом. Подмести, стереть пыль, убрать разбросанную впопыхах одежду, чайник поставить на плиту…
Минут через двадцать она остановилась, придирчиво осматриваясь. Ничего. Лучше, гораздо лучше. Все равно стыдно – и за выгоревшие, вздувшиеся по углам обои, и за подтекающий на кухне кран, и за пустоватый холодильник. Но уже лучше. Анна взмокла и тяжело дышала, но усталости не было. Так… еще подровнять книжки на полках, протереть стекла.
В последний момент она спохватилась и устроила быструю ревизию полок. Чувствуя, что краснеет, выхватила несколько дурацких любовных романчиков, купленных и прочитанных непонятно зачем. Что еще может быть неприятно Марии? На всякий случай она сняла «Мастера и Маргариту», побежала на кухню и высыпала книги в мусоропровод. Глянула на часы. Полдесятого. Почему, почему она задерживается? Адрес она знает, она все в мире знает. Второй ключ Анна ей отдала…
Она снова обежала квартирку, но все, что можно было сделать быстро, уже было сделано. Ладно. Теперь привести себя в порядок…
Дверь в ванную она закрывать не стала, чтобы сразу услышать, как откроется дверь. Стянула платье, сбросила в таз белье, забралась в ванну, пустила воду. Секунду постояла под горячим душем.
волосы пахли гарью…
Анна торопливо достала шикарный «лореалевский» шампунь, подаренный мамой на день рождения. Щедро взбила пену на волосах, еще и еще раз. Запах исчез. А может, его и не было? Просто она глупая, нервная девушка, которую незаслуженно коснулось чудо.
Анна всхлипнула. Покосилась на зеркало. Нет, не такая уж она плохая. У нее ведь тоже добрые глаза, ей всегда это говорили.
– У тебя так уютно, Аня.
Она вскрикнула от неожиданности, повернулась к двери, испуганно прижимая руки к груди. Мария стояла в проеме, улыбалась, глядя на нее, и от этой улыбки страх исчез.
– Я тихо зашла, да? Прости, сестра.
Анна замотала головой. Не надо просить у нее прощения, не надо…
– Тоже очень устала, – сказала Мария. – Я договорилась об отпуске без содержания на неделю. Сказала, что мама тяжело заболела. Придется поехать в Москву, сестра. Мы успеем за неделю.
– Конечно.
– Можно я тоже приму душ?
– Да, да… – Анна схватилась за полотенце, порываясь выскочить из ванны.
– Не надо, мы можем вместе.
Мария стянула свитер, стала расстегивать юбку. Анна как зачарованная смотрела на нее. Она не брезгует мыться с ней вместе. Она так добра…
– Ты прекраснее всех в мире, – прошептала девушка.
– И ты прекрасна. – Мария встала рядом, взяла из ее рук душ, вставила в косо прибитый к стене держатель. Пол покрылся брызгами, но Анна не шевельнулась, чтобы задернуть занавеску.
– Позволь мне омыть тебя, – прошептала она.
– Нет, сестра. Позволь это мне.
Ее руки коснулись мокрых волос… словно ток… дрожь прошла по всему телу… скользнули по плечам, ласковые, горячие, родные.
– Мария…
– Не бойся.
Она смотрела в глаза девушки не отрываясь, и страх гас, лишь сомнение билось на дне души.
– Мария, это же плохо… наверное?
– Что может быть плохо для нас, сестра?
Анна почувствовала, как слабеет. Ее руки… они были так ласковы… они знали, как надо касаться ее тела.
– М-мария…
– Доверься мне, сестра моя возлюбленная…
– М-мария…
Ноги подкашивались, не держали, она повисла в ее руках, обмякла, держась уже из последних сил…
– Доверься…
Она закричала, обнимая Марию судорожно и сильно, но в той было куда больше силы, и она удержала ее до конца, до этого сладостного безумия, долгого и ослепительного, сжигающего стыд и сомнения…
– Сестра моя возлюбленная и жена моя… – сказала Мария. Анна, задыхаясь, подняла глаза. Спросила робко и неуверенно:
– А ты…
Мария лишь улыбнулась, не прекращая ласкать ее, и сияние вновь стало набирать силу. Анна качнулась к ее лицу, целуя в губы, отбрасывая страх. Как хорошо.
только волосы ее – пахнут гарью…

6

Кирилл вытянулся на полке, закрыл глаза. Здорово.
Старик хорошо придумал с поездом. Попробуй найди их на глухом перегоне.
Визитер устроился внизу, рядом с Аркадием Львовичем. Сидел на корточках, скинув кроссовки, и говорил, говорил. Кирилл почти не вслушивался, но, видимо, это было не обязательно. Визитер уводил старика, и Кирилла подхватило той же волной.
…На скорости, близкой к скорости света, межзвездный водород взрывается на силовых экранах заблудившимся фейерверком. Они плыли сквозь вечную ночь, черные иглы Осознавших Цель, порой исчезая бесследно, порой сгорая в коротких схватках с теми, чьей сутью была смерть, – коротких, ибо Осознавшие Цель не умели убивать. Они лишь несли осознание – и миры вздрагивали, когда над ними зависала черная игла, покачивались в равновесии возможностей, чтобы рвануться вперед, в бесконечность развития, заполнить собой одну из ниш или сгинуть в кровавом тупике самоубийства.
Осознавшие Цель ничего не навязывали. Они были только зеркалом, безучастным и равнодушным. Порой их пытались уничтожить, но всегда находились те, чьей Целью стала защита, кто шел в бой вместо них, чьи корабли молчаливо сопровождали черные иглы в их странствиях по Вселенной.
И Земля была лишь короткой остановкой, маленькой точкой, дрожащей в равновесии выбора…
– Осознавшие Цель, – сказал старик. – Красиво.
Кирилл свесился с полки, глядя на Визитеров.
– Что ты хочешь этим сказать? – резко спросил его двойник.
– Понимаешь, мальчик, для меня всего этого нет.
– А что есть для тебя?
– Долго объяснять. Скажем, так – цивилизация порождает нас сама по себе. Без всяких космических пришельцев и черных кораблей, парящих над миром.
– Ты считаешь, что я вру? – Визитер заулыбался.
– Нет, почему же. Это твоя Линия. Твой вектор правды. Если ты победишь, она станет реальностью. Все эти черные корабли… – Старик закашлялся. – Не самый плохой вариант, признаю. Поэтому и помогаю тебе.
– А кем ты считаешь меня? Кто я – глядя с твоей стороны правды?
– Посланник Развития. И, с моей точки зрения, ты приходишь не в первый раз, далеко не в первый, малыш. Мы уже встречались с тобой.
– Почему тогда я этого не помню? Почему для меня все в первый раз?
– Ты никогда еще не был таким. Ты связываешь будущее с помощью извне. Ты – помощь, которую ждут с небес, и не из тех Олимпов и хрустальных сфер, что раньше, а из прозаического космоса. Люди устали верить в себя, но разучились верить в Бога. Люди верят в металл и огонь, в космические корабли и галактические империи. Об этом стоило бы спросить нашего друга-писателя, если бы мы могли встать по одну сторону баррикад.
– Не сможем?
– Никак. У тебя хороший дар, мальчик. Уводить. Ты делаешь небывалое реальным, если веришь в него. Мог бы ты поверить, что все остальные Визитеры погибли?
– Не могу, – тихо сказал Визитер.
– Да. К сожалению. – Аркадий Львович поднял взгляд на Кирилла. – Твой прототип не слишком-то верил в себя. В свою исключительность, неуязвимость, в то, что будет жить вечно.
– Только дураки в это верят, – быстро сказал Кирилл.
– Не обижайся, мальчик. Не только дураки. Еще дети и поэты.
– Я уже не то и не другое.
– Ой ли? – Старик потянулся, достал полиэтиленовую сумку, стал выкладывать на стол завернутые в бумагу бутерброды. – Есть хотите?
– Да, – одновременно отозвались они.
Аркадий Львович кивнул, извлекая узкие бутылочки «фанты». Замер на секунду, потом вынул со дна пакета пистолет.
Кирилл увидел, как вздрогнул Визитер, но сам не испугался. В движении старика не было угрозы, пистолет он держал так же равнодушно, как минуту назад бутерброды.
– Из него убили моего прототипа, – тихо сказал Аркадий Львович. – И, как я полагаю, из него же стреляли в вашу маму.
– Молчите! – крикнул Кирилл.
– Я молчу. Я понимаю. – Старик потянулся, опустил пистолет в карман висящего на вешалке пальто. – Немногим смогу помочь тебе, Посланник Развития. Но оружие – это тоже что-то. Тем более оружие врага. Давайте подумаем, что мы можем сделать.

Ох как не любил Визирь этот шум.
Майор, сидящий напротив, был взволнован донельзя. Еще бы, такое шумное дело, такой прекрасный шанс сделать карьеру.
– Рашид Гулямович, и все же… Хотя бы малейшие угрозы в последнее время были?
– Спросите у референта, а? Дурацкие письма и звонки – они всегда есть. Но можно ли их считать угрозами? – Визирь поцокал языком.
– Каждый след важен, – гордо изрек майор.
– Давайте я подпишу протокол и лягу спать, – предложил Визирь.
Майор секунду глядел на него, потом неохотно подвинул листы. Поинтересовался:
– Значит, вы не стреляли?
– Нет. Я схватил пистолет водителя. Фархад мне его подал. Понимаете, естественная реакция… – Визирь быстро проглядывал протокол показаний. – Но нападавшего так и не увидел, а стрелять в темноту – смешно. Здесь тоже расписаться?
– Да, на каждом листе. Мы оставим наших людей на даче, если вы не против.
– Против. Я доверяю своей охране.
Майор пожал плечами.
– И все-таки наши люди останутся.
– Зачем тогда спрашивали о моем согласии? – Визирь откинулся в кресле. – Хорошо, оставляйте. Сегодня я министра беспокоить не буду, а утром созвонюсь.
Следователь помрачнел. Визирь был уверен, что вопросы с охраной сняты, но уточнять не стал. Пусть сохранит лицо.
– Рашид Гулямович, у входа десяток корреспондентов… – Референт шагнул к нему, едва следователь вышел из кабинета.
– Скажите, что я принял снотворное и лег спать. Никаких комментариев.
Референт кивнул, поколебался и добавил:
– Еще один идиот, жаждущий приема.
– Толик… – Визирь глянул на часы. – Если бы я узнавал о каждом идиоте в мире, то мне не хватило бы времени даже… Ладно. Иди. Скажи ему часы приема и где записаться.
Референт юркнул к двери.
– Постой. Как зовут идиота?
– Николай Шедченко. – Референт замер. – Он просил передать вам имя.
– Так почему же ты не начал с этого? – Визирь едва не закричал. Референт моргнул, полностью сбитый с толку.
– Его нет в списке тех, о ком надо докладывать.
Визирь молчал, покусывая губы. Обронил:
– Он в другом списке, Толик. Ладно. Подожди, пока менты уберутся, и проведи его. Постарайся это сделать незаметно. Впрочем, это невозможно. И пусть охрана обшарит его с ног до головы, мало ли что. День тяжелый, посетитель поздний. Так?
Референт быстро кивнул.
– Вот и славно. Иди.

Репортеры проводили Шедченко взглядами голодных дворовых псов, наблюдающих через стекло за обедом жирного сиамского кота. Вслед за отутюженным, прилизанным мужчиной, этаким киношным помощником политика, Шедченко пошел к ярко освещенному зданию. Хороша дачка…
Он опять подумал, не делает ли самую роковую ошибку.
Парень в камуфляже, замерший у входа, оценивающе оглядел его и посторонился. Внутри ждали еще двое.
– Простите, Николай Иванович, но меры безопасности…
– Пожалуйста. Я понимаю. – Шедченко развел руки и так и оставил их отведенными от тела. – Смотрите.
Его обыскали быстро и профессионально, с такой тщательностью, что не оставляла даже тени деликатности. Николай терпеливо ждал.
– Оружия нет, – сообщил Шедченко охранникам.
– Сами видим, – беззлобно отозвался один из них. Крепкие нервы у ребят. Старшего их только что шлепнули, а они ничего, держатся.
– Проводите посетителя. – Помощник достал пачку «Кента», закурил. Взгляд у него был усталый, не рассчитывал явно парень в двенадцатом часу болтаться на работе.
Вслед за охранниками Шедченко прошел по коридору. В открытую дверь был виден кабинет, уютный, выдержанный в каком-то древнем стиле советских времен. Никаких компьютеров, зеленая лампа на столе, простенький телефон…
– Входите, входите, – негромко позвали из кабинета. Шедченко сделал шаг, охранники остались за спиной, и посмотрел на Хайретдинова. Депутат сидел в кресле, крутя в руках стакан с водой. Посмотрел на него мимолетно и опустил глаза.
Кажется, он его когда-то видел… Российское телевидение любит транслировать думские скандалы.
– Шедченко. Николай Иванович. Полковник, – отрывисто сказал Хайретдинов. – Так?
– Так. – Он сглотнул комок. – Именно Шедченко.
– Не ожидал, признаться. Зовите меня Визирь.
– Видимо, мы оба остались в одиночестве, – негромко произнес Шедченко.
– Н-да? И что же стало с вашим… гостем?
– Он ошибся. Он переоценил… доброту.
– Как неожиданно, – с легким интересом сказал Визирь. – Спасибо. Я узнал бы это чуть позже, но порой и час важен.
– Порой важна даже минута.
– Вы садитесь, садитесь, Николай. Разговор долгий будет. Так?
Покосившись на охранников, словно приросших к порогу, Шедченко сел.
– Что же привело вас ко мне?
– Вы единственный, кого я смог найти, – честно сказал Шедченко. – Остальными овладела тяга к перемене мест.
– Игра в разгаре, чего ж тут удивляться? Как я понимаю, вы остались в одиночестве и в споре больше не участвуете. Так?
– Не совсем.
Визирь нахмурился, и Шедченко показалось, что охранники напряглись.
– Я хотел бы узнать вашу политическую платформу, – быстро сказал он.
– А, так? Бывало, бывало…
– Простите? – Настала очередь Шедченко удивиться.
– Ну, в прошлые разы. А! – Визирь засмеялся. – Очевидно, вы не совсем в курсе?
– В курсе чего?
– Мне интересно услышать версию вашего недавнего гостя, но это – если поладим. Итак, моя платформа. – Визирь отставил стакан, с хрустом сцепил пухлые пальцы. – Лишь сильная власть, сильное государство способно защитить рядовых граждан. Лишь великая страна способна остановить кровопролитие на окраинах, прекратить разбазаривание национальных богатств. Не считайте это коммунистической идеологией – я не очень-то к ней склонен. Власть – вот чего нам не хватает. Сильная Власть, но не властная Сила – вы понимаете?
– Да. Наверное. – Шедченко тщетно пытался поймать его взгляд. – А национальные вопросы?
– Надеюсь, вы понимаете, – с иронией сказал Визирь, – что для меня нет иного выхода, кроме интернационализма. Если вас не покоробит эта аналогия, как для Иосифа Виссарионовича.
Шедченко покачал головой.
– Рискованный пример в наши дни. Сталин – как интернационалист…
– Что ты знаешь о Вожде, дорогой! – Голос Визиря поднялся, и неуловимо сменился его акцент. Шедченко даже вздрогнул от карикатурной узнаваемости. Визирь рассмеялся. Продолжил прежним тоном: – Легко судить сейчас. Но не суди – и не судим будешь.
– Насколько я могу верить вашим декларациям?
– А насколько я могу верить твоему визиту?
– Вы можете проверить к утру. Так ведь?
– Так. А ты можешь только поверить.
Шедченко кивнул. Да, только поверить. Да, встать на ту сторону, на которую позволят встать.
Лишь бы девушка с обжигающим светом в глазах не осталась последней в этой игре…
– Я вынужден верить вам.

7

Утро вползало в купе… Или это поезд вползал в утро. Ярослав лежал на верхней полке, глядя в решетку потолка. Никакой головной боли. Секс – отличный антидот от похмельного синдрома.
– Я вас навсегда запомню, – пообещала Тоня. – Особенно тебя…
Слава развел руками, как бы отвергая незаслуженный комплимент.
– Хочешь вина?
– Что ты! Меня муж поедом ест за это! – Тоня хихикнула, признавая всю нелепость повода. – И так «орбит» жую, чтобы запах отбить…
– Специальные таблетки есть, – заметил Слава. – «Антиполицай».
– У тебя с собой?
– Нет.
– Жаль.
Она явно не стеснялась вчерашнего. Сидела, полуодетая, укладывая волосы строгой, «учительской» прической. Ярослав подумал, что через полчаса, при подходе к Саратову, Тоня уже преобразится. Будет спокойной и серьезной – верная жена для мужа и занудливая учительница для школьников. Словно два разных человека. Все мы разные – ночью и днем.
Может, потому он всегда любил сумерки…
– А в общем, у нас еще есть немного времени, – задумчиво сказал его двойник. Тоня аж тонко взвизгнула от наигранного возмущения.
– Нет-нет-нет! Меня муж встречает, понимаешь? Он ревнивый!
– Бедненький, – вздохнул Визитер.
– Славик, вы, писатели, все такие?
– Ага, – серьезным тоном подтвердил двойник. – Понимаешь, когда пишешь, нельзя сексом заниматься. Чтобы не терять творческую энергию.
– Бедненькие. Ярик, а ты меньше пишешь, да?
– Я в детстве болел много, – с некоторым усилием заставил он себя отозваться.
– Бедненький мой. – Тоня привстала, быстро чмокнула его в губы. – Все равно и ты хороший.
– Спасибо.
– Не куксись! – Тоня продолжала одеваться. – Я теперь везде буду ваши книжки искать. И мужу почитать дам, вот будет смешно, если ему понравится.
Ярослав закрыл глаза. Тоня еще долго стрекотала, переключив все внимание на Славу, и он был благодарен Визитеру за охотность ответов.
Кто из них настоящий, а кто копия? Кто более адаптирован, лишен комплексов и сомнений? Кто настоящий писатель, а кто халтурщик от литературы?
…Она заранее вышла в тамбур, и Ярослав помог ей донести чемодан. Проводник, покуривающий какие-то невыносимо вонючие сигареты, быстро и хитро подмигнул ему. Ярослав сделал вид, что не заметил этого.
– Все-все-все. – Тоня отобрала чемодан. – Убегай. – Покосилась на проводника, но все же поцеловала Ярослава. – Будь повеселее, Ярик! Ладно?
– Я постараюсь.
– Ну и молодец. – Она качнула головой и словно преобразилась. Стала строгой и собранной. Ярослав даже залюбовался этим мигом, переходом от веселой девчонки без тени комплексов к серьезной «мужниной жене».
– Прощай, Тоня, – сказал он. – Удачи тебе.
В коридоре уже дергающегося, тормозящего поезда он поймал себя на том, что почти бежит. Моралист сраный… Ярослав дернул дверь купе, вошел с твердым намерением высказать Визитеру что-нибудь злое и обидное.
Тот сидел, обхватив лицо руками, слегка покачиваясь взад-вперед.
– Что с тобой?
– Девчонка… Дурак я…
– Стыдно стало?
– Я не о том, – полушепотом отозвался Слава. – Я не о Тоне.
– Не понял.
– Анна – Мария. Посланница Добра. – Слава захохотал, не отрывая рук от лица. – Ох и идиот же я! Кретин! Еще предполагал ее в союзницы…
– Что случилось?
– Что? Знаком я ошибся… И не я один. Ярик, если мы сможем остановить эту девочку, то нас бы стоило при жизни канонизировать.
– Ты объяснишь толком? – Ярослав схватился за полку, когда поезд дернулся в последний раз и замер.
– Нет. Пока нет… Слушай новый расклад. Убит Посланник Силы. Посланницей Добра… – Он снова засмеялся. – Его прототип заключил альянс с Посланником Власти. В колоде объявился джокер. Кто-то седьмой. Я его пока не вижу… так бывает. Он устранил профессора… прототипа. Посланник Знания ушел и вступил в альянс с мальчишками. Возможно, это даст им шанс.
– Ты же предпочитал говорить «Визитеры», – зачем-то заметил Ярослав.
– Визитеры? Это я – Визитер. Шестерка, которую побьет любой.
– Успокойся, а!
– Да я спокоен. – Слава отнял ладони от лица – глаза были сухими. – Выйди купи водки, а?
– Пошел на хер! – Ярослав тряхнул его. – Хватит! Соберись. Ты тоже кое-что можешь – не думай, что я не заметил твоих опытов в Актюбинске!
– Этого мало, Ярик… так мало для нашего мира.
– Ты что, хочешь сдаться?
– А ты когда-нибудь сдавался?
– Нет.
Слава кивнул.
– Значит, будем идти до конца. Только, если я струшу, не останавливайся. Пути назад нет, Ярик. Нет. Хреновый расклад выпал в этот раз.

8

Визард не спал. Не стариковское это дело – спать в поездах.
На вокзале Алпатьева они вышли глубокой ночью. Кирилл быстро взбодрился от свежего воздуха, а Визитер дремал на ходу. Им повезло – уже через полчаса они садились в скорый до Москвы. На этот раз в купе они были не одни – какой-то зарывшийся в простыни мужчина подозрительно глянул на них, стянул с вешалки пиджак, уложил его между собой и стенкой и уснул.
Мальчишки забрались на верхние полки, Визард лег внизу.
Вот он, его альянс… Первый и, наверное, последний в этой игре. Умирающий старик и двое беспомощных детей. Разве этого он хотел?
Знание умирает. Знание служит силе и власти. Знание не способно изменить мир.
Разве не убеждался он в этом раз за разом? Становясь все сильнее с каждым своим появлением… и вновь, и вновь не умея воспользоваться этой силой…
Вот сейчас в его власти уничтожить Посланника Развития. Нет, он не сделает этого, и мораль здесь ни при чем. Его удерживает легкая тень надежды, что Визитер станет чем-то близким к нему, соединит обе линии. Конечно, если Знание сможет что-то дать в поединке.
Что…
Поезд громыхал, приближаясь к Москве. Бессмысленная поездка, отчаянная уловка обреченных, попытка выйти из-под контроля…
Надо уснуть. Надо позволить Знанию коснуться его, узнать, что случилось за этот день. Собрать крохи могущества, которые способно дать Знание. Его прототип – он держался до конца, ухитрился заговорить убийцу, убедить того оставить оружие. Надо быть достойным старика.
Если нет ничего, кроме достоинства, то и оно становится силой.

Карамазов метался по квартире. Ярости требовался выход. Но никого рядом не было, кроме него самого.
Что за клиенты ему попались? Даже пацан ушел, исхитрившись расквасить ему нос! Жирная свинья Хайретдинов взял в руки пистолет и пошел на него. И ведь Илья не убил наглеца. Глупо списывать это на ополоумевшего охранника – Карамазов не смог бы выстрелить в мишень. Перед ним был не просто человек, назначенный Тьмой на заклание. За клиентом тоже стояла сила, непонятная и пугающая. Может быть, не равная Тьме, но превосходящая Илью. Хайретдинов сам был силой, а Илья – лишь слугой. В этом-то и беда. И за стариком была своя сила, и за мальчишкой, пусть он не ощутил их так явственно, но они были, они защищали себя, свои человеческие воплощения.
И защитили…
Проклятый стимулятор. Еще утром это казалось такой удачной мыслью – не спать, ускользнуть от Тьмы, сделать половину работы без ее указаний. Теперь попытка казалась наивным безумием. Он не справится сам. И не справится, получая советы.
Ему нужна настоящая сила. Равная той, что стоит за клиентами.
Илья ударил рукой по стене, не почувствовав боли. Постоял, глядя в пожелтевшие газеты советских времен, аккуратно наклеенные на бетон. Всех, кто бывал у него в гостях, безумно веселили эти стены, подошедшие бы жилищу хронического алкоголика. Никто из них не думал, как важен для Карамазова его образ – чудаковатого редактора, работающего в странном издательстве, бережливого и замкнутого, способного вечерами сидеть под сиянием голой лампочки и аккуратно править тексты. Корректор… Что ж, прозвище не хуже иных. Да, он аккуратен. Он очень кропотлив в работе. Он ценит свое здоровье. Он романтик и потому одинок.
Какая прекрасная обертка, прикрывающая его основную работу.
Илья тихонько, по-детски заныл, колотя стену.
Уснуть надо! Уснуть! Услышать Тьму!
В прихожей задребезжал звонок. Илья вздрогнул, метнулся взглядом по комнате. «Кедр», вычищенный и перезаряженный…
когда я успел?
лежал на столе поверх какой-то рукописи.
Илья схватил оружие, безумным взглядом окидывая комнату. Распахнул ящик стола, втиснул туда автомат, при сравнении с которым хваленый еврейский «узи» расплавился бы от стыда.
Бросился к двери – сантиметр броневой стали, приваренные к арматуре косяки, поперечный засов, способный выполнить роль дверной цепочки и открыть дверь узенькой щелью, стодолларовые швейцарские замки, ключ к которым подобрал бы не всякий московский «медвежатник». Еще одно свидетельство его чудаковатости в глазах окружающих – чудовищная броня пустой квартиры. Устанавливавшие ее рабочие ошалели, увидев, какие апартаменты закупорит их лучшее творение.
– Илюшенька…
Карамазов секунду смотрел через перископный глазок
…гнутый оптический канал, пулеуловитель, стреляй, не стреляй – в глаз хозяину не попадешь…
в добродушное, полное лицо Сергея Камчатского.
– Сейчас… – прохрипел он, открывая засовы.
Камчатский был корректором в их издательстве – настоящим, не по прозвищу. Хорошим корректором, талантливым, способным править хоть нескончаемый фэнтези-сериал «Дорога клинков», хоть академическое издание Платона, зачем-то принятое в план главой фирмы.
– Илюшка, я, это… не помешал? А? – протискиваясь, спросил Сергей.
В его разговоре было потрясающее для человека такой профессии количество слов-паразитов и запинок.
– Нет. Заходи. – Илья отступил, чудовищным усилием принимая свой рабочий облик. – С работы?
– Да. – Камчатский сделал легкое движение, обозначающее намек на снятие обуви. Илья его не остановил. Сергей, кряхтя, присел, расшнуровывая ботинки. Сказал: – А ты чего не появился сегодня? Ждали тебя на планерке, понимаешь… Шеф спрашивал…
– Приболел, – коротко отозвался Илья, отступая. – То ли грипп, то ли просто бронхит.
– Да? Грипп? – Камчатский заколебался, но отступать, видимо, счел неудобным. – Я ненадолго. Посоветоваться надо.
– Давай, давай.
Карамазов вошел в комнату, предоставив приятелю самому выискивать тапочки среди сваленной в углу обуви. Еще раз пристально осмотрел комнату.
Гильза!
Он пнул ее, зашвыривая под узкую кровать. И как обронил?
– Илья, тут такое дело… – Камчатский топтался в дверях. – Начал я работать с Королевым…
– С кем?
– Ну, он у нас уже года два валяется…
Илья кивнул вспоминая.
– Ох, так много опечаток.
– Что ж поделать, зато коммерческий роман, – вяло отозвался Илья. – И купили за гроши.
– Да, да, хорошо, конечно. Но, может, я вначале девочек на него напущу? Пусть там глянут так-сяк, запятые выправят, а то у меня в глазах рябит! – Камчатский возмущенно развел руками.
– Кто у нас старший корректор? – Илья усмехнулся лишь ему понятному каламбуру. – Поручи девочкам.
Сергей благодарно кивнул.
– Ладно, тогда пошел я. Поправляйся.
– Выпить хочешь? – резко спросил Илья.
Камчатский заколебался:
– Поздно уже… первый час…
– Скажешь матушке, что на работе задержали. Сталинский стиль у шефа, что поделать.
Камчатский крякнул.
– Не знаю… Разве что чуть-чуть.
– Понял. – Илья, расшвыривая ногами раскиданные по полу рукописи,
…Сергей болезненно поморщился…
прошел к картонной коробке в углу, его персональному «бару». Алкоголь – яд. Но сейчас надо немного отравиться, чтобы уснуть. – «Абсолют». Черносмородиновый, – доставая литровую бутылку, сообщил он.
– Ну, мне неудобно даже… Дорогая вещь, – вяло запротестовал Сергей.
– Зонтик в заднице неудобно открывать, – сообщил Илья. – Простуду надо водкой лечить.
Камчатский закивал.
– Да, конечно. Нос у тебя, смотрю, совсем распух.
– И не говори, – зло ответил Илья, поддевая пальцами алюминиевый колпачок. Сергей, вытаращив глаза, уставился на сослуживца.
– Э…
Илья отнял руку, сообразив, что вываливается из образа.
– Да, крепко сделано. Пошли на кухню.

9

Анна открыла глаза.
Потолок.
Белый.
Хорошо.
Думать не хотелось. Ничего не хотелось. Тело ныло от безумия, длившегося полночи… полжизни.
Она облизнула запекшиеся губы. Посмотрела на пол – рядом с кроватью стояли пустая бутылка из-под шампанского и почти пустая бутылка из-под фальшивого коньяка.
Господи… ты испытывал меня? Или это правильно?
Анна потянулась, поднимая «Слънчев Бряг». Глотнула обжигающую, пахнущую ванилью и кофе жидкость. Покосилась через плечо на Марию.
Спит.
Хорошо.
– Отче наш… – прошептала она. Запнулась – Мария шевельнулась во сне, тихо застонала. Она тоже устала… устала… – Святый Боже, Святый Правый, Святый Бессмертный, помилуй нас…
Теплая ладонь коснулась ее губ.
– Любовь моя, – тихо сказала Мария. – Что тревожит тебя?
Что? Ничего… уже…
– Так необычно. Так странно, – не оборачиваясь, ответила Анна.
– Все было правильно, – прошептала Мария. – Сейчас ты встанешь и умоешься. Приготовишь завтрак.
– Да.
– Мы уедем в Москву завтра утром. А сегодня будем отдыхать, собираться с силами. Время работает на нас, враги уже начали убивать сами себя. Пусть они запутаются в своих играх. Забудут, кто из них с кем, понадеются, что мы отступим, спрячемся в угол. Пусть перестанут воспринимать нас всерьез. Одно плохо, Анна. Мужчина, ушедший вчера, стал служить самому страшному из врагов. А он ненавидит нас, ему мерзко все, что зовется добром.
– Мы справимся?
– Да. Как можешь ты сомневаться?
– Прости…
– Расслабься, – помедлив, сказала Мария. – Расслабься.
– Это надо, да?
– Да.

После Саратова в их купе никого не подсаживали. Проводник держал единожды нарушенное слово.
Ярослав в очередной раз сходил за чаем. Они больше не покупали спиртное – завтрашний день решал слишком многое. Слава, кусая авторучку, вычерчивал что-то на листе бумаги.
– План обороны дома? – полюбопытствовал Ярослав. Странно, двойник не понял цитаты.
– Расклад. Гляди, у нас есть два альянса, назовем их Власть и Развитие. Борцу за счастье народное помогает украинский стратег, пацанам – несостоявшийся гений мировой философии. Посланница… – На миг Слава запнулся. – Держится в стороне. Похоже, ей помощники не нужны. Н-да… ей уже никто не нужен. Полностью самодостаточная личность.
– Ты о чем?
– О редком случае нарциссизма. Ладно, это к делу не относится. Где-то вне схемы – Икс. Возможно, что я зря паникую и это просто удачливый наемник. Но уж слишком активно он отработал три фигуры.
– Мальчик, старик и?..
– Депутат. Наш загадочный Икс пытался его уложить, но не сумел.
– Слушай, ты будешь делиться со мной информацией? – Ярослав присел рядом.
– Извини, просто не подумал… Так вот. Мы пока для всех Посланников темная лошадка. Начнем ли работать в одиночку, примкнем к кому-либо – неизвестно. Потому, кстати, неизвестно, что мы и сами этого не решили… Стандартным, ожидаемым ходом было бы присоединиться к слабейшей группе – детям и старику. Попытаться убрать девок…
– Ты их что-то сильно невзлюбил.
– Это не моя вина. Итак, убрать девчонок, попытаться разбить альянс Власти и отойти в сторону, предоставив Иксу охотиться за недобитками. Дальше – убрать его.
– Стратег. Полковнику до тебя далеко. – Ярослав покачал головой. – Какой у тебя дан, убивец? Ты курицу когда-нибудь резал? Из автомата стрелял?
Слава молчал. Странно молчал.
– Будучи тобой, – наконец ответил он, – я никого не убивал. Только на бумаге. Ты это знаешь.
– Уже интересно. А не «будучи мной»?
Визитер посмотрел ему в глаза.
– Всякое бывало.
– Какой раз вы приходите?
Слава потер лоб.
– Так интересно?
– Да. Очень. Профессиональный интерес, понимаешь?
– Не в первый раз.
– Угу. И ты побеждал?
– Очень давно. Почти семь столетий назад.
– Не верю.
– Не верь. Кто тебе мешает-то?
– А как же твои слова, что ты – это я? Копия?
– Я и сейчас их скажу. Я не проживал тех жизней, Ярик. Знаю, что они были, и все. Могу домыслить, придумать детали. Но не вспомнить.
– Тогда какого хрена ты паникуешь? Если все это уже было? И ты побеждал и проигрывал, а мир стоит, и плевать ему на ваши игры… Визитеры…
– Со времени прошлого визита, Ярик, мир обрел новое качество. Он теперь способен уничтожить себя – раз и навсегда. Он все неустойчивее, ты видишь это? Он дошел до последней грани, дошел линией Власти. Если продлится ее цикл, Земле конец.
– А если победит Доброта?
– Ярик! Тук-тук! Опомнись! – Слава заулыбался паскудной улыбкой человека, знающего какую-то гнусную тайну. – Ты серьезно считаешь, что нынешний день нес в себе эту линию? Добро?
– Почему бы нет? «Гринписы» и хосписы…
– Сникерсы и памперсы! Опомнись! Данная Линия на этот раз в игру не вошла!
– А девушка?
Слава иронически смотрел на него. Потом постучал пальцами по стенке.
– Ты все-таки неисправимый оптимист. Наверное, потому и удостоился сомнительной чести играть в эти игры.
– Ладно, с девушкой, кажется, понимаю. – Ярослав покосился на Визитера, но тот никак не прокомментировал его слов. – Ну а ребенок?
– Дети не бывают ни добрыми, ни злыми. Пора бы понять. Хотел бы видеть наш мир таким, каким он нравится детям?
– Упаси Господь.
– Во-во. Ты не безнадежен. – Слава покровительственно хлопнул его по плечу. – Кстати, готовься. Мне кажется, что мальчишек придется устранять именно нам.

10

Как тихо…
Шедченко лежал с открытыми глазами. Комната, куда его поместили на ночь, была не очень большой. Может быть, из-за этого при всей неуловимой казенности обстановки и ощутимой необжитости она сохраняла тень уюта.
Старая, массивная мебель. Абажур красивый, но абсолютно старомодный. А в углу, словно из детских воспоминаний всплывшая, радиола «Эстония», громоздкая, на тонких полированных ножках. Хорошая, кстати, радиола. Полностью содранная с какого-то «Грюндига» пятидесятых годов, но…
Николай откинул одеяло, прошел по комнате, осторожно повернул регулятор громкости. Радиола щелкнула, оживая. Засветилась шкала, затрепетал зелеными «крылышками» индикатор настройки. Надо же! Работает!
Да, такой антиквариат рука не поднимется выкинуть и заменить сияющей «соневской» системой…
Он покрутил настройку, глядя, как скользит по шкале стрелка, стремительно соединяя Хельсинки и Берлин, Оттаву и Бухарест. Господи, кому пришла в голову эта странная мысль – разметить диапазон названиями городов, манящими и несбыточными приметами дальних стран? Понимал ли неведомый дизайнер, что на десятилетия вперед определил тысячам мальчишек место у радиолы – на коленях, прижимаясь лицом к шкале, пытаясь выловить среди громких, бравурных маршей и рассказов о посевных чужую речь, аромат дальних странствий, перезвон часов на готических башнях и шорох волн на недоступных берегах…
Шедченко остановился, когда в динамиках задрожала мелодия, тонкая и печальная, пробившаяся сквозь шорохи помех и скрип атмосферы. Привет из детства. Из пятидесятых, когда мир был так прост и понятен. Когда так легко было мечтать, когда впереди был лишь свет…
Скрипнула дверь. Шедченко повернулся, понимая, как нелепо сейчас выглядит: немолодой, небритый мужик в «семейных» трусах и майке, припавший к древнему приемнику.
– Хорошая машина, – сказал парень, остановившийся в дверях. Один из вчерашних охранников. – У моей бабушки была такая. Я всегда пытался поймать что-нибудь необычное.
Шедченко молча кивнул. Их словно связало тонкой нитью, перекинутой через десятилетия.
что-нибудь необычное…
– Рашид Гулямович вас зовет. – Охранник словно бы и не настаивал. – Я скажу, что вы умываетесь. В ванной все должно быть приготовлено.
– Спасибо. Я сейчас. – Шедченко поднялся, с сожалением выключая «Эстонию».
– Вы потом в кабинет проходите, – сказал охранник. – Помните, куда идти?
– Да.
Шедченко покачал головой, глядя на закрывшуюся дверь. Ого, доверие.
Посланник Власти видит его насквозь.
Удивительно… когда он сам-то себя не всегда понимает…

Странный это вышел коктейль – два стакана водки, когда организм еще не справился с действием фенамина.
Карамазов выпроводил Камчатского почти в три часа ночи. Идти тому недалеко, авось ничего не случится.
Голова звенела, словно стала хрустальной, и мысли – как вспышки, быстрые и нефиксируемые. В теле будто электрический заряд – хочется действовать, бежать, стрелять. Стены кажутся далекими, уходящими в бесконечность, а каждая буковка на рыжих газетах отчетлива и полна тайного смысла.
– Выходи! – пересекая комнату, крикнул Илья. – Я жду!
Голая лампочка на шнуре слепила. Карамазов поднял руку, коснулся раскаленного стекла, сжал ладонь. Это ведь самый простой метод прогнать свет, верно?
Лампочка хрустнула под пальцами. Он разжал ладонь, не ощущая ни ожогов, ни мелких, кровоточащих порезов. Илья, спотыкаясь, побрел по бесконечной комнате, упал на тахту. В глазах беснуются разноцветные круги. Но это уже не свет, это приближение Тьмы.
– Выходи! – заплетающимся языком прошептал Илья.
Вспышка. Вспышка Тьмы, врывающейся сквозь сомкнутые веки.
– Слабак…
– Нет! – Карамазов не удивился тому, что не пришлось дожидаться сна. Все менялось. Все стало по-иному. – Ты обманула!
Жалость в бесплотном голосе, или ему показалось?
– Нет. Я переоценила тебя. Но ты лучший, кто у меня есть.
– А они? Кто стоит за ними?
– Не все ли тебе равно?
– Им помогают! Им помогают больше!
– Ты зря пил. Выбрось все, что в тебе. Выбрось грязь.
Это был приказ. Или что-то сильнее приказа. Илью сбросило с тахты, он замер на корточках, и его тошнило все сильнее и сильнее, выворачивало наизнанку и от запаха водки, и не подумавшей всосаться, мутило по-новой…
– Хватит. Чего тебе не хватает?
Илья, задыхаясь, встал. Посмотрел во Тьму.
– Силу!
– Я дала тебе все, что нужно.
– Нет! Этого мало! Мало!
– В тебе есть все. Ты не видишь себя.
– Они уходят! Они обманывают! Они сильнее меня!
Опять – будто ирония…
– Ты еще не столкнулся с главными врагами. Может быть, я ошиблась в выборе?
– Нет! Дай мне силу!
Он уже не просил – требовал. Тьма перестала служить ему, но перестала и властвовать. Илья стоял, раскинув руки, и звенящая мгла вокруг была лишь частью его.
– Дай мне себя! – прошептал он. – Приди! Я сделаю все!
Что это – страх во Тьме?
– Почему ты молчишь?
– Я решаю…
– Сколько лет… – Илья стоял, покачиваясь уже не от алкоголя – он даже забыл, что пил сегодня. – Сколько лет я служил тебе, а думал, что ты мне служишь… Не молчи теперь! Не молчи!
Он вцепился в воротник – рубашка душила. Рванул, затрещала ткань, пуговицы испуганным градом ударили по стене. Дернулся, выбираясь из одежды, выползая из джинсов, из пропотевшего белья, тихо шипя, как змея, сбрасывающая шкуру. У него наступила эрекция, но Илья даже не почувствовал этого. Стоял, раскачиваясь, ловя ладонями Тьму, и Тьма ускользала, колыхалась вокруг.
– Сучка, – почти ласково сказал Карамазов. – Приди!
Его швырнуло к стене, когда Тьма вошла, всосалась сквозь поры, черными молниями вонзилась в зрачки. Илья взвыл, переламываясь.
много… слишком много силы… но слишком много – не бывает…
Минуту он катался по полу, выгибаясь в судорогах, рвя скрученными пальцами раскиданные рукописи. Это было каким-то безумным актом, совокуплением с Тьмой, с пустотой, с обрушившейся силой. Потом он захрипел, замер, не в силах выдохнуть, и сожженный воздух огненным комом заворочался в легких. Лишь секунда, но он был на грани – той самой, куда так часто отправлял других…
Потом Карамазов задышал вновь. Ровно и спокойно.
Он спал.
Ему снился поезд, в котором ехали писаки; и другой поезд, где профессор пытался задремать, а пацаны давно уже спали; снились две девушки на узкой кровати, обнимающие друг друга…
все они такие…
…и политикан, сидящий в кабинете, перед зеленой лампой…
Карамазов улыбался во сне.
Силы слишком много не бывает.

11

Последний день в пути – самый тяжелый. Самый бесконечный. Подъедаются взятые из дома продукты, на выпивку нет сил, карты кажутся самым безумным изобретением человечества.
Ярослав валялся на полке. Крутил в руках блокнот, перебирал тоненькую пачку визиток. Давно он не был в Москве. Почти год. Редкая болтовня по телефону и электронная почта общения не заменяют.
– Нам будут нужны деньги, – сказал Слава. – Штука-другая. Чтобы купить оружие.
– Ты так просто это говоришь…
– А какие проблемы? Я зайду в «Лодур», ты – в «БТУ». Продадимся вперед. «Я сейчас пишу очень коммерческий роман…» – придавая голосу смущенно-виноватый тон, произнес он. – Подпишем договора, нам выплатят авансы…
– Я не о том. С каких пор в Москве свободно продается оружие?
– С каких пор оно там не продается? Сними розовые очки, они не идут твоим небритым щекам.
– Не уверен, что мы способны применить оружие.
– А… Интеллигентская рефлексия замучила?
– Слава! Мне кажется, мы не способны устранить тех Визитеров, которые и являются главными противниками. Максимум, на что нас хватит…
– И то дело.
– Я не представляю себя в роли убийцы.
– Скажи лучше, тебя напугали мои слова. Что мальчишек придется устранять нам.
– Да. С чего ты это взял?
– Картинку увидел. Писатель Заров достает пистолет, передергивает затвор. С виноватой улыбкой приставляет ствол к затылку мальчишки. Говорит: «Так надо». И спускает курок.
– Замолчи.
Слава поднялся, положил руку ему на плечо. Тихо сказал:
– Извини, если обидел. Но я знаю, что мы способны убить кого угодно. Если убедим себя в моральности данного поступка. Все, что от тебя требуется, это понять – для нас не существует сейчас мужчин, женщин, детей. Только мишени.
– Если ты такой умный, то объясни… – Ярослав повернулся, посмотрел в лицо Визитера. В свое лицо. – Чем угрожает миру пацан? Он что, юный психопат?
– Нет. Хороший, домашний ребенок. Но он уже вошел в игру, Ярик. Раньше нас. Он попал в ситуацию, когда все его представления о мире, жизни, людях вывернулись наизнанку. Слишком резко и слишком страшно все для него изменилось, брат мой. Он уже не станет прежним. И мир, его мир, если он победит, будет полон неуверенности и страха, холода в глазах, равнодушия.
– Это и есть наш мир.
– Да. Конечно. Мальчик – Посланник Развития. Он самый пластичный из всех нас, он не пытается изменить мир, это мир меняет его. Нельзя, чтобы все равнодушие нашей жизни нашло воплощение в нем, закрепилось, рванулось в будущее. Не будет его мир мечтой о приключениях и космических полетах. Уже не будет.
– Я не смогу.
– Сможешь. Мне лучше знать. Я не отягощен твоими страхами и комплексами. Нет у меня никакого прошлого, нет будущего, если я его не сотворю. И видел я побольше твоего. Костры из десятилетних ведьм и избиения младенцев. Чумные бараки и концлагеря.
– Не только это было, Слава. Особенно в нашей профессии.
– Достоевский и Толстой – ха! У самих рыльца в пушку.
– Циник.
– Зеркало, Ярик. Зеркало. – Он улыбнулся, и в улыбке была насмешка. – Смешно бить зеркала.

Визард смотрел в подплывающие здания вокзала. Опять шел дождь. Накрапывал, моросил, барабанил по крыше вагона, наслаиваясь на стук колес, мутными слезами плыл по оконному стеклу, просачиваясь в купе сквозь бесчисленные щели.
– Ребята, вы собрались? – не оборачиваясь, спросил он.
– Теперь да, – почти весело ответил Визитер. Затрещала, застегиваясь, молния его курточки. Визард уже научился различать мальчишек даже по голосам. Они все дальше и дальше расходились, Посланник Развития и его прототип. Куда быстрее, чем он с Аркашей. Неудивительно, конечно. У них меньше совместная память. Не исход жизни, а ее начало…
– Мне кажется, что нас никто не поджидает, – сказал Визард. – Но все-таки будем внимательны. Ладно?
Он повернулся. Их невыспавшийся, хмурый попутчик смерил его презрительным взглядом. Встал, отпихивая Визитера, и вышел из купе, поправляя свой драгоценный пиджак.
– Во странный тип, – тихонько сказал Кирилл.
– Обычный, – поправил его Визард. – Это мы странные, на его взгляд. Пойдемте.
В груди снова трепетала боль. Не был ли врач слишком оптимистичен с полугодовым прогнозом? Ладно, неделю-другую он протянет, а в этот раз все должно кончиться быстро. Не средние века, когда путь военного из Киева длился бы два месяца, а писателя из Азии – полгода.
– Поедем к одному моему другу, старому другу. Он не будет задавать слишком много вопросов, – негромко произнес Визард, выходя из вагона. Положил руку на плечо Визитера. – Тебе, парень, надо принять душ.
– Да? – Мальчишка со смешной обидой вскинул голову.
– На мой взгляд. Я вот себя чувствую грязным, как свинья…

Илья Карамазов подождал, пока старик и мальчишки отошли от вагона. Улыбнулся. Он стоял чуть дальше на перроне, неразличимый в толпе встречающих и приехавших провинциалов. Все так просто.
Два клиента и гаденыш, пнувший его в лицо.
Карамазов поймал взгляд какой-то девушки, выходящей из вагона. Этакая легкая заинтересованность симпатичным молодым мужчиной. Он улыбнулся ей, покачал головой и пошел вслед за клиентами. Светлый плащ, мягкая шляпа, «дипломатик» в руке – он был слишком заметен, слишком ярок в вокзальной толпе. Такие, как он, улетают в салонах бизнес-класса из аэропортов.
Но маскировка стала ненужной.
Сила – ее теперь много. Даже слишком много… Но слишком много ее не бывает.

12

Обеденный зал был еще одним осколком тех, советских времен. Шедченко даже повел взглядом по стенам, отыскивая портрет Маркса или Ленина. На Украине ему приходилось их встречать – в не основных помещениях властных структур. То ли какая-то легкая самоирония демократов… впрочем, они на нее редко способны… то ли стыдливая инерция сознания. Так, наверное, стояли идолы Перуна в сараях киевских хором после Крещения. Вроде бы брошенные на дрова, но все никак руки не доходят.
Портретов не было никаких. Только тканые панно, но достаточно провисевшие, чтобы казаться родными.
– Садись, Коля! – Хайретдинов привстал из-за стола, добродушно улыбнулся. – Позавтракаем, да и за помин души выпьем.
Шедченко подошел, отчаянно стараясь расслабиться. Такие помещения всегда угнетали его.
– За чей помин, Рашид Гулямович?
– За раба Божьего Аркадия. Ах нет, нельзя. Нехристь, иудей. И за Фархада нельзя.
– Профессор?!
– Да, Коля, да. Его достали. Ты садись. Рыбку будешь? – Рашид Гулямович чуть ли не стлался перед ним. При этом не теряя ни грамма достоинства. Этакий образец восточного гостеприимства.
– Рашид Гулямович…
– Зови меня просто Рашид. Хорошо?
– На брудершафт придется выпить, – с некоторым усилием сказал Шедченко.
– Давай.
Николай сел рядом с Хайретдиновым. Овальный стол был сервирован на двоих. Полностью сервирован. И никого в комнате.
– Я подумал, – разливая в рюмки «довгань», сказал Хайретдинов, – лучше холодное поедим, да зато поговорим спокойно. Правильно?
Он улыбнулся. Черт. Хорошая улыбка. Ей хотелось верить.
– Конечно.
– Ну давай, Николай Иванович…
Хайретдинов встал, они переплели руки. Смешной ритуал мужской дружбы, замена кровного братства. Вино есть кровь, а кровь – вино.
а водка, очевидно, лишь концентрат крови…
– Будем жить, Коля…
Они поцеловались, троекратно, и Шедченко с удивлением почувствовал – он не испытывает ненависти к этому человеку. И даже не чувствует его хозяином, идиотом-политиком.
Это что же, судьба Силы? Служить???
– Из всех Посланников тот, что пришел к тебе, был мне наиболее близок, – сказал Визирь. – Поверь. В этот раз ему не повезло, но в следующий раз, возможно… Земля ему пухом. Сейчас мы должны спасти мир.
– Ты понял?
– Девчонка. – Хайретдинов кивнул, и его лицо дернулось. – Дьявол… тьфу! Только его поминать… Почему ты их не кончил, Коля?
– Потому, что он не смог. Я не в силах убить женщину.
– Ой, ну что за бред! – Визирь сел. – Европа, мать ее… Женщина священна! Нет разницы, когда приходит смерть. Что же нам делать, а?
– Тебе решать. Ты – Посланник.
– Да, да… Ладно, что уж теперь горевать. Давай помянем твоего…
Он сноровисто капнул в рюмки водку. Посмотрел на Николая.
– Не был ты человеком, но кто решит, в ком есть душа, – быстро, чеканно изрек он. – Ты зла не хотел. Мир праху, покой тому, кто еще вернется. Будем жить.
Они выпили не чокаясь.
– За Фархада не будем. Потом, вечером. У меня будет денек… не приведи Господь. – Визирь усмехнулся. – Посмотри телевизор. «Покушение на депутата, лидера независимых» – ах, ах! Слушай, Коля, тебя не тревожит карьера?
– О чем ты? – Шедченко потянулся, накладывая себе тонкие пластинки буженины.
– Украина, конечно, страна нищая. Но спецслужбы не обижает. Твой визит к реакционному российскому политику – как к нему отнесутся?
Шедченко усмехнулся.
– Если ты победишь, то это самый удачный шаг в моей карьере.
– А если нет?
Николай плеснул себе еще водки, куда более щедро, чем разливал хозяин. Хорошая водка. Не привык он пить с утра, но теперь все привычки устарели.
– Тогда и жить не стоит. Я видел ее глаза.
Хайретдинов вздрогнул.
– Остановим. Не в первый раз, поверь.
– Дай-то Бог.
– Он на нашей стороне, Коля.
– Рашид, мне надо позвонить домой.
– О чем разговор. Звони. – Хайретдинов вынул из кармана трубку, протянул Шедченко. Путаясь в обилии кнопок, Николай включил телефон.
почему в армии нет ничего подобного? Проводная связь, как во Второй мировой, позорище…
– Алло?
Нина взяла трубку сразу. Словно ожидала звонка.
– Коленька?
– Как ты, малышка? – Он постарался забыть о Хайретдинове. Да, он женат двадцать лет и все еще любит жену. Пусть его считают моральным уродом. У него есть дом и есть семья, а не только веселые девочки-штабистки.
– Хорошо, а как ты? Почему вчера не звонил?
– Занят был, Нина. Очень занят. – Шедченко прикрыл глаза. – Теперь… теперь все хорошо.
– Как Сашка?
– Гораздо лучше. Привет от Тани.
Пауза.
– Коля, все действительно в порядке?
– Да. Да, малышка.
Шедченко посмотрел на Хайретдинова. Того, казалось, всецело занимал бутерброд с осетриной.
– Лучше, чем когда-либо.

13

Как странно.
Мир не изменился.
Мир – все тот же!
Кирилл почти бежал за Аркадием Львовичем и Визитером. Они о чем-то тихо говорили… Да нет, не тихо, конечно. Попробуй поговори тихо в длиннющем подземном переходе между двумя станциями метро. Но отставание на шаг, которое все никак не мог преодолеть Кирилл, заглушало слова намертво.
намертво…
Люди, люди вокруг. Сотни, тысячи. Интересно, что думает человек, приехавший из маленького села и впервые попавший в Москву? Миллионы – вот они. Девчонки, чуть постарше Кирилла, наверное, но уже совсем другие, совсем взрослые, настолько, что сладко щиплет в груди, пробегают навстречу, и даже взгляд их не касается мальчишки, хотя они могли бы учиться в одном классе. Пухлые куртки, яркие брючки, накрашенные глаза… Почему все взрослеют по-разному?
Тетка с двумя тяжело нагруженными тележками, она катит их впереди, как таран, и толпа расступается, как морская вода под килем парома. Толпа подростков, тоже чуть старше, чем он, и вроде бы все сами по себе, даже не разговаривают, но они спаяны какой-то невидимой силой, взаимным притяжением, законы которого не хочется понимать, и толпа расходится перед ними так же стремительно, будто вода перед сторожевыми катерами, хищно оскалившими орудия…
Растерянные, шарахающиеся, виновато улыбающиеся, тщетно пытающиеся придать себе хоть тень столичной торопливости – не москвичи. Чужие.
Кирилл ускорил шаги, пытаясь догнать Визитера и Аркадия Львовича. Они что, забыли о нем совсем? Пришельцы!
Он запнулся, пробежал немного, удерживая равновесие, непроизвольно оглянулся…
Убийца был метрах в пяти-шести. Строгое, мужественное лицо. Только распухший нос портит картину.
Ноги подкосились. Кирилл обрушился на стертый грязный мрамор, люди шарахнулись, обходя его, а убийца замер. Они смотрели друг другу в глаза.
Словно смотришь в ночь…
Кирилл всхлипнул, привставая, не отводя взгляда от лица человека, который… Нет, не думать об этом!
Убийца покачал головой. Печально и строго. Не отрывая взгляда, не делая больше ни шага. Встряхнул «дипломат», зажатый в руке, и тот послушно распахнулся, словно мечтая вывалить свое содержимое на истоптанный пол, но убийца уже подхватывал пластиковую крышку, подпирая «дипломат» коленом, придерживая перед собой, пока извлекал из него что-то… сверкающее и темное, сгусток силы, сжатый в строгие линии, спящее нечто, угловатую хищную тень.
Это так приходит?
Не кино, не фантазия, не страшный сон. Автомат, подкинутый в сильных руках, целящийся в глаза. Сейчас вспыхнет пламя у дула, совсем нестрашное, словно венчик газовой горелки, и мир дернется, взорвется, выкидывая из себя его – Кирилла Корсакова, тринадцатилетнего пацана, к которому пришел Визитер…
– Нет! – закричал Кирилл, елозя на грязном полу, отползая, не отрывая взгляда от убийцы и его инструмента. – Не-е-е-ет!
Над плечом ухнуло – громко, натужно, будто превозмогая кошмар, и убийца присел, переводя ствол автомата с Кирилла на кого-то другого…
– Бегите! – крикнул Аркадий Львович. Он стоял, сжимая пистолет, и это было так смешно и нелепо – старик с оружием в руках, – что Кирилл даже помедлил мгновение, запоминая навсегда эту сцену, но Аркадий Львович выстрелил еще раз, щуря глаза, с какой-то беспощадной улыбкой на губах, сделавшей его похожей на убийцу, и Кирилла будто подкинуло вверх. Он натолкнулся на Визитера, и в какой-то миг они бежали вместе, но толпа вокруг уже ожила, преодолела шок, перестала быть просто людьми, идущими по одному подземному коридору.
Толпа – это толпа.
У нее свои законы.
У нее свой разум.
Вой. Взметнувшийся к арке потолка, как цепная реакция, охвативший тех, кто и выстрелов-то не услышал. И движение… во все стороны сразу… это называется броуновское движение, так, Владимир Петрович, преподаватель физики в нашей школе?
видите, какой я умный – когда в меня стреляют?
Кирилл бежал. Вновь. Как в страшном сне, все повторялось. Вместо подъезда – подземный переход. Вместо мамы – этот смешной старик.
Треск автомата. Он даже не такой страшный, как пистолетный выстрел.
беги, Кирилл, беги!
Он будет убегать всегда. Всю жизнь. Все повторилось, и так оно будет всегда. Никому нет дела – ни толпе, где сотни здоровых мужиков разбегаются под свинцовым градом, когда могли бы с тем же риском для жизни просто затоптать человека с автоматом, ни пришельцу со звезд, который бежит рядом, ни Аркадию Львовичу, он ведь тоже убегает, скользя сквозь обезумевшую толпу, не то забыв о вспышке своей отваги, не то разуверившись в собственной меткости.
беги, Кирилл, беги!
Это все, что тебе осталось. Страх и бегство. Навсегда.

Карамазов пригнулся, когда первая пуля пронеслась над головой.
«ПМ». Его собственный. Он узнал его не по бою – обостренным до предела чутьем, подаренной Тьмой силой. Ох, старички-разбойнички… Посланник вернулся в заваленный трупами дом и вынул оружие из рук мертвеца. Прощай, версия самоубийства. Здравствуй, старый знакомый.
А бьешь ты по-прежнему косо. Пристрелять надо было!
Еще один выстрел – Илья скользнул к стене, пропуская пулю.
Пуля-дура, пуля-дура…
Вокруг началась паника. Люди метались, еще не понимая, откуда стреляют и куда стоит бежать. Толстая, безразмерная какая-то женщина заслонила старика, и Карамазов, уже спускающий курок, срезал ее длинной очередью. Не меньше пяти пуль… они что, вязнут в этом ходячем окороке?
Женщина продолжала бежать, смешно загребая ногами, словно какая-то мультяшная героиня, комический персонаж триллера, кровь хлестала из ран на спине, а она все не падала – малоэффективные пули, дьявол их побери!
Старик опустил пистолет, бросился в сторону. Зацепил он его или нет? Илья повел ствол, но толпа напирала, и не было линии прицела. Угораздило же мальчишку упасть! Он собирался сделать их в вагоне – грязно, но надежно, десятка три трупов, вагон мертвецов между «Комсомольской» и «Проспектом Мира»…
Карамазов открыл огонь. Это уже было просто самосохранением, тут даже тени сомнений быть не может, нормальная реакция человека, вокруг которого безумствует толпа.
Ведь так?
Он стрелял короткими очередями, укладывая тех, кто бежал к нему, и в толпе сработал какой-то коллективный разум, толпа прозрела, опомнилась, с воем кинувшись в обе стороны по туннелю, сметая тех, кто шел навстречу, и наверняка всполошились менты, толкущиеся у каждого входа.
Черт, грязно будет на выходе!
И милиция встанет на дыбы, когда он уложит пяток-другой патрульных.
Карамазов перещелкнул обойму. Последняя. А надеяться на Харина теперь не стоит. Узнав о бойне в метро, тот сегодня же смоется в Швейцарию или Австрию…
Суки!
Илья оскалился, переступая через стонущие, дергающиеся тела. Многие выживут. Пускай. Он же не психопат. Все равно лица никто не запомнит – слишком велик шок.
– Дяденька…
Он замер, глядя на маленькую, лет пяти девчушку с глазами, полными ужаса. В ярко-оранжевом комбинезончике, вязаном голубом берете, очень хорошенькая. Илья улыбнулся девочке, присел на корточки.
– Как тебя зовут, маленькая?
Девочка молчала.
– Где твоя мама?
– Убежала… – Слабый взмах ладошкой. Илья покачал головой. Вот ведь гадина! Ребенка бросила! Сказал бы он, что о ней думает, но нехорошо ругать родителей при детях. Это очень, очень вредно для детской психики.
– Ну так беги следом! – весело сказал Карамазов. – Догоняй!
– Можно? – тихо сказала девочка.
– Конечно. Давай… побежали-побежали…
Он шагнул вслед девочке и еще успел шлепнуть ее по попке, когда та метнулась, лавируя среди грузных, нелепо раскинувшихся тел. Улыбнулся вслед, поглядел на ладонь, которую словно током пробило.
Домой пора.
Очень хочется побыстрее оказаться дома.
Карамазов побежал обратно, к выходу на вокзал. Будет жарко. Будет очень грязно.
Ничего.
Главное – вырваться из подземной ловушки. Толпа у трех вокзалов не рассеется даже от ядерного взрыва. Он уйдет. И нет больше никаких сомнений, нет страха от досадной осечки.
Силы слишком много не бывает.

14

Шедченко полдня болтался по даче. Поиграл с охраной на огромном бильярде, тряхнув стариной и продемонстрировав настоящий, армейский класс игры. Ему, похоже, позволено было все… он стал каким-то странным хозяйским гостем, неожиданным приближенным уважаемого работодателя.
А кстати, ведь действительно уважаемого! Редкие реплики охраны не оставляли места сомнениям, Хайретдинова любили.
Не самый плохой выбор он сделал.
Семен, тот паренек из охраны, что заходил к нему утром, притащил упаковку пива. Шедченко расстегнул рубашку – легко все-таки он стал уставать, – сел чуть в сторонке, откупорил банку. Пиво было холодным и крепким. Хорошо.
Какой неожиданный и странный отпуск у него вышел…
Семен покосился на него, задержал взгляд на шраме, тянувшемся над ключицей, коротко спросил:
– Чечня?
Щедченко покачал головой. Да, скоро пацаны будут помнить лишь одну войну…
– Афган. Чечня – это ваша заморочка.
– Заморочка, – хмыкнул охранник. – Да, ты же хохол.
– Я уже сам не пойму, кто я, – отпивая пиво, сказал Шедченко. – Но воевал за Союз.
– Ясен пень… – Семен продолжал коситься на него. – Ты и впрямь полковник, Николай?
– Да.
– В отставке?
– В отпуске.
Один из охранников слегка подтянулся. Недавно из армии, что ли…
– А в наших званиях это как? – Семена не оставляло любопытство.
– То же самое.
Пожалуй, его расспрашивали бы еще долго. И Николай был настроен отвечать… даже выболтать Главную Военную Тайну Украины, существуй она в природе.
– Мужики! – В бильярдную ворвался еще один парень в камуфляже. Каким-то остатком сознания полевого командира Шедченко отследил движения охраны. Семен был очень неплох, пожалуй. – Телевизор включите! Шестой!
Кто-то схватился за пульт. Маленький «соневский» телевизор в углу заработал почти мгновенно.
– …конечно, никаких комментариев пока не дается. Нам все же удалось увидеть место трагедии, вход с вокзалов перекрыт, но, сев в метро на «Курской», наш оператор спокойно доехал…
Шедченко смотрел на экран.
Бойня. Иначе не назовешь. Люди, утаскивающие носилки, люди, осматривающие тела на полу – тех, кому медицина уже не поможет.
И кровь, кровь… объективом по лужам на полу, объективом по брызгам на стене, объективом по женщине в побуревшем пальто… Оператор, ты человек или лишь приставка к своей камере?
– Террористов, вероятно, было трое. Очевидцы рассказывают, что бандиты без всякой видимой причины открыли огонь по толпе из автоматического оружия. Охваченные паникой люди пытались спастись, но убийцы не знали пощады. Окончив свою кровавую миссию, они вышли через Казанский вокзал. Трое работников ОМОНа и два сотрудника милиции, пытавшиеся остановить негодяев…
– Блядь! – громко выматерился Семен. Покосился на Шедченко, словно ища поддержки. – Их даже не взяли! У вас такое бывает?
Шедченко покачал головой. Нет, не бывает.
Но теперь, наверное, будет.
Это кто-то из них. Он чувствовал это всем телом. Визитеры ведут свои страшные игры. И те, кто оказался рядом, обречены.
И никому их не остановить. Ни милиции, ни ОМОНу, ни группе «Альфа», наверняка поднятой сейчас по тревоге. Только когда из шести останется один, бойня прекратится.
Кто угодно. Узбек с повадками русского националиста, почему бы и нет? Он не станет валить горы трупов. Он будет беречь своих подданных.
– Позвоню домой, – тревожно сказал Семен, доставая из кармана трубку сотового телефона. Остальные, похоже, этим реквизитом «новых русских» не обладали. Их словно выдуло из комнаты. Шедченко остался сидеть, глядя в телевизор. Там озверевшие милиционеры перли на оператора, а голос за кадром сокрушался о попранной свободе слова.
– Я тебя найду, – прошептал Шедченко экрану. – Обещаю, говнюк.
– Ленка? – кричал в трубку Семен. – Ты дома? Слушай, сходи в садик, забери Костю! Только не на метро, пешком прогуляйтесь! Там какие-то суки побоище устроили… Смотришь? Ладно, забери Костю! И сиди дома! Мало ли что!
Шедченко прижал ладони к лицу. Пальцы были как лед. За что это… почему? Да, он слуга. Он страж. И плевать, что он на чужой земле, никогда она не станет ему чужой, никогда. Почему не он оказался там – рядом с нелюдьми, в чьих руках была смерть? Почему он гонял шары и прихлебывал пиво, когда свинцовый ветер гулял по коридору, искал стены, но натыкался лишь на плоть…
– Найду… – повторил Шедченко. – Найду.

Часть пятая
Абстрактная этика

0

Так мало надо, чтобы вновь почувствовать себя человеком. Всего лишь – сутки не пить, начисто выбриться, переодеться, развести в стакане пакетик кофе…
Слава еще спал. Ярослав порылся в сумках, беззастенчиво выбрал рубашку получше, щедро облил щеки одеколоном. Визитер замычал во сне.
– Казанский проспишь, – толкая его, сказал Ярослав.
– Что? – Слава приподнялся, глянул в окно, на часы, покачал головой. – Еще три часа, чего ты?
– Скучно. Вставай.
– А… – Визитер свесил ноги, потер лицо. – Бриться надо. О, ты уже свеженький и готовый к действиям…
– Давай подымайся. – Прихлебывая кофе, Ярослав с усмешкой наблюдал за процедурой собственного просыпания.
Визитер потянулся, отобрал у него стакан, глотнул.
– Блин. Сон мне снился. Веселенький.
– Ночные новости Си-эн-эн? Рассказывай.
– Что рассказывать-то? Все живы. Все в Москве.
– А что тогда снилось?
– Метро… – Слава нашарил на столе сигареты, закурил, глядя сквозь писателя. – Мне снилось метро.
– Ты что делаешь? В купе зачем курить-то?
Слава его словно и не услышал. Жадно затянулся, глотнул кофе, сказал:
– Она не любила Москву.
– Кто «она»?
– Она не любила Москву. Боялась. Там слишком шумно, людно и, главное, все всегда спешат. А ей это с трудом удавалось. Лишний вес с самого детства, и вроде ничему это в жизни не помешало, и муж хороший попался, и сердце как часы – никогда не жаловалась. Но вот носиться по метро с тяжелыми сумками, стать частью толпы – это не для нее. Когда она бывала в Москве проездом, то всегда брала билеты так, чтобы долго не задерживаться. Гостинцы и на вокзале купить можно. И в этот раз тоже, когда приехала, сразу на Савеловский, на метро. Часок побродить по вокзалу, отдышаться – и на другой поезд, к сестре в Мурманск. Смешно, наверное, ездить зимовать в Мурманск. Но у них уже так повелось, с севера на юг в гости ездили летом, с юга на север – зимой. Она не спешила, хоть и шла быстро, по своим меркам. Впереди двое мальчишек-близнецов со стариком, она за ними пристроилась. У сестры тоже близнецы, хоть и младше. Ждут, наверное, может, ее, а может, подарки, но все равно ведь любят свою тетку. Потом один мальчик упал, запнулся, она даже поморщилась, очень не любила сама падать. А мальчик сидел на полу, смотрел куда-то назад, через ее плечо, и в глазах у него был такой ужас, что сердце впервые дернулось, удар пропустило. Она обернулась. За ней парень шел, красивый, хорошо одетый, с умным лицом. И доставал из «дипломата» что-то, она и не поняла что, только почувствовала – оружие. Потом стали стрелять, не парень, кто-то другой, и она побежала. Впервые за много лет – побежала. Сумки не бросила не потому, что жалко было, тут спастись бы, а не подарки довезти, но ведь толпа, давка, люди начнут запинаться, падать, подавят друг друга… А бежать оказалось легко, так неожиданно легко, что ей даже понравилось – быть быстрой, быть частью толпы, оставить страх и смерть далеко-далеко позади. Так просто бежать… и словно что-то подталкивает в спину раз за разом, и бежать все легче, тело стало невесомым, как в детстве, только она все-таки упала почему-то и никак не могла встать… так обидно быть толстой и неуклюжей, когда даже сорока нет. А выстрелы гремели, но уже слабее, потом тишина наступила, это значит – все хорошо, все страшное кончилось. И она осталась лежать, даже глаза закрыла, потому что устала очень, такое ужасное приключение, сестра за сердце схватится, когда узнает, а вот у нее сердце здоровое, крепкое, сейчас ее поднимут, помогут встать, надо будет предложить помочь, если кого-то ранило, она когда-то медсестрой работала…
Визитер разжал пальцы, и сигаретный фильтр упал на пол, рассыпая белый столбик пепла.
– Кто это был, Слава?
– Седьмой. – Визитер смотрел на сжатые кулаки. – Седьмой, Ярик. Посланник Тьмы. Мы давно… давно не встречались.
– Но…
– Он самоорганизовался. У него нет прототипа. Он совершенен в своей работе. Лучший киллер России… Корректор.
– Почему тогда он не смог убить мальчишек? И старика – это Посланник Знания, так?
– Так. Он играет, Ярик. Теперь, когда он осознал себя, он просто играет. Кот и мыши. Ему не хочется признавать это, он привык считать себя аккуратным и быстрым вестником смерти. Но ему всегда хотелось этого – играть. Охотиться, гнать жертву, отпускать – и снова сжимать когти. Только это ненадолго. Он поймет, что стоит устранить всех – и мир станет его игрой. На долгие годы. До конца.

1

– Знаешь, Аркаша, я все-таки стоматолог, а не хирург. – Ростислав Снежневский с легким испугом осматривал руку Визарда. – Ранение поверхностное, но…
– Просто перевяжи. Неужели этому не научили?
Они сидели на кухне, при зашторенных окнах. Прямо как в шестидесятые… отважные диссиденты, собравшиеся полистать «Посев».
– Тебе сколько лет, Аркаша? Ослабленный организм, низкий иммунитет. Я бы тебе зуб удалять не сразу решился!
Визард усмехнулся. Снежневский продолжал ругаться, отказываться, а пальцы его осторожно ощупывали предплечье, раздвигали кровоточащие ткани.
– Голова не кружится?
– Нет. Сразу перетянули, кровопотеря небольшая.
– Жгут пора снимать… Нет, зачем я тебе помогаю? Ты что-то натворил, раз не хочешь идти в больницу!
– Меня ранили в метро, в той перестрелке.
– А чего же ты боишься?
– По судам затаскают как свидетеля.
– Не ври! – Снежневский вскинул седую голову, сверкнул очками. – Я тебя знаю, старый правдоискатель! Ты бы с удовольствием исполнил свой гражданский долг!
– Поумнел я.
– Поздно тебе умнеть… Впрочем, ты и впрямь изменился. Помнится, тебя раньше прыщ на лбу в дрожь вгонял. А сейчас сидишь ухмыляешься… Ладно. Артерия не задета… Терпи.
Он откупорил пузырек с перекисью, плеснул. Визард поморщился. Грязная, бурая пена поднялась из раны. Снежневский стал быстро, глубоко промокать рану тампоном.
– А откуда взялся мальчик?
– Мальчиков вообще-то было двое. Один отстал в толпе, к сожалению.
– Издеваешься? Как его зовут?
– Зови его Визитер.
– Визитер – что это за имя? Нет, ты издеваешься, да?
Ростислав положил на рану марлевую подушечку, стал туго бинтовать.
– Просто впутывать не хочу. – Не зная того, Визард повторил слова Кирилла, сказанные Веснину. – Спасибо, что помог.
– Спасибо скажешь хирургу, который тебе будет руку ампутировать! Я настаиваю, чтобы ты обратился за квалифицированной помощью.
– Подумаю я, Ростик. Но сегодня – никак.
В коридоре возник мальчишеский силуэт. Снежневский покосился на Визитера.
– Марш отсюда!
– Может, я помогу? – не двигаясь, сказал тот.
– Поможешь? На чем специализируетесь, коллега? Огнестрельные ранения – привычное дело?
– Немножко. Это я жгут накладывал.
Ростислав поднял брови.
– Да? Хорошо наложил. Где научился?
– В школе. Нам показывали.
– Или ты будущий Пирогов, или у тебя абсолютная память и крепкие нервы… – буркнул Снежневский. – Возьми на журнальном столике газету – только не «Комсомолку», я ее еще не прочитал! – и принеси сюда.
Визитер исчез, вернулся с «Аргументами».
– Пойдет?
– Чтобы скрыть факты – вполне. Заверни… это и выкинь в помойное ведро.
Он секунду наблюдал, как Визитер выгребает из эмалированного тазика окровавленные куски ваты и марли, потом покачал головой.
– Иди учиться в медицинский, мальчик. У тебя получится.
– А у меня все получается.
– Страшное поколение растет… – прошептал Снежневский, оглядывая наложенную повязку. – Пальцами пошевели. Так… Ничем их не прошибешь!
Визард посмотрел вслед вышедшему с бумажным пакетом Визитеру.
– У мальчика позавчера убили мать.
– Ч-что?
– Не говори этого при нем. Мальчик должен надеяться, что она жива.
– Аркадий, в какую гадость ты влез? Что творится, а?
– Судьба.
Вернулся Визитер. Снежневский встал, собрал разбросанные на столе лекарства и бинты в картонную коробку, поставил ее в шкаф. Сполоснул руки в раковине.
– Вас покормить надо?
– Да уж покорми, – накидывая снятую рубашку, отозвался Визард. – Ростик, где рядом можно купить одежду? Знаешь, пальто с дыркой в рукаве – не самый модный фасон.
– В супермаркете, если денег много.
– Есть пока. Ты покорми парня, я сейчас вернусь.
Снежневский потрогал переносицу.
– Так… Если ты через час не вернешься, я позвоню в милицию.
– Не позвонишь. Впрочем, я вернусь. – Визард прошел в прихожую, стянул с вешалки плащ. – Я пока твой надену.
– Вернешь без дырок, договорились?
– Юмор твой… зубодерный… – Визард неуклюже потянулся левой рукой к своему пальто, начал доставать что-то из кармана, уронил…
– Аркаша! – Снежневский быстро прошел вслед за ним. – Это… это что?
– «Макаров». Паршивый пистолет. – Визард поднял оружие, вытащил обойму, покачал головой. – И все равно патронов не осталось…
– Возьми у меня в куртке, – откликнулся из кухни Визитер. – В правом кармане. Он газовый, но патроны с дробью, говорят, можно убить.
Ростислав закрутил головой, с ужасом оглядывая то мальчика, то старика. Облизнул губы.
– Уходите. Оба уходите. Я не желаю быть причастным…
– Ростислав Иванович, вы не волнуйтесь. – Визитер, не выпуская тряпки, которой вытирал стол, подошел к ним. – Мы утром уйдем. И все будет хорошо. А сейчас нам никак нельзя. Вы должны нам помочь. Иначе нас убьют. Я вам объясню, все объясню.
Визард молча положил в карман газовик, открыл дверь. Давай, мальчик, работай.
уводи его… расплавь грань между реальностью и вымыслом, сделай старого трусливого Ростислава смелее, чем он есть, нажми на все пружинки человеческой души, на страхи, комплексы, мечты…
Уведи его…

2

– А ты любишь этот город? – спросил Слава.
– Питер больше. – Ярослав передернул плечами. Зачем Визитер напомнил?
она не любила Москву…
– Угу. «Как наивно и безответно я люблю этот город…» – Слава, согнувшись у окна, крутил головой, словно высматривал что-то.
А на что смотреть-то? Пути, платформы, дома – то ли пригороды, то ли уже московские окраины. Люди…
Люди везде одинаковы. И что в занесенном снегами сибирском поселке, что в казахском ауле, что на Арбате, все равно она проступает – «печать вырождения на лице». Не важно, какую форму она примет: пропойцы с вязанкой пустых бутылок, или здорового парня, который носится вдоль поезда, продавая денатурат, или раскрашенной девочки, посещающей авангардные спектакли, но не прочитавшей в жизни ни строчки.
Печать вырождения. Шлеп-шлеп-шлеп… И он ее не избежал. Может быть, он просто рискует поднять глаза и увидеть то, что незаметно другим. Увидеть печать на себе.
Поезд проходил мимо платформы, замедляя ход. Ярослав скользнул взглядом по лицам. Привычно, профессионально. Зная, что все равно не запомнит лиц, а если и запомнит, то никогда не сможет описать, вдохнуть в них жизнь. Но зацепятся какие-то детали, мелочь, которая рано или поздно отольется в слова.
– Я думаю, мы сразу разделимся, – небрежно сказал Визитер. – Я рвану в «БТУ», ты в «Лодур». Надо выколотить побольше бабок.
– Откуда в тебе такая несокрушимая уверенность?
– От полного отсутствия ее. Крайности сходятся. Ты согласен с раскладом? «БТУ» – орешек покрепче, но и заплатить могут больше.
– А дальше?
– Если все получится быстро, то надо сразу снять квартиру на месяц-другой. Дело может затянуться. А если сегодня останемся без денег, то я созвонюсь с Озеровым, переночую у него. Ты можешь напроситься к Степке. Но лучше бы их не ставить в известность о том, что Ярослав Заров в Москве.
– Ты серьезно?
– Да, конечно. Ребята могут попасть под удар. Ты же видишь, конкуренты не церемонятся. Они хорошо экипированы… Слушай, постарайся не продешевить в издательстве.
Ярослав кивнул.
– Ты меня поражаешь, Визитер. Спасение мира и выколачивание денег.
Слава захохотал.
– Знаешь, в прежних визитах я поразил бы тебя еще больше. Спасение мира и грабеж на большой дороге, например.
– Кем тебе доводилось быть, Слава? – помолчав, спросил Ярослав.
– Многими. Менестрелями и поэтами, писателями и художниками. Думаю, имена не столь важны.
– В следующий раз ты вполне можешь оказаться режиссером. Или вообще автором компьютерной игрушки.
– Да… Если он будет, следующий раз.
– Если будет, вспомни меня.
Слава кивнул.
– Вспомнить мне не дано. Я тебя придумаю, Ярик.
– Спасибо и на этом. Слава, за кого мы возьмемся?
– Я бы предпочел Корректора. Но… боюсь, он нам не по зубам.
– Что такое Тьма, Слава?
– Вот уж не ожидал такого вопроса… от тебя.
– И все-таки?
– Тьма – это просто отсутствие света, Ярик. Я не издеваюсь! Отсутствие границ. Свобода направлений. Право быть независимым от других, от мира.
– Так просто?
– Да. Тьма – это вечный ребенок, этакий не взрослеющий Питер Пэн. Бесконечная игра. Свобода всех направлений – вот ее визитка. Возьми Тьму за руку и иди в никуда. Не останавливаясь ни перед чем и ни перед кем. Тьма – это «я хочу» вместо «я должен». Тьма – это вера в себя. Тьма – это невозможность посмотреть на себя. Тьма всегда рядом, Тьма ждет своего часа, Тьма повелевает – но стоит подчиниться, и она станет слугой. Оправдает все.
– Я понял.
– Посмел бы ты не понять! Нас спасает лишь одно, Ярик. Нет линии, которая пошла бы на союз с Тьмой. Она всегда одинока. Всегда против всех. И потому проигрывает.
Визитер замолчал, прищурился, глядя в окно.
– Пока мы займемся Посланником Развития. Знаешь почему? Он может стать тем, что так ненавидит. Тьмой. А двух Посланцев Тьмы нам не победить.
– Слава, а тебе не кажется, что в этот раз Тьма пришла всемером?
– Я надеюсь, что ты неудачно пошутил, – не оборачиваясь, ответил Визитер.
– Вера в свою правоту, отсутствие границ – это же и твой лозунг. «Мы знаем, что мы правы, – и победим остальных!» Разве не так?
– Нет. В нас нет равнодушия, Ярик. Мы не считаем, что мир создан для нашего удовольствия. Мы пытаемся дать счастье другим – пусть каждый видит его по-разному. Веришь?
– Хочу верить.
– Не бросай меня, Ярик, – тихо сказал Визитер. – Не бросай. Когда прототип разочаровывается в собственной линии, перестает в нее верить, Посланник обречен. Так погибла Сила. А это был не худший из нас.
– Значит, и мы на что-то годны.
– Конечно.

3

Много ли времени надо на сборы, когда вся прошлая жизнь стала смешной и ненужной…
Анна носилась по квартире, проверяя, не забыли ли они чего. Да и порядок надо навести хоть какой-то после вчерашнего-то дня. Безумного дня, но такого прекрасного. Они опять пили шампанское и снова любили друг друга… да, любили! Она больше не стыдилась этого, поняла, как правильно и красиво было случившееся. Какие могут быть границы у любви – тем более для нее? Вся плоть – трава. Все равно перед ним …
Вчера Мария сходила в парикмахерскую. Ненадолго, но Анна извелась, прежде чем прозвучал звонок в дверь. Мария преобразилась, сделала короткую стрижку, покрасила волосы в светло-шатеновый цвет. Она стала еще прекраснее, если это возможно. Конечно, внешность ее не заботила, но Прототипов, тех, кто не видел их, будут в первую очередь настораживать девушки-близнецы. А они теперь не слишком похожи. Только вот Посланцев так не обманешь. Они чувствуют и друг друга, и Прототипов. В них сила зла, но им все равно не победить…
– Не суетись, девочка. – Мария, закинув ногу на ногу, наблюдала за ней. – Мы успеем. Закрой газ, краны в ванной, причешись, и мы пойдем.
Анна благодарно кивнула. Да, конечно, не надо волноваться. Конечно. Она посмотрела на Марию, одетую сейчас в брюки и свитер. Спортивная, сильная, уверенная. Так она и должна была прийти в мир, сомнений нет. Каждому времени свои формы. Только суть неизменна – добро есть добро, зло есть зло.
– Ты знаешь, у нас так мало денег, – неуверенно сказала она. – Это смешно, но ведь деньги многое решают, правда?
– К сожалению. – Мария достала сигарету, закурила, с улыбкой поглядывая на нее. – И что ты предлагаешь, сестра?
– Я могу пробежаться по соседям. Занять, кто сколько сможет дать. У нас в основном старики живут, но все-таки… я им всегда помогала, делала уколы. Мне не откажут.
Мария молчала.
– Можно сказать, что у меня кто-нибудь умер, мама, например, – вдохновенно предложила Анна. – Сбегать?
Мария потянулась, снимая со столика кожаную сумочку. Она купила ее вчера, когда ходила в парикмахерскую, даже удивительно, что у нее денег хватило на такую прекрасную вещь, и ведь еще были шампанское и шоколад…
Щелкнув замочком, Мария достала скомканные купюры.
– Этого нам хватит, полагаю?
Анна растерянно коснулась денег. Доллары. У нее никогда не получалось отложить достаточно, чтобы купить валюту…
– Да… здесь ведь много. Откуда они?
– Кто посмеет мне отказать?
Действительно. Какая она дуреха. Деньги для Марии – ничто. Прах. И кто, кроме посланцев Зла, устоит перед ее взглядом и словами? Стоит ей сказать человеку, что деньги ничто, и тот поймет. Выбросит их или отдаст.
– Значит, не надо идти к соседям?
– Думаю, нет, сестра. Время жалко. Мы достанем еще денег, если понадобится.
Анна кивнула, бросилась в ванную. Быстро причесалась. Ох, как хочется сделать такую же прическу, как у Марии. Но нельзя, а то они опять станут похожими…
– Мария, а в поезде… – Она запнулась.
– Конечно. Мы возьмем купе на двоих, сестра. Побыстрее!
Она пулей выскочила в коридор.
– Все, я готова.
Мария встала, бросила окурок в бокал с недопитым шампанским.
– Я выйду первой, ты закроешь.

Они немного прогулялись. Время до поезда еще было. Мария даже взяла ее за руку, и это было так прекрасно – идти, словно сестры, улыбаться друг другу и понимать, как прекрасен этот мир, прекрасен, несмотря ни на что, но они подарят ему еще больше радости, подарят бесконечную радость и чистоту, смех и счастье, милосердие и всепрощение.
– Жалко, что не видно солнца, – сказала Анна, заглядывая Марии в глаза. – Я очень люблю лето и солнце.
– Разве со мной тебе не светло?
Они вместе засмеялись, но Анна с испугом поняла, что чуть было не обидела самого дорогого в мире человека. Нет, все-таки она глупая. Недостойная.
– Я куплю нам шампанского, – сказала Мария, когда они проходили мимо центрального магазина, единственного, наверное, что мог в их городке зваться супермаркетом. – Подожди.
Анна послушно остановилась у дверей. Проследила взглядом за Марией. В закутке у входа был привязан питбуль, мерзкий, словно увеличенная лабораторная крыса, с обрезанными ушами и покрытой шрамами мордой. В наморднике, правда, но все равно… и зачем позволяют держать таких страшных собак-убийц? Только бы он не кинулся на Марию!
Но питбуль оказался мирным. Или почувствовал исходящее от Марии добро? Повалился на грязный пол, когда та проходила мимо, задергал лапами, подставляя брюхо. Удивительно! Как дворняжка… Анна вздохнула, отворачиваясь. Чуть в стороне дымили два мужика, то ли продавцы, то ли грузчики какие-то. Обсуждали какого-то Витюху из обменника при магазине, который вчера вечером, когда приехали забирать выручку, пустил себе пулю в лоб. Растратил деньги – в кассе было пусто – и покончил с собой. Мужики размышляли, что виновато – карты, бабы или и то, и другое вместе.
Анна вздохнула. Вот… грязь, зло, смерть. И последний грех – самоубийство. Они изменят все это.
Они дадут миру доброту.

4

Что за манера пошла давать издательствам имена мифологических персонажей?
Какая-то странная игра, мета времени, когда это стало модным?
Просто поиск звучных слов?
«Аргус», «Лодур», «Грифон»…
Ярослав шел к «Лодуру» от Таганской. Наверное, он и впрямь не любил Москву, но почему-то стоило проехать хоть одну станцию на метро – и возникало четкое ощущение, что он никогда не покидал этого города.
Смог бы он здесь жить, интересно? Адаптироваться не к ритму жизни, который его вполне устраивал, не к воде, такого вкуса, словно ее уже пили, не к мелким бытовым черточкам москвичей, не к размерам этой городообразной кляксы, а к четкой уверенности, что «хомо московикус» – это следующая ступень эволюции после «хомо сапиенса»?
Смог бы, наверное. Психология группы.
«Лодур» устроил офис в жилом доме. Ярослав позвонил у бронированной двери, постоял, ожидая, пока его оглядят в глазок и вынесут решение. Охранник молча отпер, кивнул – видимо, так и не решив, в какую категорию попадает посетитель.
– Здравствуйте. Я к Лидии Васильевне.
– Вам назначено?
– Нет.
Охранник поколебался.
– Входите…
– Ярослав Заров. Ваш автор.
– Угу. Подождите.
Он подождал, разглядывая стены, где висели в рамочках обложки изданных книг, рекламные плакаты, проспекты каких-то грядущих изданий. Усмехнулся, увидев собственные «Тени снов». А вот и коллеги… «Большое ватерполо», «Здесь, у Стикса…», «Пространства праведников».
В соседней комнате кто-то стучал по клавиатуре компьютера. Медленно и слишком сильно, не успел еще перестроиться с пишущей машинки…
Надо будет попросить «Ватерполо»… Андрей все забывает подарить, уже неудобно напоминать. А покупать книги тех, с кем доводилось пить водку и обсуждать литературу, как-то смешно.
– Проходите. – Охранник вернулся из комнатки редактора, улыбаясь, сел в кресло у двери. Покосился на стену, видимо, отыскивая «Тени снов». Новенький. Ему еще интересно видеть писателей.
Может, и читать станет…
Заров прошел в оставленную открытой дверь. Лидия Васильевна уже поднималась навстречу, улыбалась.
– Здравствуйте, Ярослав! Какими судьбами?
– Проездом. – Он поймал себя на торопливости ответа и дернулся, как от ожога. Какого черта! Он же не милостыню пришел выпрашивать, а продаваться. Разные все-таки вещи. Навсегда, что ли, останется с ним удивление от того, что за труд, доставляющий радость, еще и деньги платят? – Делаю новый роман… вот хотел предложить вам.
Лидия Васильевна кивнула, с легкой неуверенностью сказала:
– Это крайне интересно. О чем роман?
– Как всегда. О Тьме.

Визард вернулся ровно через час. Не то чтобы он беспокоился о поведении Ростислава – Визитер сумеет удержать того от звонка в милицию. Но обещания лучше выполнять.
Снежневский, выскочивший открывать дверь, был взбудоражен.
– Аркаша… – Он быстро глянул на площадку, стал заворачивать замки. – Почему ты не хотел мне рассказать?
Да, интересно, что ему наплел Посланник Развития?..
– Не стоит тебе впутываться.
– Что? Не впутываться? Да ты понимаешь, что происходит-то?!