1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 
Густую сеть отрядов и застав    

Охраны Ангельской вокруг Небес?    

Здесь надо осторожность проявить    

Особую; не меньшую — и нам    

При выборе посланца; ведь ему    

Вверяем нашу общую судьбу    

С последнею надеждой заодно".    

Он, кончив, сел; пытливый взгляд вперил    

В собрание: оспорят смелый план,    

Одобрят ли? Отважится ли кто    

На дерзкую попытку? Все молчат,    

Обдумывая, взвешивают риск,    

И с удивленьем каждый на лице    

Другого тот же видит страх, что сам    

Испытывает. Не нашлось героя,    

Средь первых удальцов Небесных битв,    

Который вызвался бы этот путь    

Ужасный в одиночку одолеть.    

Тут Сатана, венчанный в этот миг    

Неоспоримой славой выше всех,    

В сознанье превосходства своего    

И с царственным величьем произнёс:    

"— Престолы эмпирейские. Сыны    

Небес! По праву приутихли мы;    

Не страх, но спасенье нас гнетёт    

По праву. Долог путь, безмерно тяжек,    

От Преисподней к свету. Нерушим    

Застенок наш; огнепалящий свод,    

Готовый жадно каждого пожрать,    

Девятикратно окружает нас.    

Врата из адаманта наверху    

Надёжно замкнуты, раскалены,    

И всякий выход ими преграждён.    

Тому, кто миновал бы их, грозит    

Ночь невещественная, пустота    

Зияющая; бездна, где смельчак,    

Решившийся пучину пересечь,    

Исчезнуть вовсе может, без следа.    

А если в некий мир он прилетит    

Сохранно, в чуждый край, — что ждёт его?    

Опасности, которые нельзя    

Предвидеть, коих трудно избежать.    

Но этого престола, о Князья,    

Достоин бы я не был, царский сан,    

Что с властью и величьем сопряжён,    

Не по заслугам бы стяжал, когда    

Преграды и опасности меня    

Могли бы от попытки удержать    

Исполнить нечто, признанное здесь,    

Для блага общего, необходимым.    

Приняв престол монарший и права,    

Неужто я, от сопричастных им    

Опасностей и славы откажусь?    

И то и это надлежит равно    

Властителю; чем выше он стоит,    

Тем больший воздают ему почёт,    

Тем чаще испытанья, тем сложней    

Задачи, предстоящие Вождю.    

Вы, Силы мощные, гроза Небес,    

Хоть вы низвергнуты, займитесь домом,    

Ведь здесь — ваш дом на время. Вы должны    

Умерить злополучье, сделать Ад    

Отчасти выносимым, если есть    

Такое средство или волшебство,    

Способное ослабить, облегчить    

Невзгоды Преисподней; за Врагом    

Бессонным надо зорко наблюдать.    

А я пущусь в полет, за берега    

Бесформенного мрака, чтобы всех    

Освободить. Попытку предприму    

Один; опасный этот шаг никто    

Со мною не разделит!" Кончив речь,    

Монарх поднялся, наложив запрет    

На возраженья. Мудро он судил,    

Что, ободрённые его примером,    

Другие полководцы захотят    

Участвовать (предусмотрев отказ)    

В том, что недавно так страшило их,    

И с помощью отваги показной,    

Возвысившись в глазах собранья, стать    

Его соперниками; без труда    

Честь раздобыть, которую ценой    

Геройских дел он должен обрести.    

Но голос повелительный Вождя    

Не меньше предприятья самого    

Внушает ужас. Шумно все встают,    

Последуя Владыке; словно гром    

Раскатисто вдали пророкотал.    

Почтительно склонясь пред Сатаной,    

В нем Бога величают, приравняв    

Царю Небес; благодарят за то,    

Что он собою жертвовать готов    

Для блага общего. Не до конца    

Заглохли добродетели у Духов    

Отверженных, к стыду людей дурных,    

Кичащихся прекрасными на вид    

Поступками, внушёнными гордыней,    

И под личиной рвения к добру,-    

Тщеславной суетностью. После всех    

Сомнений, совещаться перестав,    

Провозглашают славу Духи тьмы    

Властителю единственному. Так,    

Лишь только ветер северный уснёт,    

Клубясь, густые тучи с гребней гор    

Ползут, замглив приветный небосклон.    

Угрюмая стихия сыплет снег    

На землю смутную, дожди струит,    

Но солнце, ввечеру, лучом прощальным    

Сквозь тучи улыбнётся, и поля    

Внезапно воскресают; стаи птах    

Щебечут; блеют весело гурты,    

Холмы и долы оглашая вновь.    

О, срам людской! Согласие царит    

Меж бесов проклятых, но человек,-    

Сознаньем обладающая тварь,-    

Чинит раздор с подобными себе;    

Хотя на милосердие Небес    

Надеяться он вправе и завет    

Господний знает: вечный мир хранить,-    

Живёт он в ненависти и вражде,    

Опустошают Землю племена    

Безжалостными войнами, неся    

Друг другу истребленье, будто нет    

(Что, собственно, сплотить бы всех должно)    

У них врагов Гееннских, день и ночь    

Готовящих погибель для людей.    

Собор Стигийский завершён. В порядке    

Расходится блистательная знать    

Бесовская; меж ними — Властелин    

Их наивысший, излучая мощь,    

Надменно шествует; казалось, он    

Способен сам противостать Творцу,    

Один, как самодержца грозный сан    

В Аду ни с кем не делит, окружив,    

Из подражанья Богу, выход свой    

Великолепьем царским и кольцом    

Горящих Серафимов, при оружье    

И с множеством хоругвей. Дан приказ    

Немедля объявить, под гром фанфар,    

О принятом решенье и конце    

Совета. Приложив металл к устам,    

На все четыре стороны трубят    

Четыре Херувима; вторят им    

Герольдов голоса, и далеко,    

По всем провалам бездны, эта весть    

Разносится; несметные войска    

Восторженно приветствуют её.    

Затем, уже спокойней, ободрясь    

Надеждой ложной, Адские полки    

Неспешно расстаются; их пути    

Различны: каждый следует, куда    

Наклонности влекут и грустный выбор,    

Где мнит найти покой от хмурых дум    

И тягостное время скоротать    

До возвращенья Сатаны. Одни    

Среди равнин, другие в вышине,    

Летают, соревнуясь меж собой,    

И в беге спорят, как во времена    

Пифийских игр и Олимпийских. Здесь    

Увлечены ристаньем колесниц,    

Там укрощают огненных коней,    

А тут — в шеренги строятся опять.    

На небосклоне так порой встают    

Видения: две рати в облаках,    

Вещая войны гордым городам,    

Сражаются. В побоище сперва    

Вступают, с копьями наперевес,    

Наездники воздушные; потом,    

Перемешавшись в рукопашной схватке,    

Когорты рубятся; вся твердь в огне    

От ярого сверкания клинков.    

Иные Духи, как Тифон, взъярясь,    

Раскалывают горы, скалы в прах    

Крушат и мчатся, вихри оседлав;    

И Аду тяжко дикую гоньбу    

Снести. Так, победительный Алкид    

Эхалию покинул и покров    

Отравленный на тело возложил;    

Несносную испытывая боль,    

Он сосны Фессалийские, в пылу    

Неистовства, с корнями вырывал    

И в море, в глубину Эвбейских вод,    

С вершины Эты, Лихаса швырнул.    

Иные, кротче нравом, обрели    

Приют в затишном доле; там поют    

Распевом Ангельским, под звуки арф,    

О подвигах былых, о той беде,    

Что их постигла, и клянут судьбу,    

Поработившую свободный дух    

Случайностью и силою. Хотя    

Пристрастны песни эти, но такой    

Гармонией пленительной полны    

(Но разве может по-другому хор    

Бессмертных петь?), что даже Ад умолк    

И слушателям не мешал внимать    

Восторженным. Другие, в стороне,    

Облюбовали для беседы холм    

(Умам — витийство, музыка — сердцам    

Отрадны), там раздумьям предались,    

Высоким помыслам: о Провиденье,    

Провиденье, о воле и судьбе -    

Судьбе предустановленной и воле    

Свободной, наконец, — о безусловном    

Провиденье, плутая на путях    

К разгадке; обсуждению они    

Подвергли всестороннему: добро,    

И зло, блаженство счастья и страданье    

Конечное, бесстрастие и страсть,    

Позор и славу, — праздных дум тщета    

И мудрость ложная! — но так могли    

Тоску и страх заклясть на краткий час    

Волшебным красноречьем, пробудить    

Напрасные надежды и сердца    

Тройной броней терпения облечь.    

Ещё другие, крупными сойдясь    

Отрядами, отважились разведать    

Зловещий этот мир, дабы найти    

Убежище помягче, и летят    

Вдоль русел четырех Аидских рек,    

Что в озеро пекучее несут    

Погибельные струи: Стикс — река    

Вражды смертельной; скорбный Ахерон,    

Глубокий, чёрный; далее — Коцит,    

Наименованный за горький плач,    

Не молкнущий у покаянных вод    

Его унылых; наконец, поток    

Неистово кипящего огня,-    

Свирепый Флегетон. Вдали от них    

Беззвучно и медлительно скользит    

Река забвенья Лета, развернув    

Свой влажный лабиринт. Кто изопьёт    

Её воды — забудет, кем он был    

И кто он есть; забудет скорби все,    

Страданья, радости и наслажденья.    

За Летой простирается страна    

Морозов лютых, — дикий, мглистый край,    

Терзаемый бичами вечных 6yjpb    

И вихрей градоносных; этот град,    

Не тая, собирается в холмы    

Огромные, — подобия руин    

Каких-то древних зданий. Толща льда    

И снега здесь бездонна, словно топь    

Сербонская, меж Касием-горой    

И Дамиатой, где уже не раз    

Тонули армии, а воздух здесь    

Пронизывает стужей до костей    

И словно пламя жжёт. В урочный срок    

Когтями гарпий Фурии влекут    

Приговорённых грешников сюда.    

Виновные испытывают боль    

Стократ сильней от резких перемен:    

Из пламени бросают их на льды,    

Чтоб выстудить эфирное тепло;    

И долго так лежат они, застыв,    

Мучительно-недвижные, пока    

Окоченеют; и в огонь опять    

Несчастных возвращают. Взад-вперёд    

Над Летой перебрасывают их,    

Удвоив пытку тщетной маетой,    

Стремлением — хоть каплю зачерпнуть    

Желанной влаги, что могла бы дать    

Забвенье Адских мук. Они к воде    

Припасть готовы, но преградой — Рок;    

Ужасная Медуза, из Горгон -    

Опаснейшая, охраняет брод;    

Сама струя от смертных уст бежит,    

Как некогда из жадных губ Тантала.    

Отважные отряды смущены,    

Растерянны; от страха побледнев,    

С глазами остеклелыми, бредут    

Напропалую, осознав теперь    

Впервые безнадёжный свой удел;    

Им не нашлось убежища нигде.    

Не мало мрачных, вымерших долин    

Они прошли, не мало скорбных стран    

Угрюмых миновать им довелось,    

И огненных и ледовитых гор,    

Теснин, утёсов, топей и болот,    

Озёр, пещер, ущелий, — и на всем    

Тень смерти; целый мир, где только смерть    

Владычествует, созданный Творцом    

В проклятие, пригодный лишь для Зла;    

Где живо мёртвое, мертво живое,    

Где чудищ отвратительных родит    

Природа искажённая, — одних    

Уродов мерзких; даже страх людской    

Таких не мог измыслить; в сказках нет    

Подобной жуткой нежити: Химер    

Убийственных, Горгон и гнусных Гидр.    

Тем часом быстрокрылый Сатана,    

Враг Бога и людей, отважный план    

Осуществляя, направлял к вратам    

Геенны одинокий свой полет.    

Порою влево он летел, порой -    

Направо; то крылами мерил глубь    

Провала, то взмывал под самый свод    

Палящий. Так, сдаётся, что вдали,    

Над морем, в тучах, корабли парят,    

Когда их равноденственный муссон    

Уносит от Бенгальских берегов    

Иль островов Терната и Тидора,    

Откуда пряности везут купцы    

И, море Эфиопское пройдя,    

На Кап кормила держат; Южный Крест    

Им правильный указывает путь.    

Так выглядел парящий Архивраг    

Издалека. Он, под конец, достиг    

Предела свода страшного; пред ним    

Граница Ада; накрепко её    

Хранят девятистворные Врата:    

Три ртвора из железа, три из меди,    

И три — из адаманта. Впереди,    

По обе стороны, — два существа,    

Два чудища огромные; одно -    

До пояса — прекрасная жена,    

От пояса же книзу — как змея,    

Чьё жало точит смертоносный яд;    

Извивы омерзительных колец,    

Громадных, грузных, — в скользкой чешуе.    

Вкруг чресел скачет свора адских псов;    

Их пасти Церберские широко    

Разинуты; невыносимый лай    

Терзает слух. Но если псов спугнуть,    

Они в утробу чудища ползут    

И, в чреве скрывшись, продолжают выть,    

И лаять, и пронзительно визжать.    

Не столь ужасные терзали Сциллу,    

Купающуюся в морских волнах,    

Меж Калабрийских берегов и скал    

Тринакрии рычащих, и не столь    

Свирепа свита, мчащаяся вслед    

Ночной колдунье, что, почуя зов    

Таинственный, по воздуху летит    

На запах крови детской, в хоровод    

Лапландских ведьм, принудивших Луну    

Усталую померкнуть силой чар.    

Второе существо, — когда назвать    

Возможно так бесформенное нечто,    

Тенеподобный призрак; ни лица,    

Ни членов у него не различить;    

Он глубочайшей ночи был черней,    

Как десять фурий злобен, словно Ад,    

Неумолим и мощно потрясал    

Огромным, устрашающим копьём;    

То, что ему служило головой,    

Украшено подобием венца    

Монаршего. Навстречу Сатане,    

Что той порою ближе подошёл,    

Вскочив мгновенно, грозные шаги    

Направил призрак с той же быстротой;    

Ад содрогается под гнётом стоп    

Тяжёлых; но, виденье разгадать    

Желая, изумлённый Архивраг    

Чудовище бесстрашно созерцал;    

Пред Богом он и Сыном лишь склонялся,    

Созданий сотворённых не боясь.    

На яростного демона взглянув    

Презрительно, он первым начал речь:    

"— Кто ты, проклятый призрак, и откуда?    

Зловещий, тёмный, — как ты смеешь мне    

Обличием уродским преграждать    

К вратам дорогу? Я сквозь них пройду,    

Не спрашивая дозволенья. Прочь!    

Иначе ты заплатишь за твоё    

Безумие, на опыте узнав,    

Исчадье Ада, — как вступать в борьбу    

С Небесным Духом!" Демон закричал    

В ответ: "— Предатель — Ангел! Это ты    

На Небе мир и верность преступил,    

Досель ненарушимые; увлёк    

Своей гордыней Сил Небесных треть    

К восстанью против Бога, и за то    

И ты и совиновники навек    

Осуждены в Геенне прозябать    

В невыносимых муках и тоске.    

И, обречённый Аду, ты дерзнул, .    

Себя причислив к Ангелам, хулы    

В моих владеньях нагло изрыгать    

И мне грозить? Узнай, что здесь — я царь,    

Твой царь и господин. Ступай туда,    

Где ты обязан кару отбывать,    

Презренный, беглый лжец, и трепещи,    

Чтоб я не приускорил твой полет    

Возвратный скорпионовым бичом,    

Не причинил неведомую боль    

Одним ударом этого копья    

И в небывалый ужас не поверг!"    

Так молвил жуткий призрак, становясь    

Гнусней десятикратно и страшней    

По мере возглашения угроз.    

Не дрогнув, Сатана пред ним стоял,    

Пылая возмущеньем; он был схож    

С кометой, озарившей небосвод    

Арктический, в созвездье Змееносца,    

На землю стряхивающей чуму    

И войны со своих зловещих косм.    

Соперники стремятся поразить    

Друг друга в голову, закончив бой    

Одним ударом, и глядят в упор,    

Кипя от ярости, подобно двум,    

Тяжёлой артиллерией небесной    

Вооружённым, тучам, что висят,    

Недвижные, над Каспием, пока    

К воздушной стычке их не подстрекнет    

Сигналом трубным ветер. Таковы    

Гиганты мощные. Ад помрачнел    

От их бровей нахмуренных. Враги    

По силе и неистовству равны.    

В единой схватке сходятся бойцы    

Подобные, но каждому из них    

Ещё однажды схватка предстоит    

С таким же всемогущим, но иным    

Противником. Вот-вот произойдёт    

Событие неслыханное! Ад    

Поколебался бы из края в край;    

Но полуженщина, полузмея,    

Что ключ от врат хранила роковой,    

Рванулась между ними, возопив:    

" — Зачем, отец, десницу ты занёс    

На собственного сына? Что за гнев    

Тебя, о сын, безумно побудил    

Избрать мишенью голову отца    

Для дрота смертоносного? Кому    

Покорствуешь? Тому, кто с вышины    

Смеётся над готовностью раба,    

Под видом правосудья исполнять    

Веления свирепости Его,    

Которая погубит вас двоих!"    

Чума Геенны — Призрак, воплю вняв,    

Застыл, а Сатана в ответ сказал:    

"— Так странен возглас твой, значенье слов    

Столь непонятно, что моя рука,    

Не любящая медлить, замерла;    

Тебе я мог бы делом доказать    

Её могущество, но я хочу    

Узнать сначала: что за существо    

Ты, двойственное диво? Почему,    

Впервые повстречавшаяся мне    

В долине Адской, ты меня зовёшь    

Отцом, а эту демонскую тень    

Мне в сыновья навязываешь? Я    

Тебя не знаю. Не видал досель    

Уродов, мерзостней обоих вас!"    

Привратница Геенны возразила:    

"— Ты разве позабыл меня? Кажусь    

Я нынче отвратительной тебе?    

А ведь прекрасной ты меня считал,    

Когда в кругу сообщников твоих,-    

Мятежных Серафимов, — взор померк    

Внезапно твой, мучительная боль    

Тебя пронзила, ты лишился чувств,    

И пламенем объятое чело,    

Свет излучая, слева широко    

Разверзлось, и подобная отцу    

Обличьем и сияньем, из главы    

Твоей, блистая дивной красотой    

Небесною, во всем вооруженье,    

Возникла я богиней. Изумясь,    

В испуге отвернулась от меня    

Спервоначалу Ангельская рать    

И нарекла мне имя: Грех, сочтя    

Зловещим знаменьем; потом привыкли:    

Я им пришлась по нраву и смогла    

Прельстить враждебнейших; ты чаще всех    

Заглядывался на меня, признав    

Своим подобьём верным, и, горя    

Желаньем страстным, втайне разделил    

Со мною наслаждения любви.    

Я зачала и ощутила плод    

Растущий в чреве. Между тем война    

На Небе вспыхнула, преобразив    

Долины благодатные в поля    

Побоищ. Победил Всесильный наш    

Противник (разве мыслим был исход    

Иной?); мы пораженье понесли    

Во всем пространстве Эмпирея. Вниз,    

В пучину тьмы, с Небесной вышины    

Низвергли вас; я пала заодно.    

Мне этот ключ вручили, приказав    

Хранить сии Врата, дабы никто    

Не мог отсюда выйти до поры,    

Пока я их сама не отомкну.    

Но, сидя на пороге, размышлять    

Недолго одинокой мне пришлось:    

В моей утробе оплодотворённой,    

Разросшейся, почувствовала я    

Мучительные корчи, боль потуг    

Родильных; мерзкий плод, потомок твой,    

Стремительно из чрева проложил    

Кровавый путь наружу, сквозь нутро,    

Меня палящей пыткой исказив    

И ужасом — от пояса до пят.    

А он, моё отродье, лютый враг,    

Едва покинув лоно, вмиг занёс    

Убийственный, неотвратимый дрот.    

Я прочь бежала, восклицая: Смерть!    

При этом слове страшном вздрогнул Ад,    

И тяжким вздохом отозвался гул    

По всем пещерам и ущельям: Смерть!    

Я мчалась; он — вослед (сдаётся мне: