1 2 3 4 5 6 
– Если вы выиграете, деньги будут переведены в любую страну мира, какую вы назовете.
Лицо русского выразило алчность.
– Я никогда не слышал о такой. Играть с нами обоими? Эта женщина, должно быть, сошла с ума!
– У нее есть двадцать тысяч долларов наличными.
– Какой она национальности?
– Американка.
– О! Это все объясняет. Все богатые американцы – ненормальные. Особенно женщины.
Джеф поднялся.
– Наверное, ей лучше сыграть с одним Негулеску.
– Негулеску согласился с ней играть?!
– Да. Ведь я же сказал вам, что она намерена сразиться с вами обоими. Если, конечно, вы не боитесь.
– Боюсь?! – взревел Мельников. – Это я-то боюсь? Я уничтожу ее! Когда состоится этот комичный турнир?
– Она хочет в пятницу, в последний вечер в открытом море.
Русский задумался.
– Победителем будет считаться тот, кто возьмет верх в двух партиях из трех.
– Нет. Состоится всего одна партия.
– Партия ценой в десять тысяч долларов?
– Точно.
– У меня нет с собой столько наличности, – вздохнул Мельников.
– Не беда, – успокоил его Джеф. – Мисс Уитни гордится честью сразиться со знаменитым гроссмейстером. Если победит она, вы подпишете ей портрет. Если возьмете верх вы, ваш выигрыш составит десять тысяч долларов.
– У кого будут храниться ставки? – с подозрением спросил шахматист.
– У судового казначея.
– Отлично, – согласился Мельников. – Значит, в пятницу. Начнем ровно в десять.
– Мисс Уитни обрадуется, – улыбнулся Джеф.
На следующее утро он разговаривал в тренажерном зале с Негулеску.
– Так вы утверждаете, что она американка? – переспросил румын. – Мне следовало догадаться. Все американки – ку-ку!
– Она отличная шахматистка.
Гроссмейстер презрительно махнул рукой.
– Отличная – это ерунда. В зачет идут только самые лучшие. А самый лучший – это я.
– Именно поэтому она хочет потягаться с вами. Если вы проиграете, вы подарите ей портрет с автографом. Если выиграете, получите десять тысяч долларов.
– Негулеску не играет с любителями…
– …которые переведут деньги в любую страну по вашему усмотрению.
– Исключено.
– Что ж, в таком случае ей придется сыграть с одним Борисом Мельниковым.
– Что? Вы утверждаете, что Борис Мельников согласился играть с этой особой?
– Конечно. Но она надеется провести игру одновременно с вами обоими.
– Никогда не приходилось сталкиваться с подобной… подобной… – румын никак не мог подобрать слово, – с подобной самонадеянностью! Что она о себе возомнила? Неужели надеется победить двух лучших мастеров мира? Видимо, сбежала из дурдома?
– Она немного эксцентрична, – согласился Джеф. – Но деньги при ней – наличными, это точно.
– Вы сказали, десять тысяч в случае ее поражения?
– Совершенно верно.
– И такую же сумму получит Борис Мельников?
– Если победит.
Петр Негулеску усмехнулся:
– Не сомневайтесь, победит. И я тоже.
– Между нами, я не удивился бы такому повороту событий.
– Кто будет хранителем ставок?
– Корабельный казначей.
«С какой стати деньги этой ненормальной достанутся одному Мельникову?» – подумал румын и ответил:
– По рукам, мой друг. Где и когда?
– Вечером в пятницу. В десять в «Королевском» салоне.
– Приду, – хищно улыбнулся он.
* * *
– Так они согласились?! – воскликнула Трейси.
– Согласились.
– Мне сейчас станет дурно.
– Постойте, я принесу вам мокрое полотенце. – Джеф поспешил в ванную ее каюты, намочил холодной водой полотенце и вернулся.
Трейси растянулась в шезлонге. Он положил полотенце ей на голову и спросил:
– Ну, как себя чувствуете?
– Отвратительно.
– Раньше у вас бывали мигрени?
– Никогда.
– Значит, и сейчас нет. Послушайте, Трейси, неудивительно, что вы нервничаете, – вам предстоит небольшое испытание.
Она вскочила на ноги и сдернула с головы полотенце.
– Небольшое испытание! В моей жизни не случалось ничего подобного! Я играю с двумя гроссмейстерами мирового класса после того, как вы преподали мне один-единственный урок…
– Два, – уточнил Джеф. – К тому же у вас природный талант к шахматам.
– Господи! Почему я позволила втянуть себя в эту авантюру?
– Потому что мы заработаем кучу денег.
– Я не хочу зарабатывать кучу денег. Хочу одного: чтобы наш корабль утонул! Почему мы не на «Титанике»?
– А теперь успокойтесь, – попросил ее Джеф. – Все скоро кончится…
– Кончится полным провалом! Все на корабле увидят…
– Так ведь в этом весь смысл.
* * *
Вместе с корабельным казначеем Джеф совершил необходимые приготовления. Отдал ему на хранение двадцать тысяч долларов в дорожных чеках и попросил подготовить к вечеру пятницы два шахматных стола. Слух о предстоящей игре быстро распространился по кораблю, и к Джефу стали подходить и спрашивать, правда ли, что состоится невиданный матч.
– Чистая правда, – заверял он всех интересующихся. – Бедолага мисс Уитни вбила себе в голову, что у нее есть шанс победить. Даже заключает на это пари.
– А что, и я могу поставить небольшую сумму? – поинтересовался пассажир.
– Какую угодно. Мисс Уитни предлагает десять к одному.
Миллион к одному – в этом было бы больше здравого смысла. Как только приняли первую ставку, хлынул настоящий дождь. Казалось, все на борту, включая судовых механиков и корабельное начальство, решили принять участие в игре. Суммы колебались от пяти долларов до пяти тысяч, и каждый, без исключения, ставил на русского и румына.
Подозрительный казначей доложил капитану:
– Сэр, ничего подобного я не видел. Все обезумели – несут и несут деньги. У меня уже скопилось около двухсот тысяч.
Капитан окинул его задумчивым взглядом с ног до головы.
– Так вы утверждаете, что мисс Уитни собирается одновременно играть с Мельниковым и Негулеску?
– Так точно, сэр.
– Вы проверили, эти два человека в самом деле Мельников и Негулеску?
– Разумеется, сэр.
– Как вы считаете, есть шанс, что они намеренно сдадут игру?
– Ни малейшего, с их-то тщеславием. Думаю, скорее умрут. А если проиграют женщине, то непременно умрут, когда вернутся на родину.
Капитан провел рукой по волосам и недоуменно нахмурился.
– Вы что-нибудь знаете об этой мисс Уитни и Джефе Стивенсе?
– Нет, сэр. Насколько могу судить, они путешествуют порознь.
Капитан принял решение:
– Дело попахивает мошенничеством, и в любом другом случае я положил бы конец затее. Но я готов поручиться жизнью: в шахматах шулерство не проходит. Пусть матч состоится. – Капитан подошел к столу и достал из ящика черный кожаный бумажник. – Вот, поставьте за меня пятьдесят фунтов. На гроссмейстеров.

В девять вечера в пятницу в «Королевский» салон корабля набилось множество народу: пассажиры первого класса, люди, просочившиеся из второго и третьего, свободные от вахты судовые офицеры и команда. По просьбе Джефа для состязания отвели два помещения. Один стол поставили в середине «Королевского» салона, другой в соседнем и опустили шторы, чтобы изолировать шахматистов друг от друга.
– Чтобы играющие не отвлекались, – объяснил Джеф. – И еще: зрители не должны переходить из салона в салон; пусть остаются там, где с самого начала заняли места.
Чтобы публика не приближалась к столам, вокруг них натянули бархатные шнуры. Люди предвкушали уникальное зрелище, понимая, что ничего подобного они никогда не увидят. Ни один человек не знал, кто такая эта красивая американка, но зато все были уверены, что ни она, ни кто-то другой не способны одновременно играть с Мельниковым и Негулеску, надеясь хотя бы на одну ничью.
До начала игры Джеф представил Трейси гроссмейстерам. В своем длинном платье из тускло-зеленого шифона с одним обнаженным плечом она походила на фигуру с греческой вазы. Глаза на бледном лице казались огромными.
Петр Негулеску оглядел ее с ног до головы.
– Надеюсь, вы выиграли все национальные турниры, в которых вам приходилось принимать участие?
– Да, – ответила Трейси.
– Никогда не слышал о вас. – Он пожал плечами.
Мельников проявил не больше учтивости.
– Вы, американцы, не знаете, куда девать свои деньги. Хочу заранее поблагодарить вас: моя победа доставит радость моим родным.
Глаза Трейси вспыхнули зеленью нефрита.
– Вы еще не победили, мистер Мельников.
Смех русского гулко прокатился по салону.
– Милая дама, я понятия не имею, кто вы такая, зато прекрасно знаю, кто я. Я – великий Борис Мельников.
Пробило десять часов. Джеф обвел глазами салоны – оба были заполнены зрителями.
– Пора начинать.
Трейси, в сотый раз кляня себя за то, что влипла в эту аферу, села напротив русского.
– Ерунда, – убеждал ее Джеф. – Положитесь на меня.
И она, как идиотка, положилась – должно быть, лишилась разума. Села тягаться с двумя самыми выдающимися в мире шахматистами, хотя сама не знала об игре ничего, кроме того, что за четыре часа успел рассказать ей Джеф.
Великий момент настал. Трейси почувствовала, что у нее дрожат ноги. Мельников улыбнулся нетерпеливым зрителям и присвистнул стюарду:
– Принесите мне коньяк «Наполеон».
– Чтобы все было по справедливости, – обратился Джеф к русскому, – предлагаю вам играть белыми и ходить первому. А в партии с мистером Негулеску белыми будет играть мисс Уитни и первой пойдет она.
Гроссмейстеры согласились.
На глазах притихших зрителей Борис Мельников протянул руку и, начиная разыгрывать гамбит, перевел пешку от ферзя на два поля вперед. «Я не просто обыграю эту женщину! Я раздавлю ее!»
Он поднял на Трейси глаза. Она взглянула на доску, кивнула и, не прикасаясь к фигурам, поднялась и направилась в салон, где ее ждал Негулеску. Стюард расчищал ей дорогу. В соседний салон набилось человек сто. Все с интересом наблюдали, как Трейси занимала место за доской.
– А вот и вы, голубка. Еще не обыграли Бориса? – Румын раскатисто рассмеялся своей шутке.
– Стараюсь, мистер Негулеску, – спокойно ответила Трейси и перевела белую пешку от ферзя на два поля вперед. Румын посмотрел на нее и ухмыльнулся. Через час у него был назначен сеанс массажа, но он рассчитывал завершить партию раньше. И двинул черную пешку навстречу белой. Трейси несколько секунд изучала положение, затем встала. Стюард проводил ее к столу Мельникова.
Трейси села за стол и передвинула черную пешку на две клетки вперед. Краем глаза она заметила, как стоявший позади остальных Джеф едва заметно одобрительно кивнул.
Ни секунды не размышляя, Мельников пошел пешкой от слона с фланга ферзя.
Через две минуты Трейси повторила его ход на доске против Негулеску. Румын ответил королевской пешкой.
Трейси поднялась и пошла в салон, где ее ждал русский, и там тоже сыграла королевской пешкой.
«А она не совсем профан! – удивился русский. – Ну-ка, посмотрим, как она поступит вот в этом случае», – и пошел конем от слона на фланге ферзя.
Трейси запомнила его ход и точно так же сыграла против Негулеску. Тот сходил пешкой от слона, и Трейси поспешила с его ответом к русскому.
Со все возрастающим удивлением гроссмейстеры начали сознавать, что столкнулись с блестящей шахматисткой. Какие бы хитроумные ходы они ни делали, дилетантка достойно отвечала на них. И поскольку гроссмейстеры сидели в разных салонах, им не приходило в голову, что, по сути, они играют друг против друга. Как бы ни пошел Мельников, Трейси воспроизводила его ход с Негулеску. А ответы румына использовала против русского.
Вскоре с мастеров слетела вся самоуверенность – теперь они боролись за свою репутацию. Обдумывая ходы, бегали по салонам и яростно затягивались сигаретами. Одна Трейси казалась спокойной.
В начале игры, чтобы поскорее кончить дело, Мельников попытался пожертвовать пешкой и создать угрозу белым слоном на фланге черного короля. Когда Трейси воспроизвела его ход на доске Негулеску, тот обдумал ситуацию и, отказавшись от жертвы, прикрылся. Мельников выдвинул слона на седьмую линию, чтобы дать свободу ладье, и румын быстро защитился, не позволяя разрушить свой пешечный строй.
Игра без перерыва продолжалась четыре часа, но ни один человек не покинул салонов. Мастера хранили в голове сотни партий, которые сыграли другие шахматисты. И теперь в эндшпиле узнали почерк друг друга.
«Мерзавка! – подумал Мельников. – Она училась у Негулеску. Это он ее натаскал!»
«Протеже Мельникова, – решил румын. – Его школа!»
Чем сильнее возрастало сопротивление Трейси, тем яснее сознавали гроссмейстеры, что партии не удастся довести до победного конца. Дело оборачивалось ничьей.
На шестом часу игры к четырем утра на каждой доске из фигур оставалось по три пешки, ладье и королю. Ни у одной из сторон шансов на победу не было. Мельников изучил позицию, вздохнул и проговорил:
– Предлагаю ничью.
– Согласна, – ответила Трейси, стараясь перекричать рев зрителей.
Она вернулась к румыну, но не успела сесть, как тот сдавленным голосом произнес:
– Предлагаю ничью.
Зрители закричали, эхом отвечая на бурную реакцию из салона Мельникова. Люди не верили собственным глазам. Никому не известная женщина одновременно свела вничью партии с двумя знаменитейшими шахматистами мира. Рядом с Трейси оказался Джеф.
– Пошли. Нам обоим надо выпить.
Они удалились, а Борис Мельников и Петр Негулеску так и сидели, тупо уставившись на доски.

За столиком на двоих в баре на верхней палубе Джеф заметил:
– Это было красиво. Видели, какое было у Мельникова лицо? Я подумал, что его вот-вот хватит инфаркт.
– А я подумала, что инфаркт вот-вот хватит меня, – отозвалась Трейси. – Сколько мы выиграли?
– Что-то около двухсот тысяч долларов. Заберу у казначея утром, как только пришвартуемся в Саутгемптоне.
– Отлично.
– Пора спать. Позвольте, я провожу вас до каюты.
– Я не хочу ложиться. Слишком перевозбудилась. Идите, я еще посижу.
– Вы настоящая чемпионка. – Джеф наклонился и нежно поцеловал ее в щеку. – Спокойной ночи, Трейси.
Она проводила его взглядом. Спать? Немыслимо! Это была самая удивительная ночь в ее жизни! Русский и румын держались так самоуверенно, так заносчиво! Джеф сказал: «Положитесь на меня». И она положилась. На его счет у нее не оставалось ни малейших иллюзий. Мошенник. Очень умный, находчивый и забавный. С ним удивительно легко. Но Трейси была далека от того, чтобы проявлять к этому человеку серьезный интерес.

По дороге в каюту Джефа остановил вахтенный офицер.
– Прекрасное представление, мистер Стивенс. Мы уже передали сообщение об этом матче по радио. Уверен, в Саутгемптоне вас будут встречать журналисты. Вы менеджер мисс Уитни?
– Нет, – спокойно ответил Джеф. – Мы познакомились здесь, на борту. – А сам лихорадочно размышлял: если его и Трейси свяжут, то могут решить, что все случившееся – подстава. Не исключено, что даже назначат расследование. Надо забрать деньги, пока не возникли подозрения.
Он написал Трейси: «Деньги у меня. Отпразднуем в отеле “Савой”». Запечатал в конверт и отдал стюарду.
– Пожалуйста, проследите, чтобы мисс Уитни получила это сразу же утром.
– Слушаюсь, сэр.
Джеф направился в каюту судового казначея.
– Прошу прощения за беспокойство. Через несколько часов мы швартуемся. Представляю, сколько вам предстоит дел. Не будете ли вы так любезны и не расплатитесь ли сейчас?
– Никаких проблем, – улыбнулся моряк. – Ваша юная леди – настоящая чародейка.
– Безусловно.
– Позвольте спросить, мистер Стивенс, где, черт возьми, она научилась так играть?
Джеф подошел ближе и прошептал на ухо:
– Я слышал, она брала уроки у Бобби Фишера.
Казначей вынул из сейфа два больших конверта из манильской пеньки.
– Может быть, хотите, чтобы я выдал вам чек на эту сумму?
– Не стоит. Наличные нас вполне устроят, – заверил его Джеф. – Могу я попросить вас об услуге? Я слышал, что почтовый катер встречает судно еще до того, как оно швартуется в порту.
– Да, сэр. Мы ожидаем его в шесть утра.
– Я был бы вам очень признателен, если бы вы устроили меня на этот катер. Моя мать серьезно больна, и я хотел бы оказаться рядом с ней до того… – его голос дрогнул, – до того, как будет слишком поздно.
– Сочувствую, мистер Стивенс, – кивнул казначей. – Я все устрою и договорюсь с таможней.

В шесть пятнадцать утра Джеф спустился по трапу на почтовый катер. В руке он держал чемодан, куда спрятал два пухлых конверта. Джеф оглянулся и в последний раз посмотрел на громаду лайнера. Пассажиры на борту крепко спали. Джеф оказался в порту задолго до того, как туда пришла «Королева Елизавета II».
– Замечательное было путешествие, – сказал он одному из матросов почтового катера.
– Согласна, – раздался знакомый голос.
Джеф обернулся: на бухте каната сидела Трейси – ветерок тихонько развевал ее волосы.
– Трейси, что вы здесь делаете?
– А как вы полагаете?
Джеф вгляделся в ее лицо.
– Постойте! Вы же не подозреваете, что я собирался от вас удрать?
– А разве у меня есть повод? – с горечью спросила она.
– Я оставил вам записку. Предлагал встретиться в «Савое».
– Разумеется. Бегать не ваше амплуа.
Джеф не нашел, что сказать.

В номере в «Савое» Трейси внимательно следила, как Джеф пересчитывал деньги.
– Ваша доля составляет сто одну тысячу долларов.
– Благодарю вас, – ледяным тоном отозвалась она.
– Уверяю вас, вы заблуждаетесь на мой счет, – пытался оправдаться Джеф. – Дайте мне шанс объясниться. Согласитесь сегодня поужинать со мной.
Трейси колебалась.
– Ну, хорошо, – наконец ответила она.
– Отлично. Зайду за вами в восемь.

Но когда вечером он пришел в отель и спросил у портье о Трейси, тот покачал головой:
– Сожалею, мисс Уитни выписалась днем и не оставила адреса.
21
Впоследствии Трейси решила, что ее жизнь изменило именно это написанное от руки приглашение.
Получив от Джефа свою долю денег и выписавшись из «Савоя», Трейси поселилась в тихом отеле с большими комнатами и превосходным обслуживанием на Парк-стрит, 47.
На второй день посыльный передал ей приглашение. Оно было написано каллиграфическим почерком: «Наш общий друг полагает, что нам полезно познакомиться. Приглашаю вас на чай в «Ритц» в четыре вечера. Простите за клише, буду с красной гвоздикой». И подпись – «Гюнтер Хартог».
Трейси никогда о таком не слышала. Сначала она решила проигнорировать приглашение, но любопытство взяло верх, и в четыре пятнадцать Трейси входила в роскошный зал ресторана отеля «Ритц». Она узнала его сразу – элегантный мужчина лет шестидесяти, с умным худощавым лицом. Кожа гладкая и чистая, почти прозрачная. На нем был безукоризненно сшитый серый костюм с красной гвоздикой в петлице.
Когда Трейси подошла к столу, мужчина встал и слегка поклонился:
– Спасибо, что приняли мое предложение. – Он со старомодной галантностью подвинул ей стул, и Трейси это понравилось. Казалось, этот человек принадлежал к совершенно иному миру. Но Трейси не представляла, что ему надо от нее.
– Я пришла из любопытства, – призналась она. – Не перепутали ли вы меня с какой-нибудь другой Трейси Уитни?
Гюнтер Хартог улыбнулся:
– Насколько мне известно, существует всего одна Трейси Уитни.
– И что вам известно о ней?
– Может быть, обсудим это за чаем?
К чаю «Твиннинг» подали миниатюрные сандвичи с рубленым яйцом, лососем, огурцом, водяным крессом и курятиной, горячие пшеничные булочки со взбитыми сливками и свежевыпеченные пирожные.
– В своей записке вы упомянули о некоем друге.
– Конраде Моргане. Время от времени я имею с ним кое-какие дела.
«Я однажды уже имела с ним дело, – мрачно подумала Трейси. – Но он надул меня».
– Он ваш большой почитатель, – продолжал Гюнтер Хартог.
Трейси присмотрелась к сидевшему напротив мужчине. Он выглядел как аристократ и богатый человек. «Что же ему от меня надо?» – снова подумала она. И решила дать ему высказаться. Но не услышала ничего об их сотрудничестве с ювелиром и о том, зачем позвали ее.
Впрочем, разговор забавлял Трейси. Гюнтер Хартог рассказывал о своем прошлом:
– Я родился в Мюнхене. Мой отец был банкиром, и боюсь, что испортил меня. Я рос, окруженный дорогими картинами и антиквариатом. Моя мать – еврейка. Когда Гитлер пришел к власти, отец не захотел бросить ее и лишился всего. Оба погибли под бомбежкой. Друзья вывезли меня в Швейцарию, и после окончания войны я решил не возвращаться в Германию. Переехал в Лондон и открыл на Маунт-стрит небольшой антикварный магазинчик. Надеюсь, вы найдете время посетить его.
«Так вот в чем дело, – с удивлением догадалась Трейси. – Он хочет мне что-то продать».
Но, как выяснилось, она ошиблась.
Расплачиваясь за чай, Хартог небрежно бросил:
– В Гэмпшире у меня есть маленький загородный домик. В предстоящие выходные там собираются несколько моих друзей. Я был бы очень рад, если бы вы согласились присоединиться к нам.
Трейси колебалась: она совсем не знала этого человека и никак не могла понять, чего он хотел от нее. Но решила, что терять ей нечего.

Выходные доставили Трейси удовольствие. «Маленький загородный домик» Хартога оказался красивой усадьбой семнадцатого века с тридцатью акрами земли. Гюнтер был холостяком и, если не считать слуг, жил один. Он повел Трейси на экскурсию по своим владениям. В конюшне стояло с полдюжины лошадей, на скотном дворе выращивали кур и свиней.
– Чтобы не остаться без еды, – серьезно объяснил он. – А теперь покажу вам свое настоящее хобби. – Гюнтер увлек Трейси на голубятню. – Эти птицы умеют возвращаться домой. – Его голос наполнился гордостью. – Взгляните, какие красавицы. Видите ту – серую с синевой? Это Марго. – Хартог взял голубку в руки. – Хулиганка. Терроризирует всех остальных. Но очень умненькая. – Он осторожно погладил птицу по маленькой головке и посадил на место.
Разнообразие цветов поражало: иссиня-черные и серые с синевой всех оттенков, с неярким рисунком и серебристым отливом.
– Но ни одного белого, – заметила Трейси.
– Возвращающиеся домой голуби не бывают белыми, – объяснил Хартог. – Белые перья легко теряются, а когда эти птицы летят домой, они развивают скорость до сорока миль в час.
Трейси смотрела, как Гюнтер кормил голубей специальным составом с витаминными добавками.
– Удивительные создания. Они находят дорогу домой с расстояния в пятьсот миль.
– Потрясающе!
Гости Гюнтера вызывали не меньшее удивление. Среди них был член кабинета министров с женой, пэр, генерал с подружкой и супруга индийского махараджи – очень красивая и доброжелательная женщина.
– Зовите меня Ви-Джей, – предложила она почти без акцента. На ней было темно-красное сари с золотой нитью и прекрасные украшения. – Большую часть своих драгоценностей я держу в хранилище, – пояснила Ви-Джей. – Сейчас столько воровства!
* * *
В воскресенье, незадолго до возвращения Трейси в Лондон, Гюнтер позвал ее в свой кабинет. Они сели напротив друг друга за чайным подносом. Разливая чай в чашки тончайшего фарфора, Трейси заметила:
– Не знаю, Гюнтер, с какой целью вы меня пригласили, но я отлично провела время.
– Я рад, Трейси, – отозвался он и продолжил: – Я наблюдал за вами.
– Понятно.
– У вас есть планы на будущее?
Она колебалась.
– Нет, пока я еще ничего не решила.
– Мы могли бы сработаться.
– В вашем антикварном магазине?
Хартог рассмеялся.
– Нет, дорогая. Было бы позорно расточать ваши таланты таким образом. Видите ли, я наслышан о вашем рискованном предприятии с Конрадом Морганом. Вы отлично справились.
– Гюнтер, все это в прошлом.
– А что в будущем? Вы сказали, у вас нет никаких планов? Вам надо решать. Деньги, которые вы заработали, когда-нибудь закончатся. Я предлагаю партнерство. Понимаете, я вращаюсь в очень влиятельных международных кругах. Посещаю благотворительные балы, охотничьи слеты и вечеринки яхтсменов. Знаю все поездки, приезды и отъезды богачей.
– Не понимаю, какое это имеет отношение ко мне?
– Я мог бы ввести вас в золотой круг. Золотой в буквальном смысле слова. Снабжать информацией о баснословных драгоценностях и произведениях живописи. Рассказать, как безопасно все это добыть. Затем потихоньку распорядиться добытым. Вы бы щипали денежки тех, кто нажил состояния за счет других. А прибыль мы делили бы пополам. Ну, что ответите?
– Отвечу «нет».
Хартог задумчиво посмотрел на нее.
– Понимаю. Позвоните, если передумаете.
– Я не передумаю, Гюнтер.
Вечером Трейси вернулась в Лондон.

Она влюбилась в этот город. Ужинала в «Ле Гаврош», «Билле Бентли» и «Коин дю Фе», а после театра заглядывала в «Дроунз» отведать настоящий американский гамбургер и острый чили. Ходила в Национальный театр и Королевский оперный театр,[51] посещала аукционы «Кристи» и «Сотбис». Делала покупки в «Харродз»[52] и «Фортнум энд Мейсон».[53] За книгами заглядывала в «Хэтчардз энд Фойлз» и в «Смит», нанимала машины с шофером. И провела запоминающиеся выходные в отеле «Чуитон Глен» в Гэмпшире на границе Нью-Форест,[54] где наслаждалась прекрасными видами и безупречным обслуживанием. Но все это требовало немалых денег. Гюнтер Хартог оказался прав: сколько бы она ни заработала, эти средства когда-нибудь закончатся. Трейси поняла, что ей придется строить планы на будущее.

Ее снова не раз приглашали в загородный дом Хартога, и она с радостью ездила туда и получала удовольствие от общения с хозяином.
Однажды вечером в воскресенье за ужином к ней обратился член парламента:
– Мисс Уитни, я никогда не встречал настоящего техасца. Какие они?
Трейси озорно изобразила вдову техасского нувориша, и вся компания расхохоталась.
Позже, когда они остались наедине с Гюнтером, он предложил:
– Не хотите заработать немного денег подражанием?
– Я не актриса.
– Вы недооцениваете себя. В Лондоне существует фирма по продаже украшений «Паркер энд Паркер», которая, как выражаетесь вы, американцы, не прочь ободрать клиента. Вы подали мне идею, как заставить ее заплатить за некорректное поведение. – И он изложил свой план.
– Нет, – ответила Трейси, но чем больше думала о нем, тем интереснее он ей казался. Она помнила, какой испытала душевный подъем, когда перехитрила полицию на Лонг-Айленде и Мельникова и Негулеску на корабле. Незабываемое ощущение. Но оно осталось в прошлом. – Нет, Гюнтер, – повторила она, но уже без прежней категоричности.

Октябрь в Лондоне выдался не по сезону теплым; лондонцы и туристы наслаждались солнечными деньками. Днем движение в городе было плотным, с пробками на Трафальгар-сквер, Пиккадилли-серкус и Чаринг-Кросс. Белый «даймлер» свернул с Оксфорд-стрит на Нью-Бонд-стрит и, пробираясь в потоке, миновал «Роланд Картье», «Гейгерз» и Королевский банк Шотландии. Через несколько домов машина остановилась напротив ювелирного магазина. На скромной полированной табличке у двери значилось: «Паркер энд Паркер». Шофер в ливрее выскочил из-за руля лимузина и поспешил открыть заднюю пассажирскую дверь. Из автомобиля выпрыгнула не в меру накрашенная молодая блондинка со стрижкой сэссун в облегающем вязаном итальянском платье, поверх которого было накинуто теплое, не по погоде, манто из соболя.
– Где этот лабаз, парень? – громко спросила она с неприятным техасским акцентом.
– Сюда, мадам. – Шофер показал на дверь.
– О’кей, пупсик. Посиди, подожди. Я ненадолго.
– Мне придется объехать квартал. Здесь нельзя стоять.
– Делай что положено, малый.
«Малый!» Шофер поморщился. Его наказали, переведя на прокатную машину. Он терпеть не мог американцев. И особенно техасцев. Дикари! Но дикари с деньгами. Он бы ни за что не поверил, если бы ему сказали, что его пассажирка ни разу в жизни не была в Штате одинокой звезды.[55]
Трейси взглянула на свое изображение в зеркале витрины, широко улыбнулась и шагнула к двери, которую распахнул перед ней швейцар.
– Добрый день, мадам.
– Привет, малый. В этом лабазе продают что-нибудь, кроме побрякушек на платье?
Швейцар побелел. Женщина ворвалась в магазин, распространяя за собой всепобеждающий аромат «Хлое». Продавец в визитке Артур Чилтон поспешил ей навстречу:
– Могу чем-нибудь помочь вам, мадам?
– Может, сможешь, а может, и нет. Старина Пи-Джей сказал, чтобы я сама выбрала себе подарок на день рождения. Вот я и заявилась. Показывай, что у тебя есть.
– Вас интересует что-то конкретное?
– Шустрые вы ребята, англичане! – расхохоталась американка. – Своего не упустите! – И хлопнула его по плечу. – Может, изумруды? Старина Пи-Джей любит покупать мне изумруды.
Артур Чилтон изо всех сил старался сохранить хладнокровие.
– Извольте сюда. – Он подвел ее к витрине, где на нескольких планшетах были выставлены изумруды.
Обесцвеченная блондинка презрительно повела глазами.
– Что за крохотульки? А где их папы и мамы?
– Разница в цене до тридцати тысяч долларов.
– Эка невидаль! Я столько даю на чай своей парикмахерше. Пи-Джей оскорбится, если я заявлюсь с такой мелкой галькой.
Чилтон представил себе этого старину Пи-Джея: толстый, пузатый и такой же громогласный и бесцеремонный, как эта женщина. Вполне подходят друг другу, два сапога пара. Интересно, почему деньги всегда плывут в руки недостойных?
– Какой ценовой уровень интересует мадам?
– Давай начнем с сотни тысяч джорджиков.
Продавец моргнул.
– Джорджиков?
– Я считала, что вы тут клево говорите по-английски. Со ста тонн зеленых. Со ста тысяч баксов.
Чилтон сглотнул застрявший в горле комок.
– В таком случае вам лучше переговорить с исполнительным директором.
Исполнительный директор Грегори Хэлстон требовал, чтобы всех, кто намеревался заключить крупные сделки, направляли к нему. И поскольку служащие фирмы «Паркер энд Паркер» комиссионных не получали, им это было безразлично. А от такой невыносимой клиентки Чилтон избавлялся с особым удовольствием. Пусть ею занимается Хэлстон. Он нажал на кнопку под конторкой, и через секунду из задней комнаты торопливо выбежал бледный худосочный человек. Бросил взгляд на ужасно одетую блондинку и вознес про себя молитву, чтобы никто из его постоянных клиенток не заглянул в магазин, пока она не ушла.
– Мистер Хэлстон, это миссис… э-э-э… – Он повернулся к женщине.
– Бенеке, мой сладкий. Мэри Лу Бенеке. Жена старины Бенеке. Вы наверняка слышали о нем.
– Разумеется. – Исполнительный директор чуть-чуть растянул в улыбке губы.
– Миссис Бенеке интересуется изумрудами, – объяснил продавец.
Грегори Хэлстон сделал жест в сторону планшетов на витрине:
– Вот там у нас очень хорошие изумруды…
– Мадам желает что-нибудь примерно за сто тысяч долларов.
На этот раз на лице исполнительного директора заиграла настоящая улыбка. Прекрасное начало дня.
– Понимаешь, у меня день рождения. И старина Пи-Джей хочет подарить мне что-нибудь неслабенькое.
– Отлично. Извольте пройти со мной.
– Ах ты, баловник! Что это у тебя на уме? – хихикнула блондинка.
Хэлстон и Чилтон обменялись страдальческими взглядами. Чертовы американцы!
Исполнительный директор подвел покупательницу к запертой двери и открыл ее ключом.
– Здесь мы храним товар для наших самых ценных клиентов.
В середине помещения находилась витрина с поражающим изобилием сверкающих всеми оттенками бриллиантов, рубинов и изумрудов.
– Это больше похоже на дело! Старина Пи-Джей здесь бы рехнулся.
– Вам что-нибудь нравится?
– Дайте-ка поглядеть поближе.
Хэлстон извлек из кармана еще один маленький ключ, открыл витрину, достал планшет с изумрудами и поставил на стол перед Трейси. На бархате лежали десять камней. Трейси схватила самый большой – заколку в платиновой оправе.
– Старина Пи-Джей сказал бы: «Вот этот на меня смотрит».
– У мадам отличный вкус. Этот колумбийский травянисто-зеленый камень в десять карат безупречен.
– Безупречных изумрудов не бывает.
Хэлстон на секунду растерялся.
– Мадам, разумеется, права. Я хотел сказать… – Он впервые заметил, что у женщины такие же изумрудные глаза, как камень, который она вертела в руках и поворачивала в разные стороны, разглядывая грани. – Могу предложить вам другие на выбор.
– Не стоит, мой сладкий. Я беру этот.
Продажа заняла не больше трех минут.
– Великолепно, – пробормотал Хэлстон и осторожно добавил: – В долларах это получается около ста тысяч. Как вы собираетесь расплачиваться?
– Не трепыхайся, Рэлстон, старина. У меня в одном из банков Лондона есть счет. Вот возьму и выпишу такой маленький чек, а старина Пи-Джей потом мне все восполнит.
– Отлично. Я прикажу почистить камень и отправлю вам в отель. – Камень не нуждался ни в какой чистке, но Хэлстон не собирался выпускать его из рук, пока не разберется с чеком. Слишком много драгоценностей воровали мошенники, а он гордился тем, что до сих пор его не надули ни на фунт. – По какому адресу прикажете доставить?
– Номер Оливера Мессела в Дорче.
– Отеле «Дорчестер»? – уточнил исполнительный директор.
– Я же сказала. Номер Месси. Сейчас многие не любят эту гостиницу: говорят, там полно арабов, но мой Пи-Джей ведет с ними дела. «Нефть – она и есть нефть», – говорит он. А он – парень что надо.
– Не сомневаюсь, – с готовностью поддакнул Хэлстон.
Он наблюдал, как американка вырвала чек и начала заполнять его. Чек оказался из банка «Барклиз». Хорошо. Там у него есть приятель, который проверит подлинность счета Бенеке.
– Камень пришлю завтра утром.
– Он понравится старине Пи-Джею.
– Уверен, – вежливо отозвался исполнительный директор и проводил покупательницу до двери.
– Слушай, Рэлстон…
Он чуть было не поправил ее, но потом решил, что не стоит. К чему? Слава Богу, он больше в глаза ее не увидит.
– Что, мадам?
– Приходи к нам как-нибудь попить чайку. Тебе понравится старина Пи-Джей.
– Не сомневаюсь. Но к сожалению, днем я работаю.
– Хреново.
Американка шагнула из магазина на тротуар. И к ней тут же скользнул белый «даймлер». Из машины выскочил шофер открыть пассажирке дверцу. Блондинка обернулась, махнула Хэлстону рукой, мол, не робей! И укатила.
А исполнительный директор, вернувшись к себе в кабинет, немедленно позвонил своему приятелю в «Барклиз».
– Питер, дружище, у меня тут чек на сто тысяч долларов со счета миссис Мэри Лу Бенеке. Можешь проверить, там все нормально?
– Не клади трубку.
Хэлстон ждал. Он очень надеялся, что чек подлинный. В последнее время дела шли не споро. Его братья, совладельцы магазина, хандрили и постоянно жаловались, словно виноват был он, а не спад в экономике. Конечно, прибыли могли бы упасть еще ниже, но в «Паркер энд Паркер» был специальный отдел, где чистили украшения. Время от времени клиенты сетовали, что им возвращали камни хуже тех, что они принесли. Но доказать ничего не могли.
Телефон снова ожил.
– Никаких проблем, Грегори, – успокоил исполнительного директора Питер. – На счету вполне достаточно денег, чтобы покрыть чек.
Хэлстон с облегчением вздохнул.
– Спасибо, Питер.
– Не за что.
– Обед за мной – посидим на следующей неделе.

На следующее утро по чеку был произведен клиринг, и Хэлстон отправил колумбийский изумруд в отель «Дорчестер» на имя миссис Бенеке.
Но перед самым закрытием секретарь исполнительного директора сказал, что пришла американка и хочет его видеть. Сердце Хэлстона екнуло. «Наверняка пришла вернуть заколку, и отказать ей будет очень трудно. Черт бы побрал этих женщин, этих американок, этих техасок!»
– Добрый день, миссис Бенеке. Неужели заколка не понравилась вашему мужу?
– Не угадал, парниша. У него от камня просто крыша поехала.
– Вот как! – Сердце исполнительного директора запело.
– Старикан хочет, чтобы я взяла еще и сделала пару серег. Подберите мне под пару к тому.
Хэлстон нахмурился:
– Боюсь, миссис Бенеке, мы столкнемся с небольшой проблемой.
– Какой такой проблемой, мой сладкий?
– Тот камень уникален. Другого такого не существует. Могу вам предложить ансамбль совершенно в ином роде.
– Не хочу в ином роде. Хочу точно такой, как я купила.
– Откровенно говоря, миссис Бенеке, на свете очень немного идеальных колумбийских изумрудов в десять карат. – Хэлстон перехватил ее взгляд и уточнил: – Почти идеальных…
– Ты уж постарайся, приятель. Попробуй где-нибудь раздобыть.
– Признаться, я видел мало подобных камней. И думаю, что воспроизвести точно такую же форму и цвет почти невозможно.
– В Техасе говорят: невозможно – это значит чуть дольше. В субботу мой день рождения. Пи-Джей хочет, чтобы у меня были точно такие же сережки. А что хочет Пи-Джей, он всегда получает.
– Я в самом деле полагаю, что…
– Сколько я вам заплатила за заколку? Сто тысяч? Уверена, Пи-Джей раскошелится на двести и даже на триста кусков за такой же камень.
Грегори Хэлстон соображал быстро. Должен же быть где-нибудь еще один подобный изумруд. Если Пи-Джей Бенеке готов заплатить за него лишних двести тысяч, это будет означать баснословную прибыль. «А ведь, – подумал он, – я могу провернуть дело так, что для меня это будет чистой прибылью». Вслух он сказал:
– Попробую что-нибудь предпринять. Уверен, ни у одного ювелира в Лондоне нет ничего похожего. Но какие-то камни всегда выставляются на аукционы. Я дам объявления, и посмотрим, что у нас получится.
– Ты уж управься до конца недели. И между нами – только чтобы никто не слышал – старина Пи-Джей не поскупится на триста пятьдесят.
Американка ушла, и ее манто из соболя волнами развевалось за ней.

Грегори Хэлстон сидел в кабинете и мечтал. Судьба подарила ему человека, так увлеченного этой белокурой вертихвосткой, что выложил бы триста пятьдесят тысяч долларов за камень стоимостью сто тысяч. Чистая прибыль – двести пятьдесят тысяч. Нет никакой необходимости посвящать братьев в детали сделки. Он зафиксирует продажу еще одного камня за сто тысяч, а остальное положит в карман. Лишние двести пятьдесят тысяч ему не помешают.
Все, что нужно сделать, – найти пару проданному американке изумруду.
Но это оказалось еще сложнее, чем ожидал Хэлстон. Ни один из ювелиров, которым он позвонил, не имел в наличии ничего подобного. Он дал объявления в лондонскую «Таймс» и «Файнэншл таймс», связался с устроителями «Кристи» и «Сотбис», переговорил с дюжиной торговых агентов, и через несколько дней его завалили изумрудами – хорошими, иногда даже первоклассными, но среди них не было ничего похожего на то, что он искал.
В среду Хэлстону позвонила миссис Бенеке.
– Пи-Джей теряет терпение, – предупредила она. – Вы достали камень?
– Пока нет. Но камень будет, – заверил американку исполнительный директор.
В пятницу снова раздался звонок.
– Завтра у меня день рождения, – напомнила Хэлстону миссис Бенеке.
– Я помню, – отозвался тот. – Вот если бы вы дали мне еще несколько дней, тогда бы я точно…
– Да ладно, не трепыхайся, парень. Не успеешь достать до завтра, я верну тебе тот, что купила. Пи-Джей, лапушка, говорит, что вместо камня подарит мне поместье. Слышал когда-нибудь о таком местечке – Суссекс? Ненавижу жить в загородных домах. В большинстве из них ужасные условия: ни тебе центрального отопления, ни… Между нами, – перебила она себя, – мне больше хочется серьги. Старина Пи-Джей тут как-то обмолвился, что отдаст четыре сотни кусков за камень под пару тому. Ты не представляешь себе, как он бывает упрям!
Четыреста тысяч! Хэлстон понял, что деньги уплывают у него между пальцами.
– Поверьте, я делаю все, что возможно! – воскликнул он. – Дайте мне еще немного времени.
– Не от меня зависит, мой сладкий, – возразила американка. – Все зависит от Пи-Джея. – И повесила трубку.
Хэлстон сидел за столом и клял судьбу. Где же найти изумруд под стать проданному? Погруженный в свои мысли, он услышал вызов по внутренней связи только после третьего сигнала. Резко щелкнул по кнопке и бросил в микрофон:
– Кто там еще?
– Звонит графиня Марисса, мистер Хэлстон, – сообщила секретарша. – Она по поводу объявления об изумруде.
Опять! За утро звонили десятый раз. И каждый разговор – пустая трата времени. Исполнительный директор поднял телефонную трубку и не очень вежливо буркнул:
– Да?
Мягкий женский голос произнес с итальянским акцентом:
– Buon giorno, signore![56] Я прочитала, что вы интересуетесь изумрудом, хотите купить?
– Да, если он отвечает моим требованиям. – Хэлстон едва скрывал нетерпение.
– Этим камнем мой род владеет многие годы. Peccato, то есть жаль, но я в таком положении, что вынуждена его продать.
Хэлстон вдоволь наслушался подобных историй. «Надо снова позвонить устроителям «Сотбис» и «Кристи», – подумал он. – Может быть, в последний момент что-нибудь все-таки всплывет. Иначе…»
– Синьор, вам нужен изумруд величиной в десять карат?
– Да.
– У меня как раз такой. Verde, зеленый, колумбийский.
У Хэлстона перехватило дыхание.
– Повторите, пожалуйста, еще раз, – попросил он.
– Sм. У меня есть травянисто-зеленый колумбийский изумруд размером десять карат. Вам нужен такой?
– Возможно, – осторожно ответил исполнительный директор. – Может, вы заедете ко мне, чтобы я на него посмотрел?
– Нет, scusi,[57] сейчас я очень занята. Мы готовим вечер в посольстве в честь моего мужа. Давайте договоримся на следующую неделю.
Следующая неделя – это слишком поздно!
– В таком случае, может, я к вам заеду? – Хэлстон изо всех сил старался, чтобы она не заметила его нетерпения. – Могу приехать прямо сейчас.
– Ma, no. Sono occupata stomani.[58] Я хотела пойти по магазинам.
– Где вы остановились, графиня?
– В «Савое».
– Я могу быть у вас через пятнадцать минут. Через десять! – Его голос предательски дрогнул.
– Molto bene.[59] Как ваша фамилия?
– Хэлстон. Грегори Хэлстон.
– Номер ventisei – двадцать шесть.

Такси тащилось бесконечно долго, и всю дорогу Хэлстон то воспарял на вершины надежды, то падал в преисподнюю отчаяния. Если изумруд в самом деле подобен первому, он разбогатеет, как и не мечтал. Блондинка сказала, что ее муж готов заплатить четыреста тысяч долларов. Триста тысяч чистой прибыли! Он купит себе виллу на Ривьере, и, наверное, останется на морской катер. А с виллой и судном у него будет столько красивых юношей, сколько он пожелает.
И хотя Хэлстон считал себя атеистом, проходя по коридору в «Савое», все время молился:
– Господи, сделай так, чтобы этот изумруд был похож на тот первый и устроил Пи-Джея Бенеке!
Перед дверью номера двадцать шесть он остановился, чтобы овладеть собой, глубоко вздохнул и постучал. Ответа не последовало.
«Боже мой! – подумал Хэлстон. – Она ушла! Она не дождалась меня! Пошла по магазинам. И теперь…»
Дверь отворилась. Перед ним стояла изящная женщина лет пятидесяти, с темными глазами, изрезанным морщинами лицом и тронутыми сединой черными волосами. У нее был мягкий голос со знакомыми итальянскими интонациями.
– Sм?
– Я – Г-грегори Хэлстон. Вы мне з-звонили. – От нервного напряжения он начал заикаться.
– Ах да. Я – графиня Марисса. Заходите, синьор, per favore.
– Спасибо. – Он переступил порог. Чтобы ноги не дрожали, ему пришлось плотно сдвинуть колени. «Так где изумруд?» – чуть не выпалил он. Но Хэлстон понимал: нельзя проявлять слишком большую заинтересованность – будет легче торговаться, если камень окажется подходящим. В конце концов, это он – эксперт, а она – дилетантка.
– Пожалуйста, садиться.
Хэлстон сел.
– Scusi. Non parlo molto bene inglese. Извините. Плохо говорить по-английски.
– Что вы! Вы говорите очаровательно!
– Grazie. Спасибо. Может, выпьете чаю? Или кофе?
– Нет, благодарю вас, графиня. – Хэлстон почувствовал спазм в желудке. Не слишком ли рано заговаривать о деле? Но он не мог ждать ни секунды. – Так как насчет изумруда?..
– Ах да… – подхватила итальянка. – Этот изумруд подарила мне бабушка. Я собиралась передать его дочери, когда ей исполнится двадцать пять, но муж затеял новый бизнес в Милане…
Мысли Хэлстона витали очень далеко. Его нимало не интересовали скучные семейные истории сидевшей напротив иностранки. Он сгорал от желания бросить взгляд на камень. Ожидание становилось невыносимым.
– Credo che sia importante[60] помочь мужу начать дело, – грустно улыбнулась она. – Возможно, я совершаю ошибку.
– Нет-нет, никакой ошибки нет! – вскричал Хэлстон. – Долг супруги, графиня, – поддерживать мужа. Так где же изумруд?
– Вот. – Итальянка достала из кармана завернутый в ткань камень и протянула ему. Хэлстон посмотрел на изумруд, и душа его возликовала. Перед ним лежал великолепнейший травянисто-зеленый экземпляр величиной в десять карат, настолько близкий по размеру и цвету тому, что был продан миссис Бенеке, что разница почти не угадывалась. «Разница есть, – сказал себе Хэлстон, – но ее способен определить только эксперт». Его руки задрожали. Но он заставил себя принять безразличный вид. Повернул изумруд так, чтобы свет заиграл на его красивых гранях, и небрежно произнес:
– Неплохой камешек.
– Splendente, sм,[61] все эти годы он мне очень нравился. Очень не хочется расставаться с ним.
– Вы поступаете совершенно правильно, – поспешил успокоить графиню Хэлстон. – Если дела у мужа пойдут хорошо, вы купите много таких камней.
– У меня то же ощущение. Вы molto simpatico.[62]
– Я оказываю услугу приятелю, графиня. В нашем магазине есть гораздо лучшие камни, чем этот. Но приятель хочет подобрать изумруд под пару тому, что купила его жена. Полагаю, он не откажется заплатить за ваш изумруд шестьдесят тысяч долларов.
– Бабушка достанет меня из могилы, если я отдам ее камень за шестьдесят тысяч долларов, – вздохнула итальянка.
Хэлстон поджал губы. Он мог позволить себе заплатить больше.
– Вот что я вам скажу, графиня, – улыбнулся он, – пожалуй, я сумею убедить приятеля купить камень за сто тысяч. Это куча денег, но он горит желанием приобрести изумруд.
– Похоже, это честная цена, – отозвалась итальянка.
Сердце ювелира запело.
– Bene. Чековая книжка у меня с собой. Я немедленно выпишу вам чек.
– Ма, no, – печально отозвалась графиня. – Это не решит моей проблемы.
– Какой проблемы? – уставился на нее Хэлстон.
– Я говорила вам, что мой муж затевает новый бизнес. Ему нужно триста пятьдесят тысяч долларов. Сто тысяч собственных денег у меня есть. Необходимо добавить еще двести пятьдесят. Я надеялась выручить их за свой изумруд.
– Нет, графиня, – покачал головой Хэлстон. – Ни один изумруд в мире не стоит таких денег. Поверьте, сто тысяч – более чем справедливое предложение.
– Я верю вам, мистер Хэлстон. Но это не решает проблемы мужа. Значит, сохраню его для дочери. – Она протянула тонкую, изящную руку: – Grazie, signore. Спасибо, что приехали.
Ювелира охватила паника.
– Погодите, – проговорил он. Алчность в его душе отчаянно боролась со здравым смыслом. Но он ясно понимал, что камень упускать нельзя. – Присядьте, графиня. Я уверен, мы сумеем прийти к соглашению. Что, если я уговорю приятеля на сто пятьдесят тысяч долларов?
– Двести пятьдесят тысяч.
– А если двести?
– Двести пятьдесят.
Поняв, что итальянку не уломать, Хэлстон принял решение: навар в сто пятьдесят тысяч долларов лучше, чем ничего. Просто вилла окажется меньше и катер тоже. Но все равно это целое состояние. Поделом братьям Паркерам – пусть знают, что значит паршиво вести себя с ним. Он подождет денек-другой и объявит о своем уходе. И на следующей неделе окажется на Лазурном берегу.
– Хорошо, по рукам, – объявил он.
– Meraviglioso. Sono contenta![63]
«Еще бы не довольна, стерва!» – подумал Хэлстон. Но и ему жаловаться было грех. Он устраивал собственную жизнь. Бросив последний взгляд на изумруд, Хэлстон опустил его в карман.
– Я выпишу вам чек на счет магазина.
– Bene, signore.
Хэлстон выписал чек и подал графине. Он получит у миссис Бенеке чек на четыреста тысяч долларов. Питер поможет обналичить его. Двести пятьдесят тысяч он внесет на счет братьев Паркеров и компенсирует выплату итальянке. А разницу прикарманит. Питер устроит так, чтобы чек на двести пятьдесят тысяч долларов не всплыл в месячной сводке. И сто пятьдесят тысяч будут принадлежать ему.
Хэлстон уже ощущал на своем лице теплое французское солнышко.

Ему показалось, что обратная дорога на такси в магазин заняла всего несколько секунд. Хэлстон представлял, какое счастье испытает миссис Бенеке, когда он сообщит ей новость. Ведь он не только отыскал тот самый камень, который ей хотелось иметь, но избавил от мучительной необходимости ютиться в продуваемом сквозняками, ветхом загородном доме.
Когда он вплыл в магазин, к нему обратился Чилтон:
– Клиентка интересуется…
– Подождет, – весело отмахнулся Хэлстон.
У него больше не осталось времени на клиенток. Ни сейчас, ни в будущем. Пусть теперь прислуживают ему. Он будет отовариваться в «Гермесе», «Гуччи» и «Ланвине».
Хэлстон влетел к себе в кабинет, закрыл дверь, положил изумруд на стол и набрал номер.
– Отель «Дорчестер», – раздался голос женщины-оператора.
– Будьте добры, номер Оливера Мессела.
– С кем желаете говорить?
– С миссис Пи-Джей Бенеке.
– Подождите, пожалуйста, минутку.
Хэлстон ждал и тихонько насвистывал.
– Прошу прощения, – снова заговорила оператор, – миссис Бенеке выехала.
– В таком случае соедините меня с тем номером, где она проживает теперь.
– Миссис Бенеке выехала из отеля вообще.
– Это невозможно! Она…
– Я соединю вас с портье.
На этот раз послышался мужской голос:
– Говорит портье. Чем могу служить?
– В каком номере проживает миссис Пи-Джей Бенеке?
– Миссис Бенеке утром выписалась из отеля.
Видимо, на то была веская причина. Неожиданное, не терпящее отлагательства дело.
– Дайте мне ее новый адрес.
– Извините, но она не оставила адреса.
– Этого не может быть!
– Я сам рассчитывался с миссис Бенеке. Она не оставила никакого адреса.
Это был удар под дых. Хэлстон медленно положил трубку и сидел в полном недоумении. Надо найти способ связаться с американкой, сообщить ей, что он все-таки нашел для нее изумруд. А пока необходимо срочно забрать чек на двести пятьдесят тысяч долларов у графини Мариссы. Хэлстон поспешно набрал номер отеля «Савой».
– Пожалуйста, номер двадцать шесть.
– Кому вы звоните?
– Графине Мариссе.
– Один момент.
Но еще до того, как оператор ответила, в душе Хэлстона шевельнулось нехорошее предчувствие, и он понял, какую страшную новость ему предстоит услышать.
– Сожалею, графиня Марисса выписалась из отеля.
Исполнительный директор повесил трубку. Его пальцы так дрожали, что он едва сумел набрать номер банка.
– Старшего бухгалтера! Срочно! Я хочу остановить выплату по чеку!
Но Хэлстон, разумеется, опоздал. Он продал изумруд за сто тысяч долларов и затем купил тот же самый изумруд за двести пятьдесят тысяч. И теперь сгорбился в кресле и не мог придумать, как он объяснит это братьям Паркерам.
22
Для Трейси началась новая жизнь. Она купила красивый старинный дом эпохи короля Георга под номером 45 на Итон-сквер. Дом, светлый, нарядный, прекрасно подходил для развлечений. При нем была «королева Анна» – британское выражение, означающее садик перед фасадом – и «Мария-Анна», то есть задний двор. И в сезон цветения там было очень красиво. Гюнтер помог обставить комнаты. Но еще до того, как все было завершено, дом стал достопримечательностью Лондона.
Гюнтер представил Трейси как богатую молодую вдову, чей муж заработал состояние на экспортно-импортных операциях. И она мгновенно снискала успех – красивая, умная, обаятельная. Вскоре ее завалили приглашениями.
Время от времени Трейси совершала поездки во Францию, Швейцарию, Бельгию, Италию, и каждое такое путешествие приносило ей и Гюнтеру доход.
Под его руководством она проштудировала «Almanach de Gotha»[64] и «Debrett’s Peerage and Baronetage»[65] – влиятельные издания, предоставляющие подробную информацию о королевских и титулованных семействах Европы. Трейси превратилась в настоящего хамелеона – стала подлинным знатоком в искусстве грима и изменения внешности, овладела множеством акцентов. Приобрела с полдюжины паспортов. В разных странах она прикидывалась то английской герцогиней, то стюардессой-француженкой, то наследницей богатого латиноамериканца. За год Трейси заработала гораздо больше денег, чем ей было нужно. Основала фонд, который совершал большие анонимные пожертвования организациям, помогающим бывшим женщинам-заключенным, и устроила так, чтобы Отто Шмидту ежемесячно выплачивали щедрую пенсию. Теперь у нее не возникала мысль оставить свое ремесло. Трейси нравилось бросать вызов и одерживать верх над умными богатыми людьми. Каждое приключение возбуждало, словно наркотик, и она ощущала потребность в новых и все более головокружительных эскападах. Единственное кредо, которым руководствовалась Трейси, – никогда не трогать невинных – она обводила вокруг пальца только жадных и бесчестных. Трейси дала себе слово: никто из ее жертв никогда не совершит самоубийства.
В газетах появились статьи о дерзких махинациях в Европе, но, поскольку Трейси постоянно меняла внешность, полиция была убеждена, что хитроумные мошенничества и кражи совершает целая банда женщин. Ее делами заинтересовался Интерпол.
* * *
В штаб-квартире Международной ассоциации защиты страховщиков на Манхэттене Рейнолдс вызвал Дэниела Купера.
– У нас проблема, – сообщил он. – Пострадали многие наши европейские клиенты. Очевидно, действует шайка женщин. Все требуют крови. Хотят, чтобы преступниц поймали. С нами согласился сотрудничать Интерпол. Это твое задание, Дэн. Утром ты вылетаешь в Париж.

Трейси ужинала с Гюнтером в «Скоттс»[66] на Маунт-стрит.
– Вы когда-нибудь слышали о Максимилиане Пьерпонте? – спросил он.
Имя показалось ей знакомым. Откуда она его знает? И вдруг вспомнила – Джеф сказал на борту «Королевы Елизаветы II»: «Мы здесь с вами по одной и той же причине – из-за Максимилиана Пьерпонта».
– Он очень богатый человек. Так?
– И не только богатый, но абсолютно безжалостный. Занимается тем, что скупает компании и обдирает их.
«Когда Джо Романо приобрел дело, он всех уволил и поставил своих людей. Затем принялся грабить компанию – отобрал все: бизнес, здание, машину вашей матери».
– Вы в порядке, Трейси? – всполошился Гюнтер.
– Да, я в порядке. – «Иногда жизнь ужасно несправедлива и ее приходится исправлять», – подумала она и попросила: – Расскажите мне о нем.
– С ним только что развелась третья жена, и господин теперь один. Полагаю, вам было бы полезно познакомиться с ним. Он заказал билет на пятницу на Восточный экспресс из Лондона в Стамбул.
– Никогда не ездила на Восточном экспрессе, – улыбнулась Трейси. – Прокачусь с удовольствием.
– Отлично, – улыбнулся в ответ Гюнтер. – Максимилиан владеет самой ценной коллекцией яиц Фаберже, кроме той, что хранится в Ленинграде, в Эрмитаже. Ее оценивают в двадцать миллионов долларов.
– Но если мне удастся стянуть у него несколько яиц, – заинтересовалась Трейси, – что вы станете с ними делать? Ведь их невозможно продать – эти вещи слишком известны.
– Дорогая моя, в мире есть частные коллекционеры. И если вы принесете мне яички, будьте покойны, я найду для них гнездышко.
– Посмотрим, что у меня получится.
– Только учтите, Максимилиан – не тот человек, с которым так просто совладать. Но в том же поезде в пятницу едут на фестиваль в Венецию еще два голубка. Полагаю, они вполне дозрели для того, чтобы их немножко пощипать. Слышали о Сильване Луади?
– Итальянской кинозвезде? Конечно.
– Она замужем за Альберто Форнати – продюсером этих ужасных киноэпопей. Форнати печально известен тем, что нанимает актеров и режиссеров за мизерные зарплаты: обещает большие проценты от прибыли, но всю прибыль присваивает себе. В итоге получает так много денег, что покупает жене очень дорогие украшения. И чем чаще ей изменяет, тем больше покупает драгоценностей. Он приобрел уже столько, что Сильване впору открывать собственный ювелирный магазин. Уверен, вам понравится их общество.
– Буду с нетерпением ждать момента, когда удастся с ними познакомиться, – ответила Трейси.

Венецианско-симплонский Восточный экспресс отправлялся из Лондона по пятницам в одиннадцать сорок четыре утра с вокзала Виктория. Поезд следовал до Стамбула и имел промежуточные остановки в Булони, Париже, Лозанне, Милане и Венеции. За тридцать минут до отправления при выходе на посадочную платформу установили передвижную регистрационную конторку, и два крепыша в форме, растолкав локтями ждущих с нетерпением пассажиров, раскатали перед ней красную ковровую дорожку.
Новые владельцы Восточного экспресса попытались возродить золотой век железнодорожных путешествий конца девятнадцатого века и воссоздали состав в первозданном виде: с британским пульманом, вагоном-рестораном, салоном-баром и спальными вагонами.
Проводник в темно-синей форме двадцатых годов с золотым галуном отнес в купе два чемодана Трейси и ее сумочку. Купе оказалось на удивление маленьким: внизу единственное кресло, обтянутое ангорской шерстью с рисунком в цветочек. Пол и лестница на верхнюю полку покрыты одинаковым зеленым плюшем. Казалось, будто человек попал в коробку из-под конфет.
На столе в серебряном ведерке стояла маленькая бутылка шампанского. «Оливер Оберт, начальник поезда», – прочитала Трейси на визитной карточке, лежащей возле напитка.
«Приберегу до того момента, когда будет что отпраздновать, – решила она. – Максимилиана Пьерпонта. Джеф прошляпил возможность. Как будет приятно обскакать мистера Стивенса!» При этой мысли Трейси улыбнулась.
В крошечном пространстве она распаковала чемоданы и развесила платья, которые понадобятся ей в пути. Трейси предпочитала перемещаться на реактивном лайнере «Пан-Америкэн», но нынешнее путешествие обещало много интересного.
Восточный экспресс отошел от платформы точно по расписанию. Трейси откинулась в кресле и смотрела, как за окном пробегали южные окраины Лондона.
В час пятнадцать состав прибыл в порт Фолкстон, где пассажиры пересели на паром, доставивший их через Английский канал в Булонь. Там им предстояло погрузиться в другой, континентальный Восточный экспресс и отправиться на юг.
Трейси подошла к одному из проводников.
– Я слышала, в нашем поезде едет Максимилиан Пьерпонт. Вы не могли бы показать его мне?
– Рад бы, леди, – покачал головой проводник. – Он заказал купе, оплатил, но так и не появился перед отправлением. Очень непредсказуемый человек.
Таким образом, оставалась Сильвана Луади и ее супруг – продюсер так быстро выветривающихся из памяти кинофильмов.

В Булони пассажиров пересадили в состав континентального Восточного экспресса. Но, к великому сожалению Трейси, ее купе и в этом поезде оказалось таким же миниатюрным, как и в предыдущем. А жесткая спальная полка делала путешествие вдвойне неудобным. Она весь день провела за закрытой дверью и строила планы, а в восемь вечера начала одеваться.
В соответствии с правилами этикета Восточного экспресса следовало выходить на ужин в вечернем платье. Трейси надела эффектное серовато-синее шифоновое платье, серые чулки и серые атласные туфли. Единственным ее украшением была нить тщательно подобранного по оттенку жемчуга. Прежде чем покинуть купе, она долго смотрела на свое отражение в зеркале. Зеленые глаза создавали впечатление невинности, в выражении лица не было ни капли коварства, напротив, оно трогало своей незащищенностью. «Зеркало лжет, – подумала Трейси. – Я больше не такая. Я живу маскарадом. Но это увлекательный маскарад».
Выходя из купе, она уронила сумочку. И когда подбирала, внимательно посмотрела на дверной замок. Их оказалось два: «американский» и универсальный. Не проблема. Трейси выпрямилась и направилась в сторону вагонов-ресторанов.
В составе поезда их было три. Сиденья обиты плюшем, стены декорированы деревянными панелями, мягкий свет лился из-под плафонов Лалика[67] на медных канделябрах. Трейси попала в первый вагон и заметила пустые столики.
– Место для одной леди? – поинтересовался метрдотель.
Она окинула взглядом салон.
– Спасибо, меня ждут друзья.
Во втором вагоне-ресторане людей было больше, но и там оставались пустующие столики. К ней снова подошел метрдотель.
– Вы одна?
– Нет, спасибо, с друзьями.
В третьем вагоне-ресторане все столики оказались занятыми. Метрдотель остановил Трейси в дверях:
– Придется подождать, мадам. Но в соседних вагонах есть свободные места.
Трейси обвела глазами салон и в дальнем углу заметила то, что искала.
– Все в порядке. Меня ждут друзья. – Пройдя мимо метрдотеля, она направилась к дальнему столику в углу. – Прошу прощения, – застенчиво начала она. – Здесь, кажется, нет ни одного свободного места. Не возражаете, если я сяду за ваш столик?
Мужчина вскочил и внимательно присмотрелся к ней.
– Prego![68] – воскликнул он. – Con piacere![69] Я Альберто Форнати. А это моя жена, Сильвана Луади.
– Трейси Уитни. – В этот раз Трейси путешествовала по собственному паспорту.
– О! Americana! Я превосходно говорю по-английски!
Альберто Форнати был мал ростом, лыс и толст. Зачем Сильвана Луади вышла за него замуж? Все двенадцать лет, что супруги провели вместе, эта тема живо волновала Рим. Сильвана Луади была классической красавицей с отличной фигурой и неотразимым природным талантом. Она уже завоевала «Оскара», Серебряную пальмовую ветвь и не имела отбоя от предложений. Трейси определила, что ее платье от Валентино стоило не меньше пяти тысяч долларов, а цена украшений приближалась к миллиону. Трейси вспомнила слова Гюнтера: «Чем чаще он ей изменяет, тем больше дарит драгоценностей. Сильване впору открывать собственный ювелирный магазин».
– Вы впервые путешествуете в Восточном экспрессе, синьора? – спросил Форнати после того, как Трейси села.
– Да.
– О, это очень романтический поезд – сплошные легенды! – Его глаза увлажнились. – О нем рассказывают так много интересного. Вот, например: в прежнем Восточном экспрессе часто ездил оружейный магнат сэр Бейзил Захарофф – всегда в седьмом купе. Однажды он услышал крики и стук в дверь. Оказалось, что к нему рвалась юная bellissima,[70] испанская герцогиня. – Форнати прервался, чтобы намазать маслом булочку, откусил и продолжил: – Муж пытался убить ее. Родители устроили их брак, но только теперь несчастная девушка убедилась, что ее муж ненормален. Захарофф утихомирил безумного и успокоил бившуюся в истерике герцогиню. Так началась их любовь, которая продолжалась сорок лет.
– Как трогательно! – воскликнула Трейси. Ее глаза горели неподдельным интересом.
– Sм. С тех пор они ежегодно встречались в Восточном экспрессе. Он ехал в купе номер семь, она – в номере восемь. Когда ее муж умер, герцогиня вышла замуж за Захароффа, и в качестве залога любви он подарил ей на свадьбу казино в Монте-Карло.
– Какая красивая история, мистер Форнати!
Сильвана Луади хранила гробовое молчание.
– Mangia, – обратился к Трейси итальянец. – Ешьте же.

Меню в вагоне-ресторане состояло из шести блюд. Трейси заметила, что Альберто Форнати съел все и подчистил то, что оставляла на тарелках жена. Но и пережевывая пищу, он не переставал болтать.
– Вы, наверное, актриса? – спросил он Трейси.
– О нет, – рассмеялась она. – Обычная туристка.
Итальянец наклонился к ней:
– Веllissima. Вы так красивы, что могли бы сниматься.
– Тебе же сказано, что она не актриса, – резко оборвала его жена.
Альберто Форнати не обратил на нее внимания.
– Я кинопродюсер, – сообщил он. – Вы, разумеется, слышали о таких лентах, как «Дикари» и «Титаны против Суперженщины»…
– Я почти не смотрю кино, – сказала Трейси и почувствовала, как его жирная нога прижалась под столом к ее ноге.
– Кое-что из своих фильмов я охотно покажу вам.
Сильвана побелела от злости.
– Вы бываете в Риме, дорогая? – Его нога поглаживала ногу Трейси.
– Я планирую поехать в Рим после Венеции.
– Великолепно! Benissimo! Мы можем вместе поужинать. Я правильно говорю, cara?[71] – Он бросил быстрый взгляд на Сильвану. – У нас изумительная вилла на Аппиевой дороге. Сорок акров. – Форнати сделал широкий жест рукой и сбил жене на колени соусник. Трейси не взялась бы утверждать, нарочно он это сделал или нечаянно.
Сильвана Луади вскочила и уставилась на расплывающееся на платье пятно.
– Sei un mascalzonne![72] – завопила она. – Tieni le tue puttane lontano da me![73] – И бросилась из вагона-ресторана. Пассажиры проводили ее удивленными взглядами.
– Какая досада, – пробормотала Трейси. – Такое красивое платье… – Ей хотелось отхлестать этого типа по щекам за то, что он так унижал жену. Сильвана Луади заслужила каждый карат своих драгоценностей. И даже больше!
Итальянец вздохнул.
– Форнати купит ей новое. Не обращайте внимания на ее манеры. Она меня очень ревнует.
– И не без оснований. – Трейси спрятала иронию за улыбкой.
– Что верно, то верно, – распетушился он. – Женщины находят Форнати весьма привлекательным.
Трейси едва не расхохоталась – настолько смешным показался ей этот надутый коротышка.
– Могу понять, – сказала она.
Он потянулся через стол и взял ее за руку.
– Ты нравишься Форнати. Очень нравишься. Чем ты зарабатываешь на жизнь?
– Я секретарь юриста. Все свои деньги я откладывала на эту поездку и надеюсь прилично устроиться в Европе.
Выпученные глаза итальянца скользнули по фигуре Трейси.
– У тебя не будет проблем, Форнати тебе обещает. Он очень добр к людям, которые добры к нему.
– Как мило с вашей стороны, – застенчиво проговорила Трейси.
Он понизил голос:
– Мы можем обсудить это сегодня вечером в твоем купе.
– О, это неудобно, – зарделась Трейси.
– Perchе? Почему?
– Вы такой знаменитый. В поезде вас, наверное, знает каждый.
– Естественно.
– Если заметят, как вы заходите в мое купе… могут неверно истолковать. Вот если бы ваше купе было рядом с моим… Какой у вас номер?
– E settanta… семьдесят. – Итальянец посмотрел на нее с надеждой.
– Мое в другом вагоне, – вздохнула Трейси. – Давайте лучше встретимся в Венеции.
– Чудесно! – расцвел Форнати. – Bene! Моя жена почти не выходит из комнаты. Не выносит солнечных лучей на лице. Ты была в Венеции?
– Нет.
– Мы с тобой поедем на Торчелло – маленький красивый островок. Там есть замечательный ресторанчик «Локанда Чиприани». И еще совсем небольшая гостиница. Molto privato.[74] – Его глаза разгорелись.
Трейси ободряюще улыбнулась:
– Как здорово! – И потупила глаза, слишком переполненная чувством, чтобы продолжать.
Форнати подался вперед, сжал ей ладонь и прошептал:
– Ты не представляешь себе, как будет здорово, cara.
Через полчаса Трейси вернулась в купе.

Восточный экспресс мчался в безмолвной ночи и, пока пассажиры спали, миновал Париж, Дижон и Валларбе. Паспорта пассажиры сдали накануне вечером, и всеми пограничными формальностями занимались кондукторы.
В половине четвертого утра Трейси тихо выскользнула из купе. Времени оставалось совсем немного. Скоро поезд пересечет швейцарскую границу и в 5.21 будет в Лозанне. А в 9.15 прибудет в Милан.
В пижаме и халате она шла по коридору, сжимая в руке сумочку для умывальных принадлежностей; от знакомого возбуждения чаще забилось сердце. В этом составе в купе туалетов не было – они располагались в конце вагона. Если бы Трейси спросили, что ей надо, она ответила бы, что ищет дамскую комнату. Но в коридоре Трейси никого не встретила: проводники и кондукторы воспользовались предрассветными часами, чтобы немного соснуть.
Она без всяких приключений добралась до семидесятого купе. Осторожно попробовала ручку – дверь была заперта. Трейси открыла сумочку, достала какой-то металлический предмет, бутылочку со шприцем и приступила к работе.
Через десять минут она вернулась в свое купе. А через полчаса уже заснула с тихой улыбкой на только что умытом лице.

В семь утра, за два часа до прибытия в Милан, из семидесятого купе послышались пронзительные крики, разбудившие весь вагон. Пассажиры высовывали головы из дверей, пытаясь понять, что происходит. По коридору поспешно прошел проводник и повернул на крик. Сильвана Луади билась в истерике:
– Aiuto! На помощь! Все мои драгоценности пропали! В этом проклятом поезде полно ladri – воров!
– Успокойтесь, мадам, – упрашивал ее проводник.
– Что значит «успокойтесь»? – Ее голос взлетел еще на октаву. – Как вы смеете говорить мне «успокойтесь», stupido maiale?[75] У меня украли украшений на миллион долларов!
– Как это могло произойти? – недоумевал ее муж. – Дверь была заперта. У Форнати чуткий сон. Если бы кто-нибудь вошел, я бы тут же проснулся!
Проводник вздохнул. Он прекрасно знал, как это происходит, поскольку нечто подобное случалось и раньше. Злоумышленник незаметно подходил к купе и распылял эфир через замочную скважину. Дверные запоры для профессионала – детская игра. Вор проникал в купе, закрывал за собой дверь, обшаривал помещение, брал все, что нужно, и, пока жертвы находились без сознания, потихоньку убирался восвояси. Но этот случай несколько отличался от прежних краж. Раньше пассажиры обнаруживали пропажу только на станции назначения, и грабитель имел время ускользнуть. Теперь сложилась иная ситуация: с момента кражи никто не покидал состава. Это означало, что драгоценности до сих пор в поезде.
– Не беспокойтесь, – сказал проводник супругам Форнати. – Вам вернут ваши драгоценности. Вор никуда не денется.
Он поспешил к телефону, чтобы сообщить о случившемся миланской полиции.

Когда Восточный экспресс подошел к миланскому перрону, на платформе выстроились двадцать полицейских и одетых в штатское детективов. Все получили приказ никого не выпускать из поезда и не позволять выносить из вагонов багаж.
Назначенный расследовать кражу инспектор Луиджи Риччи прошел прямиком в семидесятое купе. К этому времени истерика Сильваны Луади усилилась.
– Все мои драгоценности были вот в этой сумочке! – кричала она. – И ничего не застраховано!
Инспектор осмотрел пустую сумочку.
– А вы уверены, синьора, что накануне вечером положили сюда драгоценности?
– Разумеется, уверена! Я каждый вечер кладу их сюда! – Ее лучистые глаза, сводившие с ума миллионы поклонников, наполнились слезами. И инспектор Риччи почувствовал, что ради нее готов сразиться с драконами.
Он подошел к двери, наклонился и понюхал замочную скважину. Из отверстия тянуло запахом эфира. Явно совершена кража. Полицейский решил во что бы то ни стало поймать бесчувственного бандита. Выпрямившись, Риччи обратился к актрисе:
– Не беспокойтесь, синьора. Драгоценности не удастся вынести с поезда. Мы поймаем вора, и ваши камни вернутся к вам.
У инспектора Риччи были все основания для оптимизма. Ловушка захлопнулась, и у злоумышленника не было шансов сбежать.
Детективы выводили пассажиров по одному в зал ожидания вокзала, огражденный веревками от остальной публики, и тщательно обыскивали – а они были специалистами в этом деле. Среди пассажиров было много именитых людей, и все возмущались проявляемым к ним неуважением.
– Прошу прощения, – объяснял каждому инспектор Риччи. – Кража на миллион долларов – очень серьезное дело.
Пока пассажиры были на вокзале, сыщики переворачивали вверх дном их купе. Обыскивали каждый дюйм. Инспектор Риччи понимал, что это расследование – его счастливый случай, и он не собирался упускать его. Если он найдет украденные драгоценности, то скорее всего получит повышение по службе. У него разыгралось воображение. Сильвана Луади будет так благодарна, что пригласит к себе… И Риччи с удвоенной энергией начал отдавать приказания.
В купе Трейси постучали; вошел детектив.
– Извините, синьорина. В поезде совершена кража. Всех пассажиров необходимо осмотреть. Пожалуйста, пройдите со мной.
– Кража? В поезде? – в ужасе воскликнула Трейси.
– Боюсь, что так, синьорина.
Когда Трейси покинула купе, туда вошли два детектива, открыли ее чемоданы и принялись тщательно рыться в вещах.
За четыре часа обыска удалось выявить несколько пакетиков марихуаны, пять унций кокаина, нож и незарегистрированный пистолет. Но никаких следов украденных драгоценностей.
Инспектор Риччи не знал, что и думать.
– Вы обыскали весь состав? – грозно спросил он у лейтенанта.
– Обшарили каждый дюйм, инспектор. Облазили локомотив, вагоны-рестораны, бар, туалеты, купе. Обыскали пассажиров и поездную бригаду, проверили весь багаж. Могу поклясться, что драгоценностей в поезде нет. Может быть, дама вообразила, что у нее украли украшения?
Однако инспектор не сомневался, что актриса не лжет. Он опросил официантов, и те подтвердили, что накануне вечером Сильвана Лауди пришла в вагон-ресторан в ослепительных украшениях.
В Милан прилетел представитель компании «Восточный экспресс».
– Вы не имеете права дольше задерживать поезд. Мы и так совершенно выбились из расписания.
Инспектор Риччи сдался. У него не осталось оснований задерживать экспресс. Больше он не мог ничего предпринять. Только одно объяснение приходило ему на ум: вор ночью выбросил украшения из вагона, а сообщник подобрал их. Но возможно ли это? Каким образом вор сумел точно рассчитать время? Ведь злоумышленник не мог заранее знать, когда в коридоре не окажется ни пассажиров, ни проводников. И когда поезд будет проезжать безлюдную местность. Эта загадка была выше его понимания.
– Отправляйте поезд, – распорядился Риччи. Охваченный отчаянием, он смотрел, как Восточный экспресс медленно отходит от платформы. О наградах, повышении и блаженном загуле с Сильваной Луади можно было забыть.

Кража была единственной темой разговоров за завтраком в вагонах-ресторанах.
– Это самое волнующее событие, свидетельницей которого я стала за последние годы, – призналась учительница начальных классов женской школы. Она показала пальцем на свою тонкую золотую цепочку с крохотным осколком бриллианта: – Хорошо, что у меня ничего не украли.
– Повезло, – поддакнула Трейси.
В вагон вошел Альберто Форнати и, заметив вчерашнюю знакомую, поспешил к ней.
– Вы, конечно, слышали, что произошло? Но знаете ли вы, что обокрали мою жену?
– Не может быть!
– Моя жена подверглась большой опасности. Ночью в мое купе прокралась шайка грабителей и усыпила меня хлороформом. Форнати могли убить во сне.
– Ужасно!
– И una bella fregatura![76] Теперь мне придется восполнять Сильване ее драгоценности! Потратить целое состояние!
– Разве полиция не нашла драгоценности?
– Нет, но Форнати знает, как грабители избавились от них.
– Неужели? И как же?
Итальянец огляделся и понизил голос:
– На одной из станций, которую мы проезжали ночью, его ждал сообщник. Ladri выбросил украшения из поезда и – ессо – дело в шляпе!
– Какой вы умный! – восхитилась Трейси.
– Sн, – многозначительно изогнул брови Форнати. – Вы не забыли о нашем свидании в Венеции?
– Как я могла? – улыбнулась она.
Итальянец сжал ей руку.
– Форнати будет надеяться. А сейчас мне пора – пойду утешать Сильвану. Она в истерике.

Когда Восточный экспресс прибыл на вокзал Санта-Лючия в Венеции, Трейси одна из первых вышла из вагона. Она отправила багаж в аэропорт и первым самолетом вылетела в Лондон с драгоценностями Сильваны Луади.
Трейси знала, что Гюнтер Хартог будет ею доволен.
23
Штаб-квартира Международной организации уголовной полиции Интерпол размещалась в семиэтажном здании на улице Арманго, номер двадцать шесть, в местечке Сен-Клу, примерно в шести милях к западу от Парижа, и скрывалась среди холмов за зеленым забором и белыми каменными стенами. Выходящие на улицу ворота были заперты двадцать четыре часа в сутки, а посетителей пропускали только после тщательного изучения через объективы телекамер. Внутри здания все лестничные площадки были оборудованы запираемыми на ночь белыми дверями, и каждый этаж имел собственную систему теленаблюдения.
Исключительные меры предосторожности считались вполне оправданными: в этом здании хранились подробные досье на два с половиной миллиона преступников. Интерпол представлял собой фонд информации, которой обменивались 128 полицейских организаций 78 стран, и координировал действия правоохранительных органов против мошенников, фальшивомонетчиков, наркоторговцев, грабителей и убийц в масштабах всей планеты. Специальные бюллетени с постоянно обновляемыми данными передавались по радио, фототелеграфу и спутниковой связи. Парижской штаб-квартирой руководили бывшие детективы Сюрте насьональ или городской префектуры.

В это раннее майское утро совещание в кабинете инспектора Андре Треньяна, руководившего штаб-квартирой Интерпола, было в полном разгаре. От вида из окон удобного, но скромно обставленного кабинета захватывало дух. Вдали на востоке высилась Эйфелева башня, в противоположной стороне белел купол собора Сакре-Кер на Монмартре. Инспектор был привлекательным мужчиной за сорок, крупный, с умным лицом, темными волосами и проницательными глазами, скрытыми за очками в черной роговой оправе. В его кабинете собрались сыщики из Англии, Франции, Бельгии и Италии.
– Господа, – начал инспектор Треньян, – ваши страны срочно запросили информацию о волне преступлений, которая в последнее время прокатилась по всей Европе. С полдюжины государств пострадали от хитроумных афер и краж, имеющих определенное сходство. Жертвы – всегда люди с неблаговидной репутацией, насилие ни разу не применялось, преступники каждый раз женщины. На основе описаний жертв и случайных свидетелей мы составили фотороботы. Как вы сможете судить, преступницы не похожи друг на друга. Одни – блондинки, другие – брюнетки. Говорят, среди них есть англичанка, француженка, итальянка и американка из Техаса.
Инспектор Треньян нажал на выключатель, и на стенном экране пошла череда фотороботов.
– Вот словесный портрет брюнетки с короткой стрижкой. – Он снова нажал на кнопку. – А это юная блондинка с ежиком. Еще одна блондинка с перманентом… брюнетка со стрижкой под пажа. Вот женщина постарше с французским хвостиком… молодая женщина с высветленными прядками. Еще одна женщина постарше с прической под дикаря. – Инспектор выключил проектор. – Мы понятия не имеем, кто их возглавляет и где находится штаб-квартира. Они никогда не оставляют улик и исчезают, словно колечки дыма. Рано или поздно мы поймаем одну из них и тогда возьмем остальных. А пока преступница не попалась и не снабдила нас дополнительной информацией, боюсь, господа, что мы в тупике.

Когда Дэниел Купер прилетел в Париж, в аэропорту Шарля де Голля его встретил один из помощников инспектора Треньяна и отвез в отель «Принц Галльский», располагавшийся по соседству со своим более знаменитым собратом «Георгом V».
– Встреча с инспектором Треньяном назначена на завтра, – сообщил Куперу сопровождающий. – Я заеду за вами в восемь пятнадцать утра.

Дэниел Купер не рвался в Европу. И теперь хотел как можно скорее выполнить задание и вернуться домой. Он знал, что Париж изобилует злачными местами, и совершенно не желал, чтобы его втянули в какую-нибудь историю.
Прибыв в гостиницу, он быстро осмотрел номер и прошел прямиком в ванную. К его удивлению, ванна оказалась вполне сносной. Более того, Купер признал, что она просторнее, чем его домашняя. Включив воду, он пошел в спальню распаковывать чемодан. Почти у самого дна, между верхней одеждой и бельем лежала маленькая запертая коробочка. Купер взял ее в руки, подержал, полюбовался, и она словно зажила собственной жизнью. Купер отнес ее в ванную, поставил в раковину и открыл прикрепленным к кольцу вместе с другими ключами ключиком. С пожелтевшей газетной бумаги вопили слова:
«Мальчик дает показания по делу об убийстве.
Двенадцатилетний Дэниел Купер дает показание в суде против Фреда Циммера, которого обвиняют в изнасиловании и убийстве матери мальчика. Согласно свидетельству подростка, вернувшись из школы, он увидел, как из их дома выходил живущий по соседству Циммер со следами крови на руках и лице. Войдя в дом, Дэниел обнаружил в ванне тело зарезанной матери. Циммер признался, что был любовником миссис Купер, но отрицал свою вину в ее убийстве.
Заботу о подростке взяла на себя его тетя».

Дрожащими руками Дэниел Купер убрал вырезку в коробку. И дико огляделся. Стены и потолок ванной в гостинице были забрызганы кровью. Ему почудилось, что в красной воде плавает обнаженное тело матери. У него закружилась голова, и он ухватился за раковину. Крики рвались из груди и превращались в стон в горле. Купер поспешно сдернул с себя одежду и погрузился в теплую, как кровь, воду.
* * *
– Не могу не отметить, мистер Купер, – начал инспектор Треньян, – что ваше положение совершенно необычно. Вы не служите в полицейских силах и присутствуете здесь неофициально. Тем не менее полиции нескольких стран обратились к нам с просьбой о том, чтобы мы пошли на сотрудничество с вами. – Купер промолчал. – Как я понимаю, вы следователь Международной ассоциации защиты страховщиков, которая представляет собой консорциум нескольких страховых компаний.
– Некоторые наши европейские клиенты в последнее время понесли серьезные убытки. Мне сообщили, что у следствия нет никаких улик.
Инспектор Треньян вздохнул.
– Боюсь, что так. Мы имеем дело с бандой очень умных женщин, но кроме того…
– Никаких сведений от информаторов?
– Никаких.
– Вам не кажется все это странным?
– Что вы хотите сказать, месье?
Куперу все было настолько очевидно, что он не скрывал нетерпения.
– Если действует банда, среди ее участников всегда находится болтливый человек. Большая группа людей не в состоянии сохранить тайну. Будьте любезны, предоставьте мне ваши досье на эту банду.
Инспектор хотел было отказать. Дэниел Купер казался ему самым неприятным физически человеком, какого ему приходилось встречать. И к тому же очень заносчивым. В общем, будет тот еще геморрой. Но его просили оказывать Куперу полное содействие. И он неохотно ответил:
– Попрошу сделать для вас копии. – Треньян отдал распоряжение по внутренней связи и, чтобы поддержать разговор, продолжил: – Вот только что поступил интересный рапорт: в Восточном экспрессе похищены дорогие украшения.
– Я читал об этом. Похититель обдурил итальянскую полицию.
– Никто не догадался, каким образом совершено ограбление.
– О, это очевидно, – грубовато заметил Купер. – Обычная логика.
Инспектор Треньян посмотрел на гостя поверх очков. Mon Dieu,[77] у него манеры свиньи! И холодно продолжал:
– В данном случае логика оказалась бесполезной. Обыскали каждый дюйм в поезде, проверили пассажиров, поездную бригаду, багаж.
– Нет, – возразил Купер.
«Этот человек ненормален», – решил инспектор Треньян.
– Что – нет?
– Проверили не весь багаж.
– Я же говорю вам – весь, – настаивал интерполовец. – Я читал полицейский отчет.
– Женщина, у которой украли украшения, – Сильвана Луади?
– И что из того?
– Она положила драгоценности в ночную сумочку, и оттуда их украли?
– Да.
– Полиция проверяла багаж этой миссис Луади?
– Только ее ночную сумочку. Она же – жертва. С какой стати проверять ее багаж?
– С той, что, согласно логике, единственное место, куда вор мог спрятать украденные драгоценности – это дно чемодана жертвы. Видимо, вор имел точно такой же чемодан. И когда поезд прибыл в Венецию и багаж выставили на платформу, ему оставалось только подменить чемодан и скрыться. – Купер поднялся. – Если досье готовы, я, пожалуй, пойду.

Через тридцать минут инспектор Треньян вызвал Венецию и попросил к телефону Альберто Форнати.
– Месье, – начал он, – я звоню, чтобы узнать, не случилось ли неприятности с багажом вашей супруги, когда поезд прибыл в Венецию?
– Sм, sм, – ответил итальянец. – Идиот носильщик перепутал ее чемодан с чьим-то еще. Когда жена открыла его в отеле, там оказались одни старые журналы. Я сообщил об этом в дирекцию компании «Восточный экспресс». Они нашли чемодан?
– Нет, месье, – ответил инспектор и про себя добавил: «И не найдут, не ждите». Он положил трубку, откинулся в кресле и подумал: «Да, этот Дэниел Купер trеs formidable, очень даже впечатляет».
24
Дом Трейси на Итон-сквер казался настоящим раем. Это был один из самых красивых уголков Лондона – со зданиями эпохи короля Георга, которые выходили фасадами в личные садики. Няни в до скрипа накрахмаленных формах везли в колясках, соответствующих общественному положению хозяев, своих маленьких подопечных. Дети постарше забавлялись играми. «Я скучаю по Эми», – думала Трейси.
Она ходила по старинным улочкам, заглядывала к зеленщику и в аптеку на Элизабет-стрит и восхищалась буйным разнообразием ярких цветов, которые продавали на уличных лотках.
Гюнтер Хартог следил, чтобы Трейси знакомилась с правильными людьми и жертвовала деньги на правильные благотворительные дела. Она встречалась с богатыми герцогами и обедневшими графами и уже несколько раз получала предложения руки и сердца. Трейси, молодая, красивая и богатая, казалась такой ранимой.
– Все считают вас отличной мишенью, – смеялся Гюнтер. – Вы отлично устроились. Обзавелись всем, чем надо. Теперь у вас есть все.
Это было справедливо. Она владела деньгами, которые хранились в банковских сейфах по всей Европе. Она купила дом в Лондоне и шале в Сент-Морице. У нее было все, что нужно. Кроме человека, который разделил бы все это с ней. Трейси вспоминала, что чуть не вышла замуж, чуть не обзавелась ребенком. Суждено ли ей когда-нибудь такое? Как признаться мужчине, кто она такая на самом деле, и как с ним жить, вечно скрывая прошлое? Трейси сыграла столько ролей, что сама не вполне понимала, кто она такая. Но была уверена в одном: к прежней жизни возврата нет. «Все в порядке, – с вызовом думала она. – Очень многие люди одиноки. Гюнтер прав: у меня есть все».

На следующий вечер Трейси устраивала вечеринку с коктейлями – первую с тех пор, как вернулась из Венеции.
– Жду с нетерпением, – признался Гюнтер. – Ваши вечеринки – самое яркое событие в Лондоне.
– Это потому, что у меня такой крестный, – тепло откликнулась Трейси.
– И кто же там будет?
– Все.
Но кроме всех, пришла еще одна гостья, которую ожидала Трейси – она пригласила баронессу Ховард, симпатичную молодую наследницу. И когда та появилась в доме, поспешила ей навстречу. Но слова приветствия замерли на ее губах: вместе с баронессой пришел Джеф Стивенс.
– Трейси, дорогая, полагаю, ты незнакома с Джефом Стивенсом. Джеф, это миссис Трейси Уитни, хозяйка.
– Как поживаете, мистер Стивенс? – сдавленным голосом проговорила Трейси.
Джеф взял ее за руку и продержал в своей на мгновение дольше, чем полагалось.
– Миссис Трейси Уитни? Ну конечно! Я знавал вашего мужа. Мы вместе с ним были в Индии.
– Как интересно! – воскликнула баронесса.
– Странно, он никогда не упоминал вашего имени, – холодно проговорила Трейси.
– Неужели? Забавный был малый. Жаль, что он так кончил.
– А что с ним произошло? – насторожилась баронесса.
Трейси сверкнула глазами на Джефа.
– Ничего особенного.
– Скажете тоже – ничего особенного, – упрекнул ее Стивенс. – Если не ошибаюсь, его повесили в Индии.
– Пакистане, – сдержанно поправила Трейси. – Теперь я припоминаю, он говорил о вас. Как поживает ваша жена?
– Джеф, – уставилась на Стивенса баронесса. – Вы не упоминали, что женаты.
– Мы с Сесили развелись.
– Я имела в виду Роуз, – едва заметно улыбнулась Трейси.
Баронесса была неприятно удивлена.
– Вы были женаты дважды?
– Нет. С Роуз мы разорвали помолвку. Были тогда еще слишком молоды. – Джеф сделал попытку ретироваться.
– А что с вашими близнецами? – спросила вдогонку Трейси.
– Близнецами?! – воскликнула баронесса.
– Живут с матерью, – буркнул Стивенс и оглянулся на Трейси. – Не могу выразить, как приятно было поговорить с вами, миссис Уитни, но не смею отвлекать вас от других гостей. – Он взял баронессу под руку и повел прочь.
На следующий день Трейси столкнулась с Джефом в лифте в «Харродз». Выходя на втором этаже, она обернулась и громко и ясно произнесла:
– Кстати, как тебе удалось отвертеться от обвинений в мошенничестве?
Двери закрылись, и Джеф остался в кабине вместе с возмущенными пассажирами.
В тот вечер, укладываясь спать, Трейси вспомнила о Джефе и невольно рассмеялась. Симпатичный парень. Мерзавец, но что-то в нем есть. «Интересно, какие у него отношения с баронессой Ховард? – Трейси прекрасно понимала, что это за отношения. – Мы с Джефом одного поля ягоды. Никогда не остепенимся». Жизнь, которую они вели, бодрила, возбуждала и в итоге приносила вознаграждение.
Она обратилась мыслями к новому делу. Работать предстояло на юге Франции, и задача была не из простых. Гюнтер сообщил, что полиция уже разыскивает банду. Трейси заснула с улыбкой на губах.

В своем номере в Париже Дэниел Купер читал досье, предоставленное ему инспектором Треньяном. Было четыре утра, и он уже много часов корпел над бумагами, анализируя хитроумные комбинации мошенничества и краж. Некоторые схемы были ему знакомы, с другими Купер сталкивался впервые. Как справедливо заметил инспектор Треньян, все пострадавшие отличались незавидной репутацией. «Мошенницы воображают себя Робин Гудами», – решил Купер.
Он почти закончил чтение; осталось три последних рапорта. Тот, что оказался следующим, поступил из Брюсселя. У бельгийского биржевика Ван Руйсена, занимавшегося сомнительными финансовыми махинациями, из стенного сейфа украли драгоценности на сумму два миллиона долларов.
Хозяева уехали отдыхать, дом оставался пустым… Что-то кольнуло Купера, сердце екнуло, и он вернулся к только что прочитанному, вдумываясь в каждое слово. Это дело отличалось от прочих одной существенной деталью. Мошенница не сумела отключить сигнализацию, но когда прибыла полиция, им открыла молодая женщина в прозрачном пеньюаре. Волосы были заправлены в колпак для бигуди, на лице обильный слой кольдкрема. Женщина объяснила, что она гостит у Ван Руйсенов. Полиция поверила ей. А когда приехали хозяева и вскрылся обман, мошенница и драгоценности исчезли.
Купер отложил рапорт в сторону. Логика, логика.

Инспектор Треньян терял терпение.
– Уверяю вас, вы ошибаетесь! Одна женщина не могла совершить столько преступлений.
– Есть способ проверить это, – ответил Купер.
– Каким образом?
– Я хотел бы посмотреть компьютерную распечатку дат и мест последних афер и краж, которые подходят под эту категорию.
– Это не трудно, но…
– Потом мне понадобится отчет обо всех туристках-американках, которые побывали в этих городах в момент преступлений. Скорее всего преступница пользовалась фальшивыми паспортами, но не исключено, что иногда действовала под своим именем.
Инспектор Треньян задумался.
– Понимаю ход ваших рассуждений, месье. – Он посмотрел на сидящего перед ним коротышку и почти пожелал, чтобы тот ошибся. Уж слишком Купер был самоуверен. – Сейчас я приведу механизм в действие.
Первая кража из этой серии была совершена в Стокгольме. Рапорт Sektionen Rikspolis Styrelsen, шведского отделения Интерпола, приводил список прибывших в тот период в Стокгольм американских туристок, и имена женщин были занесены в компьютер. Следующим городом был Милан. Сравнили списки американок, приезжавших в период краж в оба города, – одинаковых имен оказалось пятьдесят пять. Затем их сопоставили с именами туристок, побывавших во время ограбления в Ирландии. Инспектор Треньян передал распечатку Дэниелу Куперу.
– Начинаю проверять фамилии тех, кто побывал во время кражи в Берлине… – начал он.
– Не стоит трудиться, – прервал его Купер.
Первым номером в списке стояла Трейси Уитни.

Наконец появилось нечто реальное. Интерпол начал действовать. Всем членам организации были разосланы красные бюллетени, что означало высшую степень срочности. В них рекомендовалось следить за американкой Трейси Уитни.
– Мы также распространили по телетайпу зеленое предупреждение, – сообщил Куперу инспектор Треньян.
– Зеленое?
– У нас используется цветовой код. Красный цвет – высшая степень срочности. Синий – запрос о подозреваемом лице. Зеленый – предупреждение национальной полиции, что данное лицо находится под подозрением и за ним надо установить слежку. Черный – запрос по поводу неопознанного трупа. В – означает «очень срочно», а С – просто «срочно». Теперь не важно, в какую страну попадет мисс Уитни. Едва она пройдет таможенный контроль, за ней установят наблюдение.
На следующий день Интерпол получил по телефото из женской тюрьмы Южной Луизианы фотографию Трейси Уитни.
Дэниел Купер позвонил Рейнолдсу домой. Шеф взял трубку только после двенадцатого звонка:
– Слушаю…
– Мне нужна информация.
– Это ты, Купер? Господи, ты знаешь, который час? Четыре утра!
– Пришли мне все, что найдешь по Трейси Уитни. Вырезки из газет, видеопленки – все.
– Слушай, что там у тебя происходит?
Но Купер уже повесил трубку.
«Когда-нибудь я убью этого сукина сына!» – пообещал себе Рейнолдс.

До этого Дэниел Купер лишь мимоходом интересовался Трейси Уитни. Теперь она стала его заданием. В маленьком номере парижской гостиницы он развесил ее фотографии и прочитал все газетные отчеты о ней. Взял напрокат видеоплейер и бесконечно крутил пленки, где фигурировала приговоренная к тюремному заключению женщина. А затем другие – после освобождения Трейси из-под стражи. Он сидел в темной комнате, смотрел на экран, и его подозрения превращались в уверенность.
– Ты, мисс Уитни, и есть банда женщин, – проговорил Купер. И, перемотав пленку, снова включил воспроизведение.
25
Ежегодно в первую субботу июня граф де Матиньи устраивал благотворительный бал в пользу детских больниц Парижа. Билеты на великосветский раут стоили тысячу долларов, но сливки общества слетались сюда со всех концов света.
Замок Матиньи располагался на мысе Антиб – одном из живописнейших мест Франции. Тщательно ухоженные окрестности замка, построенного в пятнадцатом веке, были великолепны. Вечером, во время праздника, большой и малый бальные залы наполнялись разодетыми гостями, среди которых сновали слуги в ливреях и предлагали бесчисленные бокалы шампанского. Закуски на грузинских серебряных блюдах поражали воображение.
В белом кружевном платье, с высокой прической, скрепленной бриллиантовой диадемой, Трейси выглядела обворожительно. Она танцевала с хозяином, графом де Матиньи – маленьким аккуратным человечком с утонченными чертами бледного лица. «Его благотворительный бал в пользу детских больниц – это рэкет, – сообщил ей Гюнтер Хартог. – Десять процентов денег идут детям, а девяносто – ему в карман».
– Вы превосходно танцуете, герцогиня, – похвалил ее хозяин.
– Только благодаря партнеру, – улыбнулась Трейси.
– Как случилось, что мы до сих пор не были знакомы?
– Я жила в Южной Америке. Можно сказать – в джунглях.
– Ради чего?
– Муж владел несколькими шахтами в Бразилии.
– Вот как. Ваш супруг тоже здесь?
– Нет. К сожалению, ему пришлось остаться в Бразилии – дела.
– Ему не повезло. Зато повезло мне. – Рука графа крепче сжала ее талию. – Надеюсь, мы станем близкими друзьями.
– Я тоже, – проворковала Трейси.
Поверх плеча графа она внезапно заметила Джефа Стивенса. Он загорел и был до смешного прилизан. Джеф танцевал с красивой гибкой брюнеткой в платье из красной тафты. Джеф тоже заметил Трейси и улыбнулся.
«У проходимца есть все причины улыбаться», – мрачно подумала Трейси. На прошлой неделе она тщательно спланировала две кражи. Пробралась в первый дом, открыла сейф и обнаружила, что он пуст. Джеф Стивенс побывал там первым. Второй раз Трейси подходила к дому и в этот момент услышала шум отъезжающего автомобиля. В окне машины она успела разглядеть Джефа. Он снова обставил ее. Трейси негодовала. «И вот он здесь, у графа, где я затеяла дело».
Джеф с партнершей кружили рядом. Улыбаясь, он кивнул хозяину:
– Добрый вечер, граф.
– Добрый вечер, Джефри, – ответил граф де Матиньи. – Рад, что вы выбрались.
– Ни за что не пропустил бы такое событие. – Джеф показал глазами на дышащую сладострастием даму, которую держал в объятиях: – Это мисс Уоллас. Граф де Матиньи.
– Enchantе![78] – Граф повернулся к Трейси. – Познакомьтесь: это мисс Уоллас и Джефри Стивенс. Герцогиня де Лароза.
Джеф изогнул бровь.
– Простите, не расслышал фамилии.
– Де Лароза, – спокойно ответила Трейси.
– Де Лароза… Де Лароза… Очень знакомое имя. Ах да, я же знал вашего мужа. Он тоже здесь?
– Нет, он в Бразилии. – Трейси стиснула зубы.
– Жаль. Мы часто охотились вместе, пока с ним не произошел несчастный случай.
– Какой несчастный случай? – насторожился граф.
– Его ружье самопроизвольно выстрелило, и заряд угодил в пикантное место, – грустно объяснил Джеф и повернулся к Трейси. – Есть хоть какая-нибудь надежда на выздоровление?
– Уверена, что будет не хуже вас, мистер Стивенс, – спокойно отозвалась она.
– Отлично. Передавайте ему привет, когда увидите его, герцогиня.
Музыка оборвалась. Граф де Матиньи поклонился Трейси.
– Простите, дорогая. Меня призывают обязанности хозяина. – Он пожал ей руку. – Не забудьте, что вы сидите за моим столом.
Как только хозяин удалился, Джеф повернулся к своей спутнице.
– Ангел мой, я видел, ты положила в сумочку аспирин. Не принесешь ли мне таблетку? У меня жуткая головная боль.
– Бедняжка, – обожающе посмотрела на него мисс Уоллас. – Сейчас вернусь.
Трейси проследила за ней взглядом.
– Ты не боишься, что у тебя от нее разовьется диабет?
– Сладкая штучка, согласна? Ты-то как, герцогиня?
Трейси улыбнулась так, чтобы видели все окружающие.
– Не твое дело.
– Мое. Хочу дать тебе дружеский совет. Не пытайся ограбить этот замок.
– Почему? Решил опередить меня?
Джеф взял ее за руку и отвел в уединенный уголок к пианино, где черноглазый юноша душевно выколачивал из инструмента мелодии из американских кинофильмов. Здесь только Трейси слышала, что говорил Джеф.
– Честно говоря, я тоже кое-что здесь планировал, но это слишком опасно.
– В самом деле? – Разговор доставлял Трейси удовольствие. Наконец она получила возможность быть самой собой, а не играть роль. «У греков есть точное слово, – вспомнила она. – В их языке притворство и лицедейство – слова одного корня».
– Послушай, Трейси, – серьезно сказал Джеф, – даже не пытайся. Прежде всего ты не подойдешь к дому. На ночь на территории спускают сторожевых собак, которым ничего не стоит загрызть человека.
Трейси внимательно прислушивалась к нему. Джеф строил планы, как обчистить этот дом.
– Все окна и двери имеют датчики, а система охраны выведена непосредственно на полицейский участок. Даже если тебе удастся проникнуть внутрь, здесь все пронизано невидимыми инфракрасными лучами.
– Я это знаю, – сообщила Трейси.
– В таком случае тебе известно, что луч активирует сигнализацию не тогда, когда ты попадаешь в него, а когда выходишь из него. Он реагирует на изменение температуры. Поэтому нет ни малейшего шанса обмануть сигнализацию.
Вот этого Трейси не знала. Как Джеф это выяснил?
– Зачем ты мне говоришь все это?
Джеф улыбнулся, и Трейси решила, что никогда он не выглядел привлекательнее, чем сейчас.
– Я в самом деле не хочу, чтобы ты попалась, герцогиня. Мне кажется, мы с тобой могли бы стать большими друзьями.
– Ошибаешься! – вспыхнула Трейси, заметив, что к ним спешит спутница Джефа. – Вон твоя мисс Диабет. Наслаждайся ее обществом.
Уже уходя, она услышала, как мисс Уоллас прощебетала:
– Я принесла шампанского, малыш. Давай промочим вместе горлышки!
Обед был роскошным. К каждому блюду вымуштрованные слуги в белых перчатках подавали особое вино. Сначала ели традиционную спаржу под соусом из белых трюфелей, затем консоме с молодыми сморчками, потом седло барашка со свежими овощами из графских огородов. Затем последовал хрустящий салат из эндивия. На десерт приносили мороженое по вкусу каждого гостя и серебряные вазы, полные до краев пирожными. Далее последовали кофе и коньяк. Мужчинам преподнесли сигары, а женщинам – хрустальные флаконы со знаменитыми духами «Джой».
После обеда граф де Матиньи обратился к Трейси:
– Вы упомянули, что интересуетесь живописью. Хотите взглянуть на мою коллекцию?
– С удовольствием.
Картинная галерея оказалась настоящим домашним музеем, где были собраны старые итальянские мастера, французские импрессионисты и полотна Пикассо. Длинный зал завораживал чарующими формами и красками бессмертных художников. Здесь были работы Моне, Ренуара, Каналетто,[79] Гварди[80] и Тинторетто.[81] Великолепные картины Тьеполо,[82] Гверчино[83] и Тициана. И целая стена Сезанна.
Наслаждаясь красотой, Трейси долго всматривалась в полотна.
– Надеюсь, их хорошо охраняют? – спросила она.
Граф улыбнулся:
– Воры трижды пытались добраться до моих сокровищ. Одного загрызли собаки, второго искалечили, а третий отбывает пожизненный срок в тюрьме. Мой замок – неприступная крепость, герцогиня.
– Рада это слышать, граф.
Небо за окном расцвело яркими цветами.
– Начинается фейерверк, – объяснил хозяин. – Пойдемте, это вас позабавит. – Он взял мягкую руку Трейси своей сухой, как пергамент, и вывел из картинной галереи. – Утром я уезжаю на свою виллу на море и приглашаю самых близких друзей. Присоединяйтесь.
– Я бы с удовольствием, – с сожалением проговорила Трейси, – но муж беспокоится. Настаивает, чтобы я вернулась.
Фейерверк длился почти час, и Трейси воспользовалась суматохой, чтобы осмотреть дом. Джеф оказался прав: шансы на успех кражи были минимальными. Но именно поэтому задача особенно манила ее. Трейси знала, что наверху, в спальне графа, хранились драгоценности на два миллиона долларов и несколько живописных шедевров, включая полотно Леонардо да Винчи.
«Этот замок – настоящая сокровищница и охраняется соответствующим образом, – сказал ей Гюнтер Хартог. – Не вздумайте дергаться, пока не разработаете безупречного плана».
«План разработан, – подумала Трейси. – А безупречен он или нет, увидим завтра».

Следующая ночь выдалась промозглой и облачной. Стены замка казались мрачными и грозными. Трейси стояла в тени деревьев и смотрела на возвышающееся перед ней здание. На ней был черный комбинезон, ботинки на резиновой подошве, черные лайковые перчатки и через плечо – сумка. Перед глазами невольно встала ограда женской тюрьмы, и она поежилась.
Трейси проехала на взятом напрокат фургончике вдоль задней стены поместья. По другую сторону забора раздался грозный, низкий рык, тут же сменившийся заливистым лаем, – собаки подпрыгивали, стараясь напасть на незнакомку. Трейси представила тяжелое, могучее тело добермана, его смертельно опасные клыки. Она тихонько позвала кого-то в машине.
– Давай.
Из фургона показался худощавый человечек среднего возраста. Он тоже был в черном комбинезоне и нес на спине рюкзак. Человек вывел из машины суку добермана. У нее была течка, и лай по другую сторону стены сразу оборвался и перешел в возбужденное повизгивание.
Трейси помогла поднять собаку на крышу фургона, который доходил почти до самого верха стены.
– Раз, два, три, – прошептала она, и они вместе столкнули суку за забор на территорию замка. Дважды раздался отрывистый лай, послышалось сопение, топот убегающих собачьих лап – и все стихло.
Трейси повернулась к сообщнику:
– Пошли.
Жан Луи кивнул. Это был вор, который большую часть жизни провел в тюрьме. Не слишком смышленый, он отлично управлялся с замками и знал толк в сигнализациях.
Трейси перебралась с крыши фургона на стену. Раскатала веревочную лестницу и укрепила на заборе. И оба злоумышленника спустились на поросшую травой лужайку. Замок выглядел совсем по-другому, чем накануне, когда был ярко освещен и гудел от смеха оживленных гостей. Теперь он казался темным и холодным. Жан Луи шел следом, пугливо косясь на доберманов.
Стены замка были увиты вековым плющом, тянувшимся до самой крыши. Трейси накануне мимоходом опробовала плети, и они выдержали ее вес. Она начала карабкаться наверх, озирая окрестности, – собаки не показывались. «Хоть бы они подольше занимались своими делами», – молила она.
Добравшись до крыши, Трейси подала знак сообщнику и ждала, когда он окажется рядом. В свете крохотного лучика фонаря стало видно надежно запертое изнутри слуховое окно. Трейси наблюдала, как Жан Луи достал из рюкзака небольшой стеклорез. Ему понадобилось меньше минуты, чтобы вынуть из рамы стекло. Но за ним обнаружилась проволочная паутина сигнализации.
– Справишься, Жан? – шепнула Трейси сообщнику.
– Je peux faire зa.[84] Нет проблем, – отозвался тот. Достал из рюкзака кусок проволоки длиной в фут с зажимами-крокодилами с каждого конца. Действуя осторожно, нашел начало сигнального корда, зачистил и при помощи проволоки с зажимами соединил с концом. Затем достал пассатижи и аккуратно отрезал корд. – Voilа. Fini.[85]
«Ошибаешься, – подумала Трейси. – Все только начинается».
Они воспользовались второй веревочной лестницей, чтобы проникнуть внутрь замка через слуховое окно. Пока все шло хорошо. Они благополучно попали на чердак. Но когда Трейси подумала, что им предстояло дальше, ее сердце екнуло.
Она достала две пары очков с красными светофильтрами и одну подала Жану:
– Надевай.
Трейси нашла способ отвлечь доберманов, но инфракрасная сигнализация – задача посерьезнее. Джеф был прав: дом во всех направлениях пронизывали невидимые невооруженным глазом лучи. Трейси несколько раз глубоко вздохнула. «Сконцентрируй энергию, ци своего тела. Расслабься. – Она заставила мозг работать с кристальной ясностью. – Когда человек двигается в луче, ничего не происходит. Но стоит ему покинуть луч, датчик засекает изменение температуры и срабатывает сигнализация. Она включается до того, как вор добирается до сейфа, и не оставляет времени что-либо предпринять до приезда полиции».
В этом-то и заключается слабость системы, решила Трейси. Следовало придумать, как поступить, чтобы сигнализация сработала только после того, как будет открыт сейф. В шесть тридцать утра она нашла решение и ощутила, как в ней нарастает знакомое чувство возбуждения.
Надела очки с красными фильтрами, и все вокруг окрасилось безумным багровым заревом. Без них инфракрасный свет был бы не виден. Выход с чердака пересекал луч.
– Ползи под ним, – сказала она Жану. – Осторожно.
Они оказались в коридоре, который вел в хозяйскую спальню. Трейси включила фонарик и показывала путь. Через инфракрасные очки она увидела второй луч – низко над порогом комнаты. Трейси осторожно перепрыгнула его. Жан последовал ее примеру.
Трейси обвела лучом фонаря стены – повсюду висели потрясающие, вызывающие благоговение полотна.
«Обещай добыть мне Леонардо, – просил Гюнтер. – И конечно, драгоценности».
Трейси сняла со стены картину, перевернула, положила на пол, аккуратно извлекла из рамы, скатала холст и спрятала в сумку. Осталось забраться в сейф, который стоял за шторой в алькове в дальнем конце спальни.
Трейси отодвинула штору. Четыре инфракрасных луча пересекали альков с пола до потолка, перекрещиваясь друг с другом. Нельзя было подобраться к сейфу и при этом не задеть луча.
– Bon Dieu de merde![86] – Жан с отвращением уставился на них. – Нам через них не пройти. Слишком низко – не подлезешь; слишком высоко – не перепрыгнешь.
– Делай то, что я тебе скажу. – Трейси обхватила рукой его поясницу. – Идем вместе. Начинаем с левой ноги.
Они сделали шаг по направлению к лучам, затем второй.
– Мы что, попремся прямо на них? – задохнулся от испуга Жан.
– Вот именно.
Они оказались в самой середине лучей, где те сходились друг с другом. Трейси замерла.
– А теперь внимательно слушай. Иди к сейфу.
– А как же лучи?
– О них не тревожься, все будет в порядке. – Она отчаянно хотела, чтобы так оно и случилось.
Жан Луи нерешительно вышел из лучей. Было по-прежнему тихо. Он оглянулся и посмотрел на Трейси расширившимися от ужаса глазами. Она стояла в перекрестье лучей, и тепло ее тела не позволяло датчику включить сигнализацию. Жан Луи поспешил к сейфу, а Трейси неподвижно застыла, понимая: стоит ей шелохнуться – и тут же завоет сирена.
Краем глаза она видела, как Жан Луи достал из рюкзака какой-то инструмент и начал колдовать с наборным замком сейфа. Трейси не шевелилась, только медленно глубоко дышала. Время остановилось. Жан Луи, казалось, никогда не кончит возиться. Заболела правая икра, потом стало сводить всю ногу. Трейси сжала зубы. Она не решалась двинуться.
– Долго еще?
– Десять – пятнадцать минут.
Трейси казалось, что она стоит здесь всю жизнь. Левую ногу свело судорогой. Она чуть не закричала от боли. Но в это время раздался щелчок – сейф открылся.
– Magnifique! C’est la banque![87] Ты хочешь все? – спросил ее Жан Луи.
– Бумаги не трогай. Только драгоценности. А вся наличность твоя.
– Merci.
Трейси слышала, как Жан Луи копошился в сейфе, и через несколько секунд он уже шел к ней.
– Formidable![88] Но как мы отсюда выберемся, не поломав луча?
– Мы пойдем по нему.
– Что? – уставился на нее сообщник.
– Становись передо мной.
– Но…
– Делай, что тебе говорят.
Жан Луи в панике шагнул в луч. Трейси затаила дыхание, но ничего не произошло.
– Ну вот, теперь мы очень медленно начнем продвигаться к выходу из комнаты.
– А потом? – Глаза сообщника казались за очками огромными.
– Потом бросимся наутек.
Дюйм за дюймом они двигались по лучу к шторе, туда, где он начинался. Когда все расстояние было пройдено, Трейси глубоко вздохнула.
– Теперь так: как только я скажу «давай», будем убегать тем самым путем, которым пришли сюда. – Она чувствовала, как дрожит щуплое тело француза. – Давай!
Трейси выскочила из луча и бросилась к двери. Жан Луи последовал за ней. В ту же секунду сработала сигнализация – ее рев оглушал, раскалывал голову. Трейси проскользнула на чердак и по веревочной лестнице поднялась на крышу. Сообщник не отставал. Они спустились по плющу на землю, добежали до забора и по второй веревочной лестнице поднялись на стену. Через секунду они были на крыше фургона и спрыгнули вниз. Трейси забралась на водительское сиденье, сообщник устроился рядом.
Когда фургон выворачивал на дорогу, Трейси заметила стоящий под деревьями темный седан. На мгновение фары фургона осветили салон машины. За рулем сидел Джеф, а на пассажирском сиденье – большой доберман. Трейси улыбнулась и, когда они мчались мимо, послала ему воздушный поцелуй.
Вдалеке раздался вой полицейской сирены.
26
Расположенный на юго-западном побережье Франции Биарриц потерял былой лоск конца столетия. Некогда знаменитое казино «Бельвю» нуждалось в ремонте и закрылось, а казино «Мунисипаль» на улице Мазарган совсем обветшало и приютило крохотные магазинчики и танцевальную школу. Старые виллы казались теперь жалкими подделками.
Тем не менее в разгар сезона с июля по сентябрь в Биарриц слетаются богатые и титулованные европейцы – играют, наслаждаются солнцем и предаются воспоминаниям. Те, у кого нет своих шато, останавливаются в отеле «Палас» на Первой Императрис. Бывшая летняя резиденция Наполеона III, отель «Палас», расположен на выступающем в Атлантику мысе в живописнейшем естественном окружении: с одной стороны маяк среди зазубренных скал, которые, словно доисторические чудовища, выступают из воды, с другой – идущий по пляжу променад.
Днем, в конце августа, в вестибюль отеля вошла французская баронесса Маргерит де Шантильи, элегантная молодая дама с копной блестящих светло-пепельных волос, в зеленом с белым шелковом платье от Живанши, которое так подчеркивало ее фигуру, что женщины завистливо оборачивались, а мужчины разевали рты.
Баронесса подошла к консьержу.
– Ma clе, s’il vous plaоt.[89] – У нее оказалось очаровательное французское произношение.
– Разумеется, баронесса. – Консьерж подал Трейси ключ и несколько телефонных сообщений.
Когда она шла к лифту, какой-то помятый мужчина в очках резко повернулся от витрины, где были выставлены шарфы от Гермеса, и, столкнувшись с Трейси, выбил у нее из рук сумочку.
– Господи, – воскликнул он, – ради Бога простите! – Мужчина поднял сумочку и подал Трейси. Человек говорил со среднеевропейским акцентом.
Баронесса Маргерит де Шантильи величественно кивнула и пошла дальше.
Лифтер поднял ее на третий этаж и выпустил из кабины. Трейси попросила номер 312 – она считала, что выбор комнаты не менее важен, чем самого отеля. На Капри у нее было 522-е бунгало в «Куисисане», на Майорке номер «Королевский» в «Сон Вида», из которого открывался вид на горы и бухту. В Нью-Йорке высотный 417-й номер в отеле «Хелмсли палас». В Амстердаме – 325-й в «Амстеле», где жильца убаюкивали плещущиеся о берег воды канала.
312-й номер отеля «Палас» славился прекрасным видом на океан и на город. Из любого окна Трейси могла наблюдать, как волны разбивались о вечные скалы, которые сверху казались тонущими в пучине людьми. Прямо под окном был неправильной формы бассейн – его голубая гладь контрастировала с серой поверхностью океана. Зонтики на террасе защищали гостей от летнего солнца. Белая с голубым шелковая обивка стен, мраморные подоконники, ковры и шторы цвета увядших роз украшали 312-й номер. Дерево дверей и ставен покрывала легкая патина времени.
Закрыв дверь на замок, Трейси сняла плотно облегающий голову светлый парик и начала массировать кожу. Роль баронессы удавалась ей лучше других. «Дебретт» и «Готтский альманах» оказались для Трейси бесценными изданиями – в этих книгах были перечислены сотни титулованных особ, выбирай любую: леди, герцогини, принцессы, баронессы и графини из десятков стран. И не только фамилии – здесь приводились истории семей, уходящих корнями в далекое прошлое, с именами отцов, матерей и детей, с названиями школ и адресами резиденций знатных людей. Ничего не стоило выбрать знатный род и разыграть дальнюю племянницу, причем богатую дальнюю племянницу. Родовитость и деньги неизменно производили впечатление.
Трейси вспомнила незнакомца, который столкнулся с ней в вестибюле отеля, и улыбнулась. Началось.

В восемь вечера баронесса Маргерит де Шантильи сидела в гостиничном баре, когда к ее столику подошел мужчина, который утром налетел на нее.
– Прошу прощения, – застенчиво начал он. – Я хочу еще раз извиниться за свою непростительную неловкость.
– Все в порядке. Случается, – милостиво улыбнулась Трейси.
– Вы очень добры… – Незнакомец колебался. – Я испытал бы большое облегчение, если бы вы позволили заказать вам напиток.
– Oui.[90] Если вам угодно.
Мужчина опустился на стул напротив.
– Позвольте представиться – профессор Адольф Цукерман.
– Маргерит де Шантильи.
Цукерман подал знак официанту.
– Что будете пить?
– Шампанское. Но может быть…
Он протестующе поднял руку:
– Не беспокойтесь, я осилю. Если хотите знать, я на пороге того, чтобы осилить в этом мире все, что угодно.
– Вот как? – улыбнулась Трейси. – Вам повезло.
– Да. – Он заказал бутылку «Буланже» и снова повернулся к ней. – Со мной произошла удивительнейшая вещь. Не стоило бы обсуждать это с незнакомыми людьми, но это так волнует, что мне трудно держать все в себе. – Он наклонился к Трейси и понизил голос. – Сказать по правде, я обыкновенный школьный учитель. Или был таковым до недавнего времени. Преподавал историю. Приятное занятие, но не слишком увлекающее.
Трейси слушала с выражением вежливого интереса на лице.
– Точнее, было не слишком увлекающим до того, как несколько месяцев назад все началось.
– А что же произошло несколько месяцев назад? – спросила Трейси.
– Я готовился к уроку – собирал по кусочкам сведения об испанской «Непобедимой армаде» – хотел заинтересовать учеников. И вот в местном музее наткнулся на документ, завалявшийся среди других бумаг. В нем приведены подробности секретной миссии принца Филиппа 1588 года. Считалось, что один из кораблей, нагруженный слитками золота, затонул во время шторма и бесследно исчез.
– Считалось? – подняла на него глаза Трейси.
– Вот именно, считалось. Но согласно этому документу, капитан и команда нарочно затопили корабль в уединенной бухте, рассчитывая вернуться и забрать сокровища, однако не сумели этого сделать, поскольку всех до одного перебили пираты. Документ сохранился только потому, что на борту корсарского судна не нашлось ни одного человека, умеющего читать и писать. Никто не понял значения этой бумаги. – Голос Цукермана задрожал от возбуждения. – И вот, – он оглянулся и, убедившись, что их не подслушивают, перешел на шепот, – документ у меня, а в нем подробные указания, как отыскать сокровище.
– Весьма удачное открытие! – с восхищением воскликнула Трейси.
– По современному курсу там золотых слитков примерно на пятьдесят миллионов долларов. Остается только поднять их.
– И что же вас останавливает?
Цукерман удивился.
– Деньги. Чтобы поднять сокровище, нужно снарядить экспедицию.
– Понимаю. И во что это обойдется?
– В сто тысяч долларов. Признаться, я совершил величайшую глупость: снял со счета двадцать тысяч долларов, все свои сбережения, и приехал в Биарриц, решив попытать судьбу – сыграть, надеясь таким образом получить недостающую сумму. И… – Его голос дрогнул.
– И проиграли?
Цукерман кивнул. Трейси заметила, как у него под очками блеснули слезы.
Принесли шампанское; официант откупорил бутылку и разлил по бокалам золотистый напиток.
– Удачи! – пожелала Цукерману Трейси.
– Спасибо.
Они пригубили напиток и немного посидели молча.
– Простите, что утомляю вас такими вещами, – продолжал профессор. – Мне не стоило рассказывать обворожительной даме о своих неприятностях.
– Напротив, мне очень интересно, – заверила его Трейси. – Вы уверены, что золото именно там?
– Никаких сомнений. У меня подлинник судового журнала и карта, начертанная рукой самого капитана.
Трейси задумчиво посмотрела на сидящего перед ней человека.
– Но вам необходимо сто тысяч долларов?
Он грустно усмехнулся:
– Не так много за сокровище в пятьдесят миллионов.