1 2 3 4 
Нашей постели.
Табби мертва, потом вдруг жива. В последний раз, когда Мисти видела дочку, Табби лежала вот на этом столе, под простыней, не дыша. Мистино колено сломано, потом вдруг целехонько. Вчера Мисти вдохновенно работала, сегодня вдруг лишилась таланта. Может, Энджел Делапорте и правда был парнем ее мужа, но теперь он умер.
Был твоим парнем.
Табби берет мать за руку. Она ведет Мисти к незанятому стулу. Отодвигает его, и Мисти садится.
– Пока мы не начали… – говорит Грейс.
Она наклоняется над столом, похлопывает детектива Стилтона по манжете рубашки и говорит:
– Мистина выставка открывается через три дня, и все мы рассчитываем, что вы тоже придете.
Мои картины. Они где-то здесь.
Табби улыбается, глядя на Мисти, и кладет ладошку на руку Грейс. Кольцо с перидотом сверкает зеленью на белой матерчатой скатерти.
Грейс Уилмот стреляет в Мисти глазами и морщится, будто попала лицом в паутину – втянув подбородок и шевеля пальцами в воздухе. Она говорит:
– В последнее время на острове творились всякие неприятости.
Грейс втягивает воздух носом, ее грудь вздымается вместе с жемчужным колье. Она вздыхает и говорит:
– Я надеюсь, выставка всем нам поможет начать жизнь заново.

24 августа, позже

Грейс напускает воду в ванну в душевой на чердаке, выходит в коридор и ждет. Табби остается в комнате, чтобы следить за Мисти. Караулит собственную мать.
Просто для протокола: такое ощущение, что за одно лишь это лето минуло несколько лет. Долгие годы. Девчонка, которую Мисти видела из окошка, флиртующую с каким-то парнем. Эта девчонка – попросту незнакомка с желтыми от никотина пальцами.
Мисти говорит:
– Не стоит тебе курить, я серьезно. Даже если ты уже умерла.
Чему тебя не учат в художественном колледже, так это тому, как реагировать, если вдруг выясняется, что твой единственный ребенок участвовал в сговоре с целью разбить твое сердце. А впрочем, возможно, это работа у дочки такая – злить и расстраивать мать.
Табби разглядывает свое лицо в зеркале. Она облизывает указательный палец и подправляет помаду на губах. Не глядя на Мисти, она говорит:
– Тебе стоит быть поосторожнее, мама. Я серьезно. Ты нам больше не нужна.
Она достает из кармана пачку сигарет, вытряхивает одну и прямо на глазах у Мисти щелкает зажигалкой и глубоко затягивается.
Мистины трусики свободно болтаются на ее ногах-палках, она стягивает их с себя под юбкой и сбрасывает туфли, говоря:
– Я любила тебя гораздо больше, когда ты была мертва.
На руке с сигаретой – кольцо, подарок от бабушки, перидот сверкает зеленым в свете лампы над раковиной. Табби наклоняется и поднимает с пола кровавую шерстяную юбку. Брезгливо держа ее двумя пальцами, она говорит:
– Бабуся Уилмот ждет, чтобы я помогла ей подготовить все для арт-шоу.
Выходя из душевой, она добавляет:
– Для твоего шоу, мама.
Когда Мисти залазит в ванну, царапины и порезы от ножа для бифштексов жжет так, что Мисти скрежещет зубами. Засохшая кровь, растворившись в мыльной воде, окрашивает ее в молочно-розовый. От высокой температуры опять начинается кровотечение, и Мисти портит белое полотенце, замарав его красным, когда пробует вытереться.
По словам детектива Стилтона, этим утром в полицейский участок на материке позвонил мужчина. Он не соизволил представиться, но сказал, что Энджел Делапорте мертв. Он заявил, что «Природоохранный Океанский Террористический Союз» будет убивать туристов до тех пор, пока те не прекратят расшатывать местную экосистему.
Серебряные столовые приборы, здоровенные, словно садовые инструменты, старинные бутылки с вином, портреты Уилмотов – все осталось на месте, ничего не украдено.
Выйдя из душевой, Мисти набирает мамашин номер в Текумсе-лейк, но на линию выходит диспетчер гостиницы. Он говорит, что кабель поврежден, но его скоро починят. Внутренний телефон по-прежнему работает. Мисти просто не может позвонить на материк.
Когда она встает на колени и шарит под половиком, конверта со скопленными чаевыми там нет.
Таббино кольцо с перидотом. Бабушкин деньрожденский подарок.
Предупреждение, которое Мисти проигнорировала: «Уезжай с этого острова, пока не поздно».
Все эти спрятанные послания, оставляемые людьми, чтобы их не забыли. Все мы находим способы поговорить с будущим. Мора и Констанс. «Ты умрешь, кода они высосут тебя».
Проникнуть в номер 313 достаточно просто. Когда-то Мисти работала горничной – Мисти Уилмот, королева ебучих рабов. Она знает, где найти общий ключ. Комната на двоих, с огромной двуспальной кроватью и видом на океан. Меблировка точно такая же, как в остальных номерах. Письменный стол. Стулья. Комод. На багажной стойке – открытый чемодан кого-то из летней публики. В шкафу висят слаксы и травчатый шелк. На стальной перекладине шторки в ванной – влажное бикини.
Для протокола: это наилучшим образом наклеенные обои, какие только Мисти видела в жизни. Плюс к тому, сами обои весьма недурственны – пастельные зеленые полоски, перемежающиеся с рядами розовых центифолий.[48] Узор, который выглядел старинным уже в тот день, когда его отпечатали. Обои специально облиты чаем – якобы пожелтели от времени.
Вот только слишком уж они идеальны. Нигде ни зазора, ни нахлеста – все прямо и ровно, от пола до потолка. Швы подогнаны слишком точно. Это определенно сделал не Питер.
Не ты. Дорогой милый мой лентяй Питер, никогда не воспринимавший всерьез никакое искусство.
Что бы Питер ни оставил здесь, какие бы граффити ни наспреил на стенах, прежде чем заштукатурить дверь номера – все это исчезло. Питерова скромная капсула времени, а может, и бомба замедленного действия – люди острова Уэйтенси уничтожили ее. Точно так же, как миссис Терримор стерла послания в библиотечных книжках. Как сгорели дома на материке. Почерк «ПОТСа».
Как убили Энджела Делапорте. Зарезали насмерть. Во сне.
В постели Мисти. В твоей постели. Ничего не украдено, никаких следов взлома.
Для протокола: сюда в любой миг может проникнуть летняя публика. Зайти и увидеть Мисти, которая прячется здесь, сжимая в руке окровавленный нож.
Мисти поддевает шов зазубренным лезвием и отдирает полоску обоев. Используя острие, отдирает другую. Отдирая третью – широкую, длинную, – Мисти читает:
– …люблю Энджела Делапорте, и мне очень жаль, но я не собираюсь умирать за…
И для протокола: это совсем не то, что она хотела найти.

24 августа, еще позже

Вся стена ободрана, все старые центифолии и бледно-зеленые полоски валяются на полу рваной кучей, и вот что оставил Питер на память людям.
Вот что ты оставил.
– Я люблю Энджела Делапорте, и мне очень жаль, но я не собираюсь умирать за наше дело.
Слова, написанные круг за кругом вдоль по стенам, говорят:
– Я не дам вам убить меня, как вы убивали всех мужей художниц, начиная с Гордона Кинкейда.
Пол завален обрывками и лентами обоев. Запорошен ссохшимся клеем. Из коридора доносятся голоса, и Мисти примерзает к месту и ждет. Ждет, что сейчас летние люди откроют дверь в свой разоренный номер.
Вдоль по стенам написано:
– Мне уже наплевать на наши традиции.
Слова говорят:
– Я не люблю Мисти Мэри, но она не заслуживает, чтобы ее истязали. Я люблю наш остров, но мы должны найти новый способ спасти свой образ жизни. Мы не можем и дальше истреблять людей.
Слова:
– Это ритуальное массовое убийство, и я не желаю быть соучастником.
Летняя публика… Их вещи погребены – багаж, косметика, темные очки. Погребены рваным мусором.
– К тому времени, как вы это найдете, – гласят письмена, – меня здесь не будет. Я уезжаю сегодня ночью с Энджелом Делапорте. Если вы читаете это, то мне очень жаль, но уже слишком поздно. Табби ждет лучшее будущее, если ее поколению придется пробиваться самому.
Послание, что было скрыто под обоями, гласит:
– Я чувствую глубокую вину перед Мисти.
Письмена гласят:
– Это правда, что я ее никогда не любил, но я не настолько ее ненавижу, чтоб довести наш план до конца.
Ты написал:
– Мисти заслуживает лучшего. Папа, пора нам ее отпустить.
Снотворное, которое, по словам детектива Стилтона, принял Питер. Рецепт, который никто не выписывал. Чемодан, который он собрал и засунул в багажник. Питер собирался уехать. Уехать с Энджелом.
Ты собирался уехать.
Кто-то напичкал его снотворным, усадил в машину с работающим мотором и оставил там, в гараже. Чтобы Мисти его нашла. Этот кто-то не знал про чемодан, приготовленный для побега. Не знал, что бензобак наполовину пуст.
«Папа». Хэрроу Уилмот. Питеров отец, который, как предполагается, умер. Еще до рождения Табби.
Вдоль по стенам написано:
– Не показывайте людям работу Дьявола.
Слова гласят:
– Уничтожьте всю ее живопись.
Чему тебя не учат в художественном колледже, так это тому, как придать смысл кошмару.
Послание подписано: Питер Уилмот.

25 августа

В «Столовой Дерева и Злата» бригада островитян развешивает Мистины работы, все до одной. Но не порознь – картины подогнаны тютелька в тютельку, бумага и холст, так что получается длинная фреска. Коллаж. Он скрыт от глаз занавесом, и бригада, собирая его, оставляет на виду лишь один ряд картин – который выкладывает в данный момент. Что получается в целом, сказать невозможно. Одна деталь – вроде ветка дерева, хотя скорее всего рука. Другая напоминает кусок лица, а может быть, облака. Это массовая сцена, или пейзаж, или натюрморт из цветов и фруктов. Закончив выкладывать очередной ряд, бригада сдвигает занавес.
С уверенностью можно сказать лишь одно: эта фреска огромна, целиком занимает длиннейшую стену столовой.
Грейс стоит рядом с рабочими, дает указания. Табби и доктор Туше наблюдают.
Когда Мисти подходит, чтобы взглянуть, Грейс останавливает ее своей посиневшей, корявой рукой и говорит:
– Ты уже примерила платье, которое я для тебя перешила?
Мисти хочет всего лишь посмотреть на свои картины. Это же ее детище. Из-за того, что у нее были заклеены глаза, она не имеет понятия, что сотворила. Какую грань своей личности показывает чужакам.
И доктор Туше говорит:
– Это не очень удачная идея.
Он говорит:
– Вы все увидите в ночь презентации, вместе с остальными.
Для протокола: Грейс говорит:
– Сегодня днем мы переезжаем обратно в свой дом.
Туда, где убили Энджела Делапорте.
Грейс говорит:
– Детектив Стилтон дал добро.
Она говорит:
– Если ты упакуешь вещи, мы поможем тебе с перевозкой.
Питерова подушка. Краски и кисточки в старом деревянном ящике.
– Ждать осталось совсем недолго, милая, – говорит Грейс. – Я прекрасно знаю, что ты чувствуешь.
Из дневника. Дневника Грейс.
Пока все суетятся, Мисти поднимается на чердак, в комнату, которую Грейс делит с Табби. Просто для протокола: Мисти уже упаковалась и теперь ворует дневник из комода. Она спускается с чемоданом к машине. Все еще запорошена ссохшимся обойным клеем. В ее волосах – обрывки пастельных зеленых полосок и розовых роз.
Книга, которую Грейс постоянно читает, изучает, толкует, в красной обложке с золотым тиснением – якобы дневник женщины, жившей на острове столетие назад. Женщине из дневника Грейс был сорок один год, и она была художницей-неудачницей. Она забеременела и бросила художественный колледж, чтобы выйти замуж за парня с острова Уэйтенси. И сильнее, чем новоявленного супруга, она любила его старинные драгоценности и свою мечту жить в громадном каменном доме.
Здесь ее ждала заранее расписанная жизнь, готовая роль, которую она могла сыграть. Остров Уэйтенси со всеми своими традициями и ритуалами. Все продумано до деталей. На все найдется ответ.
Женщина была вполне себе счастлива, но даже столетие назад остров заполоняли богатые туристы с материка. Пробивные, жадные пришельцы с кошельками достаточно толстыми, чтобы одержать верх. Когда состояние ее семьи стало на глазах испаряться, ее муж случайно застрелился, прочищая ружье.
У женщины начались кошмарные мигрени, она исхудала и выблевывала все, что ела. Она работала горничной в гостинице, пока не запнулась на лестнице и не оказалась прикована к постели с ногой, запечатанной в массивную гипсовую шину. Попав в ловушку с кучей свободного времени, которое было нечем занять, она взяла в руки кисть.
В точности как Мисти, но не Мисти. Некая имитация Мисти.
Потом ее десятилетний сын утонул в океане.
После сотни картин ее талант и идеи вдруг куда-то девались. Все вдохновение сошло на нет.
Ее почерк – буквы размашистые, петли длинные – выдает то, что Энджел Делапорте назвал бы заботливой, щедрой натурой.
В художественном колледже тебя не готовят к тому, что Грейс Уилмот будет повсюду ходить за тобой и записывать все, что ты делаешь. Превращать твою жизнь вот в такую больную, бредовую прозу. Надо же. Грейс Уилмот пишет роман по мотивам событий Мистиной жизни. О да, она кое-что поменяла. Наградила женщину тройней. Грейс сделала героиню горничной вместо официантки в столовой. О да, все это только совпадения.
Для протокола: Мисти читает это дерьмо, ожидая паром в старом «бьюике» Хэрроу.
В книге рассказывается, как большинство жителей деревни переехали в гостиницу «Уэйтенси», превратив ее в казарму. Лагерь беженцев для островных семейств. Хайленды взяли на себя всю стирку. Бёртоны – всю стряпню. Питерсены – всю уборку.
Похоже, в книге нет ни единой оригинальной мысли.
И все это дерьмо вполне может стать реальностью – просто потому, что Мисти его читает. Самоисполняющееся пророчество. Ей грозит вжиться в чью-то больную идею о том, как должна проистекать ее жизнь. Но, сидя здесь, она не может оторваться от чтения.
В написанном Грейс романе женщина, от лица которой ведется повествование, находит дневник. Дневник, который она находит, словно бы списан с ее собственной жизни. Она читает о том, как ее работы развешивают для внушительной выставки. В ночь открытия гостиница запружена туристами.
Просто для протокола, дорогой милый мой Питер: если ты восстал из своей комы, это вполне может ввергнуть тебя обратно. Грейс, твоя мать, пишет о твоей жене, выводя ее как законченную пропойцу и шлюху.
Должно быть, именно такое чувство было у Джуди Гарленд, когда она читала «Долину кукол».[49]
Мисти в машине, у паромного дока, ждет своей очереди, чтобы уплыть на материк. Здесь, в машине, где едва не умер Питер – или едва не сбежал, бросив Мисти, – она ждет парома в потной очереди летних туристов. Ее чемодан – в багажнике. В чемодане – все ее вещи, включая белое сатиновое платье.
Твой чемодан тоже был в багажнике.
Именно здесь дневник заканчивается. Последняя запись – как раз перед выставкой. Потом… ничего.
Просто чтоб ты не мучился угрызениями совести: Мисти бросает твоего ребенка точно так же, как ты собирался бросить их обеих. И ты по-прежнему женат на трусихе. Помнишь, как она собралась бежать без оглядки, когда ей показалось, что бронзовая статуя сейчас убьет Табби – единственного человека на острове, небезразличного Мисти. Не Грейс. Не летнюю публику. Мисти здесь никого не нужно спасать.
Кроме Табби.

26 августа

Просто для протокола: ты по-прежнему слеплен из сплошного куриного говна. Ты – эгоистичный, недоделанный, ленивый, бесхарактерный кусок дерьма. Да, разумеется, ты планировал спасти свою жену, но еще ты планировал сбежать от нее. Тупой уебок с погибшим мозгом, вот ты кто. Дорогой милый мой дурачок.
Но зато теперь Мисти прекрасно знает, что же ты чувствовал.
Сегодня твой 157-й день в качестве овоща. И ее день первый.
Сегодня Мисти три часа крутит баранку, чтобы увидеть тебя, посидеть у твоей больничной койки.
Просто для протокола: Мисти спрашивает тебя:
– Разве это нормально – убивать чужаков, чтобы сохранить некий образ жизни, убивать потому лишь, что люди, которые ведут этот образ жизни, – это люди, которых ты любишь?
Ну, думал, что любишь.
Да, из-за того, что туристы приезжают на остров, из-за того, что с каждым летом их все больше и больше, ты видишь все больше и больше мусора. Запасы питьевой воды стремительно уменьшаются. Но понимаешь, нельзя препятствовать росту. Это антиамериканский подход. Эгоизм. Тирания. Зло. У каждого ребенка есть право на жизнь. У каждого человека – право жить там, где он может себе позволить. Мы имеем право искать свое счастье везде, куда только можем уехать, уплыть, улететь, везде, где сможем загнать его в угол. Конечно, когда слишком много людей приезжает в одно и то же место, они его разоряют, – но такова уж система сдержек и противовесов, способ адаптации рынка.
Но тогда получается, что единственный способ спасти свой дом – это облить его грязью. Сделать так, чтобы внешний мир в ужасе проклял его.
Нет никакого «ПОТСа». Есть только люди, готовые любой ценой оберечь свой мир от нашествия чужаков.
И какая-то часть сердца Мисти ненавидит этих захватчиков, язычников, наводняющих остров, чтобы разрушить ее уклад жизни, дочкино детство. Все эти посторонние, волочащие за собой свои неудачные браки, приемных детей, проблемы с наркотиками, порочную этику и дутые символы положения в обществе, – нет, Мисти не хочет, чтоб у ее ребенка были такие друзья.
У твоего ребенка.
У нашего ребенка.
Чтоб спасти Табби, Мисти может позволить случиться тому, что должно случиться, запросто может позволить этому случиться опять. Пусть откроется выставка. Чем бы ни был островной миф, пусть сбывается. И может быть, Уэйтенси будет спасен.
«Мы убьем всех детей Божьих, чтобы спасти своих собственных».
А может, они могут дать Табби что-нибудь получше, чем будущее, лишенное трудностей, чем спокойное, безопасное мирное затишье.
Сидя здесь, рядом с тобой, Мисти наклоняется и целует твой сморщенный розовый лоб.
Это ничего, что ты ее никогда не любил. Мисти тебя любила.
По крайней мере за то, что ты верил: она может стать великой художницей. Спасителем. Кем-то более значимым, не просто техническим иллюстратором или коммерческим ремесленником. Более того: сверхчеловеком. Мисти любит тебя за это.
Ты чувствуешь?
Для протокола: ей очень жаль, что так вышло с Энджелом Делапорте. Ей очень жаль, что ты вырос внутри такой ебнутой легенды. Ей очень жаль, что она встретилась тебе.

27 августа – новолуние

Грейс крутит рукой в воздухе – ногти у нее заостренные и желтые под прозрачным лаком – и говорит:
– Мисти, милочка, повернись-ка, я посмотрю, как сидит спина.
В день открытия выставки, вечером, когда Мисти в первый раз сталкивается с Грейс, та говорит:
– Я знала, что это платье будет замечательно смотреться на тебе.
Дело происходит в старом Уилмот-хаусе на Березовой улице. Дверной проем ее прежней спальни запечатан листом прозрачного пластика и отгорожен желтой полицейской лентой. Капсула времени. Дар будущему. Сквозь пластик видно, что матрас унесли. С ночника снят абажур. Обои над изголовьем испорчены какими-то темными брызгами. Почерк кровяного давления. На дверном косяке и подоконнике белая краска запачкана черным порошком для обнаружения отпечатков пальцев. Глубокие, свежие дорожки от пылесоса крест-накрест рассекают половик. Невидимая пыль мертвой кожи Энджела Делапорте, она вся была собрана для проверки на ДНК.
Твоя прежняя спальня.
На стене над пустой постелью – рисунок антикварного кресла, который сделала Мисти. С закрытыми глазами на Уэйтенси-Пойнт. Увидев статую, пришедшую, чтоб ее убить. Рисунок забрызган кровью.
Сейчас, стоя спиною к Грейс в ее спальне, которая напротив, Мисти говорит: не вздумайте выкинуть какой-нибудь фортель. Полицейские припарковались у самого дома. Если Мисти через десять минут не спустится, они войдут внутрь, с пистолетами на изготовку.
Грейс восседает на залоснившемся розовом пуфике у своего огромного туалетного столика, ее бутылочки с парфюмом и драгоценности разложены перед ней на стеклянной столешнице. Серебряное карманное зеркальце и расчески.
Сувениры богатства.
И Грейс говорит:
– Tu es ravissante ce soir.[50]
Она говорит:
– Сегодня вечером ты выглядишь восхитительно.
У Мисти появились скулы. Обозначились ключицы. Ее белые костлявые плечи, прямые, как плечики, торчат наружу из платья, в котором она выходила замуж в своей предыдущей жизни. Белый сатин ниспадает складками, платье держится на одной бретельке, оно уже стало велико, хотя Грейс сняла мерки с Мисти всего несколько дней назад. Или недель. Ее лифчик и трусики велики настолько, что Мисти решила их просто не надевать. Она почти такая же тощая, как ее муж, сморщенный скелет, сквозь который машины прокачивают воздух и витамины.
Тощая, как ты.
Ее волосы длиннее, чем были до падения. Ее кожа побелела от долгого пребывания взаперти. У Мисти появилась талия. И ввалились щеки. Теперь у нее всего один подбородок, и шея кажется длинной и жилистой.
Глаза и зубы – огромными.
Перед открытием выставки Мисти позвонила в полицию. Не только детективу Стилтону, Мисти позвонила в береговой патруль и в Федеральное бюро расследований. Мисти сказала, что сегодня вечером «ПОТС» совершит нападение на арт-шоу, которое откроется в гостинице на острове Уэйтенси. Потом Мисти позвонила в пожарное депо. Мисти сказала им, что сегодня вечером, где-то в семь или семь тридцать, на острове случится беда. Пришлите кареты «скорой помощи», сказала Мисти. Потом она позвонила на телевидение и сказала, чтобы присылали новостную бригаду с самым большим, самым мощным передатчиком, какой у них есть. Мисти обзвонила радиостанции. Она позвонила всем, кроме бойскаутов.
В спальне Грейс Уилмот, в этом самом доме с его наследием имен, начертанных на внутренней стороне парадной двери, Мисти говорит Грейс о том, что ее план провален. Пожарные и полиция. Телевизионные камеры. Мисти пригласила весь мир, и весь мир увидит открытие выставки.
И, вдевая сережку в ухо, Грейс смотрит на Мисти, отраженную в зеркале, и говорит:
– Ну конечно, ты всех обзвонила, но ты звонила им в последний раз.
Мисти говорит: что значит «в последний раз»?
– И нам правда очень жаль, что ты так сделала, – говорит Грейс.
Она приглаживает волосы ладонями своих корявых рук и говорит:
– Из-за тебя похоронный звон всего лишь станет чуть громче, чем нужно.
Мисти говорит, не будет никакого похоронного звона. Мисти говорит, что украла дневник.
И за ее спиной голос говорит:
– Мисти, милочка, нельзя украсть то, что и так твое.
Голос у нее за спиной. Мужской голос. Это Хэрроу, Гарри, Питеров отец.
Твой отец.
На нем смокинг, его белые волосы зачесаны в виде короны над его квадратной головой, его нос и подбородок – острые и сильно выдаются вперед. Вот мужчина, которым, по идее, должен бы стать Питер. Его дыхание пахнет. Вот руки, насмерть зарезавшие Энджела Делапорте в ее постели. Спалившие дома, в которых Питер оставил свои письмена, свои предостережения.
Вот мужчина, который пытался убить Питера. Убить тебя. Собственного сына.
Он стоит в коридоре, держа Табби за руку. Держа твою дочь.
Просто для протокола: кажется, целая жизнь прошла с тех пор, как Табби бросила ее. Вырвалась из ее цепкой хватки, чтобы схватить холодную руку человека, показавшегося Мисти убийцей. Руку статуи в лесу. На старом кладбище, на Уэйтенси-Пойнт.
Грейс воздевает оба локтя в воздух, ее пальцы застегивают жемчужные бусы сзади на шее, и она говорит:
– Мисти, милочка, ты же помнишь своего свекра?
Хэрроу наклоняется и целует Грейс в щеку. Выпрямившись, он говорит:
– Разумеется, помнит.
Запах его дыхания.
Грейс вытягивает руки перед собой, хватает пальцами воздух и говорит:
– Табби, иди сюда, поцелуй бабушку. Взрослым пора идти на вечеринку.
Сначала Табби. Потом Хэрроу. Еще одна вещь, которой не учат в художественном колледже: что говорить людям, восставшим из мертвых.
Мисти говорит Хэрроу:
– Разве вас не должны были кремировать?
И Хэрроу поднимает руку, чтобы взглянуть на часы. Он говорит:
– В ближайшие четыре часа не кремируют.
Он подтягивает манжету рубашки, чтобы спрятать часы, и говорит:
– Мы бы хотели представить тебя зрителям. Мы рассчитываем, что ты скажешь пару приветственных слов.
Мисти говорит, она точно знает, что скажет. Она скажет: бегите. Уезжайте с острова и не возвращайтесь. Скажет то, что пытался сказать Питер. Мисти скажет всем, что один человек мертв, а другой – в коме, и все из-за какого-то безумного островного проклятия. В ту секунду, когда ее выпустят на сцену, она крикнет: «Пожар!» Она в лепешку разобьется, чтоб очистить помещение.
Табби подходит и встает рядом с Грейс, сидящей на пуфике у туалетного столика. И Грейс говорит:
– Ничто не могло бы порадовать нас больше.
Хэрроу говорит:
– Мисти, милочка, поцелуй-ка свою свекровь.
Он говорит:
– И пожалуйста, прости нас. После сегодняшней выставки мы больше не будем тебя беспокоить.

27 августа, позже

Вот что Хэрроу рассказал Мисти. Вот как он объяснил ей островную легенду: оказывается, она просто не может не стать великой художницей.
Она обречена на известность. Проклята талантом. Жизнь за жизнью.
Она была Джотто ди Бондоне, потом Микеланджело, потом Яном Вермеером.
А может, Мисти была Яном ван Эйком, Леонардо да Винчи и Диего Веласкесом.
Потом – Морой Кинкейд и Констанс Бёртон.
И теперь она – Мисти Мэри Уилмот, но меняется только имя. Она всегда писала картины. И всегда будет их писать.
В художественном колледже тебя не учат тому, что порой цель всей жизни – обнаружить, кем ты уже была.
Для протокола: так говорит Хэрроу Уилмот. Питеров рехнувшийся папаша-киллер. Тот самый Хэрроу Уилмот, который ушел в подполье еще до того, как Питер женился на Мисти. До того, как родилась Табби.
Твой рехнувшийся папаша.
Если верить Хэрроу Уилмоту, Мисти – все величайшие художники, которые когда-либо жили.
Двести лет назад Мисти была Морой Кинкейд. Сто лет назад она была Констанс Бёртон. В той предыдущей жизни Констанс увидела безделушку, которую таскал на себе один парень с острова, приехавший повидать Европу. Это было кольцо, которое раньше носила Мора. Совершенно случайно парень нашел Констанс и привез обратно на остров. После того как она умерла, все увидели, насколько точно ее дневник повторяет дневник Моры. Их жизни были идентичны, и Констанс спасла остров точно так же, как его спасла Мора.
Как ее дневник повторял ее предыдущий дневник. Как любой из ее последующих дневников будет повторять предыдущий. Как Мисти будет вновь и вновь спасать остров своим искусством. Такова островная легенда, говорит Хэрроу Уилмот.
Спустя сотню лет – когда их деньги начали испаряться – они послали своих сыновей искать ее. Вновь и вновь они привозили ее обратно, заставляли ее повторять собственную предыдущую жизнь. Использовали бижутерию как наживку – Мисти не могла ее не узнать. Не могла не влюбиться в нее, сама не зная почему.
Они – весь музей восковых фигур острова Уэйтенси, – они знали, что она станет великой художницей. Если ее подвергнуть надлежащим пыткам. Как говаривал Питер, лучшее искусство рождается из страдания. Как говаривал доктор Туше, все мы можем подключиться к всемирному источнику вдохновения.
Бедная маленькая Мисти Мэри Кляйнман, гениальнейший художник в истории. Их спасительница. Их рабыня. Мисти, их кармическая дойная корова с деньгами в вымени.
Хэрроу рассказал, как они используют дневник предыдущей художницы, чтобы слепить по нему жизнь следующей. Ее муж должен умереть в том же возрасте, потом – один из ее детей. Они могут инсценировать смерть, как сделали с Табби, но Питер… что ж, Питер сам напросился.
Для протокола: Мисти рассказывает все это детективу Стилтону, пока тот везет ее к гостинице «Уэйтенси».
Питерова кровь, полная снотворного, которого он никогда не принимал. Свидетельство о смерти Хэрроу Уилмота, которое никто не заполнял. Мисти говорит:
– Наверное, всему виной инбридинг. Эти люди – лунатики.
– Наше благословение в том, – сказал ей Хэрроу, – что мы умели забывать.
После каждой смерти Мисти забывает, кем была, но островитяне передают легенду от одного поколения к другому. Они помнят и всегда могут найти ее, чтоб привезти обратно. До скончания вечности, каждое четвертое поколение, как только заканчиваются деньги… Когда мир угрожает вторжением, они привозят ее, и она спасает их будущее.
– Как ты всегда делала, как всегда будешь делать, – сказал Хэрроу.
Мисти Мэри Уилмот, королева рабов.
Ангел-хранитель обнимается с Промышленной Революцией.
Несчастный конвейер для сборки чудес. До скончания вечности.
Из грязи в князи и обратно, просто для протокола.
Хэрроу сказал:
– Ты всегда ведешь дневник. В каждой инкарнации. Вот как мы можем предсказать твои настроения и реакции. Мы заранее знаем любое твое движение.
Хэрроу обмотал нитку жемчуга вокруг запястья Грейс, щелкнул застежкой и сказал:
– О, нам нужно, чтобы ты возвращалась и запускала процесс, но мы не хотим, чтобы ты завершила свой кармический цикл.
Потому что иначе они убьют курицу, несущую золотые яйца. О да, ее душа отправится на поиски других приключений, но через три поколения остров вновь будет нищим. Нищим и запруженным богатенькими пришельцами.
В художественном колледже не учат тому, как спасти свою душу от вторичной переработки.
Вечного ренессанса. Ее собственного самодельного бессмертия.
– Фактически, – сказал Хэрроу Уилмот, – дневник, который ты ведешь сейчас, принесет огромную пользу Таббиным праправнукам, когда ты вернешься в следующий раз.
Мистиным прапраправнукам.
Они используют ее книгу. Эту книгу.
– Ах, я помню, – сказала Грейс, – когда я была вот такая маленькая, ты была Констанс Бёртон, и я обожала ходить с тобой запускать змея.
Хэрроу сказал:
– Под тем или другим именем, ты всем нам – мать.
Грейс сказала:
– Ты всех нас любишь.
Мисти сказала Хэрроу: пожалуйста. Просто скажите мне, что должно случиться. Картины взорвутся? Гостиница рухнет в океан? Что именно? Как она всех спасет?
И Грейс встряхнула рукой, так что жемчужный браслет съехал вниз, и сказала:
– Не говори ей.
Почти все крупные состояния, сказал Хэрроу, строятся на страданиях и смерти тысяч людей и животных. Нужно косить, чтоб собрать урожай. Он вручил Грейс что-то золотое, сияющее и выставил руку, оттянув назад рукав смокинга.
И Грейс, соединив концы манжеты и скрепив их запонкой, сказала:
– Мы нашли способ косить туристов.

27 августа, еще позже

У гостиницы «Уэйтенси» уже припаркованы кареты «скорой помощи». Телевизионная новостная бригада устанавливает тарелку на крыше фургона. Две полицейские машины подогнаны прямо к гостиничному крыльцу.
Летняя публика бочком протискивается между машин на парковке. Кожаные штаны и короткие черные платья. Темные очки и шелковые юбки. Золотые украшения. Над ними – символы корпораций и логотипы.
Питеровы граффити:
– …ваша кровь – наше золото…
Репортер стоит перед камерой. Позади него суетится толпа, люди взбираются по лестнице, заходят в вестибюль, и репортер говорит:
– Мы в эфире?
Он прикладывает два пальца к уху, глядя в сторону, и говорит:
– Я готов.
Детектив Стилтон сидит за рулем своей машины, Мисти рядом с ним. Оба смотрят, как Грейс и Хэрроу Уилмот взбираются по ступенькам крыльца. Грейс поддерживает свое длинное платье кончиками пальцев. Ее свободная рука – в руке Хэрроу.
Мисти смотрит на них. Камеры смотрят на них.
И детектив Стилтон говорит:
– Они ничего не станут предпринимать. Не при таком наплыве журналистов.
Старейшины всех островных семейств, Хайленды, Питерсены и Бёртоны, аристократия острова Уэйтенси, они входят в гостиницу вместе с летней публикой, высоко задрав подбородки.
Предостережение Питера:
– …мы убьем всех детей Божьих, чтоб спасти своих собственных…
Репортер перед камерой поднимает к губам микрофон и говорит:
– Полиция и администрация округа дали «добро» на проведение сегодняшнего приема на острове.
Толпа втекает в темно-зеленый бархатный ландшафт вестибюля, на просеку меж полированных, лакированных древесных стволов. Толстые копья света вонзаются в сумрак, тяжелые, как хрустальные люстры. Диваны похожи на горбатые валуны, поросшие мхом. Камин – на бивачный костер.
Детектив Стилтон говорит:
– Хотите войти?
Мисти говорит «нет». Это небезопасно. Она не собирается повторять ошибку, которую всегда совершала. В чем бы ошибка ни заключалась.
Если верить Хэрроу Уилмоту.
Репортер говорит:
– Сегодня сюда пришел весь справочник «Кто есть кто».
И тут Мисти видит девушку. Незнакомку. Чьего-то ребенка с короткими черными волосами, который поднимается по ступеням к дверям вестибюля. Вспышка кольца с перидотом. Мистины чаевые.
Это Табби. Конечно же, это Табби. Мистин дар будущему. Питеров способ удержать жену на острове. Приманка в ловушке. Мгновение ока, зеленая вспышка, и Табби исчезает внутри гостиницы.

27 августа, слишком поздно

Сегодня во тьме за дверями вестибюля, на мрачной просеке зеленого бархатного ландшафта, раздается звонок пожарной тревоги. Один долгий дребезжащий звонок, он звучит так громко, что репортеру на улице приходится крикнуть:
– Похоже, стряслась беда.
Летняя публика… мужчины – их волосы зачесаны назад, темные, пружинистые от какого-то модного геля. Женщины – все без исключения блондинки. Все пытаются перекричать оглушительный звон.
Мисти Уилмот, гениальнейший художник в истории человечества, протискивается к сцене сквозь толпу в «Столовой Дерева и Злата». Хватаясь за локти и тазовые кости этих тощих людей. Вся стена за сценой задрапирована и готова к показу. Фреска, работа Мисти, по-прежнему спрятана. Зачехлена. Ее дар будущему. Ее бомба с часовым механизмом.
Ее миллион мазков краски, сложившихся единственно верным способом. Моча коров, поедающих листья манго. Чернильные мешки каракатиц. Вся эта химия и биология.
Ее ребенок – где-то в этой давке. Табби.
Тревога все звенит и звенит, и Мисти забирается на стул. Она забирается на столик шесть, на котором лежала мертвая Табби, за которым Мисти узнала, что Энджела Делапорте зарезали насмерть. Возвышаясь над толпой в своем белом платье – летние мужчины широко ухмыляются, смотрят на нее, – Мисти вспоминает, что она без трусов.
Заткнув свое заново рожденное свадебное платье меж своих тощих ляжек, Мисти кричит:
– Пожар!
Головы поворачиваются. Глаза смотрят вверх. Детектив Стилтон появляется на пороге столовой и кролем плывет сквозь толпу.
Мисти кричит:
– Уходите отсюда! Спасайтесь!
Мисти кричит:
– Если вы здесь останетесь, случится что-то ужасное!
Питеровы предостережения. Мисти выписывает их в воздухе над толпой.
«Мы убьем всех детей Божьих, чтоб спасти своих собственных».
Занавес, вздымающийся за ее спиной, закрывающий всю стену, закрывающий ее автопортрет, ту грань ее личности, которой она не знает.
И не хочет знать.
Летняя публика уставилась вверх, корругаторы сокращены, брови сведены к переносицам. Губы сжаты в тонкие линии и оттянуты вниз треугольными мышцами.
Пожарная тревога смолкает, и пару секунд, пока все ждут задержав дыхание, снаружи слышен шум океана, шипение и плеск волн.
Мисти кричит, все заткнитесь. Просто послушайте. Кричит, я знаю, о чем говорю. Я величайший художник всех времен и народов. Реинкарнация Томаса Гейнсборо, Клода Моне и Мэри Кассатт.[51] Моя душа жила в телах Микеланджело, Леонардо да Винчи и Рембрандта.
И тут какая-то женщина кричит:
– Это она, художница! Это Мисти Уилмот!
И какой-то мужчина кричит:
– Мисти, милочка, хватит ломать комедию!
Женщина кричит:
– Снимайте эту тряпку, пора начинать!
Эти мужчина и женщина – Хэрроу и Грейс. Между ними стоит Табби, они ее держат за руки. Глаза у Табби заклеены.
– Эти люди, – кричит Мисти, показывая на Грейс и Хэрроу.
Волосы свисают ей на лицо, и Мисти кричит:
– Эти злые люди использовали своего сына, чтобы я забеременела!
Мисти кричит:
– Они не отпускают моего ребенка!
Она кричит:
– Если вы увидите то, что за этим занавесом, будет слишком поздно!
И тут детектив Стилтон добирается до стула. Один шаг, и он забирается на него. Еще шаг, и Стилтон встает рядом с Мисти на столик шесть. Огромный занавес темнеет у них за спиной. Абсолютная истина готова открыться.
– Да! – вопит еще одна женщина.
Старушенция Таппер, чья черепашья шея просела в кружевной воротник ее платья, вопит во весь голос:
– Покажи нам, Мисти!
– Да-да, покажи нам! – ревет старикашка Вудз, опираясь на трость.
Стилтон убирает руку за спину. Он говорит:
– Вам почти удалось убедить меня, что вы – в своем уме.
И рука появляется, сжимая наручники. Стилтон защелкивает их на запястьях Мисти и тащит ее прочь, мимо Табби с заклеенными глазами, мимо летних мужчин и женщин, качающих головами. Мимо аристократии острова Уэйтенси. Назад через просеку зеленого бархатного вестибюля.
– Моя дочь, – говорит Мисти. – Она все еще там. Мы должны ее забрать.
И Стилтон перепоручает ее своему помощнику в коричневой униформе и говорит:
– Ваша дочь, которая, как вы утверждали, мертва?
Они инсценировали ее смерть. Все, кто смотрит на них сейчас, застыли как статуи. Собственные автопортреты.
Помощник открывает заднюю дверь патрульной машины, стоящей у самого крыльца гостиницы. Детектив Стилтон говорит:
– Мисти Уилмот, вы арестованы за попытку убийства вашего мужа, Питера Уилмота, и убийство Энджела Делапорте.
В то утро, когда убили Энджела, она была вся в крови. Энджел собирался сбежать с ее мужем. Именно Мисти обнаружила тело мужа в машине.
Сильные руки запихивают ее на заднее сиденье.
И изнутри гостиницы доносится голос репортера:
– Леди и джентльмены, настал момент истины.
– В участок ее. Снять отпечатки. Посадить в камеру, – говорит детектив.
Он хлопает помощника по спине и говорит:
– Пойду обратно, посмотрю из-за чего, собственно, весь этот шум.

28 августа

Согласно Платону, мы живем, заключенные в темной пещере. Мы прикованы так, что видим лишь дальнюю стену. Стену и тени, которые по ней движутся. Может, это тени каких-то предметов, движущихся снаружи пещеры. А может, это тени людей, прикованных рядом с нами.
Возможно, каждый из нас способен увидеть только одно: свою тень.
Карл Юнг так и назвал это: «работа с тенью». Он говорил, что мы никогда не видим других. Мы видим только аспекты собственной личности, которые «отбрасываем» на них. Тени. Проекции. Ассоциации.
Точно так же старые мастера сидели в крохотной темной комнате и обводили проекцию предмета, находившегося снаружи, за крохотным окошком, в ярком солнечном свете.
Камера обскура.
Образ никогда не соответствует предмету. Все перевернуто слева направо или вверх ногами. Искажено зеркалом или линзой, сквозь которую проникает свет. Ограниченность нашего личного восприятия. Скудный объем нашего личного опыта. Наше жалкое высшее образование.
Нас учат, что наблюдатель управляет наблюдением. Художник мертв. Мы видим то, что хотим увидеть. Видим так, как хотим увидеть. Мы видим только себя. Все, что может художник, – это создать предмет, на который мы будем смотреть.
Для протокола: твоя жена под арестом. Но она сделала это. Они сделали это. Мора, Констанс и Мисти. Они спасли ее дочь, твою дочь. Она спасла себя. Они всех спасли.
Помощник Стилтона отвез Мисти на материк на пароме. По дороге он зачитал ей права. Он перепоручил ее второму помощнику, женщине, которая сняла с Мисти отпечатки пальцев и обручальное кольцо. Мисти, по-прежнему в своем свадебном платье, отдала этой женщине сумку и туфли на шпильках.
Вся ее помоечная бижутерия, бижутерия Моры, их бижутерия – в Уилмот-хаусе, в Таббиной обувной коробке.
Помощница Стилтона дала ей тюремное одеяло. Это была женщина примерно ее возраста, с лицом печальным, как дневник морщин, расходившихся от уголков глаз и собиравшихся в складки меж губами и носом. Она посмотрела на бланки, которые заполняла Мисти, и сказала:
– Вы та самая художница?
И Мисти сказала:
– О да, но только до конца этой жизни.
Женщина довела ее по старому длинному бетонному коридору до металлической двери. Она открыла замок ключом и сказала:
– Уже был отбой, придется вам как-нибудь в темноте.
Она распахнула металлическую дверь, отступила в сторону, и тут-то Мисти и увидела это.
Этому в художественном колледже не учат. Оказывается, выхода из ловушки нет.
И твоя голова – пещера. Глаза – два входа в нее. Ты живешь внутри своей головы и видишь лишь то, что хочешь увидеть. Видишь только тени и придаешь им некий придуманный смысл.
Просто для протокола: надпись была на виду. Слова, написанные в высоком прямоугольнике света из открытой двери, гласили:
– Если ты здесь, ты вновь потерпела крах.
И подпись: Констанс.
Буквы округлые и размашистые, заботливые и любящие, – это Мистин почерк, один к одному. В этом месте, где Мисти никогда не бывала, но где оказывается снова и снова. И тут она слышит сирены – протяжные, далеко-далеко. И помощница Стилтона говорит:
– Через какое-то время я к вам загляну, проверить что как.
Она выходит из камеры и запирает дверь.
В одной из стен – зарешеченное окошко, слишком высоко, Мисти не достать, но оно смотрит на океан, на остров Уэйтенси.
В мерцающем оранжевом зареве из окошка, в пляшущей светотени на бетонной стене Мисти постигает все, что когда-либо знала Мора. Все, что знала Констанс. Теперь она знает, как их всех обманули. Знает с уверенностью, с какой писала фреску. С какой Платон говорил, что мы уже все знаем, нам нужно лишь вспомнить. «Коллективное бессознательное» Карла Юнга. Теперь Мисти помнит.
Точно так же, как камера обскура фокусирует образ на холсте, как работает фотоаппарат, крохотное тюремное окошко проецирует на дальнюю стену желтые и оранжевые блики. Все, что Мисти слышит, – сирены. Все, что Мисти видит, – огонь.
Это горящая гостиница «Уэйтенси». С Грейс и Хэрроу и Табби внутри.
Ты чувствуешь это?
Мы были здесь. Мы здесь сейчас. Мы всегда будем здесь.
И мы опять потерпели крах.

3 сентября – луна в первой четверти

Доехав до Уэйтенси-Пойнт, Мисти паркует машину. Табби сидит рядом с ней, прижимая к себе две урны с прахом. Своих бабушку и дедушку. Твоих родителей. Грейс и Хэрроу.
Сидя рядом с дочерью на переднем сиденье старого «бьюика», Мисти кладет ладонь на коленку Табби и говорит:
– Душечка?
И Табби поворачивает голову.
Мисти говорит:
– Я решила официально поменять наши имена.
Мисти говорит:
– Табби, я должна рассказать людям правду о том, что случилось.
Мисти сжимает Таббину костлявую коленку сквозь белый синтетический чулок и говорит:
– Мы можем уехать жить к твоей бабушке в Текумсе-лейк.
На самом деле теперь они могут уехать куда захотят. Они снова богаты. Грейс и Хэрроу, как и все старики с острова, застраховали свои жизни на миллионы долларов. Сотни миллионов, не подлежащих налогообложению, в сейфах, в банке. Набегающих процентов хватит, чтобы продержаться еще лет восемьдесят.
Через два дня после пожара ищейка детектива Стилтона стала рыться в груде обугленной древесины. От первых трех этажей гостиницы остались только каменные стены. Жар превратил бетон в сине-зеленое стекло. Что унюхал пес, гвоздику или кофе, неизвестно, но спасатели начали раскопки и обнаружили Стилтона, задохнувшегося насмерть в подвале под вестибюлем. Пса, трясущегося и ссущего от страха… пса зовут Смелый.
Кадры шокировали весь мир. Тела, распростертые на улице у входа в гостиницу. Обгоревшие трупы в черной угольной корке, сквозь трещины видно мясо, влажное, красное, дымящееся. В каждом кадре – какой-нибудь логотип.
Каждая секунда видеозаписи показывает, как почерневшие скелеты раскладывают на гостиничной парковке. Сто тридцать два трупа, и над ними, где-нибудь в кадре – название корпорации. Какой-нибудь слоган или улыбающаяся рожица. Мультяшный тигр. Невнятно-оптимистичный девиз.
«Боннер и Миллз – Когда Ты Будешь Готов Перестать Начинать Все Сначала».
«Мьютвёркс – Там, Где Прогресс Не Стоит На Месте».
То, что тебе непонятно, ты можешь понимать как угодно.
В каждом кадре новостей маячит какая-нибудь островная машина с рекламным объявлением на борту. Образчик бумажного мусора, стаканчик или салфетка с отпечатанным логотипом. Афишная тумба. Островитяне в своих рекламных футболках дают интервью на фоне скрюченных дымящихся трупов. Теперь финансовые консультационные фирмы, сети кабельного телевидения и фармацевтические компании платят умопомрачительные бабки за то, чтобы им позволили выкупить всю их рекламу. Чтобы стереть свое название с острова.
Прибавьте эти деньги к миллионным страховкам. Остров Уэйтенси богат, как никогда.
Сидя в «бьюике», Табби смотрит на мать. Смотрит на урны в своих руках. Ее скуловые мышцы оттягивают уголки губ к ушам. Таббины щечки слегка надуваются, глазки делаются чуть уже. Ее руки обнимают прах Грейс и Хэрроу, Табби – сама себе маленькая Мона Лиза. Улыбающаяся, мудрая, Табби говорит:
– Если ты расскажешь, я тоже расскажу.
Мистино детище. Ее ребенок.
Мисти говорит:
– Что ты расскажешь?
По-прежнему улыбаясь, Табби говорит:
– Я подожгла их одежду. Бабуся и дедуля Уилмот научили меня, как это сделать, и я их всех подожгла.
Она говорит:
– Они заклеили мне глаза, чтобы я ничего не увидела и смогла убежать.
На уцелевших кадрах новостной съемки видно лишь, как дым валит клубами из дверей вестибюля. Это через несколько секунд после того, как с фрески был снят занавес. Пожарники врываются внутрь и не возвращаются. Никто из полиции или гостей не выбегает наружу. С каждой секундой тайм-кода на пленке пожар все усиливается, пламя оранжевыми полотнищами взвивается вверх из окон. Офицер полиции ползет через крыльцо, чтобы заглянуть в гостиную. Доползя до окна, он встает там, пригнувшись, и смотрит внутрь. Потом выпрямляется. Дым бьет ему прямо в лицо, огонь опаляет его одежду и волосы, и он закидывает ногу на подоконник. Не моргнув. Не поморщившись. Его голова и руки горят ярким пламенем. Офицер улыбается тому, что увидел в гостиной, и запрыгивает внутрь. Не оборачиваясь.
Согласно официальной версии, во всем был виноват камин. Политика гостиницы: камин должен пылать, какой бы теплой ни была погода. Вот как начался пожар. А люди умирали в паре шагов от раскрытых окон. Несколько тел было найдено на расстоянии вытянутой руки от дверей в вестибюль. Они явно ползли, всей толпой, к той стене, где сгорела фреска. К центру огня. К тому, что увидел тот полицейский.
Никто не пытался спастись.
Табби говорит:
– Когда мой папа попросил меня сбежать вместе с ним, я сказала бабусе.
Она говорит:
– Я спасла всех нас. Я спасла будущее целого острова.
Глядя сквозь окно машины на океан, не глядя на мать, Табби говорит:
– Если ты хоть кому-нибудь расскажешь, я сяду в тюрьму.
Она говорит:
– Мам, я очень горжусь тем, что сделала.
Она смотрит на океан, ее глаза провожают изгиб береговой линии – отсюда до города и черного стога погибшей гостиницы. Где люди сгорели заживо, пригвожденные к месту синдромом Стендаля. Мистиной фреской.
Мисти трясет дочкину коленку и говорит:
– Табби, не надо.
И, не поднимая глаз, Табби протягивает руку, открывает дверь и выходит наружу.
– Меня зовут Табита, – говорит она. – Отныне, мама, зови меня так, как меня зовут.
Когда ты умираешь в огне, твои мускулы сокращаются. Твои руки подтягиваются к груди, кисти рук сворачиваются в кулаки, кулаки подтягиваются к подбородку. Колени сгибаются. И все – из-за высокой температуры.
Медики называют это «боксерской позицией», потому что ты выглядишь как мертвый боксер.
Люди, погибшие в пожаре, и люди в «стойком растительном состоянии», все они точно так же скрючены в момент физической смерти. Скрючены, как утробный плод в ожидании родов.
Мисти и Табита, они проходят мимо бронзовой статуи Аполлона. Проходят луг, не задерживаясь. Проходят мимо осыпающегося мавзолея, мимо мхом поросшего банка – железных ворот, что распахнуты настежь. Кругом темнота. И Табита – уже не дочь, больше не часть Мисти, кто-то, когда она совершенно не знает, – Табита вытряхивает обе урны в волны над водами. Длинное серое облако праха веером распыляется в бризе. Всасывается в океан.
Просто для протокола: «Природоохранный Океанский Террористический Союз» замолчал навсегда, и полиция больше никого не арестовала.
Доктор Туше официально заявил, что единственный пляж на острове закрыт по «гигиеническим причинам». Паром сократил хождение до двух раз в неделю, и то лишь для обитателей острова. Остров Уэйтенси наглухо законсервирован для внешнего мира.
Возвращаясь к машине, они минуют мавзолей.
Табби… Табита останавливается и говорит:
– Ну а теперь ты хочешь войти внутрь?
Железные ворота, ржавые и покосившиеся.
И Мисти, она говорит:
– Да.
Просто для протокола: погода сегодня спокойная. Спокойная, безмятежная и побежденная.
Один, два, три… Три шага во тьму, и вот они, поглядите. Два тощих скелета. Один лежит на полу, на ребрах. Другой сидит прислоненный к стене. Прахом и плесенью поросли их кости. Стены блестят ручейками воды. Скелеты… ее скелеты. Скелеты женщин, которыми была Мисти.
Вот чему она научилась: боль, паника и ужас длятся только минуту-другую.
Вот чему научилась Мисти: умирать – это до смерти скучно.
Для протокола: твоя жена знает, что это был блеф – когда ты писал, что засовывал в задницу зубные щетки. Ты просто пытался всех напугать, чтобы они очнулись и увидели реальность. Хотел пробудить их от персональной комы.
Мисти ведет этот дневник не для тебя. Больше нет.
Ей негде спрятать его на острове так, чтобы только она смогла его найти. Будущая она – та, кем будет через сотню лет. Спрятать свою личную маленькую капсулу времени. Свою личную бомбу замедленного действия. Островитяне, они раскопают каждый квадратный дюйм своего прекрасного острова. Снесут гостиницу, чтобы найти Мистину тайну. У них – целый век в запасе, чтобы копать, разрушать и искать, пока она не вернется. Пока они ее не привезут. И тогда будет слишком поздно.
Нас выдает все, что мы делаем. Наше искусство. Наши дети.
Но мы были здесь. Мы все еще здесь. Что нужно сделать бедной занудной Мисти Мэри Уилмот – так это спрятать свою историю у всех на виду. Она спрячет ее везде во вселенной.
Она вновь научилась тому, что знала всегда. Платон был прав. Мы все бессмертны. Мы не сумеем умереть, даже если захотим.
В любой из дней, в любую из минут своей жизни – если б только она смогла вспомнить об этом.

Текумсе-лейк, штат Джорджия, 30613
Бейсайд-драйв, д. 1445
10 сентября

Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, 10019
Бродвей, д. 1754
Издательство «Даблдей»
Чаку Паланику
Дорогой мистер Паланик,
попробую угадать: Вы, наверное, получаете тонны писем. Я раньше никогда не писала писателям, но мне хотелось дать Вам возможность прочитать прилагаемую рукопись.
Почти всю ее я написала этим летом. Если Вам она понравится, пожалуйста, передайте ее Вашему редактору Ларсу Линдигкейту. Откровенно говоря, я не ставлю целью заработать денег. Я просто хочу, чтобы рукопись напечатали и чтобы ее прочло как можно больше народа. Хотя по-настоящему она способна помочь лишь одному человеку.
Я надеюсь, что эту историю будут читать поколение за поколением и что она останется в людских умах. Чтобы очередное поколение передавало ее следующему. И чтобы однажды, даст бог, ее прочитала маленькая девочка – допустим, через столетие, – маленькая девочка, которая закрывает глаза и видит некое место, видит его так ясно… остров сверкающих побрякушек и розовых садов, который, как ей кажется, может ее спасти.
Когда-нибудь, где-нибудь эта девочка возьмет цветной карандаш и начнет рисовать дом, которого никогда не видела. Я надеюсь, что эта история изменит ее образ жизни. Что она спасет ее – эту маленькую девочку, – как бы ее ни звали в следующий раз.

Искренне Ваша
Нора Адамс.

Рукопись прилагается.

Благодарности

Переводчик благодарит Марину Кормильцеву и Инну Васфилову за помощь в переводе терминов из области медицины и живописи соответственно.