1 2 3 4 5 
Доктор Крейвен рот разинул от удивления.      

— По-моему, ты раньше придерживался иного   мнения, — попытался напомнить он.      

— Потому что я тогда был один, — внес полную   ясность юный раджа, — а теперь со мной обещала гулять кузина Мэри.      

— Наверное, и сиделку тоже следует пригласить с собой,   правда, мой милый? — решил внести кое-какие поправки в план Колина доктор.      

— Сиделки мне там не надо! — свирепо возразил   пациент. — Кузина Мэри лучше всех вас знает, как со мной обращаться. А   один знакомый мальчик согласился катить мое кресло.      

— Как? Как? — встревожился доктор. Потому что,   хотя он действительно мечтал после смерти мальчика унаследовать Мисселтуэйт,   все же отличался порядочностью и никогда бы не позволил себе принести вред   больному. — Предупреждаю, кому попало я тебя не доверю, — продолжал   он. — Я должен знать, что это за мальчик.      

— Да это же Дикен! — вмешалась неожиданно Мэри.   Она считала, что все в этих местах непременно должны его знать.      

Доктор действительно облегченно вздохнул.      

— Ну, с Дикеном мне тебя отпустить не страшно, — с   улыбкой ответил он. — Этот мальчик надежен, вынослив и крепок, как местные   пони.      

— Конечно, надежен, — немедленно согласилась Мэри   и, старательно подражая йоркширскому выговору, добавила: — Надежней мальчика не   сыскать.      

Доктор Крейвен расхохотался.      

— Это Дикен тебя научил так говорить?      

— Я сама учусь у всех понемногу, — серьезно   ответила Мэри. — По-моему, это надо обязательно знать. Ну, как французский   или местные диалекты в Индии. И вообще, — с вызовом поглядела она на   доктора, — мне нравится так говорить! И Колину тоже нравится! И мы будем!      

— Да я ведь не против! — согласился поспешно   доктор. — Говорите себе на здоровье. В этом нет никакого вреда. А вот бром   ты вчера не забыл выпить? — повернулся он к Колину.      

— Сперва я не хотел его принимать, — начал   объяснять мальчик. — А потом мне Мэри стала рассказывать про весну в саду,   и я сам, без брома заснул.      

Доктор Крейвен ожидал от Колина всего, кроме такого ответа.      

— Ну, если ты от бесед про сады засыпаешь, —   ошеломленно пробормотал он, — значит, тебе действительно лучше. Правда, я   на твоем месте все равно помнил бы…      

— Надоели мне эти ваши «все равно помнил бы»! —   перебил Колин. — Вот когда Мэри Леннокс приходит, я как раз забываю, и мне   становится лучше.      

Ни разу до сего дня визиты доктора Крейвена к Колину не   проходили подобным образом. Обычно мальчика после истерики было нелегко   успокоить. Доктор проводил в его комнате много часов подряд, осматривая и   назначая новые средства. Но сегодня он удалился, не дав ни единого указания.      

Миссис Мэдлок пошла провожать его вниз. Они спускались по   лестнице. Доктор Крейвен смущенно молчал.      

— Ну как, сэр? — не выдержала наконец   экономика. — Говорила же вам, что прямо не верится!      

— Да уж, — пожал доктор плечами. — Ведь его   состояние действительно лучше.      

Миссис Мэдлок торжествующе хмыкнула:      

— Значит, снова права подружка моя Сьюзен Соуэрби. Мы   вместе с ней еще в школу ходили. С тех пор и дружим. И не бывало еще случая,   чтобы Сьюзен в чем-то ошиблась. А вчера я по дороге в Туэйт как раз к ней в   коттедж поболтать завернула. Я ей на Мэри пожаловалась, а она мне и говорит:   «Слушай-ка, Сара Энн, девочка, может, и впрямь не подарок, но она другой просто   стать не могла». Я удивилась и спрашиваю: «Как так — не могла, Сьюзен?» И тогда   Сьюзен такое ответила, что я до сих пор в себя не могу прийти, сэр. «Не может   ребенок, — говорит, — стать хорошим, если у него настоящего детства   не было и со своими ровесниками он не общался».      

— Н-да, — задумчиво протянул доктор   Крейвен. — И сиделки лучшей, чем Сьюзен Соуэрби, трудно сыскать. Когда она   соглашается ухаживать за кем-нибудь из моих тяжелых больных, я бываю спокоен.      

Миссис Мэдлок горделиво вздернула голову. Она всегда   восхищалась подругой.      

— А вы бы слышали, сэр, как Сьюзен дальше мне   объясняла, почему дети должны со своими сверстниками играть. «Однажды, —   говорит, — когда мы еще с тобой в школе учились, учительница географии   сказала, что наша земля похожа на апельсин. Мне тогда еще десяти лет не   исполнилось, но я крепко запомнила: если так, значит, не может один   какой-нибудь смертный завладеть всем апельсином сразу. Кому-то достанется   долька, кому-то косточка, а кому-то — вообще ничего. Дети, когда они вместе,   друг другу это все время доказывают. И хорошо делают. Жизнь-то потом все равно   научит, да только тому, кто с апельсином в детстве не разобрался, потом очень   туго приходится». Вот какая мудрая моя Сьюзен! — добавила в заключение миссис   Мэдлок.      

— Проницательная она у вас женщина, — глухо   откликнулся доктор и стал надевать пальто.      

— Этого у нее не отнимешь, — зарделась от гордости   экономка. — Я ей часто твержу: «Если бы ты только, Сьюзен, отделалась от   йоркширского произношения и жила бы получше, то умнее тебя вообще никого в мире   бы не сыскать».      

Всю эту ночь Колин проспал спокойно и крепко. А утром, едва   открыв глаза, улыбнулся. Словно тяжелый груз свалился с него, и теперь ему было   легко и уютно. Доктор Крейвен мигом растолковал бы Колину, что это просто нервы   наконец стали приходить в норму. Сам Колин, однако, в такие тонкости не   вдавался. Повернувшись на другой бок, он испытал еще большее удовольствие. Он   тут же вспомнил о плане, который они выработали вчера вместе с Мэри. Едва   представив себе, что сегодня встретится с Дикеном и его зверями, Колин вновь   улыбнулся.      

А минут через десять в комнату влетела Мэри.      

— Ты прямо с улицы! Прямо с улицы! — воскликнул   мальчик. — От тебя пахнет травой и свежими листьями!      

Мэри подбежала к его кровати. Волосы ее растрепались. Щеки   алели от быстрого бега и свежего воздуха.      

— Да, я к тебе прямо с улицы, — тяжело дыша,   проговорила она. — Там так хорошо! Я думала, весна пришла уже прошлым   утром, а оказывается, по-настоящему она началась только сегодня. Дикен тоже так   говорит.      

— Правда? — широко раскрыл глаза Колин.      

Хотя он еще мало что смыслил в приходе весны, сердце его   часто забилось.      

— Открой-ка окно, Мэри, — прошептал он и, немного   стесняясь радости, которая охватила его, со смехом добавил: — Послушаем, как   весна шествует под звуки золотых труб!      

Одним прыжком достигнув окна, Мэри распахнула его. Комната   разом наполнилась запахом зелени и пением птиц.      

— Это и называется «пришла весна», — стала самым   серьезным образом втолковывать девочка Колину. — Теперь тебе надо лечь   поудобнее и поглубже дышать, как всегда Дикен делает в пустоши. Он говорит,   когда так подышишь, прямо чувствуешь, будто воздух гуляет по жилам и жизни   внутри скапливается на целую вечность.      

— Жизни на целую вечность? — переспросил   Колин. — Как, ты сказала, мне нужно лечь?      

Послушно вытянувшись, он старательно начал дышать. Голова у   него слегка закружилась, но от этого ощущение легкости стало только острее.      

Мэри тем временем опустилась на свою любимую табуретку возле   кровати.      

— Растения в саду из земли так и лезут, —   торопливо проговорила она, — и бутоны набухают на стеблях. Серые ветки   теперь тоже все в зелени. А птицы так спешат выстроить гнезда, что даже   дерутся. По-моему, им всем хочется в Таинственном саду жить. И розы почти все   оказались живые. И вдоль аллей появились примулы. И семена, которые мы сажали с   Дикеном, уже взошли. И Дикен сегодня привел снова зверей — лисенка, ворона,   белок и маленького ягненочка.      

Мэри остановилась и перевела дух. Затем она рассказала, что   ягненка Дикен нашел в пустоши всего три дня назад. Мама ягненка умерла, но   Дикен уже не раз выхаживал таких детенышей и уверенно взялся за дело. Он отнес   ягненка к себе в коттедж, устроил в тепле у очага и поил теплым молоком.      

— Этот ягненочек такой симпатичный! И мордочка у него   такая хорошенькая, — продолжала с восторгом Мэри. — Дикен принес для   него в кармане бутылку с молоком. Мы сели под дерево. Дикен доверил мне   подержать на коленях ягненка, а сам стал поить его из бутылки. Ты только   представь себе, Колин: я недавно держала на коленях настоящего живого ягненка!      

Колину это событие показалось еще более необычайным, чем   самой Мэри.      

— Даже как-то не верится, — тихо ответил он и   снова взялся за свои дыхательные упражнения.      

В этот момент появилась сиделка.      

— Ну и ну! — в замешательстве поглядела она на   распахнутое настежь окно.      

Сиделка тотчас же вспомнила, сколько мучительных дней   провела в душной комнате Колина только из-за того, что тот ни под каким видом   не разрешал проветривать.      

— Ох, сэр! — пряча улыбку, сказала она. — Как   бы у вас от свежего воздуха насморк не начался!      

— Не начнется! — последовал категоричный ответ   Колина. — Неужели вы сами не видите? Я вдыхаю глубоко свежий воздух. От   этого жизни внутри скапливается на целую вечность.      

Сиделка не смогла удержаться и фыркнула.      

— Ничего не вижу смешного, — обиделся   Колин. — Лучше позаботьтесь о моем завтраке. Кузине Мэри тоже надо накрыть   в этой комнате. Она позавтракает вместе со мной.      

Сиделка пошла распорядиться насчет завтрака. В комнату для   слуг она входила теперь с большим удовольствием. С тех пор как на Колина   наконец отыскалась управа в лице Мэри Леннокс, каждую новость, принесенную из   покоев юного мистера Крейвена, слуги встречали с восторгом. Разумеется, при   таком положении дел сиделка пользовалась заслуженным успехом и славой, —   ведь она приносила самые последние новости о молодом хозяине. Ее сегодняшнему   сообщению о свежем воздухе и распахнутом настежь окне больше других радовался   старый дворецкий.      

— Эта девочка Мэри Леннокс настоящая умница! —   довольно потер он руки. — Я давно говорил: Колину необходима добрая порка.      

Когда сиделка подала завтрак на двоих, Колин уже перебрался   на диван. Мэри сидела рядом.      

— Должен вас предупредить, — тоном юного раджи   обратился Колин к сиделке, — что ко мне вскоре пожалуют посетители. Это мальчик   с лисенком, вороном, двумя белками и ягненком, который совсем недавно родился.   Как только они появятся, прошу незамедлительно проводить их ко мне. Я буду   очень недоволен, если кто-нибудь из слуг задержит зверей или захочет сам   поиграть с ними.      

Сиделке стало очень смешно. Чтобы Колин ничего не заметил,   она громко закашляла.      

— Видите ли, — продолжал тем временем юный   раджа, — Дикен — это брат нашей Марты. Вот вы ей и передайте, чтобы она   проводила Дикена и зверей ко мне.      

— Надеюсь, животные не станут кусаться? — с   некоторой опаской осведомилась сиделка.      

— Ну, вы совсем ничего не поняли, — с досадой   махнул рукой Колин. — Мальчик, который ко мне придет, заклинатель   животных. Вы когда-нибудь видели, чтобы у заклинателей звери кусались?      

— Да я ни одного заклинателя никогда не видела, —   призналась сиделка.      

— Вы их и не могли видеть, — тоном бывалого   человека проговорила Мэри. — Заклинатели водятся в Индии. Там их довольно   много. Они учат змей, а потом кладут их головы себе в рот.      

— Гадость какая! — содрогнулась сиделка и вышла из   комнаты.      

Дети принялись завтракать. Сегодня Колин ел с большим   аппетитом. Мэри это заметила.      

— А ты уже выздоравливать начинаешь, — сказала   она. — Это я по себе знаю. Пока я жила в Индии и болела, мне вообще ничего   на завтрак есть не хотелось.      

— По-моему, я сейчас съел бы еще целый завтрак, —   усиленно жуя, отозвался Колин. — Как ты думаешь, Дикен скоро придет?      

— Дикен? — переспросила Мэри. — Подожди,   подожди, — прислушалась она к какому-то странному звуку.      

Колин тоже прислушался. Из коридора доносилось карканье.      

— Это Уголек, — объяснила Мэри. — А теперь я   слышу, как блеет ягненок!      

— Я тоже слышу, — кивнул мальчик. — Значит,   Дикен уже пришел?      

Не успел он это спросить, как за дверью раздался топот. Как   ни старался Дикен идти потише, ботинки у него были слишком тяжелые и стучали.   Колин и Мэри слушали эти шаги, как музыку. А потом дверь открылась, и Марта   ввела в комнату Дикена.      

— Вот, сэр, — почтительно обратилась она к   Колину. — Это Дикен, — указала она пальцем на брата, — а это все   Дикеновы друзья.      

Дикен расплылся в улыбке. На правом плече у него сидел Нат,   на левом — Уголек. Шелл с любопытством выглядывал из кармана куртки. Ягненка   мальчик держал на руках. А лисенок чинно примостился у его ног.      

Колин смотрел на Дикена во все глаза. Сколь ни много он   слышал о нем и его зверях, действительность показалась ему выше рассказов Мэри.   Звери были послушны и преданы хозяину, а от него самого веяло такой добротой,   какой Колин даже не подозревал в людях. Ему хотелось как можно скорее завести   беседу, но он никогда в жизни не разговаривал с мальчиками и, не зная с чего   начать, смущенно молчал. Зато Дикен не растерялся. Звери и птицы, с которыми он   знакомился в пустоши, тоже сперва вели себя странно, а иногда и боялись его. Но   он-то хорошо знал, что стоит проявить немного ласки и завяжется настоящая   дружба. Так Дикен решил поступить и на этот раз. Подойдя к дивану, он бережно   опустил ягненка Колину на колени. Ягненок тут же зарылся поглубже носом в   складки бархатного халата и требовательно потыкал в ногу Колина лбом.      

— По-моему, он что-то просит, — боясь спугнуть   ягненка, прошептал Колин.      

— Точно, просит, — усмехнулся Дикен. — Он   думает, будто ты его мама. Ему пришла охота попить молочка. Ему уж давно есть   пора. Но я решил подождать до тебя, Колин. Наверное, тебе интересно, как этот   ягненок ест?      

— Еще как! — подался поближе к Дикену Колин.      

— Ну, тогда и начнем, — деловито ответил тот и   опустился на колени возле дивана.      

Он извлек из куртки бутылочку с соской.      

— Ну-ка, давай сюда, — повернул он ягненка к бутылке. —   Тут тебе достанется больше, чем от халата.      

Пока ягненок, причмокивая, сосал молоко, мальчики незаметно   разговорились, и Колин задал Дикену столько вопросов, что у того голова пошла   кругом. Потом Дикен устроился на коврике возле камина. Пока он рассказывал   Колину о повадках зверей, Уголек несколько раз слетал на улицу, а Нат вместе с   Шеллом вдоволь полазили по большим деревьям, которые росли возле распахнутого   окна. Только лисенок с ягненком никуда не стремились. Они крепко спали. Один —   на коврике возле Дикена, другой — крепко прижавшись к ноге Колина.      

Дикен подробно поведал о том, как ему удалось найти в   пустоши такого замечательного ягненка. Вообще-то Колин обо всем этом знал со   слов Мэри, но и второй раз ему было интересно послушать. Когда же беседа   немного увяла, были извлечены на свет книги о садоводстве. Все трое принялись   самым внимательным образом разглядывать цветные картинки и читать подписи.      

— Ну и ну! — вдруг удивленно ткнул пальцем Дикен в   слово «Aquilegia». — Как странно. Я это название даже выговорить не могу.   А растение знаю. Оно у нас называется водосбором. А вот это, — показал он   на другой цветок, — львиный зев. Он бывает полевой и садовый. Садовый,   конечно, и покрупней и красивей. Мы с Мэри много посадили и водосбора и львиного   зева. Вот распустятся, и красота будет. Словно бабочки над клумбами запорхают.      

— И я их увижу? Увижу? — с надеждой взглянул Колин   на Мэри и Дикена.      

— Конечно, — решительно тряхнула головой   девочка. — Тебе обязательно надо увидеть. И так слишком много времени потратил   зря, пока тут сидел взаперти.      

 Глава XX      

Я БУДУ ЖИТЬ ДОЛГО-ДОЛГО      

       

Несмотря на то что времени никому терять не хотелось, прошло   больше недели, а Колина так еще и не вывозили на улицу. Сначала несколько дней   подряд стояла ветреная погода. Потом Колин слегка простудился. Еще недавно две   такие неприятности повергли бы Колина в ярость, но сейчас он даже не обратил на   них особенного внимания. Слишком уж занимали его планы, которые они с Мэри   намеревались осуществить в самом ближайшем будущем. Дикен теперь забегал к нему   хоть на несколько минут почти каждый день, чтобы в подробностях изложить, как   обстоят дела в пустоши и по берегам ручьев. Его рассказы о барсуках и бобрах, о   домиках водяных крыс и птичьих гнездах приводили Колина в полный восторг. Так   день ото дня Колин постигал, сколь огромный мир простирается там за стенами   дома. В этом мире повсюду прячется жизнь; она — в траве, на кустах и деревьях,   под водой, под землей…      

— А вообще они все похожи на нас, — однажды сказал   про зверей Дикен. — Только им с жильем труднее приходится. Каждый год   изволь строй себе новый дом. Потому они вечно так суетятся. Не поторопишься —   не успеешь все вовремя сделать.      

Изо дня в день Колин, Мэри и Дикен обсуждали, как сохранить   все в секрете. Ибо чем больше Колин размышлял о саде, который удалось отыскать   Мэри Леннокс, тем яснее себе отдавал отчет, сколь привлекательна тайна. Ее   непременно следует сохранить. Нельзя, чтобы хоть кто-нибудь, кроме них троих,   узнал про Таинственный сад. Пускай остальные думают, будто он просто гуляет с   Мэри и Дикеном, потому что они ему нравятся.      

Втроем они наметили маршрут. Было решено сперва возить   Колина по дорожкам, которые видны из дома. Затем они свернут к клумбе, где   мистер Роуч, главный садовник, уже высадил цветы из оранжереи. Они объедут клумбу   несколько раз, делая вид, что просто любуются цветами. После чего наступит   самый ответственный момент. Лавируя между кустов, они должны быстро достигнуть   двери в Таинственный сад и скрыться за ней. Все это обсуждалось по многу раз   столь же серьезно и тщательно, как обсуждают полководцы план грядущего боя.      

Удивительные сборища в комнатах Колина стали предметом   всеобщего обсуждения не только в доме, но и на всей территории Мисселтуэйта. О   них говорили в комнатах для слуг, на конюшнях и среди садовников. Всем было   ясно, что мальчик, несколько лет подряд наводивший ужас своими выходками,   теперь день ото дня меняется к лучшему. Он стал несравненно общительней, со   слугами ведет себя куда вежливее, чем прежде, да и здоровье его вроде окрепло.   Но даже зная все это, мистер Роуч, главный садовник, был страшно удивлен, когда   ему передали, что юный мистер Крейвен «просит явиться для переговоров».      

— Вот чудеса-то, — меняя рабочую куртку на чистый   пиджак, бормотал мистер Роуч. — То он приказывает строго-настрого вообще   никому незнакомому на него не глядеть, а то вроде как сам на знакомство   напрашивается.      

Главный садовник относился к числу людей любопытных. Он был   совсем не прочь взглянуть хоть разок на мальчика, у которого, по слухам, руки и   ноги совсем не работают, на спине вырос горб, да и умрет он, скорее всего, еще   в детстве. Словом, едва получив приказ, мистер Роуч переоделся и влетел в дом.      

— Как у него теперь настроение, мэм? — пытался   выяснить главный садовник у экономки, пока та вела его по длинному коридору к   комнате Колина.      

— О, мистер Роуч! Все меняется в этом мире, —   многозначительно отвечала та. — Все-все меняется.      

— Надеюсь, меняется-то все к лучшему, а, миссис Мэдлок?      

— Да уж, наверное, к лучшему, если уж хуже, чем раньше,   было некуда, — не стала больше темнить экономка. — Сейчас мы все   немного вздохнули. Только предупреждаю: не удивляйтесь, когда войдете к нему,   что там целый зверинец. И Дикену, брату Марты Соуэрби, в этой комнате куда   свободнее, чем нам с вами.      

— Куда нам с вами до Дикена, миссис Мэдлок! —   улыбнулся садовник. — Он везде будет как дома — и в Букингемском дворце, и   в угольной шахте. Такой уж он, этот Дикен, по врожденному своему характеру, что   всех к себе абсолютно располагает.      

С этими словами мистер Роуч вошел в комнату. Даже несмотря   на предупреждения экономки, он вздрогнул от неожиданности, когда Уголек в знак   приветствия разразился оглушительным карканьем.      

— Мистер Роуч! — провозгласила тем временем миссис   Мэдлок. — Вы просили его зайти, сэр.      

Сэр пребывал сегодня не в постели и даже не на диване. Он   сидел в кресле. Дикен опустился рядом с ним на колени и поил из бутылки   ягненка. Тот чмокал и усиленно вертел хвостом, как делают почти все ягнята на   свете, когда едят.      

Узнав о прибытии главного садовника, Колин вновь превратился   в юного раджу.      

— Вот вы, значит, какой, Роуч, — одарил он   садовника снисходительным взглядом. — Я позвал вас, чтобы отдать очень   важные указания.      

У садовника похолодело внутри. Зная о свирепом нраве мистера   Крейвена-младшего, он уже представил себе, что тот велит сейчас вырубить рощу,   или вырыть пруд вместо сада, или сравнять клумбы с землей…      

— Слушаю, сэр, — тщательно скрывая тревогу,   произнес он.      

— Сегодня во второй половине дня я выеду на улицу в   кресле-каталке, — еще более величественно, чем прежде, заговорил Колин. —   Если я приду к убеждению, что мне свежий воздух полезен, то стану выходить   каждый день. Так вот, Роуч, во время моих прогулок никто из садовников не   должен появляться на дорожках, которые идут вдоль стен сада. На улице я окажусь   часа в два. С этого времени все ваши подчиненные должны держаться подальше от   меня до тех пор, пока я не отдам распоряжения, что они могут вновь приступить к   работе.      

— Слушаюсь, сэр, — с облегчением выдохнул мистер   Роуч. «По крайней мере, сады и деревья останутся целы», — подумал он.      

— Ну, тогда… — Колин запнулся. — Мэри, —   поглядел он на девочку, — что там говорят у вас в Индии, когда кто-нибудь   тебе больше не нужен.      

— В Индии говорят: «Можете теперь быть   свободны», — ответила Мэри.      

— Можете теперь быть свободны, Роуч! — звонко   проговорил Колин. — И, пожалуйста, постарайтесь не упустить ничего. Все,   что я вам сказал, очень важно.      

Тут Уголек скосил черный глаз на мистера Роуча и, словно   подчеркивая значительность момента, трижды громко прокаркал.      

— Слушаюсь, сэр, — поспешно ответил главный   садовник. — Все будет исполнено в точности, как вы велели.      

Едва они с экономкой отошли подальше от комнаты, мистер Роуч   расхохотался.      

— Ну и величественный же у нас молодой хозяин, —   добродушно заметил он. — У меня сейчас чувство, будто я с целым   королевским семейством побеседовать удостоился.      

— Иначе и не бывает, — развела экономка   руками. — Возьмите любое дитя, дайте ему с первых лет жизни всеми   командовать, и вы получите такого же Колина. Он ведь думает, мы все только и   созданы для его указаний.      

— Хорошо бы он все-таки слишком рано не помер, —   сказал с надеждой главный садовник. — Глядишь, подрастет и в чем-нибудь   разберется.      

— Я только одно точно знаю, — сказала,   выпроваживая на улицу мистера Роуча, экономка. — Если эта девчонка из   Индии здесь задержится, она уж втолкует Колину, что даже ему нельзя владеть   апельсином целиком. Да, да, Мари Леннокс покажет, на какую дольку он вправе   рассчитывать.      

С этими словами миссис Мэдлок снова ушла в дом. Мистер Роуч   медленно брел по саду. Все эти апельсины и дольки не произвели на него   впечатления. Но с одним он был совершенно согласен: чем дольше Мэри Леннокс   проживет в Мисселтуэйте, тем полезнее будет им всем. И, главное, конечно,   Колину.      

Тем временем в комнате Колина велись последние   приготовления.      

— Кажется, со слугами я предусмотрел все, — с   беспокойством взглянул на друзей мальчик. — Неужели я правда увижу сегодня   сад?      

— Конечно, если только не будешь так   волноваться, — ответила Мэри. — Успокойся и наберись сил. Они тебе на   прогулке понадобятся.      

Дикен со своими зверями вскоре ушел на улицу, а Мэри   продолжала сидеть у Колина. Вроде теперь он чуть-чуть успокоился, только уж   очень стал молчалив. За все время, которое оставалось еще до обеда, и пока они   ели, он едва произнес несколько фраз.      

— О чем ты все время думаешь? — спросила наконец   девочка.      

— О том, как это в действительности будет   выглядеть, — ответил он.      

— Что будет выглядеть? Сад? — не поняла Мэри.      

— Да нет, весна. Я ведь ее никогда не видел. Выходил-то   я очень редко. А даже когда выходил, то так злился, что не замечал ничего.      

— Я тоже в Индии всегда на улице злилась, —   ответила Мэри. — Но даже если бы я не злилась, все равно там я такой бы   весны не увидела. Я даже представить себе не могла, что такое бывает.      

— Представлять-то я представлял, — сказал Колин,   воображение которого благодаря книгам с картинками было развито куда больше,   чем у кузины. — Когда ты сказала мне, что весна пришла, я сразу вспомнил   одну картинку, которая так и называлась «Весна». Там много-много веселых людей   — и взрослых, и таких, как ты или я, и совсем маленьких. Они идут с венками на   головах, и в руках у них цветущие ветви. А музыканты играют на волынках и   золотых трубах. Поэтому я и попросил тебя сразу открыть окно. Я думал: «Вдруг   там действительно играют на трубах?»      

— Вообще-то ты очень похоже себе представил, —   удивилась Мэри. — Если бы все цветы, звери и птицы начали танцевать, вышло   бы так же, как на твоей картинке. И музыка, конечно, была бы громкой.      

Дети понимающе переглянулись, и мальчик снова о чем-то   надолго задумался.      

Около двух пришла сиделка, чтобы одеть Колина для прогулки.   Он вновь заставил ее удивиться. Обычно, когда его одевали, он был неподвижен,   как манекен. Сейчас же сиделка лишь подавала одежду, а одевался Колин   самостоятельно. При этом он вел себя очень вежливо и даже умудрился весело   поболтать с сиделкой.      

— По-моему, состояние у него сегодня еще   улучшилось, — чуть позже шепнула она доктору Крейвену, который явился   осмотреть пациента перед прогулкой. — Он мне даже ни разу не надерзил!      

— Я еще зайду ближе к вечеру, — стараясь, чтобы   Колин его не услышал, ответил доктор. — Надо проверить, как подействует на   него свежий воздух. Только вам все-таки надо пойти вместе с ним.      

— Если вы, сэр, собираетесь предложить это мистеру   Колину, я лучше сперва уволюсь, — решительно заявила сиделка.      

— Да ведь я не настаиваю, — оробел доктор   Крейвен. — Ладно, пусть будет все как есть. В общем-то Дикену Соуэрби   можно доверить даже новорожденного.      

Самый крепкий слуга в доме снес Колина на руках по лестнице   и усадил в кресло-каталку, возле которого уже стоял наготове Дикен. Потом   больного обложили подушками, и в довершение процедуры он был тщательно укутан в   плед.      

— Вы пока можете быть свободными. Отдыхайте! —   заявил Колин слуге и сиделке, дополнив эту краткую речь жестом, которому мог   позавидовать любой юный раджа в Индии.      

Слуга и сиделка стремительно ретировались и, едва за ними   закрылась дверь в дом, громко захохотали. Дикен толкнул каталку, и она плавно   покатилась к садам. Мэри шла рядом. Колин откинул голову и любовался голубым небом.   Порывы теплого ветра с пустоши несли запахи трав и цветов. Колин шумно вдыхал   этот воздух. Вдоволь налюбовавшись небом, он принялся усиленно вертеть головой.   Каждый побег, или узорчатый лист на дереве, или птица, пролетевшая мимо, —   все было внове для этого затворника, который до сих пор изучал мир по цветным   картинкам. В особенности поражало его обилие звуков.      

— И жужжит, и поет, и стрекочет! Не хуже, чем тот   оркестр с волынками и золотыми трубами! — И он засмеялся.      

На дорожках дети не встретили ни единого человека. Мистер   Роуч четко исполнил приказ, и всех садовников как ветром сдуло. Тем не менее   Мэри, Дикен и Колин неукоснительно следовали своему плану. Они кружили вдоль   клумб и фонтанов, тщательно запутывали следы, то уходили вдаль, то возвращались   обратно, соблюдая все меры предосторожности. Наконец они позволили себе   свернуть на дорожку, которая шла вдоль заросшей плющом стены сада.      

— Вот здесь, — едва слышно проговорила   Мэри, — здесь я долго ходила туда и сюда и пыталась понять, где дверь.      

— Здесь? — задохнулся от волнения Колин. — Но   я не вижу никакой двери.      

— Я тоже сперва не видела. Долго не видела, —   шепотом отозвалась девочка.      

Они вновь умолкли, и Дикен покатил кресло Колина дальше.      

— А вот в этом саду работает старый Бен   Уэзерстафф, — чуть погодя объяснила Мэри.      

Еще через несколько ярдов она шепнула:      

— Тут Робин перелетал через стену.      

— Если бы он перелетел сейчас снова! — мечтательно   поглядел вверх Колин.      

Мэри прошла еще с десяток шагов и остановилась.      

— Видишь эту сирень, Колин? Когда Робин сел возле нее,   я увидала ключ.      

— Где? Где? — резко подался вперед мальчик, и Мэри   с Дикеном показалось, что он на мгновение встал на ноги.      

— А вот здесь! — подошла Мэри к плющу. —   Робин мне зачирикал, я остановилась с ним поболтать, а ветер вдруг как подует!   Ну, смотри! — И она жестом фокусника отогнула ковер из плюща.      

Колин вздрогнул от неожиданности: прямо перед ним была   дверь! Отомкнув замок, Мэри повернулась к Дикену:      

— Ввози его поскорее внутрь!      

Дикен плавным движением провез Колина в проем. Тот плотно   закрыл глаза руками и решился их опустить лишь после того, как кресло снова   остановилось. То, что он испытал, походило на ощущения Мэри и Дикена при первом   знакомстве с Таинственным садом. С той только разницей, что чувства Колина   из-за длительного затворничества были куда острее, а сад заметно похорошел! По   стенам, земле и деревьям стелилось зеленое кружево листьев. В вазах из серого   камня и на земле ярко сияли цветы. Фруктовые деревья тоже были в цвету. Запахи   тут показались Колину гораздо гуще и ароматнее, чем в прочих садах. И птицы тут   пели громче. А лучи солнца как-то особенно ласково согревали лицо.      

Мэри Леннокс и Дикена охватило не меньшее изумление. Колин   вдруг так изменился! Лицо его порозовело, глаза обрели живость и блеск. Если бы   не кресло-каталка, можно было вообще подумать, будто он вдруг совершенно   поправился. И тут, словно читая их мысли, Колин закричал на весь сад:      

— Я выздоровлю! Мэри! Дикен! Я выздоровлю! Я буду жить   долго-долго!      

 Глава XXI      

БЕН УЭЗЕРСТАФФ      

       

Тот, кто хоть раз просыпался ранним утром и, встретив   розовую зарю, замирал от восторга при виде восходящего солнца, мог, как и   Колин, воскликнуть: «Я буду жить долго-долго!» И если однажды оказался в лесу   на закате, мог испытать те же чувства. Потому что в последние мгновения уходящего   дня листья подсвечены золотом, и сама тишина, которая наступает вокруг,   безмолвно говорит с тобою о вечности. Тихо шепчут о вечности и звездные ночи.   Вглядитесь попристальней в темно-синее небо. Чувствуете, как оно роднит нас с   прошлым и будущим? А глаза… Глаза верного друга, в которых черпаешь веру… Вот   вам еще один залог долгой жизни.      

Попав в Таинственный сад, Колин увидел весну, глаза друзей,   и, казалось, весь мир старался ему понравиться. А природа, по милости Божьей,   именно в этот день явила все свои прелести на тесных подмостках Таинственного   сада. Даже Дикен, привыкший к красотам пустоши, сегодня то и дело удивленно   вертел головой:      

— Тринадцатый год уже на свете живу, но никогда такого   прекрасного дня не видал!      

— Прямо как в сказке, — подхватила Мэри. —   По-моему, такого вообще не было с самого Сотворения Мира.      

— А вдруг это специально, чтобы я увидал? —   раздался вдруг шепот Колина. — Тогда, значит, действительно…      

Не решившись договорить, он умолк. Но в душе его поселилась   надежда, что сегодняшний день для него вроде знака, и теперь, если он сам   постарается, то, наверное, сможет стать таким же здоровым, как Дикен и Мэри.   Пока он размышлял об этом, Дикен поставил его кресло под сливовым деревом.   Слива была вся в цвету. В ее ветвях хором гудели пчелы. Колин прищурил глаза, и   ему вдруг показалось, будто это совсем и не дерево, а балдахин какого-то   сказочного короля. Лазурное небо, просвечивающее точками сквозь листву,   представилось мальчику голубыми глазами существ, населяющих это волшебное   королевство.      

— Вот бы еще и Робина увидать! — мечтательно   проговорил он.      

— Если даже сегодня нам Робин не попадется, потом ты   обязательно с ним познакомишься, — отозвался Дикен. — Потому что с   птенцами у всех родителей появляется уйма дел. Первое время Робин только и будет   сновать мимо нас с кормом для своих деток.      

— А что, у них всегда так? — удивился Колин.      

— Конечно, — кивнул Дикен. — Ты только   представь себе… — И он подался чуть ближе к коляске Колина. — Сидит в   гнезде много птенцов. Все разинули клювы, громко пищат и есть просят. И Робин,   когда прилетает в гнездо с червем, никак не может решить, в чей клюв этого   червяка положить нужнее. Потому моя матушка и говорит всегда: «Как подумаю,   сколько птицам работать приходится, чтобы всех птенцов накормить, так самой   себе сразу бездельницей начинаю казаться. Да будь эти несчастные птицы людьми,   с них должен непрерывно пот градом литься».      

Слова миссис Соуэрби всем троим детям очень понравились.   Стоило им только представить себе Робина, с которого катится градом пот, и они,   забыв о предосторожностях, громко захохотали. Дольше всех сдерживал смех Колин.   Для верности он даже зажал рот руками. Но когда двое твоих друзей изнывают от   хохота, ничего поделать с собой невозможно.      

Потом Дикен и Мэри решили провезти Колина в кресле по всему   саду. То и дело они останавливались, чтобы показать ему какое-нибудь особенно   красивое дерево, или цветок, или причудливо изогнувшуюся ветку, или яркий   бутон, или перо, которое уронил дятел на землю. Все это Мэри и Дикен   проделывали так торжественно, словно были правителями королевства Таинственный   сад, и теперь, принимая важного иностранца по имени Колин, старались   продемонстрировать все свои достопримечательности и богатства.      

Когда солнце начало припекать, Колина вновь отвезли под сень   сливового дерева. Дикен опустился на траву рядом с креслом, вынул дудочку из   кармана и уже поднес ее к губам, когда Колин вдруг резко простер вперед руку.      

— Какое странное дерево! — громко прошептал он.      

Дикен взглянул на дерево. И Мэри — тоже. Впрочем, они и так   знали, какое дерево он имеет в виду, и им обоим стало не очень уютно.      

— Да-а! — безо всякого воодушевления протянул   Дикен.      

А Мэри вообще предпочла промолчать.      

— У него ветки серые и ни одного листка нет, —   снова заговорил Колин. — Наверное, совсем погибло, а, Дикен?      

— Да, — согласился тот. — Зато его снизу   доверху оплели ползучие розы. Как только они расцветут, это дерево станет самым   красивым в саду.      

Мэри не сводила глаз со старого дерева, и говорить ей   по-прежнему ничего не хотелось.      

— По-моему, от него отломали большую ветку, —   заметил еще одну странность Колин. — Кто это интересно мог сделать?      

— Это уже давно сделали, — отозвался уклончиво   Дикен. — Ой! Ты лучше погляди вон туда, Колин! Робин летит! — с   облегчением перевел разговор он. — Видишь? Похоже, он песет что-то вкусное   для своей подружки.      

— Где? Где? — завертел во все стороны головой   Колин и вдруг увидал красногрудую птичку, у которой было что-то зажато в клюве.      

Робин нырнул в кустарник и исчез в самом заросшем уголке   сада.      

— Полдничать полетел! — откинувшись на спинку   кресла, захохотал Колин. — Ну да, — вынул он из кармана часы. —   Сейчас как раз пять. Что-то я тоже немного проголодался.      

Похоже, он пока забыл про старое дерево. Улучив момент,   когда он что-то с интересом разглядывал, Мэри украдкой шепнула Дикену:      

— Робина сегодня нам уж точно волшебник прислал. Иначе   просто не знаю, что мы бы ответили Колину про ветку и дерево.      

— Ну, — задумчиво потер лоб рыжий мальчик, —   по-моему, и ты и я должны делать для него вид, будто про это дерево нам вообще   ничего не известно. Нельзя расстраивать Колина правдой.      

— По-моему, тоже, — согласилась девочка.      

— Я слышал, миссис Крейвен была очень хорошая и   красивая леди, — украдкой поглядывая на Колина, прошептал Дикен. —   Матушка говорит, что она наверняка часто является сюда с того света и   приглядывает за Колином наподобие всех матерей, которых Бог прибрал к себе   слишком рано. Надо же им узнать, как их дети растут. Вот они и приходят, только   никто из нас их увидеть не может.      

— И что же миссис Крейвен тут делает? — полюбопытствовала   Мэри Леннокс.      

— Кто знает? — пожал Дикен плечами. — Может   быть, это она нас с тобой заставила работать в своем саду. А когда мы наладили   тут все как следует, подсказала, что пора Колина сюда привезти в его кресле.      

— По-моему, мы с тобой, Дикен, все время о чудесах   думаем, — вдруг осенило Мэри. — И ждем их. И ведь действительно у нас   получается!      

— Вообще-то правда, — улыбнулся Дикен.      

Они умолкли и надолго задумались. Оба верили в чудеса, но   воспринимали их немного по-разному. Дикен считал чудом почти все, что его   окружает, ибо сызмальства везде находил красоту. Мэри предъявляла к чудесам   куда большие требования. Она думала, что на них способны лишь высшие существа и   волшебники, и не сомневалась, что Дикен — один из них. Разве не чудо, что его   доброта простирается чуть не на всех в округе! И то, что его любят самые разные   люди и звери, конечно же, тоже чудо. И Робина, наверное, Дикен сейчас позвал   именно в тот момент, когда Колин заинтересовался деревом, — продолжала   размышлять девочка. И как только она об этом подумала, ей вдруг показалось, что   и день выдался благодаря Дикену просто чудесным. И вполне может быть, что Колин   себя почувствовал лучше из-за него. Во всяком случае, подобное объяснение все   ставило на свои места. Потому что Мэри Леннокс никогда не поверила бы, что   Колин просто так, сам по себе, из полубезумного существа, вопящего на весь дом,   вдруг превратился в почти нормального мальчика.      

Между тем Колин, со щек которого по-прежнему не сходил   румянец, был всецело увлечен Робином. Тот еще несколько раз пролетал мимо,   неизменно скрываясь с новой добычей в кустарнике.      

— Слушайте! — засмеялся Колин. — Эта птица   возбуждает у меня аппетит. По-моему, нам просто необходимо пополдничать!      

Мэри и Дикена не пришлось уговаривать. Как только Колин   напомнил им о еде, они почувствовали ужасный голод.      

— Иди в дом, Мэри, — сказал Колин. — Скажешь   слугам, пусть уложат в корзину три полдника и оставят у дорожки в саду, где   рододендроны растут. А потом вы с Дикеном оттуда их заберете.      

Замысел Колина был встречен с большим воодушевлением, и Мэри   тут же его претворила в жизнь. Не прошло и двадцати минут, как дети, расстелив   на траве скатерть, наслаждались промасленными гренками и булочками. Птицы   садились рядом и с интересом изучали крошки. Нату и Шеллу досталось по куску   булки, а Уголек получил целую половину. Ворон вначале сосредоточенно ее   разглядывал. Потом легонько потыкал клювом. Затем высказал несколько весьма   пространных замечаний, после чего жадно накинулся на угощение, и оно мгновенно   исчезло.      

Пополдничав, дети заметили, что солнце вот-вот закатится за   деревья. Дикен и Мэри засобирались домой. Когда посуда, оставшаяся после   полдника, была аккуратно уложена в корзину, Колин с грустью сказал:      

— Хорошо бы, если бы этот день длился всегда.      

Дикен в ответ лишь развел руками. А Мэри понимающе поглядела   на Дикена. Уж она-то прекрасно знала, что заставить день длиться вечно никто не   может. Тут Дикену и пытаться нечего.      

Колин после еды разрумянился еще больше, глаза его   заблестели.      

— Ну, день-то, конечно, нам не остановить, —   улыбнулся он. — Зато я увидел весну. И завтра, и послезавтра снова увижу.      

— И снова будешь дышать свежим воздухом, —   подхватила Мэри.      

— Ну да, — обстоятельно проговорил Колин. — Я   увидел сегодня весну и хочу ее видеть вновь. А потом ведь настанет лето. Его   тоже нужно увидеть. А перед этим я постараюсь набраться сил. Может быть, даже   немного вырасту. Ты ведь говорил, Дикен, что на свежем воздухе люди гораздо   быстрее растут.      

— Конечно, — отозвался тот. — Если будешь   дышать свежим воздухом, думаю, тебе скоро и коляска твоя не понадобится. На   своих двоих не хуже нас с Мэри забегаешь, и тогда мы все втроем станем работать   в саду.      

— Ходить? Работать в саду? Неужели у меня   выйдет? — окинул сияющим взором друзей Колин.      

Дикен украдкой взглянул Колину на ноги. И Мэри, не   сговариваясь с ним, сделала то же самое. Они оба вдруг вспомнили, что просто не   знают, в каком состоянии у него ноги. Тем не менее Дикен с прежней уверенностью   ответил:      

— Конечно, выйдет. Ноги-то у тебя вроде такие же, как у   всех остальных?      

Мальчик и девочка замерли, с надеждой и страхом ожидая, что   скажет на это Колин.      

— Вообще-то такие же, — к облегчению обоих друзей   произнес он. — Просто они очень худые и слабые, вот я на них вставать и   боюсь.      

— Тогда тебе просто надо перестать бояться, —   весело сказал Дикен. — Как перестанешь, так сразу на собственных ногах и   пойдешь. Я думаю, у тебя скоро получится.      

А потом наступил миг, когда лучше всего помолчать. Потому   что на исходе дня мир словно бы замирает, и трое друзей благоговейно внимали   тишине, предваряющей вечер. Ни ветерка, ни звука, даже птицы затихли. Колин,   полуприкрыв глаза, еще раз в воображении пережил все события этого дня.   Животные Дикена тоже затихли. Уголек неподвижно сидел на ветке, поджав под себя   одну ногу. Глаза его подернулись серой пленкой, и Мэри казалось, что он вот-вот   захрапит.      

— А это еще кто такой? — первым нарушил молчание   Колин.      

— Кто? Кто? Кого ты там увидал? — тут же вскочили   на ноги Мэри и Дикен, а Уголек, проснувшись, закаркал.      

— Вот там, на стене, какой-то мужчина, — дрожа от   волнения, проговорил Колин.      

Мэри и Дикен взглянули туда, куда он показывал пальцем. Над   стеной возвышалась разъяренная голова старого Бена Уэзерстаффа. К внешней   стороне стены была приставлена лестница, на которой и стоял этот почтенный   джентльмен. Он просто кипел от гнева и возмущения.      

— Будь у меня жена и родила бы она мне такую же дочь,   как ты, уж я бы тебе задал! — яростно сотрясая кулаком, крикнул он Мэри.      

Он поднялся еще на ступеньку выше, словно собираясь   перелезть через стену и привести приговор в исполнение. Но Мэри смело шагнула   вперед, и садовник почему-то снова застыл на месте. Правда, словоохотливости у   него от этого не убавилось.      

— Я с самого начала тебя сильно подозревать   начал! — бушевал он. — Первый раз на тебя взглянул, и сразу ты мне не   понравилась. Кислая барышня! — презрительно фыркнул садовник. — Так   прямо и липла ко мне с вопросами и не в свои дела вечно совалась. Не понимаю,   как я мог вообще с тобой разговаривать. Видать, это все из-за Робина.      

— Ну да, — ничуть не оробев, подтвердила   Мэри. — Из-за Робина мы с вами и подружились, а потом Робин мне показал   дорогу в Таинственный сад.      

Услышав это, садовник едва не ринулся на Мэри прямо с   вершины стены.      

— И ты! И ты! — выкатил он покрасневшие глаза на   девочку. — Ты еще смеешь поклеп возводить на невинную птицу! Робин ей   показал! И не совестно врать-то! Но как… как… — замялся садовник. — Как   тебе все-таки удалось пробраться сюда?      

И Мэри, которая все это время не сводила со старого Бена   глаз, вдруг поняла, что он просто сгорает от любопытства.      

— Я же вам говорю: дорогу сюда показал мне   Робин, — упрямо сжав губы, повторила она. — Может быть, Робин,   конечно, не знал, что он ее мне показывает, но я догадалась. А если вы хотите   узнать, лучше перестаньте размахивать кулаками и спускайтесь вниз.      

Бен Уэзерстафф тут же опустил кулак. Но Мэри напрасно   приписала победу себе. Просто именно в этот момент садовник наконец посмотрел   поверх головы девочки и встретился взглядом с молодым хозяином. Старый Бен   широко раскрыл рот и на какое-то время утратил дар речи.      

Вначале растерявшись от появления незнакомца, Колин быстро   пришел в себя. Когда же Бен Уэзерстафф позволил себе говорить так грубо с его   кузиной, Колин вновь обрел черты юного раджи. Величественно откинувшись в   кресле, он громко сказал Дикену:      

— Вези меня прямо к стене. Я хочу кое-что объяснить   этому человеку.      

Бен Уэзерстафф, застыв в прежней позе, следил, как Колина   все ближе подвозят к нему. Кресло молодого хозяина было обложено подушками из   яркого шелка, застлано красивым пледом и из-за этого чем-то смахивало на   колесницу какого-нибудь восточного царька.      

— Догадываешься, кто я? — величественно спросил   Колин, когда «колесница» осадила неслышный свой ход прямо перед носом   садовника.      

Бен Уэзерстафф посмотрел на мальчика так, будто ему явилось   вдруг привидение. Не отводя от Колина глаз, он шумно сглатывал, но язык   совершенно отказывался ему подчиняться.      

— Догадываешься, кто я? — повторил юный мистер   Крейвен, и на этот раз голос его звучал не только величественно, но и грозно.      

— Он еще спрашивает! — сумел наконец хрипло   произнести старый Бен. — Да ведь глаза твоей мамы так и глядят на меня с   твоего лица. Вот только Бог тебя знает, как ты-то попал сюда? Ты же вроде бы   инвалид.      

За день, проведенный в саду, Колин успел настолько забыть и   о больной спине и о прочих своих недугах, что слова садовника привели его в   ярость.      

— Никакой я не инвалид! — крикнул он.      

— Правильно, не инвалид! — тут же встала на его   защиту Мэри. — У Колина на спине ни одного даже маленького горбика нет. Я   сама проверяла.      

Бен Уэзерстафф с силой провел по лицу ладонью и уставился   вновь на Колина.      

— Не инвали-ид, — нараспев произнес он и   недоверчиво повертел головой. — Значит, спина у тебя не горбатая?      

— Нет! Нет! Нет! Не горбатая! — что было мочи   завопил Колин.      

Бен Уэзерстафф вдруг с ног до головы задрожал.      

— И колченогости нету? — еще тише прежнего   прохрипел он.      

Новый вопрос садовника привел Колина в ту степень гнева, за   которой обычно следовали ужасающие истерики. Однако сейчас ярость его вылилась   самым неожиданным для всех образом.      

— Иди сюда! — выпутываясь из пледа, подозвал он   Дикена. — Скорее, скорее сюда!      

И, как только мальчик приблизился, Колин, чувствуя прилив   сверхъестественной силы, поднялся на ноги. Дикен лишь слегка придерживал его за   руку. Поначалу ноги Колина немного подрагивали, затем он выпрямился и, гордо   подняв голову, крикнул:      

— Ну что, Уэзерстафф? Где моя колченогость?      

— Он может стоять, как все! Может! Может! —   размахивала руками Мэри.      

А Дикен солидно добавил:      

— Да ты, я вижу, стоять умеешь не хуже, чем я или какой   другой мальчишка в Йоркшире.      

Но неожиданней всех повел себя старый Бен Уэзерстафф. Из   груди его вырвался тихий стон, глаза наполнились слезами, и он вдруг изо всех   сил захлопал в ладоши.      

— Ну до чего же все врать-то любят, я вам скажу! —   весело закричал он. — Может быть, ты и худой и не так чтобы особенно   мускулистый, но ведь в остальном-то совсем нормальный. И мужчина из тебя   вырастет хоть куда!      

Колин по-прежнему держался на ногах очень уверенно, и его   даже не качнуло ни разу.      

— Учти! — строго взглянул он на садовника. —   Когда моего отца нет, я тут твой главный хозяин. Мой приказ для тебя — закон.   Ты не должен никому говорить, что мы все знаем про этот сад. А теперь спускайся   и иди на длинную дорожку вдоль изгороди. Мэри встретит тебя снаружи и покажет   вход. Конечно, мы бы и без тебя могли обойтись, но раз уж ты обо всем узнал,   так и быть, посвящу тебя в тайну.      

На щеках Бена Уэзерстаффа еще не высохли слезы. И он все   никак не мог наглядеться на Колина, который вполне крепко стоял на ногах.      

— Да, да, мой мальчик, — тихо шептал   садовник, — конечно, все будет по-твоему.      

Так продолжалось еще с минуту. Потом Бен Уэзерстафф вытер   ладонью лицо и, рявкнув: «Слушаюсь, сэр!», исчез по ту сторону садовой ограды.      

 Глава XXII      

НА ЗАКАТЕ      

       

— Встреть его у калитки, Мэри, — попросил Колин,   едва только голова садовника скрылась.      

Мэри побежала к калитке, увитой плющом, и исчезла за ней.   Дикен внимательно наблюдал за Колином. Лицо его от напряжения покрылось   красными пятнами, но на ногах он стоял по-прежнему твердо.      

— Я еще вполне могу постоять, — понял он   беспокойство Дикена.      

— Говорил же тебе! — с гордостью отозвался   тот. — Как только перестанешь бояться, сразу же и пойдешь.      

— Вот я бояться и перестал, — подтвердил Колин.      

Тут ему вспомнилось, как Мэри говорила, что Дикен наверняка   волшебник, и он напрямую спросил:      

— Наверное, это твое волшебство?      

— Нет, — засмеялся рыжеволосый мальчик. — Это   не мое, это твое собственное волшебство, мистер Колин! И, если ты хочешь знать,   оно очень смахивает на то, из-за которого крокусы вдруг взяли и сегодня из-под   земли повылазили.      

— Да-а, — внимательно поглядел на крокусы   Колин, — по-моему, лучшего волшебства и не надо. Он встал, как только мог,   прямо.      

— Мне сейчас надо дойти вон до того дерева, —   показал он Дикену на дерево, стоявшее в нескольких шагах от них. — К тому   времени, как сюда подойдет Уэзерстафф, я хочу уже быть там. Тогда даже если я и   устану, пока буду с ним разговаривать, то смогу опереться о ствол. А в кресло я   сяду только когда сам захочу! — упрямо добавил он.      

Держа Дикена за руку, Колин безо всяких происшествий достиг   дерева. Было не похоже, что переход его утомил, да и прислонился спиной к   стволу Колин, казалось, не из-за усталости. Просто ему так было удобней.      

Тем временем Мэри пропустила старого Бена сквозь дверь в   стене и заперла замок. Садовник издали увидел молодого хозяина, который как ни   в чем не бывало стоял под деревом. Мэри тоже заметила Колина и, тихо бормоча   что-то себе под нос, двинулась вслед за садовником.      

— Ты чего там еще бубнишь? — хмыкнул Бен   Уэзерстафф.      

Но Мэри ему не ответила. То, что она говорила, было обращено   к одному лишь Колину. «Ты сможешь! Сможешь! Обязательно сможешь! — словно   заклинание шептала она. — Я же давно говорила: у тебя все, что захочешь,   получится!» В этот момент Мэри Леннокс вдруг почувствовала себя волшебницей,   вроде Дикена, и старалась изо всех сил, ибо никак нельзя было допустить, чтобы   Колин сплоховал перед старым Беном. Но Колин и не думал сдаваться. Он стоял   себе и стоял под своим деревом и гордо поглядывал на садовника, а Мэри Леннокс,   которая, кажется, первый раз так внимательно приглядывалась к кузену, вдруг   поняла: несмотря на болезненность и худобу, Колин Крейвен очень красив!      

— Ну, вот ты и пришел, Бен Уэзерстафф! — важно   произнес молодой хозяин. — Теперь говори: я горбун? А может быть, ты у   меня колченогость увидел?      

Бен Уэзерстафф еще не совсем оправился от потрясения. Но уже   обрел брюзгливую свою манеру.      

— Да вроде бы ни колченогости, ни горбатости в тебе не   видать, — пробубнил он. — Но тогда, скажи мне на милость, зачем ты   столько времени ото всех прятался? Из-за того все и думали, что ты мало что   инвалид, так у тебя еще и не все дома.      

— Не все дома? — сердито переспросил Колин. —   Кто это посмел такое вообразить?      

— Мало ли дураков в мире? — махнул рукой Бен   Уэзерстафф. — Слушать их всех — уши завянут. Но ты-то зачем ото всех   таился?      

— Потому, что раньше все думали, что я умру, —   отозвался скороговоркой Колин. — А теперь, — повысил он голос, —   я умирать больше не собираюсь.      

— Куда уж тебе умирать! — ехидно сощурил глаза   садовник. — У тебя жизненных сил полно. Ты как сегодня ноги со своего   кресла на землю опустил, так я и понял: с кем с кем, а уж с тобой все в   порядке. Ну а теперь, молодой хозяин, садись-ка отдохни чуть-чуть в кресле, а я   послушаю, какие ты дашь мне приказы.      

И, как ни странно, наш юный раджа покорно последовал совету   старого Бена. Может быть, это случилось из-за того, что Мэри, пока провожала   Бена до двери в Таинственный сад, успела объяснить, какое чудо произошло с   Колином и насколько осторожно следует с ним обращаться. А может быть, Колин   почувствовал за грубоватостью тона садовника настоящую нежность и понял, что   перед ним друг. Во всяком случае, опускаясь в кресло, он очень ласковым тоном   осведомился:      

— Какую работу ты делаешь в нашем саду, Уэзерстафф?      

— Какую прикажут, — стал объяснять Бен. —   Меня тут вообще держат из милости. И все потому, что… она ко мне очень хорошо   относилась.      

— Она? — переспросил Колин.      

— Ну да, твоя мама.      

— Моя мама? — оглянулся вокруг Колин. — Это   был ее сад, да?      

— Да, — кивнул старый Бен. — Твоя мама тут   так все любила.      

— А теперь тут все любить буду я! — тоном   полноправного наследника заявил Колин. — Только учти, Уэзерстафф. Пока это   надо держать в тайне. Никто не должен узнать, что мы ходим сюда. Это приказ,   Уэзерстафф. Понимаешь, Дикен с моей кузиной Мэри работали тут, и сад ожил. А   теперь мы будем иногда посылать за тобой, чтобы ты нам помог. Но, чур, смотри в   оба, пока за дверью не скроешься.      

— Я и прежде в оба смотрел, — усмехнулся   садовник. — За все годы никто меня еще в этом саду не застукал.      

— В этом саду? — ушам своим не поверил   Колин. — Ты здесь был?      

— Был, — ответил Бен Уэзерстафф. — Последний   раз я работал тут два года назад. И вот сегодня пришел опять.      

— Но тут же никого не было все десять лет, — все   еще не мог поверить Колин — Вход ведь закрыли.      

— Значит, я «никто» и есть, — спокойно отозвался   старик. — И проходил я сюда не в дверь, а через стену. Но два года назад   меня ревматизм замучил. Вот и пришлось столько ждать. Потому как, если   ревматизм скрутит, такую стену одолеть невозможно.      

— Значит, вы приходили работать сюда! — хлопнул   себя по лбу Дикен. — Тогда все понятно. А то я ломал, ломал голову и никак   не мог разобраться.      

— Она так любила свой сад, — хриплым голосом   отвечал садовник. — Какая же она была хорошенькая и молоденькая. А однажды   она вдруг засмеялась и говорит: «Если я вдруг заболею или куда-то уеду, ты уж,   Бен, позаботься о моих розах!» Я и думать тогда не мог, что она скоро уйдет   навсегда. А как беда приключилась, и хозяин никому не велел в этот сад   приходить, я все равно его не послушался. Миссис Крейвен-то мне совсем другое   велела, и я сюда стал приходить, и все! — упрямо сжал рот старый Бен   Уэзерстафф. — Мистер Крейвен дверь напрочь замкнул, а я через верх лазил.   Потому что такая была воля моей хозяйки!      

— Мистер Бен, если бы вы сюда не ходили, сад нипочем бы   не выжил, — раздался проникновенный шепот Дикена.      

— Спасибо тебе, Уэзерстафф, — несколько свысока   произнес Колин, но все почувствовали, что он очень растроган. — Ты   поступил правильно, — продолжал юный хозяин. — Теперь я вижу: ты   умеешь хранить настоящие тайны.      

— Стараюсь, сэр, — едва заметно улыбнулся   старик. — Рад, что теперь мне придется полегче. В мои годы совсем не одно   и то же ходить в сад через дверь или карабкаться через такие вот стены.      

Возле дерева на траве остались лежать вилы, которыми днем   Мэри рыхлила землю. Нагнувшись, Колин цепко схватился за рукоять, легонько   поскреб вилами землю и вдруг с силой вонзил их в грунт. Для его слабых рук   получилось совсем неплохо. Вилы ушли в землю чуть ли не до половины. Колин   нажал на рукоять и вывернул комья земли.      

— Я знала! Я знала! — тут же послышался голос   Мэри. — Колин будет работать с нами в саду.      

И Бен Уэзерстафф и Дикен молча наблюдали за юным мистером   Крейвеном. Вывернув вилами еще несколько комьев земли, тот посмотрел в глаза   Дикену.      

— Ты пообещал мне сегодня утром, что я буду ходить и   работать в саду, как все нормальные люди, — медленно произнес он. —   День еще не кончился, а я уже ходил, а теперь копаю.      

— Истинная правда, мой мальчик, — громко   расхохотался Бен Уэзерстафф. — Теперь-то я точно вижу: с тобой все в   порядке. Ты — настоящий йоркширец! А если желаешь чего посадить по-серьезному,   у меня как раз есть роза в горшке.      

— Неси ее! — затрясся от нетерпения Колин. —   Неси эту розу скорее!      

Его азарт передался садовнику. Забыв о преклонном возрасте и   ревматизме, он ринулся с мальчишеской прытью к теплицам. Дикен взял в руки   лопату и выровнял ямку, которую сумел проделать вилами Колин. Мэри принесла в   лейке воды.      

— Как вы думаете, сумею я посадить розу, пока еще   солнце светит? — умоляюще взглянул на друзей Колин. — Мне так бы   хотелось успеть!      

В это время сквозь садовую дверь промчался на всех парах Бен   Уэзерстафф. Еще миг — и он уже встал на колени перед ямой. Он очень спешил. Ему   не меньше, чем Колину, хотелось успеть до захода солнца. Бережно вынув саженец   из горшка, он протянул его мальчику. Колин взял розу. Руки его дрожали.      

— Сажай только сам, — строго сказал старый   Бен. — Так следует всегда поступать, когда попадаешь на новое место.      

Колин послушно опустил розу в ямку. Потом он придерживал   стебель, а Бен Уэзерстафф сыпал землю. Затем землю примяли самым тщательным   образом.      

— Успели! Успели! — закричал Колин. — Солнце   еще не село! Оно еще чуть-чуть светит! Помоги мне встать, Дикен! Я хочу   увидеть, как оно скроется!      

Дикен помог. Чувствуя важность момента, Уголек слетел с   дерева и уселся подле только что посаженной розы. Нат и Шелл остались на ветке   вишни, но они явно обсуждали происходящее. А Колин уже снова стоял на ногах. То   ли по волшебству, то ли еще по какой-то причине, это ему не было трудно. И   провожая взглядом заходящее солнце, он беззаботно смеялся.      

 Глава XXIII      

ВОЛШЕБСТВО      

       

Вернувшись в дом, дети обнаружили, что их давно ждет доктор   Крейвен. Как раз в тот момент, когда Колина ввезли в комнату, доктор подумывал,   не послать ли кого-нибудь в сад на поиски.      

— Тебе нельзя было оставаться так долго на   воздухе! — тщательно осматривая мальчика, говорил он. — Никогда не   забывай: малейшее утомление может губительно сказаться на твоем организме!      

— Утомление? — презрительно фыркнул Колин. —   Но я не устал. Даже наоборот. Завтра я буду гораздо дольше гулять. Сперва после   завтрака, а потом — во второй половине дня.      

— Боюсь, не смогу тебе этого позволить, — покачал   головой доктор. — Подумай немножко, и сам поймешь, что твое решение не   совсем разумно.      

— По-моему, как раз ваше решение неразумно, —   начал злиться Колин. — Только попробуйте меня завтра остановить. Я пойду!   Пойду на улицу и останусь там, сколько мне надо!      

И он с такой воинственностью воззрился на доктора Крейвена,   что тот поспешно покинул комнату.      

— Вот так я теперь и буду поступать со всеми его   советами! — гордо объявил Колин Мэри и Дикену.      

Дикен смущенно потупился. Мэри тоже кузена не поддержала. Ей   совсем не понравилось, как он разговаривал с доктором. Именно в этот момент она   отчетливо поняла, что самое неприятное в Колине — высокомерие. Видимо, он и сам   не отдавал отчета себе, сколь груб с окружающими, как бесцеремонно раздает   приказания всем и каждому. Ведь он всю свою жизнь провел словно на отрезанном   от мира острове. А так как на этом острове Колин был единственным повелителем,   то и не находилось ни одного человека, который мог бы его одернуть. Мэри   обладала достаточно богатым опытом на этот счет. В Индии она вела себя не   лучше, чем Колин. Приехав к дяде, она изменилась и теперь решила помочь кузену.      

Когда доктор Крейвен ушел, Мэри пристально поглядела на   Колина. «Пусть он сам спросит, почему я так странно смотрю на него», —   решила она. Вопрос не замедлил последовать:      

— Ты чего это на меня так смотришь?      

— Я не совсем на тебя смотрю, — исподволь начала   Мэри. — Я просто подумала, что, наверное, все-таки жалко доктора Крейвена.      

— Еще бы не жалко! — не без злорадства воскликнул   мальчик. — Я же теперь умирать не буду. Значит, ему уж точно Мисселтуэйт   не достанется.      

— Конечно, — согласилась девочка. — Но мне   его жалко из-за другого. Наверное, ему очень противно десять лет подряд лечить   мальчика, который все время дерзит. Я бы на месте доктора Крейвена давно бы не   выдержала и как-нибудь проучила тебя.      

— А я разве ему дерзил? — искренне удивился Колин.      

— Ну… — не зная, как лучше выразить свои чувства,   задумалась Мэри. — Вот если бы ты был, например, сыном доктора Крейвена и   посмел бы с ним так разговаривать, он наверняка бы тебя отшлепал или еще   как-нибудь наказал.      

— Пусть только попробует! — вздернул голову   Колин. — Да он мне и слова сказать не посмеет!      

— Правильно, не посмеет, — согласилась   кузина. — Ты разве не замечал? Тут вообще против тебя никто ничего не   смеет. Ты ведь такой несчастный был и умирать собирался, и вообще…      

— Никакой я теперь не несчастный! — перебил ее   Колин. — Пусть хоть кто-нибудь попробует меня несчастным назвать после   того, как я сегодня стоял!      

— Опять он все хочет всем запретить, — проговорила   Мэри так, словно обращалась не к Колину, а просто мыслила вслух. — Но   вообще-то я понимаю, — продолжала она. — Ему все позволяли, вот он и   стал таким странным.      

— Разве я странный? — встрепенулся мальчик.      

— Очень странный, — немедленно подтвердила   Мэри. — Но только ты не сердись. Я и сама тоже странная. И Бен Уэзерстафф   — тоже. В Индии я была совсем странной. А потом мне тут стали нравиться люди, и   Таинственный сад появился. И теперь я, по-моему, стала странной гораздо меньше.      

— Не хочу быть странным! — упрямо выпятил   подбородок Колин. — И я им не буду!      

Тут Мэри открылась еще одна черта Колина Крейвена: он был   очень гордым мальчиком! Минуты две он молчал, напряженно о чем-то думая.      

Вдруг лицо его озарила улыбка, и Мэри второй раз за   сегодняшний день залюбовалась им.      

— Я знаю! Знаю! — воскликнул он. — Я   обязательно перестану быть странным! Но для этого мне нужно все время ходить   вместе с вами в Таинственный сад. Потому что там правда творится какое-то   волшебство. Да, да, — схватил он за руку Мэри, — оно там есть. Я   уверен!      

— И я уверена, Колин! — без тени сомнения отвечала   девочка.      

Так кончился этот день. А в последующие дни сад открыл им   новые чудеса, и вера Мэри и Колина в волшебные силы, которые там таятся, лишь   укрепилась. Сначала дети находили каждое утро новые ростки. Когда же им стало   казаться, что этому не будет конца, появились бутоны и начали один за другим   раскрываться. Теперь Таинственный сад ослеплял обилием красок. Старый Бен   Уэзерстафф удовлетворенно кивал головой. По его словам, такого количества   разных цветов тут не было «даже в лучшие дни». И он тяжело вздыхал, вспоминая   как работал тут, пока жива была миссис Крейвен. Это еще тогда он выдолбил   углубления в стенах, насыпал в них земли и посадил вьюны разного цвета. А в   нишах росли полчища голубых и белых дельфиниумов. Но ведь в этом году   распустились и новые цветы, которые посадили Дикен и Мэри!      

— Если бы она только видела! Если бы только   видела! — однажды сказал старый Бен. — Она так любила все, что   тянется к небу! Конечно, она и к земле относилась неплохо, но небо ей нравилось   больше. Оно ей как-то радостней представлялось!      

И Мэри со знанием дела ответила:      

— Настоящие волшебства бывают добрые, а бывают злые. Но   тут у нас теперь только добрые.      

Все остальные с ней согласились. Достаточно было взглянуть   на разноцветные маки, которые под музыку ветра с пустоши словно кружились в   танце. Эти маки посадили Мэри и Дикен, и они выросли такими красивыми, каким не   вырастет ни одно растение, если его не возьмут под свое покровительство добрые   феи. Молодые цветы танцевали столь заразительно, что цветы-ветераны, еще видевшие,   подобно старому Бену, в живых миссис Крейвен, тоже пустились в пляс. А розы,   любимые ее розы, как они дивно цвели и благоухали в эту весну! Одни из них   гордо поднимались из земли на прямых стеблях. Другие причудливо увили стволы и   ветви деревьев, и солнечные часы, и даже залезли на высокую стену и с   удивлением разглядывали оттуда новых людей, которые теперь по многу часов   проводили в саду.      

Каждый день, выходя на прогулку, Колин Крейвен находил   какое-нибудь новое чудо. Даже в пасмурную погоду он наслаждался. Нагнувшись над   самой землей, он наблюдал за поведением насекомых. Большинство из них куда-то   очень спешило. Многие волокли домой кусочки соломы, или какие-то перышки, или   еду, но больше всего нравились Колину те, которые бесстрашно залезали на самые   вершины травинок. Колин думал, что для насекомых эти травинки все равно что   деревья для человека. И он пытался себе представить ощущения этих маленьких   существ, когда с вершины такой вот травинки они глядят на раскинувшийся внизу   мир. А однажды Колин целое утро не двигался с места, потому что заметил, как   крот выбрасывает на поверхность комья земли. Долготерпение мальчика было   вознаграждено сполна, когда зверек вышел наконец из норы. Никогда еще Колин не   видел существа забавнее. Черная бархатистая шкурка, лапки с длинными коготками…   Казалось, из-под земли появился не крот, а кто-то из эльфов.      

Поначалу Колин довольствовался собственными наблюдениями.   Когда же Дикен рассказал ему все, что сам знает о птицах, рыбах, насекомых,   лисах, бобрах, хорьках, белках, водяных крысах и барсуках, Колин увлекся еще   сильнее. Он стал читать книги о великих исследователях и ученых. Теперь Колин   наблюдал не только за природой. То и дело он возвращался мыслями к тому первому   дню в Таинственном саду, когда неожиданно для самого себя смог встать на ноги.   Из всех волшебств это для него было главным, и он чувствовал, что непременно   должен понять, как оно действует. Когда же Мэри призналась, что, пока он стоял   на ногах, все время призывала волшебные силы, Колин словами ученого из прочитанной   книги удовлетворенно подумал: «Итак, в цепи моих рассуждений есть логика!»      

— Ты произносила для волшебства какие-нибудь   слова? — тут же полюбопытствовал наш юный исследователь.      

— Да, Колин, — ответила Мэри. — Я тогда все   время шептала: «Ты сможешь! Сможешь! Обязательно сможешь! У тебя все, что   захочешь, получится!» И ты ведь действительно смог! — окинула она мальчика   торжествующим взглядом.      

— Смог, Мэри, — задумчиво отозвался Колин. —   Это и убеждает меня, — продолжал он с многозначительным видом, — что   в мире существует много всякого волшебства. Просто большинство людей никогда им   не пользуется. Они не знают, как это сделать, — сожалея о недальновидности   человечества, покачал головой мальчик. — А я, по-моему, на пороге   открытия. Полагаю, главное тут — повторять, повторять, повторять то, что ты   хочешь, чтобы произошло, и самому верить. Тогда волшебство заработает, и все   выйдет, как надо. Завтра же надо проверить. Это будет научный эксперимент.      

На следующее утро, едва попав в Таинственный сад, Колин попросил   Дикена:      

— Постарайся как можно скорее доставить сюда   Уэзерстаффа. Дело важное и отлагательств не терпит.      

Дикен еще не знал, в чем дело, но по голосу юного мистера   Крейвена почувствовал, что сейчас произойдет что-то важное, и справился с   поручением очень проворно.      

— Доброе утро, Бен Уэзерстафф! — торжественно и   одновременно ласково приветствовал садовника Колин.      

— Доброе утро, сэр, — слегка приподнял фуражку   Бен.      

— Сейчас я хочу, чтобы ты, Мэри и Дикен встали в ряд и   выслушали очень важное сообщение, — еще более торжественным тоном произнес   юный мистер Крейвен.      

— Есть, сэр! — неожиданно на весь сад грянул   садовник и, словно заправский морской волк, вытянулся во фрунт.      

Впрочем, Бен Уэзерстафф и впрямь бороздил когда-то моря. Он   мальчишкой сбежал из семьи на корабль, был сперва юнгой, потом — матросом, и в   наиболее торжественные минуты жизни бравый моряк всегда в нем одерживал верх   над старым брюзгой.      

Когда все стали так, как того требовал Колин, он произнес   старательно отрепетированную заранее Ученую Речь:      

— Сейчас, друзья и коллеги, я хочу провести научный   эксперимент. Думаю, когда вырасту, я совершу много важных открытий в науке. А   этот эксперимент пусть положит начало.      

Никогда еще старому Бену Уэзерстаффу не предлагали   участвовать в научном эксперименте. Да он и не особенно понимал, что это такое.   Но в голосе юного хозяина слышалась столь заразительная торжественность, что   садовник почувствовал себя так же, как в молодости перед капитаном корабля. И,   забыв обо всем, вновь завопил на весь сад:      

— Есть, сэр!      

Мэри тоже ничего не знала о научных экспериментах. Но и она   не могла отвести от Колина глаз. Сегодня он говорил особенно убедительно.   Может, все дело тут было в том, что он много читал об ученых и изо всех сил   старался произнести Настоящую Взрослую Речь, а может быть, в чем-то другом, но   Мэри верила каждому его слову.      

— Все великие открытия, которые я собираюсь   сделать, — развивал свои научные положения Колин, — будут связаны с   волшебствами. Волшебства — великая вещь. Но о них почти ничего не упоминается в   научных книгах. Только в нескольких очень старых. Еще немного о волшебствах   знает кузина Мэри, потому что она жила в Индии. Дикен вообще-то тоже волшебство   чуть-чуть знает, но, мне кажется, он и сам не знает, что знает. Просто   зачаровывает зверей и людей, и все. Если бы он не умел зачаровывать и   заклинать, я никогда бы таким, как был раньше, не пригласил его к себе в   комнату. Но в том-то и дело, — поднял вверх указательный палец   Колин, — что у Дикена существует дар заклинателя всех животных, а значит,   и мальчиков. Ведь мальчик, с научной точки зрения, это тоже животное. Я уверен,   во всем есть волшебство. Только мы не умеем им пока управлять, чтобы оно нам   служило вроде лошадей, пара и электричества.      

Последнее утверждение Колина прозвучало настолько внушительно,   что в жилах старого Бена вновь забурлила морская кровь.      

— Есть, сэр! — раздалось в третий раз на весь сад.      

— Когда Мэри обнаружила дверь, сквозь которую все мы   теперь проходим сюда, — чрезвычайно воодушевился успехом у Бена   Колин, — тут же какая-то сила начала выталкивать из земли все растения.   Появилось много зеленых побегов. Их не было, но они появились, — с особой   выразительностью произнес наш юный ученый. — Было время, когда я не   обращал ни на что внимания. Но ученые ведь всегда всем интересуются. А я теперь   хочу стать ученым. И когда я начал наблюдать, я все время себя спрашивал: «Как   же так? Как же так? Не может же все расти просто из ничего?» Значит, тут тоже   есть волшебство. Я еще никогда не видел, как встает солнце. Но кузина Мэри   видела и мне рассказала. Тут, конечно, просто тоже самое настоящее волшебство.   Ведь что-то толкает и поднимает солнце! И когда я прихожу в Таинственный сад,   меня что-то толкает в грудь, и я начинаю по-другому дышать, и мне становится   так хорошо!      

Тут Колин выдержал паузу, как делали все ученые в книгах   перед тем, как ошеломить других ученых мужей великим открытием.      

— И вот, суммируя все свои наблюдения, — приступил   наконец юный мистер Крейвен к главной части доклада, — я пришел к выводу,   что волшебство — это то, что толкает, поднимает и вообще делает вещи из ничего.   Из волшебства сделаны листья и деревья, цветы и птицы, барсуки, лисы, белки и   даже люди. Значит, волшебство просто везде — и вокруг нас, и во всех остальных   местах тоже. А волшебство, которое живет в этом саду, заставило меня понять,   что я не умру и буду жить долго-долго. И как только я это понял, я даже встал   на ноги. Поэтому научный эксперимент, который я намереваюсь провести сейчас   вместе с вами, будет своего рода попыткой попросить волшебство проникнуть в меня,   поднять и сделать так, чтобы я стал сильнее. Результаты эксперимента покажут,   правильна ли моя догадка, но я полагаю, что, если все время думать о том, чего   хочешь, я призывать волшебство, и верить, что оно придет, может, тогда все и   получится. Может быть, это и есть самый простой и наиболее эффективный способ   вызова волшебства. Вспомните, о чем я говорил вам вначале. Когда я впервые   встал на ноги, Мэри шептала: «Ты сможешь! Сможешь! Обязательно сможешь! У тебя   все, что захочешь, получится!» Конечно, самому мне тоже пришлось постараться,   но волшебство Мэри и волшебство Дикена мне помогли. С тех пор я стараюсь утром,   днем, а иногда даже вечером повторять про себя: «Волшебство во мне! Волшебство   во мне! Оно мне поможет стать таким же сильным, как Дикен!» Сегодня вы все   будете повторять то же самое. Таковы условия этого эксперимента.      

И, поочередно глядя на своих изумленных слушателей, Колин   спросил:      

— Ты ведь поможешь мне, Дикен? И ты, Мэри? И ты, Бен   Уэзерстафф?      

В ответ раздалось два пламенных «Конечно, Колин!» и одно   громогласное «Есть, сэр!».      

— Работа вам предстоит нелегкая, — счел своим   долгом предупредить автор эксперимента. — Призывать волшебство надо будет   и сегодня, и завтра, и еще много дней подряд. Только если мы все добьемся   слаженных действий, как солдаты на строевой подготовке, эксперимент сможет   принести плоды. Это как когда мы что-нибудь учим. Надо повторять, повторять,   пока не запомнишь. По моим наблюдениям, эта закономерность должна   распространяться и на волшебство.      

— Однажды я слышала, как один офицер в Индии   рассказывал моей маме про одного факира. Этот факир тоже повторял свои   заклинания по многу-многу тысяч раз подряд, и у него что-то такое потом   выходило, — поделилась старым воспоминанием Мэри.      

— Вот, вот, — с важностью закивал головой Колин. —   Это еще одно доказательство моей научной гипотезы.      

— А я слышал, — неожиданно вмешался в дискуссию   старый Бен, — как женушка Джема Феттлуорта уж никак не меньше тысячи раз   повторяла одно и то же: «Пьяная скотина! Пьяная скотина!» И что же, вы думаете,   делал в ответ Джем? Ну, сперва он, как водится, учил жену тумаками, а потом и   впрямь напивался в трактире «Голубой лев».      

Колин с неодобрением взглянул на садовника и задумался. Но   замешательство длилось всего лишь миг. Лицо его вдруг просветлело.      

— Видите? Значит, все верно! — воскликнул   он. — Эта жена пользовалась злым волшебством. И, конечно же, ее муж себя   вел неправильно. А если бы эта жена повторяла тысячу раз доброе волшебство, ее   мужу не захотелось бы напиваться. Наоборот, он бы пошел и купил этой жене новый   капор.      

— Да ты мало того что не колченогий, а, выходит, еще и   умный! — восхищенно проговорил Бен Уэзерстафф. — Как увижу в   следующий раз Бесс Феттлуорт, непременно ей намекну, какое полезное дело для   нее может волшебство совершить. Если у них с Джемом научный эксперимент   сработает, она будет рада, и Джем тоже, думаю, не станет протестовать.      

Дикен стоял и слушал, и глаза его светились от радости. Пат   и Шелл внимательно следили за происходящим с плеч мальчика. А на руках Дикен   держал прелестного белого кролика. Он ласково гладил его, и длинноухий зверек   даже глаза зажмурил от удовольствия.      

— А ты-то, Дикен, как думаешь? — с явным волнением   спросил будущий великий ученый. — Сработает эксперимент?      

Дикен всегда оставался для Колина загадкой. Он часто с   волнением следил, как рыжий мальчик, глядя куда-то вдаль, таинственно   улыбается. А как Колину хотелось понять, о чем в такие минуты думает Дикен.   Может быть, именно тогда он и творит свои заклинания? Как бы там ни было, Колин   во всем беспрекословно слушался Дикена и сейчас, затаив дыхание, ждал, что тот   ответит.      

— Думаю, да, — утвердительно тряхнул головой   тот. — Твой этот эксперимент должен сработать, как семена выпускают   побеги, когда на них светит солнце. Если ты, Колин, не против, я предлагаю   прямо сейчас и начать.      

— Конечно! — обрадовался Колин.      

В памяти его всплыли картины из книги о факирах, и он тут же   решил рассадить всех так же, словно он сам — факир, а остальные — его ученики.      

— По-моему, это дерево, — указал Колин на сливу, к   стволу которой сейчас прислонился, — вполне может быть вроде храма. Мы все   сейчас сядем под ним, скрестив ноги. Так будет по волшебным правилам. И   еще, — смущенно добавил он, — я что-то устал. Мне хочется посидеть.      

— Так не годится, — осуждающе произнес   Дикен. — Нельзя начинать волшебство с того, что устал. Посидеть под   деревом можно, но ты, Колин, все время должен думать только о волшебстве.      

Колин смутился, покраснел и тихо ответил:      

— Правильно. Я как-то забыл, что сейчас уставать не   имею права. Я буду думать только о волшебстве.      

Он с очень сосредоточенным видом опустился на землю под   самым стволом и скрестил ноги. Остальные последовали его примеру. Как только   они по-факирски расселись в кружок, их словно окутал покров тайны. Проняло даже   старого Бена, и он почувствовал такую тоску, словно его завели на собрание   секты. Ко всяким молитвенным сборищам старый Бен относился с большим   подозрением и предпочитал на них не ходить. Но сегодня все обстояло совсем   по-другому. Этот какой-то эксперимент связан со здоровьем молодого хозяина. Бен   очень гордился, что его позвали на помощь, и готов был терпеть до конца.      

Мэри Леннокс, в отличие от него, ничего не надо было   терпеть. Глаза ее горели от счастья, и она предвкушала удивительные события.   Тем более что рядом с ней сидел Дикен со своим кроликом на руках! С минуту   назад рыжий мальчик уже успел совершить одно небольшое чудо. Во всяком случае,   Мэри не сомневалась, что это именно он подал своим зверям тайный сигнал   заклинателя. Иначе не объяснишь, почему, стоило детям рассесться по-факирски в   кружок, как ворон, лисенок, бельчата и ягненок подошли к дереву и тоже сели в   кружок. Колин сразу это заметил.      

— Звери пришли помогать нам, — без тени сомнения   произнес он.      

«Какой Колин сейчас красивый! — подумала Мэри. —   Он просто как жрец. И солнце на него светит совсем по-особенному!»      

— Ну, начинаем! — послышался голос «жреца». —   Я вот только хочу обсудить одну важную вещь. Мы будем просто призывать   волшебство, как раньше договорились, или стоит еще раскачиваться взад и вперед,   будто бы мы дервиши?      

— Не могу я раскачиваться взад и вперед! —   взмолился Бен Уэзерстафф. — У меня ревматизм!      

— Вообще-то волшебство твой ревматизм тоже должно   излечить, — немедленно констатировал руководитель эксперимента. — Но   пока этого не случилось, мы, пожалуй, воздержимся от способа дервишей. Просто   будем произносить слова нараспев.      

— Петь я тоже не стану! — опять запротестовал   старый Бен. — Я уже раз в жизни попробовал. Тут-то меня и выставили из   церковного хора.      

Никому из детей даже в голову не пришло засмеяться. Каждый из   них сознавал огромную важность момента, и все трое были настроены на такой   торжественный лад, что комические стороны жизни были не в силах сейчас   пробиться в их души.      

— Ну, тогда нараспев буду говорить один я, — нашел   выход из положения Колин. — Я начинаю:      

       

Солнце светит, солнце светит.      

Это волшебство.      

Цветы растут, и корни растут.      

Это волшебство.      

Жизнь — волшебство.      

И сила — волшебство.      

Волшебство во мне!      

Во мне, во мне и во всех нас!      

Оно — в спине Бена Уэзерстаффа.      

Волшебство, волшебство!      

Приди и помоги!      

       

Мэри слушала Колина и могла бы слушать еще и еще. Песнь его   представлялась ей дивной. Конечно же, ни одно волшебство не устоит перед таким   и откликнется!      

Бен Уэзерстафф внимал молодому хозяину в соответствии со   своим восприятием мира. Почти с первых слов голос Колина слился в его ушах с   гудением пчел, и садовника охватила дремота. Голова его свесилась безвольно на   грудь, и явь стала мешаться с сонными грезами.      

Дикен вел себя с обстоятельностью человека, знающего   кое-какой толк в волшебствах. Он кивал в такт каждому слову Колина. На одной   руке Дикена сидел кролик, другой он поглаживал по спине ягненка. А Уголек,   потеснив одного из бельчат, устроился у хозяина на плече.      

Колин все повторял и повторял нараспев то же самое. Если он   и не дошел до тысячи раз, то лишь самую малость. Наконец он умолк.      

— А теперь я пойду прогуляться по саду, — чуть   помолчав, объявил он.      

Бен Уэзерстафф вдруг сонно уставился на молодого хозяина.      

— Ты заснул! — укоряюще произнес тот.      

— Никак нет, сэр, — явно засыпая опять,   пробормотал старый Бен. — Отменно хорошая была проповедь. Теперь только   успеть бы уйти до того, как пожертвованье потребуют.      

— Уэзерстафф, ты не в церкви! — очень строго   сказал юный мистер Крейвен.      

— Какое там, в церкви! — наконец окончательно   пробудился садовник. — Я все слышал. Ты говорил, что волшебство у меня в   спине. Тут я вроде во всем разобрался. По-моему, это волшебство то же самое с   тем, которое доктор мне ревматизмом назвал.      

— Да, и это неправильное волшебство, —   величественно повел рукой юный ученый и чародей. — Надеюсь, Уэзерстафф,   после моего эксперимента тебе станет лучше. Сейчас можешь идти. А завтра   обязательно приходи опять.      

— Не-ет, — заартачился Бен Уэзерстафф. — Мне   сейчас уходить не с руки. Уж я сперва, с твоего позволения, погляжу, как ты   станешь прогуливаться по саду. Мне тоже следует удостовериться, как это твое   волшебство заработало. Даже если ты меня и прогонишь, — угрожающе   пробубнил он, — я все равно наблюдения за тобой не оставлю. Встану с той   стороны на лестницу и буду глядеть. А если с тобой что случится, тут же кинусь   на помощь, несмотря на весь ревматизм.      

Заранее готовый обидеться, старый Бен сделал шаг в сторону.   Но уйти ему Колин не дал. Он ничего не имел против того, чтобы Бен Уэзерстафф   остался.      

— Наоборот, — объяснил он садовнику, — с   тобой сопроводительная процессия будет еще торжественней.      

После того как этот маленький конфликт был улажен, участники   эксперимента выстроились следующим образом. Впереди, придерживая Дикена за   руку, шел Колин. С другой стороны от него, отстав всего на какой-нибудь шаг,   шла Мэри, а за ней — Бен Уэзерстафф. За старым садовником шла процессия зверей   с ягненком и лисенком во главе. Самым независимым образом держали себя кролик и   ворон. Кролик делал вид, что просто пощипывает травку, а Уголек хоть и вышагивал   самым последним, однако по его гордой походке можно было подумать, что только   ради него и затеяли эту прогулку по саду.      

Через каждые пять шагов процессия останавливалась для   отдыха. Затем Колин снова шел вперед. Дикен готов был в любую минуту подхватить   его, если он вдруг споткнется. Бен Уэзерстафф тоже держался настороже. Но   Колину пока помощи явно не требовалось. Наоборот, он то и дело отпускал руку   Дикена, чтобы хоть два-три шага сделать самостоятельно. Стоило видеть, как   гордо в такие моменты он держал голову!      

— Волшебство во мне! — непрерывно нашептывал   он. — Оно во мне! Оно делает меня сильным! Я его чувствую! Чувствую!   Чувствую!      

Казалось, это тщедушное тело и впрямь удерживает какая-то   сила. Конечно, он не упускал ни единого случая, чтобы присесть для отдыха на   скамейку или в нишу садовой стены. Но ведь он все-таки обошел весь сад целиком,   и при этом не падал и даже не оступился!      

— Вышло! — вернувшись к сливовому дереву,   воскликнул он. — У меня это вышло! Волшебство сработало!      

Щеки его алели. И, обведя друзей сияющим взором, он   прошептал:      

— Мой первый научный эксперимент удался.      

— Интересно, что скажет теперь доктор Крейвен? — с   улыбкой проговорила Мэри.      

— Ничего он не скажет, — ответил Колин. — Он   пока не должен ничего знать. От него это будет секрет. Вообще никто из них не   должен ничего знать, пока во мне не прибавится столько силы, как у всех   остальных мальчиков. А пока я буду каждый день приезжать сюда и уезжать в своем   кресле. Иначе все станут шептаться, болтать, и отец прежде времени обо всем узнает.   Пусть лучше он спокойно вернется себе в Мисселтуэйт, а я войду к нему в   кабинет, побегаю, попрыгаю и скажу: «Вот и я! Я такой же, как все остальные   мальчики. Я буду жить и стану взрослым». После этого можно и доктору Крейвену   рассказать. Наверное, он будет очень забавно себя вести! — засмеялся   мальчик.      

— Он глазам не поверит. И решит, что ему все   снится, — сказала Мэри.      

— Да, — согласился Колин.      

Сегодня был его день. Он мог по праву торжествовать, ибо   сумел поверить, что выздоровеет. В конечном итоге именно это решило судьбу   Колина Крейвена. Отныне он знал, что непременно станет по-настоящему сильным и   стройным. Станет хотя бы затем, чтобы отец понял: его сын не хуже, чем сыновья   у других отцов.      

— Да, Мэри, придется и папе, и доктору Крейвену   поверить своим глазам, — повторил он. — Потому что, еще прежде, чем я   начну совершать великие открытия, я стану атлетом.      

— Если у тебя так хорошо и дальше пойдет, —   вмешался Вен Уэзерстафф, — ты скоро сможешь даже боксером стать. Ты у нас   еще завоюешь чемпионский пояс всей Англии!      

— Бен Уэзерстафф! — осуждающе произнес в ответ   Колин. — То, что тебе доверили тайну, еще не дает права на всякие   вольности. Как бы там волшебство ни сработало, в боксеры-профессионалы я   никогда не пойду. Непочтительно с твоей стороны даже предлагать мне такое. Я   ведь сказал, что буду… ученым!      

— Виноват, сэр! — немедленно отдал честь старый   Бен и потупился. Однако глаза у него при этом лукаво блеснули.      

 Глава XXIV      

ПУСТЬ СМЕЮТСЯ!      

       

Дикен работал не только в Таинственном саду. Вокруг коттеджа   на пустоши у него был собственный огород, окруженный низкой стеной из камней.   Рано утром, и по вечерам, и все дни, в которые Дикен по каким-то причинам не   встречался с Мэри и Колином, он проводил на своем огороде. Чего у него только   тут ни росло! И картошка, и капуста, и репа, и морковь, и самая разнообразная   зелень. На огород Дикен обычно являлся в компании своих ручных друзей. За   работой он то и дело с ними переговаривался или напевал йоркширские песенки, а   руки его творили сущие чудеса. Он копал, полол, сажал, выкорчевывал и,   казалось, не ведал усталости. И все росло на его огороде словно по мановению   волшебства.      

— Если бы не Дикен со своим огородом, нам бы жилось   куда хуже, — говорила миссис Соуэрби. — Он что ни посадит, у него и   примется, и вырастет на целую нашу семью. А уж вкусной капусты, такой, как у   Дикена, или картошки во всей округе не сыщешь.      

Дни сейчас стояли самые длинные, после ужина было еще долго   светло, и Дикен до темноты возился на огороде. Когда у матери выдавалась   свободная минутка, она шла к сыну, и они заводили беседу.      

Устроившись поудобнее на каменной стене, миссис Соуэрби   расспрашивала Дикена, как он провел день, и у него всегда находилось для матери   хоть что-нибудь интересное. Подобные вечера миссис Соуэрби любила больше всего   на свете. Огород Дикена радовал глаз. Там ведь росли не только овощи. Он   накупил в Туэйте семян, и теперь среди кустов крыжовника и даже между   капустными грядками распускались и благоухали цветы. Кроме этого, Дикен   проделал дорожки и засадил их по краям резедой, гвоздикой, анютиными глазками и   еще кое-какими цветами. Одни из них были однолетними, но Дикен тщательно   собирал их семена и по весне высаживал вновь. А другие, многолетние, и на зиму   оставались в земле, чтобы потом из лета в лето радовать все семейство Соуэрби.      

В щелях между каменной кладкой стены Дикен тоже насадил   самых разных растений. Как только наступало тепло, стена сплошь покрывалась   зеленью, словно какой-нибудь горный кряж, и камни лишь редкими островками   проглядывали сквозь это обилие цветов, вьюна и кустарника.      

Когда мать восхищенно оглядывалась вокруг, Дикен ей   объяснял:      

— Надо просто все растения полюбить. Тогда они и   принимаются так как надо. Это как с животными. Надо им пить — напои. Поесть —   корми. Ведь они не менее нас хотят жизни радоваться. Если кто-нибудь из них   умрет, виноват буду я, потому что не проявил заботы.      

Именно в эти часы перед сумерками миссис Соуэрби узнавала от   сына, что делается в Мисселтуэйте. Сперва Дикен просто ей рассказал, что   мистеру Колину понравилось гулять вместе с ним и мисс Мэри. Потом,   посовещавшись с друзьями, которые выказали полное доверие миссис Соуэрби,   мальчик однажды вечером посвятил ее в тайну. Он начал с того, как Мэри нашла   ключ от сада, и изложил по порядку события, о которых мы с вами узнали из   предыдущих глав.      

Миссис Соуэрби слушала сына, и на лице ее отражалось все   большее изумление.      

— Это же надо! — дождавшись конца истории,   воскликнула достойная мать семейства. — Просто великое счастье для всех,   что девочка Мэри приехала в Мисселтуэйт Мэнор. И самой ей на пользу пошло, и   для мистера Колина стало спасением. Подумать, он теперь даже ходит! А мы-то   считали, что он бедный полоумный мальчишка и вообще у него все скособочено. И   что же там, в Мэноре, обо всем этом думают, а, Дикен? — полюбопытствовала   она. — Колин-то вроде совсем успокоился и теперь жизнью доволен.      

— А они не знают, что он успокоился и теперь   доволен, — принялся объяснять Дикен. — Конечно, он теперь стал   покрепче и щеки порозовели. Но он продолжает капризничать и на что-нибудь   жаловаться.      

— Это еще зачем? — не поняла миссис Соуэрби.      

— Специально! — весело произнес Дикен. — Это   чтобы пока никто ни о чем не догадывался. Если доктор Крейвен узнает, что Колин   уже может стоять, то мигом отпишет мистеру Крейвену. А Колин не хочет. Он   мечтает лично свою здоровость отцу показать. А пока отец не вернулся, Колин   воздействует каждый день на свой организм волшебством. Потому что хочет мистеру   Крейвену доказать, что такой же сильный и статный, как мальчики у других отцов.   Сейчас идет к этому подготовка, и мисс Мэри с Колином говорят: «Лучше еще   чуть-чуть поскандалить. Тогда всех уж точно с толку собьешь».      

— Полагаю, эта парочка от души наслаждается! —   засмеялась миссис Соуэрби. — Все дети обожают играть какую-то роль. Ну,   расскажи-ка мне, Дикен, еще, что они там творят?      

Дикен отложил тяпку и, устроившись на стене рядом с матерью,   стал рассказывать дальше.      

— Колина каждый раз выносят из комнаты на руках и   сажают в кресло. И еще ни разу так не случилось, чтобы он не использовал случай   покричать на слугу Джона. Слышала бы ты, матушка, как этот хитрец заводится! Он   и постанывает, и упрекает Джона в неосторожности, когда его в кресло сажают. И   там-то его, бедняжку, не так повернули, и тут-то болит! Да Колин вообще при   других людях изображает совсем беспомощного. Он даже голову старается не   поднимать, пока хоть один человек из дома его может заметить. А мисс Мэри над   ним причитает: «Ах, Колин! Ах, бедненький! Ах, как тебе больно!» Но внутри Мэри   и Колина такой смех душит, что они едва сдерживаются. Зато уж, как мы доберемся   до сада и дверь запрем, они дают себе волю и хохочут вовсю.      

Миссис Соуэрби тоже смеялась вовсю.      

— Ну, Дикен, ну, вы даете! — сквозь смех бормотала   она. — Пусть себе, пусть хохочут. Получается, у этой парочки все к тому   идет, что они скоро станут здоровей некуда. Ведь смех организму превыше любого   лекарства. Так и запомни.      

— Да я и сам вижу, что там на поправку идет, —   подтвердил Дикен. — Мэри и Колина такой аппетит разбирает, что они уже   опасаться стали, как бы кто в доме не заметил и не впал в подозрение. Колин   однажды мне так прямо и заявляет: «Если я еще больше буду просить есть, они   перестанут верить, что я инвалид». Мисс Мэри даже предложила ему такой выход,   чтобы съесть ее долю, но он этой жертвы не принял. Он говорит, что тогда она   ослабеет, а они должны укрепляться вместе.      

Миссис Соуэрби сделалось так смешно, что она чуть со стены   не упала. Глядя на нее, Дикен тоже захохотал.      

— Я знаю, что мы с тобой сделаем, — чуть погодя   проговорила матушка. — Когда утром будешь к ним уходить, бери с собой ведерко   парного молока. А я испеку свежий хлебец или булочки точно такие, как делаю   вам. Нет ничего полезнее, чем вовремя подзакусить молочком с хлебом. Это   немного умерит их аппетит, и из сада домой они будут возвращаться не такими   голодными. А уж дома тогда доедят как следует.      

— Какая же ты у меня умная! — восхищенно   воскликнул Дикен. — А то я вчера прямо не знал, что и делать. Всю вторую   половину дня Мэри и Колин стонали, что так больше не могут, потому что у них   внутри совсем пусто.      

— Все правильно, — отозвалась мать. —   Здоровье к ним возвращается, а здоровые дети в их возрасте — как молодые   волчата, и без корма им никуда. Но даже и при таких муках голода они от игры   своей удовольствие получают. Ох, как представлю, что твой этот Колин всех там   одурачил, опять смех разбирает! — И миссис Соуэрби засмеялась снова.      

Она была, как всегда, права, мудрая матушка Дикена! Игра   доставляла Мэри и Колину огромное наслаждение. Оба были совершенно захвачены   ею. А идею, сами того не желая, подали сиделка и доктор Крейвен.      

Однажды сиделка сказала:      

— Мистер Колин, а у вас аппетит немного улучшился.   Раньше вам ото всего становилось плохо, а теперь наворачиваете что подадут, и   безо всяких последствий.      

— Безо всяких, — подтвердил мальчик.      

Увидев, однако, с каким любопытством глядит на него сиделка,   он спохватился. Ведь ему до приезда отца ни в коем случае не надо выказывать   никаких улучшений. И Колин тут же с кислой миной добавил:      

— Иногда после еды у меня ухудшается самочувствие.      

— Может, и так, — по-прежнему не сводя с него глаз,   задумчиво проговорила сиделка, — но все равно я должна обсудить это с   доктором Крейвеном.      

Когда она наконец-то ушла, Колин с тревогой воззрился на   Мэри. Причина его волнений была девочке понятна без слов.      

— Сиделка с ужасным любопытством тебя разглядывала, —   прошептала она. — Похоже, ее что-то насторожило.      

— Нельзя, чтобы она догадалась! Никто ничего пока знать   не должен!      

Вскоре пришел доктор Крейвен. Сперва он как-то странно   разглядывал пациента. Потом, к великому неудовольствию Колина, принялся   задавать вопросы.      

— Ты много времени проводишь в саду, Колин. Наверное, у   тебя там есть любимые уголки, а?      

— Может быть, есть, а может, и нет, — высокомерно   отвечал тот. — Я никому не обязан докладывать, где бываю. И слугам   приказано держаться подальше. Вы же знаете: ненавижу, когда за мной наблюдают.      

— Хорошо, хорошо, милый, — тут же смирился   доктор, — я просто имел в виду, что ты целыми днями теперь на воздухе и,   по-моему, это принесло тебе пользу. Вот и сиделка сказала, что аппетит у тебя   куда лучше прежнего.      

И тогда Колин, просияв от внезапной находки, сказал:      

— А может быть, у меня какой-нибудь ненормальный   болезненный аппетит?      

— Нет, нет, — возразил доктор, — аппетит у   тебя вполне здоровый. Ты потолстел, и цвет лица у тебя улучшился.      

— Наверное, это я просто распух и температурю, —   продолжал развивать свою линию Колин. — Я читал, с умирающими так часто   бывает.      

Доктор Крейвен взял его за руку и сосчитал пульс.      

— Температура нормальная, — задумчиво произнес   он. — И вид у тебя здоровый, как никогда. Если так и дальше пойдет, ты   можешь, мой мальчик, надолго забыть о смерти. Твой папа очень обрадуется, когда   получит наше письмо.      

— Я не позволю! Я не позволю! — затряс кулаками   Колин. — Нельзя ему писать обо мне! Вдруг мне потом станет хуже? Может   быть, у меня уже этой ночью будет ужасная лихорадка? Я даже сейчас чувствую   наступление чего-то плохого, — весьма радостным тоном уточнил он. —   Вы же знаете, как на мне отражается любое волнение! А вы сейчас очень   разволновали меня этим письмом к отцу. Я уже весь горю! Запомните: я ненавижу,   когда обо мне пишут или шепчутся! Ненавижу так же сильно, как когда на меня   незнакомые смотрят!      

— Тише, тише, мой мальчик, — принялся успокаивать   его доктор. — Без твоего разрешения мы папе ничего не напишем. Тем более   если ты так болезненно это воспринял. Я вовсе не хочу, чтобы тебе стало хуже.      

О письме мистеру Крейвену доктор больше ни разу не упоминал.   Сиделка была тоже строго-настрого предупреждена о недопустимости подобных бесед   с пациентом.      

— У него невероятное улучшение, — говорил ей доктор. —   Это почти что чудо. Правда, он еще не избавился от повышенной   раздражительности. Тут нам с вами следует проявлять особую осторожность.   Нельзя, нельзя, чтобы он сейчас волновался!      

Маленькая победа над доктором Крейвеном Мэри и Колина не   успокоила, и они тут же принялись за разработку дальнейших военных действий.      

— Наверное, все-таки мне придется устроить   истерику! — с сожалением проговорил мальчик. — Если бы ты, Мэри,   знала, как мне не хочется! У меня может вообще ничего не выйти. Ведь я теперь   думаю о хорошем, а не о плохом. И испортить себе настроение так, как раньше,   уже не смогу. Но должен же я принимать какие-то меры, чтобы они папе не   написали!      

Обсудив все и взвесив, оба заговорщика решили поменьше есть.   Однако осуществить эту задачу не удалось. Каждое утро Мэри и Колин просыпались   ужасно голодными. А завтрак, как назло, подавали великолепный. Могли ли они   удержаться, видя перед собой горячий хлеб, белоснежные яйца, малиновый джем и   густые топленые сливки! Особенно тяжко Мэри и Колину, которые ели теперь всегда   вместе, приходилось, когда на завтрак подавали ломтики поджаренной ветчины.   Учуяв их благоухание из-под серебряной крышки, мальчик и девочка скорбно качали   головами.