1 2 3 4 5 
– Я уже давно тебя жду, – ответил Дух. – Ты что-то долго там пробыл.
   
– Сначала Шарп был занят, а потом мы никак не могли кончить наш разговор.
   
– Ты чего-нибудь добился?
   
– Ничего. Артефакт уже продан и оплачен. Колесник заберет его завтра утром. Боюсь, это конец. Я мог бы попробовать добраться сегодня до Арнольда, но что толку? То есть мой разговор с ним уже ничего не дает.
   
– Оп занял для нас столик. Ты, наверное, голоден.
   
– Как волк, – ответил Максвелл.
   
– Ну, так идем.
   
Они свернули в боковой проезд и принялись петлять по узким проулкам и проходным дворам.
   
– Уютный подвальчик, где мы никого не встретим, – объяснил Дух. – Но готовят там сносно и подают дешевое виски. Оп особенно подчеркнул последнее обстоятельство.
   
Еще через несколько минут они спустились по железной лестнице, и Максвелл толкнул подвальную дверь. Они очутились в тускло освещенном зале, из глубины которого веяло запахом стряпни.
   
– Тут у них заведен семейный стиль, – сказал Дух. – Брякают на стол все разом, и каждый сам за собой ухаживает. Опу это очень нравится.
   
Из-за столика у стены поднялась массивная фигура неандертальца. Он помахал им. Поглядев по сторонам, Максвелл убедился, что занято не больше трех-четырех столиков.
   
– Сюда! – оглушительно позвал Оп. – Хочу вас кое с кем познакомить.
   
Максвелл в сопровождении Духа направился к нему. В полутьме он различил лицо Кэрол, а рядом – еще чье-то. Бородатое и как будто хорошо знакомое.
   
– Наш сегодняшний гость, – объявил Оп. – Достославный Вильям Шекспир.
   
Шекспир встал и протянул Максвеллу руку. Над бородой блеснула белозубая улыбка.
   
– Почитаю себя счастливым, что судьба свела меня со столь веселыми молодцами, – сказал он.
   
– Бард подумывает остаться здесь, – сообщил Оп. – Ему у нас понравилось.
   
– А почему вы зовете меня бардом? – спросил Шекспир.
   
– Извините, – сказал Оп. – Мы уж так привыкли…
   
– Остаться здесь… – задумчиво произнес Максвелл и покосился на Опа. – А Харлоу знает, что он тут?
   
– По-моему, нет, – ответил Оп. – Мы уж постарались.
   
– Я сорвался с поводка, – сказал Шекспир, ухмыляясь и очень довольный собой. – Но в этом мне была оказана помощь, за которую сердечно благодарю.
   
– Помощь! – воскликнул Максвелл. – Еще бы! Неужели, шуты гороховые, вы так и не научитесь…
   
– Не надо, Пит! – вмешалась Кэрол, – Я считаю, что Оп поступил очень благородно. Человек явился сюда из другой эпохи, и ему только хотелось посмотреть, как живут люди теперь, а…
   
– Может быть, сядем? – предложил Дух Максвеллу. – Судя по твоему виду, тебе не мешает выпить.
   
Максвелл сел рядом с Шекспиром, а Дух опустился на стул напротив. Оп протянул Максвеллу бутылку.
   
– Валяй! – сказал он. – Не церемонься, пожалуйста. И не жди рюмки. Мы тут в дружеском кругу.
   
Максвелл поднес бутылку к губам и запрокинул голову. Шекспир смотрел на него с восхищением и, когда он кончил пить, произнес:
   
– Дивлюсь вашей доблести. Я сделал только один глоток, и меня прожгло насквозь.
   
– Со временем привыкнете, – утешил его Максвелл.
   
– Но вот этот эль, – продолжал Шекспир, погладив бутылку с пивом, – этот эль – добрый напиток, веселящий язык и приятный животу.
   
Из-за стула Шекспира выскользнул Сильвестр, протиснулся между ножками и положил голову на колени к Максвеллу. Максвелл почесал тигренка за ухом.
   
– Он опять к вам пристает? – спросила Кэрол.
   
– Мы с Сильвестром друзья навек, – объявил Максвелл. – Мы с ним сражались бок о бок. Вчера и он, и я, если вы помните, восстали на колесника и повергли его в прах.
   
– У вас веселое лицо, – сказал Шекспир, обращаясь к Максвеллу. – Так, значит, дело, которое вас задержало, было завершено к вашему удовольствию?
   
– Наоборот, – ответил Максвелл. – И если мое лицо кажется веселым, то лишь потому, что я нахожусь в таком приятном обществе.
   
– Другими словами, Харлоу тебе отказал! – взорвался Оп. – Не согласился дать тебе день-другой!
   
– Он ничего не мог поделать, – объяснил Максвелл. – Он уже получил условленные деньги, и завтра колесник увезет Артефакт.
   
– У нас есть возможность заставить его пойти на попятный! – грозно и загадочно проговорил Оп.
   
– Ничего не выйдет, – возразил Максвелл – От него это уже не зависит. Продажа состоялась. Он не захочет вернуть деньги, а главное – нарушить свое слово. А если я правильно тебя понял, ему достаточно будет отменить лекцию и выкупить билеты.
   
– Пожалуй, ты прав, – согласился Оп. – Мы ведь не знали, что у них там уже все решено, и рассчитывали укрепить свои позиции.
   
– Вы сделали все, что могли, – ответил Максвелл. – Спасибо.
   
– Мы прикинули, что нам нужно выиграть день-другой, чтобы всей компанией пробиться к Арнольду и втолковать ему, что к чему. Но раз теперь надеяться больше не на что, то… отхлебни еще глоток и передай мне бутылку.
   
Максвелл так и сделал. Шекспир допил пиво и с громким стуком поставил бутылку на стол. Кэрол отобрала виски у Опа и наполнила свою рюмку.
   
– Вы поступайте как хотите, – объявила она, – но я отказываюсь совсем одикариваться и буду пить из рюмки.
   
– Пива! – завопил Оп. – Еще пива для нашего благородного гостя!
   
– Весьма вам благодарен, сударь, – сказал Шекспир.
   
– Как ты отыскал этот притон? – спросил Максвелл.
   
– Мне известны все задворки сего ученого града, – сообщил ему Оп.
   
– Нам требовалось как раз что-то в этом роде, – заметил Дух. – Временщики скоро устроят облаву на нашего друга. А Харлоу сказал тебе, что он исчез?
   
– Нет, – ответил Максвелл. – Но он как будто нервничал. И даже упомянул, что тревожится, но ведь по его лицу ни о чем догадаться нельзя. Он из тех, кто усядется на краю кратера действующего вулкана и даже глазом не моргнет… Да, а как репортеры? Все еще рыщут вокруг хижины?
   
Оп мотнул головой.
   
– Нет. Но они вернутся. Нам придется подыскать тебе другой ночлег.
   
– Я, пожалуй, уже могу с ними встретиться, – сказал Максвелл. – Ведь рано или поздно все равно нужно будет рассказать всю историю.
   
– Они раздерут вас в клочья, – заметила Кэрол. – А Оп говорит, что вы остались без работы и Лонгфелло зол на вас. Плохая пресса в такой момент вас вообще погубит.
   
– Все это пустяки, – ответил Максвелл. – Вопрос в том, что мне им сказать, а о чем умолчать.
   
– Выложи им все, – посоветовал Оп. – Со всеми подробностями. Пусть галактика узнает, чего она лишилась.
   
– Нет, – сказал Максвелл. – Харлоу – мой друг. И я не хочу причинять ему неприятности.
   
Подошел официант и поставил на их столик бутылку пива.
   
– Одна бутылка?! – вознегодовал Оп. – Это что еще вы придумали? Тащите-ка сюда ящик! Нашего друга замучила жажда.
   
– Но вы же не предупредили! – обиженно огрызнулся официант. – Откуда мне было знать! – и он пошел за пивом.
   
– Ваше гостеприимство превыше всех похвал, – сказал Шекспир. – Но не лишний ли я? Вас, кажется, гнетут заботы.
   
– Это правда, – ответил Дух. – Но вы никак не лишний. Мы очень рады вашему обществу.
   
– Оп сказал что-то о том, будто вы намерены совсем остаться здесь. Это верно? – спросил Максвелл.
   
– Мои зубы пришли в негодность, – сказал Шекспир. – Они шатаются и порой очень болят. Мне рассказывали, что тут много искуснейших мастеров, которые могут вырвать их без малейшей боли и изготовить на их место новые.
   
– Да, конечно, – подтвердил Дух.
   
– Дома меня ждет сварливая жена, – сказал Шекспир, – и нет у меня желания возвращаться к ней. К тому же ваш эль, который вы зовете пивом, поистине дивен на вкус, и я слышал, что вы заключили мир с гоблинами и феями, а это – великое чудо. И я сижу за одним столом с духом, что превосходит всякое человеческое понимание, хотя и мнится, что тут где-то кроется самый корень истины.
   
Подошел официант с охапкой бутылок и сердито брякнул их на стол.
   
– Вот! – сказал он неприязненно. – Пока наверное обойдетесь. Повар говорит, что горячее будет сейчас готово.
   
– Так, значит, – спросил Максвелл у Шекспира, – вы не собираетесь читать эту лекцию?
   
– Коли я ее прочту, – ответил Шекспир, – они мигом отошлют меня домой.
   
– Всенепременно, – вставил Оп. – Уж если они его заграбастают, то больше не выпустят.
   
– Но как же вы будете жить? – спросил Максвелл. – Ведь для того, что вы знаете и умеете, в этом мире вряд ли найдется применение.
   
– Что-нибудь да придумаю, – сказал Шекспир. – В тяжкие минуты ум человеческий удивительно проясняется.
   
Официант подкатил к столику тележку с дымящимися блюдами и начал расставлять их на столе.
   
– Сильвестр! – крикнула Кэрол.
   
Потому что Сильвестр вскочил, положил передние лапы на стол и схватил два сочных куска ростбифа. Услышав голос Кэрол, Сильвестр стремительно скрылся под столом вместе со своей добычей.
   
– Котик проголодался, – сказал Шекспир. – Он находит себе пропитание, где может.
   
– Когда дело касается еды, – пожаловалась Кэрол, – он забывает о хороших манерах.
   
Из-под стола донеслось довольное урчание.
   
– Досточтимый Шекспир, – сказал Дух. – Вы прибыли сюда из Англии, из городка на реке Эйвон.
   
– Край, радующий глаз, – вздохнул Шекспир. – Но полный всякого отребья. Разбойники, воры, убийцы – кого там только нет!
   
– А я вспоминаю лебедей на реке, – пробормотал Дух. – Ивы по ее берегам, и…
   
– Что-что? – вскрикнул Оп. – Как это ты вспоминаешь?
   
Дух медленно поднялся из-за стола, и в этом движении было что-то, что заставило их всех поглядеть на него. Он поднял руку – но это была не рука, а рукав одеяния… если это было одеянием.
   
– Нет-нет, я вспоминаю, – сказал он глухим голосом, доносившимся словно откуда-то издалека. – После всех этих лет я, наконец, вспоминаю. Либо я забыл, либо не знал. Но теперь…
   
– Почтенный Дух, – сказал Шекспир, – что с вами? Какой странный недуг вас внезапно поразил?
   
– Теперь я знаю, кто я такой! – с торжеством сказал Дух. – Я знаю, чей я дух.
   
– Ну, и слава богу, – заметил Оп. – Перестанешь хныкать об утраченном наследии предков.
   
– Но чей же вы дух, если позволено будет спросить? – сказал Шекспир.
   
– Твой! – взвизгнул Дух. – Теперь я знаю! Теперь я знаю! Я дух Вильяма Шекспира!
   
На мгновенье наступила ошеломленная тишина, а потом из горла Шекспира вырвался глухой вопль ужаса. Одним рывком он вскочил со стула, перемахнул через стол и кинулся к двери. Стол с грохотом опрокинулся на Максвелла, и тот упал навзничь вместе со своим стулом. Край столешницы прижал его к полу, а лицо ему накрыла миска с соусом. Он обеими руками принялся стирать соус. Откуда-то со стороны доносились яростные крики Опа.
   
Кое-как протерев глаза, Максвелл выбрался из-под стола и поднялся на ноги. С его лица и волос продолжал капать соус.
   
На полу среди перевернутых тарелок восседала Кэрол. Вокруг перекатывались бутылки с пивом. В дверях кухни, упирая пухлые руки в бока, стояла могучая повариха. Сильвестр, скорчившись над ростбифом, торопливо рвал его на части и проглатывал кусок за куском.
   
Оп, прихрамывая, возвратился от входной двери.
   
– Исчезли без следа, – сказал он. – И тот, и другой.
   
Он протянул руку Кэрол, помогая ей подняться.
   
– Не дух, а идиот! – сказал он злобно. – Не мог промолчать. Даже если он и знал…
   
– Но он же не знал! – воскликнула Кэрол. – Он только сейчас понял. Из-за этой встречи. Может быть, какие-нибудь слова Шекспира пробудили в нем воспоминания… Он же только об этом и думал все эти годы, и, конечно, от неожиданности…
   
– Последняя соломинка! – объявил Оп. – Шекспира теперь не разыщешь. Так и будет бегать без остановки.
   
– Наверное, Дух отправился за ним, – предположил Максвелл. Чтобы догнать его, успокоить и привести назад к нам.
   
– Успокоить? – переспросил Оп. – Это как же? Да если Шекспир увидит, что Дух за ним гонится, он побьет все мировые рекорды и в спринте, и в марафоне.
  
  
   
    
Глава 21
   
   
Они уныло сидели вокруг дощатого стола в хижине Опа. Сильвестр лежал на спине у очага, уютно сложив передние лапы на груди, а задние задрав к потолку. На его морде застыло выражение глуповатого блаженства.
   
Оп подтолкнул стеклянную банку к Кэрол. Она понюхала ее содержимое и сморщила нос.
   
– Пахнет керосином, – сказала она. – И вкус, насколько помню, абсолютно керосиновый.
   
Зажав банку в ладонях, она сделала большой глоток и протянула ее Максвеллу со словами:
   
– А знаете, и к керосину можно привыкнуть!
   
– Это хороший, самогон! – обиженно сказал Оп. – Впрочем, – признал он после некоторого раздумья, – ему, пожалуй, следовало бы дать немножечко дозреть. Только он расходуется быстрее, чем я успеваю его гнать.
   
Максвелл угрюмо отхлебнул из банки. Едкая жидкость обожгла горло, фейерверком вспыхнула в желудке, но и это не помогло. Он остался трезвым и мрачным. Бывают моменты, подумал он, когда напиться невозможно, сколько и чего ни пей. А как хорошо было бы сейчас напиться до беспамятства и не приходить в себя дня два! Может быть, когда он протрезвеет, у него будет не так скверно на душе.
   
– Одного не могу понять, – говорил Оп. – Почему старина Билл так перепугался своего духа? А тут сомневаться не приходится. Он прямо-таки полиловел. Но ведь до этого они с Духом так хорошо ладили. Ну, конечно, сперва он немного нервничал – но чего и ждать от человека из шестнадцатого столетия? Однако, едва мы ему все объяснили, он даже обрадовался. И воспринял Духа с гораздо большей легкостью, чем мог бы его воспринять, например, человек двадцатого столетия. Ведь в шестнадцатом веке верили в духов, и поэтому встреча с духом не могла произвести впечатления чего-то сверхъестественного. И он был совершенно спокоен, пока Дух не заявил, что он – его дух. Но уж тогда…
   
– Его очень заинтересовали наши взаимоотношения с маленьким народцем, – сказала Кэрол. – Он взял с нас слово, что мы его свозим в заповедник и познакомим с ними. Он всегда в них верил, как и в духов.
   
Максвелл приложился к банке и пододвинул ее Опу, утирая рот тыльной стороной руки.
   
– Одно дело – чувствовать себя легко и свободно в обществе первого попавшегося духа, – сказал он, – и совсем другое – нарваться на духа, который оказывается твоим собственным. Человек внутренне неспособен понять и принять свою смерть. Даже зная, что духи – это…
   
– Ради бога, не начинайте сначала! – взмолилась Кэрол.
   
Оп ухмыльнулся.
   
– Ну, во всяком случае, он вылетел оттуда стрелой. Точно ему к хвосту привязали шутиху. Он даже щеколду не откинул, а пробил дверь насквозь.
   
– Я ничего не видел, – отозвался Максвелл. – У меня на физиономии лежала миска с соусом.
   
– Ну, радости эта заварушка никому не принесла, – философски объявил Оп, – кроме вон того саблезубого. Он сожрал целый ростбиф. С кровью, как ему нравится.
   
– Он никогда не теряется, – сказала Кэрол. – И из всего умеет извлечь выгоду.
   
Максвелл пристально посмотрел на нее.
   
– Я давно уже хочу спросить вас, каким образом вы-то очутились в нашей компании. Мне казалось, что после истории с колесником вы навсегда отрясли наш прах со своих ног.
   
– Она беспокоилась о тебе, – хихикнул Оп. – А кроме того, она любопытна, как не знаю кто.
   
– И еще одно, – продолжал Максвелл. – Как вообще вы оказались замешанной в это? Вспомним, с чего все началось. Вы предупредили нас про Артефакт… что его продают.
   
– Я вас не предупреждала! Я просто проговорилась. А потом…
   
– Вы нас предупредили, – категорическим тоном повторил Максвелл. – И совершенно сознательно. Что вы знаете про Артефакт? Вы должны о нем что-то знать, иначе его продажа вас не встревожила бы.
   
– Что верно, то верно! – сказал Оп. – Ну-ка, сестренка, выкладывайте все начистоту.
   
– Два нахальных грубияна…
   
– Не надо превращать это в комедию, – попросил Максвелл. – Ведь речь идет о важном деле.
   
– Ну, хорошо. Как я вам говорила, я случайно услышала о том, что его собираются продать. И меня это встревожило. И очень не понравилось. То есть с точки зрения закона в этой продаже нет ничего такого. Насколько мне известно, Артефакт принадлежит Институту времени и может быть продан по усмотрению его администрации. Но мне казалось, что Артефакт нельзя продавать даже за миллиарды. Потому что я действительно кое-что о нем знаю, чего не знает никто другой и о чем я боялась кому-нибудь сказать. А когда я заговорила с нашими сотрудниками о значении Артефакта, я увидела, что их это совершенно не трогает. И вот, когда позавчера вечером я поняла, как вы им интересуетесь…
   
– Вы подумали, что мы можем помочь.
   
– Я не знаю, что я подумала. Но Оп и вы были первыми, кого Артефакт интересовал. Однако я не могла говорить с вами откровенно. Взять и просто сказать. Во-первых, мне вообще не полагалось этого знать, а во-вторых, лояльность по отношению к Институту требовала, чтобы я промолчала. И я совсем запуталась.
   
– Вы работали с Артефактом? И в результате…
   
– Нет, – сказала Кэрол. – Я с ним не работала. Но как-то раз я остановилась посмотреть на него… Ну, как любой турист. Потому что я проходила через внутренний дворик, а Артефакт – интересный и таинственный предмет. И тут я увидела… или мне показалось… Я не знаю. У меня нет полной уверенности. Но тогда я не усомнилась. Я была абсолютно уверена, что видела то, чего никто прежде не замечал… Или, быть может, кто-то и заметил, но…
   
Кэрол умолкла и посмотрела сначала на Максвелла, потом на Опа, однако оба молчали, ожидая, что она скажет дальше.
   
– Но я не уверена, – сказала она. – Теперь я не уверена. Возможно, мне показалось.
   
– Говорите, – сказал Оп. – Расскажите все как было.
   
Кэрол кивнула.
   
– Это длилось одно мгновение. И сразу исчезло, но тогда я не сомневалась, что действительно видела его. Был ясный солнечный день, и на Артефакт падал солнечный луч. Вероятно, никому прежде не случалось видеть Артефакт в тот момент, когда солнечный свет падал на него именно под таким углом. Не знаю. Разгадка, возможно, кроется именно в этом. Но как бы то ни было, у меня создалось впечатление, что я вижу что-то внутри Артефакта. А точнее сказать – не внутри. Казалось, словно Артефакт был чем-то, что сложили и спрессовали в брусок, но заметить это удалось только при определенном освещении. Я как будто различила глаз… и в тот момент я почувствовала, что он живой и смотрит на меня, и…
   
– Но как же так! – воскликнул Оп. – Артефакт похож на камень. На слиток металла.
   
– Странный металл! – возразил Максвелл. – Металл, который ничто не берет, который…
   
– Но не забывайте, что мне могло просто почудиться, – напомнила Кэрол.
   
– Правды мы уже никогда не узнаем, – сказал Максвелл. – Колесник завтра утром заберет Артефакт…
   
– И купит за него хрустальную планету, – докончил Оп. – По-моему, мы зря сидим здесь сложа руки. Эх, если бы мы не упустили Шекспира…
   
– Ничего хорошего из этого не вышло бы! – отрезал Максвелл. – И вообще похищение Шекспира…
   
– Мы его не похищали! – оскорбился Оп. – Он пошел с нами по доброй воле. Можно даже сказать, с радостью. Он только о том и думал, как бы избавиться от сопровождающего, которого к нему приставили временщики. И вообще инициатором был он. А мы только немножко поспособствовали.
   
– Хорошенько стукнув сопровождающего по голове?
   
– Да никогда в жизни! Все было чинно и благородно. Мы просто отвлекли его внимание с помощью небольшого дивертисмента, так сказать.
   
– Ну, ладно, – перебил Максвелл. – В любом случае план был дурацкий. Тут речь идет о слишком больших деньгах. Вы могли бы похитить хоть дюжину Шекспиров, но Харлоу все равно продал бы Артефакт.
   
– Неужели мы ничего не можем сделать? – вздохнула Кэрол. – Например, стащить Арнольда с постели…
   
– Арнольд мог бы спасти Артефакт, только возместив Харлоу сумму, которую тот получил от колесника. Вы способны представить себе это?
   
– Нет, не способны, – отозвался Оп и, взяв банку, опрокинул остатки ее содержимого в рот. Потом он направился к своему тайнику, вытащил очередную полную банку, неуклюже отвинтил крышку и протянул Кэрол. – Устроимся же поудобнее и налижемся как следует. Завтра утром явятся репортеры, и мне нужно набраться сил, чтобы повышвыривать их отсюда.
   
– Погоди! – остановил его Максвелл, – У меня наклевывается идея.
   
Кэрол и Оп в молчании ждали, чтобы идея проклюнулась.
   
– Аппарат-переводчик! – воскликнул Максвелл. – Тот, с помощью которого я читал на хрустальной планете металлические листы. Я нашел его у себя в чемодане.
   
– Ну и что? – спросил Оп.
   
– Что если Артефакт просто содержит какие-то записи?
   
– Но Кэрол говорит…
   
– Я знаю, что говорит Кэрол! Но она же не уверена. Ей только кажется, что она видела смотрящий на нее глаз. А это маловероятно.
   
– Правильно, – сказала Кэрол. – Ручаться я не могу. А в словах Пита есть своя логика. Если он прав, эти записи должны быть очень важными и подробными. Может быть, они дают ключ к целому миру неведомых прежде знаний. Вдруг хрустальная планета оставила Артефакт на Земле, рассчитывая, что никто не станет искать его здесь! Что-то вроде тайного архива!
   
– Пусть даже так, – перебил Оп. – Но что это дает нам? Музей заперт, и Харлоу не станет открывать его для нас.
   
– Это я могу устроить! – заявила Кэрол. – Я позвоню сторожу и скажу, что мне необходимо поработать там. Или что мне надо забрать оттуда материал. У меня есть разрешение работать в музее в любое время.
   
– И вы вылетите с работы, – заметил Оп.
   
Кэрол пожала плечами.
   
– Найду что-нибудь другое. Зато если нам удастся…
   
– Но какой смысл? – спросил Максвелл. – Один шанс на миллион. Или даже меньше. По правде говоря, мне очень хотелось бы проверить, но…
   
– А если окажется, что это и в самом деле что-то очень важное? – сказала Кэрол. – Тогда мы могли бы пойти к Шарпу, объяснить ему и, возможно…
   
– Не думаю, – ответил Максвелл. – Вряд ли нам удастся обнаружить что-то настолько важное, чтобы Харлоу вернул такие деньги.
   
– Ну, во всяком случае, не будем терять зря время на обсуждения и предположения, – объявил Оп. – Надо действовать!
   
Максвелл посмотрел на Кэрол.
   
– По-моему, он прав, Пит, – сказала она. – По-моему, рискнуть стоит.
   
Оп взял со стола банку с самогоном и тщательно завинтил крышку.
  
  
   
    
Глава 22
   
   
Их окружало прошлое – в витринах, в шкафах, на подставках, утраченное, забытое, безвестное прошлое, отнятое у времени полевыми экспедициями, которые обследовали скрытые уголки истории человечества. Творения художников и искусных ремесленников, какие никому и не снились, пока люди не вернулись в прошлое и не обнаружили их там: новенькие гончарные изделия, прежде известные в лучшем случае только в черепках, флаконы из Древнего Египта, полные притираний и душистых мазей, совсем еще свежих, доисторические железные орудия, выхваченные чуть ли не прямо из кузнечного горна, свитки из Александрийской библиотеки, которые должны были бы сгореть, но не сгорели, потому что были посланы люди спасти их за мгновение до того, как их поглотило бы пламя пожара, уничтожившего библиотеку, прославленные ткани Элама, секрет изготовления которых был утрачен в незапамятные времена, – все это, и неисчислимое множество других экспонатов, бесценная сокровищница предметов (многие из которых сами по себе не были бесценными сокровищами), добытых из недр времени.
   
Какой же это «Музей времени», подумал Максвелл. Нет, это, скорее, был «Музей безвременья», место, где сходились все эпохи, где исчезали все хронологические различия, где постепенно собирались все мечты человечества, претворенные в явь, – и при этом совершенно новые, сверкающие, созданные только накануне. Тут не приходилось по древним разрозненным обломкам угадывать гипотетическое целое, тут можно было брать в руки и применять орудия, инструменты и приспособления, которые человек создавал и использовал на всем протяжении своего развития.
   
Стоя возле пьедестала с Артефактом, Максвелл прислушивался к замирающим шагам сторожа, отправившегося в очередной обход здания.
   
Кэрол удалось-таки провести их в музей, хотя вначале он опасался, что ее план неосуществим.
   
Она позвонила сторожу и сказала, что ей и двум ее сотрудникам необходимо взглянуть на Артефакт в последний раз перед тем, как его увезут, и сторож встретил их у маленькой калитки, вделанной в величественные массивные двери, которые широко распахивались в часы, когда музей бывал открыт для посетителей.
   
– Только вы недолго, – ворчливо предупредил сторож. – Не знаю, может, вас и вообще-то пускать не следовало.
   
Но Кэрол заверила его, что все будет в порядке – он может ни о чем не беспокоиться, и сторож удалился, шаркая подметками и что-то бормоча себе под нос.
   
Над черным брусом Артефакта горели яркие лампы.
   
Максвелл нырнул под бархатный канат, огораживавший пьедестал, вскарабкался к самому Артефакту и скорчился рядом с ним, нащупывая в кармане аппарат-переводчик.
   
Дурацкая догадка, сказал он себе. Да и никакая это не догадка, а просто нелепая идея, порожденная отчаянием. Он только зря потратит время и поставит себя в глупое положение. Ну, а если это маловероятное предположение даже в какой-то мере и подтвердится, все равно изменить он уже ничего не сможет. Завтра колесник заберет Артефакт и вступит во владение библиотекой хрустальной планеты, а человечество навсегда лишится доступа к знаниям, тщательно и трудолюбиво копившимся пятьдесят миллиардов лет в двух вселенных, – к знаниям, которые должны были бы принадлежать Объединенным университетам Земли и могли бы достаться им, а теперь навеки станут собственностью загадочной культуры, которая, возможно, окажется тем потенциальным галактическим врагом, которого Земля всегда опасалась встретить в космосе.
   
Ему не хватило времени! Еще какой-нибудь день или два – и он воспрепятствовал бы этой сделке, он нашел бы людей, которые его выслушали бы, которые приняли бы меры. Но обстоятельства все время складывались против него, а теперь было уже поздно.
   
Максвелл надел на голову аппарат-переводчик, но очки никак не желали опускаться на место.
   
– Дайте я помогу, – сказала Кэрол, и он почувствовал, как ее ловкие пальцы растягивают ремни, прилаживают застежки. Покосившись вниз, он увидел Сильвестра. Тигренок сидел у самого пьедестала и скалил зубы на Опа. Перехватив взгляд Максвелла, неандерталец сказал:
   
– Эта тигра чует, что я ее естественный враг. В один прекрасный день она соберется с духом и прыгнет на меня.
   
– Не говорите глупостей! – сердито огрызнулась Кэрол. – Он же просто шаловливый котенок.
   
– Это как посмотреть, – отозвался Оп.
   
Максвелл еще раз подергал очки и надвинул их на глаза.
   
И поглядел на Артефакт.
   
В этом слитке черноты было что-то. Линии, очертания… непонятные формы. Артефакт перестал быть просто сгустком непроницаемой тьмы, отражающим любые попытки проникнуть в него извне, ничего не приемлющим и ничего не открывающим, словно он был вещью в себе, инородным телом во вселенной.
   
Максвелл завертел головой, стараясь найти наиболее удобный угол зрения, чтобы разобраться в том, что увидел. Во всяком случае, это не записи… Нет, это что-то совсем другое! Он нащупал винт фокусировки и попробовал изменить настройку.
   
– В чем дело? – спросила Кэрол.
   
– Не понимаю…
   
И в то же мгновение он понял. И увидел. В уголке бруса виднелась лапа, покрытая радужной пленкой… или кожей… или чешуей, с когтями, сверкающими, как алмазы. И эта лапа… шевелилась и дергалась, словно стараясь высвободиться и дотянуться до него.
   
Максвелл вздрогнул, инстинктивно отпрянул и вдруг почувствовал, что падает. Он попытался извернуться так, чтобы не удариться затылком. Его плечо задело бархатный канат, и стойки с грохотом опрокинулись на пол. Однако канат успел спружинить, и Максвелл упал на бок, чуть не сломав ключицу, но зато его голова не коснулась каменного пола. Он рывком сдвинул очки в сторону, чтобы освободить глаза.
   
Артефакт над ним стремительно изменялся. Из сгустка тьмы возникало что-то, свивалось и билось в судорожном стремлении вырваться на свободу. Что-то живое, полное буйной энергии, ослепительно прекрасное.
   
Изящная, вытянутая вперед голова, зубчатый гребень, сбегающий от лба по шее и спине. Могучая грудь, продолговатое туловище с полусложенными крыльями, красиво изогнутые передние лапы с алмазными когтями. Сказочное создание сверкало и переливалось всеми цветами радуги в ярком свете ламп, нацеленных на Артефакт – вернее, на то место, где раньше был Артефакт. И каждая сияющая чешуйка была зеркальцем, отражающим пучки бронзовых, золотых, оранжевых и голубых лучей.
   
Дракон, подумал Максвелл. Дракон, возникший из черноты Артефакта! Дракон, наконец обретший свободу после миллионов лет заключения в сгустке мрака.
   
Дракон! После стольких лет поисков, размышлений, неудач он все-таки увидел живого дракона!
   
И совсем не такого, каким он рисовался его воображению, не прозаическое создание из плоти и чешуи, но великолепнейший символ. Символ дней расцвета хрустальной планеты, а может быть, и всей той вселенной, которая канула в небытие, уступая место новой, нашей Вселенной, – древний, легендарный современник тех странных, необыкновенных рас, захиревшими жалкими потомками которых были гоблины, тролли, феи и банши. Существо, название которого передавалось от отца к сыну тысячами и тысячами поколений, но которого до этой минуты не видел ни один человек.
   
Возле одной из упавших стоек замер Оп, с ужасом и удивлением глядя вверх – его кривые ноги были полусогнуты, точно он окаменел, готовясь к прыжку, окорокообразные руки свисали по бокам, пальцы были искривлены, как когти. Сильвестр припал к полу, разинув пасть, ощерив клыки. На его лапах под густой шерстью вздулись узлы мышц. Он был готов нападать и защищаться.
   
На плечо Максвелла легла ладонь, и он резко повернулся.
   
– Это дракон? – спросила Кэрол.
   
Ее голос был странен: точно она боялась этого слова, точно лишь с большим трудом заставила себя произнести его. Она глядела не на Максвелла, а вверх – на дракона, который, по-видимому, уже закончил свою трансформацию.
   
Дракон дернул длинным гибким хвостом, и Оп неуклюже припал к полу, увертываясь от удара.
   
Сильвестр яростно зашипел и пополз вперед.
   
– Сильвестр! Не смей! – крикнул Максвелл.
   
Оп поспешно кинулся вперед на четвереньках и ухватил Сильвестра за заднюю лапу.
   
– Да скажите ему что-нибудь! – потребовал Максвелл, поворачиваясь к Кэрол. – Если этот идиот сцепится с ним, произойдет черт знает что!
   
– Сильвестр Опа не тронет, можете не опасаться!
   
– При чем тут Оп? Я говорю о драконе. Если он прыгнет на дракона…
   
Из темноты донесся разъяренный вопль и топот ног.
   
– Что вы тут затеяли? – загремел сторож, выбегая на свет.
   
Дракон повернулся на пьедестале и соскользнул с него навстречу сторожу.
   
– Берегись! – рявкнул Оп, держа лапу Сильвестра железной хваткой.
   
Дракон двигался осторожной, почти семенящей походкой, вопросительно наклонив голову. Он взмахнул хвостом и смел на пол полдюжины чаш и кувшинов. Раздался оглушительный треск, блестящие черепки брызнули во все стороны.
   
– Эй, прекратите! – крикнул сторож и, по-видимому, только тут заметил дракона. Он взвизгнул и кинулся наутек. Дракон неторопливо затрусил за ним, с любопытством вытягивая шею. Его продвижение по залам музея сопровождалось грохотом и звоном.
   
– Если мы не уберем его отсюда, – заявил Максвелл, – тут скоро не останется ни одного целого экспоната. При таких темпах ему на это потребуется не больше пятнадцати минут. Он сотрет весь музей в порошок. И ради всего святого, Оп, не выпусти Сильвестра. Нам только не хватает боя тигра с драконом!
   
Он поднялся с пола, снял с головы аппарат и сунул его в карман.
   
– Можно открыть двери, – предложила Кэрол, – и выгнать его наружу. Я знаю, как отпираются большие двери.
   
– Оп, а ты умеешь пасти драконов? – осведомился Максвелл.
   
Дракон тем временем добрался до последнего зала и повернул назад.
   
– Оп! – попросила Кэрол. – Помогите мне. Тут нужна сила.
   
– А тигр как же?
   
– Предоставь его мне, – распорядился Максвелл. – Может быть, он возьмет себя в руки. И вообще послушается меня.
   
Приближение дракона было отмечено новыми взрывами треска и грохота. Максвелл застонал. Шарп убьет его за это. И с полным правом: хотя они и друзья, но музей разгромлен, а Артефакт преобразился в буйствующее многотонное чудовище!
   
Максвелл осторожно направился туда, откуда донесся очередной грохот. Сильвестр, припадая к полу, последовал за ним. В темноте Максвелл с трудом различил очертания дракона, плутающего среди стендов.
   
– Хороший, хороший дракончик, умница! – сказал Максвелл. – Легче на поворотах, старина!
   
Это прозвучало довольно глупо и неубедительно. Но как вообще полагается разговаривать с драконами?
   
Сильвестр испустил хриплое рычание.
   
– Хоть ты-то не суйся! – сердито сказал Максвелл. – И без тебя все так скверно, что дальше некуда.
   
А где сейчас сторож, подумал он. Наверное, звонит в полицию, так что гроза может разразиться с минуты на минуту.
   
Позади раздалось поскрипывание открывающихся створок огромной двери. Хоть бы дракон подождал, пока они совсем откроются! Тогда его, возможно, удастся выгнать из музея. Да, но дальше-то что?
   
Максвелл содрогнулся при мысли о том, как гигантское чудовище начнет резвиться на улицах городка и в академических двориках. Может быть, все-таки лучше оставить его взаперти?
   
Он замер в нерешительности, взвешивая минусы запертого дракона по сравнению с минусами дракона на свободе. Музей и так разнесен вдребезги, а потому довершение этого разгрома, пожалуй, все-таки предпочтительнее того, что может натворить дракон в городке.
   
Створки продолжали поскрипывать, расходясь. Дракон, до тех пор передвигавшийся легкой рысцой, вдруг припустился галопом в их сторону.
   
Максвелл стремительно повернулся, вопя:
   
– Двери! Закройте двери! – и еле успел отскочить с пути мчащегося дракона.
   
Створки остались полуоткрытыми, а Кэрол и Оп метнулись в разные стороны, стараясь предоставить как можно больше пустого пространства для надвигающегося на них чудовища, которому явно захотелось погулять.
   
По залам музея прокатился громовый рык, и Сильвестр помчался вдогонку за убегающим драконом.
   
Прижавшись к стене, Кэрол кричала:
   
– Сильвестр, прекрати! Не смей, Сильвестр! Не смей!
   
На бегу дракон нервно хлестал гибким хвостом. Разлетались витрины и столы, волчками крутились статуи. Дракон стремился к свободе, оставляя позади себя хаос и разрушение.
   
Максвелл со стоном бросился за Сильвестром и драконом, хотя сам не понимал, что он, собственно, собирается сделать. Меньше всего ему хотелось хватать дракона за хвост.
   
Дракон достиг дверей и прыгнул – прыгнул высоко в воздух, разворачивая крылья, которые загремели, как паруса под ветром.
   
Максвелл резко остановился в дверях, чуть не потеряв равновесие. На нижней ступеньке крыльца Сильвестр, также с усилием затормозив, теперь тянулся всем телом вверх, негодующе рыча на летящего дракона.
   
Это было ошеломляющее зрелище. Лунный свет играл на поднимающихся и опускающихся крыльях, алыми, золотыми и голубоватыми огнями вспыхивал на тысячах полированных чешуек, и казалось, что в небе дрожит многоцветная радуга.
   
Из дверей выскочили Кэрол с Опом и тоже задрали головы.
   
– Как красиво! – сказала Кэрол.
   
– Да, не правда ли? – отозвался Максвелл.
   
И только тут он полностью осознал смысл случившегося: Артефакта больше не существовало и колесник лишился своей покупки. Но и он уже не мог представить хрустальной планете требуемую цену. Цепь событий, начавшаяся с дублирования его волновой схемы, когда он направлялся в систему Енотовой Шкуры, оборвалась. И если бы не эта летящая в небе радуга, можно было бы считать, что вообще ничего не произошло.
   
Дракон взмывал все выше, описывая расширяющиеся круги, и казался теперь просто многоцветным пятном.
   
– Вот так! – уныло сказал Оп. – Что мы предпримем теперь?
   
– Это я во всем виновата, – пробормотала Кэрол.
   
– Виноватых тут нет, – возразил Оп. – Неумолимый ход событий – и все.
   
– Ну, во всяком случае, мы сорвали Харлоу его продажу! – заметил Максвелл.
   
– Что да, то да, – раздался голос позади них. – Не будет ли кто-нибудь так любезен объяснить мне, что здесь происходит?
   
Они обернулись.
   
В дверях музея стоял Харлоу Шарп. В зале теперь горели все лампы, его фигура выделялась в светлом прямоугольнике дверей четким черным силуэтом.
   
– Музей разгромлен, – сказал Шарп, – Артефакт исчез, а тут я вижу вас двоих, как я мог бы предугадать заранее. Мисс Хэмптон, я удивлен. Я никак не ожидал найти вас в таком дурном обществе. Впрочем, этот ваш бешеный кот…
   
– Пожалуйста, не примешивайте сюда Сильвестра! – воскликнула она. – Он тут ни при чем!
   
– Так как же, Пит? – спросил Шарп.
   
Максвелл помотал головой.
   
– Мне трудно объяснить…
   
– Я так и предполагал, – сказал Шарп. – Когда ты разговаривал со мной сегодня вечером, ты уже имел в виду все это?
   
– Нет. Непредвиденная случайность.
   
– Дорогостоящая случайность! – заметил Шарп. – Может быть, тебе будет интересно узнать, что ты затормозил работу Института времени лет на сто, если не больше. Правда, если вы просто унесли Артефакт и где-то его припрятали, это еще можно исправить. В таком случае даю вам, мой друг, ровно пять секунд на то, чтобы вы его мне вернули.
   
Максвелл судорожно глотнул.
   
– Я его не уносил, Харлоу. И к нему даже не прикасался. Я сам не понимаю, что произошло. Он превратился в дракона.
   
– Во что? Во что?
   
– В дракона. Пойми же, Харлоу…
   
– Ага! – воскликнул Шарп. – Ты ведь всегда бредил драконами. И в систему Енотовой Шкуры отправился подыскать себе дракона. И вот теперь ты им обзавелся! Надеюсь, не завалящим каким-нибудь?
   
– Он очень красивый, – сказала Кэрол. – Золотой и сияющий.
   
– Чудесно. Нет, просто замечательно. Мы все можем разбогатеть, таская его по ярмаркам. Организуем цирк и сделаем дракона гвоздем представления. Я уже вижу анонс – большими такими буквами:
   
«ЕДИНСТВЕННЫЙ В МИРЕ ДРАКОН»
   
– Но его же здесь нет, – объяснила Кэрол. – Он взял и улетел.
   
– Оп! А вы почему молчите? – поинтересовался Шарп. – Что с вами приключилось? Обычно вы гораздо разговорчивее. Что произошло?
   
– Я глубоко огорчен, – пробормотал Оп.
   
Шарп отвернулся от неандертальца и посмотрел на Максвелла.
   
– Пит, – сказал он, – возможно, ты все-таки понимаешь, что ты натворил. Сторож позвонил мне и хотел вызвать полицию. Но я велел ему подождать, пока я сам не посмотрю, что произошло. Правда, ничего подобного я все-таки же ожидал. Артефакт исчез, и, значит, я не могу вручить его покупателю и должен буду вернуть деньги – и какие деньги! – а чуть ли не половина экспонатов разбита вдребезги…
   
– Их разбил дракон, – объяснил Максвелл. – Прежде чем мы успели его выпустить.
   
– Ах, так вы его выпустили? Он не сам удрал, а вы его просто выпустили!
   
– Но он же громил музей. Мы совсем растерялись, ну и…
   
– Пит, скажи мне, только честно. А был ли дракон?
   
– Да, был. Его заключили в Артефакт. Но возможно, что Артефакт – это и был он. Не спрашивай меня, как это было сделано. Скорее всего, с помощью чар…
   
– Ах, чар!
   
– Но чары существуют, Харлоу. Я не знаю принципа их действия. Хотя я много лет занимался их изучением, мне так и не удалось узнать ничего конкретного.
   
– Мне кажется, – сказал Харлоу, – здесь кое-кого не хватает. Еще одной личности, без которой не обходится ни один такой скандал. Оп, скажите, будьте так добры, где Дух, ваш ближайший и дражайший друг?
   
Оп покачал головой.
   
– Разве за ним уследишь? Постоянно куда-нибудь исчезает.
   
– И это еще не все, – продолжал Шарп. – Есть еще одно обстоятельство, которое нам следует прояснить. Пропал Шекспир. Не мог ли бы кто-нибудь из вас пролить свет на это исчезновение?
   
– Он некоторое время был с нами, – сказал Оп. – Мы как раз собрались поужинать, но он вдруг перепугался и удрал. Это случилось в тот момент, когда Дух припомнил, что он – дух Шекспира. Вы же знаете, как он все эти годы мучился оттого, что не знал, чей он дух.
   
Медленно, постепенно Шарп опустился на верхнюю ступеньку и медленно, постепенно обвел их взглядом.
   
– Ничего, – сказал он, – ну ничего вы не упустили, начав губить Харлоу Шарпа. Вы прекрасно справились со своей задачей.
   
– Мы не собирались вас губить, – возразил Оп. – Мы питаем к вам самые лучшие чувства. Но просто все пошло вкривь и вкось, да так и не остановилось.
   
– Я имею полное право, – сказал Шарп, – подать на вас в суд для взыскания всех убытков музея. Я должен был бы потребовать судебного постановления – и, будьте спокойны, я его добился бы! – и оно обязало бы вас всех работать на Институт времени до скончания ваших дней. Но вы все трое вместе взятые неспособны отработать и миллионной доли того, во что обошлись Институту ваши сегодняшние развлечения. Поэтому мне нет никакого смысла обращаться в суд. Хотя, полагаю, без полиции обойтись будет нельзя. Я обязан поставить ее в известность. Так что, боюсь, вам всем придется ответить на порядочное число вопросов.
   
– Если бы кто-нибудь из вас только согласился меня выслушать! – пожаловался Максвелл. – Я мог бы все объяснить. Только этого я и добивался с момента моего возвращения на Землю – найти кого-то, кто бы меня выслушал. Я ведь пытался объяснить тебе ситуацию, когда мы говорили вечером…
   
– В таком случае, – заявил Шарп, – можешь начать объяснения немедленно. Признаюсь, мне будет любопытно их послушать, Пойдемте в мой служебный кабинет, где нам будет уютнее разговаривать. Это ведь близко – через дорогу. Или это вам неудобно? Возможно, вам еще осталось сделать два-три завершающих штриха, чтобы окончательно разорить Институт времени?
   
– Да нет, пожалуй, – сказал Оп. – Насколько могу судить, мы уже сделали все, что было в наших силах.
  
  
   
    
Глава 2З
   
   
В приемной Шарпа им навстречу поднялся инспектор Дрейтон.
   
– Хорошо, что вы, наконец, пришли, доктор Шарп, – сказал он. – Произошло нечто…
   
Тут инспектор увидел Максвелла и на мгновение умолк.
   
– А, это вы! – продолжал он после короткой паузы. – Рад вас видеть. Вы-таки заставили меня погоняться за вами!
   
Максвелл скорчил гримасу.
   
– К сожалению, не могу сказать, инспектор, что ваша радость взаимна.
   
Уж если он мог без кого-нибудь спокойно обойтись в настоящую минуту, сказал себе Максвелл, то, конечно, без инспектора Дрейтона.
   
– А кто вы, собственно, такой? – резко спросил Шарп. – По какому праву вы сюда врываетесь?
   
– Я инспектор службы безопасности. Моя фамилия Дрейтон. Позавчера у меня была короткая беседа с профессором Максвеллом касательно его возвращения на Землю, но, боюсь, осталось еще несколько вопросов, которые…
   
– В таком случае, – заявил Шарп, – будьте добры встать в очередь. У меня есть к доктору Максвеллу кое-какое дело, и, боюсь, оно важнее вашего.
   
– Вы меня не поняли, – терпеливо оказал Дрейтон. – Я пришел сюда не для разговора с вашим другом. Его появление с вами – всего лишь приятный сюрприз. А ваша помощь нужна мне в связи с совсем другим делом, возникшим довольно неожиданно. Видите ли, я узнал, что профессор Максвелл был в числе гостей на последнем приеме мисс Клейтон, а потому я отправился к ней…
   
– Ничего не понимаю! – перебил Шарп. – Ну, при чем тут Нэнси Клейтон?
   
– Право, не знаю, Харлоу, – сказала Нэнси Клейтон, выходя из его кабинета. – Я всегда стараюсь избегать историй. Я просто люблю, когда у меня бывают мои друзья, и, по-моему, в этом нет ничего плохого!
   
– Нэнси, пожалуйста, погоди! – взмолился Шарп. – Объясни сначала, что, собственно, происходит. Зачем ты пришла сюда? И зачем пришел инспектор Дрейтон? И…
   
– Из-за Ламберта, – сказала Нэнси.
   
– Из-за художника, который написал эту твою картину?
   
– У меня их три! – с гордостью сообщила Нэнси.
   
– Но Ламберт умер пятьсот с лишним лет назад!
   
– Я и сама так думала, – ответила Нэнси. – Но сегодня вечером он пришел ко мне. Говорит, что заблудился.
   
Из кабинета, вежливо отодвинув Нэнси в сторону, вышел мужчина – высокий, крепкий, белобрысый, с лицом, изборожденным глубокими морщинами.
   
– Господа! – сказал он. – Кажется, речь идет обо мне? В таком случае не разрешите ли вы и мне принять участие в вашей беседе?
   
Его произношение производило странное впечатление, но он улыбнулся им всем такой веселой и добродушной улыбкой, что они почувствовали к нему невольную симпатию.
   
– Вы – Альберт Ламберт? – спросил Максвелл.
   
– Не кто иной, – ответил Ламберт. – Надеюсь, я вам не помешал? Но со мной приключилась большая неприятность.
   
– Только с вами одним? – осведомился Шарп.
   
– Право, не могу сказать, – сказал Ламберт. – Вероятно, неприятности приключаются со множеством людей. Однако для каждого в подобном случае вопрос ставится просто – как найти выход из положения?
   
– Почтеннейший! – воскликнул Шарп. – Вот над этим-то я и ломаю голову, совсем как вы.
   
– Разве ты не понимаешь, что Ламберт его уже нашел? – спросил Максвелл у Шарпа. – Он явился именно туда, где ему могут помочь.
   
– На вашем месте, молодой человек, – вмешался Дрейтон, – я держался бы потише. В тот раз вы меня провели, но теперь вам от меня так просто не отделаться. Сначала вы ответите на некоторые вопросы.
   
– Инспектор, – попросил Шарп, – ну, пожалуйста, не вмешивайтесь. И без вас голова идет кругом. Артефакт исчез, музей разгромлен, Шекспир пропал.
   
– Но мне-то, – вразумительно сказал Ламберт, – мне-то нужно всего лишь одно: вернуться домой. В мой две тысячи двадцать третий год.
   
– Погодите минутку, – потребовал Шарп. – Вы лезете без очереди. Я не…
   
– Харлоу, – перебил Максвелл, – я же тебе уже объяснял. Не далее, как сегодня вечером. Я еще спросил тебя про Симонсона. Не мог же ты забыть!
   
– Симонсон? А, да! – Шарп посмотрел на Ламберта. – Вы – тот художник, который нарисовал картину с Артефактом?
   
– С каким Артефактом?
   
– Большим черным камнем на вершине холма.
   
Ламберт покачал головой.
   
– Нет, я ее не писал. Но наверное, еще напишу. Вернее, не могу не написать. Мисс Клейтон показала ее мне, и кисть, несомненно, моя. И хотя не мне бы это говорить, но вещь получилась недурная.
   
– Значит, вы действительно видели Артефакт в юрском периоде?
   
– Когда-когда?
   
– Двести миллионов лет назад.
   
– Так давно? – удивился Ламберт. – Впрочем, я так и полагал. Там ведь были динозавры.
   
– Но как же вы не знали? Ведь вы путешествовали во времени.
   
– Беда в том, – объяснил Ламберт, – что настройка времени закапризничала. Я больше не способен попадать в то время, в которое хочу.
   
Шарп вскинул руки и сжал ладонями виски. Потом отнял руки от головы и проговорил:
   
– Давайте по порядку. Не торопясь. Сначала одно, потом другое, пока во всем не разберемся.
   
– Я ведь объяснил вам, – сказал Ламберт, – что хочу одного, самого простого. Я хочу вернуться домой.
   
– А где ваша машина времени? – спросил Шарп. – Где вы ее оставили? Мы могли бы ее наладить.
   
– Я ее нигде не оставлял. Я вообще не могу ее оставить. Она всегда со мной. Она у меня в голове.
   
– В голове?! – взвыл Шарп. – Машина времени в голове? Но это же невозможно!
   
Максвелл посмотрел на Шарпа и ухмыльнулся.
   
– Когда мы разговаривали про это сегодня вечером, – сказал он, – ты упомянул, что Симонсон не публиковал никаких сведений о своей машине времени. И вот теперь выясняется…
   
– Да, я тебе это сказал, – согласился Шарп. – Но кто в здравом уме и твердой памяти мог бы заподозрить, что машина времени вживляется в мозг объекта опыта? Это какой-то новый принцип. Мы прошли мимо него. – Он повернулся к Ламберту. – Вы не знаете, как она действует?
   
– Не имею ни малейшего представления, – ответил тот. – Мне известно только, что с тех пор, как эту штучку засунули мне в череп – весьма сложная была операция, могу вас заверить! – я получил способность путешествовать во времени. Мне нужно было просто подумать о том, куда я хочу попасть, используя определенные несложные координаты, и я оказывался там. Но что-то разладилось. Что бы я ни думал, меня бросает вперед и назад, точно бильбоке, из эпохи в эпоху, причем совсем не в те, в которые я хотел бы попасть.
   
– А ведь в этом есть свои преимущества, – задумчиво произнес Шарп, ни к кому не обращаясь. – Возможность независимых действий и малый объем аппарата… несравненно меньший, чем тот, которым пользуемся мы. Иначе ведь нельзя было бы вживить его в мозг и… Ламберт, а что вам все-таки про него известно?
   
– Я же вам уже сказал: ничего. Меня совершенно не интересовало, как он работает. Просто Симонсон – мой друг, и…
   
– Но почему вы очутились здесь? Именно здесь? В данном месте и в данное время?
   
– Чистейшая случайность. Но, попав сюда, я решил, что этот городок выглядит куда цивилизованнее, чем многие из тех мест, куда меня заносило, и начал наводить справки, чтобы сориентироваться. По-видимому, я еще никогда не забирался так далеко в будущее, поскольку почти сразу узнал, что вы тут уже начали путешествовать во времени и у вас есть Институт времени. Потом я прослышал про свою картину у мисс Клейтон и рассудил, что в этом случае она может отнестись ко мне благожелательно, а потому отправился к ней в надежде, что она поможет мне связаться с теми, кто мог бы оказать мне большую любезность, отправив меня домой. А пока я беседовал с ней, пришел инспектор Дрейтон…
   
– Мистер Ламберт! – сказала Нэнси. – Прежде чем вы будете продолжать, я хотела бы задать вам вопрос. Почему вы, когда вы были в юрской… в юрском… ну, там, где, как сказал Харлоу, вы были и написали эту свою картину…
   
– Вы забыли, – прервал ее Ламберт, – что я еще ничего не написал. Правда, у меня есть эскизы, и я надеюсь…
   
– Ну, хорошо. Так почему, когда вы начнете ее писать, вы не введете в нее динозавров? На ней динозавров нет, а вы только что сказали, что поняли, в какую древнюю эпоху попали, когда увидели там динозавров.
   
– Я не написал динозавров по самой простой причине, – ответил Ламберт. – Там не было динозавров.
   
– Но вы же сами сказали…
   
– Поймите, – начал терпеливо объяснять художник, – я пишу только то, что вижу. И никогда ничего не опускаю. Я никогда ничего не опускаю. А динозавров там не было, потому что другие создания, которые есть на картине, их разогнали. И я не написал ни динозавров, ни прочих.
   
– Прочих? – переспросил Максвелл. – О чем вы говорите? Что это были за прочие?
   
– Ну, те, на колесах, – ответил Ламберт.
   
Он умолк и обвел взглядом их ошеломленные лица.
   
– Я сказал какую-то неловкость?
   
– Нет-нет, что вы! – успокоила его Кэрол. – Продолжайте, мистер Ламберт. Расскажите нам про этих… на колесах.
   
– Вы, наверное, мне не поверите, – сказал Ламберт. – И я не могу вам объяснить, что они были такое. Может быть, рабы. Рабочий скот. Носильщики. Сервы. По-видимому, они были не машинами, а живыми существами, но они передвигались не с помощью ног, а с помощью колес и представляли собой что-то вроде гнезда насекомых. Ну, как пчелиный рой или муравейник. Общественные насекомые, по-видимому. Разумеется, я не жду, чтобы вы мне поверили, но даю вам честное слово…
   
Откуда-то издали донесся глухой нарастающий рокот, словно от быстро катящихся колес. Они замерли, прислушиваясь, и поняли, что колеса катятся по коридору. Рокот все приближался, становясь громче и громче. Внезапно он раздался у самой двери, затих на повороте, и на дороге кабинета возник колесник.
   
– Вот один из них! – взвизгнул Ламберт. – Что он тут делает?
   
– Мистер Мармадьюк, – сказал Максвелл, – я рад снова увидеться с вами.
   
– Нет, – сказал колесник. – Не мистер Мармадьюк. Так называемого мистера Мармадьюка вы больше не увидите. Он в большой немилости. Он совершил непростительную ошибку.
   
Сильвестр двинулся было вперед, но Оп быстро протянул руку, ухватил его за загривок и не выпустил, как ни старался тигренок вывернуться.
   
– Гуманоид, известный под именем Харлоу Шарп, заключил условие о продаже. Кто из вас Харлоу Шарп?
   
– Это я, – сказал Шарп.
   
– В таком случае, сэр, я должен спросить вас, как вы думаете выполнить указанное условие?
   
– Я ничего не могу сделать, – ответил Шарп. – Артефакт исчез и не может быть вам вручен. Ваши деньги, разумеется, будут вам немедленно возвращены.
   
– Этого, мистер Шарп, окажется недостаточно, – сказал колесник. – Далеко, далеко недостаточно. Мы возбудим против вас преследование по закону. Мы пустим против вас в ход все, чем мы располагаем. Мы сделаем все, чтобы ввергнуть вас в разорение и…
   
– Ах ты, самоходная тачка! – вдруг взорвался Шарп. – На какой это закон вы думаете ссылаться? Галактический закон неприложим к таким тварям! И если вы воображаете, что можете являться сюда и угрожать мне…
   
В проеме двери из ничего возник Дух.
   
– Явился, наконец! – взревел Оп сердито. – Где тебя носило всю ночь? Куда ты девал Шекспира?
   
– Бард в безопасном месте, – ответил Дух, – но у меня другие известия. – Рукав его одеяния взметнулся, указывая на колесника. – Его сородичи ворвались в заповедник гоблинов и ловят дракона!
   
Так, значит, они с самого начала охотились именно за драконом, несколько нелогично подумал Максвелл. Значит, колесники всегда знали, что в Артефакте скрыт дракон? И сам себе ответил – да, конечно, знали! Ведь это они сами или их предки жили на Земле в юрский период. В юрский период – на Земле? А в какие времена на разных других планетах? Ламберт назвал их сервами, носильщиками, рабочим скотом. Были ли они биологическими роботами, которых создали эти древние существа? А может быть, одомашненными животными, приспособленными с помощью генетической обработки к выполнению определенных функций?
   
И вот теперь эти бывшие рабы, создав собственную империю, пробуют завладеть тем, что с некоторым правом могут считать своим. Потому что больше нигде во всем мире, исключая разрозненные, вымирающие остатки былых поселений, не осталось иных следов гигантского замысла освоить новую юную вселенную, о котором мечтала хрустальная планета.
   
И может быть, может быть, подумал Максвелл, это наследие и должно принадлежать им. Ибо осуществление этого замысла опиралось на их труд.
   
И не пытался ли умирающий банши, томимый сознанием давней вины, не пытался ли он искупить прошлое, когда обманул хрустальную планету, чтобы помочь этим бывшим рабам? Или он полагал, что лучше отдать это наследие не чужакам, а существам, которые сыграли свою роль – пусть небольшую, пусть чисто служебную – в подготовке к осуществлению великого замысла, который так и не удалось привести в исполнение?
   
– То есть пока вы стоите здесь и угрожаете мне, – говорил Шарп колеснику, – ваши бандиты…
   
– Уж они ничего не упустят, – вставил Оп.
   
– Дракон, – сказал Дух, – отправился в единственное родное и близкое место, какое ему удалось отыскать на этой планете. Он полетел туда, где живет маленький народец, в надежде увидеть вновь своих сородичей, парящих в лунном свете над речной долиной. И тут на него с воздуха напали колесники, пытаясь прижать его к земле, чтобы там схватить.
   
Дракон доблестно отбивает их атаки, но…
   
– Колесники не умеют летать, – перебил его Шарп. – И вы сказали, что их там много. Этого не может быть. Мистер Мармадьюк был единственным…
   
– Возможно, и считается, что они не могут летать, – возразил Дух. – Но вот летают же! А почему их много, я не знаю. Может быть, они все время были здесь и прятались, а может быть, пополнение к ним прибывает с передаточных станций.
   
– Ну, этому мы можем положить конец! – воскликнул Максвелл. – Надо поставить в известность транспортников, и…
   
Шарп покачал головой.
   
– Нет. Транспортная система не принадлежит Земле. Это межгалактическая организация. Мы не имеем права вмешиваться…
   
– Мистер Мармадьюк, – сказал инспектор Дрейтон самым официальным своим тоном, – или как бы вы там себя ни называли, судя по всему, я должен вас арестовать.
   
– Прекратите словоизлияния! – воскликнул Дух. – Маленькому народцу нужна помощь.
   
Максвелл схватил стул.
   
– Довольно дурачиться! – сказал он и, занеся стул над головой, обратился к колеснику. – Ну-ка, выкладывайте все начистоту, иначе я вас в лепешку расшибу!
   
Внезапно из груди колесника высунулись наконечники сопел и раздалось пронзительное шипение. В лицо людям ударила невыносимая вонь, смрад, который бил по желудку, как тяжелый кулак, вызывая мучительную тошноту.
   
Максвелл почувствовал, что падает на пол – тело перестало ему повиноваться и словно связалось в узлы, парализованное зловонием, которое выбрасывал колесник. Он схватил себя за горло, задыхаясь, жадно глотая воздух, но воздуха не было, был только густой удушливый смрад.
   
Над его головой раздался ужасающий визг, и, перекатившись на бок, он увидел Сильвестра – вцепившись передними лапами в верхнюю часть тела колесника, тигренок рвал когтями мощных задних лап пухлое прозрачное брюхо, в котором извивалась отвратительная масса белесых насекомых. Колеса колесника отчаянно вращались, но с ними что-то произошло: одно колесо вертелось в одну сторону, а другое – в противоположную, в результате чего колесник волчком вертелся на месте, а Сильвестр висел на нем, терзая его брюхо. Максвеллу вдруг показалось, что они танцуют нелепый стремительный вальс.
   
Чья-то рука ухватила Максвелла за локоть и бесцеремонно поволокла по полу. Его тело стукнулось о порог, и он, наконец, глотнул более или менее чистого воздуха.
   
Максвелл перекатился на живот, встал на четвереньки и с трудом поднялся на ноги. Потом кулаками протер слезящиеся глаза. Вонь достигла и коридора, но тут все-таки можно было кое-как дышать.
   
Шарп сидел, привалившись к стене, судорожно кашлял и тер глаза. Кэрол скорчилась в углу. Оп, согнувшись в три погибели, тащил из отравленной комнаты бесчувственную Нэнси, а оттуда по-прежнему доносился свирепый визг саблезубого тигра, расправляющегося с врагом.
   
Максвелл, пошатываясь, побрел к Кэрол, поднял ее, вскинул на плечо, как мешок, повернулся и заковылял по коридору к выходу.
   
Шагов через двадцать он остановился и оглянулся. В этот момент из двери приемной выскочил колесник. Он наконец стряхнул с себя Сильвестра, и оба колеса вращались теперь в одну сторону. Он двигался по коридору, выписывая фантастические вензеля, прихрамывая – если только существо на колесах способно прихрамывать, – натыкаясь на стены. Из огромной прорехи в его животе на пол сыпались какие-то маленькие белые крупинки.
   
Шагах в десяти от Максвелла колесник упал, потому что одно из колес, ударившись о стену, прогнулось. Медленно, с каким-то странным достоинством колесник перевернулся, и из его живота хлынул поток насекомых, образовавших на полу порядочную кучу.
   
По коридору крадущейся походкой скользил Сильвестр. Он припадал на брюхо, вытягивал морду и осторожными шажками подбирался к своей жертве.
   
За тигренком шел Оп, а за неандертальцем – все остальные.
   
– Вы могли бы спустить меня на пол, – сказала Кэрол.
   
Максвелл бережно опустил ее и помог встать на ноги. Она прислонилась к стене и негодующе заявила:
   
– По-моему, трудно придумать более нелепый способ переноски. Тащить женщину, как узел с тряпьем! Где ваша галантность?
   
– Прошу прощения, – сказал Максвелл. – Мне, конечно, следовало оставить вас на полу.
   
Сильвестр остановился и, вытянув шею, обнюхал колесника. Он наморщил нос, и на его морде было написано брезгливое недоумение. Колесник не подавал никаких признаков жизни. Сильвестр удовлетворенно попятился, присел на задние лапы и принялся умываться. На полу возле неподвижного колесника копошилась куча насекомых. Около десятка их ползло к выходу.
   
Шарп быстро прошел мимо колесника.
   
– Идемте, – сказал он, – Надо выбраться отсюда.
   
В коридоре все еще висела отвратительная вонь.
   
– Но что произошло? – жалобно спросила Нэнси. – Почему мистер Мармадьюк…
   
– Горстка жуков-вонючек, и ничего больше! – объяснил ей Оп. – Нет, вы подумайте! Галактическая раса жучков-вонючек! И они нагнали на нас страху!
   
Инспектор Дрейтон встал поперек коридора.
   
– Боюсь, – сказал он внушительно, – что вам всем придется пойти со мной. Мне понадобятся ваши показания.
   
– Показания? – злобно повторил Шарп. – Да вы с ума сошли! Какие там показания, когда дракон на воле и…
   
– Но ведь был убит внеземлянин! – возразил Дрейтон. – И не простой внеземлянин, а представитель наших возможных врагов. Это может привести к самым непредвиденным последствиям.
   
– Да запишите просто: «Убит диким зверем», – посоветовал Оп.
   
– Оп, как вы смеете! – вспылила Кэрол. – Сильвестр совсем не дикий. Он ласков, как котенок. И он вовсе не зверь!
   
– А где Дух? – спросил Максвелл, оглядываясь.
   
– Смылся, – ответил Оп. – Его обычная манера, когда дело начинает пахнуть керосином. Трус он, и больше ничего.
   
– Но он же сказал…
   
– Правильно, – отозвался Оп. – И мы напрасно тратим время. О’Тулу нужна помощь.
  
  
   
    
Глава 24
   
   
Мистер О’Тул ждал их у шоссе.
   
– Я знал, что вы не преминете прибыть, – приветствовал он их, едва они сошли с полосы. – Дух сказал, что разыщет вас и оповестит. А вам безотлагательно потребен кто-то, кто сумеет вразумить троллей, которые попрятались в мосту, бессмысленно бормочут и не слушают никаких доводов.
   
– Но при чем тут тролли? – спросил Максвелл. – Хоть раз в жизни не могли бы вы забыть про троллей?
   
– Тролли, – возразил мистер О’Тул, – как они ни подлы, одни лишь способны оказать нам помощь.
   
Они ведь единственные, кто, не вкусив плодов цивилизации с ее множеством удобств, сохранили сноровку в колдовстве былых времен, и специализируются на самых черных, самых вредных чарах. Феи, естественно, также хранят заветы старины, но их волшебство направлено лишь на все доброе, а доброта это не то, в чем мы нуждаемся сейчас.
   
– Не могли бы вы объяснить нам, что, собственно, происходит? – попросил Шарп. – Дух испарился, ничего толком не сказав.
   
– С удовольствием, – ответил гоблин. – Но прежде отправимся в путь, не мешкая, и я поведаю вам все обстоятельства на ходу. Нам не осталось времени, чтобы терять его зря, а тролли упрямы, и много потребуется убеждений, дабы они согласились помочь нам. Они засели в замшелых камнях своего дурацкого моста и хихикают, как умалишенные. Хотя, как ни горька такая правда, но этим грязным троллям и лишаться-то нечего!
   
Они начали гуськом подниматься вверх по узкому оврагу, разделявшему две гряды холмов. Небо на востоке посветлело, но на тропинке, вьющейся среди кустов под густыми деревьями, было совсем темно. Там и сям уже звучал щебет просыпающихся птиц, а где-то на холме верещал енот.
   
– Дракон прилетел к нам, – рассказывал О’Тул. – В единственное место на Земле, где он еще мог найти близких себе, а колесники – которые в древние времена назывались совсем по-другому – напали на него, как метлы, летящие боевым строем. Нельзя позволить, чтобы они принудили его спуститься на землю, ибо тогда они без труда изловят его и утащат к себе. И поистине, он сражается доблестно и отражает их натиск, но он начинает уставать, и нам надо торопиться, если мы хотим поспособствовать ему в тяжелую минуту.
   
– И вы рассчитываете, – сказал Максвелл, – что тролли сумеют остановить колесников в воздухе, как они остановили автолет?
   
– Вы догадливы, друг мой. Именно это я и замыслил. Но поганцы тролли задумали погреть здесь руки.
   
– Я никогда не слышал, что колесники умеют летать, – сказал Шарп. – Все, которых я видел, только катались по твердой земле.
   
– Умений их не перечесть, – ответил О’Тул. – Они способны сотворять из своих тел разные приспособления, которые ни назвать, ни вообразить невозможно. Трубки, чтобы выбрасывать гнусный газ, пистолеты, чтобы поражать врагов смертоносными громами, реактивные двигатели для метел, что движутся с дивной быстротой. И всегда они замышляют только подлости и зло. Сколько ни прошло веков, а они, все еще полные злобы и мести, затаились в глубинах вселенной, лелея и вынашивая в своих смрадных умах планы, как стать тем, чем им никогда не стать, ибо они всегда были только слугами и слугами они останутся.
   
– Но к чему нам возиться с троллями? – растерянно спросил Дрейтон. – Я мог бы вызвать орудия и самолеты…
   
– Не валяйте дурака, – сердито ответил Шарп. – Мы их пальцем тронуть не можем. Нам необходимо обойтись без инцидента. Люди не могут вмешиваться в дело, которое обитатели холмов и их прежние служители должны разрешить между собой.
   
– Но ведь тигр уже убил…
   
– Тигр. А не человек. Мы можем…
   
– Сильвестр только защищал нас! – вмешалась Кэрол.
   
– Нельзя ли идти не так быстро? – взмолилась Нэнси. – Я не привыкла…
   
– Обопритесь на мою руку, – предложил Ламберт. – Тропа тут действительно очень крута.
   
– Знаешь, Пит, – радостно сказала Нэнси, – мистер Ламберт согласился погостить у меня год-другой и написать для меня несколько картин. Как мило с его стороны, не правда ли?
   
– Да, – сказал Максвелл. – Да, конечно.
   
Тропа, которая до сих пор вилась вверх по склону, круто пошла вниз, к оврагу, усыпанному огромными камнями, в полусвете раннего утра напоминавшими приготовившихся к прыжку горбатых зверей. Через овраг был переброшен мост, казалось доставленный сюда прямо с одной из дорог средневековья. Поглядев на него, Максвелл усомнился, действительно ли его построили всего несколько десятилетий назад, когда создавался заповедник.
   
И неужели, подумал он, прошло всего двое суток с того момента, когда он вернулся на Землю и попал прямо в кабинет инспектора Дрейтона? За этот срок произошло столько событий, что они, казалось, никак не могли вместиться в сорок восемь часов. И столько произошло – и продолжает происходить – самого невероятного! Но от исхода этих событий, возможно, зависели судьбы человечества и союза дружбы, который человек создал среди звезд.
   
Он попытался вызвать в своей душе ненависть к колесникам, но ненависти не было. Они были слишком чужды людям, слишком от них далеки, чтобы внушать ненависть. Они представлялись некоей абстракцией зла, а не злыми ожесточенными существами, хотя, как он прекрасно понимал, это не делало их менее опасными. Например, тот, другой Питер Максвелл: его, конечно, убили колесники – ведь там, где его нашли, в воздухе чувствовался странный, отвратительный запах – и теперь, после тех нескольких минут в кабинете Шарпа, Максвелл легко представил себе, что это был за запах. А убили его колесники потому, что, по их сведениям, первым на Землю должен был вернуться Максвелл, попавший на хрустальную планету, и, убив его, они рассчитывали помешать ему сорвать переговоры, которые они вели о покупке Артефакта. Когда же появился второй Максвелл, они уже не рискнули прибегнуть к такому опасному средству вторично, а потому мистер Мармадьюк попытался подкупить его.
   
И тут Максвелл вспомнил, какую роль сыграл во всем этом Монти Черчилл, и обещал себе по завершении нынешнего утра, каким бы ни оказался исход, отыскать его и скрупулезно свести с ним счеты по всем статьям.
   
Тем временем они приблизились к мосту, прошли под ним и остановились.
   
– Эй вы! Ничтожные тролли! – завопил мистер О’Тул, обращаясь к безмолвным камням. – Нас много пришло сюда побеседовать с вами!
   
– Ну-ка, замолчите! – сказал Максвелл, обращаясь к О’Тулу. – И вообще не вмешивайтесь. Вы же не ладите с троллями.
   
– А кто, – возмущенно спросил О’Тул, – поладить с ними может? Упрямцы без чести они, и разум со здравым смыслом равно им чужд!
   
– Замолчите, и ни слова больше, – повторил Максвелл.
   
Все они умолкли, и вокруг воцарилась глубокая тишина нарождающегося утра, а потом из-под дальнего конца моста донесся писклявый голос.
   
– Кто тут? – спросил голос. – Если вы пришли помыкать нами, мы не поддадимся! Крикун О’Тул все эти годы помыкал нами и поносил нас, и больше мы терпеть не будем.
   
– Меня зовут Максвелл, – ответил Максвелл невидимому парламентеру. – И я пришел не помыкать вами, я пришел просить о помощи.
   
– Максвелл? Добрый друг О’Тула?
   
– Добрый друг всех вас. И каждого из вас. Я сидел с умирающим банши, заменяя тех, кто не захотел прийти к нему в последние минуты.
   
– И все равно ты пьешь с О’Тулом, да-да! И разговариваешь с ним, да! И веришь его напраслине.
   
О’Тул выскочил вперед, подпрыгивая от ярости.
   
– Вот это я вам в глотки вобью, – взвизгнул он. – Дайте мне только наложить лапы на их мерзкие шеи…
   
Он внезапно умолк, потому что Шарп ухватил его сзади за штаны и поднял, не обращая внимания на его бессвязные гневные вопли.
   
– Валяй! – сказал Шарп Максвеллу. – А если этот бахвальщик еще посмеет рот раскрыть, я окуну его в первую попавшуюся лужу.
   
Сильвестр подобрался к Шарпу, вытянул морду и начал изящно обнюхивать болтающегося в воздухе О’Тула. Гоблин замахал руками, как ветряная мельница.
   
– Отгоните его! – взвизгнул он.
   
– Он думает, что ты мышь, – объяснил Оп. – И взвешивает, стоишь ли ты хлопот.
   
Шарп попятился и пнул Сильвестра в ребра.
   
Сильвестр с рычанием отскочил.
   
– Харлоу Шарп! – закричала Кэрол, кидаясь к нему. – Если вы позволите себе еще раз ударить Сильвестра, я… я…
   
– Да заткнитесь же! – вне себя от бешенства крикнул Максвелл. – Все заткнитесь. Дракон там бьется из последних сил, а вы тут затеваете свары!
   
Все замолчали и отошли в сторону. Максвелл выдержал паузу, а потом обратился к троллям.
   
– Мне неизвестно, что произошло раньше, – сказал он. – Я не знаю причины вашей ссоры. Но нам нужна ваша помощь, и вы должны нам помочь. Я обещаю вам, что все будет честно и справедливо, но если вы не поведете себя разумно, мы проверим, что останется от вашего моста после того, как в него заложат два заряда взрывчатки.
   
Из-под моста донесся тихий писклявый голосок.
   
– Но ведь мы только всего и хотели, мы только всего и просили, чтобы крикун О’Тул сварил нам бочонок сладкого октябрьского эля.
   
– Это правда? – спросил Максвелл, оглядываясь на гоблина.
   
Шарп поставил О’Тула на землю, чтобы тот мог ответить.
   
– Эта же будет неслыханное нарушение всех прецедентов! – возопил О’Тул. – Вот что это такое! С незапамятных времен только мы, гоблины, варим радующий сердце эль. И сами его выпиваем. Мы не можем сварить больше, чем мы можем выпить. А если сварить его для троллей, тогда и феи потребуют…
   
– Но ты же знаешь, – перебил его Оп, – что феи не пьют эля. Они ничего не пьют, кроме молока. И эльфы тоже.