1 2 3 4 5 6 7 8 9 
При этом  мексиканец спокойно извлек свою наваху из ужасной раны, откуда хлестала кровь,  вытер клинок и, восторженно покачивая головой, сказал:    

– Великолепный  удар! Прямо-таки красота! Этот кабальеро – проворный малый, и мне лестно, что я  был у него секундантом.    

Человек,  который в эту минуту входил, метнулся в сторону, чтобы не быть забрызганным  кровью.    

– Это  что такое? – звучным голосом спросил он. – Здесь убивают?    

– Да,  сеньор, – с живостью ответил мексиканец. – Здесь убивают… но честно.  Великолепная дуэль! Можете пожалеть, что пришли так поздно…    

Читатель  давно узнал Жозефа. Победа высоко вознесла нашего каталонца и посадила его на  плечи какому-то могучему, но пьяному искателю алмазов. В утомленном  путешественнике он внезапно узнал своего молочного брата Альбера де Вильрожа, а  в посетителе, который входил именно в эту минуту, – Александра Шони и стал  изо всех сил отбиваться от окружавшей его публики, чтобы поскорей обняться с  друзьями. Этим он привлек к ним внимание толпы. Ко вниманию вскоре  присоединилось любопытство, а затем и ужас, потому что послышалось чье-то  восклицание:    

– Сэм  Смит!..    

Это  воскликнул тот самый ирландец, который сначала был ограблен, а через три недели  спасен таинственной личностью, о которой шел разговор перед началом дуэли.    

Александр  не обратил внимания на то, что все перед ним расступаются. Он увидел и услышал  Жозефа и был немало удивлен, впрочем не без оснований. Альбера он еще не  заметил, но, услышав его голос, затрясся, быстрыми шагами направился к нему и  стал его обнимать:    

– Альбер!  Дорогой мой Альбер! Наконец-то я тебя нашел! Какой у тебя вид! Но ничего – ты  жив, это самое главное!..    

– Верно,  дорогой Александр, я жив… еле жив!.. – пробормотал де Вильрож слабым голосом. –  Я на три четверти покойник… Слишком уж я измучен…    

– Гром  и молния! – воскликнул Александр. – Тебе дают погибать от голода?!  Жозеф! Где Жозеф? Кажется, я его видел… И слышал его голос.    

– Вот  я, месье Альбер! – кричал каталонец, вырвавшийся наконец-то из рук  фанатиков, которые ни за что не хотели его отпустить. – Карай! Наконец-то!    

– Что  же это такое! Вы не видите, что месье Альбер еле жив? – сердился Шони.  Стукнув кулаком по столу так, что стол затрясся, он заорал: – Эй, есть здесь  какой-нибудь хозяин? Пусть придет! И живей, не то я сам за ним пойду!    

Хозяин  пришел. Он снял шляпу и, к великому удивлению посетителей, которые привыкли  видеть его грубым и высокомерным, вол себя покорно и угодливо.    

– Чем  прикажете служить вашему превосходительству?    

– Мое  превосходительство хочет, чтобы ты накормил и напоил этого джентльмена. Ты слышал  и ты понял. Неси все, что у тебя есть лучшего. Я плачу за все.    

– Сэм  Смит, по-видимому, хорошо настроен сегодня! – сказал своим приятелям тот,  который ранее описал свои встречи со знаменитым грабителем.    

– Вы  уверены, что это именно он и есть? – спросил ирландец.    

– Не  меньше, чем в том, что я – ли именно я. Вы, впрочем, увидите, что он меня тоже  узнает.    

– Он  теперь один, если вы хотите знать, и мы могли бы его схватить и разделаться с  ним, – сказал бельгиец.    

– Попробуйте.  Он сломает вас, как спичку.    

– Но  нас-то ведь человек триста, если вы хотите знать…    

– Нет.  Пока я жив, никто этого человека не тронет.    

– Потому  что он тебя ограбил?.. Если вы хотите знать…    

– Да  вы мне надоели! «Если вы хотите знать»! Довольно! Он меня ограбил, когда я был  богат. Но потом он спас мне жизнь и дал мне почти столько же, сколько взял у  меня. А если чего и не додал, то великодушный поступок сам по себе тоже  кое-чего стоит.    

Александр  привык всюду чувствовать себя как дома. В данный момент он был всецело поглощен  заботами о своем друге и нисколько не думал о том, что пользуется у здешней  публики кровавой репутацией грабителя, внушающей и страх и почтение.    

Но вот  он заметил человека, который внимательно его разглядывал.    

– И  вы здесь?! – воскликнул Александр.    

– Я  самый, мастер Сэм Смит. Очень рад вас видеть.    

– Как  вы сказали?    

– Мастер  Сэм Смит…    

– Вы  ошибаетесь, приятель. Не в отношении моей личности, но в отношении моего имени…    

– Как,  разве это не вы нашли меня, когда я лежал без сознания в овраге? Вы вернули  меня к жизни и еще подарили мне прекрасный алмаз.    

– Что  ж, если вам угодно вспомнить об этом маленьком подарке и о небольшой услуге, какую  всякий порядочный человек оказал бы вам на моем месте, я возражать не буду. Но,  по крайней мере, пощадите мою скромность.    

– Да  ведь это была не первая наша встреча.    

– Вы  меня удивляете…    

– Вспомните  хорошенько! Вы даже сделали у меня маленький заем.    

– Заем?    

– О,  я ничего по требую у такого джентльмена, как вы. Возможно также, что вы и  забыли: вам приходится иметь дела со многими…    

Эти  последние слова вызвали у некоторых взрыв смеха, но Александра охватил гнев,  кровь ударила ему в голову.    

– Послушайте,  любезный, – резко сказал он, – я не имею обыкновения брать взаймы и  не люблю подобных шуток…    

– Но  позвольте, мастер Сэм Смит…    

– Еще  раз, и в последний, говорю вам, что вы ошибаетесь. Вы упорно называете меня  чьим-то чужим именем. Мне надоело. Это имя английское, а я француз и зовусь  Александр Шони.    

– Врешь,  мошенник! – прорычал из глубины палатки чей-то грубый голос. – И даже  не пытайся обманывать этих почтенных джентльменов. Мы знаем все твои клички.  Может быть, ты и выдаешь себя за француза, когда тебе надо, но судья Линч все  равно разделается с тобой как с вором и убийцей! Ты меня слышишь, Сэм Смит?    

Александр  остолбенел. Но ненадолго. Он быстро овладел собой. И вот он яростно закричал,  вскочил, как тигр, растолкал оторопевших зрителей, пробился туда, откуда  раздался голос, и оказался лицом к лицу с двумя гигантами, сидевшими за  столиком в углу. У обоих лица были покрыты шрамами и рубцами, оба были  вооружены до зубов, оба являлись воплощением самой грубой силы. Тот, который  произнес приведенные выше слова, видимо, более привык объезжать диких жеребцов  или править фургоном, чем говорить связно. Чтобы обрести дар речи, он  предварительно выпил целую бутылку кап-бренди. Одного глаза у него не было.  Место, где когда-то был глаз, пересекал безобразный рубец, отчего мышцы  вздулись на лбу и на щеке и беспрерывно дергались. Это усиливало впечатление  свирепости.    

У его  товарища через всю голову проходил рубец, который делил шевелюру на две почти  равные части, как пробор. Сразу было видно, что это след хорошего сабельного  удара. Гигант тоже пил как лошадь и подкреплял каждое слово своего собутыльника  одобрительными кивками.    

Никто не  смог бы сказать, откуда появились эти двое и как они вошли, – кроме,  пожалуй, хозяина, который тайком впустил их через черный ход, в задней части  палатки.    

– Эге! –  негромко сказал один из гостей, увидев их. – Да это бур Корнелис и его  братец Питер. А где их старший брат Клаас?    

И со  всех сторон послышались шепотом произносимые слова: «буры»… «Корнелис»… «Питер»…    

Впечатление  было такое же, какое вызвало имя Сэма Смита.    

Увидев  налетавшего на них француза, оба гиганта выхватили ножи и стали в оборонительную  позицию.    

– Кто  посмел возвести на меня гнусное обвинение в убийстве и грабеже?    

– Я! –  ответил одноглазый Корнелис.    

– А  я готов повторить, – прибавил Питер.    

Александр,  еще более бледный, чем раньше, быстро нагнулся, схватил тяжелый табурет и с  размаху бросил его в обоих братцев, крича пронзительным голосом:    

– Врете,  мерзавцы! Я не хочу пачкать руку о ваши разбойничьи морды – вот вам вместо пощечины.    

Тяжелый  табурет упал на стол и разломался. Куски полетели на обоих гигантов, и те, несмотря  на свой внушительный вид, вздрогнули.    

Поднялся  неописуемый шум. Несколько человек – правда, их было не слишком много – сразу  сгрудились вокруг Александра, другие стали проявлять к Александру  неблагожелательное любопытство, которое с минуты на минуту грозило принять открыто  враждебную форму.    

Среди  первых был и мексиканец – тот, который дал Жозефу свою наваху; был там и ирландец  – виновник всей этой необъяснимой ошибки. Жозеф где-то раздобыл огромный топор  и теперь стоял рядом со своим другом. И даже Альбер, несмотря на всю свою  слабость, и тот был здесь.    

Странное  дело – его появление произвело на обоих буров неизмеримо бОльшее впечатление,  чем табурет Александра.    

– Граф! –  пробормотал Корнелис.    

– Он  самый! – подтвердил ошеломленный Питер.    

– Мужайся,  Питер! Его послал сам дьявол!    

– Правильно,  Корнелис. Он не должен уйти отсюда живым.    

Оба  гиганта преодолели непостижимый страх, который у них вызвало появление этого  человека, еле державшегося на ногах.    

– Друзья! –  вскричал Корнелис. – Я сказал, и я повторяю: этот человек – Сэм Смит! Вор  Сэм Смит! Убийца Сэм Смит! Тот, которого вы так чествовали как  победителя, – его сообщник. А этот третий – их хозяин. Хоть на вид он еле  живой, но они ему преданы, как проклятые. Друзья! Вам представляется, быть  может, неповторимый случай: вы можете избавить не только ваш прииск, но и все  прочие прииски от этих грабителей! Почему они забирают себе львиную часть того,  что вы добываете с таким трудом? А ну-ка, давайте! Не так уж они страшны! Надо  их взять и повесить! А веревку я дам!    

– А  я тебе тоже кое-что дам, мерзавец! – воскликнул Александр и быстро зарядил  свои карабин.    

По в эту  минуту несколько человек с яростью ринулись на Александра. Он окинул их взглядом  и сразу увидел, насколько опасно его положение. Если только он и его друзья  попадутся, с ними будет покончено. Нелепому и гнусному обвинению все поверят. А  здесь достаточно и простого подозрения, чтобы немедленно подвергнуться  линчеванию.    

Он  быстро обернулся и увидел, что отступление пока еще возможно. Делом одной  минуты было схватить огромный стол, ножки которого были вкопаны в землю,  вырвать его и опрокинуть вместе со всеми стоявшими на нем бутылками. Битое  стекло рассыпалось по полу впереди этой импровизированной баррикады.    

Ирландец,  которому все еще продолжало казаться, что он узнал Сэма Смита, подошел и быстро  сказал:    

– Джентльмен!  В общем, вы мне спасли жизнь. Я не могу допустить, чтобы вас этак вот убили.  Бегите в крааль. Сто шагов позади палатки. Там есть лошади. Вот мой револьвер.  Передайте его вашему товарищу – у него нет никакого оружия. Прощайте,  джентльмен. Теперь мы с вами квиты.    

Александр  пожал плечами, взял револьвер, передал его Альберу и проговорил вполголоса:    

– Опять  я наказан за добрый поступок! Если бы я оставил этого дурака в овраге, меня бы  не считали разбойником с большой дороги и я не увяз бы в таком грязном деле.  Ладно, друзья, отступаем! Мы еще сведем счеты с этими молодчиками. До  следующего раза!    

Нападавших  на минуту задержал опрокинутый стол, но скоро они снова перешли в наступление.  Оба гиганта предводительствовали и неистово орали. Со всех сторон сверкали ножи  и щелкали заряжаемые револьверы. Сейчас три француза будут зарезаны и  расстреляны. На них смотрели двадцать стволов, надо было торопиться.    

Мексиканец  стоял у самой стенки. В руках у него сверкала наваха. Он сделал широкий разрез  в парусине.    

– Сюда,  кабальеро! Сюда!    

Альбер и  Жозеф устремились в столь своевременно открывшееся отверстие.    

Что  касается Александра, то, по мере того как возрастала опасность, возрастало и  его самообладание, и он внезапно увидел возможность выиграть несколько минут.  Но дело опасное: надо было выдержать град пуль. Ничего не значит. Александр  пошел на это.    

Палатку  поддерживали две длинные подпорки, вкопанные в землю, а наверху их скрепляли  дужки, напоминавшие спицы гигантского зонтика. Если удастся свалить подпорки,  он спасен.    

Александр  быстро вскидывает ружье и со спокойствием охотника, который стреляет куропаток,  делает два выстрела. Но стрелял он в подпорки и к тому же разрывными пулями.  Подпорки были разбиты в щепки. Огромное полотно упало на нападающих, как ястреб  на выводок цыплят, и накрыло их, предоставив им барахтаться в поисках выхода.    

Хлопнуло  несколько револьверных выстрелов, но они не имели никаких последствий, кроме  шума и дыма.    

Крааль,  как сказал ирландец, действительно лежал метрах в ста позади палатки. Покуда их  враги кричали, рычали и не знали, как вырваться из-под брезента, который они  уже весь истыкали ножами, наши три француза побежали под надежную защиту  крааля. Как ни серьезно было их положение, они не могли удержаться от смеха,  видя, что делается с палаткой, верней – под палаткой: люди, пьяные от алкоголя  и осатаневшие от ярости, все еще барахтались и работали ножами. Они изрезали  брезент в клочья, а выбраться не могли.    

Крааль  был открыт. Французы ворвались как раз в ту минуту, когда радостный вой возвестил,  что враги наконец освободились из ловушки, упавшей им на голову. В глубине  крааля находилась конюшня. Она была сложена из толстых бревен – настоящая  крепость. Здесь можно выдержать осаду. Двенадцать сильных лошадей, и среди них  две особенно крупные спокойно жевали доброе зерно. На их крепких спинах ездили,  должно быть, двуногие мастодонты Корнелис и Питер.    

– Ну,  здесь мы будем в безопасности, – заметил Александр, к которому уже  вернулось обычное хорошее настроение.    

Затем он  обратился к своим товарищам, которые не успели и слова выговорить, пока шла эта  быстрая и необычная смена событий:    

– Однако  откуда вы взялись? Ты, Альбер, совершенно отощал. Это не делает чести твоему  повару. А вы, Жозеф? Я вас увидел в ту минуту, когда вы очень мило спроваживали  на тот свет одного американского грубияна. Ловко это у вас получилось!    

– А  я все время вас искал, месье Александр.    

– А  мы тебя искали.    

– Значит,  мы все трое гонялись друг за другом. Я сейчас прямо с водопада Виктория.    

– А  я, – сказал Жозеф, – я пересек, сам но знаю как, всю пустыню, гоняясь  за вами по следам.    

– А  ты, Альбер? Ты молчишь? Ну-ка, веселей!    

– Меня  измучила лихорадка. Я еще и сейчас не совсем оправился. Если я жив и нахожусь  здесь, то этим я обязан нашему проводнику Зуге и славному бушмену. Они меня  подобрали на берегу какой-то речки… Я был полумертв.    

– А  его преподобие? А мастер Виль?    

– Не  знаю, что с ними. Ничего не знаю.    

– А  наши негры?    

– Они  должны быть где-то здесь, поблизости.    

– Вот  и хорошо. Они помогут нам выбраться из этого осиного гнезда. Но пока довольно  разговаривать.    

В это  время у ворот крааля поднялся отчаянный шум:    

– Смерть  Смиту! Смерть грабителю! Линчевать его!    

– Они  не хотят успокоиться. Выходит, что я – отъявленный негодяй: я забираю у  тружеников их добычу!    

– Тут  какая-то пакость со стороны буров, по-моему.    

– И  я так думаю. Ты слыхал, в чем они меня обвиняют?    

– Не  совсем. Я так ослабел, что даже не все мог разобрать.    

– Смерть!  Смерть! – кричали за воротами.    

– Ну, –  сказал Александр, – кажется, погода портится. Придется этих чудаков  пощекотать, благо свинца у меня достаточно. Не собираюсь убивать их насмерть,  но немного дроби крупного калибра – и они начнут приходить в себя. А пули надо  поберечь на случай, если нам придется защищать свою жизнь. Это не исключено.    

Александр  приоткрыл дверь конюшни, просунул краешек ствола своего карабина и выстрелил.  Шум прекратился, как по волшебству, и нападающие разлетелись подобно стае  воробьев. Но вскоре раздался ответный выстрел, и пуля крупного калибра с сухим  треском врезалась в бревно – как раз в то место, где на секунду раньше  находилась голова Александра.    

– Эге! –  сказал он скорей с удивлением, чем с испугом. – Вот они и откликаются. Они  хотят подавить огонь нашей батареи! Узнаю этот выстрел и узнаю калибр. Это один  из наших буров. Он хочет, чтобы я тоже окривел. Значит, борьба не на жизнь, а  на смерть! Но они еще нас не взяли. Через четыре часа мы будем далеко отсюда.  Но чего они хотят? Правда, мы были бы для них неплохой добычей. Они бы вполне  могли закатить такую оргию, какая им и не снилась!    

– Что  ты имеешь в виду?    

– А  то, что они не побрезгали бы алмазами, которые лежат у меня в кармане. Их там  тысяч на двести пятьдесят – триста.    

 3    

     

     Радость человека,  потерявшего двадцать тысяч франков золотом. – Жозеф становится сапером  поневоле. – Белый в рабстве у чернокожих. – «Хижина дяди Тома»  навыворот. – Что думает парижанин, когда на него надета колодка  раба. – Опасность поджога. – Пролом. – Стена обрушилась. –  Военная хитрость. – Какую пользу может принести беглецам кусок горящей  пакли, если его сунуть лошади в ухо. – Александр и его двойник. –  Опять Сэм Смит.    

     

– Триста  тысяч франков? – воскликнул Жозеф подскакивая. – Что ж вы с ними  сделаете?    

– Я?  Ровно ничего. Эти драгоценные булыжники нужны мне, как паралитику ходули.    

– Уж  не нашел ли ты сокровище кафрских королей?    

– А  что ты думаешь? Вполне возможно.    

– Вот  здорово! – заметил Жозеф. – Вы потеряли двадцать тысяч, – вот  вам возмещение.    

– Двадцать  тысяч? С чего вы взяли?    

– Я  не взял, это у меня взяли…    

– Ах,  вот что?! Это те деньги, которые я получил в Нельсонс-Фонтейне за свой участок?  Бедный Жозеф! Я не однажды раскаивался, вспоминая, что взвалил на вас эту  лишнюю тяжесть. Очень рад, что какой-то добрый малый освободил вас от ноши…    

– Доврый  малый? Да я этому мерзабцу… Смешно подумать…    

– Что  кажется вам таким смешным? Наше положение?    

– Я  не о том! Но этот мерзабец, который меня овборобал, чертобски похож на бас. Ну  как дбе капли боды. Уж бы избините меня, месье Александр!    

– Э-ээ!  Тогда я все понимаю!.. Этот болван, которому я вчера оказал кое-какую помощь,  встречался с тем мошенником, которому природа подарила сходство со мной, и он  принял меня за того…    

– Ошивиться  бполне бозможно, месье Александр. Уберяю бас.    

– Да  я на него не сержусь. Тем более что он очень благородно поступил в отношении  нас. У тебя револьвер есть?    

– И  заряженный, – ответил Альбер.    

– Отлично!  А у вас, Жозеф?    

– У  меня только этот топор.    

– Пока  довольно. Эге, дело плохо! Жозеф, смотрите в оба!    

Наружный  забор поддался натиску, и нападающие, победоносно крича и рыча, ворвались во  двор, в глубине которого стояла конюшня.    

– Ну,  воевать так воевать, – непринужденно сказал Александр. – Альбер, ты  сейчас не очень крепок. Ты будешь прикрывать наш отход.    

– Мы,  стало быть, попытаемся уйти?    

– И  уйдем. Или ты имел в виду поселиться здесь навсегда?    

– Ничуть.    

– Значит,  слушай меня! Сделай-ка предупреждение вот этому молодчику.    

Альбер  выстрелил. Один из нападавших свалился: разрывная нуля снесла ему полчерепа.    

– Убедительно!    

– И  возражений пока не слышно.    

– Верно.  Значит, они заколебались. Продолжай переговоры в том же духе. А мы с Жозефом  пока проложим дорогу. Не убивай их слишком много. И береги пули. Помин, эти  люди уверены, что делают доброе дело. Им кажется, что они освобождают землю от  злодея. Они не знают, что я на него только похож.    

– Мне  бы хоть одним глазом увидеть этих проклятых буров!    

– Они,  видимо, больше не хотят иметь дела с тобой… Попробовали, и довольно! Теперь они  будут осторожны!..    

Александр  поддерживал этот добродушный разговор, но вместе с тем не оставался без дела.  Он быстро оседлал обоих рослых коней, которые действительно принадлежали бурам.    

– Эти  звери должны быть чертовски выносливы, – сказал он. – Ты сядешь на  одного, я – на другого. Таким образом, Корнелис и Питер смогут преследовать нас  только на слабых клячах, которые скоро сдадут. Двойная выгода для нас, и мы  должны ее использовать. Что касается вас, Жозеф, вы сядете на этого большого  гнедого коня. По-моему, он должен мчаться, как ураган… Что нового, Альбер?    

– Ничего!  Крикуны заколебались. Они размахивают кулаками и горланят, но подойти близко  никто не решается.    

– Хорошо.  Остается девять лошадей. Они нам и проложат дорогу, когда надо будет. Увидите  картинку! А пока, Жозеф, мы с вами немножко займемся саперными работами. Вы в  саперах служили?    

– Нет,  месье Александр.    

– Ничего.  Это не так трудно, сейчас увидите. Смотрите, сколько здесь всякого инструмента:  лопаты, кирки, топоры, даже пилы. Хватит на пятьдесят человек… Кстати, ведь у  вас у обоих нет ни гроша за душой. А никто но знает, что может случиться.  Сделайте мне удовольствие, возьмите у меня хоть по пригоршне этих камней,  которые обрывают мне карман. В случае надобности их всегда можно обратить в  мясо, хлеб и виски… И без церемоний, пожалуйста. Это наше общее. Вот так. А  теперь мы с вами, Жозеф, разошьем несколько бревен, из которых сложены эти  стены, но оставим их пока на месте. Будет достаточно легкого толчка, и они  повалятся.    

– Понимаю,  месье Александр. Если эти сболочи подойдут влизко, мы им оврушим стенку на  голобы, а сами – на коней и бскачь.    

– Вот  именно! Вы прирожденный сапер и хорошо понимаете в военном дело… Итак, за работу!..    

Покуда  Жозеф, ловко работая топором, подрубал вкопанные в землю столбы, Александр, вооружившись  пилой, осторожно распиливал венцы. Ширина пролома могла бы равняться примерно  трем метрам. Но вся подрезанная часть стены должна была в нужную минуту рухнуть  сразу.    

Альбер  давно знал удивительную физическую силу своего друга, но ему все же казалось непостижимой  огромная работа, которую проделывал Александр, и он это сказал.    

– Еще  бы! – заметил тот. – За последнее время я здорово привык к тяжелому  труду.    

– Это  как же?    

– Да  ведь с тех пор, как мы так неожиданно расстались на Калахари, мои хозяева не  давали мне сидеть сложа руки.    

– Твои  хозяева?    

– Мы  все время болтаем и болтаем, и я еще просто не успел рассказать вам о моем  рабстве.    

– Ты  был рабом? Ты?    

– Как  самый обыкновенный уроженец этой солнечной страны. Несмотря на мою белую кожу и  европейское происхождение, я носил на шее колодку, так называемое «бревно  рабства». Противная штука и противная работа! Да еще чамбок впридачу.    

– Но  это возмутительно! Это неслыханно!    

– Совершенно  неслыханно и совершенно возмутительно, и все-таки верно. Мое счастье, что  хозяева у меня были чернокожие. Если бы это у белых, я бы давно умер. И я  прямо-таки счастлив, что избавил от ужасов рабства тех бедных бушменов, которых  португальские мулаты гнали на продажу, как скот.    

– Тебе  известно, что эти мулаты подохли?    

– Туда  им и дорога! Во всяком случае, дорогой мой Альбер, твой друг Александр Шони, бывший  парижский щеголь, завсегдатай театральных премьер, член многих клубов, бывший помещик,  попал в рабство к неграм, носил для них воду, толок для них просо и сорго,  варил для них пиво, прислуживал их хозяйкам, нянчил их детей. Но пока оставим  это. Я вам расскажу подробно в другой раз. Кажется, неприятель переменил  тактику!    

– Верно!  Раньше они шли открыто, а теперь прикрываются фашинами из хвороста.    

– Да,  вижу! Эти чучела хотят сложить весь свой хворост у нас под стенками и поджечь.  Они мечтают зажарить нас. Нет, ребята, погодите! Мы и сами с усами! У вас все  готово, Жозеф?    

– Готово,  месье Александр. Только пальчиком толкнуть.    

– Слушай, –  сказал Альбер, – у меня руки чешутся пострелять. Я бы все-таки уложил хоть  несколько человек!    

– Зачем?  Пусть их. Через несколько минут они все равно будут считать, сколько у них переломано  ребер.    

Раззадоренные  молчанием маленького гарнизона, наступающие стали смелее; более храбрые  увлекали колеблющихся. Потрясая в воздухе охапками хвороста, довольно  значительная группа подошла к деревянной стене, как раз к тому месту, где был  подготовлен пролом. Они приближались потихоньку. Тем временем другая группа  подходила с противоположной стороны и страшно шумела, желая, по-видимому,  отвлечь внимание осажденных.    

Затем  они без всякого предупреждения подожгли хворост. Заставить задохнуться в дыму и  сгореть живыми трех человек, которым нельзя было предъявить никакого обвинения,  было для них делом самым обыкновенным. И дым уже стал пробиваться сквозь щели.  Лошади пришли в беспокойство.    

– Ну  вот! – сказал Александр.    

– Мы  готовы! – одновременно отозвались Альбер и Жозеф.    

– Берите  каждый по коню. Привяжите их друг к дружке веревкой подлинней и поставьте перед  проломом.    

– Готово.    

Александр  тоже соединил пару лошадей и поставил их позади лошадей своих товарищей. Затем  он высек огонь, зажег трут, отрезал от него четыре куска длиной сантиметра в  два каждый и, когда они загорелись, дал по куску Альберу и Жозефу.    

– Слушайте  меня и точно выполняйте то, что я прикажу. По команде: «Вперед!» – вы крепко хватаете  коней за морды и суете им в ухо по куску горящей пакли. Тем временем я  опрокидываю стенку, и тогда вы пускаете лошадей. Поняли?    

– Поняли!    

– Вперед!    

Под  могучим напором Александра тяжелая рубленая стена зашаталась, треснула и с грохотом  свалилась на тлевший хворост и на людей, которые пытались раздуть огонь. Крики  бешенства и боли смешались с проклятиями. Лошади испуганно ржали. Они обезумели  от боли, которую им причинял огонь в ухе, и ринулись прямо на людей – на тех,  кто еще держался на ногах после падения стены. Несчастные животные рвались  каждое в свою сторону, но они были привязаны одно к другому и потому вертелись  на месте, топча ногами убитых и раненых и опутывая тех, кто еще не валялся на  земле и не успел бежать.    

– По  коням!    

Александр  был бледен, лицо его стало совершенно бескровным, но командовал он твердо и  спокойно.    

Лошади  буров фыркали от нетерпения и страха. Жозеф на своем гнедом был готов вырваться  первым.    

– Легче! –  сказал Александр. – Наш план осуществляется очень хорошо, и мы не будем  останавливаться на полдороге. Полюбуйтесь, сколько мы тут народу накрошили!..    

– Кто  ж виноват, если не они сами? – сказал Альбер.    

Он  быстро нагнулся, тоже сунул два клочка дымящейся пакли лошадям в уши и пустил  их. Нападавшие уже стали оправляться от первого испуга. Они поняли, что трое  осажденных нот-нот уйдут от них, и только думали, как бы перейти в наступление.  Но не успели. Новые лошади налетали на них ураганом, и это вызвало неописуемую  панику. Началось нечто худшее, чем бегство. Это была паника, каждый думал об  одном – как бы спастись.    

Три  француза пригнулись к гривам своих копей, беспощадно вонзили им шпоры в бока и  понеслись во весь опор по дорожке, которую им прокладывали лошади с горящей  паклей в ушах.    

Де  Вильрож с револьвером в руке, Александр с карабином были готовы пристрелить  всякого, кто попытался бы их остановить.    

Ворота  крааля оказались открытыми. Все три всадника проскочили и быстро скрылись из  виду, провожаемые бешеными криками.    

– Прямо  на водопад Виктория, – сказал Александр спустя несколько минут, показывая  на тучи, собиравшиеся на севере.    

– Да,  по за нами будет погоня, – не без оснований возразил Альбер.    

– Несомненно.    

– Если  мы окажемся на Замбези, а те пойдут за нами по пятам, мы попадем в западню.    

– Не  понимаю! Объясни, пожалуйста.    

– Очень  просто. Рядом с Викторией наши самые большие европейские реки – не больше чем  ручьи. Если мы дадим себя припереть к этому водопаду, мы потеряем то, что в  тактике называется линией отступления.    

– Ты  уверен?    

– Разве  только ты, как опытный полководец, все предвидел и обеспечил переправу.    

– Видишь  ли, я уже не думал, что снова найду вас обоих, и я не предвидел такой глупой и  ужасной свалки. Поэтому, должен сознаться, я не принял никаких мер.    

– Значит,  мы будем окружены. Пойми это!    

– Легче,  дорогой Альбер. Легче! Не суди своего друга опрометчиво, раньше выслушай его!    

– Да  говори же, изверг! Не мучь! Я умираю!    

– Не  умирай и слушай! Я действительно многого не предвидел, но я не сказал, что у  нас нет возможностей спасения. Они есть, и приготовил их я, но совершенно  другими способами.    

– А  именно?    

– Если  бы наши уважаемые спутники мастер Виль и преподобный отец были сейчас здесь, я  бы тебе не ответил. Но так как их нет, я открою тебе, что организовал небольшую  лодочную переправу на тот остров, где находятся сокровища…    

–…кафрских  королей?    

– Тише!  Мы не одни.    

– Здравствуйте,  господа! – раздался чей-то звучный голос.    

Три  друга неслись в бешеной скачке и в этот момент сворачивали под прямым углом  вправо, по направлению к темной скале, высившейся среди наносных песков. Сейчас  пески были сухи, но, по-видимому, периодически, во время разливов, подвергались  затоплению.    

Внезапно,  точно из-под земли, появился мужчина высокого проста, лицо которого было закутано  белой тканью. Через плечо у него висел двуствольный карабин.    

– Здравствуйте, –  ответил Александр вежливо, по тоном человека, у которого минуты на счету и нет  времени для праздных разговоров.    

– Одно  слово, джентльмен! – сказал незнакомец, загораживая дорогу, однако пока не  предпринимая ничего угрожающего.    

– Мы  торопимся, – сказал Альбер. – За нами гонится по пятам не меньше  сотни демонов, которые точно с цепи сорвались. А мы не хотим вступать с ними в  переговоры.    

– Да  ведь и я спешу. Предлагаю вам, джентльмен, услугу за услугу. Мне нужна лошадь.    

– Вы  смеетесь!..    

– Я  знаю, кто вы и откуда, и, пожалуй, догадываюсь, куда вы держите путь. Я  воспользовался вашей лодкой.    

– Тысяча  молний! – в бешенстве воскликнул Александр. – Что вы наделали! Вы  хотите, чтобы нас схватили?    

– Нет.  Я вас спасу. Видите маленький островок, который прицепился к подводным камням  на самой середине реки? Только что я туда переправил двух европейцев – ваших  товарищей.    

– Наших  товарищей?    

– Да.  Один смахивает на миссионера. А другой этакий верзила. По-моему, он с приисков.  Лодку я увел обратно и спрятал.    

– Где  вы ее спрятали?    

– Дайте  мне лошадь. Еще не поздно. Я прыгну в седло, и вся орава, которая гонится за  вами, побежит за мной.    

– Хорошо! –  сказал Александр. – Вот моя лошадь. Где лодка? Не пытайтесь нас обмануть.  Вы не успеете сделать триста шагов, как у вас в спине будет сидеть пуля  восьмого калибра.    

– Не  надо грозить. Если вы мне не поможете, меня поймают. Лодка стоит в ста шагах  отсюда, позади того куста, видите? Весла воткнуты в ил.    

– Альбер,  Жозеф, слезайте, – сказал Александр, заряжая карабин. – Бегите туда.  Если лодка на месте и в исправности, крикните мне.    

Он  прибавил, обращаясь к незнакомцу:    

– В  противном случае я вас застрелю, потому что вы нас погубили.    

Незнакомец  слегка пожал плечами, все еще не открывая, однако, лица.    

Вскоре  послышались два радостных голоса:    

– Лодка!  Есть лодка! И весла!..    

Незнакомец  извлек из-за пояса складной нож и, не проронив ни слова, перерезал жилы на  ногах у лошадей Жозефа и Альбера и вскочил на коня Александра.    

– Простите,  сударь, – сказал он. – Я поступил, как мясник, но я должен думать о  своем спасении.    

Тут  порывом ветра взметнуло белую ткань, и Александр застыл в оцепенении: он увидел  лицо, до такой степени похожее на его собственное, как если бы смотрел в  зеркало.    

С шумом  приближались преследователи. Медлить нельзя было. Альбер и Жозеф уже сидели а  лодке.    

– Поезжайте,  месье, – сказал незнакомец. – Я второй раз обязан жизнью французу. Я  не забуду этого.    

– Да  кто вы такой?    

– Одни  считают меня бандитом. Другие – правда, таких немного – хотели бы сделать из  меня героя. Но я гораздо более скромен. Впрочем, это значения не имеет. А вот  вам, например, моя дурная слава может причинить неприятности, потому что вы  удивительно на меня похожи…    

– Да  неужели вы…    

– Сэм  Смит!..    

 4    

     

     «Мози-оа-Тунья», или  «Там гремит дым». – Замбези. – Древняя империя Мономотана и Офир –  город царя Соломона. – Водопад Виктория. – Острова Верхнего  Замбези. – Великолепие природы. – Садовый Остров. – Александр  становится лодочником, – Жозеф еще не удовлетворен своей местью. – На  мели. – Легенда батоков. – Жертвоприношение баримам. – «Столбы  богов». – Две акации, остров и базальтовая стрелка.    

     

Бурные  приключения, пережитые нашими героями, мешали нам до сих пор отметить характерную  особенность тех мест, в которых происходит действие. Этой особенностью является  беспрерывный глухой гул, который слышен уже в шестнадцати километрах от пункта,  расположенного на 25ь41 восточной долготы и 17ь41 54» южной широты. Он  усиливается по мере приближения к реке Замбези. Но гул идет не из вулкана – это  шумит южноафриканская Ниагара. Местные жители называют ее «Мози-оа-Тунья». На  их языке это значит – «там гремит дым». Ливингстон назвал этот водопад именем  английской королевы Виктории.    

Автору  очень хочется поскорей и как можно более верно описать это великолепное  зрелище. Но он все же просит у читателя позволения на минуту задержаться: в  интересах дальнейшего нашего повествования надо сказать несколько слов о  великой африканской реке Замбези.    

Прославленный  английский путешественник Ливингстон установил, что ее истоки находятся немного  южнее той точки, где 22ь восточной долготы по Гринвичу пересекает одиннадцатую  южную параллель. Река течет с севера на юг, слегка отклоняясь на восток до  Шешеке, который находится примерно в ста двадцати пяти километрах от Викторин.    

Замбези  имеет две тысячи пятьсот километров в длину и делает два изгиба, придающих ей  форму латинской буквы S. В верхнем течении, до Шешеке, она называется Лиамбией  и принимает имя собственно Замбези на всем своем дальнейшем протяжении, вплоть  до устья.    

Правда,  различные племена, территорию которых она пересекает, называют ее по-своему –  то Амбези, то Оджимбези, то Лонамбеджи, то Луамбези. Это создавало путаницу. Но  неутомимый Ливингстон внес ясность.    

Верхняя  Замбези, или Лиамбия, орошает земли племен баротсе, баньетов и макололо. Главным  городом является здесь Шешеке. Приняв чуть выше этого первобытного городка воды  своего притока Хобе, река низвергается с огромной высоты в узкую базальтовую  теснину, которую мы сейчас опишем, пересекает земли батоков, бапимпе, базизулу,  батуков и баниаи и орошает португальские владения в Тете и Сенна.  Многочисленные притоки Замбези еще мало изучены. Наиболее значительными  являются слева: Надшита, Кафуэ, Лоангва и Ширэ, вытекающий из озера Ньясса.  Справа в нее впадают Либа, Хобе, Чиайя и Луже. Наконец река впадает в  Мозамбикский пролив, образуя широкую дельту. Наиболее значительными рукавами  считаются Миламбо, Кугус, Восточный Луабо и Монсело.    

Как и  большинство африканских рек, Замбези имеет много порогов и водопадов и потому  судоходна не на всем своем протяжении, хотя в период дождей суда могут  проходить и по таким местам, которые в сухое время года для плавания  недоступны. Таков, например, водопад Кебрабаса, наиболее значительный после  Виктории. Периодические разливы реки подымают его уровень на двадцать пять  метров. Так что здесь, равно как и через водопад Морумба, находящийся выше по  течению, легко могут проходить суда и попадать, таким образом, прямо в Верхнюю  Замбези.    

Надо,  чтобы цивилизация поскорей проникла на эти берега, на которых некогда  находилось легендарное государство Мономотапа (в наши дни – земля племени  баньети) и богатый город Офир царя Соломона (земля племени маника). Места эти  изобилуют золотом; недавно здесь были найдены алмазные россыпи и залежи  каменного угля. В XVI, XVII и XVIII веках португальцы плавали в бассейне  Нижнего Замбези и с пользой для себя разрабатывали здесь богатства недр (кроме  алмазов, разумеется). Об этом говорят заброшенные рудники и шахты, которые  отдали примитивной технике того времени далеко не все спои богатства.    

Проведут  ли когда-нибудь англичане железную дорогу, которая свяжет эти моста с главным  городом колонии? Утвердят ли они свое могущество на Нижней Замбези, вытеснят ли  они португальцев благодаря какому-нибудь дипломатическому трюку, на что они великие  мастера? Несомненно, их предприимчивым государственным деятелям есть чем здесь  соблазниться. А пока что ничтожное насекомое, муха цеце, делает здесь  неприступными огромные территории, и так будет продолжаться до тех пор, покуда  железная дорога и пароход не придут на смену вьючному и тягловому скоту.    

Как бы  там ни было, вопрос о Замбези всплыл снова, ибо много смельчаков, как мы это показали  выше, пришли рыться в этой земле, к которой туземцы и подойти близко боялись,  такой великий ужас внушал им «дым, который гремит». Доктор Ливингстон был  первым европейцем, чьи восхищенные глаза видели чудесное зрелище Замбези,  которая со спокойным величием катит свои воды, низвергается в пропасть,  разбивается там, рычит и обращается в пыль. Мы заимствуем у великого исследователя  объяснение того названия, которое водопаду дали туземцы.    

Ливингстон  прожил некоторое время среди племени макололо. Однажды их вождь Себитуане  спросил его, видел ли он у себя на родине дым, который гремит. «Никогда, –  прибавил Себитуане, – наши люди не позволили себе подойти к водопаду  близко. Они видели его только с большого расстояния и были так потрясены пятью  столбами испарений и вечным гулом, что закричали: „Мози-оа-Тунья!“ – „Там  гремит дым!“    

Испарения  объясняются тем, что вода, ударяясь о базальтовые пороги, разбивается на мельчайшие  частицы. Они поднимаются из глубины в виде исполинских султанов и слегка  покачиваются на ветру, никогда, однако, не теряя ни своей круглой формы, ни  своей силы сцепления. Они видны за десять километров при низкой воде и с  расстояния вдвое большего в сезон дождей, когда вода поднимается. У основания  они имеют светло-перламутровый цвет и темнеют кверху. Эти две особенности лишь  усиливают их сходство с дымом.    

Перед  путешественником, который отважится спуститься в лодке хотя бы на три или  четыре километра вниз по течению, откроется великолепная и волнующая картина.  Он тихо поплывет среди множества островов и островков разных размеров. Это  бесчисленные цветники, украшенные самыми восхитительными представителями тропической  флоры. Они покрывают всю поверхность Замбези, во все полторы тысячи метров ее  ширины. Исполинские баобабы, каждая ветка которых представляет собой отдельное  дерево; темные мотсури, усыпанные ярко-красными плодами; стройные пальмы с  пучком листьев на вершине; сребролистые могононы, хрупкие мимозы, – все  переплелось на этой фантастически плодородной почве, все тянется к солнцу, все  напоено благотворной росой.    

Смелый  лодочник, на которого не действует оглушительный шум водопада, медленно проберется  между подводными камнями и водоворотами, которые не очень опасны, когда вода  невысока. Несколько ударов веслами – и он достигнет острова, прилепившегося к  порогам и по ту сторону которого лежит бездна.    

Если он  сумеет подавить свое волнение, если у него не закружится голова, если он дойдет  до самого края бездны и взглянет вправо, то увидит, как Замбези внезапно всей  своей массой проваливается в базальтовую трещину, имеющую всего шестьдесят  метров в ширину; так бильярдный шар проваливается в лузу. Вся эта огромная  водная масса беснуется и рычит в тесной клетке, она разбивается о ее скалистые  стены и наконец, найдя себе узкий проход, всего в каких-нибудь сорок метров,  гремя и грохоча, вырывается на полю.    

Глаз не  может уследить за всеми ее капризными изгибами. Он различает только облако,  только клочья взбитой белой пены. От облака подымается струя пара вышиной в  восемьсот метров, и две лучезарные, сверкающие радуги играют на этой алмазной  пыли, отбрасывая свое сияние на деревья, воду и скалы.    

Распыленная  вода поднимается высоким столбом и снова падает дождем мельчайших брызг на  кусты, на дикие финики, на ползучие растения, на листву и оживляет их густой  темно-зеленый цвет; она постоянно обмывает ветви и корни деревьев, струится по  ним и снова падает в раскрытую бездну, по дна не достигает, ибо движение  воздуха, вызываемое водопадом, создает новое течение, которое снова ее  поднимает.    

Этот  центральный остров, который доктор Ливингстон назвал Садовым Островом, расположен  на верхней губе водопада и делит его на две части.    

Когда  путешественник взглянет влево, он сможет более легко заметить движение  пенящейся массы: она стремится к холмам, стоящим по обе стороны бурлящего  водного потока. Наблюдатель может измерить взглядом высоту скалы, с которой она  падает. Обо стенки ущелья обрывисты и прямо перпендикулярны. В результате  многовекового действия воды внутренняя стенка иззубрена, как пила, в то время  как Другая совершенно гладкая. Сделав еще несколько шагов, можно увидеть темные  скалы, размытые водой в периоды приливов и отмеченные светлой линией в трех  метрах выше уровня. Здесь имеется естественное углубление, в котором  наблюдатель может расположиться, как на балконе, если только он не боится  промокнуть под мельчайшим дождем. Впрочем, солнце такое, что он быстро  обсохнет. Чудесное зрелище вполне вознаградит его за перенесенные трудности и  за опасности, которым он подвергался. Он увидит, как гигантский поток покидает  свое русло, как он внезапно низвергается в бездну, как, разбившись о камни, он  превращается в белую пыль и образует пену, сверкающую на солнце ослепительным  фейерверком.    

Наблюдатель  как бы присутствует при образовании столбов пара, поднимающихся из глубины.  Они, очевидно, образуются благодаря сжатию воды, благодаря тому, что ее вес  помножен на быстроту падения и падает она в слишком тесное помещение.    

Необычайная  по красоте радуга, видимая только отсюда, окружает сиянием столбы пара.    

С высоты  своего наблюдательного пункта путешественник может увидеть внезапное и полное  изменение характера почвы.    

В  нескольких метрах позади себя, на островах, он увидит великолепные образцы  межтропической флоры, среди которой резвятся длинноклювые нежно-голубые калао,  подвижные колибри, подобные ожившим драгоценным камням, и болтливые попугаи. А  внизу земля обезображена геологическими процессами и совершенно бесплодна. Река  ревет, стиснутая зубчатыми скалами. Ничего здесь нет – одни лишь красные пески,  темные валуны, нагромождения шлаков и кварц, играющий на солнце зелеными,  белыми и красными жилками. Нет больше зелени, нет цветов, одни молочаи,  утыканные колючками, пыльные алоэ, кактусы, похожие на заградительные рогатки,  иссушенные, почти безлиственные серые мопане.    

Безрадостная  земля. Путник обратит на нее внимание только потому, что очень уж она не похожа  на соседние.    

Но  другой, безошибочный глаз очень быстро разглядел здесь богатства, скрытые в  недрах.    

     

Александр  вел легкое суденышко не менее умело, чем самый искушенный в гребле туземец, и  оно тихо скользило по волнам. Длинную лопату, какой обычно пользуются негры, он  заменил парой легких весел и работал ими со всем мастерством лауреата  Роуинг-клуба. Лодочка проворно шныряла между многочисленными тропическими  цветниками, разбросанными в виде островков тут и там по течению реки, как если  бы дело было на водных состязаниях в Аржантейле, Аньере или Жуанвиль-ле-Поне.[27]    

Оба  каталонца поражались.    

– Эго! –  воскликнул Альбер. – Да ты на все руки мастер!    

– Тише!  Не расхваливай мои таланты – как бы не сглазить.    

– Ну,  вот еще!    

– Не  веришь?.. А ты слышишь, как свистят пули?    

– Верно,  черт возьми! – заметил Жозеф. – Я их голоса отлично знаю. Сейчас они  вырвались из револьвера системы «Смит и Вессон». Неплохое оружие. Но эти скоты  не умеют с ним обращаться.    

– Вы  об этом сожалеете?    

– Напротив,  месье Александр. Если бы у американца, с которым я дрался на дуэли, был немного  лучший глазомер, моя голова давно разлетелась бы на куски, как тыква!..    

– Вот  видите, а так у вас голова при себе, прямо под шапкой.    

– Карай!..  Этот болван опрокинул мой стакан воды… Умышленно к тому же… Я ему ничего худого  не сделал. А затем он смеялся надо мной, да еще прямо мне в глаза!    

– Надо,  однако, признать, что вы заставили его дорого заплатить за этот непочтительный  поступок.    

– Возможно.  Я, видите ли, никогда не забываю ни обиды, ни услуги…    

– Ладно, –  сказал Альбер, к которому после чудесного спасения из крааля уже стали возвращаться  силы и энергия. – Лучше расскажи нам, Александр, откуда ты взялся так  кстати.    

– Потом.  Ты, видно, даже не подозреваешь, что мы сейчас пересекаем Замбези в  каких-нибудь трехстах метрах от водопада. Это просто-таки фокус. К счастью,  вода упала, иначе малейший толчок – и нас бросило бы в узкие протоки между  островками. Тогда мы погибли бы. Я не смог бы править лодкой, и мы бы совершили  небольшой прыжок вниз с высоты в полтораста – двести метров. Мне рассказывали,  что негры из племени батоков, преследуемые своими непримиримыми врагами из  племени макололо, неосторожно забирались сюда и гибли в пучине.    

– Ты,  оказывается, уже успел изучить историю этого края? Нет, что ни говори, а ты из  того теста, из какого делают настоящих путешественников.    

– Ну,  это ты преувеличиваешь! Правда, я немножко знаю историю батоков. Они были коренными  местными жителями, но после кровопролитной борьбы их прогнал отсюда Себитуане,  вождь племени макололо и друг доктора Ливингстона… Ах!    

– В  чем дело?    

– Мы  сели на мель. Спокойно! Это не опасно. Правда, у нашей лодочки осадка не больше  двадцати пяти сантиметров, но вода стоит так низко, что мы все время тремся  дном о скалы и гравий.    

Александр  налег на весло, пытаясь снять лодку. Альбер удержал его:    

– Подожди  хоть несколько минут. Дай полюбоваться этой красотой. Сколько я ни шатаюсь по  белому свету, я еще не видал ничего подобного.    

– Любуйся  сколько угодно, дорогой Альбер. Я вижу это чудо в двадцатый раз, но и меня оно  волнует. Мы вознаграждены за все мерзости, которые нам только что пришлось  пережить. Здесь мы не боимся погони, и никакие пули сюда не долетят. Можешь  спокойно наслаждаться.    

Альбер и  Жозеф были потрясены величием зрелища, которое открылось перед ними.    

– Позвольте,  однако, обратить ваше внимание на одну вещь. Она скромна на вид, но достойна  удивления, – сказал Александр.    

– А  именно?    

– Смотри  хорошенько, куда я показываю веслом. Что ты видишь?    

– Два  стройных дерева. Метров сто от того места, которое мы только что оставили на  этом негостеприимном берегу.    

– А  ты знаешь, что это за деревья?    

– Нет.    

– Акации.    

– Не  возражаю.    

– Я  тоже не возражаю. Теперь повернись в мою сторону и смотри внимательно на другой  конец моего весла. И постарайся мысленно продолжить его линию. Что ты видишь?    

– Черную  скалу. Она прямая, как обелиск, и внизу немного размыта водой.    

– Прекрасно.  А между этими двумя точками?    

– Я  вижу зеленый остров. Он прилепился к отмели.    

– Вот  и отлично! А эти три точки не наводят тебя ни на какие мысли?    

– Нет!    

– Ну  и память же у тебя!.. Позволь, я тебе кое-что расскажу. Может быть, ты тогда  вспомнишь… Это было в довольно далекие времена. Но память о них сохранилась, и  мне даже посчастливилось встретить одного старика, который все помнит. Три  вождя племени батоков избрали этот островок как место для молитв и  жертвоприношений богам – баримам. Во время молитвы они становились лицом к  облакам, которые поднимаются над бездной, и присоединяли свои заклинания к реву  водопада. Естественно, захватывающая картина вызывала у них глубокое волнение и  страх. Да и люди цивилизованные не могли бы чувствовать себя здесь достаточно  спокойно. Батоки смотрели на эти пять дымящихся над пропастью столбов и считали  именно их источником оглушительного грохота, который днем и ночью слышен на  огромном расстоянии. Они не разбирались между причиной и следствием и думали,  что столбами управляют невидимые гиганты-баримы и что это они беспрерывно бьют  в дно пропасти. Поэтому их прозвали «Мотсе-оа-Баримос» – «Столбы богов». После  молитв начинались человеческие жертвоприношения, возможно сопровождаемые  людоедством. Никто из непосвященных не смел приближаться к этому островку под  страхом смерти. Место считалось священным, и до Ливингстона сюда не ступала  нога европейца. Затем здесь побивал охотник Болдуин; третьим был брат доктора  Ливингстона, Чарльз; четвертым – знаменитый английский естествоиспытатель Томас  Бейнс. Все это было двадцать лот назад, и я не знаю, заглядывали ли сюда с тех  пор какие-нибудь белые до нас. Во всяком случае, последние батоки, изгнанные  отсюда племенем макололо, должны были оставить здесь то, что у них было  наиболее цепного. Я в этом уверен. Так что, Альбер, эти акации, эта  остроконечная скала, которая одиноко возвышается над водой, весь этот островок…  тебе это ничего не говорит?..    

– Сокровища!..  Сокровища кафрских королей…    

– Батоки  такие же кафры, как макололо. Так что можно почти с уверенностью сказать, что  мы находимся именно там, где зарыты неисчислимые сокровища их королей, если  только верна карта местности твоего тестя, которую он составил по указаниям  негра Лакми.    

– Но  он говорил о трех акациях!    

– Еще  неделю назад их и было три. Одну я свалил. На всякий случай. Не исключено, что  и кроме нас есть искатели. Пусть они не нападут на след.    

– Браво,  дружище! Нельзя не похвалить тебя за такую предусмотрительность. Но раз уж мы  здесь, то не проверить ли нам местность по карте?    

– Пожалуйста,  хотя я в этом по вижу надобности. Жозеф, вы сохранили документ?    

– Я  его храню, как зеницу ока, месье Александр, – ответил каталонец, торопливо  роясь во внутреннем кармане своей охотничьей куртки.    

– Дайте,  пожалуйста.    

Мертвенная  бледность разлилась по лицу молодого человека, и он крикнул сдавленным голосом:    

– Я…  я… у меня его нет, украли… Меня обокрали… Вчера он еще был при мне. Карай! Горе  мне! Его у меня вытащили сейчас же после дуэли с американцем! Это кто-нибудь из  тех бандитов, которые носили меня на руках.    

– Ну  что ж, – философски заметил Александр, – теперь уж ничего не  поделаешь. Теперь мы должны действовать, и как можно скорей, потому что не мы  одни знаем тайну. И тот, кто выкрал карту, должен был знать, что он делает,  какова ценность этого документа.    

– Буры! –  в ярости воскликнул Альбер. – Никто, как эти бандиты!..    

 5    

     

     Разговор о мастере Виле  и его преподобии. – Высадка на острове. – Необычайные приключения Александра. –  Любопытная находка: охотничья куртка в желудке крокодила. – Как сделать  вещи непромокаемыми. – При лунном свете. – После драмы –  комедия. – Встреча с африканским царьком. – Признательность его  величества короля Магопо.    

     

Мощный  толчок – и лодка снялась с мели.    

– Только  что, – напомнил Александр своим спутникам, – мой двойник сказал нам,  что переправил на наш остров каких-то двух белых. По описанию    

– это  мастер Виль и его преподобие.    

– А  ведь верно! – согласился Альбер. – Мы были так ошеломлены твоим  появлением и всем тем, что разыгралось в краале, что не обратили достаточного  внимания на слова этого загадочного господина.    

– Он  грабитель с большой дороги, если верить тому, что о нем говорят. Потому-то люди  и хотели заставить меня заплатить так дорого за одно лишь сходство с ним.  Мерзавец! Он мог бы, во всяком случае, оставить на твердой земле этих двух  субъектов, которые увязались за нами. Они мне надоели.    

– А  мне? В конце концов, Калахари достаточно просторна. Я не вижу, почему мы должны  всюду тащить за собой этого сомнительного миссионера и не менее сомнительного  американца. Они пристали к нам, как репей.    

– Миссионер  еще куда ни шло – он по крайней мере преследует почтенные цели, – а этот  долговязый бродяга, который ищет неизвестно чего, выводит меня из себя. Почему  бы ему не пойти работать на прииске, например? А теперь нам придется терпеть  его присутствие еще и на этом крохотном островке! Мы не сможем быть ни минуты  одни, чтобы хоть перекинуться парой слов.    

– Ну,  этой беде вполне можно помочь. Вместо того чтобы грести прямо на остров, мы  можем высадиться на любом из этих красивых цветничков. Посмотри, сколько их  здесь.    

– Идет!  Нам надо поговорить наедине.    

– Значит,  до завтра будем отдыхать, а завтра переправимся на остров. Наше присутствие там  станет очень скоро необходимым.    

– А  ты не опасаешься, что нас там настигнет погоня?    

– Насколько  я знаю, на берегу нет лодок. Разве только у негров. Но негры достаточно натерпелись  от наших искателей алмазов. Негр не посадит к себе в лодку человека с приисков,  разве только чтобы утопить его. И еще: переправляться ночью никто не решится. А  если они захотят пожаловать днем, мы постараемся отбить у них охоту.    

– Прекрасно!  Знаешь что? Давай пристанем здесь, вытащим лодку на берег и устроимся под этим  бананом. Птицы здесь много, несколько штук ты подстрелишь, Жозеф их ощиплет, а  я насажу их на вертел. Пока они будут жариться, мы поговорим.    

Прошло  каких-нибудь четверть часа, и три калао да еще три серых попугая лежали на  земле. Потрескивал веселый огонь, а Жозеф ощипывал птиц.    

– Итак, –  начал Альбер, – после того, как ты пожил в рабстве…    

– Дай  мне собраться с мыслями. У меня было столько приключений!.. Ведь мы потеряли  друг друга из виду в тот день, когда я пустился по следам раненой антилопы. Я  поступил безрассудно, как мальчишка, который впервые в жизни попал в зайца. С  тех пор прошло самое большее месяца два.    

– Вот  именно. Мы еще смотрели бойню, которую бушмены называют «хопо».    

– Меня  предательски схватили работорговцы-португальцы. И как раз в такую минуту, когда  я был обезоружен крокодилом.    

– Это  мы знаем. Мы даже нашли твой карабин. И мы страшно испугались за тебя.    

– Я  об этом догадывался!    

– Что  нам оставалось думать, когда мы увидели на прикладе следы крокодиловых зубов.    

– Но  постой-ка! Мы этот карабин давно потеряли. Как он попал к тебе в руки?    

– Сейчас  узнаешь. Я буду краток. Пропускаю крааль, пропускаю мучителей, которые хлестали  меня и мою лошадь чамбоком, пропускаю побег и то, как за мной охотилась целая  стая крокодилов. Не стану описывать по крайней мере сегодня мои приключения в  лесу, гибель коня, наповал сраженного отравленным копьем, и так далее и так  далее. Перехожу сразу к главному. Я искал дорогу в крааль, и, утомившись,  прилег поспать, а проснувшись, увидел целую ораву чернокожих и сразу узнал их.  Эти мошенники связали мне руки и ноги, так что я и шевельнуться не мог.    

– Кто  же они были?    

– Дружки  нашего миссионера.    

– Бродячий  оркестр?    

– Вот  именно. Неплохие у него приятели. Мерзавцы, сообщники работорговцев! И они еще  имеют наглость сами себя называть их поставщиками! Они знали, что я принимал  участие в освобождении рабов-бушменов, и потому надели на меня колодку. Затем  меня посадили в пирогу и пустили вниз по реке. Река течет на север.    

– Так!..  Дальше!..    

– В  краали я делал все, что полагается делать рабу. Как я ужи сказал вам, я толок  просо, работал по домашнему хозяйству, за что мне платили чамбоком, я таскал  воду, нянчил детей…    

– И  долго это продолжалось?    

– Дней  двенадцать. Мне здорово надоело. И вот в одно прекрасное утро, когда я пришел  на реку набрать воды, я почувствовал какой-то тошнотворный запах – смесь  мускуса и гниения – и сразу догадался, что где-то поблизости должен находиться  крокодил. Но вместо того чтобы пуститься без оглядки наутек, я стал соображать,  куда бы тут укрыться. Хорошо, что я сразу не удрал, потому что на мокром песке  лежал огромный мертвый крокодил. Он, видимо, подох давно и почти совершенно  разложился. И тут я не смог удержаться от смеха: в пасти этого чудовища торчал  какой-то тючок и распяливал ему челюсти. Тогда я сразу узнал этого крокодила:  старый знакомый! Португальцы привязали к хвосту моей лошади охапку колючек  «подожди немного», а я завернул колючки в куртку и швырнул крокодилу прямо в  пасть, когда он собрался попробовать, каков я на вкус.    

– Молодец!  И конечно, колючки застряли у него в глотке, и он погиб.    

– Вот  именно! Но самое интересное то, что на солнце он разлагался очень быстро, а от  этого образовались газы, так что он держался на поверхности воды, как буек.  Вместо того чтобы утонуть, он тихонько плыл по течению и, по счастью, оказался  вблизи деревни, в которой я погибал.    

– Я  только не вижу, в чем тут счастье…    

– Терпение!  Я ведь сказал тебе, что колючки были завернуты в мою охотничью куртку.    

– Воображаю,  какой вид она имела.    

– Вид  как вид. Рубчатый бархат первого сорта. Приедем в Кейптаун, я тебе дам адрес  портного. Правда, она была вся в дырках, но это значения не имело. Карманы были  целы, это самое главное. И я сразу бросился к карманам. Прежде всего я нашел  огниво и трут. Конечно, трут здорово промок, но просушить его на здешнем солнце  было нетрудно. Затем я нашел свою небольшую лупу, которая тоже в случае  надобности может заменить кремень и огниво. В правом наружном кармане оказалось  двенадцать латунных патронов с разрывными пулями Пертьюзе. Эти латунные гильзы  можно использовать бесконечное число раз.    

– Дорогой  мой, но ведь порох, должно быть, промок и обратился в кашу.    

– Глубокая  ошибка, дорогой Альбер. Перед отъездом из Франции я смазал донышки патронов и  фитили раствором каучука с сернистым углеродом. Испарение этого вещества  оставило тонкую пленку каучука на частях, могущих отсыреть, и таким образом мои  патроны оказались так же недоступны для влаги, как банки с притертой пробкой.[28]    

– Допустим.  А фитили? Насколько я знаю, они на деревьях не растут…    

– У  тебя плохая память. А Жозеф, тот, вероятно, помнит, что у меня был еще и левый  карман из каучука, и он закрывался, как эти кожаные бутылки, которые у вас в  Каталонии называются «козлиной шкурой».    

– Вот  именно, козлиная шкура, – подтвердил Жозеф.    

– Так  вот, в этом карманчике у меня лежало три сотни непромокаемых фитильков. И,  кроме того, формочка для пуль, прибор для набивки гильз и пробойник восьмого  калибра.    

– Пробойник  для нарезки пыжей? По из чего?    

– Ах,  граф Альбер де Вильрож, хоть ты и заядлый путешественник, но ты не очень  изобретателен. Из чего я делал пыжи? Из древесной коры, из кожи, из чего  угодно! А порох и свинец везде найдутся. Фургонщики снабжают всю Южную Африку.    

– Все  это верно, не спорю. Но что толку в этих разрывных пулях, в латунных гильзах,  во всех этих твоих приборах, если у тебя нет оружия, хотя бы самого плохонького  пистолетика?    

– А  вот представь себе, что я едва проработал три дня у моих чернокожих хозяев, как  кто-то притащил целую кучу европейского оружия. Я взглянул и весь затрясся. Я  увидел три больших карабина восьмого калибра и сразу их узнал.    

– Должно  быть, это наши, черт возьми! Они лежали на плоту, который куда-то уносил меня, –  сам не знаю куда, потому что у меня был отчаянный приступ лихорадки, и…    

–…и плот  опрокинулся. Но понимаю, как ты спасся. Ты мне сейчас расскажешь. Во всяком  случае, обломки вашего крушения попали в руки к моим хозяевам. А когда я увидел  свой любимый карабин рядом с вашими, я понял, что вы напали на мой след. Негров  чрезвычайно заинтересовало устройство карабина. Они едва знакомы с кремневым  ружьем, а центрального боя и собачки они никогда не видали. Они вертели  карабины и так и этак, заряжали и перезаряжали, а как стрелять – не  догадывались. И кончилось тем, что они их обменяли на несколько плетенок пива  из сорго. Само собой понятно, новые владельцы тоже не знали, что с ними делать  и в конце концов забросили их, быть может рассчитывая сделать из них  наконечники для стрел и копий. И как раз мой карабин достался при дележке  одному человеку, на которого мне больше всего приходилось работать. Ты сам  понимаешь, с какой завистью посматривал я на это великолепное ружье. Да будь  оно у меня в руках – и, конечно, патроны, – я мог бы держать в страхе все  племя!..    

– Догадываюсь!  Ты нашел целый арсенал в карманах своей куртки и собирался твердо потребовать  освобождения! Ты родился в сорочке, дорогой Александр.    

– Я  этого не думаю. Мне еще пришлось немало натерпеться. Но уж если подвернулась  удача, надо было ее использовать без промедления. Когда я убедился, что мои  патроны в хорошем состоянии, я утащил свой карабин, освободил стволы от всякой  всячины, которую эти дураки туда напихали, зарядил и сказал сам себе: «Ну, была  не была!» Затем я улучил минуту, когда весь крааль был погружен в глубокий сон,  и спокойно ушел, взяв направление на север. Стояла ночь, но луна светила  великолепно.    

– Per  arnica silentia lunae,[29] –  вставил Альбер.    

– Ну,  это как сказать. Лягушки и цапли орали отчаянно. Но все-таки спасибо за цитату.  Классики были бы польщены, если бы узнали, что их вспоминают на Замбези. Итак,  я шагал с ожесточением человека, которому надоело ходить по воду, толочь сорго  и получать жалованье в виде чамбока. Несмотря на всю мою осторожность,  случилось то, чего я описался. Прошло каких-нибудь три часа после восхода  солнца, и вдруг человек двадцать вооруженных туземцев показываются у меня в  тылу. Я прислоняюсь к дереву и решаю, что уж если продам свою шкуру, то возьму  дорого. А те орут, вопят и бегут прямо на меня. Я прицеливаюсь и думаю: авось  они остановятся. Но ведь те олухи считали, что карабин не стреляет, бояться  нечего. И вот они уже в двадцати шагах от меня и кричат, и извиваются, и  гримасничают, и потрясают копьями. Ну, уж тут размышлять больше времени не  было. Я выстрелил! Дружище, это был выстрел, как из пушки! Подумай: семнадцать граммов  английского пороха! Три человека свалились замертво. Страшно было смотреть, что  натворила разрывная пуля.    

– Я  думаю! Такой пулькой можно убить слона!    

– На  собственную беду, они стояли один позади другого.    

– Ну  что ж!..    

– Бедняги!..  Больше стрелять мне не надо было – я остался хозяином положения. Они побежали,  как стадо антилоп, и скрылись из глаз. Я получил свободу.    

Рассказчик  остановился, чтобы повернуть вертел с ароматной дичью, которая шипела над  жаровней.    

– Перехожу  прямо ко второму акту пьесы. После драмы – комедия. К тому же уморительная. Я  шагал и шагал сам не знаю сколько дней и вдруг в один прекрасный вечер  натолкнулся на охоту за грандиозным слоном. Не меньше сотни чернокожих  охотников. Слон был утыкан копьями, как подушечка для булавок. Казалось, он  вот-вот свалится. Охотники кричали от радости, глядя на эту гору мяса. Меня  скрывал густой кустарник. Я не знал, какое участие мне придется принять в этом  деле, и ожидал развязки, лежа на земле. У слона началась агония,  непродолжительная, но ужасная. Он сделал последнее, но могучее усилие, поднял  уши, вытянул хобот, протрубил так, что я затрясся, как осиновый лист, и ринулся  на группу охотников, среди которых красовался черный джентльмен в пожарной  каске и в ярко-красном английском генеральском мундире. Растоптать этих бедняг,  которые выпустили в него еще один рой копий, было для слона делом одного мгновения.  Только пожарный еще кое-как держался на ногах. Но хобот упал на него, обвил и  прижал. Несчастный был беспомощен, как цыпленок. Тогда настала моя очередь  вмешаться. Я вскинул карабин и нажал собачку. Раздался выстрел, и пуля попала  слону как раз между глазом и ухом – избранное место охотников за слоновой  костью. Черепная коробка развалилась, как тыква. Слон поднялся на задние ноги,  предварительно, впрочем, разжав хобот, что было крайне любезно с его стороны.  Затем он тяжело повалился на бок, а в это время мой пожарный уползал, ело  живой, взывая ко всем богам южноафриканского пантеона. Тут я показался и прошел  вперед со всем величием, какое подобает человеку, сыгравшему роль божественного  провидения. Из моего ружьишка еще вился дымок, и, когда пожарный меня увидел,  ему было нетрудно догадаться, кому он обязан своим спасением. Он быстро оправил  свой мундир, который изрядно пострадал от объятий слона, укрепил каску на  голове, протянул мне руку и стал выражать горячую благодарность на еле понятном  английском языке. Впрочем, его мимика, была более выразительна, чем слова. Лед  был сломан. Часть слоновой туши поделили тут же, а меня с большой помпой отвели  в крааль, вождем которого был мой новый знакомый. Оказалось, что мое  вмешательство позволило сохранить драгоценную жизнь царя Магопо, повелителя  последних батоков, живущих в верхнем течении Замбези.    

Опускаю  подробности нашего шествия и энтузиазм, с которым нас встречали по пути следования.  В глазах этих наивных детей природы его величество еще пользуется всем своим  престижем, и счастливый смертный, который не дал венценосцу преждевременно  окочуриться, стал для толпы предметом благословений. Так мы пришли в крааль, в  центре которого стоит хижина его величества Магопо. Настоящий дворец. Я был  потрясен, увидев обстановку. Несколько успокоившись, монарх величественно  проследовал в тронный зал. Настоящий зал и настоящий трон.    

– Да  ты шутишь! – воскликнул Альбер.    

Этот  красочный рассказ забавлял его, как ребенка.    

– Королевское  сиденье, на котором поместился сам властелин, представляет собой прекрасное  кресло, обитое бархатом гранатового цвета с помощью желтых гвоздиков,  сверкавших, как звезды. На земле – красивые циновки, а на циновках расставлены  в живописном беспорядке самые разнообразные предметы, так что мне трудно было  удержаться от непочтительного смеха: тут можно было видеть серебряный чайный  сервиз, один лакированный сапог со шпорой, библию, большой, совершенно новый  английский чемодан, анероидный барометр в круглой никелевой оправе, несколько  стеклянных флаконов с притертыми пробками и многие другие подобные предметы.  Среди них, как некое божество, возвышался оросительный прибор Флерана, усовершенствованный  доктором Эгизье.    

Африканские  царьки гостеприимны, а их добродушная простота нередко идет вразрез со всякими  правилами этикета. Посидев минутку в своем кресле, Магопо молча встал, как  человек, который принял серьезное решение и хочет излить потоки своей щедрости  на того, чьим должником его сделали превратности судьбы. Он выпрямился во весь  свой высокий рост, снял с чемодана наргиле системы «Эгизье», открыл чемодан и  благоговейно извлек из него… Нет, сам угадан!..    

– Орден  Золотого Руна?    

– Нет!  Судок!..    

Альбер и  Жозеф тряслись от неудержимого смеха.    

– Судок! –  торжественно продолжал Александр. – В оправе из накладного серебра. В  одном флаконе была жидкость темно-янтарного цвета, в другом – состав,  отливавший изумрудом. Высшие сановники двора простерлись в благоговейном  молчании и ждали, когда кончится эта церемония. Но для меня она оказалась не  лишенной интереса.    

Магопо  оказал мне почести. Он открыл флакон с золотистой жидкостью, налил в чайную  чашку и учтиво предложил мне. Увидев, что я несколько колеблюсь, он сам отпил  половину, щелкнул языком и снова протянул мне. Этот опыт успокоил меня, и я не  спеша выпил. Не хочу долго вас интриговать    

– я  вижу, вам не терпится знать, что было дальше. Напиток оказался прекрасным  туринским вермутом. Его сюда завезли путешественники. Желая завоевать милость  монарха, они подарили ему то, что могло соблазнить этого наивного человека.    

Во  втором флаконе был абсент,[30]  настоящий Перно,[31]  если вам угодно знать, и вы не представляете себе, как радовался мой хозяин,  видя, что я благосклонно принял его угощение. Он все время заставлял меня  повторять ему их названия. Наконец он благоговейно заткнул флаконы пробками и  поставил их обратно в чемодан. Невольно я туда заглянул и был ослеплен. Я почти  год проработал на алмазном прииске, но такой великолепной коллекции камней я не  видел. Магопо заметил движение, которое я невольно сделал. Он взял пригоршню  сверкающих камней и спросил на своем наречии:    

«Белые  люди знают этот булыжник?»    

«Да, –  ответил я. – И высоко его ценят».    

«Тогда  возьми, – сказал он, – потому что ты друг».    

Но я не  хотел воспользоваться его темнотой и принять такой ценный подарок. Я отказался.  А он спросил:    

«Белым  людям, вероятно, нужно много этих огненных камешков, чтобы обрабатывать жернова?  А с нас хватает и нескольких штук».    

«Да нет  же, – все отказывался я, но зная, как ему объяснить, что в цивилизованном  мире алмаз – большая ценность. – Вот что, – сказал я, – в обмен  на эти камни ты смог бы получить столько выпивки, что хватило бы наполнить  озеро, да еще такое широкое и такое глубокое, что в нем могло бы купаться  пятьсот слонов».    

Тогда он  занялся долгим и трудным подсчетом, но вскоре тряхнул головой с видом человека,  мозги которого отказываются от непосильного труда. Он открыл чемодан, и я  ничего с ним поделать не мог: он насыпал мне алмазов в карманы и сказал:    

«Я хочу,  чтобы ты взял эти камни. Когда ты вернешься в страну белых, пришлешь мне абсент  и вермут».    

 6    

     

     Альбер де Вильрож  находит, что в Южной Африке любят сплетничать. – Досадная неудача. –  Вторжение племени закололо в страну батоков. – Как туземцы борются, с  лихорадкой. – Копченый путешественник. – В стране голода. –  Чудесные приключения человека, у которого никаких приключений не было. –  Одиссея Жозефа. – Встреча с любезным незнакомцем. – Двойник  Александра дорого берет за, услуги.    

     

Наступила  короткая передышка, во время которой три друга, встретившиеся снова и столь  чудесным образом, с аппетитом поели. Альбер обглодал все косточки целого калао  и серого попугая – каждому из сотрапезников полагалось по две птицы. Обычно на  этих простых и случайных привалах люди едят быстро и молча. Ничто не побуждает  к излишней разговорчивости: обстановка неудобна, кухня зачастую самая дикая,  приправ нет, вина никакого. За редкими исключениями, люди едят по  необходимости, а не ради удовольствия. В экспедициях не едят, а питаются. И побыстрей.    

– Твой  повелитель батоков, – сказал Альбер, вытягиваясь на траве, –  представляется мне порядочным чудаком.    

– Он,  во всяком случае, славный малый, – ответил Александр, – и я очень  жалею, что его нот с нами.    

– С  ним что-нибудь случилось? Какое-нибудь несчастье?    

– Боюсь,  что да. Излишне говорить, что я стал не только гостем, но и другом этого  черного царька. Он очень скоро убедился, что я питаю глубокую симпатию к людям  его расы. Он узнал – не понимаю, каким образом, – историю с мальчиком,  которого укусила змея пикаколу, и с освобождением бушмена, отца этого мальчика.  А ведь между землей батоков и краалем наших друзей бушменов лежит огромное  расстояние. Я думаю, больше семи градусов, то есть примерно километров  восемьсот. Так вот, несмотря на дальность и на все трудности связи, наша  история перелетела Калахари и дошла до здешних мест.    

– Да, –  прервал его Альбер, – в Южной Африке любят посплетничать.    

Александр  громко и весело рассмеялся.    

– Посплетничать!  Неплохо сказано об этих славных неграх.    

– Я  имею в виду не одних только местных уроженцев.    

– Кого  же еще?    

– Сейчас  скажу. Если о том, что с нами было в Калахари, слыхали батоки и их вождь, это  еще куда ни шло. Но ведь загадочный незнакомец, который забрал у нас коня и дал  лодку, тоже знает, кто мы и что мы, откуда мы, куда и зачем идем. Вот этого я  не понимаю.    

– Правильно.  Этот мой двойник очень меня заинтриговал.    

– Думаю,  он также знает или узнает о существовании сокровищ кафрских королей. По-моему,  не исключено, что мы будем иметь соперника в его лице. А если он пронюхает, что  лежит в чемодане у твоего друга Магопо, то…    

– Вот  именно я и хотел тебе сказать, что Магопо исчез. Я не считаю нашего незнакомца  причастным к этому делу, но все же я озадачен. Как я уже сказал, батоки, зная  мои симпатии к черным людям, привязались ко мне, полюбили, считали своим.  Магопо чувствовал себя все более и более обязанным мне и посвятил меня в  страшные тайны баримов. Мне предоставили почетное право присутствовать на  Торжестве Заклинаний. Оно происходило как раз на том самом островке, на который  мы едем. Мне дали эту пирогу и позволили свободно плавать по реке вверх и вниз,  чем я и воспользовался, чтобы тщательно изучить местность. Именно во время  одной из этих ежедневных прогулок я и заметил одинокую базальтовую стрелку на  островке, три акации и их взаимоположение. Таким образом, мне сразу стало ясно,  что карта, которую твой тесть составил на основании данных кафра Лакми, верна.  Но, чтобы хорошенько изучить местность, мне нужно было время и большая  осмотрительность. Я не хотел посвящать Магопо и ждал вас. Я ждал с нетерпением,  но в полной уверенности, что мы встретимся.    

– Неужели?  Ты не сомневался?    

– Ни  минуты.    

– А  мы едва не погибли.    

– Всякое  бывает. Но разве мыслимо, чтобы мы потерпели неудачу? И наконец, уверенность  есть уверенность. И, как видишь, я не ошибался – ведь нашли же мы друг друга…    

– Ты,  я вижу, фаталист.    

– Этот  фатализм – вера в себя и в вас. В этом сила всякого исследователя, основа его  успехов. Мы хотели добраться до водопада Виктория, и мы добрались, несмотря ни  на что. И ничего сверхъестественного в этом нет, потому что воля человеческая  может творить чудеса… Возвращаюсь к Магопо. Мои усердные поиски сначала как  будто удивляли его. Но вскоре, как мне показалось, он перестал обращать  внимание на мои частые разъезды. Неделю назад он отвел меня в сторону и  сообщил, что предстоит новое принесение жертв баримам, и, если эти  экваториальные боги проявят к нам благосклонность, он откроет мне одну весьма  для меня интересную тайну. Я подумал, уж не скрывает ли этот человек тонкую  хитрость под маской благодушия и беспечности и уж не догадывается ли он о цели  моих прогулок. Не знаю. Но в тот день, на который были назначены торжества,  прибежали запыхавшиеся воины и сообщили, что многочисленное войско племени  макололо приближается быстрым маршем и собирается напасть на землю батоков. А батоки  даже не подумали оказать своим вековым врагам хоть какое-нибудь сопротивление.  Они поспешно свалили наиболее ценные вещи в пироги, подожгли свои хижины и все,  что не могли унести, переправились через Замбези и исчезли. Магопо попрощался  со мной и пообещал вернуться через пять лун, если только уйдут макололо. Кроме  того, он посоветовал мне оставаться поблизости от водопада, уверяя, что никакой  опасности со стороны макололо мне не грозит, потому что доктор Ливингстон  внушил им самую большую симпатию к белым. Его предсказания сбылись. Макололо  обходились со мной весьма почтительно. Я мог всецело отдаваться моему делу, то  есть продолжать поиски. Я терпеливо ожидал ухода макололо и следил за движением  луны, рассчитывая, что батоки вернутся, едва уйдут их враги. Именно в этот  период моя счастливая звезда привела меня на прииск, где я вас встретил. Вот и  все…    

– Поразительно!  Твое похищение, дорогой Александр, плен, побег, спасение африканского царька,  его лавка старьевщика в тронном зале, его богатство и то, как мы нашли друг  друга, и наша встреча с бродягой, который так странно на тебя похож, – все  это поразительно.    

– А  теперь, – продолжал Александр, – ты и Жозеф должны рассказать мне,  что было с вами и как вы попали на прииск. Только поподробней! Меня все  интересует. Мы здесь отдохнем еще часок, и никто нас не потревожит. Дорогой  Жозеф, взгляните-ка на неприятельский берег. Оттуда ничего больше не слышно. Неужели  они отказались от преследования? Я бы не возражал…    

– Все  спокойно, месье Александр, – ответил Жозеф, быстрым взглядом окинув реку,  катившую в невидимую даль свои желтые воды.    

– Отлично.  Граф, предоставляю вам слово.    

– Самое  удивительное в моей истории, – начал Альбер де Вильрож, – это ее  простота и полное отсутствие хоть каких-нибудь особенных событий или  случайностей на всем огромном протяжении моего пути. Когда ты исчез, мы с  Жозефом, Зугой и бушменом бросились искать тебя. Его преподобие и мастер Виль  присоединились к нам, это само собой понятно, хотя я должен отдать им  справедливость – они оба вели себя чрезвычайно корректно. И вот однажды мы  неслись на плоту по разбушевавшейся реке. Шел проливной дождь, и наш плот  швыряло, как щепку. И тут со мной сделался приступ лихорадки. Я потерял  сознание и не знаю, сколько времени болел. Очнувшись, я увидел нашего  проводника и бушмена. От плота ничего не осталось. Жозеф, его преподобие и  мастер Виль исчезли. А я не держался на ногах. Малейшее движение вызывало у  меня невероятную слабость. Кроме того, я испытывал страшные боли, они  начинались в затылке и расходились по всей спине. К физическим страданиям  прибавлялась тревога за вас. Так что положение было отчаянное. Мои славные  чернокожие кое-как объяснили мне, что я провел в буйном бреду пять дней и пять  ночей. Потом они смастерили носилки, уложили меня и понесли в надежде, что мне  помогут какие-нибудь кочевники, если только удастся повстречать их в пустыне.  Вы уже, вероятно, заметили, что Зуга очень толковый и очень сердечный малый. Он  ухаживал за мной самым преданнейшим образом. А в это время бушмен лечил меня  методами бушменской медицины. Он построил крохотный шалашик из ветвей, плотно  закрыл его широкими листьями, придав этому несложному строению форму улья, и  оставил в нем боковое отверстие, через которое я мог просунуть голову. Когда  все было готово, он меня раздел донага и ввел в шалашик. А там тлели сухие  ветви и куски какого-то ароматного дерева и стоял густой дым. Если бы я не  высунул голову, я бы сию же минуту задохнулся. Я отделался длительным  копчением, в результате чего сильно пропотел – пот лил с меня прямо-таки  ручьем. Едва я вышел из этой парильни, как Зуга накинул на меня мою сорочку,  которую предварительно намочил в ледяной воде. Я сразу лишился чувств!    

– Да  этак они могли тебя просто убить!    

– Именно  это я и позволил себе заметить моему черному Эскулапу. Но тот возразил: «Не  бойся, вождь. Это прекрасное лечение: так лечился сам Дауд, когда у него была  лихорадка. Прекрасное лечение!» Мне только и оставалось, что склониться пред  авторитетом Ливингстона и дать себя коптить, массировать, растирать и обливать  водой. Но три дня этого варварского лечения, и я был совершенно здоров. Что еще  сказать вам? Я пустился в путь, едва мне позволили силы. И я направился на  север. Мои добрые спутники поддерживали меня, их преданность не ослабевала ни  на минуту. К несчастью, у меня не было оружия – оно пошло ко дну, когда на  одном из поворотов реки разбился наш плот. Но Зуга и бушмен добывали для меня  пищу. Мы питались корнями, дикими ягодами, почками и даже насекомыми.    

– Тьфу! –  брезгливо воскликнул Александр.    

А  Вильрож возразил:    

– Что  бы мы ни думали и ни говорили о ящерице раньше, но она – подлинный друг  человека. В этом я убедился на опыте. Затем, время от времени мы закатывали  себе пиры, – когда находили гнездо страуса.    

– Это  уже лучше.    

– Я  тоже так думаю. Яйца страуса, правда, не такое уж тонкое лакомство, но мы до  того настрадались от голода, что нам и они казались вкусными. Затем мы попали в  места, более богатые дичью, и удачно охотились. Это меня и спасло. И так дни  шли за днями. Мы все-таки продвигались вперед и вперед, и в один прекрасный  день я услышал рев большого водопада. Так что для меня все это громадное  путешествие сводится к трем ощущениям: лихорадка, голод и ходьба.    

– И  это все?    

– Все.    

– А  твои спутники?    

– Они  должны находиться где-нибудь недалеко от прииска. За них я не тревожусь. Они не  пропадут, и мы их еще увидим. Я не думал, что в таком глухом месте я найду  прииск и белых. Поэтому я отправился на разведку один, а неграм наказал не  беспокоиться, если меня долго не будет. Когда я вошел в палатку, там стоял  страшный шум: это наш Жозеф сражался с кем-то, как настоящий дьявол.    

– Отлично,  дорогой Альбер! Можно сказать, все хорошо, что хорошо кончается. А вы, Жозеф, –  что вы можете нам рассказать?    

– А  у меня и рассказывать нечего, месье Александр.    

– Как  это – рассказывать нечего? Вы, однако, не упали с неба и не вывалились из  воздушного шара?..    

– Нет,  я приехал верхом на зебре.    

– Вот  как?    

– Да,  месье Александр, на зебре, на полосатой лошади. Она бегает очень быстро.    

– Как  же вы себе раздобыли такую лошадку?    

– Я  убил змею, которая хотела ее съесть. Змея имела больше восьми метров в длину.    

– Что  же вы с ней сделали?    

– Я  содрал с нее кожу и сделал упряжь для зебры.    

– Подождите,  Жозеф, дорогой! Мне что-то не все ясно. Расскажите подробно и не выматывайте  душу.    

– Да  бедь я рассказыбаю, месье Александр. Зевра – это бам не простая лошадка. Зевру  приручить – это большое дело. Она вила ногами, подымалась на дывы, ложилась на  землю, пыталась кусаться… Но, караи! Я с ней погоборил, с чертобкой, и она меня  поняла…    

Альбер  рассмеялся, и рассказчика это несколько смутило.    

– Видишь  ли, – сказал де Вильрож, – наш Жозеф не бог весть какой оратор. Вот  он уже опять стал путать «в» и «б», и это лучше всего доказывает, что он сильно  волнуется.    

– Ничего,  продолжайте, дорогой Жозеф! – мягко предложил Александр. – Вы  прекрасно знаете, что мы шутим.    

– Вот  я и говорю! – продолжал тогда Жозеф. – Когда месье Альбер уехал на  плоту, я остался один. Мастер Виль тоже остался и стал ругаться, как извозчик.  Он ушел направо, я – налево. Так мы и потеряли друг друга из виду. Он ушел ко  всем чертям. Я тоже. На другой день я вдруг вижу здоровенную змею. Она  уцепилась хвостом за дерево и обвила кольцами бедную зебру. Одним выстрелом я  прикончил эту гадину и быстро связал зебру лианой. Зебра тяжело дышала и отдувалась,  как тюлень, а я связал ей все четыре ноги. «Так, – думаю, – хорошо!  Ты будешь иметь честь понести на спине одного славного малого из французской  Каталонии». Да не тут-то было! Только я захотел взобраться ей на спину,  мерзавка стала брыкаться. Ах, бедная ты моя головушка! Что ж тут делать? Вот я  и подумал, что из змеиной кожи можно было бы сделать подходящие поводья, и стал  раздевать эту змеюку! Карай! Сделал поводья, надел на зебру и давай рысью. И  зебра пошла у меня не хуже, чем этот четвероногий страус, которого зовут  жирафом. Право же, она даже могла бы обогнать этого двуногого жирафа, которого  зовут страусом.    

– Так  просто? Вы меня удивляете.    

– А  я все сказал. Вот только забыл добавить, что я снял с себя рубашку и завязал  моей зебре глаза. И еще я сделал ей ножом дырку в храпе и пропустил через храп  ремень из змеиной кожи.    

– Ну,  вот!    

– А  это очень хорошее средство. Я не знаю ни одного андалузского мула, который мог  бы сопротивляться, когда ему прокалывают храп и пропускают ремень.    

– Я  думаю!..    

– Моя  зебра несла меня как миленькая. Я только натягивал поводья то вправо, то влево.  Как удила…    

–…которых  она не могла грызть.    

– Конечно.  Я часто встречал негров и спрашивал – очень вежливо, – как проехать к  водопаду Виктория, а они ни за что не хотели отвечать. Они смотрели на меня  так, как если бы я свалился с облаков, и понимали меня не лучше, чем если бы я  говорил по-кастильски с поляком или хотя бы с простым уроженцем Оверни… Тогда я  решил держать курс по солнцу. И этак я ехал и ехал, покуда не добрался до  трактира, где мы и повстречались.    

– И  это все?    

– Все,  месье Александр. Вот разве только еще одна мелочь. Я не могу нахвалиться нашими  неграми, но что касается белых… Дело было дня за три    

– четыре  до моего прибытия в Алмазный край. Я страшно устал и еле волочил ноги.    

– А  зебра где была?    

– Зебра  околела еще за тридцать шесть часов до этого. Она перестала есть, бедняжка.  Затем рана в носу стала у нее гноиться. Это было после того, как мы целую ночь  проскакали по степному пожару.    

– Вы  попали в огонь?    

– Но  я себе даже усов не обжег. Моя лошадка неслась среди антилоп, львов, обезьян и  страусов. Уйма была всякого зверя. Вроде хопо. Наконец зебра свалилась. От  голода, или от смерти, или, быть может, по другой причине. Я продолжал дорогу  пешком и повстречал огромный фургон, запряженный быками. Я хотел купить поесть  и предложил фунт стерлингов золотом… Из тех денег, которые вы мне поручили  нести… Они были при мне… А тот чудак, который правил быками, грубо послал меня  ко всем чертям и швырнул мне мои золотой прямо в лицо!.. Карай! Не был бы я так  утомлен, я бы с ним расправился не хуже, чем с сегодняшним американцем… Но тут  из-за фургона показался какой-то верховой, и я задрожал от радости, увидев его.  Я закричал: «Месье Александр! Это вы?» Но тот посмотрел на меня как на  сумасшедшего и говорит: «Вы ошиблись». Увы, я уже и сам догадался. По голосу. И  еще у него был резкий английский акцент… А то вы бы и сами могли ошибиться. И  он меня спрашивает: «Что вам надо?» Я говорю: «Поесть. Конечно, за деньги. И  затем укажите мне дорогу на водопад Виктория». – «Вот, ешьте! –  говорит он и подаст мне порядочный кусок дичи.    

– А  что касается дороги на водопад, – следуйте за мной. Мы прибудем через три  дня». Я набросился на еду, а этот смотрит на меня и улыбается с видом человека,  который счастлив, что оказал услугу ближнему. Покончив с едой, я его спрашиваю:  «Сколько я вам должен, месье?» А он отвечает: «Потом сочтемся. Когда прибудем  на место». Он сказал несколько слов тому негостеприимному мужлану, который  правил быками, и мы поехали. Должен признать, он оказался прекрасным товарищем.  Он заботился обо мне, как родной брат, кормил меня, дал мне коня… Я прямо-таки  не знал, как его благодарить. Наконец мы увидели вдали, приблизительно в одной  миле, белые палатки, и он мне говорит: «Здесь мы расстанемся. Так что надо  рассчитаться». – «К вашим услугам, – говорю я очень вежливо. –  Сколько я вам должен, месье? Верьте, что, сколько бы я ни заплатил, я все равно  останусь вашим должником и вы вправо рассчитывать на мою благодарность». Тогда  он говорит этак небрежно: «Двадцать тысяч франков». Вы сами понимаете, я  подскочил! «Мосье, – я говорю, – вы шутите». А он отвечает: «Я  никогда не шучу, когда дело касается денег. И поторапливайтесь, знаете!    

– спокойно  говорит он и заряжает карабин. – Мне бы, – говорит, – очень не  хотелось лишить вас жизни, которую я помог вам сохранить. Однако, если вы  будете сопротивляться, я окажусь в печальной необходимости именно так и  поступить. Мне, – он говорит, – уже не раз случалось убивать из-за  меньшей суммы». А я был безоружен, так что пришлось подчиниться.    

– А  твой карабин? – спросил Альбер.    

– Карабин  украли мулаты. Они хотели, чтобы я тоже занялся работорговлей. Вместе с ними.  Они говорили, что моя белая кожа была бы для всего предприятия лучшей гарантией  честности.    

– И  после этого вы говорите, что у вас не было никаких приключений! – смеясь,  воскликнул Александр.    

– Можете  смеяться сколько угодно, месье Александр. Мне пришлось подчиниться. Я обошелся  вам в двадцать тысяч франков. Это чертовски дорого.    

– Оставьте.  По-моему, это даром. Да, наконец, мы еще посчитаемся с Сэмом Смитом.    

 7    

     

     Любопытная  находка. – Что было написано кровью на чистой страничке библии. –  Бандит взволнован. – Сэм Смит разыгрывает Дон-Кихота. – Вслед за  фургоном. – Монолог Клааса. – Неудачи белого дикаря. –  Героиня. – Сила слабых. – Клаас признается, что ему страшно. –  Лошадь Корнелиса. – «Смерть грабителю!» – Ошибка.    

     

– Черт  меня возьми, да ведь это книга! В таком месте! Чернокожие неграмотны, а здешние  белые не тратят времени на чтение. Странная находка! Ни чернокожие, ни люди с  припека не могли бы оставить ее здесь, под деревом. Надо посмотреть. Может  быть, она пригодится для пыжей?..    

Одинокий  всадник, который рассуждал таким образом, легко соскочил на землю и поднял  книгу.    

– Ишь  ты! – сказал он насмешливо. – Библия! Не иначе, как здесь проходил  какой-нибудь миссионер. Возможно, святой человек сидел как раз в том фургоне,  следы которого я только что видел… В таком случае, я даром теряю время.  Миссионеры обычно бедны, как пророк Иов, и, если я нападу на его фургон, мне  ничего не достанется, кроме душеспасительной проповеди! И это была бы вторая за  три дня! А я предпочел бы несколько унций золота, даже если бы за пего пришлось  отдать немного свинца в виде круглых или цилиндрических пуль.    

Раздосадованный,  он снова вскочил на своего огромного коня, который нетерпеливо грыз покрытые  белой поной удила.    

– Ничего  не поделаешь! Ничего не поделаешь! – бормотал незнакомец, машинально  листая книгу.    

– Ах,  позвольте! – воскликнул он внезапно. – Тут на первой странице что-то  написано… Какие-то каракули. Как будто рука дрожала… К тому же и чернила  красные… Или розоватые… Все это имеет довольно зловещий вид. Уж не кровь ли  это?.. Кровь! Никаких сомнений!..    

Заинтригованный,  он медленно прочитал:    

«Кто бы  вы ни были, но, если вы нашли эту книгу, пожалейте двух несчастных женщин, которых  держит в плену бандит. У вас есть мать, или сестра, или невеста…»    

– Не  знаю, не знаю, – сказал путник в сторону. – Что касается кормилицы,  то я помню только Тода Брауна, который был шкипером у нас на «Атланте», когда я  служил юнгой в британском флоте. Помню, как здорово он выбивал из меня пыль  линьком… Жены у меня нет, я закоренелый холостяк. А что касается невесты – это  другое дело. Невеста у меня есть: добрая пеньковая веревка. Раньше или позже, а  мы с ней соединимся… Однако посмотрим, что там написано дальше.    

«…или  невеста. Во имя чувств, которые вас к ним привязывают, снизойдите к жестоким и  незаслуженным страданиям. Придите на помощь двум женщинам, которые не могут  найти убежища даже в смерти.    

Графиня  Анна де Вильрож».    

– А  мне-то какое дело до всего этого? – грубо сказал незнакомец, захлопывая  книгу. – Какая-то графиня шатается по просторам Южной Африки! А я тут при  чем? Искательница приключений… Но путешествие-то у нее, видимо, не из приятных,  если судить по этим строкам! Э, да что это, уж не расчувствовался ли я? Как  глупо! Я слыхал о некоем Дон-Кихоте, который воевал с ветряными мельницами. О  нем рассказывал у нас на фрегате француз кок. Ну и смеялись наши ребята! Не  будем разыгрывать Дон-Кихота… А все-таки книга, брошенная так вот среди  пустыни, чем-то напоминает бутылку, брошенную в море. Она несется по бушующим  волнам, а в ней записка, а в записке – быть может, последняя воля моряка,  потерпевшего крушение. Священная вещь – такая записка. Не был ли я и сам спасен  благодаря такой бутылке? Правда, моими спасителями оказались отъявленные  негодяи и я прошел у них школу и сам стал не лучше… Но что из того? Раньше чем  стать бандитом, я все-таки был честным моряком… Конечно, бывают дни, когда  разница между добром и злом не так ощутима… А по-моему, эта записка написана  француженкой. Сама подпись говорит об этом. Французы не раз оказывали мне  услуги в жизни, за которые я их не поблагодарил… Только потому, что случая не  было… Ибо хоть я и совершил в жизни кое-какие злодейства, но неблагодарным я  никогда не был. А вот и благоприятный случай… Тем более, что в делах сейчас  застой и в настоящее время я не больше занят, чем адмирал в отставке… Итак,  жребий брошен. Я пускаюсь на поиски этих двух женщин. Никто никогда, впрочем,  не узнает, что Сэм Смит разыграл Дон-Кихота. Вот следы фургона, из которого  было выброшено это послание, полное отчаяния… Вперед!..    

Опередим  на несколько километров грабителя, который на время забросил свое преступное  ремесло, и догоним фургон, медленно влекомый усталыми быками…    

Это тот  самый фургон, который через несколько часов после убийства мистера Смитсона Клаас  застал в покинутом краале, на одном из правых притоков Брек-ривер.    

Белый  дикарь, нечувствительный к палящему зною, тяжело шагает впереди фургона, рядом  с козлами. Его широкополая шляпа, нахлобученная на глаза, позволяет видеть  только белокурую, скорей рыжеватую бороду, точно приклеенную к кирпичного цвета  лицу. Рука сжимает непомерной длины чамбок, который время от времени взвивается  с головокружительной быстротой в воздух и с треском, похожим на пистолетный  выстрел, обрушивается на исхудалые спины быков.    

Клаас  кажется озабоченным. Он все повторяет обрывки фраз, изобличающих тайную тревогу  и глубокое недовольство.