1 2 3 4 5 6 7 8 
– Примерно один к девяти, Ман.
    
– Значит, стали хуже?
    
– Ман, они будут ухудшаться с каждым месяцем. Нижней точки мы еще не достигли.
    
– У «Янки» тоже сплошной завал. Ну ладно, ближе к делу. Майк, если кто-то упомянет о лекции или о чем-то подобном, ты сразу дашь понять, что тоже там был, и процитируешь что-нибудь к месту.
    
– Запомню. А зачем, Ман?
    
– Ты читал «Багряный цветок»?[27] Эта книга должна быть в публичной библиотеке.
    
– Да. Прочесть тебе?
    
– Боже сохрани! Просто отныне ты наш «Багряный цветок», наш Джон Голт, наш Болотный Лис – человек, овеянный тайной. Ты всюду бываешь, все знаешь, без паспорта проникаешь в любой город. Ты вездесущ, но тебя никто никогда не видит.
    
Замигали огоньки – Майк издал приглушенный смешок.
    
– Вот это забава, Ман! Она и в первый раз смешна, и во второй, а может, она смешна постоянно?
    
– Постоянно, дружок. Слушай, когда ты прекратил тарарам у Смотрителя?
    
– Сорок три минуты назад, если не считать отдельных шумов в трубопроводах.
    
– Спорю, у него уже все зубы ноют! Пусть побалдеет еще минут пятнадцать. А затем я объявлю, что ремонт закончен.
    
– Заметано. Вайо просила тебе передать, Ман, чтобы ты не забыл про день рождения Билли.
    
– О Господи! Прекращай все немедленно, я убежал. Пока! – И я выскочил из зала.
    
Билли – сын Анны. Вероятно, последний – она нарожала нам восемь ребятишек, трое из них еще дома. Я, по примеру Ма, стараюсь не заводить в семье любимчиков… но Билли замечательный парнишка, и я сам учил его читать. Мне кажется, он на меня похож.
    
Я забежал в канцелярию, оставил счет и потребовал свидания с главным инженером. Меня впустили, хотя главный был не в духе – видно, досталось от Смотрителя.
    
– Вот, держите, – сказал я ему. – Сегодня день рождения моего сына, и я не могу опаздывать. Но это я обязан вам показать.
    
Я вынул из чемоданчика конверт и вытряхнул его содержимое прямо на стол. Это был трупик обыкновенной мухи, которую я присмолил раскаленным проводом и приволок с собой. Мы в Дэвисовых туннелях беспощадно истребляем мух, но иногда одна-две просачиваются из города сквозь открытые шлюзы. Эта залетела ко мне в мастерскую и оказалась очень кстати.
    
– Видали? Догадайтесь, где я ее нашел?
    
На этой фальшивой улике я построил целую лекцию о проблемах ухода за точными машинами, об открытых дверях и дураках-дежурных.
    
– Пыль может погубить компьютер. Насекомые же вообще недопустимы! А ваши вахтенные надсмотрщики шляются взад-вперед, будто на станции метро! Сегодня этот идиот разглагольствовал, распахнув обе двери настежь. Если я еще раз увижу, что машину лапал какой-то болван, к которому мухи липнут, как… ладно, шеф, это ваше хозяйство. У меня и без вас работы по горло, я у вас тут копаюсь только потому, что люблю точные машины. Но я не переношу, когда над ними издеваются. Прощайте!
    
– Минутку! Теперь моя очередь сказать вам пару ласковых!..
    
– Очень сожалею, но мне надо бежать. Как хотите, но я не специалист по паразитам. Я компьютерщик!
    
Ничто так не раздражает человека, как невозможность высказаться. При удаче и с помощью Смотрителя главный инженер аккурат к Рождеству заработает себе язву.
    
Я все равно опоздал, пришлось смиренно просить прощения у Билли, Альварес придумал новую забаву – тщательный обыск на выходе из Комплекса. Я вынес эту процедуру без единого ругательства в адрес драгунов, очень уж не терпелось добраться до дома. Но увидев распечатку с шутками, они встали на дыбы.
    
– Это что такое? – требовательно спросил первый.
    
– Бумага для компьютера, – ответил я. – Тестовая распечатка.
    
Подошел второй драгун. Я не сомневался, что читать они не умеют. Они настаивали на конфискации; я требовал, чтобы позвонили главному инженеру. В конце концов меня отпустили. Я не переживал по поводу обыска – чем больше будет таких случаев, тем выше поднимется накал ненависти к солдатам.
    * * *
    
Решение еще больше очеловечить Майка возникло из необходимости дать каждому члену Партии номер телефона для экстренной связи. Мой совет насчет концертов и пьес просто случайно попал в ту же струю. Голос Майка по телефону имел некоторые особенности, которых я не замечал, пока общался с ним только в машинном зале. Дело в том, что, разговаривая с человеком по телефону, вы слышите фоновый шум: вы слышите его дыхание, биение сердца, шорох его движений, хотя, как правило, не осознаете этого. Фоновый шум проникает даже сквозь звукоизолирующий колпак и заполняет собой пространство, создавая телесный образ и окружающую его среду.
    
У Майка же ничего подобного не было.
    
К этому времени голос у него стал вполне человеческим по тембру и качеству, а также вполне узнаваемым. Это был баритон с североамериканским произношением и слабым австралийским акцентом. А перевоплотившись в «Мишель», он (она?) щебетал нежнейшим сопрано с французским прононсом. И как личность он сильно возмужал. Когда я впервые представил его Вайо и профу, это была смесь ребенка с педантом. За несколько недель он превратился в человека примерно моего возраста.
    
Когда Майк «проснулся», он лепетал хрипло и невнятно, я с трудом его понимал. Теперь же произношение стало четким и ясным, а выбор слов и манера речи соответствовали обстоятельствам: тон был дружеский со мной, уважительный с профом, галантный с Вайо, то есть говорил он с теми вариациями, которых можно ждать от взрослого мужчины.
    
Но фон был мертв. Глухое молчание.
    
И мы принялись заполнять его. Майку потребовался только толчок. Он не стал астматически дышать в микрофон. В обычных условиях вы даже не заметили бы внесенных им изменений – он работал тонкими мазками. «Извини, Ман, твой звонок застал меня в ванной», – говорил он слегка запыхавшись. Или: «Я завтракаю – дай дожевать». Он выдавал эти штучки даже в разговоре со мной, после того как решил «обрести человеческий облик».
    
Мы творили Адама Селена все вместе, обговаривая в «Малине» мельчайшие детали. Сколько лет Адаму? Как он выглядит? Женат ли? Где он живет? Кем работает? Чем увлекается?
    
Мы решили, что Адаму около сорока, он здоров, полон жизненных сил, хорошо образован, интересуется искусством и науками, особенно увлекается историей, хорошо играет в шахматы, хотя и редко – времени не хватает. Состоит в браке самого распространенного типа – «тройка», где является старшим мужем. В семье четверо детей. Жена и младший муж, насколько нам известно, политикой не занимаются.
    
У него грубоватое, но привлекательное лицо, стальные волнистые волосы, он смешанных кровей, лунарь во втором поколении с одной стороны, в третьем – с другой. По лунным стандартам богат, у него бизнес в Новолене и Конгвиле, не говоря уже о Луна-Сити. Главная контора находится в Луна-Сити – канцелярия с дюжиной клерков и кабинет, где сидят заместитель и секретарша.
    
Вайо пристала с вопросом: спит ли он со своей секретаршей? Я посоветовал ей не совать свой нос в интимные дела. Она возмущенно заявила, что нос тут ни при чем – разве мы не стараемся создать полнокровный образ? Мы решили, что его контора находится в южном крыле Старого Купола, возле третьего яруса, в самом сердце финансового района. Если вы знаете Луна-Сити, вы должны помнить, что в Старом Куполе у некоторых контор есть окна, так как они находятся над подземными этажами; я выбрал это место из-за шумовых эффектов. Мы набросали чертеж этажа и разместили контору между «Этна-Луна» и «Гринберг компани». Я побывал там и записал на магнитофон звуковую среду, а Майк дополнил ее тем, что уловил по телефону.
    
Теперь, когда вы звонили Адаму Селену, фон уже не был мертвым. Если на звонок отвечала секретарша «Урсула», она говорила: «Ассоциация Селена. Луна будет свободной». Дальше она могла сказать: «Подождите минутку. Господин Селен говорит по другому аппарату», – а вы слышали, как в сортире спускается вода, и понимали, что секретарша несколько отклонилась от истины. Или вам отвечал сам шеф: «Адам Селен слушает. Свободу Луне. Одну минуту, я отключу видео». Вы могли попасть и на зама: «Говорит Альберт Джинуолл, доверенный помощник Адама Селена. Если вы по партийному делу, – а я полагаю, что это так, ведь вы представились партийной кличкой, – не тревожьтесь, я помогаю председателю в этих вопросах».
    
Это была ловушка, поскольку всех товарищей инструктировали говорить только с Адамом Селеном. Тех, кто попадался, не наказывали, но руководителей ячеек предупреждали, что этим товарищам нельзя доверять серьезных дел.
    
До нас стали доходить отклики. Лозунги «Свободу Луне» или «Луна будет свободной» получили хождение среди молодежи, а потом и среди солидных граждан. Услышав впервые эти слова в деловом телефонном разговоре, я чуть не проглотил язык. Потом позвонил Майку и спросил, состоит ли мой собеседник в Партии? Оказалось – нет. Я попросил Майка свериться с «партийным древом» и выяснить, кому можно поручить завербовать его.
    
Самый интересный отклик обнаружился в файле «Зебра» – «Адам Селен» появился там меньше чем через лунный месяц после сотворения, а рядом стояла пометка, что это псевдоним лидера нового подполья.
    
Шпики Альвареса взялись за Адама Селена всерьез. На протяжении нескольких месяцев его досье в файле «Зебра» непрерывно пополнялось: «Мужчина, 35 – 45, контора в южном крыле Старого Купола, обычно принимает с 9:00 до 18:00 по Гринвичу, за исключением субботы, но в другие часы звонки переключаются на дом, который видимо, находится в зоне муниципального воздушного снабжения, поскольку поездка к нему никогда не требует больше семнадцати минут. Дома есть дети. Занимается бизнесом, в том числе брокерскими операциями, ведет дела с фермерами. Посещает концерты, театры. Вероятно, член шахматного клуба Луна-Сити и Luna Association d'Eches[28]. В обеденные перерывы играет на бильярде и занимается тяжелой атлетикой, скорее всего в атлетическом клубе Луна-Сити. Гурман, но следит за фигурой. Исключительная память плюс математические способности. Принадлежит к типу руководителей, способных принимать быстрые решения».
    
Один из стукачей уверял, что лично разговаривал с Адамом Селеном в антракте между двумя актами постановки «Гамлета» любительской труппой. Альварес внес в досье словесный портрет – все, кроме волнистых волос, до мелочей совпало с нашим образом!
    
Но больше всего Альвареса сводило с ума то, что номера телефонов Адама, которые ему сообщали, при проверке каждый раз оказывались ошибочными. (Запас свободных номеров у Майка кончился, он теперь использовал любой телефон, который почему-либо бездействовал, и переключался на другой, когда этот номер отводился новым владельцам.) Альварес попробовал выследить «Ассоциацию Селена», исходя из предположения, что в номерах просто переврана одна буква из десяти. Мы узнали об этом в тот же миг, так как Майк прослушивал телефон в офисе Альвареса и слышал приказ, Майк разыграл очередную «Майкову шутку»: сотрудник Альвареса, пытаясь подобрать правильную комбинацию букв, неизменно попадал в резиденцию Смотрителя. В конце концов Смотритель рассвирепел, вызвал Альвареса на ковер и намылил ему шею.
    
Ругать Майка я не стал, но предупредил, что дотошного человека такие штучки могут насторожить и навести на мысль, что кто-то балуется с компьютером. Майк ответил, что таких умников среди них не найдется.
    
Однако нельзя сказать, чтобы усилия Альвареса пропали даром: каждый раз, когда ему сообщали новый номер Адама, мы получали возможность установить личность стукача – нового стукача, так как доносчикам, выявленным ранее, никаких телефонных номеров не давали, их просто включили в специальную группу «собачий хвост», где они могли доносить друг на друга до посинения. Так что с помощью Альвареса мы накалывали новых шпиков почти мгновенно. Я думаю, Альварес быстро разочаровался в тех стукачах, которых ему удалось завербовать. Двое из них исчезли, и наша организация, насчитывавшая уже свыше шести тысяч человек, так и не смогла их найти. Очевидно, их ликвидировали или же они погибли под пытками на допросах. «Ассоциация Селена» была не единственной нашей подставной компанией.
    
Мы создали также «ЛуНоГоКо» – фирму куда более крупную, тоже подставную, но отнюдь не иллюзорную. Ее главная контора находилась в Гонконге-в-Луне, дочерние отделения – в Новолене и Луна-Сити, и служило там несколько сот человек, в основном не имевших отношения к Партии. На создание этой фирмы мы положили немало трудов. Генеральный план Майка содержал удручающе длинный перечень проблем, которые необходимо было решить. Первая из них – финансирование. Вторая – как защитить катапульту от атаки из космоса.
    
Для решения первой проблемы проф выдвинул идею ограбления банков – и расстался с ней весьма неохотно. Тем не менее со временем мы таки стали грабить и банки, и фирмы, и даже Администрацию. Как это делать, придумал Майк, а более глубокая разработка принадлежала Майку и профу. Сначала Майк никак не мог сообразить, зачем нам деньги. О причинах, заставляющих людей «вертеться», он знал так же мало, как о сексе. Через «руки» Майка проходили миллионы долларов, и он не видел тут никаких проблем. Начал он с предложения выписать чек от имени Администрации на какую угодно сумму. Проф перепугался и принялся объяснять Майку, чем нам грозит попытка разменять чек, выписанный Администрацией, скажем, на десять миллионов долларов. И все-таки мы провели эту операцию, но в розницу, выписывая чеки на множество имен и точек по всей Луне. Каждый банк, каждая фирма, магазин, агентство, включая и Администрацию, для которых Майк вел бухгалтерию, теперь пополняли своими деньгами нашу партийную кассу. Это колоссальное надувательство основывалось на неизвестном мне, но прекрасно знакомом профу и давно хранившемся без применения в мозгу Майка факте, что большая часть денег реально существует лишь в виде бухгалтерских расчетов. Вот пример, который в разных вариантах воспроизводился сотни раз. Сын моей семьи Сергей, восемнадцати лет, член Партии, получает поручение открыть счет в банке страховой компании. Он кладет туда какую-то сумму, потом часть ее снимает. При каждой операции машина чуть-чуть ошибается: Сергею выдают больше, чем он выписал, на счет зачисляется больше, чем он фактически кладет. Через несколько месяцев Сергей уезжает из города и переводит свой вклад скажем, в банк Тихо-Андера. Туда переводится сумма, в три раза превышающая фактическую. Большую часть ее он вскоре забирает наличными и передает руководителю своей ячейки. Майк знает, сколько денег должен передать Сергей, но поскольку ни лидер ячейки, ни Сергей не имеют представления, что Адам Селен и бухгалтер-компьютер – одно лицо, оба по отдельности сообщают Адаму величину взятой суммы. Это помогает им остаться честными, чего не скажешь о самой операции.
    
Теперь умножьте эту кражу трех тысяч гонконгских долларов на многие сотни подобных.
    
Я не могу перечислить все жульнические уловки, которыми пользовался Майк, чтобы свести концы с концами в своих бухгалтерских книгах и скрыть тысячи мелких краж от выявления. Напомню лишь, что любой аудитор исходит из предположения, что машина честна. Он проводит несколько тестов, которые должны показать, что машина работает нормально, но ему и в голову не придет, что тесты ровным счетом ничего не доказывают, ибо машина жульничает. Майк никогда не крал по-крутому, чтобы не вызвать потрясений в экономике; он откачивал понемножку, как у донора берут пол-литра крови без всякого вреда для здоровья. Я даже не могу сказать, кто именно терял деньги, так часто они переходили из рук в руки. Но сама операция меня беспокоила, поскольку я был воспитан в правилах честности (обман Администрации не в счет). Проф уверял меня, что все это не более чем слабый инфляционный процесс, погашаемый тем, что деньги все равно возвращаются в оборот, и что мне не следует волноваться: у Майка все записано, и после Революции мы вернем долги, причем без проблем, ибо Администрация уже не будет сосать из нас кровь в таких масштабах.
    
Я пожелал своей совести спокойной ночи. Все это комариный укус в сравнении с теми мошенническими операциями, которые проворачивает любое правительство, финансируя войну. А разве революция не та же война?
    
Эти деньги, пройдя через тысячи рук (и каждый раз возвращаясь приумноженными с помощью Майка), стали главным источником финансирования «ЛуНоГо Компани». Компания была смешанная, на взаимных началах и акционерная. «Джентльмены риска» – гаранты акционерного капитала – вкладывали краденые деньги от своего имени. О бухгалтерии фирмы даже говорить не хочу. Поскольку учетом занимался Майк, то ни малейший намек на честность не марал совесть этого коррумпированного учреждения.
    
Тем не менее акции компании котировались на бирже Гонконга-в-Луне, фигурировали в операциях Цюриха, Лондона и Нью-Йорка. «Уолл-Стрит Джорнел» назвал нашу фирму «привлекательным предприятием, рискованным, но доходным и обладающим большим потенциалом развития».
    
«ЛуНоГоКо» занималась строительными и разведочными работами, вкладывала капиталы во многие проекты, в основном вполне легальные. Главной же ее целью было секретное сооружение новой катапульты. Разумеется, само строительство нельзя было сохранить в тайне.
    
Невозможно купить или построить энергетическую термоядерную установку так, чтобы этого никто не заметил (от использования солнечной энергии по понятным причинам пришлось отказаться). Часть оборудования заказали в Питтсбурге – это была стандартная установка, разработанная Калифорнийским университетом, и мы не пожалели денег, ибо качество того стоило. Статор для создания индукционного поля длиной в километры тоже незаметно не построишь. А главное – как утаить место строительства от той массы народа, которую нужно нанять для работы на нем же? Пусть даже большая часть катапульты – это просто вакуум, поскольку статорные кольца у конца, служащего для выброса груза, расположены на солидном удалении друг от друга. Но катапульта Администрации, дающая ускорение в три «g», тянется в длину почти на сто километров. Она не только служит ориентиром для астрогаторов и фигурирует на всех лунных картах, но и настолько огромна, что ее можно увидеть или сфотографировать с Земли с помощью небольших телескопов. А на экранах радаров она вообще как на ладони.
    
Мы же строили катапульту в расчете на ускорение в десять «g», правда, длиной всего около тридцати километров, но все равно такую штуку спрятать нелегко.
    
И все же мы ее спрятали – прибегнув к методу, описанному в «Похищенном письме».
    
Я частенько подсмеивался над Майковой страстью к беллетристике, считая чтение ее бесполезной тратой времени. Однако, как выяснилось, из нее он черпал более живые представления о человеческой жизни, чем из научной информации. Художественная литература давала ему Gestalt[29] жизни, воспринимаемой человеком как нечто само собой разумеющееся, поскольку он в этом Gestalt'е живет. Но помимо «гуманизирующего эффекта», заменявшего Майку жизненный опыт, беллетристика, или «вымышленные данные», как он ее именовал, была для него источником разных идей. Идею, как спрятать катапульту, он позаимствовал у Эдгара Аллана По.
    
Мы спрятали ее и в буквальном смысле слова, ибо катапульту строили под поверхностью Луны, чтобы скрыть от глаз и от радаров. Однако ее следовало скрыть не только физически – нужно было засекретить ее селенографическое положение.
    
Как же сохранить в тайне место расположения огромного чудовища, над которым трудилось множество людей? А вот как: предположим, вы живете в Новолене. Вы знаете, где находится Луна-Сити? Естественно – на восточном берегу Моря Кризисов, это знают все! Ну? А на какой широте и долготе? Ну… надо посмотреть в справочнике. Ах так, да? Но, если вы этого не знаете, как же вы добрались до Луна-Сити на прошлой неделе? Элементарно, дружище: сел в метро, сделал пересадку у Торричелли, а потом спал всю дорогу. Капсула сама знает, куда ехать.
    
Понимаете? Вам неизвестно, где находится Луна-Сити! Вы просто вылезаете на станции метро «Южная»!
    
Вот так же мы спрятали катапульту.
    
Она где-то в Океане Бурь, «это знают все». Но где она находится на самом деле и где – по нашим словам – это разные вещи. И разница составляет не менее ста километров то ли к югу, то ли к северу, то ли к западу, то ли к востоку, то ли во всех направлениях сразу.
    
Сегодня сведения о ее положении приведены во всех справочниках – и сведения эти по-прежнему ложны. Секрет расположения катапульты в Луне берегут как зеницу ока даже теперь.
    
Увидеть глазом или радаром из космоса ее нельзя. Вся она скрыта под поверхностью Луны, за исключением конца, из которого производится выброс, а этот конец – большая черная бесформенная дыра, точнее такая же, как десять тысяч других, и находится она на склоне крайне негостеприимной горы, куда невозможно совершить посадку даже на джамп-ракете.
    
И тем не менее тут побывало множество народа – как во время строительства, так и после него. Даже сам Смотритель нанес визит, а мой собрачник Грег водил его по стройке. Смотритель прибыл на почтовой ракете, заказанной на день; киборгу дали координаты чуть в стороне от строительства и даже установили радарный маяк для облегчения посадки. Но оттуда Морту пришлось добираться на луноходе, а грузовые луноходы в те дни совершено не походили на пассажирские, курсировавшие от Эндсвиля до Билютихэтчи. Это были просто машины для перевозки грузов без обзорных иллюминаторов и вдобавок такие тряские, что людей приходилось пристегивать ремнями. Смотритель хотел было залезть в кабину, но… извините, господин, там место только для водителя и его помощника, а чтобы вести эту махину, нужны они оба.
    
Через три часа Смотритель потерял интерес ко всему на свете. Ему хотелось только одного – как можно скорее оказаться дома. На стройке он пробыл не более часа и разговоров о цели всего этого бурения и ценности вскрытых полезных ископаемых не поддерживал.
    
Люди попроще – рабочие и все прочие – добирались по туннелям, проложенным бурильщиками в поисках льда, а там заблудиться вообще раз плюнуть. Если бы кто-то притащил в багаже инерционный следопыт, он, конечно, засек бы точное местоположение, но мы не теряли бдительности. Один такой умник нашелся – и у него тут же случилась авария со скафандром. Останки мы вернули в Луна-Сити, а на шкале «следопыта» все было как надо – то есть как нам надо, ради чего мне пришлось совершить спешную вылазку, захватив с собой руку номер три. В азотной атмосфере можно вскрыть и запаять приборчик, не оставив никаких следов, что я и проделал в кислородной маске с несколько повышенным давлением. Всего делов-то! Принимали мы и кое-каких шишкарей с Терры, в том числе из Администрации. Их привозили более легким подземным путем; думаю, Смотритель их предупредил. Но последние тридцать километров все равно приходилось трястись на луноходе. Один гость показался нам нежелательным. Некий доктор Дориан, физик и инженер. Грузовик, в котором он ехал, перевернулся – дурак-водитель решил срезать путь, – а находились они вне зоны видимости, а маяк почему-то вышел из строя. В общем, бедняге Дориану пришлось семьдесят два часа просидеть в негерметизированном иглу из пемзы, и в Луна-Сити он вернулся вдребезги обессиленным гипоксией и огромной дозой радиации, несмотря на все усилия двух водителей (членов Партии), пытавшихся доставить его в целости и сохранности.
    
Возможно, мы немного перестарались. Не исключено, что он и не заметил бы обмана с координатами. Ведь мало кто любуется звездами, надев скафандр, даже если Солнце позволяет их увидеть. Еще меньше людей умеют читать по звездам, и уж почти никто не в состоянии определить свое положение на поверхности. Для этого нужны инструменты, нужно уметь ими пользоваться, надо захватить с собой таблицы и знать точное время. То есть, грубо говоря, как минимум необходимы октант, таблицы и отличные часы. Наших гостей даже приглашали выйти на поверхность, но если у них с собой оказывался октант или какой-нибудь современный его эквивалент, то с ними вполне мог стрястись несчастный случай.
    
Вот со шпиками у нас несчастных случаев не бывало. Мы позволяли им оставаться, наваливали на них тяжелейшую работу, а Майк читал их докладные. Один доносил, что он уверен, будто мы нашли тут залежи урана. Для тогдашней Луны это было в новинку, ибо проект «Центробур» осуществили гораздо позже. Другой вышел наружу с целым набором гейгеровских счетчиков. Мы как могли постарались облегчить ему задачу протаскивания всего его оборудования через узкую скважину.
    
К марту 2076 года катапульта была почти готова, оставалось лишь поставить на место сегменты статора. Электростанцию тоже загнали внутрь, и силовые кабели легли под поверхностью Луны параллельно скрытому туннелю, протянувшемуся на тридцать километров. Число рабочих сократили до минимума; среди них преобладали члены Партии. Одного шпика мы все же оставили, чтобы Альварес получал свои доклады регулярно: нам не хотелось его тревожить, а то он мог заподозрить что-то неладное. Зато в поселениях мы ему спокойной жизни не давали.
   
   
    
     
Глава 10
    
    
За эти одиннадцать месяцев произошло немало изменений. Вайо приняла крещение в церкви Грега. Здоровье профа пошатнулось так сильно, что ему пришлось бросить преподавание. «Янки» заняли в турнирной таблице самое последнее место. Я бы заплатил профу без особого сожаления, если бы их вытеснили в достойной борьбе, но слететь с самого верха до самого низа за один-единственный сезон – да я их теперь по видео и смотреть-то не хочу! Болезнь профа была дипломатической. Для своих лет он был в отличной форме, по три часа делал в номере «Малины» зарядку, спал в пижаме с трехсоткилограммовыми свинцовыми грузилами. Я от него не отставал, и Вайо тоже, хотя терпеть не могла эти занятия.
    
Не думаю, что она жульничала и проводила ночи с комфортом, но поручиться не могу – я с ней не спал. К тому времени она заняла прочное место в семье Дэвисов. Ей понадобился всего один день, чтобы от обращения «госпожа Дэвис» перейти к «госпожа Ма», а еще через день она уже обнимала Ма за талию и называла ее «Мими Ма». Когда из файла «Зебра» стало ясно, что в Гонконг ей путь отрезан, Сидрис повела Вайо после работы в свой салон красоты и потрудилась над ней так, что темная краска на коже стала несмываемой. Прическу тоже подправила – цвет остался черным, а сами волосы выглядели так, будто Вайо безуспешно пыталась их распрямить. Ну и еще всякие мелочи – матовый лак на ногтях, пластиковые вкладыши для щек и ноздрей и, конечно, прежние темные контактные линзы. После этой обработки Вайо могла бы переспать с кем угодно, не опасаясь за свой грим; из нее получилась великолепная «цветная», и происхождение мы ей заделали под стать – тамилка с примесью ангольской и немецкой крови. Я звал ее чаще Ваймой, чем Вайо.
    
А красотка стала – загляденье! Когда она, покачивая бедрами, шла по коридорам, мальчишки за ней увивались стаями.
    
Она начала было учиться у Грега сельскому хозяйству, но Ма это дело пресекла. У Вайо хватало и силы, и ловкости, и желания, но у нас на ферме вкалывали в основном мужчины, и все как один рвались в учителя. В общем, на обучение уходило куда больше человекочасов, чем Вайо была способна отработать. Поэтому ей пришлось вернуться к домашним обязанностям, а потом Сидрис взяла ее в свой салон красоты в качестве помощницы.
    
Проф играл на скачках и завел себе два счета – на одном отмечались ставки, сделанные по Майковой системе «ученика ведущего», а на другом – по собственной «научной» системе профа. К июлю семьдесят пятого года он признал, что ни черта не смыслит в лошадях, и полностью переключился на систему Майка, увеличив ставки и размещая их у большего числа букмекеров. Его выигрыши шли на погашение партийных издержек, в то время как аферы Майка финансировали строительство катапульты. Но проф начисто потерял интерес к беспроигрышным скачкам и со скукой делал ставки так, как ему подсказывал Майк. Он перестал читать «лошадиные» журналы, и это было грустно – что-то умирает, когда старый игрок расстается со своей страстью. У Людмилы родилась девочка – говорят, для первых родов это очень хорошо, да и вообще замечательно: в семье непременно должна быть малышка. Вайо поразила наших женщин, оказавшись экспертом в акушерском деле, и еще раз повергла их в изумление, когда выяснилось, что она ничего не смыслит в уходе за ребенком. Двое наших старших сыновей наконец вступили в брак, а Тедди, которому исполнилось тринадцать, был принят в другую семью. Грег нанял двух парней с соседних ферм, и после шести месяцев совместной работы и кормежки оба стали нашими собрачниками. Приняли их не с бухты-барахты – и их самих, и их семьи мы знали уже много лет. Это восстановило баланс, нарушенный приемом Людмилы, и положило конец язвительным намекам матерей холостяков, которым никак не удавалось вступить в брак: Ма отшивала всех, кто, по ее мнению, не соответствовал стандартам Дэвисов. Вайо завербовала Сидрис, Сидрис начала формировать свою ячейку, завербовав свою помощницу; таким образом «Bon Ton Beaute Shoppe»[30] превратился в настоящий рассадник подпольщиков. Мы начали использовать на посылках малышей, давали им и другие задания – к примеру, детям куда сподручней, чем взрослым, покараулить или проследить за кем-то в коридорах, да и подозрений они не вызывают. Сидрис подхватила эту мысль и всячески пропагандировала ее через женщин, которых вербовала в своем кабинете красоты.
    
Вскоре у нее в списке оказалось столько ребятишек, что мы смогли поставить под наблюдение всех стукачей Альвареса. С Майком, способным прослушивать любой телефон, и детворой, следившей за шпиками с утра до ночи, – причем пока один ребятенок караулил, другой мог сбегать к телефону, – мы держали стукачей под колпаком, не давая им увидеть то, чего не следовало. Вскоре мы стали перехватывать их телефонные доклады, не дожидаясь, пока они появятся в файле «Зебра»; положение шпика ничуть не улучшалось, если он звонил не из дома, а, скажем, из пивнушки. Благодаря помощи «иррегулярных частей с Бейкер-стрит» Майк начинал прослушивать этот телефон раньше, чем доносчик заканчивал набирать номер.
    
Эти ребятишки накололи заместителя Альвареса по Луна-Сити. Мы знали, что такой существует, поскольку здешние шпики не рапортовали по телефону непосредственно Альваресу, к тому же было мало вероятно, чтобы он сам их завербовал: ни один из них в Комплексе не работал, а Альварес появлялся в Луна-Сити лишь тогда, когда с Терры прибывала какая-нибудь особенно крупная шишка и ему приходилось ее сопровождать.
    
Заместитель Альвареса оказался фактически двумя людьми. Один из них, бывший лагерник, держал в Старом Куполе лавчонку, где торговал сластями, газетами и принимал ставки на пари, а второй, его сын, служил в Комплексе и собственноручно относил туда донесения, так что Майк не мог засечь их по телефону.
    
Эту парочку мы не тронули. Но с тех пор стали получать донесения их агентов на полдня раньше Альвареса. И это преимущество, достигнутое благодаря ребятишкам пяти-шести лет, спасло жизнь семерым нашим товарищам. Слава «иррегулярным частям с Бейкер-стрит»!
    
Не помню, кто их так назвал; скорее всего, Майк. Я ведь всего лишь почитатель Шерлока Холмса, а Майк совершенно уверен, что он брат Шерлока – Майкрофт… да я и не побожился бы, что он ему не брат; «реальность» штука хитрая. Сами ребятишки так себя не называли – у них в этой игре были свои собственные шайки, а у шаек – свои клички. Конечно, секретами их не перегружали, во всяком случае опасными. Сидрис предоставляла матерям самим находить объяснения для детворы – почему им поручают то или иное задание, – с условием, что им никогда не раскроют истинных причин. А детям только давай что-нибудь потаинственней да позабавней, у них же почти все игры основаны на том, кто кого перехитрит.
    
Салон «Bon Ton» был средоточием сплетен – женщины узнают новости быстрее, чем «Ежедневный Лунатик». Я попросил Вайо, чтобы она каждый вечер докладывалась Майку, но даже не пыталась отделять важные новости от несущественных, поскольку невозможно определить, что важно, а что нет, пока Майк не сопоставит тот или иной факт с миллионами других.
    
Салон красоты был также местом, откуда распространялись новые слухи. Партия поначалу-то медленно росла, но затем резко пошла в рост, когда заработал эффект геометрической прогрессии, а драгуны распоясались почище прежних охранников. По мере увеличения партийных рядов мы стали переносить центр тяжести на агитпроп, на распространение злостных слухов, на открытую подрывную деятельность, провокации и саботаж. Финн Нильсен, пока дело не разрослось, занимался и агитпропом и одновременно в качестве прикрытия вел работу в старом, насквозь прогнившем подполье. Но теперь большую часть агитпропа и связанных с ним дел взяла на себя Сидрис.
    
В основном она занималась распространением листовок и прочих материалов. Ни в салоне, ни дома, ни в гостиничном номере мы подпольной литературы, конечно, не держали, разносила же листовки малышня, которая еще и читать-то не умела.
    
Кроме того, Сидрис полный день трудилась над прическами – в общем, дел на нее навалили выше головы. Как-то раз я вывел ее прогуляться под ручку по Казвею и вдруг заметил знакомое лицо и фигурку: худющая девчонка, сплошь одни острые углы и копна морковно-рыжих волос. Лет примерно двенадцать – стадия, когда все идет в рост, прежде чем расцвести и округлиться. Я определенно уже встречал ее, но никак не мог вспомнить, где, когда и почему.
    
– Тихо, кукленок! – шепнул я. – Погляди-ка на эту молодую особу. Рыжую и плоскую.
    
Сидрис оглядела девчонку.
    
– Дорогой, я знала, что ты у нас с причудами. Но она пока все равно что мальчишка.
    
– Да ладно тебе! Кто она?
    
– Бог ее знает. Хочешь, я ее тормозну?
    
И тут я внезапно вспомнил все, будто мне по видео показали. Жаль, Вайо со мной не было, но мы никогда не появлялись на публике вместе. Эта рыжая девчонка была на том самом митинге, где убили Коротышку. Тогда она сидела на полу напротив трибуны, слушала, широко раскрыв глаза, и яростно аплодировала. А затем я видел ее в свободном полете, когда, свернувшись в воздухе в комок, она врезалась в колени желтомундирнику, чью челюсть я сломал буквально через несколько секунд.
    
Вайо и я были живы и свободны только благодаря решительным действиям этого ребенка в критической ситуации.
    
– Нет, не заговаривай с ней, – шепнул я Сидрис, – но я не хочу упускать ее из виду. Хоть бы один из твоих «иррегулярников» показался, черт побери!
    
– Отвали и позвони Вайо. Через пять минут все будет в ажуре, – ответила мне жена.
    
Так я и поступил. А потом мы с Сидрис стали не спеша прохаживаться, заглядывая в витрины магазинов, поскольку наша преследуемая прилипала к каждой из них. Минут через семь-восемь к нам подошел мальчуган, остановился и сказал:
    
– Хелло, тетя Мейбл! Привет, дядя Джо!
    
– Привет, Тони! – пожала ему руку Сидрис. – Как мама, милый?
    
– Отлично! – и добавил шепотом: – Вообще-то я Джок.
    
– Извини. – Сидрис тихонько сказала мне: – Последи за ней. – И увела Джока в кондитерскую.
    
Скоро она вышла и взяла меня под руку. Джок следовал за ней, облизывая леденец.
    
– До свидания, тетя Мейбл. Спасибо!
    
Он вприпрыжку скользнул меж прохожих, присоединился к рыженькой и сосредоточенно уставился на витрину, продолжая сосать леденец. Мы с Сидрис отправились домой.
    
Пришли, а нас уже ждет доклад:
    
     
«Она зашла в приют для младенцев „Колыбелька“ и больше не выходила. Нам ждать?»
    
    
– Подождите еще немного.
    
Я спросил Вайо, помнит ли она эту девочку. Выяснилось, что помнит, но не имеет ни малейшего представления, кто она такая.
    
– Спроси у Финна, – посоветовала Вайо.
    
– Сейчас все узнаем, – сказал я и позвонил Майку.
    
Да, в младенческом приюте «Колыбелька» есть телефон, и Майк его может прослушать. Ему потребовалось двадцать минут, чтобы собрать и проанализировать данные: слишком много детских голосов, а в этом возрасте их половая принадлежность почти неразличима. Наконец он сказал:
    
– Ман, я отобрал три голоса, которые могут соответствовать описанному тобой возрасту и физическому типу. Однако два из них откликаются на имена, которые я идентифицировал как мужские. Третий голос отвечает на обращение «Хейзел», причем ее то и дело окликает голос пожилой женщины с командирскими интонациями.
    
– Майк, посмотри в списках старой организации. Проверь на Хейзел.
    
– Четыре Хейзел, – ответил он сразу же. – Вот она – Хейзел Мид. Вспомогательный отряд юных товарищей, приют для младенцев «Колыбелька», родилась 25 декабря 2063 года, масса тридцать девять кило, рост…
    
– Это и есть наша ракета-малютка! Спасибо, Майк. Вайо, отзови своих часовых. Они хорошо поработали. Майк, позвони Донне, передай ей, будь так добр.
    
Я оставил вербовку Хейзел Мид на долю девочек и больше ее не видел, пока Сидрис не привела ее к нам домой двумя неделями позже. Но до того Вайо мне доложила, что возникла проблема, касающаяся партийной дисциплины. Дело в том, что ячейка Сидрис была уже полной, а она непременно хотела зачислить к себе Хейзел Мид. Во-первых, это не положено, а во-вторых, девочка еще слишком мала. Согласно нашим правилам, вербовке подлежали только взрослые – начиная с шестнадцати и старше.
    
Я передал доклад Вайо Адаму Селену и исполнительной ячейке.
    
– Как мне представляется, – сказал я, – система трехчленных ячеек должна нам служить, а не сковывать. Не вижу ничего дурного, если в ячейке у товарища Вивиан будет на одного человека больше. По-моему, нам это ничем не грозит.
    
– Я согласен, – отозвался проф. – Но предлагаю не включать этого нового товарища в ячейку Вивиан. Девочке ни к чему знать остальных, разве что по ходу дела потребуется. Кроме того, я не думаю, что следует вербовать такого ребенка. Главный вопрос – именно возраст.
    
– Согласна, – откликнулась Вайо, – я тоже хотела поговорить о ее возрасте.
    
– Друзья, – сказал Майк робко (такой тон прорезался у него впервые за несколько недель – в последнее время это был уверенный в себе руководитель «Адам Селен», а вовсе не скучающая одинокая машина), – возможно, я должен был предупредить вас, но я уже сделал несколько подобных исключений. Мне казалось, что тут особые обсуждения не нужны.
    
– Все правильно, Майк, – успокоил его проф, – председатель имеет право на собственное суждение. И сколько же у нас человек в самой большой ячейке?
    
– Пять. Это двойная ячейка – трое и двое.
    
– Порядок. Дорогая Вайо, разве Сидрис предлагает дать этому ребенку статус взрослого члена Партии? Сказать ей, что мы замышляем революцию… со всем кровопролитием, хаосом и возможным поражением?
    
– Именно этого она требует.
    
– Но, дорогая леди, если мы ставим на кон наши жизни, так мы достаточно взрослые люди, чтобы понимать это. Ведь человек должен хотя бы эмоционально представлять себе, что такое смерть. Дети же редко способны поверить, что смерть грозит им лично. Зрелость, если хотите, можно определить как возраст, в котором человек осознает, что должен умереть… и принимает приговор без страха.
    
– Проф, – сказал я, – среди моих знакомых есть большие и рослые детки. Готов поставить семь против двух, что и в Партии таких наберется немало.
    
– Не спорю, дружище. Зато держу пари, что по меньшей мере половина из них не соответствует нашим требованиям; боюсь, под занавес нам еще придется убедиться в этом на собственной шкуре.
    
– Проф, – настаивала Вайо, – Майк, Манни! Сидрис уверена, что эта девочка уже взрослый человек. И я думаю так же.
    
– Ман? – спросил Майк.
    
– Давайте как-нибудь познакомим с ней профа, пусть сам решает. Меня она купила со всеми потрохами. Особенно своими боевыми качествами. Иначе я не стал бы и разговаривать.
    
Мы разошлись, оставив вопрос открытым. Вскоре Хейзел появилась у нас за обедом в качестве гостьи Сидрис. Она не подала виду, что помнит меня, и я повел себя так же. Гораздо позже Хейзел рассказала, что признала меня с ходу, и не только по левой руке, но в основном потому, что запомнила, как меня увенчала колпаком и расцеловала высокая блондинка из Гонконга. Более того, Хейзел сразу раскусила маскарад Вайо, узнав ее по голосу. Голос-то изменить труднее всего, как ни старайся.
    
Но Хейзел держала рот на замке. Даже если она поняла, что мы члены конспиративной организации, то ничем этого не выдала.
    
Узнав ее историю, можно понять, как выковался этот стальной характер, если прошлое способно что-нибудь объяснить. Ее сослали вместе с родителями таким же крохотным ребенком, как и Вайо. Отец погиб в результате несчастного случая на принудительных работах, причем мать винила в его смерти Администрацию, которая всегда наплевательски относилась к технике безопасности. Когда девочке исполнилось пять лет, умерла и мать, отчего – Хейзел не знала; она тогда уже жила в приюте, в котором мы ее нашли. Не знала она и за что сослали родителей – возможно, за подрывную деятельность, если они, как думала Хейзел, оба были осуждены. Скорее всего, именно от матери она унаследовала беспощадную ненависть к Администрации и Смотрителю.
    
Семья, которой принадлежал приют, позволила девочке остаться. Хейзел штопала подгузники и мыла тарелки с того возраста, когда смогла до них дотянуться. Она сама научилась читать, могла изобразить печатные буквы, но по-настоящему писать не умела. Знание математики ограничивалось у нее способностью считать деньги, которые дети добывали разными неправедными путями.
    
По поводу ее ухода из приюта поднялся немалый шум: владелица «Колыбельки» и ее мужья заявили, что Хейзел должна отработать еще несколько лет. Девочка решила вопрос просто – вышла из дому в чем была, оставив хоть кое-какую одежонку и те жалкие мелочи, которые составляли ее имущество. Ма это так возмутило, что она чуть было не втравила наше семейство в свару, вопреки всем своим правилам. Но я потихоньку шепнул ей, что как руководитель ячейки не желаю привлекать внимание к семье, вытащил из кармана деньги и сказал, что Партия оплатит покупку одежды для Хейзел. Ма от денег отказалась, отменила семейное собрание и отправилась с Хейзел в город, где проявила невиданную – по масштабам Ма – экстравагантность в выборе платья для девочки.
    
Так мы удочерили Хейзел. Я знаю, нынче это дело сопряжено со всякими бюрократическими процедурами, но тогда это было так же просто, как подобрать котенка.
    
Еще больше шуму наделало решение Ма отдать Хейзел в школу, которое не совпадало ни с тем, что держала в уме Сидрис, ни с тем, чего ожидала сама Хейзел как член Партии и товарищ. Пришлось мне опять вмешаться, и Ма частично пошла на попятный. Хейзел определили к репетитору рядом с салоном Сидрис, то есть неподалеку от шлюза номер тринадцать. (Салон процветал в основном потому, что находился вблизи от фермы, что позволило нам провести туда воду, которой Сидрис могла пользоваться без ограничений, поскольку сточная вода поступала обратно для наших же нужд.) Хейзел училась по утрам, а днем помогала в салоне: зашпиливала пелеринки, подавала полотенца, мыла клиентам волосы – в общем, набиралась опыта. И вдобавок делала все остальное, что поручала Сидрис.
    
Этим «остальным» были обязанности командира «иррегулярных частей с Бейкер-стрит».
    
Всю свою коротенькую жизнь Хейзел возилась с малышней. И малышня ее любила. Хейзел умела добиться от ребятишек всего, чего хотела; она понимала их язык, который взрослым кажется бессмысленной тарабарщиной, и стала идеальным мостом между Партией и ее самыми юными помощниками. Она умела превращать в игру наши будничные задания, заставляя детей играть по установленным правилам, причем умудрялась скрыть от них, что поручение серьезно по взрослому счету – ведь для ребятни куда важнее то, что оно казалось им серьезным по их собственным меркам, а это совсем другое дело. Вот пример; скажем, кроху, еще не умеющего читать, прихватили с подпольной литературой, что изредка случалось в действительности. После инструктажа Хейзел диалог выглядел примерно так:
    
СТРАЖНИК: Малыш, где ты это взял?
    
«ИРРЕГУЛЯРНИК С БЕЙКЕР-СТРИТ»: Я не малыш, я большой мальчик.
    
СТРАЖНИК: Ладно, большой мальчик, так где ты это взял?
    
«ИРРЕГУЛЯРНИК»: У Джекки.
    
СТРАЖНИК: У какого Джекки?
    
«ИРРЕГУЛЯРНИК»: Просто Джекки.
    
СТРАЖНИК: А как его фамилия?
    
«ИРРЕГУЛЯРНИК»: Чья?
    
СТРАЖНИК: Да Джекки!
    
«ИРРЕГУЛЯРНИК» (презрительно): Джекки девчонка!
    
СТРАЖНИК: Ладно, так где она живет?
    
«ИРРЕГУЛЯРНИК»: Кто?
    
И так далее. Ключевым ответом на все вопросы было: «Взял у Джекки». А поскольку Джекки не существовало в природе, то у нее (у него) не было ни фамилии, ни домашнего адреса, ни даже постоянной половой принадлежности. Дети обожали делать из взрослых идиотов, особенно когда поняли, как это просто.
    
В худшем случае литература конфисковывалась, но даже взвод драгун-усмирителей – и тот дважды подумал бы, прежде чем арестовать ребенка. Да, теперь драгуны появлялись на улицах Луна-Сити только повзводно – кое-кто из них отправился в одиночку… и не вернулся обратно. Когда Майк начал писать стихи, я не знал, что делать – смеяться или плакать. А он желал их публиковать. Сразу видно, как глубоко растлило «очеловечивание» эту невинную машину, раз ей приспичило увидеть свое имя в печати.
    
– Майк, – сказал я, – ради Бога! У тебя что – цепи перегорели? Или ты намерен нас выдать?
    
Прежде чем Майк успел надуться, вмешался проф:
    
– Постой-ка, Мануэль! Я тут вижу кое-какие возможности. Майк, псевдоним тебя устроит?
    
Вот так и родился Саймон Джестер[31]. Думаю, Майк выбрал это имя, подбросив случайные числа, как игральные кости. Но для серьезной поэзии у него был другой псевдоним – его партийная кличка Адам Селен. Стихи Саймона были нескладны, непристойны и полны бунтарства – от хулиганских насмешек над «шишками» до жестоких нападок на Смотрителя, систему, драгунов и шпиков. Эти вирши можно было обнаружить на стенках общественных сортиров или на листовках, брошенных на пол в капсулах метро. Или в пивных. Но где бы они ни появились, под ними всегда стояла подпись «Саймон Джестер», а рядом красовался улыбающийся рогатый чертенок с раздвоенным на конце хвостиком. Иногда чертенок накалывал на вилы какого-то толстяка. Иногда на рисунке была только мордочка с широкой улыбкой и рожками, а порой – одни рожки и улыбка, означавшие «Саймон был тут».
    
Саймон возник в один прекрасный день во всех лунных поселениях сразу и с тех пор присутствовал повсеместно. Вскоре к нему присоединилось множество добровольных помощников: стихи и рисунки были так просты, что их мог изобразить кто угодно, а потому они стали появляться в таких местах, где мы и не планировали их увидеть. К этому наверняка приложил руку кто-то из наших попутчиков. Карикатуры и стихи распространялись даже на территории Комплекса, что уж никак не могло быть нашей работой – мы никогда не вербовали служащих Администрации. Так, например, спустя три дня после выхода в свет очень неприличного пасквиля, намекавшего, что жировые отложения Смотрителя связаны с его крайне неаппетитными привычками, этот пасквиль вдруг появился на картинках-наклейках, причем карикатура заметно улучшилась и толстая фигура, убегавшая от вил Саймона, приобрела узнаваемые черты Прыща Морта. Мы эти картинки не оплачивали, мы их не печатали. Но они одновременно оказались в Луна-Сити, Новолене и Гонконге, налепленные повсюду – на телефонах-автоматах, на коридорных опорах, на шлюзах, на ограждениях пандусов и так далее. Я сделал выборочный подсчет и передал его Майку. Майк доложил: только в Луна-Сити наклеено более семидесяти тысяч листовок.
    
Я не знаю ни одной типографии в Луна-Сити, которая рискнула бы взяться за такую работу и сумела бы выполнить ее. Может, существовала еще одна тайная организация?
    
Стихи Саймона имели такой успех, что Майк разошелся, как полтергейст, не оставив ни Смотрителю, ни шефу безопасности никакой возможности притвориться глухими.
    
«Дорогой Прыщ Морт, – писал он в одной листовке. – Пожалуйста, будьте осторожны с полуночи до четырех пополудни завтрашнего дня. Люблю, целую, Саймон». А ниже – рожки и улыбка. С той же почтой получил письмо и Альварес: «Дорогой Фурункул! Если завтра вечером Смотритель сломает ногу, виноват будешь ты один. С совершеннейшим почтением, Саймон». И опять улыбка и рожки.
    
Мы не планировали нападения на Смотрителя; просто хотели лишить сна и Морта, и Альвареса с охранниками в придачу, что нам и удалось. Майку осталось лишь время от времени позванивать по личному телефону Смотрителя между полуночью и четырьмя пополудни; кстати, номер этот в справочниках не значился и был известен лишь, персональным помощникам Смотрителя. Соединяя их всех по очереди с Мортом, Майк не только вызвал жуткий переполох, но и разозлил Смотрителя, который категорически отказался верить оправданиям своих помощников. И тут произошло счастливое совпадение – доведенный до белого каления Прыщ свалился с пандуса. Такое даже с новичком случается не больше раза. Словом, Смотритель «прошелся по воздуху» и вывихнул колено, что довольно близко к перелому, причем Альварес при сем присутствовал.
    
Помаялись они без сна, это уж точно. Мы и другие розыгрыши устраивали в таком же духе. Например, пустили слух, будто катапульта заминирована и взлетит на воздух будущей ночью. Девяносто плюс восемнадцать человек не в состоянии обыскать стокилометровую катапульту за несколько часов, особенно если эти девяносто – драгуны-усмирители, засунутые в скафандры, к которым они не привыкли и которые внушали им живейшее отвращение. Полночь пришлась на период «новоземья», когда Солнце сияло особенно ярко. Солдаты проторчали снаружи намного дольше, чем полезно для здоровья, затеяли между собой свары и почти сварились от жары, в результате чего чуть было не подняли первый в истории полка мятеж. Одна из свар окончилась летальным исходом. То ли он сам упал, то ли его спихнули с высоты, этого сержанта? Из-за ночного переполоха драгуны вышли на проверку паспортов такими сонными и злыми, что число стычек с лунарями заметно подскочило, а взаимная неприязнь значительно возросла. А стало быть, Саймону удалось накалить обстановку.
    
Стихи Адама Селена были более высокого качества, Майк показывал их профу и даже соглашался с его литературными суждениями (полагаю, положительными) без всякой обиды. Размер и рифмовка у Майка были безукоризненны, поскольку, будучи компьютером, он хранил в памяти весь словарный запас английского языка и мог отыскать нужное слово за считанные миллисекунды. Несколько хуже было с самокритикой, однако тут помогло суровое редакторское перо профа.
    
Впервые подпись Адама Селена появилась на страницах авторитетного «Лунного сияния» под мрачной поэмой, именовавшейся «Отчий дом». Это были думы умирающего ссыльного и его открытие, сделанное накануне отхода в мир иной, что Луна стала его родным домом. Простой язык, непритязательные рифмы, а единственная слегка крамольная мысль содержалась в выводе, к которому приходит умирающий: что даже множество Смотрителей, угнетавших его, это не слишком высокая цена за отчий дом.
    
Сомневаюсь, чтобы издатели «лунного сияния» долго думали, печатать поэму или нет. Вещь была хорошая, и они ее опубликовали.
    
Альварес перевернул издательство вверх дном, пытаясь как-то выйти на Адама Селена. Номер был в продаже уже почти две лунные недели, когда Альварес заметил стихи или ему их показали. Мы нервничали – нам как раз очень хотелось, чтобы поэма была замечена. И пришли в восторг, узнав, как завибрировал при виде нее Альварес.
    
Издатели ничем не могли помочь боссу стукачей. Они сказали ему правду – поэма пришла почтой. Есть ли у них оригинал? Да, конечно… Извините, но конверта нет, мы их не храним. Прошло довольно много времени, прежде чем Альварес удалился в окружении четырех драгунов, которых таскал за собой для улучшения самочувствия.
    
Надеюсь, он получил немало удовольствия от этой бумаги. Письмо было отпечатано на официальном бланке конторы Адама Селена:
    
     
Ассоциация Селена
     
Луна-Сити
     
Инвестиции
     
Офис Председателя
     
Старый Купол
    
    
А ниже – заголовок «Отчий дом», сочинение Адама Селена и так далее.
    
Все отпечатки пальцев, которые там были, появились уже после отправки поэмы. Текст был напечатан на «Ундервуд офис электростатор», то есть на самой распространенной в Луне модели. И все равно таких машинок было не очень много, поскольку их импортировали. Опытный детектив мог бы идентифицировать машинку и обнаружил бы ее в городском офисе Администрации в Луна-Сити. Вернее будет сказать – машинки, так как в офисе их было шесть и мы печатали по пять слов по очереди на каждой. Операция стоила нам с Вайо бессонной ночи, и мы решили, что риск неоправданно велик, хотя Майк был на стреме и прослушивал все телефоны. Больше мы такого не повторяли. Но Альварес не был опытным детективом.
   
   
    
     
Глава 11
    
    
В начале 2076 года работы у меня было невпроворот. Во-первых, я не мог игнорировать клиентов. А во-вторых, массу времени отнимала партийная работа, хотя я передал в другие руки все, что сумел. И все равно приходилось решать бесконечное число вопросов и рассылать сообщения вверх и вниз. Пришлось сократить время на физические упражнения с грузилами и отказаться от мысли получить разрешение на пользование центрифугой Комплекса – той самой, с помощью которой ученые-землееды продлевали срок пребывания в Луне. Хотя я раньше на ней тренировался, в этот раз мне не хотелось рекламировать свою подготовку к поездке на Терру.
    
Упражнения без центрифуги менее эффективны, но особенно утомительными они казались из-за того, что я не знал, имеет ли смысл ими заниматься. Согласно расчетам Майка, в тридцати процентах прогнозов развития событий появлялась необходимость в лунаре, способном выступить от лица Партии и совершить путешествие на Землю.
    
Я не представлял себя в роли посла – во-первых, образование подкачало, а во-вторых, дипломат из меня никудышный. Самой подходящей кандидатурой был, естественно, проф. Но проф был стар и мог не перенести полета на Землю. Майк сказал нам, что у человека в возрасте профа, с его комплекцией и так далее, шанс прилететь на Терру живым меньше сорока процентов. Но проф тренировался напряженно и с энтузиазмом, стараясь выжать из своих жалких шансов все возможное, так что мне не оставалось ничего другого, кроме как навешать на себя грузила и приступить к работе, чтобы быть готовым заменить профа, если его старое сердце не выдержит. Вайо занималась тем же на случай, если что-то помешает моему полету. Делала она это преимущественно ради того, чтобы разделить со мной тяготы – Вайо всегда предпочитала логике мужество.
    
А кроме бизнеса, партийных дел и тренировок была еще и ферма. Семья потеряла благодаря бракам трех сыновей, хотя и получила взамен двух отличных ребят – Фрэнка и Али. Потом ушел работать в «ЛуНоГоКо» Грег – он стал главным мастером-бурильщиком на строительстве катапульты.
    
Там он был незаменим. Чтобы нанять и правильно расставить по местам людей, приходилось изрядно попотеть. На большинстве видов работ мы могли использовать и беспартийных, но ключевые позиции должны были занимать партийцы, причем не только политически надежные, но и компетентные. Грег не хотел уезжать из дома; на ферме он был нужен, да и бросать свой приход ему было жаль. Но все-таки согласился.
    
Это опять превратило меня в лакея на половинном жалованье при поросятах и цыплятах. Ганс был отличным фермером, он безропотно тянул за двоих. Но Грег управлял делами фермы с тех самых пор, как Дед ушел на покой, и новая для Ганса ответственность тревожила его. В общем-то, по старшинству это дело должно было перейти ко мне, но Ганс как фермер далеко превосходил меня, да и любил он сельское хозяйство больше. Так что у нас давно подразумевалось, что Грега когда-нибудь заменит именно он. Я помогал ему, поддерживал его решения, а также вкалывал в те часы, которые удавалось урвать от других дел. В результате мне и почесаться некогда было.
    
В конце февраля я вернулся из долгой поездки – Новолен, Тихо-Андер, Черчилль. К этому времени как раз закончили прокладку туннеля через центральную каверну, и я решил наведаться в Гонконг-в-Луне и наладить деловые контакты, поскольку теперь я мог пообещать клиентам срочный сервис в случае необходимости. Раньше это было невозможно, так как луноход на отрезке Эндсвиль – Билютихэтчи курсировал только в темную половину лунного месяца.
    
Но бизнес служил лишь прикрытием политических целей: связь с Гонконгом у нас были очень слабой, хотя Вайо делала все, что могла – по телефону, разумеется. Она высоко ценила второго члена своей ячейки, «товарища Клейтона», который, судя по данным файла «Зебра», был совершенно чист. Мы ввели Клейтона в курс дела, предупредили о гнильце в организации и посоветовали начать строить новую сеть ячеек, не теряя членства в старом подполье.
    
Однако телефон – это совсем не то, что личный контакт. Гонконг должен был стать нашим оплотом. Он меньше других поселений зависел от Администрации. Во-первых, потому что его силовые установки не контролировались Комплексом. А во-вторых, Гонконг не слишком интересовала торговля с помощью катапульты, так как до прокладки метро он не был включен в общую транспортную сеть. И в финансовом отношении он был крепче других – банкноты банка Гонконга-в-Луне котировались куда выше официальных купонов Администрации.
    
Гонконгские доллары, пожалуй, не были «деньгами» в юридическом смысле. Администрация их не принимала; когда я летал на Землю, мне приходилось приобретать купоны, чтобы заплатить за билет. Но с собой я брал гонконгскую валюту, которую на Земле можно было обменять с небольшой потерей, тогда как купоны там вообще не котировались. Деньги или нет, но гонконгские банкноты не были бюрократическими бумажками – за ними стояли честные китайские банкиры. Сотня гонкогнских долларов соответствовала 31,1 грамма золота (старая тройская унция), и его действительно можно было получить в главном офисе банка – золото провозили туда из Австралии. А не хотите золота – получите товары: бытовую воду, сталь нужных марок, тяжелую воду для реакторов – в общем, что душе угодно. Все это можно было приобрести и за купоны, но Администрация постоянно взвинчивала цены. Я не специалист в области финансов, и когда Майк попытался меня просветить, у меня чуть голова не лопнула. Я просто знаю, что мы были рады заполучить эти «неденьги», тогда как купоны брали без всякой охоты и не только потому, что ненавидели Администрацию.
    
Так что Гонконг, по идее, должен был стать партийной цитаделью. Должен был – но пока что не стал. Мы решили, что мне имеет смысл рискнуть и пойти на личный контакт, даже частично раскрыться, поскольку человеку с одной рукой замаскироваться не так-то просто. Это был риск, угрожавший в случае провала не только мне: следы неминуемо привели бы к Вайо, Ма, Грегу и Сидрис. Но кто сказал, что революция – спокойное занятие?
    
Товарищ Клейтон оказался молодым японцем – то есть на самом деле не таким уж и молодым, просто все они выглядят юными, пока внезапно не становятся старичками. Не чистокровным – была у него и малайская примесь, и еще какая-то, но имя было японское, а дома тщательно соблюдались японские обычаи; все определялось «гири» и «гиму»[32]. На мое счастье, у Клейтона было множество «гиму» в отношении Вайо.
    
Предки Клейтона не были ссыльными. Они «добровольно», как и многие другие, поднялись по трапам кораблей под дулами автоматов, когда Великий Китай стал создавать свою Империю. Но это ни в коем случае не порочило Клейтона – он ненавидел Смотрителя так же люто, как любой старый лагерник. Сначала мы с ним встретились в чайном домике – по-нашему, что-то вроде пивнушки – и часа два трепались обо всем, кроме политики. Он ко мне пригляделся и пригласил домой. У меня всего одна претензия к японскому гостеприимству эти японские ванны, в которые ты погружаешься до подбородка, наполняются чистым кипятком.
    
В сущности, я почти ничем не рисковал. Мама-сан была сведуща в гримировке не хуже Сидрис, а моя «представительская» рука сошла за настоящую, поскольку кимоно скрывало шрам. За два дня я посетил четыре ячейки в качестве «товарища Борка», преображенного благодаря гриму, кимоно и таби[33], и даже если среди присутствующих были стукачи, они не смогли распознать во мне Мануэля О'Келли. Я прибыл в Гонконг набитый фактами, бесконечными цифрами и прогнозами и говорил только об одном – о голоде, который ждет нас через шесть лет, в 2082 году. «Вы еще счастливчики, вас это коснется позже. Но теперь, когда туннель построен, все больше и больше ваших фермеров начнут выращивать пшеницу и рис и отправлять их к голове катапульты. Вот тогда наступит и ваш черед».
    
Это произвело впечатление. Прежняя организация, судя по тому, что мне доводилось видеть и слышать, в основном нажимала на ораторское искусство, зажигательную музыку и эмоции, походя в этом отношении на церковь. Я же сказал совсем просто: «Такие дела, товарищи. Проверьте эти цифры. Я их вам оставлю».
    
С одним из товарищей я встретился с глазу на глаз. Это был инженер-китаец, которому было достаточно посмотреть на вещь, чтобы тут же сообразить, как ее сделать. Я спросил его, видал ли он когда-нибудь лазерную пушку размером не больше ружья? Оказалось, не видал. Я упомянул, что паспортная система в наши дни весьма затруднила контрабанду. Он задумчиво сообщил в ответ, что это вряд ли касается перевозки драгоценных камней и что он через неделю собирается в Луна-Сити, в гости к своему кузену. Я сказал, что дядя Адам будет рад с ним познакомиться.
    
В общем, получилось, что съездил не зря. На обратном пути сделал остановку в Новолене, зашел в старомодный кабачок «Подрядчик» – я его давно заприметил, пунш у них классный, – сел за столик и случайно столкнулся с собственным папашей. Мы с ним дружим, хотя и не страдаем, если не видимся год-другой. Посидели, поболтали за пивом с бутербродами, а когда я встал, родитель мой выдал:
    
– Рад был тебя повидать, Манни. Свободу Луне!
    
Я ответил ему тем же, поскольку был слишком удивлен, чтобы отмолчаться. Такого аполитичного циника, как мой папаша, поискать. Раз уж он так заговорил, значит, наша кампания набирает силу.
    
Итак, я вернулся в Луна-Сити воодушевленным и не слишком усталым, так как после Торричелли всю дорогу проспал. На станции «Южная» пересел на кольцевую, потом спустился вниз и через Боттом-Эли, чтобы не толкаться на Казвее, направился домой. По дороге завернул в судебный участок судьи Броуди, просто так, поздоровкаться. Это мой старый приятель, нас с ним вместе оперировали. Потеряв ногу, он стал судьей, и хорошим к тому же: в то время в Луна-Сити он был единственным судьей, которому не приходилось подрабатывать на стороне – букмекером или страховым агентом.
    
Когда двое противников являлись к нему на суд, а примирить их ему не удавалось, Броуди возвращал им гонорар, и, если они решали выяснить отношения в поединке, бесплатно выступал в качестве рефери, продолжая при этом уговаривать драчунов воздержаться от ножей и попытаться прийти к мирному соглашение.
    
В зале заседаний Броуди не оказалось, хотя его цилиндр стоял на столе. Я собрался было уходить, но тут в зал ввалилась группа стиляг, а среди них одна девица и пожилой мужичок, которого они тащили силком. Мужичок был здорово потрепан, но по одежке сразу видно, что турист.
    
Туристы бывали у нас даже в те времена. Не орды, но все-таки. Они прилетали с Земли, останавливались на недельку в отелях и отправлялись обратно с тем же кораблем или оставались еще на неделю. Большинство, погуляв денек-другой по городу и обязательно совершив никому не нужную вылазку на поверхность, проводило досуг в азартных играх. Лунари, как правило, их игнорировали – пусть себе, мол, развлекаются, каждый сходит с ума по своему.
    
Старший из ребят – лет восемнадцати, явно главарь ватаги, спросил у меня:
    
– Где судья?
    
– Не знаю, здесь его нет.
    
Он растерянно пожевал губу. Я поинтересовался:
    
– Что-нибудь случилось?
    
– Да вот, хотим ликвидировать этого субчика, – ответил он с серьезным видом. – Но желательно, чтобы суд утвердил.
    
– Поищи в ближайших пивнушках, – посоветовал я, – надо думать, судья где-нибудь там ошивается.
    
– Послушайте, – встрял парнишка лет четырнадцати, – а вы случайно не господин О'Келли?
    
– Точно.
    
– А почему бы вам не рассмотреть наше дело?
    
Старший оживился:
    
– Вы согласны, господин?
    
Я задумался. Конечно, время от времени мне случалось выступать в роли судьи, да и кто в ней не выступал? Но такого уж жгучего желания брать на себя ответственность у меня не было. Однако слова юноши насчет ликвидации туриста меня насторожили. Такое дело могло вызвать шум.
    
Я решил вмешаться и обратился к туристу:
    
– Вы принимаете меня в качестве судьи?
    
Он удивился:
    
– А разве у меня есть выбор?
    
– Разумеется, – ответил я вежливо. – Если вы не захотите принять мой вердикт, я и в дело вникать не стану. Но я вас не неволю. Речь-то в конце концов идет о вашей жизни, не о моей.
    
Он удивился еще больше, но не испугался, в глазах искорки загорелись.
    
– О моей жизни, вы говорите?
    
– Очевидно. Вы же слышали, ребята сказали, что намерены вас ликвидировать. Может, вы предпочитаете подождать судью Броуди?
    
Он ни минуты не колебался. Улыбнулся и сказал:
    
– Я принимаю вас как судью по моему делу, сэр.
    
– Как вам будет угодно. – Я посмотрел на старшего парня. – Кто участвовал в ссоре? Только ты и твой дружок?
    
– Нет-нет, судья. Мы все.
    
– Я пока еще не ваш судья. – Я обвел их взглядом. – Все ли вы просите меня быть вашим судьей?
    
Они закивали. Никто не сказал «нет». Главарь повернулся к девушке и произнес:
    
– Не молчи, Тиш. Ты принимаешь судьей О'Келли?
    
– Чего? Ах да, конечно!
    
Девчонка была пошловатым созданием лет четырнадцати – пухлявенькая, смазливая и пустая; тип шлюшки, что из нее, видимо, и получится в будущем. Такие девицы предпочитают царить в своре стиляг, замужество их привлекает гораздо меньше. Нет, стиляг я не осуждаю: женщины в Луне дефицит, вот ребята и слоняются по коридорам. Днем-то они вкалывают, а вечерами им не к кому спешить домой.
    
– О'кей, судья одобрен, и вы все обязаны повиноваться моему вердикту. Теперь договоримся об оплате. Готовы раскошелиться, мальчики? Прошу иметь в виду, что я не собираюсь выносить приговор о ликвидации за какие-то жалкие гроши. Так что складывайтесь, иначе я просто отпущу его на свободу.
    
Главарь похлопал глазами, потом ватага сбилась в кучу. Через минуту он подошел ко мне и сказал:
    
– Денег у нас маловато. Пять гонконгских с носа – вы согласны?
    
Их было шестеро.
    
– Нет. Просить суд вынести приговор о ликвидации за такую цену просто непристойно.
    
Они снова сбились в кучу.
    
– Пятьдесят долларов, судья?
    
– Шестьдесят. По десятке с каждого. И еще десятка с тебя, Тиш, – повернулся я к девчонке.
    
Тиш возмущенно вылупила глаза.
    
– Давай, давай, – сказал я ей. – Дарзанебы.
    
Она поморгала и полезла в сумочку. Деньги у нее были. У таких девок они всегда водятся.
    
Я собрал семьдесят долларов, положил их на стол и спросил у туриста:
    
– Покроете?
    
– Извините?
    
– Ребята платят мне семьдесят гонконгских долларов за приговор. Вы должны дать столько же. Если не можете, откройте бумажник и докажите; в этом случае останетесь моим должником. Но таково ваше долевое участие. В общем-то, дешевка за высшую меру. Но у ребят нет денег, так что вам повезло.
    
– Понял. Думаю, что понял. – Он выложил семьдесят долларов. – Спасибо, – сказал я. – Нужны ли какой-нибудь из сторон присяжные?
    
У девчонки загорелись глаза:
    
– Еще бы! Пусть уж все будет по правилам!
    
– В таком случае, я, пожалуй, тоже «за», – сказал землеед.
    
– Пожалуйста, – говорю я. – Хотите защитника?
    
– Да, конечно. Думаю, адвокат мне не помешает.
    
– Я сказал «защитник», а не адвокат. У нас тут адвокатов нет.
    
Он опять заулыбался.
    
– Я полагаю, защитник, если бы я пожелал такового, был бы столь же… гм… неформальным, как и вся процедура?
    
– Может, да, а может, и нет. Я действительно неформальный судья, вот и все. Так что выбирайте.
    
– М-м-м… пожалуй, я положусь на вашу неформальность, Ваша честь.
    
Тот парень, что был постарше, спросил:
    
– Это… насчет присяжных… Вы им сами отстегнете? Или придется нам?
    
– Я им заплачу. Я согласился судить за сто сорок чистыми. Ты что – никогда в суде не бывал? Но я не собираюсь швырять деньги на роскошь, без которой вполне смогу обойтись. Шесть присяжных, по пять долларов каждому. Посмотри, нет ли кого в переулке?
    
Один из ребят вышел и крикнул:
    
– Нужны присяжные. Плата пять долларов!
    
Собралось шесть мужиков – типичных обитателей Боттом-Эли. Мне-то один черт, мне они нужны были только для мебели. А вообще, если хочешь стать судьей, лучше этим заниматься в приличном районе – там есть шанс заполучить в присяжные солидных людей.
    
Я сел за стол, надел цилиндр Броуди – и откуда только он его выкопал?
    
Не иначе как в чьих-то отбросах порылся.
    
– Суд начинает заседание, – произнес я. – Назовитесь и изложите суть.
    
Старшего парня звали Слим Лемке, девчонку – Патриция Кармен Жукова; остальных не помню. Турист подошел к столу, покопался в бумажнике и сказал:
    
– Вот моя карточка, сэр.
    
Она у меня хранится до сих пор. Там было написано:
    
     Стьюарт Рене Лажуа
     Поэт-путешественник – солдат удачи
    
    
Суть дела была трагикомична: прекрасный пример того, почему туристам не следует шататься без гида. Разумеется, гиды их просто грабят, но туристы для того и существуют, разве нет? Этот, например, из-за отсутствия сопровождающего вообще чуть жизни не лишился.
    
Он забрел в пивную, которая у стиляг считается чем-то вроде клуба. Эта шлюшка начала к нему клеиться. Мальчики, как положено, не стали вмешиваться: выбирает дама. Что-то он ей шепнул, она захихикала и ткнула его кулачком в живот. Он принял это совершенно нормально, совсем как лунарь… но ответил чисто по-земному: обнял за талию и привлек к себе, очевидно, намереваясь поцеловать.
    
Хотите верьте, хотите нет, но в Северной Америке это вполне в порядке вещей; я там и не такого навидался, Тиш, естественно, удивилась, может быть, даже испугалась. И вскрикнула.
    
Парни накинулись на туриста и изрядно его оттрепали. А затем решили, что он должен заплатить за свое «преступление» по всем правилам. То есть через суд.
    
Похоже, им было не по себе. Держу пари, ни один из них до сих пор не принимал участия в ликвидации. Однако их даму оскорбили, а значит, отступать негоже.
    
Я с пристрастием допросил их, особенно Тиш, и решил, что все ясно. Потом сказал:
    
– Позвольте подвести итоги. Перед вами чужестранец. Наших обычаев не знает. Раз он оскорбил, значит, виноват. Но насколько я понял, он никого не хотел оскорбить. Что скажут присяжные? Эй, ты там! Проснись! Что скажешь?
    
Один из присяжных огляделся вокруг заплывшими глазами.
    
– Лик-ик-видировать его!
    
– Отлично. А ты?
    
– Э-э-э… – второй явно колебался. – Думаю, хватит с него, ежели пустить ему юшку, пусть знает в другой раз. Мы тут не можем позволить мужикам лапать женщин, иначе у нас такой же бардак начнется, как на Терре…
    
– Разумно, – согласился я. – А ты?
    
Только один присяжный голосовал за ликвидацию. Прочие колебались между лупцовкой и большим штрафом.
    
– А ты что думаешь, Слим?
    
– Ну… – Парень явно нервничал под пристальными взглядами ватаги, а главное, девушки – возможно, его подружки. Но он уже остыл и не хотел ликвидировать этого олуха. – Мы над ним уже поработали. Может быть, если он встанет на четвереньки, да поцелует пол перед Тиш, да скажет, что сожалеет?..
    
– Вы готовы так поступить, господин Лажуа?
    
– Если прикажете, Ваша честь.
    
– Я не прикажу. Вот мой вердикт. Во-первых, насчет этого присяжного… да, да, я о тебе. Ты оштрафован в размере гонорара за то, что дрыхнул во время судебной процедуры. А ну, ребята, взять его, забрать пятерку и вышвырнуть вон!
    
Что они и сделали с энтузиазмом – надо думать, получили хоть какую-то компенсацию за то удовольствие, которое предвкушали, но не решились испытать.
    
– Теперь вы, господин Лажуа; вы присуждаетесь к штрафу в размере пятидесяти долларов за то, что у вас не хватило соображения узнать кое-что о местных обычаях, прежде чем шататься по улицам. Выкладывайте.
    
Я спрятал доллары.
    
– Теперь вы, ребята. Подровняйсь! Штраф по пять долларов с носа за то, что не проявили разумного подхода к человеку, явно нездешнему и незнакомому с нашими порядками. Что не дали ему дотронуться до Тиш – молодцы. Отлупили – тоже о'кей: впредь будет сообразительней. Могли даже вышвырнуть его из пивной. Но требовать ликвидации за элементарную ошибку, это… ну, ни в какие рамки не лезет. Пять баксов с носа. Позвольте получить.
    
Слим сглотнул.
    
– Судья… я думаю, у нас нет столько. У меня, во всяком случае, нет.
    
– Я предполагал, что так может получиться. Даю вам неделю на выплату долга, иначе сообщу ваши имена и адреса в Старый Купол. Знаете салон «Bon Ton Beaute Shoppe» рядом со шлюзом номер тринадцать? Он принадлежит моей жене, ей и заплатите. Заседание суда закрыто. Слим, не уходи. Ты тоже, Тиш. Господин Лажуа, давайте отведем этих молодых людей куда-нибудь наверх, поставим им по стаканчику и познакомимся поближе.
    
И опять у него в глазах вспыхнул странный восторженный огонек, чем-то напомнивший мне профа.
    
– Чудесная мысль, судья.
    
– Я уже не судья. Это двумя пандусами выше, так что советую вам предложить Тиш свою руку.
    
Он поклонился:
    
– Миледи? Смею ли я? – и согнул руку в локте.
    
Тиш моментально повзрослела:
    
– Спасибо, господин. С удовольствием.
    * * *
    
Я отвел их в дорогой ресторан, где эта парочка в своих диких одежках и грубом макияже выглядела совершенно неуместно. Они это чувствовали и держались напряженно, но я постарался их раскрепостить. Стьюарт Лажуа проявил еще больше усилий, и не без успеха. Я записал их адреса и имена – у Вайо были свои планы насчет стиляг. Они выпили, встали, поблагодарили и ушли. Мы с Лажуа остались вдвоем.
    
– Господин, – обратился он ко мне, – вы употребили чуть раньше странное словосочетание. Странное для меня, я хочу сказать.
    
– Детишки ушли, так что зовите меня «Манни». Какое словосочетание?
    
– Помните, когда вы настаивали, чтобы эта… гм… юная леди, Тиш… чтобы Тиш тоже заплатила… «Дар за небо» или что-то в этом роде.
    
– «Дарзанебы». Это значит – «дармовой закуски не бывает». Ее и в самом деле не бывает, – я показал на плакатик «Дармовая закуска», висевший на стене напротив, – иначе эта выпивка стоила бы вдвое дешевле. Хотел напомнить ей, что за подарки потом приходится платить вдвойне – либо выясняется, что они яйца выеденного не стоят.
    
– Любопытная философия.
    
– Это не философия, это факт. Так или иначе, но платить надо за все, что получаешь. – Я помахал рукой в воздухе. – Когда я был на Земле, то слышал выражение «дешевле воздуха». Здесь воздух не дешев, здесь ты платишь за каждый вздох.
    
– В самом деле? Пока что за вздох с меня еще денег не требовали, – улыбнулся Лажуа. – Может, лучше не дышать?
    
– Все может быть. Сегодня вы, например, чуть не вдохнули вакуум. А не требовали потому, что вы уже заплатили. Вашу плату за воздух включили в стоимость тура, а мою с меня взимают ежеквартально. – Я начал было рассказывать ему, как моя семья покупает и продает воздух общинному кооперативу, но решил, что это слишком сложно. – Так что мы оба платим.
    
Лажуа выглядел невероятно довольным.
    
– Ну, экономическая необходимость мне ясна. Просто немного непривычно. Скажите мне… э-э… Манни, – кстати, меня зовут Стью, – мне действительно угрожала опасность «вдохнуть вакуум»?
    
– Видно, маловато я с вас содрал.
    
– Извините?
    
– Вы же ничего не поняли. Но я обчистил ребят до нитки, да еще оштрафовал их, чтобы задумались. А взять с вас больше, чем с них, права не имел. И очень жаль, что не имел, раз вы принимаете все это за шутку.
    
– Поверьте мне, сэр, я не считаю это шуткой. Мне просто трудно поверить, что ваши местные законы позволяют предать человека смерти… вот так, походя… и за столь незначительный проступок.
    
Я вздохнул. С чего бы вы начали объяснение, если из слов собеседника ясно, что он не просто нуль в данном вопросе, но еще и полон предрассудков, которые противоречат фактам, и вдобавок ко всему даже не подозревает, что эти предрассудки у него наличествуют?
    
– Стью, – начал я, – давайте разберемся по порядку. Здесь нет «местных законов», по которым вас можно было бы «предать смерти». И ваш проступок не был «незначительным». Я просто сделал скидку на ваше невежество. И все случилось вовсе не «походя», иначе мальчики спокойненько оттащили бы вас к ближайшему шлюзу с нулевым давлением, сунули туда и слиняли. Вместо этого они – парни-то просто молодцы! – соблюли все формальности и выложили собственные денежки, чтобы судить вас. И даже не ворчали, когда вердикт оказался совсем не таким, как они надеялись. Вам еще что-нибудь не ясно?
    
Лажуа усмехнулся, и на щеках у него появились такие же ямочки, как у профа. Я обнаружил, что чем дальше, тем больше он мне нравится.
    
– Боюсь, что абсолютно все. Мне кажется, я очутился в Зазеркалье.
    
Он меня не удивил, поскольку я бывал на Земле и немного представляю себе их мировосприятие. Землеед просто не мыслит своего существования без закона, в котором черным по белому все пропечатано на все случаи жизни. У них есть специальные законы для частных сделок и для заключения контрактов. Ей-богу! Но, если человек не держит слово, кто захочет заключать с ним контракт? Или репутация уже ничего не значит?
    
– У нас нет законов, – сказал я. – Нам не позволили их иметь. Есть обычаи, но они неписаные и их не насаждают силой – они сами себя насаждают, если можно так выразиться, потому что они просто следствие, вытекающее из объективных обстоятельств. Фактически наши обычаи – это законы природы, которые диктуют людям, как себя вести, чтобы остаться в живых. Когда вы сегодня приударили за Тиш, вы нарушили закон природы… и поэтому чуть было не вдохнули вакуум.
    
Он задумчиво прищурился.
    
– Не объясните ли вы мне, какой закон природы я нарушил? Я хотел бы понять – иначе придется вернуться на корабль и сидеть там до самого отлета. Чтобы остаться в живых.
    
– Разумеется. Он так прост, что если вы его поймете, то уже никогда больше не попадете впросак. Смотрите – у нас тут два миллиона мужчин и меньше одного миллиона женщин. Это физический факт, такой же, как камень или вакуум. Добавьте сюда идею «дарзанебы». Дефицит всегда поднимает цену. Женщин мало, на всех не хватает, и это превращает их в самое драгоценное сокровище в Луне, которое дороже воздуха и льда, поскольку без женщин мужикам один черт, что жить, что помирать. За исключением киборгов, если вы считаете их мужиками; мне лично это никогда не удавалось. Итак, что же произошло в результате? – продолжал я. – Причем учтите, что в двадцатом веке, когда этот обычай или естественный закон только начал складываться, соотношение было еще хуже: десять и даже больше мужиков на одну женщину. Во-первых, произошло то, что всегда происходит в тюрьмах: мужчины стали пользоваться мужчинами. Это мало помогло; проблема осталась нерешенной, ибо большинству мужчин нужны женщины, и они не согласны на эрзац, если есть шанс получить настоящее gelt. Возбуждение достигло таких масштабов, что за женщин стали убивать. Послушать рассказы старожилов – кровь в жилах стынет, такая резня тут была. Но со временем уцелевшие нашли способ, как жить дальше, и все утряслось. Установился порядок, такой же естественный, как гравитация. Кто сумел приспособиться к реальности, остался в живых, кто не сумел – помер. Нет проблем. А реальность такова: женщин мало и они задают тон… а вы окружены двумя миллионами мужчин, которые следят, чтобы вы танцевали под эту музыку. У вас нет выбора, выбор принадлежит только ей. Она может врезать вам так сильно, что кровь хлынет ручьем, вам же нельзя тронуть ее даже пальцем. Вспомните, вы только обняли Тиш за талию, может быть, попробовали поцеловать… А предположим, она пошла бы с вами в гостиничный номер? Что тогда?
    
– Господи! Я думаю, они разорвали бы меня в клочья!
    
– Они не сделали бы ровным счетом ничего. Пожали бы плечами и притворились, что вас в упор не видят. Потому как выбирает она, а не вы. И не они. Только она. И вы бы рисковали собственной шеей, если бы предложили ей пойти в номер; она могла оскорбиться, а тогда бы парни отделали вас по первое число. Но… возьмем, к примеру, эту Тиш. Глупая маленькая сучка. Покажи вы ей ненароком пачку банкнот, которую я видел в вашем бумажнике, и она вполне могла бы сама предложить вам пойти перепихнуться. В этом случае вы были бы в полной безопасности.
    
Лажуа вздрогнул.
    
– В ее-то годы? Я даже подумать об этом боюсь. Она ведь еще малолетка! Это же уголовное преступление, все равно что изнасилование.
    
– Ох, черт побери! Да ничего подобного! Женщины в ее годы обычно уже замужем или должны быть замужем. Стью, изнасилований в Луне не бывает. Никогда. Мужчины не позволят. Если бы такое вдруг случилось, никто не стал бы искать судью – все мужики в радиусе слышимости кинулись бы на помощь жертве. Но шансы, что девушка в ее возрасте девственница, практически равны нулю. Пока малышки подрастают, матери присматривают за ними с помощью всех горожан: дети тут в безопасности. Но, когда они достигают брачного возраста, их уже не удержать, и матери даже не делают таких попыток. Если девчонке нравится шляться по коридорам и забавляться, ее не остановишь. Как только она достигла половой зрелости – она сама себе хозяйка. Вы женаты?
    
– Нет. – Он добавил с улыбкой: – Во всяком случае сейчас.
    
– А предположим, вы женаты и жена говорит вам, что хочет завести еще одного мужа. Что бы вы сделали?
    
– Странно, что вы выбрали такой пример – со мной как раз случилось нечто подобное. Я обратился к адвокату и добился, чтобы она не получила алиментов.
    
– Алименты! Тут и слова-то такого никто не знает, я его впервые услыхал на Земле. Здесь вы… вернее, муж-лунарь мог бы сказать: «Думаю, моя дорогая, нам понадобится помещение попросторнее». Или просто поздравил бы жену и своего нового собрачника. Или, если бы ему уж очень тошно стало, «выписался» бы и пошел паковать чемоданчик. Но в любом случае – ни намека на скандал. Подними он хоть малейший шум – и против него ополчатся все окружающие. Его облили бы презрением все знакомые, как мужчины, так и женщины. Бедолаге осталось бы только сбежать в Новолен, сменить имя и попробовать начать жизнь заново. Все наши обычаи работают по такому же принципу. Если ты вылез на поверхность, а у твоего спутника кончился кислород – отдай ему баллон и не спрашивай о деньгах. Но, если он откажется заплатить, когда вы вернетесь назад, можешь ликвидировать его без всякого судьи, никто тебя не упрекнет. Впрочем, он заплатит; воздух – это святое, почти как женщины. Если ты обыграл новичка-лопуха в покер, дай ему денег на воздух. Не на еду – пусть вкалывает или сдохнет, это его проблемы. Если ты ликвидировал человека не в порядке самозащиты, оплати его долги и позаботься о детях, иначе люди перестанут с тобой разговаривать, ничего у тебя не купят, ничего не продадут.
    
– Манни, вы хотите сказать, что я могу убить человека, а потом уладить все за деньги?
    
– Да ничего подобного! Но ликвидация не противозаконна, потому что законов здесь нет – кроме распоряжений Смотрителя, – а Смотрителю плевать на наши разборки. Мы же считаем так: если мужика убили, значит, он сам на это напросился. Так оно чаще всего и бывает. В противном случае его друзья возьмут дело в свои руки и ликвидируют виновного. И нет проблем. Кстати, ликвидации бывают крайне редко. Даже официальные поединки, и те увидишь не часто.
    
– «Его друзья возьмут дело в свои руки»! Манни, а предположим, эти ребята пошли бы до конца? У меня тут нет друзей.
    
– Потому-то я и согласился судить. Хотя вряд ли они решились бы на такое. Но я не хотел рисковать. Ликвидация туриста могла запятнать репутацию нашего города.
    
– А это случается часто?
    
– Да я вообще такого не припомню; может, какой-нибудь несчастный случай и был не совсем случайным. Новичок тут всегда ходит по краю, уж такое это место – наша Луна. Говорят, если новичок прожил тут год, он будет жить вечно. Но в первый год ни один агент ему страховку не выдаст. – Я взглянул на часы. – Стью, вы обедали?
    
– Нет, я как раз собирался пригласить вас в мой отель. Там прилично готовят. Гостиница «Орлеан».
    
У меня мороз пошел по коже – как-то раз отведал их готовки.
    
– А может, зайдем ко мне домой, я вас со своими познакомлю? В этот час у нас обычно есть что похлебать.
    
– А это удобно?
    
– Конечно. Подождите минутку, я позвоню.
    
Ма сказала:
    
– Мануэль, дорогой, как это мило! Поезд давно пришел. Я решила, что ты приедешь завтра или даже позже.
    
– Просто вляпался в пьяный дебош, Мими, и связался с дурной компанией. Иду домой, если, конечно, найду дорогу, и приведу дурную компанию с собой.
    
– Хорошо, дорогой. Обед через двадцать минут. Постарайся не опоздать.
    
– И тебя не интересует, что это за компания – мужская или женская?
    
– Зная тебя, предполагаю, что женская. Но, думаю, я разберусь, когда увижу.
    
– Ты знаешь меня как облупленного, Ма. Скажи девочкам, пусть принарядятся. Чтобы любых гостей затмили.
    
– Только не тяни – обед перестоится. Пока, милый. Целую.
    
– Целую, Ма. – Я подождал, потом набрал «Майкрофт-ХХ». – Майк, я хочу, чтобы ты проверил одно имя. Землянин, пассажир с «Попова», Стьюарт Рене Лажуа. Стьюарт пишется через «ю», а фамилию поищи и на «Л», и на «Ж».
    
Долго ждать не пришлось. Майк нашел Стью во всех главных земных справочниках: «Кто есть кто», «Данн и Брэдстрит», «Готский Альманах», «Ежегодник лондонского „Таймс“» и так далее. Француз по происхождению, роялист, богач, еще шесть имен, которые он для удобства свел воедино, три ученых степени, в том числе юридическая, полученная в Сорбонне, знатные предки во Франции и Шотландии, разведен (детей нет) с высокочтимой Памелой де-Дефис Голубая-Кровь. Такие землееды обычно считают ниже своего достоинства разговаривать с лунарем, у которого в роду одни арестанты. Но Стью был готов общаться с кем угодно.
    
Я послушал минут пять, потом попросил Майка подготовить полное досье со всеми подробностями.
    
– Майк, похоже, это наша птичка.
    
– Возможно, Ман.
    
– Ладно, я побежал. Пока!
    
К гостю я вернулся в глубокой задумчивости. Почти год назад, во время той пьяной беседы в номере «Малины» Майк обещал нам один шанс из семи, если будут соблюдены кое-какие условия. Одним из sine qua non была помощь с Терры.
    
Несмотря на проект «швыряния камней», Майк понимал, да и мы тоже, что могучую Терру с одиннадцатью миллиардами жителей и неисчерпаемыми ресурсами нечего и думать победить трем миллионам безоружных лунарей, пусть даже мы сидим на пригорке и можем кидать в них камешки.
    
Майк провел параллель с восемнадцатым веком, когда отделились американские колонии Британии, и с двадцатым, когда многие империи лишились своих колоний, и подчеркнул, что свобода ни разу не была достигнута с помощью одной только грубой силы. Во всех этих случаях имперские государства участвовали в каких-нибудь заварухах, выдохлись и сдали позиции, так и не использовав свои силы.
    
Уже несколько месяцев мы были достаточно сильны, чтобы при желании справиться с охраной Смотрителя. Как только наша катапульта заработает (теперь уже с минуты на минуту), мы не будем больше беззащитными. Но нам необходим «благоприятный климат» на Терре. А тут не обойтись без помощи самой Терры.
    
Проф сначала считал это легкой задачей. Но она оказалась одной из самых сложных. Почти все его друзья на Земле поумирали, а у меня их отродясь не водилось, кроме нескольких преподавателей. Мы спустили вниз по ячейкам запрос: «Каких шишкарей на Земле вы знаете лично?» Ответ был один: «Шутить изволите?». Нулевая программа.
    
Проф следил за списками пассажиров прибывающих кораблей, стараясь найти там кого-нибудь подходящего для контакта, читал лунные перепечатки земных газет в поисках упоминаний о шишке, с которой можно было бы связаться с помощью прежних знакомых; я же и не пытался – среди горсточки моих знакомых не было никаких важных персон.
    
Проф не выловил Стью из списка пассажиров «Попова». Ничего удивительного – они ведь не были знакомы. Конечно, Стью мог оказаться просто чудаком, как на то намекала его странная визитная карточка. Но это был единственный землянин, с которым мне довелось посидеть в Луне за рюмкой, на вид мужик был стоящий, а если учесть еще и сведения Майка, то улов получался совсем неплохой. Словом, клевала крупная рыба.
    
Поэтому я и повел его домой – хотел посмотреть, какое впечатление он произведет на мое семейство.
    
Начало было хорошим. Ма улыбнулась и протянула руку. Стью взял ее и склонился так низко, что я испугался, как бы он не вздумал ее поцеловать. Но, видно, мои наставления насчет женщин не пропали даром. Ма заворковала и повела его к столу.
   
   
    
     
Глава 12
    
    
Апрель и май 2076 года ознаменовались новыми трудами и усилиями, направленными на то, чтобы настроить лунарей против Смотрителя и подвигнуть его на ответные репрессии. Беда с Мортом заключалась в том, что он вовсе не был мерзавцем и сам по себе ненависти не вызывал, разве только как символ Администрации; нужно было как следует ругнуть его, чтобы он начал действовать. Кстати, в этом смысле средний лунарь был не лучше. Он презирал Смотрителя, потому что Смотрителей положено презирать, но по натуре своей не был революционером, так что пытаться его расшевелить – все равно что гору с места сдвинуть. Пиво, пари, женщины, работа… Если революция не умерла от анемии, так это исключительно благодаря драгунам-усмирителям с их выдающимся талантом возбуждать к себе ненависть. Но даже драгунов нам приходилось подстегивать. Проф все твердил, что нам необходимо «Бостонское чаепитие»[34], ссылаясь на мифический инцидент в давней революции, подобием которого он намеревался вызвать шум, способный взбудоражить все общество.
    
И все же мы не опускали рук. Майк переписал заново старые революционные песни: «Марсельезу», «Интернационал», «Янки Дудл», «Мы победим», «А пироги будут в раю» и прочие, чтобы они обрели лунную тематику. Такие штучки, как
    
     
      
«Сыны Булыжника, проснитесь!
      
Не дозволяйте, чтоб Смотритель
      
Свободу вашу погубил!»
     
    
    
Саймон Джестер распространял повсюду, а когда они достаточно укоренились в памяти, их стали наигрывать по радио и видео (разумеется, только мелодию). Смотритель попал в дурацкое положение, так как ему пришлось запрещать исполнение определенных музыкальных тем; а нам это только на руку – пускай их народ насвистывает. Майк скопировал голос и манеру речи заместителя Администратора, главного инженера и других глав департаментов; по ночам у Смотрителя телефон стал трезвонить без умолку. Звонили помощнички. Правда, они это наотрез отрицали. Поэтому Альварес установил систему подслушивания и не без помощи Майка проследил источник этих звонков. Им оказался запасной телефон его собственного шефа, чей утробный рык он тут же узнал.
    
Следующий звонок, разбудивший Морта, был сделан уже от имени самого Альвареса, и то, что Морт сказал Альваресу, и то, что Альварес сказал в свое оправдание, выглядело как помесь безумия с идиотизмом.
    
Проф велел Майку прекратить – он боялся, что Альварес может потерять работу, а этого мы не хотели: Альварес отлично лил воду на нашу мельницу. Но к тому времени драгунов уже дважды поднимали ночью в ружье якобы по приказу Смотрителя, что сильно подорвало их моральный дух. Смотритель же до конца уверовал, что со всех сторон окружен предателями, тогда как его подчиненные считали, что у начальства шарики зашли за ролики.
    
В газете «Лунная Правда» появилось объявление, что состоится лекция доктора Адама Селена на тему «Поэзия и искусство Луны – новый Ренессанс». Никто из товарищей на нее не пошел – по ячейкам был спущен приказ всем оставаться дома. Когда на месте проведения лекции появилось три взвода драгун, они там никого не обнаружили. Так сказать, принцип неопределенности Гейзенберга в приложении к «Багряному цветку». Главный редактор газеты провел пару крайне неприятных часов, объясняя, что он лично не принимает объявлений и что это объявление кто-то доставил прямо в редакцию и оплатил наличными. Редактору было приказано не принимать больше никаких объявлений от Адама Селена. Затем приказ отменили и велели брать от Адама Селена любую бумажку и немедленно извещать об этом Альвареса.
    
Мы испытали новую катапульту, сбросив груз в южной части Индийского океана на 35° восточной долготы и 60° южной широты, то есть в точке, где кроме рыб никто не обитает. Майк был в восторге от своей меткости, поскольку высунулся поглядеть на цель всего два разочка, улучив момент, когда следящие и направляющие радары Администрации бездействовали, и с первой же попытки попал в яблочко. На Терре газеты сообщили, что Кейптаунская станция космических наблюдений зарегистрировала в субантарктике гигантский метеорит; оценка силы удара полностью совпадала с расчетами Майка. Он позвонил мне и расхвастался, когда пришли вечерние известия агентства Рейтер.
    
– Я тебе говорю, все тютелька в тютельку, – заливался он. – Я сам все наблюдал! Какой замечательный всплеск!
    
Более поздние сообщения насчет ударной волны, поступившие от сейсмических станций, а также о цунами – от океанографических, подтвердили, что Майк восторгался не зря.
    
У нас была всего одна глыба в стальной оболочке (купить сталь – проблема), иначе Майк потребовал бы еще раз испытать свою новую игрушку. «Колпаки свободы» стали все чаще появляться на головах стиляг и их девчонок; «Саймон Джестер» тоже обзавелся колпачком между рожками; магазин «Bon Marche»[35] раздавал их в качестве премий. У Альвареса произошел неприятный разговор со Смотрителем: Морт потребовал, чтобы ему разъяснили, почему его главный шпик считает необходимым реагировать на каждую дурацкую выходку подростков? Может быть, Альварес спятил?
    
В начале мая я столкнулся на Карвер-Казвей со Слимом Лемке. На нем был «колпак свободы». Он, похоже, обрадовался встрече, а я поблагодарил его за быстрое возвращение долга (он явился через три дня после суда над Стью и заплатил Сидрис тридцать гонконгских за всю шайку). Я поставил ему стаканчик. Пока мы сидели, я спросил его, почему молодежь носит красные шапочки? Почему именно шапки? Это же обычай землеедов, нет?
    
Он поколебался, потом сказал, что это знак ложи, типа как у «Сохатых»[36]. Я сменил тему. Узнал, что его полное имя Мозес Лемке Стоун и что он член банды Стоунов. Я был приятно удивлен – мы оказались родственниками. И неприятно тоже: оказывается, даже лучшие семьи, такие, как Стоуны, не всегда могут найти брачные союзы для своих сыновей. Мне-то повезло, а мог ведь так же носиться в его возрасте по коридорам. Я сказал ему о нашем родстве по материнской линии.
    
Он заметно потеплел, а вскоре спросил:
    
– Кузен Мануэль, ты когда-нибудь думал о том, что нам следовало бы самим избирать себе Смотрителей?
    
Я ответил – нет, не приходилось; Смотрителя назначает Администрация, и я думаю, так будет всегда. Он осведомился, а зачем нам Администрация? Я спросил – кто ему забивает голову такими идейками? Он заявил, что никто, он просто рассуждает, разве у него нет права рассуждать?
    
Я пришел домой и еле удержался от соблазна узнать у Майка партийную кличку этого паренька, если, конечно, она у него есть. Но это было бы нарушением правил секретности, да и по отношению к Слиму нечестно. Третьего мая 2076 года семьдесят мужиков по имени Саймон были задержаны, допрошены, а затем отпущены. Газеты об этом факте умолчали. Но знали о нем все. Наша организация разрослась до уровня буквы «Й», а двенадцать тысяч человек могут разнести слухи быстрее, чем я предполагал. Мы подчеркнули, что одна из этих опасных личностей была всего четырех лет от роду – ложь, разумеется, но весьма впечатляющая.
    
Стью Лажуа пробыл с нами февраль, март и вернулся на Терру лишь в начале апреля. Менял билеты с одного рейса на следующий, потом опять на следующий. Когда я сказал ему, что он опасно рискует и близок к невидимой черте, после которой начнутся необратимые физические изменения, он только ухмыльнулся и велел мне не беспокоиться. Однако тут же договорился о центрифуге.
    
Стью не хотел уезжать даже в апреле. Его расцеловали со слезами на глазах все мои жены и Вайо, и он заверил каждую, что вернется. Но все же уехал – надо было работать. К этому времени он уже стал членом Партии.
    
Я не принимал участия в решении вопроса о вербовке Стью – опасался, что слишком пристрастен к нему. Вайо, проф и Майк были единодушны – рискнем! Я с радостью согласился.
    
Мы вербовали Стью Лажуа все вместе – я, проф, Майк, Вайо, Ма, даже Сидрис, Ленора, Людмила, наши ребятишки, Ганс, Али и Фрэнк, так как именно домашняя жизнь Дэвисов захватила его с самого начала. Не помешало, конечно, и то, что Ленора была самой красивой девушкой Луна-Сити, хотя отнюдь не затмевала прелестей Милы, Вайо, Анны и Сидрис. Не повредило и то, что сам Стью обладал обаянием, способным сманить младенца от материнской груди. Ма надышаться на него не могла; Ганс обучал его гидропонике; Стью, грязный и потный, ползал с ребятами по туннелям, помогая собирать урожай с китайских рыбных садков; его кусали наши пчелы; он научился носить скафандр и выходил со мной наверх чинить солнечную батарею; помогал Анне забить борова и выучился дубить кожи; сидел с Дедом, почтительно выслушивая его наивные суждения о Земле; мыл тарелки с Ма – чего ни один мужчина в семье никогда не делал; катался по полу с детьми и щенками; обучился молоть муку и обменялся с Ма кухонными рецептами.
    
Я познакомил его с профом, с чего и началось политическое прощупывание Стью. Ничего определенного сказано не было – мы в любой момент могли отступить, – просто проф представил его Адаму Селену, по телефону, разумеется, так как «он сейчас в Гонконге». А потом, когда Стью примкнул к нашему Делу, мы перестали притворяться и дали ему понять, что Адам – это председатель, с которым не принято встречаться лично из соображений безопасности.
    
Усерднее всех старалась Вайо, и по ее совету проф раскрыл карты, то есть рассказал Стью, что мы готовим революцию. Удивления это не вызвало. Стью давно уже все понял и только ждал, чтобы мы ему доверились.
    
Говорят, однажды из-за пары прекрасных глаз в море вышла тысяча кораблей. Не знаю, пользовалась ли Вайо чем-нибудь более весомым, нежели словесные аргументы, при обращении Стью. И не пытался узнать. Но на мое собственное обращение Вайо повлияла гораздо сильнее, чем профовы теории и расчеты Майка. Если она и прибегла к более сильным средствам, то она не первая героиня в истории, которая использовала их ради своей страны.
    
Стью отправился на Терру с собственной кодовой книжкой. Вообще-то я разбираюсь в кодах и шифрах не больше любого компьютерщика, изучавшего основы теории информации. Шифр – это математическая модель, в которой одна буква алфавита заменяется другой; самый простой вариант – когда буквы алфавита просто перемешаны. Шифры могут быть невероятно сложными, особенно те, что разработаны с помощью компьютера. Но все они уязвимы как раз потому, что представляют собой математические модели. А то, что придумал один компьютер, другой вполне может «расколоть».
    
Коды в этом смысле надежнее. Предположим, в кодовой книге стоит символическая группа букв ГАОПС. Означает ли это «тетя Минни прибывает домой в четверг» или число 3,14157?
    
Вы можете присвоить коду любое значение, и ни один компьютер не сможет раскрыть его просто исходя из группы букв. Но дайте компьютеру достаточное число групп и хорошую теорию, которая учитывала бы их возможные значения или предметы, которые они обозначают, и компьютер со временем сможет решить проблему, так как значения обнаружат определенную закономерность. Однако эта задача гораздо более высокого класса и на порядок труднее.
    
Выбранный нами код был одним из самых распространенных, которым широко пользовались в деловой переписке как в Луне, так и на Терре. Но мы его основательно переработали. Проф и Майк часами обсуждали, какую информацию Партии может понадобиться отправить агенту на Терре или получить от него. Потом Майк переработал этот гигантский объем информации и создал новый набор значений для кодовых сочетаний, с помощью которых с одинаковой легкостью можно было передать: «Скупите весь будущий урожай риса в Таиланде» или «Бегите. Мы разоблачены». В общем, все что угодно – туда были включены элементы шифра, которые позволяли выразить даже то, что первоначально не было предусмотрено.
    
Поздней ночью Майк распечатал новый код в типографии газеты «Лунная Правда»; ночной редактор передал ролик товарищу, который превратил его в микропленку и передал третьему, причем никто из них не знал, что это такое и зачем это нужно.
    
Ролик закончил свое путешествие в бумажнике Стью. Досмотр багажа отъезжающих с Луны к тому времени сильно ужесточился и производился обозленными драгунами, но Стью уверял, что все будет в порядке. Может, он проглотил эту пленку?
    
С тех пор некоторые радиограммы «ЛуНоГоКо» на Терру пошли через лондонского брокера прямо к Стью. Часть их касалась чисто финансовых вопросов. Партии приходилось тратить на Земле большие деньги. «ЛуНоГоКо» переводила туда определенные суммы (не все они были украдены, некоторые наши предприятия давали хорошую прибыль), но поскольку денег нужно было гораздо больше, Стью приходилось играть на бирже, используя секретные знания о плане революции: он, проф и Майк много времени провели, обсуждая вопрос о том, какие акции поднимутся, а какие упадут после der Tag[37]. Проф на этих делах собаку съел, что же до меня, то я в них ни бельмеса не смыслю.
    
Но деньги-то нужны были и до der Tag, чтобы создать общественное мнение. Нам нужна была реклама, нужны были депутаты и сенаторы в Федерации Наций, нужно было, чтобы хоть одна страна признала нас сразу после переворота, нужны были даже обыватели, которые за кружкой пива говорили бы другим обывателям: «Да разве эта жалкая куча камней стоит жизни наших солдат? Да пусть она провалится в тартарары, верно я говорю?»
    
Деньги на рекламу деньги на подкуп; деньги для подставных организаций и деньги для проникновения в организации, реально существующие; деньги, чтобы распространять сведения об истинном экономическом положении Луны (Стью был буквально нашпигован ими) в виде научных статей и популярных брошюр; деньги, чтобы убедить министерство иностранных дел хоть одной державы, что Свободная Луна – это для нее выгодно; деньги, чтобы вызвать интерес к лунному туризму у какого-нибудь крупного картеля…
    
Уйма денег! Стью предложил свое личное состояние, и проф не возражал – где твои сокровища, там и сердце. И все же денег не хватало, а дел было сверх головы. Я не был уверен, сможет ли Стью справиться хоть с десятой частью. Оставалось только держать за него кулаки. Но главное – какой-никакой, а канал связи с Террой у нас появился. Проф уверял, что наличие контакта с врагом исключительно важно для успешного ведения и завершения войны. (Вообще-то проф пацифист. Однако, как и в случае с вегетарианством, он не позволял принципам мешать своему здравому смыслу. Из профа получился бы великий теолог.) Как только Стью отправился на Терру, Майк рассчитал наши шансы и получил один из тринадцати. Я спросил его – что за чертовщина? Он терпеливо ответил: «Понимаешь, Ман, риск же непрерывно возрастает, а то, что этот риск необходим, никак не оказывает влияния на его рост».
    
Я заткнулся. Примерно в то же время, то есть в начале мая, появился еще один фактор, который, с одной стороны, был нам на руку, а с другой – заметно увеличил риск. Одна часть Майка ведала обменом между Террой и Луной всеми микроволновыми передачами – коммерческой перепиской, научными сообщениями, видеои радиоканалами, обычной перепиской Администрации и совершенно секретными докладами Смотрителя.
    
Кроме последних, Майк мог читать все, включая зашифрованные и закодированные материалы переписки коммерческих фирм. Расшифровка их заменяла ему кроссворды, и никто его ни в чем не подозревал. Никто, кроме Смотрителя, – но Смотритель вообще не доверял никаким машинам. Он принадлежал к тому сорту людей, для которых любая техника сложнее пары ножниц слишком хитроумна, загадочна, а потому подозрительна: склад ума пещерного человека.
    
Смотритель пользовался кодом, которого Майк никогда не видел. И шифры разрабатывал ему не Майк – Смотритель применял старинную маленькую шифровальную машину, стоявшую у него в резиденции. А кроме того, он договорился с Администрацией на Земле о варьировании времени передач. Словом, чувствовал себя в безопасности.
    
Майк расколол его шифр и вычислил ритм изменений времени передач просто так, для разминки. С кодом он возиться не стал, пока проф не попросил; самому Майку это было неинтересно.
    
Но раз проф велел, Майк энергично принялся за совершенно секретную переписку Смотрителя. Пришлось начинать с нуля – в прошлом Майк стирал все сообщения Смотрителя, как только передача текста заканчивалась. Теперь он по крупицам собирал данные для анализа – ужасно медленно, поскольку Смотритель пользовался этим способом связи редко, только в случае особой необходимости, иногда с недельными интервалами. Но постепенно Майк начал улавливать значение некоторых буквенных групп, разумеется, с определенной степенью вероятности. Код раскусить не так-то просто – ведь можно угадать значения девяноста девяти групп и все же упустить суть, ибо сотая группа остается для вас ГЛОПС!
    
Однако у того, кто пользуется кодом, тоже есть свои проблемы. Например, если ГЛОПС в процессе передачи по ошибке превратится в ГЛОПТ, то получатель депеши влип. Любой способ связи должен основываться на принципе избыточности, иначе информация может быть потеряна. Именно этот принцип и атаковал Майк со свойственным машинам безграничным терпением.
    
И раскрыл большую часть кода Смотрителя даже быстрее, чем ожидал. Смотритель отправлял теперь закодированные сообщения куда чаще, чем раньше, причем, как правило, на одну и ту же тему (что упрощало расшифровку) – о безопасности и подрывной деятельности.
    
Морт явно впал в панику. Он взывал о помощи. Он вопил, что саботаж продолжается, несмотря на две роты драгун-усмирителей, и требовал подкреплений, чтобы установить регулярные посты на всех ключевых пунктах всех поселений.
    
В ответ Администрация заявила, что его требования абсурдны, что Федерация не собирается жертвовать своими элитарными войсками, так как они окажутся навсегда потерянными для выполнения своих функций на Земле, и что подобных заявлений от него больше слышать не желают. Если ему нужны охранники, пусть рекрутирует их из ссыльных, но увеличение административных расходов должно быть покрыто самой Луной, дополнительных ассигнований не будет. Смотрителю предписывалось также сообщить о предпринятых им шагах для обеспечения выполнения новых зерновых квот, спущенных Луне недавно.
    
Смотритель ответил, что, если его чрезвычайно умеренные требования насчет обученного персонала органов безопасности – он повторяет, ему не нужны необученные, ненадежные и непригодные к этому делу ссыльные – не будут удовлетворены, он снимает с себя ответственность за общественный порядок, не говоря уже о повышенных поставках продовольствия. Администрация насмешливо поинтересовалась – кого волнует, если бывшие ссыльные передерутся друг с другом в своих подземных норах? Если это волнует Смотрителя, пусть вспомнит, какие успешные результаты дало в 1996 и 2021 годах простое отключение света.
    
Этот обмен мнениями заставил нас пересмотреть наш график, какие-то дела ускорить, другие отложить. Подобно хорошему обеду, революция должна быть приготовлена так, чтобы «перемены блюд» шли одна за другой бесперебойно. Стью на Терре нужно было время. Нам нужны были глыбы в стальной обшивке и небольшие направляющие ракеты, а также прочая электроника для успешного «швыряния камнями». А сталь была проблемой – и ее покупка, и обработка, и особенно перевозка по лабиринтам туннелей к новой катапульте.
    
Нам надо было довести количество членов Партии по меньшей мере до уровня «К», то есть примерно до сорока тысяч, причем в нижние эшелоны нужно было подбирать людей не по талантам, а по бойцовским качествам. Нам нужно было оружие против возможных десантов. Нужно было переместить радары Майка, без которых он ничего не видел. (Увы, самого Майка переместить было нельзя. Правда, его «частички» были раскиданы по всей Луне, но центральная часть находилась в Комплексе под тысячеметровой скалой, была окружена стальной стеной и подвешена на мощных пружинах. Администрация приняла меры предосторожности на случай, если кто-нибудь когда-нибудь вздумает бросить водородную бомбу в ее центр управления.) Все это требовало времени, а потому следовало слегка снизить давление пара в котле.
    
Так что мы прекратили доводить Смотрителя и принялись за первоочередные задачи. Саймон просто взял отпуск. Прошел слух, что «колпаки свободы» нынче не в моде – с намеком, что выкидывать их не стоит. У Смотрителя перестал трезвонить телефон. Мы больше не провоцировали столкновений с драгунами. Стычки, правда, не прекратились, но их стало значительно меньше.
    
Пока мы старались успокоить Морта, появился симптом, который обеспокоил нас самих. Хотя Смотритель не получил положительного ответа (во всяком случае нам таких депеш перехватить не удалось) на свою просьбу о присылке новых войск, он стал выселять гражданский персонал из Комплекса. Государственные служащие, жившие там, бросились искать себе жилье в Луна-Сити. Администрация произвела пробное бурение и геофизическую разведку кубатуры, прилегающей к Луна-Сити, которую можно было превратить в новое поселение.
    
Все это могло означать, что Администрация предполагает прислать небывало большой транспорт ссыльных. Но не исключено, что помещения Комплекса намечалось использовать для каких-то других целей.
    
– Зачем обманывать самих себя? – сказал нам Майк. – Смотритель готовится к приему новых войск, и помещение нужно для казарм. Если бы были другие объяснения, я бы о них знал.
    
– Майк, – спросил я, – но как могло случиться, что ты ничего не слышал о войсках? Ты же почти полностью расшифровал код Смотрителя.
    
– Не «почти», а полностью расшифровал. Но на последних двух кораблях сюда приезжали важные шишки из Администрации. Я не знаю, о чем они говорили вдали от телефонов. Судя по объему высвобождаемых помещений, нам грозило столкновение с десятком рот драгун. Мы прикинули и решили, что сможем с ними справиться, разумеется, с помощью Майка, но это будет означать множество смертей, а не тот почти бескровный coup d'etat[38], который планировал проф.
    
И мы изо всех сил налегли на ускоренную подготовку к мятежу, как вдруг…
   
   
    
     
Глава 13
    
    
Ее звали Мари Дион; ей было восемнадцать, родилась она в Луне, куда ее мать сослали в составе «корпуса мира» в 2056 году. Об отце ничего не известно. Была она, по-видимому, совершенно безобидным существом, работала контролершей в департаменте транспорта, жила в Комплексе.
    
Возможно, она ненавидела Администрацию и ей нравилось дразнить драгунов-усмирителей. А может, все началось с обычной торговой сделки, столь же деловой, как в любом борделе. Откуда нам знать? В деле приняли участие шестеро драгунов. Изнасилования им показалось мало (если это действительно было изнасилование); они изуродовали ее, а потом убили. Однако потихоньку избавиться от трупа не сумели. Женщина из местных служащих нашла еще теплое тело. Она закричала. Это был ее последний крик. Мы узнали о случившемся немедленно. Майк известил нас троих в тот самый момент, когда Альварес и драгунский командир приступили к следствию в офисе Альвареса. Видимо, драгунский офицер выявил виновников без всякого труда, и они с Альваресом допрашивали солдат по одному, а в перерывах между допросами отчаянно грызлись между собой. Альварес орал:
    
– Я же говорил вам, что ваши драгуны должны иметь своих собственных женщин! Я предупреждал!
    
– Заткнитесь! – гремел в ответ драгунский офицер. – Я вам сказал и повторяю снова, что никого они не пришлют. Вопрос сейчас в том, как замять это дело.
    
– Вы что, спятили? Смотритель уже в курсе.
    
– Пока еще далеко не все ясно!
    
– Бросьте вы! Лучше давайте сюда следующего!
    
Вайо, узнав про убийства, пришла ко мне в мастерскую. Бледная, несмотря на макияж; не сказала ни слова, села рядышком и уцепилась за руку.
    
Наконец драгунский офицер ушел от Альвареса, так ни о чем и не договорившись. Альварес требовал немедленно казнить всех шестерых и оповестить об этом население (требование разумное, но явно недостаточное для его целей). Командир же продолжал настаивать на том, что надо «замять дело». Проф распорядился:
    
– Майк, продолжай слушать везде, где сможешь. Ну, что скажешь, Ман? Вайо? Какие соображения?
    
У меня их не было. Я еще не стал хладнокровным и расчетливым революционером. Мне хотелось одного – наступить каблуком на морды тех шестерых, чьи голоса я только что слышал.
    
– Не знаю. Что же нам делать, проф?
    
– Делать? Мы оседлали тигра, теперь остается только схватить его за уши! Майк, где Финн Нильсен? Найди его.
    
– Он как раз звонит, – ответил Майк и подключил к нам Финна.
    
Я услышал:
    
– …на станции «Южная». Убиты оба охранника и шестеро наших. Я имею в виду лунарей, не обязательно товарищей. Ходят дикие слухи, что драгуны обезумели и сейчас насилуют и убивают всех женщин в Комплексе. Адам, мне надо поговорить с профом.
    
– Я слушаю, Финн, – решительно ответил проф. – Мы выступаем, ничего другого не остается. Бери лазерные ружья и людей, которые обучены ими пользоваться. Всех, кого найдешь.
    
– Ja! О'кей, Адам?
    
– Делай, как говорит проф. Потом перезвони.
    
– Подожди, Финн, – вмешался я, – это Манни. Мне тоже выдай ружьецо.
    
– Ты не умеешь им пользоваться, Манни.
    
– Раз оно лазерное – сумею.
    
– Манни, заткнись! – с нажимом сказал проф. – Ты зря теряешь время.
    
Дай Финну спокойно делать свое дело. Адам, передай распоряжение Майку. Скажи – боевая готовность номер четыре.
    
Глядя на профа, я тоже постарался взять себя в руки. У меня ведь из головы вылетело, что Финну не полагалось знать о том, что Адам – это и есть Майк. Вообще все вылетело, кроме жгучего чувства ярости.
    
Майк сказал:
    
– Финн отключился. Проф, я объявил готовность номер четыре, как только все началось. Никаких передач, кроме обычных, заявки на которые были поданы раньше. Вы же не хотите, чтобы я их прервал?
    
– Нет, придерживайся плана. Никаких сообщений на Терру о том, что тут творится. Если что-то в этом роде появится, задержи, и мы посоветуемся. Готовность номер четыре по сути означала введение цензуры на передачи для Терры, но так, чтобы не возбудить там ни малейшего подозрения. Для этого Майк должен был на разные голоса извиняться, дескать, у нас нарушения с прямой связью; что же до сообщений, записанных на пленку, то тут проблем не было.
    
– Программа действует, – сказал Майк.
    
– Отлично. Мануэль, остынь, сынок, и займись лучше собственными делами. Драться будут другие, а ты нужен здесь, нам ведь многое придется импровизировать. Вайо, передай товарищу Вивиан, чтобы забрала всех «иррегулярников» из коридоров. Отправьте ребят по домам – пусть их матери предупредят всех остальных матерей. Мы не знаем, где развернутся бои, но раненые дети нам ни к чему, если в наших силах это предотвратить.
    
– Слушаюсь, проф.
    
– Минуточку. Как только известишь Сидрис, выпускай своих стиляг. Я хочу, чтобы в городском офисе Администрации начался погром – пусть вломятся туда, пусть крушат, орут, ломают, но желательно без жертв. Майк! План номер четыре, пункт «М». Отключи все линии связи с Комплексом, разумеется, кроме твоих собственных.
    
– Проф, – вмешался я, – какой смысл производить там погром?
    
– Манни, Манни! Это же наш День! Майк, в других поселениях уже известно об изнасиловании и убийствах?
    
– Пока не слышал. Я то и дело прослушиваю разные точки. На станциях метро тихо, везде, кроме Луна-Сити. Только что началось сражение на станции «Западная». Хотите послушать?
    
– Не сейчас. Манни, отправишься туда и посмотришь сам. Только не лезь в драку и держись поблизости от телефона. Майк, поднимай народ во всех поселениях. Передай новости вниз по ячейкам, используй версию Финна, а не то, что было на самом деле. Драгуны насилуют и убивают всех женщин в Комплексе – хочешь, дам тебе детали, хочешь, сам изобретай. Гм… ты можешь отдать приказ охранникам на других станциях метро вернуться в свои казармы? Мне нужен мятеж, но зачем посылать безоружных людей против вооруженных, если этого можно избежать?
    
– Попытаюсь.
    * * *
    
Я поспешил к станции «Западная», но по мере приближения к ней невольно замедлил шаг. Коридоры были забиты разъяренными людьми. В жизни не слышал, чтобы город так гудел. Я пересек Казвей и уловил шум и крики со стороны городского офиса Администрации, хотя Вайо явно не могла так быстро настропалить своих стиляг. И их там действительно не было. Просто то, что проф планировал сделать, совершилось спонтанно.
    
На станции была дикая давка. Мне пришлось продираться сквозь толпу, чтобы увидеть то, в чем я хотел убедиться: что проверявшие паспорта солдаты либо сделали ноги, либо их протянули. Оказалось – протянули, вместе с тремя лунарями. Один из них был мальчишка лет тринадцати. Он так и умер, сомкнув руки на горле драгуна; на голове мальчика продолжал красоваться красный колпак. Я пробился к телефону и отчитался.
    
– Возвращайся, – сказал проф, – но сначала прочти удостоверение личности у одного из солдат. Мне нужно его имя и звание. Финна видел? – Нет.
    
– Он отправился туда с тремя ружьями. Скажи, где будка, из которой ты звонишь, узнай имя солдата и возвращайся обратно к будке.
    
Один труп уже утащили: Бог знает, зачем он им понадобился. Другой был сильно изуродован, но мне удалось пробиться к нему и снять с шеи цепочку с личным медальоном, прежде чем его тоже уволокли. Потом я протолкался обратно к телефону. В будке стояла какая-то женщина.
    
– Леди, – обратился я к ней, – мне очень нужно позвонить. Срочно!
    
– Прошу вас! Эта дрянь все равно не работает.
    
Для меня она заработала – об этом позаботился Майк. Я сообщил профу имя солдата.
    
– Молодец, – сказал он. – Финна видел? Он будет искать тебя в будке.
    
– Не ви… Вот он, я его вижу.
    
– О'кей. Задержи его. Майк, ты можешь поговорить голосом этого драгуна?
    
– К сожалению, нет, проф.
    
– Ладно, тогда пусть голос будет просто хриплым и испуганным; есть шанс, что командир драгун не разберется. А может, солдат должен звонить прямо Альваресу?
    
– Нет, он обратился бы к своему командиру; Альварес отдает распоряжения солдатам только через него.
    
– Тогда вызови командира. Доложи о нападении, попроси помощи и умри в середине разговора. Пусть фоном будут звуки мятежа, какой-нибудь крик типа: «Вот он, грязная сволочь!» прямо перед твоей гибелью. Сможешь разыграть?
    
– Запрограммировано. Нет проблем, – весело отозвался Майк.
    
– Действуй. Манни, давай сюда Финна.
    
План профа заключался в том, чтобы обманом выманить свободных от службы солдат из казарм и направить туда, где при выходе из капсул их встретят люди Финна. План сработал, так что в конце концов Прыщ Морт совсем сошел с ума от страха, приказал немногим оставшимся стражникам охранять свою собственную персону и начал бомбардировать Землю паническими требованиями подмоги. Ни одно из его посланий туда не попало.
    
Я сбросил с себя путы профовой дисциплины и вооружился лазерным ружьем как раз к тому моменту, когда должна была прибыть вторая капсула с драгунами. Сжег двух драгунов, почувствовал, что жажда крови куда-то пропала и оставил добивать противника другим снайперам. Это было слишком просто. Стоило драгуну высунуть голову в дверь, и он был готов. Половина взвода засела в капсуле – пришлось их оттуда выкурить и послать вслед за остальными в мир иной. К этому времени я уже был на своем наблюдательном посту в телефонной будке.
    
Решение Смотрителя забаррикадироваться в резиденции вызвало мятеж в Комплексе. Альвареса убили, убили командира драгун и двух желтомундирников. Однако остатки желтых мундиров и драгунов, всего тринадцать человек, заперлись вместе с Мортом – а может, они с самого начала состояли при нем: возможности Майка следить за событиями путем прослушивания были небезграничны. Но, как только стало ясно, что все живые охранники находятся в резиденции Смотрителя, проф распорядился, чтобы Майк переходил к следующему этапу.
    
Майк отключил освещение в Комплексе, за исключением резиденции, и снизил снабжение кислородом до уровня, при котором начинается голодание – не смертельное, но достаточно сильное, чтобы вывести из строя всех несговорчивых. В самой же резиденции подача кислорода упала до нуля, оставив там чистый азот ровно на десять минут. К концу этого срока люди Финна, ждавшие в скафандрах на личной станции метро Смотрителя, взломали запоры воздушного шлюза и вошли внутрь «плечом к плечу». Луна была наша.