1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 
     
Глава 11
    
    
Вокруг невзрачной звезды типа G-2, на краю средних размеров галактики, вращались, как и миллиарды лет назад, планеты, подчиняясь закону небесной механики, упорядочивающему пространство. Четыре из них были достаточно велики, чтобы их можно было заметить со стороны, остальные были так, огрызками, то одевающимися в феерические одежды больших, то пропадающими в черноте пространства. Все они, как это обычно бывает, были заражены той странно извращенной энтропией, что зовется жизнью; на третьей и четвертой температура колебалась около точки замерзания окиси водорода; вследствие этого, на обеих развилась жизнь, достаточно сложная, чтобы допустить контакт.
    
Древнюю расу марсиан, обитающую на четвертом огрызке, не слишком-то занимал контакт с Землей. Нимфы радостно носились по его поверхности, учились жить, и восемь из девяти погибали во время учебного процесса. Взрослые марсиане, разительно отличающиеся формами тела от нимф, толпились в сказочно прекрасных городах и были так же спокойны, как нимфы непоседливы… хотя их мозг жил богатой и насыщенной жизнью.
    
Взрослые не были освобождены от работы в человеческом смысле этого слова — они присматривали за планетой… рощам надо было говорить, когда и где вырастить нимф; прошедших «ученичество» надо было собирать в рощах, лелеять, оплодотворять; появившиеся в результате этого яйца надо было тоже лелеять, внимательно за ними присматривать, обеспечивать все условия для нормального их развития, а выполнивших свое предназначение нимф надо было уговаривать бросить свои ребячьи выходки и превратиться во взрослых. Все делалось в свое время, но это было для марсиан не большим «трудом», чем дважды в день прогуливать свою собаку для человека, управляющего в перерывах между этими прогулками корпорацией общепланетного масштаба… хотя для существ с Арктура-3 эти прогулки могли бы показаться единственной формой работы магната (раба этого пса).
    
И марсиане, и люди относились к жизненным формам, обладающим самосознанием, однако развивались они в совершенно разных направлениях. Все человеческие поступки, все человеческие мотивы, все человеческие надежды и страхи управлялись неудобным, но странно прекрасным способом репродуцирования и постоянно носили на себе его отпечаток. На Марсе было то же самое, но наизнанку. В основе марсианского способа лежала, как и во всей этой Галактике, двуполость, но у марсиан она имела такое отличие от земной, что понятие «пол» существовало лишь для земного биолога и начисто отсутствовало для психиатра. Марсианские нимфы были женщинами, а взрослые — мужчинами.
    
Но и те и другие были полами лишь функционально, и это никак не затрагивало психологию. Разделения на мужчин и женщин, управляющего жизнью людей, на Марсе попросту не существовало. На Марсе не было и не могло быть ни малейшей возможности «вступить в брак». Взрослые были громадны и напоминали первым людям, которые их увидели, буера под парусами; они были пассивны физически и активны умственно. Нимфы были толстыми пушистыми шарами, переполненными юношеской энергией. Между психологическими основаниями Земли и Марса не было никаких параллелей. Человеческая двуполость была и связывающей силой, и движущей энергией для любого проявления человеческой деятельности — от сонетов до уравнений ядерной физики. Если кто-нибудь подумает, что это преувеличение, пусть поищет в патентных бюро, библиотеках и картинных галереях то, что создали евнухи.
    
Марс, катящийся по своей дорожке, обратил мало внимания на «Посланца» и «Победителя». События произошли слишком недавно, чтобы их заметить. Если бы марсиане издавали газеты, каждый их выпуск приходил бы через год, не раньше. Контакт с иной расой ничего нового для марсиан не представлял; это случалось раньше, вот случилось и сейчас. Когда новая раса будет полностью грокнута (спустя земное тысячелетие или около того), тогда наступит время действовать, если будет такая необходимость.
    
Текущие события, важные для Марса, были совершенно другого сорта. Рассоединившиеся Старшие решили (почти между делом) послать человеческого птенца грокнуть, что в его силах, о третьей планете, и вернулись к более насущным делам. Незадолго до этого, примерно во времена земного Цезаря, марсианский писатель создал великое произведение искусства. Его можно было назвать и поэмой, и музыкальным опусом, и философским трактатом. Это была последовательность эмоций, выраженная трагическими и логическими средствами. Поскольку это произведение могло быть воспринято человеком примерно так же, как слепой от рождения воспринимает описание восхода солнца, не имеет смысла приписывать ее к какой-либо категории. Главное было в том, что писатель случайно рассоединился до того, как закончил работу.
    
Вообще, неожиданные рассоединения на Марсе чрезвычайно редки; марсианский вкус в этом деле требует, чтобы жизнь была неким завершенным целым с физической смертью, наступающей в подходящий, тщательно выбранный момент. Этот писатель, однако, настолько погрузился в работу, что забыл перейти с холода в теплое место. Когда его отсутствие было замечено, его мясо уже не годилось для еды. Он же не заметил рассоединения и продолжал создавать свое творение.
    
Марсианское искусство делится на две категории: то, которое создается живым взрослым — энергичное, подчас даже радикальное, и то, которое создается Старшими — консервативное, чрезвычайно сложное и обязанное демонстрировать технику, отвечающую более высоким стандартам. Эти две категории всегда рассматриваются порознь.
    
Но по каким меркам судить об этом произведении? Оно легло мостом между соединенностью и рассоединенностью. Его финальная часть принадлежала Старшему… хотя творец, как истинные творцы всех времен, не заметил изменения состояния и продолжал работать, словно соединенный. Может, это новая категория искусства? Могут ли быть созданы и другие подобные вещи в результате неожиданного рассоединения автора во время работы? Старшие обсуждали существующее, неслышно совещались уже не первое столетие, а все соединенные марсиане с нетерпением ожидали их вердикта.
    
Вопрос представлял большой интерес еще и потому, что речь шла об искусстве религиозном (с земной точки зрения) и крайне эмоциональном: в произведении описывался контакт между марсианской расой и народом пятой планеты — событие, происшедшее давно, но до сих пор живое в памяти марсиан ввиду его огромной важности, так же, как одна-единственная смерть на кресте все еще оставалась в памяти людей и имела для них огромную важность, хотя с тех времен прошло уже два тысячелетия. Марсиане встретились с народом пятой планеты, полностью грокнули его и начали действовать: от планеты остались осколки-астероиды, а марсиане восхвалили народ, который они уничтожили. Новая работа была одной из многочисленных попыток грокнуть прекрасное знание в целом во всей его сложности — в одном произведении. Но прежде, чем судить о нем, надо было решить, как о нем судить.
    
Это был очень серьезный вопрос.
    
Валентайн Майкл Смит на третьей планете не интересовался этим пламенным творением, он даже никогда не слыхал о нем. Его марсианский воспитатель и его водные братья не забивали ему голову вещами, которые он все равно бы не понял. Смит знал о разрушении пятой планеты так же, как любому земному школьнику известна Троя или Плимут-Рок — место, где в 1620 году высадились переселенцы с «Мэйфлауэр» — но его не знакомили с теми произведениями искусства, которые он был не в состоянии грокнуть. Его познания были неизмеримо, неимоверно шире познаний остальных птенцов его гнезда, но гораздо уже, чем у взрослых; его воспитатель и его советчики из Старших мимоходом заинтересовались, что и как много может понять этот чужой птенец. В результате этого он знал о человеческой расе больше, чем человеческая раса знала о себе, ибо Смиту приходилось грокать готовыми вещи, о которых ни одно земное создание просто не имело представления.
    
А сейчас Смит радовался своим успехам. Он нашел в лице Джубала нового водного брата; он обрел множество новых друзей, он наслаждался восхитительными новыми познаниями, сыпавшимися такой лавиной, что он даже не имел времени грокнуть их; ему оставалось только откладывать их в памяти, чтобы потом поразмыслить на досуге.
    
Его водный брат Джубал сказал, что он сумел бы грокнуть это странное и прекрасное место гораздо быстрее, если бы научился читать, поэтому он потратил на это весь день или около того. Джил показывала ему слова и говорила, как они произносятся. Это означало целый день вне бассейна и было большой жертвой, поскольку купание (а он твердо усвоил, что купаться разрешается) приводило его даже не в восторг, а в невыразимый религиозный экстаз. Если бы не Джил с Джубалом, он вообще бы не вылезал из бассейна.
    
Поскольку ночью купаться не разрешалось, он всю ночь читал. Он пролистывал Британскую Энциклопедию, а на десерт читал медицинские и юридические справочники Джубала. Его брат Джубал заметил, как он листает книгу, остановил его и стал спрашивать о прочитанном. Смит отвечал очень старательно. Это напоминало проверки, которые устраивали ему Старшие. Его брат, казалось, был расстроен ответами, и Смит ощутил потребность в медитации… Он был уверен, что отвечал теми же словами, что и в книге, хотя и не все из них грокал.
    
Однако он предпочитал бассейн книгам, особенно когда там плескались, брызгая друг в друга, Джил, Мириам, Ларри и остальные. Он не сразу научился плавать, но обнаружил, что может делать то, чего другие не могут. Он опустился на дно и лежал там, погрузившись в блаженство… пока его не вытащили, подняв такую суматоху, что он ушел бы в свое оцепенение, не выяснись, что все беспокоятся исключительно из-за его самочувствия…
    
Позднее он продемонстрировал это Джубалу, пробыв довольно долго на дне, и попробовал обучить этому своего брата Джил. Но она почувствовала себя нехорошо, и обучение пришлось прекратить. Это был первый случай, когда он понял, что существуют вещи, которые он делать способен, а его новые друзья — нет. Он очень долго обдумывал случившееся, стараясь грокнуть этот факт во всей его полноте.
    * * *
    
Смит был счастлив. Джубал — нет. Его привычное безделье разнообразилось теперь наблюдением за этаким лабораторным кроликом. У него не было никакого режима для Смита, никакой программы обучения, никаких физических тренировок. Вместо этого он позволял Смиту носиться вокруг дома, словно щенку на ранчо. За Смитом присматривала Джил, и этого, с точки зрения Джубала, было более чем достаточно. Он довольно скептически относился к мужчинам, которыми руководят женщины.
    
Джил делала чуть больше, чем просто обучала его поведению в обществе. Смит теперь ел за столом и одевался самостоятельно (по крайней мере, так думал Джубал; он отметил про себя, что надо спросить Джил, помогает ли она ему сейчас), он усвоил неписаные правила поведения в доме и воспроизводил их с тщательностью обезьяны, копирующей хозяина. Когда он первый раз принялся за мясо, он воспользовался одной вилкой, и Джил пришлось самой разрезать его кусок. К концу обеда он ел так же, как и все остальные. Во время следующего обеда его манеры были абсолютно точной копией манер Джил, соответствуя им в каждой мелочи.
    
Даже открытие, что Смит научился читать со скоростью электронного сканера и безошибочно повторял все, что прочел, не соблазнило Джубала Харшоу составить план исследований Смита: натащить кучу аппаратуры, проводить измерения и чертить кривые прогресса. Харшоу было свойственно высокомерное смирение человека, познавшего так много, что ему стало известно собственное невежество. Он не видел смысла в измерениях, когда не знаешь толком, что же, собственно, измерять.
    
Однако, хотя Харшоу доставляло удовольствие видеть, как уникальное животное становится точной копией человеческого существа, это удовольствие не доставляло ему особой радости.
    
Подобно Генеральному Секретарю Дугласу, он только и ждал, когда взорвется бомба.
    
Обнаружив, что ему ничего не остается, как действовать, чтобы отразить действия против себя, Харшоу был раздражен теперь тем, что ничего не происходит. Черт бы побрал этих копов! Неужели они так глупы, что не могут выследить бесхитростную девчонку, протащившую через всю страну полутруп? Или они все-таки сели ей на хвост, а теперь готовятся разнести его дом? Одна мысль об этом приводила его в бешенство. Ощущать, что правительство может шпионить за его домом, его крепостью, было так же отвратительно, как оказаться с голыми руками против ножа.
    
Они вполне способны на это! Правительство! Три четверти паразитов, а остальные — глупые пустобрехи. О, Харшоу хорошо понимал, что человек, общественное животное, не может избежать правительства, точно так же, как не может избавиться от своих внутренностей. Но не называть же зло добром только потому, что от него невозможно избавиться. Он хотел только одного: чтобы правительство не вмешивалось в его дела!
    
Возможно, даже скорее всего, администрация знала, где скрывается Человек с Марса, но предпочитала оставить пока все как есть.
    
Если так, то сколько времени это может продолжаться? Сколько времени он сможет держать свою бомбу наготове? И, дьявольщина, куда подевался этот юный идиот Бен Кэкстон?!
    * * *
    
— Джубал! — Голос Джил Бодмен вывел его из задумчивости.
    
— А, это ты, ясноглазка. Извини, я задумался. Садись. Выпьешь?
    
— Нет, спасибо. Джубал, я так расстроена.
    
— Не стоит. Ты великолепно ныряешь ласточкой. Ну-ка, давай еще разок.
    
Джил закусила губу и сразу постарела лет на двадцать.
    
— Джубал! Ради бога, выслушайте меня. Я страшно расстроена.
    
Он вздохнул.
    
— В таком случае вытрись. Ветерок довольно прохладный. Еще простудишься.
    
— Мне не холодно. Джубал, послушайте, ничего, если я оставлю Майка здесь?
    
Харшоу моргнул от неожиданности.
    
— Конечно. Девушки присмотрят за ним. Ты уходишь?
    
Она опустила глаза, стараясь не встречаться с ним взглядом.
    
— Да.
    
— М-м… ты вольна оставаться здесь. Но вольна и уйти, если тебе этого хочется.
    
— Нет, Джубал… мне не хочется!
    
— Тогда не уходи.
    
— Но я должна!
    
— Ну-ка, давай все сначала. Чего-то я не понял.
    
— Разве вы не видите? Мне нравится здесь… Вы просто прелесть! Но я не могу оставаться здесь. Бен исчез. Я должна разыскать его.
    
Харшоу пробормотал себе под нос нечто весьма энергичное.
    
— И как ты собираешься искать его?
    
— Не знаю. — Она задумалась. — Но не могу же я слоняться здесь, бездельничать и купаться, когда Бен пропал.
    
— Джиллиан, Бен уже большой мальчик. Ты ему не мать… и не жена. Ничего не заставляет тебя искать его. Разве не так?
    
Джил помолчала, ковыряя босой ногой землю.
    
— Нет, — произнесла она. — У меня нет никаких прав на Бена. Просто я знаю… если бы я пропала… Бен искал бы меня, пока не нашел. Поэтому и я должна разыскать его!
    
Джубал мысленно проклял всех богов, оберегающих сумасбродов.
    
— Хорошо. Давай рассуждать логично. Ты собираешься нанять частных сыщиков?
    
Она бросила на него несчастный взгляд.
    
— Я думаю, это единственный способ. Только я никогда этого не делала. Это дорого?
    
— Довольно-таки.
    
Джил проглотила комок в горле.
    
— А они не позволят мне платить, э… в рассрочку?
    
— Деньги на бочку — вот их политика. Ну-ка, перестань хмуриться, детка; я достаточно воспитан, чтобы позаботиться об этом. Я уже нанял лучшего специалиста для розысков Бена… Тебе нет нужды тратить все свое состояние на второго из лучших.
    
— Вы ничего не говорили!
    
— Не было нужды.
    
— Но… Джубал, что они обнаружили?
    
— Ничего, — ответил он, — поэтому и не было нужды портить тебе настроение этими разговорами, — Джубал нахмурился. — Я думал, что нет необходимости так нервничать из-за Бена… я считал, как и его помощник Килгаллен, что ему удалось нащупать какой-то след и он появится, как только сделает материал, — он вздохнул. — Теперь я так не думаю. Этот тугодум Килгаллен… У него в архиве лежит телеграмма, говорящая, что Бен будет некоторое время отсутствовать; мой человек видел ее, сфотографировал и как следует изучил. Она пришла по почте.
    
Джил озадаченно поглядела на него.
    
— Почему же тогда Бен не послал письма мне? Это на него так не похоже… Бен никогда не был забывчивым.
    
Джубал сдержал недовольный возглас.
    
— Для чего тебе голова, Джиллиан? То, что на пачке написано «сигареты», еще не доказывает, что в ней обязательно сигареты. Ты появилась здесь в пятницу. Эти группы цифр на штемпеле показывают, что телеграмма отправлена из Филадельфии — посадочная площадка «Паоли» — в четверг, в половине одиннадцатого. Она была отправлена и в тот же день получена. Офис Бена имеет собственный стационарный принтер. Теперь — ты скажи мне, зачем Бену посылать телеграмму в свой собственный офис — и тратить на это часы вместо того, чтобы просто позвонить?
    
— Ну, не думаю, чтобы Бен стал так делать. По крайней мере, я бы точно не стала. Видео в таких случаях…
    
— Это потому, что ты не Бен. Я могу придумать дюжину причин, объясняющих этот проступок. Чтобы избежать искажения текста. Чтобы законным путем оставить запись в архивах «Интернешинел Телеграф энд Телефон». Чтобы послать извещение с задержкой. Куча всяких причин. Килгаллен не увидел тут ничего странного, а тот факт, что Бен потратился на установку стационарного принтера, показывает, что Бен им часто пользовался.
    
— Однако, — продолжил Джубал, — хотя это послание отправлено Беном с «Паоли», его самого там не было.
    
— Но…
    
— Минутку. Телеграммы либо пишутся, либо диктуются по видео. Если сообщение написано от руки, при передаче воспроизводится почерк и подпись писавшего… Но если оно продиктовано по видео, его должны сперва напечатать, чтобы потом можно было сфотографировать.
    
— Ну да, конечно.
    
— Тебе это ни о чем не говорит, Джил?
    
— Э… Джубал, я так волнуюсь, что не способна думать.
    
— Ну, ну, утихомирь свое сердечко; мне это тоже ни о чем не говорило. Но парень, работающий на меня, удивительный проныра. Он отправился на «Паоли» с телеграммой, изготовленной по фотографии, которую он умудрился сделать под самым носом у Килгаллена, и с бумагами, утверждающими, что он и есть Осберт Килгаллен, адресат. А затем его приятнейшие манеры и честное лицо заставили молодую леди рассказывать о вещах, о которых она рассказала бы разве что перед судом. Будь это обычный случай, она на запомнила бы одно послание из сотен — они входят в ее уши, слетают с кончиков пальцев и исчезают навеки, оставаясь лишь в микропринтах архива. Но эта леди была одной из почитательниц Бена; каждый вечер она читала его колонку — ужасный порок, — Джубал моргнул. — Ко мне!
    
Появилась мокрая Энн.
    
— Напомни мне, — велел Джубал, — написать статью о пристрастии к чтению новостей. Суть будет такова, что большинство неврозов происходят от нездоровой привычки погружаться в несчастья пяти миллиардов совершенно чужих людей. Заголовок: «Бесконечные сплетни»… нет, лучше так: «Сплетни без намордников».
    
— Босс, у тебя нездоровое воображение.
    
— Это не у меня. Это у всех остальных. Напомни на той неделе, чтобы я ее написал. А теперь сгинь. Я занят. — Он снова повернулся к Джиллиан. — Она услышала имя Бена… и это повергло ее в трепет, ведь она говорила с одним из своих героев… однако, к ее досаде, он заплатил лишь за звук, а не за изображение. Но она запомнила, что услуга была оплачена наличными из будки автомата в Вашингтоне.
    
— В Вашингтоне? — повторила Джил. — Для чего ему понадобилось звонить…
    
— Ну правильно! — раздраженно согласился Джубал. — Раз он был в будке автомата в Вашингтоне, связаться со своим помощником по видео было гораздо быстрее, проще и дешевле, чем передавать в Филадельфию текст для того, чтобы его послали обратно в Вашингтон, за сотню миль. Это не имеет смысла. Объяснение может быть только одно. Он хотел замести следы. Бену так же нравится заметать следы, как невесте целоваться. Он бы не был лучшим спецом в своем деле, если бы всегда держал карты открытыми. Он же рейнчел.
    
— Бен не рейнчел. Он липман!
    
— Извини, в этой области я дальтоник. Возможно, он знает, что за его видео следят, а за принтером — нет. Или подозревал, что следят и за тем, и за другим… и сделал эту петлю, чтобы показать, что он уехал и вернется не скоро. — Джубал нахмурился. — В таком случае, мы не доставим ему радости, если разыщем его. Мы можем здорово повредить ему!
    
— Джубал! Нет!
    
— Джубал, да, — ответил он, устало. — Этот парень катается на коньках у края полыньи; благодаря этому он и достиг своей известности. Джил, Бен никогда не ввязывался в более опасное предприятие. Если он исчез по своей воле… Захочешь ли ты привлекать внимание к этому факту? Килгаллен отлично прикрывает его, колонка выходит каждый день. Я специально поинтересовался.
    
— Он сделал материал заранее?
    
— Конечно. Или же его делает Килгаллен. В любом случае, официально Бен Кэкстон находится на своем месте. Возможно, он так и планировал, дорогая моя, потому что был в такой опасности, что не рискнул входить в контакт ни с кем, даже с тобой. Похоже на правду?
    
Джил спрятала лицо в ладонях.
    
— Джубал! Я не знаю, что делать!
    
— Выбрось из головы, — посоветовал он грубовато. — Худшее, что его ждет, это смерть… а она ждет нас всех через несколько дней, месяцев или лет. Поговори с Майком. «Рассоединение» пугает его гораздо меньше, чем нагоняй. Знаешь, если я скажу Майку, что мы собираемся зажарить его на вертеле, он от всей души поблагодарит меня.
    
— Знаю, — тихо согласилась Джил. — Но у меня другая философская позиция.
    
— У меня тоже, — бодро объявил Харшоу. — Но я начинаю понимать и эту. Знаешь, в ней есть нечто притягательное для человека моего возраста. Способность радоваться неизбежному… что ж, я проповедовал это всю жизнь. Но этот ребенок, совсем недавно получивший право голоса, настолько простодушный, что способен идти навстречу мчащейся машине, убедил меня в том, что я едва вышел из младенчества. Джил, ты спросила, приветят ли здесь Майка. Детка моя, да я хочу, чтобы этот парень оставался у меня до тех пор, пока я не пойму всего, что знает он и не знаю я! Эта штука с «рассоединением»… Это не фрейдистское «желание смерти»… ничего похожего на «Даже самая усталая река»… Это больше походит на Стивенсона: «Радостно жил я, умру без печали и мир оставляю по воле своей?»[11] Я считаю, что Стивенсон напускал на себя веселье или испытывал чахоточную эйфорию, но Майк почти заставил меня поверить, что знал, о чем говорил.
    
— Не знаю, — тупо отозвалась Джил. — Я беспокоюсь за Бена.
    
— Я тоже, — согласился Джубал. — Джил, я не думаю, что Бен прячется.
    
— Но вы сказали…
    
— Прошу прощения. Мои сыщики не ограничились офисом Бена и Филадельфией. В четверг утром Бен заявился в Медицинский Центр Бетесда. С ним был адвокат и Беспристрастный Свидетель — Джеймс Оливер Кавендиш… Понятно, зачем?
    
— Боюсь, что нет.
    
— Ладно. То, что Бен взял Кавендиша, показывает серьезность его намерений. Из пушки по воробьям не стреляют. Он взял их, чтобы встретиться с Человеком с Марса…
    
Джиллиан справилась с комком в горле и выдохнула:
    
— Это невозможно!
    
— Джил, ты споришь в Беспристрастным Свидетелем… и не просто Беспристрастным Свидетелем. Если Кавендиш что-то говорит, это непререкаемая истина.
    
— Да будь он хоть двенадцатью апостолами! Он не был на моем этаже тем утром!
    
— Ты не слушаешь. Я не говорил, что они встретились с Майком… Я сказал, они встретились с Человеком с Марса, видимо, с тем парнем из стереобака.
    
— О! Конечно! И Бен уличил их!
    
Во взгляде Джубала мелькнуло сожаление.
    
— Девочка, никого он не уличил. Даже Кавендиш не смог… так он, по крайней мере, говорит. Ты же знаешь, как ведут себя Беспристрастные.
    
— Ну… нет, не знаю. Я никогда с ними не сталкивалась.
    
— Вот как? Энн!
    
Энн стояла на доске трамплина. Она повернула голову. Джубал крикнул:
    
— Тот дом на холме… ты видишь, в какой цвет он покрашен?
    
Энн сперва поглядела, потом ответила:
    
— С этой стороны он белый.
    
Джубал повернулся к Джил.
    
— Видала? Энн и в голову не пришло, что другие стены тоже должны быть белыми. Вся королевская рать не в силах заставить ее чего-нибудь предположить… если только она не обойдет вокруг дома и не убедится лично… да и то она не будет уверена, что он остался белым после ее ухода.
    
— Энн — Беспристрастный Свидетель?
    
— Университетский бессрочный патент, дающий право свидетельствовать даже перед Верховным Судом. Спроси ее при случае, почему она оставила практику. Но не думай, что в тот день тебе удастся сделать что-нибудь еще. Она будет излагать тебе правду, и только правду, а это требует времени. Вернемся, однако, к мистеру Кавендишу… Бен нанял его для открытого свидетельства, полного разоблачения без каких бы то ни было тайн. Поэтому, если Кавендиша спрашивают об этом деле, он отвечает, вгоняя в тоску подробностями. Интересно то, чего он не говорит. Он ни разу не заявил, что человек, которого они видели, не был Человеком с Марса… но ни одним словечком не обмолвился о том, что тот, кого им показали, действительно Человек с Марса. Если бы ты знала Кавендиша, это бы сказало тебе кое о чем. Если бы Кавендиш видел Майка, он говорил бы с такой определенностью, что ты и я убедились бы, что он действительно видел Майка. Например, Кавендиш сказал о форме ушей виденного им человека… у Майка она совершенно другая. Что и требовалось доказать. Им показали подставку. Кавендиш знает это, хотя профессия запрещает ему высказывать собственное мнение.
    
— Что я говорила? Они не заходили на мой этаж.
    
— Но это говорит нам о большем. До того, как ты вырвала Майка из тюрьмы, оставалось еще несколько часов. Уйма времени. Кавендиш явился на встречу с подставным Человеком с Марса в девять четырнадцать утра в четверг. Правительство еще держало Майка в своих руках. Они могли показать и его. Но все же они рискнули выставить подставку перед самым известным во всей стране Беспристрастным Свидетелем. Почему?
    
— Вы спрашиваете меня? — отозвалась Джил. — Я не знаю. Бен говорил, что собирается спросить у Майка, не хочет ли он покинуть больницу… и помочь, если он скажет «да».
    
— Что он и сделал, только с подставкой.
    
— Да? Но, Джубал, если они не знали, что Бен собирается… и Майк все равно не пошел бы с Беном.
    
— Позднее он пошел с тобой.
    
— Да… но я была его водным братом, как вы теперь. Эта его сумасшедшая идея, что он может доверять всякому, с кем разделит глоток воды… С водным братом он само послушание, а с любым другим он упрямей осла. Бен не смог бы столкнуть его с места, — она помолчала. — По крайней мере, так было на прошлой неделе. Он очень быстро меняется.
    
— Да, верно. Слишком быстро, может быть. Я никогда не видел, чтобы мускулы нарастали с такой скоростью. Впрочем, ладно, вернемся к Бену. Кавендиш сообщил, что Бен оставил его и юриста, парня по имени Фрисби, в девять тридцать один и взял такси. Часом позже он или кто-то, кто назвался Беном, позвонил в «Паоли».
    
— Вы думаете, это был не Бен?
    
— Не думаю. Кавендиш назвал номер такси, а моя разведка отправилась взглянуть на путевую ленту машины. Если бы Бен воспользовался кредитной карточкой, на ленте остался бы номер его счета… даже если бы он бросал в счетчик монеты.
    
— Ну и?
    
Харшоу пожал плечами:
    
— Лента показала, что машина была в ремонте и в четверг вообще не выходила на линию. Так что либо Беспристрастный Свидетель неверно запомнил номер, либо кто-то подделал запись. — Он помолчал. — Может быть, присяжные решат, что даже Беспристрастный Свидетель может перепутать номер, особенно если его не просили запомнить его… но я в это не верю… тем более, что, этот Свидетель — Джеймс Оливер Кавендиш. Он полностью уверен в своих словах… иначе не стал бы упоминать о номере. — Джубал нахмурился. — Джил, ты заставила меня сунуть свой нос куда не надо… и мне это не по душе! Допускать, что Бен послал эту телеграмму, еще невероятней, чем предполагать, что он подделал запись в машине… хотя можно поверить, что у него были причины и для этого. Бен куда-то направлялся… и кому-то, кто имеет доступ к записям транспорта общественного пользования, позарез было необходимо скрыть, куда он направлялся… и этот кто-то послал фальшивое известие, чтобы никто не мог догадаться, что Бен исчез.
    
— Исчез! Похищен!
    
— Не так резко, Джил. «Похищен» — плохое слово.
    
— Зато правильное! Джубал, как вы можете сидеть здесь, когда надо кричать во…
    
— Прекрати, Джил. Возможно, Бен не похищен, а убит.
    
Джил сгорбилась.
    
— Да, — глухо согласилась она.
    
— Но мы будем исходить из того, что он жив, пока не увидим его костей. Джил, что опаснее всего при похищении? Лишний шум, потому что напуганный похититель почти всегда убивает жертву.
    
Джил была воплощением горя. Джубал продолжил как можно мягче:
    
— Я вынужден сказать, что было бы только к лучшему, если бы Бен был мертв. Слишком долго о нем ничего не слышно. Но мы уговорились считать, что он жив. И ты настаиваешь на его поисках. Джиллиан, как это сделать, не увеличивая риска, что Бен будет убит похитившими его неизвестными?
    
— Э… Но мы знаем, кто они!
    
— Знаем ли?
    
— Ну да! Те же, кто держал Майка взаперти… правительство!
    
Харшоу покачал головой.
    
— Это только предположение. Бен своей колонкой нажил себе кучу врагов, и не все они входят в правительство. Однако… — Харшоу задумался. — Твое предположение единственное, от чего можно оттолкнуться. Но оно слишком общее. Правительство — это несколько миллионов человек. Давай, спроси себя: «На чью мозоль он наступил? На чью конкретно?»
    
— Джубал, я же говорила вам то, что говорил мне Бен. Это может быть только Генеральный Секретарь.
    
— Нет, — Джубал покачал головой. — Если происходит что-то, связанное с насилием или противозаконными действиями, наверняка можно сказать, что Генеральный Секретарь в этом не участвует, даже если это ему выгодно. Нельзя доказать, что ему даже известно об этом. Вероятнее всего, он никогда и не узнает о подобных вещах. Джил, мы должны разузнать, какой лейтенант из лакеев Генерального Секретаря осуществлял эту операцию. Это не так безнадежно, как кажется. Когда Бен отправился на встречу с подставным Человеком с Марса, с ним был один из помощников Дугласа… Сперва он старался отговорить его, а потом пошел вместе с ним. Теперь оказалось, что этот высокопоставленный лакей тоже исчез из виду в прошлый четверг. Я не думаю, что это совпадение, потому что он, оказывается, принадлежал к тем, кто присматривал за подставным Человеком с Марса. Если мы отыщем его, мы сможем отыскать и Бена. Его зовут Гилберт Берквист, и у меня есть причины…
    
— Берквист?
    
— Да. У меня есть причины… Джил, в чем дело? Не падай в обморок, или я брошу тебя в бассейн.
    
— Джубал. Этот Берквист… Может ли быть еще один Берквист?
    
— Что? Таких ублюдков не может быть двое. Я имею в виду того, что из администрации. Ты его знаешь?
    
— Не знаю. Но если это тот самый… не думаю, чтобы стоило разыскивать его.
    
— Ммм… Говори, девочка.
    
— Джубал… Мне страшно жаль… но я не все вам рассказала.
    
— Люди всегда так делают. Хорошо. Выкладывай.
    
Запинаясь и заикаясь, Джиллиан рассказала об исчезнувших людях.
    
— Это все, — закончила она печально. — Я завизжала и напугала Майка… и он впал в этот свой транс… и мне было так страшно, когда я шла сюда. Я же говорила вам.
    
— Ммм… Да. Хотел бы я, чтобы ты сразу мне все рассказала.
    
Она покраснела.
    
— Я думала, мне никто не поверит. И я так боялась. Джубал, нам что-нибудь будет за это?
    
— Что? — Лицо его изобразило удивление.
    
— Тюрьма или еще что-нибудь в этом роде?
    
— Хм! Дорогая моя, присутствовать при сотворении чуда — не преступление. Так же, как и творить его. Но тут точек зрения больше, чем шерстинок у кошки. Дай мне подумать.
    
Джубал молча сидел минут десять, потом открыл глаза и сказал:
    
— Не вижу проблемы, детка. Он, наверное, опять на дне бассейна…
    
— Да.
    
— …так что нырни, растолкай его и веди в студию. Я хочу посмотреть, сможет ли он повторить это… и не нужно никого из посторонних. Впрочем, нет, одна нужна. Скажи Энн, чтобы надела платье Свидетельницы — она потребуется сегодня в своей официальной должности. И еще мне нужен Дюк.
    
— Да, босс.
    
— У тебя нет привилегии называть меня боссом, за тебя с меня не дерут огромный налог.
    
— Да, Джубал.
    
— Ммм… Мне необходимо присутствие человека, который застрахован от ошибок. Кстати, может Майк проделывать эти штучки с неживыми предметами?
    
— Не знаю.
    
— Ладно, увидим. Тащи его ко мне, — Джубал моргнул. — Но что за чудесный способ отделаться… нет, не соблазнюсь. Я буду наверху, девочка.
   
   
    
     
Глава 12
    
    
Через несколько минут Джил вошла в студию Джубала. Там уже была Энн в белом платье своей гильдии, она подняла голову, но ничего не сказала. Джил нашла стул и молча села, чтобы не мешать Джубалу. Тот продолжал диктовать Доркас, даже не взглянув в ее сторону:
    
— …из-под распростертого тела, пропитывая угол ковра и собираясь в темную лужу перед камином, привлекая внимание двух ленивых мух. Мисс Симпсон подняла пальцы к губам. «Боже мой! — воскликнула она расстроенно. — Папочкин любимый ковер!.. И сам папочка тоже». Конец главы, Доркас, и первой книги. Отошли ее по почте. Брысь.
    
Доркас подошла к двери, захватив пишущую машинку, и улыбнулась Джил.
    
— Где Майк? — спросил Джубал.
    
— Одевается, — ответила Джиллиан. — Скоро будет.
    
— Одевается? — брезгливо переспросил Джубал. — Я не говорил, что прием будет официальным.
    
— Но он же должен одеться.
    
— Зачем? Не имеет значения, одеты ли вы, ребята, в собственную кожу или же в пальто. Сходи за ним…
    
— Не надо, Джубал. Он должен учиться.
    
— Бр-р-р! Ты прививаешь ему свою узколобую библейскую мораль среднего класса.
    
— Нет! Я просто учу его необходимым нормам.
    
— Нормы, мораль — какая разница? Женщина, здесь, милостью бога и здравого смысла, личность не стеснена всякими дурацкими племенными табу… а ты хочешь превратить его в занюханного конформиста, которых пруд пруди в этой запуганной стране! Так не останавливайся на полпути! Сунь ему заодно и портфельчик!
    
— Я не делаю ничего плохого! Я просто пытаюсь предохранить его от ошибок. Это для его же собственного блага.
    
Джубал фыркнул.
    
— Это то самое, что говорят коту перед определенной операцией.
    
— О-о! — Джил заставила себя сосчитать до десяти. — Это ваш дом, мистер Харшоу, и мы живем за ваш счет, — сказала она ровным голосом. — Я сейчас приведу Майка. — Она поднялась.
    
— Прекрати, Джил.
    
— Сэр?
    
— Сядь… и перестань быть такой же гадкой, как я. Чего тебе не хватает, так это моей долгой практики. Давай кое-что проясним: вы не живете за мой счет. Это невозможно, потому что я никогда не делаю того, чего не хочу. Возможно, так делают все, но про себя я знаю наверняка. Поэтому, будь добра, не изобретай счета, которого не существует, иначе дальше ты попытаешься вызвать в себе благодарность, а это первый шаг к полной моральной деградации. Грокаешь?
    
Джил прикусила губу, но помимо воли улыбнулась.
    
— Я не совсем понимаю, что значит «грокать».
    
— Я тоже. И намерен брать уроки у Майка до тех пор, пока не пойму. Но я говорил серьезно. Благодарность — эвфемизм обиды. На обиды большинства людей мне наплевать… но когда обижается хорошенькая девушка, это на редкость неприятно.
    
— Джубал, но я же не обижаю вас… это глупо.
    
— Надеюсь, что так… но ты обидишь меня, если не выкинешь из головы эту чепуху насчет счета, который тебе надо оплачивать. У японцев существует пять способов сказать «спасибо», и каждый символизирует определенную степень обиды. Хорошо бы, если бы английский имел такие же честные построения! Так нет же, английский накручивает сантименты, чуждые нервной системе человека. «Благодарность», например.
    
— Джубал, вы старый мудрец. Я чувствую к вам благодарность, и так будет всегда.
    
— А ты сентиментальная девчонка. Ну и ладно, обменялись комплиментами. Давай-ка лучше проведем уик-энд в Атлантик-Сити, устроим маленькую оргию. Мы двое… и больше никого.
    
— Джубал!
    
— Ага, видишь, насколько хватило твоей благодарности?
    
— Я готова. Когда отправляемся?
    
— Хм! Нам следовало бы отправиться сорок лет назад. С другой стороны, ты права: Майк должен обучиться человеческим манерам. Он должен разуваться в мечети, надевать шляпу в синагоге и прикрывать наготу, когда того требует табу, иначе наши шаманы сожгут его за девиационизм[12]. Но, детка, заклинаю тебя мириадами воплощений Аримана, не перестарайся. Сделай так, чтобы он относился к этому как можно циничнее.
    
— Я не уверена, что у меня получится. Мне кажется, Майк вообще не сможет понять, что такое цинизм.
    
— Вот как? Что ж, тогда я приложу к этому руку. Чего он там копается?
    
— Я посмотрю.
    
— Минутку. Джил, я объяснял, почему не хочу публично обвинять кого-нибудь в похищении Бена. Если Бен противозаконно задержан (во всей широте этого определения), мы не должны всей толпой гнаться за человеком, который, чтобы избавиться от доказательств, избавится от Бена. Если он жив, дадим ему шанс остаться в живых. Но я предпринял и другие шаги в ту ночь, когда ты пришла. Ты хорошо знаешь Библию?
    
— Э-э… пожалуй, не очень.
    
— Она достойна изучения, ибо содержит практические советы почти на каждый вопрос… «Любой, кто творит зло, ненавидит свет…» Это более или менее Евангелие от Иоанна, обращение Иисуса к Никодиму. Я ожидал, что у нас попытаются вырвать Майка: ведь маловероятно, что тебе удалось хорошо запутать следы. Но это уединенное место, и мы не располагаем тяжелой артиллерией. Есть только одно оружие, способное поразить их. Свет. Слепящий прожектор гласности. Поэтому я устроил так, чтобы любая шершавинка здесь становилась достоянием публики. Не мелочью которую можно замять на месте, а крупные плевки. Сразу и на весь мир. Детали не имеют значения — где установлены камеры, что за цепи смонтированы… Но если здесь разгорится драка, она будет показана по трем каналам, а заранее заготовленные письма будут отправлены очень многим государственным деятелям… всем, кому хочется спустить штаны с Его Высокопревосходительства Генерального Секретаря. — Харшоу поморщился. — Но я не могу оставлять все в неопределенности. Когда я все это организовывал, моей единственной заботой было успеть. Я ожидал немедленного нападения. Теперь, я думаю, мы обязаны кое-что сделать, по-прежнему оставаясь в круге света.
    
— Что сделать, Джубал?
    
— Я мучаюсь над этим вот уже три дня. И ты своим рассказом почти натолкнула меня на некую мысль.
    
— Мне очень жаль, что я не рассказала вам это раньше, Джубал. Я не надеялась, что мне кто-нибудь поверит. И то, что вы поверили, немного успокоило меня.
    
— Я не говорил, что поверил тебе.
    
— Как? Но вы же…
    
— Я думаю, что ты сказала правду. Но ведь сны — это тоже правда, и гипнотическое внушение тоже. Однако то, что произойдет сейчас в этой комнате, увидят Беспристрастный Свидетель и камеры, которые, — он нажал кнопку, — уже работают. Я не думаю, что Энн можно загипнотизировать, когда она при исполнении, а уж в камерах-то я уверен на все сто процентов. Мы увидим, с каким видом правды мы имеем дело. А после сможем решить, как заставить сильных мира сего сказать «Б»… и, возможно, сообразим, как помочь Бену. Веди Майка.
    * * *
    
Задержка Майка объяснялась просто. Он привязал правый шнурок к левому, встал, запутался, грохнулся на пол и безнадежно затянул узлы. Далее он проанализировал причины своей неудачи, потом неторопливо развязал узел и завязал шнурки как нужно. Его не беспокоило то, что он потратил много времени, только было неудобно, что он не смог проделать правильно то, чему научила его Джил. Он переживал за свою ошибку, несмотря на то, что, когда Джил зашла за ним, все было уже в порядке.
    
Она успокоила его, причесала ему волосы и повела за собой. Харшоу поднял голову.
    
— Привет, сынок. Садись.
    
— Привет, Джубал, — убито ответил Валентайн Майкл Смит и сел.
    
— Ну, мальчик, чему ты сегодня научился? — спросил Харшоу.
    
Смит счастливо улыбнулся и с неизменной паузой ответил:
    
— Я научился сегодня делать гейнер в полтора оборота. Это прыжок, чтобы входить в нашу воду…
    
— Знаю. Я видел. Держи пальцы плотно, ноги вместе и не сгибай колени.
    
Лицо Смита приняло несчастное выражение.
    
— Я сделал неправильно?
    
— Для первого раза ты делал все отлично. Наблюдай за Доркас.
    
Смит обдумал сказанное.
    
— Вода грокает Доркас. Она радуется ему.
    
— Ей. Доркас — «она», а не «он».
    
— Ей, — поправился Смит. — Значит, я говорю неверно? Я читал в «Новом интернациональном словаре английского языка» Вебстера, третье издание, Спрингфилд, Масачусетс, что мужской род в разговорной речи включает в себя женский. В «Законодательстве о контрактах» Хэгуорта, пятое издание, Чикаго, Иллинойс, 1978, на странице 1012 говорится…
    
— Погоди, — перебил Харшоу. — Мужские формы включают женские, когда ты говоришь вообще, но не тогда, когда ты говоришь о определенном человеке. Доркас всегда «она» и никогда не «он».
    
— Я запомню.
    
— Лучше запомни… или ты спровоцируешь Доркас доказать тебе, что она действительно женщина. — Харшоу вдруг задумался. — Джил, этот парень спал с тобой? Или с кем-нибудь из вас?
    
Джил поколебалась, потом ответила бесцветным голосом:
    
— Насколько я знаю, Майк вообще не спит.
    
— Ты не ответила на вопрос.
    
— Значит, можете догадаться, что я сделала это нарочно. Как бы то ни было, он не спал со мной.
    
— Ммм… Ну и черт с этим, у меня чисто мужской интерес. Майк, чему ты еще научился?
    
— Я научился двум способам завязывать шнурки. Один хорош только когда ложишься. Другой — когда идешь гулять. И я выучил спряжения. Я иду, ты идешь, он идет, мы идем…
    
— О'кей. Хватит. Чему еще?
    
Майк восторженно улыбнулся.
    
— Вчера я научился водить трактор. Блестяще, блестяще, очень красиво.
    
— Эге? — Джубал повернулся к Джил. — Когда это он успел?
    
— Вчера, пока вы дремали, Джубал. Ничего страшного. Дюк присматривал, чтобы с ним ничего не случилось.
    
— Хм-м… Ладно, я верю Дюку. Майк, ты что-нибудь читал?
    
— Да, Джубал.
    
— Что?
    
— Я прочитал, — начал Майк, — еще три тома энциклопедии от «MARYB» до «MUSHE», от «MUSHAR» до «OZON», от «Р» до «PLANT». Ты не велел мне читать много энциклопедии сразу, и я остановился. Потом я прочитал «Трагедию о Ромео и Джульетте» мистера Вильяма Шекспира из Лондона, потом я прочитал «Воспоминания Джакомо Казановы де Сейгиалта», переведенные на английский язык Артуром Мэченом. Потом я прочитал «Искусство перекрестного допроса» Фрэнсиса Уиллмана. Потом я постарался грокнуть то, что прочитал, пока Джил не сказала, что пора идти завтракать.
    
— И ты грокнул?
    
Смит беспокойно посмотрел на него.
    
— Джубал, я не знаю.
    
— Что-то беспокоит тебя?
    
— Я не грокнул всей полноты того, что прочитал. В истории, написанной мистером Вильямом Шекспиром, я очень обрадовался смерти Ромео. Потом стал читать дальше и понял, что он рассоединился слишком рано… Почему?
    
— Он был вздорным юным идиотом.
    
— Прошу прощения, Джубал, я не понимаю.
    
— Я не знаю, Майк.
    
Смит обдумал эти слова. Потом пробормотал что-то на марсианском, добавив:
    
— Я всего лишь яйцо.
    
— Ты говоришь так, когда просишь покровительства. В чем дело?
    
Смит поколебался. Потом выдавил:
    
— Джубал, брат мой, ты не спросишь Ромео, почему он рассоединился? Я не могу спрашивать его, я всего лишь яйцо. Но ты можешь… и потом ты сможешь научить меня, как это грокнуть.
    
Джубал понял, что Майк был уверен, будто Ромео на самом деле жил, и теперь ожидал, что он вызовет дух Ромео и потребует от него объяснений по поводу поведения его плоти. Но объяснить, что Монтекки и Капулетти никогда соединенно не существовали, оказалось нелегким делом, концепция выдумки была за пределами понимания Майка, и Джубалу просто не за что было зацепиться. Все попытки объяснить это привели Майка в такое возбуждение, что Джил испугалась, что он снова свернется в клубок.
    
Майк и сам почувствовал, что оказался в опасной близости от столь необходимой ему медитации, а он усвоил, что не должен прятаться в свое убежище в присутствии друзей, потому что у них (за исключением его брата, доктора Нельсона) это приводит к нарушению эмоционального равновесия. Он сделал мощное усилие, замедлил сердце, успокоил эмоции и улыбнулся.
    
— Я буду ждать, пока грокинг не придет сам.
    
— Хорошо, — согласился Джубал. — Теперь, прежде чем станешь что-нибудь читать, спрашивай меня или Джил, выдумка это или нет. Я не хочу, чтобы ты путался.
    
— Я буду спрашивать, Джубал, — Майк решил, что, когда он грокнет эту странную идею, он должен доложить ее во всей полноте Старшим… и обнаружил, что раздумывает над тем, известно ли Старшим о «выдумке». Невероятная мысль, что может существовать нечто, столь же незнакомое Старшим, как и ему, была настолько революционнее дикой концепции выдумки, что он отложил ее в сторону, на холодок, приберегая для медитации.
    
— …но я позвал тебя, — услыхал он голос своего брата Джубала, — вовсе не для того, чтобы обсуждать литературу. Майк, помнишь тот день, когда Джил вытащила тебя из больницы?
    
— Из больницы? — повторил Майк.
    
— Я не уверена, Джубал, — перебила Джил, — что Майк знал о том, что это больница. Лучше я попробую сама.
    
— Давай.
    
— Майк, помнишь, где ты был, где ты жил один, пока я не одела и не увела тебя?
    
— Да, Джил.
    
— Потом мы пришли в другое место, и я раздела тебя и вымыла в ванной.
    
Смит улыбнулся, вспомнив это.
    
— Да. Это было большим счастьем.
    
— Потом я вытирала тебя… и вошли двое мужчин.
    
Улыбка исчезла с лица Смита. Он задрожал и начал сжиматься.
    
— Майк! Прекрати! Попробуй только!..
    
Майк овладел собой.
    
— Да, Джил.
    
— Слушай меня, Майк. Я хочу, чтобы ты вспомнил… но ты не должен волноваться. Там было двое мужчин. Один из, них втащил тебя в гостиную.
    
— В комнату с растущей травой, — подтвердил Майк.
    
— Верно. Он притащил тебя в комнату с травяным полом, и я попыталась остановить его. Он ударил меня. Потом он пропал. Ты помнишь?
    
— Ты не сердишься?
    
— Что? Нет-нет, что ты. Первый мужчина исчез, потом второй направил на меня пистолет… и тоже пропал. Я страшно испугалась… Но я вовсе не сердилась на тебя.
    
— И теперь ты не сердишься на меня?
    
— Майк, дорогой… я никогда не сердилась на тебя. Мы с Джубалом просто хотим знать, что случилось. Было двое людей, ты что-то сделал… и их не стало. Что ты такое сделал? Можешь ты нам сказать?
    
— Я скажу… Человек… большой человек… ударил тебя… и я тоже испугался. Поэтому я… — он прокаркал что-то по-марсиански и в замешательстве уставился на них. — Я не знаю слов.
    
— Майк, — сказал Джубал, — может, сумеешь объяснить по частям?
    
— Я постараюсь, Джубал. Что-то находится передо мной. Это плохая вещь, и ее не должно быть. Поэтому я протягиваю… — он снова в замешательстве уставился на них. — Это очень просто. Завязывать шнурки гораздо труднее. Но нет слов. Мне очень жаль, — он помолчал. — Может быть, слова есть между «PLANT» и «RAYM» или «RAYN» и «SARR» или «SARS» и «SORC». Я прочитаю их ночью и за завтраком скажу.
    
— Может быть, — согласился Джубал. — Минутку, Майк. — Он пересек комнату и вернулся с коробкой из-под бренди. — Можешь ты сделать, чтобы она исчезла?
    
— Это плохая вещь?
    
— Ну, предположим, что да.
    
— Но Джубал… Я должен знать, что это плохая вещь. Это коробка. Я не могу грокнуть, почему ее существование причиняет зло.
    
— Ммм… Предположим, я швырну ее в Джил?
    
— Джубал, ты не сделаешь этого, — с мягкой грустью возразил Майк.
    
— Гм… Черт побери, конечно нет. Джил, будь так добра, запусти в меня этой коробкой. Тяжелая… как минимум, рваная рана, если Майк не защитит меня.
    
— Джубал, мне не нравится эта идея.
    
— Не разговаривай, бросай! Это в интересах науки… и Бена Кэкстона.
    
— Но… — Джил вскочила на ноги, схватила коробку и швырнула ее Джубалу в голову. Джубал хотел встретить ее неподвижно, но рефлексы победили. Он пригнулся.
    
— Мимо, — объявил он. — Черт меня побери, я не смотрел. А надо было не сводить с нее глаз. — Он повернулся к Смиту: — Майк, ты… Что случилось, мальчик?
    
Человек с Марса весь дрожал, он был убит горем. Джил прижала его к себе.
    
— Ну-ну, все хорошо, дорогой! Ты сделал все просто великолепно. Она даже не коснулась Джубала. Она исчезла.
    
— Как я и полагал, — заявил Джубал, оглядываясь по сторонам и покусывая ноготь большого пальца. — Энн, ты смотрела?
    
— Да.
    
— Что ты видела?
    
— Коробка не просто исчезла. Процесс занял какую-то долю секунды. С моего места было видно, что она сжалась, словно исчезая вдали, но не вылетела из комнаты. Я видела ее до самого момента исчезновения.
    
— Куда она делась?
    
— Это все, что я могу сообщить.
    
— Ммм… Ладно, позднее прокрутим пленки… Но я удовлетворен. Майк…
    
— Да, Джубал.
    
— Где коробка?
    
— Коробка в … – Смит замолк. — Снова нет слов, Джубал. Мне очень жаль.
    
— Ничего не понимаю. Сынок, ты можешь вернуть ее?
    
— Что?
    
— Ты сделал так, чтобы она исчезла. Теперь сделай так, чтобы она вернулась.
    
— Как я могу? Коробки нет.
    
Джубал задумался.
    
— Если этот фокус станет популярным, это изменит законы о составе преступления. «Я убрал это… ловкость рук и никакого обмана». Майк, на каком расстоянии ты должен стоять?
    
— Что?
    
— Если ты будешь в коридоре, а я у окна — тут футов тридцать — сможешь ты убрать эту коробку?
    
На лице Смита появилось легкое удивление.
    
— Да.
    
— Хм… подойди к окну. Положим, мы с Джил стоим на том краю бассейна, а ты здесь. Сможешь ты остановить коробку?
    
— Да, Джубал.
    
— Ну… положим, мы с Джил стоим у ворот, в четверти мили отсюда. Это не слишком далеко?
    
Смит поколебался.
    
— Джубал, дело не в расстоянии. Это не зрение. Это знание.
    
— Хм… давай-ка посмотрим, верно ли я грокнул. Расстояние не играет никакой роли. Тебе даже не надо видеть. Если ты знаешь, что существует плохая вещь, ты можешь убрать ее. Так?
    
Смит, казалось, был в каком-то затруднении.
    
— Почти так. Но я совсем недавно из гнезда. Чтобы знать, я должен видеть. Старшему не надо глаз, чтобы знать. Он знает. Он грокает. Он действует. Мне очень жаль.
    
— Не знаю, чего тебе жаль, — проворчал Джубал. — Верховный Министр по делам мира через десять минут объявил бы тебя государственной тайной.
    
— Что?
    
— Это я так. — Джубал подошел к панели и взял тяжелую пепельницу. — Джил, постарайся не целиться в лицо. Майк, стань в коридоре.
    
— Джубал… брат мой… пожалуйста, не надо!
    
— В чем дело? Мне нужна еще одна демонстрация, и на этот раз я не стану пригибаться.
    
— Джубал…
    
— Да, Джил?
    
— Я грокаю, что тревожит Майка.
    
— Ну скажи.
    
— Мы проделали эксперимент, в котором я едва не покалечила вас этой коробкой. Но мы же его водные братья, и одна эта попытка привела Майка в сильнейшее расстройство. Я думаю, в этой ситуации есть что-то очень немарсианское.
    
Харшоу задумался.
    
— Пожалуй, этим надо занятая Комиссии по расследованию антимарсианской деятельности.
    
— Я не шучу, Джубал.
    
— Я тоже. Хорошо, Джил, я обыграю это дело по-другому. — Харшоу протянул пепельницу Майку. — Попробуй, какая она тяжелая, сынок. Посмотри на эти острые углы.
    
Смит тщательно осмотрел пепельницу, и Харшоу двинулся дальше.
    
— Я намерен подбросить ее и дать ей упасть мне на голову.
    
Майк уставился на него.
    
— Брат мой… ты сейчас рассоединишься?
    
— А? Нет-нет! Но мне будет больно… если ты не остановишь ее. Итак, начали! — Харшоу швырнул пепельницу вверх, к самому потолку.
    
Она достигла высшей точки своей траектории и остановилась. Харшоу поглядел на пепельницу. Чувство было такое, словно он попал в кадр киноленты.
    
— Энн. Что ты видишь? — хрипло спросил он.
    
— Пепельница в пяти дюймах от потолка, — бесстрастно ответила она. — Я не вижу ничего, что ее поддерживает. — Она помолчала и добавила. — Джубал, я думаю, что я это вижу… но если камеры не покажут то же самое, я порву свой патент.
    
— Хмм… Джил?
    
— Она плавает…
    
Джубал подошел к приборной панели и сел, не сводя глаз с пепельницы.
    
— Майк, — сказал он, — почему она не исчезла?
    
— Но, Джубал, — ответил Майк извиняющимся тоном, — ты же велел остановить ее; ты не говорил, что она должна исчезнуть. Когда я заставил коробку исчезнуть, ты захотел, чтобы она была снова. Я сделал неправильно?
    
— Нет, ты сделал все точно так, как надо. Я все время забываю, что ты воспринимаешь все буквально. — Харшоу припомнил оскорбления, бытовавшие в годы его молодости, и запретил себе говорить подобные вещи Майку: если он скажет парню что-нибудь вроде «чтоб ты сдох» или «сделай так, чтобы я тебя не видел», Майк, несомненно, воспримет это слишком буквально.
    
— Я рад, — рассудительно ответил Смит. — Мне жаль, что я не могу заставить коробку быть снова. Мне дважды жаль, что я утерял еду. Но так было нужно. Так я, во всяком случае, грокнул.
    
— Какую еду?
    
Джил поспешно вмешалась:
    
— Он говорит о тех двух людях, Джубал. О Берквисте и том, кто был с ним.
    
— Ах да, — у Джубала мелькнула мысль, что у него совершенно немарсианские понятия о еде. — Майк, не переживай из-за утери такой «еды». Сомневаюсь, чтобы инспектор мясного отдела допустил ее к продаже. По крайней мере, — добавил он, вспомнив о конвенции Федерации относительно Long Pig[13], – их признали бы негодными для еды. Кроме того, у тебя ведь была необходимость. Ты грокнул всю полноту и поступил как надо.
    
— Мне очень приятно, — в голосе Майка прозвучало громадное облегчение. — Только Старший может быть всегда уверен в правильности действия в месте пересечения… А мне надо много учиться, чтобы выучиться, и долго расти, чтобы вырасти, прежде чем я смогу присоединиться к Старшим. Джубал, можно, я перемещу ее? Я устал.
    
— Ты хочешь заставить ее исчезнуть? Валяй.
    
— Нет, этого я не могу.
    
— Почему не можешь?
    
— Она перестала быть над твоей головой. Я не могу грокнуть плохого в ее существовании там, где она сейчас.
    
— О! Хорошо. Делай с ней, что хочешь. — Харшоу по-прежнему не сводил глаз с пепельницы, ожидая, что она переместится так, чтобы быть над его головой и представлять для него угрозу. Вместо этого она скользнула вниз, повисела над панелью и пошла на посадку.
    
— Спасибо, Джубал, — сказал Смит.
    
— А? Спасибо тебе, сынок! — Джубал взял пепельницу. Она была такой же, как и всегда. — Да, спасибо тебе. За самое удивительное событие в моей жизни с тех пор, как юная служанка заманила меня на чердак. — Он поднял голову: — Энн, ты видела раньше левитацию?
    
Она поколебалась.
    
— Я видела то, что называли телекинезом. Перемещали игральные кости. Но я не математик и не могу свидетельствовать, что это был телекинез.
    
— Черт побери! Ты откажешься засвидетельствовать, что солнце взошло, если день будет пасмурный!
    
— Как я могу? Кто-нибудь может зажечь искусственный свет выше облачного слоя. Один парень, с которым я училась, кажется, мог заставить летать предметы не тяжелее канцелярской скрепки, но он должен был перед этим трижды выпить. Я не могла изучить это явление поближе… потому что пила вместе с ним.
    
— Ты никогда не видела ничего подобного?
    
— Нет.
    
— М-м… Что ж, как Свидетель ты мне больше не нужна. Если хочешь остаться, повесь платье на вешалку и тащи сюда кресло.
    
— Спасибо, не откажусь. Однако в свете лекции о мечетях и синагогах я переоденусь у себя.
    
— Как хочешь. Растолкай Дюка и скажи, чтобы он занялся камерами.
    
— Да, босс. Ничего не делайте, пока я не вернусь. — Энн направилась к двери.
    
— Ничего не могу обещать. Майк, садись рядышком. Ты можешь поднять эту пепельницу? Я хочу это видеть.
    
— Да, Джубал. — Смит протянул руку и взял пепельницу.
    
— Нет, нет!
    
— Я сделал неправильно?
    
— Нет, это была моя ошибка. Я хотел знать, можешь ли ты поднять пепельницу, не прикасаясь к ней?
    
— Да, Джубал.
    
— Ты устал?
    
— Нет, Джубал.
    
— Так в чем же дело? Она обязательно должна быть плохой?
    
— Нет, Джубал.
    
— Джубал, — вмешалась Джил, — вы не велели ему… вы просто спросили, может ли он.
    
— О, — на лице Джубала появилось глуповатое выражение. — Майк, не будешь ли ты так добр поднять эту пепельницу, не дотрагиваясь до нее, на фут от панели?
    
— Да, Джубал. — Пепельница поднялась и повисла в футе от панели. — Ты замеряешь, Джубал? — обеспокоенно спросил Майк. — Если что не так, я передвину ее.
    
— Прекрасно! Ты можешь удержать ее? Если устанешь, скажи мне.
    
— Я скажу.
    
— Можешь ты поднять еще что-нибудь? Скажем, этот карандаш? Если сможешь, сделай.
    
— Да. Джубал, — Карандаш взмыл к пепельнице. По просьбе Харшоу Майк добавлял все новые и новые предметы к уже парящим. Энн вернулась, подтащила поближе кресло и молча принялась наблюдать. Вошел, таща стремянку, Дюк, бросил сперва беглый взгляд на происходящее, потом присмотрелся повнимательнее и молча уселся на стремянку. Майк наконец сказал:
    
— Я не уверен, Джубал. Я… — он остановился, подыскивая слово. — Я лишь ученик в таких делах.
    
— Не надо выкладываться до конца.
    
— Я думаю, что подниму еще что-то одно. Я надеюсь. — Лист бумаги зашевелился, поднялся… и все парившие в воздухе предметы — штук двенадцать — попадали на пол. Майк был готов расплакаться.
    
— Джубал, мне страшно жаль.
    
— Ты должен гордиться. — Харшоу похлопал его по плечу. — Сынок, то, что ты сейчас сделал… — Джубал остановился в поисках сравнения, понятного Майку. — То, что ты сделал, гораздо труднее, чем завязывать шнурки, более удивительно, чем правильно выполнить гейнер в полтора оборота. Ты проделал это, э-э… блестяще, блестяще, очень красиво. Ты грокнул?
    
Майк был явно удивлен.
    
— Я не должен стыдиться?
    
— Ты должен гордиться.
    
— Да, Джубал, — ответил он с довольным видом. — Я горжусь.
    
— Хорошо, Майк. Я не могу поднять даже одну пепельницу, не трогая ее.
    
Майк был изумлен.
    
— Ты не можешь?
    
— Нет. Ты научишь меня?
    
— Да, Джубал. Ты… — Смит смущенно остановился. — У меня снова нет слов. Я буду читать, читать и читать, пока не найду слова. Тогда я научу брата.
    
— Только особо не рвись.
    
— Что?
    
— Майк, не расстраивайся, если не найдешь слова. Их может и не быть в английском.
    
Смит обдумал сказанное.
    
— Тогда я научу моего брата языку моего гнезда.
    
— Что бы тебе прибыть лет на пятьдесят пораньше?
    
— Я поступаю неправильно?
    
— Вовсе нет. Ты можешь начать обучать своему языку Джил.
    
— У меня распухнет горло, — запротестовала Джил.
    
— Попробуешь полоскать аспирином, — Джубал поглядел на нее. — Это слабая отговорка. Я нанимаю тебя в качестве ассистентки по марсианской лингвистике… что включает, в случае необходимости, сверхурочные дежурства. Энн, занеси ее в платежную ведомость. И удостоверься, что она попала в списки налогового управления.
    
— Ей придется делить с нами работу на кухне. Это тоже записать?
    
Джубал пожал плечами.
    
— Не приставай ко мне с мелочами.
    
— Но, Джубал, — запротестовала Джил, — я, наверное, не смогу научиться марсианскому!
    
— Ты должна попробовать.
    
— Но…
    
— Что там говорилось насчет благодарности? Ты берешься за эту работу?
    
Джил закусила губу.
    
— Берусь. Да, босс.
    
Смит робко коснулся ее руки.
    
— Джил… я научу.
    
Джил погладила его руку.
    
— Спасибо, Майк. — Она взглянула на Харшоу: — Я буду учить язык назло вам.
    
— Этот мотив я могу грокнуть. — Харшоу ухмыльнулся. — Ты наверняка выучишь его. Майк, что ты еще можешь делать такого, чего не можем мы?
    
Майк в замешательстве посмотрел на него.
    
— Я не знаю.
    
— Конечно, — вмешалась Джил. — Откуда ему знать, что мы можем, а чего не можем?
    
— Хм… Да, Энн, измени титул Джил на «ассистентку по марсианской лингвистике, культуре и технике». Джил, изучая язык, ты будешь натыкаться на непонятные вещи, совсем непонятные. И всякий раз говори об этом мне. Майк, если ты заметишь какие-нибудь вещи, которые ты можешь делать, а мы нет, говори мне.
    
— Я буду говорить. Джубал. А какие это должны быть вещи?
    
— Не знаю. Вроде тех, что ты делал сейчас. Или способности лежать на дне бассейна дольше, чем можем мы. Хм… Дюк!
    
— Босс, у меня обе руки заняты кассетами.
    
— Говорить-то ты можешь? Я заметил, что бассейн грязный.
    
— Я кину на ночь преципитант[14], а к утру все вычищу.
    
— Что показывает счетчик?
    
— Все о'кей, воду можно пить, просто она немного взбаламучена.
    
— Ладно. Я дам тебе знать, когда захочу его вычистить.
    
— Босс, никто не любит купаться в воде из-под грязных тарелок.
    
— Ты-то со своей шерстью вообще выходишь сухим из воды. Ладно, кончай болтать. Фильмы готовы?
    
— Пять минут, босс.
    
— Хорошо. Майк, ты знаешь, что такое пистолет?
    
— «Пистолет, — стал цитировать тот, — приспособление для выбрасывания метательных снарядов (пуль) посредством силы взрыва, состоящее из трубки или ствола, закрытого с одной стороны, где…»
    
— О'кей. Ты грокаешь его?
    
— Я не совсем уверен.
    
— Ты когда-нибудь видел пистолет?
    
— Я не знаю.
    
— Конечно, видел, — вмешалась Джил. — Майк, вспомни, о чем мы только что говорили, о комнате с травяным полом, только не волнуйся. Один человек ударил меня.
    
— Да.
    
— Другой направил что-то на меня.
    
— Он направил на тебя плохую вещь.
    
— Это и был пистолет.
    
— Я думал о том, что словом для этой плохой вещи может быть «пистолет». «Новый интернациональный словарь английского языка» Вебстера, третье издание, вышедший в…
    
— Хорошо-хорошо, сынок, — поспешно перебил его Харшоу. — Теперь слушай. Если кто-нибудь направит на Джил пистолет, что ты будешь делать?
    
Пауза Смита длилась дольше, чем обычно.
    
— Вы не рассердитесь за потерю еды?
    
— Нет. В подобных обстоятельствах никто не будет на тебя сердиться. Но вот что я хочу знать. Сможешь ты заставить пистолет исчезнуть без того, чтобы исчез человек?
    
Смит обдумал вопрос.
    
— Сохранить еду?
    
— Хм, это не совсем то, что я имел в виду. Можешь ты заставить пистолет исчезнуть, не причиняя вреда его владельцу?
    
— Джубал, я не причиню ему вреда. Я сделаю, чтобы пистолет исчез, а человека я просто остановлю. Ему не будет больно. Он просто рассоединится. Еда останется хорошей.
    
Харшоу вздохнул.
    
— Что ж, уверен, что все так и будет. Но можешь ты заставить исчезнуть один только пистолет? Не «останавливать» человека, не убивать его, а просто оставить его в живых?
    
Смит взвесил услышанное.
    
— Это будет легче, чем делать и то, и другое. Но Джубал, если я оставлю его соединенным, он сможет сделать плохо Джил. Так я это грокаю.
    
Харшоу напомнил себе, что эта детская наивность не детская, не наивная, а является проявлением сложной культуры, которая, как он начинал понемногу понимать, далеко обогнала человеческую, развиваясь какими-то своими таинственными путями… а эти наивные замечания исходят от супермена. От того, во всяком случае, кто действует как супермен. Отвечая Смиту, он так тщательно подбирал слова, словно замыслил опасный эксперимент.
    
— Майк… если ты достигнешь «точки пересечения», в которой должен будешь действовать, чтобы защитить Джил, ты будешь действовать?
    
— Да, Джубал. Я буду.
    
— Не переживай из-за потери еды. Вообще не переживай. Защищай Джил.
    
— Я всегда буду защищать Джил.
    
— Хорошо. Но, предположим, человек наводит пистолет или держит его в руке. Предположим, ты не хочешь убивать его… но тебе надо, чтобы пистолет исчез. Можешь ты это сделать?
    
Пауза Майка была короче обычной.
    
— Кажется, я грокнул. Пистолет — плохая вещь. Но человека — нужно оставить соединенным. — Он подумал. — Я могу сделать это.
    
— Хорошо. Майк, я покажу тебе пистолет. Пистолет — плохая вещь.
    
— Пистолет — плохая вещь. Я сделаю, чтобы он исчез.
    
— Не заставляй его исчезать сразу же, как только увидишь.
    
— Не надо?
    
— Не надо. Я подниму руку с пистолетом и стану наводить его на тебя. До того, как я наведу его на тебя, заставь его исчезнуть. Но не останавливай меня, не причиняй мне боли, не убивай меня, вообще ничего не делай со мной. И как еду меня тоже не теряй.
    
— О, я не буду, — искренне ответил Майк. — Когда ты рассоединишься, брат мой Джубал, я надеюсь, что буду приглашен вкусить от тебя, молясь и восхваляя тебя с каждым куском… пока не грокну тебя полностью.
    
Харшоу сумел справиться со своими рефлексами и мрачно ответствовал:
    
— Благодарю тебя, Майк.
    
— Нет, это я должен благодарить тебя, брат мой, и если случится, что меня изберут раньше тебя, я надеюсь, ты найдешь меня ценным для грокинга. Раздели меня с Джил. Ты разделишь меня с Джил? Пожалуйста!
    
Харшоу взглянул на Джил, увидел, что она сохраняет невозмутимое лицо, и подумал, что со своими больными она, наверное, непоколебимей скалы.