1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 
   
— А крючком?
   
— Я все слышу! — резко ответил другой женский голос.
   
— Никто? Жаль. Что ж, меня это устраивает. Младший констебль, тебя это устраивает?
   
— Э… да, сержант.
   
— В таком случае, мы высадим вас на обратном пути, и мой очаровательный помощник, младший констебль Ваймс, соберет с каждого, ну, по полдоллара за дорожные издержки, и каждый получит квитанцию. Благодарим за путешествие с нами и надеемся, вы выберете наш фургон при ваших будущих нарушениях комендантского часа.
   
Из-за его спины донеслось потрясенное перешептывание. Не так все делалось в эти дни.
   
— Сержант, — позвал младший констебль Ваймс.
   
— Мда?
   
— У вас, правда, глаз серийного убийцы?
   
— Да, оставил его в другом костюме.
   
— Ха. — Некоторое время он молчал, а когда заговорил вновь, казалось, он придумал что-то новое. — Э… сержант?
   
— Да, парень?
   
— Что такое двухпенсовая пышка, сержант?
   
— Это пончик с джемом. Разве твоя мама их не делает?
   
— Да, сержант. Сержант?
   
— Что, парень?
   
— Я просто думал, что это что-то еще, сержант, — усмехнулся Сэм. — Что-то… грубоватое.
   
— Век живи, век учись, младший констебль.
   
Через десять минут фургон уже был у здания стражи, и к тому времени Ваймс уже знал, что по городу ходят новые слухи. Юный Сэм уже пересказал события другим офицерам, когда они высаживали людей, и ведь никто не умеет сплетничать так, как полицейские. Они не любили Неназываемых. Как и любой мелкий преступник, стражник гордится, что есть такие глубины, до которых он ни за что не опустится. Должно же быть что-то ниже тебя, даже если это всего лишь черви.
   
Рози Длань заперла дверь своей квартирки, и, прислонившись к ней, уставилась на Сандру.
   
— Кто он такой? — спросила Сандра, бросая свою корзину на стол. Внутри что-то звякнуло. — Он на нашей стороне?
   
— Ты ведь слышала парней! — прикрикнула Рози. — Никаких взяток! А потом он тащит нас к этим ублюдкам и не передает! Я могла убить его! Я вытащила его из канавы, притащила к Моззи, чтоб он подлатал его, а он вдруг начинает играться в дурацкие игры!
   
— Да, а что такое двухпенсовая пышка? — радостно спросила Сандра.
   
Мисс Длань задумалась. Сандра ей нравилась, да и деньги за аренду не мешали, но порой она думала: а) стоит ли ей поговорить с девушкой или б) она просто очень хорошо воспитана. Рози склонялась ко второму, поскольку Сандра зарабатывала куда больше нее. Это было неудобно.
   
— Это пончик с джемом, — ответила она. — А теперь лучше бы спрятать…
   
Кто-то постучал в дверь. Она затолкала Сандру за портьеру, взяла себя в руки и слегка приоткрыла дверь.
   
В прихожей стоял маленький старичок.
   
Все в нем безнадежно сползало вниз. Его серые усы, вероятно, принадлежали моржу или же ищейке, только что получившей очень неприятные вести. Плечи вяло поникли. Даже его лицо, казалось, проигрывало схватку с силой тяжести.
   
В руках он вертел кепку.
   
— Да? — произнесла Рози.
   
— Э… на вывеске написано «белошвейки», — пробормотал старичок. — И, ну, поскольку моя старушка умерла, сами понимаете, что к чему, я никогда не умел делать это сам.
   
И он одарил Рози взглядом, полным беспомощной застенчивости.
   
Она опустила взгляд на сумку у его ног и подняла ее. Внутри было полно очень чистых, но заношенных носков. В каждом были дырки на пятке и пальцах.
   
— Сандра, — позвала она, — кажется, это к тебе…
   
Было такое раннее утро, что «поздно ночью» еще даже не закончилось. На улицах клубился белый туман, и оставлял на рубашке Ваймса жемчужные капли. Ваймс собирался нарушить закон.
   
Если встать на крышу уборной за зданием штаба и опереться о водосточную трубу, то одно из верхних окон откроется, если толкнуть его ладонью в правильном месте.
   
Это было очень полезно, и Ваймс думал, не научить ли этому и юного Сэма. Каждый порядочный полицейский должен знать, как залезть в собственный штаб.
   
Тильден уже давно ушел домой, но Ваймс быстро обыскал его кабинет и к своему огромному удовольствию не нашел того, чего не ожидал увидеть. Внизу некоторые добросовестные офицеры заканчивали свою работу прежде, чем отправиться домой. Несколько минут он ждал в тени, пока в последний раз не хлопнет дверь, и не затихнут шаги. А потом спустился вниз в раздевалку.
   
Ему выдали ключ от его шкафчика, но он все же смазал петли маслом, прежде чем открыть его. Вообще-то, он еще ничего не оставлял там, но, как бы то ни было, на полу лежал помятый мешок. Он поднял его…
   
Отлично, парни.
   
Внутри была серебряная чернильница капитана Тильдена.
   
Ваймс поднялся и посмотрел на шкафчики с вырезанными инициалами и случайными зарубками на дверях. Из кармана он вытащил маленький сверток черной ткани, найденный в шкафу с уликами. В сером свете заблестел набор отмычек. Ваймс не был таким уж умелым взломщиком, но эти дешевые, потертые замки не представлялись большой проблемой.
   
На самом деле, главной была проблема выбора.
   
А потом он ушел сквозь туман.
   
К своему ужасу он понял, что снова чувствует себя отлично. Это было предательством по отношению к Сибилле, и к будущей страже, и даже к его светлости сэру Сэмюэлю Ваймсу, который должен был думать о политике далеких стран, и о рабочих местах, и как поднять эту чертову лодку, которую постоянно топит Речной Патруль. И, да, он хотел вернуться назад, или вперед, или через, или еще как. Он, правда, хотел. Он даже чувствовал во рту привкус этого желания. Конечно, он хотел. Но он не мог, не сейчас, и он был здесь и, как сказал Лоуни, делал свою работу. А в настоящий момент она заключалась в том, чтобы выжить в игре Тупых Сволочей, а Ваймс все знал об этой игре, это уж точно. Он чувствовал дрожь предвкушения. Такова сущность зверя.
   
И так он шел по улице, углубившись в свои мысли, когда из сумрака аллеи на него набросились люди.
   
Первый получил ногой в живот, потому что зверь никогда не дерется честно. Ваймс сделал шаг в сторону и схватил второго. Он почувствовал, как по нагруднику скользнул нож, когда он опустил голову и с силой ударил человека по шлему.
   
Тот тихо сложился пополам и рухнул на булыжники.
   
Ваймс развернулся к первому человеку, который, согнувшись почти вдвое и хрипя, все-таки держал нож и размахивал им перед собой, точно талисманом. Острие рисовало в воздухе неправильные восьмерки.
   
— Брось его, — сказал Ваймс. — Я не стану повторять дважды.
   
Со вздохом он вынул что-то из заднего кармана. Вещица была узкой, из черной кожи, и наполненной внутри свинцом. Он запретил использовать их в новой страже, но знал, что некоторые офицеры все же достали их, а если он считал человека разумным, то притворялся, что не знает об этом. Иногда спор должен решаться очень быстро, а для этого существуют и гораздо худшие способы.
   
Он с особой осторожностью опустил дубинку на руку человека. Раздался вскрик, и нож упал на мостовую.
   
— Мы оставим твоего приятеля здесь, пусть поспит, — произнес он. — Но тебе лучше показаться врачу, Генри. Ты будешь тихо себя вести?
   
Несколько минут спустя доктор Лоуни открыл заднюю дверь и впустил Ваймса с переброшенным через плечо телом.
   
— Вы ведь всем помогаете, так? — спросил он.
   
— Без исключения, но…
   
— Этот из Неназываемых. Пытался меня убить. Его надо бы подлечить.
   
— Почему он без сознания? — спросил доктор. На нем был каучуковый передник и такие же ботинки.
   
— Не хотел лечиться.
   
Лоуни вздохнул и рукой, в которой держал швабру, указал Ваймсу на дверь.
   
— Несите его в операционную, — сказал он. — Боюсь, мне пока придется прибраться в приемной после мистера Сольцифероза.
   
— Почему, что с ним?
   
— Он взорвался.
   
Ваймс, внезапно сдержав свое природное любопытство, понес тело в святая святых доктора Лоуни. Там было иначе, чем припоминал Ваймс, хотя тогда он подмечал лишь детали. Внутри стоял стол и верстак, а вдоль стены высились полки с бутыльками. И ни одна не была похожа на остальные. В одной или двух что-то плавало.
   
На другом стеллаже были инструменты.
   
— Когда я умру, — сказал Лоуни, осматривая пациента, — то пусть на мою могилу положат колокольчик, чтобы мне можно было не вставать, когда звонят люди. Положите его, прошу. Похоже на сотрясение мозга.
   
— Это я ударил его, — помог Ваймс.
   
— А руку тоже вы сломали?
   
— Точно.
   
— Очень аккуратно. Кости легко вправить и наложить гипс. Что-то не так?
   
Ваймс все еще разглядывал инструменты.
   
— И вы используете все это? — спросил он.
   
— Да. Хотя некоторые лишь пробные модели, — ответил Лоуни, занимаясь пациентом.
   
— Ну, мне бы не хотелось, чтобы на мне использовали вот это, — и Ваймс поднял странный инструмент, похожий на пару лопаточек, соединенных веревкой.
   
— Сержант, то, что вы держите в руках, к вам неприменимо ни при каких обстоятельствах, — вздохнул доктор, не отрываясь от работы. — Они для… женщин.
   
— Для белошвеек? — Ваймс быстро положил плоскогубцы обратно.
   
— Эти? Нет, дамы ночи теперь стараются не прибегать к подобному. Наши встречи носят, скажем, предупредительный характер.
   
— Учите их пользоваться наперстком? — усмехнулся Ваймс.
   
— Да, просто удивительно, как можно использовать метафоры, а…
   
Ваймс снова поднял лопатки. Эти штуки вызывали смутную тревогу.
   
— Вы женаты, сержант? — спросил Лоуни. — Рози была права?
   
— Э… да. Моя жена, э… в другом месте. — Он поднял инструмент и со звоном уронил его.
   
— Что ж, тогда стоит сознать, что родить ребенка — это вам не орехи лущить.
   
— Черт, надеюсь, что нет!
   
— Хотя должен заметить, акушерки редко обращаются ко мне. Они считают, мужчина не должен встревать в то, чего не знает. С тем же успехом мы могли бы и в пещерах жить.
   
Лоуни взглянул на своего пациента.
   
— Как сказал основатель нашей профессии, философ Скептум: «мне заплатят?»
   
Ваймс исследовал содержимое кошелька, висевшего на ремне Генри.
   
— Шести долларов хватит? — спросил он.
   
— Почему Неназываемые напали на вас, сержант? Вы же полицейский.
   
— Я — да, но они — нет. Разве вы этого не знаете?
   
— Я лечил некоторых из их гостей, — сказал Лоуни, и Ваймс отметил про себя его осторожность. В этом городе слишком много знать было накладно. — Странные переломы, ожоги от воска… и все такое.
   
— Ну, этой ночью у нас с капитаном Каченсом произошла небольшая стычка, — в свою очередь ответил Ваймс, — и он был чертовски вежлив со мной, но, спорю на свои ботинки, он знал, что этот молодчик и его дружок последуют за мной. Это в его духе. Наверное, хотел посмотреть, что я стану делать.
   
— Вы не его одного интересуете, — улыбнулся Лоуни. — Я получил записку от Рози Длань, она хочет видеть вас. Ну, я думаю, она вас имела в виду. Точнее, она сказала «Эту неблагодарную сволочь».
   
— Я должен ей деньги, — вспомнил Ваймс, — но понятия не имею, сколько.
   
— Я тоже, — отозвался Лоуни, разглаживая гипс. — Она обычно называет цену заранее.
   
— Я говорю про плату за помощь, или как оно там называется!
   
— Да, я знаю. Боюсь, ничем не могу помочь.
   
Ваймс некоторое время смотрел за его работой, а потом спросил:
   
— Что-нибудь знаете о мисс Баттий?
   
— О белошвейке? Она здесь недавно.
   
— И она действительно белошвейка?
   
— Давайте, во избежание путаницы, — вздохнул Лоуни, — назовем ее швеей. Она как-то услышала, что в большом городе много работы для белошвейки, и произошла пара недоразумений, прежде чем ей объяснили, что имеется в виду. В результате одного из случаев, на той неделе, мне пришлось извлечь вязальный крючок из человеческого уха. А сейчас она просто живет с остальными девушками.
   
— Почему?
   
— Так она делает состояние, — объяснил доктор. — Разве вам никогда не случалось принимать гостиничную вывеску за истину? В городе живут дамы, над дверью которых значится что-то вроде «Починим одежду, пока вы будете ждать» и кое-кто, бывает, ошибается так же, как и Сандра. Здесь работает множество мужчин, чьи жены остались дома, и порой, у них появляются некоторые… желания. Как то: носить носки без дырок и рубашки со всеми пуговицами. Эта работа достается ей. Вообще-то, в этом городе трудно найти хорошую швею. Они не хотят, чтобы их путали с, э… белошвейками.
   
— Мне просто интересно, почему она ходит по улицам после комендантского часа с огромной корзиной…
   
Лоуни пожал плечами.
   
— Тут уж я не знаю. Все, я закончил с ним. Было бы неплохо, если б он немного полежал спокойно. — Он осмотрел полки с бутылками. — Сколько времени он должен не двигаться?
   
— Вы и это можете?
   
— Разумеется. Это неприемлемо в медицинской практике Анк-Морпорка, но, учитывая, что здесь принято бить человека по голове деревянным молотком, он, вероятно, останется в выигрыше.
   
— Нет, я имел в виду, что вы, врачи, не должны причинять людям вред?
   
— Только в случае обычной некомпетентности. Но я не против отключить его еще минут на двадцать. Конечно, если вы хотите огреть его дубинкой, я не буду вам препятствовать. У последнего гостя Каченса, которого я лечил, было свернуто несколько пальцев. Так что, если хотите оставить ему несколько синяков на память, я могу подсказать вам некоторые чрезвычайно чувствительные…
   
— Нет, спасибо. Я просто оттащу его подальше и оставлю на улице.
   
— И все?
   
— Нет. Потом… я распишусь на его чертовом гипсе. Так что он увидит это, когда очнется. И буквы будут чертовски большими, чтобы он не смог их стереть.
   
— Именно это я и называю чувствительной зоной, — усмехнулся Лоуни. — Вы занятный человек, сержант. Вы быстро наживаете себе врагов.
   
— Я никогда не интересовался шитьем, — вдруг произнес Ваймс, взваливая человека на плечо, — но что может быть в корзине швеи, как думаете?
   
— Ну, не знаю. Иголки, нитки, ножницы, шерсть… что-то в этом роде, — ответил Моззи Лоуни.
   
— Не слишком тяжелые вещи?
   
— Не особо. А почему вы спрашиваете?
   
— Да нет, ничего, — отозвался Ваймс, запоминая это. — Просто мысль. Пойду, оставлю нашего дружка где-нибудь, пока еще туман не ушел.
   
— Хорошо. Я приготовлю завтрак. Печень. Телячью.
   
Зверь помнит. В этот раз Ваймс спал крепко.
   
Он всегда предпочитал спать днем. Двадцать пять лет ночной работы оставили свой отпечаток. В темноте всегда было легче. Он знал, как стоять неподвижно, а этим немногие владеют, и как сливаться с тенью. Другими словами — как нести стражу и смотреть, оставаясь незамеченным.
   
Он помнил Найдуваса Каченса. Многое из всего этого вошло в историю. Бунт произошел бы в любом случае, с ним или без него, но Каченс был последней каплей.
   
Он обучался в Школе Наемных Убийц, и его никогда бы не взяли в стражу. Он соображал слишком хорошо, чтобы быть копом. По крайней мере, слишком неправильно. Но он сумел произвести впечатление на Ветруна своими теориями, его приняли сержантом и тут же повысили до капитана. Ваймс никогда не интересовался, почему; может, офицерам не нравилось, что такой любезный джентльмен таскается по улицам с остальным отребьем. Кроме того, у него были слабые легкие, или что-то в этом роде.
   
Ваймс не был против интеллекта. Кто угодно, достаточно смышленый, чтобы отпустить дверную ручку, мог в старые времена стать настоящим монстром, но чтобы тебя продвинули выше сержанта, нужно запастись мешком хитрости, уловок и уличной мудрости, что при плохом освещении могло сойти за «разум».
   
Но Каченс начал не с того. Он не смотрел вокруг, не учился и не решил однажды «Таковы люди, как нам с этим быть?». Нет, он сел и подумал: «Такими люди должны быть, как нам изменить их?». Да, это вполне нормально для священника, но не для полицейского, потому что терпеливый, педантичный способ управления в его голове свернулся на полицейские методы.
   
Взять хотя бы Закон Об Оружии. Оружие используется во многих преступлениях, решил Каченс, так что, если запретить его ношение, то снизится и уровень преступности.
   
Ваймс даже представил, как посреди ночи он сел в кровати и сам себя заключил в объятия, когда это ему приснилось. Конфискуйте оружие, и преступлений не станет. Это было разумно. Это бы даже сработало, если б было достаточно полицейских — допустим, трое на одного жителя.
   
Как ни странно, оружия сдали совсем немного. Лишь одна загвоздка каким-то образом ускользнула от Каченса, а именно: преступники не подчиняются закону. Это, более или менее, главное требование. Им совершенно не важна безопасность улиц для кого-либо, кроме них самих. И они не верили своему счастью. Все равно, что праздновать Страшдество каждый день.
   
Некоторые горожане, в общем-то, обоснованно считали, что что-то пошло не так, раз уж оружие могут носить только непослушные люди. И их арестовывали. Если обычного полисмена слишком часто пинают в пах, и если он подозревает, что его шефам на это наплевать, то, по понятным причинам, он старается арестовывать тех, кто не попытается избить его, особенно если они слегка заносчивы и носят более дорогие одежды, чем он может позволить себе. Количество арестов взмыло вверх, и Каченс был крайне этим доволен.
   
Стоит отметить, что некоторых арестовывали за ношение оружия после наступления темноты, но были и за нападение на стражу. Это ведь Нападение На Должностное Лицо Города, чудовищное и презренное преступление, гораздо серьезнее, чем всякие там кражи.
   
Не то чтобы в городе царило беззаконие. В нем действовало множество законов. Просто было не слишком много возможностей не нарушать их. Каченс не понял простейшего принципа: арестовать преступника и, в несколько грубой манере, превратить его в честного человека. Вместо этого он брал честных людей и делал из них преступников. А стража, в целом, стала просто еще одной бандой.
   
А потом, когда все чертово варево начало закипать, он придумал антропометрию.
   
Плохие полицейские всегда находили свои способы дознания. В те старые деньки — ха, то есть сейчас — они включали в себя пальцеплюшки, молотки, маленькие заостренные щепки и, конечно же, обычный ящик стола, истинное благо для торопливого копа. Каченсу это было ненужно. Он мог узнать, виновны ли вы, лишь взглянув на ваши брови.
   
Он измерял людей. Штангенциркулем и стальной линейкой. И тихо записывал свои измерения и проводил некоторые расчеты, как, к примеру, разделить длину носа на окружность головы и умножить на расстояние между глаз. И таким образом он мог точно утверждать, что вы — лукавый, не заслуживающий доверия закоренелый преступник. А минут через двадцать, проведенных в обществе его подчиненных и менее изысканных инструментов допроса, его догадки, чаще всего, подтверждались.
   
Каждый в чем-нибудь да виновен. Ваймс знал это. Любой коп знает это. Именно так ты поддерживаешь свой авторитет — любой человек, разговаривая с полицейским, в тайне боится, что вы можете прочесть виновность на его лбу. Конечно же, это не так. Но вы так же не должны тащить кого-либо с улицы и дробить его пальцы молотком, чтобы узнать, в чем именно эта вина заключается.
   
Каченса в конце концов бы нашли лежащим мордой в пыли где-нибудь на улице, если бы Ветрун не посчитал его полезным. Никто так не вынюхивал заговоры, как Каченс. И он стал главой Неназываемых, по сравнению с большинством из которых сержант Стук мог показаться Лучшим Полицейским Месяца. Ваймсу всегда было интересно, как он поддерживал свое руководство, но, может, головорезы каким-то звериным чутьем угадывали в нем рассудок, который добрался до бандитизма длинными окольными путями и мог во имя какой-нибудь причины придумать такие зверства, о которых беспричинность даже и не мечтала.
   
Нелегко жить в прошлом. Нельзя вздуть кого-то за то, чем он занимается, или о чем мир узнает позже. Нельзя даже никого предупредить. Никогда не знаешь, что может изменить будущее, но, если он правильно понял, история, точно пружина, возвращается к первоначальной своей форме. Все, что можно делать, это лишь изменять маленькие, незначительные детали. С большими он просто ничего не мог поделать. Сирень скоро расцветет. Скоро начнется революция.
   
Ну… что-то вроде революции. Хотя это не совсем верное слово. Будет основана Народная Республика Улицы Паточной Шахты (Правда! Справедливость! Свобода! Достойно оцененная Любовь! И Вареное Яйцо!), которая просуществует несколько часов. Странная свеча, что горела слишком быстро и погасла, точно фейерверк. А еще — обыск дома боли, и…
   
В любом случае… ты должен делать ту работу, которая перед тобой, как всегда поступают полицейские, лишенные воображения.
   
Он встал около часа пополудни. Лоуни закрылся в операционной, занимаясь чем-то, что включало в себя громкие вскрики, которые были частью чего-то еще. Ваймс постучал в дверь.
   
Через мгновение она приоткрылась. На лице доктора была повязка, а в руке — очень длинные щипцы.
   
— Да?
   
— Я ухожу, — сказал Ваймс. — Проблемы?
   
— Не слишком серьезные. Слойду Гаррису не повезло в картах. Пошел тузом.
   
— Это несчастливая карта?
   
— Да, если Большой Тони знает, что не сдавал ее тебе. Но я ее скоро вытащу. Если собираетесь кого-то побить сегодня, постарайтесь сделать это до того, как я лягу спать, хорошо? Спасибо. — И Лоуни захлопнул дверь.
   
Ваймс кивнул древесине и вышел размять ноги и что-нибудь поесть. Завтрак ждал его на лотке, висевшем на шее одного человека.
   
Довольно молодого человека, но что-то в выражении его лица было точно как у крысы, ожидающей прямо за углом найти сыр, и за предыдущим, и перед ним, но, хотя в мире, оказывается, не так уж и много углов, за которыми встречается сыр, она просто уверена, что прямо за следующим углом ее поджидает сыр.
   
Ваймс уставился на продавца. Хотя, чему тут удивляться? Насколько он помнил, всегда был кто-то, кто продавал чрезвычайно подозрительные химически переработанные свиные продукты. Он знал этого человека. Просто тот был… моложе.
   
Его лицо осветилось улыбкой при виде незнакомого человека. Продавец любил встречать людей, еще не пробовавших его пирожков.
   
— А, сержант… эй, а что значит эта маленькая корона?
   
— Караульный пристав, — объяснил Ваймс. — Это что-то вроде «сержант со всеми потрохами».
   
— Что ж, сержант, могу я предложить вам особую булочку с сосиской? Никаких крыс? Сто процентов органики? Свинина побрита перед приготовлением?
   
«А почему бы нет?» — подумал Ваймс. Его желудок, печень, почки и весь кишечник разом предоставили свои аргументы, но он все же порылся в кармане, выискивая мелочь.
   
— Сколько, мистер… э… — Ваймс вовремя опомнился и взглянул на имя на лотке, — Достабль?
   
— Четыре пенса, сержант.
   
— И ты себя без ножа режешь? — бодро добавил Ваймс.
   
— Простите? — озадачено переспросил Достабль.
   
— Я говорю, цена такая, что ты себя без ножа режешь, а?
   
— Себя режу…?
   
— Без ножа, — снова повторил Ваймс.
   
— А. — Достабль обдумал эту мысль. — Точно. Да. Именно. Вернее и не скажешь. Так что же, вы будете?
   
— Тут написано «Достабль Энтерпрайзез, Эст.», — прочел Ваймс. — Разве не должно быть указано, когда была основана компания?
   
— А должно? — Достабль посмотрел на свой лоток.
   
— Как давно ты торгуешь? — продолжал Ваймс, выбирая пирог.
   
— Дайте подумать… какой год сейчас?
   
— Э… Танцующего Пса, кажется.
   
— Значит, со вторника, — ответил Достабль. Его лицо просветлело. — Но это только начало, мистер. Только чтобы притереться. Через год или два я уже буду большим человеком в этом городе.
   
— Я верю, — кивнул Ваймс. — Я, правда, верю.
   
Когда Ваймс двинулся прочь, Достабль опустил взгляд на лоток.
   
— Себя режу без ножа, себя режу без ножа, — бормотал он под нос, и фраза, казалось, понравилась ему. Но тут он присмотрелся к лотку и вдруг побледнел. — Сержант! — крикнул он. — Не ешьте этот пирог!
   
Ваймс остановился в нескольких ярдах от него, поднося пирог ко рту.
   
— С ним что-то не так? — не понял он. — То есть, я хотел сказать, с ним что-то совсем не так?
   
— Ничего! То есть… эти лучше!
   
Ваймс еще раз взглянул на лоток. Все они казались одинаковыми. Пироги Достабля довольно часто выглядят аппетитно. В этом и было их единственное достоинство.
   
— Я не вижу никакой разницы.
   
— Да, но она есть. — На лбу Достабля сверкали капельки пота. — Видите? На тесте вашего — маленький рисунок свиньи. А на всех других — сосиски? Я не хочу, чтобы вы думали, будто, ну, вы понимаете, я думаю, что вы свинья или что-то в том же духе, так что, если вы вернете его, я с радостью дам вам, э… другой, этот неправильный, э… не то чтобы в нем что-то не так, но, э… в нем свинина и прочее.
   
Ваймс посмотрел в его глаза. За тридцать лет продажи подобных органических пирогов Достаблю еще только предстоит научиться своей дружелюбной бесстрастности.
   
К ужасу парня Ваймс откусил полпирога.
   
В нем было все, что он ожидал, и ничего, что мог бы определить.
   
— Ням, — чмокнул он и, несколько сосредоточившись и глядя прямо на незадачливого продавца, доел пирог. — Пожалуй, можно сказать, что никто в мире не делает подобных пирогов, мистер Достабль.
   
— Вы все съели?
   
— А не стоило?
   
Облегчение исходило от человека, точно дым от пожара в лесу.
   
— Что? Нет! Отлично! Превосходно! Может, еще один? За полцены?
   
— Нет-нет, одного вполне достаточно, — торопливо ответил Ваймс, отступая назад.
   
— Вы точно все съели?
   
— Именно так, разве нет?
   
— О, да. Точно. Разумеется!
   
— Что ж, мне пора идти, — бросил Ваймс, направляясь вниз по улице. — Буду ждать нашей новой встречи, когда у меня будут проблемы с аппетитом.
   
Скрывшись из виду, он побродил по лабиринту улочек, а потом шагнул в тень и вынул изо рта кусочек пирога, который было невозможно разжевать даже по стандартам пирога.
   
Обычно, если в Знаменитых Свиных Пирогах Достабля вдруг обнаруживалось что-то очень твердое или хрустящее, было лишь два варианта: проглотить и надеяться на лучшее, или же выплюнуть это, предварительно закрыв глаза. Но Ваймс вытащил кусочек, зажатый между десной и щекой, который оказался сложенным клочком бумаги, заляпанным неподдающимися определению соками.
   
Он развернул его. Карандаш размыло, но все же можно было разобрать: «Сегодня, Морфическая улица, 9 часов. Пароль: рыба-меч».
   
Рыба-меч? Это повсюду было паролем! Когда кто-то хотел придумать слово, которое невозможно отгадать, то всегда выбирал именно рыбу-меч. Одна из причуд человеческого разума.
   
Это объясняло растерянность. Заговор. Еще один чертов заговор, в городе, и без того переполненного ими. Должен ли он знать о заговорах? Но, как бы то ни было, он знал об этом. Морфическая улица. Известный Заговор Морфической улицы. Ха.
   
Он сунул скользкий клочок в карман и прислушался.
   
Кто-то крался за ним. Поверх отдаленного уличного шума была пустота, наполненная осторожным дыханием. Волосы на затылке встали дыбом.
   
Он медленно достал дубинку.
   
Так, и что теперь? Он — коп, и кто-то крадется за ним. Если они не полисмены, значит, это будет их вина (потому что он — коп). Если они копы, то они из людей Каченса и значит, тоже виноваты (потому что он лучше, чем они, впрочем, как и что-либо, плавающее в канаве), и поэтому не было ничего очевидно неправильного в том, чтобы подарить им кромешную тьму.
   
С другой стороны, воры, убийцы и люди Каченса, по всеобщему мнению, часто следили за людьми и делали это довольно умело, тогда как тот, кто шел за ним так льнул к стене, что можно было слышать, как он царапает камень. Значит, это был простой человек, задумавший что-то и не желающий при этом получить несколько унций свинца за это (потому что Ваймс не хотел быть таким полисменом).
   
Он решил выйти из-за угла и сказать:
   
— Ну?
   
На него уставился мальчик. Это должен был быть мальчик. Природа не настолько жестока, чтобы сотворить подобное с девочкой. Ни одна его черта не была более чем просто безобразной, но все вместе смотрелось гораздо хуже. А еще запах. Не то, чтобы он был плохим. Он просто был не вполне человеческим. В нем было что-то от хорька.
   
— Э… — произнесло осунувшееся лицо. — Знаете что, мистер, вы просто скажите, куда вы идете, и я не буду следить за вами, хорошо? Стоит всего лишь пенни, и это — специальная цена. Некоторые платят мне гораздо больше, чтобы я не шел за ними.
   
Ваймс все еще смотрел на существо, одетое в слишком большой для него фрак, сверкающий от жира и позеленевший от времени, и цилиндр, на который когда-то наступила лошадь. Но видимые черты были знакомы.
   
— О, нет… — простонал он. — Нет, нет, нет…
   
— Вы в порядке, мистер?
   
— Нет, нет, нет… о боги, но ведь это должно было случиться…
   
— Если хотите, я могу привести Моззи, мистер?
   
Ваймс обвиняюще ткнул в него пальцем.
   
— Ты Шнобби Шноббс, так?
   
Беспризорник попятился.
   
— Может быть. Ну и что? Это что, преступление? — он развернулся, но Ваймс успел схватить его за плечо.
   
— Кое-кто может сказать и так. Ты Шнобби Шноббс, сын Маисы и Сконнера Шноббсов?
   
— Может быть, может быть! Но я ведь ничего не сделал, мистер!
   
Ваймс наклонился и заглянул в глаза, смотрящие на мир сквозь маску грязи.
   
— А как насчет стащить щетку, свистнуть шмотку, слямзить кафель, слить братве и смыться нафиг?
   
Шнобби озадачено нахмурился.
   
— А что значит «слямзить кафель»? — спросил он.
   
Ваймс одарил его таким же взглядом. Уличный жаргон сильно изменился за тридцать лет.
   
— Стянуть грифель… какую-нибудь мелочь. Так?
   
— Не, нет, мистер. Это «стибрить соску», — расслабился Шнобби. — Но не плохо для новичка. Что такое масло ангелов?
   
Память выдала карточку.
   
— Взятка.
   
— А цаца?
   
— Это просто. Либо главный попрошайка, либо просто смазливый человек.
   
— Верно, но, спорим, вы не знаете, как обставить блоху.
   
И память вновь вынырнула из пыльного тайника. Подобное нелегко забыть.
   
— Боги, ты и это знаешь? Как не стыдно, в твоем-то возрасте, — вздохнул Ваймс. — Это если ты продаешь старую клячу и хочешь, чтоб перед скупщиком она выглядела порезвее, то берешь свежий очищенный имбирь, поднимаешь кобыле хвост и засовываешь…
   
— Ого. — Шнобби был поражен. — Говорят, что вы быстро учитесь, и это точно. Вы могли даже родиться здесь.
   
— Почему ты идешь за мной, Шнобби Шноббс?
   
Беспризорник протянул грязную руку. Кое-что никогда не меняется.
   
Ваймс достал шестипенсовик. Монетка сверкнула в ладони Шнобби, точно бриллиант в ухе трубочиста.
   
— Среди них была дама, — ухмыльнулся мальчишка. И снова вытянул руку.
   
— Черт, я дал тебе шесть пенсов, малыш, — зарычал Ваймс.
   
— Да, но мне нужно освежить…
   
Ваймс схватил за лацканы засаленного пиджака и, приподняв Шнобби, слегка удивился, поняв, что он практически ничего не весил.
   
«Уличный беспризорник, — подумал он. — Вполне подходящее слово — колючее, скользкое и пахнущее гниющими водорослями. Но их ведь сотни в округе, пытаются соскрести с самого дна все, что могут, и, насколько помню, Шнобби был одним из самых ловких. И заслуживал столько же доверия, сколько и шоколадный молоток. Но ничего. С этим можно разобраться.»
   
— Сколько будет стоить твоя работа, — спросил он, — на меня? Постоянно.
   
— У меня есть клиенты…
   
— Да, но именно я держу тебя одной рукой, так?
   
Шнобби обдумал это предложение, болтая огромными для него сапогами в футе над землей.
   
— Все время?
   
— Именно!
   
— Э… что-нибудь, чтобы я смог каждый день любоваться на его светлость.
   
— Доллар? Забудь.
   
— Э… полдоллара?
   
— Нет. Доллар в неделю, и я не стану делать твою жизнь сущим кошмаром, Шнобби, а уж это, заверяю тебя, я знаю, как устроить.
   
Все еще болтая ногами в воздухе, Шнобби попытался это осмыслить.
   
— Значит… я буду вроде копа, так? — улыбнулся он.
   
— Вроде того.
   
— Подозреваемый Номер Один говорит, что копом быть хорошо, потому что можно стащить что-нибудь и тебя не побьют.
   
— Это точно, — кивнул Ваймс.
   
— А еще он говорит, если кто-то треснет тебя, то его можно отдубасить и бросить к Тетке, — продолжал Шнобби. — Когда-нибудь я стану копом.
   
— Кто такой Подозреваемый Номер Один?
   
— Так наша мама зовет Сконнера, нашего отца. Э… оплата вперед, да? — с надеждой добавил он.
   
— А ты как думаешь?
   
— А. Ясно. Значит, нет?
   
— Верно. Но вот, что я тебе скажу… — Он опустил мальчика на землю. «Легкий, как перышко», — подумал он. — Ты пойдешь со мной.
   
В Анк-Морпорке было полно мужчин, что останавливались в съемных жилищах. Любой, у кого была свободная комнатка, сдавал ее. А кроме штопки и шитья, что превращало мисс Баттий в одну из самых высокооплачиваемых белошвеек города, им нужно было кое-что еще, что лучше всего получалось у женщин. Им нужна была кормежка.
   
В округе было огромное число заведений, подобных тому, к которому направился Ваймс. Здесь продавалась обычная еда для обычных людей. И не было никакого меню. Вы едите то, что ставится перед вами, и делаете это быстро, и рады это получить. Если же нет, то на ваше место найдется много других. Названия блюд звучали вроде Трущобный Студень, Вареные Угри, Брошенный Скузи, Мокрая Нелли, Тупичковый Пирог и Паточный Билли — нормальная сытная еда, что застревала в ребрах, так что было трудно подняться с места. Обычно в блюда добавляли много турнепса, даже если он не был предусмотрен рецептом.
   
Ваймс протолкался к стойке, таща за собой Шнобби. На дощечке мелом было написано: «Все, Что Сможете Съесть За 10 Пенсов В 10 Минут».
   
За прилавком у большого котла, в котором кипело что-то серое и непонятное, стояла крупная женщина. Она одарила его оценивающим взглядом и посмотрела на рукав.
   
— Чем могу помочь, сержант? — произнесла она. — Что случилось с сержантом Стуком?
   
— Часто заходит?
   
— На обед и ужин. — А взгляд ее добавил: с добавкой, и никогда не платит.
   
Ваймс приподнял Шнобби.
   
— Видите его? — спросил он.
   
— Это обезьянка?
   
— Ха, ха, очень смешно, — пробормотал Шнобби, когда Ваймс опустил его.
   
— Он будет здесь есть, ежедневно, — сказал Ваймс. — Все, что сможет проглотить за десять пенсов.
   
— Вот как? А платить кто будет?
   
— Я. — Ваймс выложил на стол полдоллара. — Это за пять дней. Что у вас сегодня? Трущобный Студень? От этого у него волосы на груди расти будут, когда у него грудь появится. Дайте большую миску. Вы можете потерять на этой сделке.
   
Он подтолкнул Шнобби к скамье, поставил перед ним жирную чашку и сел напротив.
   
— Ты сказал, дама, — произнес он. — Не играй со мной, Шнобби.
   
— Я должен с кем-нибудь делиться? — спросил тот, беря деревянную ложку.
   
— Все твое. Жуй тщательно. Потом я могу устроить тебе проверку, — отозвался Ваймс. — Женщина, ты сказал.
   
— Леди Мезероль, сержант, — невнятно проговорил Шнобби. Его рот был набит овощами и жиром. — Вздорная дамочка. Все зовут ее Мадам. Приехала из Генуи несколько месяцев назад.
   
— Когда она с тобой говорила?
   
— Этим утром, сержант.
   
— Что? Просто остановила тебя на улице?
   
— Э… У нас с ней что-то вроде контракта, сержант.
   
Ваймс посмотрел в упор на него. Это действует лучше слов. Шнобби неуютно поежился.
   
— Дело в том, сержант… э… она поймала меня, когда я пытался стащить у нее какую-то безделушку. Черт, сержант, у нее рука — что железо! Когда я очнулся, мы с ней побеседовали, и она сказала, что такой смышленый мальчишка, как я, может оказаться очень полезным, вроде уха на улице.
   
Ваймс ничего не ответил, но был поражен. Юный Шнобби был прирожденным карманником. Человек, который смог поймать его за руку, должен быть очень ловким. Он посмотрел еще строже.
   
— Ну, ладно, сержант, она сказала, что сдаст меня дневной страже, если я не соглашусь, — сознался Шнобби, — а если на тебя жалобу подает сноб, то тебя отправят прямиком к Тетке.
   
«Черт, это точно, — подумал Ваймс. — Опять „свои законы“.»
   
— Я не хочу к Тетке, сержант. Там Сконнер.
   
А он часто ломает тебе руки, припомнил Ваймс.
   
— Так почему же такая дама интересуется мной, Шнобби? — произнес он вслух.
   
— Я не спрашивал. Я рассказал о вас, и о фургоне, и о Неназываемых, и обо всем прочем. Она сказала, что вы ее заинтриговали. А Рози Длань платит мне жалкий пенни в день, чтоб я посматривал за вами. А еще капрал Выззв с Цепной улицы, он платит мне полпенни, но что такое полпенни в наше время, так что я не слишком-то слежу за вами на его счет. А, и еще младший капрал Коатс платит мне пенни.
   
— Почему?
   
— Не знаю. Он попросил меня этим утром. Пенни того стоит. — Шнобби шумно рыгнул. — Отрыжка лучше изжоги, а? За кем вы хотите, чтобы я следил?
   
— За мной, — ответил Ваймс. — Если ты сможешь найти для меня местечко в своем расписании.
   
— Вы хотите, чтобы я шел за вами?
   
— Нет, просто рассказывай мне, что про меня говорят. Присматривай, не следит ли за мной кто еще. Прикрывай меня со спины, вроде того.
   
— Ясно!
   
— Хорошо. Но есть еще кое-что, Шнобби…
   
— Да, сержант? — отозвался Шнобби, продолжая работать ложкой.
   
— Верни мне блокнот, платок и четыре пенса, что ты стащил у меня из кармана, хорошо?
   
Шнобби раскрыл было рот, дабы опротестовать данное замечание, но тут же захлопнул его, заметив огонек в глазу Ваймса. И молча достал вещицы из своих ужасных карманов.
   
— Вот умница, — кивнул Ваймс, поднимаясь. — Полагаю, тебе не нужно объяснять, что будет, если ты еще раз опробуешь на мне этот старый приемчик, так ведь, Шнобби?
   
— Не нужно, сержант, — ответил Шнобби, опустив глаза.
   
— Хочешь еще? Наслаждайся. А мне пора на работу.
   
— Вы можете на меня положиться, сержант!
   
«Как ни странно, — думал Ваймс по дороге к штабу стражи, — я действительно могу. Шнобби может стащить что угодно и увернуться от чего угодно, но он не плохой. Ему можно доверить жизнь, хотя нужно быть полным болваном, чтобы доверить ему доллар.»
   
У уличного торговца он купил пакет Тонких Панателл Горлодера. Но, неся их по городу в этой бумажной пачке, не почувствовал себя лучше.
   
Внутри что-то творилось. Стражники стояли отдельными группками. Сержант Стук заметил Ваймса и направился к нему.
   
— Вот какие дела, сэр. Вчера ночью к нам кто-то вломился, — доложил он с легкой ухмылкой.
   
— Вот как? — удивился Ваймс. — И что же они украли?
   
— А я разве сказал, будто что-то украдено, сэр? — невинно спросил сержант.
   
— Нет, не говорил, — отозвался Ваймс. — Я просто сразу перешел к тому, что называется выводом. Так они украли что-нибудь или же просто вломились, чтобы оставить для нас коробку шоколада и маленькую корзиночку фруктов?
   
— Они украли серебряную чернильницу капитана, — проговорил Стук, не заметив сарказма. — И, я полагаю, это кто-то из нас. Выломана была дверь наверху, но не главные двери. Должно быть, это сделал полисмен!
   
Ваймс был поражен такими точными экспериментальными выводами.
   
— О боги, полицейский — вор?
   
— Да, ужасная вещь, — искренне кивнул Стук. — Особенно после того, как вы показали вчера, что значит быть честным и все прочее. — Он бросил взгляд за спину Ваймса и выкрикнул. — Смирно! Равнение на офицера!
   
Тильден спускался по ступеням. Единственным звуком в комнате стали его нерешительные шаги.
   
— Ну, как, сержант? — спросил он.
   
— Ничего, сэр, — ответил Стук. — Я как раз рассказывал сержанту Килю, что у нас случилось.
   
— Знаете, на ней была гравировка, — скорбно продолжал Тильден. — Каждый в полку внес что-то свое. Все это так… печально.
   
— Нужно быть настоящей скотиной, чтобы украсть подобное, а, сержант? — добавил Стук.
   
— Вне всяких сомнений, — кивнул Ваймс. — Вижу, вы все не плохо организовали, сержант. Вы все проверили?
   
— Все, кроме шкафчиков, — произнес Стук. — Мы не проводим обыски просто так. Но теперь мы все в сборе, и капитан Тильден здесь, чтобы проследить за всем, так что, хоть это и неприятно, но я прошу вас, капитан, дать разрешение на обыск.
   
— Да, да, если так надо, — отозвался Тильден. — Хотя мне это и не нравится. Это совершенно бесчестно.
   
— В таком случае, сэр, чтобы все было по-честному, предлагаю, — начал Стук, — чтобы первыми обыскали нас, сержантов. Чтобы никто не усомнился в серьезности дела.
   
— Ладно вам, сержант, — Тильден слегка улыбнулся, — я не думаю, что вас можно подозревать.
   
— Нет, сэр, правила есть правила, — настаивал Стук. — Мы подадим хороший пример, так ведь, сержант Киль?
   
Ваймс пожал плечами. Стук ухмыльнулся, достал связку ключей и передал их младшему капралу Коатсу.
   
— Приступай, Нед, — произнес он. — Сперва, разумеется, мой.
   
Дверцу открыли. В шкафчике Стука был тот же сомнительный беспорядок, что и во всех шкафчиках повсюду, но в нем определенно не было никаких серебряных чернильниц. Иначе, они бы почернели всего за день.
   
— Хорошо. Прошу, Нед, теперь шкафчик сержанта Киля.
   
Дружеская улыбка Стука остановилась на Ваймсе, пока полисмен возился с замком. Ваймс, бледный точно известь, посмотрел на него, когда дверца со скрипом отворилась.
   
— О боги, что у нас там? — спросил Стук, даже не удосужившись взглянуть.
   
— Мешок, сержант, — ответил Коатс. — С чем-то тяжелым.
   
— О боги, — повторил Стук, не сводя с Ваймса глаз. — Раскрой его, парень. Аккуратно. Мы ведь не хотим что-нибудь повредить?
   
Послышалось шуршание мешковины, а потом:
   
— Э… это половинка кирпича, — доложил Нед.
   
— Что?
   
— Половинка кирпича, сэр.
   
— Я на дом коплю, — проговорил Ваймс. Послышались какие-то смешки, но те, кто соображал побыстрее, вдруг забеспокоились.
   
«Они знают, — подумал Ваймс. — Что ж, парни, добро пожаловать к Рулетке Ваймса. Вы крутанули колесо, так что теперь попытайтесь угадать, где окажется шарик…»
   
— Ты уверен? — Стук повернулся к открытому шкафчику.
   
— Это всего лишь мешок, сержант, — повторил Нед. — И половинка кирпича.
   
— Может, есть потайная панель или что-то еще? — в отчаянии спросил Стук.
   
— В мешке, сержант?
   
— Что ж, это были наши шкафчики, — вдруг вмешался Ваймс, потирая руки. — Кто следующий, сержант Стук? — Шарик все по кругу катается, и где он остановится — никто не догадается.
   
— Знаете, лично я считаю, капитан прав, не думаю, что это кто-нибудь из… — начал было Стук, но тут же замолчал. Взглядом Ваймса можно было гвозди заколачивать.
   
— Полагаю, сержант, раз уж мы начали, то нужно довести дело до конца, — вмешался Тильден. — Только так и никак иначе.
   
Ваймс шагнул к Коатсу и протянул руку.
   
— Ключи, — потребовал он.
   
Коатс уставился на него.
   
— Ключи, младший капрал, — повторил Ваймс.
   
Он выхватил их из руки Коатса и повернулся к ряду шкафчиков.
   
— Итак, — произнес он. — Начнем с известного архипреступника младшего констебля Ваймса.
   
Двери открывались одна за другой. Пожалуй, их содержимое могло бы заинтересовать человека, изучающего запахи нестиранных вещей или то, что может вырасти на забытых носках, но серебряной чернильницы не оказалось ни в одном из них.
   
Хотя в шкафчике капрала Колона нашлись «Любофные Прыключения Молли Хлоппок». Ваймс уставился на грубые, грязные гравюры как на вновь обретенного друга. Он помнил эту книжицу; в страже она передавалась из рук в руки долгие годы, и в молодости он многому научился по иллюстрациям, хотя большая часть нарисованного оказалась неверной.
   
К счастью, капитан Тильден этого не видел, и Ваймс запихнул книжицу обратно на полку и кивнул покрасневшему Колону:
   
— Изучаешь теорию, а, Фред? Очень хорошо. Тяжело в учении — легко в бою.
   
А потом он, наконец, повернулся к шкафчику Коатса. Тот следил за ним, точно ястреб.
   
Поцарапанная дверца со скрипом открылась. Шеи вытянулись, чтобы заглянуть внутрь. Стопка старых блокнотов, гражданская одежда и маленький мешочек того, что, будучи вытащенным на пол, оказалось бельем для стирки.
   
— Удивлен? — спросил младший констебль.
   
«Вполовину меньше тебя», — подумал Ваймс.
   
Он подмигнул Коатсу и отвернулся.
   
— Могу я поговорить с вами в вашем кабинете, капитан?
   
— Да, сержант, думаю, что да, — ответил Тильден, оглядываясь по сторонам. — О боги…
   
Ваймс позволил человеку забраться по ступенькам, потом последовал за ним и тактично закрыл дверь в кабинет.
   
— Итак, сержант? — вздохнул Тильден, рухнув в кресло.
   
— Вы везде посмотрели, сэр?
   
— Разумеется!
   
— Я хотел сказать, сэр, может, вы убрали ее в ящик стола? Или в сейф?
   
— Разумеется, нет! Иногда я запираю ее в сейфе на выходные, но я… уверен, что не делал этого прошлой ночью.
   
Ваймс уловил едва заметное сомнение. Ему не стоило этого делать, он знал. Тильдену было под семьдесят. А в этом возрасте человек относится к памяти как к неточному путеводителю по происшедшим событиям.
   
— Я знаю, сэр, когда у занятого человека забот становится еще больше, он может делать то, что потом просто вылетит у него из головы, — произнес он. Я и сам могу, добавил он про себя. Могу положить ключи в совершенно пустой комнате и не найти их через тридцать секунд.
   
— У нас у всех была трудная неделя, — добавил он, зная, что Тильден частенько засыпал днем, пока Снути не начинал громко покашливать, прежде чем войти к нему с чашкой какао.
   
— Да, это так, — согласился Тильден, в отчаянии отводя глаза. — И вся эта затея с комендантским часом. Очень… тревожит. Я бы забыл где-нибудь свою голову, если б она не крепилась к шее, что?
   
Он повернулся и взглянул на зеленый сейф.
   
— Он у меня всего пару месяцев, — пробормотал он. — Думаю, я… отвернитесь, сержант, прошу вас. Может, все разрешится.
   
Ваймс любезно повернулся спиной к нему. Раздались какие-то щелчки, скрип, а потом — глубокий вздох.
   
Тильден поднялся на ноги, держа чернильницу в руках.
   
— Похоже, я свалял дурака, сержант, — сказал он.
   
«Нет, это я выставил тебя дураком, — подумал Ваймс, искренне надеясь, что это не так. — Я собирался подбросить ее Коатсу, но не смог…
   
… только не после того, что там нашел.»
   
— Знаете, что, сэр, — предложил он, — мы можем сказать, что это была, в некотором роде, проверка.
   
— Я не опускаюсь до лжи, Киль! — возмутился капитан, но добавил: — Хотя я ценю ваше предложение. В любом случае, я уже не так молод, как раньше. Пожалуй, пора уйти в отставку, — он вздохнул. — Должен сказать, я уже давно подумываю над этим.
   
— О, не говорите так, сэр, — произнес Ваймс, гораздо бодрее, чем чувствовал себя. — Я не могу себе этого представить.
   
— Да, полагаю, мне стоит подумать над этим, — пробормотал Тильден, возвращаясь к своему столу. — Сержант, вы в курсе, что кое-кто считает вас шпионом?
   
— Чьим? — спросил Ваймс, размышляя о том, что Мордач приносит сюда помимо какао.
   
— Лорда Ветруна, полагаю, — ответил Тильден.
   
— Что ж, мы все работаем на него. Но я не отчитываюсь ни перед кем, кроме вас, если вы это хотели узнать.
   
Тильден взглянул на него и печально покачал головой.
   
— Шпион вы или нет, Киль, но я скажу вам, что некоторые приказы, что мы получаем последнее время… не продуманы до конца, полагаю, что?
   
Он одарил Ваймса таким взглядом, будто призывал его тут же достать раскаленные докрасна пальцеплюшки.
   
Ваймс видел, что признание того, что похищения, пытки и заговоры, делающие из честных граждан преступников, не были приемлемой политикой правительства, многого стоило старику. Тильден не был обучен думать подобным образом. Он уходил под флагом Анк-Морпорка сражаться с сыроедами Щеботана или с клатчскими Джонни, или любым другим врагом, выбранным теми, кто стоял в самом начале цепочки командующих, и никогда не задумывался о Натянутости причины, потому как подобные мысли могли притормозить солдата.
   
Тильден вырос, зная, что люди наверху — правы. Именно поэтому они и наверху. Он не обладал достаточным словарным запасом, чтобы думать, как предатель, потому что только предатели думают подобным образом.
   
— Я не так долго здесь, чтобы говорить об этом, — отозвался Ваймс. — Я не знаю, как тут дела обстоят.
   
— Не так, как прежде, — пробормотал Тильден.
   
— Как скажете, сэр.
   
— Мордач говорит, вы хорошо знаете окрестности, сержант. Для человека, который в городе недавно.
   
На конце этого предложения был крючок, но Тильден не был искусным рыболовом.
   
— Одно местечко весьма похоже на любое другое, сэр, — ответил Ваймс. — И, разумеется, я бывал в городе и раньше.
   
— Разумеется. Разумеется, — заторопился Тильден. — Что ж… благодарю вас, сержант. Вы могли бы, э… объяснить все людям?
 
— Да, сэр. Конечно.
   
Ваймс осторожно закрыл за собой дверь и стал спускаться вниз, перешагивая через ступеньку. Стражники, стоявшие внизу, едва пошевелились. Он хлопнул в ладоши, точно школьный учитель.
   
— Давайте, давайте, пора в патрули! Живо! Сержант Стук — на два слова во двор, прошу!
   
Ваймс не стал дожидаться, пойдет ли тот за ним. Он просто вышел на улицу навстречу вечернему солнцу, прислонился к стене и стал ждать.
   
Десять лет назад он бы — точнее, десять лет назад, будь он трезв, он бы преподал Стуку пару уроков, чтобы объяснить, кто тут главный. Таков был обычай. Склоки между стражниками не были так уж редки, когда Ваймс был констеблем. Но сержанту Килю это не подойдет.
   
Стук вышел наружу, подстегиваемый безумной ужасающей бравадой.
   
Когда Ваймс поднял руку, он аж вздрогнул.
   
— Сигару? — предложил Ваймс.
   
— Э…
   
— Я не пью, — добавил Ваймс. — Но ты можешь стрельнуть хорошую сигару.
   
— Я… э… не курю, — пробормотал Стук. — А эта чернильница…
   
— Знаешь, он, оказывается, положил ее в сейф, — улыбнулся Ваймс.
   
— Правда?
   
— А потом просто забыл об этом, — закончил он. — Со всеми бывает, Винсбор. Разум человека начинает пошаливать, и он порой не может с точностью сказать, что он сделал.
   
Ваймс все еще улыбался. Это действовало также, как и хорошие удары. Кроме того, он назвал Стука его настоящим именем. Тот никогда не пользовался им на людях, боясь паники, которую оно может вызвать.
   
— Просто хотел, чтобы ты об этом больше не беспокоился, — добавил Ваймс.
   
Сержант Винсбор Стук неловко переступил с ноги на ногу. Он не был уверен, избавился ли от чего-то или же просто завяз еще глубже.
   
— Расскажи мне о младшем капрале Коатсе.
   
Лицо Стука на мгновение приняло выражение мучительных расчетов. А потом он склонился к своей обычной политике: если ты думаешь, что за тобой по пятам бегут волки, сбрось кого-нибудь с саней.
   
— Нед, сэр? — переспросил он. — Отличный стражник, конечно же, хорошо делает свою работу — но, между нами, все же хитер.
   
— Почему? И ты можешь не звать меня «сэром», Винсбор. Не здесь.
   
— Он считает, что Джек так же хорош, как и его хозяин, если вы меня понимаете. Считает, что он не лучше всех остальных. Можно сказать, он смутьян.
   
— Казарменный адвокат?
   
— Да, вроде того.
   
— Сочувствует повстанцам?
   
Стук невинно поднял глаза.
   
— Возможно, сэр. Хотя мне не хотелось бы, чтобы у него были неприятности.
   
«Ты считаешь меня шпионом Неназываемых, — подумал Ваймс. — И ты отдаешь мне Коатса. А не так давно ты продвинул его по службе. Мелкий слизняк.»
   
— Значит, за ним стоит присматривать? — добавил он вслух.
   
— Да, сэр.
   
— Интересно, — произнес Ваймс это вечно тревожащее неуверенных в себе людей слово. Вне сомнений, оно тревожило Стука, и Ваймс подумал: «боги, наверное, именно так всегда чувствует Ветинари…»
   
— Мы, э… идем в Порванный Барабан после смены, — проговорил Стук. — Он открыт целый сутки. Может вы…
   
— Я не пью, — отрезал Ваймс.
   
— А. Да. Вы говорили.
   
— А сейчас мне лучше бы забрать юного Сэма в патруль. Было приятно поговорить с тобой, Винсбор.
   
И он прошел мимо, стараясь не обернуться. Сэм все еще ждал его в главном офисе, но тут же проснулся, как только Ваймс пронесся мимо.
   
— Слушайте-ка, а что это там за юбка со стариком Фолли?
   
Старосты подняли глаза. На верхней площадке в самом конце шумного зала доктор Фоллет, глава Гильдии Убийц и занимающий должность директора Школы Гильдии, оживленно беседовал с самой настоящей леди. Ее яркое пурпурное платье казалось вспышкой цвета в огромной комнате, где преобладали черные тона, а элегантная белизна волос сияла в темноте, точно маяк.
   
Это ведь Гильдия Убийц. Здесь носят черное. Ночь темна, и нужно быть подобным ей. И к тому же, черный цвет обладает таким стилем, а наемный убийца без стиля, по всеобщему согласию, это всего лишь высокомерный высокооплачиваемый головорез.
   
Старостам было больше восемнадцати и потому они могли посещать те районы города, о которых парни помоложе даже знать не должны были. Их лица уже не обсыпало прыщами от одного вида женщины. Теперь их глаза сузились. Большинство из них уже поняли, что мир — это всего лишь устрица, которую можно открыть золотом, если сталь уже не помогала.
   
— Может, из родителей кто, — предположил один.
   
— И кто же у нас такой счастливчик?
   
— Я знаю, кто она, — произнес «Людо» Людорам, староста факультета Гадюк. — Я слышал, как кое-кто из учителей говорил о ней. Мадам Роберта Мезероль. Купила старый дом на Легкой улице. Говорят, она сделала огромное состояние в Генуе и хочет теперь остаться здесь. Подумывает, куда бы вложить деньги.
   
— Мадам? — переспросил Низз. — Это простое почтение или описание работы?
   
— В Генуе? Может, и то и другое, — ко всеобщему веселью бросил кто-то.
   
— Фолли подпаивает ее шампанским, — добавил Низз. — Уже третья бутылка. О чем им говорить?
   
— О политике, — ответил Людо. — Все знают, что Ветрун не собирается заставить себя уважать, так что это свалят на нас. А Фолли и без того недоволен, потому что мы уже потеряли троих. Ветрун довольно хитер. Там повсюду охранники да солдаты.
   
— Ветрун просто скотина, — бросил Низз.
   
— Да, Низз. Ты всех называешь скотами, — спокойно отозвался Людо.
   
— Ну, так ведь и есть.
   
Низз повернулся к столу, и некое движение — или, точнее, его отсутствие — обратило на себя его внимание. У дальнего конца молодой убийца читал книгу, устроив ее на подставке перед тарелкой. Он сосредоточился на ней, держа пустую вилку на полпути ко рту.
   
Подмигнув остальным, Низз выбрал яблоко, украдкой отвел руку назад и бросил его со злобной точностью.
   
Вилка дернулась, точно язык змеи, и пронзила яблоко прямо в воздухе.
   
Читающий перевернул страницу. А потом, не отрывая глаз от книги, поднес вилку ко рту и откусил яблоко.
   
Остальные повернулись к Низзу, и даже раздалась пара смешков. Молодой человек нахмурил брови. Попытка нападения провалилась, и он вынужден был теперь обратиться к уничтожающему остроумию, которое у него явно отсутствовало.
   
— Ты самый настоящий скот, Собачатник, — произнес он.
   
— Да, Низз, — спокойно ответил юноша, не отрывая глаз от страницы.
   
— Когда ты собираешься сдать хоть какой-нибудь нормальный экзамен, Собачатник?
   
— Не могу знать, Низз.
   
— Никогда никого не убивал, а, Собачатник?
   
— Вероятно, нет, Низз. — Он перевернул страницу. Этот тихий звук разозлил Низза еще больше.
   
— Что это ты там такое читаешь? — рявкнул он. — Робертсон, покажи мне, что там Собачатник читает? Давай, передай сюда.
   
Парнишка, сидевший рядом с известным на данный момент как Собачатник, схватил книгу и бросил ее через стол.
   
Читавший вздохнул и откинулся назад, пока Низз листал страницы.
   
— Вы только гляньте-ка, — усмехнулся он. — Собачатник читает книжку с картинками. — Он открыл ее снова. — Сам ее красками раскрасил, а, Собачатник?
   
Бывший читатель уставился в потолок.
   
— Нет, Низз. Она раскрашена вручную мисс Эмилией Джейн, сестрой лорда Винстэнли Гревил-Пайп, автора этой книги. Так написано на титульном листе, если ты не заметил.
   
— А вот и миленький рисуночек тигра, — продолжал Низз. — Почему ты рассматриваешь картинки, а, Собачатник?
   
— Потому что у лорда Винстэнли есть некоторые интересные идеи об искусстве маскировки, Низз, — ответил читатель.
   
— Чего? Черно-рыжий тигр среди зеленых деревьев? — Низз грубо листал книгу. — Огромная рыжая обезьяна в зеленом лесу? Черно-белая зебра в желтой траве? Это что, руководство как этого делать не следует?
   
И снова раздались смешки, но они были тут же подавлены. У Низза были друзья, потому что он был знатен и богат, но порой его присутствие вызывало неудобство.
   
— Вообще-то, лорд Винстэнли выдвигает интересные предположения как действовать в момент опасности по наитию…
   
— Это книга — собственность Гильдии, Собачатник? — перебил его Низз.
   
— Нет, Низз. Она была выгравирована по частному заказу несколько лет назад, а мне посчастливилось отыскать копию…
   
Низз выпрямил руку. Книга полетела так, что парни помладше бросились врассыпную, и упала в камин. Обедающие за верхними столами осмотрелись вокруг, но потом отвернулись, не найдя ничего интересного. Пламя разгорелось. На какое-то мгновение тигр ярко вспыхнул огнем.
   
— Редкая книга была, а? — ухмыльнулся Низз.
   
— Полагаю, ее можно назвать теперь несуществующей, — отозвался Собачатник. — Это была единственная копия. Даже граверные пластины были расплавлены.
   
— Ты что, никогда ни о чем не жалеешь, Собачатник?
   
— О, да, Низз, — отозвался читатель. Он отодвинул стул и встал. — А сегодня, полагаю, я лягу пораньше. — Он кивнул сидевшим за столом. — Доброй ночи, Низз, джентльмены.
   
— Ты самый настоящий скот, Ветинари.
   
— Как ты и говорил, Низз.
   
Ваймсу легче думалось, когда он ходил. Это успокаивало его и приводило мысли в порядок.
   
Помимо комендантского часа и охраны ворот, ночной страже было, в общем-то, нечего делать. Отчасти, из-за ее некомпетентности, а отчасти потому, что никто иного и не ожидал. Они медленно ходили по улицам, предоставляя любой опасности достаточно времени, чтобы уйти прочь или просто раствориться в тенях, а потом звонили в колокольчик, оповещая уснувший мир, или же хотя бы спящую его часть, что все, несмотря ни на что, в порядке. И они отважно хватали самых спокойных пьяниц и добрейших из заблудившихся животных.
   
«Они считают меня шпионом Ветруна? — думал Ваймс. — В страже на улице Паточной Шахты? Это все равно что за тестом шпионить.»
   
Ваймс наотрез отказался носить колокольчик. Юный Сэм получил более легкий, но, несмотря на четкие указания Ваймса, обвязал язычок тряпкой, заглушив его таким образом.
   
— Фургон сегодня будет, сержант? — спросил Сэм. Сумерки медленно переходили в ночь.
   
— Да. Его поведут Колон и Вадди.
   
— Они поедут на Цепную улицу?
   
— Нет, — ответил Ваймс. — Я приказал привезти всех в штаб стражи, а Мордач соберет с них по полдоллара и запишет имена и адреса. Возможно, мы устроим лотерею.
   
— У нас будут неприятности, сержант.
   
— Комендантский час нужен лишь для того, чтобы попугать людей. Он не имеет большого значения.
   
— Наша мама говорит, что скоро начнутся неприятности, — продолжал Сэм. — Она слышала это в рыбной лавке сегодня. Все говорят, что следующим будет Капканс. Он слушает людей.
   
— Да, точно, — отозвался Ваймс. — А я слушаю гром. Но ничего с этим не делаю.
   
— Наша мама говорит, что каждый будет обладать правом голоса, когда Капканс станет патрицием, — добавил Сэм.
   
— Не лишись своего сейчас, парень.
   
— Придет день, когда разгневанные люди восстанут и скинут свои оковы, так продавец сказал, — произнес Сэм.