1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 
   
– Добрый вечер.
   
– Брат Волкофф.
   
Мускулистый волосатый молодой человек с длинными клыками и остроконечными ушами : крепко пожал Сдумсу руку.
   
– Сестра Друлль, брат Жадюк и брат Банши.
   
Сдумс пожал совершенно разные по виду руки. Брат Банши протянул ему клочок желтоватой бумаги. На нем было написано одно-единственное слово: «оооИиииОоооИиииОоооИИИии».
   
– Прошу извинить, но сегодня больше никого нет, – сказал господин Башмак. – Я делаю все, что могу, но, боюсь, некоторые люди еще просто не готовы…
   
– Э-э… Имеются в виду мертвые? – уточнил Сдумс, глядя на записку.
   
– Я бы назвал это апатией, – горько произнес господин Башмак. – Как движение может набрать силу, если человек предпочитает лежать и ничего не делать?
   
Волкофф, стоящий за спиной Башмака, принялся подавать Сдумсу отчаянные знаки, говорящие, что «нет, нет, только не трогайте эту тему». Но Сдумс все же не удержался.
   
– Какое-такое движение? – спросил он.
   
– За права мертвых, конечно, – сразу ответил господин Башмак. – Я дам тебе листовку.
   
– Но ведь у мертвых нет никаких прав… – недоуменно произнес Сдумс.
   
Волкофф страдальчески прикрыл глаза рукой.
   
– Даешь равные права всем мертвым Плоского мира, – сказал он с абсолютно ничего не выражающим лицом, за что был удостоен свирепого взгляда со стороны господина Башмака.
   
– Апатия, – повторил господин Башмак. – Всегда одно и то же. Стараешься для людей, стараешься, а они тебя игнорируют. Когда ты мертв, каждый может сказать о тебе все, что угодно. Более того, тебя лишают всей твоей собственности, А еще…
   
– Но я думал, что все люди, когда умирают, ну… они просто умирают, – пожал плечами Сдумс.
   
– Во всем виновата лень. Обычная лень, – твердо заявил господин Башмак. – Просто никто не хочет приложить хоть чуточку усилий.
   
Сдумсу еще не приходилось видеть настолько подавленного человека. Редж Башмак как будто даже ростом меньше стал, согнувшись под грузом проблем всех мертвецов Плоского мира.
   
– И давно вы есть среди нас, господин Сдумс? – быстренько встряла Дорин, воспользовавшись паузой.
   
– Совсем недавно, – тут же ответил Сдумс, обрадованный переменой темы. – Должен сказать, что представлял себе все это несколько иначе.
   
– Ничего, привыкнешь, – мрачно заметил Артур Подмигинс, он же граф Упырито. – Все привыкают. Это так же просто, как свалиться с отвесной скалы. Мы все здесь мертвые.
   
Волкофф закашлялся.
   
– За исключением Волкоффа, – добавил Артур.
   
– Я, так сказать, почетный член этого общества, – сказал Волкофф.
   
– Он – вервольф, – объяснил Артур.
   
Сдумс кивнул:
   
– Я догадался. Почему-то мне сразу показалось, что он похож на вервольфа.
   
– Превращаюсь каждое полнолуние, – усмехнулся Волкофф. – Как по часам.
   
– Начинаешь выть, обрастать волосами и все такое прочее? – поинтересовался Сдумс.
   
Все дружно покачали головами.
   
– Не совсем, – ответил Волкофф. – Скорее, прекращаю выть и начинаю облезать. Так противно…
   
– Но я думал, что вервольф – это тот, кто…
   
– Проблема Волкоффа есть в том, – вмешалась в разговор Дорин, – что он есть принадлежать другая половина, это понятно?
   
– С технической точки зрения я – волк, – пояснил Волкофф. – Забавная ситуация, верно? Каждое полнолуние я превращаюсь в человека. А все остальное время я самый обычный волк.
   
– О боги… – покачал головой Сдумс. – Крайне сложная ситуация.
   
– Самое сложное – это штаны, – сказал Волкофф.
   
– Э… почему?
   
– Понимаешь ли, у людей-вервольфов здесь нет никаких проблем. Они просто не снимают одежду. Конечно, она иногда рвется, зато всегда под рукой. Тогда как у меня могут возникнуть большие неприятности в связи с недостатком одежды, ведь, взглянув на полную луну, я буквально через минуту превращаюсь в человека. Поэтому мне всегда приходится держать где-нибудь неподалеку пару штанов. Господин Башмак…
   
– Редж, просто Редж…
   
– …Любезно разрешил мне хранить кое-какую одежду у себя на работе.
   
– Я работаю в морге на улице Вязов, – встрял господин Башмак. – И не стыжусь сознаваться в этом. Я сознательно иду на такие жертвы, ведь таким образом могу спасти кого-нибудь из наших.
   
– Спасти? – удивился Сдумс.
   
– Это я прикрепляю карточки к крышкам гробов, – пояснил господин Башмак. – Так, на всякий случай. Вдруг сработает.
   
– И часто срабатывало? – спросил Сдумс и оглядел комнату.
   
Его вопрос намекал на то, что комната была достаточно большой, а в ней находились всего восемь человек, вернее девять, если учитывать голос из-под стула, предположительно тоже принадлежавший человеку.
   
Дорин и Артур переглянулись.
   
– С Артуром есть сработать, – пожала плечами Дорин.
   
– Прошу прощения, – сказал Сдумс, – но я не могу не поинтересоваться… вы случаем не вампиры?
   
– Именно так, – кивнул Артур. – К сожалению.
   
– Ха! Ты не сметь так говорить, – надменно произнесла Дорин. – Ты должен возгордиться своим знатным происхождением.
   
– Гордиться? – переспросил Артур.
   
– Вас летучая мышь укусила или кто другой? – поспешил сменить тему Сдумс, которому совсем не хотелось становиться причиной семейной ссоры.
   
– Нет. Адвокат, – ответил Артур. – Я получил письмо. С восковой печатью и прочей ерундой, все как положено. «Ля-ля-ля… четвероюродный дядя… ля-ля-ля… единственный оставшийся в живых родственник… ля-ля-ля… позвольте нам первыми выразить сердечные… ля-ля-ля». Минуту назад я был Артуром Подмигинсом, многообещающим оптовым торговцем фруктами и овощами, и вдруг стал Артуром, графом Упырито, владельцем пятидесяти акров отвесных скал, с которых даже козлы падают, замка, который покинули даже тараканы, и сердечного приглашения бургомистра, который просил заглянуть как-нибудь, чтобы обсудить трехсотлетнюю задолженность по налогам.
   
– Ненавижу адвокатов, – произнес голос из-под стула, прозвучавший как-то глухо и печально.
   
Сдумс постарался держать ноги поближе к собственному стулу.
   
– Это быть очень хороший замок, – грустно промолвила Дорин.
   
– Груда покрытых плесенью камней, – возразил Артур.
   
– Такой чудесный вид…
   
– Ага, сквозь все без исключения стены, – отрезал Артур. – Я должен был сразу догадаться о подвохе, вообще не стоило туда ехать. В общем, я поспешил убраться оттуда как можно быстрее. Ладно, четыре дня в самый разгар сезона было потеряно, но что об этом горевать? В общем, я решил забыть обо всем случившемся… А потом вдруг проснулся в темноте, в каком-то ящике. Нащупал спички, зажег и увидел перед носом записку со словами…
   
– «Вставай Живыми Заклейменный», – перебил его господин Башмак. – То был один из моих первых вариантов.
   
– Я не есть виновата в том, что ты сыграть в гроб, – холодно произнесла Дорин. – Один, два, три дня проходить, а ты все не шевелиться и не шевелиться…
   
– Жрецы, мягко говоря, были в шоке… – сказал Артур.
   
– Ха! Жрецы! – воскликнул господин Башмак. – Всегда одно и то же. Постоянно твердят о жизни после смерти, а попробуй воскресни – радости на их лицах ты не увидишь!
   
– Жрецов я тоже не люблю, – сказал голос из-под стула.
   
Сдумс задумался, слышит ли этот голос еще кто-нибудь, кроме него.
   
– Никогда не забуду выражение рожи его преподобия Благолепса, – мрачно произнес Артур. – Тридцать лет ходил в тот храм, пользовался уважением в обществе. А сейчас при одной только мысли о том, чтобы войти в это религиозное учреждение, у меня болит нога.
   
– Все есть правильно. Вряд ли стоит говорить то, что ты тогда сказать, когда откинуть крышку гроба, – строго указала Дорин. – Он есть священнослужитель. Они не должны знать такие дурные слова.
   
– А мне тот храм нравился, – с тоской произнес Артур. – Было чем заняться по средам.
   
– А вы вампиресса, госпожа Под… прошу прощения… графиня Упырито? – вежливо спросил Сдумс.
   
Графиня улыбнулась:
   
– Представляйте себе, да.
   
– По мужу, – хмуро пояснил Артур.
   
– А это возможно? – поинтересовался Сдумс. – Я всегда думал, что надо укусить.
   
Из-под стула раздалось гнусное хихиканье.
   
– Честно говоря, не понимаю, почему я должен вдруг кусать ту, рядом с которой провел тридцать лет супружеской жизни, – сказал граф.
   
– Каждая женщина есть всегда делить с мужем его увлечения, – важно ответила Дорин. – Это то, что делать брак интересным.
   
– Кому нужен интересный брак? Лично я никогда не говорил, что мне нужен интересный брак. В этом беда всех современных людей. Они считают, что супружеская жизнь может быть интересной. К тому же увлечения здесь ни при чем, – простонал Артур. – Вампирство не такое уж веселое занятие, вопреки распространенному мнению. На улицу днем не выйдешь, чеснок есть нельзя, а бриться теперь – сущая каторга…
   
– Почему? Ведь, по-моему… – начал было Сдумс.
   
– Здесь все дело в зеркалах. Я в них не отражаюсь, – перебил его Артур. – Думал, хоть превращение в летучую мышь будет интересным, но местные совы – такие сволочи. Ну а что касается… ну, ты понимаешь… кровь там и так далее… – Артур внезапно замолчал.
   
– Артур всегда трудно ладить с людьми, – пояснила Дорин.
   
– Но самое плохое – постоянно приходится носить фрак, – продолжил Артур, искоса взглянув на Дорин. – Хотя я считаю, что особой необходимости в нем нет.
   
– То есть поддержание традиций, – твердо заявила Дорин, которая, очевидно, решила дополнить фрак Артура нарядом, который она посчитала уместным для вампирессы, а именно: черное облегающее платье, длинные черные волосы, зачесанные назад, и мертвенно-бледный грим на лице.
   
Правда, от природы графиня была маленькой, пухлой, с курчавыми волосами и здоровым цветом лица. И природа брала свое.
   
– Лежал бы себе в гробу и лежал… – с тоской пробормотал Артур.
   
– О нет! – вмешался в разговор господин Башмак. – Это слишком простой выход. Движению нужны такие люди, как вы, Артур. Мы должны подать людям пример. Помните наш девиз?
   
– Который из них, Редж? – устало произнес Волкофф. – У нас их так много.
   
– «Мы мертвы, но дух наш живет!» – напомнил Редж.
   
   
– Понимаешь, на самом деле намерения у него самые добрые, – пояснил Волкофф, когда встреча закончилась.
   
Он и Сдумс шли сквозь серый свет рассвета. Чета Упырито ушла раньше, чтобы успеть домой до восхода солнца, а господин Башмак сказал, что ему еще нужно произнести речь на митинге, и срочно отбыл в неизвестном направлении.
   
– Он постоянно ходит на кладбище за Храмом Мелких Богов и начинает там орать, – объяснял Волкофф. – Называет это подъемом самосознания, но, как мне кажется, сам в этом сомневается.
   
– А кто был под стулом? – спросил Сдумс.
   
– Шлеппель, – ответил Волкофф. – Нам кажется, он относится к страшилам.
   
– А страшилы тоже умертвия?
   
– Он не говорит.
   
– И вы никогда его не видели? Я всегда считал, что страшилы прячутся под чем-нибудь или за чем-нибудь, чтобы потом выпрыгнуть оттуда на ничего не подозревающего человека.
   
– Прятаться он умеет. Но вот с выпрыгиванием у него не очень. Нам он не показывался.
   
Сдумс обдумал услышанное. Страшила, страдающий боязнью открытых пространств… М-да, полный набор.
   
– Странно все это, – рассеяно заметил он.
   
– Мы ходим в клуб только для того, чтобы доставить Реджу удовольствие, – пояснил Волкофф. – Дорин говорит, что, если мы перестанем там появляться, у него не выдержит сердце. Но знаешь, что самое плохое?
   
– Ну?
   
– Иногда он приносит гитару и заставляет нас петь песни типа «Улицы Анк-Морпорка» и «Мы все преодолеем»[12]. Это просто ужасно.
   
– Что, петь не умеет? – спросил Сдумс.
   
– Петь? Пение здесь ни при чем. Ты когда-нибудь видел зомби, пытающегося играть на гитаре? Особенно стыдно помогать ему искать отвалившиеся пальцы. – Волкофф вздохнул. – Кстати, сестра Друлль – кладбищенская воровка. Если будет предлагать пирожки с мясом, лучше откажись.
   
Сдумс с трудом вспомнил стеснительную старушку в бесформенном сером платье.
   
– О боги, неужели ты хочешь сказать, что она делает их из человеческого мяса?
   
– Что? Нет. Она просто очень плохо готовит.
   
– О.
   
– А брат Банши, возможно, является единственным в мире привидением-плакальщиком с дефектом речи, поэтому, вместо того чтобы сидеть на крышах и кричать о том, когда люди должны умереть, он пишет им записки и подсовывает под двери…
   
Сдумс вспомнил вытянутое печальное лицо:
   
– Он и мне дал одну записку.
   
– Мы стараемся его приободрить. Он очень застенчивый.
   
Внезапно Волкофф схватил Сдумса и прижал его к стене:
   
– Тихо!
   
– Что?
   
Уши Волкоффа задергались, ноздри раздулись. Дав Сдумсу знак оставаться на месте, вервольф бесшумно скользнул по переулку до его пересечения с другим, еще более узким и грязным. Здесь он на мгновение остановился, потом протянул волосатую лапу за угол.
   
Раздался визг. В лапе Волкоффа извивался человек. Заросшие волосами мышцы под разодранной рубашкой Волкоффа напряглись, и он поднял человека на уровень клыков.
   
– Ты там притаился, чтобы напасть на нас? – осведомился Волкофф.
   
– Кто? Я?
   
– Я тебя унюхал, – спокойно сказал Волкофф.
   
– Да я никогда…
   
Волкофф вздохнул:
   
– Вот волки такими подлостями никогда не занимаются.
   
Человек дернулся, попробовав освободиться. Бесполезно.
   
– Да что ты говоришь?
   
– Мы сражаемся мордой к морде, клык к клыку, коготь к когтю, – продолжал Волкофф. – Волки не прячутся за камнями, чтобы схватить за горло зазевавшегося барсука. Это не в их привычках.
   
– Может, отпустишь меня?
   
– А может, я вырву тебе глотку?
   
Человек посмотрел прямо в желтые глаза и прикинул свои шансы победить семифутового верзилу с такими зубищами…
   
– У меня есть какой-нибудь выбор?
   
– Мой друг, – Волкофф указал на Сдумса, – зомби.
   
– Честно говоря, о зомби я мало что знаю. Слышал только, что нужно сожрать какую-то там рыбу и корешок…
   
– …Но ведь тебе известно, что зомби делают с людьми?
   
Человек попытался кивнуть, несмотря на то что лапа Волкоффа крепко сжимала его горло.
   
– Да-гх-х-х… – удалось выдавить ему.
   
– Сейчас мой друг внимательно на тебя посмотрит, и если еще хоть раз он тебя увидит…
   
– То понятия не будет иметь, что ему делать, – едва слышно произнес Сдумс.
   
– …Тебе крышка. Верно, Сдумс?
   
– А? О да, конечно. Как прыгну, – мрачно ответствовал Сдумс. – А теперь беги и веди себя хорошо. Договорились?
   
– Да-гх-х-х, – прохрипел потенциальный грабитель, а сам подумал: «О боги, его глаза! Как буравчики!»
   
Волкофф отпустил человечка. Тот упал на булыжники, бросил на Сдумса последний испуганный взгляд и кинулся наутек.
   
– Кстати, – сказал Сдумс, – а что именно зомби делают с людьми? Думаю, на всякий случай мне лучше это знать.
   
– Разрывают их на куски, точно бумагу, – объяснил Волкофф.
   
– О? Правда?
   
Некоторое время они шли в тишине. «Почему я? – думал Сдумс. – В этом городе каждый день умирают сотни людей. Однако у них никаких проблем не возникает. Они просто закрывают глаза и просыпаются кем-то еще или где-нибудь там на небесах. Ну, или в какой-нибудь преисподней. Или пируют с богами, что не так уж заманчиво. Боги по-своему неплохие ребята, но приличному человеку с этой шайкой лучше не связываться. Дзен-буддисты, к примеру, полагают, что после смерти ты становишься хозяином всех сокровищ мира. Некоторые клатчские религии утверждают, что, умерев, ты попадаешь в чудесный сад, полный юных девушек, – и такое обещает религия!…»
   
«Интересно, – невольно подумал Сдумс, – может ли мертвец подать заявление о перемене гражданства?»
   
И как раз в этот момент его лицо встретилось с булыжниками мостовой.
   
Обычно это выражение служит поэтическим описанием того, как человек взял и приложился мордой о мостовую. Но в данном случае булыжники сами встретились с лицом Сдумса, потому что они взмывали вверх, бесшумно описывали дугу над переулком и камнем падали вниз.
   
Сдумс и Волкофф растерянно уставились на взбесившуюся улицу.
   
– Нечасто такое увидишь, – сказал наконец вервольф. – Что-что, а летающих камней мне видеть не приходилось.
   
– Ага. Взлетают в воздух, как птицы, и камнем падают вниз, – добавил Сдумс и осторожно потрогал один булыжник носком башмака.
   
Камень сделал вид, что он и сила тяжести – лучшие друзья и ничего необычного не случалось.
   
– Ты ведь волшебник…
   
– Был волшебником, – поправил его Сдумс.
   
– Был волшебником. Что такое здесь творится?
   
– По всем признакам, это самое настоящее необъяснимое явление, – авторитетно заявил Сдумс. – И это не единственный случай. А причины? Понятия не имею.
   
Он еще раз пнул булыжник. Камень сохранял невозмутимый вид.
   
– Ну, мне пора, – сказал Волкофф.
   
– Кстати, каково быть вервольфом?
   
Волкофф пожал плечами:
   
– Одиноко.
   
– Гм?
   
– Никак не подстроиться. Когда я – волк, то все время вспоминаю, как хорошо быть человеком, и наоборот. Иногда, становясь волком, я убегаю в горы… когда месяц висит на небе, когда образовался наст на снегу, когда горы кажутся тебе бесконечными… Другие волки, ну, они, конечно, тоже чувствуют это, но я в отличие от них еще и понимаю. Чувствовать и понимать одновременно… Никто, кроме меня, не знает, что это такое. На всем белом свете никто даже понятия не имеет. И это так мучительно – осознавать, что ты один…
   
Сдумс почувствовал, что балансирует на краю ямы, полной сожаления. Он никогда не знал, что следует говорить в такие минуты.
   
Волкофф вдруг повеселел:
   
– Кстати… а каково быть зомби?
   
– Нормально. Не так уж плохо. Волкофф кивнул.
   
– Еще увидимся, – сказал он и зашагал прочь.
   
Улицы начинали заполняться людьми по мере того как происходила неофициальная передача города ночным населением Анк-Морпорка дневному. Сдумса старались обходить стороной. Никому не хотелось столкнуться лицом к лицу с зомби.
   
Он добрел до ворот Университета, которые уже были открыты, и проковылял в свою спальню. Кстати, потребуются деньги. На переезд и всякое такое. Но за долгие годы жизни Сдумс скопил приличное состояние. Но вот оставил ли он завещание? Последние лет десять или около того он был несколько не в себе. Какое-то завещание наверняка есть. Но достаточно ли он выжил из ума, чтобы завещать все свое состояние самому себе? Оставалось надеяться, что так оно и было. Оспорить завещание крайне трудно, и об успешных исходах таких дел он ни разу не слышал…
   
Сдумс поднял половицу у изножья кровати и достал мешок с монетами. Вроде бы он откладывал их на старость… Здесь же хранился его дневник. Этот дневник был рассчитан на пять лет, но многие годы Сдумс не делал ничего, что стоило бы запечатлеть на бумаге, – или к вечеру он уже не помнил, что именно делал днем. Поэтому записи в дневнике были крайне нерегулярными и в основном касались фаз луны и всевозможных праздников. К некоторым страницам прилипли старые леденцы.
   
Но кроме дневника и денег под половицей было еще что-то. Он пошарил в пыльной нише и нащупал пару гладких шаров. Достал – и озадаченно уставился на свою находку. Встряхнул шары, породив миниатюрные снежные бури. Изучил надпись и сделал вывод, что это, скорее всего, не буквы, а рисунок букв, причем довольно приблизительный. Сдумс еще пошарил в нише и выудил оттуда третий предмет – чуть погнутое металлическое колесико. Одно маленькое металлическое колесико. Рядом с которым лежал еще один шар, только расколотый.
   
Сдумс в недоумении рассматривал свои находки. Конечно, последние тридцать лет о здравом уме и твердой памяти даже речи быть не могло, иногда он надевал исподнее поверх одежды и пускал слюни… но чтобы коллекционировать сувениры? И маленькие колесики?
   
За спиной кто-то тактично кашлянул.
   
Сдумс смел загадочные предметы обратно в тайник и обернулся. Комната была пуста, но за открытой дверью кто-то явно прятался.
   
– Да? – окликнул он.
   
– Господин Сдумс, это всего лишь я… – ответил громкий, низкий и вместе с тем крайне застенчивый голос.
   
Сдумс наморщил лоб, пытаясь вспомнить, где же он слышал это голос.
   
– Шлеппель? – неуверенно предположил он.
   
– Точно.
   
– Страшила?
   
– Точно.
   
– За моей дверью?
   
– Точно.
   
– Но почему?
   
– Это хорошая дверь, очень надежная. Сдумс подошел и осторожно закрыл дверь. За ней не оказалось ничего, кроме старой штукатурки. Правда, ему померещилось, что он почувствовал легкое движение воздуха.
   
– Я уже под кроватью, господин Сдумс, – раздался из-под кровати голос Шлеппеля. – Вы не против?
   
– Да нет, что ты… Но, по-моему, вы, страшилы, обычно прячетесь во всяких шкафах. Во всяком случае, так обстояли дела, когда я был еще маленьким.
   
– Если б вы знали, господин Сдумс, как трудно найти хороший, надежный шкаф.
   
Сдумс вздохнул:
   
– Ну ладно. Можешь сидеть под кроватью. Нижняя ее часть – в твоем полном распоряжении. Чувствуй себя как дома и так далее.
   
– Если вы не возражаете, господин Сдумс, я бы предпочел прятаться за дверью.
   
– Как тебе угодно.
   
– Не могли бы вы закрыть глаза? Сдумс послушно закрыл глаза.
   
И снова почувствовал движение воздуха.
   
– Можете смотреть, господин Сдумс. Сдумс открыл глаза.
   
– Вот это да, – раздался голос Шлеппеля. – У вас тут даже крюк для пальто есть.
   
Бронзовые набалдашники на спинках кровати вдруг начали откручиваться. По полу пробежала дрожь.
   
– Шлеппель, ты случаем не знаешь, что происходит?
   
– Это все от жизненных сил, господин Сдумс.
   
– Значит, тебе кое-что известно?
   
– О, да. Ух-ты, здесь есть замок, дверная ручка и бронзовая накладка, здорово как…
   
– Каких-таких жизненных сил? – перебил его Сдумс.
   
– …И петли, такие хорошие, с подъемом, у меня еще никогда не было двери с…
   
– Шлеппель!
   
– Ну, жизненные силы, господин Сдумс, понимаете?… Это такие силы, которые есть во всех живых существах. Я думал, волшебникам известно об этом.
   
Ветром Сдумс открыл было рот, чтобы изречь что-то вроде: «Ну разумеется, нам об этом известно», а потом попытаться хитростью выведать, что имел в виду страшила. Но вдруг вспомнил, что теперь уже можно не притворяться. Конечно, будь он живым… но когда ты мертв, особо не поважничаешь. В гробу ты выглядишь очень важно, но это все трупное окоченение.
   
– Никогда не слышал ни о чем подобном, – признался он. – И при чем здесь жизненные силы?
   
– Вот этого я не знаю. Вообще-то, сейчас не сезон. Понятия не имею, откуда они взялись.
   
Пол снова задрожал. Половицы, которые прикрывали скромные сбережения Сдумса, заскрипели и дали ростки.
   
– Что значит «не сезон»? – спросил Сдумс.
   
– Обычно жизненные силы проявляются весной, – ответил голос из-за двери. – Они-то и выталкивают из земли нарциссы и все такое прочее.
   
– Ничего себе… – зачарованно произнес Сдумс.
   
– А я думал, что волшебники знают все и обо всем.
   
Сдумс посмотрел на свою шляпу. Похороны и рытье туннелей не прошли для нее даром – впрочем, после почти ста лет беспрерывной носки ее вряд ли можно было принять за эталон шляпы от кутюр.
   
– Учиться никогда не поздно, – наконец сказал он.
   
   
Наступил очередной рассвет. Петушок Сирил заерзал на насесте. В полумраке светились написанные мелом слова. Петушок сосредоточился. Сделал глубокий вдох.
   
– Ху-ка-ле-ху!
   
Теперь, когда проблема памяти благополучно разрешилась, оставалось только разобраться с дислексией.
   
Высоко в горах дул сильный ветер, нестерпимо палило низко висящее солнце. Билл Двер шагал взад-вперед вдоль рядов сраженной травы, словно челнок по зеленой ткани.
   
Он не помнил, чувствовал ли когда-нибудь ветер и солнечное тепло. Наверняка он их чувствовал. Чувствовал, но не переживал. В грудь тебе бьет ветер, сверху жарит солнце… Так переживается ход Времени. Время подхватывает и уносит тебя вслед за собой.
   
В дверь амбара робко постучали.
   
– ДА?
   
– Эй, Билл Двер, спустись-ка сюда.
   
В темноте он нащупал ступеньки, осторожно спустился и открыл дверь.
   
Госпожа Флитворт загораживала ладонью огонек свечи.
   
– Гм, – выразилась она.
   
– ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ?
   
– Если хочешь, можешь зайти в дом. На вечерок. На ночь, конечно, тебе придется вернуться в амбар. Просто… У меня там в камине горит огонь, так все уютно, а ты здесь мерзнешь в одиночестве…
   
Билл Двер никогда не отличался способностью читать по лицам. Раньше ему это было не нужно. Поэтому сейчас он таращился на робкую, встревоженно-умоляющую улыбку госпожи Флитворт, как павиан пялится на Розеттский камень, пытаясь разобрать смысл написанного там.
   
– БЛАГОДАРЮ, – наконец изрек он. Госпожа Флитворт зашаркала прочь.
   
Когда Билл вошел в дом, на кухне ее не было, и он двинулся по узкому коридору, ориентируясь на шорохи и скрипы. Госпожа Флитворт стояла на карачках и судорожно пыталась развести в камине огонь. Билл тихонько постучал по открытой двери, и она смущенно подняла глаза.
   
– Не хотела тратить спичку для себя одной, – неуверенно пояснила она. – Присаживайся. Я заварю чай.
   
Сложившись пополам, Билл втиснулся в одно из узких кресел рядом с камином и оглядел комнату.
   
Комната была не совсем обычной. Каковы бы ни были ее функции, проживание в их число явно не входило. Центром всей активности на ферме являлась пристроенная к дому кухня, тогда как эта комната больше всего напоминала мавзолей.
   
Вопреки общепринятому мнению, Билл Двер не был знаком с похоронным убранством помещений. Смерть обычно не наступает во всяких там гробницах – за исключением редких несчастных случаев. На свежем воздухе, на дне реки, наполовину в пасти акулы, в огромном количестве спален – сколько угодно, а в гробницах – нет.
   
Он занимался отделением зерен души от плевел бренного тела. И этот процесс завершался задолго до каких-либо обрядов, представляющих собой, если смотреть в суть, почтительную форму удаления ненужных отходов.
   
Но эта комната выглядела точно гробница царей. Царей, которые попытались забрать с собой абсолютно все.
   
Билл Двер сидел, положив ладони на колени, и внимательно осматривал комнату.
   
Во-первых, всякие безделушки. Совершенно немыслимое количество заварочных чайников. Фарфоровые собачки с выпученными глазами. Подставки для тортов странного вида. Разнообразные статуи и цветастые тарелки с надписями типа «Падарок из Щеботана, Долгой Жызни и Счастья». Все плоские поверхности были чем-то заняты, причем в расположении тарелочек и фигурок соблюдались принципы полной демократии. Так, весьма ценный старинный серебряный подсвечник соседствовал с расписной фарфоровой собакой с костью в пасти и выражением абсолютного идиотизма на морде.
   
Стены были завешаны картинами. Преобладающим цветом был грязный, и почти на всех полотнах изображался унылый скот, стоящий на затянутом туманом болоте.
   
Все эти украшения буквально погребли под собой мебель – что, впрочем, не было такой уж большой потерей. За исключением двух стульев, стонавших под бременем огромных кип разнообразных салфеточек, меблировку комнаты вряд ли можно было использовать в каких-либо практических целях. Повсюду призрачно маячили хлипкие столики. Пол устилали лоскутные половики. Кому-то явно нравилось делать лоскутные половики. И запах… Он довлел, безраздельно властвовал, царственно витал…
   
То был запах долгих, унылых дней.
   
На буфете, сплошь закутанном в кружевные салфеточки, стояли три сундука: в центре – большой, по сторонам его – сундучки поменьше. «Вероятно, те самые пресловутые сокровища», – подумал Билл.
   
И тут он услышал тиканье.
   
На стене висели часы. Кому-то когда-то пришла в голову идея сделать часы в виде совы. Маятник качался, и глаза совы смотрели то туда, то сюда. Это, видимо, показалось очень смешным создателю часов, явно страдавшему от недостатка развлечений. Спустя некоторое время ваши глаза начинали бегать в унисон с совиными.
   
Госпожа Флитворт на некоторое время вышла и вернулась в комнату с полным подносом в руках. Тут же началось алхимическое действо – быстрыми движениями госпожа Флитворт заваривала чай, намазывала маслом ячменные булочки, раскладывала печенье, не забыла даже аккуратно повесить щипцы на сахарницу…
   
Наконец все было сделано, и госпожа Флитворт опустилась в кресло рядом с Биллом.
   
– Ну… правда красиво? – тихонько произнесла она. Голос ее звучал чуть хрипло, словно последние двадцать минут она провела в состоянии сна.
   
– ДА, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.
   
– Нечасто случаются события, ради которых стоит открыть гостиную.
   
– НЕЧАСТО.
   
– Особенно с тех пор, как я потеряла отца… На мгновение Билл Двер подумал, что она потеряла покойного господина Флитворта в гостиной. Возможно, он заблудился среди безделушек, не туда повернул. Но потом Билл вспомнил, как забавно люди иногда выражают свои мысли.
   
– А.
   
– Он так любил сидеть именно на этом кресле и читать альманах.
   
Билл Двер напряг память.
   
– ЭТО ТАКОЙ ВЫСОКИЙ? С УСАМИ? НА ЛЕВОЙ РУКЕ НЕ ХВАТАЕТ КОНЧИКА МИЗИНЦА?
   
Госпожа Флитворт не отрываясь смотрела на него поверх чашки.
   
– Ты его знал?
   
– КАЖЕТСЯ, ВСТРЕЧАЛСЯ ОДИН РАЗ.
   
– Он никогда про тебя не рассказывал, – удивилась госпожа Флитворт. – По крайней мере, не упоминал твоего имени. Я бы запомнила.
   
– ВРЯД ЛИ ОН СТАЛ БЫ ГОВОРИТЬ ОБО МНЕ, – медленно произнес Билл Двер.
   
– Не волнуйся, – успокоила госпожа Флитворт. – Я все знаю. Папа тоже подрабатывал контрабандой. Ферма маленькая. Нормальной жизнью это трудно было назвать. Но, как он всегда говорил, человек должен заниматься тем, что он умеет. Полагаю, ты занимался чем-то подобным. Я некоторое время наблюдала за тобой. Вот и пришла к такому выводу.
   
Билл Двер глубоко задумался.
   
– Я БЫЛ ПО ЧАСТИ ПЕРЕПРАВКИ, – сказал он наконец.
   
– Так я и думала. А у тебя есть семья, Билл?
   
– ДОЧЬ.
   
– Очень мило.
   
– НО, БОЮСЬ, Я ПОТЕРЯЛ С НЕЙ СВЯЗЬ.
   
– Какая жалость! – воскликнула госпожа Флитворт, как ему показалось, вполне искренне. – Раньше мы здесь жили совсем неплохо. Когда был жив мой молодой человек, конечно.
   
– У ВАС БЫЛ СЫН? – спросил Билл, не понявший последней фразы.
   
Ее взгляд стал строгим.
   
– Поосторожнее, Билл. Ты видишь у меня на пальце обручальное кольцо? Мы здесь очень серьезно относимся к подобным вещам.
   
– ПРОШУ МЕНЯ ИЗВИНИТЬ.
   
– Его звали Руфусом, и он был контрабандистом, как и папа. Хотя, следует признать, менее удачливым. Он часто приносил мне заморские подарки, украшения и все такое. А еще мы ходили танцевать. У него были хорошие икры, насколько я помню. Мне нравятся красивые ноги у мужчин.
   
Некоторое время она смотрела на огонь.
   
– А однажды… однажды он не вернулся. Прямо накануне нашей свадьбы. Папа не уставал повторять, что не стоит бродить по горам, когда вот-вот холода должны нагрянуть, но я знаю, он должен был пойти, потому что хотел сделать мне хороший подарок. А еще он хотел заработать много-много денег и произвести впечатление на папу, потому что папа был против…
   
Она схватила кочергу и нанесла полену более жестокий удар, чем оно того заслуживало.
   
– Люди болтали, что он убежал в Фарфири или Анк-Морпорк. Или еще куда-то, но я-то знаю, он не мог так поступить со мной.
   
Ее взгляд буквально пригвоздил Билла к стулу.
   
– А ты как думаешь, Билл Двер? – резко спросила она.
   
Он почувствовал некоторую гордость от того, что смог определить вопрос в вопросе.
   
– ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ, В ГОРАХ ЗИМОЙ ОЧЕНЬ ОПАСНО.
   
Ему послышался облегченный вздох.
   
– Вот и я так всегда говорила. И знаешь, что еще, Билл Двер? Знаешь, что я подумала?
   
– НЕТ, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.
   
– Как я уже говорила, это случилось накануне нашей свадьбы. Потом вернулась одна из его вьючных лошадей, а потом люди нашли лавину… и знаешь, что я подумала? Какая глупость, подумала я тогда. Это настолько тупо, что отчасти даже смешно. Да, да, именно так я и подумала. Ужасно, правда? Позднее я изменила свое мнение, но сначала жутко разозлилась на весь этот мир. Все случилось словно в какой-то книжке. А жизнь – это не книжка, здесь все по-другому…
   
– ЛИЧНО Я НИКОГДА НЕ ЛЮБИЛ КНИЖКИ С ПЛОХИМ КОНЦОМ, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.
   
Но она его не слушала.
   
– А еще я подумала, что, наверное, согласно сценарию, я должна теперь потерять разум и до конца жизни проходить в подвенечном платье. Вот чего от меня ждали. Ха! Как бы не так! Я засунула подвенечное платье в мешок для тряпок, после чего мы созвали всех на свадебное угощение. Глупо было бы выбрасывать столько всяких вкусностей…
   
Она снова набросилась на горящие поленья. Когда она подняла глаза, ее взгляд горел с мощностью в несколько мегаватт.
   
– Всегда отдавай себе отчет, что реально, а что – нет. Это самое главное. Во всяком случае, я так считаю.
   
– ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ?
   
– Да?
   
– ВЫ НЕ БУДЕТЕ ПРОТИВ, ЕСЛИ Я ОСТАНОВЛЮ ЧАСЫ?
   
Она посмотрела на сову с бегающими глазками.
   
– Зачем?
   
– БОЮСЬ, ОНИ ДЕЙСТВУЮТ МНЕ НА НЕРВЫ.
   
– Они слишком громко тикают?
   
Билл Двер хотел сказать, что их тик-таки отзываются в нем, словно по бронзовой колонне колотят стальной дубиной, но передумал.
   
– ПРОСТО ОНИ МЕНЯ РАЗДРАЖАЮТ, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ, – сказал он.
   
– Ну, останавливай, коли желаешь. Я завожу их только ради компании.
   
Билл Двер с благодарностью поднялся, осторожно пробрался сквозь завалы безделушек и схватил рукой маятник в виде сосновой шишки. Деревянная сова уставилась на него, и тиканье прекратилось. Хотя он, конечно, понимал, что ход Времени тем не менее не остановился. И как люди это выносят? Они пускают Время в свои дома словно какого-то старого приятеля.
   
Он устало опустился на стул.
   
Госпожа Флитворт принялась с бешеной скоростью работать вязальными спицами. В камине трещало пламя.
   
Билл Двер откинулся на спинку стула и уставился в потолок.
   
– Твоей лошади здесь хорошо?
   
– ПРОСТИТЕ?
   
– Твоя лошадь. Кажется, ей нравится пастись на лугу, – подсказала госпожа Флитворт.
   
– О ДА.
   
– Бегает так, словно впервые увидела траву.
   
– ЕЙ НРАВИТСЯ ТРАВА.
   
– Судя по твоему виду, ты любишь животных.
   
Следующие два часа он сидел молча, вцепившись руками в подлокотники, пока госпожа Флитворт не объявила, что отправляется спать. Тогда он вернулся в свой амбар и заснул.
   
Билл Двер не почувствовал, как оно пришло. Когда он открыл глаза, серая фигура уже парила во тьме амбара. Каким-то образом ей удалось завладеть золотым жизнеизмерителем.
   
– Билл Двер, – сказало оно, – произошла ошибка.
   
Стекло разбилось. Мелкие золотистые секунды на мгновение повисли в воздухе, после чего тихонько осели на землю.
   
– Возвращайся, – сказала фигура. – Тебя ждет работа. Произошла ошибка.
   
Фигура исчезла.
   
Билл Двер кивнул. Ошибка. Ну конечно. Любой дурак понял бы, что здесь вкралась какая-то ошибка. Лично он с самого начала знал, что это – ошибка. Он отбросил комбинезон в угол и взял плащ, сотканный из абсолютной тьмы.
   
Что ж, неплохое приключение. Впрочем, не из тех, которые хотелось бы пережить снова. Он чувствовал себя так, словно с его плеч сняли огромный груз.
   
Неужели вот что это такое – быть живым? Неужели быть живым – это постоянно чувствовать, что тебя влечет в беспросветную тьму? Как люди могут жить с этим? Но ведь живут – и даже находят какую-то радость в своем существовании, хотя здесь приемлемо только отчаяние. Поразительно. Чувствовать себя ничтожным живым существом, зажатым между двумя высоченными утесами темноты… Это ведь невыносимо. Как? Как они выносят эту жизнь?
   
Очевидно, это врожденное.
   
Смерть оседлал лошадь, выехал из амбара и направился к холмам. Внизу, словно море, колыхалось поле пшеницы. Госпоже Флитворт придется подыскать себе другого помощника на уборку урожая. Странно. Он испытывал какое-то чувство. Сожаление? Неужели сожаление? Но это чувствовал Билл Двер, а Билл Двер уже… умер. Он и не жил никогда. Он стал самим собой, вернулся туда, где нет места чувствам и эмоциям.
   
Сожаление здесь неуместно.
   
А потом он оказался в своем кабинете, и это было странно, потому что он не помнил, как сюда попал. Только что был на коне и вдруг оказался в кабинете, среди счетных книг, жизнеизмерителей и странных приборов. Кабинет показался ему просторнее, чем прежде. Он едва мог различить стены. Это все Билл Двер. Ну конечно, уж ему-то кабинет должен казаться просто огромным. Вероятно, какая-то частица Билла еще оставалась. Нужно срочно чем-нибудь заняться. Уйти с головой в работу.
   
На столе уже стояли несколько жизнеизмерителей. Он не помнил, как они здесь оказались, но это не имело значения, главное – работа…
   
Он взял ближний жизнеизмеритель и прочитал имя.
   
   
– Ху-ка-ле-ху!
   
Госпожа Флитворт села в своей кровати. На грани сна она услышала другой звук, который, вероятно, и разбудил петушка. Ей удалось зажечь свечу спичкой, потом она нащупала под кроватью рукоятку абордажной сабли – этой саблей покойный господин Флитворт частенько пользовался во время деловых поездок через горы. Она быстро спустилась по скрипучим ступеням и вышла в предрассветный холод. У двери амбара госпожа Флитворт чуть замешкалась, потом приоткрыла ее ровно настолько, чтобы проскользнуть внутрь.
   
– Эй, Билл Двер?
   
Зашуршало сено, потом воцарилась напряженная тишина.
   
– ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ?
   
– Ты меня звал? Мне совершенно ясно послышалось, как кто-то выкрикнул мое имя.
   
Сено снова зашуршало, и над краем сеновала появилась голова Билла Двера.
   
– ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ?
   
– Да. А ты кого ждал? С тобой все в порядке?
   
– Э… ДА. Я ТАК ПОЛАГАЮ.
   
– Ты уверен? Ты разбудил Сирила.
   
– ДА. ДА. ЭТО ПРОСТО… Я ДУМАЛ, ЧТО…
   
Она задула свечу. Было уже достаточно светло.
   
– Ну, если ты уверен… Я уже проснулась, так что пойду сварю кашу.
   
Билл Двер полежал на сене, пока не удостоверился в том, что ноги вполне способны его нести, затем спустился с сеновала и заковылял к дому.
   
Вскоре перед ним оказалась тарелка с политой сливками кашей. Все это время он молчал. Но сдерживаться и дальше было выше его сил. Он понятия не имел, как правильно сформулировать вопрос, но он просто обязан был узнать ответ.
   
– ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ?
   
– Да?
   
– А ЧТО ЭТО ТАКОЕ… НУ, НОЧЬЮ… НУ, БЫВАЕТ, ПО НОЧАМ МЫ ЧТО-ТО ВИДИМ, НО ЭТО НЕ ВЗАПРАВДУ, А ТАК, ПОНАРОШКУ…
   
Она замерла с кастрюлей в одной руке и половником – в другой.
   
– Ты имеешь в виду сны?
   
– АХ ЭТО И ЕСТЬ СНЫ?
   
– Неужели тебе никогда ничего не снилось? Я думала, сны всем снятся.
   
– И В НИХ ГОВОРИТСЯ О ТОМ, ЧТО ПРОИЗОЙДЕТ В БУДУЩЕМ?
   
– Это называется предчувствием, но я никогда в такие штуки не верила. Уж не хочешь ли ты сказать, что никогда не видел снов?
   
– ЧТО ВЫ. КОНЕЧНО ВИДЕЛ.
   
– Билл, что тебя тревожит?
   
– Я ВДРУГ УЗНАЛ, ЧТО МЫ УМРЕМ.
   
Она задумчиво посмотрела на него.
   
– Что ж, как и все, – наконец промолвила она. – Так вот что тебе приснилось… Ничего страшного, с каждым бывает. На твоем месте я не стала бы беспокоиться. Главное – заниматься своим делом и не вешать нос. Вот что я всегда говорю в таких случаях.
   
– НО НАМ НАСТАНЕТ КОНЕЦ!
   
– Не знаю, не знаю. Полагаю, все зависит от того, какую жизнь ты прожил.
   
– ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ?
   
– Ты веришь в богов?
   
– ВЫ ХОТИТЕ СКАЗАТЬ, ЧТО ПОСЛЕ СМЕРТИ С ВАМИ ПРОИЗОЙДЕТ ТО, ВО ЧТО ВЫ ВЕРИТЕ?
   
– Было бы совсем неплохо, – улыбнулась она.
   
– НО ВЫ ПОНИМАЕТЕ, Я-ТО ПРЕКРАСНО ЗНАЮ, ВО ЧТО Я ВЕРЮ НА САМОМ ДЕЛЕ. И ВЕРЮ Я… В НИЧТО.
   
– Какой-то ты мрачный сегодня. Доешь-ка лучше кашу. Тебе не повредит. Говорят, очень полезно для костей.
   
Билл Двер посмотрел в тарелку.
   
– А ДОБАВКИ МОЖНО?
   
   
Все утро Билл Двер колол дрова. Это было приятно монотонным занятием.
   
Нужно устать. Да, это очень важно. Он спал уже не в первый раз, просто раньше он настолько уставал, что никогда не видел снов. Топор мерно поднимался и падал на поленья, словно отсчитывал секунды.
   
– О нет! О часах лучше не думать!
   
Когда он вошел на кухню, на плите у госпожи Флитворт стояли несколько кастрюль.
   
– ПАХНЕТ ВКУСНО, – сказал Билл и потянулся к одной из подпрыгивающих крышек.
   
Госпожа Флитворт резко обернулась.
   
– Не трогай! Это для крыс.
   
– РАЗВЕ КРЫСЫ НЕ МОГУТ САМИ ПРОКОРМИТЬ СЕБЯ?
   
– Конечно могут. Поэтому перед уборкой урожая я решила их немного подкормить. Хорошая порция к каждой норе, и крыс как не бывало.
   
Билл Двер не сразу сообразил, в чем тут дело, но потом словно два огромных камня столкнулись в его голове.
   
– ТАК ЭТО ЯД?
   
– Экстракт цианота, добавленный в овсяную кашу. Ни разу не подводил.
   
– И ОНИ УМИРАЮТ?
   
– Мгновенно. Падают на спину лапками вверх. Мы же перекусим хлебом с сыром, – добавила она. – А вечером я приготовлю курицу. Кстати о курицах… Идем-ка.
   
Она взяла с полки топор и вышла во двор. Петушок Сирил с подозрением посмотрел на нее с кучи навоза. Его гарем жирных и престарелых кур, копавшихся в пыли, мгновенно устремился к госпоже Флитворт, смешно перебирая ногами. Она быстро наклонилась и схватила одну из птиц.
   
Курица, глупо моргая, поглядела на Билла Двера.
   
– Ты курицу ощипывать умеешь? – спросила госпожа Флитворт.
   
Билл переводил взгляд с одной птицы на другую.
   
– НО МЫ ЖЕ ИХ КОРМИМ, – сказал он несколько беспомощно.
   
– Правильно, а потом они кормят нас. Эта не несет яйца уже несколько месяцев. Таков куриный мир. Господин Флитворт сворачивал им шеи, но я так и не смогла этому научиться. А от топора крови больше, к тому же они еще какое-то время бегают, но умирают сразу и сами об этом знают.
   
Билл Двер поразмыслил о вариантах. Один блестящий глаз курицы смотрел прямо на него. Куры намного глупее людей и не обладают сложными умственными фильтрами, которые мешают видеть то, что есть на самом деле. Эта курица прекрасно понимала, кто сейчас стоит перед нею.
   
Он вгляделся в маленькую, простую куриную жизнь и увидел, как утекают ее последние секунды.
   
Он никогда никого не убивал. Он забирал жизнь, но только после того, как она заканчивалась. Это все равно что воровать и брать то, что ты нашел на улице, примерно такая же разница.
   
– ТОПОР НЕ ПОТРЕБУЕТСЯ, – устало промолвил он. – ДАЙТЕ МНЕ КУРИЦУ.
   
Он на мгновение отвернулся, потом передал обмякшее тельце госпоже Флитворт.
   
– Молодец, – похвалила его госпожа Флитворт и направилась на кухню.
   
Билл Двер почувствовал осуждающий взгляд Сирила.
   
Он разжал ладонь. Над ней парил крошечный солнечный зайчик.
   
Билл нежно подул на него, и свет исчез. После полдника они разложили крысиный яд. Он чувствовал себя убийцей.
   
Крыс умерло много. Под амбаром, в одной из темных нор, прорытых некогда давно ушедшими предками грызунов, появилось нечто. Казалось, оно долго не могло сообразить, какую форму следует принять. Сначала стало куском сыра весьма подозрительного вида. Это, как оказалось, не сработало. Потом превратилось в подобие маленького голодного терьера. Эта версия была тоже отвергнута. На мгновение появился капкан со стальными челюстями – совершенно неприемлемый вариант. Нечто пораскинуло умом в поисках свежих идей – и решение неожиданно обнаружилось совсем рядом. Это была скорее не форма, а воспоминание о ней. Нечто решило попробовать ее, и, несмотря на внешнюю непригодность к предстоящей работе, форма в некотором глубинном смысле оказалась единственно возможной. Нечто принялось за работу.
   
   
Вечером мужчины занимались на лужайке стрельбой из лука. Билл Двер предусмотрительно завоевал репутацию самого худшего лучника за всю историю данного вида спорта; никому и в голову не пришло, что, если рассуждать логически, для того, чтобы простреливать шляпы стоящих за твоей спиной зрителей, требуется значительно более высокое мастерство, чем для того, чтобы тупо попасть в достаточно большие мишени с расстояния всего пятьдесят ярдов.
   
Просто удивительно, сколько друзей можно завоевать своей неумелостью, если развить ее так, чтобы она казалась смешной. Ему даже было позволено сесть вместе со старейшинами на одну скамейку.
   
Из трубы находившейся по соседству кузницы вылетали и спиралями взметались в сумеречный воздух яркие искры. Из-за закрытых дверей доносились свирепые удары молота. «Интересно, почему двери этой кузницы всегда закрыты?» – подумал Билл Двер. Большинство кузнецов работали при открытых дверях, поэтому их кузницы становились неофициальным местом встреч. Но этого представителя данной профессии интересовала только работа.
   
– Привет, шкилет. Он резко повернулся.
   
Ребенок смотрел на него самым проницательным взглядом из всех, которыми на него когда-либо смотрели.
   
– Ты ведь шкилет, правда? – спросила девочка. – Это я по твоим костям определила.
   
– ОШИБАЕШЬСЯ, МАЛЫШКА.
   
– Точно, точно. Люди, умерев, превращаются в шкилеты. И они не должны бродить повсюду.
   
– ХА. ХА. ХА. КАКОЙ МИЛЫЙ РЕБЕНОК.
   
– А почему тогда ты бродишь?
   
Билл Двер посмотрел на стариков. Они, казалось, с головой ушли в представление.
   
– ЗНАЕШЬ, ЧТО, – прошептал он в отчаянии. – ЕСЛИ ТЫ СЕЙЧАС ЖЕ УЙДЕШЬ, Я ДАМ ТЕБЕ ПОЛПЕННИ.
   
– А у меня есть маска шкилета. Я ее надеваю, когда наступает Ночь Всех Пустых, – весело сообщила девочка. – Она сделана из бумаги. И нам дают конфеты.
   
Тут Билл Двер совершил ошибку, которую в подобных ситуациях совершали миллионы людей. Он обратился к здравому смыслу.
   
– ПОСЛУШАЙ, – сказал он. – ЕСЛИ БЫ Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БЫЛ СКЕЛЕТОМ, ЭТИ УВАЖАЕМЫЕ ГОСПОДА ОБЯЗАТЕЛЬНО БЫ ЭТО ЗАМЕТИЛИ.
   
Она внимательно оглядела сидящих на другом конце скамейки стариков.
   
– Они и сами почти шкилеты. Замечать еще одного им не хочется.
   
– ДОЛЖЕН ПРИЗНАТЬ, ЧТО В ЧЕМ-ТО ТЫ ПРАВА, – сдался он.
   
– А почему ты не разваливаешься на кусочки?
   
– САМ НЕ ЗНАЮ. НЕ РАЗВАЛИВАЮСЬ, И ВСЕ.
   
– Я видела много шкилетов. Птиц и других животных. Они всегда разваливаются.
   
– ВОЗМОЖНО, ПОТОМУ, ЧТО ПРИ ЖИЗНИ ОНИ БЫЛИ НЕ ТАКИМИ. А Я ТАКОЙ, КАКОЙ ЕСТЬ.
   
– А в аптеке в Шамбли, там еще всякие таблетки продаются, на крючке висит шкилет, и все его кости связаны проволочками, – сообщила девочка таким тоном, словно делилась информацией, полученной в результате кропотливых исследований.
   
– У МЕНЯ, КАК ВИДИШЬ, ПРОВОЛОЧЕК НЕТ.
   
– А есть разница между мертвыми шкилетами и живыми?
   
– ДА.
   
– Значив, там висит мертвый шкилет?
   
– ДА.
   
– Который был у кого-то внутри?
   
– ДА.
   
– Ого.
   
Девочка какое-то время смотрела на далекий горизонт, а потом вдруг сказала:
   
– А у меня новые чулки.
   
– ДА?
   
– Можешь посмотреть, если хочешь.
   
Она показала ему сомнительной чистоты ногу.
   
– НУ И НУ. НИЧЕГО СЕБЕ. НОВЫЕ ЧУЛКИ.
   
– Мама связала их из овцы.
   
– ПОДУМАТЬ ТОЛЬКО.
   
Горизонт подвергся очередному осмотру.
   
– А ты знаешь… ты знаешь… сегодня пятница.
   
– ДА.
   
– И я нашла ложку.
   
Билл Двер вдруг понял, что невольно боится каждой новой фразы. Каждой теме девочка уделяла не более трех секунд. Раньше он с такими людьми не встречался.
   
– Ты работаешь у госпожи Флитворт?
   
– ДА.
   
– Мой папа говорит, что там ты будешь как сыр в масле кататься.
   
Билл Двер растерялся. Он не знал, что сказать в ответ, поскольку не понял смысла. Люди часто произносили подобную бессмыслицу, которая на самом деле несла в себе скрытый смысл – на смысл этот намекал либо тон голоса, либо выражение глаз. Но не в случае с девочкой.
   
– Папа говорит, у нее есть сундуки, и там хранятся сокровища.
   
– ПРАВДА?
   
– А у меня есть два пенса.
   
– СИЛЫ НЕБЕСНЫЕ.
   
– Сэл!
   
Они оба посмотрели на появившуюся на крыльце госпожу Лифтон.
   
– Пора спать, и перестань приставать к господину Дверу.
   
– Я ВАС УВЕРЯЮ, ОНА СОВЕРШЕННО НЕ…
   
– Все, говори спокойной ночи и пошли спать.
   
– А как шкилеты ложатся спать? Они ведь не могут закрыть глаза, потому что…
   
Девочку утащили. До него донеслись отрывки приглушенного спора:
   
– Нельзя называть так господина Двера, просто он… он… просто он очень худой, вот и все.
   
– Мам, все нормально. Он не мертвый, он живой шкилет.
   
В голосе госпожи Лифтон проскальзывали знакомые нотки тревоги – так звучат голоса тех людей, которые боятся поверить собственным глазам.
   
– Наверное, он долго болел.
   
– А мне кажется, он таким всегда был. Домой Билл Двер возвращался в задумчивости. В кухне горел свет, но он прошел прямо в амбар, поднялся по лестнице на сеновал и лег.
   
Он мог избежать снов, но не воспоминаний.
   
Он лежал и смотрел в темноту.
   
Через какое-то время, услышав топот маленьких ножек, он повернулся на звук.
   
Бледные, похожие на крыс призраки стремительно пронеслись вдоль стропильной балки и канули в никуда. Только топоток и остался.
   
А за призраками шла какая-то… фигура.
   
Ростом дюймов шесть, в черном плаще. В костлявой лапе она сжимала маленькую косу. Из темноты капюшона торчали нос цвета слоновой кости и щетинистые серые усы.
   
Билл Двер протянул руку и схватил фигуру. Та ничуть не сопротивлялась, наоборот, выпрямилась на его ладони и взглянула так, как смотрит профессионал на профессионала.
   
– СТАЛО БЫТЬ, ТЫ… – сказал Билл Двер. Смерть Крыс кивнул.
   
– ПИСК, – утвердительно ответил он.
   
– Я ПОМНЮ, – произнес Билл Двер. – КОГДА-ТО ТЫ БЫЛ ЧАСТЬЮ МЕНЯ.
   
Смерть Крыс снова пискнул. Билл Двер пошарил в карманах комбинезона. С полдника там должен был остаться бутерброд…
   
– ПОЛАГАЮ, ТЫ СПОСОБЕН УМЕРТВИТЬ КУСОЧЕК СЫРА?
   
Смерть Крыс благосклонно принял подарок.
   
Билл Двер вспомнил, как когда-то нанес визит старику, который провел почти всю жизнь в камере за какое-то преступление. Узник, чтобы не было так скучно, приручил птиц. Они гадили на его постель, ели его пищу, а он все молча терпел и загадочно улыбался, когда они влетали и вылетали через зарешеченное окно. Тогда Смерть немало подивился его поведению.
   
– НЕ БУДУ ТЕБЯ ЗАДЕРЖИВАТЬ, – сказал он. – У ТЕБЯ, НАВЕРНОЕ, КУЧА ДЕЛ, НУЖНО СТОЛЬКИХ КРЫС НАВЕСТИТЬ. УЖ Я-ТО ЗНАЮ, КАК ОНО БЫВАЕТ…
   
Но сейчас он понял того старика. Билл поставил фигуру обратно на балку и лег на сено.
   
– ЗАХОДИ, КОГДА БУДЕШЬ ПРОБЕГАТЬ МИМО. Билл Двер снова уставился в темноту.
   
   
Сон… Прячется где-то рядом. Чтобы неожиданно выпрыгнуть и застать жертву врасплох. Он мужественно боролся со сном. Его разбудил громкий вопль госпожи Флитворт. Билл аж подскочил. К вящему его облегчению, крик все длился и длился.
   
С треском распахнулась дверь амбара.
   
– Билл! Спускайся скорее. Он сбросил ноги на лестницу.
   
– ЧТО СЛУЧИЛОСЬ, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ?
   
– Что-то горит!
   
Они выбежали через двор на дорогу. Небо над поселком ярко алело.
   
– Скорей!
   
– НО ЭТО ВЕДЬ НЕ У НАС.
   
– Он коснется всех! По соломе пламя распространяется как сумасшедшее.
   
Они добежали до слабого подобия городской площади. Таверна уже вовсю полыхала, и соломенная крыша стремилась к звездам миллионами искр.
   
– Почему все стоят? – прорычала госпожа Флитворт. – Есть ведь насос, ведра, все прочее… Почему люди не думают головой?
   
Рядом с ними началась какая-то потасовка. Двое завсегдатаев бара пытались удержать господина Лифтона, который рвался обратно в дом. Он что-то отчаянно кричал.
   
– Девочка еще там, – сказала госпожа Флитворт. – Я правильно его поняла?
   
– ДА. Пламя закрыло все верхние окна.
   
– Но ведь должен быть какой-то выход, – огляделась по сторонам госпожа Флитворт. – Может, где-то есть лестница…
   
– НАМ НЕ СЛЕДУЕТ ЭТО ДЕЛАТЬ.
   
– Что? Но мы должны. Должны попробовать. Там же живые люди!
   
– ВЫ НЕ ПОНИМАЕТЕ, – возразил Билл Двер. – ВМЕШАТЕЛЬСТВО В СУДЬБУ ОТДЕЛЬНОГО ЧЕЛОВЕКА МОЖЕТ УНИЧТОЖИТЬ ВЕСЬ МИР.
   
Госпожа Флитворт посмотрела на него так, словно он рехнулся.