1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 
– Конечно. 
   
– Даже у людей нам удается выявить определенные физические характеристики. Существуют губы Габсбургов, гемофилия, которая началась с королевы Виктории и была унаследована ее потомками из испанской и русской королевских семей. Мы даже можем проследить развитие слабоумия в Джуксах и Калликаках[2]. О них вы узнали из курса биологии в колледже. Но людей нельзя выводить, как мушек. Человек живет слишком долго. Пройдут столетия, прежде чем можно будет сделать какие-то определенные выводы. Как жаль, что нет такой человеческой расы, которая воспроизводилась бы с недельными интервалами, не правда ли? 
   
Он подождал ответа, но Блуштейн только улыбнулся. 
   
– Однако именно так относились бы к нам существа, продолжительность жизни которых исчисляется тысячелетиями. Для них мы размножаемся достаточно быстро. Они станут изучать, как генетически передаются музыкальные способности, интеллект и тому подобное. Причем все эти качества интересовали бы их не более, чем нас - белые и красные глаза дрозофилы. 
   
– Весьма интересная идея, - вставил Блуштейн. 
   
– Это не идея. Это правда. Для меня она очевидна, а как расцениваете ее вы... мне наплевать. Оглянитесь по сторонам! Взгляните на планету Земля. Кто мы такие, чтобы хозяйничать здесь после того, как даже динозавров постигла неудача? Конечно, мы обладаем интеллектом, но что такое интеллект? Мы считаем разум очень важной штукой только потому, что им обладаем. Если бы тираннозавру пришлось выбирать качества, необходимые для того, чтобы его племя заняло доминирующее положение на Земле, он бы, несомненно, остановился на силе и размерах. И ему есть что предоставить в качестве доказательства своей правоты - тираннозавры продержались куда дольше, чем сможем протянуть мы. 
   
Разум не имеет решающего значения, когда речь идет о выживании. Слон с этой точки зрения выглядит весьма неубедительно рядом с ласточкой, хотя он гораздо умнее птицы. Собака добилась многого под защитой человека, но ей далеко до обычных мух, покончить с которыми мечтают все люди. Или взять в качестве примера приматов. Маленькие дрожат от страха перед своими врагами; что же до больших, то им едва удается выжить. Павианы добились наилучших результатов, да и то благодаря клыкам, а не уму. 
   
На лбу Рэлсона выступили мелкие капельки пота. 
   
– Совсем нетрудно догадаться, что человек менялся в соответствии с желаниями существ, нас изучающих. В целом, приматы живут недолго. Естественно, продолжительность жизни более крупных особей больше таков общий принцип. Однако человек живет в два раза дольше других крупных обезьян; существенно больше, чем горилла, хотя масса человека куда меньше. Мы позднее достигаем зрелости. Возникает очевидное предположение, что нас самым тщательным образом селектировали, чтобы для каких-то неизвестных нам целей увеличить продолжительность нашей жизни. 
   
Рэлсон неожиданно вскочил на ноги и потряс кулаком над головой: 
   
– Тысячу лет назад, как и вчера... 
   
Блуштейн быстро нажал на кнопку. 
   
Несколько секунд Рэлсон боролся с вбежавшим в кабинет санитаром в белом халате, а потом позволил себя увести. Блуштейн посмотрел вслед пациенту, грустно покачал головой и поднял телефонную трубку. Ему довольно быстро удалось связаться с Дэррити. 
   
– Инспектор, вы должны быть готовы к тому, что процесс выздоровления может занять длительное время. 
   
Он немного послушал, а потом со вздохом ответил: 
   
– Да, мне известно, что положение критическое. 
   
Голос в трубке звучал напряженно: 
   
– Доктор, вы не понимаете, насколько серьезна нынешняя ситуация. Доктор Грант приедет и все вам объяснит. 
   
Доктор Грант осведомился о самочувствии Рэлсона, а потом попросил разрешения с ним переговорить. Блуштейн только покачал головой. 
   
– Мне поручено ознакомить вас с положением, которое в настоящий момент создалось в ядерных исследованиях, - заявил Грант. 
   
– Чтобы я понял важность того, что мы здесь делаем? 
   
– Именно. Ситуация отчаянная. Я вынужден напомнить вам... 
   
– О необходимости хранить строжайшую секретность. Да, знаю. Вы уже достаточно мне рассказали, так что я нисколько не сомневалось в том, что мы все оказались в чрезвычайно сложном положении. Однако вам, вне всякого сомнения, должно быть известно, что подобные вещи долго скрывать не удается. 
   
– И тем не менее в некоторых случаях хранить тайну просто необходимо. 
   
– Безусловно. Так в чем же заключается очередной секрет? 
   
– Существует... или, по меньшей мере, есть надежда создать защиту от атомной бомбы. 
   
– Это и есть ваш секрет? Да ведь такую новость следует немедленно сообщить всем людям! 
   
– Послушайте, доктор Блуштейн. В данный момент эта возможность существует только на бумаге. Все равно как формула E mc2 может не иметь никакого практического значения. Мы вселим в души людей надежду, а потом будем вынуждены ее отнять. С другой стороны, если станет известно, что мы практически изобрели защиту, у кого-то может возникнуть желание начать и выиграть войну еще до того, как эта защита будет введена в действие. 
   
– В последнее верится с трудом. Однако я вас отвлек. В чем суть этой защиты, или вы уже и так сказали мне слишком много? 
   
– Нет, мне разрешено рассказать вам все, что потребуется - Рэлсон нам совершенно необходим, и как можно быстрее! 
   
– Ну, тогда давайте рассказывайте. Я тоже буду знать секрет, совсем как член кабинета министров. 
   
– Вам и так уже известно больше, чем большинству из них. Послушайте, доктор Блуштейн, я постараюсь все объяснить вам на непрофессиональном языке. До некоторых пор военная наука одинаково развивала как оружие нападения, так и оружие защиты. Так продолжалось до изобретения пороха. Потом защита взяла свое. Средневековый рыцарь в доспехах превратился в нынешнего человека, который спрятался в танке, место каменного замка занял бетонный бункер. Одно и то же, только степень поражения другая. 
   
– Прекрасно, вы все отлично объяснили. Но с изобретением атомной бомбы степень поражения увеличилась на много порядков, не так ли? Тут для защиты потребуется нечто большее, чем сталь и бетон. 
   
– Верно. Только мы не в состоянии построить стены нужной толщины. И у нас кончились материалы необходимой прочности. Значит, следует забыть о стенах и материалах. Если атакует атом, в качестве защиты нужно выставить тоже атом. Мы используем саму энергию - силовое поле. 
   
– А что такое, - мягко спросил Блуштейн, - силовое поле? 
   
– Мне бы очень хотелось рассказать вам. Сейчас это лишь математические выкладки. Энергия может быть направлена таким образом, что образуется нематериальная стена инерции - так утверждает теория. На практике мы не знаем, как это сделать. 
   
– Вы пытаетесь создать стену, сквозь которую невозможно проникнуть? Даже атомам? 
   
– Даже атомным бомбам. Единственное ограничение - количество направленной энергии. Можно предположить, что силовое поле не пропустит и радиоактивное излучение: гамма-лучи будут от него отражаться. Мы мечтаем о создании защитных экранов над всеми городами; в обычной ситуации на поддержание такого поля потребуется минимальная энергия. Гораздо важнее другое: на распознавание коротковолнового излучения уйдут лишь доли миллисекунды; ну, скажем, если потребуется засечь массу плутония, соответствующую атомной боеголовке. Все это теоретически допустимо. 
   
– И вам необходим Рэлсон? 
   
– Потому что только он в состоянии быстро решить практические вопросы - если это вообще возможно. Сейчас каждая минута на счету. Вы знаете, в какое время мы живем. Атомная защита должна появиться до того, как начнется атомная война. 
   
– Вы так уверены в способностях Рэлсона? 
   
– Как ни в чем другом. Это удивительный человек, доктор Блуштейн. Он всегда оказывается прав. Никто не знает, как ему это удается. 
   
– Нечто вроде интуиции, не так ли? - На лице психиатра появилось беспокойство. - Мышление, выходящее за пределы обычных человеческих возможностей. Верно? 
   
– Я не буду делать вид, что понимаю, как он добивается подобных успехов. 
   
– Дайте мне поговорить с ним еще раз. Я сообщу вам о результатах. 
   
– Хорошо, - Грант встал, собираясь уходить, Затем, словно вспомнив что-то, добавил: - Должен предупредить, доктор: если в самое ближайшее время вы не добьетесь существенного улучшения, комитет намерен забрать у вас Рэлсона. 
   
– И попытать успеха с другим психиатром! Если у них именно такие намерения, я не буду препятствовать. Однако ни один квалифицированный специалист не пообещает вам быстрого выздоровления. 
   
– Мы скорее всего прекратим попытки его вылечить, а просто вернем на работу. 
   
– Этого я и боялся, доктор Грант. У вас ничего не выйдет. Только погубите Рэлсона и все. 
   
– Мы в любом случае вряд ли сумеем добиться каких-нибудь положительных результатов. 
   
– А так остается какой-то шанс, верно? 
   
– Надеюсь. Кстати, я бы попросил вас не упоминать о том, что мы собираемся забрать доктора Рэлсона. 
   
– Обещаю, и спасибо за предупреждение. До свидания, доктор Грант. 
   
– В прошлый раз я вел себя как дурак, не правда ли, доктор? хмуро спросил Рэлсон. 
   
– То есть вы не верите в то, что говорили мне тогда? 
   
– Верю! - Хрупкое тело Рэлсона задрожало от напряжения. Он метнулся к окну, и Блуштейну пришлось развернуть свое кресло, чтобы не потерять пациента из виду. Окна защищали надежные решетки. Рэлсон не мог выпрыгнуть. Стекло было небьющимся. 
   
Темнело, на небе появились первые звезды. Рэлсон долго смотрел на них, потом повернулся к Блуштейну и ткнул пальцем в сторону звезд. 
   
– Каждая из них - инкубатор. Они поддерживают температуру на нужном уровне. Разные эксперименты - разные температуры. А планеты, которые вращаются вокруг звезд, представляют из себя мощные культуры, содержащие разнообразные питательные смеси и жизненные формы. Экспериментаторы стараются быть экономными - кем бы они ни были и в чем бы ни заключались их эксперименты. Они вырастили множество различных жизненных форм в этом конкретном инкубаторе. Динозавры во влажном тропическом климате, и мы сами среди ледников. Они меняли траекторию движения Солнца, а мы пытались понять физику этого явления. Физику!.. - Его губы изогнулись в презрительной усмешке. 
   
– Разве возможно по собственному желанию менять траекторию движения Солнца? - усомнился доктор Блуштейн. 
   
– Почему бы и нет? Это то же самое, что огонь в камине. Вы думаете, микробы понимают, отчего меняется количество тепла? Кто знает? Может быть, они тоже изобретают теории. Может быть, они создали свою космогонию, описывающую вселенские катастрофы, в которых сталкивающиеся электрические лампочки приводят к появлению многочисленных чашек Петри. Может быть, они думают, что существует некое высшее божество, снабжающее их пищей и теплом, которое возвещает: "Плодитесь и размножайтесь!" 
   
И мы, как и они, размножаемся, не зная зачем. Мы подчиняемся так называемым законам природы, которые есть лишь наша жалкая интерпретация сил, недоступных скудному пониманию человека. 
   
А теперь они решили поставить самый грандиозный эксперимент из всех, что продолжается вот уже двести лет. Они подтолкнули развитие механики в Англии восемнадцатого века, так мне кажется. Мы назвали это явление индустриальной революцией. Все началось с пара, потом появилось электричество, а завершилось открытием атома. Интересный эксперимент, но вышел из-под контроля. Именно поэтому им и приходится прибегать сейчас к таким жестким мерам, чтобы покончить с ним. 
   
– И как они планируют это сделать? - поинтересовался Блуштейн. У вас есть соображения? 
   
– Вы спрашиваете меня, как они планируют покончить с нами? Посмотрите на сегодняшний мир - неужели не ясно, что положит конец нашей технологической эре! Люди ужасно боятся атомной войны и готовы на все, чтобы предотвратить ее; и в то же время подавляющее большинство считает, что атомная война неизбежна. 
   
– По-вашему, экспериментаторы организуют атомную войну, хотим мы того или нет, чтобы покончить с технологической эрой, а потом начать все заново. Я вас правильно понял? 
   
– Да. Разве это не логично? Когда мы стерилизуем инструменты, микробы знают, что их убивает? И зачем? Экспериментаторы каким-то образом умеют разжигать наши эмоции, управлять нами - как им это удается, выше нашего понимания. 
   
– Скажите, - попросил Блуштейн, - не здесь ли причина вашего стремления к смерти? Вы считаете, что близится время гибели цивилизации и ничто не может это предотвратить? 
   
– Я не хочу умирать, - ответил Рэлсон, - просто нет иного выхода. - В его глазах появилось страдание. - Доктор, если вы вырастили новые, очень опасные микробы, такие страшные, что их необходимо держать под строжайшим контролем, разве вы не постараетесь насытить агар[3], к примеру, пенициллином на определенном расстоянии от центра посева этих микробов? Каждый микроб, который удалится от этого центра на слишком большое расстояние, погибнет. Естественно, вы ничего не имеете против тех микробов, которых вам пришлось убить; более того, вы даже можете не знать, что кому-то из них удалось так сильно переместиться от центра. Все происходит совершенно автоматически. 
   
Доктор, мы окружены пенициллиновым кольцом. Когда в своих изысканиях человек уходит слишком далеко в сторону и проникает в истинный смысл бытия, он попадает в гибельный пенициллин - его ждет неизбежная смерть. Эта штука работает медленно, но остаться в живых очень трудно. - Рэлсон печально улыбнулся и добавил: - Могу я вернуться в свою комнату, доктор? 
   
Доктор Блуштейн зашел в палату Рэлсона на следующий день утром. Комната была совсем маленькой и невзрачной. Стены обиты серым мягким материалом, никаких металлических предметов. Два маленьких окна почти под самым потолком - до них Рэлсону не добраться. Прямо на полу, покрытом толстым ковром, лежит матрас. В общем, пациенту практически невозможно покончить счеты с жизнью. Даже его ногти были коротко подстрижены. 
   
– Добрый день, доктор Рэлсон. Я бы хотел с вами поговорить. 
   
– Здесь? Я даже не могу предложить вам присесть. 
   
– Ничего страшного. У меня сидячая работа, так что постоять для разнообразия весьма полезно. Доктор Рэлсон, я всю ночь думал о том, что вы сказали мне вчера и во время наших предыдущих разговоров. 
   
– И намерены назначить лечение, которое позволило бы мне избавиться от заблуждений? 
   
– Нет. Просто я хочу задать несколько вопросов и указать на ряд моментов, вытекающих из ваших теорий, которые, надеюсь, вы простите меня... вы могли не заметить. 
   
– Да? 
   
– Видите ли, доктор Рэлсон, с тех пор как вы поделились со мной своими теориями, я знаю то, что известно вам. Однако у меня не возникло мыслей о самоубийстве. 
   
– Вера всегда сильнее разума, доктор. Вы должны безраздельно поверить. 
   
– А вам не кажется, что дело тут в способности к адаптации? 
   
– Что вы имеете в виду? 
   
– Биология ведь не ваше поле деятельности, доктор Рэлсон. И хотя вы блестящий физик, ваша аналогия с бактериальными культурами не является исчерпывающей. Вам наверняка известно, что можно вывести микробы, на которые не будет воздействовать ни пенициллин, ни другие антибиотики. 
   
– Ну и что? 
   
– Экспериментаторы, которые занимаются выведением людей, работают с нами уже многие и многие поколения, верно? Но эта конкретная популяция, изучаемая ими в течение двух последних веков, явно не собирается вымирать. Скорее нас можно сравнить с сильным, жизнеспособным вирусом. Прежние источники высокой культуры были сосредоточены в отдельных городах или на ограниченных площадях - и существовали одно, максимум два поколения. Нынешняя популяция распространилась по всему миру. Эти микробы оказались очень заразными. Вам не кажется, что они сумели выработать иммунитет к пенициллину? Иными словами, методы, которыми экспериментаторы пользовались, чтобы истребить данный источник культуры, могут сейчас не сработать? 
   
Рэлсон покачал головой: 
   
– На мне их система работает в лучшем виде. 
   
– Возможно, лично у вас иммунитет по какой-то причине просто не выработался. Или вы наткнулись на области с очень высоким содержанием антибиотика. Подумайте обо всех людях, которые пытаются объявить атомное оружие вне закона и создать некую форму правления, способную поддерживать постоянный мир. Последние годы было предпринято много подобных попыток - и ничего страшного не произошло. 
   
– Однако никому не удается остановить надвигающуюся атомную войну. 
   
– Да, но, может быть, требуется еще одно, совсем минимальное усилие. Между тем никто из тех, кто ратует за мир, не покончил жизнь самоубийством. Все больше и больше людей приобретают иммунитет. Вы знаете, чем сейчас занимается ваша лаборатория? 
   
– Я не хочу знать. 
   
– Вы должны знать. Они пытаются изобрести силовое поле, которое остановит атомную бомбу. Доктор Рэлсон, если я выращиваю жизнеспособный и опасный вирус, то должен понимать, что, даже придерживаясь всех мер предосторожности, мне следует быть готовым к тому, что он вырвется на свободу и начнется ужасная эпидемия. Вполне может быть, что для них мы бактерии - и весьма опасные - иначе они с таким упорством не старались бы покончить с нами после каждого эксперимента. 
   
Они ведь не слишком разворотливы, не так ли? Для них тысяча лет, как для нас один день. К тому моменту, когда они сообразят, что мы выбрались из агара и прошли через пенициллин, будет уже поздно, и они нас не остановят. Они помогли нам познать атом. Если мы сумеем воздержаться от применения его друг против друга, вполне может оказаться, что экспериментаторы с нами не справятся. 
   
Рэлсон встал: 
   
– В моей лаборатории действительно работают над силовым полем? 
   
– Да, пытаются. Но им необходима ваша помощь. 
   
– Нет. Я не могу. 
   
– Вы нужны, чтобы в очередной раз указать на то, что кажется вам столь очевидным, а им совершенно недоступно. Не забывайте: или вы поможете, или экспериментаторы покончат с людьми раз и навсегда. 
   
Рэлсон сделал несколько быстрых шагов в сторону и уставился в пустую серую стену. 
   
– Это же будет полным поражением, - пробормотал он. - Если люди попытаются построить силовое поле, то, прежде чем проект будет завершен, всех настигнет смерть. 
   
– Однако некоторые могут обладать иммунитетом, не правда ли? Да и в любом случае нам всем грозит гибель. А ваши коллеги пытаются спасти нас. 
   
– Я попробую помочь, - заявил Рэлсон. 
   
– Вы по-прежнему хотите покончить с собой? 
   
– Да. 
   
– Но вы постараетесь этого не делать, не так ли? 
   
– Да, постараюсь, доктор. - Губы Рэлсона задрожали. - За мной нужно будет постоянно следить. 
   
Блуштейн поднялся по лестнице и протянул свой пропуск охраннику, стоявшему в вестибюле. Его уже один раз проверяли у наружных ворот, но сейчас охранник снова сверял пропуск, фотографию и подпись. Спустя полминуты дежурный вернулся в маленькую будочку и кому-то позвонил. Блуштейну было предложено немного подождать; он присел, но уже через несколько минут ему пришлось снова встать, чтобы поздороваться с доктором Грантом. 
   
– Похоже, даже президенту Соединенных Штатов было бы совсем не просто сюда войти, - заметил психиатр. 
   
Худощавый физик улыбнулся: 
   
– Если бы он явился без предупреждения. 
   
Они вошли в лифт и поднялись на двенадцатый этаж. 
   
В кабинете, куда Грант привел Блуштейна, окна выходили на три стороны света. Звукоизоляция была полной, работал кондиционер. Вся мебель была сделана из полированного ореха. 
   
– Боже мой! - воскликнул Блуштейн. - Совсем как кабинет президента крупной компании. Наука становится большим бизнесом? 
   
Грант явно смутился: 
   
– Да, понимаю, но правительство нелегко расстается с деньгами, а конгрессменов крайне трудно убедить в серьезности работы, если в кабинетах нет полированных поверхностей. 
   
Блуштейн присел и почувствовал, как удобное кресло обхватило его тело. 
   
– Доктор Элвуд Рэлсон согласился вернуться на работу, - сказал он. 
   
– Замечательно. Я надеялся, что вы пришли сообщить мне именно эту чудесную новость. 
   
На радостях Грант предложил психиатру сигару, от которой тот, однако, отказался. 
   
– Тем не менее, - предупредил Блуштейн, - он по-прежнему серьезно болен. С ним необходимо обращаться очень бережно. 
   
– Конечно, мы сделаем все, что в наших силах. 
   
– Это не так просто, как вам кажется. Я хочу рассказать вам о проблемах Рэлсона, чтобы вы поняли, насколько сложна ситуация, в которой мы все находимся. 
   
Он продолжал говорить. Грант слушал его, сначала с беспокойством, а потом со все возрастающим удивлением. 
   
– Из ваших слов, доктор Блуштейн, вытекает, что Рэлсон безумен. Вряд ли от него будет какая-нибудь польза. Он сумасшедший. 
   
Блуштейн пожал плечами: 
   
– Тут все зависит от того, как лично вы определяете понятие "безумие". Это неудачный термин, старайтесь не использовать его. У Рэлсона есть заблуждения, несомненно. А вот окажут ли они влияние на его способности - заранее предсказать невозможно. 
   
– Но ни один человек в здравом уме... 
   
– Пожалуйста! Пожалуйста, давайте не будем пускаться в длинные дискуссии по поводу того, как психиатрия определяет вменяемость и тому подобные вещи. Да, у человека несколько необычные представления; однако мне дали понять, что талант Рэлсона заключается именно в его умении найти решение проблемы, которое лежит вне стандартных подходов. Я вас правильно понял? 
   
– Да. Это я вынужден признать. 
   
– Разве мы с вами можем судить о правильности его выводов и идей? Разрешите поинтересоваться, не было ли у вас в последнее время желания покончить с собой? 
   
– Пожалуй, нет. 
   
– А у других ученых здесь? 
   
– Нет, конечно, нет. 
   
– И тем не менее я бы предложил вот что: до тех пор пока не будет закончено исследование силового поля, за всеми учеными, участвующими в проекте, необходимо установить постоянное наблюдение, здесь и дома. Может быть, организовать все таким образом, чтобы они не уходили после работы домой. В кабинетах такого типа легко устроить небольшие спальни... 
   
– Спать на работе? Они никогда на это не согласятся. 
   
– Конечно. Но если вы не станете сообщать истинные причины, а скажете, что нововведение связано с проблемами безопасности. "Проблемы безопасности" - замечательная вещь, не так ли? А за Рэлсоном необходимо следить в первую очередь. 
   
– Конечно. 
   
– Впрочем, это далеко не самое главное. Мы должны сделать еще кое-что, чтобы меня не мучила совесть - на тот случай, если теории Рэлсона все-таки имеют под собой какие-то основания. На самом деле я в них не верю. Они действительно являются заблуждением, но, даже если это и так, необходимо выяснить, что послужило причиной этих заблуждений. Что в сознании Рэлсона, в его прошлом, в нынешней жизни привело к тому, что они возникли? Этот вопрос не имеет очевидного ответа. Возможно, уйдут годы серьезной работы психоаналитиков, чтобы его получить. А до тех пор Рэлсона вылечить не удастся. На данном же этапе мы можем сделать лишь некоторые разумные предположения. У него было несчастливое детство - что тем или иным путем заставило его столкнуть лицом к лицу со смертью. Кроме того, ему так и не удалось вступить в дружеские отношения с другими детьми или, когда он стал старше, со взрослыми. Рэлсон всегда чересчур нетерпимо относился к тому, что они слишком медленно - с его точки зрения - соображают. Чем бы ни отличалось его мышление от мышления других людей, возникла стена, отделившая Рэлсона от всех остальных, вроде того силового поля, которое вы пытаетесь построить. По этим же причинам он был лишен возможности жить нормальной сексуальной жизнью. Рэлсон так и не женился, у него никогда не было подружек. Естественно предположить, что Рэлсон компенсировал эти свои неудачи тем, что стал считать других людей неполноценными. Тут он недалек от истины, если судить с точки зрения интеллектуальных способностей. Существуют очень многие аспекты человеческой личности, в которых он ничем не выделялся. Да и вообще людей, превосходящих во всем других, попросту нет. Поэтому Рэлсон и не получал столь необходимого ему уважения и почитания. Многие считали его странным и даже смешным - и это в еще большей степени убеждало Рэлсона в том, что человеческая раса весьма и весьма несовершенна. И самый лучший способ доказать это - объявить, что человечество есть колония бактерий для неких высших существ, которые и проводят над этими бактериями эксперименты. Отсюда безумное желание покончить с собой, разорвав тем самым все связи с человечеством; чтобы больше не иметь ничего общего с ничтожными особями, образ которых Рэлсон создал в своем сознании. Понимаете? 
   
Грант кивнул: 
   
– Бедняга. 
   
– Да, очень жаль. Если бы в детстве о нем кто-нибудь позаботился... Во всяком случае, сейчас только к лучшему, что доктор Рэлсон не поддерживал дружеских отношений с людьми, которые здесь работают. Он слишком болен, чтобы общаться с ними. Вы должны организовать дело так, чтобы он входил в контакт только с вами. Я уже заручился его согласием. Видимо, он считает, что вы не так глупы, как все остальные. 
   
– Меня это вполне устраивает, - слабо улыбнулся Грант. 
   
– Надеюсь, вы будете соблюдать осторожность. Не станете говорить с ним ни о чем, кроме работы. Если Рэлсон начнет излагать свои теории, в чем я сильно сомневаюсь, отвечайте что-нибудь невнятное и меняйте тему. Кроме того, проследите, чтобы ему на глаза не попадались острые предметы. Не позволяйте подходить к окну, не оставляйте без внимания его руки. Вы меня понимаете? Я оставляю своего пациента под вашу ответственность, доктор Грант. 
   
– Я сделаю все, что в моих силах, доктор Блуштейн. 
   
В течение двух месяцев Рэлсон и Грант жили вместе в кабинете последнего. На окна поставили решетки, деревянную мебель заменили на мягкую. Рэлсон размышлял, лежа на диване, а необходимые вычисления делал на легкой дощечке, которую ставил на подушку. 
   
На дверях кабинета Гранта постоянно висела табличка с надписью: "Не входить". Еду оставляли перед дверью. Ближайший туалет был закрыт для посторонних, а дверь между ним и кабинетом Гранта сняли. Сам Грант перешел на электрическую бритву. Он каждый вечер следил за тем, чтобы Рэлсон принимал снотворное, и засыпал только после того, как убеждался, что его коллега уже спит. 
   
Утром Рэлсону приносили отчеты о проделанной работе. Он читал их, а Грант наблюдал за ним, делая вид, что занят собственными проблемами. 
   
Потом Рэлсон откладывал бумаги в сторону и отрешенно смотрел в потолок. 
   
– Что-нибудь новое? - спрашивал Грант. 
   
Рэлсон в ответ только качал головой. 
   
Однажды Грант предложил: 
   
– Я попрошу очистить здание между первой и второй сменами. Вам необходимо посмотреть экспериментальную установку. 
   
Теперь по ночам Грант и Рэлсон бок о бок, словно привидения, вышагивали по пустому зданию. Грант ни на секунду не выпускал руки Рэлсона. Однако после каждого такого путешествия Рэлсон только качал головой. Несколько раз он принимался что-то писать, но после нескольких кривых строк отбрасывал дощечку в сторону. 
   
Так продолжалось до тех пор, пока он вдруг не исписал полстраницы - быстро, не останавливаясь. Грант подошел к коллеге. Рэлсон поднял взгляд и дрожащей рукой закрыл записи. 
   
– Пригласите Блуштейна. 
   
– Что? 
   
– Я сказал: "Пригласите Блуштейна". Доставьте его сюда. Немедленно! 
   
Грант взялся за телефон. 
   
Теперь Рэлсон начал писать, лишь изредка отвлекаясь на то, чтобы вытереть тыльной стороной ладони влажный от пота лоб. 
   
– Он приедет? - спросил Рэлсон дрогнувшим голосом. 
   
– Его нет в кабинете, - ответил Грант, который тоже начал беспокоиться. 
   
– Позвоните ему домой, разыщите Блуштейна! 
   
Грант снова взялся за телефонную трубку, а Рэлсон тем временем отбросил в сторону очередной исписанный листок. Пять минут спустя Грант сказал: 
   
– Блуштейн уже на пути к нам. Что случилось? Вам плохо? 
   
Рэлсон с трудом пробормотал: 
   
– Нет времени... не могу говорить... 
   
Он писал, чертил какие-то кривые диаграммы - его руки словно отказывались ему подчиняться. 
   
– Диктуйте! - предложил Грант. - Я буду писать. 
   
Рэлсон только отмахнулся. Он уже не мог говорить. Схватив левой рукой правую, словно это был кусок дерева, он попытался нацарапать что-то еще, вздрогнул и вдруг повалился на свои записи. 
   
Грант осторожно вытащил бумаги и уложил Рэлсона на диван. И не отходил от него до тех пор, пока не пришел Блуштейн. 
   
– Что произошло? - с порога спросил психиатр. 
   
– Я думаю, он жив, - ответил Грант, хотя к этому моменту Блуштейн и сам успел в этом убедиться. 
   
Грант обо всем ему рассказал. 
   
Блуштейн сделал укол, и они стали ждать. Наконец Рэлсон открыл пустые глаза и застонал. Психиатр наклонился к нему: 
   
– Рэлсон. 
   
Руки Рэлсона потянулись к врачу и вцепились в его пиджак: 
   
– Доктор, заберите меня обратно. 
   
– Так и будет. Прямо сейчас. Как я понимаю, вы решили задачу создания силового поля? 
   
– Да, я там написал, Грант. 
   
Грант тем временем листал бумаги. На его лице была растерянность. 
   
– Там не все, - слабым голосом сказал Рэлсон. - Больше я записать не сумел. Вы должны поработать сами. Заберите меня отсюда, доктор! 
   
– Подождите, - попросил Грант. И прошептал, обращаясь к Блуштейну: - Нельзя ли оставить его здесь до тех пор, пока мы не организуем испытания? Я не понимаю большую часть того, что он написал. Почерк ужасно неразборчивый. Спросите у него, почему он думает, что подобная конструкция будет работать. 
   
– Спросить у него? - тихо проговорил Блуштейн. - Вы же сами говорили, что он всегда знает, как нужно решать практические задачи. 
   
– Спросите меня в любом случае, - вмешался Рэлсон, услышавший часть их разговора. 
   
Его глаза вдруг широко открылись и загорелись безумным огнем. 
   
Блуштейн и Грант повернулись к нему. 
   
– Они не хотят силового поля. Они! Экспериментаторы! До тех пор пока я не понимал, как это сделать, все оставалось без изменения. До тех пор пока я не начал рассматривать одну идею - ту идею, что записана на этих листках, - не прошло и тридцати секунд с того момента, как она пришла мне в голову, и я почувствовал... я почувствовал... доктор... 
   
– Что? - спросил Блуштейн. 
   
– Я все глубже погружаюсь в пенициллин. - Рэлсон снова перешел на шепот. - Чем дольше я писал, тем быстрее и глубже погружался. Я был так... глубоко. Именно тогда я понял, что нахожусь на правильном пути. Заберите меня отсюда. 
   
Блуштейн выпрямился. 
   
– Я должен увезти его с собой, Грант. У нас нет выбора. Если вы сумеете разобраться в том, что он написал - считайте, что вам повезло. Если нет - ничем не могу вам помочь. Рэлсон теперь для вас бесполезен: его ждет немедленная смерть, если он попытается что-нибудь еще написать. 
   
– Но он умирает от чего-то воображаемого! - возразил Грант. 
   
– Предположим. Однако разве это имеет значение? Смерть есть смерть. 
   
Рэлсон потерял сознание и не слышал последнюю часть их разговора. Грант мрачно посмотрел на коллегу, а потом произнес: 
   
– Ну что ж, забирайте его. 
   
Десять ведущих ученых института мрачно смотрели на освещенный экран, где сменяли друг друга слайды. Грант, нахмурившись, наблюдал за ними. 
   
– Мне кажется, идея достаточно проста, - сказал он. - Среди вас есть математики и инженеры. Записи похожи на дурацкие каракули, однако за ними стоит мысль. Первый лист написан достаточно четко - это хорошая подсказка. Еще раз изучите каждую страницу. Записывайте все идеи, даже самые безумные, которые придут вам в голову при чтении. Никаких консультаций; я хочу, чтобы вы сделали собственные, независимые выводы. 
   
– А откуда вы знаете, доктор Грант, что в этих каракулях есть какой-то смысл? - спросил один из ученых. 
   
– Потому что они принадлежат Рэлсону. 
   
– Рэлсону? Я думал... 
   
– Вы думали, он болен, - перебил Грант. Ему пришлось кричать, чтобы перекрыть поднявшийся шум. - Знаю. Он и в самом деле заболел. Это записи человека, стоящего на пороге смерти. Больше Рэлсон ничего не сможет нам подсказать. Где-то в этих бумагах содержится решение, как создать силовое поле. Если мы не найдем его, то будем отброшены назад лет на десять. 
   
Они принялись за работу. Прошла ночь. И еще одна. Три ночи... 
   
Грант посмотрел на результаты и покачал головой: 
   
– Остается только поверить вам на слово. Не могу сказать, что я понимаю все, что здесь написано. 
   
Лоу, который в отсутствие Рэлсона считался лучшим инженером института, пожал плечами: 
   
– Мне это тоже не до конца понятно. Если установка и сработает, почему - он не объяснил. 
   
– Ему не хватило времени. Вы можете построить генератор по этому описанию? 
   
– Могу попытаться. 
   
– А не хотите посмотреть на то, что придумали другие? 
   
– Их версии меня не убеждают. 
   
– Надеюсь, вы все тщательно проверили? - на всякий случай спросил Грант. 
   
– Конечно. 
   
– И настроены прямо сейчас начать работу? 
   
– Да. Однако должен признаться, что не слишком рассчитываю на успех. 
   
– Я тоже. 
   
Конструкция росла. Хэл Росс, старший механик, которого назначили начальником проекта, практически забыл про сон. В любое время дня и ночи его можно было найти на строительной площадке. Он стоял и, задумчиво глядя под ноги, почесывал свой совершенно лысый затылок. 
   
Только в самом начале он задал несколько вопросов: 
   
– Что это такое, доктор Лоу? Никогда не видел ничего подобного. Зачем нужна эта штука? 
   
– Вы знаете, где находитесь, Росс. Вам хорошо известно, что здесь не принято интересоваться лишним. Пожалуйста, впредь ничего у меня не спрашивайте. 
   
Росс больше не задавал вопросов. Однако вскоре стало ясно, что ему совсем не нравится конструкция, созданием которой он руководил. Он называл ее уродливой и неестественной. Но продолжал работать. 
   
Однажды позвонил Блуштейн. 
   
– Как Рэлсон? - спросил Грант. 
   
– Не очень. Желает участвовать в испытаниях генератора силового поля. 
   
– Наверное, это естественно, - с некоторым сомнением ответил Грант. - В конце концов, это ведь его детище. 
   
– Мне придется приехать вместе с ним. 
   
Гранта эта перспектива не слишком обрадовала. 
   
– Знаете, испытания могут оказаться очень опасными. Хотя пуск пробный, вы не должны забывать, что мы имеем дело с колоссальными энергиями. 
   
– Ну, мы будем подвергаться опасности не больше, чем вы, ответил Блуштейн. 
   
– Хорошо. Список наблюдателей должен быть утвержден Комитетом и ФБР, я внесу вас в него. 
   
Блуштейн огляделся по сторонам. Генератор силового поля занимал центральную часть огромной экспериментальной лаборатории, все остальное пространство было освобождено. Он не заметил соединений с резервуаром, где содержался плутоний, служивший источником энергии, но из обрывков разговоров психиатр понял - он знал, что задавать вопросы Рэлсону не следует - что это соединение проходит под полом. 
   
Сначала наблюдатели обошли машину, обмениваясь непонятными репликами, а потом все собрались на галерее. Блуштейн заметил по меньшей мере трех генералов и целую свиту военных чинов помельче. Психиатр предпочел остановиться в стороне, у высокого ограждения главным образом ради Рэлсона. 
   
– Вы уверены, что хотите остаться? - спросил Блуштейн. 
   
В лаборатории было достаточно тепло, но Рэлсон так и не снял пальто и даже поднял воротник. Впрочем, Блуштейн сильно сомневался, что кто-либо из коллег узнает Рэлсона. 
   
– Я останусь, - сказал физик. 
   
Блуштейн был доволен. Ему хотелось посмотреть испытания. 
   
В этот момент к нему кто-то обратился: 
   
– Здравствуйте, доктор Блуштейн. 
   
Сначала психиатр никак не мог вспомнить, кто это с ним поздоровался, но потом сообразил. 
   
– Инспектор Дэррити!.. Что вы здесь делаете? 
   
– То же самое, что и все остальные. - Инспектор показал на собравшихся людей. - Нет никаких шансов заставить их очистить помещение, чтобы исключить возможность несчастного случая. Однажды я стоял совсем рядом с Клаусом Фуксом[4] - вот как с вами. - Дэррити подбросил перочинный нож в воздух и привычно ловким движением поймал его. 
   
– Да, где теперь найдешь безупречную систему безопасности? Когда человек даже не может доверять своему собственному подсознанию... Вы будете стоять рядом со мной, не так ли? 
   
– Почему бы и нет? - Дэррити улыбнулся. - Вы ведь очень хотели попасть сюда, верно? 
   
– Не ради себя, инспектор. Пожалуйста, уберите куда-нибудь ваш нож! 
   
Дэррити с удивлением посмотрел на Блуштейна. Быстро убрал нож и более внимательно посмотрел на его спутника, а потом тихонько присвистнул: 
   
– Здравствуйте, доктор Рэлсон. 
   
– Добрый день, - хрипло ответил Рэлсон. 
   
Блуштейна не удивила реакция Дэррити. С тех пор как Рэлсон вернулся в санаторий, он похудел на двадцать фунтов. Его лицо избороздили морщины, и оно приобрело желтоватый оттенок - теперь ученый выглядел лет на шестьдесят. 
   
– Скоро начнется эксперимент? - спросил Блуштейн. 
   
– Похоже, уже начинают, - ответил Дэррити. 
   
Он повернулся и подошел к перилам заграждения. Блуштейн взял Рэлсона за локоть и попытался отвести его в сторону, но Дэррити негромко сказал: 
   
– Оставайтесь здесь, док, я не хочу, чтобы вы бродили по лаборатории. 
   
Блуштейн посмотрел по сторонам. На лицах застывших людей появилось выражение нетерпения и тревоги. Он узнал высокую худощавую фигуру Гранта - физик полез в карман за спичками, чтобы зажечь сигарету. Молодой человек, сидевший за пультом управления, напряженно ждал. 
   
Послышалось негромкое гудение, и воздух наполнился слабым запахом озона. 
   
– Смотрите! - сдавленно проговорил Рэлсон. 
   
Блуштейн и Дэррити посмотрели в ту сторону, куда указывал палец ученого. Создалось впечатление, будто генератор начал мерцать, будто над ним поднялся нагретый воздух. Железный шар, на манер маятника, прошел через зону мерцающего воздуха. 
   
– Он замедлился, да? - взволнованно спросил Блуштейн. 
   
Рэлсон кивнул: 
   
– Они измеряют высоту подъема, чтобы подсчитать потерю момента. Болваны! Я же сказал, что генератор будет работать. 
   
– Не нужно так переживать, доктор Рэлсон, Только смотрите, и все. 
   
Маятник прекратил раскачиваться, застыв в верхнем положении. Мерцание над генератором стало интенсивнее - в этот момент, по дуге, шар опять начал движение вниз. 
   
Снова и снова раскачивался маятник, и с каждым разом амплитуда его колебаний уменьшалась. Когда шар входил в зону мерцающего воздуха, раздавался четкий звук. И вдруг наступил момент, когда шар отразился. Сначала вяло, словно соприкоснулся с чем-то мягким, потом удар получился звонким, как если бы ему преградило дорогу стальное препятствие, так что шум разнесся по всей лаборатории. 
   
Маятник остановили. Генератор теперь окружала такая плотная пелена, что его едва можно было разглядеть. 
   
Грант отдал приказ, и запах озона вдруг стал острым, наполнил все помещение. Послышались восклицания, люди начали показывать пальцами. 
   
Блуштейн, взволнованный, как и все остальные, перегнулся через перила. На том месте, где только что находился генератор, появилось огромное зеркало в форме полусферы. Оно было идеально округлым и чистым. Блуштейн заметил в нем свое отражение - маленький человечек, стоящий на балконе. Он видел отблески флюоресцентных светильников. Изображение было на удивление четким и контрастным. 
   
– Смотрите, Рэлсон! Оно отражает энергию. Оно отражает волны света, как зеркало. Рэлсон... 
   
Психиатр повернулся: 
   
– Рэлсон!.. Инспектор, где Рэлсон? 
   
– Что? - Дэррити удивленно посмотрел на Блуштейна. - Я его не видел. 
   
Инспектор начал отчаянно озираться: 
   
– Ну, он не мог уйти далеко. Сейчас ему отсюда не выбраться. Вы идите в ту сторону. - Тут Дэррити похлопал себя по бедру, засунул руку в карман и растерянно добавил: - Пропал мой нож. 
   
Блуштейн нашел Рэлсона внутри маленького кабинета, принадлежавшего Хэлу Россу. Кабинет находился неподалеку от балкона, но, учитывая все обстоятельства, в нем никого не было - сам старший механик на испытаниях не присутствовал. Отличное место для финала долгой борьбы Рэлсона с желанием покончить с собой. 
   
Блуштейн постоял несколько мгновений на пороге, а потом отвернулся. Он заметил Дэррити, выходящего из такого же кабинета по другую сторону балкона, и поманил его к себе. 
   
Доктор Грант дрожал от возбуждения. Он закурил, дважды затянулся, бросил сигарету на пол и затоптал. Потом не выдержал, достал следующую - ее постигла судьба предыдущей. Теперь он возился с третьей. 
   
– Даже лучше, чем мы могли рассчитывать, - говорил он. - Завтра проведем эксперимент с огнестрельным оружием. Я в результатах уверен, но необходимо соблюдать намеченный план экспериментов. Мы не станем возиться с винтовками, а сразу попробуем выстрелить из базуки. А может быть, и нет. Сначала придется построить мощные заграждения, чтобы решить проблему рикошета. 
   
Он выбросил третью сигарету. 
   
– А потом мы попробуем настоящую атомную бомбу, - сказал один из генералов. 
   
– Естественно. В районе Эниветока уже начато строительство бутафорского городка. Можно прямо там построить генератор и сбросить на него атомную бомбу. Внутри разместим животных. 
   
– А вы уверены в том, что, если запустить поле на полную мощность, оно выдержит прямое попадание атомной бомбы? 
   
– Более того, генерал, поле не возникнет до тех пор, пока не будет сброшена бомба. Излучение плутония активирует силовое поле за миг до взрыва. Так, как мы сделали в конце сегодняшнего эксперимента. В этом и заключается главная идея! 
   
– Знаете, - заявил профессор из Принстона, - здесь есть и некоторые недостатки. Когда поле запущено на полную мощность, все, что находится внутри, оказывается в полной темноте - во всяком случае, солнечные лучи туда не проникнут. Кроме того, противник может пускать безобидные радиоактивные снаряды, чтобы периодически включать силовое поле. Это приведет к быстрому истощению ресурсов. 
   
– Ну, - возразил Грант, - с подобными проблемами мы справимся. Теперь, когда главная задача решена, нас ничто не остановит. 
   
Наблюдатель, представляющий Великобританию, подошел к Гранту, чтобы пожать ему руку. 
   
– С сегодняшнего дня я могу быть спокойным за Лондон, - сказал он. - Остается просить ваше правительство, чтобы оно разрешило мне ознакомиться с принципами работы генератора. То, что я видел, произвело на меня огромное впечатление. Сейчас ваше открытие кажется неизбежным и очевидным, но кому впервые пришла в голову эта замечательная идея? 
   
Грант улыбнулся: 
   
– Этот вопрос не раз задавался раньше в связи с устройствами доктора Рэлсона... 
   
Физик повернулся, почувствовав у себя на плече чью-то руку. 
   
– Доктор Блуштейн! Чуть было не забыл. Я хочу поговорить с вами. 
   
Он отвел маленького психиатра в сторону и зашептал ему на ухо: 
   
– Послушайте, нельзя ли убедить Рэлсона встретиться с этими людьми? Это же его триумф. 
   
– Рэлсон мертв, - сказал Блуштейн, 
   
– Что? 
   
– Вы можете отлучиться на некоторое время? 
   
– Да... да... Господа, мне нужно на несколько минут покинуть вас. 
   
Он торопливо зашагал вслед за Блуштейном. 
   
Агенты из ФБР уже взяли ситуацию под контроль. Не привлекая особого внимания, они перекрыли вход в кабинет Росса. Снаружи собралась толпа, люди возбужденно обсуждали подробности поразительного эксперимента. А внутри находился ответ на ряд вопросов - смерть. 
   
Охрана расступилась, давая Гранту и Блуштейну пройти, затем снова перекрыла вход. 
   
Грант приподнял простыню. 
   
– Теперь он кажется умиротворенным, - заметил он. 
   
– Я бы даже сказал, счастливым, - кивнул Блуштейн. 
   
– Орудием самоубийства, - бесцветным голосом произнес Дэррити, был мой нож. Я совершил ошибку и напишу об этом в рапорте. 
   
– Нет-нет, - возразил Блуштейн. - Он был моим пациентом, и я несу за него всю полноту ответственности. В любом случае он не прожил бы и недели. С тех пор как Рэлсон изобрел генератор, он медленно умирал. 
   
– Следует ли сообщать обо всем правительству? Может, забудем о его безумии? - спросил Грант. 
   
– Боюсь, это невозможно, - отрезал Дэррити. 
   
– Я все ему рассказал, - печально проговорил Блуштейн. 
   
Грант перевел взгляд с одного на другого. 
   
– Я поговорю с директором. Если потребуется, обращусь к президенту. Я считаю, что нет никакой необходимости упоминать о самоубийстве или о сумасшествии. Этот человек должен войти в историю как изобретатель генератора силового поля. Наш долг, по меньшей мере, сделать для него это. - Он даже скрипнул зубами. 
   
– Рэлсон оставил записку, - вмешался Блуштейн, 
   
– Записку? 
   
Дэррити протянул ему листок бумаги: 
   
– Самоубийцы почти всегда так поступают. Здесь изложена причина, по которой он покончил с собой. 
   
Записка была адресована Блуштейну. В ней говорилось: 
   
"Генератор работает; я знал, что так и будет. Условия сделки выполнены. Теперь он у вас есть, и вы больше во мне не нуждаетесь. Поэтому я ухожу. Вам не нужно беспокоиться о человеческой расе, док. Вы были правы. Они слишком долго выводили нас, слишком сильно рисковали. Мы выбрались из питательного раствора, и они не в силах остановить нас. Я знаю. Вот и все, что я могу сказать: я знаю". 
   
Ниже было нацарапано его имя, за которым следовала последняя строчка: 
   
"Если людей, обладающих иммунитетом против пенициллина, окажется достаточное количество..." 
   
Грант хотел смять записку, но Дэррити остановил его. 
   
– Следует сохранить для архива, - сказал он. 
   
Грант вернул листок инспектору и грустно произнес: 
   
– Бедный Рэлсон! Он умер, продолжая верить в эту ерунду. 
   
Блуштейн кивнул: 
   
– Да. Как я понимаю, Рэлсону будут устроены роскошные похороны, а о самом факте изобретения сообщат без упоминания о помешательстве и самоубийстве. Однако я не сомневаюсь, что людей из правительства заинтересуют его безумные теории. Очень может быть, что они вовсе не так уж и безумны, правда, мистер Дэррити? 
   
– Это же смешно, доктор! - заявил Грант. - Ни один ученый, участвовавший в реализации данного проекта, ни разу не продемонстрировал никакого беспокойства. 
   
– Расскажите ему, мистер Дэррити, - попросил Блуштейн. 
   
– Произошло еще одно самоубийство, - сказал Дэррити. - Нет-нет, не ученый. Во всяком случае, у него нет степени. Это случилось сегодня утром, и мы начали расследование, потому что думали, что есть какая-то связь с предстоящим экспериментом. Нам ничего не удалось обнаружить, и мы решили попридержать информацию до окончания испытаний. 
   
Погибший был самым обычным человеком, с женой и тремя детьми. У него не имелось никаких причин умирать или психических отклонений. Он бросился под машину. Свидетели уверенно заявляют, что он сделал это совершенно сознательно. Он был ужасно искалечен и умер не сразу, прохожие успели вызвать "скорую помощь", но напоследок он сказал: "Теперь я чувствую себя намного лучше", а потом умер. 
   
– Кто это был? - вскричал Грант. 
   
– Хэл Росс. Тот самый парень, что построил генератор. Именно в его кабинете мы сейчас находимся. 
   
Блуштейн подошел к окну. На потемневшем вечернем небе появились первые звезды. 
   
– Росс ничего не знал о теориях Рэлсона. Мистер Дэррити сказал мне, что он даже ни разу не разговаривал с Рэлсоном. По-видимому, ученые в целом обладают иммунитетом. Иначе и быть не может - в противном случае они бы уже давно сменили профессию. Рэлсон являлся исключением и был подвержен действию пенициллина, но решил бороться до конца. Вы знаете, что с ним произошло. Но что вы скажете об остальных: тех, что принадлежат к иным слоям общества, где не происходит постоянного отбора? Какая часть человечества обладает иммунитетом к воздействию пенициллина? 
   
– Вы верите Рэлсону? - с ужасом спросил Грант. 
   
– Я и сам толком не знаю. 
   
Блуштейн посмотрел на звезды. 
   
Инкубаторы?
   
  
  
   
    
С-шлюз
    
   
   
    
     
C-Chute (1951)
     
Перевод: В. Гольдич, И. Оганесова
    
   
   
   
В каюту, куда поместили полковника Энтони Уиндема и других пассажиров, проникал шум боя. На некоторое время наступила тишина, корабль замер, а это означало, что противники сражаются - находясь на астрономическом расстоянии друг от друга, нанося мощные удары, отражаемые защитными силовыми полями. 
   
Никто не сомневался в том, каким будет конец. Земной корабль был всего лишь торговым судном, на которое спешно поставили вооружение, а прежде чем члены команды выгнали пассажиров с палубы, полковник успел заметить, что их атакует легкий крейсер клоро. 
   
Прошло меньше получаса, и начались короткие, но ощутимые толчки, которых он ждал. Пассажиров болтало из стороны в сторону, когда корабль пытался маневрировать, словно океанский лайнер, попавший в шторм. Однако космос был спокойным и безмолвным. Просто пилот изо всех сил старался избежать прямого попадания, из чего следовало, что защитные экраны не выдержали перегрузок. 
   
Полковник Уиндем опирался на свою алюминиевую палку и думал о том, что, хоть он и провел всю свою жизнь в народном ополчении, ему так и не довелось принять участия ни в одном сражении; и сейчас наконец-то, став толстым и хромым стариком, он оказался в самом сердце боевых действий - командир, у которого в подчинении нет ни одного солдата. 
   
Очень скоро гнусные чудовища - клоро - ступят на борт корабля. Такова их манера вести бой. Им, конечно, ужасно мешают космические скафандры, и они понесут большие потери, зато получат корабль землян. Уиндем подумал о пассажирах, и на мгновение в мозгу промелькнуло: "Если бы они были вооружены, а я мог встать во главе нашей маленькой армии..." 
   
Он быстро отбросил эту бесполезную мысль. Портер явно перепуган до смерти, да и юноша Лебланк не в лучшем состоянии. Братья Полиоркеты - проклятье, он даже не может отличить одного от другого - устроились в уголке и, не обращая никакого внимания на остальных, тихо себе разговаривают. Вот Мален - совсем другое дело: сидит совершенно прямо и, похоже, ничего не боится, его лицо вообще лишено каких бы то ни было эмоций. Впрочем, человеку ростом в пять футов вряд ли когда-нибудь доводилось держать в руках оружие... 
   
Совершенно бессмысленные размышления - какая польза от таких вояк! 
   
А вот еще Стюарт - насмешливая улыбочка и сарказм, которым пронизаны все его заявления... Уиндем искоса посмотрел на Стюарта тот приглаживал своими неестественно белыми руками песочные волосы. Что толку от его искусственных рук? 
   
Полковник почувствовал, как содрогнулся корабль - с ним состыковалось другое космическое судно. Через пять минут из коридора донесся шум сражения. Один из братьев Полиоркетов что-то крикнул и метнулся к двери. Другой позвал его: 
   
– Аристид! Подожди! - И бросился следом. 
   
Все произошло слишком быстро. Аристид выскочил из двери в коридор. И вспыхнул на одно короткое мгновение, не успев даже вскрикнуть от боли. Уиндем, который стоял у двери, в ужасе смотрел на бесформенные, почерневшие останки молодого человека. Как странно - всю свою жизнь полковник был военным, но до сих пор ему ни разу не доводилось видеть насильственной смерти. 
   
Понадобились совместные усилия всех остальных пассажиров, чтобы затащить внутрь каюты отчаянно сопротивлявшегося второго брата. 
   
Постепенно шум сражения стих. 
   
– Ну вот и все, - сказал Стюарт. - Теперь они оставят двоих клоро на борту и отправят нас на одну из своих планет. Мы превратились в военнопленных. 
   
– Неужели их здесь будет только двое? - удивленно спросил Уиндем. 
   
– Так у клоро принято, - ответил Стюарт. - А почему вы спрашиваете, полковник? Намерены возглавить бесстрашный рейд и отобрать корабль у врага? 
   
– Черт побери, уже и полюбопытствовать нельзя, - покраснев, заявил Уиндем. 
   
Но из его попыток напустить на себя важный вид, исполненный чувства собственного достоинства, ничего не вышло. И ему это было прекрасно известно. От хромого старика мало прока. 
   
Кроме того, Стюарт, по всей вероятности, хорошо знал клоро. Он ведь жил среди инопланетян и наверняка успел изучить их обычаи. 
   
Джон Стюарт с самого начала объявил, что клоро всегда ведут себя как джентльмены. Через двадцать четыре часа плена он повторил свои слова, сгибая и разгибая пальцы рук и наблюдая за движением мягкой синтеплоти. 
   
Ему нравилось, что у остальных его слова вызвали возмущение. Люди созданы для того, чтобы им причинять боль; самые настоящие вонючки все до единого. И руки у них сделаны из того же материала, что и тело. 
   
Вот, например, Энтони Уиндем, особенно он. Полковник Уиндем - так он сам себя называл, и Стюарт был готов ему поверить. Полковник в отставке, который дрессировал отряд деревенских ополченцев на зеленой лужайке лет сорок назад, и при этом настолько ничем не выделялся, что его не позвали назад на службу, даже когда на Земле во время первой межзвездной войны возникла чрезвычайная ситуация. 
   
– Чертовски неприятные вещи вы тут рассказываете про нашего врага, Стюарт. Я совсем не уверен, что мне нравится ваше отношение. 
   
Казалось, Уиндем с трудом выталкивает слова сквозь свою аккуратно подстриженную бородку. Голова у него была выбрита в соответствии с современной армейской модой, только теперь возле круглой лысины появилась короткая седая щетина. Отвислые дряблые щеки да красные прожилки на массивном носу придавали старику какой-то неопрятный вид, словно его неожиданно и слишком рано разбудили. 
   
– Чушь собачья, - заявил Стюарт. - Вам нужно только развернуть данную ситуацию на сто восемьдесят градусов. Представьте себе, что корабль землян взял в плен лайнер клоро. Как вы думаете, какая судьба ждала бы всех гражданских лиц, находящихся на борту? 
   
– Я ни секунды не сомневаюсь, что наши солдаты стали бы соблюдать все законы ведения межзвездной войны, - важно проговорил Уиндем. 
   
– Если не считать того, что таковых законов не существует. Высадив на борт захваченного корабля команду, как вы думаете, стали бы мы заботиться о том, чтобы обеспечить тех, кто остался в живых, атмосферой с высоким содержанием хлора, оставили бы им личные вещи, отдали бы в их распоряжение самую удобную каюту, и так далее, и так далее, и так далее? 
   
– Заткнитесь, ради всего святого! - рявкнул Бен Портер. - Если я еще услышу ваши "и так далее", я просто свихнусь. 
   
– Извините! - сказал Стюарт, не испытывая ни малейших угрызений совести. 
   
У Портера было тонкое лицо, украшенное похожим на клюв носом, на котором блестели капельки пота, и он так усердно кусал щеку изнутри, что в какой-то момент даже поморщился от боли. Прижал язык к больному месту и стал ужасно похож на клоуна. 
   
Стюарту надоело дразнить товарищей. Уиндем был совсем неподходящей мишенью, а Портер мог только корчиться и страдать. Все остальные просто молчали. Деметриос Полиоркет удалился в страну безмолвного, нестерпимого горя. Похоже, он так и не заснул ночью. По крайней мере, когда Стюарт просыпался, чтобы повернуться на другой бок - он и сам спал ужасно неспокойно - с соседней койки до него доносилось тихое бормотание Полиоркета, где доминировал один и тот же тоскливый стон: "О, мой брат!" Сейчас он сидел на своей койке, время от времени его покрасневшие от слез и бессонницы глаза на широком, смуглом, небритом лице останавливались на других пленниках, а потом он закрывал лицо загрубевшими мозолистыми руками, так что был виден только затылок, заросший курчавыми жесткими волосами. И медленно раскачивался из стороны в сторону - только теперь, когда все проснулись, не произносил ни звука. 
   
Клод Лебланк безуспешно пытался читать письмо. Он был самым молодым из шести пленников, может быть, даже не успел закончить колледж, и возвращался на Землю, чтобы жениться. Стюарт заметил, как юноша тихо плакал утром, а его розовощекая физиономия превратилась в мордашку несправедливо обиженного ребенка. У него были почти белые волосы, огромные голубые глаза и полные губы - красивое, женственное лицо. Интересно, подумал Стюарт, какая девушка могла согласиться стать его женой? Он видел фотографию этой девушки. Впрочем, кто на корабле ее не видел? Хорошенькая, без каких бы то ни было запоминающихся черт - все портреты невест похожи друг на друга. Однако Стюарту казалось, что, будь он девушкой, наверняка выбрал бы себе в спутники жизни человека больше похожего на мужчину. 
   
И еще Рэндольф Мален. Стюарт никак не мог понять, что же это за человек. Он единственный из всей шестерки достаточно долго прожил на планетах Арктура. Сам Стюарт, к примеру, пробыл там ровно столько, сколько требовалось, чтобы прочитать в провинциальном университете серию лекций по астроинженерии. Полковник Уиндем путешествовал от туристической фирмы Кука, Портер намеревался купить замороженные инопланетные овощи для своих консервных заводов на Земле, а братья Полиоркеты пытались заниматься фермерством на Арктуре, но после двух сезонов сдались и, умудрившись получить небольшую прибыль, возвращались на Землю. 
   
Рэндольф Мален провел в системе Арктура семнадцать лет. И как только путешественникам удается быстро узнать друг о друге самые разнообразные подробности? Маленький человечек практически все время молчал. Он был исключительно вежлив, всегда сторонился, стараясь дать дорогу другому, и, казалось, его словарь состоял только из слов "спасибо" и "извините". Однако каким-то образом стало известно, что он отправляется на Землю впервые за семнадцать лет. 
   
Маленький человечек, даже чересчур аккуратный - это немного раздражало. Например, проснувшись сегодня утром, он старательно заправил койку, побрился, принял душ и оделся. Складывалось впечатление, что на его многолетние привычки никак не повлиял тот факт, что он стал пленником клоро. Нужно признать, что поведение Малена не было демонстративным, и он ни в коей мере не показывал, что не одобряет неряшливости других. Одетый в свой консервативный костюм, Мален сидел на койке, сложив руки на коленях - вот-вот готов начать за что-нибудь извиняться. Тонкая полоска растительности над верхней губой не добавляла характера, только усиливала впечатление сдержанности. Он был похож на карикатурное изображение бухгалтера. 
   
"Самое забавное то, - думал Стюарт, - что он и есть бухгалтер". Стюарт заметил запись в судовом журнале: "Рэндольф Флюэллен Мален; специальность: бухгалтер; место работы: "Прайм Пейпер Бокс Компани", Арктур-2, Новая Варшава, Тобайас-авеню, 27". 
   
– Мистер Стюарт? 
   
Стюарт поднял голову. 
   
Это был Лебланк. Нижняя губа у него немного дрожала, и Стюарт заставил себя вспомнить, что человек временами должен испытывать сострадание к ближнему. 
   
– В чем дело, Лебланк? 
   
– Вы не могли бы мне сказать, когда нас отпустят? 
   
– А я-то откуда знаю? 
   
– Все говорят, будто вы жили на планете клоро, а еще вы недавно сказали, что они всегда ведут себя как джентльмены. 
   
– Ну да. Но ведь даже джентльмены воюют, чтобы победить. Возможно, нас на некоторое время интернируют. 
   
– Это же может длиться годы! Маргарет ждет. Она подумает, что я умер! 
   
– Надеюсь, нам позволят связаться с Землей, когда мы прибудем на их планету. 
   
– Послушайте, если вы так много знаете про этих мерзавцев, хриплым от возбуждения голосом заговорил Портер, - скажите, что они станут с нами делать? Чем будут кормить? Где возьмут кислород? Не сомневаюсь, они нас убьют. - И, словно эта мысль только сейчас пришла ему в голову, он добавил. - Меня тоже ждет жена. 
   
Стюарт слышал, как он говорил о своей жене за несколько дней до нападения клоро; особого впечатления на него эти разговоры не произвели. Руки Портера с обкусанными ногтями вцепились в рукав Стюарта, беспрерывно теребили его и дергали. Стюарт резко, с отвращением отодвинулся. Ему были неприятны эти уродливые руки. Его охватывало отчаяние от одной только мысли, что эти чудовища могут быть настоящими, в то время как его собственные, белые, безупречной формы руки - всего лишь имитация, рожденная из инопланетного латекса. 
   
– Нас не убьют. Если бы это входило в намерения клоро, они бы давно с нами покончили. Знаете, мы ведь тоже берем клоро в плен, так что здравый смысл подсказывает, что с пленниками следует обращаться хорошо, если хочешь, чтобы с твоими согражданами тоже обходились гуманно. Они сделают все, что в их силах. Еда, возможно, будет и не самой лучшей, однако клоро лучше нас разбираются в химии. В этой области они истинные мастера. Клоро выяснят, в какой пище мы нуждаемся и сколько нам нужно калорий. Мы выживем. Они об этом позаботятся. 
   
– Не знаете, почему во мне растет уверенность, что вы симпатизируете этим зеленым тварям, Стюарт? - проворчал Уиндем. - Меня просто тошнит, когда я слышу, как землянин так прекрасно отзывается об этих типах. Послушайте, приятель, по-моему, вы забыли о том, что такое лояльность. 
   
– Я лоялен по отношению к тому, кто честен и благороден, вне зависимости от внешнего вида существа, обладающего этими качествами. Стюарт вытянул вперед свои руки. - Вы вот это видите? Их сделали клоро. Я прожил на одной из их планет шесть месяцев. Мои руки были изуродованы взрывом кондиционера в моей квартире. Мне показалось, что кислорода, которым меня обеспечивают, недостаточно - на самом деле все было в полнейшем порядке - и решил немного покопаться в установке. В том, что произошло, мне некого винить, кроме самого себя. Никогда не следует соваться в приборы, сделанные не на твоей родной планете. Когда один из клоро надел атмосферный скафандр и добрался до меня, спасти мои руки уже было невозможно. 
   
Они вырастили - специально для меня - руки из синтеплоти и сделали операцию. Знаете, что это означает? Это означает, что им пришлось построить оборудование и изобрести питательные растворы, которые могли бы функционировать в кислородной атмосфере. И еще это означает, что их хирурги вынуждены были сделать сложнейшую операцию, надев атмосферные скафандры. И вот я снова с руками. - Стюарт неожиданно рассмеялся и потряс почти бесполезными кулаками. - Руки... 
   
– И вы готовы ради этого предать Землю? - спросил Уиндем. 
   
– Предать Землю? Вы спятили! Я многие годы ненавидел клоро за то, что они для меня сделали. Раньше, до несчастного случая, я был пилотом на трансгалактических линиях. А теперь? Работа в конторе, время от времени лекции. Мне понадобилось немало времени, чтобы понять, что я один во всем виноват, а клоро поступили со мной невероятно благородно. У них есть свой этический кодекс, и он ничем не отличается от нашего. Если бы не глупость кое-кого из их представителей - да и наших, конечно - мы бы не воевали. А после того как все закончится... 
   
Полиоркет вскочил на ноги и сжал руки в кулаки. Его глаза метали молнии. 
   
– Мне совсем не нравится то, что вы говорите, мистер. 
   
– Хотелось бы знать почему? 
   
– Потому что ты тут расхваливаешь этих зеленых ублюдков. Клоро хорошо с тобой обращались, да? А вот по отношению к моему брату они вели себя не так благородно. Они его убили. Знаешь, пожалуй, я тебя прикончу. Я понял: ты наверняка шпионишь для этих зеленух. 
   
И он бросился на Стюарта. 
   
Тот даже не успел поднять руки, чтобы защититься от разъяренного фермера. 
   
– Что, черт подери... 
   
Потом Стюарт схватил Полиоркета за запястье и выставил плечо, чтобы помешать тому дотянуться до своего горла. Рука из синтеплоти оказалась практически бесполезной, Полиоркет легко вырвался. 
   
Уиндем вопил что-то неразборчивое, а Лебланк взмолился своим нежным голоском: 
   
– Перестаньте! Ну перестаньте же! 
   
Но именно коротышка Мален обхватил фермера сзади за шею и попытался оттащить его от Стюарта. Без особого результата; Полиоркет, казалось, и не заметил, что маленький человечек висит у него на шее. Ноги Малена болтались в воздухе, так что он беспомощно мотался из стороны в сторону. Но он не разжимал рук и мешал Полиоркету, так что в конце концов Стюарт вырвался и схватил алюминиевую палку Уиндема. 
   
– А ну, отвали, Полиоркет! - крикнул он. 
   
А потом с трудом перевел дух, опасаясь нового нападения. Пустой алюминиевый цилиндр почти ничего не весил, пользы от него было бы совсем немного, но это все равно лучше, чем рассчитывать на свои слабые руки. 
   
Мален отошел в сторону, но остался настороже. Он тяжело дышал, а его одежда была в беспорядке. 
   
Секунду Полиоркет не шевелился. Просто стоял, глядя в пол. 
   
– Бессмысленно все это, - проговорил он наконец. - Я должен убить клоро. А ты думай, о чем говоришь, Стюарт. Станешь болтать лишнее - и у тебя будут серьезные неприятности. Очень болезненные, уж можешь мне поверить. 
   
Стюарт вытер пот со лба и бросил палку Уиндему; тот схватил ее левой рукой, потому что в правой у него был зажат носовой платок, которым он усиленно приводил в порядок свою лысину. 
   
– Господа, нам следует избегать подобных стычек, - произнес Уиндем. - Подумайте о нашем престиже. Не забывайте, у нас общий враг. Мы все являемся представителями Земли и должны вести себя соответствующим образом - мы же правящая раса Галактики. Негоже нам унижать себя перед низшими существами. 
   
– Ну хорошо, полковник, - устало перебил его Стюарт, - не могли бы вы отложить продолжение речи до завтра? - А затем повернулся к Малену: - Спасибо вам. 
   
Он стеснялся своих слов, но не мог не выразить свою благодарность. Поступок маленького путешественника поразил его до глубины души. 
   
– Не стоит благодарить меня, мистер Стюарт, - тихо, почти шепотом, но сухо сказал Мален. - Я не мог поступить иначе. Это было только логично. Если нас интернируют, вы нам пригодитесь в качестве переводчика - вы же единственный знаете клоро и их повадки. 
   
Стюарт поморщился. Очень бухгалтерские рассуждения, слишком логические, бесцветные, лишенные жизни. Риск - и выгода, которую можно получить в результате. Все сбалансировано - активы и пассивы. Ему было бы приятнее, если бы Мален бросился ему на помощь из-за... ну и по какой причине? Из чистого самоотверженного благородства? 
   
Стюарт беззвучно рассмеялся. Почему он ждет от людей идеализма вместо честной, неприкрытой мотивации, направленной на соблюдение собственной выгоды? 
   
Полиоркет впал в ступор. Горе и ярость сжигали его изнутри, но он не умел облечь их в слова и выпустить на свободу. Если бы он был Стюартом, с длинным болтливым языком, то смог бы выговориться, и тогда ему, может быть, стало бы лучше. Вместо этого он сидел тут, в каюте захваченного корабля, а часть его души умерла: у него больше нет брата, Аристида больше нет... 
   
Все произошло так быстро. Если бы можно было вернуться назад, если бы у него была одна лишняя секунда... он бы схватил Аристида, удержал бы его, спас... 
   
Он ненавидел клоро. Два месяца назад он что-то смутно о них слышал, но не более того, теперь же так сильно их ненавидел, что с радостью отдал бы жизнь за возможность убить парочку этих тварей. 
   
– А из-за чего началась война? - спросил Полиоркет, не поднимая головы. 
   
Он боялся услышать голос Стюарта, потому что ненавидел его, но ответил Уиндем, лысый полковник: 
   
– Основной причиной, сэр, был спор за право владения рудниками в системе Уандотт. Клоро посягнули на собственность Земли. 
   
– Там хватило бы места и тем и другим, полковник! 
   
Полиоркет поднял голову и злобно оскалился. Ну не способен этот Стюарт долго помалкивать. Снова открыл свою пасть, безрукий инвалид, умник, дружок клоро. 
   
– Разве это повод для войны, полковник? - продолжал Стюарт. - Мы же не можем существовать на одних и тех же планетах. Нам нечего делать там, где атмосфера богата хлором, а от наших - кислородных - им тоже нет никакой выгоды. Хлор смертельно опасен для нас, для них смертельно опасен кислород. Нет ни малейшего смысла воевать. Наши расы не имеют ничего общего. Да, и мы, и они намерены добывать железо на планетоидах, лишенных атмосферы, но в Галактике таких - миллионы. Разве это повод для войны? 
   
– Существует понятие планетарной чести... - проговорил Уиндем. 
   
– Планетарное удобрение, вот что это такое. Как можно оправдывать этими глупыми рассуждениями столь бессмысленную войну? Вести ее можно только на пограничных постах. Рано или поздно дело закончится переговорами, с которых следовало начинать. Ни мы, ни клоро от этой войны ничего не выигрываем. 
   
Полиоркет, хоть и неохотно, был вынужден признать - не вслух, естественно - что согласен со Стюартом. Какое им с Аристидом было дело до того, где Земля или клоро добывают железо? Неужели ради этого стоило умирать? Неужели из-за этого погиб Аристид? 
   
Неожиданно прозвучала предупредительная сирена. 
   
Полиоркет вскинул голову и медленно поднялся, обнажив зубы в хищной усмешке. Возле двери могло находиться только одно существо. Он ждал - руки напряжены, сжаты в кулаки. Стюарт бросился к нему. Полиоркет заметил это и усмехнулся. Пусть только клоро зайдет, и тогда ни Стюарт, ни один другой ублюдок не сможет его остановить. Подожди, Аристид, подожди всего одну минутку, и я начну за тебя мстить. 
   
Дверь открылась, и на пороге возникло существо, полностью спрятанное в бесформенную пародию на скафандр. Зазвучал странный, неестественный, но достаточно приятный голос: 
   
– Мой товарищ и я, земляне, мы обеспокоены... 
   
Существо вдруг замолчало, потому что Полиоркет с диким ревом метнулся к нему. Его движение не было заранее рассчитанным, им двигала слепая животная ярость. Темноволосая голова опущена, сильные руки расставлены в стороны, а поросшие короткими волосками пальцы скрючены, словно готовясь задушить первого, кто попадется на пути. Стюарт, не успев ничего предпринять, в единую долю секунды был отброшен на какую-то койку. 
   
Клоро, не особенно напрягаясь, мог бы остановить Полиоркета или отойти в сторону, позволив урагану двигаться своим путем. Он не сделал ни того ни другого. Откуда-то возникло оружие, из которого вылетел розовый луч и коснулся землянина. Полиоркет споткнулся и рухнул на пол, тело замерло в том положении, в котором было за секунду до выстрела - одна нога поднята - точно его моментально парализовало. Он свалился на бок и так и остался лежать, а его живые, дикие, исполненные ненавистью глаза метали молнии. 
   
– Через некоторое время с ним все будет в порядке, - произнесло существо. Казалось, клоро просто отмахнулся от нападения Полиоркета. Он заговорил снова: - Мой товарищ и я, земляне, мы обеспокоены возникшим в этом помещении волнением. Вы в чем-то нуждаетесь, мы можем вам как-нибудь помочь? 
   
Стюарт сердито потирал коленку, которую ушиб, когда падал на койку. 
   
– Нет, спасибо, клоро. 
   
– Послушайте, - зло процедил Уиндем, - это чертовски возмутительно. Мы требуем, чтобы вы нас освободили! 
   
Крошечная голова клоро, похожая на головку насекомого, повернулась в сторону толстого старика. Не очень приятное зрелище, если тебе не доводилось видеть клоро раньше. Существо было ростом с человека, но верхняя часть его тела - шея - напоминала тонкий стебель, на который насажена голова, похожая на опухоль. Тупой треугольный хобот спереди, а по обе стороны - выпуклые глаза. И все. Места для мозга, да и самого мозга здесь не было. То, что у клоро соответствовало мозгу, находилось в животе - по земным представлениям - так что голова являлась только органом чувств. Скафандр клоро почти точно повторял очертания его головы, за двумя полукруглыми прозрачными стеклами были видны глаза. Стекло казалось зеленоватого цвета из-за того, что внутри скафандра содержалась атмосфера, богатая хлором. 
   
В данный момент один из глаз внимательно уставился на Уиндема, и старик съежился под этим взглядом, но продолжал настаивать на своем: 
   
– Вы не имеете нрава держать нас в плену. Мы же гражданские лица. 
   
Голос клоро, какой-то искусственный, доносился из небольшого приборчика, покрытого хромированной сеточкой и укрепленного у него на груди - опять же, с точки зрения землян. Эта звуковая коробочка действовала при помощи сжатого воздуха, контролируемого одним или двумя тонкими, раздвоенными щупальцами, которые росли из верхней части тела и были, благодарение Богу, спрятаны внутри скафандра. 
   
Клоро сказал: 
   
– Вы что, серьезно все это говорите, землянин? Вы наверняка слышали о войне, знаете, что такое законы военного времени и военнопленные. 
   
Он быстро подергал головой в разные стороны - внимательно разглядывая присутствующих сначала одним, а потом и вторым глазом. Стюарт был уверен, что каждый из глаз посылает свою собственную информацию мозгу, который сводит ее воедино. 
   
Уиндему было нечего сказать. Как и всем остальным. Клоро, у которого четыре основные конечности примерно соответствовали ногам и рукам, в своем скафандре отдаленно напоминал человека, если, конечно, не поднимать голову выше груди... но кто же знает, о чем он думает? 
   
Все молча наблюдали за тем, как инопланетянин повернулся и вышел из каюты. 
   
Портер откашлялся и с трудом проговорил: 
   
– О Господи, вы чувствуете запах хлора? Если они ничего с этим не сделают, мы все умрем, у нас сгорят легкие. 
   
– Заткнитесь, - велел ему Стюарт. - В нашей атмосфере хлора так мало, что и комар бы его не заметил, а если что-то и есть, через несколько минут все будет в порядке. Кроме того, немного хлора вам не повредит. Он прикончит вирус, вызвавший вашу простуду. 
   
– Стюарт, - тоже кашляя, сказал Уиндем, - я считаю, вы должны были сказать вашему приятелю клоро, чтобы они нас отпустили. Вы не очень-то храбро себя вели в его присутствии, так что нечего важничать сейчас, когда этот урод ушел. 
   
– Вы же слышали, что он сказал, полковник, Мы военнопленные, а обменом военнопленных занимаются дипломаты. Придется нам подождать. 
   
Лебланк, который смертельно побледнел, когда в каюту вошел клоро, вскочил на ноги и бросился в туалет. Все слышали, как его вырвало. 
   
Пока Стюарт пытался придумать, что же можно сказать, чтобы заглушить неприятные звуки, заговорил Мален. Он покопался в маленькой коробочке, которую вытащил из-под подушки, и сказал: 
   
– Возможно, мистеру Лебланку стоит принять успокоительное, прежде чем он отправится спать. У меня есть тут несколько таблеток, я с удовольствием с ним поделюсь. - И тут же попытался объяснить, почему проявляет такое великодушие: - Иначе он не даст нам заснуть ночью. 
   
– Очень разумно, - согласился Стюарт. - Приберегите-ка еще таблеточку для нашего сэра Ланселота. - Он подошел к Полиоркету, который по-прежнему лежал на полу, опустился рядом с ним на колени и спросил: - Тебе удобно, малыш? 
   
– Стюарт, так вести себя - дурной тон, - объявил Уиндем. 
   
– Ну, если вас настолько сильно беспокоит судьба бедолаги, почему бы вам с Портером не перетащить его на койку? 
   
Он им помог. Теперь руки Полиоркета судорожно дергались. Судя по тому, что было известно Стюарту про действие нервно-паралитического оружия клоро, в данный момент Полиоркет испытывал ужасную боль, словно все его тело пронзали тысячи иголок. 
   
– И советую с ним не церемониться, - сказал Стюарт. - Идиотизм этого придурка чуть не стоил нам всем жизни. И ради чего? 
   
Он отодвинул застывшее тело Полиоркета и уселся рядом с ним на край койки. 
   
– Ты меня слышишь? 
   
Глаза Полиоркета горели яростью. Он чуть приподнял руку, потом бессильно уронил ее. 
   
– В таком случае слушай внимательно. Не вздумай еще раз выкинуть что-нибудь подобное. Потому что тогда мы все можем умереть. Если бы ты был клоро, а он - землянином, мы уже давно превратились бы в бездыханные трупы. Так что постарайся запомнить одну простую вещь. Мы сожалеем о том, что твой брат погиб, но он сам был виноват. 
   
Полиоркет попытался подняться, и Стюарт толкнул его назад на койку. 
   
– Нет, лежи и слушай, - сказал он. - Возможно, больше мне не представится такой удобной возможности заставить тебя выслушать внимательно то, что я говорю. Твой брат не имел никакого права покидать каюту, отведенную пассажирам. Ему все равно некуда было бы идти. Он просто оказался в гуще боя. Мы же не знаем наверняка, что он погиб от выстрела клоро. Это мог быть и солдат землян. 
   
– О, послушайте, Стюарт... - запротестовал Уиндем. 
   
– А у вас есть доказательства? - резко повернулся к нему Стюарт. - Вы видели стрелявшего? Можете определить по останкам, чей луч сразил несчастного - клоро или землян? 
   
Полиоркет вновь обрел дар речи; впрочем, его непослушный язык с трудом справлялся со звуками. 
   
– Проклятый, вонючий ублюдок, дружок зеленух... 
   
– Я? Мне известно, какие мысли бродят у тебя в голове, Полиоркет. Ты решил, что сможешь облегчить свою душу, набив мне морду. Так вот, если ты это сделаешь, нам всем придет конец. 
   
Стюарт встал и прислонился спиной к стене. Сейчас он был один против всех. 
   
– Никто из вас не знает клоро настолько хорошо, насколько их знаю я. То, что они отличаются от нас в физическом отношении, не имеет никакого значения. Существенно лишь различие темпераментов. Например, они не понимают нашего отношения к сексу. Для них аналогичный акт всего лишь биологический рефлекс, вроде дыхания. Они не придают этому процессу никакого значения. А вот социальные группы являются очень важным предметом. Не следует забывать, что предки клоро имели много общего с нашими насекомыми. Поэтому они неизменно считают, что любая попавшаяся им на глаза группа землян, объединенная по той или иной причине, является социальным сообществом. 
   
А для них это имеет принципиальное значение. По правде говоря, я не знаю точно, что именно это означает. Такое не дано понять ни одному землянину. Но, вследствие своих взглядов, клоро никогда не разбивают группы людей, как мы стараемся не разделять мать и ее детей, если, конечно, у нас есть такая возможность. Сейчас с нами так трогательно-нежно обращаются, возможно, только потому, что клоро считают, будто мы страдаем из-за смерти одного из нас - они испытывают чувство вины. 
   
Запомните вот что: нас интернируют вместе и будут держать вместе все время. Лично мне эта перспектива не по душе. Добровольно я не выбрал бы ни одного из вас в сокамерники, и, думаю, никто из вас не выбрал бы меня. Но тут мы ничего не можем поделать. Клоро не в состоянии понять, что мы оказались вместе на борту этого корабля совершенно случайно. 
   
А это означает, что нам следует вести себя прилично. Имейте в виду, речь тут идет не о цветочках и птичках и прочих глупостях. Как вы полагаете, что произошло бы, если бы клоро пришли сюда немного раньше и обнаружили, что Полиоркет собирается меня прикончить? Не знаете? Ну а что бы вы подумали о матери, которая пытается задушить своих детей? 
   
Надеюсь, вам понятно. Они убили бы нас, посчитав извращенцами и чудовищами. Уловили? А ты, Полиоркет? Ты все понял? Так что давайте будем обзывать друг друга, как нам вздумается, но никаких оскорблений действием. А теперь, если не возражаете, я приведу свои руки в порядок, верну им прежнюю форму - мои синтетические руки, которые я получил благодаря клоро и которые один из моих соплеменников допытался испортить. 
   
С точки зрения Клода Лебланка, самое худшее было уже позади. Он сумел справиться с первым потрясением, когда его практически от всего мутило; но хуже всего ему было от мысли, что он покинул Землю. Отправиться в колледж, находящийся на другой планете - здорово, настоящее приключение, позволившее ему оказаться вне сферы влияния матери! Месяц спустя, когда он окончательно привык к новой обстановке, его переполняло самое настоящее счастье. 
   
А потом, во время летних каникул, он уже больше не был Клодом, скромным учеником; теперь он превратился в Лебланка, космического путешественника. И эксплуатировал эту идею на полную катушку. Настоящий, сильный мужчина рассказывал о звездах, скачках через гиперпространство, обычаях и природе других миров; благодаря этому он чувствовал себя уверенно с Маргарет. Она полюбила его за те опасности, с которыми он столкнулся... 
   
А вот в ситуации, в которую он попал сейчас, по правде говоря, вел он себя не так чтобы очень здорово. Лебланк это понимал, ему было стыдно. Ему ужасно хотелось быть похожим на Стюарта. 
   
Он подошел к Стюарту во время обеда и сказал: 
   
– Извините, мистер Стюарт. 
   
Стюарт поднял голову: 
   
– Как вы себя чувствуете? 
   
Лебланк понял, что начал краснеть. Он легко краснел и, смущаясь из-за этого, становился пунцовым. 
   
– Гораздо лучше, спасибо. Мы тут обедаем. Я принес вам вашу порцию. 
   
Стюарт взял из его рук банку - стандартный космический рацион: искусственная, концентрированная, питательная и совершенно безвкусная еда. Она нагревалась, когда вы открывали банку, но ее можно было есть и холодной, если возникала необходимость. И хотя к банке прилагались ложка с вилкой, ее содержимое было такой консистенции, что вполне можно было есть пальцами и при этом не слишком испачкаться. 
   
– Вы слышали мою маленькую речь? - спросил Стюарт. 
   
– Да, сэр. Я хочу, чтобы вы знали - вы можете на меня рассчитывать. 
   
– Ну что ж, хорошо. А теперь идите ешьте. 
   
– Нельзя остаться с вами? 
   
– Пожалуйста, оставайтесь. 
   
Некоторое время они молча ели. Потом Лебланк выпалил: 
   
– Вы так уверены в себе, мистер Стюарт! Наверное, просто замечательно быть таким! 
   
– Уверен в себе? Ну уж нет - вон кто у нас никогда не теряет уверенности. 
   
Лебланк с удивлением проследил за взглядом Стюарта. 
   
– Мистер Мален? Этот коротышка? Нет! 
   
– Вы со мной не согласны? 
   
Лебланк покачал головой, а потом внимательно посмотрел на Стюарта, пытаясь понять, не смеется ли тот над ним. 
   
– Он просто ледышка. В нем нет никаких чувств. Он похож на маленькую счетную машинку. У меня он вызывает отвращение. А вот вы, мистер Стюарт, совсем не такой. У вас внутри бушуют чувства, но вы их контролируете. Я бы очень хотел быть похожим на вас. 
   
Мален подошел к ним, словно понял, что говорят о нем, хотя он, вне всякого сомнения, ничего не слышал. Его банка с едой оставалась практически нетронутой. Над ней еще поднимался легкий пар, когда Мален уселся на корточки рядом со Стюартом.