1 2 3 4 5 6 7 8 
   
Нюра схватила свое пальтишко и выбежала из раздевалки. Она никак не могла успокоиться после сцены в пионерской комнате.
   
Осрамили. На смех подняли, а сами и вовсе ни одной строчки сочинить не умеют… И потом мама так хвалила ее за эти стихи. Разве мама меньше ихнего понимает? И папа хвалил. Правда, папа никогда ничего не дослушает до конца. Он просто погладил ее по голове и сказал: «Пиши, пиши, дочка!»
   
Нюра снова вспомнила смех ребят и обидные остроты Одинцова.
   
Сами побыли бы на моем месте. Вот и пиши… Митя сказал: «Разве учатся за конфеты?» Может, не надо было писать про конфеты? И еще Митя сказал: «Пустые стихи. Разве у тебя нет других мыслей: о школе, о товарищах?..»
   
Нюра глубоко вздохнула и заспешила домой.
   
Папы дома не было. Папа всегда приходил поздно, и Нюра с мамой обедали одни. Когда девочка приходила из школы, стол уже был накрыт и около каждого прибора лежала нарядная салфеточка. Но сегодня мама запоздала и, крикнув Нюре: «Раздевайся!» — засуетилась у буфета. Нюра повесила пальто и, бросив на стул сумку, исподлобья взглянула на мать. Мария Ивановна расставляла тарелки, неестественно оттопыривая пальцы, с густо окрашенными в красный цвет острыми ноготками.
   
— А я, доченька, в парикмахерской была. Такая очередь! Все дамы, дамы… И все хотят быть красивыми! — Она поправила рыжую челку на лбу и с улыбкой взглянула на дочь: — Ну, как тебе нравится твоя мама?
   
Нюра бросилась на стул и, закрыв лицо руками, расплакалась.
   
— Ах, боже мой! Что с тобой? Что случилось?
   
Мария Ивановна испуганно заглядывала в лицо дочери, трясла ее за плечи:
   
— Да говори же! Я ведь ничего не понимаю! Что случилось?
   
Нюра сбивчиво рассказала про стихи, про насмешки ребят.
   
— А ты сама хвалила! Нарочно хвалила… И теперь все меня глупой считают… — всхлипывая, повторяла она.
   
Мария Ивановна гневно закричала на дочь:
   
— Перестань! Сию же минуту перестань!.. Они тебе завидуют! Понимаешь ли ты? За-ви-ду-ют!
   
Слезы Нюры высохли. Она с изумлением глядела на мать.
   
Мария Ивановна презрительно сжала губы, сузила зеленоватые глаза и еще раз повторила:
   
— Завидуют!
   
  
  
   
    
Глава 16
    
    
ОБИДА
   
   
   
У Севы болело горло. Он уже три недели не ходил в школу. К нему забегала Лида Зорина. Она присаживалась на кончик стула, раскрывала свою сумку и, пока Малютин списывал с ее дневника заданные уроки, поспешно рассказывала ему все новости: Митя болен, без него скучно, ребята ходили его навещать. Трубачев все еще занимается с Мазиным. Мазин даже немножко похудел от этого. Стенгазету они делают без Мити.
   
Поболтав, Лида уходила. Сева с завистью смотрел, как мимо его окна пробегают школьники. Он чувствовал себя оторванным от товарищей, от школы. Во время болезни он много читал, пробовал рисовать, но после картины, отданной на выставку, никак не мог придумать чего-нибудь нового и говорил матери:
   
— Я всегда так… нарисую, отдам… и скучно, скучно мне делается…
   
— Вот и папа твой, бывало, кончит картину и заскучает. Как будто всего себя вложил в нее и ходит опустошенный. А я, наоборот, сдам свои чертежи — и рада-радешенька! — смеялась мама.
   
— Потому что ты с готового чертишь, а мы с папой свое придумываем, — серьезно сказал Сева.
   
— Конечно. Но разве не приятно тебе, что твоя картина всем понравилась? Ведь это, по-моему, самое главное. Разве интересно человеку делать что-нибудь только для себя?
   
— Ну конечно, я рад, а то все ребята меня таким каким-то считают… — Сева запнулся и с упреком посмотрел на мать, но сдержался и только добавил: — Я многого не умею делать…
   
Мать поняла его:
   
— Сева, я знаю, о чем ты говоришь. Но без этого футбола и всякой чехарды можно обойтись. Они здоровые, крепкие мальчики, а у тебя порок сердца.
   
— Ну, вот я никуда и не гожусь, мамочка, — грустно усмехнулся Сева.
   
Мать заволновалась.
   
— Это совсем не нужно внушать себе. Это пройдет, с годами ты окрепнешь, на рисковать сейчас — просто глупо.
   
— Ну ладно, ладно, мама! Я ведь так сказал… Просто я боюсь, что мне никогда ничего такого не сделать. Вот как наши герои.
   
— Конечно, не всякий может быть героем. Сева, но я думаю все-таки, что в каждом честном человеке непременно есть это геройство… непременно есть… Ой, Сева, — вдруг вспомнила мать, — у нас плитка зря горит, мы же хотели чай пить. И вечно мы с тобой заговоримся!
   
Она бежала с чайником в кухню и на цыпочках возвращалась обратно:
   
— Тише, Севочка, весь дом уже спит, только мы с тобой никак не угомонимся. И каждый день так. Завтра же сделаю строгое расписание.
   
Но строгое расписание не помогало. Мать приходила с работы поздно, за день у обоих накапливались разные новости — времени для разговоров не хватало.
   
— Сева, пей чай и ложись спать… Положи, положи книжку. Я не буду тебя слушать.
   
— Подожди, мама. Я только один вопрос… Почему это говорят, что трус умирает много раз, а храбрый один раз? Как ты это понимаешь, мама?
   
— Как я это понимаю?.. — подняв глаза вверх и сморщив лоб, начинала мать и вдруг, спохватившись, сердито обрывала себя: — Никак не понимаю! Опять ты меня в длинный разговор втягиваешь, Сева…
   
Когда Сева был болен, мама вставала ночью, осторожно щупала ему лоб, утром торопилась приготовить еду и, уходя, уговаривала сына, чтобы он не переутомлял себя чтением и не выдумывал себе никаких занятий.
   
— А мне сегодня лучше, мама! Куда лучше! — каждый день заявлял ей Сева. — Ты не беспокойся!
   
Сегодня в первый раз Севе было позволено выйти. Он решил зайти к Саше Булгакову и узнать у него, что задано на завтра, так как Лида уже два дня не приходила.
   
Закутавшись теплым шарфом, Сева вышел на улицу. Непрочный мартовский снег сбивался под ногами в грязные комья. Саша Булгаков жил недалеко. Сева хорошо знал его улицу и дом, так как в прошлом году, когда Саша был болен, Сева приносил ему уроки. Но теперь, по рассеянности, мальчик долго путался, заглядывая в чужие дворы и припоминая номер дома. Наконец в одном дворе он узнал одноэтажный флигель, где жил Саша.
   
«Сейчас погреюсь, возьму уроки, узнаю все новости!»
   
Во дворе маленькая девочка в теплом платке с длинными пушистыми концами усаживала на санки крепкого, толстого мальчугана в больших валенках.
   
— Положи ноги на санки, а то они будут по снегу ехать. Ну, положи свои ноги! — хлопотала она.
   
Малыш, опираясь на санки, шевелил тяжелыми валенками.
   
— Да не поднимаются они, — уверял он девочку. Какой-то высокий мальчик в шапке, без пальто подскочил к мальчугану, вытащил его из санок, сел на них верхом и крикнул:
   
— Н-но! Поехали!
   
Девочка схватила за руку малыша и замахнулась на мальчика.
   
Когда Сева вошел в длинный коридор, со двора послышался громкий плач, и тотчас в углу открылась дверь, из нее выскочил Саша. Не заметив товарища, он пробежал по коридору и бросился к девочке.
   
Сева выглянул во двор. Чужой мальчик дергал девочку за пушистые концы платка и, сидя верхом на санках, кричал:
   
— Н-но! Поехали, поехали!
   
Малыш сбоку старался столкнуть обидчика с санок.
   
— Эй, ты! Брось! — сердито закричал Саша.
   
Мальчик вскочил, отбежал в сторону и, кривляясь, завизжал:
   
   
   
   
— Ох, ох! Деточек обидели. Караул! Нянечка пришла!
   
— Дурак! — вытирая носовым платком мокрые щеки сестренки, крикнул ему Саша. — Связался с малышами! Попробуй только тронуть их еще раз!
   
— Еще раз, еще два!.. А что ты мне сделаешь?
   
— Тогда посмотришь! — показал ему кулак Саша.
   
Он был очень рассержен и тяжело дышал. Сева уже хотел поспешить ему на помощь, но дверь в коридоре снова открылась, из нее вышла женщина, поставила на порог ведро с мыльной водой и, крикнув: «Сашенька, вынеси помои!» — поспешно ушла.
   
— Го-го-го! Сашенька, вынеси помои! Постирай пеленочки! — запрыгал мальчишка.
   
Сева увидел красное, злое лицо Саши. Не замечая товарища, Саша схватил ведро и молча, не оглядываясь, потащил его по двору, сопровождаемый насмешками. Сева поспешно вышел и решительными шагами направился к обидчику.
   
— Ты подлый человек! — сказал он, поднося к его носу свой худенький кулак, и, круто повернувшись, направился к воротам.
   
У ворот он услышал, как, возвращаясь назад и позвякивая пустым ведром, Саша презрительно говорил мальчишке:
   
— Ну, и что ты этим доказал? Что ты этим доказал? Я на тебя плевать хочу! Ты хулиган. Я с тобой даже связываться не буду. А за ребят когда-нибудь так дам, что своих не узнаешь!
   
«Расстроился, — подумал Сева. — Хорошо, что меня не видел, а то ему неприятно было бы…»
   
Он тихонько пошел по улице к своему дому.
   
В этот день была суббота. Для Саши это был самый трудный день в неделе. В субботу мать купала ребят. Придя из школы, Саша наливал ванночку, менял воду, выносил помои, укладывал в кроватки выкупанных ребятишек. В такую-то минуту и попал к нему Сева. А перед этим, сразу после уроков, Одинцов и Васек Трубачев звали Сашу на каток.
   
— Пойдем! Ведь последние зимние денечки. Скоро каток растает! — уговаривали они его.
   
— Да не могу я сегодня. Мать ребят купает. Давайте завтра пойдем.
   
— Ну, завтра! Я и коньки в школу принес, чтобы домой не заходить, — говорил Одинцов.
   
— А я вообще не люблю откладывать. Решили — значит, пойдем, — заявил Трубачев. — Это у тебя всегда дела какие-то находятся. Пусть мать сама купает. При чем тут ты?
   
— Чудак! — усмехнулся Саша. — А кто же ей помогать будет? Одной воды сколько натаскать надо! И вообще… она моет, а я вытираю. Ведь у нас мал мала пять штук… Одна Нютка самостоятельная.
   
— Фью! — свистнул Васек. — Так это ты их и до ночи не перемоешь.
   
— Да пойдем! Скажи матери — может, она завтра их выкупает? — спросил Одинцов.
   
— Ну ладно! Зайдем ко мне. Вы постоите, а я спрошу, — согласился Саша.
   
Ребята зашли. Пока Саша бегал спрашиваться, Васек говорил Одинцову:
   
— Чудак Сашка: вечно со своими ребятами нянчится!
   
— Ну, — протянул Одинцов, оглядываясь на Сашину дверь, — ему же нельзя иначе. У них отец целый день на работе, а детей куча.
   
Саша вышел:
   
— Ребята, идите! Мне никак нельзя: завтра воскресенье, отец дома, — ему тоже отдохнуть надо.
   
— Значит, не пойдешь? — хмуро спросил Васек.
   
— Не могу.
   
— Ну ладно! Идем, Трубачев! — звякнув коньками, сказал Одинцов.
   
Саша с сожалением посмотрел им вслед и открыл свою дверь. В кухне над плитой поднимался пар, на двух стульях стояла детская ванна.
   
— Кого первого? — не глядя на мать, спросил Саша.
   
— Меня! Меня!.. — запрыгали вокруг него малыши.
   
— Витюшку, — сказала мать.
   
На кровати ползал малыш с закрученной на спине рубашонкой. Он протянул к брату пухлые ручки и что-то залепетал.
   
Но Саша молча стащил с него рубашонку и, пока мать пробовала локтем воду, удерживал подпрыгивающего на кровати малыша.
   
— Расстроился, Сашенька? — спросила мать.
   
— Еще бы… Товарищи на каток пошли, а я тут как банщик какой-то…
   
— Ну что же, иди тогда. Я сама как-нибудь, — вздохнула мать.
   
— «Сама, сама»! Давай уж скорей, что ли! — с раздражением сказал Саша.
   
Мать взяла у него из рук голого малыша:
   
— Иди!
   
— Да чего ты еще! Знаешь ведь, что не пойду. Сажай лучше!
   
Через минуту Саша смотрел, как Витюшка ловит мыльные пузыри и, подняв из воды толстую ножку с короткими розовыми пальчиками, изо всех сил тащит ее к себе.
   
— Смотри, смотри, мама! Он думает, это игрушка. Неужели и я такой был?
   
  
  
   
    
Глава 17
    
    
«СО СВОИМ ПРОФЕССОРОМ»
   
   
   
С утра гуляла по городу метель. Был конец марта. Этот сердитый месяц яростно нападал на прохожих, забивая снегом меховые воротники и шапки. Дул резкий ветер, и, хотя мороза не было, ребята прибегали в школу замерзшие.
   
Грозный, весь засыпанный снегом, в широком тулупе и меховой шапке, стоял на крыльце, как дед-мороз, и, размахивая платяной щеткой, командовал:
   
— Наклоняй голову! Давай воротник!.. Эк, зима на тебя насела!.. Ну, беги грейся!
   
Русаков пришел с Мазиным. Они встретились за воротами своего дома и шли вместе. По дороге Русаков упрекал Мазина, что тот уж слишком занялся учебой:
   
— Тебе только подучиться сказали, а ты совсем в книгу носом зарылся. А тут у одних овчарка пропала… Я уже на след напал.
   
— Некогда мне чужую собаку искать! — буркнул Мазин. — Если б Сергей Николаевич вызвал меня да поставил мне хорошую отметку, а то он все только с места меня спрашивает…
   
— Значит, так и будешь до конца года к Трубачеву шататься? А в землянку скоро вода затекать начнет, что я там один сделаю?
   
— Говорю, некогда мне сейчас.
   
— Тебе все некогда… У меня, может, отец скоро женится, а тебе и на это наплевать, — обиженно сказал Петя.
   
— Не женится.
   
— Почему это?
   
— А почему женится?
   
— Почем я знаю. Только он сам сказал: «Скоро к нам моя жена переедет, люби ее», — неожиданно сообщил Русаков.
   
— Так уже, значит?
   
— Наверно, уже, — вздохнул Петя. — Теперь мне вдвое доставаться будет — от двух родителей сразу.
   
— А какая она? — забеспокоился Мазин. — Посмотреть надо. Хорошую женщину сразу узнать можно.
   
— Узнаешь ее! Начнет отцу на меня наговаривать. Ведь она мачеха. Читал сказку про Золушку? Ведь ее даже на экскурсию во дворец не брали. Хорошо, ей фея помогла, а мне кто помогать будет?
   
— Обойдешься без дворца, лишь бы не дралась она, — задумчиво сказал Мазин.
   
Петька растерянно заморгал ресницами и покрутил головой:
   
— Если вдвоем будут меня драть, так… ого!
   
— Вдвоем, вчетвером! Не морочь мне голову… При Советской власти таких мачехов нет!
   
— «Мачехов»? — засмеялся Русаков. — Неправильно говоришь.
   
— А ты не учи! — рассердился Мазин. — Сам небось ни одной речки на карте не можешь найти.
   
— Ладно, пускай я пропаду и чужая овчарка пропадет, раз ты с географией связался, — сказал Русаков и, бросив товарища, пошел вперед.
   
В этот день последним уроком была география. На большой перемене Трубачев подошел к Мазину и сказал:
   
— Если вызовут тебя, не трусь. А чего не знаешь, говори прямо: не знаю.
   
Мазин кивнул головой. Он был расстроен ссорой с Русаковым. Печальное, вытянутое лицо товарища вызывало в нем раздражение и сочувствие.
   
«Мачеха у него там еще какая-то…» — озабоченно думал он.
   
Сергей Николаевич пришел веселый, потер руки и сказал:
   
— Весной пахнет! Сердится старушка-зима. Проходит ее время. Конец марта!
   
В классе было чисто, уютно и тепло.
   
Дежурные Одинцов и Степанова старались вовсю. Они пришли в школу раньше всех, облазили все углы, вытерли пыль. Валя Степанова принесла из дому чистую, выглаженную тряпочку для доски.
   
А когда Одинцов ловко и красиво развернул перед учителем карту, Сергей Николаевич пошутил:
   
— Совсем как в сказке цветистый ковер раскинул!
   
Одинцов сел. Учитель посмотрел в записную книжку и вдруг сказал:
   
— Мазин и Трубачев!
   
Трубачев вспыхнул и встал. Мазин сидел впереди. Он неловко вылез из-за парты, одернул курточку и, обернувшись к Трубачеву, сказал:
   
— Пошли!
   
Ребята фыркнули. Сергей Николаевич улыбнулся.
   
— Со своим профессором, — пошутил он.
   
Оба мальчика стали у доски.
   
Сергей Николаевич перелистал учебник географии.
   
Класс затих. Только Русаков беспокойно вертелся на парте, быстро-быстро обкусывая на левой руке ногти и не сводя испуганных глаз с товарища.
   
— Ну, Мазин, как теперь твои дела? — спросил Сергей Николаевич.
   
Мазин медленно повернулся к Трубачеву:
   
— Как мои дела?
   
Ребята снова засмеялись. Сергей Николаевич покачал головой:
   
— Я не Трубачева спрашиваю. Ты мне сам отвечай, как ты чувствуешь: прибавилось у тебя знаний или нет?
   
Мазин пристально посмотрел на карту:
   
— Прибавилось.
   
— Выберешься ты теперь из Белого моря без посторонней помощи?
   
— Выберусь.
   
— Хорошо. А если мы тебя, скажем, из Ленинграда в Белое море пошлем?
   
— Поеду, — сказал Мазин и взял указку. — По Беломорско-Балтийскому каналу поеду, вот так… — Он проехал по каналу и остановился в Архангельске. — Есть. Пять суток потратил.
   
— Немного, — сказал Сергей Николаевич. — А если б не было Беломорско-Балтийского канала, как бы ты поехал?
   
Мазин показал длинный путь вокруг северных берегов Европы и тотчас уточнил время:
   
— Семнадцать суток потратил.
   
— Хорошо, Мазин! Я вижу, что ты действительно окреп. Теперь расскажи нам все, что ты знаешь о Беломорско-Балтийском канале. А если ты ошибешься, то Трубачев тебя поправит.
   
Мазин ровным и бесстрастным голосом начал рассказывать:
   
— Беломорско-Балтийский канал тянется на триста километров.
   
— На двести, — поправил его Трубачев.
   
Он стоял выпрямившись, под рыжим завитком лоб его стал влажным, глаза блестели.
   
— На двести километров, — спокойно поправился Мазин и взял указку. — Канал соединяет Онежское озеро с Белым морем…
   
Мазин обращался с картой вежливо и осторожно.
   
Ребята, облокотившись на парты, внимательно следили за указкой, двигающейся вдоль канала. Петя Русаков вертелся, нервно потирал руки и обводил всех торжествующим взглядом. «Ну, как Мазин? Вот вам и Мазин!» — говорили его взволнованные глаза.
   
— Хорошо, Мазин! Пожалуй, тебе и Трубачев не нужен, а? — сказал Сергей Николаевич.
   
— Нет, пусть стоит. Я к нему привык, — заявил Мазин.
   
— Отвыкай. Трубачев всю жизнь не будет стоять с тобой рядом… Трубачев, садись!
   
— Пусть стоит! — тревожно выкрикнул Русаков.
   
Все головы повернулись к нему. Он смутился и юркнул под парту.
   
Отпуская Мазина, Сергей Николаевич похлопал его по плечу и сказал:
   
— Совсем хорошо, Мазин! Я очень рад за тебя. Я вижу, ты поймал быка за рога. Смотри не упускай его больше! А Трубачеву скажи спасибо… Трубачев!
   
Васек вскочил. Учитель посмотрел на его взволнованное лицо:
   
— Молодец!
   
Когда Сергей Николаевич вышел, в классе поднялся шум.
   
Русаков бросился к Мазину и, забыв утреннюю размолвку, обнял его:
   
— Здорово, Колька!
   
Ребята тоже радовались:
   
— Вот так жирняк!
   
— Повезло тебе!
   
— Держись крепче за Трубачева!
   
— Привяжи к себе веревочкой! — добродушно острили они.
   
Толстые щеки Мазина лоснились и набегали на нижние веки, щелочки карих глаз лениво и ласково глядели на ребят.
   
— А насчет мачехи твоей я подумаю, — улучив минуту, ни с того ни с сего шепнул он Русакову.
   
Саша и Одинцов поздравляли Трубачева.
   
— Здорово подогнал его! А я боялся — у меня прямо в ушах зазвенело, когда Сергей Николаевич вас обоих вызвал, — сказал Саша.
   
— А Русаков-то? Вот кто вертелся, как карась на сковороде!
   
— Верный товарищ! Преданный, как собака! — восхищенно сказал Саша. — Такой — на всю жизнь!
   
— А мы трое? Не на всю жизнь? — ревниво спросил Одинцов.
   
Васек вспомнил морозный вечер и огромную желтую луну над снежным прудом.
   
— Я за нас троих головой ручаюсь!
   
— Я тоже, — тихо сказал Одинцов.
   
— А обо мне и говорить нечего! — радостно улыбнулся Саша.
   
Все трое вошли в класс растроганные и счастливые. После уроков Васек бежал домой, размахивая сумкой и толкая прохожих.
   
«Молодец! Молодец! Молодец!» — повторял он про себя.
   
Во дворе для охлаждения он бросился в сугроб и, вывалявшись в снегу, предстал перед теткой.
   
— Тетя Дуня, я молодец!
   
— Вижу, — сказала тетка и, повернув его обратно, сунула ему щетку: — Обчистись в сенях, молодец!
   
  
  
   
    
Глава 18
    
    
ВАЖНЫЙ ВОПРОС
   
   
   
Зима наконец устала. Она притихла, порыхлела, а на небо вышел новый хозяин — весеннее солнце. Ребята, расстегнув пальто, шли из школы. В толпе слышались веселый насмешливый голос Одинцова, ленивые замечания Мазина, смех ребят. Звонко перекликались девочки. На каждом углу толпа редела; уходившие домой долго пятились задом, сожалея о том, что приходится расставаться.
   
Лиде Зориной тоже не хотелось расставаться с товарищами. Она прыгала у своей калитки и все уговаривалась да уговаривалась с подружками о каких-то пустяках на завтра.
   
Наконец все голоса смолкли. Лида быстро побежала по дорожке. Она была взволнована больше всех. Митя выздоровел, и сегодня на сборе поставили на обсуждение ее заметку об отношениях девочек с мальчиками. Об этом необходимо рассказать маме, а если не маме, которая еще не скоро придет с работы, то хотя бы кому-нибудь.
   
Но дома обычно в это время бывали только соседи: старичок бухгалтер Николай Семенович и молоденькая Соня, ужасная копуша, которую Лида долго будила каждое утро.
   
Наверно, им тоже очень интересно послушать, как прошел сбор.
   
У крыльца стоял какой-то высокий молодой человек в лыжном костюме, с широким смешным носом и темным пушком на верхней губе. Он нетерпеливо поглядывал вокруг и время от времени, постукивая двумя пальцами в Сонино окошко, басил:
   
— Сонечка, поторопитесь!
   
— Сейчас! Сейчас! — кричала в форточку Соня. Лида замедлила шаг и на всякий случай вежливо кивнула головой:
   
— Здравствуйте!
   
— Привет! Привет! Вы из школы? Какая смена? — деловито осведомился юноша.
   
— Я в первой смене, но сегодня после обеда у нас был сбор.
   
— Ого! Это, значит, часиков пять уже! Сонечка, поторопитесь!
   
— Может, и не пять, но у нас сегодня разбирали очень важный вопрос, — задерживаясь на крыльце, сказала Лида.
   
— Важный вопрос? Ого! Какой же это вопрос? — поглядывая на Сонино окошко, спросил юноша.
   
— Это, знаете, о дружбе девочек с мальчиками. У нас в классе… — охотно начала Лида.
   
— О дружбе девочек с мальчиками? Это очень важный вопрос… Сонечка, поторопитесь! Сонечка, ведь мы же опоздаем! — подбегая к окну и не обращая больше внимания на Лиду, закричал он.
   
Соня высунула в форточку розовое лицо и сделала сердитые глаза:
   
— Не кричите на весь двор, а то никуда не пойду!
   
— Сонечка!..
   
Лида открыла дверь и вошла в кухню.
   
— А, школьница наша пришла! — закричал из своей комнаты бухгалтер Николай Семенович. — Это хорошо! А то я уж всякую надежду потерял ее увидеть сегодня.
   
— Я на сборе была, — улыбнулась Лида. — У нас вожатый Митя наши дела разбирал.
   
— Дела разбирал? — копаясь в корзинке с бумагами, рассеянно сказал Николай Семенович. — Хорошо бы, чтоб этот самый Митя и мои дела разобрал, а то я никак не разберу… Никак не разберу никаких своих дел, — глядя на заваленный бумагами стол, развел руками Николай Семенович. — Проклятая память! Такая небольшая синенькая тетрадка была у меня, и не знаю, куда делась. Куда делась? — потирая двумя пальцами лоб и глядя на Лиду светлыми близорукими глазами, пожаловался Николай Семенович.
   
— Сейчас! Я только пальто сниму, — сказала Лида и, повесив в передней пальто, заглянула под стол Николая Семеновича. — Я знаю, вы иногда мимо корзины бросаете.
   
— Мимо корзины? Никогда! — возмутился старичок. — Я аккуратнейший человек. Я, прежде чем бросить что-нибудь в корзину, тысячу раз проверю. У меня с письменного стола ни одна бумажка не упадет…
   
Лида неожиданно нырнула под стол:
   
— Вот она!
   
Николай Семенович схватил тетрадку и близко поднес ее к глазам:
   
— Скажите пожалуйста! Как же это вы нашли?
   
— Да за ножкой стола, на самом видном месте лежала, — засмеялась Лида, поднимаясь с колен.
   
— Ну, спасибо! Спасибо, девочка! А то я как без рук, работа стоит, — усаживаясь за стол, благодарил старичок.
   
Лида вышла, постояла немного в кухне, потом тихо побрела в свою комнату.
   
Вечером пришла мама. Она еще на пороге, снимая шапочку, крикнула:
   
— Был сбор, Лидуша?
   
— Был, был, мамочка! — бросилась к ней Лида.
   
— Интересно! Подожди только минутку. Я сейчас вымою руки, сядем за стол, и ты мне все подробно расскажешь, — заторопилась мама. — Подожди, подожди только, я с самого начала хочу.
   
— С самого начала так… Митя прочел мою заметку… Вот полотенце, мамочка. Вытирай одну руку, а я другую буду вытирать.
   
— Нет, я сама… Ну, прочел заметку… Мама придвинула к столу два стула, вынула из портфеля булку, налила чай:
   
— Ну, теперь все… Митя прочел заметку, а что мальчики?
   
— Ну вот… Сначала никто из мальчиков ничего не говорил, и, наоборот, даже пересмеивались и толкали друг дружку.
   
— Это не наоборот вовсе. Ну, предположим… А девочки?
   
— Ой, мама, девочки сразу давай на ребят жаловаться: кто там кого дернул за косу, кого кто толкнул… Понимаешь, не обсуждали вопрос, а жаловались только! — высоко вскидывая брови и округляя глаза, сказала Лида.
   
— Ну, ну?
   
— А Митя слушал, слушал, потом так сморщился и говорит: «Вот я вас слушаю и удивляюсь. Лида Зорина подняла такой серьезный вопрос…»
   
— Правильно, — кивнула головой мама, помешивая ложечкой в стакане.
   
— Да, правильно, — протянула Лида, — а у меня зато сердце в пятки ушло.
   
— Трусишка!..
   
— Да, трусишка! У нас ведь знаешь как дразниться любят…
   
— Ну, об этом потом. Не перебивай себя. Что же сказал Митя еще?
   
— Он очень хорошо сказал, мама… Он сказал, что при важном вопросе… то есть на важном вопросе пионеры себя так небрежно ведут. Мальчики позволяют себе всякие глупые шутки, пересмеиваются, а девочки только обиды свои перебирают. И что он уже тысячу раз слышал, как Мазин у Синицыной ленточку из косы выдернул, что это уже разбирали, и Мазина тогда наказали уже, а теперь надо поговорить не о случаях таких, а о том, чтобы их никогда больше не было, чтобы класс был дружный. Что и мальчики и девочки виноваты, и чтобы не торговаться здесь, кто больше виноват, а исправить это, потому что мы все пионеры и должны быть хорошими товарищами… Он, мама, прямо рассердился даже на нас…
   
— Ну, а ребята что?
   
— Ребята покраснели многие, а девочкам тоже стыдно стало. А потом все начали говорить, что у нас все по пустякам выходят всякие глупые ссоры. А Митя сказал, что мы уже в четвертом классе, а нам можно поставить в пример малышей — они так дружат между собой! Потом он привел примеры всякие… А потом, мамочка, потом!.. — Лида вскочила, зажмурилась и подпрыгнула на одной ножке. — Мы все шли домой вместе. И никто никого не дразнил. И солнце было такое, прямо на всю улицу! Я пальто расстегнула. А Коля Одинцов шапку снял, у него густые волосы. И солнышко нагрело их, — они даже чуть-чуть теплые стали, мы все трогали… А некоторые девочки завтра уже в драповом пальто придут. И я… Хорошо, мамочка?
   
— Нет, драповое еще рано. А остальное все хорошо! Все хорошо, Лидок!
   
Вечером папа тоже слушал о сборе, но ему рассказывала не одна Лида. Лиде помогала мама, они перебивали друг друга и так часто начинали сначала, что папа не дождался конца и ушел спать.
   
  
  
   
    
Глава 19
    
    
СРЫВ
   
   
   
Павел Васильевич все еще не возвращался. Васек нервничал, придирался к тетке.
   
— Может, и были письма, да ты потеряла их! — подозрительно говорил он.
   
Тетка обижалась:
   
— Да что я, голову, что ли, потеряла?
   
Писем не было.
   
Не зная, чем объяснить молчание отца, Васек беспокоился. Иногда ему начинало казаться, что с отцом что-то случилось. Он просыпался ночью и, лежа с открытыми глазами, представлял себе всякие ужасы: то ему казалось, что отец, починяя паровоз, попал под колеса, то заболел и лежит где-нибудь в больнице.
   
Васек плохо спал и в класс приходил хмурый и сонный.
   * * *
   
В этот день Васек Трубачев дежурил. В паре с ним был Саша Булгаков.
   
— Давай так дежурить, чтоб ни сучка ни задоринки, — уславливались мальчики.
   
Первые три урока прошли без запинки. На большой перемене Сашу вызвала мать.
   
— Васек, положи мел, вытряхни тряпку. Проверь, чтобы все было в порядке. Я сейчас! — крикнул он, убегая.
   
Васек, закрывшись один в классе, протер парты, вытряхнул в форточку тряпку, сбегал за мелом, подлил в чернильницы свежих чернил. Когда Саша вернулся, осталось только подмести пол.
   
Пока дежурные наводили в классе чистоту, в укромном уголке раздевалки Русаков с расстроенным лицом говорил Мазину:
   
— Обязательно он меня вызовет! Пропал я, Колька!
   
На четвертом уроке был русский язык. Учитель сказал, что будет вызывать тех, у кого плохая отметка.
   
— Не надо было по собачьим следам рыскать. Взял бы да почитал грамматику… Я хоть по географии хорошо ответил, а ты что? — сердился Мазин. — Чересчур уж… Ни по одному предмету ничего не знаешь.
   
— По арифметике лучше тебя еще… Да все равно мне пропадать сегодня.
   
Мазин нахмурился.
   
— Я подскажу тебе.
   
Русаков махнул рукой:
   
— Будет мне дома! Отец да еще мачеха…
   
— Да ведь она уже неделю у вас живет, и ничего еще не было.
   
— Придраться не к чему было. Она начнет разговаривать со мной, а я молчу… А сегодня… — Русаков покрутил головой и умоляюще посмотрел на Мазина: — Ты бы придумал что-нибудь, Коля.
   
— Придумаешь тут.
   
Оба мальчика постояли молча. Прислонившись к вешалке, Мазин задумчиво вертел чью-то пуговицу. Потом толстые вялые щеки его вдруг начали оживать, он выпятил вперед нижнюю губу и, притянув к себе товарища, зашептал что-то ему на ухо, а потом добавил вслух:
   
— Надо время затянуть, понимаешь… чтобы он не успел тебя спросить до звонка.
   
Русаков понятливо кивнул головой.
   
— А вдруг он меня первого? — испуганно спросил он.
   
— А вдруг пол провалится? — передразнил его Мазин.
   
В коридоре Леня Белкин, щупленький Медведев и Нюра Синицына наскоро проверяли свои знания.
   
— Только мне никто не подсказывайте, а то я собьюсь, — предупреждал Леня Белкин.
   
— А мне немножко, одними губами первое слово только… Подскажешь, Зорина? Ты близко к доске сидишь, — просил Медведев.
   
— Нет, я боюсь, я ни за что! — испуганно отговаривалась Лида. — Я ни губами, никак…
   
Синицына, закрыв глаза, громко повторяла правила грамматики.
   
Звонок рассадил всех по местам. Васек привстал с парты. Все в порядке: тряпка, мел, чернильница… Он заметил на полу скомканную промокашку и погрозил ребятам кулаком: только бросьте еще!
   
Сергей Николаевич вошел в класс.
   
Мазин бросил быстрый взгляд на Русакова:
   
— Сергей Николаевич! Сейчас в пруду девочка утонула, в полынье…
   
Ребята живо повернулись к Мазину:
   
— Какая девочка?
   
— Маленькая?
   
— Где? Где?
   
Мазин откашлялся.
   
— Небольшая девочка… — Он еще раз откашлялся. — Годика три… Она так шла, шла, с саночками…
   
— Ой, с саночками!
   
Мазин привстал и обернулся к классу:
   
— Ну да, с саночками. Да как провалится вдруг… весь лед на пруду треснул под ней…
   
— Ой, бедненькая! — заволновались девочки. — Так сразу и провалилась?
   
— Поговорим об этом после уроков, — сказал Сергей Николаевич, усаживая Мазина движением руки и раскрывая классный журнал. — Синицына! — вызвал он.
   
Мазин хрустнул пальцами и уставился в потолок. Нюра одернула под партой платье и с вытянутым лицом пошла к доске.
   
— А вы пишите в тетрадях, — сказал Сергей Николаевич, перелистывая учебник.
   
— У меня перо сломалось, — неожиданно заявил Русаков, поднимая вверх ручку.
   
Учитель вынул из бокового кармана коробочку и положил ее на стол:
   
— Пожалуйста, возьми себе перо.
   
Русаков толкнул Мазина и пошел к столу.
   
Мазин поднял руку.
   
— А у меня царапает, — сказал он.
   
— Подойди и ты к столу.
   
Учитель подошел к передним партам и спросил:
   
— Кто еще пришел в класс, не заготовив себе хорошее перо?
   
Трубачев беспокойно заерзал на парте. Ребята молчали. Мазин за спиной Русакова протянул руку к доске, схватил мел и спрятал его в карман.
   
— Все с перьями? — еще раз спросил учитель.
   
— Все!
   
— Значит, только вот эти двое… — Учитель повернулся к Мазину и Русакову и вынул часы: — Вы отняли у нас три минуты. Сядьте оба.
   
Русаков и Мазин пошли к своим партам.
   
— Пишите, — сказал Сергей Николаевич: «Колхозники рано начнут сев…»
   
Синицына беспокойно завертелась у доски. Она присела на корточки, пошарила руками по полу и, повернувшись к ребятам, вытянула в трубочку губы.
   
— Ме-е-ел! — раздался ее пронзительный шепот. Васек поднял голову. Саша повернулся к нему и тихо спросил:
   
— Где мел?
   
— Я клал, — взволнованно ответил Васек. Сергей Николаевич постучал пальцами по столу.
   
— Ищи-и! — зашипели на Синицыну ребята. Синицына испуганно развела руками. Лицо Сергея Николаевича потемнело.
   
— Одинцов, сбегай за мелом, живо!
   
Одинцов опрометью бросился из класса.
   
— Кто сегодня дежурный?
   
Васек встал, чувствуя, как кровь приливает к его щекам. Рядом встал Саша Булгаков.
   
Сергей Николаевич поднял брови:
   
— Трубачев? Булгаков? Булгаков, ты к тому же и староста.
   
Саша вытянул шею и замер.
   
— Надо лучше знать свои обязанности, — резко сказал учитель. — Садитесь!
   
Не глядя ни на кого, Васек опустился на место. Ему казалось, что сзади него перешептываются девочки. Неподалеку слышалось тяжелое дыхание Мазина — ему было жарко. Русаков, забыв обо всем на свете, считал минуты. Одинцов, запыхавшийся от бега по лестнице, принес мел и от волнения протянул его прямо учителю.
   
— Положи на место, — сказал Сергей Николаевич.
   
Синицына перехватила из рук Одинцова мел и, держа его наготове, таращила на учителя глаза.
   
«Колхозники рано начнут сев…» — снова продиктовал учитель.
   
Урок пошел как обычно. Синицына разбирала предложения бойкой скороговоркой.
   
«И куда торопится, лягушка эдакая?» — с тревогой думал Русаков.
   
После Синицыной отвечал Медведев. Проходя мимо Зориной, он тихонько толкнул ее локтем. Лида замотала головой и заткнула уши.
   
— Что-нибудь случилось, Зорина? — спросил Сергей Николаевич.
   
Лида вскочила:
   
— Нет.
   
— Тогда сиди спокойно и не делай гримас, — отвернувшись, сказал учитель.
   
Лида села, боясь пошевельнуться. В классе было тихо. Сергей Николаевич вызывал, спрашивал, но ребята чувствовали, что он недоволен.
   
Звонок, как свежий студеный ручей, ворвался из коридора и разлился по классу.
   
Ребята облегченно вздохнули. Сергей Николаевич взял портфель.
   
Когда за ним закрылась дверь, ребята повскакали с мест и окружили Трубачева и Булгакова:
   
— Что же вы? Как это вы?
   
— Не могли мел положить!
   
— Осрамили! Весь класс осрамили!
   
— Честное пионерское… — начал Саша и, возмущенный, повернулся к Трубачеву: — Я на тебя, как на себя самого, надеялся!
   
— А я что? Что я? — сразу вскипел Трубачев.
   
— Ты сказал, что у тебя все в порядке, а сам…
   
— Что — сам? — подступил к нему Васек.
   
На щеках у него от обиды расплылись красные пятна.
   
— Дисциплина! — крикнул кто-то из ребят. — А сами еще всех подтягивают!
   
— И на девочек нападают, — пискнула Синицына.
   
— Молчите! — с бешенством крикнул Васек и обернулся к Саше: — Говори, что я сделал?
   
— Мел не положил, вот что!
   
— Кто не положил?
   
— Ты! — бросил ему в лицо Саша. — Весь класс подвел.
   
— Врешь! — топнул ногой Васек. — Я все проверил, и все было, — нечего на меня сваливать!
   
— Я не сваливаю. Я еще больше отвечаю! Я староста!
   
— Староста с иголочкой! Тебе только сестричек нянчить! — выбрасывая из себя всю накопившуюся злобу, выкрикнул Васек.
   
— Трубачев! — сорвался с места Малютин.
   
— А-а, ты так… этим попрекаешь!.. — Саша поперхнулся словами и, сжав кулаки, двинулся на Васька. Тот боком подскочил к нему.
   
— Разойдись! Разойдись! — выпрыгнул откуда-то Одинцов.
   
Несколько ребят бросились между поссорившимися товарищами:
   
   
   
   
— Булгаков, отойди!
   
— Трубачев, брось!
   
— Перестаньте! Перестаньте! — кричали девочки. Валя и Лида хватали за руки Трубачева. Одинцов держал Сашу.
   
— Ты мне не товарищ больше! Я плевать на тебя хочу! — кричал через его плечо Саша.
   
— Староста! — презрительно бросил Васек, отходя от него и расталкивая локтями собравшихся ребят. Пустите! Чего вы еще?
   
Сева Малютин загородил ему дорогу:
   
— Трубачев, так нельзя, ты виноват!
   
Васек смерил его глазами и, схватив за плечо, отшвырнул прочь. Класс ахнул. Надя Глушкова заплакала.
   
Валя Степанова бросилась к Малютину.
   
Васек хлопнул дверью.
   
Мазин и Русаков стояли молча в уголке класса.
   
Когда Трубачев вышел, Мазин повернулся к Русакову и с размаху дал ему по шее.
   
— За что? — со слезами выкрикнул Русаков.
   
— Сам знаешь, — тяжело дыша, ответил Мазин.
   
Ребята удивленно смотрели на них:
   
— Еще драка!
   
Но Мазин уже выходил из класса, спокойно советуя следовавшему за ним Русакову:
   
— Не реви, хуже будет.
   
  
  
   
    
Глава 20
    
    
КАК БЫТЬ?
   
   
   
Одинцов и Саша шли вместе. Под ногами месился мокрый снег, набиваясь в разбухшие от сырости калоши. Саша шел, не разбирая дороги, опустив голову и не глядя на товарища. Одинцов щелкал испорченным замком своего портфеля и взволнованно говорил:
   
— Знаешь, он просто со зла, нечаянно… Он, может, этот мел в форточку выбросил, когда тряпку вытряхивал… И сам не знал… Да тут еще ребята кричат. Ну, довели его до зла — он и сказал.
   
Одинцов перевел дух и взглянул в упрямое лицо Саши.
   
— Вот и со мной бывает. Как разозлюсь в классе или дома — так и давай какие-нибудь глупости говорить, что попало, со зла. А потом самому стыдно. Да еще бабушка скажет: «Ну, сел на свинью!» Это у нее поговорка такая.
   
Коля неловко засмеялся и, ободренный Сашиным молчанием, продолжал:
   
— Это с каждым человеком бывает. А Трубачев все-таки наш товарищ.
   
Саша вскинул на него покрасневшие от обиды глаза:
   
— Товарищ? Да лучше б он меня по шее стукнул, понимаешь? А он мне такое сделал, что я… я… — Саша задохнулся от злобы и, заикаясь, добавил: — Ни-когда не прощу!
   
— Саша, ведь ему самому теперь стыдно, он сам мучится! — горячо сказал Одинцов. Саша вдруг остановился.
   
— А, ты за него, значит? — тихо и угрожающе спросил он в упор.
   
— Я не за него, — взволновался Одинцов, — я за вашу дружбу, за всех нас троих! Мы всегда вместе были. И на пруду еще говорили…
   
— Ладно, дружите… А мне никакого пруда не надо. Мне и тебя, если так, не надо! — с горечью сказал Саша.
   
Голос у него дрогнул, он повернулся и, разбрызгивая мокрый снег, быстро зашагал к своему дому.
   
— Саша!
   
Одинцов догнал его уже у ворот:
   
— Саша! Я все понимаю. Я за тебя… Мне только очень жалко…
   
— А мне не жалко! Мне ничего не жалко теперь! И хватит! — Саша кивнул головой и пошел к дому.
   
Одинцов глубоко вздохнул, оглянулся и одиноко зашагал по улице.
   
«Пропала дружба… — грустно думал он, стараясь представить себе, как будут теперь держаться Трубачев и Саша. А с кем я буду? Один или с каждым по отдельности?»
   
Одинцов не стоял за Трубачева. Поступок Васька казался ему грубым и глупым.
   
«На весь класс товарища осрамил! «Староста с иголочкой! Тебе только сестричек нянчить!» — с возмущением вспоминал он слова Трубачева. — И как это ему в голову пришло? Ведь Саша не виноват, что у них детей много, ему и так трудно, размышлял он, шлепая по лужам. — И еще Малютина отшвырнул… Севка и так слабый…»
   
Коля Одинцов был растревожен. Дома он наскоро выучил уроки, весь вечер слонялся без дела и, ложась спать, вдруг вспомнил: «А ведь сегодня четверг. К субботе статью писать надо…»
   
Перед ним встал Васек Трубачев, с рыжим взъерошенным чубом на лбу, с красными пятнами на щеках.
   
«Я ведь о нем писать должен. Все… Честно… И вся школа узнает… Митя… Учитель… — Одинцов нырнул под одеяло и накрылся с головой: — Не буду. На своего же товарища писать? Ни за что не буду!»
   
Он замотал головой и беспокойно заворочался. — Коленька, — окликнула его бабушка, — ты что вертишься, голубчик?
   
— У меня голова болит, — пожаловался ей мальчик.
   
— Голова? Уж не простудился ли?
   
Старушка порылась в деревянной шкатулке, подошла к кровати и пощупала Колин лоб:
   
— На-ко, аспиринчику глотни.
   
— Зачем? — отодвигая ее руку с порошком, рассердился Коля. — Вечно ты, бабушка, с этим аспиринчиком! У меня, может, не то совсем.
   
— Да раз голова болит. Ведь аспирин — первое средство при всяком случае.
   
— Ну и лечи себя при всяком случае, а ко мне не приставай… Тебе хорошо — ты дома сидишь, а я целый день мотаюсь. Иди, иди! Я и так засну!
   
Он повернулся к стене и закрыл глаза. Перед ним опять встал Васек Трубачев. Потом стенгазета, перед ней кучка ребят и учитель.
   
«Совершенно точно и честно», — глядя на статью, говорит Сергей Николаевич.
   
«Одинцов никогда не врет!» — кричат ребята.
   
«Не врет… Мало ли что… Можно и не врать, а просто промолчать. Только вот Митя спросит, почему не написал, и ребята скажут: побоялся на своего дружка писать, а как про кого другого, так все описывает… — Одинцов вздохнул. — Нет, я должен написать… всю правду».
   
Кровать заскрипела. Бабушка заглянула в комнату. Коля громко захрапел, как будто во сне.
   
«Какой же я пионер, если не напишу? — снова подумал он, прижимаясь к подушке горячей щекой. — Ведь меня выбрали для этого… А какой же я товарищ, если напишу?» — вдруг с ужасом ответил он себе и, сбросив одеяло, сел на кровати.
   
— Коленька, тебе чего?
   
— Дай аспиринчику, — жалобно сказал Коля.
   
  
  
   
    
Глава 21
    
    
МАЛ МАЛА МЕНЬШЕ
   
   
   
Когда Саша открыл дверь своего дома, на него пахнуло знакомым теплым детским запахом, звонкая возня ребятишек неприятно оглушила его.
   
Он схватил за рубашонку играющего у порога Валерку:
   
— Куда лезешь? Пошел отсюда!
   
Валерка сморщился и вытянул пухлые губы. Мать поспешно подхватила его на руки и тревожным взглядом окинула расстроенное лицо сына:
   
— Саша, Саша пришел!
   
Ребятишки, отталкивая друг друга, бросились к Саше.
   
— Брысь! — сердито крикнул он и, заметив взгляд матери, с раздражением сказал: — И чего лезут! Домой прийти нельзя!
   
— Да они всегда так… радуются, — осторожно сказала мать.
   
— Виснут на шее! Как будто я верблюд какой-нибудь… ну, пошли от меня! — закричал он на сестренок.
   
— А мы без тебя играли. Знаешь как? — заглядывая ему в лицо и пряча что-то за спиной, сказала его любимица — Татка.
   
Саша молча отодвинул ее в сторону и прошел в комнату.
   
— Не троньте его, отойдите, — тихо сказала мать. — Играйте сами.
   
Саша бросил на стол книги и сел, стараясь не замечать внимательного взгляда матери. Этот взгляд тоже вызывал в нем раздражение: «Так и смотрит, все знать ей надо…»
   
Мать наскоро вытерла руки, накрыла на стол:
   
— Сашенька, иди обедать!
   
Ребята с шумом полезли на стулья. Трехлетняя Муська зазвенела ложкой о тарелку.
   
— Руки под стол! — закричал Саша. — Что ты звонишь, как вагоновожатый! — накинулся он на Муську, отнимая у нее ложку. — Сейчас выгоню!
   
— Саша, Саша! — удивленно, с упреком сказала мать. — Что это ты, голубчик?
   
— «Голубчик»! Нянька я вам, а не «голубчик»! Не буду я им больше ничего делать! Сама, как хочешь, с ними справляйся! — отодвигая свою тарелку, закричал Саша. — Все на меня свалила!..
   
Он вдруг остановился. Мать смотрела на него с жалостью и испугом. Половник дрожал в ее руке. Дети притихли.
   
— Ешь. Вот тебе мясо. Сам порежешь?
   
— Сам, — буркнул Саша, давясь куском хлеба. За столом стало тихо. Мать резала маленькими кусочками мясо и клала его в тарелки малышам.
   
— Кушайте, кушайте, — говорила она вполголоса, помогая то одному, то другому справляться с едой.
   
Татка, придвинув к Саше свою тарелку, шепотом сказала:
   
— Саша, порежь мне.
   
— Сама не маленькая! — отодвигая локтем ее тарелку, сказал Саша.
   
— Мама, чего он не хочет? — обиженно протянула Татка.
   
— Не приставай к нему, Таточка. Дай свою тарелку!
   
Татка вскочила, с колен ее покатился на пол круглый пенал. Этот пенал Саша сам подарил ребятам для игры «в школу». Но сейчас, чувствуя закипавшие в глазах слезы и острую потребность придраться к чему-нибудь, Саша схватил пенал и выбежал из-за стола.
   
— На моем столе роетесь! Все мое хватаете! Ладно, я теперь всех швырять буду! — кричал он неизвестно кому со слезами в голосе. Потом бросился ничком на свою кровать и разрыдался.
   
— Сашенька, Саша… Кто тебя, сынок мой дорогой? Кто тебя обидел, голубчик? — гладя его по спине, спрашивала мать.
   
Саша молча плакал, уткнувшись в подушку круглой стриженой головой. Вокруг кровати, прижимаясь к матери, всхлипывали испуганные ребята. Валерка, приподнявшись на цыпочки, обхватил Сашину шею и уткнулся лбом в подушку. Саша высвободил руку и обнял теплое тельце братишки.
   
  
  
   
    
Глава 22
    
    
ВАСЕК
   
   
   
Васек стоял у окна и на все вопросы тетки отвечал:
   
— А тебе-то что?