1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 
   
Дорога обратно в гостиницу показалась Бриенне длиннее, чем дорога в Данфорт, — возможно, из-за угнетенного настроения. В Синем Доле ей Сансу Старк не найти, это ясно. Если сир Донтос увез ее в Старомест или за Узкое море, как, похоже, предполагает мейстер, то дело Бриенны проиграно. Но этот мейстер не знал Сансу, как не знал он и Холларда. Зачем ей было ехать в Старомест, к чужим людям?
   
Бывшая служанка Сансы Брелла, отысканная Бриенной в Королевской Гавани, теперь работала прачкой в публичном доме. «До миледи Сансы я служила у лорда Ренли, и оба оказались изменниками, — горько сетовала она. — Теперь меня ни один лорд не возьмет, вот и стираю на шлюх. — На вопросы Бриенны о Сансе она ответила: — Скажу вам то, что сказала и лорду Тайвину. Эта девушка без конца молилась. Днем ходила в септу и ставила свечи, как подобает леди, а чуть ли не каждую ночь бегала в богорощу. Она вернулась на север, вот что. Там ее боги живут».
   
Но север велик, и Бриенна не имела понятия, кому из знаменосцев своего отца Санса доверилась бы в первую очередь. Возможно, она предпочла родных? Братья ее и сестра убиты, но дядя и побочный брат служат в Ночном Дозоре. Другой дядя, Эдмар Талли, сидит в плену в Близнецах, а его собственный дядя, сир Бринден, все еще держит Риверран. Есть еще младшая сестра леди Кейтилин, правительница Долины. Кровные узы — самые крепкие. Санса могла направиться к кому-то из них, но к кому?
   
До Стены далеко, притом это место мрачное и суровое. Чтобы добраться до Риверрана, Сансе пришлось бы пересечь речные земли, разоренные войной и наводненные солдатами Ланнистеров. Напрашивается Долина, где леди Лиза наверняка дала бы приют своей племяннице…
   
Бриенна, задумавшись, свернула не туда и оказалась в тупике, на грязном дворе, где рылись в земле три свиньи. Одна завизжала, и вышедшая во двор старуха подозрительно осведомилась:
   
— Вам чего?
   
— Я ищу «Семь мечей».
   
— Это вам в обратную сторону. Как дойдете до септы, поверните налево.
   
— Спасибо.
   
Бриенна зашагала обратно и за первым углом налетела на какого-то человека. Встречный, совсем мальчишка, с прямыми тонкими волосами и ячменем на глазу, от столкновения плюхнулся задом в грязь.
   
— Прошу прощения. — Бриенна подала ему руку, чтобы помочь встать, но парень проворно отполз от нее. Лет ему было от силы десять-двенадцать, однако он носил кольчугу, а за спиной у него висел длинный меч. — Я тебя знаю? — Его лицо казалось ей смутно знакомым, но она никак не могла вспомнить откуда.
   
— Нет. Не знаете. Мы никогда… — Паренек вскочил на ноги. — П-простите меня, миледи. Я не смотрел, куда иду. То есть смотрел, но вниз. Под ноги. — Он повернулся и стремглав припустил обратно.
   
Все это показалось Бриенне подозрительным, но не гнаться же за ним по улицам Синего Дола. У городских ворот утром, вот где я его видела, вспомнила вдруг она. Верхом на пегой лошади. И еще где-то, только вот где?
   
Когда она снова отыскала гостиницу, народу в зале было полным-полно. Ближе всего к огню сидели четыре септы в грязных с дороги рясах. На прочих скамьях местные жители заедали хлебом горячую крабовую похлебку. От ее запаха у Бриенны в животе заурчало, но она не могла найти ни одного свободного места.
   
— Садитесь сюда, миледи, — предложил кто-то сзади. Человек соскочил со скамьи, и лишь тогда Бриенна увидела, что это карлик не более пяти футов ростом. Нос весь в красных прожилках, зубы красные от кислолиста. Одет в бурый балахон нищего брата, на толстой шее железный молоток кузнеца.
   
— Сидите, — сказала она. — Я вполне могу постоять.
   
— Лучше уж я — моя-то голова вряд ли о потолок стукнется. — Он говорил грубым голосом, однако учтиво. Бриенна видела сверху его выбритую макушку. Многие монахи носят такие тонзуры. По словам септы Роэллы, этим они показывают, что им нечего скрывать от Отца. «А через волосы Отец разве не видит?» — спросила как-то Бриенна. Глупый вопрос. Она с детства туго соображала — септа Роэлла часто ей пеняла на это. Сейчас, чувствуя себя почти столь же глупо, она заняла место карлика на конце скамейки, знаком попросила подать ей похлебку и спросила человечка в рясе:
   
— Вы служите при какой-нибудь обители в Синем Доле, брат мой?
   
— Наша обитель стояла ближе к Девичьему Пруду, но волки пожгли нас, — ответил карлик, жуя горбушку. — Мы отстроили ее, как могли, и тут явились наемники. Не знаю, чьи это были люди, но они забрали наших свиней и поубивали всю братию. Я сам спрятался в пустом чурбаке, другие же там не могли поместиться. Чтобы похоронить их всех, понадобилось много времени, но Кузнец дал мне силы. Исполнив это, я раскопал тайник, где наш настоятель хранил немного монет, и ушел.
   
— Я встречала на дороге братьев, идущих в Королевскую Гавань.
   
— Их, воробьев, теперь на дорогах сотни. И братия, и септоны, и простой люд. Может, я и сам воробей — вон каким маленьким сделал меня Кузнец, — ухмыльнулся карлик. — А какова ваша печальная повесть, миледи?
   
— Я ищу свою сестру, дочь знатного дома, тринадцати лет. Прекрасную собой, голубоглазую, с золотистыми волосами. Ее мог сопровождать рыцарь, а может быть, шут. — Бриенна помялась. — Я дам золота тому, кто поможет найти ее.
   
— Золота? — Карлик выставил в улыбке красные зубы. — С меня довольно и миски вот этой похлебки, но боюсь, что не смогу вам помочь. Дураков я встречал в изобилии, а вот прекрасных дев нет. — Он пораздумал, склонив голову набок. — Помню, видел шута в Девичьем Пруду — очень грязного и оборванного, но лохмотья на нем были пестрые.
   
Носил ли Донтос Холлард шутовской наряд? Бриенна ни от кого об этом не слышала… но и против никто ничего не сказал. Когда он, однако, успел так обтрепаться? Они с Сансой испытали какие-то злоключения после бегства из Королевской Гавани? Очень может быть, когда на дорогах так опасно. Может также быть, что это был вовсе не Донтос.
   
— А нос у того шута был красный?
   
— Не могу поклясться. Я, признаться, его не разглядывал. Я пришел в Девичий Пруд, только что схоронив своих братьев, и думал найти там корабль, который отвез бы меня в Королевскую Гавань. Дурак мне встретился в гавани, и я заметил, что он старательно избегает солдат лорда Тарли. Потом я увидел его снова, в «Смердящей гуске».
   
— В «Смердящей гуске»?
   
— Место не из пристойных, — признал карлик. — В гавани там несут караул люди лорда Тарли, а в «Гуске» всегда полно матросов, которые за хорошую плату охотно проводят желающих на свои корабли. Тот дурак договаривался о провозе трех человек через Узкое море. Я часто видел, как он там толкует с гребцами, а порой слышал, как он поет.
   
— Трех человек? Не двух?
   
— Трех, миледи. В этом я могу вам поклясться хотя бы и Семерыми.
   
Трое, думала Бриенна. Санса, сир Донтос… а кто же третий? Бес?
   
— И что же, сговорился он с кем-нибудь?
   
— Этого я сказать не могу, но однажды ночью люди лорда Тарли наведались в «Гуску», разыскивая его, а пару дней спустя один человек хвастал, что обдурил дурака, и показывал золото в доказательство. Он был крепко пьян и всех угощал элем.
   
— Обдурил дурака… Что он хотел сказать этим?
   
— Опять-таки не знаю, миледи. Помню только, что звали его Дик-Пройдоха. Боюсь, это все, что я вам могу предложить, кроме разве молитвы грешного человека.
   
Бриенна, верная слову, заказала ему еще миску похлебки, и свежего горячего хлеба, и чашу вина. Пока он ел, стоя рядом с ней, она думала над его рассказом. Мог ли Бес присоединиться к ним? Если за исчезновением Сансы стоял Тирион Ланнистер, а не Донтос Холлард, понятно, что все трое решили уйти через Узкое море.
   
Человечек между тем расправился со своей порцией, а заодно доел и то, что осталось в миске Бриенны.
   
— Вам надо побольше есть, — заметил он. — Такая большая женщина должна хорошенько поддерживать свои силы. До Девичьего Пруда ехать недалеко — только опасно, по правде сказать.
   
Еще как опасно. На этой самой дороге погиб сир Клеос Фрей, а их с Джейме захватили в плен Кровавые Скоморохи. Джейме тогда чуть ее не убил, несмотря на худобу, слабость и скованные запястья. Вот каким он был до того, как Золло отсек ему правую руку. Этот Золло, и Рорж, и Шагвелл раз сто надругались бы над Бриенной, если бы Джейме не сказал им, что за нее дадут столько сапфиров, сколько она весит.
   
— Вы что-то загрустили, миледи. Думаете о вашей сестре? — Карлик похлопал ее по руке. — Не страшитесь: Старица осветит вам дорогу к ней, а Дева ее сохранит.
   
— Вашими бы молитвами.
   
— Вот увидите, они сбудутся. Однако мне пора, — с поклоном добавил он. — До Королевской Гавани путь неблизкий.
   
— Есть у вас лошадь? Или мул?
   
— Я путешествую на своих двоих. Они несут меня, куда мне захочется. — Карлик засмеялся, поклонился еще раз и вразвалку направился к двери.
   
Бриенна осталась сидеть, задумавшись над чашей разбавленного вина. Вино она пила лишь в тех редких случаях, когда хотела унять тревогу. Куда же теперь податься? В Девичий Пруд, чтобы найти человека по имени Дик-Пройдоха в месте под названием «Смердящая гуска»?
   
Когда она видела Девичий Пруд в последний раз, город был разорен, лорд заперся в своем замке, жители, не считая убитых, разбежались или сидели в укрытиях. Ей помнились пустые улицы, сожженные дома, выломанные ворота. Одичавшие собаки украдкой следовали за всадниками. В родниковом пруду, давшем городу имя, плавали, точно чудовищные кувшинки, раздутые трупы. Джейме запел «Шесть юных дев в пруду искристом» и засмеялся, когда Бриенна велела ему замолчать. Теперь в Девичьем Пруду Рендилл Тарли — еще одна причина, по которой ей не следует туда ехать. Лучше сесть на корабль до Чаячьего города или Белой Гавани. Два этих дела, впрочем, можно и совместить. Заехать в «Смердящую гуску», поговорить с Диком-Пройдохой, а затем отплыть дальше на север. Обедавшие начинали понемногу расходиться. Бриенна, разломив хлебную краюху надвое, стала слушать разговоры за соседними столами. Почти все они касались смерти лорда Тайвина Ланнистера.
   
— Говорят, его родной сын убил, — сказал мужчина, по виду сапожник. — Злобный карлик.
   
— А король-то совсем еще мал, — добавила старшая из четырех септ. — Кто же будет нами править, пока он не вырастет?
   
— Брат лорда Тайвина, — предположил стражник. — А может, лорд Тирелл. Или Цареубийца.
   
— Только не этот клятвопреступник, — плюнул в огонь хозяин гостиницы. Бриенна положила хлеб и смахнула крошки с колен. С нее было довольно.
   
Ночью, во сне, она снова оказалась в шатре у Ренли. Все свечи погасли, вокруг стоял холод. В зеленой тьме шевелилось что-то, мерзкое и ужасное, грозившее ее королю. Бриенна рвалась защитить его, но все ее члены застыли и онемели — она даже руки не могла поднять. Когда же теневой меч рассек зеленый стальной ворот и хлынула кровь, она увидела, что павший король — вовсе не Ренли, а Джейме Ланнистер, которого она не сумела спасти.
   
Капитанова сестра застала ее в общей зале, над чашей молока с медом и тремя размешанными сырыми яйцами.
   
— Прекрасная работа, — похвалила Бриенна, когда женщина показала ей свежерасписанный щит. Это был даже не герб, а настоящая картина, вернувшая Бриенну в прошлое, в прохладный сумрак отцовской оружейной. Она заново почувствовала, как ее пальцы прикасаются к растрескавшейся краске, к зеленым листьям дерева, к падающей звезде.
   
Бриенна заплатила живописице в полтора раза больше условленного. Когда она покидала гостиницу, закупив на дорогу муки, сухарей и сыра, щит висел у нее за плечом. Из города она выехала через северные ворота и медленно двинулась через поля и деревни. Здесь происходили самые жестокие бои, когда волки пришли к Синему Долу.
   
Армией Джоффри, составленной из жителей Запада, штормовых земель и Простора, командовал Рендилл Тарли. Его воинов, павших в бою, похоронили как героев, в склепах под септами Синего Дола. Убитых северян, куда более многочисленных, свалили в общую яму у моря. «ЗДЕСЬ ЛЕЖАТ ВОЛКИ» — написали победители на грубо вытесанном деревянном столбе, что стоял над могилой. Бриенна, остановившись рядом, безмолвно помолилась за павших, за Кейтилин Старк и ее сына Робба и за всех, кто погиб вместе с ними.
   
Она хорошо помнила ночь, когда Кейтилин узнала о смерти двух своих младших сыновей, мальчиков, которых она оставила в Винтерфелле ради их безопасности. Бриенна, чувствуя неладное, спросила, нет ли у леди Старк каких-то вестей о них. «У меня нет больше сыновей, кроме Робба», — ответила Кейтилин так, будто в животе у нее повернули нож. Бриенна протянула руку через стол, желая утешить ее, — и остановилась, боясь, что та отшатнется. Леди Кейтилин обратила к ней свои изрезанные кинжалом ладони и завела разговор о своих дочерях. «Санса всегда была маленькой леди, — говорила она, — вежливой и стремящейся всем угодить. Она любила истории о доблестных рыцарях. Когда она вырастет, то будет гораздо красивей меня, вот увидишь. Я часто сама расчесывала ей волосы, такие густые и мягкие, цвета осенних листьев… при свете факелов они блестят, словно медь».
   
Она говорила и об Арье, своей младшей дочери, но Арья давно пропала и скорее всего мертва. Санса же… «Я найду ее, миледи, — поклялась Бриенна неуспокоенной тени леди Кейтилин. — Никогда не перестану искать. Не пожалею ни жизни, ни чести, если придется, забуду свои мечты, но найду ее».
   
За полем недавней битвы дорога потянулась по берегу, между взволнованным серо-зеленым морем и низкими известковыми холмами. Здесь то и дело встречались рыбачьи деревни, чьи жители по этой дороге возили свой улов в город. Одна семья, рыбачка и ее дочери, как раз возвращалась домой, неся на плечах пустые корзины. Бриенну в доспехах они приняли за рыцаря, но, увидев ее лицо, девушки начали перешептываться и бросать на нее любопытные взгляды.
   
— Не видали ли вы на дороге благородную девицу тринадцати лет? — спросила она. — С голубыми глазами и золотистыми волосами? — После встречи с сиром Шадриком она стала осторожнее, но нужда заставляла ее расспрашивать всех. — Ее мог сопровождать шут. — Но рыбачки только головами качали да посмеивались, заслоняя ладонями рот.
   
В первой деревне за ней увязались босоногие мальчишки. Опасаясь новых насмешек, Бриенна надела шлем, и ее снова приняли за мужчину. Один мальчонка предлагал ей моллюсков, другой крабов, третий свою сестру.
   
Она купила у второго трех крабов. На выезде из деревни ее застал дождь. Поднялся ветер. Шторм идет, решила она, посмотрев на море. От лупивших по шлему капель звенело в ушах, но все лучше, чем оказаться сейчас в лодке среди волн.
   
Час спустя она приехала к развилке у руин небольшого замка. Правая дорога вилась по берегу к мысу Раздвоенный Коготь, болотистому и заросшему сосняком, левая вела через холмы, леса и поля к Девичьему Пруду. Дождь полил еще пуще. Бриенна спешилась и повела лошадь в руины, надеясь найти там укрытие. За ежевикой, бурьяном и молодыми вязами еще просматривалось, где стояли прежние крепостные стены, но камни, из которых они были сложены, валялись между двух дорог, как детские кубики. Главное строение уцелело только наполовину. На верхушках трех башен, построенных из серого гранита, как и весь замок, виднелись зубцы из желтого песчаника. Три короны, поняла Бриенна, глядя на них сквозь струи дождя. Три золотые короны. Замок Холлардов. Здесь, по всей вероятности, и родился сир Донтос.
   
Бриенна, ступая по щебню, шла вместе с лошадью к главному входу. От дверей остались только ржавые петли, но кровля еще держалась, и внутри было сухо. Бриенна привязала кобылу к стенному светильнику, сняла шлем, распустила волосы. Отыскивая какое-нибудь топливо для костра, она услышала перестук копыт другой лошади и безотчетно отступила в тень, чтобы ее не заметили с дороги. На этой самой дороге ее с сиром Джейме взяли в плен. Недоставало еще снова подвергнуться этой участи.
   
Всадник был невелик ростом. Бешеная Мышь, предположила она с первого взгляда. Умудрился меня как-то выследить. Рука Бриенны легла на меч. Сир Шадрик, как видно, посчитал ее легкой добычей потому только, что она женщина. Кастелян лорда Грандисона совершил когда-то ту же ошибку. Этого горделивого старика шестидесяти пяти лет с ястребиным носом и пятнистым черепом звали Хамфри Вагстафф. В день их помолвки он заявил Бриенне, что после свадьбы она должна будет вести себя как истая женщина. «Я не потерплю, чтобы моя леди-жена разъезжала повсюду в мужской кольчуге. Если же вы меня ослушаетесь, мне придется вас наказать».
   
Ей было шестнадцать, и она уже неплохо владела мечом, однако страдала крайней застенчивостью. Тем не менее она набралась мужества сказать сиру Хамфри, что подчинится лишь тому мужчине, который победит ее в единоборстве. Старый рыцарь побагровел, но все же облачился в доспехи, дабы указать женщине ее место. Они сражались турнирным оружием, и булава Бриенны не имела шипов. Сломав сиру Хамфри ключицу и два ребра, она поломала заодно и помолвку. Из трех ее женихов он оказался последним. Больше отец не настаивал.
   
Если это в самом деле сир Шадрик, то ей, очень возможно, предстоит еще один бой. Бриенна не собиралась объединяться с ним и не желала привести его к Сансе без своего ведома. Он держит себя как искусный боец, но при этом мал и тщедушен. Бриенна полагала, что окажется не только выше, но и сильнее его.
   
Она не слабее многих рыцарей, а их старый мастер над оружием говаривал, что она намного проворнее, чем можно ожидать от женщины ее роста. Боги наградили ее также выносливостью, которую сир Гудвин почитал великим достоинством. Биться с мечом и щитом — дело утомительное, и победа зачастую достается более терпеливому. Сир Гудвин учил ее драться осмотрительно и беречь силу, предоставляя врагу расходовать свою в яростных атаках. «Мужчины будут тебя недооценивать, — говорил он, — и в гордыне своей захотят победить тебя сразу, чтобы никто не сказал, что баба их загоняла». Отправившись в странствия, Бриенна убедилась в правоте его слов. Даже Джейме Ланнистер в лесу под Девичьим Прудом повел себя таким образом. То же самое, по милости богов, будет и с Бешеной Мышью. Возможно, он опытный воин, однако не Джейме Ланнистер. Бриенна наполовину вынула меч из ножен.
   
На развилке дорог, однако, появился не гнедой скакун сира Шадрика, а старая пегая лошадь с тощим пареньком на спине. Тот самый мальчишка, поразилась Бриенна, разглядев под капюшоном его лицо. Тот, которого я сбила с ног в Синем Доле.
   
На разрушенный замок мальчик даже не смотрел — он, видно, раздумывал, какую дорогу выбрать. После недолгого колебания он повернул в холмы, скрывшись за пеленой дождя, и тут Бриенна вспомнила, что видела его в Росби. Следит за мной, догадалась она, но в эту игру и по-другому можно сыграть. Она отвязала кобылу и пустилась за ним вдогонку.
   
Мальчишка смотрел вниз, изучая наполненные водой колеи. Дождь, а вдобавок и капюшон мешали ему расслышать погоню. Он ни разу не оглянулся, пока Бриенна, подъехав к нему вплотную, не хлопнула плашмя его лошадь по крупу своим мечом.
   
Лошадь сделала свечку, наездник же взвился в воздух, хлопая плащом, словно крыльями, и шлепнулся в грязь. Привстав с полным ртом земли и сухой травы, он увидел над собою Бриенну. Мальчишка, без сомнения, был тот же самый — она узнала ячмень.
   
— Ты кто? — осведомилась она.
   
Мальчишка с глазами как блюдца зашевелил губами.
   
— П-по… — только и выговорил он. Его трясло так, что кольчуга позвякивала. — П-по…
   
— Ты хочешь сказать «пожалуйста»? — Бриенна приставила меч к его горлу. — Пожалуйста, скажи мне, кто ты такой и зачем меня преследуешь.
   
— П-под… — Он выковырнул изо рта комок грязи и сплюнул. — Это меня так зовут. П-подрик П-пейн.
   
Бриенна опустила меч, почувствовав жалость к этому мальчугану. Ей вспомнился Вечерний Замок и молодой рыцарь с розой в руке. Роза предназначалась Бриенне — так сказала ей септа. Чтобы ее получить, нужно было всего лишь приветствовать его у входа в отцовский замок. Восемнадцатилетний рыцарь с рыжими волосами до плеч и она, двенадцати лет, затянутая в нарядное, расшитое гранатами платье. Они были одного роста, но она не могла ни взглянуть на него, ни произнести простых слов, которым ее научила септа: «Добро пожаловать в замок моего лорда-отца, сир Роннет. Я рада, что вижу вас наконец воочию».
   
— Почему ты меня преследуешь? — повторила она. — Тебя послали шпионить за мной? Кому ты служишь, Варису? Королеве?
   
— Нет. Не ему. И не ей.
   
Бриенна полагала, что ему десять лет, но она плохо умела определять возраст детей. Они всегда казались ей младше, чем были на самом деле, — может быть, потому, что сама она в детстве всегда была очень большой. Настоящая дылда, говорила септа Роэлла. Здоровенная и мужеподобная.
   
— Ребенку опасно путешествовать одному, — сказала она.
   
— Я не ребенок. Оруженосец. Десницы.
   
— Лорда Тайвина? — Бриенна убрала меч в ножны.
   
— Нет. Другого десницы. Старого. Его сына. Мы с ним сражались вместе. И все кричали: «Полумуж! Полумуж!»
   
Бес. Бриенна не знала даже, что у него имелся оруженосец. Ведь Тирион Ланнистер — не рыцарь. У него мог быть слуга — паж или чашник, кто помогал бы ему одеваться. Но оруженосец?
   
— Зачем ты следил за мной? Что тебе нужно?
   
— Найти его леди. — Паренек поднялся с земли. — Которую ищете вы. Мне Брелла сказала. Она его жена. Не Брелла, леди Санса. — Лицо мальчика, мокрое от дождя, внезапно скривилось в приступе горя. — Я его оруженосец, а он меня бросил.
  
  
   
    
Санса
   
   
Однажды, когда она была маленькой, в Винтерфелл пришел странствующий певец и прожил с ними полгода. Он был стар, с обветренным лицом и белыми волосами, но пел о доблестных рыцарях и прекрасных дамах. Когда он уходил, Санса горько плакала и просила отца не отпускать его. «Он уже трижды пропел все песни, которые знает, — мягко сказал дочери лорд Эддард. — Я не могу держать его здесь против воли. — Не надо плакать, к нам придут другие певцы».
   
Но минуло больше года, а они все не приходили. Санса молилась Семерым в септе и старым богам под сердце-деревом, прося их вернуть старика, а еще лучше прислать другого певца, молодого и красивого. Но боги не отвечали ей, и в чертогах Винтерфелла по-прежнему было тихо.
   
Тогда она была маленькой и глупой, теперь она взрослая девушка — и молит о тишине среди песен, звучащих каждую ночь.
   
Будь Орлиное Гнездо таким же, как другие замки, только крысы да тюремщики слышали бы пение мертвеца. Стены темниц надежно глушат и песни, и крики. Но небесные камеры открываются прямо в воздух, и каждый аккорд мертвеца отражается эхом от каменных плеч Копья Гиганта. А как он поет! О Пляске Драконов, о прекрасной Джонквиль и ее дураке, о Дженни из Старых Камней и Принце Стрекоз. Поет об изменах, о жестоких убийствах, о повешенных и кровной мести. Горе и печаль, вот о чем все его песни.
   
Нет в замке такого места, где Санса могла бы спастись от его музыки. Звуки поднимаются за ней по ступенькам винтовой лестницы, вторят плеску воды в ее ванне, ужинают с ней вечером и пробираются в спальню, когда она наглухо запирает ставни. Они пронизывают ее холодом, как здешний разреженный воздух. Снегопада в Гнезде не было со дня падения леди Лизы, но по ночам стоят жестокие холода.
   
Голос певца, красивый и сильный, стал даже как будто лучше, чем прежде, — боль, страх и тоска обогатили его. Санса не понимала, за что боги наделили таким голосом этого подлого человека. Он взял бы ее силой в Перстах, если бы Петир не приставил сира Лотора охранять ее. Он играл, заглушая крики Сансы, когда тетя Лиза хотела убить ее.
   
Санса постоянно напоминала себе об этом, но слушать его песни по-прежнему было невыносимо.
   
— Пожалуйста, — взмолилась она, придя к лорду Петиру, — заставьте его замолчать!
   
— Я дал ему слово, милая. — Петир Бейлиш, лорд Харренхолла, верховный лорд Трезубца, лорд-протектор Гнезда и Долины Аррен, поднял глаза от письма. После падения леди Лизы он написал не меньше ста писем. Санса видела, как улетают и прилетают вороны. — Уж лучше терпеть его песни, чем слушать его рыдания.
   
Да, пусть уж лучше поет, но…
   
— Но не всю же ночь напролет, милорд. Лорд Роберт плачет, потому что не может уснуть…
   
— Он горюет по матери — но что ж делать, раз она умерла. — Лорд Петир пожал плечами. — Осталось недолго. Завтра сюда поднимется лорд Нестор.
   
Санса уже встречалась однажды с лордом Нестором Ройсом после того, как Петир женился на ее тетке. Ройс — хранитель Ворот Луны, самого большого замка у подножия горы, охраняющего подходы к Гнезду. Свадебный кортеж остановился у него на всю ночь, прежде чем подняться к себе. Лорд Нестор едва взглянул на нее, но его предстоящий приезд вселял в Сансу ужас. Он к тому же Высокий Стюард Долины, доверенный вассал Джона Аррена и леди Лизы…
   
— Вы ведь… не допустите лорда Нестора к Мариллону, правда?
   
Петир отложил перо — видимо, лицо Сансы красноречиво выражало ужас, который она испытывала.
   
— Напротив. Буду настаивать, чтобы лорд его посетил. — Он жестом пригласил Сансу сесть рядом с собой. — Мы с Мариллоном пришли к согласию. Морд умеет убеждать весьма хорошо. Если же наш певец вопреки ожиданиям пропоет песенку, которая нам не придется по вкусу, мы с вами попросту скажем, что он лжет. Кому, по-вашему, лорд Нестор скорее поверит?
   
— Нам? — Сансе очень хотелось в это поверить.
   
— Ну конечно. Наша ложь ему только на пользу.
   
Огонь весело трещал в натопленной горнице, но Санса дрожала.
   
— Да… но что, если…
   
— Если лорд Нестор поставит честь выше выгоды? — Петир обнял Сансу за плечи. — Если он предпочтет истину и захочет воздать по закону за смерть своей госпожи? Я хорошо знаю лорда Нестора, милая. Не думаешь же ты, что я позволю ему причинить вред моей дочери?
   
Я не ваша дочь, думала Санса. Я Санса Старк из Винтерфелла, дочь лорда Эддарда и леди Кейтилин. Но вслух она этого не сказала. Если бы не Петир Бейлиш, это она, а не Лиза Аррен, улетела бы в холодное синее небо и разбилась о камни шестьюстами футами ниже. Он такой смелый — ей бы его отвагу. Сансе хотелось одного — лечь в постель, забиться под одеяло, спать и не просыпаться. После смерти Лизы она не проспала толком ни одной ночи.
   
— А не могли бы вы сказать лорду Нестору, что я нездорова или…
   
— Он захочет выслушать твои показания относительно гибели Лизы.
   
— Милорд, если Мариллон скажет, что было на самом деле…
   
— То есть солжет?
   
— Солжет? Ну да, если он солжет… это будет мое слово против его, а лорд Нестор посмотрит мне в глаза и увидит, как я напугана…
   
— Страх в твоем случае вполне уместен, Алейна, ведь ты видела нечто ужасное. Нестор будет тронут. — Петир сам посмотрел ей в глаза, будто видел их в первый раз. — У тебя глаза твоей матери, честные и невинные. Голубые, как море в солнечный день. Многие мужчины будут тонуть в них, когда ты подрастешь немного.
   
Санса не нашлась с ответом, и Петир добавил:
   
— Все, что от тебя требуется, — это сказать лорду Нестору то же самое, что ты сказала лорду Роберту.
   
Но Роберт — маленький мальчик, а лорд Нестор — зрелый муж, суровый и подозрительный… Роберта, слабого здоровьем, приходится оберегать от всего, даже от правды. «Порой мы вынуждены лгать из любви», — убеждал ее Петир.
   
— Лорду Роберту мы солгали, щадя его, — напомнила ему Санса.
   
— А на сей раз солжем, щадя себя. Иначе нам с тобой придется покинуть Гнездо через ту же дверь, что и Лиза. — Петир снова взялся за перо. — Мы попотчуем его ложью и борским золотым, а он проглотит все это и попросит еще, ручаюсь тебе.
   
Он и меня потчует ложью, подумала Санса, хотя и с самыми лучшими намерениями, желая утешить. Утешительная ложь не так уж страшна — если бы только в нее можно было поверить…
   
То, что наговорила ей тетка перед тем, как упасть, до сих пор не давало Сансе покоя. «Бред, — уверял ее Петир. — Моя жена была сумасшедшая, ты сама убедилась в этом». Да, верно. Я ничего не сделала, только построила замок из снега, а она хотела выбросить меня в Лунную Дверь. Меня спас Петир. Он любил мою мать и…
   
И ее тоже любит? Как может она сомневаться в этом? Он ведь спас ее.
   
Он спасал Алейну, свою дочь, нашептывал Сансе внутренний голос. Да, но ведь Алейна в то же время и Санса… а порой ей кажется, что и в самом лорде-протекторе живут два человека. Он Петир, ее защитник, умеющий развеселить и успокоить… и в то же время Мизинец, лорд, знакомый ей по Королевской Гавани — лорд, с хитрой улыбкой поглаживающий бороду и нашептывающий что-то королеве Серсее. Тот, Мизинец, не был ей другом. Когда Джофф велел побить Сансу, за нее вступился Бес, не Мизинец. Когда чернь хотела надругаться над ней, ее увез Пес, не Мизинец. Когда Ланнистеры против воли выдали ее за Тириона, ее утешал сир Гарлан Галантный, а не Мизинец. Мизинец ни разу даже пальцем не шевельнул ради нее, даже мизинцем.
   
А потом устроил ее побег. Она думала, что это придумал Донтос, старый пьяница, ее бедный Флориан, но замысел с самого начала принадлежал Петиру. Мизинец — всего лишь маска, которую он вынужден был носить. Санса, правда, порой затруднялась определить, где маска, а где истинное лицо. Они так похожи, Мизинец и лорд Петир. Она бы охотно сбежала от них обоих, но куда ей бежать? Винтерфелл сожжен, Бран и Рикон мертвы, Робб предательски убит в Близнецах вместе с их леди-матерью. Тирион осужден на смерть за убийство Джоффри — если Сансе вздумается вернуться в Королевскую Гавань, королева казнит и ее. Тетя, на чью помощь и защиту она надеялась, чуть не стала ее убийцей. Дядя Эдмар в плену у Фреев, двоюродный дед, Черная Рыба, осажден врагами в Риверране. Нет у нее места на всей земле, кроме Долины, и ни единого друга нет, кроме Петира.
   
В эту ночь мертвец спел «День, когда вешали Черного Робина», «Материнские слезы» и «Рейны из Кастамере». Потом замолчал, но, как только Санса начала засыпать, музыка полилась снова. Он спел «Шесть скорбей», «Опавшие листья» и «Алисанну» — грустные песни, одна грустнее другой. Санса представляла себе Мариллона в небесной келье, как он жмется в углу под шубой, подальше от черного неба, прижимая к груди свою лютню. Не нужно его жалеть, говорила она себе. Он тщеславен, жесток, и его ждет скорая смерть. Избавить его от этой участи она все равно не может, да и зачем? Он хотел взять ее силой. Петир спас ее не однажды, а дважды. Ложь порой бывает необходима. Только ложь и позволила ей остаться живой в Королевской Гавани. Если бы она не лгала Джоффри, его королевские гвардейцы избили бы ее в кровь.
   
После «Алисанны» певец снова умолк, и это позволило Сансе урвать час спокойного сна. Но как только рассвет проник сквозь ставни, ее разбудил тихий перебор струн. «Туманным утром» — песня для женского голоса, жалоба матери, отыскивающей единственного сына среди павших наутро после жестокой битвы. Понятно, однако, почему Мариллон ее выбрал. Мать оплакивает своего сына, а он — свои пальцы, свои глаза. Слова пронзали Сансу, как стрелы.
   
    
     
Скажите, где мальчик мой, добрый сир?
     
Где сын мой русоголовый?
     
Он обещал, что вернется ко мне,
     
В наш дом под соломенной кровлей…
    
   
   
Санса накрыла голову подушкой, чтобы не слышать больше, — но она уже проснулась, и настал день, когда лорд Нестор Ройс должен был подняться на гору.
   
Высокий Стюард со своими присными добрался до Гнезда во второй половине дня. Долина, золотая и алая, лежала внизу, ветер крепчал. С лордом приехал его сын сир Албар, не считая дюжины рыцарей и двадцати латников. Санса всматривалась в лицо незнакомых ей людей, гадая, друзья они или враги.
   
Петир встречал гостей в черном бархатном дублете с серыми рукавами и в серых бриджах. Черное делало его зеленовато-серые глаза чуть более темными. Рядом стоял мейстер Колемон с цепью, висящей свободно на длинной костлявой шее. Несмотря на то что мейстер был много выше, все взоры притягивал к себе лорд-протектор. От улыбок ради такого дня он решительно отказался. Выслушав имена рыцарей, которых представлял ему Ройс, он сказал:
   
— Добро пожаловать в замок, милорды. Мейстера Колемона вы знаете, а лорд Нестор, думаю, помнит и Алейну, мою побочную дочь.
   
— Разумеется. — Лорд Нестор, с наметившейся плешью, бычьей шеей, выпуклой грудью и сединой в бороде, на полдюйма склонил голову в знак приветствия.
   
Санса молча, боясь сказать что-нибудь не то, сделала реверанс. Петир помог ей встать.
   
— Будь умницей, милая, приведи лорда Роберта в Высокий Чертог для приема гостей.
   
— Да, отец, — ответила она тонким и напряженным голосом. Голос лгуньи, говорила себе она, торопливо поднимаясь по лестнице и проходя по галерее в Лунную башню. Голос преступницы.
   
Гретчель и Мадди помогали Роберту Аррену натянуть бриджи. Лорд Орлиного Гнезда плакал снова. Глаза покраснели, ресницы слиплись, под распухшим носом блестели сопли, а нижнюю губу он прикусил до крови. Нельзя, чтобы лорд Нестор видел его таким, в отчаянии подумала Санса.
   
— Принеси мне тазик для умывания, Гретчель. — Она взяла мальчика за руку и села с ним на кровать. — Хорошо ли мой зяблик спал нынче ночью?
   
— Плохо. — Роберт шмыгнул носом. — Совсем не спал, Алейна. Он опять пел, а мою дверь заперли! Я кричал, чтобы открыли, но никто ко мне не пришел. Они меня заперли!
   
— Как нехорошо. — Она обмакнула мягкую тряпицу в теплую воду и стала вытирать ему лицо — с большой осторожностью. Если тереть сильно, у мальчика начнется трясучка. Он слаб и очень мал для своего возраста. Ему уже восемь, но Санса видела пятилетних, которые были больше его.
   
— Я хотел пойти спать к тебе, — с дрожащими губами проговорил Роберт.
   
Знаю, что хотел. Зяблик привык забираться в постель к своей матери, пока она не вышла за лорда Петира. Когда она умерла, он стал бродить по Гнезду в поисках другого убежища. Постель Сансы он предпочитал всем остальным, потому она и попросила сира Лотора Брюна запереть его дверь прошлой ночью. Если бы он просто спал у нее, это еще ничего, но он все время старается зарыться носом ей в грудь, а во время припадков мочится прямо в кровать.
   
— Лорд Нестор Ройс приехал повидаться с тобой. — Санса вытерла мальчику нос.
   
— Не хочу. Хочу сказку. Про крылатого рыцаря.
   
— После. Сначала ты должен увидеться с лордом Нестором.
   
— У него бородавка. — Роберт съежился — он боялся родимых пятен и бородавок. — Мама говорила, он страшный.
   
— Бедный мой зяблик. — Санса пригладила ему волосы. — Ты скучаешь по ней, я знаю. И лорд Петир тоже скучает, он ведь любил ее, как и ты. — Снова ложь, и опять утешительная. Единственной женщиной, которую Петир любил, была покойная мать Сансы. Он сам так сказал леди Лизе, прежде чем вытолкнул ее в Лунную Дверь. Она лишилась разума и стала опасна. Она убила своего лорда-мужа и меня убила бы, если б не подоспел Петир.
   
Но Роберту этого знать не надо. Он всего лишь болезненный мальчик, который любил свою мать.
   
— Ну вот, теперь ты у нас настоящий лорд. Принеси его плащ, Мадди.
   
Санса закутала Роберта поверх кремового камзола в небесно-голубой плащ из шерсти ягненка, теплый и мягкий, застегнула его на плече серебряной пряжкой-полумесяцем. Мальчик вопреки обыкновению пошел с ней без капризов.
   
Высокий Чертог был закрыт со дня смерти Лизы, и Санса содрогнулась, войдя в него снова. Многие, возможно, нашли бы этот длинный бледный зал красивым — многие, но не она. Здесь даже в лучшие времена слишком бело и холодно. Тонкие колонны похожи на костистые пальцы, белый мрамор с голубыми прожилками заставляет вспомнить старушечьи ноги. При том, что на стенах имелось пятьдесят серебряных светильников, сейчас в чертоге горело меньше дюжины факелов. Тени плясали по мраморным плитам и скапливались в каждом углу. Шаги вошедших звучали гулко, и Санса слышала, как сотрясает ветер Лунную Дверь. Не надо смотреть туда, говорила она себе, иначе меня затрясет, как Роберта.
   
С помощью Мадди она усадила Роберта на его трон из чардрева, снабженный грудой подушек, и послала доложить, что его милость готов к приему гостей. Двое часовых в голубых плащах растворили двери на нижнем конце, и Петир во главе процессии двинулся по голубой ковровой дорожке между рядами бледных колонн.
   
Мальчик приветствовал лорда Нестора пискляво, но вполне вежливо, не сказав ни слова о его бородавке. Когда Высокий Стюард задал ему вопрос о его леди-матери, руки Роберта слегка задрожали.
   
— Мариллон погубил матушку. Выбросил ее в Лунную Дверь.
   
— Ваша милость видели это своими глазами? — спросил сир Марвин Бельмор, долговязый и рыжий. Он служил у Лизы капитаном гвардии, пока Петир не взял на его место сира Лотора Брюна.
   
— Алейна видела. И мой лорд-отчим.
   
Лорд Нестор, сир Албар, сир Марвин, мейстер Колемон — все смотрели на Сансу. Она была моей тетей, но хотела убить меня. Она подтащила меня к Лунной Двери и пыталась вытолкнуть из нее. Я не просила меня целовать. Я строила снежный замок. Санса обхватила себя руками, чтобы унять дрожь.
   
— Извините ее, милорды, — тихо промолвил Петир. — Ей до сих пор еще снятся кошмары. Неудивительно, что ей тяжело говорить об этом. — Он встал позади Сансы, положил ей руки на плечи. — Я знаю, как это трудно, Алейна, но наши друзья должны знать правду.
   
— Да. — В горле так пересохло, что речь давалась ей почти с болью. — Я видела… я была с леди Лизой, когда… — По щеке у нее скатилась слеза. Это ничего. Слезы здесь даже к месту. — Когда Мариллон… толкнул ее. — И она поведала всю историю заново, почти не слыша собственных слов.
   
На середине ее рассказа Роберт залился слезами, и подушки под ним разъехались.
   
— Он убил мою матушку. Пусть теперь сам полетит! — Руки у него тряслись все сильнее, голова дергалась, зубы стучали. — Пусть полетит! Полетит! Полетит! — Лотор Брюн подошел как раз вовремя и подхватил мальчика, соскользнувшего с трона. Мейстер Колемон, которого рыцарь опередил только на шаг, ничего поделать не мог.
   
Санса наблюдала припадок, беспомощная, как и все остальные. Роберт задел ногой сира Лотора по лицу. Брюн выругался, но не отпустил бьющегося в судорогах ребенка, даже когда тот обмочился. Приезжие молчали. Лорду Нестору, во всяком случае, уже доводилось видеть такие припадки — может быть, и другим тоже. Когда корчи наконец прекратились, маленький лорд так ослаб, что не мог стоять на ногах.
   
— Лучше всего отнести его милость обратно в постель и пустить ему кровь, — сказал Петир. Брюн с мальчиком на руках вышел из зала, Колемон с угрюмым лицом поспешил за ним.
   
Их шаги затихли, и в Высоком Чертоге настала полная тишина. Санса слышала, как окрепший к ночи ветер воет и скребется в Лунную Дверь. Она замерзла и очень устала. Неужели придется повторять все еще раз?
   
Но ее история, видимо, оказалась достаточно убедительной.
   
— Я сразу невзлюбил этого певуна, — проворчал лорд Нестор. — И много раз говорил леди Лизе, чтобы она его прогнала.
   
— Вы всегда давали ей мудрые советы, милорд, — сказал Петир.
   
— Она им не следовала, — посетовал Ройс. — Слушала их неохотно и делала все по-своему.
   
— Миледи была слишком доверчива для этого мира, — с трепетной нежностью произнес Петир. Санса, не знай она всей подноготной, ни на миг не усомнилась бы в его любви к покойной жене. — Лиза видела в людях только хорошее. Мариллон хорошо пел, и она думала, что у него доброе сердце.
   
— Он обозвал нас свиньями, — заявил широкоплечий сир Албар Ройс. Бороду он брил, но отпускал бакенбарды, обрамлявшие его простое лицо, как две густые черные изгороди. Вылитый отец, только моложе. — Сочинил песню про двух свиней, которые роются у подножия горы и пожирают объедки сокола. Я сказал ему, что знаю, в кого он метил, а он засмеялся и говорит: «Да полно вам, сир, это же про хрюшек».
   
— Он и надо мной насмеялся, — подхватил сир Марвин Бельмор. — Дал мне прозвище «сир Дин-Дон». А когда я поклялся, что вырежу ему язык, он мигом спрятался за юбками леди Лизы.
   
— Он часто там укрывался, — сказал лорд Нестор. — По натуре он трус, но леди Лиза осыпала его милостями, и он обнаглел. Она одевала его как лорда, дарила ему золотые кольца, дала пояс из лунных камней.
   
— Даже любимый сокол лорда Джона перешел к нему, — заметил рыцарь с шестью белыми свечами Ваксли на дублете. — Лорд Джон любил эту птицу — ее подарил ему король Роберт.
   
— Все это никуда не годилось, — со вздохом признал Петир Бейлиш, — и я положил этому конец. Леди Лиза согласилась отослать его прочь, потому и позвала его в этот чертог. Мне следовало присутствовать, но я и помыслить не мог… Если бы я настоял… она погибла из-за меня.
   
Так нельзя говорить, в панике подумала Санса. Нельзя. Нельзя.
   
Но Албар Ройс, качая головой, возразил:
   
— Нет, милорд, не вините себя.
   
— Во всем виноват певец, — подтвердил лорд Нестор. — Приведите его сюда, лорд Петир, и покончим с этим прискорбным делом.
   
— Воля ваша, милорд. — Петир, овладев собой, отдал приказ стражникам, и певца привели. С ним явился тюремщик Морд, страшный человек с маленькими черными глазками на обезображенном лице. Одно ухо и часть скулы он потерял в каком-то сражении, но двадцать стоунов его бледной плоти сохранились в целости. От одежды, слишком тесной ему, исходил скверный запах.
   
Мариллон рядом с ним казался почти изящным. Ему дали помыться и облачили его в голубые бриджи и просторный белый камзол с пышными рукавами, подпоясанный серебряным кушаком, подарком леди Лизы. На руки натянули белые шелковые перчатки, глаза, чтобы пощадить взоры благородных лордов и рыцарей, завязали белой шелковой лентой.
   
Морд, имевший при себе плеть, ткнул ею узника в ребра, и тот припал на одно колено.
   
— Молю вас о прощении, добрые лорды.
   
— Сознаешься ли ты в своем преступлении? — нахмурясь, спросил лорд Нестор.
   
— Будь у меня глаза, я заплакал бы. — Голос певца, такой сильный и уверенный ночью, сейчас звучал еле слышно. — Я любил ее так, что не мог видеть ее в объятиях другого, знать, что другой мужчина делит с ней ложе. Я не хотел делать зла моей возлюбленной леди, клянусь. Дверь я запер, чтобы никто не помешал мне высказать свои чувства, но леди Лиза была так холодна… и когда она сказала, что носит дитя лорда Петира, я обезумел…
   
Пока он говорил, Санса смотрела на его руки. Толстуха Мадди уверяла, что Морд отрезал ему три пальца, оба мизинца и один безымянный. Мизинцами он и правда как будто не шевелил, но в перчатках разве что-нибудь разглядишь. Выдумка, должно быть. Откуда Мадди об этом знать?
   
— Лорд Петир по доброте своей оставил мне лютню, — продолжал слепой. — И язык тоже… поэтому я могу петь. Леди Лиза любила слушать, как я пою.
   
— Уведите это ничтожество, пока я сам его не убил, — громыхнул лорд Нестор. — Мне тошно смотреть на него.
   
— Морд, отведи его обратно в небесную камеру, — приказал Петир.
   
— Да, милорд. — Морд грубо схватил Мариллона за ворот. — Поговорил и будет. — Санса с изумлением заметила, что зубы у тюремщика золотые. Все смотрели, как он тащит и толкает певца к выходу из чертога.
   
— Этот человек должен умереть, — заявил сир Марвин Бельмор, когда они вышли. — Нужно отправить его вслед за леди Лизой через Лунную Дверь.
   
— Лишив прежде того языка, — добавил сир Албар Ройс. — Лживого и язвительного.
   
— Я знаю, что был слишком мягок с ним, — как будто оправдываясь, сказал Петир Бейлиш. — По правде говоря, мне его жаль. На убийство его толкнула любовь.
   
— Любовь или ненависть, он должен умереть, — настаивал Бельмор.
   
— Ждать недолго, — ворчливо заметил лорд Нестор. — В небесных камерах долго никто не засиживается. Небо зовет их к себе.
   
— Да, но кто знает, откликнется ли Мариллон на зов. — По знаку Петира часовые растворили двери на дальнем конце. — Я знаю, сиры, вы устали после своего восхождения. Для всех вас приготовлены комнаты на ночь, а в Нижнем Чертоге вас ожидает накрытый стол. Проводи гостей, Освелл, и позаботься, чтобы они ни в чем не нуждались. Не желаете ли выпить со мной в горнице чашу вина, милорд? — обратился хозяин к Нестору Ройсу. — Алейна, милая, побудь у нас чашницей.
   
В горнице теплился огонь и стоял винный штоф — борское золотое. Санса налила лорду Нестору, Петир поворошил кочергой дрова.
   
Ройс подсел к очагу.
   
— Это еще не конец, — сказал он Петиру так, будто Сансы здесь не было. — Мой кузен намерен сам допросить певца.
   
— Бронзовый Джон мне не верит. — Петир сдвинул пару поленьев.
   
— Он явится сюда не один. С ним будет Саймонд Темплтон, можете быть уверены. Боюсь, что и леди Уэйнвуд тоже.
   
— И лорд Бельмор, и молодой лорд Хантер, и Хортон Редфорт. А они, в свою очередь, захватят с собой Сэма Стоуна-Силача, Толлеттов, Шеттов, Колдуотеров и Корбреев.
   
— Вы хорошо осведомлены. Кто будет из Корбреев? Лорд Лионель?
   
— Нет, его брат. Сир Лин меня недолюбливает — не знаю уж почему.
   
— Лин Корбрей — опасный человек. Что вы намерены делать?
   
— Что еще я могу, кроме как оказать им радушный прием? — Петир еще раз поворошил огонь и отставил кочергу в сторону.
   
— Мой кузен хочет сместить вас с поста лорда-протектора.
   
— Не в моих силах ему помешать. У меня в гарнизоне двадцать человек, а лорд Ройс со своими друзьями способен собрать двадцать тысяч. — Петир подошел к дубовому ларю под окном. — Бронзовый Джон поступит так, как ему будет угодно. — Петир откинул крышку, достал пергаментный свиток и вручил его лорду Нестору. — Вот свидетельство любви, которую питала к вам моя леди-жена, милорд.
   
Ройс развернул свиток.
   
— Этого я не ждал. — На глазах лорда Нестора заблестели слезы.
   
— Однако вы вполне это заслужили. Миледи ценила вас превыше всех других своих знаменосцев. Говорила, что вы как утес.
   
— Неужто? — зарделся лорд Нестор.
   
— Говорила, и не раз. А вот вам и доказательство. — Петир указал на пергамент.
   
— Я рад… рад это слышать. Джон Аррен ценил мою службу, я знаю, но леди Лиза… она пренебрегла моими ухаживаниями, и я думал… — Лорд Нестор наморщил лоб. — Я вижу здесь печать Арренов, однако подпись…
   
— Лиза погибла прежде, чем этот документ представили ей на подпись, поэтому его как лорд-протектор подписал я. Я знаю, она желала бы этого.
   
— Понимаю. — Лорд Нестор свернул пергамент. — Вы человек долга, милорд. И в отваге вам не откажешь. Многие сочтут это неподобающим и будут вас упрекать. Титул владетеля никогда не был наследственным. Ворота построили Аррены в те времена, когда они еще носили Соколиную Корону и правили Долиной, как короли. Гнездо служило им летней резиденцией, но когда выпадал снег, они со своим двором спускались в Ворота. Многие помнят, что Ворота были королевским замком, как и Гнездо.
   
— Короля в Долине не было уже триста лет, — заметил Петир.
   
— Да, с тех пор, как драконы пришли. Но Ворота все равно оставались владением Арренов. Джон Аррен при жизни своего отца сам был владетелем. Став лордом, он даровал этот титул своему брату Роннелу, а после — кузену Денису.
   
— У лорда Роберта братьев нет. Только дальние родственники.
   
— Да, верно. — Лорд Нестор зажал в кулаке пергамент. — Надежда у меня все же была, не стану скрывать. Пока лорд Джон, будучи десницей, правил страной, я за него правил Долиной. Я исполнял все, что он требовал, и ничего не просил для себя. Но видят боги, я это заслужил!
   
— Еще как заслужили — и лорд Роберт будет спать крепче, зная, что там, под горой, у него есть надежный и верный друг. — Петир поднял чашу. — За дом Ройсов, милорд, за владетелей Лунных Ворот… отныне и во веки веков.
   
— Отныне и во веки веков! — Серебряные чаши сошлись со звоном.
   
Лишь много позже, когда штоф с борским золотым опустел, лорд Нестор ушел к своим рыцарям. Санса, давно уже клевавшая носом, попыталась ускользнуть к себе, чтобы лечь, но Петир поймал ее за руку.
   
— Видишь, какие чудеса творят ложь и борское золотое?
   
Почему ей так хочется плакать? Это ведь хорошо, что Нестор Ройс теперь с ними.
   
— Так это ложь? С начала и до конца?
   
— Не совсем. Лиза часто называла лорда Нестора утесом, но не думаю, что этим она хотела ему польстить. Сына его она именовала колодой. Она знала, что он мечтает сделать Ворота своими и стать лордом на деле, а не только по имени, но сама мечтала о других сыновьях и предназначала замок младшему брату Роберта. — Петир встал. — Понимаешь ли ты, что здесь произошло, Алейна?
   
Санса замялась.
   
— Вы отдали Ворота Луны лорду Нестору, чтобы заручиться его поддержкой.
   
— Верно, но наша скала носит имя Ройс, а это значит, что он горд и чересчур щепетилен. Если бы я спросил, что он хочет взамен, он раздулся бы, как сердитая жаба, и счел это покушением на свою честь. А так… он не такой уж непроходимый глупец, но моя ложь оказалась для него слаще правды. Ему хочется верить, что Лиза ценила его больше других своих знаменосцев. Один из них как-никак Бронзовый Джон, а сир Нестор слишком хорошо помнит, что родился от младшей ветви дома Ройсов. Для своего сына он хочет большего. Люди чести ради своих детей совершают такие вещи, которые им даже в голову не пришло бы делать ради себя самих.
   
— И еще подпись, — кивнула Санса. — Вы могли бы сделать так, чтобы лорд Роберт приложил свою руку, но вместо этого…
   
— Подписал грамоту сам как лорд-протектор. А почему?
   
— Если вас низложат или… или убьют…
   
— Права лорда Нестора на Ворота окажутся под вопросом. И он это хорошо понимает, уверяю тебя. Ты умница, что это подметила. Впрочем, чему же тут удивляться — ведь ты моя дочь.
   
— Благодарю вас. — То, что она угадала правильно, делало Сансу до нелепости гордой, но к гордости примешивалось смущение. — Только по-настоящему я ведь не ваша дочь. Я притворяюсь ею, но вы-то знаете…
   
Петир приложил палец к ее губам.
   
— Я знаю то, что знаю, как и ты. Кое-что лучше не говорить вслух, милая.
   
— Даже когда мы одни?
   
— Особенно когда мы одни. Иначе когда-нибудь в комнату без спроса войдет служанка или часовой у дверей ненароком услышит то, что не должен был слышать. Ты ведь не хочешь, милая, чтобы твои нежные ручки замарала еще чья-то кровь?
   
Перед ней возникло лицо Мариллона с белой повязкой на глазах. За ним маячил сир Донтос с торчащими в нем арбалетными болтами.
   
— Нет. Не надо больше.
   
— Я мог бы сказать, что это не игра, дочь моя, но это именно игра. Игра престолов.
   
Я не хотела в нее играть, думала Санса. Она слишком опасна. Один неверный шаг, и я погибла.
   
— Освелл… — сказала она. — Освелл вез меня на лодке в ночь моего побега из Королевской Гавани. Он должен знать, кто я.
   
— Должен, если у него есть хоть капля мозгов. Но Освелл давно уже состоит у меня на службе, а Брюн молчалив по натуре. Кеттлблэк следит за Брюном по моему велению, а Брюн — за Кеттлблэком. Не доверяйте никому, сказал я однажды Эддарду Старку, но он меня не послушал. Ты Алейна и должна оставаться Алейной всегда. — Он приложил два пальца к ее левой груди. — Даже здесь. В своем сердце. Способна ли ты на это? Способна ли быть моей дочерью от чистого сердца?
   
— Я… — Я не знаю, милорд, чуть не сказала она, но это не то, что он хотел бы услышать. Ложь и борское золотое. — Я Алейна, отец, — кем же мне еще быть?
   
Лорд Мизинец поцеловал ее в щеку.
   
— С моим умом и красотой Кет весь мир будет твоим, душечка. А теперь отправляйся в постель.
   
Гретчель развела огонь в ее спальне, взбила перину. Санса разделась и юркнула под одеяло. Он не станет петь в эту ночь, от души понадеялась она, когда в замке лорд Нестор и все остальные. Он не посмеет.
   
Она закрыла глаза и проснулась среди ночи от того, что в постель к ней забрался Роберт. Она забыла сказать Лотору, чтобы снова запер его, а теперь уж ничего не поделаешь.
   
— Ты можешь остаться, зяблик, — сказала она, обнимая его, — только постарайся не ерзать. Просто закрой глазки и усни, мой маленький.
   
— Хорошо. — Роберт свернулся калачиком и положил голову ей на грудь. — Алейна… ты теперь моя матушка?
   
— Пожалуй. — Это ложь утешительная, от нее никому нет вреда.
  
  
   
    
Дочь кракена
   
   
В чертоге гомонили хмельные Харло, ее дальние родственники. Каждый лорд вывесил свое знамя над скамьями, где сидели его люди. Слишком их мало, думала Аша, глядя вниз с галереи, слишком мало. Скамьи заполнены едва ли на четверть.
   
Кварл-Девица так и сказал ей, пока «Черный ветер» подходил к берегу. Сосчитав ладьи, стоящие на приколе под дядиным замком, он стиснул рот. «Они не пришли, — сказал он, — или пришли, но малым числом». Он был прав, но Аша в присутствии всей команды не могла согласиться с ним. В их преданности она не сомневалась, но даже Железные Люди могут задуматься, стоит ли отдавать свою жизнь за дело, пропащее с самого начала.
   
Неужели у нее так мало друзей? Среди знамен Аша видела серебристую рыбу Ботли, каменное дерево Стонтри, черного левиафана Вольмарков, силки Майров. На всех остальных изгибались серпы Харло. Бормунд поместил свой на бледно-голубом поле, Гото обрамил воинственными эмблемами, рыцарь окружил с четырех сторон павлинами материнского дома. Даже Зигфрид Сребровласый расположил два, один перевернутый, на поделенном перевязью гербе. Лишь у истинного лорда Харло, как на заре времен, серп остался серебряным на полночно-черном поле. Родрик, прозванный Чтецом, лорд Десяти Башен, глава дома Харло, был любимым дядей Аши.
   
Его высокое сиденье с двумя серпами из кованого серебра, скрещенными над спинкой — такими огромными, что и великан затруднился бы орудовать ими, — сейчас пустовало. Аша не удивлялась этому. Пир давно завершился, на сборных столах от него остались только кости да грязные блюда. Теперь в чертоге шло винопитие, а дядя Родрик всегда сторонился пьяных и буйных сборищ.
   
— Дядя, верно, среди своих книг? — спросила Аша у Троезубой, древней старухи — та служила у Родрика домоправительницей, будучи еще Двенадцатизубой.
   
— А где ж еще? — Троезубая, по словам одного септона, не иначе как нянчила саму Старицу. Тогда Семерых, а заодно и септонов, еще терпели на островах. Лорд Родрик тоже держал нескольких в Десяти Башнях — не ради спасения души, а из-за книг. — Кроме книг, с ним там был еще Ботли.
   
Штандарт Ботли, косяк серебристой рыбы на бледно-зеленом поле, висел в чертоге, но «Быстрого плавника» среди прочих ладей Аша не видела.
   
— Я слышала, что мой дядя Вороний Глаз утопил старого Сейвина Ботли.
   
— Этот, что у нас, — лорд Тристифер.
   
Трис. Любопытно знать, что стало со старшим сыном прежнего лорда, Харреном. Ничего, скоро она это выяснит. Неловко получается — Триса Ботли она не видела с тех самых пор… впрочем, лучше об этом не думать.
   
— А что моя леди-мать?
   
— Легла уже. У себя во Вдовьей башне.
   
Само собой. Вдовьей башню назвали, когда тетка Аши, леди Гвинесса, вернулась домой оплакивать мужа — тот погиб близ Светлого острова во время первого мятежа Бейлона Грейджоя. «Я останусь здесь, пока не пройдет мое горе, — были знаменитые слова, которые сказала она своему брату, — хотя Десять Башен по праву должны быть моими, ибо я на семь лет старше тебя». С тех пор прошло много лет, но вдова все еще скрипела, предавалась своему горю и время от времени заявляла, что замок должен принадлежать ей. Теперь лорд Родрик заполучил под свой кров еще одну полоумную вдовую сестрицу. Неудивительно, что он ищет прибежища среди книг.
   
И теперь еще трудно поверить, что хворая леди Аланнис пережила своего мужа Бейлона, казавшегося таким крепким и сильным. На войну Аша уходила с тяжелым сердцем, опасаясь, что мать умрет без нее. За отца она не боялась нисколько. Утонувший Бог играет шутки со смертными, но люди еще более жестоки, чем он. Внезапный шторм и лопнувшая веревка привели к смерти Бейлона Грейджоя — так по крайней мере говорят все.
   
В последний раз Аша видела мать, когда заходила в Десять Башен пополнить запас пресной воды — ее корабль держал путь к северу, собираясь ударить на Темнолесье. Аланнис Харло никогда не была красавицей из тех, о которых поется в песнях, но дочь любила ее сильное лицо и смеющиеся глаза. В тот последний раз леди Аланнис сидела в оконной нише, закутавшись в груду мехов, и смотрела на море. Кто это — она или ее тень? — подумала Аша, целуя ее.
   
Кожа матери истончилась, как пергамент, длинные волосы побелели. В посадке ее головы еще сквозила прежняя гордость, но глаза потускнели и затуманились. Дрожащими губами она спросила дочь о Теоне. «Привезла ты моего малыша?» Теону было десять, когда его увезли заложником в Винтерфелл, и для леди Аланнис, как видно, он навсегда остался маленьким мальчиком. «Теон не смог приехать, — пришлось сказать Аше. — Отец отправил его в набег на Каменный Берег». Леди Аланнис ничего не сказала на это, только кивнула — но видно было, как глубоко ее ранили слова дочери.
   
А теперь придется сказать ей, что Теон мертв, и вонзить еще один кинжал в ее сердце. На тех двух, что уже пронзили его, написано «Родрик» и «Марон». Кто сочтет ночи, когда они вновь и вновь поворачивались в ранах? Я увижусь с ней завтра, дала себе слово Аша. Сейчас, устав после морской дороги, она не находила в себе сил взглянуть в лицо матери.
   
— Мне нужно поговорить с лордом Родриком, — сказала она домоправительнице. — Позаботься о моих людях, когда они закончат разгружать «Черный ветер». Мы привезли пленных. Пусть каждый получит теплую постель и горячую пищу.
   
— На кухне есть холодная говядина. И горчица в каменном кувшине. Из Староместа. — Старуха улыбнулась, упомянув о горчице. Во рту у нее одиноко торчал длинный коричневый зуб.
   
— Нет, не пойдет. В море мы натерпелись лиха. Надо накормить их горячим. — Аша заложила большие пальцы за пояс. — Всех, кроме леди Гловер с детьми. Их помести куда-нибудь в башню, но не в темницу. Младенец болеет.
   
— Они то и дело болеют и умирают часто, а родителям горе. Я спрошу у милорда, куда деть волчицу с волчатами.
   
Аша защемила старухин нос двумя пальцами.
   
— Делай, что тебе велено. И если этот младенец умрет, ты будешь горевать больше всех.
   
Старуха заныла и обещала исполнить все в точности. Аша отпустила ее и отправилась к дяде.
   
Хорошо было снова оказаться в этих стенах. В Десяти Башнях Аша всегда чувствовала себя больше дома, чем в Пайке. Это не один замок, а целых десять, подумала она, увидев его впервые. Девочкой она сломя голову бегала по его лестницам, по крепостным стенам и крытым мостам, удила рыбу с Длинного Мола, дни и ночи сидела над дядиными томами. Этот замок, самый новый на островах, построил в незапамятные времена лорд Теомор Харло. Он потерял трех сыновей еще в колыбели и винил в этом сырые подвалы и обросшие селитрой камни Старого Замка. В Десяти Башнях воздуха больше, они уютнее и стоят в лучшем месте… но лорд Теомор, как пришлось узнать на себе его женам, был человек переменчивый. Жен у него было шестеро, и они столь же мало походили одна на другую, как его десять башен.
   
Книжная — самая толстая, восьмиугольная и сложена из больших тесаных камней. Лестница расположена в толще стен. Аша быстро поднялась на пятый этаж, в комнату, служившую дяде читальней. Как будто есть комнаты, в которых он не читает. Лорда Родрика редко видели без книги в руках, будь то в отхожем месте, на палубе «Морской песни» или в собрании других лордов. Аше случалось видеть, как он читает, сидя на своем высоком месте под скрещенными серпами. Он выслушивал дело, требующее его разбирательства, произносил приговор… и успевал прочитать страницу, пока капитан стражи не вводил очередного просителя.
   
Сейчас он сидел у окна за столом, где лежали свитки, написанные, возможно, еще в Валирии до Рокового Дня, и книги в кожаных переплетах с железными и бронзовыми застежками. По обе стороны от него в витых чугунных подсвечниках горели восковые свечи в руку длиной и толщиной. Лорд Родрик Харло ни толст и ни тонок, ни высок ни низок, ни урод ни красавец. Глаза у него карие, волосы каштановые, но короткая холеная борода уже поседела. Словом, человек самый обыкновенный, знаменитый лишь своей любовью к рукописному слову, которую многие островитяне почитали вывихом, недостойным мужчины.
   
— Дядюшка. — Аша притворила за собой дверь. — Что за чтение увело тебя от гостей?
   
— «Книга о потерянных книгах» архимейстера Марвина. — Родрик поднял глаза на племянницу. — Гото привез ее мне из Староместа. Хочет сосватать за меня свою дочку. — Он постучал по раскрытому листу длинным ногтем. — Марвин пишет, что отыскал три страницы «Знаков и предзнаменований» — это книга видений, посещавших незамужнюю дочь Эйенара Таргариена перед Роковым Днем. Ланни знает, что ты здесь?
   
Этим ласкательным именем мать называл один только Чтец.
   
— Нет еще. Пусть отдыхает. — Аша сняла с табурета кипу книг и села. — Похоже, у Троезубой выпало еще два зуба. Как ты зовешь ее теперь — Однозубая?
   
— Звать ее я стараюсь как можно реже. Она на меня страх нагоняет. Который час? — Лорд Родрик взглянул в окно на освещенное луной море. — Смотри-ка, стемнело уже, а я не заметил. Что-то ты припоздала. Мы тебя высматриваем уже несколько дней.
   
— Ветер был неблагоприятный, и мне приходилось думать о пленниках — жене и детях Роберта Гловера. Младшая девочка еще грудная, а молоко у леди Гловер пропало в пути. Пришлось мне причалить на Каменном Берегу и послать людей за кормилицей. Вместо нее они притащили козу. Ребенок чахнет. Нет ли в твоей деревне кормящей матери? Темнолесье — важная часть моих планов.
   
— Твои планы могут перемениться. Слишком ты задержалась в пути.
   
— Задержалась и проголодалась. — Аша, вытянув под столом длинные ноги, перелистала лежавшую рядом книгу — записки какого-то септона о войне Мейегора Жестокого с Честными Бедняками. — Пить тоже хочется. Рог эля был бы мне в самый раз, дядюшка.
   
— Ты же знаешь, что в библиотеке я не разрешаю ни пить, ни есть, — поджал губы лорд Родрик. — Книги…
   
— Могут пострадать, — засмеялась Аша.
   
— Любишь ты меня подразнить, — нахмурился дядя.
   
— Не огорчайся так. Тебе должно быть известно, что моих дразнилок ни один мужчина не избежал. Но довольно обо мне. Как твое здоровье?
   
— Неплохо, — пожал плечами лорд. — Глаза стали слабеть. Я послал в Мир за стеклами в помощь чтению.
   
— А тетушка как поживает?
   
— Она по-прежнему на семь лет меня старше, — вздохнул Родрик, — и убеждена, что Десять Башен должны быть ее владением. С памятью у Гвинессы худо, но об этом она помнит всегда. Мужа она оплакивает столь же безутешно, как и в день его смерти, хотя порой забывает, как его звали.
   
— Не уверена, что она это и раньше знала. — Аша с шумом захлопнула книгу. — Отца убили?
   
— Так думает твоя мать.
   
Было время, когда она охотно бы разделалась с ним сама, подумала Аша.
   
— А как полагает мой дядя?
   
— Бейлон упал, когда под ним обрушился подвесной мост. Надвигался шторм, и мост раскачивался при каждом порыве ветра. Так нас, во всяком случае, известили. К твоей матери прилетела птица от мейстера Вендамира.
   
Аша вынула из ножен кинжал и принялась чистить ногти.
   
— Миновало три года, и Вороний Глаз возвращается в тот самый день, как умирает отец.
   
— На следующий день, так мы слышали. Утверждают, что «Молчаливый» был еще в море, когда Бейлон погиб. Однако я согласен, что Эурон вернулся… весьма своевременно, скажем так.
   
— Я бы сказала по-другому. — Аша вонзила кинжал в столешницу. — Где мои корабли? Я насчитала под замком сорок ладей — этого недостаточно, чтобы ссадить Вороний Глаз с отцовского места.
   
— Я разослал письма — от твоего имени. Это сделано из любви, которую я питаю к тебе и к твоей матери. Дом Харло собрался весь, и Стонтри, и Вольмарки. Майры тоже, хотя и не все…
   
— И все они жители Харло, одного острова из семи. С Пайка только Ботли — я видела в чертоге его одинокое знамя. Где корабли с Солтклифа, с Оркмонта, с обоих Виков?
   
— Бейелор Блэкрид пришел с Блэкрида посоветоваться со мной и тут же отплыл обратно. — Лорд Родрик закрыл «Книгу о потерянных книгах». — Сейчас он на Старом Вике.
   
— На Старом Вике? — Аша боялась услышать, что все недостающие ушли на Пайк, присягать Вороньему Глазу. — Зачем?
   
— Я думал, ты уже слышала. Эйерон Мокроголовый созвал вече.
   
Аша расхохоталась, запрокинув голову.
   
— Должно быть, Утонувший Бог засунул ерша ему в зад. Вече! Он что, пошутить решил?
   
— Мокроголовый перестал шутить с тех пор, как утонул. Другие жрецы тоже откликнулись. Слепой Берон Блэкрид, Тарл Трижды Тонувший… даже Седой Буревестник слез со своего утеса и сзывает весь Харло на вече. Все капитаны идут к Старому Вику.
   
— А Вороний Глаз? Неужто и он согласен участвовать в этой священной комедии и подчиниться решению веча?
   
— Меня он не извещает. После вызова на Пайк, где я должен был ему присягнуть, я не получал от него ни слова.
   
Вече… Это нечто новое — вернее сказать, очень старое.
   
— Ну а мой дядя Виктарион? Что говорит он о замысле Мокроголового?
   
— Виктариона уведомили о смерти твоего отца. И о вече тоже, не сомневаюсь. Больше я ничего не знаю о нем.
   
Лучше уж вече, чем война.
   
— Придется мне, видно, облобызать благоуханные ноги Мокроголового и вытащить водоросли, застрявшие у него между пальцами. — Аша выдернула кинжал из стола и снова спрятала в ножны. — Вече! Ну надо же!
   
— На Старом Вике, — подтвердил лорд. — Молюсь, чтобы там не случилось кровопролития. Я перечитал Хейрегову «Историю Железных Людей». Когда короли соли и камня собрались на вече в последний раз, Уррон с Оркмонта отдал приказ своим топорщикам, и ребра Нагги обагрились кровью. С того черного дня короля больше не выбирали, и Грейароны правили островами тысячу лет, до самого пришествия андалов.
   
— Дай мне почитать эту книгу, дядя. — Надо узнать о вече все, что возможно, перед отплытием на Старый Вик.
   
— Читай здесь. Книга старая, может рассыпаться. — Дядя смотрел на нее хмуро. — Архимейстер Ригни сказал как-то, что история — это колесо, ибо натура человека неизменна по сути своей. То, что было раньше, случится опять. Я вспоминаю это всякий раз, думая о Вороньем Глазе. Для моих старых ушей «Эурон Грейджой» звучит очень похоже на «Уррон Грейарон». Сам я на Старый Вик не пойду и тебе не советую.
   
Аша улыбнулась.
   
— Пропустить первое вече со времен… как долго они не созывались, дядя?
   
— Четыре тысячелетия, если верить Хейрегу. Два, если принять сторону мейстера Денстана в его «Вопросах». То, что затевается на Старом Вике, бессмысленно. Мечта иметь короля — наше наследственное островное безумие. Я с самого начала говорил об этом твоему отцу, а теперь мои слова оправдались. Нам нужны земли, а не короны. Пока Станнис Баратеон и Тайвин Ланнистер сражаются за Железный Трон, нам представляется редкостный случай улучшить свою судьбу. Надо примкнуть к одному из них, помочь ему одержать победу, и благодарный король щедро одарит нас.
   
— Я подумаю над этим, когда взойду на Морской Трон.
   
— То, что скажу, тебе не понравится, Аша, — вздохнул лорд Родрик, — но изберут не тебя. Женщин-правительниц еще не бывало на островах. Гвинесса на самом деле старше меня, но когда наш отец умер, Десять Башен отошли ко мне. То же самое и с тобой будет. Ты дочь Бейлона, а не сын, и у тебя есть трое дядей.
   
— Четверо.
   
— Три дяди-кракена. Я не в счет.
   
— Очень даже в счет. Пока у меня есть дядя в Десяти Башнях, Харло мой. — Харло не самый большой из Железных островов, зато самый богатый и населенный, и власть лорда Родрика — не пустой звук. На Харло у него нет соперников. У Вольмарков и Стонтри на острове большие владения, на службе у них знаменитые капитаны и свирепые воины, но даже самые свирепые кланяются серпу. А Кеннинги и Майры, некогда заклятые враги дома Харло, давно смирились и стали его вассалами.
   
— Мои кузены подчиняются мне, и в случае войны мне надлежит командовать их мечами и парусами. Но вече… На костях Нагги все капитаны равны. Некоторые, я не сомневаюсь, выкрикнут твое имя, но их будет недостаточно. А когда начнут кричать Виктариона или Вороньего Глаза, многие из тех, что сейчас пьют в моем чертоге, примкнут к остальным. Снова говорю тебе: не надо править навстречу шторму. Надежды победить у тебя нет.
   
— Надежда есть всегда, пока битва не проиграна. Из всех претендентов я самая лучшая. Я плоть от плоти короля Бейлона.
   
— Ты упрямый ребенок, вот ты кто. Подумай о своей бедной матери. Ты все, что у Ланни осталось в жизни. Я сожгу «Черный ветер», если понадобится, лишь бы удержать тебя здесь.
   
— Как? Ты хочешь, чтобы я вплавь добиралась до Старого Вика?
   
— Тебе долго придется плыть по холодному морю за короной, которую ты все равно не удержишь. У твоего отца отваги было больше, чем здравого смысла. Старый закон хорошо служил нам, пока мы были маленьким королевством среди многих других, но завоевание Эйегона положило всему конец. Бейлон отказывался видеть то, что было у него перед глазами. Старый закон умер вместе с Черным Харреном и его сыновьями.
   
— Да, знаю. — Аша любила отца, но не обманывалась на его счет. Бейлон и впрямь был слеп кое в чем. Храбрый воин, но плохой лорд. — Но это еще не значит, что мы должны жить и умирать, как рабы Железного Трона. Если по правому борту скалы, а с левого идет шторм, мудрый капитан выберет третий путь.
   
— Что же это за путь? Назови мне его.
   
— И назову… на своем королевском вече. Как можешь ты думать остаться в стороне от него? Ведь это живая история…
   
— Предпочитаю мертвую. Мертвая история пишется чернилами, живая же — кровью.
   
— Хочешь умереть старым в своей постели, как трус?
   
— Именно. И не ранее того дня, когда не смогу больше читать. — Лорд Родрик подошел к окну. — Ты не спрашиваешь меня о своей леди-матери.
   
Не спрашиваю потому, что боюсь, подумала Аша, а вслух сказала:
   
— Прости. Как она?
   
— Лучше. Того гляди переживет нас с тобой. Тебя-то уж верно, если будешь упорствовать в своем безумии. Она стала есть больше, чем после приезда сюда, и часто спит, не просыпаясь, всю ночь.
   
— Это хорошо. — На Пайке леди Аланнис последнее время совсем не спала. Она бродила по замку со свечкой и искала своих сыновей. «Марон! — пронзительно вскрикивала она. — Родрик! Где вы? Теон, мальчик мой, иди к маме!» Она босая переходила по висячему дощатому мосту в Морскую башню, а поутру мейстер вынимал занозы из ее стоп. — Я повидаюсь с ней утром.
   
— Она спросит тебя о Теоне.
   
Принц Винтерфелла…
   
— Ты уже говорил ей что-нибудь?
   
— Нет — что я мог сказать? — Дядя замялся. — Ты уверена, что его нет в живых?
   
— Я ни в чем не уверена.
   
— Ты не нашла тела?
   
— Мы нашли части многих тел. До нас там побывали волки… настоящие, на четырех ногах, но своей двуногой родне они уважения не выказали. Кости убитых раскиданы и сильно изгрызены. Трудно разобраться, что там произошло. Похоже, что северяне передрались между собой.
   
— Стервятники дерутся над мертвым телом и убивают друг друга из-за глаз мертвеца. — Лорд Родрик смотрел, как лунный свет играет на волнах. — У нас был один король, потом стало пятеро. Ныне все, кого я вижу, превратились в стервятников, дерущихся над трупом Вестероса. — Лорд закрыл ставни. — Не ходи на Старый Вик, Аша. Останься с матерью. Боюсь, она недолго пробудет с нами.
   
— Мать растила меня смелой. Если не пойду, то весь остаток жизни буду думать, что было бы, если б я решила иначе.
   
— А если пойдешь, твоей жизни не хватит и на то, чтоб задуматься.
   
— Лучше уж так, чем до конца дней жаловаться, что Морской Трон был по праву моим. Я не Гвинесса.
   
Дядя поморщился от ее слов.
   
— Аша, двое моих сыновей кормят крабов у Светлого острова. Снова я вряд ли женюсь. Останься, и я сделаю тебя наследницей Десяти Башен. Удовольствуйся этим.
   
— Десять Башен? — Если б она только могла… — Твоим кузенам это не придется по вкусу. Рыцарю, старому Зигфриду, горбуну Гото…
   
— У них есть свои поместья.
   
Верно. У Зигфрида Сребровласого — сырой, насквозь прогнивший Старый Замок, Сверкающая Башня горбатого Гото стоит на скале над западным берегом, рыцарь, сир Харрас, владеет Каменным Садом, Бормунд Синий правит на Ведьмином Холме, и все они — подданные лорда Родрика.
   
— У Бормунда три сына, у Зигфрида — внуки, у Гото — непомерное честолюбие. Все они надеются наследовать тебе, даже Зигфрид — он думает, что будет жить вечно.
   
— Лордом Харло после меня станет рыцарь, но он преотлично может повелевать островом из своего Каменного Сада. Присягни ему на верность, и он будет тебя защищать.
   
— Я сама способна себя защитить. Я кракен, дядя, я Аша из дома Грейджоев. — Она поднялась на ноги. — Я хочу занять отцовское место, а не твое. Твои серпы уж очень страшны — один может упасть и отрезать мне голову. Предпочитаю сидеть на Морском Троне.
   
— Тогда ты тоже стервятница, с криком летящая на добычу. — Лорд Родрик снова уселся за стол. — Ступай и оставь меня с архимейстером Марвином.
   
— Если прочтешь, что он нашел еще какую-то редкость, скажи мне. — Дядя есть дядя, его уже не переделать. Но на Старом Вике он будет, несмотря на все свои отговорки.
   
Ее команда, должно быть, уже села ужинать в большом чертоге. Надо пойти к ним, поговорить о собрании на Старом Вике, о том, чего им ждать от него. Ее люди пойдут за ней как один, однако ей нужны не только они, но и Харло, и Стонтри, и Вольмарки. Вот кого ей придется завоевать. Победа в Темнолесье сослужит ей хорошую службу, когда дружина начнет хвастать ею — а хвастать они непременно будут. Люди с «Черного ветра» отчаянно гордятся подвигами своего капитана. Половина из них любит ее как дочь, другая половина мечтает с ней переспать, но те и другие с готовностью умрут за нее. А я — за них, думала Аша, выходя через узкую дверцу башни на лунный двор.
   
— Аша? — От стены отделилась тень.
   
Она взялась за кинжал — но тень при луне сделалась человеком в плаще из нерпы. Еще один призрак.
   
— Трис. Я думала, ты в чертоге.
   
— Захотел посмотреть на тебя.
   
— Ну что ж, вот она я. Совсем взрослая, как видишь. Любуйся.
   
— Да, взрослая. — Он подошел ближе. — И красивая.
   
Тристифер Ботли пополнел с их последней встречи, но волосы у него остались все такими же непослушными, а глаза — большими и доверчивыми, как у тюленя. Нежными. В этом вся беда бедного Тристифера — слишком он нежен для Железных островов. Он стал совсем хорош, войдя в возраст, — в отрочестве его прыщи портили. И Ашу тоже. Это их, возможно, и сблизило.
   
— Кончина твоего отца меня опечалила, — сказала она.
   
— А я скорблю о твоем.
   
С чего бы это, едва не сказала она. Ведь это Бейлон услал тебя с Пайка, Бейелору Блэкриду на воспитание.
   
— Правда ли, что ты теперь лорд Ботли?
   
— Пока лишь по имени. Харрен погиб у Рва Кейлин. Какой-то болотный дьявол пустил в него отравленную стрелу. Я лорд без лордства. Когда отец отказался присягнуть Морскому Трону, Вороний Глаз утопил его, а дядей вынудил принести ему клятву, но половину отцовских земель все же отдал Железному Хольту. Лорд Винч первым склонил колено и признал его королем.
   
Дом Винчей имел большую силу на Пайке, но Аша постаралась не выдать, как поразила ее эта весть.
   
— Винч никогда не обладал мужеством твоего отца.
   
— Твой дядя просто купил его. «Молчаливый» пришел с трюмами, полными сокровищ. Серебро, жемчуг, изумруды, рубины и сапфиры с яйцо величиной, неподъемные мешки с монетой… есть на что покупать сторонников. Мой дядя Гермунд теперь именует себя лордом Ботли и правит в Лордпорте как вассал твоего дяди.
   
— Настоящий лорд Ботли — ты, — заверила Аша. — Когда я взойду на Морской Трон, тебе вернут отцовские земли.
   
— На то твоя воля. Я о них не печалюсь. Как ты хороша при луне, Аша. Просто красавица — я ведь запомнил тебя девчонкой, прыщавой худышкой.
   
Дались им эти прыщи.
   
— Я тоже вспоминаю то время. — Хотя и не с такой любовью, как ты. Из пятерых воспитанников, которых привезла ее мать на Пайк после того, как Нед Старк взял в заложники ее последнего уцелевшего сына, Трис был ближе всех к Аше по возрасту. Она уже целовалась с мальчиками, но он первый распустил шнуровку на ее камзольчике и щупал потной ладошкой ее чуть подросшие груди.
   
Она бы и больше ему позволила, будь он посмелей. Расцвет, настигший Ашу в пору войны, пробудил в ней томление, а любопытничала она еще прежде. Довольно было сверстника, который желал ее, и начала месячных… Она, впрочем, искренне думала, что у них любовь, пока Трис не начал болтать об их будущих детях — не меньше дюжины сыновей, ну и дочери тоже. «Не хочу я дюжину сыновей, — отбивалась испуганная Аша. — Хочу приключений». Вскоре мейстер Квелен увидал, как они играют, и юного Тристифера отправили к Блэкридам.
   
— Я писал тебе, — сказал он, — но мейстер Жозеран не посылал моих писем. Однажды я дал оленя гребцу с торгового судна, шедшего в Лордпорт, и он обещал отдать письмо тебе в собственные руки.
   
— Твой гребец надул тебя и выкинул письмо в море.
   
— Этого я и боялся. И твоих писем я тоже не получал.
   
Аша и не думала их писать. Сказать по правде, она вздохнула с облегчением, когда Триса услали прочь. Его неуклюжие ласки начинали уже докучать ей. Но говорить ему об этом сейчас было бы глупо.
   
— Эйерон Мокроголовый созвал вече. Готов ты явиться туда и сказать за меня свое слово?
   
— С тобой я пойду куда угодно, но… лорд Блэкрид считает вече опасной затеей. Боится, что твой дядя перебьет всех, кто там будет, как некогда сделал Уррон.
   
Что ж, он достаточно безумен для этого.
   
— У него сил не хватит.
   
— Ты не знаешь, как он силен. Он набрал людей на Пайке, да Орквуд с Оркмонта привел ему двадцать ладей, да Джон Майр-Сушеный еще дюжину. Лукас Кодд-Левша за него, и Харрен Поседелый, Рыжий Гребец, бастард Кеммет Пайк, Родрик Вольный, Торвольд Бурый Зуб…
   
— Мелкие людишки. — Аша знала их всех. — Сыновья морских жен, внуки невольников. Что до Коддов, ты ведь знаешь их девиз.
   
— Да. «Вопреки людскому презрению». Но если попадешься в их невод, умрешь точно так же, как от рук драконовых лордов. Хуже того, Вороний Глаз привез с востока чудищ… и колдунов.
   
— У дядюшки всегда была слабость к уродам и дуракам. Отец все время его за это ругал. Пусть колдуны взывают к своим богам — Мокроголовый призовет наших и утопит всю свору. Итак, Трис, могу ли я рассчитывать на твой голос?
   
— Я весь твой, Аша. Навеки. Я женюсь на тебе. Твоя леди-мать дала мне согласие.
   
Она подавила стон. Надо было меня сначала спросить… хотя ответ тебе, пожалуй, не понравился бы.
   
— Я больше не младший сын, — продолжал он. — Я полноправный лорд Ботли, ты сама так сказала. А ты…
   
— Кто такая я, решится на Старом Вике. Трис, мы уже не дети, которые трогают друг дружку в тайных местах. Ты говоришь, что хочешь жениться на мне, но на самом деле не хочешь этого.
   
— Хочу. Я мечтаю лишь о тебе, Аша. Клянусь костями Нагги, что к другим женщинам не прикасался ни разу.
   
— Ну так прикоснись… к десятку-другому. Я своим мужчинам уже и счет потеряла. Одних я ласкала губами, других топором. — Невинности она лишилась в шестнадцать, с красивым белокурым матросом торговой галеи, пришедшей из Лисса. Он знал всего шесть слов на общем наречии, но среди них было «блудить» — то самое, которое ей хотелось услышать. Потом у Аши хватило ума найти лесную ведьму, и та научила ее заваривать лунный чай, чтобы живот не вырос.
   
Ботли заморгал, будто не совсем ее понял.
   
— Я думал… ты будешь ждать меня. Как же так… тебя принудили, Аша?
   
— Так принудили, что я рубашку на нем порвала. Не надо нам жениться, поверь мне. Ты нежный мальчик, всегда таким был, а я не из нежных. Если мы поженимся, ты скоро возненавидишь меня.
   
— Ни за что. Я тосковал по тебе.
   
Довольно с нее. Больная мать, убитый отец и куча чумовых дядюшек хоть кому будут впору, а тут еще и с влюбленным щенком возись.
   
— Сходи к девкам, Трис. Они исцелят тебя от тоски.
   
— Я никогда бы… Мы с тобой созданы друг для друга, Аша. Я всегда знал, что ты будешь моей женой и матерью моих сыновей. — Он схватил ее за руку выше локтя.
   
В мгновение ока она приставила ему к горлу кинжал.
   
— Руки прочь, не то умрешь раньше, чем станешь отцом. — Он отпустил ее, и она убрала нож. — Тебе нужна женщина, хорошая женщина. Ночью я пришлю такую тебе в постель. Можешь притвориться, что она — это я, если тебе так приятней, но мне больше не докучай. Я твоя королева, а не жена. Помни об этом. — Аша спрятала кинжал и ушла. Капля крови медленно стекала по шее Триса, черная при свете луны.
  
  
   
    
Серсея
   
   
— Я молю Семерых, чтобы они не послали нам дождя в день королевской свадьбы, — сказала Джаселина Свифт, расчесывая золотые локоны королевы.
   
— Что проку в твоем дожде. — Серсее больше подошел бы снег, шторм, ураган, сотрясший самые стены Красного Замка. — Хватит сюсюкать, дуреха. Туже зачесывай!
   
Ее бесила предстоящая свадьба, но злость приходилось срывать на недалекой девице Свифт. Трон под Томменом не очень-то прочен. Пока Драконий Камень и Штормовой Предел в руках Станниса Баратеона, пока Риверран не сдается, пока Железные Люди рыщут, как волки, по морю, Тиреллов оскорблять нельзя. Вот Джаселина и вынуждена глотать то, чем Серсея куда охотнее угостила бы Маргери и ее отвратительную старую бабку.
   
На завтрак королеве принесли два вареных яйца, хлеб и мед. Но, разбив первое яйцо, она обнаружила там красный зародыш, и ее замутило.
   
— Убери это и принеси мне горячего вина, — приказала она Сенелле. Холод пробирал до костей, а впереди ждал долгий и скверный день.
   
Не улучшил ее настроения и Джейме. Он пришел, еще небритый, чтобы рассказать ей, как намерен уберечь Томмена от яда.
   
— Я поставлю на кухне людей, чтобы они следили за приготовлением каждого блюда. Слуг, подающих на стол, будут сопровождать золотые плащи сира Аддама, и нигде по дороге они задержаться не смогут. Сир Борос будет пробовать все яства, прежде чем их отведает Томмен. А на самый крайний случай посадим в чертоге мейстера Баллабара с рвотным и противоядиями от двадцати наиболее известных видов отравы. С Томменом ничего не случится, ручаюсь тебе.
   
— Ничего не случится… — с горечью повторила Серсея. Джейме не поймет ее, да и никто не поймет. Карканье той старой ведьмы в шатре слышала, кроме нее самой, только Мелара, а Мелары давно уже нет в живых. — Дважды Тирион одним и тем же способом убивать не станет. Для этого он слишком хитер. Может, он в это самое время сидит под полом, слышит каждое наше слово и замышляет перерезать Томмену горло.
   
— Да хоть бы и так. Что бы он там ни замышлял, он по-прежнему останется карликом, а Томмен будет окружен лучшими рыцарями Вестероса. Королевская Гвардия — надежная защита.
   
Серсея взглянула на белый шелковый рукав Джейме, зашпиленный вокруг культи.
   
— Хорошо же они уберегли Джоффри, твои славные рыцари. Я хочу, чтобы ты был рядом с Томменом всю ночь, ясно?
   
— Я поставлю часового у его двери.
   
Она схватила его за руку.
   
— Никаких часовых. Ты сам. И не у двери, а в комнате.
   
— На случай, если из очага вылезет Тирион? Не вылезет.
   
— Почем тебе знать. Хочешь сказать, что отыскал все потайные ходы в этих стенах? — Они оба знали, что это не так. — Я даже на долю мгновения не оставлю Томмена одного с Маргери.
   
— Они не будут одни. Ее кузины останутся с ней.
   
— И ты тоже. Приказываю тебе именем короля. — Серсея хотела, чтобы Томмен вовсе не ложился в постель с молодой женой, но Тиреллы настояли. «Муж с женой должны спать вместе, — заявила Королева Шипов, — даже если они просто спят. Кровать его величества, уж конечно, достаточно велика для двоих». «Пусть дети греют друг друга ночью, — поддакнула свекрови леди Алерия. — Это поможет им сблизиться. Маргери часто спит вместе с кузинами. Они поют песенки, играют в разные игры и шепчутся, когда задувают свечи».
   
«Вот и чудесно, — ответила на это Серсея. — Пусть себе продолжают — в Девичьем Склепе».
   
«Ее величество лучше знает, — сказала тогда леди Оленна леди Алерии. — Она королю мать, уж в этом-то можно не сомневаться. Но брачная ночь — дело особое. Муж не должен спать врозь с женой в ночь свадьбы. Это сулит несчастье их браку».
   
Узнаешь ты у меня, что такое несчастье, мысленно поклялась Серсея, а вслух сказала:
   
«Маргери разделит постель с Томменом только на одну эту ночь. Не более».
   
«Милость вашего величества не знает границ», — сказала Королева Шипов, и все обменялись улыбками.
   
Пальцы Серсеи впились в руку Джейме — не иначе, синяки останутся.
   
— Мне нужны чьи-то глаза в этой спальне, — сказала она.
   
— Для чего? Соития можно не опасаться. Томмен еще слишком мал.
   
— Оссифер Пламм был и вовсе мертв, однако это не помешало ему зачать ребенка.
   
— Что это за Оссифер Пламм? — удивился Джейме. — Отец лорда Филипа, что ли?
   
Он такой же невежда, каким был Роберт. Все его мозги помещались в правой руке.
   
— Забудь о Пламме, помни только то, что я тебе говорю. Поклянись, что не покинешь Томмена до восхода солнца.
   
— Как прикажешь, — сказал он так, будто все ее страхи были беспочвенными. — Ты по-прежнему намерена сжечь Башню Десницы?
   
— После свадебного пира. — Это была единственная часть празднества, обещавшая доставить ей удовольствие. — В этой башне был убит наш лорд-отец, и ее вид для меня несносен. Притом пожар, по милости богов, может выкурить пару крыс из развалин.
   
— Опять Тирион, — закатил глаза Джейме.
   
— Да, он. И лорд Варис, и пропавший тюремщик.
   
— Если бы хоть кто-то из них прятался в башне, мы нашли бы его. На протяжении этой луны там работала целая армия с кирками и молотами. Они простучали стены, вскрыли полы и отыскали с полсотни тайных ходов.
   
— А еще полсотни вполне могли остаться ненайденными. — Некоторые из открытых ходов оказались такими узкими, что Джейме пришлось пустить туда пажей и мальчишек-конюхов. Нашли коридор, ведущий в темницы, и каменный колодец, у которого, похоже, не было дна. Нашли камеру с желтыми человеческими костями, а в ней — четыре мешка с потускневшими серебряными монетами времен Визериса Первого. Там бегали с тысячу крыс, но ни Тириона, ни Вариса среди них не оказалось, и Джейме настоял на прекращении поисков. Один мальчишка застрял в проходе, и его, визжащего, пришлось вытаскивать за ноги. Другой упал в какую-то шахту и поломал себе кости. Двое гвардейцев ушли в боковой коридор и не вернулись. Их товарищи уверяли, что слышат сквозь стену крики пропавших, но за снесенной по приказу Джейме стеной обнаружилась только рыхлая земля и щебенка. — Бес мал и хитер. Если он до сих пор там, огонь его выкурит.
   
— Даже если Тирион все еще прячется в замке, то в Башне Десницы его нет. Нашими стараниями от нее осталась одна скорлупа.
   
— Жаль, что нельзя сказать то же самое о прочих строениях этого гнусного замка. После войны я выстрою за рекой новый дворец. — Он снился ей предыдущей ночью — великолепный белый замок, окруженный садами и лесом, подальше от шума и вони Королевской Гавани. — Этот город — настоящая сточная яма. Мне хочется перевести двор в Ланниспорт и править страной из Бобрового Утеса.
   
— Это было бы еще большим сумасбродством, чем сжигать Башню Десницы. Пока Томмен сидит на Железном Троне, вся страна видит в нем подлинного короля, но стоит спрятать его в Утесе, и он станет всего лишь одним из претендентов на трон, ничем не лучше Станниса.
   
— Я это знаю не хуже тебя, — резко произнесла Серсея. — То, что я хочу этого, еще не значит, что я это сделаю. Ты всегда был таким тугодумом или после увечья поглупел?
   
Джейме пропустил это мимо ушей.
   
— Если пламя перекинется на другие здания, замок может загореться и помимо твоего желания. Дикий огонь — вещь опасная.
   
— Лорд Галлин заверил меня, что его пироманты способны им управлять. — Гильдия алхимиков вот уже две недели пополняла запасы дикого огня. — Весь город должен видеть этот пожар. Это послужит уроком нашим врагам.
   
— Мне кажется, будто я слышу Эйериса.
   
Серсея раздула ноздри.
   
— Придержите язык, сир.
   
— Я тоже люблю тебя, дорогая сестра.
   
Как я-то могла любить этого несчастного? — подумала она, когда Джейме ушел. Он твой близнец, твоя тень, вторая твоя половина, прошептал ей другой голос. Что ж, ответила она, когда-то он, возможно, и был всем этим, но теперь перестал. Теперь он чужой для меня.
   
По сравнению с пышным бракосочетанием Джоффри свадьба короля Томмена была весьма скромной. Еще одну роскошную церемонию устраивать никому не хотелось, королеве меньше всего, и платить за нее никто не хотел, меньше всего Тиреллы. Юный король совершил брачный обряд в королевской септе Красного Замка в присутствии какой-нибудь сотни гостей — вместо тысяч народу, видевших, как его брат берет в жены ту же самую женщину.
   
Невеста была весела и прекрасна, жених по-детски круглолиц и неловок. Звонким голоском произнес он свои обеты, обещая любить и почитать дважды овдовевшую дочь Мейса Тирелла. Маргери надела то же платье, в котором выходила за Джоффри, — воздушное сооружение из шелка цвета слоновой кости, мирийских кружев и мелкого жемчуга. Серсея так и не сняла траура по убиенному первенцу. Пусть его вдова смеется, пьет вино и танцует — мать не способна столь же легко забыть своего сына.
   
Нехорошо это, думалось ей. Слишком поспешно. Подождать бы год или два. Хайгардену следовало бы довольствоваться помолвкой. Серсея смотрела на Мейса Тирелла, стоявшего между женой и матерью. Устроить эту свадебную комедию меня вынудил ты, милорд, — об этом я тоже не скоро забуду.
   
Когда пришло время менять плащ, Маргери грациозно преклонила колени, и Томмен накинул ей на плечи тот самый парчовый кошмар, которым Роберт окутал Серсею в день их свадьбы, с коронованным оленем Баратеонов, вышитым черным ониксом на спине. Серсея хотела взять для этого красный шелковый плащ, брачный плащ Джоффри. «Им мой лорд-отец когда-то одел мою леди-мать», — объясняла она Тиреллам, но Королева Шипов и тут пошла ей наперекор. «Такой старый? — сказала эта карга. — Он, должно быть, сильно потерся, да и счастья никому не принес, смею сказать. И разве олень не больше приличествует законному сыну короля Роберта? В мои времена невесту облачали в цвета ее мужа, а не свекрови».
   
Благодаря грязному письму Станниса о происхождении Томмена кружило и так уже много слухов. Серсея не посмела раздувать огонь, настаивая на ланнистерском багрянце, и уступила со всей учтивостью которую сумела из себя выжать. Но вид золотой парчи с ониксом возмущал ее и теперь. Чем больше мы даем этим Тиреллам, тем больше они хотят.
   
Обряд завершился, и король со своей новой королевой вышли из септы принимать поздравления.
   
— Теперь в Вестеросе две королевы, и молодая не менее прекрасна, чем старая, — ляпнул сир Лайл Кракехолл, олух, часто напоминавший Серсее ее покойного и отнюдь не оплакиваемого мужа. Она охотно влепила бы ему оплеуху. Джайлс Росби подошел к ее руке и раскашлялся, забрызгав ей пальцы. Лорд Редвин приложился к щеке Серсеи, Мейс Тирелл расцеловал в обе. Великий мейстер Пицель заверил, что она не теряет сына, но обретает дочь. По крайней мере судьба избавила ее от слезливых причитаний леди Танды. Ни одна Стоквортиха на свадьбе не появилась — и на том спасибо.
   
Среди последних к ней приблизился Киван Ланнистер.
   
— Ты, как я слышала, отбываешь, чтобы сыграть еще одну свадьбу, — сказала она.
   
— Твердокаменный вышиб недобитков из замка Дарри. Невеста Ланселя встретит нас там.
   
— Твоя леди-жена тоже будет?
   
— В речных землях все еще неспокойно. Там рыщут бандиты Варго Хоута, и Берик Дондаррион вовсю вешает Фреев. Правда ли, что Сандор Клиган примкнул к нему?
   
Откуда он может об этом знать?
   
— Возможно. Донесения противоречивы. — Минувшей ночью к ним прилетела птица из септрия на острове, лежащего близ устья Трезубца. На соседний с ним город, Солеварни, напала шайка разбойников, и уцелевшие говорили, что среди них был зверь рыкающий в песьеголовом шлеме. Он будто бы зарубил дюжину человек и совершил насилие над девочкой двенадцати лет. — Не сомневаюсь, что Лансель в скором времени истребит как Клигана, так и лорда Берика, восстановив тем самым мир в речных землях.
   
Сир Киван пристально посмотрел ей в глаза.
   
— Мой сын — не тот человек, чтобы справиться с Сандором Клиганом.
   
С этим она по крайней мере была согласна.
   
— Но его отец, возможно, тот самый.
   
— Если я не нужен тебе в Утесе… — стиснул губы дядя.
   
Ты был нужен мне здесь, думала она. Кастеляном Утеса Серсея назначила своего кузена Дамиона, а другого кузена, сира Давена, сделала Хранителем Запада. Наглость даром не дается, дядюшка.
   
— Привези нам голову Сандора, и его величество окажет тебе великие милости. Джофф питал слабость к этому человеку, но Томмен всегда боялся его… и, как видно, не без причины.
   
— Когда собака портится, вина лежит на ее хозяине. — Сир Киван повернулся и пошел прочь.
   
Джейме проводил Серсею в Малый Чертог, где накрывали столы.
   
— Все из-за тебя, — шептала она на ходу. — Пусть, мол, женятся. Маргери должна Джоффри оплакивать, а не выходить за его брата. Она должна страдать от горя так же, как я. Не верю я, что она девственница. Ренли-то прыток был, разве нет? Как же иначе, ведь он брат Роберта. Если эта мерзкая старушенция думает, что я позволю моему сыну…
   
— От леди Оленны ты избавишься весьма скоро, — тихо заметил Джейме. — Завтра она отбудет в Хайгарден.