1 2 3 4 5 
     
— Ты пришел, наконец, — прошептала она. — Я слишком долго ждала.
     
— Путь был темен. Я пришел, как только смог, — отвечал Хурин.
     
— Но безнадежно опоздал. Их больше нет.
     
— Знаю, — тихо сказал Хурин. — Но ты жива.
     
— Почти. Я так устала, что уйду вместе с солнцем. Времени совсем мало осталось… так скажи же мне! Как она нашла его?
     
Но Хурин не ответил. Он уселся рядом, и больше не произнес ни слова; и когда зашло солнце, Морвен со вздохом сжала его руку, а потом затихла. Хурин знал, что она умерла. Он взглянул на нее в опустившихся сумерках, и показалось ему, что оставленные скорбью и перенесенными лишениями линии на ее лице разгладились.
     
— Она не была сломлена, — произнес Хурин и закрыл ее глаза.
     
Потом он недвижно сидел возле тела жены, а ночь все сгущалась вокруг. И хотя воды Кабед Найрамарт громко и яростно ревели, он не слышал ни звука, не видел и не чувствовал ничего, ибо сердце его словно обратилось в камень.
     
Но вот прохладный ночной ветер бросил ему в лицо брызги дождя, и Хурин очнулся от своего оцепенения; в нем всколыхнулась ярость, затмевавшая голос рассудка, и единственным его желанием стала месть за все причиненные ему и его роду страдания. Виновных же в своем ослепленном гневом рассудке он счел всех тех, с кем их сводила в жизни судьба. Хурин поднялся на ноги и принялся рыть для жены могилу с западной стороны памятного камня; а на самом камне он приписал такие слова: "Здесь же покоится Морвен Элендвен."
     
Говорят, что провидец и арфист из Бретиля по имени Глируйн сложил некогда песнь, в которой сказано, будто Камень Горемычных никогда не будет осквернен Морготом и никогда не исчезнет с лица земли — даже когда на берег придет море и поглотит все остальное. И действительно, Тол Морвен до сих пор одиноко возвышается над морскими волнами у берегов, чьи очертания изменились в дни гнева Валар. Но тело Хурина не покоится там, ибо рок повел его дальше, и Тень неотступно следовала за ним по пятам.
     
Переправившись через Тейглин, Хурин направился по древней дороге, ведущей к Нарготронду, на юг. Далеко на востоке виднелся одинокий холм Амон Руд, и Хурину было в мельчайших подробностях известно о том, что там произошло. Наконец, он пришел к берегам Нарога и пересек дикую речку тем же путем, что и Маблунг из Дориата до него — по обрушенным в воду камням моста. И вот он уже стоит у разбитых Врат Фелагунда, тяжело опираясь о свой посох.
     
Здесь нельзя не сказать, что после ухода Глаурунга мелкий гном Мом пробрался в Нарготронд и теперь бродил туда-сюда по разрушенным и разграбленным залам, считая себя полноправным его хозяином. Он перебирал и пересчитывал драгоценности и золото, пропускал их сквозь пальцы и всячески наслаждался этими ощущениями, поскольку никто не мог ему в этом помешать — из страха перед Глаурунгом, даже перед одним только воспоминанием о нем, сюда никто не осмеливался совать носа.
     
И вот теперь на пороге его владений объявился некий человек; Мом вышел ему навстречу и потребовал назвать цели его прихода. Но Хурин на это отвечал:
     
— Кто ты такой, чтобы запретить мне войти в дом Финрода Фелагунда?
     
Гном с достоинством отвечал:
     
— Звать меня Мом; задолго до того, как высокомерные пришли из-за Моря, гномы начали разрабатывать пещеры Нулуккиздон. Я лишь вернулся взять то, что принадлежит мне по праву, ибо я последний представитель моего народа.
     
— В таком случае недолго тебе осталось наслаждаться наследством, — угрожающе процедил Хурин. — Ибо я Хурин, сын Гальдора, вернувшийся из Ангбанда; а Турин Турамбар, чье имя тебе должно быть хорошо известно, был моим сыном. Именно он убил дракона Глаурунга, разорившего пещеры, в которых ты теперь находишься; мне также известно, кого следует благодарить за предательство Драконьего Шлема Дор-ломина.
     
Перепугавшись до дрожи в коленях, Мом принялся умолять Хурина взять все, что душа пожелает, только сохранить ему жизнь. Но Хурин не стал его слушать, и безжалостно убил на пороге Нарготронда. Затем он вошел внутрь и провел некоторое время в его пещерах, где во тьме и беспорядке были разбросаны по полу привезенные еще из Валинора сокровища и произведения искусства. Рассказывают, что когда Хурин, наконец, покинул Нарготронд, с собой из всего этого богатства он взял лишь одну вещицу.
     
Отсюда Хурин направился на восток, добравшись спустя некоторое время до Сумеречных Прудов. Здесь его задержали охранявшие западное пограничье Дориата эльфы, и привели к королю Тинголу в Тысячу Пещер. Взглянув на него, Тингол исполнился изумления и печали, поскольку узнал в мрачном старике Хурина Талиона, бывшего пленника Моргота. Но он вежливо поприветствовал его и обращался с почтением; Хурин же ничего королю не ответил, лишь достал из-под плаща то, что принес с собой из Нарготронда. А взял он оттуда ни что иное, как Наугламир — ожерелье гномов, что давным-давно было создано для Финрода Фелагунда мастерами Ногрода и Белегоста. Это величайшее творение гномов Прежних Дней Финрод ценил при жизни превыше всех прочих сокровищ Нарготронда. Хурин небрежно бросил его под ноги Тинголу.
     
— Получи же свою плату, — с горечью воскликнул он, — за то, что так прекрасно берег моих жену и детей! Ожерелье это зовется Наугламир, и имя это известно большинству эльфов и людей; я принес его тебе из темных пещер Нарготронда, где твой родич Финрод оставил его, отправившись с сыном Берена Барахиром исполнять поручение некоего Тингола из Дориата.
     
Тингол узнал великое сокровище, и прекрасно понял намерение Хурина; но жалость возобладала над гневом, и он молча проглотил оскорбление Хурина. Наконец, воцарившееся молчание нарушила Мелиан:
     
— Хурин Талион, разум твой затуманен чарами Моргота; ибо тот, кто смотрит глазами Моргота — сознательно или против воли, видит все в искаженном свете. Долгое время твой сын Турин провел в Менегроте и был словно родным нам, и все здесь относились к нему с любовью и уважением. И не наша вина или воля в том, что он никогда более не возвратился в Дориат. Впоследствии же твои жена с дочерью были приняты здесь с почетом и теплотой; мы предприняли все, что было в наших силах, чтобы переубедить Морвен ехать в Нарготронд. Так что когда ты теперь обвиняешь друзей своих, твоими устами говорит Моргот.
     
Выслушав Мелиан, Хурин застыл без движения, и долго смотрел в глаза королевы. И здесь, в защищенном Завесой от козней Врага Менегроте, он, наконец, узнал правду о том, как все было на самом деле, и постиг всю полноту горя, что было отмерено ему Морготом Бауглиром.
     
Больше он о прошлом речи не заводил; вместо этого он шагнул вперед и, подняв лежавшее у ног Тингола ожерелье, протянул королю со словами:
     
— Прими же, повелитель, сие ожерелье гномов в дар от того, кто больше ничего за душой не имеет, на память о Хурине из Дор-ломина. Ибо я выполнил свое предназначение, осуществив замысел Моргота; но отныне я больше не раб его.
     
Затем он развернулся и покинул Менегрот, и все, кто видел его лицо, непроизвольно отшатывались. Никто не попытался остановить Хурина и не догадался спросить, куда он направляется. Однако рассказывают, что Хурин недолго жил после этого, лишившись всех целей и желаний, и в конце концов утопился в западном море. Так окончил свое существование величайший из смертных воинов.
     ***
     
После ухода Хурина Тингол долго сидел, в молчании разглядывая великое сокровище, лежавшее на его коленях. Ему пришло в голову, что Наугламир можно переделать, вправив в него сильмариль. Ибо по мере того, как уходили годы, мысли Тургона все чаще обращались к камню Феанора; он привязался к нему так, что опасался за сохранность сильмариля даже несмотря на то, что тот хранился за крепкими дверьми самой надежной из его сокровищниц. Теперь же он намеревался постоянно иметь камень при себе — и во время сна, и во время бодрствования.
     
В те дни гномы по-прежнему совершали свои поездки в Белерианд из своих горных городов в Эред Линдон; пересекая Гелион через Сарн Атрад, Каменный Брод, они по древней дороге добирались до Дориата. Ведь искусство их работы по металлу и камню было очень велико, и всегда было востребовано в залах Менегрота. Однако теперь они путешествовали не маленькими группами, как прежде, а большими и хорошо вооруженными отрядами, способными защитить себя от возможного нападения на опасном отрезке пути меж Аросом и Гелионом. В Менегроте они обитали в специально предназначенных для них отдельных помещениях и трудились в подземных кузницах.
     
Как раз на днях в Дориат прибыли ремесленники из Ногрода, и король, призвав их к себе, объявил о своем пожелании переделать Наугламир и вставить в него сильмариль. Гномы, взглянув на произведение своих предков, с изумлением уставились на сияющий камень Феанора; и вспыхнуло в их сердцах пламенное желание обладать этими сокровищами, унести их далеко-далеко, в свои горные обители. Однако им удалось скрыть эти намерения и сосредоточиться на поставленной перед ними задаче.
     
Долго трудились гномы; Тингол частенько спускался в одиночку в глубокие подземные кузницы, и заворожено наблюдал за их работой. Наконец, пожелание его было выполнено, и два величайших творения эльфов и гномов были соединены в одно целое. Невероятную красоту обрело усеянное бесчисленными драгоценностями ожерелье, когда в самом центре его засиял сильмариль, заставляя остальные камни блистать и переливаться отраженным светом.
     
Тингол, вновь находившийся среди гномов в одиночестве, взял Наугламир и попытался застегнуть его у себя на шее; но тут гномы вырвали ожерелье у него из рук и потребовали передать его им, мотивируя это так:
     
— По какому праву эльфийский король претендует на Наугламир, созданный нашими предками для Финрода Фелагунда, ныне покойного? Ведь он получил его из рук Хурина, человека из Дор-ломина, что забрал его, подобно вору, из тьмы Нарготронда.
     
Но Тингол, ясно видевший их тайное намерение завладеть сильмарилем, понимал, что Наугламир — лишь предлог. Объятый гневом и гордыней, он не оценил степень угрожавшей ему опасности и презрительно сказал:
     
— Как смеете вы, представители низшей расы, требовать что-либо от меня, Элу Тингола, повелителя Белерианда, кто начал свою жизнь у вод Куивьенен задолго до пробуждения ваших низкорослых предков?
     
Высоко вскинув голову, он с оскорбительной надменностью пристыдил их и стал требовать, чтобы они немедленно покинули Дориат и на вознаграждение за работу не рассчитывали.
     
И тогда к алчности гномов добавилась ярость, вызванная словами короля; гномы плотно обступили Тингола и, набросившись на него, разорвали на месте. Так, в глубоких подземных залах Менегрота, закончил свою жизнь Эльве Синголло, король Дориата, единственный из Детей Илюватара связавший свою судьбу с одной из Аинур. Он также единственный из Оставленных эльфов видел свет Деревьев Валинора, и теперь последним, что он увидел в этой жизни, был тот же свет, заключенный в сильмариль.
     
Гномы, бежав из Менегрота с ожерельем, направились к востоку через Регион. Однако новости путешествовали в лесах быстро, и немногие из их отряда сумели перебраться через Арос, поскольку за ними была поспешно выслана погоня. Наугламир у гномов отобрали и с великой скорбью вернули королеве Мелиан. Лишь двое из убийц Тингола сумели избежать погони на восточных пограничьях и вернулись в свой пещерный град в Синих горах. Здесь они поведали своим соплеменникам определенную часть того, что с ними приключилось; однако в их устах это звучало так, будто гномы из их отряда были убиты в Дориате по приказу эльфийского короля, пожелавшего таким образом уклониться от оплаты их услуг.
     
Велик был гнев гномов Норгода, скорбевших о своих соплеменниках, среди которых были замечательные мастера и ремесленники; они рвали на себе бороды и громко причитали, а затем долго и тщательно планировали свою месть. Говорят, что они просили помощи у Белегоста, однако тамошние гномы не только отказали им в ней, но и попытались отговорить от затеянного. К совету их не прислушались, и вскоре из Ногрода выступило огромное воинство, которое, переправившись через Гелион, направилось на запад Белерианда.
     ***
     
Дориат уже не был прежним. Мелиан долго сидела у тела короля Тингола в молчании, мыслями возвращаясь к освещенным звездами годам и их первой встрече в наполненной соловьиными трелями роще Нан Эльмот. Она знала, что расставание с Тинголом предвещает еще одну потерю, что рок Дориата подступил уже совсем близко. Ведь Мелиан принадлежала к народу божественных Валар, и была Майя великой силы и мудрости; лишь ее любовь к Эльве Синголло заставила ее принять облик одной из Старших Дочерей Илюватара, ограничив свой дух узами плоти. В этой форме она родила Тинголу Лютиен Тинувиэль; в ней же развила в себе силу повелевать материями Арды — ведь лишь Завеса Мелиан долгие века хранила Дориат от любых внешних угроз. Но теперь Тингол лежал перед ней мертвый, и дух его ушел в залы Мандоса; смерть его изменила и саму Мелиан. Сила ее схлынула из лесов Нельдорет и Регион, и зачарованная река Эсгальдуин зажурчала другим голосом. Так Дориат лишился своей защиты, перестав быть сокрытым царством.
     
Впоследствии Мелиан не заговаривала больше ни с кем, кроме Маблунга. Его она попросила позаботиться о сильмариле и, не мешкая, отослать гонцов с вестями в Оссирианд — известить Берена и Лютиен. Затем она исчезла из Средиземья, вернувшись туда, откуда пришла — в лежавшие за морем земли Валар, чтобы оплакивать в садах Лориен свою потерю. Больше в этой повести о Мелиан не упоминается.
     
Так и получилось, что переправившееся через Арос войско Наугрим не встретило никаких препятствий на своем пути и вошло в леса Дориата. Никто не осмелился преградить им дорогу, поскольку гномов было слишком много, и были они свирепыми воинами. Полководцы Серых эльфов погрузились в бездну сомнений и отчаяния, бросая свои отряды туда и обратно безо всякой стратегии. Гномы же не сворачивали с пути, и вскоре, перейдя мост, пришли в Менегрот; и здесь свершилось самое горестное и достойное сожаления деяние Прежних Дней. В Тысяче Пещер произошла яростная битва, во время которой погибло немало эльфов и гномов, и она надолго сохранилась в памяти и тех, и других. Гномы одержали победу, и залы дворца Тингола были разрушены и разграблены. Пал, защищая двери сокровищницы, Маблунг Тяжелая Рука, и хранившийся в ней сильмариль был захвачен.
     
В то же самое время Берен с Лютиен по-прежнему обитали на Тол Галене, Зеленом острове на реке Адурант — самом южном из притоков Гелиона, бегущих с Эред Линдон. Сын их Диор Элухиль был обручен с Нимлот, родственницей принца Дориата Келеборна, мужа леди Галадриэль. У Диора и Нимлот было двое сыновей — Элуред и Элурин, и дочь Эльвинг, что означало "звездная пыль", ибо была она рождена в звездную ночь, когда свет их играл бликами на брызгах водопада Лантир Ламат, что находился неподалеку от дома ее отца.
     
Среди эльфов Семиречья вовсю ходили слухи о том, что огромное войско гномов спустилось с гор и переправилось по Каменному Броду через Гелион. Слухи эти дошли до Берена с Лютиен, и вскоре после этого к ним прибыл гонец из Дориата, рассказавший о том, что там на самом деле происходит. Тогда Берен, призвав к себе Диора, покинул вместе с ним Тол Гален и направился к северу, к реке Аскар. С ними отправились многие из Зеленых эльфов Оссирианда.
     
Вот и вышло так, что возвращавшееся из Менегрота гномье войско, изрядно поредевшее, на переправе Сарн Атрад было неожиданно атаковано невидимыми противниками. Ведь когда они взбирались на берег Гелиона, утомленные битвой в Дориате, окружающие их леса внезапно наполнились звуками эльфийских рожков, и отовсюду на них посыпались ливнем стрелы. Многие из гномов погибли в первые же минуты нападения; но некоторым, избежавшим этой участи, удалось сгруппироваться и бежать на восток, к горам. Но когда они уже карабкались по пологим склонам у подножья горы Долмед, навстречу им вышли Древесные Пастыри и загнали их в тенистые леса Эред Линдона. Рассказывают, что ни один из гномов не сумел выбраться оттуда и вернуться по горным тропам домой.
     
В битве при Сарн Атрад Берен сражался в последний раз; он лично убил правителя Ногрода и отобрал у него ожерелье гномов. Но тот, умирая, наложил на Наугламир свое проклятье. Впоследствии Берен с изумлением разглядывал тот самый камень Феанора, что он лично сковырнул с железной короны Моргота, и что теперь сиял среди золота и драгоценных камней прекрасного произведения искусства гномов. Он очистил ожерелье от крови, сполоснув его в реке.
     
По завершении битвы все вынесенные гномами из Дориата сокровища утонули в реке Аскар, и с тех самых пор она получила другое название — Ратлориэль, "Золотое Ложе". Лишь Наугламир Берен забрал с собою на Тол Гален.
     
Однако красота ожерелья не утешила Лютиен, когда она узнала о том, что из-за него был убит правитель Ногрода, а вместе с ним еще множество гномов. В песнях и преданиях рассказывается, что Лютиен в этом прекрасном ожерелье представляла собой невероятное и ни с чем не сравнимое зрелище, никогда доселе за пределами Валинора не виданное. На некоторое время Земля Живущих Мертвецов превратилась в подобие страны Валар, и нигде с тех пор не было местечка настолько очаровательного, плодородного и исполненного света.
     
Диор, наследник Тингола, попрощался с Береном и Лютиен и покинул Лантир Ламат со своей женой Нимлот. Они пришли в Менегрот и поселились там вместе с их юными сыновьями Элуредом и Элурином и дочерью Эльвинг. Синдар радостно приветствовали их, воспрянув от окутавший их после смерти короля Тингола и ухода Мелиан скорби. А Диор Элухиль поставил перед собой задачу возродить королевство Дориат, вернув ему прежнее величие.
     ***
     
Однажды поздним осенним вечером некто забарабанил в ворота Менегрота, требуя встречи с королем. То оказался лорд из числа Зеленых эльфов, в большой спешке прибывший сюда из Оссирианда, и стражи немедленно отвели его к сидевшему в одиночестве в своих покоях Диору. Передав королю металлическую коробку, посланец молча удалился. А в коробке той лежало ожерелье гномов, в которое был вправлен сильмариль; взглянув на него, Диор понял, что Берен Эрхамион и Лютиен Тинувиэль оставили этот мир, отправившись туда, куда ведет судьба смертных за его пределами.
     
Диор долго разглядывал в задумчивости сильмариль, который его родители дорогой ценой вырвали из когтей Моргота; он отчаянно сожалел о том, что смерть пришла к ним так скоро. Мудрецы впоследствии утверждали, что кончину их приблизил сильмариль; ибо несравненная красота Лютиен, на шее которой сиял камень, была слишком ослепительной для глаз смертных.
     
Поднявшись, Диор надел Наугламир, и с тех пор казался всем прекраснейшим из детей мира, будь то Эдайн, Эльдар или даже Майяр из Благословенного Царства. Но теперь среди рассеянных по Белерианда эльфов стали гулять слухи о том, что наследник Тингола Диор носит ожерелье гномов.
     
— Вновь засиял в лесах Дориата сильмариль Феанора, — говорили там и сям, и данная сыновьями Феанора клятва снова пробудилась ото сна. Пока Наугламир носила Лютиен, никакой эльф не осмелился бы приблизиться к нему; но теперь, прознав о восстановлении Дориата и гордыне Диора, семеро братьев собрались вместе и отправили к нему гонца с требованием вернуть принадлежащее им по праву.
     
Но Диор ничего им на это не ответил, и Келегорм принялся подначивать братьев готовиться к штурму Дориата. Те прислушались, и уже зимой их войско нежданно-негаданно объявилось у стен Менегрота; в Тысяче Пещер вновь зазвенели мечи и забряцали доспехи. Так свершилась вторая резня эльфов эльфами.
     
Здесь от руки Диора пал Келегорм; здесь же были убиты и Куруфин с темноволосым Карантиром. Однако и Диор погиб, и жена его Нимлот; а малолетних их сыновей жестокие вояки Келегорма выгнали в лес, умирать голодной смертью. Одного лишь Маэдроса ужаснуло такое зверство, и он еще долго разыскивал в лесах Дориата двоих мальчиков. Однако поиски его успехом не увенчались, и о судьбах Элуреда и Элурина до сих пор ничего не известно.
     
Так пал Дориат, чтобы никогда уже не восстать из руин.
     
Однако сыновьям Феанора не досталось желаемое; ибо остатки жителей Дориата бежали, и среди них была дочь Диора Эльвинг. Сильмариль они унесли с собой, и спустя какое-то время пришли вместе с ним к устьям Сириона.
    
    
     
      
ГЛАВА 23. О Туоре и падении Гондолина
     
     
Хуор, брат Хурина, погиб в Битве Бесчисленных Слез, а зимой того же года его жена Риан родила в глуши Митрима его сына, получившего имя Туор. Взял его к себе на воспитание Аннаэль из народа Серых эльфов, по-прежнему обитавших в окрестных холмах. Но когда Туору исполнилось шестнадцать, эльфы эти собрались покинуть пещеры Андрот, где до сих пор проживали, и тайно уйти в Гавани Сириона, что находились далеко на юге. Однако по дороге их перехватили орки с восточниками, и Туор оказался захвачен в рабство Лорганом, вождем восточников Хитлума. Целых три года продлилось для него рабское существование, но в конце концов Туор смог бежать. Возвратившись в пещеры Андрот, он некоторое время жил там в полном одиночестве, совершая время от времени вылазки и причиняя восточникам такой ущерб, что вскоре Лорган назначил за его голову немалую награду.
     
Так Туор прожил целых четыре года, но на исходе их Ульмо вложил в его сердце стремление покинуть родные места, ибо Владыка Вод избрал Туора исполнителем своих замыслов. Вновь покинув пещеры Андрот, Туор отправился на запад через Дор-ломин, и в конечном итоге оказался у Аннон-ин-Гелод, Врат Нольдор, которые давным-давно построил народ Тургона, еще когда они обитали в Неврасте.
     
Темный туннель вел глубоко в недра гор, и выходил на уступы Кирит Нинниах, Радужной Расщелины, через которую нес свои воды к морю бурный поток. Ни орки, ни люди не стали свидетелями бегства Туора из Хитлума, и поэтому вести о нем не достигли ушей Моргота.
     
Придя в Невраст, Туор глянул на великое море Белегаэр, и был навеки очарован им, а шум морского прибоя навсегда поселил в его сердце стремление и любовь к нему; стремление это в конечном итоге привело его в самые глубины царства Ульмо.
     
Теперь же Туор поселился в одиночестве в Неврасте, и по мере того, как лето стремительно уходило, уступая дорогу осени, рок Нарготронда неумолимо приближался. И когда пришла осень, Туор заметил в небе семь лебедей, летящих на юг, и понял, что слишком задержался здесь; тогда он последовал за лебедями вдоль берега моря. В конце концов он пришел в пустынные залы Виньямара, стоявшего у подножья горы Тарас. Здесь он нашел щит, кольчугу, меч и шлем, что Тургон оставил задолго до его прихода по велению Ульмо; вооружившись, он отправился вдоль берега дальше. Однако с запада вскоре налетела буря, и из ее бушующей середины восстал Ульмо, Повелитель Вод, во всем своем величии. Он заговорил со стоявшим на берегу Туором, приказывая отправляться на поиски сокрытого королевства Гондолин; а еще он подарил Туору плащ, призванный укрыть его от взглядов его врагов.
     
А утром, когда буря уже улеглась, Туор наткнулся на стоявшего у стен Виньямара эльфа. То был Воронве, сын Аранве из Гондолина, который некогда отправился на Запад на последнем из посланных туда Тургоном кораблей. Вернувшись к берегам Средиземья, корабль этот столкнулся с разбушевавшейся у самого побережья бурей и затонул; изо всех моряков одного лишь Воронве пощадил Ульмо, выбросив на сушу близ Виньямара. Узнав о том, какое поручение возложил Повелитель Вод на Туора, Воронве исполнился изумления, и охотно согласился быть его проводником к тайному проходу в Гондолин.
     
Так, они вместе покинули Невраст, и Темная Зима того года застигла их по дороге на восток, у подножья гор Тени. В конце путешествия они достигли истоков Иврин, и с печалью смотрели на учиненное там Глаурунгом безобразие; но вдруг заметили они спешившего на север человека, одетого во все черное и вооруженного черным же мечом. Однако они не знали, кто он, и что в ту пору произошло на юге; незнакомец прошел мимо, и они не окликнули его.
     
Благословение Ульмо, лежавшее на них, благополучно довело их до самых врат Гондолина, и они прошли по подземному туннелю в отгороженную Экхориатом долину. Здесь их остановила стража и под конвоем повела по огромной расщелине Орфальк Эхор, перегороженной семью вратами, к Эктелиону Источника, стражу великих врат в самом конце поднимающейся в гору дороги. Здесь Туор сбросил свой плащ, и по доспехам и оружию из Виньямара в нем опознали истинного посланца Ульмо.
     
Взглянув на прекрасную долину Тумладен, напоминавшую зеленую драгоценность, оправленную в окружавшую ее стену гор, Туор увидел вдалеке Амон Гварет, на котором стоял великий Гондолин — город семи имен, чьи слава и доблесть воспеваются во всех жилищах эльфов Ближних Земель. Эктелион приказал трубить в трубы, и те зазвучали с верхних площадок башен по обеим сторонам огромных врат, эхом отдаваясь в окружающих холмах. И вскоре в ответ раздался далекий звук труб с белоснежных городских стен, в свете заката подкрашенных розовым.
     
Так сын Хуора пересек Тумладен и предстал пред вратами Гондолина; миновав широкие лестничные пролеты, он оказался у Башни Короля, и воочию увидел подобия Деревьев Валинора, установленных рядом. Затем Туора отвели к Тургону, сыну Фингольфина и верховному королю Нольдор. По правую руку от короля стоял его племенник Маэглин, а по левую сидела его дочь, Идриль Келебриндаль.
     
Когда Туор заговорил, присутствовавшие засомневались в том, что он принадлежит к расе смертных, ибо в тот час голосом его говорил Повелитель Вод. И он предупредил Тургона о том, что проклятье Мандоса нынче стремится поскорее исполниться, и уничтожить все плоды трудов Нольдор; и Ульмо советовал Тургону покинуть прекрасный и хорошо укрепленный град, возведенный им, и отправиться вниз по течению Сириона к морю.
     
Долго Тургон размышлял над словами Ульмо, и вспомнились ему сказанные Владыкой Вод еще в Виньямаре слова: "Не привязывайся больше необходимого к делу рук своих и сердечных помыслов; помни, что истинная надежда Нольдор лежит на Западе и приходит с Моря." Однако много воды утекло с тех пор; Тургон успел почувствовать себя непобедимым, а Гондолин стал прекрасен, как его воспоминания об эльфийском Тирионе, да и в прочности стен своего города он нисколечко не сомневался, пусть даже Вала считал иначе. Помимо этого, после Нирнаэт Арноэдиад обитатели Гондолина зареклись вмешиваться в дела живущих вне стен Экхориата эльфов и людей, и возвращаться опасными и пугающими путями на Запад не желали.
     
Укрытые неприступной цепью гор и зачарованными холмами, они не пропускали в свои земли никого, пусть то был даже преследуемый беглец, ускользнувший от Моргота; вести из внешних земель доходили до них редко и с опозданием, и они не придавали им особого значения. Безуспешно шпионы и разведчики Ангбанда старались отыскать пути в Гондолин; ведь единственной их зацепкой были недостоверные слухи, и в тайну его местонахождения никто так и не проник.
     
Ныне и впредь Маэглин выступал на совещании против Туора, а король всегда прислушивался к его словам, и в особенности, если они совпадали с его собственным мнением. В конце концов Тургон решил не следовать совету Ульмо и отказался уходить из Гондолина. Однако вновь и вновь звучало в его сознании предупреждение, давным-давно полученное нольдорцами от Мандоса на побережье Арамана; и в сердце Тургона вновь пробудился страх перед предательством. Именно поэтому он приказал перекрыть все проходы, ведущие в Гондолин через Опоясывающие горы; и пока город стоял, никто больше не выходил из него — ни по мирным, ни по военным надобностям.
     
Торондор, повелитель орлов, принес однажды в Гондолин вести о падении Нарготронда, а чуть погодя — об убийстве Тингола, а затем и его наследника Диора, и падении Дориата; но Тургон не желал ничего слышать о бедах своего народа во внешнем мире, и поклялся никогда больше не вступать под знамена никого из сыновей Феанора. А жителям Гондолина он строго-настрого запретил покидать территорию города.
     
Туор остался жить в Гондолине, ибо безмятежное существование и красота города, а также мудрость его обитателей держали его крепче любых оков. Здесь он возмужал и телом, и духом, и освоил многие из наук эльфов-отщепенцев. И сердце Идриль потянулось к нему, и Туор отвечал ей взаимностью; оттого тайная ненависть к нему Маэглина многократно возросла, ибо ничего не желал он также сильно, как обладать ею, единственной наследницей короля Гондолина.
     
Однако король так благоволил Туору, что по прошествии семи лет его проживания в Гондолине не отказал даже в руке своей дочери; ибо несмотря на то, что Тургон не послушался советов Ульмо, он все же подозревал, что судьбы Нольдор тесно переплетены с судьбой посланника Повелителя Вод. Не забывал он и слова, что произнес Хуор перед тем, как войско Гондолина отступило с поля Битвы Бесчисленных Слез.
     
На пышном свадебном пиру гулял и веселился весь город, ибо Туор завоевал все сердца его обитателей, за исключением лишь Маэглина и сочувствовавших ему. Так свершился второй брачный союз меж эльфами и людьми.
     
Весной следующего года родился на свет Эарендиль Полуэльф, сын Туора и Идриль Келебриндаль; случилось это спустя пятьсот три года после пришествия Нольдор в Средиземье. Неописуемой красотой был наделен Эарендиль, ибо на челе его сиял небесный свет, а мудрость и красота Эльдар гармонично сочетались в нем с силой и выносливостью людей, живших в старину; призывный шепот моря навсегда поселился в его сердце, и в этом он походил на своего отца.
     
В те времена жизнь в Гондолине была по-прежнему полной радости и не ведающей тревог; никто не знал, что местонахождение Скрытого Царства было открыто Морготу криками Хурина, стоявшего у подножья Опоясывающих гор и, не находя прохода внутрь, отчаянно взывавшего к Тургону. С тех пор мысли Моргота постоянно обращались к горной местности меж Анахом и верхним бассейном Сириона, куда его прислужники доселе не забредали; однако бдительные орлы по-прежнему не пропускали туда ни шпионов, ни прочие создания, выходившие за врата Ангбанда, и замыслы Моргота никак не могли осуществиться.
     
Но Идриль Келебриндаль была мудрой и предусмотрительной женщиной, и потому, когда в сердце ее закрались дурные предчувствия, она принялась незамедлительно действовать. По ее приказу был подготовлен секретный проход, ведущий из Гондолина; он пролегал под землей и выходил далеко за стены города, к северу от Амон Гварета. Отдавая этот приказ, она особо подчеркнула, что о работах этих должно знать как можно меньше народа, а до ушей Маэглина и вовсе не должно долететь ни звука.
     
Однажды, когда Эарендиль был еще совсем юн, Маэглин потерялся. Как уже говорилось ранее, он любил горное дело, и поиск руды предпочитал всем прочим ремеслам; к тому же, он возглавлял всех работавших на удаленных от города горных разработках, занимавшихся поиском металлов для гондолинских кузниц — как для мирных, так и для военных нужд. Нередко Маэглин забредал с несколькими своими помощниками далеко за цепь окружавших Гондолин холмов, и королю было неведомо о том, что он продолжал этим заниматься вопреки его запретам. Вот и вышло так, что по воле проведения Маэглин оказался захвачен орками и уведен в Ангбанд.
     
Ни трусом, ни слабаком Маэглин не был, однако те жестокие пытки, которым он был подвергнут, сломили его дух, и в конце концов он купил себе жизнь и свободу, раскрыв Морготу местонахождение Гондолина и удобные для нападения подступы к нему.
     
Невозможно было передать словами охватившее Моргота злобное торжество; на радостях он пообещал Маэглину титул правителя Гондолина в качестве его вассала, и Идриль Келебриндаль в придачу. И мысли об Идриль, а также ненависть к Туору, позволили Маэглину легче перенести факт своего предательства, самого позорного за всю историю Прежних Дней.
     
Моргот отправил его обратно в Гондолин, чтобы там никто ничего не заподозрил, обнаружив его исчезновение. Маэглину было приказано содействовать захвату города изнутри, когда придет час; и тот вернулся в королевский дворец, сияя фальшивой улыбкой на лице и нося в сердце черную змею предательства, в то время как мрачные предчувствия все сильнее охватывали Идриль.
     
И в год, когда Эарендилю исполнилось семь лет, Моргот посчитал время благоприятным и бросил на Гондолин полчища своих балрогов, орков и волков; вместе с ними пришел и целый выводок драконов Глаурунга, одним своим видом наводивших страх. Воинство Моргота пришло с северных круч, где горы были наиболее высокими, а стража — наименее многочисленной; и случилось это прямо во время празднества, называемого Вратами Лета, когда весь народ Гондолина, собравшийся у стен города, ожидал восхода солнца и в предвкушении пел радостные песни.
     
Однако багровое зарево осияло вовсе не восточные, а северные холмы; вражеская армия беспрепятственно промаршировала к самым стенам Гондолина, и город был осажден безо всякой надежды на избавление. Немало спето об отчаянных подвигах глав благородных родов и их доблестных воинов, не последним из числа которых был Туор, в "Падении Гондолина"; о сражении Эктелиона Источника с Готмогом, повелителем балрогов, прямо на площади короля, где они поубивали друг друга; и о защитниках башни Тургона, стоявших до последнего — пока башня не была разрушена, погребя под собой отважных домочадцев Тургона и его самого.
     
Туор помчался на поиски Идриль, однако Маэглин первым успел наложить руки и на нее, и на Эарендиля; Туор сразился с ним на городских стенах, и одержал верх. Тело Маэглина рухнуло вниз, кувыркаясь по каменистым склонам Амон Гварет, после чего замерло в охватившем подножье холма пламени. Затем Туор с Идриль повели остатки гондолинцев, которых сумели найти и собрать вместе в суматохе горящего города, и повели к приготовленному Идриль тайному выходу. О нем военачальникам Ангбанда ничего не было известно, к тому же им и в голову не могла прийти мысль, что кто-то из беглецов решится избрать путь на север, к высочайшему отрезку горной цепи, и при том находившемуся ближе всего к Ангбанду.
     
Вездесущий дым и пар, поднимавшийся из быстро высыхающих прекрасных фонтанов Гондолина под действием жаркого дыханья драконов севера, накрыли долину Тумладен скорбными туманами; однако это сыграло Туору и ведомой им компании лишь на руку, поскольку от выхода из туннеля и до подножья гор им предстояло пересечь открытое пространство. Несмотря на отчаяние и не особенно надеясь на успех предприятия, они принялись карабкаться в горы, где было холодно и опасно; а меж тем среди них было немало женщин и детей, не говоря уже о раненых.
     
Переход, названный впоследствии Кирит Торонат, "Орлиным перевалом", был поистине ужасен; в тени высочайших пиков вилась по горным склонам узенькая тропа, по правую сторону от которой вздымались отвесные каменные стены, а по левую зияла бездна.
     
И на этой узкой дороге, где каждый неверный шаг мог стать роковым, на них напали орки, ибо Моргот расставил дозоры по всей длине опоясывавших долину гор; да еще балрог был с ними. Положение казалось безвыходным, и сомнительно, чтобы беспримерная отвага златовласого Глорфинделя, главы дома Золотого Цветка Гондолина, помогла им выбраться отсюда живыми, кабы не вовремя подоспевший на помощь Торондор.
     
Немало песен было сложено впоследствии о дуэли Глорфинделя с балрогом на остром выступе скалы; оба рухнули с него в пропасть, чтобы найти там свою смерть. Однако прилетевшие орлы ринулись с небес на орков, и те, вереща, отступили; все они были либо убиты, либо сброшены в бездну, так что слухи о беглецах из Гондолина еще долго не доходили до ушей Моргота. Затем Торондор поднял из пропасти тело Глорфинделя, и его похоронили в каменном кургане чуть в стороне от тропы. Курган этот спустя какое-то время покрылся зеленой порослью, и на голом камне зацвели желтые цветы.
     
Так, возглавляемые Туором, сыном Хуора, остатки гондолинцев перевалили через горы и спустились в долину Сириона; пройдя трудными и опасными дорогами через пограничье, они оказались в конце концов в Земле Ив, Нан-татрен, хранимые и оберегаемые силой Ульмо, что текла в водах великой реки. Здесь они остановились на некоторое время, чтобы залечить раны и набраться сил; лишь печаль их ничто исцелить не могло. Они устроили поминальный пир в память о Гондолине и погибших там эльфах — девах и женах, и воинах короля; о всеми любимом Глорфинделе было спето на этом пиру немало песен, скорбным эхом отдававшихся средь ив Нан-татрен на закате уходящего года.
     
Тогда же Туор сложил песнь для своего сына Эарендиля, в которой рассказывал о приходе Ульмо, Повелителя Вод, к берегам Невраста в былые времена; и тяга к морю пробудилась в его сердце, как и в сердце его сына. Поэтому Идриль с Туором вскоре покинули Нан-татрен и направились по течению реки на юг, к морю; там они поселились у устий Сириона, присоединившись к компании тех, кто незадолго до их прихода бежал сюда из Дориата вместе с дочерью Диора Эльвинг. И когда до острова Балар дошли вести о падении Гондолина и смерти Тургона, Эрейнион Гил-галад, сын Фингона, был провозглашен верховным королем Нольдор в Средиземье.
     
Но Моргот посчитал свой триумф полным, и не придавал никакого значения сыновьям Феанора с их клятвой, что ни разу не причинила ему хоть сколько-нибудь ощутимого вреда, а напротив — всегда верно служила ему на пользу. И он довольно смеялся, размышляя о своих успехах, и нисколько не сожалел об утрате украденного у него сильмариля — он рассчитывал на то, что благодаря этому камню Средиземье очистится от последних остатков Эльдар. Но если даже он знал о поселении у вод Сириона, то ничем этого не выдавал, поджидая удобного для себя момента и давая время прорасти брошенным им семенам лжи, а злополучной клятве Феанора — учинить новое зло.
     
А тем временем близ устий Сириона крепчал и множился смешанный эльфийский народ, состоявший из уцелевших дориатцев и гондолинцев; были среди них и перебравшиеся сюда с острова Балар моряки Кирдана, любившие волны и кораблестроительное ремесло, и предпочитавшие селиться ближе к побережью Арверньен, находившегося под защитой Ульмо.
     
Утверждают, что именно в тот час Ульмо пришел из глубин своих морей в Валинор, чтобы поведать Валар нуждах и печалях эльфов; он призывал их даровать Эльдар прощение и спасти их от все возрастающей власти Моргота, а также отвоевать сильмарили, ибо в них одних на сей день сохранился свет Дней Блаженства, когда Деревья еще сияли в Валиноре. Манве его призывы не тронули; но кто может сказать, что происходило в тот момент в его сердце?
     
Мудрые говорят, что час тогда еще не настал, и что лишь один избранный мог говорить от лица эльфов и людей, прося от их имени прощения за все прегрешения, и рассчитывать на внимание Валар. А клятву Феанора, скорее всего, отменить не мог и сам Манве, и оставалось лишь ждать, пока она не изживет сама себя и сыновья Феанора не откажутся от сильмарилей, на которые до сих пор так неразумно претендовали. Ведь свет, заключенный в этих камнях, был создан самими Валар.
     
Туор тем временем, почувствовав приближение старости, стал все отчаяннее стремиться к морю, и оно с каждым днем все сильнее завладевало его сердцем. Поэтому он построил большой корабль, и назвал его Эарраме, что означает "Морское Крыло". Вместе с Идриль Келебриндаль он поднял на нем паруса и отправился навстречу закату; больше о нем предания и песни тех лет ничего поведать не могут. Однако впоследствии в песнях можно встретить упоминания о том, что Туор, единственный из смертных, удостоился чести быть причисленным к старшей расе, и присоединился к полюбившимся ему Нольдор. И дальнейшая судьба его была отличной от судеб людей.
    
    
     
      
ГЛАВА 24. О путешествии Эарендиля и Войне Гнева
     
     
Сиятельный Эарендиль стал повелителем народа, обитавшего у устий Сириона, и женился на прекрасной Эльвинг, которая родила ему Эльронда и Эльроса, прозванных Полуэльфами. Но покоя Эарендиль найти не мог, и частые поездки вдоль побережья Ближних Земель только усугубляли его беспокойство. Две задачи родились в его сердце, связанные воедино его неизменной любовью к морским просторам. Во-первых, он планировал отправиться в плавание по следам так и не возвратившихся назад Туора и Идриль; во-вторых, он надеялся, что ему удастся разыскать дальний берег и успеть перед смертью донести туда послание от эльфов и людей Валар, обитавшим на Западе, и попытаться вызвать в их сердцах сострадание к постигшим Средиземье бедам.
     
Эарендиль давно уж сдружился с Кирданом Кораблестроителем, поселившимся на острове Балар с теми из своих эльфов, что сумели пережить нападение и разграбление гаваней Бритомбар и Эгларест и бежать. Кирдан и предоставил ему помощь в постройке Вингилота — "Пенного Цветка", прекраснейшего из воспетых в песнях корабля; сделан он был из белой древесины, взятой из березовых рощ Нимбретиль, с позолоченными веслами и парусами цвета лунного серебра. В балладе о Эарендиле рассказывается о множестве его приключений в диких нехоженых землях да на морских просторах и островах; а Эльвинг тем временем с тоской и печалью на сердце дожидалась его возвращения у устий Сириона.
     
Ни Туора, ни Идриль Эарендилю найти не удалось, как и подступиться к надежно оберегаемым чарами и тенями берегам Валинора, где корабль его каждый раз останавливали встречные ветра. Долго ли, коротко ли, Эарендиль соскучился по жене и повернул корабль к берегам Белерианда. Сердце подсказывало ему поторопиться, поскольку во сне к нему неожиданно пришло чувство тревоги; и ветра, что не позволяли ему плыть дальше на запад, теперь быстро несли его корабль домой.
     
Тем временем до Маэдроса дошли вести о том, что Эльвинг жива и обитает близ устий Сириона, и сильмариль находится у нее. Однако на сердце его было тяжело после свершенного в Дориате, и он, горько раскаиваясь в учиненной резне, решил ничего не предпринимать по этому поводу. И все же по прошествии некоторого времени неисполненная клятва вернулась, чтобы терзать его и его братьев; им пришлось оставить свои занятия и вновь собраться вместе. Затем они отправили в Гавани посланца с уверениями в дружбе, но одновременно с твердым требованием вернуть сильмариль.
     
Ни Эльвинг, ни остальные эльфы не пожелали отдать им драгоценность, что с таким трудом добыл Берен и носила прекрасная Лютиен, и из-за которой был убит Диор. И меньше всего на свете им хотелось принимать такое решение, пока их повелитель Эарендиль находился в плавании, поскольку им казалось, что сильмариль обладает целебным свойствами, и приносит благословение на их дома и корабли. Это и стало причиной последнего и самого жестокого из избиений эльфов эльфами; так свершилось третье из худших зол, принесенных проклятой клятвой.
     
Оставшиеся в живых сыновья Феанора внезапно обрушились на изгнанников Гондолина и остатки народа Дориата, и перебили всех. Но в битве той часть их воинов участвовать отказались, а некоторые и вовсе перешли на другую сторону и были убиты, защищая Эльвинг от их собственных лордов (ибо таковы были скорбь и замешательство, царившее в сердцах Эльдар в те дни). И все же Маэдросу с Маглором удалось одержать победу, хотя они и остались последними из сыновей Феанора; Амрод с Амрасом в тот день были убиты.
     
Корабли Кирдана и верховного короля Гил-галада, спешившие на помощь эльфам Сириона, пришли слишком поздно; ни Эльвинг, ни ее сыновей обнаружить не смогли. Тогда те единицы, что сумели пережить резню, присоединились к Гил-галаду, отправившись с ним на Балар. Они и поведали, что Эльроса с Эльрондом захватили в качестве пленников, а Эльвинг с сильмарилем на груди бросилась в море.
     
Таким образом, Маэдросу и Маглору камень не достался; однако он не был утерян. Ульмо, подняв Эльвинг на поверхность, превратил ее большую белую птицу, на груди которой сиял, словно звезда, сильмариль, и она полетела искать своего возлюбленного Эарендиля.
     
Ночной порой стоявший у руля Эарендиль заметил, как она летела к его кораблю, подобная стремительному белому облачку на фоне луны; ему она показалась странно движущейся звездой над морскими волнами, бледным мерцающим огоньком на крыльях ветров. В песнях рассказывается, что Эльвинг в спешке рухнула на палубу Вингилота с такой силой, что от удара едва не умерла; Эарендиль бережно поднял ее и отнес к себе в каюту. Но каково же было его удивление, когда наутро он обнаружил вместо птицы спящую рядом жену, чьи волосы разметались и по подушке, и по его лицу.
     
Горько печалились Эарендиль с Эльвинг о разрушении гаваней Сириона и пленении своих сыновей, страшась того, что сыновья Феанора могли их убить. Однако Эльросу и Эльронду это не грозило; Маглор проявил сострадание и хорошо о них заботился, и, как бы неправдоподобно это ни звучало, между ними вскоре завязалась дружба. Ведь к тому времени Маглор давно уж был по горло сыт своей ужасной клятвой, и с радостью отрекся бы от ее исполнения.
     
Но Эарендиль посчитал, что для них не осталось более в Средиземье надежд, и в отчаянии вновь повернул свой корабль на Запад; на сей раз Эльвинг была вместе с ним. Частенько он стоял на носу корабля с сиявшим в обруче на голове сильмарилем; и чем ближе они подплывали к берегам Амана, тем ярче он сиял. Мудрецы утверждают, что именно сила священного камня позволила им войти в те воды, где плавали до сих пор лишь корабли Телери. Достигнув Зачарованных островов, Вингилот сумел преодолеть их противодействие; так они оказались в Сумрачных морях и впервые взглянули на Одинокий остров Тол Эрессеа, однако не стали задерживаться, чтобы побывать на нем. В конце концов они бросили якорь в заливе Эльдамар, и Телери, увидав приплывший с Востока корабль, были несказанно изумлены. Они издалека заметили испускаемый сильмарилем свет, ставший к тому времени неимоверно ярким. Так Эарендиль первым из смертных высадился на не ведающие смерти берега.
     
На палубе остались стоять три моряка — Фалатар, Эреллонт и Айрандир; то были три верных товарища, избороздивших с ним все моря. Им Эарендиль сказал:
     
— На берег я спущусь один, чтобы вы не навлекли гнев Валар и на себя. Мне же придется рискнуть, ради блага Двух Рас.
     
— Но в таком случае мы разлучились бы навеки, — возразила Эльвинг. — А я готова разделить с тобою любые опасности.
     
С этими словами она спрыгнула в пенящуюся у берега воду и подбежала к нему; Эарендиль не обрадовался, поскольку серьезно опасался гнева Повелителей Запада, который те могли обрушить на головы пришельцев из Средиземья, осмелившихся ступить на берег Амана. Однако делать было нечего, и они с женой попрощались со своими спутниками; как показало время — навсегда.
     
Затем Эарендиль обратился к Эльвинг:
     
— Подожди меня здесь; ибо весть эту я должен принести один, как велит предначертание.
     
И он в одиночку отправился вглубь берега, вскоре добравшись до ущелья Калакарья. Здесь было тихо и пустынно; ибо Эарендиль, как прежде Моргот с Унголиант, подгадал час своего прихода ко времени празднества, на которое все местные эльфы отправились в Валимар или чертоги Мандоса на Таникветиле, оставив лишь несколько стражей на стенах Тириона. Благодаря сиявшему у Эарендиля во лбу сильмарилю они заметили его приближение издалека, и поспешно отправили гонцов в Валимар.
     
Эарендиль тем временем вскарабкался на зеленый холм Туны, никого не встретив на пути; он вошел в Тирион, но улицы его были пустынны. Тяжело стало у него на сердце при мысли о том, что зло сумело проникнуть даже в Благословенное Царство. Он побрел по опустевшим переходам Тириона, и пыль, вздымаемая полами его одежд, была алмазной; так что к тому времени, как Эарендиль взошел по длинной белой лестнице, он с ног до головы от нее блестел. Он стал кричать и звать кого-нибудь на всех известных ему эльфийских и человеческих языках, но ответа не было. Поэтому он, скрепя сердце, решил покинуть Тирион и вернуться к морю. Однако едва он встал на ведущую к побережью дорогу, как некто появился на склоне холма и громко его окликнул:
     
— Приветствую тебя, Эарендиль, величайший из мореходов, пришедший нежданно туда, где его прихода долго ждали, но уже почти отчаялись дождаться. Приветствую тебя, Эарендиль, несущий свет, предшествовавший Солнцу и Луне! Привет тебе, гордость Детей Земли, звезда во тьме, мерцающая на закате и блистающая в свете утра!
     
То был голос Эонве, вестника Манве, пришедшего из Валинора, чтобы проводить Эарендиля к Высшим Силам Арды. И Эарендиль последовал за ним в Валинор, во дворцы Валимара, чтобы никогда уже не вернуться в земли людей.
     
Валар собрались вместе, призвав даже Ульмо из морских глубин; и Эарендиль, встав перед ними, передал им послание Двух Рас. Он просил снисхождения к нольдорцам, предлагая принять во внимание все перенесенные ими беды; и просил помощи эльфам и людям в час крайней нужды. И мольбам его вняли.
     
Среди эльфов бытует предание, что после ухода Эарендиля, отправившегося искать свою жену Эльвинг, Мандос завел речь о его дальнейшей судьбе.
     
— Может ли смертный ступить на земли Амана при жизни, и при этом сохранить ее?
     
— Для этого он и был рожден, — ответил на это Ульмо. — Ответь-ка мне лучше на такой вопрос: является ли сын Туора Эарендиль представителем рода Хадора или же он сын Идриль, дочери Тургона из эльфийского рода Финве?
     
— Так ведь и нольдорцам, по своей воле отправившимся в изгнание, запрещено возвращаться сюда, — возразил на это Мандос.
     
Когда все, имевшие мнение, высказались, Манве вынес вердикт:
     
— Быть в этом вопросе по-моему. Опасность, которой подверг себя из любви к Двум Расам Эарендиль, не должна принести ему смерти, как и его жене Эльвинг, из любви к мужу разделившей с ним этот риск; однако им никогда уже не дано будет вернуться к эльфам и людям Средиземья. Вот мое решение: Эарендилю и Эльвинг, а также их сыновьям, будет предоставлен выбор, с какой из рас связать свои судьбы и кем считаться впредь.
     
Эарендиль отсутствовал долго, и Эльвинг стало одиноко и страшно на берегу; она побрела вдоль моря и вскоре оказалась близ Альквалонде, где на волнах покачивались корабли Телери. Встретив и тепло поприветствовав ее, Телери с любопытством и сочувствием выслушали ее рассказы о Дориате, Гондолине и бедах, постигших Белерианд. Здесь, в Лебединой Гавани, и обнаружил ее возвратившийся Эарендиль. Однако вскоре их обоих призвали в Валимар, где поведали о решении, что принял относительно их Повелитель Валар.
     
— Выбирай ты, — попросил Эарендиль жену, — лично я уже порядком устал от жизни.
     
И Эльвинг сделала выбор в пользу Перворожденных Детей Илюватара, в память о Лютиен; ради нее Эарендилю пришлось сделать то же самое, хотя сердце его склонялось скорее к расе людей, к которой принадлежал народ его отца.
     
Затем по велению Валар Эонве отправился к берегу Амана, где до сих пор стояли на якоре спутники Эарендиля, ожидавшие от него вестей. Эонве взял лодку и усадил в нее троих моряков, после чего Валар вызвали ветра, быстро понесшие моряков к востоку. Вингилот же был освящен и перенесен через весь Валинор к самому дальнему берегу мира; здесь он прошел сквозь Врата Ночи и поднялся прямиком на волны океанов небес.
     
Прекрасен и изумительно искусно сработан был этот корабль, несущей мерцающее, чистое и яркое пламя; у руля его стоял Эарендиль Моряк, все еще блиставший от пыли эльфийских алмазов, и сильмариль сверкал у него во лбу. Далеко заплывал он на своем корабле, даже в беззвездные пустоты; но чаще всего его можно было увидеть по утрам и вечерам, сверкающим на рассветах и закатах по возвращении в Валинор из своего плавания за пределами мира.
     
Эльвинг не сопровождала его в этих плаваниях, поскольку она не переносила межзвездного холода и пустоты и предпочитала землю, овеваемую теплыми ветрами с моря. Специально для нее на северном побережье Разделяющих морей была выстроена белая башня; сюда слетались отдохнуть и восстановить силы все морские птицы мира. Говорят, что Эльвинг вскоре выучила птичий язык, ведь ей и самой довелось некогда побывать одной из них. Птицы научили Эльвинг искусству полета, и крылья ее были снежно белыми с серебристо-серым. Временами она вылетала навстречу приближавшемуся к Арде Эарендилю, как в первый раз, когда Ульмо спас ее из морских пучин. Дальнозоркие эльфы с Одинокого острова частенько видели ослепительно-белую птицу, чьи белые перья закат окрашивал розовым, радостно парившую в небесах, приветствуя возвращавшийся в гавань Вингилот.
     
И когда Вингилот впервые поднял паруса на просторах небес, яркий и мерцающий, его появления никто не ожидал. Народы Средиземья с изумлением смотрели на новую звезду; посчитав ее знамением, они дали ей имя Гил-Эстель, Звезда Надежды.
     
Заметив ее однажды вечером на небе, Маэдрос спросил у Маглора:
     
— Не сильмариль ли это нынче сияет на Западе?
     
— Ежели это действительно тот сильмариль, что на наших глазах скрылся в морской пучине, то он был поднят оттуда властью Валар; так давай же порадуемся этому. Ибо теперь его великолепие озаряет всех, и в то же время он надежно защищен от зла.
     
Эльфов, поднимавших взгляды к небесам, стало оставлять отчаяние; Моргот же преисполнился дурных предчувствий.
     
И все же считается, что Моргот не ожидал нападения с Запада; так велика стала его гордыня, что он решил, будто никто впредь не осмелится вступить против него в открытый бой. Более того, он считал, что навсегда лишил Нольдор поддержки Повелителей Запада, и что те, пребывая в своем не ведающем забот царстве, оставят в покое его владения во внешнем мире. Ибо для Моргота жалость и сочувствие — настолько чуждые понятия, что он не в состоянии даже заподозрить их в ком-то другом.
     
Но тем временем воинство Валар готовилось к битве. Под их белоснежными знаменами шагали Ваньяр, народ Ингве, и те из Нольдор, кто не покинул берегов Амана; ими правил Финарфин, сын Финве. Мало кто из Телери выказал желание идти воевать, ибо они хорошо помнили учиненную Нольдор резню в Лебединой Гавани и угон их кораблей. Однако они все же прислушались к словам Эльвинг (чей отец, Диор Элухиль, был их родичем) и выделили достаточное количество кораблей и моряков, чтобы перевезти армию Валинора через море на восток. И все же Телери по прибытии остались на своих кораблях, и никто из них не ступил вновь на берег Ближних Земель.
     
О походе воинства Валар к северу Средиземья в преданиях почти не рассказывается; ведь в их рядах не было никого из тех эльфов, что влачили скорбное существование в Ближних Землях, успев перед тем свершить немало деяний великих и достойных сожаления. Так что об этом они узнают, от своих родичей в Амане, еще нескоро.
     
Но вот, наконец, силы Валинора объявились на восточном берегу, и рожок Эонве наполнил своими торжественными звуками небеса над Белериандом; и Белерианд был ослеплен блеском этих армий и силой их вооружения. Воинство Валар, молодое, прекрасное и вселяющее ужас в сердца противников, шло на север четким боевым строем, и горы дрожали от топота множества ног.
     
Встречу армий Запада и Севера назвали впоследствии Великой Битвой и Войной Гнева. На поле боя высыпали все вооруженные силы Моргота, а было их бесчисленное множество, не помещавшееся даже на равнине Анфауглит; и весь Север был охвачен пожаром войны.
     
Но у Моргота не было шансов. Балроги, за исключением тех, что успели попрятаться в недоступных пещерах в глубинах земли, были уничтожены; несметные легионы орков таяли, словно солома, охваченная яростным пламенем, или гонимые ураганным ветром листья. Выжило их совсем немного, так что в последующие годы они мало беспокоили обитателей Средиземья.
     
Жалкие остатки трех дружественных эльфам родов сражались на стороне Валар, сполна отомстив за смерть Барагунда и Барахира, Гальдора и Гундора, Хуора, Хурина и еще многих других своих правителей. Однако значительная часть людей, недавно пришедших с востока под предводительством Ульдора и других вождей восточников, встала на сторону Врага; и эльфы никогда об этом не забывали.
     
Видя, как погибает цвет его воинства, Моргот затрепетал, но не осмелился вступить в бой лично. Вместо этого он пустил в ход свои последние резервы: из пещер Ангбанда на свет выползли крылатые драконы, каких никто доселе не видывал. Их атака была такой неожиданной и яростной, что войска Валар были отброшены назад; ибо выход драконов сопровождался громом и молниями, не говоря уже о бушевавшем, словно в преисподней, огне.
     
И в этот час с небес спустился Вингилот, сиявший ровным белым светом, а вокруг него собралось огромное множество небесных птиц, возглавлял которых Торондор. В воздухе произошла великая битва, длившаяся весь день и всю долгую, исполненную тревог ночь. Незадолго до рассвета Эарендиль сразил Анкалагона Черного — самого свирепого из драконьей армии, и тот рухнул с небес на пики Тангородрима, попутно обрушив их. И когда взошло солнце, воинство Валар восторжествовало, ибо почти все драконы оказались повержены; укрепления Моргота были разрушены, и силы Валар спустились в глубокие подземелья, чтобы добить всех, кто там еще мог скрываться.
     
Моргот оказался в ловушке, но достойно принять поражение не пожелал. Он бежал в глубочайшую из своих нор и оттуда принялся умолять о мире и просить прощения; но его сбили с ног, повалили на землю лицом вниз и заковали в те самые цепи Ангайнор, в которых ему прежде уже довелось побывать. А железный венец его приспособили под ошейник, тяжесть которого потянула голову Моргота вниз, словно камень на шее. Однако предварительно из венца вынули два оставшихся сильмариля, ясным светом засиявших под открытым небом; камни поручили заботам Эонве.
     
Так потерпели сокрушительное поражение силы Ангбанда, и царство зла прекратило свое существование. Из глубин подземных темниц было освобождено великое множество рабов, никогда уже не надеявшихся увидеть солнечного света и широко раскрытыми глазами взиравших на новый, изменившийся мир. Ибо таким интенсивным и яростным было противостояние, что северные области мира оказались серьезно повреждены, и море с ревом заполнило огромные трещины, вызывая всеобщее замешательство. Реки высыхали или прокладывали себе новые русла, долины превращались в холмы, а холмы — в низины; именно в тот час исчезла с лица земли и великая река Сирион.
     
Эонве, от лица Повелителя Валар, призвал всех эльфов Белерианда покинуть Средиземье и вернуться в Аман. Однако Маэдросу с Маглором это предложение не пришлось по душе, и они стали готовиться, пусть и с большой неохотой, к отчаянной попытке исполнить свою пресловутую клятву. Ибо за сильмарили они готовы были драться даже против победоносного воинства Валинора, даже если это означало — вдвоем против всего мира. В общем, они послали Эонве требование немедленно вернуть сильмарили, что в давние времена были созданы их отцом, а затем украдены Морготом.
     
На это Эонве отвечал, что право обладания творениями их отца они утратили из-за множества непростительных деяний, совершенных ими в ослеплении клятвы, и в первую очередь — из-за убийства Диора и нападения на Гавани Сириона. Свету же сильмарилей предстояло отправиться на Запад, откуда он и был взят изначально; и Маэдрос с Маглором также должны были вернуться в Валинор и ждать решения своей участи, ибо лишь Валар Эонве отдаст священные камни.
     
Маглор, искренне раскаявшийся во всем свершенном, сказал брату:
     
— Клятва не запрещает нам ожидать своего часа, и может статься так, что в Валиноре все будет прощено и забыто, и у нас появится возможность достигнуть своей цели мирным путем.
     
На это Маэдрос отвечал, что ежели по возвращении в Аман им будет отказано в милости Валар, то клятва по-прежнему будет сковывать их, но надежд на ее исполнение там уже никаких не останется.
     
— Как знать, какая ужасная судьба может ждать тех, кто осмелится пойти против Валар на их собственной территории, или же задумает вновь принести на их священные земли войну?
     
Но Маглор не желал сдавать позиции.
     
— Если сами Манве с Вардой, кого мы призывали в свидетели клятвы, лишат нас возможности исполнить ее, разве это не будет означать, что она более недействительна?
     
— Но как достигнут наши голоса Илюватара, что за пределами мира? Ведь в своем безумии мы взяли в свидетели и его, призывая в случае нарушения клятвы Вечную Тьму на свои головы. Выходит, никто не обладает властью освободить нас от нее?
     
— Если это так, — отвечал Маглор, — то нас и впрямь ждет Вечная Тьма, сдержим мы клятву или нет; но в последнем случае мы, по меньшей мере, причиним своими действиями меньше зла.
     
Однако под конец он согласился с доводами Маэдроса, и они принялись строить план, как им наложить руки на сильмарили. И вот, переодевшись и замаскировавшись, они пришли ночью в лагерь Эонве и пробрались туда, где хранились камни. Убив охранников, они забрали сильмарили; но тут весь лагерь поднялся на ноги, и братьев окружили. Они приготовились подороже продать свои жизни, но Эонве запретил своим воинам убивать сыновей Феанора; никем не остановленные, они бежали прочь, унося с собой сильмарили.
     
Каждый из них взял себе по камню, решив так:
     
— Раз один из сильмарилей утерян для нас, а осталось два, как и нас самих, то совершенно очевидно, что наследство придется разделить поровну.
     
Но сильмариль нестерпимой болью жег руку Маэдроса; и тот осознал правдивость заявления Эонве о том, что они потеряли право на обладание сильмарилями, и что клятва их была тщеславна и напрасна. Исполнившись безысходности и сожалений, он бросился в ближайшую расщелину, в глубинах которой жарко пылал подземный огонь; он погиб, а сильмариль, что был у него с собой, провалился в самые недра Земли.
     
Рассказывают, что и Маглор недолго терпел причиняемую сильмарилем боль; в конце концов он бросил его в Море, и впоследствии долго блуждал по его берегам, напевая волнам песни, исполненные скорби и раскаяния. Ведь Маглор был одним из величайших певцов старины, уступая лишь Дайрону из Дориата; а к эльфийским народам он никогда более не возвращался.
     
Так сильмарили заняли назначенные им места: один в небесах, другой в огненном сердце мира, а третий — в морских пучинах.
     ***
     
В те дни началось активное строительство кораблей у берегов Западного Моря; оттуда многочисленный флот Эльдар отправился под парусами на Запад, чтобы никогда уже не вернуться в земли скорби и войны. Ваньяр с триумфом возвращались в Валинор под белыми знаменами; радость их победы омрачала лишь потеря сильмарилей из венца Моргота, ведь они прекрасно понимали, что драгоценности эти никому не удастся вновь найти и собрать вместе; для этого пришлось бы разобрать весь мир по кирпичикам.
     
Вернувшись на Запад, эльфы Белерианда поселились на Тол Эрессеа, Одиноком острове, что смотрит одновременно и на запад, и на восток; отсюда они могли свободно посещать Валинор. Манве вернул им свое благоволение и даровал прощение Валар; даже Телери согласились предать забвению давнюю обиду, и проклятие потеряло свою силу.
     
Тем не менее, не все Эльдалие решились оставить Ближние Земли, где так долго жили и столько всего перенесли; многие провели в Средиземье еще долгие, долгие века. Среди них был и Кирдан Кораблестроитель, и Келеборн из Дориата со своей женой Галадриэль — единственной из тех, что некогда увел Нольдор в изгнание, кто остался в Белерианде. Здесь же предпочел остаться и верховный король Гил-галад, а вместе с ним и Эльронд Полуэльф, избравший судьбу бессмертного Эльдар. А вот брат его, Эльрос, предпочел расу смертных. От этих братьев и потекла по венам людей кровь Перворожденных, смешанная с наследием божественных духов, существовавших еще до сотворения Арды; ведь они были сыновьями Эльвинг, дочери Диора, чьей матерью была Лютиен — дочь Тингола и Майи Мелиан. К тому же, матерью их отца Эарендиля была Идриль Келебриндаль, дочь Тургона из Гондолина.
     
А Моргота Валар вышвырнули сквозь Врата Ночи за Стены Мира, в Безвременную Пустоту, установив на этих стенах стражу; и Эарендиль с тех пор неусыпно бдит на небесных просторах. Однако семена лжи, посеянные великим и ужасным Мелькором, Морготом Бауглиром, Силой Тьмы и Ненависти, попали глубоко в сердца людей и эльфов, и не могли быть полностью искоренены; время от времени они прорастали и вновь приносили плоды зла, и случалось это даже в поздние эпохи.
     ***
     
На этом заканчивается Сильмариллион. Повествование его описывает времена от расцвета и красоты до заката и упадка; но таково было предначертание судеб Арды в те дни. Одни лишь Манве с Вардой знают, суждено ли прийти великим переменам, что исправят причиненный миру вред. Нам они этого не откроют, а в предсказаниях Мандоса ничего по этому поводу не найти.
     
     
     
АКАЛЛАБАТ
     
Падение Нуменора
     
Эльдар утверждают, что по приходе своем в мир люди оказались в Тени Моргота и быстро попали под его разлагающее влияние; Моргот отправлял к ним своих посланцев, и люди прислушивались к их лживым и коварным словам, страшась Тьму и почитая ее. Но были среди них и те, кого Морготу не удалось склонить ко злу, и эти люди покинули земли своих предков, отправившись на запад; ибо до них доходили слухи, что на Западе есть свет, который не может затмить никакая Тень. Этих прислужники Моргота преследовали со всей силой своей ненависти, и пути их были долгими и многотрудными; но все же в конечном счете им удалось добраться до побережья, войдя в Белерианд в дни Войны Сильмарилей. Людей этих на синдарине назвали Эдайн; они стали верными друзьями и соратниками Эльдар, проявив немало доблести и отваги в противостоянии с Морготом.
     
От этих-то людей и происходил по отцовской линии Эарендиль Светлый; в балладе о нем рассказывается, как незадолго до окончательной победы над Морготом он построил свой корабль Вингилот (который люди впоследствии назвали Ротинзилем), и в поисках Валинора отправился на нем в плавание по неизведанным морским просторам. Желанием его было от лица Двух Рас просить Валар смилостивиться над ними и помочь в час крайней нужды. За это эльфами и людьми он был прозван Эарендилем Благословенным, ибо ему удалось ценой невероятных усилий и вопреки многим опасностям достигнуть поставленной цели; именно благодаря ему из Валинора в Средиземье пришло воинство Повелителей Запада. Но сам Эарендиль никогда уже не возвращался к милым его сердцу берегам.
     
Во время Великой Битвы, когда Моргот был разбит, а Тангородрим разрушен, из числа людей лишь Эдайн сражались на стороне Валар, в то время как многие другие племена встали на сторону Врага. После победы Повелителей Запада те из них, кто не был уничтожен, бежали на восток, где до сих пор блуждали по бесплодным землям их сородичи, дикие и не ведающие законов, не признавая власти ни Валар, ни Моргота. Но приспешники зла сумели так запугать их, что вскоре подчинили себе, став среди них королями.
     
Валар, в свою очередь, не пожелали принимать участие в судьбах тех, кто не внял их призывам, вместо этого охотно приняв прислужников Моргота в качестве своих повелителей, и на долгое время предоставили их самим себе. Поэтому люди эти жили во тьме и вынуждены были сосуществовать со зловещими порождениям Моргота, которых тот насоздавал за времена своего правления — демонами, драконами, темными тварями да нечистыми орками, бывшими жуткими пародиями на Детей Илюватара. Стоит ли добавлять, что в большинстве своем люди не были довольны таким соседством.
     
Но вот Манве захватил Моргота и поместил его в Пустоте за пределами Мира, и тот уже не мог вернуться в Арду, покуда на своих тронах в Валиноре восседают Повелители Запада. И все же семена посеянного им зла проросли и распустились дурным цветом везде, где готовы были за ними ухаживать. Воля его сохранилась в мире и направляла его оставшихся прислужников, заставляя их и впредь противиться воле Валар и уничтожать тех, кто служил им. Повелителям Запада было хорошо об этом известно, и потому, когда Моргот был отправлен в изгнание, они собрались обсудить проблемы грядущего и принять решения касательно настоящего.
     
В итоге Эльдар они призвали вернуться за Запад, и те из эльфов, кто ответил на зов, поселились на Тол Эрессеа; на острове том есть гавань Авалонне, ближе всех прочих расположенная к Валинору, и высокий ее маяк всегда был первым, что видели моряки, приближавшиеся к берегам Не Ведающих Смерти Земель.
     
Три верных рода Отцов Людей также получили щедрое вознаграждение. К ним частенько приходил Эонве, учивший их многим наукам и премудростям; так что впоследствии эти люди обладали наибольшими знаниями и силой среди собратьев, и срок жизни их был более долог, нежели у прочих смертных народов. К тому же, Эдайн были подарены земли для проживания, не являвшиеся ни частью Средиземья, ни частью Валинора, будучи отделены от обоих берегов широкими морскими просторами; однако остров был все же ближе к Аману, нежели к Средиземью.
     
Оссе поднял его из морских пучин, Ауле привел в надлежащий вид, а Яванна украсила пышной растительностью; Эльдар, в свою очередь, разбили здесь цветники и устроили фонтаны вроде тех, что существовали на Тол Эрессеа. Землю эту Валар назвали Андор — Дарованная Земля, и звезда Эарендиля ярко засияла на Западе в знак того, что все готово, а также в качестве проводника по морским волнам; с радостью и восхищением смотрели люди на это серебряное пламя, сиявшее на пути Солнца.
     
Долго плыли Эдайн на Запад, следуя за путеводной Звездой, и стараниями Валар моря все это время были спокойными, небо безмятежно-чистым, а ветер попутным. На волнах играли бликами солнечные лучи, словно на осколках битого стекла, а носы их быстрых кораблей рассекали воду, вздымая снежно-белую пену. И так ярок был Ротинзиль, что даже после рассвета сиял на западном небосклоне, а в безоблачные ночи затмевал все ближайшие звезды. Поддерживая курс в том направлении, Эдайн оказались в конце концов вблизи приготовленных для них земель — Андора, золотистой дымкой замерцавшего на горизонте.
     
Сойдя на берег, они оказались в прекрасной и плодородной стране, и были моментально очарованы ею. Эдайн назвали ее Эленной, Землей Звезды, и Анадуне, Западной страной, что на высшем эльдарине звучало — Нуменоре.
     
Так появился народ, который на языке Серых эльфов называется Дунедайн: нуменорцы, благороднейшие среди людей. Однако даже им не удалось избежать рока, которым одарил Илюватар все человечество; нуменорцы были по-прежнему смертны, хотя продолжительность их жизней была значительно выше, и они не ведали болезней до тех пор, пока в Нуменор не пришло зло. Таким образом, у них были все условия для того, чтобы стать мудрым и великим народом, и нуменорцы во всем более походили на Перворожденных, нежели на своих собратьев-людей. Были они высоки — выше любых сынов Средиземья, и свет их глаз был подобен сиянию ярчайших звезд. Однако численность их росла медленно, ибо хотя среди них рожались дочери и сыновья, каждый еще прекраснее своих родителей, происходило это нечасто.
     
В старину главный город-порт Нуменора располагался посреди его западного побережья и назывался Андуние, ибо смотрел на закат. В центре же острова возвышалась высокая и крутая гора, Менельтарма, или Столп Небес. На ее вершине имелось святилище Эру Илюватара, открытое всем ветрам, и во всем Нуменоре не было других святилищ и храмов. У подножья горы строились усыпальницы королей, а неподалеку на холме возвышался Арменелос — прекраснейший из городов с башней-крепостью, возведенной Эльросом, сыном Эарендиля, которого Валар назначили первым из королей Дунедайн.
     
В жилах Эльроса и Эльронда текла кровь не только трех родов Эдайн, но еще — по материнской линии — Эльдар и Майяр; ведь их прародительницами были Идриль из Гондолина и Лютиен, дочь Мелиан. Валар действительно не могли забрать у людей дар смерти, которым наделил их сам Илюватар, однако сыновьям Эарендиля был предоставлен выбор, к которой из рас им принадлежать. Эльронд решил избрать судьбу Перворожденного и получил бессмертие, присущее эльфам. Но Эльрос предпочел стать правителем людей; однако и он прожил на свете намного дольше, чем любой из обитателей Средиземья. И все потомки его королевского дома унаследовали долголетие, необычное даже среди нуменорцев. Сам Эльрос прожил пятьсот лет, из которых правил нуменорцами четыреста десять.
     
Шли годы, и пока Средиземье погружалось в пучины варварства, забывая прежнюю мудрость и свет, Дунедайн жили под покровительством Валар и в дружбе с Эльдар, укрепляясь и духом, и телом. Народ этот не забывал своего языка и пользовался им, но их короли и лорды знали и могли разговаривать на эльфийском, который выучили еще в дни прежнего сотрудничества. Поэтому они свободно общались с обитавшими и на Эрессеа, и на западном побережье Средиземья эльфами. Ученые их освоили также высший эльдарин Благословенного Царства, ведь именно на нем записывались предания и песни с самого начала времен; они придумали письменность, свитки и книги, и хранили в них многие знания и летописи о расцвете и благоденствии их королевства, к настоящему времени безвозвратно утерянные.
     
Все благородные нуменорцы, помимо собственных, имели имена на эльдарине, так же как и все города и прочие прекрасные поселения, появившиеся в те времена в Нуменоре и на берегах Ближних Земель.
     
Дунедайн стали искусными ремесленниками, и если бы захотели, то с легкостью превзошли бы мощью своего вооружения любых злокозненных королей Средиземья; но меньше всего нуменорцы думали о войне и оружии. Превыше всех искусств они ценили искусство кораблестроения и мореплавания, и вскоре стали замечательными моряками, каких впоследствии не видывали моря. Путешествия по морским просторам были излюбленным занятием и хорошей школой жизни для их мужчин в нежные дни юности.
     
Правители Валинора запрещали им лишь заплывать на запад так далеко, что берега Нуменора скрывались из вида; долгое время Дунедайн этот запрет не беспокоил, ибо они не совсем понимали его цели. Манве же хотел, чтобы нуменорцы не соблазнялись поисками Благословенного Царства и не стремились обрести более того, чем уже были одарены. Ведь существовал риск, что в сердцах их пробудится зависть к бессмертию Валар и Эльдар, а также к их землям, где собрано все, что только есть или некогда было в мире.
     
Тогда Валинор еще оставался в видимом мире, где Илюватар разрешил Валар жить и править в память о том, какой могла бы быть Арда, кабы Моргот не вмешался и не бросил на нее свою тень. И нуменорцам было прекрасно об этом известно; временами, когда солнце было на востоке, а воздух — прозрачен и чист, они различали далеко-далеко на западном берегу сверкающий белый город с огромной гаванью и маяком. В те времена зрение нуменорцев было намного острее; но и тогда город был виден им лишь с вершин Менельтармы или высоких мачт корабля, заплывавшего на запад от берегов Нуменора настолько далеко, насколько это было позволено. А нарушать запрет Повелителей Запада они не осмеливались.
     
Лишь самые ученые из них знали, что город тот стоит вовсе не на берегу Благословенного Царства; что это — Авалонне, гавань Эльдар на Тол Эрессеа, самой восточной из Бессмертных Земель. Время от времени оттуда приплывали в Нуменор Перворожденные на своих безвесельных суднах, напоминавших стаю летящих от заката птиц. Они привозили нуменорцам множество даров: певчих птичек и благоухающие цветы, и обладавшие целебными свойствами травы; а однажды они привезли с собой росток Келеборна, Белого Дерева, что росло в сердце Эрессеа. Оно, в свою очередь, было отростком Галатилиона, Древа Туны — того подобия Тельпериона, что подарила Яванна эльфам Благословенного Царства. И подаренный росток, названный Нимлотом, был посажен во дворе короля в Арменелосе, где цвел по вечерам буйным цветом, наполняя ночные сумерки своим волшебным ароматом.
     
Таким образом, из-за запрета Валар Дунедайн плавали в те дни на востоке — от сумрачного Севера до жаркого Юга, заплывая даже до границ Внешней Тьмы; иногда они забирались и во внутренние моря, и огибали Средиземье, чтобы краешком глаза увидеть Утренние Врата на дальнем Востоке. Время от времени они появлялись и у берегов Средиземья, с жалостью и печалью глядя на его позаброшенные берега.
     
В те наступившие для человечества Темные Времена лорды Нуменора вновь ступили на западные берега Средиземья, и никто из их обитателей не посмел поднять на них оружия. Ведь люди, в большинстве своем жившие под покровом Тени, стали слабыми и пугливыми. Нуменорцы многому обучили этих людей; принесли им зерно и вино, научили сеять и молоть, обрабатывать дерево и камень, а также помогли упорядочить уклад их жизни, насколько это было возможно в землях, где неосторожных ждала быстрая смерть, а радость и покой только снились.
     
Жизнь обитателей Средиземья стала лучше, и там-сям на западных его берегах непроходимые леса стали отступать, и люди потихоньку сбрасывали с себя иго созданий Моргота, переставая бояться темноты. Память о высоких Морских Повелителях еще долго хранили их потомки, считавшие их богами и надеявшимися на то, что те когда-нибудь вернутся. Ведь в те времена нуменорцы подолгу в Средиземье не задерживались и не строили здесь собственных поселений; плавать на восток они не прекращали, однако сердца их неизменно стремились к западу.
     
Стремление это с годами все крепчало; нуменорцы захотели добраться до города бессмертных, что виднелся вдалеке, и самим обрести вечную жизнь, исполненную непрекращающегося блаженства. С течением времени и возрастанием их могущества желания эти становились все сильнее, беспокоя и тревожа умы нуменорцев. Ведь несмотря на то, что Валар наградили Дунедайн изрядным долголетием, они не смогли избавить их от бремени старения и постепенного угасания, завершавшегося смертью. Даже их короли, потомки Эарендиля, не были от этого застрахованы; а в глазах Эльдар продолжительность их жизней и вовсе казалась мгновением.
     
Так тень зла пала на Нуменор; возможно, в том была повинна и воля Моргота, до сих пор не покинувшая этот мир. Нуменорцы стали роптать, поначалу про себя, а затем открыто выражая свое недовольство роком людей; но чаще всего высказывались против Запрета плыть на Запад.
     
— Разве справедливо, что Повелители Запада живут там в свое удовольствие, не ведая ни забот, ни смерти, в то время как мы здесь стареем и умираем, после чего уходим неведомо куда, оставляя все нажитое и созданное нами? — говорили они меж собой. — А вот Эльдар живут вечно — даже те из них, что некогда взбунтовались против Валар. Мы сумели подчинить себе все моря, и нет на свете таких вод, где не смогли бы проложить себе путь наши корабли; так почему бы нам не отправиться к нашим друзьям в Авалонне?
     
Были и совсем отчаянные, призывавшие плыть к самому Аману, чтобы хоть краем глаза взглянуть на сиятельную обитель Богов.
     
— Разве мы не стали самыми могущественными среди народов Арды? — вопрошали они.
     
Когда слова эти эльфы передали Валар, Манве был серьезно опечален; он понял, что над Нуменором сгущаются тучи, способные затмить его блистательный полдень. Тогда он отправил к Дунедайн посланцев, предельно откровенно поведавших королю и всем, кто пожелал услышать, о судьбах рас и устройстве мира.
     
— Судьбы мира, — сказали они, — подвластны лишь Единому, который создал его. И даже если бы вам удалось преодолеть все преграды и достичь берегов Амана, Благословенного Царства, то все равно вы не сумели бы обрести желаемого. Ибо не земли Манве делают его народы бессмертными, но Бессмертные, обитающие там, делают эти земли священными. А вы бы лишь постарели и зачахли там скорее, словно мотыльки, слетевшиеся на слишком жаркий огонь.
     
— Но ведь Эарендиль, мой праотец, до сих пор жив, — возразил король. — Разве он теперь живет не в землях Амана?
     
— Тебе прекрасно известно, что его судьба отлична от судеб прочих смертных, — отвечали ему. — Он был причислен к Перворожденным, что не ведают смерти; однако с условием никогда более не возвращаться в земли людей. Но ты и твой народ не принадлежите к Перворожденным, вы люди, какими Илюватар создал вас. Сдается нам, что возжелали вы обладать дарами обеих рас; захотели — поплыли в Валинор, надоело — вернулись обратно. Так невозможно, да Валар и не способны забрать у вас дар Илюватара. Вы говорите, мятежные Эльдар не понесли наказания, оставшись бессмертными; однако вечная жизнь — это их судьба, а вовсе не наказание или награда. Они привязаны к этому миру и не могут покинуть его до тех пор, пока он существует; жизнь мира — это и их жизнь. Вы говорите, что вы несправедливо наказаны смертью из-за тех людей, что воевали против Валар; однако смерть изначально не была наказанием. Напротив, вы способны покинуть этот мир, вы не привязаны к нему ни в надежде, ни в отчаянии. Еще вопрос, кому из нас следует завидовать.
     
— Но как же нам не завидовать Валар, и даже самым последним из бессмертных? От нас требуют слепой веры и надежды безо всяких гарантий, ибо мы не знаем, что ожидает нас впереди. Но ведь мы не меньше вашего любим Землю и не хотели бы расставаться с ней.
     
На это посланцы ответили:
     
— Замысел Илюватара относительно вас неведом даже Валар, ибо он не открыл им всего, чему предстоит свершиться. Нам известно лишь одно: ваш дом не здесь — ни в землях Амана, ни где-либо в пределах Мира. А судьбы людей, их смертность — то первый дар Илюватара. Нежелательным он стал лишь после того, как люди оказались в тени Моргота, и показалось им, что их окружает тьма, страшившая их; и многие из них воспротивились и не желали умирать, цепляясь за нее до последнего. Мы, несущие бремя жизни вечно, не можем полностью осознать смерти; однако если это начало беспокоить вас, значит, Тень вновь накрыла вас и охватила ваши сердца. Поэтому, хоть вы и Дунедайн, величайшие из смертных, избежавшие некогда Тени и браво сражавшиеся против нее, мы вынуждены вас предостеречь. Воля Илюватара — закон; Валар убедительно просят вас не отрекаться от своего предначертания, иначе вскоре оно станет для вас тяжелым бременем. Надейтесь вместо этого, что в конце все ваши сокровенные желания исполняться; ведь любовь к Арде вложена в ваши сердца Илюватаром, а он ничего не делает без причины. Однако цели его, возможно, станут ясны лишь по прошествии многих поколений людей; и открыты они будут не Валар, а вам, людям.
     
Происходило это в дни правления Тар-Кирьятана Корабела, и сына его Тар-Атанамира; оба были людьми гордыми и алчными, и вместо того, чтобы безвозмездно помогать жителям Средиземья, желали поскорее обложить их данью. Именно с Тар-Атанамиром и говорили посланцы; то был тринадцатый король, и при нем королевство Нуменора достигло своего наибольшего могущества за последние две тысячи лет, придя к расцвету своего благосостояния, если не сил.
     
Но Атанамиру советы посланцев пришлись не по вкусу, и он пропустил их мимо ушей, подав тем самым пример большинству своих подданных; они по-прежнему желали избежать смерти, и жить надеждами их не устраивало. Сам Атанамир прожил до глубокой старости, цепляясь за жизнь всеми правдами и неправдами; он был первым из нуменорцев, решившимся на такое. Атанамир отказывался умирать до тех пор, пока не стал совсем беспомощным и не впал в маразм; и корону сыну во цвете зрелости не передал, как это было принято. Ведь правители Нуменора, чьи жизни были достаточно долгими, женились поздно, и королевскую власть передавали своим сыновьям по достижении ими полной зрелости тела и духа.
     
И только когда Атанамир помер, королем стал его сын Тар-Анкалимон, смотревший на мир примерно так же, как отец; во времена его правления народ Нуменора оказался расколот на два лагеря. Большая часть нуменорцев называла себя людьми короля, и в своей гордыне они отреклись от Эльдар и Валар. Другая и меньшая часть называлась Элендили — друзьями эльфов; ибо несмотря на то, что они оставались преданными королю и дому Эльроса, они желали сохранить и дружбу с Эльдар, и прислушивались к словам Повелителей Запада. Но даже они, сами себя называвшие Верными, не сумели полностью избежать дурного влияния, вследствие чего мысли о смерти серьезно беспокоили и угнетали их.
     
Так благоденствие Западной Страны оказалось под угрозой, хотя могущество и великолепие ее продолжали возрастать. Нуменорцы и их короли по-прежнему сохраняли свою мудрость, и если даже они не любили Валар, то, по крайней мере, остерегались. Они не осмеливались в открытую нарушить запрет на плавание к Западу, и продолжали направлять свои суда на восток. Но страх перед смертью становился все плотней и материальнее, и нуменорцы старались откладывать ее до последнего. Именно в те времена начали строиться пышные усыпальницы, а ученые стали искать средство возвращения усопших к жизни, или хотя бы продления ее. Единственным результатом, однако, стало открытие способа сохранить тело мертвеца нетленным, и нуменорцы вскоре наполнили землю молчаливыми склепами, во тьме которых был заключен их навязчивый страх смерти.
     
Живущие же предпочитали предаваться удовольствиям и развлечениям, пока это возможно, и стремились накопить как можно больше богатства. Однажды, уже после правления Тар-Анкалимона, дары первых фруктов Илюватару оказались не приняты, и люди стали все реже и реже посещать Святилище на вершине Менельтармы, возвышавшейся посреди их страны.
     
Примерно тогда и появились первые крупные поселения нуменорцев на берегах Ближних Земель; ибо их собственной земли им было уже мало, и они не находили там себе покоя, желая богатств и власти в Средиземье, раз уж пути на Запад закрыты. Они построили там большие гавани и возвели высокие башни, куда переселилось немало нуменорцев; но отныне они стали местным обитателем не столько помощниками и наставниками, сколько господами и повелителями, а также сборщиками податей. Вместительные нуменорские корабли ласточками неслись на восток, а возвращались гружеными и потому медлительными. Власть и богатство королей Нуменора неуклонно умножались; они вели разгульный образ жизни и просто купались в золоте да серебре.
     
Во всем этом друзья эльфов предпочитали не участвовать. Отныне только они и появлялись на севере и в землях Гил-галада, поддерживая дружбу с эльфами и помогая им против Саурона. У них даже была своя гавань близ устья Андуина Великого, называвшаяся Пеларгир. Но король людей отдавал предпочтение рейсам на юг, за новыми богатствами. В людских преданиях тех дней осталось немало упоминаний о нуменорских лордах и крепостях, и отзывы далеко не всегда оказывались теплыми.
     
Рассказывают, что именно в ту Эпоху в Средиземье вновь объявился Саурон; влияние его было велико, и он продолжал сеять зло, которому учился у самого Моргота, будучи одним из могущественнейших его прислужников. В дни правления Тар-Минастира, одиннадцатого короля Нуменора, Саурон уже успел утвердиться в землях Мордора, где и возвел свою крепость Барад-дур. С тех пор он стремился захватить власть во всем Средиземье, стать королем всех королей и едва ли не богом для людей.
     
Нуменорцев Саурон люто ненавидел за деяния их предков и древний союз с эльфами и Валар; не забывал он и помощи, которую предоставил Гил-галаду Тар-Минастир, когда было выковано Одно Кольцо и между Сауроном и эльфами Эриадора началась война. Теперь же, прознав о том, что Нуменор находится в зените своего могущества и благосостояния, Саурон возненавидел их еще больше. К тому же, он опасался того, что нуменорцы вторгнутся в его земли и лишат его владычества над Востоком. И все же еще долгое время Саурон не осмеливался бросить вызов Морским Повелителям, держась на удалении от побережья.
     
Однако коварство Саурона не знало границ. Рассказывают, что среди тех, кого ему удалось подчинить своей воле посредством Девяти Колец, были и могущественнейшие из повелителей нуменорцев. И когда Улайри стали теми, кого впоследствии назвали Призраками и Рабами Кольца, а могущество и власть Саурона над людьми были как никогда велики, он начал нападать на твердыни нуменорцев на побережье великого моря.
     
В те дни Тень еще сильнее сгустилась над Нуменором; продолжительность жизни королей дома Эльроса уменьшилась из-за их нежелания принимать смерть, и они винили в том Валар. Когда девятнадцатый по счету король принял скипетр своих отцов, он сошел с трона и поименовал себя Адунахор, Повелитель Запада, не пожелав брать себе имя на любом из эльфийских языков и запретив своему народу пользоваться ими в его присутствии. Тем не менее, в Списке Королей он был записан на высшем эльфийском, как Херунумен, поскольку так велела давняя традиция, нарушить которую короли не осмелились в страхе перед возмездием.
     
Верные посчитали это имя чересчур дерзким, поскольку так издревле называли Валар; сердца их разрывались между преданностью роду Эльроса и благоговением к истинным Повелителям Запада. Однако худшее было еще впереди. Ибо Ар-Гимильзор, двадцать второй король Нуменора, оказался ярым противником Элендили. В дни его правления Белое Древо лишилось должной заботы и начало потихоньку увядать; к тому же, король окончательно запретил пользоваться эльфийскими языками и сурово наказывал тех, кто выходил встречать корабли из Эрессеа, что по-прежнему тайно причаливали к западным берегам Нуменора.
     
Элендили обитали в основном на западе Нуменора; но Ар-Гимильзор приказал всех, кого из них обнаружат, насильно переселить на восток, где за ними надлежало бдительно приглядывать. Основное поселение Верных вскоре оказалось у гавани Роменна; отсюда они продолжали плавать к северу Средиземья и общаться с обитавшими там Эльдар, подданными Гил-галада. Королям Нуменора было об этом известно, но чинить препятствий они не стали, поскольку им было только на руку, если Элендили покинут их земли и решат не возвращаться обратно.
     
Ибо они были твердо намерены положить конец дружбе между людьми и эльфами Эрессеа, которых прозвали шпионами Валар; они опасались, что об образе их жизни и дальнейших планах станет известно Повелителям Запада. Впрочем, на это они надеялись напрасно, поскольку Манве прекрасно знал обо всем происходящим, и короли Нуменора давно уж навлекли на себя гнев Валар. Манве отказал им в дальнейшей поддержке и защите, а корабли Эрессеа никогда более не появлялись на фоне заката, и гавань Андуние пришла в запустение.
     
Лорды Андуние считались наиболее благородными и влиятельными после членов королевской династии; они также принадлежали к дому Эльроса, будучи потомками Сильмариен, дочери Тар-Элендиля, четвертого короля Нуменора. Лорды эти были неизменно преданы королям, и держащие Скипетр, в свою очередь, всегда прислушивались к их словам. Вместе с тем они с самого начала дружески относились к Эльдар и почитали Валар; поэтому, когда над Нуменором простерла свои крылья Тень, они старались по мере сил облегчить участь Верных. Однако долгое время им приходилось скрывать свою позицию по этому поводу, и склонять сердца королей к правильным решениям лишь мудрыми советами.
     
Была в Нуменоре леди поразительной красоты, звали которую Инзильбат; матерью ее была Линдорие, сестра Эарендура, повелителя Андуние в дни правления Ар-Сакальтара, отца Ар-Гимильзора. Гимильзор взял ее в жены против воли, ибо в сердце своем леди была из Верных, как учила ее мать; однако короли к тому времени возгордились сверх всякой меры и не терпели, когда шли поперек их желаниям. Таким образом, между Ар-Гимильзором и его королевой не было никакой любви, как и между их сыновьями. Старший, Инзиладун, пошел в мать и статью, и характером; но младший, Гимилькад, пошел по стопам отца, со временем превзойдя того и самодовольством, и упрямством. Кабы то позволяли законы, Ар-Гимильзор охотнее передал бы скипетр именно ему, а не старшему.
     
Тем не менее, скипетр достался Инзиладуну, и он взял себе имя на эльфийском, как в старину — Тар-Палантир. Ибо был он человеком дальновидным настолько, что даже противники считали его настоящим провидцем. Во время его правления Верные получили передышку; король возобновил походы к Святилищу Эру на вершине Менельтармы, о котором Ар-Гимильзор предпочел начисто позабыть. Белое Дерево он приказал окружить должной заботой и однажды предрек, что когда Дерево погибнет, прервется и династия нынешних королей.
     
Однако раскаяние Тар-Палантира уже не могло примирить Валар с пренебрежением, выказывавшимся его предками и в котором значительная часть нуменорцев до сих пор каяться не спешила. Гимилькад, обладавший среди них влиянием и бывший неразборчивым в средствах, возглавил тех нуменорцев, что называли себя людьми короля, и бросил вызов власти своего брата так открыто, как только осмелился — то есть, преимущественно тайком.
     
Так были омрачены дни правления Тар-Палантира; он проводил много времени на западе страны, нередко взбираясь на древнюю башню короля Минастира, что стояла на холме Оромет близ Андуние. Оттуда он в тоске смотрел на запад, быть может, надеясь увидеть парус над морскими волнами. Но с Запада к Нуменору никогда больше не приближался ни один корабль, а Авалонне был скрыт от взглядов облаками и туманом.
     
Гимилькад умер за два года до своего двухсотлетия (что для представителя рода Эльроса даже на закате его дней считалось ранней смертью), однако это не принесло покоя королю. Ибо сын Гимилькада Фаразон оказался человеком еще более беспокойным и жадным до власти и богатства, нежели его отец. Он часто покидал Нуменор, сражаясь во главе армий нуменорцев на берегах Средиземья в попытках расширить их владычество над тамошними людьми; за это он снискал славу бравого предводителя как на море, так и на суше. Так и вышло, что по возвращении в Нуменор он узнал о смерти своего отца и обрел сочувствие и поддержку людей; немалую роль в этом сыграло и то, что он привез с собой много награбленного в Средиземье добра, которое до поры до времени раздавал налево и направо.
     
Тар-Палантир к тому времени совсем зачах от тоски и вскоре умер. Сыновей у него не было, только дочь, названная по-эльфийски Мириэль; именно к ней по законам нуменорцев должен был перейти скипетр. Однако Фаразон насильно взял ее в жены, совершив тем самым двойное зло, ибо по законам нуменорцев браки разрешались лишь при родстве не ближе троюродного. А когда они поженились, он отобрал у Мириэль скипетр и провозгласил себя королем, став называться Ар-Фаразоном (что на эльфийском звучало, как Тар-Калион); имя своей королевы он тоже сменил — на Ар-Зимрафель.
     
Ар-Фаразон Золотой стал самым могущественным и амбициозным изо всех королей, державших Скипетр Морских Повелителей со времен основания Нуменора; а правили им уже двадцать три короля и королевы, ныне покоившихся у подножья Менельтармы на своих золотых ложах.
     
И сидя на своем резном троне в граде Арменелос, во всем блеске и великолепии, он мрачно размышлял о войне, ибо в Средиземье он узнал о могуществе власти Саурона и его ненависти к Западной Стране. А теперь возвращавшиеся с Востока владельцы и капитаны судов докладывали ему о том, что с тех пор, как Ар-Фаразон вернулся в Нуменор, Саурон стал потихоньку захватывать города на побережье Средиземья. Он провозгласил себя повелителем людей и объявил о своем намерении загнать нуменорцев обратно в море, а если потребуется, то уничтожить и сам Нуменор.
     
Не описать словами гнев Ар-Фаразона, услышавшего такие вести; и он надолго погрузился в тяжелые думы, обуреваемый стремлением к неограниченной власти и единоличному правлению всем и вся. Наконец, он решил пренебречь предостережениями Валар и чьими-либо еще советами, и добыть титул повелителя людей для самого себя, а Саурона вынудить стать своим вассалом и слугой; ибо в своей гордыне он рассудил, что никакой из королей никогда не сможет сравниться могуществом с наследником Эарендиля. Вот он и отдал приказ ковать мечи и строить военные корабли, в чем сам принимал непосредственное участие. И когда все было готово, он лично поднял паруса на флагмане своей армии и направил флот на Восток.
     
Завидев окрашенные в алое на фоне заката и мерцающие золотом паруса, люди с побережья испугались и бежали далеко от своих поселений. Но вскоре флот причалил в местности, называемой Умбар, где располагалась мощная природная гавань нуменорцев, какую не смогли бы создать даже самые искусные строители. Пустыми и безжизненными были просторы Средиземья, и войска Повелителя Моря беспрепятственно шли вглубь страны. Семь дней шагали они под своими знаменами и под звуки труб, и наконец пришли к холму, на котором Ар-Фаразон установил свою штабную палатку с троном. Холм этот возвышался надо всем его лагерем, и с него хорошо были видны разбросанные вокруг голубые, золотые и белые палатки, напоминавшие цветы на лугу. Затем король выслал вперед своих герольдов с ультиматумом Саурону, в котором приказывал тому предстать перед ним и принести вассальную присягу.
     
И Саурон предстал. От самого Барад-дура пешком пришел, не предпринимая никаких попыток к нападению. Ибо он осознал, что могущество и величие Повелителей Моря намного превосходят любые слухи о них, так что даже сильнейшим его прислужникам не удалось бы противостоять нуменорцам; к тому же, он посчитал время неподходящим для того, чтобы пытаться навязать Дунедайн свою волю. А еще он был ловок и изощрен, и мог добиться желаемого если не силой, то хитростью. Поэтому он смиренно предстал перед Ар-Фаразоном и принялся льстиво заверять того в своей лояльности; люди были невероятно удивлены тому, насколько гладко и правильно он все излагает.
     
Но Ар-Фаразон не был обманут; он решил, что для полной гарантии исполнения клятв верности Саурона следует забрать с собой в качестве заложника, и тогда все его прислужники в Средиземье Нуменор беспокоить не будут. Саурон с показной неохотой подчинился, хотя про себя ликовал — ибо таково и было его тайное намерение. Как бы то ни было, Саурон пересек море и впервые увидел Нуменор с его прекрасным Арменелосом в зените своего величия, и был ошеломлен; сердце его исполнилось еще большей ненавистью, но на сей раз вперемешку с завистью.
     
Однако он был так хитроумен и сладкоречив, скрывая подо всем этим стальную волю, что за три последующих года сумел пролезть в ближайшее окружение короля; приторно-сладкая лесть так и не сходила с его языка, к тому же, ему было ведомо о многих вещах, что были пока не открыты людям. Видя выказываемое к Саурону благорасположение короля, прочие советники стали обхаживать его и втираться в доверие, и не последовал их примеру один лишь Амандиль, правитель Андуние.
     
Результатом всего этого стало усилившееся притеснение друзей эльфов, которые вскоре начали в страхе разбегаться прочь из Нуменора; а тех немногих Верных, что все еще оставались на родине, клеймили бунтовщиками и нещадно преследовали.
     
Саурон же, к словам которого стали внимательно прислушиваться, начал всячески отрицать и оспаривать все, чему учили Валар. Он заставлял людей поверить в то, что на востоке и даже на западе есть еще множество морей и богатых земель, которые так и ждут их завоевания; а если им удастся-таки достичь границ мира, то они окажутся перед Древней Тьмой, что лежит за ними.
     
— Из этой-то Тьмы и был создан мир. Ибо лишь одна Тьма достойна поклонения, а ее Повелитель способен создавать новые миры в качестве вознаграждения тем, кто верно служит ему. Так что нет пределов их власти.
     
— О каком Повелителе Тьмы ты говоришь? — заинтересовался Ар-Фаразон. Тогда, закрыв поплотнее двери, Саурон принялся пичкать короля своей ложью.
     
— О том, чье имя нынче не произносится; ибо Валар ввели вас в заблуждение, возведя на него напраслину и называя имя Эру впереди его. Но Эру — это лишь пустой звук, образ, придуманный ими ради того, чтобы подчинить себе людей. Однако истинный их господин еще одержит верх, и избавит вас всех от лживых заблуждений; имя его — Мелькор, Повелитель Сущего, Освободитель, и в отличие от них, он способен сделать вас сильнее.
     
И король Ар-Фаразон обратился к служению Тьме и Мелькору, как ее Повелителю; поначалу он делал это втайне от своего народа, но вскоре перестал скрываться, и многие из нуменорцев последовали его примеру. Однако, как уже говорилось выше, в Нуменоре до сих пор обитала горстка Верных, близ Роменны и в окрестностях, да еще несколько человек тут и там по стране. Предводителями их, к кому они обращались за советами и утешением в те черные дни, были Амандиль, советник короля, да его сын Элендиль. У последнего было двое сыновей — Изильдур и Анарион, бывшие по меркам Нуменора еще очень молодыми. Амандиль и Элендиль были прославленными морскими капитанами; к тому же, они принадлежали к династии Эльроса Тар-Миньятура, хотя и не к правящему дому, что наследовал корону и скипетр в граде Арменелос.
     
В дни своей юности Амандиль и Фаразон были приятелями, поэтому Амандиль долгое время сохранял свое место в совете даже несмотря на то, что открыто причислял себя к друзьям эльфов. Однако вскоре после прихода Саурона он был изгнан из совета, ибо тот возненавидел его больше всех остальных нуменорцев. И все же, благодаря своему благородному происхождению и славе отважного морского капитана, Амандиль сохранил почет и уважение среди нуменорцев, и ни король, ни Саурон не осмеливались в открытую посягнуть на него.
     
Амандиль бежал в Роменну, куда тайно призвал всех, кому доверял; он опасался дальнейшего разрастания зла и той угрозы, которая нависла надо всеми друзьями эльфов. И опасения его были обоснованы.
     
Менельтарма в те времена оказалась окончательно заброшена; и хотя даже Саурон не осмеливался осквернить Святилище на ее вершине, король не допускал туда никого под страхом смерти, тем более тех из Верных, кто продолжал тайно поклоняться Илюватару. А еще Саурон подговаривал короля срубить Белое Древо, Нимлот Прекрасный, что рос в его саду и напоминал об Эльдар и свете Валинора.
     
Поначалу король категорически отказывался делать это, веря в то, что судьбы его рода связаны с этим деревом, как предрекал Тар-Палантир. Так погрязший в ненависти к Эльдар и Валар король продолжал понапрасну цепляться за тень прежней лояльности к ним Нуменора. И когда Амандиль прослышал о кощунственных намерениях Саурона, он опечалился, ибо предчувствовал, что рано или поздно тот добьется своего. Как-то раз он поведал Элендилю и его сыновьям сказ о Деревьях Валинора; Изильдур не произнес ни слова, но ночью покинул дом и свершил то, за что впоследствии получил всеобщую известность и славу.
     
Переодевшись и замаскировавшись, он в одиночку отправился в Арменелос, ко двору короля, куда теперь Верным вход был строжайше запрещен. В конце концов он добрался до Дерева, вокруг которого Саурон выставил стражу, предоставленную в его распоряжение. Стояла поздняя осень, и потемневший Нимлот давно отцвел; Изильдур пробрался мимо стражей и сорвал висевший на его ветви плод, после чего вознамерился покинуть двор. Но стража уже обнаружила его присутствие, поэтому обратно пришлось пробиваться с боем. Получив немало ранений, Изильдур все же сумел ускользнуть, но благодаря его удачной маскировке королю и Саурону так и не удалось узнать, кто именно приближался к Дереву. Изильдур же, кое-как добравшись до Роменны, передал плод в руки Амандилю и без сил рухнул наземь.
     
Плод был тайно высажен и благословлен Амандилем; ближе к весне из земли поднялся росток, и как только на нем распустился первый лист, долго лежавший едва ли не при смерти Изильдур поднялся с постели, и все его раны исцелились.
     
Вовремя же поспел Изильдур; ведь после этого происшествия король согласился с доводами Саурона и срубил Белое Дерево, бесповоротно обратившись спиной к заветам своих предков. Саурон же приказал построить на холме в центре Арменелоса Золотого, столицы Нуменора, огромный храм; у основания он был круглым, а стены его были в пятьдесят футов толщиной при окружности фундамента в пятьсот футов, и накрыт куполообразной крышей. Купол этот был покрыт серебром и блестел на солнце так, что был виден издалека; однако блестел он недолго, ибо серебро вскоре почернело. А причиной тому был установленный в центре храма огненный алтарь, дым от которого выходил наружу сквозь вентиляционное отверстие в куполе.
     
Первым, что сжег на алтаре Саурон, был порубленный на дрова Нимлот, сгоравший с громким треском и испускавший невероятное количество дыма; еще целых семь дней люди дивились тому облаку, что накрыло город и лишь затем медленно поплыло к западу.
     
После этого дым валил, не переставая; власть Саурона день ото для росла, и в том храме, проливая кровь и предавая мучительной смерти своих собратьев, обезумевшие люди начали приносить жертвы Мелькору, дабы тот освободил их от бремени Смерти. Чаще всего на алтарь попадали Верные; однако в непоклонении Мелькору их открыто не обвиняли, вместо этого называя мятежниками и заговорщиками против короля, сеявшими ложь и распространявшими отраву. Обвинения эти по большей части были ложными; однако ненависть порождает ненависть, особенно в такие темные времена.
     
Смерть, несмотря на все старания, не покинула их земли, а даже напротив, стала приходить все скорее, да еще под множеством новых и ужасающих личин. Если в прежние времена люди постепенно старели и, устав от жизни, тихо и безболезненно уходили во сне, то теперь все чаще помирали в маразме и от всевозможных хворей. Но все равно нуменорцы продолжали бояться смерти и ухода во тьму, где правил избранный ими повелитель; и в своей агонии они проклинали за то самих себя.
     
В те дни все имели при себе оружие и убивали по малейшему поводу, а то и вовсе без — такими стали нервными и вспыльчивыми; Саурон же с шайкой своих прихлебателей колесил по стране и разжигал в людях ненависть и зависть. Вскоре люди стали роптать против своего короля и лордов, а также против всего, чего не могли получить сами, а стоявшие у власти жестоко за это мстили.
     
И тем не менее, нуменорцам еще долгое время казалось, что страна процветает; и пускай им самим живется невесело, зато Нуменор становится все могущественнее и богаче. Следуя советам и указаниям Саурона, богачам и впрямь удалось умножить свое благосостояние. Они соорудили двигатели и построили корабли еще быстрее прежних, и всей этой мощью обрушились на Средиземье, не утруждаясь более притворяться благодетелями иль повелителями, как встарь. Вместо этого они захватывали богатства жителей Средиземья, а самих их увозили в рабство, где многие бедолаги оказывались в конце концов на их алтарях. Люди стали бояться нуменорцев, и память о добрых повелителях прежних времен угасла, сменившись ужасом и ненавистью к поработителям.
     
Так Ар-Фаразон, король Земли Звезды, стал величайшим из тиранов со времен правления Моргота, хотя на самом деле из-за спинки нуменорского трона правил Саурон. Шли годы, и стареющий король почувствовал неумолимое приближение смерти, что пугало его и приводило в ярость. Близился час, над которым так долго работал и который так терпеливо ожидал Саурон. Наконец, он стал заговаривать с королем о том, что могущество его нынче так велико, что не грех рискнуть взять все в свои руки и не подчиняться более никаким заповедям и запретам.
     
— Валар заняли земли, не ведающие смерти, — вкрадчиво начал он. — Они лгали тебе, скрывая их свойства из жадности и страха перед тем, что правители людей сумеют отнять у них благословенное царство, а вместе с ним и власть над этим миром. Не могу отрицать, дар бессмертия доступен далеко не всем; его могут получить лишь самые достойные, могущественные и благородные, принадлежащие к древним родам. Лично я считаю несправедливым, что такого дара лишен первый из королей, Ар-Фаразон, могущественнейший из сынов земли, с которым может сравниться лишь Манве… а то и вовсе никто. Но вот что я тебе скажу: великие короли не принимают отказа, но берут свое по праву силой.
     
И Ар-Фаразон, совершенно одурманенный видениями грядущей власти и стоявший на пороге смерти, послушался Саурона и принялся взвешивать свои шансы в войне против Валар. Долго и тщательно готовился он к исполнению этого замысла, скрывая свое намерение от окружающих. Однако от взгляда Амандиля цели короля не укрылись, и он исполнился священного ужаса и тревоги, ибо прекрасно понимал, что людям не дано одержать верх над Валар, и что если не предотвратить это безумие, мир будет разрушен. Поэтому он призвал к себе своего сына Элендиля и сказал ему:
     
— Настали темные времена, и надежды для нас не осталось, поскольку Верных слишком мало. Поэтому я попробую по примеру нашего предка Эарендиля отправиться на запад, вопреки всем запретам, и попытаться поговорить с Валар — с самим Манве, если получится; и молить его о помощи, пока еще не все потеряно.
     
— Но разве ты не предашь этим короля? — заметил Элендиль. — Ты ведь знаешь, нас и так в этом обвиняют, называют предателями и шпионами; хотя до сих пор в этом не было ни доли правды.
     
— Ежели Манве ждет такого вестника, — отвечал Амандиль, — то я готов предать короля. Ибо существует лишь один вид предательства, которому нет прощения и оправдания. Я же намерен просить за людей, молить об избавлении их от обманщика Саурона, ведь среди них по-прежнему остаются немногие верные. Что же до Запрета, то я предпочитаю взять всю ответственность за его нарушение на себя, зато народ мой будет неповинен.
     
— А ты не подумал, отец, о том, что станет с твоими домочадцами, кого ты планируешь оставить здесь, когда замысел твой откроется?
     
— Вот потому-то он и не должен открыться, — отвечал Амандиль. — Приготовления к отъезду я начну втайне, и поплыву сначала на восток, куда корабли из наших гаваней отправляются каждый день; но затем, если позволят ветра и удача, я поверну и южной или северной дорогой последую на запад. Будем надеяться, что я сумею отыскать свою цель. Тебе же, сын мой, я советую подготовить корабли для всей нашей родни и друзей, и погрузить на них только то, с чем вам больнее всего расставаться. А когда корабли будут готовы, ты должен как бы невзначай обронить в Роменне, что намерен отправиться следом за мной на восток. Амандиль нынче не так популярен среди власть имущих, и потому навряд ли король опечалится отъезду его или его родичей — пусть то на время или навсегда. Однако постарайся, чтобы об этом стало известно лишь немногим, иначе у него могут возникнуть подозрения — ведь король планирует воевать, и ему могут понадобиться все силы, что имеются в его распоряжении. Отыщи тех Верных, кому мы пока можем доверять, и поделись с ними этой тайной; однако подробности раскрывай только тем, что согласятся плыть с тобой.
     
— И что же это за подробности? — скептически уточнил Элендиль.
     
— Не ввязываться в войну, только наблюдать, — отвечал Амандиль. — Я не могу сказать больше, пока не вернусь. Но скорее всего, вам придется отплыть из Земли Звезды, не имея оной в качестве путеводной; ибо земля эта осквернена. Вы потеряете все, чем дорожили, попробуете смерть на вкус еще при жизни, и вынуждены будете искать места, где укрыться в изгнании. А будет то восток или запад — это уже Валар решать.
     
Прощался с домочадцами Амандиль так, словно уже не чаял вернуться обратно.
     
— Может статься, что мы никогда более не свидимся, — сказал им он, — а я навряд ли смогу подать вам такой знак, как некогда Эарендиль. Будьте же наготове, ибо конец мира таким, каким мы его знаем, может оказаться совсем близко.
     
Говорят, что Амандиль поднял паруса своего небольшого судна ночью и поначалу действительно взял курс на восток, но затем окольными путями повернул к западу. С собой он взял лишь троих своих верных и близких слуг, и никого из них больше не видели, и ни одно из преданий не содержит намеков на то, какой была их дальнейшая судьба. Ибо подобная миссия дважды увенчаться успехом изначально не могла; не говоря уж о том, что всех грехов Нуменора так запросто не искупить.
     
Элендиль же последовал наказам отца, и корабли стояли на якоре, полностью готовые к отплытию; Верные погрузили на них своих жен и детей, фамильные ценности и большой запас провизии. Среди взятого ими добра было немало произведений искусства и артефактов великой силы, которые нуменорцы создали в дни своей мудрости. То были сосуды и драгоценности, свитки с записанными черными и красными чернилами знаниями, Семь Камней — подарок Эльдар, а на корабле Изильдура находилось бдительно оберегаемое молодое деревце, потомок Нимлота Прекрасного.
     
Таким образом, Элендиль был наготове и не принимал участия во зле, что объяло Нуменор в те дни; однако знака от отца он так и не дождался. Тогда он тайно пробрался на западные берега страны и долго вглядывался в морские просторы, чувствуя печаль и томление, ибо очень любил своего отца и тревожился за его судьбу. Но на волнах покачивались лишь корабли Ар-Фаразона, которые тот собирал в западных гаванях.
     ***
     
В прежние времена погода всегда благоприятствовала нуждам и предпочтениям людей: дожди шли в положенный сезон и в меру; солнце грело то жарче, то прохладней, а с моря дули ласковые ветра. И когда ветра дули с запада, многим казалось, что они несли с собой почти неуловимый, сладкий аромат, от которого щемило в сердце — быть может, запахи цветов с вечнозеленых лугов бессмертного царства, у которых нет названий на языках смертных.
     
Теперь все было иначе. Даже небо потемнело, и на землю непрерывно лил дождь, сопровождавшийся грозами и ураганными ветрами; время от времени большие нуменорские корабли уходили в неспокойное море, чтобы уже никогда не вернуться обратно в гавани, хотя прежде, со времен восшествия Звезды, такого ни разу не случалось. А по вечерам с запада иногда надвигалось огромное облако, смутно напоминавшее очертаниями орла с широко распахнутыми крыльями; оно медленно расползалось, скрывая собой закат, и посреди ночи полностью накрывало небо над Нуменором. А некоторые из этих "орлов" приносили под своими крыльями гром и молнии, свирепствовавшие над морем.
     
— Это орлы Повелителей Запада! — в страхе кричали люди. — Орлы Манве летят в Нуменор! — и падали наземь, прикрываясь от неба руками.
     
Затем некоторые на время начинали раскаиваться в своих грехах, в то время как остальные, напротив, утверждались в своих заблуждениях и принимались потрясать кулаками, грозясь небу.
     
— Повелители Запада первыми нанесли удар. Но мы им еще покажем! — вопили они. И сам король произносил нечто подобное, но его устами говорил Саурон.
     
Молнии становились все яростнее, убивая людей то на холмах, то на полях, а иногда и прямо на улицах города; один из особо мощных разрядов попал прямо в купол Храма и расколол его надвое. Однако сам Храм выстоял, и Саурон, стоя на его вершине, без страха смотрел в лицо разбушевавшейся стихии. Молнии не тронули его; и люди, посчитав его богом, готовы были с тех пор исполнять малейшее его требование. И когда случилось последнее знамение, они не обратили на него должного внимания. Земля задрожала под ногами, и рев из-под земли смешивался с шумом охваченного штормом моря; а затем из вершины Менельтармы стали вырываться клубы дыма. Но Ар-Фаразон лишь приказал ускорить темпы сборов.
     
Флот нуменорцев тем временем черным роем клубился у западного побережья страны, и был подобен архипелагу из тысячи островов; мачты их казались лесом, а паруса — набрякшими грозовыми тучами; знамена же были черными с золотым. И вся эта мощь ожидала лишь слова Ар-Фаразона; Саурон тем временем скрылся в недрах Храма, приказав нести назначенных в жертву.
     
И тут на закате появились орлы Повелителей Запада, летевшие боевым клином, охватить который взглядом не представлялось возможным; по мере их приближения стало казаться, что крылья их затмевают собой все небо. За ними пылал закат, и оттого создавалось впечатление, что сами орлы светятся, объятые пламенем гнева. Нуменор словно оказался освещен заревом пожара, и глядя в лицо друг другу, обитатели его видели багровые, как будто покрасневшие от злости, физиономии.
     
Почувствовав в сердце решимость, Ар-Фаразон взошел на свой могучий корабль Алькарондас — Морскую Крепость. Много весел было у этого судна и множество мачт, золотых и угольно-черных; а на палубе восседал на своем троне Ар-Фаразон, в броне и при короне. Он подал знак поднимать штандарт, затем скомандовал поднимать якоря; и в тот же миг рев труб Нуменора заглушил раскаты грома.
     
Так боевой флот нуменорцев двинулся против угрозы Запада; ветра почти не было, так что множество весел и рабской силы пришлось им очень кстати. Солнце село, и наступили тишина и тьма; море было спокойно, и мир словно замер в ожидании — что будет? Флот медленно исчезал из поля зрения наблюдателей в гаванях, и вскоре полностью растворился в ночи. Нарушив Запрет Валар, нуменорцы вошли в заповедные воды, твердо намереваясь силой вырвать у Бессмертных дар вечной жизни в пределах этого мира.
     ***
     
И вот флот Ар-Фаразона пришел с далеких морских просторов и окружил Авалонне и весь остров Эрессеа; Эльдар с тоской смотрели на эти несметные полчища, затмившие от них свет заходящего солнца. Ар-Фаразон на этом не остановился и последовал дальше, в Аман, и вскоре объявился у берегов Валинора; но и здесь все было тихо и покойно. Король почувствовал себя так, словно судьба его висит на волоске, и едва не повернул обратно; громада Танкветиля на безмолвных берегах была белее снега и холоднее смерти. Молчаливая и неизменная, она казалась ему ужасающей, словно тень света Илюватара. Но Ар-Фаразона вела всепоглощающая гордыня, и он в конце концов, осмелился покинуть борт корабля и ступить на берег, громко объявляя эти земли своими, ежели никто не выйдет к нему оспорить это заявление. Затем воинство Нуменора разбило осадный лагерь вокруг опустевшего холма Туны, откуда бежали все Эльдар.
     
Тогда Манве с вершин Таникветиля воззвал к Илюватару, передавая ему власть, данную Валар в Арде. И Илюватар явил миру свою мощь, изменив его очертания; громадная бездна разверзлась посреди моря меж Нуменором и Бессмертными Землями, и вода хлынула в нее с таким шумом и брызгами, что достигли даже небес. Мир содрогнулся, а флот нуменорцев оказался затянут в бездну, навеки погребенный в морских пучинах. Но король Ар-Фаразон и его смертные воины, что ступили на землю Амана, оказались погребены под обрушившимися скалами; говорят, что они и поныне заключены в Пещерах Забытых, и будут пребывать там до Последней Битвы, до самого Судного Дня.
     
Земли Амана вместе с островом Эльдар Эрессеа были навсегда помещены Единым вне пределов досягаемости людей. Андор же, Дарованная Земля, Эленна, Земля Звезды, страна королей Нуменор — был полностью уничтожен. Ибо созданная Илюватаром трещина в морском дне пролегала так близко к острову, что основание его оказалось расколото, и Нуменор погрузился в бездну и тьму, чтобы никогда уже не восстать оттуда. К тому времени не осталось на земле такого обитаемого места, где сохранились бы воспоминания о днях, предшествовавших тому, как там поселилось зло.
     
По велению Илюватара великие моря накрыли западные берега Средиземья, а также пустые земли к востоку от них; взамен же он создал новые земли и новые моря. Так лик мира изменился, и он стал меньше, ибо Валинор с Эрессеа переместились в царство незримого.
     
Сам Нуменор рок настиг неожиданно, на тридцать девятый день после ухода флота. И тогда Менельтарма начала извергать огонь, земля задрожала, а с моря налетели ураганные ветра; на небесах забесновалась круговерть стихий, а прибрежные скалы начали обрушиваться в море. Так затонул Нуменор вместе со всеми детьми, женами, девами и гордыми леди; все его сады и дворцы, башни, усыпальницы и богатства, драгоценности и ткани, картины и резные украшения, и все накопленные за долгие века знания — все навеки скрылось под водой.
     
Последней одна из гигантских волн — зеленая, холодная и увенчанная пеной — поглотила королеву Тар-Мириэль, превосходившую своей красотой серебро, слоновую кость и жемчуга. Слишком поздно решилась она взобраться на вершину Менельтармы к Святилищу; воды настигли ее, а крик заглушил яростный рев ветра.
     
Никому не ведомо, удалось ли Амандилю добраться до Валинора и услышал ли Манве его мольбы о помощи; однако милостью Валар Элендиль и его сыновья избежали в тот день гибели. Элендиль оставался в Роменне, не откликнувшись на призыв короля; бежав от солдат Саурона, пришедших схватить его и утащить на алтарь Храма, он взошел на свой корабль и отошел на нем от берега, где стал ожидать знака. Суша защитила его корабль от разбушевавшегося моря, тащившего все в новообразованную бездну, и яростный шторм не настиг его.
     
Но когда всепоглощающие волны накрыли Нуменор, и тот погрузился в пучину, Элендиль наверняка оказался бы смят стихией и посчитал бы то за меньшую из печалей — ибо никакая мучительная смерть не могла быть горше, нежели случившаяся в тот день катастрофа. Однако с запада внезапно подули сильные ветра, с какими еще не доводилось сталкиваться смертным, и погнали его корабли прочь; они натянули паруса, едва не вырывая с корнем мачты, и потащили на восток, бросая корабли по волнам, словно щепки.
     
Всего кораблей было девять: четыре у Элендиля, три у Изильдура и два у Анариона; они бежали от сумрачной бури черного рока, и оказались на укрытых ночной тьмой просторах мира. Под ними гневно бурлило море, а волны вздымались, словно увенчанные снежными шапками пены горы; много дней они несли их сквозь туманы и мглу, чтобы, наконец, выбросить на берег Средиземья. А его береговая линия и прибрежные территории изменились до неузнаваемости — море накрыло берега, опустились на дно обширные районы, обрушились холмы и изменили русла реки; но вместо прежних поднялись над поверхностью вод новые острова и новые земли.
     
Про прошествии некоторого времени Элендиль и его сыновья основали в Средиземье свои королевства. И несмотря на то, что от разрушения удалось спасти совсем немногое, а от огромных знаний нуменорцев, накопленных до прихода Саурона, осталась лишь малая толика, для диких местных обитателей и этого было немало. О свершениях потомков Элендиля немало рассказывается в преданиях тех дней, как и о их противостоянии с Сауроном, которое было еще далеко от своего завершения.
     
Сам Саурон пришел в ужас, столкнувшись лицом к лицу с гневом Валар и изменениями, вызванными Илюватаром в лике земли и вод. Все это намного превосходило его ожидания, ибо он рассчитывал лишь на гибель нуменорцев и поражение их тщеславного короля.
     
Когда Саурон, сидя в своем черном кресле посреди Храма, заслышал звуки труб войска Ар-Фаразона, он лишь рассмеялся; второй раз засмеялся он при звуках начинающейся грозы. Однако в третий раз, когда он довольно хихикал при мыслях о том, что теперь сможет вытворять в мире, навсегда избавленном от Эдайн, земля внезапно дрогнула, оборвав его смех, и Храм с громким грохотом и треском провалился в бездну — вместе с креслом и самим Сауроном.
     
Но Саурон не был смертным; и несмотря на то, что та прекрасная оболочка, в которой он явился пред очи людей и свершил свое великое зло, была им потеряна навсегда, дух его восстал из глубин моря и тенью на крыльях черного ветра пересек море, возвращаясь в Средиземье и Мордор, свою вотчину. Здесь, в Барад-дуре, он вновь надел великое Кольцо и на время затаился, обретая новый облик — воплощение своей злобы и ненависти. Мало кто впоследствии мог выдержать взгляд Ока Саурона Ужасного.
     
Но в сказе о падении Нуменора ни о чем об этом не упоминается. И даже само название погибшей страны больше не произносилось; в дальнейшем люди называли ее не Эленной, Андором, отнятым Даром, или Нуменором на границах мира; бежавшие оттуда изгнанники, обращая свои взгляды к Западу, называли ее Мар-ну-Фальмар — "поглощенной волнами", Акаллабат — Падшей иль Аталанте на эльдарине.
     
Многие из изгнанников верили в то, что вершина Менельтармы, Столпа Небес, еще возвышалась над морскими волнами — одиноким островком посреди безбрежных вод. Ибо место это было священным, и даже в дни своей власти Саурон не осмелился осквернить его. Некоторые из потомков Эарендиля время от времени отправлялись на его поиски, поскольку среди знающих людей бытовало поверье, что с вершины этой горы их предки могли увидеть далекий берег Бессмертных Земель. Таким образом, даже после разрушительной катастрофы, настигшей Дунедайн, сердца их по-прежнему оставались обращены к западу. И несмотря на то, что они знали о постигших мир изменениях, некоторые говорили:
     
— Авалонне и земли Амана исчезли, и в опустившейся на мир тьме отыскать их стало невозможно; но ведь когда-то они существовали, а значит — существуют где-то и поныне, в том же виде и форме, что и прежде.
     
Дунедайн верили в то, что даже смертные при благословении свыше могли краем глаза взглянуть за пределы существования своих смертных оболочек; им хотелось выйти из тени своего изгнания и в той или иной форме увидеть негасимый свет — ибо страх смерти они перенесли с собой через морские просторы. Потому-то время от времени величайшие среди них мореходы и отправлялись бороздить неведомые моря в надежде наткнуться на пик Менельтармы и увидеть с него образы прежних времен. Однако безрезультатно. Заплывавшие далеко находили лишь новые земли, подобные прежним и точно так же лежащие в тени смерти. А те, кто заплывал дальше всех, оплывали Землю вокруг и усталыми и изможденными возвращались туда, откуда начинали свой путь.
     
— Все пути мира нынче пересекаются, — говорили они.
     
Так, благодаря дальним морским плаваниям, пользуясь сохранившимися знаниями и искусством ориентирования по звездам, люди узнали о том, что мир стал круглым. А Эльдар до сих пор было разрешено при желании отправляться к берегам Древнего Запада и Авалонне; поэтому ученые людей и считали, что должен был существовать Прямой Путь для тех, кому разрешено им пользоваться. И они утверждали, что несмотря на глобальные перемены, древний путь на Запад сохранился, подобный невидимому мосту, что пересекает ветра и небесные просторы (изогнутые ныне точно также, как и сам мир), и проходит в области Ильмена, куда смертной плоти путь заказан. Там, в конце этого моста, и находится Одинокий остров Тол Эрессеа, а за ним, возможно, и сам Валинор, где по-прежнему обитают Валар и наблюдают оттуда за происходящим в мире.
     
По всем побережьям ходили предания и легенды о том, как моряки или потерпевшие кораблекрушение в морских далях по некой милости судьбы или Валар попадали на Прямой Путь и видели лик мира, стремительно удаляющийся от них; а затем достигали залитых светом многочисленных светильников причалов Авалонне, а то и прямиком на дальние берега Амана, где возвышалась Белая Гора — ужасающая и прекрасная. То было последним, что они видели перед смертью.
     
     
     
О КОЛЬЦАХ ВЛАСТИ И ТРЕТЬЕЙ ЭПОХЕ,
     
на чем заканчивается сие повествование
     
Был некогда Майя Саурон, которого белериандские Синдар прозвали Гортауром. В начале времен Арды Мелькору удалось склонить его на свою сторону, и Саурон стал одним из наиболее могущественных и верных прислужников Врага — и самым опасным из них, поскольку умел принимать множество благородных и прекрасных обличий, не вводя этим в заблуждение только самых бдительных.
     
Когда был повержен Моргот и обрушен Тангородрим, Саурон вновь нацепил на себя презентабельную личину и смиренно предстал пред Эонве, вестником Манве, истово каясь во всех своих грехах. Кое-кто полагает, что поначалу он действительно был искренен, и что действительно раскаивался — пусть даже из страха, ужаснувшись падению Моргота и силе гнева Повелителей Запада.
     
Однако даровать прощение равным себе было не во власти Эонве, и потому он приказал Саурону возвращаться в Аман и ожидать там решения Манве. Исполненный стыда и унижения Саурон не пожелал предоставлять себя на суд Валар, и тем более долгой и верной службой доказывать им свою лояльность; он не забывал, какой властью обладал при Морготе. Вот потому-то, когда Эонве покинул Средиземье, Саурон остался и затаился; здесь он быстро встал на давно проторенную дорожку, ибо державшие его оковы зла Моргота по-прежнему оставались крепки.
     
Великая Битва и падение Тангородрима нанесли серьезные повреждения Средиземью, и сильнее всего пострадал Белерианд, ныне лежавший в руинах; и еще многие северо-западные территории оказались накрыты волнами Великого Моря. На востоке, в Оссирианде, обрушились стены Эред Люин; в южной их части образовалась огромная брешь, сквозь которую на землю хлынули морские воды. В новообразовавшийся залив впадала сменившая русло река Ллун, поэтому и сам он носил аналогичное название. Территории эти Нольдор называли в старину Линдоном, и название сие сохранилось; здесь по-прежнему обитали многие из Эльдар, не желавшие покидать земли, где так долго жили и воевали. Повелителем этих эльфов был Гил-галад, сын Фингона; в свите его был и Эльронд Полуэльф, сын Эарендиля Морехода и брат Эльроса, первого короля Нуменора.
     
На берегах залива Ллун эльфы построили свои гавани, получившие название Митлонд; здесь стояло на рейде множество кораблей, поскольку залив оказался на редкость удобной и безопасной естественной гаванью. Время от времени корабли Эльдар покидали Серые гавани в надежде бежать от тьмы, опустившейся на землю; ведь милостью Валар Перворожденным по-прежнему было дозволено пользоваться Прямым Путем на запад. Таким образом, они при желании могли присоединиться к своим сородичам, обитавшим на Тол Эрессеа и в Валиноре, что лежали за гранью окружающих морей.
     
Прочие эльфы пересекли Эред Люин, направляясь вглубь Средиземья; по большей части то были Телери, пережившие падение Дориата и разрушение Оссирианда. В лежащих далеко от моря лесах и горах Сильванских эльфов они основали свои королевства, хотя море по-прежнему жило в их сердцах. Лишь в Эрегионе, который люди называли Холином, эльфы-нольдорцы основали королевство, просуществовавшее достаточно долгий срок.
     
Эрегион располагался вблизи великих гномьих пещер — Хазад-дума, который эльфы называли Хадходрондом, а впоследствии — Мориа. Из Ост-ин-Эдхиль, эльфийского города, была проложена дорога к западным вратам Хазад-дума, ибо меж эльфами и гномами возникла дружба, подобной которой ранее не бывало; и дружба эта принесла немало выгоды обеим сторонам. Ремесленники Гвайт-и-Мирдайн, прозванные народом ювелиров, превзошли своим мастерством практически всех прежних, за исключением лишь самого Феанора. А величайшим среди них по праву считался Келебримбор, сын Куруфина; как рассказывается в Сильмариллионе, когда Куруфина с Келегормом изгнали из Нарготронда, он отрекся от отца с дядей и остался.
     
На долгие годы в Средиземье воцарился мир, хотя земли по большей части лежали в разрухе и запустении — не считая тех, куда пришли народы Белерианда. Здесь еще до них обитало немало эльфов, свободно бродивших по диким землям вдали от моря — практически с самого начала своего существования. То были Авари, для которых судьбы и дела Белерианда были лишь смутными слухами, а далекий Валинор — мало что означающим названием. На юге и дальнем востоке продолжали плодиться и умножаться человеческие племена; большая их часть под влиянием Саурона давно обратилась ко тьме.
     
Видя тот беспорядок, в который погрузился мир, Саурон решил, что Валар, низвергнув Моргота, вновь бросили Средиземье на произвол судьбы, и возжелал навести здесь свои порядки. На Эльдар темный Майя смотрел с ненавистью, а людей Нуменора, время от времени приплывавших к берегам Средиземья, обоснованно побаивался. Поэтому свои планы ему пришлось до поры до времени отложить, что, впрочем, давало ему время тщательно их разработать.
     
Людей он посчитал наиболее подверженным своему влиянию изо всех народов земли, однако еще долгое время размышлял о том, как бы склонить на свою сторону и эльфов, ибо те были сильнее. Частенько он надевал обманчивую личину, придавая себе вид прекрасного и мудрого, и бывал среди них, не забредая лишь в Линдон. Ибо Гил-галад и Эльронд, не обманутые внешностью, изначально усомнились в его искренности и в конце концов запретили Саурону приходить в свои земли, при этом даже не подозревая, кто он такой на самом деле.
     
Однако во всех прочих эльфийских поселениях его приветствовали с радостью, и лишь немногие прислушивались к словам посланцев из Линдона, призывавших быть осторожнее. Среди них Саурон взял себе имя Аннатар — "щедрый повелитель", и поначалу эльфы немало выгадали от дружбы с ним.
     
— Увы, великие иногда бывают слишком нерешительны, — говорил он им. — Могущественен король Гил-галад, и велика мудрость мастера Эльронда, однако они не желают помогать мне в моих начинаниях. Быть может, им не по нраву мысль о том, что где-то жить станет так же хорошо, как в их землях? Но не оставаться же Средиземью и впредь в такой разрухе и тьме, ежели эльфы способны сделать его таким же прекрасным, как Тол Эрессеа — а то и сам Валинор! Туда вы возвращаться не пожелали; и я полагаю, причина в том, что вы любите Средиземье не меньше моего. В таком случае почему бы нам не начать совместно трудиться над восстановлением этих земель, чтобы в конце концов привести все здешние эльфийские народы к тем знаниям и могуществу, какими обладают живущие за морем?
     
Охотнее всего к речам Саурона прислушивались в Эрегионе, ведь там проживали нольдорцы, чьим извечным желанием всегда было развивать и приумножать свое мастерство и ремесленное искусство. Более того, в сердцах их не было покоя; они отказались переселиться на Запад, поскольку действительно любили Средиземье, но вместе с тем им хотелось и того благоденствия, каким наслаждались их собратья в Амане. Потому-то они и слушались советов Саурона; и тот научил их многим премудростям, ибо обладал немалыми познаниями во многих областях. В те дни кузнецы Ост-ин-Эдхиль превзошли самих себя; и в конце концов, после долгих обсуждений, ими были созданы Кольца Власти. Руководил работой Саурон, и потому был прекрасно осведомлен об их целях и замыслах; стоит ли добавлять, что он был по-прежнему твердо намерен осуществить свой собственный замысел — подчинить себе эльфов Средиземья.
     
И пока эльфы ковали свои кольца, Саурон в тайне создал Одно Кольцо, обладавшее властью надо всеми прочими; силы их были привязаны к нему и полностью подчинены, и существовать те кольца могли лишь до тех пор, пока существует Одно. В Кольцо Всевластья Саурон вложил изрядную долю собственной воли и силы; ибо велико было могущество эльфийских колец, и чтобы повелевать ими, требовалась сила намного превосходящая. Свое кольцо Саурон выковал в недрах горы Пламени в землях Тени; оно позволяло ему знать обо всем, что свершается при помощи меньших колец, а также видеть и повелевать мыслями их обладателей.
     
Однако заманить эльфов в ловушку оказалось не так-то просто. Едва Саурон надел Одно Кольцо на палец, как они поняли, что это такое и узнали Саурона; им стало ясно, что тот намерен завладеть как ими, так и всем, созданным их руками. Тогда, в страхе и гневе, они поснимали свои кольца. Но Саурон, осознав, что план провалился и эльфы не были обмануты, исполнился непередаваемой ярости; он пошел против эльфов войной, требуя, чтобы кольца были переданы в его владение — ведь эльфийские кузнецы без его помощи и советов никогда не смогли бы создать их. Но эльфы бежали прочь; им удалось сохранить три своих кольца и спрятать их от Саурона.
     
Нарья, рубиновое Кольцо Огня, Ненья, бриллиантовое Кольцо Воды и Вилья, сапфировое Кольцо Воздуха были созданы эльфами последними и обладали наибольшей силой. Неудивительно, что именно их изо всех прочих больше всего хотелось заполучить Саурону; ибо те, кто обладал ими, мог не опасаться разрушительного воздействия времени и бремени усталости от жизни. Но как он ни старался, найти эти кольца ему не удалось, поскольку те были переданы в руки мудрейших, хранивших Кольца, но не использовавших их в открытую, пока Саурон владел Кольцом Всевластья. Таким образом, Три Кольца остались неоскверненными, ибо выкованы были Келебримбором в одиночку, так что рука Саурона ни разу не коснулась их; к несчастью, и они были подчинены Одному Кольцу.
     
С тех пор не прекращалась война между Сауроном и эльфами. Эрегион лежал в руинах, Келебримбор был убит, а двери Мории — наглухо закрыты. В те времена Эльрондом Полуэльфом была основана его крепость-убежище Имладрис, которую люди назвали Ривенделлем.
     
Но Саурону удалось захватить в свои руки все остальные Кольца Власти; их он роздал народам Средиземья, надеясь таким образом подчинить себе всех тех, кто пожелал бы власти, превышающей отпущенную их расам. Семь колец достались гномам, а людям — все девять, поскольку именно люди оказались наиболее податливым материалом, легче всего поддававшимся его влиянию.
     
И на все эти кольца власть Саурона, помогавшего создать их и потому с легкостью контролировавшего, накладывала свой губительный отпечаток. Кольца были прокляты и в конце концов становились причиной гибели всех, кто их носил. Гномы оказались крепкими ребятами и приручить их оказалось крайне сложно; они не признавали над собой ничьей власти, а тайные их мысли почти не поддавались пониманию. К тому же, превратить их в рабов колец также оказалось невозможным. Гномы пользовались кольцами в основном для обогащения; и именно благодаря этому Саурону все же удалось превратить естественную любовь гномов к золоту в не ведающую запретов, всепоглощающую страсть. Говорят, что в каждой из Семи Сокровищниц гномьих правителей древности было по золотому кольцу; но все эти сокровищницы к настоящему времени были разграблены и захвачены драконами, а из семи колец некоторые оказались поглощены огнем, а некоторые вернулись к Саурону.
     
Люди же оказались легкой добычей. Те, кто владел Девятью Кольцами, стали в свое время величайшими из королей, колдунов и воинов древности. Да, они обрели славу и богатства, но при этом растеряли самих себя. Они, казалось, обрели бессмертие, но при этом с трудом переносили бремя жизни; они могли, при желании, становиться незримыми для любых глаз в этом мире, и видели недоступное глазам смертных — но при этом чаще всего видели призраки и ложные видения, насылаемые Сауроном. Со временем, сначала один, потом другой — в зависимости от врожденной силы воли и предрасположенности к добру или злу — они попадали в полную зависимость от своего кольца и, соответственно, во власть Кольца Саурона. И тогда они становились невидимыми для всех, кроме обладателя Одного Кольца, перемещаясь в царство теней. После этого их стали называть назгулами, Призраками Кольца, самыми жуткими из прислужников Врага; тьма следовала за ними по пятам, а голосами их говорила смерть.
     
Тщеславие и алчность Саурона многократно возросли, покуда он совершенно не перестал признавать границ и решил стать повелителем всего Средиземья; в планы его входило также уничтожить эльфов и, по возможности, добиться падения Нуменора. Он не терпел ни свободолюбия, ни соперничества, и уже в открытую называл себя хозяином мира; однако некоторое время он все же продолжал носить ложные обличья, вводя людей в заблуждение приятной и внушающей доверие внешностью. Править же он предпочитал силой и страхом; и те, кто видели расползающуюся по миру тень Саурона, называли его Темным Лордом и Врагом.
     
Ему удалось собрать под своим командованием все злобные порождения Моргота, еще оставшиеся на земле и в ее глубинах; орки также оказались в его распоряжении и плодились, как мухи. Так начался отсчет Черных Лет, которые эльфы называют Днями Бегства, ибо многие из них в те времена бежали в Линдон, а оттуда по морю на Запад, чтобы уже никогда не вернуться в Средиземье; а многих из них Саурону и его прислужникам удалось догнать и уничтожить.
     
Но в Линдоне была сильна власть Гил-галада, и Саурон пока не осмеливался пересечь Эред Люин или напасть на Гавани; тем более, что Гил-галаду оказывали поддержку нуменорцы. А на всей остальной территории Саурон правил безраздельно, и те, кто не желал с этим смириться, искали убежища в дебрях лесов и в горах, живя в постоянном страхе и с оглядкой. На востоке и юге почти все людские племена оказались в его власти; в те дни они обрели немалую силу и построили множество обнесенных каменными стенами городов. Воины их были бесчисленны, свирепы и вооружены холодным железом. Саурона они считали своим повелителем и богом, и боялись его до судорог, ибо тот окружил себя огнем да полымем.
     
Однако настал час, когда Саурону пришлось поумерить свой пыл. Как уже рассказывалось в "Акаллабате", ему был брошен вызов силами Нуменора; и так велики были эти силы и могущество нуменорцев во времена золотого века их царства, что прислужникам Саурона нечего было и думать о противостоянии им. Тогда, понадеявшись на свои хитрость и коварство, Саурон сдался на милость короля Тар-Калиона и отправился с ним в Нуменор в качестве заложника.
     
Обосновавшись там, он быстро втерся в доверие и своими лживыми речами и умелым манипулированием совратил большинство нуменорцев с путей истинных. Настроив их против Валар, он подбил их пойти против оных войной, чем и навлек на Нуменор погибель. Цель была достигнута, но Саурон не рассчитывал, что это будет сопровождаться такими разрушениями, ибо позабыл о том, каким ужасным может быть гнев Валар. Мир дрогнул, и вся страна опустилась на дно морское, увлекая за собой в бездну и самого Саурона; лишь дух его, освободившийся от материальной оболочки, сумел подняться из глубин и на темных ветрах умчаться назад, в Средиземье.
     
По возвращении Саурон обнаружил, что власть Гил-галада за годы его отсутствия значительно возросла, и теперь простиралась далеко на север и запад, за Туманные горы и великую реку, достигая даже пограничья Великого Зеленого Леса, откуда было рукой подать до его твердынь, ранее казавшихся неприступными. Тогда Саурон затаился на время в своей цитадели в Черных Землях и стал планировать войну с эльфами.
     
В те времена те из нуменорцев, что спаслись от затопления своей родины, бежали на восток. Возглавлял этих изгнанников Элендиль Высокий и его сыновья — Изильдур с Анарионом. Они были родственниками короля и потомками Эльроса; но в отличие от прочих нуменорцев, отказались прислушиваться к речам Саурона и идти войной на Повелителей Запада. На их корабли взошли все остававшиеся в Нуменоре Верные, и сумели избежать катастрофы, отплыв на восток. Корабли их были большими и быстрыми, да и сами они были людьми крепкими; однако стихии разбушевались не на шутку, и на берег Средиземья их выбросило, словно потрепанных штормом пташек.
     
Элендиля с его людьми волны выбросили на побережье Линдона, где его тепло встретил давний товарищ Гил-галад. Оттуда он направился вверх по течению реки Ллун, и за грядой Эред Люин основал Северное Королевство — Арнор; люди его расселились по территории Эриадора вдоль берегов Ллун и Барандуина. Столицей же стал Аннуминас, возведенный у вод озера Ненуиаль. Нуменорцы поселились также в Форносте на северных низинах, в Кардолане и на холмах Рудаур; они построили свои башни на Эмин Берайд и Амон Сул. Там и поныне сохранилось немало могильных курганов и руин, и лишь башни Эмин Берайд по-прежнему смотрят в сторону моря.
     
Изильдура с Анарионом отнесло южнее, и они повели свои корабли вверх по течению великой реки Андуин, что несет свои воды с Рованьона в западное море, залив Белфалас. Здесь они основали свое королевство, впоследствии ставшее называться Гондором.
     
Задолго до этого, еще в дни расцвета Нуменора, нуменорские моряки основали у устий Андуина гавань и мощные укрепления, несмотря на то, что чуть дальше к востоку уже начинались владения Саурона. Позднее в эту гавань стали заходить лишь корабли Верных, и поэтому здесь обитали в основном друзья эльфов и люди Элендиля, тепло приветствовавшие его сыновей. Столицей этого южного царства был Осгилиат, который пересекала по центру Великая река; нуменорцы построили через нее огромный мост, с удивительными каменными башнями и домами. К причалам города свободно проходили под этим мостом корабли с моря.
     
На восточном берегу реки была возведена Минас Итиль — Башня Восходящей Луны, стоявшая на склонах гор Тени и защищавшая от возможной угрозы из Мордора; и на западном — Минас Анор, Башня Заходящего Солнца, стоявшая у подножья горы Миндоллюин и служившая защитой от окрестных варваров. В Минас Итиль поселился Изильдур, а Минас Анор стал домом Анариона; однако королевством они управляли вместе, и троны их стояли в Тронном Зале Осгилиата рядом.
     
Таковы были основные поселения нуменорцев в Гондоре, однако существовали и прочие хорошо укрепленные селения и сооружения — Аргонат на северных границах Гондора, Агларонд в Эред Нимраис и Эрех, а также в кольце Ангреноста, который люди Рохана прозвали Изенгардом, где возвышался несокрушимый шпиль Ортанка.
     
Множество сокровищ и фамильных ценностей большой стоимости и мощи принесли с собой из Нуменора изгнанники; величайшими же из них по праву считаются Семь Камней и Белое Дерево. Дерево то выросло из сорванного со стоявшего во дворе короля в Арменелосе Нимлота Прекрасного, сожженного Сауроном; Нимлот, в свою очередь, был потомком Древа Тириона, подобия одного из Старших Деревьев — Белого Тельпериона, выращенного Яванной в стране Валар. Дерево, напоминавшее об Эльдар и свете Валинора, было посажено в Минас Итиль перед домом Изильдура, ведь это именно он спас плод от уничтожения; Камни же были поделены между Элендилем и его сыновьями. Сыновьям досталось по два, Элендилю — три; свои камни он установил в башнях на Эмин Берайд и Амон Сул, а также в граде Аннуминас. Изильдур с Анарионом поместили свои в Минас Итиль и Минас Анор, а также в Ортанке и Осгилиате.
     
Камни эти обладали свойством позволять тем, кто ими пользуется, видеть удаленное от них — как в пространстве, так и во времени. По большей части они показывали то, что находится вблизи таких же Камней, ибо каждый Камень был связан с другими; однако обладавшие сильной волей и магическим даром могли научиться видеть все, чего бы только не пожелали. Именно таким способом нуменорцы узнавали обо всем том, что противники предпочли бы от них скрыть, и мало что могло укрыться от их бдительных взоров во времена расцвета их королевства.
     
Говорят, что башни на Эмин Берайд были возведены не изгнанниками из Нуменора, а Гил-галадом, для своего товарища Элендиля. Камень Всевидения был помещен на Эмин Берайд в самой высокой из тамошних башен — Элостирионе. Отсюда Элендиль частенько смотрел в морскую даль, когда тоска изгнанника начинала особенно сильно мучить его; считается, что при помощи камня он время от времени мог увидеть вдали даже башню Авалонне на Тол Эрессеа, где находился главный из Камней — и находится поныне.
     
Камни эти были подарены Эльдар Амандилю, отцу Элендиля, за то, что тот поддерживал Верных Нуменора в те черные дни, когда Эльдар более не могли посещать эти земли, на которые пала тень Саурона. Камни назывались Палантири — "видящие издалека"; однако все они к настоящему моменту давно утеряны.
     
Так были основаны изгнанниками из Нуменора королевства Арнор и Гондор; лишь спустя множество лет стало известно, что их заклятому врагу, Саурону, тоже удалось бежать от затопления. Как уже говорилось ранее, на свою древнюю вотчину Мордор он вернулся втайне; а располагалась та за Эфель Дуат, горами Тени, что граничили с Гондором на востоке. Там, над зловещим плато Горгорота, возвышалась его огромная неприступная крепость — Барад-дур, Темная Цитадель; имелся в тех местах и огнедышащий вулкан, который эльфы называли Ородруином. Саурон для того и обосновался поблизости, чтобы использовать огненное нутро горы в магических и кузнечных целях. Именно там, в пламенном сердце Мордора, он и выковал Кольцо Всевластья.
     
В тех-то темных краях он и затаился на время, требовавшееся ему для того, чтобы вновь обрести видимую форму; и форма эта оказалась ужасающей, ибо свою привлекательную оболочку он утратил в тот час, когда рухнул в бездну во время затопления Нуменора. Вновь обретя Кольцо, Саурон сумел облечь себя в чистую силу; с тех пор мало кто даже из самых могущественных эльфов и людей мог выдержать зловещий взгляд Ока Саурона.
     
Саурон стал готовиться к войне с Эльдар и людьми Западной Страны, и вновь пробудились огни пламенной горы. Заметив издалека поваливший из Ородруина дым и догадавшись по этому признаку, что Саурон вернулся, нуменорцы переименовали гору в Амон Амарт — гору Погибели. А Саурон призвал к себе всех своих прислужников с востока и с юга, причем среди них было немало представителей человеческой расы Нуменора. Ведь во время своего проживания там Саурон сумел обратить сердца подавляющего большинства страны ко тьме. Так что многие из тех, кто плавал в те дни на восток и строил крепости с поселениями на берегах Средиземья, были подчинены его воле и даже по сей день охотно служили ему. Однако благодаря власти короля Гил-галада отступники эти, пусть и могущественные лорды на службе зла, по большей части селились на дальнем юге; лишь два из них — Херумор и Фуйнур, пользовавшиеся особым влиянием среди Харадрим и бывшие людьми особой злобы и жестокости, обитали в диких землях к югу от Мордора, близ устий Андуина.
     
Посему, когда Саурон счел момент подходящим, он с большими силами выступил против новообразованного королевства Гондор и с ходу захватил Минас Итиль, уничтожив также и Белое Древо Изильдура, что произрастало там. Самому Изильдуру удалось бежать, и даже захватить с собой отросток Дерева; вместе со своими женой и сыновьями он спустился на корабле вниз по реке, и выйдя в море через устья Андуина, отправился на поиски Элендиля. Тем временем Анариону удавалось удерживать Осгилиат, и на сей раз даже отбросить Врага обратно в горы; но там Саурон вскоре вновь собрался с силами, и Анарион прекрасно понимал, что без помощи извне долго ему не простоять.
     
Посовещавшись, Элендиль с Гил-галадом решили, что Саурон такими темпами может нарастить слишком серьезные силы и уничтожить своих противников одного за другим, и что во избежание такого развития событий им следует объединиться. Тогда ими и был создан союз, названный Последним; и на восток Средиземья выступило огромное воинство, состоявшее из эльфов и людей, сделавшее на пути привал в Имладрисе. Говорят, что армия та была лучшей и наиболее хорошо вооруженной изо всех, что когда-либо топтали сапогами Средиземье, и что со времен похода Валар на Север, против Тангородрима, никому не удавалось собрать такую многочисленную рать.
     
Покинув Имладрис, войско перевалило через Туманные горы и направилось вдоль течения Андуина к Дагорладу — Полю Битвы в Черных Землях, где его поджидали силы Саурона. Представители всех биологических видов — даже звери и птицы — разделились в тот день на два лагеря и сражались кто за Врага, кто против него. Не относилось это лишь к эльфам, которые единственными оказались не разделены и все поголовно стояли под знаменами Гил-галада. Гномов на обеих сторонах сражалось немного; охотно выступили против Саурона лишь потомки Дьюрина из Мории.
     
Гил-галад с Элендилем одержали победу, поскольку мощь эльфийских армий была в те дни по-прежнему велика, а нуменорцы были народом сильным и высоким, и дрались они, как берсерки. Ничто не могло противостоять Айглос — копью Гил-галада, меч же Элендиля вселял просто животный ужас в сердца орков и людей, ибо сиял словно солнце и луна одновременно; имя тому мечу было Нарсиль.
     
Затем Гил-галад с Элендилем вошли в Мордор и окружили твердыню Саурона; оцепление держали семь лет, понеся немало потерь от огня и метательных снарядов Врага, не говоря уж о бесчисленных молниеносных нападениях, которые им довелось отразить. Здесь, на Горгороте, погиб сын Элендиля Анарион и множество других воинов. Но в конце концов осада принесла результат, и сам Саурон вышел из своей крепости; он сразился с Гил-галадом и Элендилем, одолев обоих и сломав попутно меч павшего Элендиля. Но и самому Саурону не удалось закрепить успех, ибо Изильдур подобрал рукоять отцовского меча с обломанным лезвием и с его помощью отсек Кольцо Всевластья с руки Саурона.
     
Кольцо Изильдур взял себе, а Саурон был повержен и оставил свое тело, развоплощенным духом улетев прочь и скрывшись где-то на просторах Средиземья. Видимый облик он не принимал еще долгие годы.
     ***
     
Так началась Третья Эпоха Мира, последовавшая за Прежними Днями и Черными Годами. В те времена в сердцах по-прежнему жила надежда и память о счастье, и еще долгие годы Белое Дерево Эльдар цвело пышным цветом во дворе людских королей. Ведь спасенный им росток Изильдур посадил в крепости Анор в память о своем брате, прежде чем покинуть Гондор.
     
Прислужники Саурона были обращены в бегство и рассеялись по всем окрестностям, но не были полностью уничтожены. И несмотря на то, что многие из людских племен после разгромного поражения отвратились от зла и принесли присягу верности наследникам Элендиля, другие помнили Саурона и втайне ненавидели Западные королевства. Темная Башня была сровнена с землей, но фундамент ее сохранился, и о нем не спешили забывать.
     
Нуменорцы установили в землях Мордора караульные посты, но туда и без того никто не осмеливался совать носа, памятуя о Сауроне и по-прежнему страшась его; опять же, близ Барад-дура возвышалась Пламенная гора, а все плато Горгорота была густо усеяно пеплом.
     
Немало эльфов, нуменорцев и союзников-людей погибло в Битве и во времена Осады; не стало Элендиля Высокого и верховного короля Гил-галада. Подобные армии никогда более не собирались впредь, и не существовало впоследствии таких союзов между эльфами и людьми, ибо после смерти Элендиля эти две расы оказались разобщены.
     
Кольцо Всевластья было утеряно, и даже мудрейшие того времени не ведали, куда оно подевалось; тем не менее, оно не было уничтожено. Изильдур не захотел отдать его Эльронду и Кирдану, советовавшим бросить кольцо в находившееся под рукой огненное сердце Ородруина, где оно и было выковано. Тогда Кольцо было бы уничтожено, и сила Саурона исчезла бы навсегда, оставив его лишь злобной тенью, бродящей где-то в глуши. Но Изильдур не стал слушать умного совета.
     
— Я оставлю его у себя в качестве компенсации за гибель моих отца и брата. Разве не я нанес Врагу решающий удар? — сказал он.
     
И кольцо в руке показалось ему невероятно прекрасным, теперь он уже просто не пережил бы его уничтожения. Посему, забрав кольцо с собой, он первым делом вернулся в Минас Анор, где посадил в память о своем брате Анарионе Белое Дерево. Однако вскоре он уехал, передав бразды правления своему племяннику Менельдилю; Кольцо он взял с собой, в качестве фамильной ценности своего собственного дома, и направился из Гондора на север тем же путем, каким шел до него Элендиль. Южное королевство он так охотно оставил потому, что намеревался занять престол королевства своего отца в Эриадоре, далеко от накрытых тенью Черных Земель.
     
Но в Туманных горах он нарвался на большой отряд орков, сидевший там в засаде. Они неожиданно обрушились на его лагерь, поставленный меж Зеленым лесом и Великой рекой, близ Лоэг Нинглорон — Тростниковых Заводей; караулы Изильдур выставить не позаботился, опрометчиво решив, что противник полностью разгромлен, деморализован и нападать не осмелится. Почти все его люди были убиты, в том числе и три старших его сына — Элендур, Аратан и Кирион; в живых остались лишь его жена с младшим сыном Валандилем, которых он, отправляясь на битву, оставил в Имладрисе.
     
Самому Изильдуру удалось бежать благодаря Кольцу, ведь когда оно было надето на его палец, он становился невидим; и все равно орки продолжали преследовать его по запаху и следам, пока он не добрался до Реки и не бросился в нее. И тут Кольцо предало его, отомстив за своего создателя; соскользнув с пальца плывущего Изильдура, оно погрузилось на дно реки. Тогда орки увидели его и принялись выпускать одну стрелу за другой; так и погиб Изильдур. Лишь трое из его людей сумели вернуться из долгих и трудных странствий в горах, и одним из них был его придворный Охтар, которому было поручено хранить осколки меча Элендиля.
     
По прошествии времени Нарсиль оказался в руках Валандиля, наследника Изильдура, что остался в Имладрисе. Расколотое его лезвие потускнело, однако перековывать меч не стали; мастер Эльронд предрек, что этого не случится до тех пор, пока не вновь не отыщется Кольцо Всевластья и не вернется Саурон. И эльфы, и люди искренне надеялись на то, что ни того, ни другого никогда не произойдет.
     
Валандиль поселился в Аннуминасе, но народ его стал слишком малочислен, а из нуменорцев и людей Эриадора остались совсем жалкие горстки, так что многие поселения, построенные Элендилем, пришли в запустение. Немало пало воинов в Дагорладе, Мордоре и на Тростниковых Заводях.
     
Вслед за днями правления Эарендура, седьмого после Валандиля короля, среди Дунедайн Севера произошел раскол, и появилось на их территориях множество мелких княжеств и королевств, которые враги без особого труда захватывали одно за другим. Шли годы, и их становилось все меньше; цивилизация нуменорцев уверенно клонилась к закату, оставляя после себя лишь зеленые могильные курганы на равнинах. В конце концов лишь разрозненные дикие племена остались блуждать и прятаться в лесных чащах, причем многие из них не знали ни своей родины, ни цели странствий. Об их происхождении и истории помнили ныне лишь в Имладрисе, жилище Эльронда. Тем не менее, осколки меча Нарсиля бережно хранились многими поколениями потомков Изильдура; род их за многие века не прервался.
     
Южное королевство Гондор еще некоторое время продолжало жить и процветать, пока едва ли не сравнилось мощью и богатством с Нуменором во времена его расцвета. Гондорцы возводили высокие башни и крепости, и гавани с многочисленными кораблями; Крылатый Венец человеческих королей приводил в трепет многие народы, жившие в разных землях и говоривших на разных языках, а потомок спасенного Изильдуром из Нуменора Белого Дерева по-прежнему рос и благоухал во дворе короля в Минас Аноре.
     
Однако годы шли, и бурное течение жизни в Средиземье не пощадило преуспевающего королевства, и оно стало клониться к своему упадку, а род Менельдиля, сына Анариона — угасать. Ибо кровь нуменорцев к тому времени основательно перемешалась с кровью других человеческих племен, и былые сила и мудрость были утеряны, а жизни стали короче; тогда же ослабла их бдительность в землях Мордора.
     
В дни правления Телемнара, двадцать третьего короля из рода Менельдиля, темные ветра с востока принесли моровое поветрие, погубившее короля и его детей, а с ними немало обитателей Гондора. Форты на границах Мордора опустели, как и Минас Итиль; злу удалось тайком пробраться обратно в Черные Земли, и пыль Горгорота взметнулась, словно от дуновения холодных ветров. Говорят, что то были Улайри, кого Саурон называл назгулами — Девять Призраков Кольца, долгое время скрывавшихся незнамо где, а теперь вернувшихся подготовить почву для возвращения своего хозяина, вновь принявшегося набирать силы.
     
Первый удар они нанесли в дни правления Эарниля, пройдя ночной порой через горы Тени и укрепившись в Минас Итиль. Они превратили крепость в такое жуткое место, что никто не осмеливался даже бросить взгляда в ее направлении, а впоследствии ее стали называть Минас Моргул — Башней Колдовства. С тех самых пор Минас Моргул находился в вечном противостоянии с Минас Анор на западном берегу.
     
Осгилиат, давно уж пришедший в запустение, стал грудой руин, городом теней. Но Минас Анор по-прежнему стоял; в последующие времена его стали называть Минас Тирит — Сторожевой Башней. Именно здесь короли повелели возвести белую башню, высокую и прекрасную, с которой можно было с легкостью обозревать все окрестные земли.
     
Гордо и неприступно возвышалась крепость, и Белое Дерево цвело во дворе королей; остатки нуменорцев отважно защищали речную границу от ужасов Минас Моргула и всех врагов Запада, будь то орки, чудовища или люди на службе зла. Таким образом, лежавшие к западу от Андуина земли были защищены от войн и разрухи.
     
Минас Тирит выстоял и после смерти Эарнура, сына Эарниля — последнего короля Гондора, который в одиночку подъехал к воротам Минас Моргула, чтобы принять вызов его коменданта. Они встретились в поединке один на один, но Эарнур был предательски атакован назгулами и живьем захвачен в плен. Там его подвергли чудовищным пыткам, и никто из живущих больше его не видел.
     
Наследника у Эарнура не осталось, и когда династия оборвалась, бразды правления городом и неумолимо уменьшавшимся королевством приняли сенешали рода Мардиля Верного. В земли Рохана пришли Рохиррим, всадники Севера, и поселились там; ранее эти земли назывались Каленардон и являлись частью гондорского королевства. Рохиррим всегда оказывали поддержку правителям Города в их бесконечном противостоянии.
     
На севере, за Ревущим Потоком и Вратами Аргоната, существовали и иные укрепления, возведенные в неведомые людям времена более могущественными силами, и сюда зло до возвращения своего темного лорда, Саурона, соваться не осмеливалось. Но до тех пор, за все время правления Эарниля, назгулы не осмеливались пересечь Реку и ни разу не принимали видимых обличий вне стен своего города.
     ***
     
Всю Третью Эпоху, после гибели Гил-галада, мастер Эльронд обитал в Имладрисе, где собралось немало эльфов и представителей прочих мудрых и могущественных рас Средиземья. В течении многих поколений людей он сохранял память обо всем, что было в их истории прекрасного; обитель Эльронда стала убежищем для всех утомленных войной и притесняемых, а также сокровищницей добрых советов и кладовой знаний. В доме том находили приют наследники Изильдура — и в детстве, и в старости, поскольку они являлись родней по крови самому Эльронду; к тому же, тот предвидел, что один из потомков этого рода станет не последним из действующих лиц в событиях этой Эпохи. А до того времени осколки меча Элендиля были переданы ему на хранение, ведь времена наступили темные, а Дунедайн стали кочевым народом.
     
Имладрис был основным из поселений высших эльфов в Эриадоре, но и в Серых гаванях Линдона продолжали жить остатки народа эльфийского короля Гил-галада. Временами они забредали в Эриадор, но по большей части обитали у побережья, где строили корабли и бережно ухаживали за ними, и откуда уставшие от жизни в Средиземье Перворожденные могли отправиться на крайний Запад. Правителем тех Гаваней был Кирдан Кораблестроитель, обладавший немалым влиянием среди мудрейших.
     
О Трех Кольцах, что эльфам удалось сохранить неоскверненными, никогда в открытую среди мудрейших не говорилось, и немногие даже среди Эльдар знали, кому именно те были переданы на хранение. Но после падения Саурона силой Колец пользовались вовсю, и туда, где они находились, на смену бремени печалей и горестей прожитых лет приходили смех и веселье.
     
Еще до завершения Третьей Эпохи практически всем эльфам было известно о том, что сапфировое Кольцо хранится у Эльронда, в прекрасной долине Ривенделль, над которой ярче всего сияли звезды небес; а бриллиантовое Кольцо — в стране Лориен, где обитала леди Галадриэль, повелительница лесных эльфов и самая могущественная и прекрасная изо всех оставшихся в Средиземье эльфов. Мужем ее был Келеборн из Дориата, хотя сама она принадлежала к Нольдор и помнила исполненные света дни в Валиноре. Но рубиновое Кольцо было спрятано так надежно, что о его местонахождении знали лишь Эльронд, Галадриэль и Кирдан.
     
Таким образом, в течение этой Эпохи в Средиземье оставалось два прекрасных и процветающих эльфийских королевства — Имладрис и Лотлориен; последний располагался в укромной местности меж Келебрантом и Андуином, где на деревьях цвели золотые цветы и куда не осмеливались забредать ни орки, ни прочие порождения тьмы.
     
Но даже тогда многие эльфы высказывали опасения, что если Саурону суждено вернуться, то он либо отыщет свое Кольцо Всевластья, либо его противникам удастся найти и уничтожить его прежде. Но в любом случае сила Трех окажется бесполезной, и все, что ныне держится на этой силе, придет в упадок, и эльфам тогда придется отступить в сумрак, уступая дорогу людям и началу их господства над землей.
     
Так и вышло: Одно, Семь и Девять колец были уничтожены, а Три — потеряли свою силу, и вместе с ними подошла к концу Третья Эпоха, с которой близились к завершению и летописи Эльдар в Средиземье. То были Годы Упадка, когда осень Перворожденных на Востоке перешла в свою долгую зиму. В те времена по Ближним Землям по-прежнему бродили Нольдор — сильнейшие и прекраснейшие дети мира, и смертные по-прежнему слышали их речь. Много прекрасного было в ту пору на земле, но вместе с тем и ужасного: орки, тролли, драконы и падшие создания, не говоря уж о странных древних тварях и мудрых духах леса, чьи имена ныне позабыты. В горах по-прежнему жили и трудились гномы, терпеливо работая над своими несравненными произведениями из металла и камня. Но близилось наступление господства людей, и мир беспрестанно менялся, пока в глуши Лихолесья не объявился вновь Темный Лорд.
     
В старину лес этот называли Великим Зеленым, и в его обширных чащах и рощах бродило разнообразное зверье да пели свои песни птицы; именно здесь, в сени дубов и буков, располагалось царство короля Трандуила. Но по истечении двух третей Эпохи тьма медленно прокралась в этот лес с юга, и страх поселился на его тенистых полянках; в чащах стали рыскать чудища и злобные, кровожадные твари.
     
Тогда лес и стали называть Лихолесьем, поскольку тьма плотно окутала его, и немногие осмеливались войти под сень его деревьев; лишь на севере, где подданные Трандуила кое-как отражали наступление зла, было сравнительно безопасно. Никто не знал, откуда пришла напасть, и даже мудрейшим долгое время не удавалось установить истины. А то была Тень Саурона, знамение его возвращения.
     
Вернувшись с восточных пустошей, он поселился на юге леса, где медленно, но верно, вновь обретал форму; в недрах темного холма он обустроил свое логово и там творил черное колдовство. Все окрестные жители до судорог боялись колдуна Дол Гульдура, но поначалу даже не догадывались о том, какая опасность им угрожает.
     
Одновременно с первыми тенями, накрывшими Лихолесье, на западе Средиземья появились Истари, которых люди называли волшебниками. По тем временам никому не было известно, откуда они пришли, не считая лишь Кирдана из Гаваней, да Эльронда с Галадриэль, которым тот по секрету сообщил, что пришли Истари с моря. Потом говорили, что они были посланцами Повелителей Запада, пришедшими бросить вызов власти Саурона, ежели тому суждено будет восстать вновь, и поддерживать в эльфах, людях и всех прочих созданиях стремление к добру и отважным подвигам.
     
Внешне они походили на пожилых, но энергичных людей, нисколько не менявшихся со временем; видимо, старели они значительно медленнее, несмотря даже на тот груз ответственности, что несли на своих плечах. Долго бродили они из края в край, среди эльфов и людей, заговаривая даже со зверьми и птицами; народы Средиземья дали им множество имен, ведь своих настоящих они так и не назвали. Главными среди них были те, кого эльфы прозвали Митрандиром и Куруниром, а люди Севера — Гандальфом и Саруманом.
     
Первым пришел старший из них, Курунир, а следом — Митрандир с Радагастом и прочие Истари, отправившиеся на восток Средиземья и в историях этих не упоминающиеся. Радагаст был другом всех зверей и птиц; Курунир чаще бывал среди людей и являлся искусным оратором и непревзойденным кузнецом. Митрандир был товарищем и советником Эльронда и вообще эльфов; он забредал далеко на Север и Запад и нигде подолгу не задерживался. Курунир же предпочитал бывать на Востоке, а по возвращении поселился в Ортанке, что в Кольце Изенгарда, построенном нуменорцами в дни расцвета их королевств.
     
Самым бдительным из Истари был Митрандир, и его немало насторожила воцарившаяся в Лихолесье тьма; и хотя многие считали, что ее могли вызывать Призраки колец, он опасался того, что то могло быть знаком скорого возвращения Саурона. Тогда Митрандир отправился на Дол Гульдур, и чернокнижник бежал при его приближении. На долгие годы в тех местах воцарился мир и спокойствие, но в конечном итоге Тень вернулась, и власть ее значительно возросла.
     
В те дни и был созван Совет Мудрых, называемый также Белым Советом; в него входили Эльронд, Галадриэль с Кирданом и еще многие из правителей Эльдар, а также Митрандир с Куруниром. Курунир (он же Саруман Белый) был избран главой Совета, поскольку в старину успел неплохо изучить тактику и свершения Саурона. Галадриэль настаивала на том, чтобы возглавил Совет Митрандир, и Саруман затаил на нее за то обиду, поскольку он ценил власть и стремился к ней. Но Митрандир отказался занять сей пост, поскольку предпочитал быть свободным от обязательств и оков лояльности (разумеется, речь шла не о тех, кто послал его в Средиземье); опять же, он был против оседлого образа жизни, и администраторские обязанности стали бы ему в тягость. Саруман же, став во главе Совета, принялся изучать всю доступную информацию о Кольцах Власти, их создании и дальнейших судьбах.
     
Тень все разрасталась, и сердца Эльронда с Митрандиром объяли мрачные предчувствия. Потому-то Митрандир вновь отправился к Дол Гульдур и сумел пробраться в расположенное в его недрах логово чернокнижника, миновав все опасности и ловушки. Там самые мрачные его опасения подтвердились; выбравшись и успешно бежав прочь, он возвратился к Эльронду и сообщил:
     
— Увы, мы были совершенно правы. Это не один из Улайри, как многие до сих пор считали, а сам Саурон, снова принявший видимый облик и явно затеявший какую-то пакость. Он старается прибрать к своим рукам все кольца и особенно усердно ищет Одно, а также наследников Изильдура, если таковые остались в мире.
     
На это Эльронд отвечал:
     
— В тот самый миг, когда Изильдур взял Кольцо себе, не пожелав его уничтожить, такое развитие событий было предрешено. Саурону суждено было вернуться.
     
— Однако Одно Кольцо утеряно, — возразил Митрандир. — И пока его не нашли, мы можем одолеть Врага; нужно только собрать все доступные силы и не затягивать с этим.
     
Был созван Белый Совет; Митрандир принялся убеждать его членов принять незамедлительные меры, но Курунир высказался против, советуя подождать и посмотреть, как будут развиваться события.
     
— Мне не верится, — заявил он, — что Кольцо Всевластья когда-либо отыщется на просторах Средиземья. Давным-давно оно потонуло в Андуине, и, скорее всего, было смыто в море. Там ему и лежать до скончания времен, пока не разверзнутся бездны.
     
В общем, предпринимать ничего не стали, и Эльронд в сердцах заметил Митрандиру:
     
— Чует мое сердце, Одно еще найдется, и тогда начнется война, что положит конец этой Эпохе. И темным будет тот конец, разве только некая случайность не избавит нас от такого исхода; однако я не вижу, что бы это могло быть.
     
— Случайности происходят постоянно, — туманно отвечал Митрандир. — И там, где зайдет в тупик мудрейший, протянет руку помощи слабейший.
     
А мудрейшие были немало обеспокоены, и никто из них не знал, что Курунира стали посещать темные мысли, и что в сердце его уже появилась предательская червоточинка. Он возжелал самолично отыскать Великое Кольцо, чтобы завладеть им и подчинить себе весь мир. Видать, слишком много времени отдал он изучению образа мыслей и поступков Саурона, надеясь найти его слабые стороны, и теперь скорее завидовал его свершениям, нежели питал к ним отвращение. Курунир полагал, что Кольцо будет стремиться вернуться к своему хозяину, то есть Саурону, и тот, завладев им, сможет обрести зримый облик; но если Саурон вновь потерпит поражение, Кольцо снова затаится. Поэтому Курунир решил поиграть с огнем и на время смириться с существованием Саурона, планируя опередить и Врага, и друзей, едва Кольцо выйдет на свет.
     
Он установил наблюдение за Тростниковыми Заводями, но вскоре обнаружил, что реку в этом районе обыскивают и выходцы из недр Дол Гульдура. Стало ясно, что Саурону также известно о том, как погиб Изильдур; Курунир в страхе бежал в Изенгард и спешно укрепился там, принявшись с удвоенной энергией изучать все материалы по Кольцам Власти и описания их создания. Совету он ни о чем об этом не поведал, все еще надеясь первым получить известия о местонахождении Кольца. Он набрал целую армию шпионов и разведчиков, среди которых было множество птиц — помощь в этом ему предоставил Радагаст, не догадывавшейся об измене Курунира и посчитавший его просьбу желанием внимательнее следить за Врагом.
     
А тем временем Лихолесье все плотнее окутывал мрак, а в Дол Гульдур стекались все злобные порожденья мира, таившиеся прежде в укромных уголках. Теперь их вновь связывала и вела одна воля, и злоба их была обращена против эльфов и остатков нуменорцев.
     
Видя такие дела, вновь собрался Совет, чтобы обсудить все, что им известно о Кольцах. Митрандир выступил перед коллегами с такой речью:
     
— Не имеет особого значения, отыщется Кольцо или нет; ибо пока оно существует в мире, будет жить и связанная с ним сила, и у Саурона всегда будет шанс. Вся военная мощь эльфов и их друзей ныне значительно слабее, нежели в прежние времена. Вскоре Саурон станет слишком силен для вас, даже без своего Кольца; ведь он по-прежнему повелевает Девятью, а из Семи сумел вернуть себе целых три. Мы должны действовать, и незамедлительно.
     
С этим Курунир охотно согласился, поскольку ему было выгодно, чтобы Саурона изгнали из Дол Гульдура, а значит, и от реки; в таком случае ему удалось бы продолжить там свои поиски. Вот почему он в последний раз пошел навстречу Совету, который, не мешкая, развил бурную деятельность. Дол Гульдур был атакован, Саурона выкурили из его логова, и в Лихолесье на время вновь стало спокойно.
     
И все же они опоздали. Темный Лорд предвидел удар, и давно приготовился к отступлению; Улайри, Девять Слуг, выехали загодя, чтобы все приготовить к его прибытию. Таким образом, бегство его было лишь маневром; и прежде, чем мудрейшие успели что-либо предпринять, Саурон возвратился в свое царство Мордор и вновь поднял из руин темные башни Барад-дура. В тот год Белый Совет собирался в последний раз; Курунир сразу после него вернулся в Изенгард и с тех пор действовал исключительно по собственному разумению.
     
Орки собирались в большие отряды, а на далеком востоке и юге дикие племена стали поспешно вооружаться и готовиться в войне. И во все нараставшей суматохе и страхе перед грядущей войной нашлось Кольцо, причем благодаря такой случайности, какую не мог предвидеть и Митрандир. Однако оно было в безопасности — Курунир с Сауроном ничего о нем не знали, поскольку Кольцо в Андуине было кое-кем найдено задолго до того, как они принялись его там искать.
     
А обнаружил его один из представителей маленького народца рыболовов, обитавшего на берегах Реки еще до того, как пала королевская династия Гондора. Нашедший Кольцо унес его далеко от посторонних глаз, в темные пещеры в самых недрах гор, где оно и пролежало еще долгие годы. Но затем, в год нападения на Дол Гульдур, оно было вновь найдено спасавшимся от орков случайным путником, и вместе с ним отправилось в далекую страну — в земли Перианнат, маленького народца, обитавшего к западу от Эриадора. Народец этот эльфы и люди до сего дня в расчет не принимали, и ни Саурон, и мудрейшие (за исключением лишь Митрандира) ни разу о них не вспомнили.
     
Так, благодаря своей бдительности, Митрандир узнал о Кольце прежде Саурона; однако его одолевали сомнения и тревога. Слишком велика была власть Кольца, чтобы кто-то из мудрейших решился его надеть. Разве что Курунир с радостью ухватился бы за такую возможность, поскольку сам желал стать тираном и темным лордом вместо Саурона.
     
Однако скрывать нахождение Кольца от Саурона вечно возможным не представлялось, и не во власти эльфов было уничтожить его. Поэтому, воспользовавшись помощью Дунедайн Севера, Митрандир установил за землями Перианнат постоянное наблюдение и стал ждать. Но ушей у Саурона предостаточно, и вот в один прекрасный день новости о возвращении Кольца дошли и до него; он незамедлительно выслал назгулов забрать Кольцо. Потом началась война, и в Битве с Сауроном завершилась Третья Эпоха — примерно так же, как она и начиналась.
     
Но те, кто своими глазами видел все происходившее в те времена — чудеса героизма и акты беспримерной отваги — повсюду разнесли повествование о Войне Кольца и о том, как она завершилось одновременно и нежданной победой, и вполне ожидаемой скорбью.
     
Здесь же расскажем лишь, что на Севере тогда объявился наследник Изильдура, для которого в Имладрисе был заново выкован из осколков меч Элендиля; с этим мечом он отправился воевать, ибо был одним из прославленных воинов своего народа. То был Арагорн, сын Араторна, тридцать девятый потомок Изильдура по прямой линии и вместе с тем более всех предшественников напоминавший самого Элендиля.
     
В Рохане произошло яростное сражение, и изменник Курунир был повержен, а Изенгард разрушен; еще одна великая битва случилась у стен стольного града Гондора, и в ней пал военачальник Саурона, комендант Моргула. Оттуда наследник Изильдура повел войска Запада к Черным Вратам Мордора.
     
В последней битве сражались Митрандир, сыновья Эльронда, король Рохана, правители Гондора и наследник Изильдура с Дунедайн Севера. Здесь их надежды на победу рассеялись, а отвага пропадала втуне, поскольку силы Саурона были чересчур велики. Но в самый критический момент сбылось предсказание Митрандира — когда мудрейшие уже опустили руки, помощь пришла из рук слабейшего. Как поется в многих песнях тех лет, мир Средиземью принесли Перианнат — маленький народец, обитатели холмов и полей.
     
По просьбе Митрандира хоббит по имени Фродо взвалил на себя эту тяжкую ношу, и в сопровождении лишь одного своего помощника сумел преодолеть все опасности и преграды на пути, чтобы в конце концов добраться до горы Погибели. Он бросил Великое Кольцо Власти в огонь, и когда оно было уничтожено, заключенному в нем злу пришел конец.
     
И Саурон был повержен, причем на сей раз — окончательно; башни Барад-дура осыпались в прах, заставив задрожать землю. Так вновь вернулся мир, и в Средиземье пришла новая Весна; наследник Изильдура был коронован и стал правителем Гондора и Арнора, а былые мощь и величие Дунедайн — восстановлены. Во дворе Минас Анор было посажено найденное Митрандиром в снегах Миндоллюина семечко, и вновь высоко и гордо зацвело над городом Белое Дерево; и пока оно будет там расти, в сердцах королей не угаснет память о Прежних Днях.
     
Всего этого удалось добиться в основном благодаря мудрости и бдительности Митрандира, и в последние несколько дней он показал себя в особенности достойным всяческого уважения руководителем. Вспомнить хотя бы о том, как он помчался в бой впереди всех, в своей сияющей маяком белой мантии. Но лишь когда настало его время уходить, выяснилось, что все это время он был хранителем рубинового Кольца Огня. Поначалу это кольцо было вверено Кирдану, правителю Гаваней; но он передал его Митрандиру, поскольку знал, откуда тот прибыл и куда рано или поздно вернется.
     
— Возьми же Кольцо, — сказал он, — ибо тебе предстоит нелегкий и опасный труд, а оно способно поддержать тебя и защитить от утомления. Ибо это — Кольцо Огня, и возможно даже, тебе удастся разжечь с его помощью былую отвагу в сердцах народов этого остывающего мира. Что до меня, то мое сердце с Морем, и я останусь защищать эти серые берега до тех пор, пока Гавани не покинет последний из кораблей. Я буду ждать твоего возвращения.
     
Упомянутый корабль был белым, и на постройку его ушло немало времени, а потом ему еще пришлось долго ждать того часа, о котором говорил Кирдан. Но когда все закончилось, когда наследник Изильдура стал правителем людей и владычество над западом Средиземья перешло к нему, тогда стало ясно, что власть Трех Колец также сгинула, и Перворожденным показалось, что мир стал серым и старым. И тогда последние из Нольдор подняли паруса своих кораблей, чтобы навсегда покинуть Средиземье.
     
Последним из Хранителей Трех Колец вышел в море мастер Эльронд, воспользовавшись приготовленным Кирданом кораблем. В сумерках наступившей осени покинул он гавани Митлонда, и вскоре просторы морей Скругленного мира ушли далеко вниз. Ветра скругленного неба больше не тревожили паруса, и, вознесшись высоко в небеса, надо всеми облаками и туманами мира, корабль последовал на Древний Запад. Так Эльдар ушли из песен и преданий мира.
    
   
   
    
     
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
    
    
[П.п.: В 'кавычках' дан, как правило, перевод с эльфийского; но во многих случаях он же используется в качестве общеупотребительного названия.]
    
    
Авалонне — город-порт Эльдар на Тол Эрессеа. Назван так, в соответствии с Акаллабат, "за то, что изо всех городов расположен ближе всего к Валинору."
    
Авари, 'Не пожелавшие', 'Отказавшиеся' — так называли тех эльфов, что отказались уходить от озера Куивьенен на Запад.
    
Аватар, 'Мгла' — позаброшенные земли у берегов Амана к югу от залива Эльдамар, меж горами Пелори и Морем. Здесь Мелькор встретился с Унголиант.
    
Агларонд, 'Мерцающая Пещера' — пещера в Хельмовой Кручи, что в Эред Нимраис.
    
Аглон, 'Узкий Перевал' — перевал меж Дортонионом и взгорьем к западу от холма Химринг.
    
Адунаик — нуменорский язык.
    
Адунахор, 'Повелитель Запада' (адунаик); Херунумен (квенья) — 19-й король Нуменора. Первым взял себе имя на нуменорском языке.
    
Адурант — шестой и самый южный из притоков Гелиона в Оссирианде. Название означает 'двойной поток', поскольку в одном месте река разделяется, огибая остров Тол Гален.
    
Азагал — правитель гномов Белегоста. Ранил Глаурунга в битве Нирнаэт Арноэдиад и был убит им.
    
Аинур, 'Священные' — первые создания Илюватара, народ Валар и Майяр до сотворения Эа.
    
Айглос, 'Снежное Острие' — копье Гил-галада.
    
Айнулиндале, 'Музыка Аинур'; Великая Музыка/Мелодия/Песня. Еще так называется хроника Творения, якобы сочиненная Румилем из Тириона в Древние Дни.
    
Айрандир, 'Морской Странник' — один из трех моряков, сопровождавших Эарендиля в его путешествиях.
    
Айрин — родственница Хурина из Дор-ломина, жена восточника Бродды; помогала Морвен после битвы Нирнаэт Арноэдиад.
    
Акаллабат (адунаик) — затонувший Нуменор; соответствует Аталанте (квенья) — 'падший'. Также название летописи о Падении Нуменора.
    
Альдудение — 'Плач о Двух Деревьях', сочинен Элеммире, эльфом из Ваньяр.
    
Алькаринкве, 'Великолепная' — звезда.
    
Алькарондас — флагман Ар-Фаразона, на котором он плавал в Аман.
    
Альквалонде, 'Лебединая Гавань' — основной город-порт Телери на берегах Амана.
    
Альмарен — остров, расположенный посреди большого озера в центре Средиземья. Здесь находилось первое поселение Валар до того, как Мелькор его уничтожил.
    
Аман, Благословенное Царство — название означает "священный, свободный от зла". Земля на Западе, за Великим Морем, где обитали Валар после того, как им пришлось оставить остров Альмарен.
    
Амандиль — последний лорд Андуние в Нуменоре, потомок Эльроса и отец Элендиля. Отправился в плавание к Валинору и не вернулся.
    
Амарие — эльфийка из Ваньяр; возлюбленная Финрода Фелагунда, оставшаяся в Валиноре.
    
Амлах — сын Имлаха, внук Мараха. Зачинщик смуты среди людей Эстолада; впоследствии раскаялся и встал под знамена Маэдроса.
    
Амон Амарт, 'гора Погибели'; Ородруин, 'Пылающая гора' — гора в Мордоре. Амон Амартом Ородруин был назван после того, как пробудилась его вулканическая активность по возвращении Саурона из Нуменора. Здесь Саурон и выковал Кольцо Всевластья.
    
Амон Гварет — холм в центре равнины Тумладен, на котором был построен Гондолин.
    
Амон Обель — холм посреди Бретильского леса, на котором был построен Эфель Брандир.
    
Амон Руд, 'Лысый холм' — одинокий холм в землях к югу от Бретиля; место жительства Мома и логово преступной банды Турина.
    
Амон Сул, 'холм Ветра' — холм в Арноре (в LotR называется Вышка Ветров).
    
Амон Эреб, 'Одинокий холм' — холм между Рамдалем и рекой Гелион в Восточном Белерианде.
    
Амон Этир, 'холм Разведчиков' — насыпан Финродом Фелагундом к востоку от входа в Нарготронд.
    
Амрас и Амрод — братья-близнецы, младшие сыновья Феанора. Убиты во время нападения на подданных Эарендиля близ Устий Сириона.
    
Анарион — младший сын Элендиля. Вместе со своими отцом и братом Изильдуром избежали Затопления Нуменора и уже в изгнании основали в Средиземье свои королевства. Правитель Минас Анора; убит при осаде Барад-дура.
    
Анаррима — созвездие.
    
Анах — проход, ведущий с Дортонионского нагорья, Таур-ну-Фуйн, к западной оконечности Эред Горгорот.
    
Ангайнор — цепь, выкованная Ауле, которой был дважды скован Мелькор.
    
Ангбанд, 'Железный Ад' — большая подземная крепость Моргота на Северо-западе Средиземья.
    
Англашель; Гуртанг, 'Смертельное Железо' — меч, выкованный из метеорного железа, который Тингол получил от Эола и который затем передал Белегу; после того, как меч перековали в Нарготронде для Турина, его назвали Гуртанг (самого Турина с тех пор называли Мормегилем).
    
Ангреност, 'Железная Крепость'; Изенгард (на языке Рохана) — нуменорская крепость на западных границах Гондора, впоследствии здесь обосновался колдун Курунир (Саруман).
    
Ангрим — отец Горлима Несчастливого.
    
Ангрист, 'Рассекающий Железо' — нож, изготовленный Тельхаром из Ногрода; был отобран Береном у Куруфина и использован для того, чтобы сковырнуть сильмариль с короны Моргота.
    
Ангрод — третий сын Финарфина. Вместе со своим братом Аэгнором удерживал северные склоны Дортониона; убит в битве Дагор Браголлах.
    
Ангуйрель — меч Эола, выкованный из того же метала, что и Англашель.
    
Ангхабар, 'Железные Копи' — шахта в Опоясывающих равнину Гондолина горах.
    
Андрам, 'Длинная Стена' — разделявший Белерианд перепад, тянувшийся через полстраны.
    
Андрот — пещеры на мысах Митрима, где обитали Серые эльфы, взявшие на воспитание Туора.
    
Андуин, 'Длинная река'; Великая Река, Река — река к востоку от Туманных гор.
    
Андуние — город-порт на западном побережье Нуменора.
    
Анкалагон — величайший из крылатых драконов Моргота; убит Эарендилем.
    
Аннаэль — Серый эльф из Митрима, приемный отец Туора.
    
Аннон-ин-Гелод, 'врата Нольдор' — проход к подземному водному пути в западных холмах Дор-ломина, ведущему к Кирит Нинниах.
    
Аннуминас, 'Башня Запада' (т. е. Западной Страны, Нуменора) — город королей Арнора у озера Ненуиаль.
    
Арагорн — 39-й потомок Изильдура по прямой линии. Король воссоединенных королевств Арнора и Гондора после Войны Кольца; женат на Арвен, дочери Эльронда.
    
Араман — пустошь на побережье Амана меж горами Пелори и Морем, на севере подходящая к Хелькараксу.
    
Аранве — эльф из Гондолина; отец Воронве.
    
Аранрут, 'Королевский Гнев' — меч Тингола. Пережил падение Дориата, впоследствии попал во владение королей Нуменора.
    
Аратан — второй сын Изильдура; убит на Тростниковых Заводях.
    
Аратар, 'Величайшие' — восемь самых могущественных Валар.
    
Араторн — отец Арагорна.
    
Арверньен — побережье Средиземья к западу от устья Сириона.
    
Ар-Гимильзор — 22-й король Нуменора, подвергавший гонениям Элендили.
    
Аргонат, 'Каменные Короли'; Столпы Королей — огромные статуи Изильдура и Анариона у прохода к северным границам Гондора.
    
Арда, 'Царство' — Земля, Царство Манве.
    
Ард-Гален, 'Зеленый Край'; Анфауглит, 'Удушающая Пыль'; Дор-ну-Фауглит, 'Земля, Укрытая Пеплом' — обширная травянистая равнина на севере Дортониона; после опустошения ее Морготом в Битве Внезапного Огня стала называться Анфауглит.
    
Аредель, 'Благородная Эльфийка'; Ар-Фейниэль, Белая Леди Нольдор/Гондолина — сестра Тургона из Гондолина. После того, как Эол заманил ее в Нан Эльмот, стала его женой и родила Маэглина.
    
Ариен — Майя, избранная Валар управлять движением Солнца.
    
Арменелос — стольный град королей Нуменора.
    
Арнор, 'Земля Короля' — северное нуменорское королевство в Средиземье, основанное Элендилем после того, как он бежал от Затопления Нуменора.
    
Арос — река на юге Дориата.
    
Ароссиах — переправа через Арос в северо-восточной оконечности Дориата.
    
Ар-Сакальтор — отец Ар-Гимильзора.
    
Артад — один из двенадцати спутников Барахира в Дортонионе.
    
Ар-Фаразон, 'Золотой' (адунаик); Тар-Калион (квенья) — 24-й и последний король Нуменора. Взял в плен Саурона, задурившего ему голову; командовал огромным флотом, выступившим против Амана.
    
Аскар; Ратлориэль, 'Золотое Ложе' — самый северный из притоков Гелиона в Оссирианде; Аскар означает 'бегущая, стремительная'. После того, как в ней затонули сокровища Дориата, Аскар стала называться Ратлориэль.
    
Ауле, Махал — Вала, один из Аратар, кузнец и мастер ремесел, супруг Яванны; создатель гномов, называвших его Махалом — Создателем.