1 2 3 4 5 
   
Подбодренные этими словами, карлики уже хотели пробраться в пещеру, как вдруг раздался крик Бифура:
   
— Мои родичи! Бомбур и Бофур — мы про них забыли, они внизу!
   
— Дракон расправится с ними, с пони и с поклажей. Им уже не помочь! — крикнули в ответ.
   
— Глупости! — с достоинством выкрикнул Торин. — Мы их не бросим. Бильбо, Балин и вы двое — Фили и Кили — живо в пещеру. Всех нас дракон не найдет. Остальные — веревки вниз! Живее!
   
Эти мгновения были самыми страшными в жизни карликов. Ужасающие отголоски Смаугова рева разносились в мертвой тишине верхних пещер, в любую секунду дракон мог обнаружить непрошеных гостей, кружа над горой или заметив свисающие сверху веревки. Бофур уже успел подняться на площадку. На поскрипывающих от тяжести вересках поднялся пыхтя и отдуваясь Бомбур. Подняли часть поклажи и инструментов, но опасность приближалась. Шум крыльев нарастал. По скалам заплясало красное огневое зарево. Дракон был совсем близко.
   
Времени на возвращение в пещеру было в обрез. Едва успели карлики затащить в пещеру последние свертки, с севера, рассекая со свистом воздух, облизывая склоны горы языками пламени и хлопая крыльями с такой силой, будто проносится ураган, налетел Смауг. Его огненное дыхание подпалило траву на площадке, проникло в щель между стеной и дверью и обожгло карликов. Взметнулись ввысь кровавые зори пожара и заплясали в неистовстве черные тени скал. Опять пролетел дракон — и пала тьма. Пони заржали от ужаса и обезумев, сорвались, с привязи. Змий устремился за ними в погоню.
   
— Пропали бедные животные, — сказал с горечью Торин. — Стоит хоть раз попасться Смаугу на глаза — пиши пропало. Мы все должны оставаться здесь в норе, даже если кто-то из вас отважится пересечь пустыню под надзором дракона.
   
Мысль пришлась всем не по душе. Карлики отошли подальше от двери и прилегли. Было жарко и душно, но их знобило, пока сквозь щель не пробились первые утренние лучи. Всю ночь то тут, то там слышался затихающий и снова возобновляющийся драконий рев.
   
Увидев пони и следы стоянки, Смауг догадался, что от озера по реке поднялись люди, которые сейчас были где-то на склонах горы. Сама дверь осталась незамеченной драконом, тем более, что ее укрывали от постороннего взгляда скалистые стены. Они же и спасли ее от всепожирающего огня.
   
Смауг летал долго, пока наступившее утро не убавило его гнев. Дракон вернулся на золотое ложе — набраться сил. Нет, он не забудет кражи, не простит вора, но змий мог позволить себе ждать, пусть даже тысячелетия обратят его в неподвижную скалу. Медленно и бесшумно он заполз в свое логово и прикрыл глаза.
   
С наступлением утра карлики приободрились. Они поняли, что подобные опасности неизбежны, особенно если иметь дело с таким стражем, но и отказываться от цели было негоже. И уйти было нельзя, как говорил Торин, ибо от дракона не скроешься. Кони пропали, а карлики не хотели ждать, пока Смауг ослабит свою бдительность настолько, чтобы можно было пересечь драконову пустыню. К счастью удалось спасти кое-что из поклажи, а этого хватило бы на некоторое время.
   
Они долго спорили, но никто не заикнулся о том, как избавиться от Смауга, который был слабым местом во всех замыслах карликов. Об этом хоббит пытался сказать, но ему не дали: карлики были из тех, кто в случае крайней необходимости сваливает вину на других. Они накинулись на Бильбо, обвиняя его в том, что сначала принесло радость, дескать, принес чашу, но разозлил дракона.
   
— А чего вы еще хотели? — взорвался Бильбо. — Меня нанимали воровать, а не убивать драконов — это работа для воина. Я начал, как сумел, или вам тут всем взбрело в голову, авось вор возьмет да и вынесет на своем горбу все Троровы богатства? Если кто тут и должен возмущаться, то только я. Ведь вам нужно было привести не одного а пятьсот воров! Я уверен, Торин, что твой дед достоин уважения, но ты никогда и словом не обмолвился, насколько велики его богатства. Чтобы их вынести мне понадобиться не одна сотня лет, даже если бы я был раз этак в полсотни больше, а Смауг был бы кроткий как кролик.
   
Разумеется, после таких слов карликам стало стыдно.
   
— И что же делать сейчас, Бильбо Бэггинс? — учтиво спросил Торин.
   
— Пока не знаю, если ты на счет выноса сокровищ. Ясно, как день, что все зависит от удачи и как скоро мы отделаемся от дракона. Убивать Смауга — не мое дело, но над этим я еще подумаю. Хотя у меня лично нет никакой надежды, сейчас мне хотелось бы оказаться у себя дома.
   
— Причем здесь дом? Лучше скажи, что делать!
   
— Ладно, раз уж вам понадобился мой совет, то ничего не делайте. Оставайтесь здесь. Днем, в этом я не сомневаюсь, можно потихоньку выходить и дышать воздухом. Может, мы заранее пошлем двоих карликов за остальной поклажей, но по ночам вы обязательно должны быть в пещере.
   
Вот что я хочу предложить: у меня есть волшебное кольцо, так что днем — тем более, что Смауг, должно быть, спит — я проберусь в пещеру и посмотрю, что там происходит. Может, случится всё, что угодно. «У каждого дракона есть слабое место», — говаривал мой отец, хотя, думаю, с драконами он никогда не сталкивался.
   
Карлики с радостью поддержали предложение. Они прониклись уважением к хоббиту, который теперь стал главным действующим лицом в приключении, тем более, что он сам стал обдумывать и предлагать дальнейшие действия. Когда наступил полдень, Бильбо был уже готов к новому путешествию в недра горы. Конечно, оно ему совсем не нравилось, но разве можно сравнивать спуск в сокровищницу со спящим драконом? Знай Бильбо больше про драконово коварство, он испугался бы еще больше и не надеялся бы застать Смауга спящим.
   
Снаружи ярко светило солнце, но в пещере было совсем темно. Вскоре померк и свет, пробивавшийся в узкую щель между дверью и стеной. Бильбо крался так тихо, что в пещере слышались звуки движения дыма и пара. Приближаясь к залу, Бильбо немного загордился. Внизу мигали слабые огоньки.
   
«Намаялся старый Смауг и спит, — решил Бильбо. — Он меня не видит и не слышит. Давай, Бильбо, не вешай нос!» Но хоббит не знал или позабыл о том, что драконы обладают острым нюхом. А еще, если они что-то заподозрят, спят с полузакрытыми глазами.
   
Смауг, выпускающий из ноздрей струйки невидимого пара, казался почти мертвой и темной громадой, когда Бильбо заглянул в сокровищницу. Хоббит решил войти — как вдруг он заметил, что из левого глаза дракона падает тонкий, едва-едва приметный красноватый луч. Смауг только прикидывался спящим! Он следил за входом. Хоббит быстро отступил в проход и возблагодарил судьбу за кольцо. И тут Смауг заговорил:
   
— Я чую тебя, вор, слышу твое дыхание. Войди и возьми немного. Мои богатства все равно не оскудеют. Здесь хватит на всех!
   
Но Бильбо все же кое-что знал про драконов, и Смауг разозлился бы еще больше, если бы хоббит не попался в ловушку.
   
— Нет, благодарю тебя, о Смауг Ужасающий, — ответил он. — Меня сюда привели не сокровища. Я только хотел узнать, правду ли говорят предания о твоем могуществе. Не очень-то я им верил.
   
— А теперь поверил? — спросил польщенный дракон, все еще не веря словам хоббита.
   
— По правде говоря, песни и легенды далеки от истины, о Смауг, Грознейшее и Величайшее из бедствий! — восторженно воскликнул Бильбо.
   
— Что-то ты больно учтив для лжеца и вора, — засомневался дракон. — Ты знаешь мое имя, а я не припомню твоего запаха. Хотелось бы мне знать, кто ты и откуда.
   
— О, да! Можешь узнать все. Дорога вела меня из-под холма, под горами и над горами. Я тот, кто летает и ходит невидимым.
   
— То, что ты невидим, я и сам вижу, — прервал хоббита Смауг, — но вряд ли это твое настоящее имя.
   
— Я тот, кто ищет следы и разрубает паутину. Я — жалящая муха и меня еще выбрали для счастливого числа.
   
— Чудные прозвища, — захохотал дракон. — Но сомневаюсь, чтобы счастливые числа приносили удачу.
   
— Я тот, кто заживо хоронит друзей, топит их и живыми вытаскивает из воды. Я пришел из сумы, но никогда не сидел в ней.
   
— Звучит не очень убедительно, — фыркнул Смауг.
   
— Я — друг медведей и гость орлов. Я — хозяин кольца и удачи. Я — ездок на бочках, — продолжал Бильбо, входя в раж.
   
— Уже кое-что, — промолвил Смауг. — Только не выдумывай то, чего нет.
   
Если не хочешь назвать себя (и это мудро) и если не хочешь разозлить дракона отказом (и это не менее мудро), то именно так и нужно говорить с ним. Ни один дракон не уступит перед искушением разгадать загадку, сколько бы времени на это ни ушло. Здесь было много такого, чего Смауг совсем не понял, но змий решил, что для осуществления своих коварных замыслов он узнал достаточно.
   
«Ездок на бочках, вот как! Я так и думал. Эти жалкие людишки с севера, презренные торгаши и тупые бочкогоны, будь я ящерицей! Там я не бывал долго, надо бы наведаться».
   
— Ладно, ездок на бочках, — съязвил дракон, — скажи, может, Бочкой звали твою кобылку? Или нет? Для лошади она была довольно толстой. Да будет тебе известно, что сегодня ночью я поймал и сожрал шестерых пони. В награду за вкусный ужин вот тебе мой совет: не якшайся с карлами.
   
— С карликами! — не выдержал Бильбо, притворившись удивленным.
   
— Меня не проведешь! — проревел Смауг. — Я как никто знаю запах и вкус карлятины. Не думай, что я не учуял их запах, когда ел твоих кляч! С такими друзьями ты плохо кончишь, вор-бочоночник. Выберешься живым и передашь им это — я не буду в накладе, — но дракон промолчал, что учуял совершенно незнакомый запах, запах хоббита, а это сбивало его с толку. — Хорошо тебе заплатили карлы за чашу, а? — продолжил он. — Заплатили? И пальцем не пошевельнули! Что ж, это на них похоже. Уверен, они сидят снаружи и посмеиваются, а ты должен выполнять всю грязную работу и тащить все, что бы ни попалось под руку, пока я не слежу за ними? И обещали хорошую награду? Не верь им! Тебе еще повезет, если ты выберешься отсюда живым!
   
Бильбо забеспокоился по-настоящему. Буравящий взгляд Смауга искал во тьме хоббита, а когда красноватые лучики случайно попадали на Бильбо, тот дрожал и хотел вбежать в сокровищницу, чтобы все рассказать дракону. Еще чуть-чуть и Бильбо попал бы под власть драконьих чар. Но набравшись мужества он снова заговорил.
   
— Ты не знаешь всего, Смауг Могучий! — пролепетал Бильбо. — Не только золото вело нас сюда.
   
— Ха! Ха! Ты сказал «нас»! — разразился хохотом Смауг. — Почему бы ни сказать четырнадцатеро и покончить с твоими загадками, Счастливое Число? Я рад слышать, что сюда вас привело не только золото. Тогда вы наверное не зря тратите время. Не знаю, сумел ли бы ты вынести все эти сокровища, — крупицу за крупицей, истратив не один десяток лет, — но если бы и сумел, то скажи-ка мне, вор, ты увез бы их отсюда далеко? Какая польза от золота здесь, на склонах горы? А в лесу? Великое пламя! Да разве ты об этом совсем не думал?! Четырнадцатая часть или еще что-то такое — эти условия, да? Вот только как быть с доставкой? А повозки? А вооруженная охрана и пошлины? — Смауг опять засмеялся. Хотя он был зол и коварен, но не так уж и далек рот истины. Однако дракон считал, что во всем виноваты озерники и что большая часть награбленного осядет в Озерном городе, который в дни его молодости назывался Эсгарот.
   
Бедолага Бильбо был совсем ошеломлен. До сих пор он думал лишь о том, как добраться до горы и найти заветную дверь. Он совсем забыл о повозках, о том, какова его доля и как добраться с таким богатством в Суму, что под Холмом.
   
Хоббита стало грызть подозрение: а вдруг карлики возьмут да и не вспомнят о своем обещании, сидят, дескать, сейчас и втихомолку посмеиваются над ним. Так действуют на неопытных речи драконов. Бильбо был настороже, но Смауг мог ошеломить кого угодно.
   
— Я скажу тебе, — ответил хоббит, стараясь не выдать своих друзей и одновременно избежать чар дракона, — что мы здесь вовсе не из-за сокровищ. Это не так уж важно. Мы прошли под горами и над горами, по воде и по воздуху ради МЕСТИ! Да, о Смауг Несметно Богатый, разве ты не знаешь, что клад карликов принес тебе смертельных врагов?
   
Тут Смауг расхохотался так, что страшные раскаты его громового смеха сбили хоббита с ног и были услышаны карликами, которые сгрудились в кучу, решив, что с Бильбо стряслась беда.
   
— Ах месть! Вот как! — проревел Смауг. — Месть! Подгорный государь мертв, а где его родичи, которые осмелились бы требовать с меня виру? Нет в живых и Гириона, властителя Дола, его народ я пожрал как волк овец, а где сыны их сынов? Я убиваю кого хочу, где хочу и когда хочу и никто не смеет противиться мне! Я умерщвлял древних воинов, — таких сейчас нет, — но тогда я был молод, слаб и нежен. А сейчас я стар, могуч, силен и тверд, слышишь меня, вор во тьме! — загремел дракон. — Моя броня прочна как десяток щитов, мои зубы — мечи, когти — копья, удар хвоста — гром, мои крылья — ураган, а дыхание — смерть!
   
— А я то всегда думал, — со страхом сказал Бильбо, — что снизу драконы всегда мягкие, особенно там внизу где гру… грудь… Но с таким прочным панцирем тебе не о чем беспокоиться…
   
На мгновение дракон прекратил похвальбу.
   
— Это все слишком старо! — фыркнул он. — Сверху и снизу я покрыт алмазами и железной чешуей! Такую броню не пробьет ни один клинок!
   
— Надо было мне догадаться, — выдохнул Бильбо. — Воистину нет равных Смаугу Восхитительному: это так прекрасно — носить алмазную кольчугу!
   
— Да, это и в самом деле неплохо, — возгордился Смауг. Он не подозревал, что хоббит давно заметил его необычное покрытие и хотел рассмотреть его поближе. Дракон перевернулся на спину.
   
— Ну, гляди! — рыкнул он. — Что скажешь?
   
— Ослепительно прекрасно! Само совершенство! Непревзойденно! Изумительно! — громко воскликнул хоббит. А про себя подумал: «Старый болван! У тебя же на левой груди туловище торчит, как улитка из раковины!»
   
После увиденного Бильбо решил убраться как можно скорее.
   
— Что ж, не смею больше докучать Вашему Великолепию, — промямлил Бильбо, — и отрывать вас от необходимого сна. Поймать пони не так-то легко, да и вора тоже, — выпалил хоббит отступая в пещеру.
   
Замечание было неудачным, ибо дракон выпустил вслед Бильбо мощное пламя. Хоббит бежал, не щадя ног, как вдруг (а он не успел отбежать на безопасное расстояние) в проход протиснулась огромная голова Смауга. К счастью, дракону не удалось ухватить насмешника в пасть, но из ноздрей змея вылетел огонь со жгучим паром, так что одуревшему от боли и страха вору пришлось ковылять на ощупь, едва не валясь с ног от головокружения. Хоббиту понравилось, как он держал себя с драконом, но тут Бильбо отрезвили слова, которые он сказал в конце.
   
— Бильбо, ты дурень: никогда не смейся над живым драконом, — сказал он себе. Слова эти стали позже поговоркой, а затем — пословицей. — Твое приключение еще не закончилось, — добавил хоббит, и был как всегда прав.
   
Снаружи сгущались сумерки, когда Бильбо выбрался из пещеры, споткнулся и упал без сознания на «пороге». Карлики привели его в чувство и залечили ожоги как могли, но еще долго на пятках и затылке хоббита будут красоваться черные подпалины выжженных до корней волос. Карлики подбадривали Бильбо, но еще больше они сгорали от желания услышать его рассказ и объяснения насчет разъярившегося дракона.
   
Но Бильбо было не по себе, и карлики долго не могли вытянуть из него ни слова. Размышляя над недавней разведкой, хоббит перебирал в уме, что наговорил Смаугу, и не хотел повторять этого карликам. На скале сидел все тот же свесивший голову на бок старый дрозд и прислушивался к разговору. Хоббит был в таком скверном настроении, что схватил камень и запустил им в дрозда, который успел отлететь в сторону и тут же вернулся на место.
   
— Проклятая птица! — разозлился Бильбо. — Она мне совсем не по нутру. Мне сдается, она подслушивает.
   
— Оставь птицу в покое, — сказал Торин. — Дрозды — мирные и дружелюбные птицы. А этот — очень старый, стало быть, из древнего племени, которое приручили мой дед и отец. Живут дрозды две — три сотни лет, если не больше. Говорили, что доляне научились их языку и использовали птиц в качестве гонцов между Долом и Долгим озером.
   
— Что ж, будут ему вести для Озерного города, раз это то, что ему нужно, — пробурчал хоббит. — Хотя не думаю, что на озере знают язык дроздов.
   
— Так что же случилось? — второпях загалдели карлики. — Скорее рассказывай!
   
И Бильбо изложил карликам все, что смог припомнить. Он признался, что подозревает, дескать дракон разгадал большинство загадок, а также понял, откуда в его краях появились стоянки и пони.
   
— Я уверен, Смауг узнал, что мы пришли из Озерного города и получили там помощь. У меня недоброе предчувствие: а вдруг дракон нагрянет туда? Уж лучше бы мне молчать про ездока на бочках! Даже слепой крольчонок, и тот бы понял, что речь-то шла про озерников.
   
— Да не убивайся ты так! Слово вылетело — не поймаешь, а я слыхал, что говоря с драконами нельзя не проболтаться, — успокаивал хоббита Балин. — Ты сделал все, что мог, — так бы я ответил, спроси ты меня, — узнал кое-что важное и вернулся живым — это благополучный конец, если взялся говорить с такими, как Смауг. Удача уже в том, что мы узнали о прорехе в броне старого гада.
   
Потом карлики завели разговор про сражения с драконами. Карлики припоминали все, что только могли: сказки, предания, летописи, боевые искусства, говорили об известных им способах и уловках… Короче, все сводилось к тому, что на самом деле напасть на Смауга врасплох не удастся и что такая попытка привела бы к еще большей беде, чем сражение в открытую. Дрозд сидел на камне и слушал внимательно. Вскоре на темном небе показались тускловатые звезды. Птица бесшумно расправила крылья и поднялась в воздух. Карлики все еще говорили, уже совсем стемнело, но Бильбо был так встревожен, что его знобило от страха.
   
Наконец он прервал карликов.
   
— Вы тут болтаете, — насупившись пробурчал хоббит, — а мне вот сдается, что сюда вот-вот нагрянет дракон! Думаю, рассиживаться тут нечего. Смауг уже успел выжечь до тла всю траву, да и холодает. Я мозгом костей чую, что дракон опять сюда заявится: он знает, как я спустился в нору и, можете мне поверить, сообразил, где находится вход в пещеру. Если понадобится завалить дверь — так для Смауга раздробить весь склон дело пустяшное, если еще и нас задавит, то вообще позлорадствует.
   
— Слишком ты угрюм, Бильбо, — возразил Торин. — Почему же дракон не завалил вход в сокровищницу со своей стороны, если не желал увидеть непрошеных гостей? Если бы Смауг летел сюда, мы ба услышали шум крыльев. Нет, Бильбо, дракон еще далеко.
   
— Не знаю, не знаю: сперва он хотел, чтобы я вышел, а теперь — ждет ночи, чтоб начать охоту. Не разорять же дракону свою постель! Но хватит спорить. Смауг вот-вот появится, а все, что мы можем, — спрятаться в пещере и захлопнуть дверь.
   
Хоббит говорил так искренне, что карлики, в конце концов, вняли совету, хотя двери закрывать не торопились: замысел показался им отчаянным, ибо никто не знал, как выбраться наружу, а мысль о том, что единственный путь наверх лежал через сокровищницу дракона, не радовала никого. Снаружи и в пещере воцарилась мертвая тишина. Немного погодя, карлики снова уселись возле полуоткрытой двери (правда, в пещере) и возобновили прерванный разговор.
   
Теперь речь зашла про то, с какой злобой дракон говорил о карликах. Бильбо хотелось бы никогда не слышать этих слов или, по крайней мере, быть уверенным в честности карликов, ибо те думали сейчас лишь о возвращении своих богатств.
   
— Забрать хотя бы крупинку золота у Смауга — отчаянная и безрассудная затея, — молвил Торин. — Но мы им все равно овладеем, и тогда у нас будет вдосталь времени, чтобы каждый распорядился сокровищем по своему усмотрению. Что же до твоей роли, Бильбо, уверяю тебя, мы будем только рады, если ты сам выберешь четырнадцатую часть, как только у нас будет, что делить. Я понимаю, что с перевозкой возникнут трудности, — края эти дикие, глухие — но мы об этом позаботимся и оплатим провоз золота сами. А верить мне или нет — твое дело.
   
Заговорили о сокровищах. Торин с Балином пытались припомнить все, что могли; и не лежат ли все эти богатства в целости и сохранности: копья с трижды закаленными наконечниками и древками, покрытыми хитрым золотым узором, которые ковались для уже мертвого короля Бладортина; щиты, кованная двуручная чаша Трора с птицами и цветами, чьи лепестки и глаза были из самоцветов, позолоченные и посеребренные доспехи; ожерелье Гириона, властителя Дола, из пяти сотен зеленых как трава изумрудов — плата за кольчугу древней ковки из истинного, прочного как сталь, серебра, для своего старшего сына, но самым прекрасным был алмаз, который глубоко под землей, у самых горных корней отыскали карлики, а Трор его огранил и дал имя — Аркенстон.
   
— Аркенстон! Аркенстон! — в полудреме шептал Торин, свесив голову на колени. — Словно тысячегранный шар, сверкающий как серебро при свете огня, как вода на солнце, как снег в мерцании звезд, как дождевые капли в сиянии луны!..
   
Бильбо слушал бормотание Торина вполуха: хоббита уже давно покинула жажда обладать всеми этими давно никому не нужными сокровищами. Сейчас самое главное — услышать, нет ли снаружи или в подземелье какого шороха. Потемки сгущались, а хоббит становился все беспокойнее.
   
— Закройте дверь! — попросил хоббит. — Я… ну, в общем… думаю, Смауг совсем близко. У меня от этой тишины мурашки по спине бегают. Уж лучше бы дракон ревел во всю мощь… Скорее закройте дверь, а то будет поздно!
   
В голосе Бильбо было что-то такое, отчего карлики и в самом деле всполошились. Очнувшись ото сна и медленно встав, Торин выбил ногой камень, который придерживал дверь. Карлики дружно навалились на глыбу, и она с грохотом покатилась на прежнее место. На двери не осталось и следа от замочной скважины. Теперь путники были заперты в горе!
   
Едва карлики отошли вглубь пещеры, на гору обрушился страшный удар, будто великан молотил по ней тараном из ствола исполинского дуба. Скала загудела, а на головы карликам посыпались камни. Что бы случилось, оставь они дверь открытой! Все кинулись вниз, к сокровищнице, радуясь, что до сих пор живы; а в это время снаружи ревел и буйствовал Смауг. Ударами огромного хвоста он молотил по стене и разбивал скалы, пока карниз, площадка с опаленной травой, обломки камней с улитками, да заодно и скала, на которой, бывало, сиживал дрозд, мелким щебнем не рухнули в долину.
   
Дракон спокойно покинул свое логовище, бесшумно взмыл ввысь и медленно, тяжко махая крыльями, будто страшная ворона, полетел к западному склону горы, надеясь застать кого-нибудь врасплох и отыскать вход, по которому вор проник в пещеру. Никого не увидев, Смауг выместил всю ярость на горе, и решил, что теперь больше его никто не потревожит. А пока у него были другие замыслы, как и кому надо бы отомстить.
   
— Бочкогон! — гневно проревел Смауг. — Явился по воде — значит пришел вверх по реке! Не знаю твоего запаха, но раз ты не из озерников, то они помогли тебе. Они увидят и надолго запомнят, кто здесь Подгорный Государь!
   
Озаряемый вспышками огня, дракон круто развернулся и полетел на юг, вниз по реке Быстрянке.
  
  
   
    
Глава XIII
    
НЕ ХОЗЯЕВА В СВОЕМ ДОМЕ
   
   
А в это время карлики сидели в полной темноте, и вокруг них воцарилась гнетущая тишина. Ели они мало, а говорили еще меньше. Они потеряли счет времени и боялись сделать даже малейшее движение, ибо даже самый тихий шепоток раскатывался по проходу громким и гулким эхом. Если и удавалось задремать, то просыпаться приходилось все в том же мраке и в той же тишине, которую страшно было нарушать. Наконец, как им казалось, после дней и дней ожидания, когда от нехватки воздуха у карликов началось удушье и головокружение, терпение лопнуло. Даже если бы снизу доносился шум, издаваемый возвратившимся драконом, они были бы рады даже этим звукам. Но в этой тишине им было страшно: Смауг мог замыслить любое коварство, а карлики не могли сидеть в норе вечно.
   
Но вот заговорил Торин:
   
— Давайте высадим дверь! Или я скоро почувствую, как свежий ветер дует мне в лицо или я умру. Уж лучше быть раздавленным Смаугом, чем подыхать в этой норе!
   
Несколько карликов встали и подошли туда, где раньше была дверь. Но они обнаружили, что верхний конец хода был разрушен и завален разбитой скалой. Ни ключ, ни чары, которым раньше была подвластна дверь, никогда больше не откроют потайной ход.
   
— Мы в западне! — застонали они. — Это конец! Мы все здесь умрём.
   
Но почему-то, когда карликов охватило глубочайшее отчаяние, у Бильбо непонятно от чего вдруг стало легко на сердце, словно камень с души упал.
   
— Идемте! Идемте! — воскликнул он. — Пока живу — надеюсь, так часто говорил мой отец, а третья попытка решает всё. Я собираюсь ещё раз спуститься в сокровищницу. Я уже дважды побывал там, зная о драконе, потому я отважусь пройти тем же путём, не зная наверняка, есть ли он в той пещере. Как бы ни было — единственный путь ведёт только вниз. И ещё я думаю, что в этот раз вам всем надо пойти со мной.
   
В отчаянии карлики согласились, и Торин решил первым идти следом за Бильбо.
   
— Теперь будьте крайне осторожны! — прошептал хоббит — Ступайте как можно тише. Есть внизу Смауг или нет его — не известно. Незачем подвергать себя ненужной опасности!
   
Они спускались всё ниже и ниже. Конечно, куда было карликами состязаться в бесшумности с хоббитом: они пыхтели и сопели, и эхо тревожно раскатывалось по подземелью; Бильбо время от времени останавливался и прислушивался, нет ли какого шороха или звука там, рядом с залом. Когда же хоббит, так ему показалось, подошёл близко к сокровищнице дракона, то он тут же надел кольцо и продолжил путь. Но необходимости в невидимости не было: с кольцом на пальце или без него незримым было всё вокруг — такая стояла тьма. Мрак был таким беспросветным, что хоббит, сам того не заметив, оказался в широком пространстве: он вытянул вперед руку, сделал шаг — и кубарем скатился в зал!
   
Так он и замер на месте, лёжа лицом вниз и не смея не то чтобы подняться, но даже вздохнуть. Но е было ни малейшего шороха. Не было ни слабейшего блика, хотя, как почудилось хоббиту, где-то там, в чёрной вышине, мерцало тусклый белый огонёк. Конечно же, хоббит чувствовал вкус гари и запах дракона — им пропахла вся пещера насквозь — но этот огонёк не был ни огнём, ни свечением Смауга.
   
Наконец, Бильбо Бэггинс потерял всякое терпение.
   
— Давай, выползай сюда, Смауг, старый червяк! — громко взвизгнул он. — Хватит играть в прятки! Давай-ка, посвети, поймай меня и съешь, если сможешь!
   
По залу прокатилось слабое эхо, но никакого ответа не последовало. Бильбо встал на ноги, и понял, что не знает, в каком направлении ему нужно идти.
   
— Хотел бы я знать, какую игру затеял Смауг, — сказал он. — Явно сегодня — все равно, что сейчас, ночь или день, — его нет дома. Если бы Оин и Глоин не потеряли трутницы, может, можно было бы зажечь немного света и осмотреться, прежде чем нам улыбнётся удача. Света! — крикнул он. — Кто-нибудь, зажгите свет!
   
Карлики, разумеется, смертельно перепугались, когда Бильбо с грохотом скатился по ступеням, и остались тихо сидеть там, где и оставили хоббита — перед входом в зал.
   
— Ш-ш! — зашипели они в ответ на его слова: хотя это и помогло хоббиту определить, где были карлики, прошло еще некоторое время, прежде чем он смог чего-нибудь дождаться от них. Но вот, когда Бильбо принялся топать ногами и кричать во всю мочь дрожащим голосом, чтобы зажгли свет, Торин дал разрешение, и Оин с Глоином были отправлены назад, к завалу, за своими трутницами. Прошло немного времени, и в проходе загорелся огонь: вернулся Оин с горящим факелом в руке, за ним, держа подмышкой связку факелов, шёл Глоин. Бильбо быстро подошёл к входу в туннель, взял факел, но как хоббит не пытался убедить карликов зажечь остальные факелы и следовать за ним, у него ничего не получилось. Торин дотошно объяснил, что договор всё еще действителен и что он, Бильбо Бэггинс, всё еще остаётся их профессиональным вором и разведчиком. Если ему нравится подвергать себя опасности и зажигать свет — это его дело. Карлики же останутся в туннеле и подождут дальнейших сведений из сокровищницы. Поэтому они сели у входа и стали ждать.
   
Карлики видели, как темная маленькая фигурка хоббита идёт по тёмному залу, освещая себе дорогу тусклым огнём поднятого факела. Время от времени едва поблёскивало золото, стоило лишь Бильбо споткнуться о какую-нибудь драгоценную вещицу. Огонёк постепенно съедала тьма — это хоббит всё дальше и дальше уходил в огромный зал. Но вот танцующий огонёк поплыл вверх. Бильбо карабкался на вершину золотой горы. Вскоре, достигнув вершины, хоббит на мгновение остановился, а потом начал спускаться с другой стороны золотого кургана. Карлики заметили, что хоббит замешкался, но не поняли истинной причины. Причина же была, и он носила имя Аркенстон, Сердце Горы. Бильбо узнал его по описанию Торина; даже в такой прекрасной сокровищнице, как сокровищница Трора, да что там в сокровищнице, во всём мире не могло быть двух таких камней. Ноги сами несли хоббита к белому свечению, пока он поднимался на вершину горы золота. Постепенно свечение превращалось в бледно сияющий шар. Когда же хоббит подошёл ближе, колеблющийся свет факела отразился на поверхности шара несчётным множеством разноцветных мерцающих искорок. У Бильбо захватило дух, когда он посмотрел под ноги. Прямо перед ним лежало величайшее сокровище, огромный камень, светившийся собственным внутренним сиянием, огранённый карлами, которые давным-давно проникли в самое сердце горы; камень вбирал в себя весь доступный внешний свет и превращал его в десятки тысяч искр белого сияния, способного превращаться в любые оттенки радуги.
   
Чары камня притягивали и завораживали; ручонки Бильбо никак не могли обхватить камень — такой он был крупный и тяжелый. Но хоббит все-таки поднял сокровище, зажмурился и засунул его поглубже в карман.
   
«Вот теперь я вор хоть куда! — решил он. — Но надо бы все ж рассказать про эту находку карликам… когда-нибудь. Они же сами сказали, что я могу сам выбрать себе награду — я так и сделал. Остальное пусть забирают!»
   
Однако в душе у Бильбо зародилось предчувствие, что Аркенстон принесет еще немало бед. Хоббит спустился по другую сторону насыпи, и миганье факела скрылось от наблюдающих за ним карликов. Но огонек снова загорелся где-то вдали. Бильбо переходил на другую сторону подземелья. Хоббит бродил по залу, пока не дошел до огромной двери в его дальнем конце. Оттуда струился воздух, легкий, свежий; факел едва не погас. Бильбо робко выглянул из зала, и в пляске огня ему удалось различить что-то вроде переходов и ступенек, ведущих вверх, в самую темень. Там царила тишина; вроде бы Смауга не видно и не слышно. Чуть только Бильбо захотел вернуться, как вдруг порхнуло что-то черное и задело его по лицу. Он вскрикнул, отступил назад и упал. Факел выпал из рук и погас.
   
— Хоть бы это была летучая мышь, — пролепетал хоббит. — Вот только, что мне теперь делать? Куда идти, да и в какую сторону? Торин! Балин! Оин! Глоин! Фили! Кили! — крикнул Бильбо во всю мочь. Сзади, в бескрайней черноте что-то зашуршало. — Факел погас! Идите сюда, кто-нибудь! На помощь!
   
На миг хоббита покинуло мужество.
   
Карлики совсем ничего не расслышали из его криков, хотя до них долетало только одно: «На помощь!»
   
— А теперь что с этим хоббитом? — пробурчал Торин. — Ясно, что не дракон, а то бы вор не визжал.
   
Карлики подождали немного, но до них донесся только далекий голос Бильбо:
   
— Пусть придет кто-нибудь и принесет пару факелов!
   
— Ладно, придется спасать вора, — велел Торин.
   
— Теперь наш черед помогать, — согласился Балин, — и я с радостью пойду. Как бы там ни было, а я уверен, что все в порядке.
   
Глоин зажег еще несколько факелов, и карлики по одному прокрались в дальний конец зала. И уж спешили они как могли. Уже было недалеко, когда к ним подошел Бильбо. Едва увидев мигающие огоньки, он быстро опомнился.
   
— Летучая мышь факел выбила из рук, ничего страшного, — ответил хоббит на расспросы карликов. Хотя они вздохнули с облегчением, им хотелось поворчать, мол, испугались попусту, но что бы они сказали, если бы в этот миг Бильбо поведал им об Аркестоне! Бесчисленные пляшущие отблески несметных сокровищ, которые лежали прямо перед карликами, зажгли в их сердцах алчное пламя; ибо когда оно пробуждается даже в душе самого почтенного карлы, он теряет рассудок и исполняется неистовства при виде золота или драгоценных камней.
   
Теперь спешка была ни к чему. Все рвались осмотреть пещеру, пока была такая возможность, и убедиться, пусть не на долго, в том, что Смауг покинул свое логово. Каждый карлик сжал в руке горящий факел и, обходя с разных сторон золотую гору, забыл не только о страхе, но и об осторожности. Карлики говорили и перекликались, поднимали драгоценные изделия и показывали их друг другу, снимали со стен, ощупывали их и бережно ласкали.
   
Фили и Кили, будучи в самом лучшем расположении духа, нашли на стенах много золотых арф с серебряными струнами, не поврежденных даже драконом, у которого не было склонности к музыке. Братья их сняли и ударили по струнам. Арфы были настроены, и пещеру заполнили дивные звуки, нарушившие многолетнее безмолвие. Но многие карлики были поглощены иными думами: они распихивали по карманам самоцветы, а что не могли унести — со вздохом пропускали сквозь пальцы… и Торин был в их числе, причем не из последних. Он сновал из стороны в сторону, пытаясь что-то отыскать, но не находил. А искал он Аркенстон, хотя ни с кем ни словом не обмолвился об этом.
   
Сейчас карлики снимали со стен оружие и кольчуги. Воистину Торин выглядел по-королевски в рубахе из золоченых колец и пластин, подпоясанной рубинами, и с боевой секирой с серебряной рукоятью.
   
— Бильбо Бэггинс! — подозвал он хоббита. — Вот тебе часть из твоей награды. Сбрасывай плащ и надевай это!
   
С этими словами Торин надел на Бильбо кольчужку, сплетенную когда-то для какого-то маленького королевича эльфов. Кольчуга была сделана из серебра, не уступающего по крепости стали, — эльфы называли этот металл митрилом, — и к ней прилагался поясок из жемчугов и алмазов. На голову хоббиту водрузили легкий шлем из тисненой кожи, укрепленный изнутри стальными обручами и окаймленный мелкими бриллиантами.
   
«Я чувствую себя прекрасно, — решил Бильбо, — но выгляжу круглым дураком. Да, посмеялись бы надо мной дома. Хорошо бы зеркало сейчас оказалось под рукой!»
   
Но чары сокровищ не так сильно задурманили хоббита, как карликов. Еще задолго до того, как карлики вымотались, рассматривая свои богатства, Бильбо устал и сел на пол, с тревогой подумывая, чем все это кончится. «Я бы отдал все чеканные кубки, — размышлял он, — за глоток чего-нибудь бодрящего из деревянной чаши Беорна!»
   
— Торин! — громко воскликнул он. — Что же дальше? Мы вооружены, но разве крепкий доспех защитит от Смауга Ужасающего? Сокровища еще не наши. Мы же ищем сейчас не золото, а выход; к тому же мы слишком долго искушали судьбу!
   
— Ты прав, — Согласился Торин, собираясь с мыслями. — Идемте. Я вас поведу. Даже за тысячу лет мне не забыть всех переходов и закоулков горы. — Он позвал остальных и, держа поднятые факелы, все направились, не оглядываясь назад, к дверному проему.
   
На поблескивающие кольчуги уже были наброшены старые плащи, а мерцающие шлемы закрыли поношенные капюшоны. Отряд растянулся цепью вслед за Торином — череда огоньков во тьме, которые то перекликались, то умолкали при малейшем шорохе — возможном приближении дракона.
   
Хотя древние настенные росписи и старинные резные узоры давным-давно обветшали или стерлись, хотя все вокруг было загажено или разрушено во время передвижений дракона, Торин узнавал каждый переход и поворот. Вверх по ступеням, поворот и вниз по гулким пещерам, затем — опять поворот и бесконечные ступени вверх. Лестница была широкой и гладкой, словом, высеченной из цельной горной породы; карлики поднимались все выше и выше, но не встретили ни одной живой души, только бесшумные тени плясали в колеблющихся от неизвестно откуда шедших воздушных потоков отсветах факелов.
   
Но ступени были слишком круты для хоббита, и вскоре Бильбо почувствовал, что у него больше нет сил, как вдруг потолок словно рванулся ввысь, ускользая от сияния факелов. Откуда-то сверху падал беловатый свет, а воздух вроде бы посвежел. Мутный свет струился сквозь громадные полусожженные двери, свисавшие с искореженных петель.
   
— Это палата Трора, — молвил Торин, — пиршественный зал и чертог собрания старейшин. До главных ворот теперь рукой подать.
   
Отряд прошел по разоренному залу. Прогнившие столы, опрокинутые, обугленные и заплесневевшие стулья и скамьи… Кости и черепа валяются на полу среди кувшинов и кубков, ржавых и треснувших рогов для вина… И повсюду грязь… Миновав еще несколько дверей карлики услыхали журчание воды, да и стало светлее.
   
— Здесь берет начало река Быстрянка, — произнес Торин. — Отсюда она стремится к главным воротам. Нужно идти по ее течению.
   
Из темной норы в скалистой стене, а далее — по дну прямого узкого канала, созданного умелыми руками древних мастеров, струился клокочущий поток. Неподалеку от канала бежала мощеная булыжником дорога, достаточно широкая, чтобы много людей могло пройти по ней вряд. Карлики бежали быстро, и — о чудо! — за поворотом показалась широкая полоса дневного света, словно окаймленная широким сводом, на котором проступала древняя резьба, давно уже полуразрушенная, полустертая и покрытая сажей. Между отрогами горы тускло светило окутанное дымкой солнце, но его золотистые лучи падали на мощеный порог.
   
Стая летучих мышей, испуганная светом дымящихся факелов, пронеслась над путниками, едва они ступили на плиты, покрытые слизью от частых вылазок Смауга. Прямо у ног скитальцев пенный поток обрушивался вниз и убегал в долину. Они притушили об землю факелы и застыли, глядя вперед, на развалины Дола.
   
— Ну и ну! — вылетело у Бильбо. — Не думал я, что доведется мне смотреть из этих самых ворот. И еще я никогда не радовался так солнцу и ветру. Ой! А ветер-то зябкий!
   
Так оно и было. Колкий восточный ветер грозил приближением зимы. Он проносился мимо горных отрогов и устремлялся в низины, завывая среди утесов. После долгого пребывания в чадных жарких пещерах карлики зябли на морозном солнце.
   
Вдруг Бильбо почувствовал, что он обессилел не только от усталости, но и от голода.
   
— Кажется, уже позднее утро, — проворчал он, — и еще, думается мне, самая пора хотя бы позавтракать, если только есть чем. Да ворота Смауга для этого совсем неподходящее место. Давайте-ка, в самом деле, уйдем куда-нибудь, где не так опасно и можно немного отдохнуть.
   
— Совершенно верно! — подхватил Балин. — И я даже знаю, куда нам нужно: на юго-западной стороне есть старый дозорный пост.
   
— А он далеко? — спросил хоббит.
   
— Ходьбы эдак часах в пяти. Но дорога не из легких. От ворот она тянется по левому берегу, но, кажется, она разрушена. А теперь гляньте-ка вниз. Река сворачивает к востоку прямо у руин Дола. Когда-то там был мост, ведущий к крутой лестнице на правом берегу, и то же самое с тропой к Вороньей Высотке. Слева от дороги должна быть тропа прямо в караулку. Подъем труден, причем очень, даже если лестница сохранилась.
   
— Вот те на! — буркнул хоббит. — не позавтракавши, а все туда же — карабкаться. Хотелось бы мне знать, сколько завтраков и всего такого мы проворонили, забывши про время в этой грязной и мерзкой дыре!
   
На самом деле прошло две ночи и один день (причем не совсем без еды) с тех пор, как дракон размолотил потайную дверь, но Бильбо совсем сбился со счета, и ему чудилось, будто прошла одна долгая ночь или семь ночей подряд — все, что он смог сказать по этому поводу.
   
— Идем, идем! — рассмеялся в ответ Торин: его настроение заметно улучшилось, и он перебирал в карманах самоцветы. — Не называй мой дворец мерзкой дырой. Вот увидишь, каким он станет, когда его вычистят и отстроят!
   
— Как же, жди, пока Смауг умрет, — насупился Бильбо. — Кстати, где он может быть? Я бы отдал свой завтрак, чтобы узнать об этом. Надеюсь, он не следит за нами с вершины горы?
   
Эта мысль сильно встревожила карликов, и они решили, что Бильбо и Балин правы.
   
— Отсюда нужно уходить, — сказал Дори. — У меня ощущение, будто Смауг смотрит мне прямо в затылок.
   
— Здесь холодно и уныло, — заныл Бомбур. — Пить еще можно — река рядом, а харчей никаких. Да уж, озвереешь от этого вечного голода, что уж и говорить тогда про дракона.
   
— В путь! В путь! — закричали остальные. — Идемте по тропе, о которой говорил Балин.
   
Справа под скалистой стеной тропы не было, поэтому путникам пришлось ковылять по каменистому левому берегу, а раскинувшийся вокруг разор ужаснул даже Торина. Мост, о котором говорил Балин, оказался давно разрушенным — только несколько глыб поднимались над шумным мелководьем; но отряд переправился через реку без особого труда, дошел до ступеней и начал карабкаться на высокий берег. Вскоре открылась тропка, спускавшаяся в долину под отвесными утесами. Там карлики отдохнули и немного перекусили, в основном водой и кормом. Точно нельзя сказать, что такое корм, но он похож на сухари, прекрасно хранится и считается питательным, хотя на самом деле он годится только для работы челюстей. Обычно корм для долгих путешествий готовят озерники.
   
Подкрепившись, путники продолжили путь. Теперь тропа бежала на запад по левому берегу, а выступающий далеко вперед южный отрог стал еще ближе. Наконец показалась стежка, бегущая вверх по крутому склону; карликам пришлось лезть по одному, пока, — а близился вечер, — они не очутились на крутом гребне и не увидели склоняющееся к закату зимнее солнце.
   
Неподалеку была площадка, ничем не огороженная с трех сторон, разве что в северной стене открывался проем, похожий на дверь. С площадки было видно далеко на юг, восток и запад.
   
— Здесь, — сказал Балин, — когда-то стояла стража, а вот эта дверь вела в караулку, вырубленную прямо в утесе. Вокруг горы много таких площадок. Но в дни процветания Подгорного государства в часовых вроде бы не было нужды, да и обходились они очень дешево, но если бы все было иначе, мы бы давно узнали о приближении дракона. И, быть может, все обернулось бы иначе. Но все-таки мы можем затаиться здесь на некоторое время, да и отсюда видно многое; нас же не заметит никто.
   
— Толку от этой караулки, если мы уже попались на глаза дракону, — проворчал Дори, который постоянно озирался на вершину горы, ожидая увидеть взгромоздившегося, будто птица на шпиле башни, Смауга.
   
— Но попробовать необходимо, — возразил Торин. — Сегодня нам уже дальше не пройти.
   
— Правильно! Правильно! — воскликнул Бильбо и тяжело опустился на землю.
   
В караулке могло разместиться около ста человек, к тому же рядом, а заодно и подальше от холода, была еще одна комната — поменьше. Запустение было и здесь: даже дикие звери не смели забредать сюда в дни владычества Смауга. Путники сняли поклажу; некоторые тут же повалились спать, но остальные сели возле входа и стали решать, что делать дальше. Все разговоры сводились к одному: где Смауг? Посмотрели на запад — никого, на восток — то же самое, на юг — ни малейшего признака дракона. Лишь птицы собирались в стаи. Карлики выглядывали и удивлялись, но так ничего и не поняли, даже когда на небе зажглись первые ледяные звезды.
  
  
   
    
Глава XIV
    
ОГОНЬ И ВОДА
   
   
А вот что случилось два дня тому назад, после того как Смауг разбил дверь и в ярости помчался на юг.
   
В тот вечер многие жители Озерного города сидели по домам. С востока дул промозглый ветер, но некоторые горожане гуляли по набережным и смотрели на звезды, которые проглядывали в прорехах туч и отражались на водной глади. На дальнем конце озера, там, где впадала Быстрянка, находились невысокие холмы, скрывавшие Одинокую гору. В ясную погоду можно было увидеть ее вершину, но редко кто смотрел в ее сторону, ибо даже в утренних лучах солнца она казалась зловещей и устрашающей. Сейчас гора была далека, словно утонула во тьме.
   
Внезапно она озарилась мгновенной вспышкой.
   
— Глядите! — крикнул один из гулявших. — Опять эти огни! Прошлой ночью их заметили стражники, и сполохи то вспыхивали, то гасли до самого рассвета. Наверняка там что-то неладное.
   
— А может, Подгорный Государь кует золото, — возразил кто-то. — Давненько подался он на север. Пора бы сбыться старым песням.
   
— Какой еще там государь? — вмешался угрюмый голос. — Нравится — не нравиться, но это ворюга-дракон изрыгает огонь — единственный подгорный государь, которого мы знаем.
   
— Вечно ты накаркаешь! — не выдержали остальные. — Если не наводнение, так мор на рыбу. Думай-ка лучше о чем-нибудь поприятнее.
   
Вдруг из-под холмов рванулся яркий свет, а северная оконечность озера засверкала золотыми огнями.
   
— Вернулся Подгорный государь! — раздались крики. — Его сокровища горят, словно солнце, серебро бьет ручьями, а золото — потоками! С горы течет золотая река!
   
Распахивались настежь окна, и раздавался топот бегущих ног.
   
В мгновение ока город охватило радостное возбуждение и ликование, но обладатель угрюмого голоса со всех ног кинулся к старшине.
   
— Дракон приближается, или я сошел с ума! — закричал он. — Рубите мосты! К оружию! К оружию!
   
Тревожно зазвучали рога, и их стон раскатился по скалистым берегам. Веселье оборвалось, и радость сменилась ужасом. Вот почему дракону не удалось застать горожан врасплох.
   
Вскоре — столь быстро летел Смауг — люди увидели мчащуюся на них огненную искру, которая разрасталась и разгоралась все ярче, и даже самые легковерные засомневались в истинности старых пророчеств. Но в запасе было еще немного времени. Каждый сосуд наполняли водой, вооружались все, кто мог носить оружие, готовили стрелы, копья и дротики, а мост на берег разрушили еще задолго до оттого, как раздался нарастающий рев неминуемого приближения дракона и по озеру заплясали от могучих ударов крыльев огненно-багряные волны.
   
Услыхав людские крики, вопли и плач, Смауг ринулся вниз к мосту — и мимо! Теперь враги сидели на острове, окруженном водами озера, слишком глубокими, темными и холодными. Можно было бы нырнуть и поднять вокруг такие густые туманы и пары, что окрестностей не стало бы видно еще несколько дней, но озеро сильнее: оно бы остудило змия, прежде чем тот подобрался бы к городу.
   
С ревом дракон взвился над городом, подгоняемый тучами черных стрел, но наконечники отскакивали от его алмазной чешуйчатой брони, а их древки, воспламеняясь от его огненного дыхания, летели со свистом в озеро. Ни один фейерверк не шел в сравнение с той ночью. От свиста стрел и воя рогов ярость дракона вспыхнула с новой силой, ослепляя его и сводя с ума. В течение многих веков никто не осмеливался выступать с оружием против него, не посмели бы и нынче, если бы обладатель угрюмого голоса (Бард было его имя) не бегал бы с место на место, подбадривая лучников и настаивая на том, что старшина приказал сражаться до последней стрелы.
   
Из драконьей пасти хлынул огонь. Змей какое-то время покружил над озером, освещая его воду, а деревья по берегам уже пламенели медью и кровью со скачущими тенями у их подножий. Тут Смауг кинулся вниз, сквозь тучу стрел, разъяряясь пуще прежнего и забыв об осторожности, не подставляя врагам даже свой крепкий панцирь — только бы сжечь город дотла!
   
Огонь заплясал по тростниковым крышам и бревенчатым балкам, хотя дома обмывались перед самым налетом. Сотни рук плескали воду туда, где вспыхивала хоть малейшая искра. И вновь дракон ринулся вниз. Удар мощного хвоста — и рухнула кровля ратуши. Мгновенно языки пламени прорезали ночное небо. Еще удар и еще — и дома один за другим рушатся, охваченные огнем; и ни единая стрела не задела, не ранила Смауга, будто это был рой болотной мошкары.
   
Люди уже прыгали в воду. Женщины с детьми садились в лодки на рыночной площади. Оружие было брошено. Над городом раздался плач и стон, а ведь не так давно он был полон радостными песнями о Подгорном Государе. Теперь карликов проклинали. Сам старшина спустился к большой раззолоченной лодке, надеясь уплыть прочь во время всеобщей сумятицы. Вскоре город опустеет, и на поверхности озера останутся одни головешки.
   
Как раз этого и хотел Смауг: пускай бегут в лодках, а об остальном он сам позаботится. Можно поохотится на людишек, а можно заставить их не покидать озеро, пока они не перемрут от голода. Пусть только сунуться на берег, он их подождет. Скоро запылают все окрестные леса, поля и пастбища. А сейчас дракон радовался, разрушая город, радовался так, как никогда.
   
Но несколько лучников еще оставались в сердце пожара. Их предводителем был человеку с угрюмым голосом и суровым лицом — Бард, которого товарищи винили в предсказании наводнения или мора на рыбу, но его ценили за храбрость и честность. Он был дальним наследником Гириона, властителя Дола, чьи жена и сын много лет назад покинули по Быстрянке гибнущий город. Теперь Бард стрелял из тисового лука, пока в колчане не осталась одна-единственная стрела. Огонь был уже совсем близко, и товарищи покидали его. Бард в последний раз натянул тетиву.
   
Внезапно из темноты выпорхнуло что-то черное и уселось ему на плечо. Лучник оглянулся — это был всего лишь старый дрозд. Без страха птица что-то застрекотала на ухо. И тут Бард с удивлением обнаружил, что понимает речь дрозда; ведь стрелок был родом из Дола.
   
— Жди! Жди! — говорил дрозд. — Всходит луна. Когда дракон пролетит над тобой, ищи темное пятно на левой груди! — и пока Бард молчал от удивления, дрозд вкратце поведал ему все, что слышал у горы.
   
Бард натянул тетиву изо всех сил. А дракон уже возвращался, низко кружась в воздухе; и тут над восточным берегом поднялась луна и посеребрила его огромные крылья.
   
— Стрела! — молвил лучник. — Моя черная стрела! Я оставил тебя напоследок. Ты никогда не предавала меня и всегда возвращалась ко мне. Я получил тебя от отца, а тот — от своих отцов. И если ты вышла из кузни истинного Подгорного Государя, — лети и не промахнись!
   
Дракон кружил, все снижаясь и снижаясь — и вот в лунном свете засверкали белыми огоньками алмазы его брони, но одно место было темным. Зазвенела тетива, и стрела вонзилась в черную прореху на груди дракона, где широко оттопырилась передняя лапа, — вошла по самое оперенье, столь сильным был ее полет. С ревом, от которого глохли люди, валились деревья, раскалывались скалы, Смауг, перевернувшись в воздухе, обрушился с высоты.
   
… И прямо на город. В предсмертных корчах змий разметал его в искры и головни. Озеро забурлило, закипело, взорвалось белым туманом во внезапную темень и затихло, шипя в водовороте. Так пришел конец Смаугу и Эсгароту, но не Барду.
   
Поднималась мертвая луна, громче и холоднее становился ветер. Он скручивал туманы в колеблющиеся столпы и быстрыми тучами гнал их на запад, чтобы развеять их в клочья над топями у Черной Пущи. Темными точками над озером виднелись лодки, от которых ветер разносил скорбные причитания жителей Эсгарота о разрушенном городе, погибших товарищах и разваленных домах. Но если бы они хорошо подумали, то возблагодарили бы судьбу: три четверти жителей спаслось, леса, поля, скот, лодки и пастбища остались нетронутыми, а дракон погиб. Озерники так ничего и не поняли.
   
Скорбные толпы людей стекались на западный берег, дрожа на ледяном ветру; первой жертвой их недовольства стал старшина, который быстро покинул город, пока немногие храбрецы сражались до последнего.
   
— Да уж, и впрямь неплохо он печется о своих делах, особенно о них, — говорили некоторые, — а когда что стрясется — жди толку, как же! — и нахваливали меткий выстрел Барда. — Был бы он правителем, если бы не погиб. Бард-драконобоец из рода Гириона! Если бы он был жив!
   
И тут посреди разговора из мглы выступила высокая тень. Вся вымокшая, на лице и на плечах — черные космы, а в глазах — яростный огонь.
   
— Бард жив! — рявкнула она в ответ. — Он уплыл их Эсгарота, когда сразил врага. Бард, потомок Гириона — я, и я убил дракона!
   
— Барда королем! Барда! — раздалось в толпе, но старшина заскрежетал зубами.
   
— Гирион был властителем Дола, а не королем Эсгарота, — процедил он. — В Озерном городе старшины выбирались из числа стариков и мудрецов и никогда не терпели верховенства солдатни. Пусть этот ваш король Бард, или как вы его там называете, убирается в свое королевство: Дол освобожден его отвагой и преград к возвращению больше нет. Пускай с ним идет, кто хочет, если им по душе голые скалы под тенью горы, а не зеленые берега озера; те же, кто поумнее останутся здесь, чтобы отстроить город и наслаждаться его спокойствием и процветанием…
   
— Барда в короли! — закричали неподалеку. — Хватит с нас стариков и толстосумов! — и многие поддержали клич. — Власть стрелку и долой денежный мешок!
   
— Я не из последних, кто воздает должное Барду Лучнику, — беспокойно вмешался старшина (ибо Бард стоял рядом с ним). — Сегодня он заслужил честь быть одним из благодетелей нашего города, и он достоин не одной хвалебной песни. Но за что, о люди, — и тут старшина заговорил громко и ясно, — за что мне такая кара? В чем моя вина, хотел бы я узнать? А кто разгневал дракона, почивавшего в своей норе? Кого мы богато одарили и поддержали в час нужды? Кто заставил нас поверить в старые пророчества? Скажите, кто сыграл на нашем мягкосердии и грезах? И какое золото пришло взамен по реке? Драконова ярость и смерть! Так с кого же нам требовать возмещения наших убытков и помощи нашим вдовам и сиротам?..
   
Да, не зря старшина занимал свое место. Люди мгновенно забыли про нового короля и направили свой гнев на Торина и его спутников. Повсюду раздавались ругань и проклятья, а те, кто недавно громче всех пел старые песни, нынче громче всех кричали, что гномы умышленно натравили на них дракона.
   
— Дураки! — вмешался Бард. — К чему тратить гнев на этих несчастных? Да они же первыми и погибли в огне! Смауг сунулся сюда только потом.
   
Говоря это, Бард вспомнил о баснословных сокровищах горы, оставшихся сейчас без сторожа и владельца; и тут лучник умолк. Он задумался над словами старшины про заново выстроенный Дол с его золотыми колоколами. Вот только бы найти людей…
   
Наконец он сказал:
   
— На проклятья и новые мысли, старшина, времени нет. Работы невпроворот. Пока я тебе послужу, но, может, я скоро подумаю над твоими словами и подамся на север с теми, кто последует за мной.
   
Бард ушел, чтобы помочь навести порядок в лагере и позаботится о раненых и больных. Но старшина остался сидеть на земле и угрюмо косился ему вслед. Он много думал и мало говорил, разве что кричал, чтобы ему доставили воды и огня.
   
Куда бы Бард ни приходил, он узнавал, что слухи о несметных богатствах без хозяина распространялись с быстротой пожара. Говорили о возмещении убытков, что золота так много, что хватит с лихвой, что можно будет даже покупать роскошные вещи, сделанные в южных странах. Да, все это подбадривало несчастных людей. А хуже было некуда — дол того противной и холодной выдалась ночь. Хижин по берегам было и так немного, одну из них занял старшина, — а еды и того меньше =- даже старшина голодал. Этой ночью многие заболели от голода, сырости и горя; многие больные, которые благополучно спаслись из разрушенного города, в конце концов, умирали. В ближайшие дни голод и болезни только разрастались.
   
А пока Бард взял дела в свои руки и стал распоряжаться по своему усмотрению, пусть даже и от имени старшины. Но перед лучником была трудная задача — успокоить людей и расселить их. Возможно, многие погибли бы зимой, которой сменилась осень, если бы не пришла помощь, ибо Бард тут же отправил гонцов вверх по реке к королю лесных эльфов; гонцы же встретили на своем пути их войско, хотя был всего лишь третий день после гибели Смауга.
   
Дело в том, что король эльфов узнавал все от своих соглядатаев и от птиц, которые были дружны с его народом. Во всяком случае, узнал он немного: уж очень сильным было смятение среди пернатых, живущих на границах Драконовой пустыни. В небесах кружили бессчетные птичьи стаи, а крылатые вестники сновали повсюду. Над Черной Пущей разнеслось чириканье, свист и гам, и далеко за его пределы полетела молва о смерти дракона. Шуршали листья и высовывались любопытные уши. А еще задолго до выхода воинства эльфов во главе с королем, эти вести докатились и на запад, прямо до сосняков Мглистых гор; Беорн услышал их в своем бревенчатом доме, а гоблины засовещались в пещерах.
   
— Боюсь, мы последний раз слышали о Торине Дубощите, — молвил король. — Лучше бы он оставался моим гостем. Все равно, — добавил он, — это черный ветер и дует он не к добру, — ибо он помнил предания о сокровищах Трора.
   
Вот почему послы Барда встретили короля среди многочисленных ратей лучников и копьеносцев, над которыми кружились вороньи стаи в предвкушении войны, которой давно не было в этих краях.
   
Услышав молитвы Барда, король сжалился, ибо он был владыкой доброго народа; поэтому, свернув с раннее намеченного пути к горе, он вместе с войском поспешил вниз по реке к Долгому озеру. Плотов и лодок не было; пришлось переходить реку вброд. Однако эльфы заблаговременно отправили по реке немало товаров. Эльфы — легконогий народ, и хотя они не ходили в те дни по болотам и пустынным краям между озером и Чернолесьем, они продвигались быстро. Прошло всего пять дней со смерти Смауга, а они уже были на берегах озера перед разрушенным городом. Приход эльфов был как нельзя вовремя, а погорельцы во главе со старшиной были готовы пойти на любую сделку, только бы получить помощь от короля.
   
Вскоре решение было принято: старшина остался с женщинами и детьми, стариками и больными, остались ремесленники и эльфийские мастера, которые начали валить деревья, и встречали плывущий вниз по реке строевой лес. Они стали наскоро строить домики по берегам реки (все таки была уже почти зима), а под руководством старшины мастера решали, где и как построить новый город, — конечно, побольше и получше, да и не на прежнем месте: намного севернее от той части озера, где упокоились останки дракона, от которых веяло ужасом. Никогда больше Смауг не вернется на золотое ложе. Он застыл как искореженная скала на мелководье. Отныне в ясную погоду его кости среди жердей старого города были видны издалека. Но немногие с тех пор осмеливались плыть через это проклятое место, и никому не придет в голову нырнуть даже за опавшими с гниющего драконьего тела самоцветами.
   
А между тем все, кто мог носить оружие и большая часть дружины короля эльфов, готовились к пути на север. Вышло так, что через одиннадцать дней после разорения города войска вошли в скалистые ворота и оказались в опустошённых землях.
  
  
   
    
Глава XV
    
СГУЩАЮТСЯ ТУЧИ
   
   
Теперь вернемся к Бильбо и к карликам. Всю ночь напролет карлики выставляли дозорных, но когда пришел рассвет, не было слышно и видно ни малейшего признака опасности. Более того; птицы слетались в большие стаи. Они мчались с юга, а вороны, еще живущие в окрестностях горы, непрестанно с громким карканьем кружили в небе.
   
— Что-то не то происходит, — проворчал Торин. — Время осенних перелетов миновало, а это птицы, которые жили здесь испокон веков. Они собираются в косяки и стаи, но с ними летят и стервятники, словно приближается битва!
   
И тут Бильбо оглянулся.
   
— Опять этот дрозд! — воскликнул он. — Кажется, птица спаслась, когда Смауг размолачивал вдребезги горный склон, но, боюсь, улиток для нее не осталось.
   
Да, это был тот самый дрозд, и Бильбо узнал его. Птица сел ан торчащий поблизости камень. Затем она распустила крылья и застрекотала, потом склонила голову набок, будто прислушиваясь, снова защелкала и снова прислушалась.
   
— Дрозд хочет что-то сказать. Это точно, — предположил Балин. — Но я никак не уловлю, что он говорит. Язык дроздов быстр и труден. Разбираешься в нем, Бильбо?
   
— Не очень, — смутился хоббит, который на самом деле ничего не понял из этой трескотни, — но птица вроде бы чем-то обеспокоена.
   
— Жаль, что это не ворон! — воскликнул Балин.
   
— А я думал, ты их терпеть не можешь. Мне показалось, что, когда мы сюда шли, ты их испугался.
   
— Так это же были ворóны! Мерзкие подозрительные твари и грубиянки, как правило. Слыхал, как они нас поносили? Но вороны совсем другие. Их племя и народ Трора были в великой дружбе; птицы часто приносили нам тайные сведения и получали за это блестящие безделушки и прятали их в своих гнездах.
   
Вороны живут много лет, у них долгая память и свою мудрость они передают детям. Когда я был маленьким, я знавал немало воронов со скал. А эту площадку называли Вороновой Высоткой: вот здесь, по-над караулкой, жил когда-то мудрый Карк с женой. Но, думаю, никто из этого древнего племени здесь больше не селится.
   
Едва карлик окончил, дрозд громко крикнул и тут же улетел прочь.
   
А потом послышался шум крыльев — дрозд вернулся вместе с очень старой и дряхлой птицей. Она была уже полуслепая, едва держалась в воздухе, а на затылке у нее красовалась плешь. Это был огромный древний ворон. Он камнем опустился на землю, медленно забил крыльями и заковылял к Торину.
   
— О Торин, сын Троина, и Балин, сын Фундина! — хрипло прокаркал ворон (а Бильбо понял все, ибо птица говорила по-человечьи). — Я — Роäк, сын Карка. Нет больше Карка, но вы знали его в былые времена. Три сотни лет и еще пятьдесят тому назад я вылупился из яйца, но помню, что говорил мне отец. Ныне я предводитель воронов горы. И хоть нас мало, мы не забыли древних государей. Многие мои соплеменники далеко, ибо идут великие вести с юга — одни радостные, иные не к добру.
   
Так слушайте! Видите, птицы слетаются к горе и к Долу со всех сторон света, ибо прошла молва о том, что Смауг умерщвлен!
   
— Умерщвлен? Погиб? — закричали наперебой карлики. — Сгинул?! Нам теперь нечего бояться: сокровища наши! — они запрыгали и закувыркались от радости.
   
— Да, умерщвлен, — молвил Роäк. — Дрозд, пусть никогда не выпадут у него перья, видел это, и он нее солжет. Он был свидетелем того, как Смауг был сражен в полнолунье в битве с озерниками три ночи назад.
   
Торину пришлось утихомирить карликов, чтобы узнать, какие еще вести принес ворон, а на это ушло еще немного времени. Наконец, закончив рассказ о битве, Роäк продолжил:
   
— Радуйся, Торин Дубощит. Смело вступай в свои палаты, а богатства предков — твои, но не на долго: не только птицы слетаются сюда. Весть о смерти стража сокровищ разнеслась повсюду, а предания о богатствах Трора рассказывали не один век подряд, и теперь многие жаждут урвать хотя бы их малую толику. Уже сюда держат путь эльфы, а над ними кружат стервятники, ожидая битвы и падали. Да им озерники ропщут на карликов, повинных во всех их белах, ибо многие из них остались без крова, а многие умерли, потому что Смауг разрушил их город. Они тоже решили искать вознаграждения от бед в ваших сокровищах, невзирая на то, живы ли вы или нет.
   
Пусть мудрость подскажет вам верное решение, но тринадцатеро — это лишь малая горстка обитавшей здесь части племени Дурина, ныне рассеянного по миру. Если вам нужен совет, то верьте не старшине Озерного города, а тому, кто сразил дракона. Бард его имя, и он — один из долян, наследник и потомок Гириона. Он хотя и угрюм, но честен. Еще возможно примирение между карликами, людьми и эльфами, но вам это будет стоить немало золота. Я сказал все.
   
Тут Торин разгневался:
   
— Благодарствуй, Роäк, сын Карка! Ты и твое племя не будут забыты. Но, пока мы живы, ни один вор без борьбы не унесет ни малейшей крупицы золота. А ежели хочешь большего, доставляй нам вести обо всем, что происходит вокруг. И еще, прошу, если у тебя есть молодые сильнокрылые гонцы, пошли их к моим родичам в северных горах, отправь на восток и на запад своих воронов с вестью о наших бедах. Но первым должен быть извещен мой двоюродный брат Даин из Железистого кряжа, ибо его воины хорошо вооружены и живут ближе всех к нам. Не медли!
   
— К радости или к горю твое решение, не скажу, — прокаркал Роäк, — но сделаю все возможное, — и он немедленно улетел.
   
— Назад, в гору! — крикнул Торин. — Со временем туго!
   
— А без еды совсем худо! — не выдержал хоббит, сохраняя здравый смысл. Во всяком случае, ему казалось, что, откровенно говоря, приключение закончилось гибелью дракона. Бильбо в этот раз очень ошибся в своих мыслях, и он отдал бы большую часть своей доли, чтобы все закончилось миром.
   
— Назад, в гору! — подхватили карлики, словно и не услышав хоббита; пришлось Бильбо идти за ними.
   
У карликов, судя по последним новостям, было в запасе несколько дней. Они еще раз осмотрели пещеры и нашли, как и ожидали, Главные ворота открытыми. Все остальные двери и ворота (кроме потайной) Смауг давно разрушил или завалил. Теперь карликам предстоял тяжкий труд по укреплению Главных ворот. А ведь от них нужно было еще проложить новую тропу. Отыскалось немало орудий старых копателей, камнерезов и строителей, а уж карлики в этих делах были довольно искусны.
   
Карлики работали, а вороны постоянно приносили им вести. Так стало известно, что войско короля эльфов свернуло к озеру, и поэтому у карликов было в запасе еще немного времени. Но доброй новостью было то, что три лошадки спаслись и теперь бродили далеко вниз по Быстрянке, как раз там, где сгрузили поклажу. Фили и Кили были посланы искать пони и привезти на них все, что только возможно; конечно, путь им указывал ворон.
   
Пролетело еще четыре дня, и карлики узнали про военный союз людей с эльфами и про спешащее к горе воинство. Но надежды карликов выросли, ибо у них было еды на несколько недель (при бережном расходовании), — главным образом, всем надоевший корм, но корм все таки лучше, чем ничего, — к тому же вход уже был почти перекрыт стеной из уложенных всухую обтесанных камней. Стена была широка и высока, в ней были отверстия для стрельбы и просмотра; не было только выхода. Карлики взбирались на стену и спускались с нее по лестницам, а поклажу поднимали на веревках. У основания укрепления карлики оставили отверстие для реки, а возле входа в гору они так раскопали русло, что между стеной и водопадом появился пруд, из которого река мчалась к Долу. Теперь ворот можно было достичь только вплавь или по узкой тропе, бежавшей справа по уступам. Пони привели к лестнице над старым мостом, развьючили и отпустили на юг.
   
Наступила ночь, когда вдруг в Доле загорелось множество огней, будто бы то были кострища и факелы.
   
— Они уже здесь! — крикнул Балин. — Их стан очень большой. Должно быть, они проникли в низину ночью по обоим берегам.
   
В этот раз карлики почти не спали. Утро выдалось ненастным. Вскоре к горе подошел отряд. Из-за стены карлики наблюдали, как враги вступили в долину и медленно стали подниматься к Главным воротам. Еще раньше карлики заметили в отряде вооруженных Озерников и лучников — эльфов. Кое-кто из них уже вскарабкался по скалам на плоскую площадку у водопада и с великим удивлением смотрел на пруд и на стену из недавно обтесанных валунов.
   
Воины стояли, указывая на стену, и переговаривались между собой, когда к ним обратился Торин:
   
— Кто вы, — громко крикнул он, — пришедшие с войной к вратам Торина, сына Троина, Подгорного Государя, и что вам нужно?
   
Но ответа не последовало. Некоторые отправились назад, а остальные, мельком оглядев стену и ее защитников, вскоре ушли за своими товарищами. Еще до наступления сумерек лагерь переместился к востоку от реки и стал прямо между двумя отрогами. Скалы огласили отзвуки голосов и песен, чего не было на протяжении многих дней. А еще зазвучала сладкая музыка эльфийских арф. Она нахлынула прямо на карликов, и им почудилось, будто морозный воздух согрелся, и повсюду разнеслось пьянящее благоухание свежих весенних лесных цветов.
   
Как же хотелось Бильбо сбежать из этого укрывища и разделить веселье пирующих у костров! Карликов, тех, что были помоложе, тоже очаровала музыка, и они заворчали, что дела могли бы сложиться иначе, если бы пришельцев встретили как друзей, но Торин промолчал.
   
Тогда карлики вынесли арфы и прочие инструменты, найденные в сокровищнице, и заиграли, чтобы задобрить своего государя; но пели они совсем не так, как эльфы, а как давным-давно в хоббичьей норке:
   
    
     
В чертог, одетый черной мглой,
     
Вернулся Государь былой.
     
Дракон убит, — так пусть же впредь
     
Врагов конец настигнет злой.
     
Стрела быстра и меч остер,
     
Крепки врата и с этих пор,
     
Лишь те, кто храбр и чист душой,
     
Придут под своды древних гор.
     
Когда-то заклинаний хор
     
Лился из старых рудных нор
     
И пели молоты в огнях,
     
Одевших каменный простор.
     
В венцах драконий огнь сверкал,
     
В сребре свет ясных звезд мерцал,
     
И песнопенье звонких арф
     
Будило замолчавший зал.
     
Освобожден подгорный трон!
     
Старейшины своих племен
     
Покиньте глушь и, возвратясь,
     
Вершите родичей закон.
     
Повсюду пусть летит молва:
     
Вернитесь в древние дома,
     
Струятся злато с серебром
     
И Государь открыл врата.
     
Вернулся Государь былой
     
В чертог, одетый черной мглой.
     
Дракон убит, — так пусть же впредь
     
Встречает враг конец такой!
    
   
   
Этой песней карлики угодили Торину; он снова улыбнулся, повеселел и даже стал прикидывать расстояние до Железистого кряжа и за сколько дней Даин доберется до Одинокой горы, если он вышел с войском, как только получил послание. Но от этой песни и от разговоров у Бильбо душа ушла в пятки — уж очень все это отдавало войной.
   
Рано на рассвете был замечен отряд копьеносцев, который перешел через реку и вступил в долину. Они несли перед собой зеленый стяг короля эльфов и синее знамя Озерников, пока не остановились у самых ворот.
   
Снова к ним громко обратился Торин:
   
— Кто вы, пришедшие с войной к вратам Торина, сына Троина, Подгорного Государя?
   
На сей раз Торин получил ответ.
   
Высокий черноволосый человек с угрюмым лицом выступил вперед.
   
— Привет тебе, Торин! — воззвал он. — Зачем ты оградился как вор в берлоге? Мы не враги тебе, и мы не чаяли увидеть тебя среди живых. Здесь мы никого не ждали, а теперь нам нужно поговорить и принять решение.
   
— Ты кто и о чем хочешь говорить?
   
— Я — Бард и моей рукой сражен дракон, а твои сокровища освобождены. Разве это тебе ни о чем не говорит? Более того, я по праву — потомок и наследник Гириона из Дола, а в твоих кладовых немало богатств из его чертогов и городов, которые похитил Смауг. Разве об этом нельзя не помянуть? Еще Смауг в последней битве разрушил дома жителей Эсгарота, а я пока служу их старшине. Я говорю от его имени и спрашиваю: не испытываешь ли ты жалости и сострадания к несчастным. Они помогли тебе, а в награду получили разорение, пускай и ненамеренное.
   
Гордые и суровые слова были справедливы; и Бильбо решил, что Торин сразу поймет, о чем шла речь. Конечно, хоббит и не ждал, что вспомнят о том, кто именно узнал о слабом месте в драконьей броне, но он и не подозревал, какими чарами обладает золото, если оно не один век принадлежало дракону; не знал он и о ревностной страсти карликов к богатствам. В последние дни Торин немало часов проводил в сокровищнице, и вожделение золота одурманило его. И хотя он разыскивал Сердце Горы, времени было достаточно, чтобы положить глаз на многие прекрасные вещи, пробуждающие воспоминания о трудах и горестях его народа.
   
— Худшее из доказательств ты приберёг напоследок, — ответил Торин. — Нет ни у кого прав на богатства моего народа, и пусть кто-нибудь посмеет оспорить это. Сокровища не принадлежали дракону и его злодеяния не будут оплачены. За товары и помощь Озерников мы воздадим в свое время. Но мы не дадим ничего, даже цены каравая хлеба, коли нам угрожают силой. Пока перед воротами стоит вооруженной войско, мы видим в вас воров и грабителей.
   
А теперь пришел мой черед спрашивать, что бы получили наши родичи, если бы нашли сокровищницу без стража, а нас — убитыми?
   
— Справедливый вопрос, — согласился Бард. — Но вы все живы, а мы не грабители. Более того, у богачей должно быть сострадание к беднякам, которые выше всяких прав, ибо последние помогли в час нужды. К тому же остальные мои вопросы остались без ответа.
   
— Я уже сказал, что не буду говорить ни с кем, пока под моими воротами стоит войско, тем паче с дружинниками короля эльфов, к которому я не питаю добрых чувств. В этом споре ему нечего делать. Уходите сейчас, а не то в ответ полетят стрелы! И прежде, чем говорить со мной, отошлите войско эльфов в их лес, а портом возвращайтесь, сложив оружие задолго до того, как подойдете к моему порогу.
   
— Король эльфов — мой друг, и он помог моему народу в годину бедствия, хотя его дружбы мы не искали, — возразил в ответ Бард. — Мы даем тебе время, чтобы обдумать свои слова. Призови всю свою мудрость до нашего возвращения, Торин Дубощит.
   
Бард отошел, и отряд отправился в лагерь.
   
Прошло много часов, и вот показались знаменосцы; глашатаи выступили вперед и затрубили в трубы.
   
— От имени Эсгарота и Пущи, — прокричал один из них, — мы обращаемся к Торину Дубощиту, сыну Троина, нарекшему себя Подгорным Королем, и просим его хорошо обдумать наши требования, иначе он будет объявлен врагом. Он обязуется выдать Барду как победителю дракона и наследнику Гириона двенадцатую часть всех своих богатств. Из этой части Бард сам выделит пожертвования в помощь Эсгарота; а ежели Торин желает почестей и дружбы в окрестных землях, каковыми пользовались его предки, то он даст часть золота во благо людей с озера.
   
Тут Торин натянул лук и выстрелил в глашатая.
   
— Коль таков твой ответ, — выкрикнул посол, — я объявляю осаду горы. Вы не покинете ее лона, пока сами не пожелаете говорить. Мы же не применим оружия против вас, но оставляем с вами наедине ваше золото. Ешьте его, если хотите!
   
На этом глашатаи уехали, а карлики засовещались. Торин так озлобился, что даже если бы они и хотели бы его упрекнуть, то не посмели бы. К тому же большинство разделяло его убеждения, кроме толстого старика Бомбура, Фили и Кили. От такого поворота дел Бильбо, разумеется, стало не по себе. Пребывание в горе ему порядком опротивело, и ему не нравилось жить взаперти.
   
— Вся эта гора насквозь провоняла драконом, — ворчал он про себя. — От нее меня уже с души воротит. Да и корм уж поперек горла стоит.
  
  
   
    
Глава XVI
    
ТАТЬ В НОЩИ
   
   
Дни текли медленно и тяжко. Карлики коротали время, перебирая сокровища, ибо Торин теперь без умолку твердил об Аркенстоне и умолял их изо всех сил искать камень — едва ли не в каждом закутке.
   
— Ибо Аркенстон, найденный моим отцом, — говорил он, — дороже всех золотых рек вместе взятых, а для меня оно вообще не имеет цены. Из всех богатств я объявляю своё право на этот камень, и месть настигнет всякого, кто найдёт его и утаит.
   
Услышав такие речи, Бильбо испугался и задумался над тем, что случилось бы, найдись камень в свёртке из старого тряпья, служившего хоббиту подушкой. Но как бы там ни было, Бильбо ни словом не обмолвился о своей находке: ведь тягучесть дней становилась для него всё невыносимее и невыносимее. И вот в его голове начал созревать замысел.
   
В течение некоторого времени всё шло по-старому, но вот вороны сообщили, что Даин во главе воинства, в котором было более пяти сотен карликов, спешит изо всех сил по северо-восточным дорогам и находится от цели в двух днях пути.
   
— Но он не достигнет Одинокой горы незамеченным, — добавил Роäк, — и я боюсь, что в долине битва всё-таки произойдёт. Твои решения я не могу назвать мудрыми, Торин. Хоть твои родичи и грозны, им не совладать с врагами, да и что толку в их победе? За ними спешит снежная зима. Как вы тут прокормитесь без поддержки и дружбы с окрестными землями? Дракон мёртв, но сокровище сулит и вам верную смерть!
   
Торин не шелохнулся.
   
— Зима и снег — это ещё одна беда для людей и эльфов! — процедил он. — Пусть поживут в этой пустыне без крыши над головами, когда на них нападут мои родичи и зима. Тогда они точно станут более сговорчивыми.
   
Этой ночью Бильбо решился. Небо было чёрным и безлунным. Едва наступила полная темнота, хоббит прокрался во внешнюю комнату неподалёку от ворот, снял с крюка моток верёвки и замотанное в тряпки Аркенстон. Потом он поднялся на стену. Там был только Бомбур: нести дозор этой ночью выпало ему, ибо карлики теперь выставляли по одному стражу.
   
— Брр! Ну и холод! — злился Бомбур. — Костёр бы сюда что ли, такой как внизу!
   
— Внутри довольно тепло, — посочувствовал Бильбо.
   
— Вот, а я о чём! Мне тут ещё до полуночи маяться, — не выдержал Бомбур. — Хороша ночка, нечего сказать! Но против Торина не поспоришь, да отрастёт длиннее его борода, хотя с головой у него нелады.
   
— Но с головой-то у него получше, чем у меня с ногами, — возразил Бильбо. — Вот не костёр бы сюда, а травку мягонькую. Много я бы за это отдал…
   
— А я бы много отдал, лишь бы горло кое-как промочить, да чем-нибудь покрепче. И ещё бы — за мягкую постель после плотного ужина.
   
— Ну, всего этого я дать тебе не могу, пока длится осада. Да, что-то давненько я не караулил. Хочешь, Бомбур, я за тебя постою, а? Всё равно бессонница одолела.
   
— Славный ты малый, Бэггинс, я не против. Только запомни: чуть что — буди сперва меня. Слева есть комната. Спать я буду там. Это рядом.
   
— Иди, — сказал Бильбо. — Я тебя в полночь разбужу, а потом ты разбудишь следующего часового.
   
Не успел Бомбур уйти, как Бильбо надел кольцо, сбросил верёвку, скользнул по ней вниз и исчез. У него было в запасе около пяти часов. Бомбур наверняка уже спал (он мог спать в любое время и после скитаний в Чёрной Пуще он пытался вернуть свои прекрасные сны), а остальные перебирали сокровища с Торином. Даже Фили и Кили не подошли бы к стене раньше своей очереди.
   
Когда хоббит сошёл с новой тропы и начал спуск к речному руслу, стояла такая темень, что хоббит решил: не заблудился ли он? Наконец, он дошёл до брода и начал перебираться через реку, чтобы добраться до становища. Здесь было мелко, но поток оказался широк. Поди, перейди его ночью. Бильбо почти добрался до противоположного берега, как вдруг он споткнулся о камень и плюхнулся в студёную воду. Едва он, отфыркиваясь и дрожа от холода, выбрался на сушу, как из темноты выбежали эльфы с факелами: как видно шум и плеск встревожил их.
   
— Это не рыба! — сказал один из них. — Точно, соглядатай. Спрячьте факелы. Если это то самое маленькое существо, которое, по слухам, в услужении у карлов, свет скорее поможет ему, чем нам.
   
— Вот ещё, в услужении! — прохрипел Бильбо и чихнул так громко, что эльфы собрались вокруг того места, откуда донёсся звук. — Раз я вам понадобился, то вот он, я.
   
Тут хоббит ловко снял кольцо и вышел из-за скалы.
   
Но несмотря на своё удивление, эльфы схватили его.
   
— Ты кто? Хоббит от карлов? Что ты делаешь здесь? Как ты сумел пройти так далеко мимо наших стражей? — наперебой расспрашивали они.
   
— Я — Бильбо Бэггинс, — отвечал хоббит. — Спутник Торина, если хотите знать. Мне и ваш король знаком, хотя сам он меня ни разу не видел. Но обо мне известно Барду, а его-то мне и надо.
   
— В самом деле? — спросили эльфы. — И зачем?
   
— Это уже не про вас, милостивые государи. Но если вы хотите поскорее покинуть это жуткое место и вернуться в Пущу, — сказал Бильбо в ответ, стуча зубами, — так он озяб, — вы сейчас же отведёте меня к костру обсыхать, а потом я буду говорить с вашими предводителями: у меня в запасе всего час-другой.
   
Вот как получилось, что через каких-то два часа после побега из Горы Бильбо сидел у жаркого костра перед большим шатром. На него с изумлением воззрились Бард и король эльфов: хоббит в эльфийских доспехах, да ещё закутанный в старое одеяло был им в диковинку.
   
— Вобщем, вам и так всё ясно, — самым что ни на есть деловым тоном начал Бильбо. — Дела летят кувырком — хуже некуда. Сам я от всего этого порядком устал. Сейчас мне бы хотелось оказаться дома, на западе, где народ куда благоразумнее. Но в этом деле у меня свой интерес — четырнадцатая часть от чистой прибыли, вознаграждение, о котором говорится в этом самом письме, которое я, по счастью, ношу с собой.
   
И хоббит вытащил из кармана своей старого жилета, надетого поверх кольчуги, помятый и потёртый лист бумаги, который Торин оставил в мае на каминной полке.
   
— В чистой прибыли из всей добычи, заметьте! — продолжил Бильбо. — И я хочу её получить. Но вы не знаете Торина Дубощита, как знаю его я. Уверяю вас, он усядется на своей горе золота, и будет умирать от голода, пока вы не уйдёте.
   
— Ну и пусть! — воскликнул Бард. — По уму и награда.
   
— И я того же мнения, — согласился Бильбо. — Я понимаю, о чём ты говоришь. Но близится зима, вот-вот пойдёт снег и тяжко придётся всем и особенно, как мне кажется, эльфам. Только это ещё не всё. Слышали ли вы о Даине и карликах из Железистой Гряды?
   
— Когда-то давно, но что нам с этого? — спросил король.
   
— Так я и думал. Выходит, кое-чего вы не знаете. Так вот, Даин, скажу я вам, находится отсюда в двух днях пути, да ещё с пятьюстами свирепыми карликами, многие из которых воевали в страшных войнах с гоблинами, о чём вы без сомнения, слышали. Подмога придёт — и ваши беды только начнутся.
   
— Зачем ты это рассказываешь? Предаёшь товарищей или угрожаешь нам? — нахмурился Бард.
   
— Почтенный Бард! — воскликнул Бильбо. — Не торопись. Никогда я не встречал таких подозрительных особ. Я только пытаюсь предотвратить общую беду. У меня есть к вам предложение.
   
— Послушаем.
   
— Лучше посмотрим, — ответил хоббит. — Вот!
   
Он достал Сердце Горы и развернул тряпьё.
   
Сам король эльфов, повидавший немало красот и чудес, застыл в удивлении. Даже Бард замолчал и словно заворожённый смотрел на камень — шар, наполненный лунным сиянием в трепещущей сетке льдистого мерцания звёзд.
   
— Это Аркенстон, Сердце Горы, камень Траина, — пояснил Бильбо, — и сердце Торина. Он ценит это сокровище превыше всех рек золота. Камень — ваш. Он поможет вести переговоры.
   
Без содрогания и сожаления Бильбо вручил чудесный камень Барду, а тот держал его в руке, очарованный его красотой.
   
— Но как ты добыл его? — запинаясь спросил лучник.
   
— Ах, это! — и тут хоббит замялся. — Не знаю точно, да что уж там, разве вы не догадываетесь, что… Вобщем, это моя доля. Может, я и вор, как обо мне говорят — тьфу! терпеть этого не могу — но вор честный. Более-менее, надеюсь. Во всяком случае, я возвращаюсь обратно, и пусть карлики делают со мной, что хотят. Надеюсь, камень вам пригодится.
   
Король эльфов посмотрел на Бильбо с неменьшим изумлением.
   
— Бильбо Бэггинс! — произнёс он. — Ты куда более достоин носить доспехи эльфийских княжичей, чем те, кому они пришлись бы к лицу. Сомневаюсь, что так думает и Торин, ибо я знаю карлов лучше тебя. Вот мой совет: оставайся с нами, и тебе окажут должные почести.
   
— Я в этом не сомневаюсь, благодарю, конечно, — поклонился Бильбо в ответ, — но после всего, что я пережил вместе с карликами, мне не гоже их оставлять. И еще: я обещал разбудить Бомбура в полночь! Мне в самом деле пора уходить, и поскорее.
   
Бильбо не остановили ни просьбы Барда, ни увещевания короля, поэтому с ним отправили проводников и оказали должные почести. Когда они проходили по становищу, с сидения поднялся высокий старик, закутанный в тёмный плащ, и подошёл к ним.
   
— Неплохо, Бильбо Бэггинс! — воскликнул он, похлопывая хоббита по плечу. — Всегда возьмёшь, да и выкинешь что-нибудь неожиданное.
   
Стариком этим оказался Гэндальф.
   
Впервые за последние дни Бильбо обрадовался по-настоящему. Но времени не было, а он хотел расспросить кудесника о многом.
   
— Всё как нельзя кстати, — заметил старик. — Дело близится к развязке, хотя я могу и ошибаться. Впереди ещё немало невзгод, но будь мужественен. Быть может, с тобой будет всё в порядке. Есть вести, которых и вороны не слыхали. Доброй ночи!
   
Удивлённый, но подбодрённый Гэндальфом, Бильбо поспешил к Горе. Его провели к безопасному броду и перенесли на другой берег. Там Бильбо распрощался с эльфами и начал взбираться к воротам. Он смертельно устал, но когда он влез на стену, было ещё далеко до полуночи (верёвка-то оставалась спущенной). Хоббит смотал и спрятал верёвку, а потом уселся на стене, с тревогой думая о будущем.
   
В полночь он разбудил Бомбура и свернулся калачиком в углу, совсем не слушая излияний благодарности (причем, хоббит понимал, что незаслуженных) старого карлика. Забыв обо всех неприятностях до утра, Бильбо заснул. А снилась ему яичница с ветчиной.
  
  
   
    
Глава XVII
    
БУРЯ ГРЯНУЛА
   
   
С восходом солнца в лагере затрубили. Немного погодя, показался одинокий посланник, торопливо шедший по косогору. Он стал чуть поодаль от ворот и, поприветствовав карликов, спросил, готов ли Торин выслушать новые требования, ибо многое изменилось с приходом новостей.
   
— Должно быть, Даин на подходе! — воскликнул Торин. — Осаждающие о нем уже прослышали. Думаю, от такой вести они пришли в отчаянье. Пускай приходят, но малым отрядом и без оружия. Может, тогда и поговорим, — ответил карлик послу.
   
Около полудня перед глазами карликов вновь показались стяги Озера и Черной Пущи. В отряде было двадцать воинов. Подойдя к тропе, они сложили мечи и копья и направились к воротам. Карлики удивились, когда увидели в отряде Барда и короля эльфов, перед которыми шел закутанный в плащ с капюшоном старец, несший в руках тяжелый деревянный ларец, окованный железом.
   
— Приветствую тебя, Торин! — начал Бард. — Ты не изменил своего решения?
   
— Я не меняю решения с несколькими восходами и закатами солнца, — ответил Торин. — Или ты явился лишь затем, чтобы задавать глупые вопросы? Как я вижу, эльфы не собираются уходить! Пока они здесь, о договоре нечего и говорить.
   
— И нет ничего такого, что стоит выкупить золотом?
   
— Ничего, что могли бы предложить твои сообщники.
   
— А как же быть с Аркенстоном, достоянием Траина? — задал вопрос Бард, и старик тут же открыл ларец. Из его рук заструилось утренним светом яркое и белое сияние.
   
Торин совершенно онемел и опешил от изумления. Наступило затяжное молчание.
   
Наконец, предводитель карликов нарушил тишину, и его голос был полон гнева.
   
— Камень принадлежал моему отцу и принадлежит мне! — возопил он. — Так почему я обязан выкупать его? — однако удивление превозмогло, и Торин добавил: — Но как вы овладели наследием моего дома, хотя есть ли нужда спрашивать у воров?
   
— Мы не воры! — с достоинством возразил Бард. — Ты получишь свое сокровище в обмен на наше золото.
   
— Но как вы его добыли? — заорал, еще больше разъяряясь, Торин.
   
— Я дал! — пискнул Бильбо, который испуганно смотрел со стены.
   
— Ты! Ты! — взорвался Торин, хватая хоббита за грудки. — Ты, никчемный воришка! Ты, дрянной хоббит! — кричал карлик, не выбирая слов и тряся Бильбо как кролика. — Клянусь бородою Дурина! Хотел бы я видеть сейчас Гэндальфа! Будь он проклят за такой выбор! Чтоб у него борода отсохла! А тебя я сейчас сброшу со скалы! — крикнул Торин и поднял Бильбо над головой.
   
— Стой! Твое желание исполнилось! — выкрикнул кто-то. Старец с ларцом откинул капюшон и распахнул плащ. — Гэндальф здесь и, сдается, вовремя! Коли не нравится мой вор, будь любезен, не калечить его. Поставь хоббита на ноги и послушай сперва, что он скажет.
   
— Да вы все в сговоре! — воскликнул Торин, швыряя Бильбо наземь. — Никогда больше не стану якшаться с колдунами и их прихлебателями. Ну, говори, ты, крысиный выродок!
   
— Батюшки! — не удержался Бильбо. — Оно-то все, конечно, противно. Но вспомни, ты сам сказал, что мне можно выбрать четырнадцатую долю! Может, я понял это слишком буквально, а ведь говорили мне, что карлики вежливее на словах. Было же время, — и не раз! — когда ты думал, что я понадоблюсь. Крысиный выродок, как же! И это все? Это то, что мне обещали? Считай, что я распорядился своей долей по своему разумению, и покончим с этим.
   
— Ладно, — хмуро вставил Торин. — А теперь катись отсюда, и чтоб я тебя больше не видел! — потом он обратился к послам. — Меня предали! Хорошо же вы рассчитали, узнав, что мне не вынести утраты Аркенстона, сокровища моего рода. За него я плачу четырнадцатую долю от всех моих богатств золотом и серебром, не считая самоцветов. Но это будет доля предателя и пусть он убирается э этой наградой. Делите ее как знаете. Ему все равно достанется мало, в этом я уверен. Забирайте и вора, если вам дорога его жизнь, и пусть он не ищет моей дружбы. Спускайся к своим! — крикнул карлик хоббиту. — Иначе я тебя сброшу!
   
— А золото и серебро? — осведомился Бильбо.
   
— Пребудет в свой черед, после подсчетов, — процедил сквозь зубы Торин. — Проваливай!
   
— А камень пока будет у нас! — прокричал Бард.
   
— Не подобает такая грубость Подгорному Государю, — добавил Гэндальф. — Но все еще может измениться.
   
— Еще как может! — буркнул Торин. Даже сейчас — столь сильно овладели им чары сокровища — он думал, как с помощью Даина можно было бы вернуть Аркенстон, не тратя своих богатств.
   
Бильбо спустили со стены, и он ушел без награды за труды, кроме тех доспехов, которыми снабдил его Торин. Прочим карликам, ставшим свидетелями ухода хоббита, было стыдно.
   
— Прощайте! — воскликнул Бильбо. — Может, мы еще встретимся не как враги.
   
— Прочь! — взревел Торин. — На тебе кольчуга, сработанная моим народом, и она слишком хороша для тебя! Ее не пронзить стрелой, но если ты не поторопишься, стрела пронзит твои уродливые лапы. Убирайся и поскорее!
   
— Не торопись, — обратился Бард к карлику. — Мы даем тебе время до завтра. В полдень мы вернемся и удостоверимся, вынес ли ты те богатства, которые станут выкупом за бриллиант. Если все пройдет без подвоха, мы уйдем, а эльфы вернутся в Черную Пущу. А пока до встречи.
   
С этими словами отряд отправился в лагерь, но Торин отправил воронов Роäка к Даину с вестью о происшедшем и с мольбой поспешить изо всех сил.
   
Прошел день, и миновала ночь. С утра дул западный ветер, но вокруг было темно и уныло. И тут весь лагерь взбудоражил крик: прибыли разведчики с вестью о войске карликов, которое появилось у восточного отрога горы и торопилось прямиком к Долу. То пришел Даин. Его дружина была в дороге всю ночь напролет, поэтому она показалась раньше, чем ее ожидали. Каждый воин был облачен в стальную кольчужную рубаху до колен, а на ногах — поножи из прочной и гибкой сетчатой металлической ткани, секрет изготовления которой знали лишь в племени Даина. Карлики обычно кряжистые и достаточно сильные, а их соплеменники из Железистого кряжа превосходили их даже в этом. В битвах они ловко управлялись с тяжелыми боевыми молотами, но у каждого сбоку висел короткий широкий меч, а на спине — круглый щит. Бороды карликов были заплетены в две косы и заткнуты за пояса, шлемы и обувь были железными, а лица — грозными.
   
Трубы призывали эльфов и людей к оружию. Карлики быстро спустились в низину, и их увидели; войско Карлов расположились между рекой и восточным подкряжьем, но небольшой отряд продолжал путь и, переправившись через реку, приблизился к лагерю осаждающих. Карлики сложили оружие и подняли руки в знак мира. Навстречу им вышел Бард, и Бильбо присоединился к нему.
   
— Мы послы Даина, сына Наина, — ответили карлики. — Мы спешим к нашим родичам с тех пор, как пришла весть о возрождении древнего государства. Но кто вы, сидящие в низине как враги перед осажденной крепостью?
   
Конечно, эта учтивость на старом языке просто означала: «Вам тут нечего делать. Мы все равно пройдем. Расступитесь, или мы будем сражаться!» Карлики думали прорваться между горой и излучиной реки, ибо, как им казалось, брод в том месте почти не охранялся.
   
Бард, разумеется, отказался пропускать карликов прямо к горе. Он хотел подождать, пока в обмен на Аркенстон не доставят золото и серебро, ибо он не верил в это, если осажденные получат столь мощное и воинственное подкрепление, которое пришло с немалой помощью: карлики могут нести большие тяжести, а у каждого воина Даина, несмотря на быстрый и трудный переход, на спине вместе с оружием было по большому тюку с провизией. Осаду можно было бы выдержать несколько недель, а за это время собралось бы все больше и больше карликов, ибо у Торина было немало родичей. К тому же карлики могли бы открыть новые ворота в любом другом месте, что вынудило бы осаждающих растянуть оцепление вокруг горы, а сил для этого было мало.
   
Да, это нарушало замыслы карликов: пускай вороны летают то к Даину, то к Торину, но проход был перекрыт, и после главных речей послы удалились, бранясь в бороду. Бард тут же послал гонцов к воротам, но никакого золота или другой платы там не было, и они в злобе повернули назад. Лагерь будоражило как будто перед сражением, потому что войско Даина продвигалось по восточному берегу.
   
— Глупцы! — рассмеялся Бард. — Идут прямо под горой. Может, они хорошо бьются под землей, но наверху им нечего делать. Над правым отрогом в скалах засело много лучников и копейщиков. Кольчуги карликов хороши, но им самим скоро придется туго. Пока они не отдохнули, нам надо напасть сразу с двух сторон!
   
Но король эльфов возразил:
   
— Я лучше подожду подольше, прежде чем начинать битву за золото. Карлам нас не миновать, если мы сами не захотим этого или они не сделают ничего без нашего ведома. Будем надеяться на чудо. У нас — достаточно преимуществ в силе, коли все пойдет прахом.
   
Но он плохо знал карликов. Их жгла мысль о том, что Сердце Горы находится в руках врагов, а тут еще они увидели колебания Барда и его товарищей и решили нанести неожиданный удар.
   
Карлики напали внезапно, без знака к битве. Натянулись луки и засвистели стрелы. Казалось, сечи не миновать.
   
Но вдруг — еще миг! — навалилась тьма. Небеса затянула черная туча. Зимний гром и яростные вихри с воем в горных отрогах прокатились по долине, а гору озарили вспышки молний. А под тучей, далеко впереди, клубилась иная тьма, но не вихри гнали ее: она сама мчалась с севера, подобно беспросветной туче птиц.
   
— Стойте! — вскричал Гэндальф, воздев руки и врываясь между войсками. — Остановитесь! — голос его был подобен грому, а из посоха вырвалась молниеносная вспышка. — Грядет ужас! Горе вам! Погибель мчит скорее, чем я думал. Близятся гоблины! С севера мчит Болг, Даин, чьего отца ты сразил в Мории. Смотрите! Над войском гоблинов кружат нетопыри как тучи саранчи. Гоблины едут на волках, и варги идут следом!
   
Всех охватило смятение. Гэндальф говорил, а тьма разрасталась. Карлики замерли, взирая на небо. Наперебой кричали эльфы.
   
— Идемте! — призвал кудесник. — Есть еще время для совета. Пусть поскорее присоединится к нам и Даин, сын Наина!
   
Так началось сражение, которого никто не ждал; и назвали его Битвой Пяти Воинств; и была она страшной. С одной стороны нападали гоблины и свирепые волколаки, а с другой — люди, эльфы и карлики. Началось все с того, что после смерти вожака гоблинов Мглистого хребта ненависть подземных тварей к карликам переросла в бешенство. Между гоблинскими крепостями, стоянками и поселками сновали гонцы, ибо было решено идти войной на северные земли. С тайными вестями перебегали лазутчики, во всех пещерах ковали оружие и доспехи. Потом гоблины шли по горам и долинам, спускались к тайным подземным путям, пока, наконец, на севере в недрах горы Гундабад, где было их главное становище, не собралось невиданное доселе войско, готовое подобно буре обрушиться на юг. Через некоторое время гоблины проведали о смерти Смауга и возликовали; они перебирались через перевалы по ночам, и вскоре налетели с севера, едва не наступая на пяты воинам Даина. Даже вороны ничего об этом не знали, пока гоблины не вторглись в пустыню, разделявшую дальние холмы и Одинокую гору. Что проведал о нашествии Гэндальф неизвестно, но было ясно, что даже он не ожидал столь внезапного нападения.
   
Вот о чем говорили на совете король эльфов, Бард и Даин, ибо государь карликов присоединился к союзникам: гоблины были всеобщим врагом и с их приходом все распри были позабыты. Единственная надежда — загнать вражеское войско между отрогами горы, а союзники засядут на скалах. Но если бы гоблины разделились, то они бы напали сзади и сверху на объединенное воинство, но на принятие иного решения или на ожидание подкрепления не было времени.
   
Вскоре загремел гром, прокатываясь далеко на восток, и закружилась, спускаясь все ниже, туча нетопырей над горными отрогами, затмевая свет и нагоняя ужас.
   
— К горе! — воззвал Бард. — К горе! Занимайте утесы и склоны, пока не поздно!
   
На нижних подкряжьях южного отрога и у его подножья засели эльфы, а на восточном — люди и карлики. Но Бард вместе с самыми проворными людьми и эльфами поднялся на гребень восточного отрога, чтобы видеть происходящее на севере. Немного погодя они уже наблюдали, как земли у подножия гор почернели от быстрого многочисленного войска еще задолго до того, как головной отряд гоблинов обошел отрог и ринулся к Долу. То были самые искусные наездники на волках, и вскоре далеко разнеслись их крики и вой. Несколько смельчаков пало, оказывая им яростное сопротивление, прежде чем союзники отступили на другую сторону. Как и надеялся Гэндальф, основные силы гоблинов шли за головным отрядом, и, не разбирая от ярости дороги, они рванулись в глубокую теснину между горными отрогами, ожидая найти врага там. Замаячили бессчетные знамена — черные и багровые — и гоблины хлынули в ловушку, словно буйный и неистовый прилив.
   
Страшная выдалась битва. Это была самая ужасная часть Приключения, которую Бильбо ненавидел больше всего и которой, откровенно говоря, гордился еще больше. Хоббит любил вспоминать об этой сече, хотя в ней он не принял особого участия: как только начался бой, Бильбо надел кольцо и стал незаметным для всех. Но волшебное кольцо — слабая защита в битве с гоблинами; оно не останавливает летящих стрел и метких копий, зато можно убежать и спасти голову от меча.
   
Первыми кинулись в бой эльфы. Они встретили гоблинов холодной ненавистью. Их мечи и копья сверкали во тьме ледяным огнем, столь смертельной была ярость держащих их рук. Едва вражеское войско ворвалось в долину, на него обрушился ливень стрел, сверкающих, будто жалящие языки пламени. Вслед за стрелами спрыгивали тысячи копейщиков и кидались на гоблинов. Раздались воинственные кличи защитников, а скалы покрылись черными пятнами гоблинской крови.
   
Но как только гоблины опомнились от неожиданности, и эльфы начали терпеть поражение, с другой стороны с криками «Мория» и «Даин» вклинились карлики из Железистого кряжа, размахивая мотыгами, а за ними — озерники с длинными мечами.
   
Гоблинов охватило смятение, и когда им пришлось отражать новое нападение, ударили эльфы вместе с подоспевшим десятикратным подкреплением. Уже немало гоблинов спаслось бегством, а за ними вниз по реке мчали волколаки, набрасываясь на раненых и убитых. Казалось, победа была в руках союзников, но со скал послышались крики: то гоблины обошли гору и карабкались по уступам к воротам; многие уже были внизу, другие с воем срывались и расшибались насмерть, но у людей, карликов и эльфов не было достаточно сил, чтобы перекрыть горную тропу, бегущую от ворот к горным отрогам. Надежда на победу умерла, ибо удалось отбить лишь первый натиск.
   
Приближался вечер. Гоблины опять собрались в низине. Прибыли стаи варгов; над ними кружили воронье и нетопыри. Появился отряд Болга — огромные гоблины в стальных латах и с кривыми мечами. На грозовое небо вскоре надвинулась настоящая кромешная тьма. Нетопыри сновали, задевая крыльями людей и эльфов, или сосали из раненых кровь. Теперь, медленно отступая и защищая восточный отрог, отступал и Бард, а эльфы были рядом со своим королем в излучине на южном склоне, вблизи Вороновой высотки.
   
Вдруг раздался громкий клич, и из ворот донесся звук трубы. Все совсем забыли про Торина! Часть стены была разобрана и с грохотом обвалена в пруд. Из пещеры выскочил Подгорный Государь со своими воинами. Плащи и капюшоны исчезли; вместо них были сверкающие доспехи, а глаза карликов полыхали красным огнем. Во тьме их предводитель сверкал, как золото в пылающем горниле.
   
Гоблины стали сбрасывать на них камни, но карлики уцелели, спрыгнув на подножие водопада, и метнулись в битву. Перед ними падали волки и гоблины, многие враги бежали. Торин размахивал секирой и разил нападающих насмерть. Карлик казался неуязвимым.
   
— Ко мне! Ко мне! Люди и эльфы! Ко мне, мои родичи! — кричал он и его голос разносился по низине ревом рога.
   
На зов о помощи толпой устремились карлики Даина, подоспели и люди, ибо Барду было их не удержать, а с другой стороны наступали во множестве копьеносцы эльфов. Гоблинам снова пришлось туго. От их тел почернел Дол. Варгов разогнали, и Торин схватился с дружинниками Болга.
   
Позади Торина громоздились друг на друга мертвые гоблины, но полегло немало людей и карликов, и многим эльфам было не суждено вернуться в лес, где они прожили не один век. Но пространство ширилось, и напор союзников ослабевал: воинов не хватало, и фланги были неприкрыты. Вскоре нападающим пришлось обороняться, и они сомкнулись в круг, сталкиваясь лицом к лицу с гоблинами и волколаками. Завывая, подоспела охрана Болга и хлынула в ряды карликов как волны на песчаные горы. Союзники не могли им помочь, ибо нашествие на гору возобновилось с удвоенной силой, и то тут, то там падал сраженный человек или эльф.
   
На побоище Бильбо смотрел с горечью. Хоббит находился среди эльфов на Вороновой высотке, хотя бы потому, что оттуда легче было убежать (о чем говорила Туковская половина), и отчасти потому, что если битва нахлынет и сюда, то ему хотелось защищать короля эльфов. Там был и Гэндальф — сидел на земле, глубоко задумавшись и готовя напоследок какой-нибудь колдовской удар.
   
Казалось, битва была совсем близко.
   
«Долго она не продлиться, — решил Бильбо. — Еще до того, как гоблины захватят ворота, нас всех перебьют или сгонят вниз, а там схватят. Как тут не плакать! Ведь все почти закончилось. Уж лучше бы Смауг лежал на своем распроклятом золоте, чем оно досталось бы этим уродам! А бедный старина Бомбур, а Фили и Кили, а все остальные… и такой конец! А еще Бард, озерники, эльфы… Несчастный я! Доводилось мне слыхать песни о битвах, и мне всегда думалось, что поражение может быть славным. Только это жутко, если не сказать — страшно. Поскорее бы все закончилось».
   
Тучи разорвало ветром, и запад перечеркнула багровая полоса заката. Увидев свет во мраке, Бильбо осмотрелся. И тут он громко закричал — от этого зрелища у хоббита забилось сердце — черные тени, еще крошечные, но даже вдали они были величавы.
   
— Орлы! Орлы! — кричал хоббит. — Орлы летят!
   
Глаза Бильбо ошибались редко. Орлы летели по ветру, огромными стаями, будто они собрались со всех северных гнездовий.
   
— Орлы! Орлы! — кричал Бильбо, приплясывая и размахивая руками. Если эльфы его не видели, то, по крайней мере, слышали. Воины подхватили крик, и он огласил всю низину. Много огромных взоров устремилось вверх, хотя не было видно ничего, кроме южных отрогов горы.
   
— Орлы! — еще раз крикнул Бильбо, но тут его ударило что-то тяжелое по шлему, и хоббит без сознания упал наземь.
  
  
   
    
Глава XVIII
    
ОТЪЕЗД
   
   
Когда Бильбо пришел в себя, вокруг не было совсем никого. Он лежал на плоских камнях Вороновой высотки один-одинешенек! Наступал светлый, но морозный день. Бильбо затрясло. Он был холоден как камень, а голова горела.
   
— Что же тут все-таки было? — сказал хоббит себе. — Меня не убили, это уж точно. Но для этого, кажется, времени довольно.
   
Он с трудом сел. Поглядев на долину, хоббит не увидел ни одного живого гоблина. Немного погодя в голове у Бильбо немного прояснилось, и он заметил, как внизу по утесам снуют эльфы. Хоббит протер глаза. Точно, совсем близко в долине все еще стоял лагерь. А что же у ворот? Кажется, карлики разбирают стену. Но вокруг стояла мертвящая тишина. Ни единого звука, ни шороха, не слышно песен. Словно в воздухе застыла скорбь.
   
— Надеюсь, мы все-таки победили! — сказал хоббит, чувствуя, как у него болит голова. — Только, сдается мне, радости здесь никакой.
   
Тут он увидел, как к нему по скалам взбирается человек.
   
— Эй! — дрожащим голосом крикнул Бильбо. — Эй, там! Какие вести?
   
— Что это за голос среди камней? — спросил человек, став неподалеку от того места, где сидел Бильбо, и осмотрелся.
   
И только сейчас хоббит вспомнил: кольцо! «Что ж, мне везет! — решил он. — Но все же у невидимости есть свои недостатки. Иначе я, конечно, давно бы спал в теплой и мягкой постели».
   
— Это я, Бильбо Бэггинс, спутник Торина! — крикнул вслух Бильбо, поспешно стаскивая с пальца кольцо.
   
— Хорошо, что ты отыскался! — воскликнул человек, подходя к нему. — Ты нужен, а тебя искали слишком долго. Мы думали, что тебя убили, если бы кудесник Гэндальф не сказал, что он слышал твой голос в этом месте. Я пришел сюда в последний раз. Ты не сильно ранен?
   
— Думаю, что всего лишь сильно ушибли по голове, — ответил Бильбо, — но на мне был шлем, да и череп не из мягких. Только у меня ноги до сих пор как бы соломенные.
   
— Я снесу тебя в лагерь, — сказал человек и легко поднял хоббита. Воин шел быстро. Еще немного — и он принес Бильбо к одному из шатров. Рядом стоял Гэндальф с рукой на перевязи. Даже кудеснику досталось, и во всем войске не было никого уцелевшего.
   
Когда Гэндальф увидел хоббита, радости его не было предела.
   
— Бильбо! — воскликнул он. — Какое счастье! И… я рад за тебя… Я уж было решил, что удача изменила и тебе. Битва была страшной, все чуть ли не пошло прахом. Но новости подождут. Идем, — и голос кудесника помрачнел. — Ты нужен.
   
Взяв Бильбо за руку, Гэндальф вошел в шатер.
   
— Вот, Торин, — молвил он у входа, — я его привел.
   
Там лежал весь израненный Торин Дубощит, а рядом — разбитые доспехи и зазубренная секира. Когда Бильбо приблизился, карлик взглянул на него.
   
— Прощай, добрый вор, — прошептал Торин. — Сейчас я уйду в обитель ожидания, и буду сидеть там со своими предками, пока мир не изменится. Я оставляю все золото и серебро; там, куда я отправляюсь, оно ничего не стоит… Прости мне мои слова, сказанные у ворот…
   
Бильбо с горечью опустился на колени.
   
— Прощай, Подгорный Государь! — сказал он. — Это было плохое приключение, если оно так кончается; такой утраты не заменят горы золота: я рад, что делил с тобой все опасности — это даже большее, чего мог бы заслужить любой из Бэггинсов.
   
— Нет! — вырвалось у Торина. — В тебе куда больше доброты, чем ты думаешь, дитя ласкового запада. Немного храбрости, благоразумия в меру… Если бы хорошая еда, смех и песни ценились превыше сокровищ, было бы жить веселее. К горю или к радости, я ухожу. Прощай.
   
Бильбо отвернулся и вышел из шатра, а потом, укутавшись в одеяло, он плакал, пока у него не осип голос, и не покраснели глаза. И прошло еще немало времени, прежде чем он смог прогнать грусть. «Хорошо, — сказал себе Бильбо наконец, — что я очнулся раньше. Жаль, что Торин умер, но мне легко. Ведь мы расстались друзьями. Ты, Бильбо, — олух, а еще заварил такую кашу с камнем. Все равно битва случилась, хотя ты изо всех сил пытался купить мир и спокойствие. Но, думаю, тебя нельзя за это винить».
   
Бильбо узнал о том, что произошло после того, как он потерял сознание, чуть позже; но это огорчило его больше, чем обрадовало; да и приключение порядком ему надоело. Хоббита тянуло домой. А произошло вот что. Орлы давно прознали про войсковые сборы гоблинов, ибо ни одно движение в горах не могло укрыться от их зорких птичьих глаз. И они тоже собирались в стаи под началом Предводителя орлов с Мглистых гор, а, учуяв издалека битву, птицы как нельзя вовремя примчались в долину. Именно они ужасали гоблинов, засевших на горных склонах. Орлы сгоняли оттуда их или сбрасывали вниз; и падавшие гоблины орали от страха и безумия. Птицы очистили гору сверху, а из низины подоспели люди и эльфы.
   
Но даже помощи орлов было мало. В последний час появился сам Беорн — никто не знал, как и откуда. Он пришел один, в медвежьем облике и казалось, что от гнева он вырос до небес. Его рев был подобен грохоту барабанов, и оборотень сметал с пути гоблинов и волколаков, словно сено или перья. Беорн кинулся в ряды врагов и прорвался молнией в окружение. Там он остановился, поднял с земли Торина, израненного копьями и вынес карлика из гущи битвы, — где на низком холме бились соплеменники Торина, защищая своих предводителей.
   
Однако Беорн вскоре вернулся, и ярость его удвоилась, поэтому ничто, даже оружие, не брало оборотня. Медведь перебил дружинников, швырнул оземь Болга и раздавил его. Гоблинов охватило отчаянье, и они разбежались в разные стороны. Зато их враги обрели надежду, и они усилили натиск на гоблинов, не давая им скрыться. Многих загнали в Быстрянку, а те, кто пытался бежать на юг или на запад, угодили прямо в непроходимые топи у Лесной реки, где и погибла большая часть гоблинского войска; те же, кто прорвался во владения эльфов, были убиты или пропали в кромешной тьме гиблых дебрей Черной Пущи. В песнях говорилось, что в тот день сгинуло три четверти от всех северных гоблинов, и в горах на долгие годы воцарился мир.
   
Гоблинов разгромили еще до наступления ночи, но когда Бильбо вернулся в лагерь, мало кто держался на ногах, почти все были ранены, многие умерли.
   
— А где сейчас орлы? — спросил хоббит Гэндальфа, закутавшись в несколько теплых одеял.
   
— Вернулись в гнезда, — ответил кудесник, — правда, некоторые все еще гоняются за гоблинами. Птицы все равно улетели бы отсюда с первым лучом солнца. Даин подарил их Предводителю золотую корону и заключил с орлами союз вечной дружбы.
   
— Жаль. Я хотел сказать, что, быть может, больше не увижу их, — зевнул Бильбо, — Возможно мы встретимся по пути домой. Надеюсь, что скоро я отправлюсь домой.
   
Но на самом деле прошло еще несколько дней перед отъездом. Торина похоронили в самых глубоких недрах горы, близ ее корней, а Бард возложил ему на грудь Аркенстон.
   
— Здесь ему и лежать, пока гора не сравняется с землей, — молвил он. — И пусть камень принесет счастье народу, который поселится здесь.
   
На надгробье Подгорного Государя король эльфов поместил Оркрист, тот самый клинок, который эльфы отобрали у Торина во время пленения. В песнях сказано, что при приближении врагов меч разгорался во тьме, и твердыню гномов нельзя было застать врасплох. Ныне бразды правления взял в свои руки Даин, сын Наина; он стал Подгорным Государем, и вокруг его престола в древних чертогах собралось немало Карлов. Из двенадцати спутников Торина осталось десятеро: Фили и Кили защищали своего родича щитами и телами, ведь он был братом их матери. Остальные остались с Даином, ибо он по справедливости распорядился сокровищами горы.
   
Конечно, сейчас о задуманном ранее дележе богатств не могло быть и речи: оно не досталось ни Балину с Двалином, ни Дори, Нори и Ори, ни Оину и Глоину, ни Бифуру, Бофуру и Бомбуру, ни, тем более, Бильбо. Но все же четырнадцатая часть от всего золота и серебра — в слитках и в изделиях — была отдана Барду, ибо Даин решил: «Мы почтим волю погибшего; отныне Аркенстон в его руках».
   
Однако даже четырнадцатая доля сокровищ оказалась несметным богатством, куда большим, чем владели когда-либо смертные короли. Из этой доли Бард отдал много золота старшине Озерного города и щедро одарил своих сподвижников. Королю эльфов он отдал изумрудное ожерелье Гириона, ведь эти самоцветы король любил больше всего, к тому же так хотел и сам Даин.
   
А хоббиту Бард сказал:
   
— Сокровища такие же твои, как и мои, хотя старые договоры утратили силу: многие отвоевывали это золото. Но если даже ты забыл о прежних условиях, я не хотел бы, чтобы слова Торина сбылись, и ты ничего бы не получил. Тебя мне хотелось бы одарить богаче всех.
   
— Ты добр, — ответил Бильбо, — но для меня это тяжкая ноша. Да и как я довез бы до дома все эти богатства без сражений и смертоубийств? И я не знаю, что мне с ним делать, когда я вернусь. Пусть сокровища остаются в твоих руках. Так будет лучше.
   
В конце концов, после уговоров он взял два ларчика с золотом и серебром, какие мог увезти сильный пони. «Это как раз столько, сколько нужно», — заметил хоббит.
   
Вскоре пришло время разлуки.
   
— Прощай, Балин, — говорил Бильбо, — прощай и ты, Двалин, прощайте, Дори, Нори, Ори, Оин, Глоин, Бифур, Бофур и Бомбур! — и, обернувшись к горе, добавил: — Прощай, Торин Дубощит, прощайте, Фили и Кили! Пусть о вас никогда не забудут!
   
Карлики, стоявшие у ворот низко поклонились, но они не могли произнести ни слова.
   
— Прощай и удачи тебе! — вырвалось с трудом у Балина. — Если будут отстроены наши чертоги, и ты снова приедешь к нам… — вот радость-то будет!
   
— Будете рядом, — предложил Бильбо, — заходите. Чаепитие у меня в четыре, но вы всегда желанные гости.
   
Бильбо тронулся в путь.
   
Воинство эльфов возвращалось в лес. К несчастью потери в нем были немалые; но многие ликовали, потому что радость надолго пришла в северный мир. Дракона больше не было, гоблинов разбили, и эльфы ждали, когда в след зиме придет ясная весна.
   
Гэндальф и Бильбо ехали позади короля эльфов, а рядом с ними шел Беорн, снова в человечьем облике; по пути он громко пел и хохотал. И так было, пока войско не добралось до границ Черной Пущи, к северу от того места, где из мрачной чащобы вытекала Лесная река. Здесь пришлось распрощаться с эльфами, так как ни Бильбо, ни кудесник, ни за что на свете ни вошли бы в пущу; они так же отклонили приглашение короля ненадолго погостить в его дворце. Было решено объехать лес по его северной границе, как раз по пустыне, которая простиралась между лесистым краем и подкряжьями Серых гор. Дорога была долгой и безрадостной, но теперь гоблины были разбиты, и она казалась намного безопасней тропинок под тяжким сумрачным лесным пологом. К тому же путников сопровождал Беорн.
   
— Прощай, король эльфов, — молвил Гэндальф. — Пусть зеленеют твои леса, пока молод мир! И пусть будет счастлив твой народ!
   
— Счастливого тебе пути! — ответил король. — И пусть всегда будет нежданным твой приход, особенно там, где нуждаются в помощи и ожидают тебя меньше всего. Почаще появляйся в моих владениях мне на радость.
   
— Я прошу тебя, — обратился Бильбо к королю, переминаясь с ноги на ногу, — принять этот подарок.
   
Хоббит достал серебряное ожерелье с жемчугами, которое вручил ему на прощанье Даин.
   
— Чем же я заслужил такой дар, о хоббит? — удивился король.
   
— Ну, я, э-э, подумал, — смущенно промямлил Бильбо, — что это тебе, в общем, небольшая плата за, м-м-м, гостеприимство. Я хочу сказать, что и у воров есть честь, а я и так выпил много твоего вина и съел много твоего хлеба.
   
— Я принимаю твой подарок, Бильбо Великолепный, — торжественно провозгласил король. — И я объявляю тебя другом эльфов и благословенным. Да не уменьшится твоя тень, а то воровать станет слишком легко. Прощай!
   
Затем эльфы свернули в лес; у хоббита впереди лежал долгий путь.
   
По дороге он столкнулся с новыми приключениями и немалыми трудностями. Дикоземье, каким диким было, таким и осталось, да и в те времена там водились твари почище гоблинов; но Бильбо ехал не один и его надежно охраняли: с ним был кудесник, к тому же Беорн прошел большую часть пути вместе со странниками. Так что ничего страшного с хоббитом не случилось. Чтобы там ни было, но к середине зимы Гэндальф и Бильбо миновали Черную Пущу, и дошли до самых дверей дома Беорна, где они ненадолго задержались. Там они весело отпраздновали зимнее солнцестояние, тем более, что отовсюду на пир к Беорну съехались гости. Гоблины с Мглистого хребта были малочисленны и перепуганные насмерть, прятались в таких глубоких пещерах, какие только существовали в горах; варгов совсем не стало, и поэтому люди из окрестных земель собирались без страха. В конце концов, Беорн и сам стал великим вождем в этих краях и управлял обширной страной между рекой и Черной Пущей; говорили, что многие его потомки сохранили способность принимать медвежий облик; некоторые из них были злыми и хмурыми, но многие были душей в Беорна, даже если они были меньше ростом и слабее своего предка. В их дни из Мглистых гор прогнали последних гоблинов, и на границах Дикоземья снова настал мир.
   
Стояла солнечная и погожая весна, когда Бильбо и Гэндальф простились с Беорном и отправились домой. Бильбо уезжал с грустью: весенние цветы в саду Беорна были ничуть не хуже летних.
   
Наконец странники выехали на долгую тропу и поднялись на тот самый перевал, где их когда-то схватили гоблины. Рано поутру хоббит и кудесник стояли на гребне перевала и, оглянувшись, они увидели белое солнце, под которым раскинулись далекие земли. Где-то впереди в блеклой голубоватой дымке виднелось окаймленное темной зеленью Черная Пуща. А еще дальше, за лесом, возвышалась Одинокая гора. На ее вершине поблескивал нетающий снег.
   
— Вот и снег после огня, и даже драконам приходит конец, — вымолвил Бильбо и отвернулся, словно прощаясь с приключением. Туковская половина выдохлась, а Бэггинсова набирала силу с каждым днем. — Мне сейчас хочется только одного — очутиться в своем кресле!