1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 
Вам ваше дорого творенье,      

Пока на пламени Труда      

Кипит, бурлит воображенье;      

Оно застынет, и тогда      

Постыло вам и сочиненье.      

Позвольте просто вам сказать:      

Не продается вдохновенье,      

Но можно рукопись продать.      

Что ж медлить? уж ко мне заходят      

Нетерпеливые чтецы;      

Вкруг лавки журналисты бродят,      

За ними тощие певцы:      

Кто просит пищи для сатиры,      

Кто для души, кто для пера;      

И признаюсь – от вашей лиры      

Предвижу много я добра.      

       

Поэт.       

Вы совершенно правы. Вот вам моя   рукопись.      

Условимся.      

       

 К морю      

       

       

Прощай, свободная стихия!      

В последний раз передо мной      

Ты катишь волны голубые      

И блещешь гордою красой.      

       

Как друга ропот заунывный.      

Как зов его в прощальный час,      

Твой грустный шум, твой шум призывный      

Услышал я в последний раз.      

       

Моей души предел желанный!      

Как часто по брегам твоим      

Бродил я тихий и туманный      

Заветным умыслом томим!      

       

Как я любил твои отзывы,      

Глухие звуки, бездны глас      

И тишину в вечерний час,      

И своенравные порывы!      

       

Смиренный парус рыбарей,      

Твоею прихотью хранимый,      

Скользит отважно средь зыбей:      

Но ты взыграл, неодолимый,      

И стая тонет кораблей.      

       

Не удалось навек оставить      

Мне скучный, неподвижный брег,      

Тебя восторгами поздравить      

И по хребтам твоим направить      

Мой поэтической побег!      

       

Ты ждал, ты звал… я был окован:      

Вотще рвалась душа моя:      

Могучей страстью очарован,      

У берегов остался я…      

       

О чем жалеть? Куда бы ныне      

Я путь беспечный устремил?      

Один предмет в твоей пустыне      

Мою бы душу поразил.      

       

Одна скала, гробница славы…      

Там погружались в хладный сон      

Воспоминанья величавы:      

Там угасал Наполеон.      

       

Там он почил среди мучений.      

И вслед за ним, как бури шум,      

Другой от нас умчался гений,      

Другой властитель наших дум.      

       

Исчез, оплаканный свободой,      

Оставя миру свой венец.      

Шуми, взволнуйся непогодой:      

Он был, о море, твой певец.      

       

Твой образ был на нем означен,      

Он духом создан был твоим:      

Как ты, могущ, глубок и мрачен,      

Как ты, ничем неукротим.      

       

Мир опустел… Теперь куда же      

Меня б ты вынес, океан?      

Судьба людей повсюду та же:      

Где благо, там уже на страже      

Иль просвещенье, иль тиран.      

       

Прощай же, море! Не забуду      

Твоей торжественной красы      

И долго, долго слышать буду      

Твой гул в вечерние часы.      

       

В леса, в пустыни молчаливы      

Перенесу, тобою полн,      

Твои скалы, твои заливы,      

И блеск, и тень, и говор волн.      

       

 Графу Олизару      

       

       

Певец! издревле меж собою      

Враждуют наши племена:      

То [наша] стонет сторона,      

То гибнет ваша под грозою.      

       

И вы, бывало, пировали      

Кремля [позор и] плен,      

И мы о камни падших стен      

Младенцев Праги избивали,      

Когда в кровавый прах топтали      

Красу Костюшкиных знамен.      

       

И тот не наш, кто с девой вашей      

Кольцом заветным сопряжен;      

Не выпьем мы заветной чашей      

Здоровье ваших красных жен;      

[И наша дева молодая,]      

Привлекши сердце поляка,      

[Отвергнет, ] [гордостью пылая,]      

Любовь народного врага.      

       

Но глас поэзии чудесной      

Сердца враждебные дружит —      

Перед улыбкою небесной      

Земная ненависть  молчит,      

При сладких  звуках   вдохновенья,      

При песнях …      

И восстают благословенья,      

На племена  [ни] сходит мир…      

       

       

Коварность      

       

       

Когда твой друг на глас твоих речей      

Ответствует язвительным молчаньем;      

Когда свою он от руки твоей,      

Как от змеи, отдернет с содроганьем;      

Как, на тебя взор острый пригвоздя,      

Качает он с презреньем   головою, —      

Не говори: "он болен, он дитя,      

Он мучится безумною тоскою";      

Не говори: "неблагодарен он:      

Он слаб и зол, он дружбы недостоин;      

Вся жизнь его какой-то тяжкой   сон"…      

Ужель ты прав? Ужели ты спокоен?      

Ах, если так, он в прах готов упасть,      

Чтоб вымолить у друга примиренье.      

Но если ты святую дружбы власть      

Употреблял на злобное гоненье;      

Но если ты затейливо язвил      

Пугливое его воображенье      

И гордую забаву находил      

В его тоске, рыданьях, униженье;      

Но если сам презренной клеветы      

Ты про него невидимым был эхом;      

Но если цепь ему накинул ты      

И сонного врагу предал со смехом,      

И он прочел в немой душе твоей      

Всё тайное своим печальным   взором, —      

Тогда ступай, не трать пустых   речей —      

Ты осужден последним приговором.      

       

       

       

       

Ты издал дядю моего:      

Творец опасного соседа      

Достоин очень  того,      

Хотя покойная Беседа      

И не заметила его. —      

Теперь издай [меня], приятель,      

[Плоды] пустых моих трудов,      

Но ради Феба, мой Плетнев,      

Когда ж ты будешь свой издатель?      

       

       * * *      

       

Как жениться задумал царский арап,      

Меж боярынь арап похаживает,      

На боярышен арап поглядывает.      

Что выбрал арап себе сударушку,      

Черный ворон белую лебедушку.      

А как он арап чернешенек,      

А она-то душа белешенька.      

       

       * * *      

       

О дева-роза, я в оковах;      

Но не стыжусь твоих оков:      

Так соловей в кустах лавровых,      

Пернатый царь лесных певцов,      

Близ розы гордой и прекрасной      

В неволе сладостной живет      

И нежно песни ей поет      

Во мраке ночи сладострастной.      

       

       * * *      

       

T– прав, когда так верно вас      

Сравнил он с радугой живою:      

Вы милы, как она, для глаз      

И как она пременчивы душою;      

И с розой сходны вы, блеснувшею   весной:      

Вы так же, как она, пред нами      

Цветете пышною красой      

И так же колетесь, бог с вами.      

Но более всего сравнение с ключом      

Мне нравится – я рад ему сердечно:      

Да, чисты вы, как он, и сердцем и   умом,      

И холодней его конечно.      

Сравненья прочие не столько хороши;      

Поэт не виноват – сравненья не   удобны.      

Вы прелестью лица и прелестью души      

К несчастью бесподобны.      

       

       * * *      

       

Мне жаль великия жены,      

Жены, которая любила      

[Все роды славы: ] дым войны      

И дым Парнасского кадила.      

Мы ей одолжены      

И просвещеньем и Тавридой,      

И посрамлением  Луны,      

И мы прозвать       

Ее Минервой, Аонидой.      

В аллеях Сарского села      

Она с Державиным, с Орловым      

Беседы мудрые  вела – [чай   пила]      

С Делиньем – иногда с Барковым   .      

Старушка милая жила      

Приятно и немного блудно,      

Вольтеру первый друг была,      

Наказ писала, флоты жгла,      

И умерла, садясь на судно.      

[С тех пор] мгла.      

Россия, бедная держава,      

Твоя удавленная слава      

С Екатериной умерла.      

       

 Виноград      

       

       

He стану я жалеть о розах,      

Увядших с легкою весной:      

Мне мил и виноград на лозах,      

В кистях созревший под горой,      

Краса моей долины злачной,      

Отрада осени златой,      

Продолговатый и прозрачный,      

Как персты девы молодой.      

       

       

Фонтану бахчисарайского дворца      

       

       

Фонтан любви, фонтан живой!      

Принес я в дар тебе две розы.      

Люблю немолчный говор твой      

И поэтические слезы.      

       

Твоя серебряная пыль      

Меня кропит росою хладной:      

Ах, лейся, лейся, ключ отрадный!      

Журчи, журчи свою мне быль…      

       

Фонтан любви, фонтан печальный!      

И я твой мрамор вопрошал:      

Хвалу стране прочел я дальное;      

       

Но о Марии ты молчал…      

       

Светило бледное гарема!      

И здесь ужель забвенно ты?      

Или Мария и Зарема      

Одни счастливые мечты?      

       

Иль только сон воображенья      

В пустынной мгле нарисовал      

Свои минутные виденья,      

Души неясный идеал?      

       

       * * *      

       

Пока супруг тебя, красавицу младую,      

Между шести других еще не   заключил, —      

Ходи к источнику могил      

И черпай воду ключевую,      

И думай, милая моя:      

Как невозвратная струя      

Блестит, бежит и исчезает —      

Так жизни время  убегает,      

В гареме так исчезну я.      

       

Ночной зефир      

Струит эфир.      

Шумит,      

Бежит      

Гвадалквивир.      

       

Вот взошла луна златая,      

Тише… чу… гитары звон…      

Вот испанка молодая      

Оперлася на балкон.      

       

Ночной зефир      

Струит эфир.      

Шумит,      

Бежит      

Гвадалквивир.      

       

Скинь мантилью, ангел милый,      

И явись как яркой день!      

Сквозь чугунные перилы      

Ножку дивную продень!      

       

Ночной зефир      

Струит эфир.      

Шумит,      

Бежит      

Гвадалквивир.      

       

       * * *      

       

Охотник до журнальной драки,      

Сей усыпительный Зоил      

Разводит опиум чернил      

Слюнею бешеной собаки.      

       

       * * *      

       

Лихой товарищ наших дедов,      

Он друг Венеры и пиров,      

Он на обедах – бог обедов,      

В своих садах – он бог садов.      

       

       * * *      

       

Ненастный день потух; ненастной ночи   мгла      

По небу стелется одеждою свинцовой;      

Как привидение, за рощею сосновой      

Луна туманная взошла…      

Всё мрачную тоску на душу мне   наводит.      

Далеко, там, луна в сиянии восходит;      

Там воздух напоен вечерней теплотой;      

Там море движется роскошной пеленой      

Под голубыми небесами…      

Вот время: по горе теперь идет она      

К брегам, потопленным шумящими   волнами;      

Там, под заветными скалами,      

Теперь она сидит печальна и одна…      

Одна… никто пред ней не плачет, не   тоскует;      

Никто ее колен в забвеньи не цалует;      

Одна… ничьим устам она не предает      

Ни плеч, ни влажных уст, ни персей   белоснежных.      

       

………………………………………      

………………………………………      

………………………………………      

       

Никто ее любви небесной не достоин.      

Не правда ль: ты одна… ты плачешь… я   спокоен;      

       

…………………………………………      

       

Но если………………………………      

       

       * * *      

       

Презрев и голос укоризны,      

И зовы сладос надежд,      

Иду в чужбине прах отчизны      

С дорожных отряхнуть одежд.      

У [молкни], сердца шопот сонный,      

Привычки давной слабый    глас,      

Прости, предел неблагосклонный,      

Где свет узрел я в первый раз!      

Простите, сумрачные сени,      

Где дни мои   в   тиши,      

Исполнены страстей и лени      

И снов задумчивых души. —      

Мой брат, в опасный день разлуки      

Все думы сердца – о тебе.      

В последний  сожмем же   руки      

И покоримся мы судьбе.      

Благослови побег поэта      

< >      

< > где-нибудь в волненьи         

Мой глас  [вос]помни иногда      

       

Умолкнет он под небом дальным      

< > сне,      

Один < > печальным      

Угаснет в чуждой стороне.      

       

Настанет час желанный      

И благоск    славянин      

К моей могиле безъимянной      

       

       

       

       

Сабуров, ты оклеветал      

Мои гусарские затеи,      

Как я с Кавериным гулял,      

Бранил Россию [с] Молоствовым,      

С моим Чедаевым читал,      

Как, все заботы отклоня,      

Прове меж ими год я круглый,      

Но Зубов не прельстил меня      

Своею задницею смуглой.      

       

       

Младенцу      

       

       

Дитя, не смею над тобой      

Произносить благословенья.      

[Ты] взором, [мирною душой,]      

[Небесный] ангел утешенья.      

       

Да будут ясны дни твои,      

Как [милый] взор    ныне ясен.      

[Меж] [лу]   жребиев земли      

Да [б] жребий твой   прекрасен.      

       

       

Подражания Корану.[19]      

       

Посвящено П. А. Осиповой.      

       

       I.      

       

Клянусь четой и нечетой,      

Клянусь мечом и правой битвой,      

Клянуся утренней звездой,      

Клянусь вечернею молитвой:[20]      

       

Нет, не покинул я тебя.      

Кого же в сень успокоенья      

Я ввел, главу его любя,      

И скрыл от зоркого гоненья?      

       

Не я ль в день жажды напоил      

Тебя пустынными водами?      

Не я ль язык твой одарил      

Могучей властью над умами?      

       

Мужайся ж, презирай обман,      

Стезею правды бодро следуй,      

Люби сирот, и мой Коран      

Дрожащей твари проповедуй.      

       

       II.      

       

О, жены чистые пророка,      

От всех вы жен отличены:      

Страшна для вас и тень порока.      

Под сладкой сенью тишины      

Живите скромно: вам пристало      

Безбрачной девы покрывало.      

Храните верные сердца      

Для нег законных и стыдливых,      

Да взор лукавый нечестивых      

Не узрит вашего лица!      

       

А вы, о гости Магомета,      

Стекаясь к вечери его,      

Брегитесь суетами света      

Смутить пророка моего.      

В пареньи дум благочестивых,      

Не любит он велеречивых      

И слов нескромных и пустых:      

Почтите пир его смиреньем,      

И целомудренным склоненьем      

Его невольниц молодых.[21]      

       

       III.      

       

Смутясь, нахмурился пророк,      

Слепца послышав приближенье:[22]      

       

Бежит, да не дерзнет порок      

Ему являть недоуменье.      

       

С небесной книги список дан      

Тебе, пророк, не для строптивых;      

Спокойно возвещай Коран,      

Не понуждая нечестивых!      

       

Почто ж кичится человек?      

За то ль, что наг на свет явился,      

Что дышит он недолгой век,      

Что слаб умрет, как слаб родился?