1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 
И вдруг на нас, когда мы шли одни,    

Нагрянул голос, мчавшийся вдоль кручи    

Быстрей перуна в грозовые дни:    

     

     133    

     

«Меня убьет, кто встретит!»[734] – и,  летучий,    

Затих вдали, как затихает гром,    

Прорвавшийся сквозь оболочку тучи.    

     

     136    

     

Едва наш слух успел забыть о нем,    

Раздался новый, словно повторенный    

Удар грозы, бушующей кругом:    

     

     139    

     

«Я тень Аглавры, в камень  превращенной!»[735]    

И я, правей, а не вперед ступив,    

К наставнику прижался, устрашенный.    

     

     142    

     

Уже был воздух снова молчалив.    

«Вот жесткая узда, – сказал  Вергилий, –    

Чтобы греховный сдерживать порыв.    

     

     145    

     

Но вас влечет наживка, без усилий    

На удочку вас ловит супостат,    

И проку нет в поводьях и вабиле.[736]    

     

     148    

     

Вкруг вас, взывая, небеса кружат,    

Где все, что зримо, – вечно и  прекрасно,    

А вы на землю устремили взгляд;    

     

     151    

     

И вас карает тот, кому все ясно».    

     

     

    

     

 Песнь пятнадцатая    

     

Круг  второй (окончание) – Круг третий – Гневные    

     

     

     1    

     

Какую долю, дневный путь свершая,    

Когда к исходу близок третий час,    

Являет сфера, как дитя, живая,    

     

     4    

     

Такую долю и теперь как раз    

Осталось солнцу опуститься косо;[737]    

Там вечер был, и полночь здесь у нас.[738]    

     

     7    

     

Лучи нам били в середину носа,    

Затем что мы к закатной стороне    

Держали путь по выступу утеса,    

     

     

    

     

     10    

     

Как вдруг я ощутил, что в очи мне    

Ударил новый блеск, струясь  продольно,    

И удивился этой новизне.    

     

     13    

     

Тогда ладони я поднес невольно    

К моим бровям, держа их козырьком,    

Чтобы от света не было так больно.    

     

     16    

     

Как от воды иль зеркала углом    

Отходит луч в противном направленье,    

Причем с паденьем сходствует подъем,    

     

     19    

     

И от отвеса, в равном отдаленье,    

Уклон такой же точно он дает,    

Что подтверждается при наблюденьи,    

     

     22    

     

Так мне казалось, что в лицо мне бьет    

Сиянье отражаемого света,    

И взор мой сделал быстрый поворот.    

     

     25    

     

«Скажи, отец возлюбленный, что это    

Так неотступно мне в глаза разит,    

Все надвигаясь?» – я спросил поэта.    

     

     28    

     

«Не диво, что тебя еще слепит    

Семья небес,[739] – сказал он. – К  нам, в сиянье,    

Идет посол – сказать, что путь  открыт.    

     

     31    

     

Но скоро в тяжком для тебя сверканье    

Твои глаза отраду обретут,    

Насколько услаждаться в состоянье».    

     

     34    

     

Когда мы подошли: «Ступени тут, –    

Сказал, ликуя, вестник  благодати, –    

И здесь подъем гораздо меньше крут».    

     

     37    

     

Уже мы подымались, и «Bead    

Misericordes!»[740] пелось нам вослед    

И «Радуйся, громящий вражьи рати!»    

     

     40    

     

Мы шли все выше, я и мой поэт,    

Совсем одни; и я хотел, шагая,    

Услышать наставительный ответ;    

     

     43    

     

И так ему промолвил, вопрошая:    

«Что тот слепой романец разумел,    

О «доступе другим» упоминая?»    

     

     46    

     

И вождь: «Познав, какой грозит удел    

Позарившимся на чужие крохи,    

Он вас от слез предостеречь хотел.    

     

     49    

     

Богатства, вас влекущие, тем плохи,    

Что, чем вас больше, тем скуднее  часть,    

И зависть мехом раздувает вздохи.    

     

     52    

     

А если бы вы устремляли страсть    

К верховной сфере,[741] беспокойство ваше    

Должно бы неминуемо отпасть.    

     

     55    

     

Ведь там – чем больше говорящих  «наше»,    

Тем большей долей каждый наделен,    

И тем любовь горит светлей и краше».    

     

     p58    

     

«Теперь я даже меньше утолен, –    

Ответил я ему, – чем был  сначала,    

И большими сомненьями смущен.    

     

     61    

     

Ведь если достоянье общим стало    

И совладельцев много, почему    

Они богаче, чем когда их мало?»    

     

     64    

     

И он в ответ: «Ты снова дал уму    

Отвлечься в сторону земного дела    

И вместо света почерпаешь тьму.    

     

     67    

     

Как луч бежит на световое тело,[742]    

Так нескончаемая благодать    

Спешит к любви из горнего предела,    

     

     70    

     

Даря ей то, что та способна взять;    

И чем сильнее пыл, в душе зажженный,    

Тем большей славой ей дано сиять.    

     

     73    

     

Чем больше сонм, любовью озаренный,    

Тем больше в нем благой любви горит,    

Как в зеркалах взаимно отраженной.    

     

     76    

     

Когда моим ответом ты не сыт,    

То Беатриче все твои томленья,    

И это и другие, утолит.    

     

     79    

     

Стремись быстрей достигнуть исцеленья    

Пяти рубцов, как истребились два,    

Изглаженные силой сокрушенья».    

     

     82    

     

«Ты мне даруешь…» – начал я едва,    

Как следующий круг возник пред нами,    

И жадный взор мой оттеснил слова.    

     

     85    

     

И вдруг я словно был восхищен снами,    

Как если бы восторг меня увлек,    

И я увидел сборище во храме;    

     

     88    

     

И женщина, переступив порог,    

С заботой материнской говорила:    

«Зачем ты это сделал нам, сынок?    

     

     91    

     

Отцу и мне так беспокойно было    

Тебя искать!» Так молвила она,    

И первое видение уплыло.[743]    

     

     94    

     

И вот другая, болью пронзена,    

Которую родит негодованье,    

Льет токи слез, и речь ее слышна:    

     

     97    

     

«Раз ты властитель града, чье  названье    

Среди богов посеяло разлад[744]    

И где блистает всяческое знанье,    

     

     100    

     

Отмсти рукам бесстыдным, Писистрат,    

Обнявшим нашу дочь!» Но был спокоен    

К ней обращенный властелином взгляд,    

     

     103    

     

И он сказал, нимало не расстроен:    

«Чего ж тогда достоин наш злодей,    

Раз тот, кто любит нас, суда  достоин?»[745]    

     

     106    

     

Потом я видел яростных людей,    

Которые, столпившись, побивали    

Камнями юношу, крича: «Бей! Бей!»    

     

     109    

     

А тот, давимый гибелью, чем дале,    

Тем все бессильней поникал к земле,    

Но очи к небу двери отверзали,    

     

     112    

     

И он молил, чтоб грешных в этом зле    

Господь всевышний гневом не коснулся,    

И зрелась кротость на его челе.[746]    

     

     115    

     

Как только дух мой изнутри вернулся    

Ко внешней правде в должную чреду,    

Я от неложных грез моих очнулся.    

     

     118    

     

Вождь, увидав, что я себя веду,    

Как тот, кого внезапно разбудили,    

Сказал мне: «Что с тобой? Ты как в  чаду,    

     

     121    

     

Прошел со мною больше полумили,    

Прикрыв глаза и шатко семеня,    

Как будто хмель иль сон тебя  клонили».    

     

     124    

     

И я: «Отец мой, выслушай меня,    

И я тебе скажу, что мне предстало,    

Суставы ног моих окостеня».    

     

     127    

     

И он: «Хотя бы сто личин скрывало    

Твои черты, я бы до дна проник    

В рассудок твой сквозь это покрывало.    

     

     130    

     

Тебе был сон, чтоб сердце ни на миг    

Не отвращало влагу примиренья,[747]    

Которую предвечный льет родник.    

     

     133    

     

Я «Что с тобой?» спросил не от  смятенья,    

Как тот, чьи взоры застилает мрак,    

Сказал бы рухнувшему без движенья;    

     

     136    

     

А я спросил, чтоб укрепить твой шаг:    

Ленивых надобно будить, а сами    

Они не расшевелятся никак».    

     

     139    

     

Мы шли сквозь вечер, меря даль  глазами,    

Насколько солнце позволяло им,    

Сиявшее закатными лучами;    

     

     142    

     

А нам навстречу – нараставший дым    

Скоплялся, темный и подобный ночи,    

И негде было скрыться перед ним;    

     

     145    

     

Он чистый воздух нам затмил и очи.    

     

     

    

     

 Песнь шестнадцатая    

     

Круг  третий (продолжение)    

     

     

     1    

     

Во мраке Ада и в ночи, лишенной    

Своих планет и слоем облаков    

Под небом скудным плотно затемненной,    

     

     4    

     

Мне взоров не давил такой покров,    

Как этот дым, который все сгущался,    

Причем и ворс нещадно был суров.    

     

     7    

     

Глаз, не стерпев, невольно  закрывался;    

И спутник мой придвинулся слегка,    

Чтоб я рукой его плеча касался.[748]    

     

     

    

     

     10    

     

И как слепец, держась за вожака,    

Идет, боясь отстать и опасаясь    

Ушиба иль смертельного толчка,    

     

     13    

     

Так, мглой густой и горькой  пробираясь,    

Я шел и новых не встречал помех,    

А вождь твердил: «Держись, не  отрываясь!»    

     

     16    

     

И голоса я слышал, и во всех    

Была мольба о мире и прощенье    

Пред агнцем божьим, снявшим с мира  грех.    

     

     19    

     

Там «Agnus Dei»[749] пелось во вступленье;    

И речи соблюдались, и напев    

Одни и те же, в полном единенье.    

     

     22    

     

«Учитель, это духи?» – осмелев,    

Спросил я. Он в ответ: «Мы рядом с  ними.    

Здесь, расторгая, сбрасывают гнев».    

     

     25    

     

«А кто же ты, идущий в нашем дыме    

И вопрошающий про нас, как те,    

Кто мерит год календами земными?»    

     

     28    

     

Так чей-то голос молвил в темноте.    

«Ответь, – сказал учитель, –  и при этом    

Дознайся, здесь ли выход к высоте».    

     

     31    

     

И я: «О ты, что, осиянный светом,    

Взойдешь к Творцу, ты будешь удивлен,    

Когда пройдешь со мной, моим  ответом».    

     

     34    

     

«Пройду, насколько я идти волен;    

И если дым преградой стал меж нами,    

Нам связью будет слух», –  ответил он.    

     

     37    

     

Я начал так: «Повитый пеленами,    

Срываемыми смертью, вверх иду,    

Подземными измучен глубинами;    

     

     40    

     

И раз угодно божьему суду,    

Чтоб я увидел горние палаты,    

Чему давно примера не найду,    

     

     43    

     

Скажи мне, кем ты был до дня расплаты    

И верно ли ведет стезя моя,    

И твой язык да будет наш вожатый».    

     

     46    

     

«Я был ломбардец, Марко звался я;[750]    

Изведал свет и к доблести стремился,    

Куда стрела не метит уж ничья.    

     

     49    

     

А с правильной дороги ты не сбился».    

Так он сказал, добавив: «Я прошу,    

Чтоб обо мне, взойдя, ты помолился».    

     

     52    

     

И я: «Твое желанье я свершу;    

Но у меня сомнение родилось,    

И я никак его не разрешу.    

     

     55    

     

Возникшее, оно усугубилось    

От слов твоих, мне подтвердивших то,    

С чем здесь и там оно соединилось.    

     

     58    

     

Как ты сказал, теперь уже никто    

Добра не носит даже и личину:    

Зло и внутри, и сверху разлито.    

     

     61    

     

Но укажи мне, где искать причину:    

Внизу иль в небесах? Когда пойму,    

Я и другим поведать не премину».[751]    

     

     64    

     

Он издал вздох, замерший в скорбном  «У!»,    

И начал так, в своей о нас заботе:    

«Брат, мир-слепец, и ты сродни ему.    

     

     67    

     

Вы для всего причиной признаете    

Одно лишь небо,[752] словно все дела    

Оно вершит в своем круговороте.    

     

     70    

     

Будь это так, то в вас бы не была    

Свободной воля, правды бы не стало