1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 
Откроется  блаженство предо мной.    

Одно  меня тревожит, – с вами я    

Тревогой  этой поделюсь, друзья.    

Я, –  продолжал он, – слышал уж давно,    

Что  человеку дважды не дано    

Познать  блаженство, – тут и в небесах.    

Будь  неповинен он в семи грехах,    

Будь  вообще он чужд духовной скверны,    

Жизнь  брачная полна такой безмерной    

И дивной  лепоты, что страх берет    

При  мысли, что теперь из года в год    

Жизнь  безмятежная мне предстоит -    

Без  горестей, без кривды, без обид,    

И небо  на земле я обрету.    

Но  только за земную маету    

Дается  смертному венец небесный,    

И,  значит, после жизни столь чудесной    

Не будет  мне позволено стяжать,    

Когда  умру, Христову благодать.    

Вот эта  мысль мне не дает покоя.    

Рассейте  же мое сомненье злое».    

Сочтя,  что эта речь – безумца бред,    

Юстин  насмешливо сказал в ответ,    

От  ссылок и цитат на этот раз,    

Чтоб  кратко высказаться, воздержась:    

«Поверь  мне, ежели других преград    

Для  брака не находишь, милый брат,    

То будь  спокоен – бог пошлет тебе,    

В благой  заботе о твоей судьбе,    

Вослед  за свадьбой поводов немало    

Проклясть  удел свой, дивный небывало.    

Не  думай, что особо холостяк    

Мил  господу; господь, напротив, благ    

К тому  гораздо больше, кто женат.    

Свое  решенье не бери назад,    

Смелее  будь! Возможно ведь вполне,    

Что ты  чистилище найдешь в жене.    

Она  бичом господним может стать, -    

Тогда душе  твоей не долго ждать,    

Чтобы  взлететь на небеса стрелой.    

Не  беспокойся же, дружище мой,    

И мне  поверь: в конце концов не так    

Блаженства  и отрады полон брак,    

Что  может он закрыть к спасенью путь.    

Одно  скажу: благоразумен будь,    

Ласкай  жену умеренно, к ней страсть    

Держи в  узде, – смотри, чтобы не впасть    

И в  прочие грехи. Я все сказал, -    

Мой  разум ограничен, слаб и мал.    

Знай,  что твои все опасенья – вздор.    

Итак,  закончим этот разговор.    

О браке  батская вдова недавно    

Всю  правду нам поведала, на славный    

Рассказ  свой не потратив лишних слов.    

Храни  тебя всевышний, будь здоров!»    

Сказавши  так, собрание тотчас    

Юстин  покинул, с рыцарем простясь.    

Поняв,  что брак предотвратить нельзя,    

Все  способы пустили в ход друзья,    

Чтоб  избранную убедить девицу,    

Чье имя  было Мая, согласиться    

Стать  Януарию женой скорее.    

Вас  утомлять рассказом я не смею    

Об актах  всех, что ленное владенье    

Ей  передали на его именье,    

И об ее  наряде дорогом.    

День  наступил, когда они вдвоем    

Отправились  венчаться в божий храм    

И  воспринять дары святые там.    

Поп,  выйдя к ним в церковном облаченье,    

О Сарре  и Ревекке в поученье    

Напомнил  и велел, как те, вести    

Жизнь  мудрую и свято брак блюсти;    

Потом с  молитвой их перекрестил    

И узы  брачные навек скрепил.    

Закончил  свадьбу шумный пир горой,    

И  Януарий со своей женой    

Сидел,  гостями окружен. Палаты    

Весельем  были праздничным объяты,    

И блюд,  что подавали там, вкусней    

В Италии  ты не нашел бы всей.    

А лютни  издавали чудный звон,    

Какого  ни фиванский Амфион,    

Ни сам  Орфей вовек не извлекали;    

Под  пенье их там блюда подавали.    

Да, Иоав  и Феодам, что Фив    

Штурм  возвестил, прегромко затрубив,    

Затмить  то пенье были бы бессильны.    

Сам Вакх  вино всем в чаши лил обильно.    

Венера  улыбалась всем вокруг    

(Ведь ей  наш новоявленный супруг    

Хотел  отдать оставшиеся годы,    

Как  отдал дни своей златой свободы)    

И с  факелом в руке пред молодой    

Плясала  легкою своей стопой.    

Я не  солгу, сказав, что Гименей,    

Бог  брака, в жизни не вклал своей    

Столь  радостного жениха. Заметь,    

О  Марциан, [225]  что этот брак воспеть    

Не мог  бы ты, хоть рассказал удачно,    

Как  Филология вступила в брачный    

Союз с  Меркурием под пенье муз.    

Чтоб  юности и старости союз    

Изобразить,  нужны другие силы.    

Ни у  кого б из вас их не хватило, -    

Я в этом  убежден, мои друзья.    

Проверьте  сами, говорю ли я    

Вам  правду или нет. Младая Мая    

Сидела,  взором ласковым сияя    

И  красотою сказочной своей.    

Есфирь  проникновенней и нежней    

На  Агасфера взгляд не направляла.    

Не  описать красы столь небывалой!    

Скажу  лишь, что на майский день она    

Была  похожа, вся озарена    

Волшебной  прелестью неизъяснимой.    

Наш  Януарий от лица любимой    

Взор  оторвать не мог и про себя    

Так  думал: «Ночью обниму тебя    

Сильней,  чем обнимал Парис Елену».    

Но этой  сладостной мечте на смену    

Возникло  огорченье, что жена    

Сегодня  ночью пострадать должна,    

И стал  он думать: «Нежное созданье,    

На бога  возлагаю упованье,    

Что ты  перенесешь мой страстный пыл, -    

Ведь я  необычайных полон сил.    

Нет,  сдерживать свои я буду силы…    

Скорей  бы ночь, о боже, наступила    

И  вечность бы царила напролет!    

Ах,  разошелся бы скорей народ!»    

Тут  всевозможные уловки он    

Стал в  ход пускать, чтоб выпроводить вон    

Своих  гостей, проститься с ними всеми.    

Вот  наконец-то наступило время    

Из-за  стола подняться. Сразу в пляс    

Пустились  все, вина хлебнув не раз.    

Веселием  и хмелем были пьяны    

Все  гости, кроме сквайра Дамиана,    

Что  рыцарю давно служил. Был он    

Так  госпожой своею восхищен,    

Что сам  не свой стоял, без чувств упасть    

Готов, –  такую породила страсть    

Венера в  нем, когда она, танцуя,    

Его  задела факелом. К нему я    

Потом  вернусь, – лишь сообщу, что он    

К себе  поторопился, удручен,    

И лег в  постель. Пусть дни влачит, стеная,    

Пока его  не пожалеет Мая.    

Огонь  проклятый, тлеющий в соломе    

Постели!  Враг, живущий в нашем доме!    

Слуга-предатель,  к нам змеею в грудь    

Вползающий!  От вас оградой будь    

Всевышний  нам. Хоть ты от счастья пьян,    

О  Януарий, глянь: твой Дамиан,    

Оруженосец  твой, что столько лет    

Жил у  тебя, шел за тобою вслед,    

Против  тебя предательство кует -    

Пусть в  руки бог тебе его пошлет!    

Домашний  враг опаснее чумы,    

Ведь с  ним бок о бок жизнь проводим мы.    

Светило  дня, закончивши свой путь,    

Под  горизонт спустилось отдохнуть,    

Невидимым  для всей округи стало,    

И ночь  свое густое покрывало    

Накинула  на светлый небосвод.    

Простившись  с Януарием, народ    

Покинул  пышные его хоромы    

И  восвояси двинулся, чтоб дома    

Заняться  на досуге чем-нибудь    

И в  подходящий час потом заснуть.    

Наш  Януарий, отпустив гостей,    

Торопится  на ложе сна скорей.    

Чтобы  разжечь себя, пьет разогретый    

И полный  пряностей стакан кларета,    

Мальвазию  хлебает, ипокрас    

И  многое, о чем в недобрый час    

В  творении «De coitu» писал    

Мних  Константин, чтоб черт его побрал.    

Своим  друзьям сказал он: «Ради бога,    

Всех  вежливо спровадьте из чертога».    

Те,  сделав это, занавес спустили.    

Потом,  хотя мужчины рядом пили,    

Невесту  бледную взвели на ложе.    

И вот  когда постель служитель божий    

Благословил,  обоих молодых    

Друзья  тотчас оставили одних.    

Тут  Януарий крепко обнял Маю,    

Свою  жену, свой рай; весь полыхая,    

Со  страстью целовал ее такой,    

Что ей  щетинистой своей щекой,    

На рыбью  чешую весьма похожей    

(Так  хорошо свою побрил он рожу!)    

Натер  лицо прелестное, шепча:    

«Простите,  если боль вам сгоряча    

Я причиню,  супруга дорогая,    

Но вы  должны, возлюбленная Мая,    

Иметь в  виду, что в ремесле любом    

Таких  ведь мастеров мы не найдем,    

Что  хорошо работают и скоро.    

Досуг  нам нужен, в этом нет позора.    

Кто  запретит нам до утра играть?    

Ведь нас  связала божья благодать.    

Любое  обхождение друг с другом    

Дозволено  повенчанным супругам.    

Как  может согрешить с женою муж,    

Себя  своим ножом порезать? Чушь!    

Супруги  мы, играть нам нет запрета».    

Так  пропыхтев до самого рассвета,    

Хлебнул  кларета он и, на кровать    

Усевшись,  стал супругу целовать    

И громко  петь с гримасою влюбленной.    

Казалось,  жеребец разгоряченный    

Сидел в  нем рядом с глупою сорокой,    

Болтающей  без отдыха и срока.    

Все  громче пел он, хрипло голося,    

А шея  ходуном ходила вся.    

Бог  ведает, что ощущала Мая,    

Его в  одной сорочке созерцая    

И в  колпаке ночном. Я убежден,    

Что ей  не по душе пришелся он.    

В конце  концов он заявил: «Игра    

Меня  сморила, отдохнуть пора», -    

И, вмиг  заснув, до десяти проспал,    

Потом,  при свете дня, с постели встал.    

А что  касается прелестной Май,    

Она,  обычай женский соблюдая,    

Из  горницы своей четыре дня    

Не  выходила вон, покой храня.    

Нужны в  любой работе перерывы:    

Сменяя  труд и отдых, твари живы -    

Все:  люди, скот и даже рыбы, птицы.    

Пора мне  к Дамиану возвратиться.    

Который  страждет, мукой обуян.    

Я так  ему скажу: «О Дамиан,    

Ужели ты  надеешься, несчастный,    

Что  сможешь госпоже своей прекрасной    

Поведать  скорбь души? Сомненья нет,    

Что  отповедь получишь ты в ответ.    

Еще  предаст она тебя, пожалуй,    

Бог  помоги тебе, мой бедный малый!»    

Горит в  огне Венеры Дамиан    

И смерти  жаждет, исходя от ран.    

Ему  нашептывает злой недуг    

Любой  ценой отделаться от мук.    

Достав  бумагу и перо, он пишет    

Письмо,  что к милой Мае страстью дышит,    

И  стихотворной жалобой своей    

О пытках  сердца сообщает ей.    

В шелк  обернув письмо, его хранит    

За  пазухою он, тоской убит.    

Со  свадьбы Май на небе луна,    

Пройдя  десятую ступень Овна,    

Успела  соскользнуть в созвездье Рака,    

А Мая,  верная законам брака,    

Пережидала  в горнице своей,    

Чтоб  меньше трех не миновало дней    

До  возвращения ее к супругу;    

Светило  дня четвертый раз по кругу    

Свой  путь свершило, и в полдневный час,    

Когда  обедня отошла как раз,    

Сидела в  зале рядом с мужем Мая,    

Красою  дня весеннего сияя.    

Вдруг  Януарий, вспомнив невзначай    

О  Дамиане, молвил: «Что-то, чай,    

С ним  приключилось, боже милосердный!    

Куда  девался он, мой паж усердный!    

Не  захворал ли часом Дамиан?»    

Ему  ответ единогласный дан    

Пажами  был, что Дамиан хворает    

И лишь  болезнь ему прийти мешает;    

Он был  бы тут, когда бы был здоров.    

«Да, это  правда, Дамиан таков, -    

Заметил  Януарий, – я безмерно    

Тужил  бы, если б умер этот верный    

Служитель  мой. Он сдержанней, умней    

Всех  сверстников своих среди пажей,    

Притом  он так отважен и прилежен,    

Что путь  ему к успехам неизбежен.    

Как  только мы окончим наш обед,    

Жена  проведает его, я вслед    

За ней  приду, – помочь больному надо».    

За это  обещание наградой    

Достойной  Януарию была    

Всеобщая  горячая хвала:    

Забота о  больном слуге прекрасна.    

«Жена! –  воскликнул Януарий властно. -    

Когда  обед окончится, тотчас    

Вы с  дамами, покинув в зале нас,    

К  милейшему отправьтесь Дамиану    

Его  утешить. Я, как только встану    

От сна  послеобеденного, тоже    

К нему  зайду. Спешите, вас на ложе    

Я буду  ждать через часок-другой.    

Вернувшись,  лягте рядышком со мной».    

Сказавши  это, сквайра он призвал,    

Которому  подведомствен был зал,    

И сделал  разные распоряженья.    

А Мая с  дамами без промедленья    

Пажа  больного навестить пошла    

И, у  постели севши, завела    

Беседу с  ним, развлечь его стремясь.    

Тут  Дамиан поняв, что пробил час,    

Свое  письмо вложил ей тайно в руку,    

В  котором страсть свою излил и муку,    

При этом  он не произнес ни слова,    

А лишь  вздохнул; потом, вздохнувши снова,    

Ей тихим  голосом шепнул: «Мерси!    

Но я  погиб, коль, боже упаси,    

Не  захотите вы хранить молчанье».    

Что ж  Мая? Спрятав на груди посланье,    

К себе  домой отправилась она.    

Там  Януарий, в предвкушенье сна,    

Сидел  спокойно на краю кровати.    

Свою  супругу тысячью объятий    

Намучивши,  он лег и захрапел,    

А Мая  вышла, словно бы для дел,    

Которых,  несмотря на все желанье,    

Не  избежишь, и, прочитав посланье,    

Его  разорвала в клочки. Затем    

Их  бросила – куда, понятно всем.    

Как на  душе теперь у Май милой,    

Когда с  ней рядом муж храпит постылый?    

Вдруг  кашлем прерван мужа сладкий сон.    

Глаза  продравши, Маю просит он    

Все  снять с себя. «С тобой вкусить утеху    

Желаю,  молвит, платье мне помеха».    

Что было  делать ей? Лишь покориться.    

Но тут  остановлюсь, – ханжам сердиться    

Дать  повод не хочу, молчу о том,    

Чем были  заняты они потом, -    

И в рай  ли, в пекло ли попала Мая,    

Вечерний  звон их поднял… Я не знаю,    

Судьба  ль тому виной была, иль случай    

Природы  ли воздействие могучей,    

Иль,  может быть, стечение светил,    

Особенных  исполненное сил,    

В чьей  власти нежный пол сводить с ума    

При  помощи любовного письма    

(Ведь  все на свете свой имеет срок),    

Лишь бог  нам это разъяснить бы мог.    

Которому  открыты все причины, -    

Мне в  эти нечего влезать глубины, -    

Но верно  то, что в этот день покоя    

Лишилась  Мая, жалостью такою    

Проникшись  к Дамиану, что о нем    

Забыть  была не в силах и о том    

Мечтала  лишь, чтоб излечить больного    

«Пускай  меня осудят все сурово, -    

Так  думала она, – мне дела нет!    

Ах, он  дороже мне, чем солнца свет,    

Его  люблю, хотя б он нищим был».    

Вовек  всесилен состраданья пыл    

Над  благородным сердцем. Надо честно,    

Однако  же, признать, что повсеместно    

Есть  женщины, – их встретишь каждый день, -    

Чья  грудь таит не сердце, а кремень.    

Оки  погибнуть дали б Дамиану,    

Ему елея  не пролив на рану,    

И этим  бы на весь гордились свет,    

Себя  убийцами не сознавая, нет.    

Больному  Дамиану сострадая,    

Письмо  наутро написала Мая,    

В  котором изложила, не таясь,    

Свои все  чувства, про свиданья час    

И место  не сказавши ни полслова:    

Ему  отдаться, мол, всегда готова.    

И  вскоре, улучивши миг желанный,    

Она  пошла проведать Дамиана    

И под  подушку сунула ему    

Свое  письмо. Не видно никому    

Потом  больному руку крепко сжала,    

Поправиться  скорее пожелала    

И  поспешила прочь уйти тотчас, -    

За ней  супруг ее прислал как раз.    

Наутро  встал с постели Дамиан,    

Вдруг  исцеленный от сердечных ран,    

И быстро  нарядился в пух и прах,    

Чтоб  отличиться в Маиных глазах.    

Явившись  к Януарию, поклон    

Смиреннейший  ему отвесил он    

И всем  улыбки расточал так мило    

(Учтивость  хитрая – большая сила!),    

Что  молодого всяк хвалил пажа    

И  милостью дарила госпожа.    

Теперь  от Дамиана перейду    

К той  повести, которую веду.    

Высказывают  некоторые мненье,    

Что  содержанье счастья – наслажденье,    

И  впрямь, старался Януарий мой    

Наладить  так своей Есей жизни строй,    

Чтоб  полон был услады каждый миг:    

По-королевски  этот жил старик.    

Все в  доме было так заведено,    

Чтоб  наслажденье доставлять одно.    

К  усладам, коими он был богат,    

Причислить  надобно роскошный сад    

С  оградой каменной. Я б так сказал:    

Тот, кто  «Роман о Розе» написал,    

Такой  красы не описал бы. Слаб    

Тут  оказался бы и сам Приап,    

Хоть  божеством садов его зовут,    

     

    

     

Так был  роскошен сад и дивен пруд,    

Над чьей  водою лавр стоял, склонен.    

Нередко  Прозерпина и Плутон,    

Толпою  легких фей окружены,    

Плясали  на краю его волны    

И чудно  пели, люди говорят.    

Наш  рыцарь Януарий этот сад    

Облюбовал  как место развлеченья,    

И строго  было всем без исключенья    

Запрещено  туда ходить; лишь он    

Ключом,  который был посеребрен,    

В него  калитку открывал порою.    

Когда  себя в долгу перед женою    

Он  чувствовал, тогда они одни    

Там в  летние прогуливались дни.    

И  доводил он до желанной цели    

То, что  доделать не успел в постели.    

Так дни  за днями весело текли,    

Но  кратко длятся радости земли    

Для всех  живущих под луною тварей, -    

Узнал об  этом скоро Януарий.    

Непостоянный  рок! Ты наделен    

Не  меньшей лживостью, чем скорпион:    

Чаруешь  нас блестящей головой,    

Меж тем  как жало хвост готовит твой.    

Утеха  плотская, коварный яд,    

Чудовище,  чей так приветлив взгляд,    

А  посмыслы полны такою скверной!    

Всех  надуваешь ты немилосердно.    

Тобой  обласкан Януарий был,    

Но вдруг  удар твой бедного сразил:    

На оба  глаза он ослеп и с горя    

Стал  смерть молить за ним явиться вскоре.    

Увы, в  разгар любви и наслажденья    

Утратил  рыцарь Януарий зренье,    

Причем  стряслось несчастье это вмиг.    

Свою  судьбу оплакивал старик,    

И вместе  с тем ревнивый страх, что вдруг    

Свою  жену он выпустит из рук,    

Так жег  его, что был бы рад на месте    

Он  умерщвленным быть с женою вместе    

Его  пугало, что она найдет,    

Пока он  дышит иль когда умрет,    

Любовника  иль мужа – он хотел    

Навек ей  вдовий навязать удел.    

Но месяц  миновал, потом другой,    

И  Януарий стал со слепотой    

Своею  примиряться беспросветной,    

Понявши,  что все жалобы тут тщетны.    

Зато к  жене глухая ревность в нем    

Росла с  неделей каждой, с каждым днем;    

И до  того дошел он, что жену    

Не  соглашался никуда одну    

Теперь  пускать, хотя бы даже в зал.    

Повсюду  он ее сопровождал,    

При этом  ни на шаг не отступая.    

Немало  это огорчало Маю,    

Которая  мечтала лишь о том,    

Чтоб  Дамиану угодить во всем, -    

С такой  она его любила силой.    

И дни ее  текли в тоске унылой.    

С другой  же стороны, и Дамиан,    

Горюя,  таял от сердечных ран:    

Ему  судьба не позволяла злая    

Хотя б  словечко молвить милой Мае    

Об  остроте своих любовных мук    

Так,  чтоб его не услыхал супруг,    

Всегда  присутствовавший тут же близко.    

Друг с  другом все же тайной перепиской    

Они  снеслись, – и стало ясно им,    

Какими  каждый чувствами томим.    

О  Януарий, было б мало прока,    

Когда бы  взор твой мог бежать далеко,    

Как  корабли. Трудней ли обмануть    

Того,  кто видит, чем слепца? Ничуть.    

Вот  Аргус, например. Вся сотня глаз,    

Которыми  он мог глядеть зараз,    

Ведь не  спасла его от ослепленья.    

Таких  людей немало, без сомненья,    

Хотя им  это часто невдомек.    

С ключа,  которым открывал замок    

В  калитке муж, войти в свой сад желая,    

Сняла на  теплом воске снимок Мая    

И снимок  этот отдала пажу,    

И тот,  поняв отлично госпожу,    

К  калитке новый ключ подделал тайно.    

Как этот  ключ помог необычайно    

Влюбленным,  вы узнаете сейчас,    

Коль вам  угодно слушать мой рассказ.    

Что  правильней Овидиевых слов:    

На этом  свете нет таких оков,    

Которых  бы любовь не разорвала!    

Тому  примеров мы найдем немало,    

Хоть  Фисба и Пирам за днями дни    

Томились  врозь в темнице, все ж они