1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 
— Подождите, пожалуйста, Анджин-сан. — Это произнесла Ошиба.
    
Блэксорн остановился. Ее сияние, казалось, увеличилось и она стала еще женственнее. Он чувствовал необычайную чувственность, исходящую от нее, хотя она, казалось, вовсе об этом не заботилась.
    
— Говорят, вы знаете наш язык? — Ее голос звучал необыкновенно интимно.
    
— Прошу извинить меня, ваше высочество, — начал Блэксорн, используя свой проверенный временем запас выражений и слегка, запинаясь, так как очень нервничал, — простите, но я вынужден употреблять только короткие фразы и почтительно прошу вас обращаться ко мне с самыми простыми словами, чтобы я имел честь понять вас. — Он заметил, что всеобщее внимание сосредоточилось на них и что Ябу пробирается к нему, осторожно раздвигая толпу. — Могу я почтительно поздравить вас с днем рождения и молиться, чтобы вы счастливо прожили еще тысячу лет?
    
— Это не очень простые слова, Анджин-сан, — госпожа Ошиба была поражена.
    
— Прошу меня извинить, ваше высочество, я учил их всю прошлую ночь. Все ли я правильно сказал?
    
— Кто учил вас этому?
    
— Урага-нох-Тадамаса, мой вассал.
    
Она нахмурилась, потом взглянула на Ишидо, который наклонился вперед и заговорил так быстро, что Блэксорн не уловил ничего, кроме слова «стрелы».
    
— А, это тот отступник, христианский священник, которого убили прошлой ночью на вашем корабле?
    
— Простите, ваше высочество?
    
— Самурай, которого убили стрелой прошлой ночью на корабле.
    
— Да, это он, — ваше высочество, — Блэксорн взглянул на Ишидо, потом снова на нее. — Прошу меня извинить, ваше высочество, не разрешите ли вы приветствовать господина генерала?
    
— Да, разрешаю.
    
— Добрый вечер, господин генерал, — Блэксорн был заученно вежлив. — В прошлую встречу я был очень не в себе. Весьма сожалею.
    
Ишидо небрежно ответил на поклон:
    
— Да, помню. Вы были весьма невежливы. Надеюсь, вы не выйдете из себя и не выкинете ничего такого сегодня вечером.
    
— Я был очень не в себе той ночью, прошу меня извинить, — повторил Блэксорн.
    
— А что, такие вспышки безумия обычны среди чужеземцев?
    
Такая грубость по отношению к гостю, при посторонних, была очень плохим признаком. Глаза Блэксорна на миг обратились к госпоже Ошиба, он увидел в них удивление и решил рискнуть:
    
— Ах, господин генерал, вы в значительной степени правы. Чужеземцы всегда немного сумасшедшие. Но, простите, теперь я самурай, хатамото, и это большая, очень большая честь для меня. Я больше не чужеземец.
    
Он заговорил тем голосом, каким привык командовать с юта, и голос этот, без особых усилий с его стороны, заполнил всю комнату.
    
— Теперь я понял правила хорошего тона самураев — и немного Бусидо. И ва. Прошу прощения, я больше не варвар. — Последнее слово он произнес как вызов, без страха: он знал, что японцы понимают толк в мужестве и гордости и уважают эти качества. Ишидо засмеялся.
    
— Так, самурай Анджин-сан. — Казалось, он развеселился. — Я принимаю ваши извинения. Слухи о вашей смелости верны. Хорошо, очень хорошо. Я тоже прошу прощения. Ужасно, что эти презренные ронины смогли сделать такое — вы меня понимаете? Это ночное нападение…
    
— Да, господин, понимаю. Очень плохо. Погибло четыре человека. Один из них — мой, трое — серые.
    
— Это плохо, очень плохо. Не беспокойтесь, Анджин-сан. Больше этого не будет. — Ишидо задумчиво осмотрел зал, и все хорошо поняли, что он имел в виду. — Я отдал приказы охране, понимаете? Очень хорошей охране. Никаких нападений. Ни с какой стороны. Теперь вас будут очень хорошо охранять. В замке совершенно безопасно.
    
— Благодарю вас. Простите за беспокойство.
    
— Ничего. Вы важный человек, вы самурай. У вас особое, самурайское положение при господине Торанаге. Я не забываю, не бойтесь.
    
Блэксорн еще раз поблагодарил Ишидо и повернулся к госпоже Ошибе.
    
— Ваше Высочество, в нашей стране есть королева — наша королева. Пожалуйста, извините меня за плохой японский… Да, в моей стране правит королева. В нашей стране есть обычай — всегда дарить дамам на день рождения подарки. Даже королеве. — Из кармана в рукаве он извлек розовый цветок камелии, который срезал в саду. Он положил его перед собой, боясь, что перестарался. — Прошу меня извинить, если у меня не очень хорошие манеры.
    
Она посмотрела на цветок… Пятьсот человек, затаив дыхание, ждали, как она ответит на такую смелость и галантность чужеземца — и ловушку, в которую он, скорее всего ненамеренно, заманил ее.
    
— Я не королева, Анджин-сан, — медленно ответила Ошиба. — Только мать наследника и вдова господина Тайко. Я не могу принимать дары как королева: я не королева, никогда не стану королевой, не хочу делать вид, что я королева, и быть королевой. — Она улыбнулась всем сразу и сразу для всех нежно промолвила: — Но как дама, в свой день рождения, быть может, я могу просить разрешения принять подарок Анджин-сана?
    
Все разразились аплодисментами. Блэксорн поклонился и поблагодарил ее, поняв только, что его подарок принят. Когда все утихомирились, госпожа Ошиба окликнула:
    
— Марико-сан, ваш ученик оправдывает ваши усилия?
    
Марико пробиралась между гостями, рядом с ней шел юноша, еще Блэксорн узнал Киритсубо и госпожу Сазуко и заметил, что юноша улыбается молоденькой девушке, но тут же забыл об этом — моментально переключился на Марико:
    
— Добрый вечер, госпожа Тода. — И вдруг добавил по-латыни — это было рискованно, но успех опьянил его: — Этот вечер стал еще более прекрасным, когда появились вы.
    
— Благодарю вас, Анджин-сан, — ответила она по-японски, слегка покраснев. Марико подошла к возвышению — юноша остался среди наблюдающих со стороны — и поклонился Ошибе. — Моих трудов здесь мало, Ошиба-сан. Это все заслуга Анджин-сана и книги, которую ему дали святые отцы.
    
— Ах да, словарь! — Ошиба сделала Блэксорну знак показать ей книгу и с помощью Марико быстро разобралась в ней. Она была в восторге, Ишидо тоже.
    
— Мы должны сделать копии, господин генерал. Пожалуйста, прикажите им сделать для нас сотню книг. С их помощью наши юноши скоро научатся языку чужеземцев.
    
— Хорошая идея, госпожа. Чем скорее у нас будут собственные переводчики, тем лучше, — Ишидо засмеялся. — А христианам придется пережить, что мы нарушим их монополию.
    
Седой самурай лет шестидесяти, который стоял впереди всех гостей, выразил свое мнение:
    
— Христиане не владеют монополией, господин генерал. Мы просим отцов-христиан, фактически мы настаиваем, чтобы они были переводчиками и торговцами, — ведь только они могут говорить с обеими сторонами и пользуются доверием у тех и других. Этот обычай завел господин Города и продолжил господин Тайко.
    
— Конечно, господин Кийяма, я не имел в виду обидеть тех дайме или самураев, которые стали христианами. Я говорил только о монополии священников-христиан, — отвечал Ишидо. — Для нас было бы лучше, если бы наши люди, а не иностранные священники — какие бы то ни было — контролировали нашу торговлю с Китаем.
    
— Но ведь ни разу не было случаев обмана, господин генерал, — возразил Кийяма. — Цены правильные, торговля идет легко и выгодно, отцы-священники своих людей контролируют. Без южных варваров не было бы ни шелка, ни торговли с Китаем. Если бы не святые отцы, мы имели бы много осложнений — очень много осложнений. Прошу простить, что упоминаю об этом.
    
— Ах, господин Кийяма, — пропела госпожа Ошиба, — я уверена, господин Ишидо польщен тем, что вы его поправили, не так ли, господин генерал? Что значил бы Совет регентов без советов господина Кийямы?
    
— Безусловно, — согласился Ишидо.
    
Кийяма с усилием поклонился, хотя он-то не был обижен. Ошиба взглянула на юношу и взмахнула веером:
    
— А что вы скажете, Сарудзи-сан? Стали бы вы учить чужеземный язык?
    
Юноша вспыхнул под ее ослепляющим взглядом. Хрупкий, красивый, он очень старался выглядеть мужественнее, чем был в свои неполные пятнадцать лет.
    
— О, я надеюсь, мне не придется этим заниматься, Ошиба-сама… Но, если мне прикажут, — я попробую. Буду очень стараться.
    
Всех тронула его непосредственность. Марико гордо сказала по-японски:
    
— Анджин-сан, это мой сын, Сарудзи.
    
Блэксорн сосредоточенно слушал всю предыдущую беседу, но большая часть ее оставалась для него непонятна — быстрая разговорная речь сильно отличалась от литературной. Но он уловил имя — Кийяма — и тревога покинула его. Он поклонился Сарудзи, и тот церемонно ответил на его поклон.
    
— Прекрасный молодой человек. Хорошо иметь такого сына, Марико-сан.
    
Он украдкой посмотрел на правую руку юноши, заметно искривленную, и тут же вспомнил: Марико однажды рассказывала ему о своих родах, очень долгих и трудных. «Бедняга, — подумал он, — как же он сможет пользоваться мечом?» Он вовремя отвел глаза, никто не заметил этого его взгляда — кроме самого Сарудзи. На лице юноши отразились смущение и боль.
    
— Хорошо иметь такого сына, Марико-сама, но ведь это совершенно невозможно, чтобы у вас был такой взрослый сын, — сами вы так молоды.
    
Ошиба тут же задала вопрос:
    
— Вы всегда так галантны, Анджин-сан?
    
— Простите?
    
— Ах, всегда вы так любезны? Комплименты! Понимаете меня?
    
— Нет, простите, пожалуйста, не понял. — Голова у Блэксорна уже раскалывалась от постоянного напряжения. Тем не менее, когда Марико объяснила, о чем речь, он ответил с шутливой торжественностью: — Ах, прошу прощения, Марико-сан. Если Сарудзи действительно ваш сын, пожалуйста, скажите госпоже Ошибе: я не знал, что дамы здесь выходят замуж в десять лет.
    
Она перевела, потом добавила что-то, что всех рассмешило.
    
— Что вы сказали?
    
— Ах! — Марико заметила, что Кийяма зло смотрит на Блэксорна. — Прошу прощения, господин Кийяма, могу я представить вам Анджин-сана?
    
Кийяма вежливо ответил на очень почтительный поклон Блэксорна.
    
— Я слышал, что вы христианин…
    
— Ах, извините, господин Кийяма, — ответил тот по-японски. — Да. Я тоже христианин, но другой секты.
    
— Вашу секту не любят в моей провинции. И в Нагасаки, и на Кюсю, да, думаю, ни в одной из провинции, где дайме — христиане.
    
Марико с усилием удержала на лице улыбку, — дома она много размышляла, пытаясь определить, сам ли Кийяма нанял убийц Амиды и организовал нападение прошлой ночью. А теперь в переводе она постаралась смягчить грубость Кийямы. Все внимательно слушали разговор.
    
— Я не священник, господин. — Блэксорн обратился непосредственно к Кийяме. — Если и окажусь в ваших краях, то только по торговым делам. Никаких разговоров о религии или проповедей своего учения. Почтительно прошу только разрешения торговать.
    
— Я не хочу, чтобы вы торговали! Не желаю, чтобы вы появлялись в моих землях! Вам запрещено появляться в моих землях под страхом смерти! Вы понимаете?
    
— Да, понимаю. Очень сожалею.
    
Кийяма надменно повернулся к Ишидо.
    
— Нам следовало бы полностью запретить эту секту и этих чужеземцев во всей империи. Я предложу это на следующей встрече Совета. А пока открыто заявляю: господину Торанаге дали плохой совет — сделать иностранца, тем более такого человека, самураем. Очень опасный прецедент!
    
— Ну, это не так уж важно! Ошибки нынешнего правителя Кванто очень скоро будут исправлены.
    
— Людям свойственно делать ошибки, господин генерал. — Кийяма стоял на своем. — Только Господь Бог все видит и все может. Единственная настоящая ошибка господина Торанаги — что он поставил свои интересы выше интересов наследника.
    
— Да, — согласился Ишидо.
    
— Прошу меня извинить, — вмешалась Марико, — но это неправда. Сожалею, но вы оба ошибаетесь в моем господине. Кийяма очень вежливо повернулся к ней.
    
— Вы заняли совершенно правильную позицию, Марико-сан. Но, пожалуйста, давайте не будем обсуждать это сегодня вечером. Да, господин генерал, а где сейчас господин Торанага? Каковы последние вести?
    
— Вчера с почтовым голубем пришло уведомление, что он в Мисиме. Теперь я жду ежедневных сообщений о его передвижении.
    
— Что ж, значит, через два дня он пересечет границы своей провинции, — подытожил Кийяма.
    
— Да, господин Икава Джикья готов приветствовать его в соответствии с его положением.
    
— Будем надеяться, — Кийяма улыбнулся Ошибе, — он очень благосклонно относился к ней. — В этот день, госпожа, в честь такого случая, можно ли попросить вас о позволении регентам приветствовать наследника?
    
— Наследник почтет это за честь, господин, — ответила она, к всеобщему одобрению. — А потом не соблаговолите ли вы и все здесь присутствующие быть его гостями на состязании поэтов? А регенты — стать судьями?
    
Все бурно зааплодировали.
    
— Благодарю вас, но не предпочтительнее ли, чтобы роль судей выполнили вы и принц Огаки с кем-нибудь из дам?
    
— Очень хорошо, если вы так пожелаете.
    
— Тогда, госпожа, какую же выбрать тему? И первую строку стихотворения? Поэтический дар Кийямы славился не менее, чем его искусное владение мечом и отвага в боях.
    
— Пожалуйста, Марико-сан, может быть, вы ответите господину Кийяме? — Все опять восхитились находчивостью Ошибы, — она была посредственной поэтессой, тогда как Марико — искусной, что известно всем.
    
Марико это обращение польстило. Она задумалась на минуту.
    
— Тема — о сегодняшнем вечере, госпожа Ошиба, и первая строка — «На ветке без листьев…»
    
Ошиба и остальные похвалили ее выбор. Кийяма подобрел:
    
— Превосходно, но мы будем очень стараться выиграть у вас, Марико-сан.
    
— Надеюсь, вы простите меня, господин, но я не стала бы участвовать в состязании.
    
— Конечно, вы должны участвовать! — Кийяма не принял ее слов всерьез. — Вы одна из лучших поэтесс в государстве. Без вас совсем не то.
    
— Прошу меня извинить, господин, но, к сожалению, меня здесь не будет.
    
— Не понимаю.
    
Ошиба спросила:
    
— Что это значит, Марико-сан?
    
— О, пожалуйста, извините меня, госпожа, завтра я покидаю Осаку — вместе с госпожой Киритсубо и госпожой Сазуко.
    
Улыбка Ишидо исчезла.
    
— И куда же вы направляетесь?
    
— Встретить своего сюзерена, господин.
    
— Господин Торанага будет здесь через несколько дней, разве не так?
    
— Госпожа Сазуко уже несколько месяцев не видела своего мужа, а господин Торанага еще не имел удовольствия видеть своего последнего сына. Конечно, госпожа Киритсубо будет сопровождать нас. Господин очень давно не видел и хозяйку своих дам.
    
— Господин Торанага будет здесь так скоро, что вам нет надобности встречать его.
    
— Но я думаю, что это необходимо, господин генерал.
    
Ишидо решительно сказал:
    
— Вы только что прибыли, и мы соскучились по вашему обществу, Марико-сан. Особенно госпожа Ошиба. Я согласен с господином Кийямой, — конечно, вы должны участвовать в соревновании.
    
— Простите, но меня здесь не будет.
    
— Очевидно, вы устали, госпожа. Вы только что прибыли. Конечно, сейчас неподходящее время обсуждать такие личные вопросы. — Ишидо повернулся к Ошибе. — Может быть, госпожа Ошиба, вам следует поприветствовать остальных гостей?
    
— Да, да, конечно! — вспыхнула Ошиба.
    
Сразу же послушно образовалась очередь, начался выжидательный гул, но сразу наступила тишина, когда раздался голос Марико:
    
— Благодарю вас, господин генерал. Я согласна, но это не личное дело и здесь нечего обсуждать. Завтра я уезжаю, чтобы засвидетельствовать свое почтение моему сюзерену, с его дамами.
    
Ишидо холодно произнес:
    
— Вы здесь, госпожа, по личному приглашению Сына Неба, а также и регентов. Пожалуйста, потерпите. Ваш господин тоже будет здесь, и очень скоро.
    
— Согласна, господин. Но Его Императорское Величество приглашает только через двадцать два дня. В приглашении нет приказа мне или кому-то еще оставаться в Осаке до этого срока. Или есть?
    
— Вы забываете о своих манерах, госпожа Тода.
    
— Прошу меня извинить, я меньше всего этого хотела. Простите, я приношу свои извинения. — Марико повернулась к Огаки, придворному. — Господин, приглашение Возвышенного требует, чтобы я оставалась здесь до его приезда?
    
Улыбка Огаки была безукоризненно отрепетирована:
    
— Приглашение на двадцать второй день этого месяца, госпожа. Оно требует вашего присутствия в этот день.
    
— Благодарю вас, господин, — Марико поклонилась и снова повернулась лицом к возвышению. — Оно требует моего присутствия в это время, господин генерал, но не ранее. Так что завтра я выезжаю.
    
— Пожалуйста, будьте терпеливы, госпожа. Регенты рады вашему приезду, здесь нужно провести много всяких приготовлений, потребуется ваша помощь до приезда Возвышенного. Сейчас госпожа Оши…
    
— Простите, господин, но приказы моего сюзерена для меня важнее. Я должна выехать завтра.
    
— Вы не поедете завтра, и вас просят… нет, обращаются к вам с просьбой принять участие в соревнованиях у госпожи Ошибы. Сейчас госпожа…
    
— Тогда я, значит, здесь в заключении — против моей воли?
    
Ошиба сказала:
    
— Марико-сан, давайте пока отложим этот вопрос, прошу вас.
    
— Простите, Ошиба-сан, но я простой человек. Я открыто заявила, что у меня есть приказы моего сюзерена. Если я не могу их выполнить, я должна знать почему. Господин генерал, я заключена здесь до двадцать второго дня? Если так, то по чьему приказу?
    
— Вы здесь почетный гость, — осторожно сказал Ишидо, желая ее успокоить. — Я повторяю, госпожа, ваш господин скоро будет здесь.
    
Марико чувствовала его власть, но пыталась сопротивляться.
    
— Простите, но я еще раз хочу смиренно задать вопрос: я здесь, в Осаке, в заключении на следующие восемнадцать дней и если да, то по чьему приказу?
    
Ишидо не спускал с нее глаз.
    
— Нет, вы не в заключении.
    
— Благодарю вас, господин. Прошу простить, что я говорила так откровенно. — Между тем многие дамы стали открыто шептаться: всех их держат здесь против воли, и если Марико-сан может уехать, то и они тоже… Можно выехать прямо завтра — о, как замечательно!..
    
Шепот был перекрыт голосом Ишидо:
    
— Что ж, госпожа Тода, коли вы выбрали такой бесцеремонный тон, я чувствую, что мой долг — просить регентов о формальном отказе, на случай если другие разделят ваше непонимание сути вопроса. — Он грустно улыбнулся в мертвой тишине. — До этого времени вам придется оставаться здесь, чтобы быть готовой ответить на их вопросы и выслушать их решение.
    
Марико заявила:
    
— Я была бы польщена, господин, но мой долг — это в первую очередь долг перед моим сюзереном.
    
— Конечно. Но это займет всего несколько дней.
    
— Простите, господин, но мой долг перед моим сюзереном требует моего отсутствия на несколько ближайших дней.
    
— Вам нужно запастись терпением, госпожа. Это займет немного времени, так что дело закончено. Сейчас господин Ки…
    
— Простите, я не могу отложить свой отъезд.
    
Ишидо повысил голос:
    
— Вы отказываетесь подчиниться Совету регентов?
    
— Нет, господин, — гордо отвечала Марико. — Нет, — если они не требуют нарушения моего долга перед сюзереном, а это высший долг самурая!
    
— Вы останетесь здесь и будете ждать, пока состоится встреча с регентами.
    
— Простите, мне приказано моим сюзереном сопровождать его дам на встречу с ним. И без промедления. — Марико вынула из рукава свиток и церемонно протянула его Ишидо.
    
Он надорвал его, развернул, посмотрел.
    
— Все равно — вы должны ждать разрешения регентов. Марико с надеждой подняла взор на госпожу Ошибу, — но встретила только мрачное неодобрение, обернулась к Кийяме, — но он хранил невозмутимое молчание.
    
— Пожалуйста, извините меня, господин генерал, но сейчас нет войны. Мой господин подчиняется регентам, так что в течение следующих восемнадцати дней…
    
— Этот вопрос закрыт!
    
— Этот вопрос будет закрыт, если вы, господин генерал, проявите вежливость и дадите мне закончить! Я не какая-нибудь крестьянка, чтобы попирать мои права. Я Тода Марихо-нок-Бунтаро-нох-Хиро-Мацу, дочь господина Акечи Дзинсаи; и я заявляю, что никогда не буду пленницей, заложницей или содержаться в неволе. Следующие восемнадцать дней и до того самого дня, назначенного Возвышенным, я свободна ходить куда пожелаю — как и все остальные.
    
— Наш господин, Тайко, был когда-то крестьянином. Многие самураи — крестьяне, были крестьянами. Каждый дайме был когда-то в прошлом крестьянином. Даже первый Такасима, все когда-то были крестьянами. Слушайте внимательно: вы будете ждать, сколько потребуется регентам.
    
— Нет! Простите меня, мой первый долг — послушание моему сюзерену!
    
Взбешенный Ишидо двинулся к ней.
    
Хотя Блэксорн почти ничего не понял из их разговора, его правая рука незаметно скользнула в левый рукав, чтобы достать спрятанный там метательный нож.
    
Ишидо наступал на нее:
    
— Вы будете…
    
В этот момент началось какое-то шевеление у дверей. Заплаканная служанка пробилась через толчею и подбежала к Ошибе.
    
— Пожалуйста, простите меня, госпожа, — захныкала она, — но Ёдоко-сан… она просила вас… она… Вы должны поторопиться, наследник уже там…
    
Обеспокоенная Ошиба оглянулась на Марико и Ишидо, скользнула по лицам гостей, обращенным к ней, сделала им полупоклон и заторопилась к выходу.
    
— Я поговорю с вами позднее, Марико-сан, — бросил Ишидо и последовал за Ошибой; его шаги тяжело отдавались на татами. При его приближении шепот стихал — и тут же начинался снова. Колокола прозвонили наступление следующего часа.
    
Блэксорн приблизился к Марико:
    
— Марико-сан, что случилось?
    
Она продолжала не дыша смотреть на возвышение. Кийяма снял сведенную судорогой руку с рукоятки меча.
    
— Марико-сан!
    
— Да, господин?
    
— Могу я предложить вам вернуться домой? Не разрешите ли вы мне побеседовать с вами позднее — скажем, в час свиньи?
    
— Да, да, конечно, пожалуйста. Извините меня, но я должна была… — Она замолчала.
    
— Сегодня плохой день, Марико-сан. Может быть, Бог заберет вас в свои владения. — Кийяма повернулся к ней спиной и властно произнес на весь зал: — Я предлагаю всем разойтись по домам и ждать… ждать и молиться, чтобы Бесконечность могла взять госпожу Ёдока-сан быстро и легко и с почестями проводить ее в свой мир, если пришло ее время. — Он глянул на Сарудзи, который все еще был ошеломлен. — Вы пойдете со мной! — И вышел.
    
Сарудзи направился за ним, ему не хотелось оставлять мать, но он подчинился приказу, смущенный оказанным ему вниманием.
    
Марико простилась с гостями общим полупоклоном и двинулась в сторону выхода. Кири облизывала пересохшие губы, госпожа Сазуко, дрожащая от испуга, стояла рядом. Кири взяла госпожу Сазуко за руку и обе женщины последовали за Марико. Ябу вышел с Блэксорном раньше, теперь они сопровождали дам, вдруг осознав, что из всех присутствующих они единственные самураи, носящие форму Торанаги. Снаружи их ждали серые.
    * * *
    
— Чего ради вы вдруг заупрямились? Глупо ведь… — налетел на нее Ябу.
    
— Простите, — Марико прятала настоящую причину. Ей хотелось, чтобы Ябу оставил ее в покое, — она была взбешена его грубостью. — Так получилось, господин. В какой-то момент это было празднование дня рождения, а потом… Я не знаю. Пожалуйста, извините меня, Ябу-сама. Пожалуйста, извините меня, Анджин-сан.
    
Блэксорн попытался что-то говорить, но Ябу сразу перестал обращать на него внимание и он прислонился к раме окна; он был зол, голова болезненно пульсировала от напряженных усилий понять, о чем идет речь.
    
— Простите, Ябу-сан! — Боже, как надоедливы эти мужчины, все им нужно объяснять, со всеми подробностями… Они не видят даже собственных ресниц…
    
— Вы подняли бурю, которая погубит всех нас! Глупо!
    
— А справедливо то, что мы заперты?! Господин Торанага отдал мне приказ…
    
— Эти приказы бессмысленны. Его головой, видно, завладели дьяволы! Вам следует извиниться и взять свои слова обратно. Теперь охрана будет плотнее — комар не пролетит! Ишидо, конечно, отменит наши разрешения на выход, и вы все погубили. — Он посмотрел на Блэксорна. — Что нам теперь делать?
    
— Простите?
    
Они втроем находились в главной приемной комнате дома Марико, располагавшегося во внутреннем кольце укреплений. Серые — их было даже больше, чем обычно, — проводили их сюда, а теперь расположились за воротами. Кири и госпожа Сазуко отправились в свои апартаменты под такой же «почетной» охраной, и Марико обещала им, что посетит их после встречи с Кийямой.
    
— Но охрана вас не выпустит, Марико-сан, — пролепетала напуганная Сазуко.
    
— Не беспокойтесь, ничего не изменилось. В пределах замка мы можем передвигаться свободно, хотя и с охраной.
    
— Они остановят вас! О, зачем вы…
    
— Марико-сан права, дитя мое. — На Кири все это не подействовало. — Не беспокойтесь. Мы скоро увидимся, Марико-сан. — И Кири отправилась в свое крыло замка, коричневые закрыли за ней ворота. Марико перевела дыхание и пошла к себе, сопровождаемая Ябу и Блэксорном. Ей вспомнилось, как она стояла одна против Ишидо и заметила, что правая рука Блэксорна нащупывает метательный нож, — это придало ей новых сил. «Да, Анджин-сан, — подумала она, — вы единственный, на кого я могу положиться».
    
Она перевела взгляд на Ябу, который сидел напротив нее со скрещенными ногами и ухмылялся, обнажая зубы. То, что Ябу при всех встал на ее сторону и вышел вместе с нею, приятно ее удивило. Благодарная ему за поддержку и стесняясь того, что так вышла из себя, она отбросила свое обычное высокомерие и резкость и решила потешить его гордыню:
    
— Пожалуйста, извините меня за мою глупость, Ябу-сама. — Голос ее был полон раскаяния, она, казалось, едва преодолевала слезы. — Конечно, вы правы. Простите меня, я только глупая женщина.
    
— Согласен — глупо идти против Ишидо в его собственном гнезде.
    
— Да-да, простите. Можно предложить вам саке или чаю? — Марико хлопнула в ладоши, сразу же открылась внутренняя дверь и появилась Дзиммоко, с растрепанными волосами и испуганным, опухшим от слез лицом. — Принесите чаю и саке для моих гостей. И перекусить. И приведите себя в порядок! Как вы осмелились появиться в таком виде! Вы что, думаете, это крестьянская хижина? Вы позорите меня перед господином Касиги!
    
Дзиммоко залилась слезами.
    
— Простите, господин, пожалуйста, извините ее за такое непристойное поведение.
    
— Э, это неважно. А вот как быть теперь с Ишидо? Э-э-э, госпожа… ваша шпилька о крестьянах оставит отметку надолго — ведь это удар по самолюбию господина генерала. У вас появился теперь такой враг! Ваши слова его оскорбили и унизили перед всеми!
    
— О, вы так думаете? Пожалуйста, извините меня, я не хотела его оскорблять.
    
— Эх, он крестьянин, всегда им был и останется, и всегда будет ненавидеть нас, настоящих самураев.
    
— О, господин, как вы умны, что поняли это. Благодарю вас за то, что вы мне это сказали. — Марико поклонилась и сделала вид, что вытирает слезы, потом добавила: — Пожалуйста, можно я вам скажу, что чувствую себя теперь такой защищенной — вашей силой… Если бы не вы, думаю, что я просто потеряла бы сознание.
    
— Глупо было нападать на Ишидо перед всеми, — Ябу уже несколько успокоился.
    
— Да, вы правы. Как жаль, что не все наши вожди так сильны и умны, как вы, господин, а то наш господин Торанага не попал бы в такую беду.
    
— Согласен. Но вы все же поступили опрометчиво.
    
— Прошу меня простить. Да, это моя вина. — Марико все еще мужественно сдерживала слезы. Она опустила глаза и прошептала: — Благодарю вас, господин, что вы приняли мои извинения… Вы так великодушны…
    
Ябу кивнул: он заслужил эти похвалы, и ее раскаяние и покорность в порядке вещей, — конечно же, он необыкновенно умен. Марико продолжала его ублажать и льстить ему. Скоро он стал абсолютно податлив.
    
— Можно мне объяснить все про мою глупость Анджин-сану? А он предложит какой-нибудь выход… — Она заставила себя произнести все это затихающим, раскаивающимся голосом.
    
— Да, очень хорошо.
    
Марико благодарно поклонилась ему, повернулась к Блэксорну и заговорила по-португальски:
    
— Пожалуйста, слушайте, Анджин-сан, — слушайте и не задавайте вопросов. Простите, но сначала я должна была успокоить этого злобного негодяя, как вы его называете. — Она быстро рассказала ему, о чем говорилось и почему так заторопилась Ошиба.
    
— Это все очень серьезно, — он внимательно смотрел на нее.
    
— Господин Ябу спрашивает вашего совета. Что нужно сделать, чтобы выпутаться оттуда, куда я затянула всех своей глупостью?
    
— Какой глупостью? — Блэксорн наблюдал за ней, и его беспокойство все увеличивалось. Она опустила взгляд вниз, на татами. Он заговорил с Ябу напрямую: — Я еще не разобрался, господин. Сейчас пойму — надо подумать.
    
Ябу угрюмо ответил:
    
— О чем тут думать? Мы в ловушке.
    
Марико перевела, не поднимая глаз.
    
— Это верно, Марико-сан? — спросил Блэксорн. — Это всегда было так?
    
— Да, к сожалению.
    
Он отвернулся, глядя в ночь. Факелы были установлены в нишах каменных стен, окружающих передний садик. Свет отражался на листьях и растениях, которые для этого специально поливали водой. На востоке от них находились обитые полосами железа ворота, охраняемые самураями в коричневой форме.
    
— Ты… — услышала она его голос, он говорил не оборачиваясь. — Я должен поговорить с тобой наедине.
    
— Ты… Да, я тоже. — Она отвернулась от Ябу, — она не доверяла ему. — Сегодня вечером я найду тебя. — Она взглянула на Ябу. — Анджин-сан согласен с вами, господин, по поводу моей глупости, прошу меня извинить.
    
— Ну и что же теперь делать?
    
— Анджин-сан, — ее голос был сух и деловит, — сегодня, позднее, я пойду к Киритсубо-сан. Я знаю, где вы живете, и найду вас.
    
— Да, благодарю вас. — Он все еще сидел, отвернувшись от Марико.
    
— Ябу-сан, — почтительно обратилась Марико, — сегодня вечером я собираюсь зайти к Киритсубо-сан. Она умная женщина, — может быть, она найдет выход.
    
— Выход только один, — отрезал Ябу с убежденностью, от которой ей стало нехорошо, — глаза его горели, как уголья, — завтра вы извинитесь. И останетесь.
    * * *
    
Кийяма прибыл очень точно. С ним был Сарудзи, и сердце у Марико упало.
    
Покончив с формальными приветствиями, Кийяма угрюмо произнес:
    
— Ну а теперь, Марико-сан, объяснитесь, пожалуйста.
    
— Войны нет, господин. Нас не следует здесь задерживать, или обращаться с нами как с заложниками, поэтому я могу идти куда захочу.
    
— Необязательно вести войну, чтобы брать заложников. Вы это знаете. Госпожа Ошиба была заложницей в Эдо для безопасности вашего господина, когда он находился здесь, и никакой войны тогда не было. Господин Судару и его семья сейчас заложники у его брата, а они не воюют.
    
Марико сидела молча, опустив голову.
    
— Здесь многие — заложники того, что их господа будут выполнять решения Совета регентов, настоящего правителя государства. Это мудро, это обычный прием.
    
— Да, господин.
    
— Будьте добры, изложите мне настоящую причину.
    
— Господин?
    
Кийяма не сдержал раздражения:
    
— Не дурачьте меня! Я не какой-нибудь крестьянин! Я хочу знать, почему вы так вели себя сегодня вечером!
    
Марико подняла глаза:
    
— Простите, господин генерал просто разозлил меня своим высокомерием. У меня есть приказы. Нет ничего плохого в том, что Кири и госпожа Сазуко отлучатся на несколько дней, чтобы встретиться с нашим господином.
    
— Вы очень хорошо знаете, что это невозможно! Господин Торанага тоже должен знать его, даже лучше вас.
    
— Извините, но мой господин отдал мне такие приказы. Самурай не обсуждает приказы своего господина.
    
— Да, но я обсуждаю их, потому что они бессмысленны! Ваш господин не должен нести чушь или делать ошибки! И я настаиваю на том, что имею право задать этот вопрос.
    
— Прошу меня извинить, господин, но здесь нечего обсуждать.
    
— Нет, здесь есть о чем поговорить. Вот о Сарудзи. А также о том, что я имел честь знать вас всю вашу жизнь. Хиро-Мацу-сама — самый старый из оставшихся моих друзей, и ваш отец был самым лучшим моим другом и верным союзником до последних четырнадцати дней своей жизни.
    
— Самурай не задает вопросов о приказах своего сюзерена.
    
— Сейчас вы можете сделать одно из двух. Марико-сан. Вы извинитесь и останетесь или попытаетесь уехать. Если вы попытаетесь уехать, вы будете остановлены.
    
— Да, я понимаю.
    
— Вы извинитесь завтра. Я соберу собрание регентов, и они примут решение по этому вопросу. Потом вам будет разрешено поехать, с Киритсубо и госпожой Сазуко.
    
— Пожалуйста, извините меня, сколько времени это все займет?
    
— Не знаю. Несколько дней.
    
— Простите, у меня нет этих нескольких дней, мне приказано выехать сразу же.
    
— Посмотрите на меня! — Она повиновалась. — Я, Кийяма Уконно-Оданага, господин Хиго, Сатсумы и Осуми, регент Японии из династии Фудзимото, глава дайме-христиан Японии, — я прошу вас остаться.
    
— Извините. Мой сюзерен запрещает мне оставаться.
    
— Вы понимаете, о чем я вам говорю?
    
— Да, господин. Но у меня нет выбора, прошу меня извинить.
    
Он показал на ее сына.
    
— Помолвка моей внучки и вашего сына Сарудзи… Я вряд ли пойду на это, если вы попадете в опалу.
    
— Да, господин, — ответила Марико с болью в глазах. — Я поняла это. — Она видела, что мальчик в отчаянии. — Прости, мой сын, но я должна выполнить свой долг.
    
Сарудзи подумал.
    
— Прошу извинить меня, мама, но разве… разве ваш долг по отношению к наследнику не более важен, чем ваши обязанности перед господином Торанагой? Наследник — наш настоящий сюзерен.
    
— Да, мой сын. И нет. Господин Торанага имеет надо мной власть, наследник — нет.
    
— Это не значит, что господин Торанага имеет власть над наследником тоже?
    
— Нет. Извини, нет.
    
— Пожалуйста, мама, извини меня, я не понял, но мне кажется, если наследник отдает приказ, то этим приказом отменяются приказы господина Торанага.
    
Она не ответила.
    
— Ответьте ему? — рявкнул Кийяма.
    
— Это ты сам придумал, мой сын? Или кто-нибудь тебе это внушил?
    
Сарудзи нахмурился, пытаясь вспомнить.
    
— Мы… господин Кийяма и… и его госпожа — мы говорили об этом. И отец-инспектор. Я не помню… Думаю, я сам додумался. Отец-инспектор сказал, что я был прав, да, господин?
    
— Он сказал, что наследник более важен в нашем государстве, чем господин Торанага. По закону. Пожалуйста, ответьте ему прямо, Марико-сан.
    
Марико сказала:
    
— Если бы наследник был мужчина, в возрасте, Квампаку, официальный глава государства, как им был Тайко, его отец, — тогда я повиновалась бы ему через голову господина Торанага. Но Яэмон — дитя, фактически и по закону, следовательно, недееспособен. По закону. Тебя устраивает такой ответ?
    
— Но… но он все же наследник, не так ли? Регенты слушают его… господин Торанага признает его. Это… это год, несколько лет, да, мама? Если вы не извинитесь, — прошу меня простить, но я боюсь за вас. — Губы юноши задрожали.
    
Марико хотелось подойти, обнять и защитить его, но она не сделала этого.
    
— Я не боюсь, мой сын! Я ничего не боюсь на этой земле! Я боюсь только Божьего суда. — Она обращалась к Кийяме.
    
— Да, — заметил Кийяма, — я это знаю. Может быть, Мадонна благословит вас. — Он помолчал. — Марико-сан, вы извинитесь перед господином генералом публично?
    
— Да, с радостью, при условии, что он уберет всех своих самураев с моей дороги и даст письменное разрешение мне, госпоже Киритсубо и госпоже Сазуко выехать завтра утром.
    
— Вы подчинитесь приказу регентов?
    
— Прошу простить меня, господин, но в этом случае — нет.
    
— Вы удовлетворите их просьбу?
    
— Прошу меня извинить, но в этом случае — нет.
    
— Вы согласны с требованием наследника и госпожи Ошибы?
    
— Прошу простить, с каким требованием?
    
— Посетите их, оставайтесь с ними несколько дней, пока мы не решим это дело.
    
— Прошу меня извинить, господин, но что здесь решать?
    
Терпение Кийямы кончилось, и он закричал:
    
— Будущее и порядок в государстве — во-первых, будущее матери-церкви — во-вторых, и вдобавок еще и ваше будущее! Ясно, что этот ваш тесный контакт с чужеземцем испортил вас, отравил ваши мозги — теперь я в этом убедился!
    
Марико ничего не ответила, только смотрела на него.
    
Усилием воли Кийяма взял себя в руки.
    
— Прошу извинить меня… мою несдержанность. И мою невежливость, — с усилием произнес он. — Меня извиняет то, что я очень беспокоюсь. — Он с достоинством поклонился. — Я прошу меня извинить.
    
— Это моя вина, господин. Прошу извинить, что я нарушила ваше спокойствие и причинила вам беспокойство. Но у меня нет выхода.
    
— Ваш сын дал вам один выход, я предложил вам несколько.
    
Она не ответила.
    
В комнате стало душно, хотя ночь была прохладной, а ветер заметно колебал пламя факелов.
    
— Так вы решили?
    
— У меня нет выхода, господин.
    
— Очень хорошо, Марико-сан. Мне больше не о чем говорить. Кроме как еще раз сказать, что я приказываю вам не спешить с решением — и я прошу вас об этом.
    
Она наклонила голову.
    
— Сарудзи-сан, пожалуйста, подожди меня за дверью! — приказал Кийяма.
    
Юноша был в смятении, едва мог говорить:
    
— Да, господин, — он поклонился Марико. — Прошу извинить меня, мама.
    
— Может быть, Бог о тебе позаботится.
    
— И о тебе.
    
— Аминь! — сказал Кийяма.
    
— Спокойной ночи, сын!
    
— Спокойной ночи, мама!
    
Как только они остались одни, Кийяма начал:
    
— Отец-инспектор очень обеспокоен.
    
— Мною, господин?
    
— Да. И он беспокоится о святой церкви и о чужеземце. И о корабле чужеземцев. Сначала расскажите мне об Анджин-сане.
    
— Он необычный человек — очень сильный и очень умный. На море он… он живет морем. Он кажется частью корабля и моря, и на море нет человека, который может сравниться с ним в смелости и ловкости.
    
— Даже Родригес-сан?
    
— Анджин-сан дважды одолевал его. Один раз — здесь, один раз — на пути в Эдо. — Она рассказала ему о ночном визите Родригеса во время их остановки в Мисиме, о спрятанном оружии и обо всем, что она услышала. — Если бы их корабли были одинаковыми, Анджин-сан победил бы. Даже если бы они не были одинаковыми, я думаю, он все равно победил бы.
    
— Расскажите мне о его корабле.
    
Она повиновалась.
    
— Расскажите мне о его вассалах.
    
Марико подробно изложила, как они появились.
    
— Почему господин Торанага дал ему этот корабль, вассалов, деньги и свободу?
    
— Мой господин никогда не говорил мне об этом.
    
— А что вы сами об этом думаете?
    
— Возможно, он освободил Анджин-сана для войны со своими врагами, — отвечала Марико, потом добавила не извиняясь: — Раз уж вы меня спрашиваете, скажу, что особые враги Анджин-сана те же, что и враги моего господина: португальцы, святые отцы, помогающие португальцам, господа Харима, Оноши и… вы… господин.
    
— Почему Анджин-сан считает нас своими особыми врагами?
    
— Нагасаки, торговля и ваш контроль побережья Кюсю, господин. И потому, что вы — главный дайме католиков.
    
— Церковь не враг господина Торанаги. И святые отцы — тоже.
    
— Простите, но господин Торанага считает, что святые отцы поддерживают господина генерала Ишидо, как и вы.
    
— Я на стороне наследника. Я против вашего господина, потому что он не на его стороне и потому что он разрушит нашу веру здесь.
    
— Простите, но это не так. Мой сюзерен настолько выше этого господина генерала! Вы в двадцать раз больше выступали на его стороне, чем против него, и вы знаете, что ему можно доверять. Почему вы перешли на сторону его заклятого врага? Господин Торанага всегда хотел торговать, и он не противник христиан, как господин генерал и госпожа Ошиба.
    
— Прошу извинить меня, Марико-сан, но, ей-богу, я считаю, что господин Торанага тайно ненавидит нашу христианскую веру, не любит нашу церковь и в душе готов прекратить эту династию и уничтожить наследника и госпожу Ошибу. Его магнит — сегунат, только он! Он втайне хочет стать сегуном, планирует стать сегуном, и все нацелено только на это.
    
— Ей-богу, господин, я не верю в это!
    
— Я знаю, но это не делает вас правой, — он мгновение смотрел на нее. — Вы допускаете, что Анджин-сан и его корабль очень опасны для церкви? Родригес согласен с вами, что, если Анджин-сан встретится с Черным Кораблем в море, это очень опасно для него.
    
— Да, я тоже так считаю, господин.
    
— Это очень повредит нашей матери-церкви, не так ли?
    
— Да.
    
— Но вы тем не менее не поможете матери-церкви?
    
— Он не против матери-церкви, господин, и на самом деле не против святых отцов, хотя и не доверяет им. Он только против врагов своей королевы. А Черный Корабль нужен ему из-за денег.
    
— Но он против истинной веры и, следовательно, еретик.
    
— Да. Но я не верю, что все, что нам говорят святые отцы, верно. И многое никогда не будет нам известно. Тсукку-сан допускал многое. Мой сюзерен приказал мне стать его доверенным лицом и другом, учить его нашему языку и обычаям, учиться у него тому, что может быть полезно для нас. И я нашла…
    
— Вы имеете в виду — полезно для Торанаги.
    
— Господин, повиновение сюзерену — главное в жизни самурая. Разве не этого повиновения вы требуете от всех своих вассалов?
    
— Да. Но ересь ужасна и мне кажется, что вы объединились с чужеземцем против нашей церкви и заражены его ересью. Я молюсь, чтобы Бог открыл вам глаза, Марико-сан, прежде чем вы лишите себя спасения. Теперь последнее: отец-инспектор сказал, что у вас есть для него какая-то личная информация.
    
— Господин? — Это было совершенно неожиданно.
    
— Он сказал, что несколько дней назад было письмо от Тсукку-сана. Со специальным гонцом из Эдо. У вас есть информация о моих союзниках.
    
— Я просила отца-инспектора о свидании завтра утром.
    
— Да. Он поделился со мной. Ну?
    
— Прошу меня извинить, но завтра, после того как я увижусь с ним, я…
    
— Не завтра, — сейчас! Отец-инспектор сказал, это связано с господином Оноши и касается церкви и вы должны будете сразу мне все открыть. Ей-богу, это его слова. Неужели пришли такие времена, что вы мне не доверяете?
    
— Простите. Я договорилась с Тсукку-саном. Он просил меня откровенно побеседовать с отцом-инспектором.
    
Марико поняла, что у нее нет выбора. Она рассказала Кийяме о заговоре против него все, что знала. Он так же смеялся над этим, как над слухами, пока не узнал об источнике этой информации.
    
— Его исповедник? Он?
    
— Да. Прошу прощения.
    
— Жаль, что Урага погиб. — Кийяма еще более огорчился, что ночное нападение на Анджин-сана оказалось столь же неудачным, как и другая стычка, и убит единственный человек, который мог доказать, что его враг Оноши был изменником. — Урага будет вечно гореть в аду за такое святотатство. Он сделал ужасную вещь. Он заслуживает отлучения от церкви и адского огня, но тем не менее сослужил мне большую службу, рассказав об этом, — если только это правда. — Кийяма посмотрел на нее — он вдруг как-то сразу как будто состарился. — Мне не верится, что Оноши сделал это. Или что господин Харима был участником.
    
— А могли бы вы… могли бы вы спросить господина Хариму, правда ли все это?
    
— Да, но он никогда не откроет истины. Я бы не признался, а вы? Печально все это… Как ужасны иной раз поступки людей.
    
— Да, я согласна с вами.
    
— Я не могу вам поверить, Марико-сан. Урага мертв, мы не можем получить никаких доказательств. Я приму меры, но… но я не могу поверить…
    
— Одна мысль, господин. Вам не кажется странным, что господин генерал приставил охрану к Анджин-сану?
    
— Почему — странным?
    
— Зачем его охранять, когда он его так ненавидит? Очень странно. Может быть, теперь господин генерал видит, что Анджин-сан — это возможное оружие против дайме-католиков?
    
— Не понимаю вас.
    
— Если, не дай Бог, вы погибнете, господин, — господин Оноши станет верховным правителем на Кюсю. Что мог бы предпринять господин генерал, чтобы усмирить Оноши? Ничего, — только, может быть, использовать Анджин-сана.
    
— Это возможно, — не сразу согласился Кийяма.
    
— Есть только один довод за охрану Анджин-сана — потом его использовать. Где? Только против португальцев, а тем самым против христиан-дайме с Кюсю.
    
— Так-так…
    
— Я думаю, что Анджин-сан так же важен для вас, как для Оноши, Ишидо или моего господина. Важен живым. Его познания огромны. Только знания могут защитить нас от чужеземцев, даже от португальцев.
    
Кийяма презрительно заявил:
    
— Мы можем сокрушить их, уничтожить, как только захотим. Они докучают нам, как комары лошади, и только.
    
— Если святая мать-церковь победит и все земли станут христианскими, о чем мы молимся, — что тогда? Сохранятся ли наши законы? Останется ли бусидо, противоречащий заповедям? Думаю, нет, как и везде в католическом мире, если святые отцы захватывают власть. Нам следует к этому подготовиться.
    
Кийяма не ответил.
    
Тогда она осторожно предложила:
    
— Господин, я прошу вас, пусть Анджин-сан расскажет вам, что происходит в мире.
    
— Нет, не согласен. Мне кажется, он очаровал вас, Марико-сан. Я верю святым отцам. Думаю, ваш Анджин-сан подстрекается сатаной и его ересь, прошу вас это понять, уже заразила и вас. Три раза вы упомянули католиков, когда имели в виду христиан. Разве это не значит, что вы согласны с ним: есть две веры, две одинаково правильные версии о святой вере? Разве не вы угрожали сегодня вечером ножом в животе наследника. И вопреки интересам церкви? — Он встал. — Благодарю вас за информацию. С Богом.
    
Марико достала из рукава небольшой, тонкий запечатанный свиток.
    
— Господин Торанага просил меня передать вам это.
    
Кийяма взглянул на нетронутую печать.
    
— Вы знаете, о чем это, Марико-сан?
    
— Да, мне приказано уничтожить послание и передать его устно, если меня будут обыскивать.
    
Кийяма вскрыл печать. В письме еще раз повторялись заверения Торанаги о стремлении к миру между ними, о полной его поддержке наследника и всей династии и давалась краткая информация об Оноши. Оно кончилось словами: «У меня нет других доказательств об Оноши кроме тех, что сообщил Урага-нох-Тадамаса, — вы, конечно, сможете увидеть его в Осаке и поговорить с ним, если пожелаете. Однако у меня есть доказательства, что Ишидо нарушил тайное соглашение с вами, отдающее Кванто вашим потомкам после моей смерти. Кванто тайно обещали моему брату Затаки, если он предаст меня, что он уже и сделал. Прошу меня извинить, старина, но вы тоже преданы. После моей смерти вы и ваша семья будете изолированы и уничтожены, как и вся христианская церковь. Я прошу вас подумать об этом. Скоро у вас будут доказательства моей правоты».
    
Кийяма перечитал письмо, а Марико внимательно наблюдала за ним, как ей и приказал Торанага: «Внимательно понаблюдайте за ним, Марико-сан. Я не уверен в его соглашении с Ишидо по поводу Кванто. Об этом сообщали мои агенты, но я не уверен. Вы поймете все по тому, что он сделает — или не сделает, — если отдадите ему это письмо в подходящий момент». Она уловила реакцию Кийямы. «Так, значит, это тоже верно», — подумала она.
    
Старый дайме поднял глаза и сказал решительно:
    
— А вы — доказательство его искренности, да? Жертвенный агнец на заклание?
    
— Нет, господин.
    
— Я вам не верю. И ему не верю. В измену Оноши — может быть. Но в остальном… Господин Торанага просто прибегает к своим старым трюкам, мешая полуправду, мед и деготь. Боюсь, что предали вас, Марико-сан.
   
   
    
     
Глава пятьдесят четвёртая
    
    
— Мы выезжаем в полдень.
    
— Нет, Марико-сан. — Госпожа Сазуко была близка к слезам.
    
— Нет, конечно, — и Кири приуныла.
    
— Они остановят нас! — разрыдалась девушка. — Все так бессмысленно!
    
— Нет, — успокоила ее Марико, — вы не правы, Сазуко-сан, это очень нужно.
    
— Нам надо так немного, правда?
    
— Да.
    
— Очень немного! — согласилась Сазуко. — Простите, но это глупо, они нас остановят!
    
— Может быть, и нет, дитя мое, — поддержала Кири. — Марико-сан говорит, они дадут нам уехать. Господин Торанага думает, что они позволят нам уехать. Давай думать, что нас отпустят. Ступай и отдохни, ну же! Я должна поговорить с Марико-сан.
    
Девушка ушла в большом волнении.
    
Кири сложила руки:
    
— Да, Марико-сан?
    
— Я отправлю с почтовым голубем шифрованное письмо о том, что случилось сегодня вечером. Он улетит на рассвете. Люди Ишидо, конечно, попытаются завтра же уничтожить всех моих птиц, если догадаются, а я не смогу принести их сюда. Нет у вас письма, которое вы хотели бы отправить прямо сейчас?
    
— Да, я напишу его. Что, по-вашему, будет дальше?
    
— Господин Торанага уверен, что они дадут нам уехать, если я буду очень настойчива.
    
— Я так не думаю. И, пожалуйста, извините меня, но я не думаю, что вы сами в это очень верите.
    
— Вы не правы… О, конечно, они могут задержать нас завтра утром, и, если они так сделают, будет большой скандал, угрозы… но все это не имеет значения. — Марико засмеялась. — О, угрозы, Кири-сан, будут продолжаться весь день и всю ночь. Но в полдень следующего дня нам разрешат выехать.
    
Кири покачала головой.
    
— Если нам позволят уехать, все остальные заложники в Осаке тоже разъедутся. Ишидо будет нанесен сильный удар, и он потеряет лицо. Он этого не допустит.
    
— Конечно. — Марико, похоже, была очень довольна. — Все равно он в ловушке.
    
Кири посмотрела на нее.
    
— Через восемнадцать дней наш хозяин будет здесь. Он должен быть здесь.
    
— Верно.
    
— Простите, тогда почему нам так важно сразу же уехать?
    
— Он считает, что это достаточно важно. Кири-сан. Достаточно важно, чтобы приказать нам это.
    
— Ах, так у него есть план?
    
— У него всегда много планов.
    
— Но с того момента, как Возвышенный согласился присутствовать, разве наш господин не в ловушке?
    
— Пожалуй…
    
Кири взглянула на дверь — она была закрыта. Подавшись вперед, Кири тихонько спросила:
    
— Тогда почему он тайно попросил меня внушить это госпоже Ошибе?
    
Уверенность Марико начала таять:
    
— Он просил вас сделать это?
    
— Да. Из Ёкосе, после того как первый раз поговорил с Затаки. Почему он сам прыгнул в эту ловушку?
    
— Не знаю…
    
Кири задумчиво покусывала губы.
    
— Хотела бы я знать… Мы скоро узнаем… Но вы не говорите мне все, что знаете, Марико-сан.
    
Марико стала было протестовать, но Кири дотронулась до ее рукава, снова призывая к осторожности, и прошептала:
    
— В его письме ко мне говорится, что вам можно полностью доверять, — давайте больше не будем рассуждать на эту тему. Я доверяю вам, Марико-сан, но это не мешает мне размышлять.
    
— Пожалуйста, извините меня.
    
— Я так горжусь вами! — Голос Кири окреп. — Стоять так перед Ишидо и остальными! Хотела бы я, чтобы у меня было столько же мужества…
    
— Мне это было легко: наш господин сказал, что мы должны уехать.
    
— Думаю, это очень опасно — то, что мы делаем. Чем я могу помочь?
    
— Поддерживайте меня.
    
— Я вас поддерживаю. Вы всегда можете на это рассчитывать.
    
— Я останусь здесь, у вас, до рассвета, Кири. Но сначала я должна поговорить с Анджин-саном.
    
— Да. Я лучше пойду с вами.
    
Вдвоем они вышли из комнаты Кири, сопровождаемые коричневыми, прошли мимо самураев в коричневой форме, которые, явно гордясь Марико, отвесили церемонные поклоны. Кири провела ее по коридорам, огромной комнате для приемов и прошла за ней во внешний коридор. Здесь в карауле стояли коричневые и серые. При виде Марико ей одинаково почтительно поклонились и те и другие. И Марико и Кири — обе были ошеломлены, заметив серых на своей территории, но скрыли свое разочарование и промолчали.
    
Кири показала на дверь.
    
— Анджин-сан? — окликнула Марико.
    
— Хай? — Дверь открылась, показался Блэксорн, за ним — двое серых. — Привет, Марико-сан!
    
— Привет. — Марико посмотрела на серых. — Я должна поговорить с Анджин-саном наедине.
    
— Пожалуйста, госпожа, — с глубоким уважением ответил ей капитан. — К сожалению, господин Ишидо приказал нам под страхом немедленной смерти ни в коем случае не оставлять его одного.
    
Ёсинака, назначенный дежурным офицером на этот вечер, подошел к ним.
    
— Прошу меня извинить, госпожа Тода, я согласен с этими двадцатью охранниками Анджин-сана. Это личное требование господина Ишидо. Извините.
    
— Если господин Ишидо беспокоится только о безопасности Анджин-сана, это можно только приветствовать, — торжественно ответствовала Марико, в глубине души не очень-то обрадовавшись.
    
Капитан серых получил распоряжение от Ёсинаки:
    
— Я отвечаю за Анджин-сана, пока с ним говорит госпожа Тода. А вы подождите снаружи!
    
— Извините, — твердо отвечал капитан серых. — У меня и моих людей нет другого выхода, как наблюдать лично.
    
Кири заявила:
    
— Я с радостью останусь здесь. Конечно, необходимо, чтобы кто-то здесь оставался.
    
— Простите, Киритсубо-сан, но мы должны присутствовать. Извините, госпожа Тода, — капитану, видимо, было неловко, — никто из нас не говорит на языке чужеземца.
    
— А мы и не думали, что вы столь невежливы, чтобы подслушивать. — Марико чуть не вышла из себя. — Но обычаи чужеземцев отличаются от наших.
    
— Серые должны повиноваться своему господину, — рассудил Ёсинака. — Вы были совершенно правы сегодня вечером, госпожа Тода: первая обязанность самурая — его долг перед сюзереном, и вы справедливо указали на это публично.
    
— Совершенно верно, госпожа, — с тем же чувством гордости согласился капитан серых. — В жизни самурая нет ничего выше.
    
— Благодарю вас. — Марико импонировало их отношение к долгу самурая.
    
— Нам следует уважать и обычаи Анджин-сана, капитан. — Ёсинака показалось, что он нашел выход. — Пожалуйста, пойдемте со мной. — Он привел их обратно в зал для приемов. — Пожалуйста, госпожа, пригласите Анджин-сана сюда и располагайтесь, — он указал на возвышение в дальнем углу. — Охрана Анджин-сана останется у дверей и будет выполнять свой долг перед сюзереном, мы — свой, а вы сможете говорить сколько пожелаете согласно обычаям Анджин-сана.
    
Марико перевела Блэксорну предложение Ёсинаки и благоразумно продолжала на латыни:
    
— Они ни за что не оставят тебя одного сегодня ночью. У нас нет выхода — если только ты не хочешь, чтобы я приказала сразу же их убить.
    
— Я хочу поговорить с тобой наедине, — ответил Блэксорн, — но не ценой жизней. Благодарю тебя за то, что ты пришла.
    
Марико обратилась к Ёсинаке:
    
— Благодарю вас, Ёсинака-сан. Не будете ли вы так добры послать за курильницами с благовониями — отогнать москитов?
    
— Конечно. Извините меня, госпожа, нет ли известий о госпоже Ёдоко?
    
— Нет, Ёсинака-сан. Я слышала, что она все еще лежит, но болей нет. — Марико улыбнулась Блэксорну. — Пойдемте сядем там, Анджин-сан?
    
Он пошел за ней следом. Кири вернулась в свои апартаменты, серые расположились у дверей зала для приемов. Капитан серых встал около Ёсинаки, в нескольких шагах от остальных.
    
— Не нравится мне все это! — громко прошептал он.
    
— Неужели госпожа Тода собирается вытащить меч и убить его? Не обижайтесь — ну где ваши мозги?
    
Ёсинака захромал дальше, проверяя посты. Капитан посмотрел в угол зала: Марико и Анджин-сан сидели друг против друга, ярко освещенные факелами. Он не мог слышать, о чем они говорят, и сосредоточился на их губах, но это было ненамного лучше, хотя он обладал хорошим зрением и говорил по-португальски. «Наверно, опять говорят на языке святых отцов. Ужасный язык, его невозможно постичь!» И все-таки что тут такого? Почему бы ей и не побеседовать с еретиком наедине — если ей это доставляет удовольствие? Ничто не вечно на этой земле! Это так печально! О Святая Мадонна, позаботься о ней за ее смелость!
    * * *
    
— Латынь безопаснее, Анджин-сан. — Веер Марико разогнал гудящих перед ней москитов.
    
— Они могут услышать нас отсюда?
    
— Думаю — нет, если мы будем говорить, как ты меня учил, чуть-чуть двигая губами, и не повышать голос.
    
— Попробуем. Так что случилось с Кийямой?
    
— Я люблю тебя…
    
— Ты…
    
— Я скучаю по тебе…
    
— И я по тебе… Как бы нам встретиться наедине?
    
— Сегодня вечером это невозможно. Завтра ночью — сможем… У меня есть план, любовь моя!
    
— Завтра? А что с твоим отъездом?
    
— Завтра они могут задержать меня, Анджин-сан, — пожалуйста, не тревожься. На следующий день мы все уедем, куда захотим. Завтра ночью, если меня задержат, мы будем с тобой.
    
— Каким образом?
    
— Мне поможет Кири. Не спрашивай меня, как, что и почему. Это будет легко. — Она замолчала — подошли служанки с курильницами для отпугивания насекомых. Извилистые нити дыма скоро отогнали ночных чудовищ. Оставшись опять одни, они заговорили о своей поездке, счастливые просто тем, что снова вместе, любя друг друга без прикосновений, избегая разговоров о Торанаге и о том, что должно произойти завтра. Потом он спросил:
    
— Ишидо — мой враг. Почему же вокруг меня столько охраны?
    
— Чтобы защитить тебя. Но также и чтобы лучше удержать тебя. Я думаю, Ишидо захочет использовать тебя и против Черного Корабля, Нагасаки и господ Кийяма и Оноши.
    
— А, да. Я тоже думал об этом.
    
Она заметила, как он рассматривает ее.
    
— В чем дело, Анджин-сан?
    
— Вопреки тому, что считает Ябу, я не думаю, что ты глупая, — ведь сегодня вечером все было преднамеренно, умышленно, так спланировано — по приказам Торанаги.
    
Она разгладила складку на своем парчовом кимоно.
    
— Он дал мне поручения. Да.
    
Блэксорн перешел на португальский:
    
— Он предал вас. Вы только приманка — знаете вы это? Вы только наживка на одном из его крючков.
    
— Почему вы так говорите?
    
— Вы приманка. Так же как я. Это очевидно. И Ябу приманка. Торанага послал нас всех сюда на заклание.
    
— Нет, вы не правы, Анджин-сан. Простите, но вы не правы.
    
Он сказал по-латыни:
    
— Я говорю тебе, что ты красивая, и я люблю тебя, но ты лжешь.
    
— Никто не говорил мне этого раньше.
    
— Ты должна признать, что никто раньше не говорил тебе «я люблю тебя».
    
Она опустила глаза на веер:
    
— Давай поговорим о чем-нибудь другом.
    
— Что выиграет Торанага, пожертвовав нами?
    
Она не ответила.
    
— Марико-сан, я имею право спросить тебя. Я не боюсь — просто хочу знать, чего он этим добьется?
    
— Я не знаю.
    
— Ты! Поклянись своей любовью и своим Богом!
    
— Даже ты? — с горечью ответила она по-латыни. — Ты тоже со своим «поклянись перед Богом!» И вопросы, вопросы, вопросы?
    
— Это твоя жизнь и моя жизнь, и я ценю их обе. Еще раз: что он на этом выиграет?
    
Ее голос стал громче: