Поделиться:
  Угадай писателя | Писатели | Карта писателей | Острова | Контакты

Стивен Кинг - Противостояние [1978]
Язык оригинала: USA
Известность произведения: Средняя
Метки: sf_horror, Постапокалипсис, Роман

Аннотация. Америка превратилась в ад. Из секретной лаборатории вырвался на свободу опаснейший вирус. Умерли сотни тысяч, миллионы ни в чем не повинных людей... Однако и это еще не все. Вступили в игру беспощадные и могучие силы. Рвется к власти таинственный темный человек, способный подчинять себе слабые, сомневающиеся души. Кто он? Откуда явился? Что сулит человечеству его победа? Немногие люди, не утратившие еще представления о Добре и Зле, должны понять это, - ведь, не зная врага, его невозможно победить... Роман «Противостояние» - одно из лучших произведений «короля ужасов» Стивена Кинга - в новом переводе Виктора Вебера и впервые без сокращений!

Полный текст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 

Он пополз к восточному склону провала. Более крутому, но с большим количеством возможных опор. Подумал о том, что за последние три дня вполне мог подняться по нему, но не видел в этом смысла. На дне провала ветер дул не так сильно и была вода. Однако теперь пришла пора двигаться. Наверх. Чтобы увидеть. Он тащил за собой сломанную ногу, как дубину. Подтягивался на руках и изгибал шею, чтобы увидеть верхний край, который находился очень высоко и очень далеко. – Не смогу этого сделать, – пробормотал Стью Коджаку, но тем не менее не отказался от своего намерения. Свежая куча камней образовалась внизу в результате… землетрясения. Или что там произошло. Стью перебрался через нее и начал подъем, используя руки и здоровое колено. Поднялся на двенадцать ярдов, после чего сполз на шесть, прежде чем удалось схватиться за выступ кварца. – Нет, не получится, – пробормотал он, переводя дыхание. Десять минут спустя вновь двинулся вверх и преодолел еще десять ярдов. Отдохнул. Двинулся дальше. Добрался до места, где не нашлось ни одной опоры, и смещался влево, пока не нашел подходящую. Коджак шел рядом с ним, безусловно, гадая, что задумал этот дурак, оставив воду и теплый костер. Теплый. Слишком теплый. Температура, должно быть, поднималась, но он хотя бы перестал дрожать. Пот катился по лицу и рукам. Волосы, пыльные и сальные, падали на глаза. Господи, я весь горю! Должно быть, температура у меня сто два, а то и все сто три[227]. Его взгляд случайно упал на Коджака. Ему потребовалась минута, чтобы осознать, что он видит. Коджак тяжело дышал. Причина заключалась не в температуре, во всяком случае, не только в температуре, потому что Коджаку тоже было жарко. Над головой внезапно появилась стая птиц, они кричали и бесцельно кружили. Они тоже это чувствуют. Что бы это ни было, птицы тоже это чувствуют. Стью вновь пополз, страх придал ему силы. Миновал час, второй. Он боролся за каждый фут, каждый дюйм. К часу пополудни от края провала его отделяли только шесть футов. Он уже видел над головой зазубренный край асфальта. Только шесть футов – но уж больно крутого, гладкого склона. Он попытался просто заползти наверх, однако из-под него тут же посыпался гравий, и Стью испугался, что при малейшем движении покатится вниз, до самого дна, и сломает при этом вторую ногу. – Застрял, – пробормотал он. – Интересное кино. И что теперь? Ответ на этот вопрос пришел быстро, и очевидный. Он-то не шевелился, зато земля под ним поползла вниз. Стью соскользнул на дюйм и вцепился в камни руками. Сломанная нога пульсировала болью, а он не подумал о том, чтобы сунуть в карман таблетки Глена. Он соскользнул еще на два дюйма. Потом на пять. Левая ступня потеряла точку опоры. Он держался только на руках, но и они уже начали скользить, прочерчивая в земле десять канавок. – Коджак! – в отчаянии крикнул он, ничего не ожидая, однако внезапно пес оказался рядом. Стью слепо схватился руками за его шею, не надеясь на спасение, как утопающий. Коджак не стал сопротивляться и уперся лапами в землю. На мгновение они застыли – живая скульптура. Потом пес двинулся, отыгрывая у склона дюйм за дюймом, его когти скребли по кусочкам кварца и гравию. Камушки посыпались в лицо Стью, и он зажмурился. Коджак тащил его, пыхтя в правое ухо, словно воздушный компрессор. Чуть приоткрыв глаза, Стью увидел, что они почти добрались до верха. Коджак опустил голову. Его задние лапы отчаянно упирались в землю. Он поднял Стью еще на четыре дюйма, и тот решил, что этого достаточно. С отчаянным криком отпустил шею Коджака и схватился за асфальтовый выступ, который раскрошился в его руках. Схватился за другой. Два ногтя отлетели, как намокшие этикетки, и он снова закричал. Резкая, пронизывающая боль пронзила тело. Он рванулся вверх, оттолкнувшись здоровой ногой, и наконец-то – каким-то чудом – распластался на асфальте автострады 70, тяжело дыша, с закрытыми глазами. Коджак уже стоял рядом с ним. Пес заскулил и лизнул Стью в лицо. Очень медленно Стью сел и посмотрел на запад. Смотрел долго, не замечая жары, которая волнами накатывала на него. – О Господи, – наконец пролепетал он срывающимся голосом. – Посмотри на это, Коджак. Ларри, Глен… Их больше нет. Господи, больше ничего нет. Все погибли… Грибовидное облако возвышалось на горизонте, словно сжатый кулак, которым заканчивалась длинная пыльная рука. Оно бурлило, но края уже смазались: облако начинало рассеиваться и светилось оранжево-красным, будто солнце решило закатиться ясным днем. Огненный смерч, подумал Стью. В Лас-Вегасе все погибли. Кто-то влез не в свое дело, и атомная бомба взорвалась… чертовски большая, судя по виду облака и по ощущениям. Может, взорвался целый арсенал. Глен, Ларри и Ральф… даже если они еще не дошли до Вегаса, даже если еще шагали по автостраде, конечно, оказались достаточно близко, чтобы их зажарило живьем. Рядом с ним тоскливо повизгивал Коджак. Радиоактивные осадки. В какую сторону дует ветер? Это имело какое-то значение? Он вспомнил про свою записку Фрэн. Понял, что очень важно добавить несколько строк о том, что произошло. Если радиоактивный ветер дул на восток, могли возникнуть проблемы… но главное, им требовалось сообщить, что Лас-Вегас, опорная база темного человека, перестал существовать. Люди превратились в пар вместе с опасными игрушками, которые лежали вокруг, ожидая, пока кто-нибудь их подберет. Стью понимал, что должен добавить в записку эти строки. Но не сейчас. Он слишком устал. Подъем вымотал его, а вид рассеивающегося грибовидного облака добил окончательно. Стью не испытывал никакой радости, только отупляющую, давящую слабость. Он лег на мостовую, и последней в его голове мелькнула мысль: «Сколько мегатонн?» Он не думал, что кто-нибудь узнает или захочет узнать. Проснулся он после шести. Грибовидное облако исчезло, но западный горизонт злобно светился розовато-красным, напоминая обожженную плоть. Стью дополз до аварийной полосы и лег, лишившись остатков сил. Его вновь начало трясти. Температура тоже никуда не делась. Он коснулся лба запястьем и попытался прикинуть, какой у него жар. Решил, что определенно выше ста[228]. Коджак вернулся ранним вечером с кроликом в зубах. Положил добычу у ног Стью и завилял хвостом, требуя похвалы. – Хороший пес, – устало прошептал Стью. – Ты хороший пес. Хвост Коджака завилял быстрее. Да, я очень хороший пес, казалось, соглашался он. Но при этом не сводил глаз со Стью, словно чего-то от него ожидая. Какая-то часть ритуала оставалась невыполненной. Стью попытался понять, какая именно. Мозг его работал очень медленно. Пока он спал, кто-то, похоже, залил патокой все шестеренки. – Хороший пес, – повторил он и посмотрел на тушку кролика. Тут вспомнил ритуал, хотя даже не знал, остались ли при нем спички. – Принеси, Коджак. Слова эти он произнес, чтобы доставить удовольствие собаке. Коджак убежал и скоро вернулся с сухой веткой. Спички нашлись, но на автостраде дул ветер, а руки у Стью сильно тряслись. Прошло немало времени, прежде чем ему удалось разжечь костер. Растопка занялась только с десятой спички, но потом сильный порыв ветра задул пламя. Стью предпринял вторую попытку, прикрывая слабый огонек телом и руками. У него осталось восемь спичек в книжице с рекламой школы Ласалль. Он поджарил кролика, отдал Коджаку его половину, смог съесть только малую часть своей. Бросил Коджаку все, что осталось. Коджак есть не стал. Посмотрел на мясо, потом на Стью, заскулил. – Ешь, мальчик. Я не могу. Коджак доел кролика. Стью смотрел на него и дрожал. Его одеяла, само собой, остались внизу. Солнце зашло, небо на западе по-прежнему гротескно пламенело. Такого удивительного заката Стью не видел за всю свою жизнь… и закат этот нес смерть. Он вспомнил, как в начале шестидесятых годов комментатор в новостном киножурнале с энтузиазмом рассказывал об удивительных закатах, которые в течение недель радовали глаз после испытаний атомного оружия. И разумеется, после землетрясений. Коджак поднялся из провала, держа что-то в пасти – одно из одеял Стью. Положил ему на колени. – Эй! – Стью обнял собаку, прижал к себе. – Ты потрясающий пес, знаешь об этом? Коджак завилял хвостом, показывая, что знает. Стью завернулся в одеяло и поближе придвинулся к костру. Коджак лег рядом с ним, и скоро они уснули. Но Стью спал плохо и тревожно, то и дело впадая в бред. Где-то после полуночи он разбудил Коджака своими криками. – Хэп! – кричал Стью. – Тебе лучше отключить колонки! Он едет! Темный человек едет к тебе! Лучше отключи колонки! Он в старом автомобиле! Коджак тоскливо заскулил. Человек заболел. Он мог унюхать болезнь, и запах этот смешивался с другим запахом. Черным запахом. Этот запах шел от кроликов, когда он набрасывался на них. Этот же запах источал волк, которого он убил у дома матушки Абагейл в Хемингфорд-Хоуме. Этот запах окутывал города, через которые он проходил по пути к Боулдеру и Глену Бейтману. Запах смерти. Если бы он мог атаковать его и прогнать от Человека, он бы это сделал. Но запах шел из Человека. Человек вдыхал хороший воздух и выдыхал запах грядущей смерти, поэтому не оставалось ничего другого, как ждать и наблюдать, до самого конца. Коджак вновь тихонько заскулил, а потом заснул. Стью проснулся следующим утром с еще большей температурой. Подчелюстные железы увеличились до размера мячей для гольфа. Глаза напоминали горячие камни. Я умираю… да, это точно. Он подозвал Коджака, снял с ошейника кольцо для ключей и достал записку. Тщательно выводя каждую букву, добавил строки о том, что увидел, и вернул листок на место. Лег и заснул. Когда проснулся, уже почти стемнело. На западе вновь горел удивительный, ужасный закат. На обед Коджак принес суслика. – Это все, что ты сумел добыть? Коджак вилял хвостом и стыдливо улыбался. Стью поджарил суслика, разделил и сумел съесть свою половину. Жесткое мясо имело отвратительный привкус, и после еды желудок у него свела судорога. – Когда я умру, я хочу, чтобы ты вернулся в Боулдер, – сказал он псу. – Ты вернешься и найдешь Фрэн. Найдешь Фрэнни. Хорошо, большой старый безмолвный пес? Коджак с сомнением вилял хвостом. Часом позже желудок Стью заурчал, предупреждая об опасности. Он едва успел приподняться на локте, чтобы не запачкать одежду, и съеденный суслик выплеснулся наружу. – Дерьмо, – печально пробормотал он и задремал. Проснулся в темный предрассветный час, голова гудела от высокой температуры. Костер потух. Это не имело значения. Он знал, что скоро умрет. Его разбудил какой-то звук, донесшийся из темноты. Звук осыпающейся земли и камней. Наверное, Коджак поднимался по склону из провала… Вот только Коджак спал рядом с ним. Едва Стью посмотрел на пса, тот проснулся. Голова поднялась с лап, а мгновением позже он уже вскочил, глядя на провал, из его горла донеслось рычание. Осыпающаяся земля и камни. Кто-то… что-то… поднималось. Стью с трудом сел. Это он, подумал Стью. Он был там, но каким-то образом сумел ускользнуть. Теперь он здесь, и это означает, что он собирается убить меня до того, как это сделает грипп. Коджак на прямых лапах двинулся к провалу, продолжая рычать. – Эй! – послышался удивленный, но знакомый голос. – Эй, это же Коджак! Да? Рычание мгновенно смолкло. Коджак весело побежал вперед, виляя хвостом. – Нет! – прохрипел Стью. – Это обман! Коджак!.. Но Коджак уже прыгал вокруг фигуры, которая наконец-то выбралась на асфальт. И в этой фигуре… что-то в этой фигуре показалось знакомым и Стью. Она приближалась, а Коджак трусил рядом. Коджак радостно лаял. Стью облизнул губы, готовый к схватке, если возникнет такая необходимость. Он полагал, что сможет нанести один хороший удар, может, два. – Кто это? – позвал он. – Кто здесь? Фигура остановилась. Потом заговорила: – Это Том Каллен, вот кто, мои родные, да. Том Каллен. А ты кто? – Стью, – тихо ответил он. Перед глазами все поплыло. – Привет, Том, рад тебя видеть. Но Тома Стью не увидел, во всяком случае, в ту ночь, потому что потерял сознание. В себя Стью пришел около десяти утра второго октября, хотя ни он, ни Том не знали, какой это день. Том развел огромный костер и завернул Стью в свой спальник и одеяла. Сам он сидел у костра и жарил кролика. Коджак с довольным видом лежал на земле между ними. – Том, – прошептал Стью. Том подошел. Стью увидел, что он отрастил бороду и вообще выглядел совсем не тем человеком, который покинул Боулдер пятью неделями раньше. Синие глаза радостно блестели. – Стью Редман! Ты уже проснулся, родные мои, да! Я рад. Так хорошо видеть тебя. Что ты сделал со своей ногой? Ушиб, наверное. Я однажды ушиб свою. Спрыгнул со стога сена и сломал, наверное. Папаша высек меня? Родные мои, да! Это случилось еще до того, как он сбежал с Ди-Ди Пэкалотт. – Моя тоже сломана. И сильно. Том, мне ужасно хочется пить… – Ох, вода есть. Любая. Вот. Он протянул Стью пластиковую бутылку, в которую когда-то наливали молоко. Теперь ее наполняла вода, чистая и вкусная. Безо всякой грязи. Стью жадно пил, а потом его вырвало. – Пить надо медленно и не спеша, – сказал Том. – В этом весь секрет. Медленно и не спеша. Ох, как приятно тебя видеть! Повредил ногу, да? – Да, сломал. Неделю тому назад, может, раньше. – Стью вновь выпил воды, и на этот раз она удержалась в желудке. – Но нога – это еще не все, Том. Я сильно болен. Высокая температура. Послушай меня. – Точно! Том слушает. Просто скажи мне, что надо сделать. Том наклонился к нему, и Стью подумал: Он выглядит умнее. Неужели такое возможно? Где был Том? Знает ли что-нибудь о Судье? О Дейне? О многом надо поговорить, а времени нет. Ему становилось все хуже. В груди дребезжало, словно кто-то стучал цепями. Как при «супергриппе». Обхохочешься. – Надо сбить температуру, – сказал он Тому. – Это первое. Мне нужен аспирин. Ты знаешь, что такое аспирин? – Конечно. Аспирин. Для быстрого-быстрого-быстрого облегчения. – Да, совершенно верно. Ты пойдешь по дороге, Том. Заглядывай в бардачок и багажник каждого автомобиля. Ищи аптечку первой помощи. Обычно это коробочка с нарисованным на ней красным крестом. Когда найдешь аспирин в одной из этих коробочек, принеси сюда. А если найдешь автомобиль с походным снаряжением, принеси палатку, хорошо? – Конечно. – Том поднялся. – Аспирин и палатку. А потом ты быстро пойдешь на поправку, да? – Что ж, это будет началом. – Слушай, а как Ник? – спросил Том. – Он мне снился. В моих снах он говорит мне, что делать, потому что во сне он может говорить. Сны такие странные, правда? Но когда я пытаюсь заговорить с ним, он всегда уходит. С ним все хорошо, да? – Том озабоченно посмотрел на Стью. – Не сейчас, – ответил Стью. – Я… сейчас я не могу говорить. Об этом не могу. Принеси мне аспирин, хорошо? Тогда мы поговорим. – Хорошо… – Но страх окутал лицо Тома, как серое облако. – Коджак, хочешь пойти с Томом? Коджак хотел. Они ушли вместе, направившись на восток. Стью лег и закрыл глаза рукой. Когда он вновь вернулся в реальность, сгущались сумерки. Том тряс его: – Стью! Просыпайся! Просыпайся, Стью! Стью пугало, что время вдруг стало ускользать на достаточно длительные промежутки, когда он целиком и полностью утрачивал связь с реальностью. Сесть он сумел только с помощью Тома, а когда сел, ему пришлось наклониться вперед, потому что его начал терзать кашель. Он кашлял так долго и надсадно, что едва вновь не потерял сознание. Том с тревогой наблюдал за ним. Мало-помалу Стью справился с кашлем. Поплотнее завернулся в одеяла. Его опять била дрожь. – Что ты нашел, Том? Том протянул аптечку первой помощи. В ней лежали бинты, пластырь, маленький пузырек меркурохрома и побольше, с таблетками анацина[229]. Стью пришел в ужас, когда понял, что не может справиться с крышкой. Ему пришлось отдать пузырек Тому, который, повозившись, сумел его открыть. Стью запил три таблетки анацина водой из пластиковой бутылки. – И я нашел вот это, – сказал Том. – В автомобиле, набитом походным снаряжением, но палатки там не было. – Он принес огромный, толстый двухместный спальный мешок, ярко-оранжевый снаружи и звездно-полосатый изнутри. – Да, здорово. Ничуть не хуже палатки. Ты все сделал отлично, Том. – И это. Лежали в том же автомобиле. – Том сунул руку в куртку и достал несколько пакетов из фольги. Стью не верил своим глазам. Сублимированные концентраты. Яйца. Горошек. Тыква. Говядина. – Еда, правда, Стью? На картинках еда, родные мои, да. – Это еда, – благодарно согласился Стью. – Думаю, единственная, какую примет мой желудок. – Голова гудела, а где-то глубоко, наверное, в самом центре мозга, стучал отбойный молоток. – Мы можем согреть воду? У нас нет ни кастрюли, ни котелка. – Я что-нибудь найду. – Да, хорошо… – Стью… Стью посмотрел на его охваченное тревогой, несчастное лицо, лицо мальчика, несмотря на бороду, и мягко сказал: – Он мертв, Том. Ник мертв. Прошел почти месяц. Это… политика. Пожалуй, можно сказать, убийство. Я сожалею. Том наклонил голову, и в свете вновь разведенного костра Стью увидел, как капают его слезы. Они падали серебряным дождем. Том молчал. А когда снова поднял голову, его синие глаза блестели ярче, чем прежде. Он вытер их ладонями. – Я знал, что он мертв, – просипел Том. – Я не хотел думать, что знаю, но знал. Родные мои, да. Он все время поворачивался ко мне спиной и уходил. Он был для меня главным человеком, Стью… ты это знал? Стью протянул руку и сжал большую ладонь Тома. – Знал, Том. – Да, был, родные мои. Мне его ужасно недостает. Но я собираюсь увидеть его на небесах. Том Каллен увидит его там. И он сможет говорить, а я смогу думать. Ведь так? – Меня это совершенно не удивит, Том. – Ника убил плохой человек. Том знает. Но Бог разобрался с этим плохим человеком. Я это видел. Рука Божья опустилась с неба. – Холодный ветер дул по бесплодным землям Юты, и Стью дрожал всем телом. – Разобрался с ним за то, что он сделал с Ником и бедным Судьей. Родные мои, да. – Что ты знаешь о Судье, Том? – Убит! В Орегоне! Его застрелили! Стью огорченно кивнул. – А Дейна? Ты что-нибудь о ней знаешь? – Том видел ее, но ничего не знает. Они определили меня убирать улицы. Однажды, возвращаясь домой, я увидел, как она делала свою работу. Ее подняли высоко над землей, и она меняла лампу уличного фонаря. Она посмотрела на меня и… – Он замолчал, а когда заговорил вновь, обращался скорее к себе, чем к Стью: – Она видела Тома? Она узнала Тома? Том не знает. Том… думает… она узнала. Но больше Том ее не видел. Вскоре Том вновь ушел за добычей, взяв с собой Коджака, а Стью задремал. Вернулся Том не с жестяной банкой, на что надеялся Стью, а со сковородой с высокими стенками, достаточно большой, чтобы в ней поместилась рождественская индейка. В пустыне, похоже, сокровищ хватало. Стью улыбнулся, несмотря на болезненные высыпания, которые начали появляться на губах. Том рассказал ему, что взял сковороду из оранжевого фургона с большой буквой «А» на борту. Стью догадался, что кто-то пытался убежать от «супергриппа» со всем своим домашним имуществом. Конечно же, ничего не вышло. Полчаса спустя они приступили к ужину. Стью ел осторожно, отдавая предпочтение овощам, разбавляя концентраты водой до состояния кашицы. Все съеденное осталось в желудке, и он почувствовал себя лучше. Вскоре после ужина они уже спали. Коджак устроился между ними. – Том, послушай меня. Том присел на корточки рядом с большим, толстым спальником Стью. Уже наступило утро. На завтрак Стью съел самую малость. Горло распухло и воспалилось, суставы болели. Кашель стал хуже, анацин не мог сбить температуру. – Если я не окажусь в тепле и не приму лекарства, то умру. Ближайший город – Грин-Ривер, в шестидесяти милях к востоку. Нам надо доехать туда на автомобиле. – Том Каллен не может водить автомобиль, Стью. Само собой, никогда! – Да, я знаю. Для меня это будет проблематично, потому что я не только заболел, но и сломал не ту трехнутую ногу. – Что ты хочешь этим сказать? – Ну… сейчас это не важно. Слишком трудно объяснить. Мы не будем даже волноваться об этом, потому что это не первая проблема. А первая – найти автомобиль, у которого заведется двигатель. Большинство из них простояли на одном месте три месяца, а то и больше. Аккумуляторы давно сели. Поэтому без удачи у нас ничего не выйдет. Мы должны найти автомобиль с механической коробкой передач, стоящий на вершине одного из этих холмов. Возможно, нам повезет. Местность здесь холмистая. – Он не стал добавлять, что автомобиль им нужен в относительно хорошем состоянии, с бензином в баке и… ключом в замке зажигания. Все эти парни в фильмах, которые показывали по телику, умели заводить двигатель, соединяя соответствующие провода, но Стью понятия не имел, как это делается. Он посмотрел на небо, затянутое облаками. – Большую часть работы делать придется тебе, Том. Ты станешь моими ногами. – Хорошо, Стью. Когда мы найдем автомобиль, мы поедем в Боулдер? Том хочет поехать в Боулдер, а ты? – Больше всего на свете, Том. – Стью посмотрел на Скалистые горы, едва проступающие на горизонте. На перевалах уже пошел снег? Почти наверняка. А если нет, то скоро пойдет. Зима наступала рано в этой высокой и Богом забытой части света. – Но на это потребуется время. – С чего мы начнем? – Сделаем волокушу. – Воло?.. Стью дал Тому складной нож. – Ты должен проделать две дыры в дне спальника. По одной с каждой стороны. На изготовление волокуши им потребовался час. Том нашел две относительно прямые палки, засунул их в спальный мешок и вытащил концы через проделанные дыры. Веревка нашлась в том же фургоне, где и сковорода, и Стью привязал палки к спальнику. Когда закончил сборку, полученное транспортное средство, по мнению Стью, больше напоминало рикшу, чем волокушу индейцев. Том взялся за палки и с сомнением обернулся. – Ты в мешке, Стью? – Да. – Он задался вопросом, сколько протянут швы, трущиеся об асфальт. – Я тяжелый, Томми? – Не очень. Я смогу долго волочь тебя. Поехали! Они двинулись, постепенно удаляясь от провала, в котором Стью сломал ногу – и в котором уже собрался умереть. Пусть и невероятно ослабевший, Стью ощущал безумный восторг. Все-таки не здесь. Где-то его, возможно, и настигнет смерть, но он не умрет в этой грязной канаве. Спальный мешок убаюкивающе покачивался из стороны в сторону. Он задремал. Том тащил его под темнеющими облаками. Коджак бежал рядом. Стью проснулся, когда Том опустил его на землю. – Прости. – В голосе Тома слышались извиняющиеся нотки. – Мне надо дать отдых рукам. – Он потряс ими, потом сжал и разжал кулаки. – Отдыхай сколько надо, – ответил Стью. – Тише едешь – дальше будешь. – Голова у него раскалывалась от боли. Он нашел пузырек анацина и проглотил две таблетки, не запивая. Казалось, горло выложено наждачной бумагой и какой-то садист раз за разом чиркает по ней спичками. Стью проверил швы спальника. Как он и ожидал, они начали расползаться, но пока держались. Том тащил его вверх по длинному пологому склону, именно такому, какой ему и требовался. Больше двух миль, где автомобиль, спускаясь на нейтрале, мог развить достаточную скорость. Чтобы у водителя появилась возможность завести двигатель со второй, а то и с третьей передачи. Стью посмотрел налево, где на аварийной полосе стоял под углом фиолетовый «триумф». За рулем сидело нечто высохшее в ярком шерстяном свитере. На «триумфе» была механическая коробка передач, но Стью никогда не удалось бы втиснуться со сломанной ногой в такую маленькую кабину. – Далеко мы ушли? – спросил он Тома, но тот лишь пожал плечами. Наверное, достаточно далеко, подумал Стью. Том тащил его часа три, прежде чем остановился, чтобы отдохнуть. Феноменальный силач. Прежние ориентиры скрылись за горизонтом. Том, как молодой бык, протащил его шесть или восемь миль, пока он спал. – Отдыхай сколько хочешь, – повторил Стью. – Не перенапрягайся. – Том в порядке. В порядке, родные мои, да, все это знают. Том съел огромный ленч, и Стью тоже удалось чуть-чуть поесть. Потом они продолжили путь. Дорога, изгибаясь по широкой дуге, поднималась вверх, и Стью начал осознавать, что автомобиль они должны найти на этом холме. Иначе им потребуется еще два часа, чтобы добраться до следующего холма, а потом – темнота. Плюс дождь или снег, судя по тому, как выглядело небо. Прекрасная холодная ночь на сыром ветру. И прощай, Стью Редман. Они подошли к седану «шевроле». – Стоп, – прохрипел Стью, и Том опустил волокушу на асфальт. – Подойди к этому автомобилю. Сосчитай педали на полу. Скажи мне, сколько их, две или три. Том подошел и открыл переднюю дверь. Мумия в цветастом платье вывалилась на дорогу, словно чья-то дурная шутка. За ней последовала сумочка, из которой посыпались косметика, бумажные салфетки, деньги. – Две! – крикнул Том Стью. – Ладно. Идем дальше. Том вернулся, глубоко вдохнул и взялся на ручки волокуши. Через четверть мили они набрели на микроавтобус «фольксваген». – Хочешь, чтобы я сосчитал педали? – спросил Том. – Нет. – Микроавтобус стоял на трех спущенных колесах. Стью уже начал думать, что нужного автомобиля им не найти – просто выдался не их день. Они подошли к универсалу с одним спущенным колесом, которое не составляло труда заменить, но, как и в случае с седаном «шевроле», Том доложил только о двух педалях. Это означало, что коробка передач автоматическая, а потому универсал им не подходит. Они двинулись дальше, наклон становился все более пологим, вершина приближалась. Стью видел впереди только один автомобиль, их последний шанс. Сердце у него упало, потому что это был очень старый «плимут», выехавший из заводских ворот никак не позже семидесятого года. Он с удивлением обнаружил, что все четыре колеса накачаны. Однако на проеденном ржавчиной кузове хватало вмятин. Никто не утруждал себя заботой об этой рухляди. Стью навидался таких колымаг в Арнетте. Аккумулятор будет старым и, возможно, треснувшим, масло – чернее полуночи, зато на руле вполне могла обнаружиться пушистая розовая ленточка, а на задней полке – пудель с большущими глазами из горного хрусталя и с качающейся головой. – Хочешь, чтобы я посмотрел? – спросил Том. – Да, пожалуй, беднякам выбирать не приходится, верно? В воздухе повис влажный туман. Том пересек дорогу и заглянул в пустой автомобиль. Стью дрожал в спальном мешке. – Три педали. Стью попытался сосредоточиться. Пронзительное гудение в голове мешало собраться с мыслями. От старого «плимута» толку скорее всего не будет. Они могли перебраться на другую половину шоссе, но там все автомобили стоят капотом в другую сторону, вверх, если только не пересечь разделительную полосу… добрых полмили каменистой земли. Да, возможно, им удалось бы найти подходящую машину на другой стороне… однако к тому времени уже наступила бы темнота. – Том, помоги мне встать. Каким-то образом Тому удалось поставить Стью на одну ногу, не потревожив другую. Его голова гудела и грозила расколоться от боли. Черные кометы мелькали перед глазами, он едва не потерял сознание. Потом ухватился рукой за шею Тома. – Отдохнуть, – пробормотал он. – Отдохнуть… Стью понятия не имел, сколько он так простоял. Том терпеливо поддерживал его, пока он плавал в сером тумане полубессознательности. Не отпустил и тогда, когда к миру вернулись реальные очертания, а влажный туман сменился мелким холодным дождем. – Том, помоги мне добраться до автомобиля. Одной рукой Том обхватил Стью за пояс, и на трех ногах они двинулись к старому «плимуту», стоявшему на аварийной полосе. – Защелка капота, – пробормотал Стью, возясь в радиаторной решетке «плимута». Пот градом катился по его лицу. Защелку он нашел, но открыть капот не смог. Пришлось направлять руки Тома. Двигатель оправдал ожидания Стью: грязный и неухоженный, с восемью цилиндрами. Зато аккумулятор приятно удивил. «Сирс», не самая дорогая модель, но с гарантией до февраля тысяча девятьсот девяносто первого года. Мысли от температуры путались, однако Стью удалось подсчитать, что аккумулятор был сделан в мае. – Попробуй клаксон, – попросил он Тома и привалился к автомобилю, пока тот шел к кабине. Стью слышал о том, что утопающие хватаются за соломинку, и пришел к выводу, что теперь он их понимает. Его последним шансом на выживание стала эта развалюха, по которой давно плакала свалка. Раздался громкий гудок. Если в замке зажигания торчал ключ, имело смысл попытаться завести двигатель. Возможно, ему следовало попросить Тома проверить ключ с самого начала, но, наверное, значения это не имело: если ключа нет, для них – во всяком случае, для него – все кончено. Он закрыл капот и защелкнул его, навалившись всем телом. Потом на одной ноге допрыгал до водительской двери и заглянул в кабину, ожидая увидеть пустую щель замка зажигания. Но нет, ключ торчал в замке, а под ключом висел чехол из кожзаменителя с инициалами «А.К.». Осторожно наклонившись, Стью повернул ключ, оживив приборную панель. Стрелка топливомера медленно двинулась, оторвавшись от нуля, и показала, что бензина чуть больше четверти бака. Еще одна загадка. Почему владелец автомобиля, этот А.К., оставил его на аварийной полосе и решил пойти пешком, хотя мог ехать дальше? В состоянии, близком к бредовому, Стью подумал о Чарльзе Кэмпионе, почти что покойнике, въехавшем в заправочные колонки Хэпа. Старина А.К. заболел «супергриппом». Почувствовав, что находится на грани смерти, он сворачивает на аварийную полосу, выключает двигатель – не сознательно, а благодаря многолетней привычке – и выходит из автомобиля. Он бредит, может, галлюцинирует. Пошатываясь, уходит с дороги в пустошь, смеется, поет и что-то бормочет. Там и умирает. А четыре месяца спустя Стью Редман и Том Каллен случайно проходят мимо и видят, что ключ в замке зажигания, аккумулятор относительно новый и даже бензина… Рука Божья. Как там сказал Том о Вегасе? Рука Божья опустилась с неба. И возможно, Бог оставил им потрепанный «плимут» семидесятого года, как манну в пустыне. Безумная, конечно, идея, но ненамного безумнее чернокожей женщины ста восьми лет от роду, ведущей толпу беженцев в землю обетованную. – И она сама пекла себе лепешки, – прохрипел Стью. – До самого конца она сама пекла себе лепешки. – Что, Стью? – Не важно. Подвинься, Том. Том подвинулся. – Мы поедем? – с надеждой спросил он. Стью сдвинул водительское сиденье, чтобы Коджак смог запрыгнуть в кабину. Что тот и сделал, пару раз втянув носом воздух. – Не знаю. Ты лучше молись, чтобы завелся мотор. – Хорошо, – согласился Том. Стью потребовалось пять минут, чтобы устроиться за рулем. Он сидел наискось, практически на середине переднего сиденья, где положено сидеть второму пассажиру. Коджак шумно дышал позади. На полу валялись коробки из «Макдоналдса» и обертки из «Тако белл». Пахло лежалыми кукурузными чипсами. Стью повернул ключ зажигания. Старый «плимут» хрипел секунд двадцать, после чего стартер затих. Стью нажал на клаксон, но услышал только жалкий писк. У Тома от огорчения вытянулось лицо. – Мы еще не закончили, – подбодрил его Стью. И он действительно считал, что не все потеряно: в аккумуляторе оставался заряд. Он выжал сцепление и включил вторую передачу. – Открой дверь и сдвинь нас с места. Потом запрыгивай в автомобиль. – Разве мы поедем не в другую сторону? – Сейчас да, но если мы сможем завести эту колымагу, то быстро развернемся. Том вылез и уперся в дверную стойку. «Плимут» покатился. Когда спидометр показал пять миль в час, Стью велел Тому влезть в кабину. Том влез и захлопнул дверь. Стью вновь включил зажигание. Гидравлический усилитель руля при выключенном двигателе не работал, поэтому остатки сил уходили на то, чтобы удерживать «плимут» на прямой. Стрелка спидометра проползла мимо десяти, пятнадцати, двадцати миль в час. Они преодолели немалую часть холма, на который Том втаскивал Стью все утро. На ветровом стекле собирались капли воды. Слишком поздно Стью сообразил, что волокушу они оставили наверху. Двадцать пять миль в час. – Он не работает, Стью! – В голосе Тома слышалась озабоченность. Тридцать миль в час. Достаточно. – Господи, помоги нам сейчас! – И Стью отпустил сцепление. «Плимут» дернулся, сбросил скорость. Двигатель кашлянул, ожил, заглох. Стью застонал от раздражения и от боли, прострелившей сломанную ногу. – Дерьмо! – крикнул он, вновь выжимая сцепление. – Прокачай педаль газа, Том! Рукой! – Какую из них? – в недоумении спросил Том. – Длинную! Том пригнулся к полу, дважды надавил на педаль газа. Они проехали уже больше половины холма. – Давай же! – крикнул Стью и вновь отпустил сцепление. «Плимут», оживая, взревел. Коджак залаял. Черный дым повалил из ржавой выхлопной трубы, затем сменился синим. Двигатель работал, пусть и неровно, на шести цилиндрах, но работал. Стью включил третью передачу, вновь отпустил сцепление, управляясь со всеми педалями левой ногой. – Мы едем, Том! – проревел он. – Мы теперь на колесах! Том заорал от радости. Коджак лаял и вилял хвостом. В прошлой жизни, в жизни до «Капитана Торча», будучи Большим Стивом, он часто ездил в автомобиле своего хозяина. И теперь получал огромное удовольствие от того, что снова едет, с новыми хозяевами. Они нашли разворот, проехав примерно четыре мили. У разворота стоял щит со строгим предупреждением: «ТОЛЬКО ДЛЯ СЛУЖЕБНЫХ АВТОМОБИЛЕЙ». Стью, манипулируя сцеплением, удалось перебраться на восточные полосы. Возник лишь один неприятный момент, когда старый двигатель кашлянул, угрожая заглохнуть. Однако к тому времени он уже прогрелся, так что обошлось. Стью вновь включил третью передачу и чуть расслабился, тяжело дыша, стараясь хоть немного успокоить сердцебиение. На глаза вновь начал наползать серый туман, но усилием воли Стью разогнал его. Пять минут спустя Том заметил ярко-оранжевый спальный мешок, послуживший самодельной волокушей. – Пока-пока! – радостно прокричал он. – Пока-пока, мы едем в Боулдер, родные мои, да! Этим вечером я согласился бы и на Грин-Ривер, подумал Стью. Они добрались туда уже с наступлением темноты. Стью осторожно вел «плимут» на низкой передаче: на темных улицах тут и там стояли брошенные автомобили. Он припарковался на главной улице, перед отелем «Юта». Невзрачное трехэтажное здание особых эмоций не вызывало, но Стью полагал, что на текущий момент этот отель покажется ему ничуть не хуже «Уолдорф-Астории». Голова раскалывалась от боли, он то и дело впадал в забытье, теряя связь с реальностью. На протяжении последних двадцати миль ему казалось, что в кабине сидят разные люди. Фрэн, Ник Эндрос, Норм Бруэтт. Один раз он повернул голову и увидел рядом с собой Криса Ортегу, бармена из «Головы индейца». Он устал. Он когда-нибудь так уставал? – Здесь, – пробормотал Стью. – Нам придется остановиться на ночь, Никки. Я вымотался. – Это Том, Стью. Том Каллен. Родные мои, да. – Том, конечно. Мы должны остановиться. Поможешь мне добраться до отеля? – Само собой. Завести старый автомобиль – это круто. – Я выпью еще пива, – сказал ему Стью. – Нет ли у тебя сигареты? Ужасно хочется покурить. – И упал на руль. Том вылез из кабины, вытащил Стью, отнес в отель. В вестибюле царили сырость и темнота, но там был большой камин и наполовину заполненный дровяной ящик. Том уложил Стью на истертый диван под головой лося, висевшей на стене, и принялся разжигать огонь, в то время как Коджак ходил кругами, принюхиваясь. Дышал Стью медленно и хрипло. Иногда бормотал, иногда выкрикивал что-то нечленораздельное, пугая Тома. Как только в камине запылал огонь, Том отправился на разведку. Нашел одеяла и подушки для себя и для Стью. Придвинул диван поближе к огню, а потом улегся рядом со Стью. Коджак пристроился с другой стороны, и они согревали больного теплом своих тел. Том смотрел в потолок, обшитый тонкими листами жести, с паутиной по углам. Стью сильно болел. Том тревожился. Если бы Стью проснулся, Том спросил бы, что делать с его болезнью. Но допустим… допустим, он не проснется? Ветер набрал силу и с завыванием проносился мимо отеля. К полуночи, когда Том заснул, температура упала еще на четыре градуса, и по окнам уже скреб ледяной дождь. Далеко на западе край циклона погнал радиоактивное облако к Калифорнии, где многим еще предстояло умереть. В какой-то момент, уже в начале третьего, Коджак поднял голову и тоскливо заскулил. Том Каллен встал с дивана. Его широко распахнутые глаза были пусты. Коджак снова заскулил, но Том не обратил на него ни малейшего внимания, направился к двери и вышел в ревущую ночь. Коджак подбежал к окну вестибюля, поставил передние лапы на подоконник. Какое-то время смотрел, жалобно повизгивая. Потом вернулся и лег рядом со Стью. За окнами завывал и скрежетал ветер. Глава 75 – Знаешь, я ведь чуть не умер, – сказал Ник. Они с Томом шагали по пустынному тротуару. Ветер выл, не переставая, бесконечный поток облаков летел по черному небу. Из боковых улиц доносились ухающие звуки. «Филины», – сказал бы Том, если бы бодрствовал, и убежал. Но он не бодрствовал – не совсем бодрствовал, – и Ник составлял ему компанию. Ледяной дождь сек щеки холодом. – Правда? – спросил Том. – Родные мои! Ник рассмеялся. Голос у него был низкий и мелодичный, хороший голос. Тому нравилось слушать, когда Ник говорил. – Я точно едва не умер. Будь уверен. Грипп со мной не справился, а вот маленькая царапина на ноге чуть не отправила на тот свет. Не замечая холода, Ник расстегнул пряжку ремня, стащил джинсы. Том наклонился вперед, любопытный, словно маленький мальчик, которому предложили посмотреть на бородавку с растущими из нее волосами, интересную рану или нарыв. По ноге Ника шел отвратительный шрам – недавно зажившая рана. Он начинался чуть ниже паха, тянулся по бедру, огибал колено, продолжался на голени и, наконец, исчезал. – И это почти убило тебя? Ник подтянул джинсы, застегнул ремень. – Царапина была неглубокой, но в нее попала инфекция. Это означает, что в рану проникли плохие микробы. Нет ничего опаснее инфекции, Том. «Супергрипп», который убил столько людей, тоже инфекция. Именно инфекция и заставила людей создать «супергрипп». Инфекция мозга. – Инфекция, – зачарованно прошептал Том. Они снова шли, почти плыли над тротуаром. – Том, у Стью сейчас инфекция. – Нет… нет, не говори так, Ник… ты пугаешь Тома Каллена, родные мои, да, пугаешь! – Я знаю, что пугаю, Том, и сожалею об этом. Но ты должен знать. У него двухстороннее воспаление легких. Он спал под открытым небом почти две недели. Ты должен кое-что для него сделать. И все равно он почти наверняка умрет. Ты должен к этому готовиться. – Нет, не… – Том. – Ник положил руку на плечо Тома, но Том ничего не почувствовал… словно рука Ника состояла из дыма. – Если он умрет, тебе и Коджаку придется идти дальше. Ты должен вернуться в Боулдер и рассказать им, что видел в пустыне руку Божью. Если будет на то воля Господа, Стью пойдет с тобой… со временем. Если Бог захочет, чтобы Стью умер, он умрет. Как я. – Ник! – взмолился Том. – Пожалуйста… – Я показал тебе свою ногу не без причины. От инфекций есть таблетки. В таких местах, как это. Том огляделся и с удивлением увидел, что они уже не на улице, а в темном помещении. В аптеке. Инвалидное кресло свисало с потолка на струнной проволоке, как чудовищный механиче ский труп. Справа от себя Том увидел на стене табличку: «ЛЕКАРСТВА ПО РЕЦЕПТАМ». – Да, сэр? Чем я могу вам помочь? Том повернулся. Ник стоял за прилавком в белом халате. – Ник? – Да, сэр. – Ник начал выставлять перед Томом маленькие пузырьки с таблетками. – Это пенициллин. Очень хорошо помогает от воспаления легких. Это ампициллин, а это амоксициллин. Тоже сильное лекарство. А это вициллин, его обычно дают детям, но он может помочь там, где не справятся другие средства. Стью должен пить много воды и соки, хотя их ты можешь не найти. Так что отдай ему это. Таблетки витамина С. Еще он должен ходить… – Я не смогу все это запомнить! – застонал Том. – Боюсь, ты должен, потому что больше никого нет. Ты теперь сам по себе. Том заплакал. Ник наклонился вперед. Взмахнул рукой. Пощечины Том не ощутил – рука Ника по-прежнему напоминала дым, который обогнул его, а может, прошел насквозь, – но голова Тома откинулась назад. И что-то в голове вроде бы лопнуло. – Прекрати! Сейчас тебе нельзя быть ребенком, Том! Будь мужчиной! Ради Бога, будь мужчиной! Том смотрел на Ника широко раскрытыми глазами, прижимая руку к щеке. – Ходи с ним, – продолжил Ник. – Ставь его на здоровую ногу. Таскай, если придется. Но только не давай все время лежать на спине, а не то он захлебнется. – Он не в себе, – сказал Том. – Он кричит… кричит на людей, которых нет. – У него бред. Все равно прогуливай его, когда сможешь. Заставляй принимать пенициллин, по одной таблетке. Давай ему аспирин. Держи его в тепле. Молись. Все это ты в состоянии делать. – Хорошо, Ник. Хорошо, я постараюсь быть мужчиной. Я постараюсь запомнить. Но я бы хотел, чтобы ты был здесь, родные мои, да, хотел бы! – Ты сделаешь все, что в твоих силах, Том. Большего и не требуется. Ник ушел. Том проснулся и обнаружил, что стоит в пустой аптеке у прилавка рецептурных лекарств. На прилавке увидел четыре пузырька с таблетками. Долго смотрел на них, а потом забрал. В отель Том вернулся в четыре утра, вымокший под ледяным дождем. Непогода утихала, и на востоке уже появилась полоска зари. Коджак радостно залаял, увидев Тома, Стью застонал и проснулся. Том опустился рядом с ним на колени. – Стью! – Том… Трудно дышать. – У меня есть лекарство, Стью. Ник мне показал. Ты его примешь и избавишься от инфекции. Одну таблетку ты должен принять прямо сейчас. – Из пакета, который он принес с собой, Том достал четыре пузырька с таблетками и высокую бутылку гаторейда[230]. Насчет сока Ник ошибся. В супермаркете Грин-Ривера хватало бутылок с соком. Стью смотрел на пузырьки, поднеся их к глазам. – Том, где ты это взял? – В аптеке. Их дал мне Ник. – Нет, правда?.. – Правда! Правда! Первым ты должен принять пенициллин, чтобы посмотреть, поможет ли он тебе. На каком написано «пенициллин»? – На этом… но, Том… – Нет. Ты должен. Так сказал Ник. И тебе надо ходить. – Я не могу ходить. У меня сломана нога. И я болен! – Голос Стью стал злобным и раздражительным. Голосом больного. – Ты должен. Или я буду тебя таскать. Стью впал в полубессознательное состояние. Том положил капсулу пенициллина ему в рот, и Стью рефлекторно проглотил ее, а чтобы она не застряла в горле, запил гаторейдом. Тут же закашлялся, и Том принялся хлопать его по спине, как подавившегося ребенка. Потом поставил Стью на здоровую ногу и принялся таскать по вестибюлю. Коджак озабоченно следовал за ними. – Пожалуйста, Господи, – молил Том. – Пожалуйста, Господи, пожалуйста, Господи. – Я знаю, где взять стиральную доску, Глен! – крикнул Стью. – В магазине музыкальных инструментов! Я видел одну в витрине. – Пожалуйста, Господи. – Том тяжело дышал. Голова Стью каталась по его плечу. Он чувствовал, что она горячая, как топка. Сломанная нога волочилась сзади. Никогда Боулдер не казался таким далеким, как в это ужасное утро. Борьба Стью с воспалением легких продолжалась две недели. Он выпивал кварты гаторейда, овощных соков, виноградного сока, различных апельсиновых напитков. Он плохо соображал, что пьет. Его моча стала едкой и приобрела сильный запах. Он дул в кровать, как младенец, а его кал желтизной и полужидкой консистенцией напоминал кал новорожденного. Том мыл Стью и содержал в чистоте. Том таскал его по вестибюлю отеля «Юта». И Том ждал, когда Стью проснется, и не потому, что Стью бушевал во сне, а потому, что затрудненное дыхание наконец ушло. От пенициллина кожа Стью через два дня покрылась отвратительной красной сыпью, и Том переключился на ампициллин. Этот антибиотик сыпи не вызывал. Седьмого октября, проснувшись утром, Том увидел, что Стью спит крепче, чем в последние дни. Его тело покрывал пот, но лоб был холодным. Ночью температура упала. И следующие двое суток Стью практически полностью проспал. Тому пришлось будить его, чтобы дать ему таблетки и сахарные кубики из ресторана отеля. Одиннадцатого октября ему стало хуже, и Том жутко испугался, что это конец. Но температура поднялась не очень высоко, а дыхание не стало таким натужным и затрудненным, каким было утром пятого и шестого. Тринадцатого октября Том задремал в одном из больших кресел вестибюля, а когда проснулся, увидел, что Стью сидит и оглядывается. – Том, – прошептал он. – Я жив. – Да! – радостно воскликнул Том. – Родные мои, да! – Я голоден. Можешь сварганить какой-нибудь супчик, Том? Скажем, с лапшой? К восемнадцатому силы постепенно начали возвращаться к нему. Он уже мог ходить по вестибюлю на костылях, которые Том принес из аптеки. Зуд в сломанной ноге, где начали срастаться кости, сводил Стью с ума. Двадцатого октября он впервые вышел на улицу, надев термобелье и огромный овчинный тулуп. День выдался довольно теплым и солнечным, но чувствовалось приближение холодов. В Боулдере, возможно, еще стояла осень, осины окрасились золотом, однако здесь до прихода зимы оставалось совсем недолго. Стью видел пятна снега в тенистых местах. – Я не знаю, Том, – сказал он. – Думаю, мы сможем добраться до Гранд-Джанкшена, но потом просто не знаю. В горах уже наверняка много снега. И еще какое-то время я не решусь отсюда уезжать. Мне нужно вновь научиться ходить. – И сколько пройдет времени, прежде чем ты вновь научишься ходить? – Не знаю, Том. Нам просто придется ждать. Там будет видно. Стью твердо решил не гнать лошадей, не торопиться. Он достаточно близко познакомился со смертью и теперь наслаждался выздоровлением. Он хотел восстановиться полностью. Из вестибюля они перебрались в смежные комнаты на первом этаже. Еще одна комната, по другую сторону коридора, стала временной будкой Коджака. Нога Стью действительно срасталась, но ей уже никогда не удалось бы стать такой прямой, как прежде, если бы только Джордж Ричардсон вновь не сломал ее и не загипсовал, сведя обломки костей как положено. Стью не сомневался, что будет хромать, когда сможет обходиться без костылей. Тем не менее он начал нагружать ногу, чтобы поскорее вернуть ей работоспособность. Даже для того, чтобы восстановить прежнюю эффективность на семьдесят пять процентов, требовалось немало времени, но, судя по всему, впереди лежала долгая зима, которую он мог этому посвятить. Двадцать восьмого октября в Грин-Ривере выпало почти пять дюймов снега. – Если не уедем отсюда в самом скором времени, – сказал Стью Тому, глядя на снег, – то нам придется провести целую чертову зиму в отеле «Юта». На следующий день они поехали на «плимуте» к заправочной станции на окраине города. Часто отдыхая и используя Тома для тяжелой работы, Стью поменял лысеющие покрышки задних колес на зимнюю шипованную резину. Он подумывал над тем, чтобы взять полноприводный автомобиль, но в конце концов принял решение, весьма иррациональное, не испытывать судьбу. Как говорится, от добра добра не ищут. В завершение Том положил в багажник четыре пятидесятифунтовых мешка с песком. Грин-Ривер они покинули на Хэллоуин и поехали на восток. В Гранд-Джанкшен они прибыли в полдень второго ноября, и, как потом выяснилось, на обустройство у них оставалось только три часа. В тот день свинцово-серые облака нависали почти над самой землей, и первые снежинки упали на капот «плимута», когда они выехали на Главную улицу. По пути снег начинал идти раз десять и быстро переставал, но на этот раз чувствовалось, что дело серьезное. – Выбирай место, – предложил Стью. – Мы, возможно, задержимся здесь на какое-то время. Том указал: – Туда. Мотель под звездой. Это был «Гранд-Джанкшен холидей инн». Под вывеской и звездой висел большущий рекламный щит с надписью красными буквами:ДО РО ПОЖА ОВАТЬ В ГР НД-ДЖАН ШЕН НА ЛЕТНИЙ ФЕСТ ВАЛЬ-90. 12 ИЮНЯ – 4 И ЛЯ! – Ладно, – кивнул Стью. – Пусть будет «Холидей инн». Он подъехал к мотелю, заглушил двигатель «плимута», и, насколько они оба знали, он больше никогда не завелся. К двум часам дня планировавшие с неба отдельные снежинки превратились в сильнейший снегопад, словно на землю опустился бесшумный белый занавес. К четырем часам ветер усилился до ураганного. Он гнал перед собой снег, и сугробы росли с невероятной быстротой. Буран продолжался всю ночь. Когда Стью и Том проснулись следующим утром, они нашли Коджака сидящим перед двустворчатой дверью в вестибюле и разглядывающим практически неподвижный белый мир. Только сойка крутилась вокруг рухнувшего летнего навеса на другой стороне улицы. – Чур меня, – прошептал Том. – Нас завалило снегом, да, Стью? Стью кивнул. – И как же мы сможем добраться до Боулдера? – Мы подождем до весны, – ответил Стью. – Так долго? – На лице Тома отразилась такая печаль, что Стью обнял мужчину-мальчика за плечи. – Время пройдет, – успокаивающе сказал он, хотя сам сомневался, смогут ли они ждать так долго. Какое-то время Стью стонал и метался в темноте. Наконец издал такой громкий крик, что проснулся и вырвался из кошмара в свой номер в «Холидей инн». Приподнявшись на локтях, он всматривался в темноту широко раскрытыми глазами. Шумно выдохнул, рукой поискал лампу на прикроватном столике. Дважды щелкнул выключателем, прежде чем вспомнил. Странное дело, но вера в электричество умирала очень тяжело. Он нашел на полу лампу Коулмана и зажег ее. После этого воспользовался горшком. Потом опустился на стул, который стоял у стола. Взглянул на часы: четверть четвертого утра. Снова этот сон. Сон о Фрэнни. Кошмар. Всегда одно и то же. Фрэнни рожает, ее лицо покрыто потом. Ричардсон у нее между ног, Лори Констебл стоит рядом, готовая прийти на помощь. Ноги Фрэн подняты и зафиксированы стальными захватами. Тужься, Фрэнни. Давай. Все идет хорошо. Но, глядя на мрачные глаза Джорджа над маской, Стью понимал: у Фрэнни все идет не очень хорошо. Что-то идет совсем не так. Лори протерла губкой ее потное лицо и отбросила волосы со лба. Тазовое предлежание. Кто это сказал? Зловещий, бестелесный голос, низкий и тягучий, будто голос с пластинки-сорокапятки, которую проигрывают при тридцати трех с третью оборотах в минуту. Тазовое предлежание. Голос Джорджа: Тебе лучше позвать Дика. Скажи ему, что нам, возможно, придется… Голос Лори: Доктор, она теряет много крови… Стью закурил. Вкус был отвратительный, но после такого сна любая сигарета успокаивала. Это тревожный сон, ничего больше. Типичная для мужчины идея, что все пойдет не так, раз уж тебя там нет. Перестань волноваться понапрасну, Стюарт. Все у нее хорошо. Не все сны сбываются. Но за последние полгода сбылось слишком много снов. И ощущение, что в этом повторяющемся кошмаре он видел будущие роды Фрэн, не отпускало Стью. Он затушил наполовину выкуренную сигарету и тупо уставился на ровный свет газовой лампы. Наступило двадцать девятое ноября. Они прожили в «Холидей инн» Гранд-Джанкшена почти четыре недели. Время ползло медленно, но им удавалось занять его, собирая со всего города всякую всячину. На складе, расположенном на Гранд-авеню, Стью нашел средних размеров электрогенератор «Хонда». Они с Томом перевезли его в муниципалитет, расположенный напротив мотеля. Сначала с помощью цепного подъемника поставили на сани, потом запрягли в сани два «сноу кэта»[231]. Другими словами, транспортировали генератор примерно так же, как Мусорный Бак транспортировал свой последний подарок Рэндаллу Флэггу. – Зачем он нам нужен? – спросил Том. – Чтобы подать электричество в мотель? – Для этого он слишком мал, – ответил Стью. – Тогда зачем? Для чего? – нетерпеливо спросил Том. – Увидишь, – ответил Стью. Они поставили генератор в чулан для электрооборудования, примыкавший к залу собраний, и Том забыл о нем, на что и рассчитывал Стью. На следующий день он поехал на снегоходе к шестизальному комплексу «Гранд-Джанкшен-синема» и уже сам, с помощью того же цепного подъемника, через окно складского помещения на втором этаже спустил на землю проектор для тридцатипятимиллиметровой пленки, который нашел, когда бродил по городу. Проектор завернули в полиэтилен… а потом просто забыли о нем, судя по слою накопившейся пыли. Сломанная нога уже исправно служила ему, но Стью потребовалось почти три часа, чтобы перетащить проектор от входа в муниципалитет до центра зала собраний. Он воспользовался тремя тележками, каждую минуту ожидая появления разыскивающего его Тома. С Томом работа пошла бы быстрее, а вот сюрприз бы не удался. Но вероятно, у Тома нашлись другие дела, и днем Стью его так и не увидел. Когда же в пять вечера Том появился в «Холидей инн», с красными от мороза щеками и замотанной шарфом шеей, сюрприз его уже ждал. Стью захватил с собой все шесть фильмов, которые демонстрировались в «Гранд-Джанкшен-синема». И после ужина невзначай предложил: – Давай сходим в муниципалитет, Том? – Зачем? – Увидишь. Они вышли из «Холидей инн» и пересекли заснеженную улицу. У двери Стью протянул Тому коробку с поп-корном. – А это зачем? – спросил Том. – Кто же смотрит кино без поп-корна, чучело ты мое? – с улыбкой ответил Стью. – КИНО?! – Само собой! Том ворвался в зал собраний. Увидел большой проектор, готовый к работе. Увидел большой экран. Увидел два складных стула посреди огромного пустого зала. – Вау! – выдохнул он, и на его лице отразился тот самый восторг, на который и рассчитывал Стью. – Я три лета отработал в автокинотеатре «Старлайт» в Брейн-три, – пояснил Стью. – Надеюсь, не забыл, что надо делать, если оборвется пленка. – Вау, – повторил Том. – Между катушками придется делать перерыв. За вторым проектором я не пойду. – Стью переступил через провода, тянувшиеся от проектора к генератору «Хонда», стоявшему в чулане, и дернул за пусковой трос. Генератор весело затарахтел. Стью закрыл дверь в чулан, чтобы приглушить тарахтение, и погасил свет. Через пять минут они уже сидели бок о бок и смотрели, как Сталлоне убивает сотни наркоторговцев в фильме «Рэмбо-4: Огненное сражение». Из шестнадцати динамиков системы «Долби», установленных в зале, на них обрушивался такой громкий звук, что иногда они не слышали диалогов (когда таковые были)… но им все равно нравилось. Теперь, думая об этом, Стью улыбался. Кто-то наверняка назвал бы его глупцом: он мог подключить видеомагнитофон к генератору куда меньших размеров, и они смотрели бы сотни фильмов, возможно, не выходя из «Холидей инн». Но фильмы по телику, по его мнению, не шли ни в какое сравнение с киносеансом. Впрочем, истинная причина заключалась в другом. Им требовалось убить время… а в некоторые дни оно никак не хотело умирать. Да и потом, среди прочего он принес полнометражный мультфильм Диснея «Оливер и компания», который так и не выпустили на видеокассетах. Том смотрел его снова и снова и смеялся как ребенок над выходками Оливера, и Артура Доджера, и Фейджина, который в мультфильме жил на барже в Нью-Йорке и спал в украденном самолетном пассажирском кресле. Помимо реализации кинопроекта, Стью собрал больше двадцати моделей автомобилей, включая «роллс-ройс» из двухсот сорока частей, который до эпидемии «супергриппа» стоил шестьдесят пять долларов. Том построил какой-то невероятный ландшафт, занявший половину пола большого банкетного зала «Холидей инн». В качестве подручных материалов он использовал папье-маше, гипс и различные пищевые красители и назвал свое произведение «Лунной базой Альфа». Да, они находили чем заняться, но… То, о чем ты думаешь, – безумие. Стью согнул ногу. Она функционировала даже лучше, чем он надеялся, спасибо тренажерному залу «Холидей инн». Конечно, еще плохо сгибалась и разгибалась, иной раз и болела, но он уже мог, пусть и хромая, передвигаться без костылей. И Стью не сомневался, что Том научится управлять одним из «арктик кэтов», стоявших в гараже едва ли не каждого жителя Гранд-Джанкшена. Двадцать миль в день, с палатками, большими спальниками, сублимированными концентратами… Конечно, а когда лавина сойдет на вас на перевале Вейл, вы с Томом помашете ей пакетом сублимированной моркови и скажете, чтобы она проваливала. Это безумие. Он выключил газовую лампу. Но еще долго не мог заснуть. – Том, – спросил Стью за завтраком, – ты очень хочешь вернуться в Боулдер? – И увидеть Фрэн? Дика? Сэнди? Родные мои, я хочу вернуться в Боулдер больше всего на свете, Стью. Ты не думаешь, что они забрали мой маленький домик, а? – Нет. Я уверен, что не забрали. Я вот про что: ты готов рискнуть ради возвращения? Том в недоумении посмотрел на него. Стью уже собрался объяснить, что имеет в виду, когда Том ответил: – Родные мои, вся жизнь – это риск, верно? Так все и решилось. Они покинули Гранд-Джанкшен в последний день ноября. * * * Стью не пришлось учить Тома основам вождения снегохода. На складе дорожного департамента Колорадо в какой-то миле от «Холидей инн» нашелся чудовищный агрегат с мощным двигателем, лобовым обтекателем, защищающим от ветра, и, что более важно, большим открытым грузовым отсеком. Вероятно, он использовался для перевозки различного аварийного оборудования, и его размеров с лихвой хватало, чтобы вместить крупную собаку. В местных магазинах, торгующих товарами для активной жизни на открытом воздухе, они без труда нашли все необходимое для путешествия, несмотря на то что эпидемия «супергриппа» разразилась в начале лета. Они взяли легкие палатки, толстые спальники, по паре беговых лыж (хотя у Стью холодела кровь при мысли, что Тома придется учить азам бега на лыжах), большую коулмановскую газовую плиту, лампы, баллоны с газом, дополнительные батарейки, пищевые концентраты и винтовку с оптическим прицелом. Уже к двум часам пополудни первого дня путешествия Стью понял, что его страхи оказаться в снежном плену и погибнуть от голода беспочвенны. Леса буквально кишели дичью. Никогда в жизни он не видел ничего подобного. А позже он подстрелил оленя, своего первого оленя после девятого класса, когда он прогулял пару дней, чтобы отправиться на охоту с дядей Дейлом. Тогда они подстрелили костлявую олениху, мясо которой оказалось жест ким и даже чуть горчило. На этот раз – самца, крепкого, с широкой грудью. «Зима только началась, – думал Стью, потроша оленя охотничьим ножом, взятым в магазине спортивных товаров в Гранд-Джанкшене. – У природы есть свои способы борьбы с перенаселением». Том развел большой костер, пока Стью занимался оленем. Рукава его толстой куртки пропитались кровью и стали жесткими. Закончил он через три часа после наступления темноты, и его сломанная нога уже давно просила о пощаде. Олениху, убитую им и дядей Дейлом, они отвезли старику по фамилии Шуйи, который жил у административной границы Брейнтри. Он снимал шкуру и разделывал оленя за три доллара и десять фунтов оленины. – Если бы Шуйи оказался сегодня здесь, – вздохнул Стью. – Кто? – спросил Том, выходя из полудремы. – Никто, Том. Разговариваю сам с собой. Как выяснилось, вырезка, вкусная и нежная, стоила затраченных усилий. После того как они съели все, что могли, Стью приготовил еще тридцать фунтов мяса и следующим утром положил в одно из маленьких багажных отделений снегохода дорожного департамента. В первый день они проехали только шестнадцать миль. В ту ночь сон изменился. Он вновь находился в родильной палате. Все заливала кровь. Ее пятна краснели на рукавах его белого халата. Простыня, прикрывавшая Фрэнни, промокла насквозь. И Фрэнни кричала. Он идет. Джордж тяжело дышал. Его время наконец-то пришло, Фрэнни, он хочет родиться, так что тужься! ТУЖЬСЯ! И он появился на свет, в заключительном выбросе свежей крови. Джордж вытащил младенца за бедра, потому что тот родился ножками вперед. Лори начала кричать. Инструменты из нержавеющей стали полетели во все стороны… Потому что Джордж держал в руках волка с яростно улыбающимся человеческим лицом, его лицом, это был Флэгг, пришло его время появиться вновь, он не умер, он по-прежнему топтал ногами этот мир, Фрэнни родила Рэндалла Флэгга… Стью проснулся, хрипы собственного дыхания били по ушам. Он кричал? Том все еще спал, так глубоко забравшись в спальник, что Стью видел только его чуб. Коджак свернулся клубком под боком Стью. Все хорошо, это всего лишь сон… И тут из ночи донесся вой, длинный, протяжный. Полный отчаянного ужаса… вой волка, а может, крик призрака-убийцы. Коджак поднял голову. Мурашки побежали по рукам Стью, бедрам, паху. Вой не повторился. Стью заснул. Утром они собрали вещи и двинулись дальше. Это Том заметил, что внутренности оленя исчезли. На том месте, где они лежали, осталось множество следов, а кровавое пятно на снегу выцвело, стало тускло-розовым… и все. Благодаря пяти дням хорошей погоды они добрались до Райфла. Наутро, когда проснулись, начался буран. Стью решил, что его лучше переждать, и они обосновались в местном мотеле. Том держал двустворчатую дверь открытой, а Стью заехал на снегоходе в вестибюль. Объяснил Тому, что лучшего гаража не найти, хотя тяжелые гусеницы снегохода изрядно пожевали высокий ворс напольного ковра. Снег шел три дня. Когда они проснулись десятого декабря и выглянули в окно, ярко светило солнце, а температура поднялась градусов до тридцати пяти[232]. Толщина снежного покрова заметно увеличилась, и им стало сложнее находить изгибы и повороты автострады 70. Но в этот яркий, теплый, солнечный день Стью волновался не из-за того, что они могут сбиться с пути. Ближе к вечеру, когда синие тени начали удлиняться, Стью сбавил обороты, а потом и вовсе заглушил двигатель снегохода, склонил голову и, казалось, весь обратился в слух. – Что такое, Стью? Что?.. – Тут Том тоже услышал. Низкое погромыхивание впереди слева. Оно усилилось до рева поезда-экспресса и сошло на нет. Вновь воцарилась тишина. – Стью? – озабоченно спросил Том. – Не волнуйся, – ответил Стью и подумал: Я достаточно волнуюсь за нас обоих. Плюсовая температура держалась. К тринадцатому декабря они приблизились к Шошону, продолжая продвигаться вверх по склонам Скалистых гор: самой высокой точкой, откуда им предстояло начать спуск, был перевал Лавленд. Снова и снова они слышали низкое громыхание лавин, иногда далеко, иногда так близко, что оставалось только смотреть вверх, ждать и надеяться, что эти громадные навесы белой смерти не сползут на тебя, закрывая небо. Двенадцатого числа лавина сошла на то место, которое они миновали получасом ранее, похоронив след снегохода под тоннами спрессованного снега. Стью с нарастающим страхом думал о том, что вибрации, вызванные шумом двигателя, и станут причиной их смерти, спровоцировав лавину, которая накроет снегоход сорокафутовым слоем снега, прежде чем они сумеют сообразить, что к чему. Но им ничего не оставалось, кроме как двигаться вперед и надеяться на лучшее. Потом температура вновь упала, и угроза отступила. Налетел очередной буран, остановивший их на два дня. Они вылезли из снега, продолжили путь… а по ночам выли волки. Иногда далеко, иногда так близко, что, казалось, они у самой палатки. Коджак вскакивал, рычал, напряженный, как взведенная стальная пружина. Температура воздуха оставалась низкой, частота схода лавин уменьшилась, хотя восемнадцатого одна прошла совсем близко. Двадцать второго декабря, когда они миновали город Эйвон, Стью съехал с насыпи автострады. Их скорость составляла десять миль в час, они радовались жизни, снегоход взрывал клубы снега. Том только что показал на маленький городок внизу, безмолвный, как стереоскопическая картинка восьмидесятых, с белым шпилем церкви и нетронутым снегом на крышах. А буквально в следующий момент обтекатель начал заваливаться вперед. – Какого хре… – начал Стью, но договорить уже не успел. Снегоход еще сильнее наклонился вперед. Стью попытался дать задний ход, однако было слишком поздно. Возникло особое ощущение невесомости, какое испытываешь, когда прыгаешь с трамплина в воду. Их выбросило с сидений, и они полетели вверх тормашками. Стью потерял из виду и Тома, и Коджака. Холодный снег забил нос. Когда он открыл рот, чтобы закричать, снег полез в горло, за шиворот куртки. Он катился по склону. Наконец остановился, влетев в большой сугроб. Выбирался на поверхность, как пловец, в горле пылал огонь. Он обжег его снегом. – Том! – закричал Стью, прокладывая в снегу глубокую колею. Как ни странно, с такого угла он ясно видел и насыпь автострады, и то место, в котором они с нее слетели, вызвав маленькую лавину. Задняя часть снегохода торчала из снега в пятидесяти футах ниже по крутому склону, напоминая оранжевый буй. Удивительно, что все время возникали водяные ассоциации… и, к слову, не тонул ли Том? – Том! Томми! Из снега вынырнул Коджак, выглядевший так, будто его от носа до кончика хвоста обсыпали сахарной пудрой, и принялся прокладывать путь к Стью. – Коджак! – закричал Стью. – Найди Тома! Найди Тома! Коджак гавкнул и двинулся в другую сторону, к развороченному пятну на гладкой белой поверхности. Снова гавкнул. Отчаянно пробираясь вперед, падая, вновь глотая снег, Стью добрался до того места и принялся ощупывать снег. Одна рука наткнулась на куртку Тома, и Стью потащил ее на себя. Том появился из снега, жадно хватая ртом воздух и кашляя, а потом они оба повалились на спину. Том кричал и никак не мог отдышаться. – Мое горло! Оно горит! Ох, родные мои, оно горит! – Это от холодного снега, Том. Пройдет… – Я задыхался… – Теперь все хорошо, Том. Ты оклемаешься. Они полежали на снегу некоторое время, переводя дух. Стью обнял Тома за плечи, чтобы поскорее успокоить здоровяка. Где-то вдали, сначала набирая громкость, а потом затихая, со склона сошла очередная лавина. Остаток дня ушел на то, чтобы преодолеть три четверти мили между тем местом, где они слетели с автострады, и Эйвоном. О спасении снегохода и всех припасов не могло быть и речи: он находился слишком далеко по склону. Ему предстояло остаться там до весны, а может, и навсегда. В город они попали примерно через полчаса после наступления темноты, замерзшие и вымотанные донельзя. Сил хватило только на то, чтобы развести огонь в камине и хотя бы чуть-чуть прогреть комнату, в которой они собрались ночевать. В ту ночь им ничего не снилось – только чернота предельной усталости. Утром они отправились на поиски снаряжения. По сравнению с Гранд-Джанкшеном в крошечном Эйвоне пришлось столкнуться с немалыми трудностями. Стью вновь подумал о том, а не перезимовать ли им здесь. Если бы он сказал Тому, что так надо, Том бы не усомнился, и они только вчера получили наглядный урок того, что случается с людьми, которые слишком искушают судьбу. Но в итоге он отказался от этой идеи. Фрэнни должна была родить в начале января. Он хотел к этому времени добраться до Боулдера. Он хотел собственными глазами увидеть, что все в порядке. В конце короткой Главной улицы Эйвона они нашли салон сельскохозяйственной техники компании «Джон Дир», а в гараже за выставочным залом – два подержанных снегохода производства этой компании. Они не могли сравниться с машиной дорожного департамента, на которой Стью съехал с дороги, но на одном стояли сверхширокие гусеницы, и Стью подумал, что он им подойдет. Сублимированных концентратов они не нашли, так что пришлось ограничиться консервами. Вторую половину дня они ходили по домам в поисках походного снаряжения, и это занятие не доставило им никакого удовольствия. Везде лежали жертвы эпидемии, превратившиеся в ледяные статуи на различной стадии разложения. Уже в конце дня они обнаружили практически все, что им требовалось, в большом пансионе рядом с Главной улицей. До эпидемии в нем, вероятно, жили молодые люди, которые приезжали в Колорадо, чтобы делать все то, о чем пел Джон Денвер. Том даже отыскал в каком-то темном углу зеленый полиэтиленовый пакет, наполненный очень качественной версией «Высоких Скалистых гор». – Что это? Это табак, Стью? Стью улыбнулся: – Да, некоторые люди так думают. Это марихуана, Том. Положи туда, где взял. Они заправили снегоход, загрузили консервы, привязали новые спальные мешки и палатки. К тому времени на небе высыпали первые звезды, и они решили провести в Эйвоне еще одну ночь. Когда они медленно возвращались к дому, где расположились, Стью вдруг как громом поразило: завтра же сочельник. Казалось невозможным поверить, что время вдруг понеслось так быстро, но доказательство смотрело на него с циферблата наручных часов. Прошло более трех недель с того дня, как они покинули Гранд-Джанкшен. Когда они добрались до дома, Стью повернулся к Тому: – Вы с Коджаком идите в дом и разводите огонь, а у меня есть маленькое дельце. – Какое, Стью? – Знаешь, это сюрприз. – Сюрприз? Я о нем узнаю? – Да. – Когда? – Глаза Тома сверкнули. – Через пару дней. – Том Каллен не может ждать сюрприза пару дней, само собой, никогда. – Тому Каллену придется, – с улыбкой ответил Стью. – Я вернусь через час. А ты иди в дом. – Ну… хорошо. Стью потребовалось более полутора часов, чтобы отыскать нужные ему вещи. Потом Том два или три часа приставал к нему насчет сюрприза, но затем забыл о нем. Когда они уже лежали в темноте, Стью спросил: – Готов спорить, ты бы хотел, чтобы мы остались в Гранд-Джанкшене, а? – Само собой, никогда, – сонно ответил Том. – Я хочу как можно быстрее вернуться в мой маленький дом. Я только надеюсь, что больше мы не съедем с дороги и не упадем в снег. Том Каллен чуть не задохнулся. – Мы будем ехать медленнее и более внимательно смотреть на дорогу, – пообещал Стью, не упомянув про то, что может случиться с ними, если они вновь съедут с шоссе, а поблизости не окажется никакого жилья. – Когда, по-твоему, мы доберемся туда? – На это еще уйдет время, старина. Но мы доберемся. И я думаю, что сейчас нам лучше поспать, правда? – Пожалуй. В ту ночь ему приснилось, что и Фрэнни, и ее ужасный ребенок-волк умерли при родах. Он услышал донесшиеся издалека слова Джорджа Ричардсона: Это грипп. Из-за гриппа больше детей не будет. Из-за гриппа беременность означает смерть. Курица в каждой кастрюле и волк в каждом чреве. Из-за гриппа. Нам конец. Человечеству конец. Из-за гриппа. И откуда-то, гораздо ближе, донесся звучащий все громче, воющий смех темного человека. На Рождество начался очень удачный для них период, который продлился почти до Нового года. От низких температур снег покрылся твердой коркой. Ветер формировал на ней дюны из ледяных кристалликов, которые снегоход фирмы «Джон Дир» преодолевал без труда. Они ехали в темных очках, чтобы избежать снежной слепоты. В канун Рождества они разбили лагерь в двадцати четырех милях к востоку от Эйвона, неподалеку от Силверторна. Они уже въехали в горловину перевала Лавленд, а забитый автомобилями и погребенный под снегом тоннель Эйзенхауэра находился далеко внизу и к востоку от них. И пока они разогревали обед, Стью обнаружил нечто удивительное. Пробив ледяную корку топором и зачерпнув находящийся под ней снег, он наткнулся на металл на глубине менее фута. Уже собрался позвать Тома, чтобы показать ему свою находку, но в последний момент передумал. Мысль о том, что они сидят в каком-то футе над транспортной пробкой, в каком-то футе над множеством тел, спокойствия не добавляла. Проснувшись без четверти семь утра двадцать пятого декабря, Том с удивлением обнаружил, что Стью уже встал и готовит завтрак, что выглядело более чем странно. Обычно Том всегда поднимался первым. На газовой плитке стояла кастрюля с овощным супом «Кэмпбелл», который уже закипал. Коджак не отрывал от кастрюли глаз. – Доброе утро, Стью. – Том застегнул куртку и вылез из спального мешка и палатки. Ему очень хотелось отлить. – Доброе утро, – небрежно ответил Стью. – И счастливого Рождества. – Рождества? – Том уставился на него, тут же забыв о насущном желании облегчиться. – Рождества? – повторил он. – С рождественским утром. – Стью ткнул большим пальцем куда-то влево. – Я старался. В ледяном насте торчала двухфутовая макушка ели, украшенная посеребренными сосульками из «Центовки» Эйвона. – Елка! – в восторге прошептал Том. – И подарки! Это подарки, Стью, правда? На снегу под елкой лежали три свертка. Все в одинаковой синей бумаге с серебряными свадебными колокольчиками: рождественской бумаги в «Центовке» не нашлось, даже в кладовой. – Это подарки, именно так, – кивнул Стью. – Для тебя. Как я понимаю, от Санта-Клауса. Том негодующе посмотрел на Стью: – Том Каллен знает, что никакого Санта-Клауса нет, само собой, никогда! Они от тебя! – Его лицо опечалилось. – А я не подумал о подарке для тебя. Я забыл… Я не знал, что это Рождество… Я глупый! Глупый! – Он сжал пальцы в кулак и ударил себя по лбу, чуть не плача. Стью присел рядом с ним. – Том, ты сделал мне рождественский подарок раньше. – Нет, сэр, никогда. Я забыл. Том Каллен – тупица. Тупица! – Но ты сделал. Самый лучший подарок. Я все еще жив. Если бы не ты, я бы умер. Том недоверчиво посмотрел на него. – Если бы не ты, я бы так и умер к западу от Грин-Ривера. Если бы не ты, Том, я бы умер от воспаления легких, или от гриппа, или от чего-то еще в отеле «Юта». Я не знаю, как ты сумел отыскать нужные таблетки… с помощью Ника, Бога или просто удачи… но ты это сделал. Ты не имеешь никакого права называть себя тупицей. Если бы не ты, я бы не увидел этого Рождества. Я у тебя в долгу. – Нет, это не одно и то же, – ответил Том, но просиял от удовольствия. – Это одно и то же, – очень серьезно возразил Стью. – Что ж… – Давай открывай подарки. Посмотри, что он тебе принес. Я слышал, как глубокой ночью он подъехал на санях. Наверное, грипп не добрался до Северного полюса. – Ты слышал? – Том пристально всматривался в Стью, чтобы убедиться, что тот над ним не подшучивает. – Что-то слышал. Том взял первый подарок, осторожно развернул. Маленький автомат для игры в пинбол в плексигласовом корпусе, новая игрушка, получить которую на прошлое Рождество мечтали все дети, с уже вставленными батарейками. У Тома сразу зажглись глаза. – Включи, – предложил Стью. – Нет, я хочу увидеть, что еще мне подарили. Ему подарили свитер с изображением усталого лыжника, который отдыхал, опершись на палки. – Здесь написано: «Я ПОКОРИЛ ПЕРЕВАЛ ЛАВЛЕНД», – сказал Стью. – Мы к этому только идем, но, думаю, справимся. Том тут же скинул куртку, надел свитер, потом вернул куртку на место. – Здорово! Здорово, Стью! Третьим подарком оказалась простенькая серебряная подвеска на серебряной цепочке. Том решил, что это цифра восемь, лежащая на боку. Он в недоумении уставился на подвеску. – Что это, Стью? – Это греческий символ. Я помню его с давних пор, по медицинскому телесериалу «Бен Кейси». Он означает бесконечность, Том. На веки вечные. – Стью наклонился к Тому, сжал руку, которая держала подвеску. – Я думаю, мы сумеем добраться до Боулдера, Томми. Я думаю, с самого начала предполагалось, что мы туда доберемся. Если не возражаешь, я хочу, чтобы ты носил эту подвеску. И если тебе что-то потребуется и ты задашься вопросом, а к кому за этим обратиться, просто посмотри на нее и вспомни Стью Редмана. Договорились? – Бесконечность. – Том вертел подвеску в руке. – На веки вечные. Затем надел ее. – Я это запомню, – сказал он. – Том Каллен будет это помнить. – Черт! Чуть не забыл! – Стью нырнул в свою палатку и вернулся с еще одним свертком. – Счастливого Рождества, Коджак! Только я уж сам разверну. Он снял оберточную бумагу и достал коробку собачьих сухарей «Хартц маунтин». Бросил пригоршню на снег, и Коджак быстренько их подобрал, после чего вернулся к Стью, с надеждой виляя хвостом. – Остальное позже. – Стью убрал коробку. – Всегда помни о манерах, как говаривал старый, лысый… – Его голос вдруг осип, слезы обожгли глаза. Он затосковал по Глену, затосковал по Ларри, затосковал по Ральфу с его шляпой набекрень. Внезапно затосковал по ним всем, тем, кто ушел, затосковал ужасно. Матушка Абагейл сказала, что, прежде чем все закончится, прольется много крови, и не ошиблась. В сердце Стью Редман одновременно проклинал и боготворил ее. – Стью! Ты в порядке? – Да, Томми, все отлично. – Он крепко обнял Тома, и тот ответил тем же. – Счастливого Рождества, старина! – Могу я спеть песню перед тем, как мы уедем? – нерешительно спросил Том. – Конечно, если тебе хочется. Стью ожидал «Звените, колокольчики» или «Веселого снеговика», не в такт и немелодичным детским голосом. Но Том на удивление приятным баритоном спел несколько строк «Первого рождественского гимна». – Христос родился! – Его голос поплыл над белыми просторами, отражаясь от горных склонов. – Ангелы весть принесли… тем бедным пастухам, что в поле скот пасли… Что в поле скот пасли, укрывшись от снегов… Когда дело дошло до припева, Стью присоединился к Тому, пусть его голос был не так хорош, и древний гимн далеко разносился в кафедральной тишине рождественского утра: – Рождество, Рождество, Рождество, Рождество… Христос родился в Израиле!.. – Это все, что я помню, – чуть виновато признался Том, когда стихло эхо их голосов. – Прекрасная песня. – Стью почувствовал, что слезы опять жгут глаза. Еще немного, и он бы заплакал, а Тома это расстроило бы. Поэтому он сдержался. – Нам пора ехать. День уходит. – Конечно. – Том посмотрел на Стью, который сворачивал свою палатку. – Это лучшее Рождество в моей жизни, Стью. – Я рад, Томми. Вскоре они уже снялись с места и продвигались на восток и вверх под ярким и холодным рождественским солнцем. В тот вечер они встали лагерем почти у самой верхней точки перевала Лавленд, на высоте двенадцать тысяч футов над уровнем моря. Спали в одной палатке, а температура воздуха упала до двадцати градусов ниже нуля[233]. Без устали дул ветер, холодный, как лезвие кухонного ножа, на землю падали резкие тени скал, звезды казались такими большими и близкими, что не составляло труда до них дотянуться, и где-то выли волки. Лежащий внизу мир напоминал огромную гробницу, что на западе, что на востоке. На следующий день, еще до рассвета, Коджак разбудил их громким лаем. Стью подкрался к выходу из палатки с винтовкой в руках. И впервые увидел волков. Они подошли вплотную, сидели вокруг лагеря, не выли – только смотрели. Их глаза поблескивали зеленым. Все они, казалось, безжалостно ухмылялись. Стью выстрелил шесть раз, практически не целясь. Волки разбежались. Один высоко подпрыгнул и рухнул. Коджак подбежал к нему, обнюхал, поднял лапу и помочился. – Волки по-прежнему его, – пробормотал Том. – И всегда будут его. Он пребывал в каком-то полусне. Веки не желали подниматься, глазные яблоки двигались медленно. Стью вдруг осознал, что происходит: Том впал в транс. – Том… он мертв? Ты знаешь? – Он никогда не умрет, – ответил Том. – Он в волках, родные мои, да. В воронах. Он – тень совы в полночь и скорпиона ясным днем. Он спит головой вниз вместе с летучими мышами. Он слеп, как они. – Он вернется? – с ужасом спросил Стью, почувствовав, как внутри все похолодело. Том не ответил.

The script ran 0.043 seconds.