1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 
Ему и честь, моя прошла пора.    

     

     85    

     

А будь я жив, во мне бы он не  встретил    

Хвалителя, наверно, и поднесь;    

Быть первым я всегда усердно метил.    

     

     88    

     

Здесь платят пеню за такую спесь;    

Не воззови я к милости Владыки,    

Пока грешил, – я не был бы и  здесь.    

     

     91    

     

О, тщетных сил людских обман великий,    

Сколь малый срок вершина зелена,    

Когда на смену век идет не дикий!    

     

     94    

     

Кисть Чимабуэ[678] славилась одна,    

А ныне Джотто[679] чествуют без лести,    

И живопись того затемнена.    

     

     97    

     

За Гвидо новый Гвидо высшей чести    

Достигнул в слове; может быть, рожден    

И тот, кто из гнезда спугнет их  вместе.[680]    

     

     100    

     

Мирской молвы многоголосый звон –    

Как вихрь, то слева мчащийся, то  справа;    

Меняя путь, меняет имя он.    

     

     103    

     

В тысячелетье так же сгинет слава    

И тех, кто тело ветхое совлек,    

И тех, кто смолк, сказав «ням-ням» и  «вава»;    

     

     106    

     

А перед вечным – это меньший срок,    

Чем если ты сравнишь мгновенье ока    

И то, как звездный кружится чертог.[681]    

     

     109    

     

По всей Тоскане прогремел широко    

Тот, кто вот там бредет, не торопясь;    

Теперь о нем и в Сьене нет намека,    

     

     112    

     

Где он был вождь, когда надорвалась    

Злость флорентийцев, гордая в те  лета,[682]    

Потом, как шлюха, – втоптанная в  грязь.    

     

     115    

     

Цвет славы – цвет травы: лучом  согрета,    

Она линяет от того как раз,    

Что извлекло ее к сиянью света».    

     

     118    

     

И я ему: «Правдивый твой рассказ    

Смирил мне сердце, сбив нарост  желаний;    

Но ты о ком упомянул сейчас?»    

     

     121    

     

И он в ответ: «То Провенцан Сальвани;    

И здесь он потому, что захотел    

Держать один всю Сьену в крепкой  длани.    

     

     124    

     

Так он идет и свой несет удел,    

С тех пор как умер; вот оброк  смиренный,    

Платимый каждым, кто был слишком  смел».    

     

     127    

     

И я: «Но если дух, в одежде тленной    

Не каявшийся до исхода лет,    

Обязан ждать внизу горы  блаженной, –    

     

     130    

     

Когда о нем молитвы доброй нет, –    

Пока срок жизни вновь не повторился,    

То как же этот – миновал запрет?»    

     

     133    

     

«Когда он в полной славе  находился, –    

Ответил дух, – то он, без лишних  слов,    

На сьенском Кампо сесть не  постыдился,    

     

     136    

     

И там, чтоб друга вырвать из оков,    

В которых тот томился, Карлом взятый,    

Он каждой жилой был дрожать готов.    

     

     139    

     

Мои слова, я знаю, темноваты;    

И в том, что скоро ты поймешь их сам,    

Твои соседи будут виноваты.[683]    

     

     142    

     

За это он и не остался там».[684]    

     

     

    

     

 Песнь двенадцатая    

     

Круг  первый (окончание)    

     

     

     1    

     

Как вол с волом идет под игом  плужным,    

Я шел близ этой сгорбленной души,    

Пока считал мой добрый пестун нужным;    

     

     4    

     

Но чуть он мне: «Оставь его, спеши;    

Здесь, чтобы легче подвигалась лодка,    

Все паруса и весла хороши»,    

     

     7    

     

Я, как велит свободная походка,    

Расправил стан и стройность вновь  обрел,    

Хоть мысль, смиряясь, поникала  кротко.    

     

     

    

     

     10    

     

Я двинулся и радостно пошел    

Вослед учителю, и путь пологий    

Обоим нам был явно не тяжел;    

     

     13    

     

И он сказал мне: «Посмотри под ноги![685]    

Тебе увидеть ложе стоп твоих    

Полезно, чтоб не чувствовать дороги».    

     

     16    

     

Как для того, чтоб не забыли их,    

Над мертвыми в пол вделанные плиты    

Являют, кто чем был среди живых,    

     

     19    

     

Так что бывают и слезой политы,    

Когда воспоминание кольнет,    

Хоть от него лишь добрым нет защиты,    

     

     22    

     

Так точно здесь, но лучше тех работ    

И по искусству много превосходней,    

Украшен путь, который вкруг идет.    

     

     25    

     

Я видел – тот, кто создан  благородней,    

Чем все творенья, молнии быстрей    

Свергался с неба в бездны  преисподней.[686]    

     

     28    

     

Я видел, как перуном Бриарей    

Пронзен с небес, и хладная громада    

Прижала землю тяжестью своей.[687]    

     

     31    

     

Я видел, как Тимбрей, Марс и Паллада,    

В доспехах, вкруг отца, от страшных  тел    

Гигантов падших не отводят взгляда.[688]    

     

     34    

     

Я видел, как Немврод уныло сел    

И посреди трудов своих напрасных    

На сеннаарских гордецов глядел.[689]    

     

     37    

     

О Ниобея, сколько мук ужасных    

Таил твой облик, изваяньем став,    

Меж семерых и семерых безгласных![690]    

     

     40    

     

О царь Саул, на свой же меч упав,    

Как ты, казалось, обагрял Гелвую,    

Где больше нет росы, дождя и трав[691]![692]    

     

     43    

     

О дерзкая Арахна, как живую    

Тебя я видел, полупауком,    

И ткань раздранной видел роковую![693]    

     

     46    

     

О Ровоам, ты в облике таком    

Уже не грозен, страхом обуянный    

И в бегстве колесницею влеком![694]    

     

     49    

     

Являл и дальше камень изваянный,    

Как мать свою принудил Алкмеон    

Проклясть убор, ей на погибель  данный.[695]    

     

     52    

     

Являл, как меч во храме занесен    

Двумя сынами на Сеннахирима    

И как, сраженный, там остался он.[696]    

     

     55    

     

Являл, как мщенье грозное творимо    

И Тамириса Киру говорит:    

«Ты жаждал крови, пей ненасытимо!»[697]    

     

     58    

     

Являл, как ассирийский стан бежит,    

Узнав, что Олоферн простерт,  безглавый,    

А также и останков жалкий вид.[698]    

     

     61    

     

Я видел Трою пепелищем славы;    

О Илион, как страшно здесь творец    

Являл разгром и смерть твоей державы!    

     

     64    

     

Чья кисть повторит или чей свинец,    

Чаруя разум самый прихотливый,    

Тех черт и теней дивный образец?    

     

     67    

     

Казался мертвый мертв, живые живы;    

Увидеть явь отчетливей нельзя,    

Чем то, что попирал я, молчаливый.    

     

     70    

     

Кичись же, шествуй, веждами грозя,    

Потомство Евы, не давая взору,    

Склонясь, увидеть, как дурна стезя!    

     

     73    

     

Уже мы дальше обогнули гору,    

И солнце дальше унеслось в пути,    

Чем мой плененный дух считал в ту  пору,    

     

     76    

     

Как вдруг привыкший надо мной блюсти    

Сказал: «Вскинь голову! – ко мне  взывая. –    

Так отрешась, уже нельзя идти.    

     

     79    

     

Взгляни: подходит ангел, нас  встречая;    

А из прислужниц дня идет назад,    

Свой отслужив черед, уже шестая.[699]    

     

     82    

     

Укрась почтеньем действия и взгляд,    

Чтоб с нами речь была ему приятна.    

Такого дня тебе не возвратят!»    

     

     85    

     

Меня учил он столь неоднократно    

Не тратить времени, что без труда    

И это слово я воспринял внятно.    

     

     88    

     

Прекрасный дух, представший нам  тогда,    

Шел в белых ризах, и глаза светили,    

Как трепетная на заре звезда.    

     

     91    

     

С широким взмахом рук и взмахом  крылий,    

«Идите, – он сказал, –  ступени тут,    

И вы теперь взойдете без усилий.    

     

     94    

     

На этот зов немногие идут:    

О род людской, чтобы взлетать  рожденный,    

Тебя к земле и ветерки гнетут!»    

     

     97    

     

Он обмахнул у кручи иссеченной    

Мое чело тем и другим крылом[700]    

И обещал мне путь незатрудненный.    

     

     100    

     

Как если вправо мы на холм идем,    

Где церковь смотрит на юдоль порядка[701]    

Над самым Рубаконтовым мостом,    

     

     103    

     

И в склоне над площадкою площадка    

Устроены еще с тех давних лет,    

Когда блюлась тетрадь и чтилась  кадка,[702]  –    

     

     106    

     

Так здесь к другому кругу тесный след    

Ведет наверх в почти отвесном скате;    

Но восходящий стенами задет.[703]    

     

     109    

     

Едва туда свернули мы: «Beati    

Pauperes spiritu»,[704] – раздался вдруг    

Напев неизреченной благодати.    

     

     112    

     

О, как несходен доступ в новый круг    

Здесь и в Аду! Под звуки песнопений    

Вступают тут, а там – под вопли мук.    

     

     115    

     

Я попирал священные ступени,    

И мне казался легче этот всход,    

Чем ровный путь, которым идут тени.    

     

     118    

     

И я: «Скажи, учитель, что за гнет    

С меня ниспал? И силы вновь берутся,    

И тело от ходьбы не устает».    

     

     121    

     

И он: «Когда все Р, что остаются    

На лбу твоем, хотя тусклей и те,[705]    

Совсем, как это первое, сотрутся,    

     

     124    

     

Твои стопы, в стремленье к высоте,    

Не только поспешат неутомимо,    

Но будут радоваться быстроте».    

     

     127    

     

Тогда, как тот, кому неощутимо    

Что-либо прицепилось к волосам,    

Заметя взгляды проходящих мимо,    

     

     

    

     

     130    

     

На ощупь проверяет это сам,    

И шарит, и находит, и руками    

Свершает недоступное глазам, –    

     

     133    

     

Так я, широко поводя перстами,    

Из врезанных рукою ключаря    

Всего шесть букв нащупал над бровями;    

     

     136    

     

Вождь улыбнулся, на меня смотря.    

     

     

    

     

 Песнь тринадцатая    

     

Круг  второй – Завистники    

     

     

     1    

     

Мы были на последней из ступеней,    

Там, где вторично срезан горный  склон,    

Ведущий ввысь стезею очищений;    

     

     4    

     

Здесь точно так же кромкой обведен    

Обрыв горы, и с первой сходна эта,    

Но только выгиб круче закруглен.    

     

     7    

     

Дорога здесь резьбою не одета;    

Стена откоса и уступ под ней    

Сплошного серокаменного цвета.    

     

     

    

     

     10    

     

«Ждать для того, чтоб расспросить  людей, –    

Сказал Вергилий, – это путь  нескорый,    

А выбор надо совершить быстрей».    

     

     13    

     

Затем, на солнце устремляя взоры,    

Недвижным стержнем сделал правый бок,    

А левый повернул вокруг опоры.    

     

     16    

     

«О милый свет, средь новых мне дорог    

К тебе зову, – сказал он. –  Помоги нам,    

Как должно, чтобы здесь ты нам помог.    

     

     19    

     

Тепло и день ты льешь земным долинам;    

И, если нас не иначе ведут,    

Вождя мы видим лишь в тебе едином».    

     

     22    

     

То, что как милю исчисляют тут,    

Мы там прошли, не ощущая дали,    

Настолько воля ускоряла труд.    

     

     25    

     

А нам навстречу духи пролетали,    

Хоть слышно, но невидимо для глаз,    

И всех на вечерю любви сзывали.    

     

     28    

     

Так первый голос, где-то возле нас,    

«Vinum non habent!»[706] – молвил, пролетая,    

И вновь за нами повторил не раз.    

     

     31    

     

И, прежде чем он скрылся, замирая    

За далью, новый голос: «Я Орест!»[707] –    

Опять воскликнул, мимо проплывая.    

     

     34    

     

Я знал, что мы среди безлюдных мест,    

Но чуть спросил: «Чья это речь?», как  третий:    

«Врагов любите!» – возгласил окрест.    

     

     37    

     

И добрый мой наставник: «Выси эти    

Бичуют грех завистливых; и вот,    

Сама любовь свивает вервья плети.    

     

     40    

     

Узда должна звучать наоборот;[708]