1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 
 О четырех подругах юный хан      

 Забыл, на гурий устремляя очи:      

 Отвагою и страстью обуян,      

 Он помышлял о первой райской ночи.      

 Так подвиги младых магометан      

 Безумье окрыляет. Между прочим      

 Он знал, что рай один назначен всем,      

 А ведь небес-то шесть, а может - семь.      

       

 115      

       

 Он так спокойно верил, умирая      

 Что, ощутив клинок в своей груди,      

 Он прошептал: "Алла!" - и кущи рая      

 Прекрасные увидел впереди      

 К нему, герою, руки простирая,      

 Бесплотные воскликнули: "Приди!"      

 Он солнцу правоверных улыбнулся,      

 Увидел вечный свет - и задохнулся!      

       

 116      

       

 И старый хан с восторженным лицом      

 (Хоть он уже давно не видел гурий)      

 Склонился над прекрасным мертвецом.      

 Как молодые кедры, сильной бурей      

 Сраженные, лежали пред отцом      

 Все сыновья. Седые брови хмуря,      

 Прервав сраженье, головой поник      

 И любовался первенцем старик.      

       

 117      

       

 Заметив это, русские солдаты      

 Остановились, думая, что он,      

 Увидев столь ужасные утраты,      

 Сообразит, что сдаться принужден.      

 Но он молчал, отчаяньем объятый,      

 И вздрагивал и, подавляя стон,      

 Глядел на сыновей, и ужасался,      

 Что он один в живых еще остался.      

       

 118      

       

 Но этот приступ старческой тоски      

 Недолго продолжался; с болью страстной,      

 Опомнившись, на русские штыки      

 Открытой грудью бросился несчастный,      

 Как на огонь ночные мотыльки.      

 Любая смерть была теперь прекрасной;      

 Отчаяньем, как счастьем, окрылен,      

 От страшных ран мгновенно умер он.      

       

 119      

       

 Но, как ни странно, - грубые и хмурые      

 Солдаты, не щадившие детей,      

 Глядели как бы с жалостью понурою      

 На старика и мертвых сыновей:      

 Суровые геройские натуры их      

 Его геройство трогало живей,      

 Чем вопли слабых, а его презренье      

 К опасности внушало уваженье.      

       

 120      

       

 Еще один, последний бастион      

 Отстреливался стойко; там держался      

 Паша, своим отрядом окружен,      

 И с русскими отважно расправлялся.      

 Раз двадцать отступить заставил он      

 Штурмующих, пока не догадался      

 Спросить о ходе битвы и узнал,      

 Что под ударом русских город пал.      

       

 121      

       

 Тогда послал он бея к де Рибасу      

 По поводу условий, а пока      

 Курил он равнодушно больше часу      

 С холодным стоицизмом смельчака,      

 Храня величья важную гримасу,      

 Разглаживая бороду слегка.      

 Кто три хвоста на бунчуке имеет,      

 Тот и тройною силою владеет.      

       

 122      

       

 Но так или иначе - город пал,      

 Как муэдзин пророку ни молился      

 И как паша его ни защищал.      

 Сребристый полумесяц закатился,      

 И алый крест над полем засиял.      

 Не кровью искупленья он светился,      

 Нет - эта кровь по улицам текла,      

 Как от луны, от зарева светла.      

       

 123      

       

 Все то, чем леденит и мысль и тело      

 Глухих легенд причудливая тьма,      

 Что даже бред рисует нам несмело,      

 На что способен черт, сойдя с ума;      

 Все ужасы, которые не смела      

 Изобразить фантазия сама, -      

 Все силы ада здесь кипели страстью,      

 Разнузданные в буре самовластья.      

       

 124      

       

 И если состраданье хоть на миг      

 В какое-нибудь сердце проникало,      

 Когда младенец милый иль старик      

 Спасался из бушующего шквала, -      

 Поступок добрый и предсмертный крик      

 Все в море разрушенья утопало.      

 Вам, жители столиц, пора понять,      

 Что кроется под словом "воевать"!      

       

 125      

       

 Какой ценой даются "сообщенья",      

 Задумайтесь, любители газет;      

 Поймите, что гарантии спасенья      

 У вас самих на будущее нет!      

 Налоги, Каслрея выступленья,      

 Восторги Веллингтоновых побед,      

 Ирландии голодные стенанья -      

 Везде я вижу предзнаменованья.      

       

 126      

       

 Но все же, уважая короля,      

 Цветет патриотическая нация,      

 Поэты, повелителей хваля,      

 Всечасно пребывают в экзальтация.      

 В Ирландии напала на поля      

 Новейшая чума - пауперизация;      

 Но это зло корону не смутит:      

 Георг Четвертый толст и очень сыт.      

       

 127      

       

 Но я опять от темы отвлекаюсь      

 Итак, погиб несчастный Измаил!      

 Его пожар, в Дунае отражаясь,      

 Кровавым блеском полночь озарил.      

 Еще гудели стены, сотрясаясь,      

 Но оборона выбилась из сил;      

 Из нескольких десятков тысяч смелых      

 Едва ли даже сотня уцелела.      

       

 128      

       

 Но русских мне придется похвалить      

 За добродетельное поведенье -      

 В наш век развратный надобно ценить      

 Такое крайне редкое явленье!      

 Сюжет довольно скользкий... Как мне быть?      

 Ну, словом, многодневные лишенья      

 Влиянье оказали, говорят,      

 На степень целомудрия солдат.      

       

 129      

       

 Они, конечно, грабили немало,      

 Но от насилии, следует сказать,      

 Едва ли сорок дюжин пострадало.      

 Не стану о причинах толковать,      

 Но только вам напомню, что бывало,      

 Когда случалось город штурмовать      

 Французам - этой нации приятной,      

 Но крайне изощренной и развратной.      

       

 130      

       

 Конечно, в темноте и впопыхах      

 Могли ошибки мелкие случаться      

 Там дым стоял такой во всех домах,      

 Что впору даже с чертом повстречаться!      

 Шесть гренадеров, якобы впотьмах, -      

 Куда тут было толком разобраться! -      

 Наделали непоправимых бед      

 С девицами семидесяти лет.      

       

 131      

       

 Но, в общем, все держались образцово,      

 Что, говоря по правде, огорчало      

 Красавиц томных возраста такого,      

 Которым уж невинность докучала.      

 Роль скорбной жертвы случая слепого      

 Их ни одной минуты не смущала:      

 Сабинянок удел казался им,      

 Сказать по правде, вовсе не плохим.      

       

 132      

       

 И вдовы проявляли нетерпенье;      

 Перевалив уже за сорок лет,      

 Матроны выражали удивленье,      

 Что массовых насилий вовсе нет.      

 Но так или иначе, без сомненья      

 Уставшие от грохота побед,      

 Солдаты в развлеченьях не нуждались,      

 И вдовы, вероятно, не дождались.      

       

 133      

       

 Суворов в этот день превосходил      

 Тимура и, пожалуй, Чингис-хана:      

 Он созерцал горящий Измаил      

 И слушал вопли вражеского стана;      

 Царице он депешу сочинил      

 Рукой окровавленной, как ни странно -      

 Стихами. "Слава богу, слава вам! -      

 Писал он. - Крепость взята, и я там!"      

       

 134      

       

 Двустишье это, мнится мне, страшнее      

 Могучих слов "Мене, Мене, Текел!",      

 Которые, от ужаса бледнея,      

 Избранник Даниил уразумел,      

 Но сам пророк великой Иудеи      

 Над бедствием смеяться не посмел,      

 А этот рифмоплет - Нерону пара! -      

 Еще острил при зареве пожара.      

       

 135      

       

 Как страшно эта песенка звучит      

 Под музыку стенаний! Негодуя,      

 Пускай ее потомство повторит      

 Я возглашаю: камни научу л      

 Громить тиранов! Пусть не говорит      

 Никто, что льстил я тронам! Вам кричу я,      

 Потомки! Мир в оковах рабской тьмы      

 Таким, как был он, показали мы!      

       

 136      

       

 Нам новый век узреть не суждено,      

 Но вы, вкушая радость мирозданья, -      

 Поймете ль вы, что было так темно,      

 Так мерзостно людей существованье!      

 Да будет навсегда погребено      

 Презренных этих лет воспоминанье!      

 Забудьте кровожадных дикарей,      

 Кичившихся жестокостью своей!      

       

 137      

       

 Пускай же разукрашенные троны      

 И все на них сидевшие царьки      

 Вам чужды, как забытые законы,      

 Как тайных иероглифов значки      

 На древних обелисках фараона,      

 Как мамонтов огромных костяки;      

 Вы будете глядеть в недоуменье -      

 Могли ли жить подобные творенья!      

       

 138      

       

 Итак, читатель, все, что обещал      

 Я в первой песне, - выполняю честно!      

 Я все теперь подробно описал;      

 Любовь, и шторм, и битвы. Как известно,      

 Эпической поэму я назвал,      

 И разрешил задачу я чудесно      

 Назло моим предшественникам; Феб      

 Мне помогает, волею судеб.      

       

 139      

       

 Уже не раз на лире сей болтливой      

 Певучую струну он поправлял      

 И продолжать рассказ мой прихотливый      

 Мне так или иначе помогал.      

 Но надоел мне грозный бой шумливый,      

 Так сделаем же маленький привал,      

 Пока Жуан в столицу поспешает,      

 А Петербург депешу предвкушает.      

       

 140      

       

 Такая честь оказана ему      

 За то, что он держался и гуманно      

 И доблестно. Герою моему      

 Об этом повторяли неустанно.      

 "Владимиром" по случаю сему      

 Украсили отважного Жуана,      

 Но он не им гордился, а скорей      

 Спасеньем бедной пленницы своей.      

       

 141      

       

 И в Петербург турчаночка Леила      

 Поехала с Жуаном. Без жилья      

 Ее одну нельзя оставить было.      

 Все близкие ее и все друзья      

 Погибли при осаде Измаила,      

 Как Гектора печальная семья.      

 Жуан поклялся бедное созданье      

 Оберегать - и сдержит обещанье.      

       

  ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ      

       

 1      

       

 О Веллингтон (иль Villainton* - зовет      

 Тебя и так двусмысленная слава;      

 Не победив тебя, не признает      

 Величья твоего француз лукавый      

 И, побежденный, каламбуром бьет)!      

 Хвала! На пенсию обрел ты право.      

 Кто смеет славы не признать твоей?      

 Восстанут все и завопят о Ней.      

       

 {* Дурной тон (франц.).}      

       

 2      

       

 Неладно ты с Киннердом поступил      

 В процессе Марине - скажу открыто,      

 Такой поступок я б не поместил      

 На славные вестминстерские плиты.      

 Все остальное мир тебе простил,      

 И нами эти сплетни позабыты:      

 Хоть как мужчина ты и стал нулем, -      

 "Героем юным" мы тебя зовем.      

       

 3      

       

 Мы знаем, после славного похода      

 Тебе даров немало принесли      

 За то, что, Реставрации в угоду,      

 Ты спас легитимизма костыли.      

 Испанцам и французскому народу      

 Они прийтись по сердцу не могли,      

 Но Ватерлоо заслуженно воспето,      

 Хоть не дается бардам тема эта.      

       

 4      

       

 Но, что ни говори, война - разбой,      

 Когда священных прав не защищает.      

 Конечно, ты - "головорез лихой";      

 Так сам Шекспир подобных называет;      

 Но точно ль благороден подвиг твой -      

 Народ, а не тираны, пусть решает.      

 А им - то лишь одним и повезло:      

 Им и тебе на пользу Ватерлоо.      

       

 5      

       

 Но я не льщу, ведь лестью ты упитан!      

 Устав от грома битвы, так сказать,      

 Герой, когда имеет аппетит он,      

 Скорее оды предпочтет глотать,      

 Чем острые сатиры. Все простит он      

 Тем, кто его способен называть      

 "Спасителем" народов - не спасенных,      

 И "провиденьем" - стран порабощенных.      

       

 6      

       

 Иди к столу! Я все сказал, поверь!      

 Но вспомни, как наешься до отвала, -      

 Солдату, охраняющему дверь,      

 Чего-нибудь послать бы не мешало:      

 Он тоже ведь сражался, а теперь      

 Его уже не кормят, как бывало      

 Никто не отнимает благ твоих,      

 Но что-нибудь оставь и для других.      

       

 7      

       

 Я не хочу вдаваться в рассужденья,      

 Ведь ты велик, ты выше эпиграмм!      

 Был в Риме Цинциннат, но отношенья      

 Он никакого не имеет к нам.      

 Ты, как ирландец, любишь, без сомненья,      

 Картофель, но его не садишь сам;      

 Сабинская же ферма, к сожалению,      

 Народу обошлась в мильон, не менее.      

       

 8      

       

 Великие к наградам безучастны:      

 Эпаминонд, освободитель Фив,      

 Скончался - это знаем мы прекрасно, -      

 На похороны денег не скопив...      

 И Вашингтона славят не напрасно!      

 Великий Питт был с нацией учтив      

 (Что патриоту каждому любезно)      

 И разорял отчизну безвозмездно.      

       

 9      

       

 Ей-богу, даже сам Наполеон,      

 Пожалуй, не имел такого случая -      

 Спасти от кучки деспотов закон,      

 В Европе утвердить благополучие.      

 А вышло что? Победы шум и звон      

 И пышных славословий благозвучие      

 Стихают, а за ними все слышней      

 Проклятья нишей родины твоей!      

       

 10      

       

 Но муза неподкупна и вольна,      

 Она с газетой дружбы не водила:      

 Поведает истории она,      

 Как пировали жирные кутилы,      

 Как их пиры голодная страна      

 И кровью и деньгами оплатила.      

 Ты многое для вечности свершил,      

 Но ты о чело-вечности забыл.      

       

 11      

       

 Смеется смерть - костлявый силуэт,      

 Небытия неведомая сила.      

 Воскреснет ли весны и солнца свет      

 Из темноты загадочной могилы?      

 Смеется смерть... И ей заботы нет.      

 Кому она страданья причинила      

 Ужасен символ тайны и конца -      

 Безгубый смех безглазого лица!      

       

 12      

       

 Не то чтобы улыбка до ушей,      

 А все - таки улыбка остается;      

 Без губ и без ушей она страшней:      

 Не слышит шут, а все - таки смеется      

 Над миром и над сущностью вещей;      

 Наверно знает он, что доберется      

 До каждого и что ему в ответ      

 Осклабится ободранный скелет.      

       

 13      

       

 Смеется смерть. Печально созерцать      

 Веселье устрашающее это;      

 Но почему б и жизни не плясать,      

 Не радоваться солнечному свету      

 И пузырьками пены не мелькать?      

 Ведь все равно системы и планеты,      

 Века, мгновенья, атомы, миры      

 Исчезнут в смене огненной игры.      

       

 14      

       

 "Быть иль не быть, - сказал Шекспир, - таков      

 Вопрос", - а этот автор нынче в моде.      

 Но я не Александр, и гордый зов      

 Бесплодной славы чужд мне по природе.      

 Я Бонапарта уважать готов,      

 Но рак его на память мне приходит,      

 И я словам абстрактным "власть" и   "честь"      

 Готов пищеваренье предпочесть.      

       

 15      

       

 "O! dura ilia messorumi"* - или:      

 "Блажен желудок пахаря!" И тот,      

 Кого катары злые истомили,      

 Такое чувство зависти поймет;      

 Не утешает пышность изобилий,      

 Когда у вас в кишечнике течет      

 Горячий Стикс! Спокойствие желудка -      

 Залог любви богов; сие не шутка.      

       

 {* "О, крепкие желудки жнецов!" (лат.).}      

       

 16      

       

 "Быть иль не быть?" Но я хотел бы знать -      

 В чем бытия неясное значенье?      

 Мы очень любим много рассуждать,      

 Мы видим очень многие явленья,      

 Но как себя всевидящим считать,      

 Когда не видишь мудрого решенья?      

 И жизнь и смерть в пределах бытия      

 Сплетенными всегда встречаю я.      

       

 17      

       

 "Que sais-je?"* - сказал задумчивый Монтень;      

 И он поддержан скептиками всеми:      

 На всем сомненья тягостная тень,      

 Любой вопрос приводит к этой теме.      

 Но как же нам - то быть? Предвижу день:      

 Настанет столь "сомнительное" время,      

 Когда в самом сомненье буду я      

 Иметь сомненье, милые друзья.      

       

 {* "Что я знаю?" (франц.)}