1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 
    
Марико колебалась, стоя перед ним на коленях на каменистой земле. Потом она поклонилась и поднялась.
    
— Очень хорошо, прошу вас простить меня…
    
— Я передам вашу просьбу отцу-инспектору, — пообещал Алвито.
    
— Этого недостаточно, отец, простите меня.
    
— Я изложу вашу просьбу и попрошу ее рассмотреть.
    
— Если то, что я скажу, окажется очень важным, поклянетесь ли вы именем Бога, что сделаете все, что в ваших силах, — все… чтобы помочь ему, оберегать его, — конечно, если это не будет направлено непосредственно против церкви?
    
— Если это не повредит церкви, — да.
    
— И, простите, вы согласны передать мою просьбу отцу-инспектору?
    
— Клянусь Богом!
    
— Благодарю вас, отец. Тогда слушайте… — Она рассказала ему о своих предположениях по поводу Торанаги и устроенной им мистификации.
    
Для Алвито все внезапно встало на свои места.
    
— Вы правы, вы, должно быть, правы! Боже, прости меня, как мог я быть так глуп?
    
— Пожалуйста, слушайте дальше, отец, вот еще факты. — Она прошептала ему о Затаки и Оноши.
    
— Это невозможно!
    
— Ходят также слухи, что господин Оноши хочет отравить господина Кийяму.
    
— Невероятно!
    
— Прошу меня простить, но очень возможно. Они старые враги.
    
— Кто сказал вам все это, Мария?
    
— Ходят слухи, что Оноши отравит господина Кийяму в этом году, во время праздника благословенного святого Бернарда. — Марико не ответила на его вопрос. — Сын Оноши станет новым хозяином всех земель Кийямы. Генерал Ишидо согласен с этим, предполагая, что мой хозяин уже ушел в Великую Пустоту.
    
— Доказательства, Марико-сан! Где доказательства?
    
— Простите, у меня их нет. Но господин Харима скоро узнает.
    
— Откуда вам это известно? И как узнает Харима? Вы говорите, он участвует в заговоре?
    
— Нет, отец. Он просто знает эту тайну.
    
— Невероятно! Оноши слишком скрытен и слишком умен. Если бы он планировал такое, никто бы не проведал. Вы, наверное, ошибаетесь. Кто вам это сообщил?
    
— Извините, я не могу открыть, простите меня. Но я считаю, что это правда.
    
Алвито стал перебирать все варианты. И тут же его озарило:
    
«Урага! Конечно же! Урага исповедовал Оноши! О Матерь Божья, Урага нарушил тайну исповеди и рассказал своему сюзерену…»
    
— Может быть, все эти тайны и не соответствуют действительности, отец. Но я считаю, что это все правда. Только Бог знает истину…
    
Марико не подняла вуали, и Алвито ничего не мог заметить по ее лицу. На небе уже занимался рассвет… Священник посмотрел на море: на горизонте можно было различить оба корабля — они направлялись на юго-запад, весла галеры взлетали в унисон, ветер легкий, море спокойно… У Алвито заболела грудь, голова гудела от всего, что он узнал… Он молил Бога о помощи и пытался отделить факты от выдумки. В глубине души он чувствовал: все верно, и доводы ее безупречны.
    
— Вы сказали, что Торанага перехитрит Ишидо — что он победит?
    
— Нет, отец, никто не победит. Но без вашей помощи господин Торанага проиграет. Затаки доверять нельзя — он всегда будет угрозой нашему господину. Затаки осознает это и понимает, что обещания Торанаги — пустой звук: Торанага в конце концов попытается его уничтожить. Если бы я была на месте Затаки, я уничтожила бы Судару, и госпожу Дзендзико, и всех их детей сразу же, как только они попали в мои руки, и сразу же двинулась бы против Торанаги со стороны северных границ. Я бросила бы свои войска с севера, что вывело бы Ишидо, Икаву Дзикью и всех остальных из их дурацкой летаргии. Торанагу слишком легко уничтожить, отец.
    
Алвито подумал немного, потом сказал:
    
— Поднимите вуаль, Мария. — Он увидел, что ее лицо превратилось в маску. — Зачем вы рассказали мне все это?
    
— Чтобы спасти жизнь Анджин-сана.
    
— Вы совершаете преступление ради него, Мария? Вы, Тода-Марико-нох-Бунтаро, дочь генерала Акечи Дзинсан, — вы совершаете преступление из-за иностранца? Вы просите меня поверить в это?
    
— Нет, простите, также… также чтобы защитить церковь. Прежде всего чтобы защитить церковь, отец… Я не знаю, что делать. Я думала, вы… Господин Торанага — единственная надежда церкви. Я надеялась, вы как-то поможете ему… защитить церковь. Господину Торанаге сейчас нужно помочь, он хороший и умный человек, и церковь при нем будет процветать. Я знаю, что ее настоящий враг — Ишидо.
    
— Большинство дайме-христиан верят, что Торанага уничтожит церковь и наследника, если победит и получит власть.
    
— Это не исключено, но я сомневаюсь. Он честно ведет себя с церковью — и всегда это было так. Ишидо — ярый противник христиан. И госпожа Ошиба — тоже.
    
— Все крупные дайме-христиане против Торанаги.
    
— Ишидо — крестьянин. Торанага-сама честный и мудрый, он хочет торговать.
    
— Торговать будут всегда, кто бы ни стал правителем.
    
— Господин Торанага во всех делах проявлял себя как ваш друг, и, если вы честны с ним, он будет честен с вами. — Марико показала на начатый фундамент. — Это ли не свидетельство его честности? Он охотно отдал вам эту землю — даже когда вы подвели его — и потерял все, и вашу дружбу тоже.
    
— Может быть.
    
— И еще одно, отец: только Торанага-сама в силах предотвратить эту бесконечную войну — вы ведь знаете. Как женщина, я прошу Бога, чтобы вечная воина прекратилась.
    
— Да, Мария, он, наверное, единственный, кто это может.
    
Он отвел от нее глаза: брат Михаил стоял на коленях, погруженный в молитвы, две служанки терпеливо дожидались у берега. Иезуит был ошеломлен всем услышанным, нервы его устали, но он чувствовал подъем, прилив сил.
    
— Я рад, что вы пришли сюда и открыли мне все это. Благодарю вас от имени церкви и от себя, слуги церкви. Я сделаю все, что обещал.
    
Она наклонила голову и ничего не сказала.
    
— Вы передадите мое послание отцу-инспектору, Марико-сан?
    
— Да, если он в Осаке.
    
— Личное письмо?
    
— Да.
    
— Оно будет на словах: вы расскажете ему все, что сказали мне и что я сказал вам. Это все.
    
— Очень хорошо.
    
— Обещаете мне перед Богом?
    
— Вам нет нужды говорить мне это, отец. Я согласилась. Он заглянул ей в глаза — взгляд ее был тверд и решителен.
    
— Прошу простить меня, Мария. Теперь давай перейдем к твоей исповеди.
    
Она опустила вуаль.
    
— Я тоже прошу меня простить, отец, я недостойна даже того, чтобы исповедаться.
    
— Все мы достойны перед Богом.
    
— Кроме меня. Я недостойна, отец.
    
— Вы должны исповедаться, Мария. Я не могу продолжать мессу — вам надо предстать перед Ним очищенной.
    
Она стала на колени.
    
— Простите меня, отец, так как я согрешила, но я могу только признаться, что недостойна исповеди, — прошептала она прерывающимся голосом.
    
Отец Алвито сочувственно положил руку ей на голову.
    
— Дочь моя, позволь мне просить у Бога прощения за твои грехи. Позволь мне от Его имени дать тебе прощение и представить тебя перед Ним. — Он благословил ее и продолжал свою мессу в воображаемом соборе, под рассветным небом… службу более реальную и более красивую, чем те, которые они воочию видели в своей жизни.
    * * *
    
«Эразмус» поставили на якорь достаточно далеко от берега, чтобы оставалось вдоволь свободного пространства, и настолько близко, чтобы чувствовать себя в безопасности. Блэксорн не помнил такой защищенной от штормов стоянки: шесть саженей чистой воды и прочный грунт под ними, и все кругом, кроме узкого прохода, окружено высокими горами, способными укрыть от самых страшных ураганов.
    
Дневной переход из Эдо не ознаменовался никакими происшествиями, хотя и был утомителен. В половине ри к северу, у пирса рыбачьей деревушки Иокогама, стояла на якоре галера; на борту «Эразмуса» они остались одни — Блэксорн со своей командой и вассалами. Ябу и Нага спустились на берег, чтобы провести инспекцию мушкетного полка, получившего приказание вскоре присоединиться к ним. На западе низко над горизонтом висело раскаленное солнце, ярко-розовое небо обещало на следующий день хорошую погоду.
    
— Почему сейчас, Урага-сан? — спросил Блэксорн с юта. Кормчий все время недосыпал, здорово устал, и глаза у него были красные. Только что он приказал команде, да и всем остальным идти спать, а тут Урага… Попросил отложить отдых — желает узнать, есть ли среди его вассалов христиане. — Вы не можете подождать до завтра?
    
— Нет, господин, извините, — Урага взглянул на него, стоя перед собравшимися самураями; голландская команда беспокойной толпой сгрудилась у релинга. — Пожалуйста, извините меня, но это очень важно определить сразу же. Вы их самый большой враг, — значит, должны их знать, чтобы принять меры вовремя. Я обязан защитить вас. Это ведь недолго.
    
— Все на палубе?
    
— Да, господин.
    
Блэксорн подошел ближе к релингу и спросил по-японски:
    
— Есть здесь кто-нибудь из христиан? — Ответа не последовало. — Приказываю христианам выйти вперед. — Никто не двинулся. Тогда он повернулся к Ураге: — Поставь десять человек на охрану палубы, и распусти остальных.
    
— С вашего разрешения, Анджин-сан. — Урага вынул из-под кимоно маленькую нарисованную маслом икону, которую захватил в Эдо, и бросил ее на палубу изображением вверх, потом наступил на нее… Блэксорн и его команда были встревожены таким святотатством — все, кроме Жана Ропера. — Пожалуйста, пусть все ваши вассалы сделают так же, — предложил Урага.
    
— Зачем?
    
— Я знаю христиан. — Глаза Ураги были наполовину спрятаны под полями шляпы. — Пожалуйста, господин. Важно, чтобы это сделал каждый. И именно сейчас, вечером.
    
— Хорошо, — неохотно согласился Блэксорн. Урага повернулся к вассалам Блэксорна.
    
— По моему предложению наш господин требует, чтобы каждый из вас сделал так же.
    
Самураи принялись гомонить, потом один из них заявил:
    
— Мы ведь уже сказали, что мы не христиане. Что это докажет, если мы будем топтать картину варварского бога? Ничего!
    
— Христиане — враги нашего хозяина! Христиане — изменники! Но христиане есть христиане. Прошу простить меня, я знаю христиан, — к моему стыду, я предал наших настоящих богов. Считаю, что это необходимо для безопасности нашего господина.
    
— Раз так, говорить больше не о чем, — Самурай вышел вперед и наступил на икону. — Я не исповедую религию чужеземцев! Ну, давайте все! Делайте, что вам сказали!
    
Один за другим самураи выходили вперед… Блэксорн смотрел молча, но церемония эта ему не нравилась… Ван-Некк обеспокоился.
    
— По-моему, это не дело.
    
Винк поднял глаза на ют.
    
— Негодяи! Они перережут нам глотки не задумываясь! Вы уверены, что им можно доверять, кормчий?
    
— Да, уверен.
    
— Да-а, — протянул Джинсель, — ни один католик не пошел бы на это, а, Джохан? Хитер этот Урага-сан…
    
— Какая разница, окажутся эти педерасты папистами или нет, — все равно они поганые самураи.
    
— Вот уж правда, — вставил свое слово Круук.
    
— Пусть даже и так, все равно не годится поступать по-свински, — повторил Ван-Некк.
    
Самураи, двигаясь беспорядочной толпой, один за другим наступали на икону, которая валялась на палубе. Зрелище не из приятных… Блэксорн уже жалел, что согласился, — до темноты предстояло еще переделать столько важных дел… Мысли его отвлеклись от этого глупого топтания, глаза обратились к деревне, окруженной горами. На склонах холмов рассыпались сотни соломенных навесов — лагерь мушкетного полка. «Скорее бы на берег! — подумал он. Так хотелось осмотреть эту землю — она теперь его, похвастаться наделом, который дал ему Торанага и куда входила Иокогама. — Бог мой! — сказал он себе. — Я — хозяин одной из самых больших гаваней в мире!» Он совсем забыл о том, что происходит на палубе.
    
Один самурай вдруг обошел икону, выхватил меч и бросился на Блэксорна. Дюжина встревоженных самураев тут же смело выскочила перед ними и загородила ют. Блэксорн вернулся на землю из страны своих мечтаний… Он мгновенно выхватил пистолет, взвел курок и прицелился… Все рассыпались по палубе, толкаясь, спотыкаясь и в общей суматохе мешая друг другу. Самурая юзом протащило по палубе до полной остановки, он яростно заревел, переменил направление и рубанул мечом, целясь в Урагу, который чудом избежал удара. На него накинулась кучка самураев, но он увернулся, бросился к борту и прыгнул в море… Четверо самураев, умевшие плавать, бросили боевые мечи, зажали во рту ножи и прыгнули вслед за ним, остальные вместе с голландцами столпились у борта.
    
Блэксорн спрыгнул на планшир: сначала он ничего не мог разглядеть внизу, потом различил в воде кружащиеся темные тени. Один самурай вынырнул, глотнул воздуху и опять ушел вниз… Скоро на поверхности появились четыре головы, — между ними плавал труп с ножом в горле…
    
— Простите, Анджин-сан, это его собственный нож! — крикнул один из них, перекрывая крики остальных.
    
— Урага-сан, скажите им — пусть обыщут, потом оставят на корм рыбам!
    
Обыск ничего не дал. Когда все опять собрались на палубе, Блэксорн указал на икону заряженным пистолетом:
    
— Все самураи, идите еще раз! — Ему подчинились мгновенно, и он удостоверился, что испытание прошли все до одного. Потом, чтобы поощрить и отблагодарить Урагу, он приказал и своей команде сделать то же самое. Послышались протесты.
    
— Без разговоров! — прорычал Блэксорн. — Быстро! Или я подгоню вас ногой под зад!
    
— Не стоит так, кормчий, — миролюбиво произнес Ван-Некк, — мы ведь не вонючие местные язычники!
    
— Они не вонючие местные язычники! Они самураи, клянусь Богом!
    
Все уставились на него. Гнев, подхлестнутый страхом, вырвался наружу. Ван-Некк продолжал что-то возражать, но тут вмешался Джинсель:
    
— Самураи — язычники, негодяи! Они — или такие, как они, — убили Пьетерсуна, нашего адмирала и Маетсуккера!
    
— Но без этих самураев мы никогда не вернемся домой, поняли?
    
Теперь за командой наблюдали все самураи. Они угрожающе двинулись в сторону Блэксорна, явно показывая намерение его защитить. Ван-Некк плюнул.
    
— Да ладно, черт с ними! Мы все немного обидчивы и прилично устали — ночью нам досталось! Мы здесь не хозяева, ни один из нас — даже кормчий. Он знает что делает, — он командир! Теперь же он у нас адмирал!
    
— Оно так, но он не прав, что становится на их сторону, а не на нашу… И, ей-богу, он не король — мы такие же, как он, — прошипел Жан Ропер. — Если он вооружен как они и может говорить с этими гомосеками, это еще не делает его командиром над нами! Мы с ним наравне перед нашим и его законом, ей-богу, хоть он и англичанин! Он поклялся соблюдать правила! Что, кормчий, разве не так?
    
— Верно, — отвечал Блэксорн. — В море это наш закон — там мы хозяева, и там нас много. Теперь — не то. Делайте, что я сказал, и быстро!
    
Команда продолжала роптать, но все повиновались.
    
— Сонк! Ты нашел грог?
    
— Ничего нет, черт бы их взял!
    
— Я пришлю саке на борт. — Перейдя на португальский, Блэксорн добавил: — Урага-сан, вы пойдете со мной на берег и возьмете с собой кого-нибудь из гребцов. Вы четверо, — сказал он по-японски, указывая на тех, кто нырял с борта, — теперь капитаны. Понятно? Возьмите каждый по пятьдесят человек.
    
— Хай, Анджин-сан.
    
— Как вас зовут? — спросил он одного из них, высокого, спокойного мужчину со шрамом на щеке.
    
— Нава Сисато, господин.
    
— Вы сегодня капитан всего корабля — пока я не вернусь.
    
— Да, господин.
    
Блэксорн подошел к трапу, где внизу была привязана шлюпка.
    
— Куда вы собираетесь, кормчий? — встревоженно спросил Ван-Некк.
    
— На берег. Вернусь позднее.
    
— Хорошо, мы поедем все!
    
— Ей-богу, я вернусь с…
    
— И я. Я поеду… Боже мой, не оставляй меня…
    
— Нет! Я поеду один!
    
— А как же с нами! — вскинулся Ван-Некк, — что нам делать? Не покидай нас, кормчий! Что мы…
    
— Просто ждите! — ответил Блэксорн. — Я поищу еду и выпивку и пришлю на борт.
    
Джинсель воинственно налетел на Блэксорна:
    
— Я думал, мы собираемся вернуться вечером… Почему мы не возвращаемся обратно? Сколько времени мы собираемся оставаться здесь, кормчий. Сколько? Да, а что с Эдо? — Джинсель еще возвысил голос. — Долго нам торчать здесь, с этими проклятыми обезьянами?
    
— Да, обезьянами, — с удовольствием повторил Сонк. — А наши пожитки, соседи?
    
— Что с нашими эта? Кормчий, а как же наши приятели, женщины?
    
— Они прибудут завтра, — пришлось пообещать Блэксорну. — Потерпите, я вернусь быстро. Баккус, ты остаешься старшим! — Он опять пошел к трапу.
    
— Я с тобой! — резко заявил Жан Ропер, направляясь за ним следом. — Мы в гавани, уже были всякие случаи — надо взять какое-нибудь оружие.
    
Блэксорн резко повернулся к нему — и сразу же вскинулось больше дюжины мечей, готовых разрубить Жана Ропера.
    
— Еще слово и ты покойник! — предупредил Блэксорн.
    
Высокий, худой купец вспыхнул — и остановился.
    
— Придерживай язык, когда ты рядом с самураями, — каждый из них может отсечь тебе голову раньше, чем я успею его остановить. Вот что значит невоспитанность! Ну-ка, может еще кто попробует? Самураи так обидчивы, а с вами и я становлюсь обидчивым. А оружие вы получите, когда потребуется. Все ясно?
    
Жан Ропер уныло кивнул и отошел — запал его явно иссяк. Самураи все еще сохраняли настороженность… Блэксорну пришлось принять меры: он успокоил их несколькими японскими словами и четко отдал приказ: под страхом смерти оставить его команду в покое! Он спустился по трапу и сел в лодку, за ним — Урага и один самурай. Сисато, оставленный капитаном, приблизился к Жану Роперу, заметно унявшемуся после речи Блэксорна, поклонился, отошел — и тут же словно забыл о только что разыгравшейся сцене. … Когда лодка была уже далеко от корабля, Блэксорн поблагодарил Урагу за поимку шпиона.
    
— Пожалуйста, не благодарите. Это только наш долг.
    
Блэксорн сказал по-японски, чтобы понял и другой самурай:
    
— Да, долг. Но ваше жалованье теперь изменится — вы будете получать сто коку в год, а не двадцать.
    
— О, господин, благодарю вас. Я не заслужил этого. Я только выполнял свой долг…
    
— Говорите медленно. Не понимаю.
    
Урага извинился и повторил медленнее.
    
Блэксорн счел необходимым повторить свои похвалы. Вдруг усталость охватила его, — он поудобнее уселся на корме и едва преодолевал дремоту, глаза закрывались сами собой… Надо все же еще раз убедиться, что корабль хорошо поставлен… Ван-Некк и остальные стояли у планшира, он пожалел, что взял их на борт, хотя и знал, что выбора не было: без них этот переход был бы небезопасным. «Взбалмошный народ… Какого черта я с ними связался… Все мои вассалы знают про деревню эта, а моряки мои такие же противные, как… Боже, о чем это я! Карма…» Он все же вздремнул… Когда лодка ткнулась носом в берег у пирса, Блэксорн вернулся к реальности — и не сразу сообразил, где он… Во сне он пребывал в замке, в объятиях Марико — совсем как в прошлую ночь… … Прошлой ночью, после любви, они лежали в полусне… Фудзико стерегла их покой, Дзиммоко стояла на страже, когда Ябу и его самураи постучали у дверей… Вечер начинался так приятно: Фудзико благоразумно пригласила Кику, и он никогда не видел Кику такой красивой и жизнерадостной… Когда колокола пробили час кабана, точно как обещала, прибыла Марико.
    
Было очень весело, много саке, но вскоре Марико нарушила все очарование этого вечера:
    
— Извините, но вы в большой опасности, Анджин-сан… — Она рассказала то, что узнала от Дзеко об Ураге. И Кику и Фудзико — обе были одинаково возмущены и встревожены.
    
— Пожалуйста, не беспокойтесь, я прослежу за ним, — успокаивал их Блэксорн.
    
Но Марико продолжала:
    
— Возможно, вам следует остерегаться и Ябу-сама тоже, Анджин-сан.
    
— Что вы говорите?
    
— Сегодня днем я видела ненависть на вашем лице. Он тоже ее заметил.
    
— Ерунда! Сигата га наи, нех?
    
— Нет, простите, вы совершили одну большую ошибку. Зачем вы остановили своих людей, когда они в самом начале окружили Ябу-сама? Они быстро расправились бы с ним, и ваш враг погиб бы без всякого риска для вас!
    
— Это было бы нечестно, Марико-сан! Все — против одного! Это подло!
    
Марико объяснила Кику и Фудзико, о чем они говорят, и опять обратилась к нему:
    
— Пожалуйста, извините меня, Анджин-сан, но мы все считаем, что так думать очень опасно, и просим вас вести себя по-другому. Опасно, неправильно и наивно! Прошу извинить мне такую прямоту. Ябу-сан погубит вас!
    
— Нет, пока нет, я все еще очень нужен ему. И Оми-сану.
    
— Кику-сан говорит: пожалуйста, передайте Анджин-сану, чтобы он опасался Ябу и этого Ураги тоже. Анджин-сану трудно судить о том, что здесь может оказаться важным.
    
— Я согласна с Кику-сан, — заявила Фудзико. Кику вскоре ушла, чтобы провести вечер с Торанагой. Тут Марико снова нарушила покой и согласие, царившие в этой комнате:
    
— Сегодня вечером я должна сказать — сайонара, Анджин-сан. Я уезжаю на рассвете.
    
— Не надо сейчас прощаться, — попробовал возражать Блэксорн. — Все теперь может измениться. Завтра я увижу Торанагу. Мне ведь разрешено ехать куда хочу — я возьму вас в Осаку. Мне дадут галеру или маленькую лодку. В Нага…
    
— Нет, Анджин-сан! Простите, я должна ехать как мне приказано! — Никакие доводы ее не тронули.
    
Он чувствовал, что молчаливая Фудзико наблюдает за ним, сердце щемило при мысли об отъезде Марико… Блэксорн взглянул на Фудзико, та извинилась и вышла, закрыв за собой седзи. Они остались одни — Фудзико не вернется, некоторое время они в безопасности… Их страсть была бурной и быстрой… Но вот послышались шаги, голоса… они едва успели привести себя в порядок, как через внутреннюю дверь к ним пробралась Фудзико и вошел Ябу с приказами Торанаги о немедленном тайном отъезде:
    
— Иокогама, Анджин-сан, потом Осака — краткая остановка, — потом опять Нагасаки, обратно в Осаку и снова сюда, домой! Я послал за вашей командой, чтобы ее доставили на корабль.
    
Возбуждение охватило Блэксорна от этой посланной небом удачи.
    
— Да, Ябу-сан. Но Марико-сан… Марико-сан тоже едет в Осаку… Ей бы лучше с нами — быстрее, безопаснее…
    
— Невозможно, прошу прощения. Нужно торопиться! Собирайтесь! Прилив, понимаете? Прилив, Анджин-сан!
    
— Хай, Ябу-сан. Но Марико-сан едет в Осаку…
    
— Прошу меня извинить, но у нее приказы, как у нас всех. Марико-сан! Объясните ему! Скажите, чтобы он торопился!
    
Ябу был неумолим, и так поздно ночью нельзя было пойти к Торанаге, чтобы попросить его отменить приказ. Не было возможности еще поговорить с Марико или Фудзико, оставалось только торопливое официальное прощание. Но они скоро встретятся в Осаке.
    
— Очень скоро, Анджин-сан, — так с ним простилась Марико.
    
«Господи, Боже мой, не дай мне потерять ее!» — взмолился Блэксорн. Морские чайки кричали над берегом — их крики еще больше усиливали тоску расставания.
    
— Потерять… кого, господин?
    
Блэксорн опомнился от своих мечтаний и показал на видневшийся вдали корабль.
    
— Мы называем корабль — «она», мы думаем о нем, как о женщине. Вакаримас ка?
    
— Хай.
    
Блэксорн еще мог различать на борту маленькие фигурки — это его команда… Перед ним сразу же встала неразрешимая задача… «Они нужны тебе на борту, — сказал он себе, — и еще много таких, как они! И новые моряки не станут лучше относиться к самураям — большинство ведь тоже католики… Как же мне управляться с ними? Марико была права. Если рядом будут католики — я покойник!»
    
— Даже я, Анджин-сан… — шепнула она прошлой ночью.
    
— Нет, Марико-сан, только не вы!
    
— Вы сказали сегодня днем, что мы — ваши враги.
    
— Я сказал, что большинство католиков — мои враги.
    
— Они убьют вас, если смогут.
    
— Возможно… Но ты… мы правда встретимся в Осаке?
    
— Да, я люблю тебя! Анджин-сан, помните: бойтесь Ябу-сана…
    
«Они все правы насчет Ябу, — думал Блэксорн. — Что бы он ни говорил, что бы ни обещал — я и правда сделал большую ошибку… Зачем остановил своих людей, когда он так попался?.. Этот негодяй пока притворяется, но тут же перережет мне глотку, как только я перестану быть ему полезным. И все-таки Ябу тоже прав: и он мне нужен. Никогда я не попал бы в Нагасаки и не вернулся бы живым без защиты! Он, конечно, помог убедить Торанагу… Если он будет командовать своими двумя тысячами фанатиков, мы сможем разнести Нагасаки и, кто знает, даже Макао… Мадонна! Один я беспомощен!» Тут он вспомнил: Дзеко сказала Марико про Урагу — ему нельзя доверять. «Нет, Дзеко ошиблась в нем… В чем еще она ошибается?»
   
  
  
   
    
Часть пятая
   
   
    
     
Глава пятьдесят вторая
    
    
Блэксорн вновь почувствовал давящую громаду города, оказавшись в забитой людьми Осаке после долгого путешествия на галере. Огромные городские валы были завалены мусором — его нанес тайфун, кое-где еще валялись головешки, следы недавних пожаров, но величия у Осаки не убавилось, и замок все так же величественно возвышался над ней. Даже с расстояния более чем в лигу виден был колоссальный пояс высокой первой стены, вздымающиеся вверх зубчатые гребни. Но зловещая громада главной башни замка довлела даже над ними.
    
— Ну и громадина! — нервно протянул Винк, стоявший рядом с Блэксорном на носу корабля. — И не вообразить такую! Амстердам рядом с этим чудищем — мушиное пятнышко!
    
— Пожалуй… Шторм и здесь много чего разрушил, но не так сильно, как везде. А замок — он вообще вечен — ничего не боится.
    
Тайфун пришел с юго-запада две недели назад, и о приближении его свидетельствовало много примет — низкая облачность, чайки, дождь: когда он обрушился, галера уже укрылась в бухте, где они пять дней пережидали бурю. Океан бушевал вовсю, а ветры так ярились и свирепствовали, как никогда на памяти Блэксорна.
    
— Боже, как бы я хотел быть дома, — затосковал Винк. — Мы ведь должны были вернуться еще год назад…
    
Блэксорн взял Винка с собой в Иокогаму, а остальных отправил обратно в Эдо, оставив «Эрзамус» на безопасной стоянке под охраной Наги. Его команда была рада уехать, как и он был счастлив от них освободиться. В тот вечер опять начались дикие ссоры и споры по поводу корабельных денег. Деньги принадлежали компании, а не ему. Ван-Некк был казначеем экспедиции и главным торговцем и вместе с адмиралом официально распоряжался ими. Когда сосчитали и пересчитали еще раз, нашли, что все цело, кроме тысячи монет. Ван-Некк, поддержанный Жаном Ропером стал спорить о том, сколько денег он может взять с собой для найма новых моряков.
    
— Вы собираетесь слишком много платить, кормчий! Предложите им поменьше!
    
— Да сколько ни попросят — придется заплатить! Мне нужны моряки и артиллеристы! — Блэксорн стукнул кулаком по столу — спор происходил в кают-компании. — Как вы думаете вернуться домой?
    
Наконец он убедил их, но был недоволен, что его вывели из себя этими мелкими делами, всякими придирками… На следующий день он отправил их обратно в Эдо, поделив между ними десятую часть денег, хранящихся в корабельной кассе, как плату за обратный путь, а остальные деньги оставил на корабле.
    
— Как мы узнаем, все ли здесь нормально? — Жан Ропер сердито глядел на него.
    
— Ну, тогда оставайся и карауль сам! Но никто не захотел оставаться на борту. Ехать с Блэксорном согласился Винк.
    
— Почему ты берешь его, кормчий? — поинтересовался Ван-Некк.
    
— Потому что он моряк, и мне потребуется его помощь.
    
Сразу же, как только Блэксорн, облегченно вздохнув, распростился с командой и она вышла в море, он начал учить Винка японским обычаям. Винк был стоик, но он доверял Блэксорну, с которым проплавал столько лет, и знал ему цену:
    
— Кормчий, ради тебя я буду принимать ванну и мыться хоть каждый день, но будь я проклят, если надену эту чертову ночную рубашку!
    
Через десять дней Винк враскачку шел по городу, полуголый, перетянув брюхо широким кожаным ремнем, кинжал в ножнах болтался за спиной, один из пистолетов Блэксорна надежно спрятан под чистой, хотя и рваной, рубахой.
    
— Мы не пойдем в замок, да, кормчий?
    
— Нет.
    
— Я вообще предпочел бы смыться отсюда!
    
День был ясный, отражение высокого солнца блистало в спокойном море. Сильные гребцы работали слаженно.
    
— Винк, вот где засада!
    
— Бог мой, посмотрите на эти мели!
    
Блэксорн рассказал Винку обо всем — обстоятельствах бегства, сигнальных огнях на стенах, о грудах мертвых на берегу, о вражеском фрегате, что на него нацеливался.
    
— А, Анджин-сан, — подошел к ним Ябу. — Хорошо, правда? — Он показал на следы разрушений.
    
— Плохо, Ябу-сама.
    
— Но это же все наделали враги.
    
— Народ — не враги. Враги только Ишидо и самураи.
    
— Этот замок вражеский. — Ябу выдал свое беспокойство и беспокойство тех, кто был на борту. — Здесь все вражеское.
    
Блэксорн заметил, что, когда Ябу кланяется, кимоно распахивается от ветра, обнажая мощный торс.
    
Винк понизил голос:
    
— Я хочу убить этого подонка, кормчий.
    
— И я не забыл о старом Пьетерсуне, не думай.
    
— Не я. Бог ему судья. Меня прямо всего колотит, когда я слышу, как вы с ним разговариваете на их языке. Что он сказал?
    
— Он просто проявил вежливость.
    
— Какие у вас планы?
    
— Мы причаливаем и ждем. Он походит здесь день или два, а мы будем сидеть и ждать. Торанага послал письма, чтобы нас свободно пропускали, но все равно нам лучше затаиться и оставаться на борту. — Обшарив взглядом суда и море, Блэксорн не заметил ничего опасного, но все же сказал Винку: — Лучше измеряй глубину, на всякий случай!
    
— Ладно!
    
Ябу посмотрел, как Винк бросает лот, и вернулся к Блэксорну:
    
— Анджин-сан, может быть, вам лучше взять галеру и пойти в Нагасаки? Не ждать нас, а?
    
— Хорошо, — охотно согласился Блэксорн, не захватывая приманку.
    
Ябу засмеялся:
    
— Вы мне нравитесь, Анджин-сан! Но, извините меня, в одиночку вы сразу погибнете. Нагасаки — очень плохое место для вас.
    
— Осака — плохое, здесь — плохое! Везде…
    
— Карма… — Ябу улыбнулся. Блэксорн сделал вид, что эта шутка ему понравилась.
    
За время путешествия они все время, с разными вариациями вели одни и те же разговоры. Блэксорн много узнал про Ябу и возненавидел его еще сильнее, но и уважать стал больше, и не доверять — он понял, что кармы их взаимосвязаны.
    
— Ябу-сан прав, Анджин-сан, — поддержал Ябу Урага, — он может защитить вас в Нагасаки — я не смогу.
    
— Из-за вашего дяди, господина Харимы?
    
— Да, из-за него. Может быть, меня уже объявили вне закона. Мой дядя — христианин, хотя я думаю, что христианин он неискренний.
    
— Как это?
    
— Нагасаки — это его владение. Здесь большая гавань, но на побережье Кюсю не самая лучшая. Так он быстро сообразил, что к чему. Он становится христианином, приказывает всем своим вассалам креститься, мне тоже стать христианином и отправляет в иезуитскую школу. Ну а потом, как одного из христианских посланцев, — за море. Он предоставил иезуитам земли и, как вы говорите, подлизывается к ним. Но сердцем он японец.
    
— Иезуиты знают, что вы об этом думаете?
    
— Да, конечно.
    
— Они верят, что он истинный христианин?
    
— Они не говорят нам, своим послушникам, во что они верят на самом деле, Анджин-сан. И даже самим себе в большинстве случаев. Они специально учатся хранить секреты, использовать всякие тайны, любят их, но никогда не открывают. Это очень по-японски.
    
— Вам лучше оставаться здесь, в Осаке, Урага-сан.
    
— Прошу меня извинить, господин, но я ваш вассал, — если вы едете в Нагасаки, я поеду с вами.
    
Блэксорн чувствовал, что Урага становится бесценным помощником. Этот человек открывал ему так много иезуитских тайн: как, почему и когда производятся торговые операции, организуются внутренние движущие силы и невероятные международные махинации. Урага в равной мере был осведомлен о Хариме и Кийяме и о том, как мыслят дайме-христиане, и почему они встали на сторону Ишидо. «Теперь я знаю много такого, что было бы важно в Лондоне, — думал он. — И мне предстоит еще больше узнать. Но как передать все это? Ну, хотя бы, что торговля с Китаем, один только импорт шелка в Японию, оценивается в десять миллионов золотом в год… Что даже сейчас иезуиты имеют одного из самых образованных священников при дворе императора в Пекине: этот священник удостоен придворного ранга, советник правительства, говорит по-китайски, как китаец… Вот если бы я мог послать письмо… если бы у меня был такой посланец…»
    
В обмен на все эти сведения Блэксорн начал учить Урагу навигации, рассказывал о главных религиозных учениях, о парламенте. Еще он учил его и Ябу стрелять — оба оказались способными учениками. «Урага — хороший человек, — решил Блэксорн, — если не считать того, что он стыдится отсутствия самурайской косички. Что ж, она скоро вырастет». Раздался предупреждающий крик впередсмотрящего с полуюта.
    
— Анджин-сан! — Японский капитан указывал вперед на элегантный кораблик с двадцатью гребцами, который приближался к ним со стороны правого борта. На верхушке мачты развевался флаг Ишидо, а рядом с ним — вымпел Совета регентов, тот самый, с которым навстречу своей смерти приезжали в Анджиро Небару Дзозен и его люди.
    
— Кто это? — Блэксорн чувствовал, что беспокойство охватило весь корабль — люди напряженно всматривались вдаль.
    
— Простите, пока не могу разобрать, — отвечал капитан.
    
— А вы, Ябу-сан?
    
Ябу пожал плечами:
    
— Власти плывут.
    
Когда катер приблизился, Блэксорн увидел на корме пожилого мужчину: он сидел под балдахином, в нарядной, торжественной одежде и крылатой накидке. Мечей у него не было. Вокруг стояли люди в серой униформе Ишидо.
    
Барабанщик перестал отбивать ритм для гребцов, катер встал рядом. Все кинулись помогать именитому чиновнику подниматься на борт. Вслед за ним вспрыгнул японский кормчий и после многочисленных поклонов принял формальное командование галерой. Ябу и чиновник держались очень официально и скрупулезно соблюдали все церемонии. Наконец они расселись на подушках в соответствии со своими рангами — чиновник занял самое почетное место на корме. Самураи Ябу и серые сели вокруг них, скрестив ноги или на колени — на главной палубе для них оставались новые почетные места.
    
— Совет приветствует вас, Касиги Ябу, от имени Его Императорского Величества, — провозгласил невысокий, плотный, несколько изнеженный на вид человек — старший советник регентов по протоколу; он обладал еще рангом придворного советника императорского двора. В обязанности Огаки Такамото, принца седьмого ранга, входило посредничество между двором Его Императорского Величества, Сына Неба и регентами. Согласно обычаю придворных, существовавшему уже несколько веков, зубы у него были выкрашены черным.
    
— Благодарю вас, принц Огаки. Мне оказана честь быть здесь по поручению господина Торанаги, — Ябу поразила оказанная ему честь.
    
— Да, конечно. Я думаю, у вас здесь есть и свои дела? — сухо осведомился Огаки.
    
— Конечно. Когда приедет господин Торанага? Простите, но тайфун задержал меня на пять дней и я не знаю ничего, с тех пор как выехал.
    
— Ах да, тайфун. Совет был весьма доволен, когда стало известно, что шторм вас не тронул. — Огаки откашлялся. — Что касается вашего властелина, я с сожалением должен довести до вашего сведения, что он еще не добрался даже до Одавары. Какие-то бесконечные отсрочки, потом болезнь. Огорчительно, правда?
    
— О да, очень. Ничего серьезного, надеюсь? — Ябу радовался, что ему известна тайна Торанаги.
    
— Нет, к счастью, ничего серьезного. — Снова сухое покашливание. — Господин Ишидо считает, что ваш властелин завтра прибудет в Одавару.
    
Ябу был удивлен. Двадцать один день назад, когда я уезжал, все было готово к его немедленному отбытию, потом заболел господин Хиро-Мацу.
    
— Я знаю, что господин Торанага был серьезно обеспокоен, но не изменил своего намерения. Я собираюсь начать приготовления к его приезду.
    
— Все подготовлено, — заявил коротышка чиновник.
    
— Совет, конечно, не будет возражать, если я проверю все приготовления? — Ябу был предельно дружелюбен. — Важно, чтобы эта церемония была достойна Совета и такого случая.
    
— Достойна Его Императорского Величества, Сына Неба. Теперь это его вызов.
    
— Конечно, но… — Ябу растерялся. — Вы имеете в виду… что Его Императорское Величество будет присутствовать?
    
— Его Величество согласился с почтительной просьбой регентов лично осуществить участие в принятии клятвы новым Советом — всеми главными дайме, включая господина Торанагу, его семью и вассалов. Старшие советники Его Императорского Величества выбрали благоприятный день для такого… э… ритуала. Двадцать второй день этого месяца, в этот, пятый год эры Кейно.
    
Ябу был поражен:
    
— Через… через девятнадцать дней?
    
— В полдень. — Утонченным движением Огаки вынул из рукава бумажный платок и осторожно высморкался. — Прошу меня извинить. Да, в полдень. Все предзнаменования благоприятны. Господин Торанага был проинформирован посланцем императора четырнадцать дней назад. Его немедленное почтительное согласие пришло в Совет регентов три дня назад. — В руках Огаки появился маленький свиток. — Здесь ваше приглашение, господин Касиги Ябу, на церемонию.
    
Ябу вздрогнул, увидев императорскую печать в виде хризантемы с шестнадцатью лепестками, — он знал, что никто, даже сам Торанага, не сможет отказаться от такого приглашения. Отказ будет несомненным признаком оскорбления Божества, открытым мятежом. Все земли принадлежат императору — сразу же будет объявлено о немедленной конфискации всех земель и о предложении императора сразу совершить сеппуку. Такие решения передавались по его поручению регентами и подтверждались Большой печатью. Они всегда окончательны и обязательны к выполнению. Ябу лихорадочно пытался успокоиться.
    
— Простите, вам нехорошо? — заботливо спросил Огаки.
    
— Простите… — Ябу заикался, — но никогда в самых смелых своих мечтах… никто не мог себе представить, чтобы Его Величество… оказало нам такую честь.
    
— О да, я согласен. Необычайно!
    
— Удивительно… что Его Величество… покинет Киото и приедет в Осаку.
    
— Согласен. Тем не менее на двадцать второй день Его Величество, с регалиями будет здесь.
    
Без императорских регалий ни одно поколение императоров не считалось правомочным. Три Священных Ценности признаны божественными — они, как все верили, были принесены на землю богом Ниниги-нох-Микото и переданы им лично своему внуку, Дзимму Тенно, первому земному императору. Он же лично передал их своим наследникам, и так до нынешнего их держателя — императора Го-Нидзи. Всем известны эти Три Священные Ценности — меч, бриллиант и зеркало. Священные меч и бриллиант всегда путешествовали по государству вместе с императором, куда бы он не уезжал из своего дворца с ночевкой; зеркало оставалось во внутреннем хранилище при большой синтоистской гробнице в Изу. Меч, зеркало и бриллиант принадлежали Сыну Неба. Они были символами законной власти, знаками ее божественности. Сын Неба брал их с собой, — таким образом он брал с собой всю свою власть.
    
Ябу засомневался:
    
— Почти невероятно, чтобы к приезду императора были закончены все приготовления.
    
— О, господин генерал Ишидо по поручению регентов обратился к Его Величеству сразу же, как только узнал от господина Затаки в Ёкосе, что господин Торанага согласился — это удивительно — прибыть в Осаку и покориться неизбежному. Только великая честь, оказанная вашим хозяином регентам, побудила их просить Сына Неба оказать нам такую милость и присутствовать. — Снова сухое покашливание. — Пожалуйста, извините меня, но не дадите ли вы мне, когда вам будет угодно, ваше официальное письменное подтверждение, что приглашение получено?
    
— Могу я сделать это прямо сейчас? — Ябу почувствовал внезапную слабость.
    
— Я уверен, регенты оценят это.
    
Ябу слабым голосом послал за письменными принадлежностями. В мозгу его продолжало стучать: «Девятнадцать!.. Девятнадцать дней! Торанага может тянуть только девятнадцать дней, а потом тоже должен быть здесь! У меня хватит времени съездить в Нагасаки и благополучно вернуться в Осаку, но не достанет, чтобы устроить нападение на Черный Корабль и захватить его… Нет времени прижать Хариму, Кийяму, Оноши, священников-христиан! Нет времени объявить „Малиновое небо“! Весь план Торанага только иллюзии!.. Торанага проиграл! Мне следовало знать это! Спокойно! Передо мной дилемма: либо я слепо верю Торанаге, что он выскользнет из этой сети, и помогаю Анджин-сану, как задумано, — как можно быстрее набираем людей для захвата Черного Корабля; либо я еду к Ишидо, говорю ему все, что знаю, и пытаюсь выторговать жизнь себе и Изу. Так что же выбрать?..»
    
Принесли бумагу, тушь и кисточку. Ябу на минуту отбросил терзавшие его сомнения и сосредоточился на письме, стараясь выводить иероглифы как можно правильнее и красивее. Зря он отвечает Присутствию в таком смятенном состоянии, но что делать? Пока он писал, пришло окончательное решение — принять совет Юрико. Сразу словно свалился тяжелый груз — внутреннее равновесие восстановилось, и он почувствовал себя намного лучше. Свое имя он подписал уже с высокомерной вычурностью.
    
«Как стать лучшим вассалом Торанаги? Стереть Ишидо с лица земли! Но есть ли способ сделать это и оставить время для собственного спасения?» — Тут он услышал, как Огаки говорит:
    
— Вы приглашены на официальный прием, который генерал Ишидо устраивает завтра в честь дня рождения госпожи Ошибы.
    * * *
    
Все еще измотанная дорогой, Марико обняла сначала Кири, потом обнялась с госпожой Сазуко, порадовалась на ребенка и снова занялась Кири. Ее личные служанки суетливо бегали вокруг них, приносили чай и саке, уносили подносы, вбегали с подушками и благовониями, открывали и закрывали седзи, выходившие во внутренний садик их части Осакского замка, обмахивались веерами, болтали, смеялись и плакали.
    
Наконец Кири хлопнула в ладоши, отпуская служанок, и тяжело опустилась на специальную подушку, едва справившись с возбуждением и радостью — лицо у нее было очень красное. Марико и госпожа Сазуко торопливо обмахивали ее веерами, хлопотали вокруг нее, но только после трех больших чашек саке она снова могла более или менее свободно дышать.
    
— Ох, вот так лучше! Да, спасибо, детка, давай еще! Ох, Марико-сан, вы и правда здесь?
    
— Да-да. Действительно здесь, Кири-сан.
    
Сазуко, выглядевшая гораздо моложе своих семнадцати лет, поделилась со старшими подругами:
    
— Ох, мы так беспокоились из-за этих слухов…
    
— Да, это только слухи, Марико-сан, — прервала Кири. — Я так много хочу узнать, что чувствую — скоро будет обморок…
    
— Бедная Кири-сан, вот, возьмите саке, — заботливо сказала Сазуко. — Может быть, распустить вам пояс…
    
— Я совсем хорошо себя чувствую! Пожалуйста, не суетитесь, детка. — Кири вздохнула и сложила руки на огромном животе. — Ох, Марико-сан, так хорошо видеть лица друзей, а не просто тех, кто живет в этом Осакском замке.
    
— Да, — подтвердила Сазуко, устраиваясь поближе к Марико, и быстро заговорила: — Когда бы мы ни вышли за ворота, серые увиваются вокруг нас, словно пчелы вокруг матки. Нам нельзя выходить из замка — никому из дам, — кроме как с разрешения Совета, а он почти никогда не собирается и они что-то мямлят, так что не дают никаких разрешений, а доктор говорит, что мне еще нельзя ехать, хотя я чувствую себя прекрасно, и ребенок чувствует себя хорошо, и… Но сначала расскажите нам…
    
Кири перебила:
    
— Сначала расскажите нам, как наш хозяин.
    
Девушка засмеялась, ее веселое настроение не омрачилось:
    
— Я собиралась спросить о том же, Кири-сан!
    
Марико ответила так, как ей велел Торанага:
    
— Он выбрал свой путь — он идет по нему и доволен своим решением. — В дороге она много раз репетировала про себя этот ответ, но уныние, которое ее при этом охватило, чуть не вынудило ее сказать правду. — Простите, — прошептала она.
    
— Ох! — Сазуко старалась не выдать своего страха. Кири приподнялась, усаживаясь поудобнее:
    
— Карма есть карма…
    
— Так что же, никаких перемен, никакой надежды? — Сазуко была обескуражена.
    
Кири похлопала ее по руке:
    
— Верьте, что карма есть карма, дитя, а наш господин Торанага — самый великий, самый умный из всех живущих на земле, остальное все обман. Марико-сан, вы привезли нам письма?
    
— Ох, простите! Да, вот они. — Марико вынула из рукава три свитка. — Да — вам, Кири-сан: одно от нашего господина, одно от господина Хиро-Мацу. Это для вас, Сазуко, от вашего господина, но он просил меня сказать вам, как он скучает и как хочет увидеть своего последнего сына. Он заставил меня выучить это и повторить вам три раза. Он очень скучает без вас и так хочет видеть своего самого младшего сына. Ему очень не хватает вас…
    
По щекам девушки побежали слезы, она пробормотала извинения и выбежала из комнаты, зажав свиток в руке.
    
— Бедное дитя! Ей здесь очень трудно. — Кири не стала распечатывать свой свиток. — Вы знаете о том, что будет присутствовать Его Императорское Величество?
    
— Да. — Марико тоже была мрачна. — Гонец от господина Торанаги встретился со мной неделю назад. В послании нет никаких подробностей и назван день прибытия сюда. Вы слышали от господина Торанаги?
    
— Не совсем, не лично от него — я не имела от него вестей уже месяц. Как он? На самом деле?
    
— Уверен в себе. — Она отпила немного саке. — Ох, можно я налью вам?
    
— Благодарю вас.
    
— Девятнадцать дней не много, правда, Кири-сан?
    
— Времени достаточно, чтобы съездить в Эдо и вернуться обратно — если поторопиться; достаточно, чтобы прожить целую жизнь; если хотите — более чем достаточно, чтобы выиграть битву или потерять империю, — хватит времени для миллиона вещей, но мало, чтобы съесть все редкие блюда или выпить все саке… — Кири слабо улыбнулась. — Я, конечно, не собираюсь следующие двадцать дней сидеть на диете. Я… — она спохватилась. — Ох, пожалуйста, извините меня — вы слушаете мою болтовню, а ведь вы даже не переоделись и не помылись. У нас еще будет масса времени поговорить.
    
— О, пожалуйста, не обращайте на меня внимание. Я не устала.
    
— Но вы не могли не устать. Вы остановитесь у себя дома?
    
— Да. То есть где мне разрешит пропуск генерала Ишидо, — Марико горько улыбнулась. — Его приветствие было очень цветисто!
    
Кири сердито посмотрела на нее.
    
— Сомневаюсь, чтобы он хоть кого-нибудь встретил с радостью, даже в аду.
    
— О? Простите, а что теперь?
    
— Ничего нового. Я знаю, что он приказал убить и пытать господина Судзияму, хотя у меня и нет доказательств. На прошлой неделе наложницы господина Ода со своими детьми пытались выбраться под видом дворников. Часовые застрелили их — «по ошибке».
    
— Как ужасно!
    
— Конечно, масса извинений! Ишидо говорит, что безопасность важнее всего. Была инсценирована попытка убить наследника — это его оправдание.
    
— Ну а почему дамы не уезжают открыто?
    
— Совет приказал женам и семьям ждать мужей, которые должны приехать на церемонию. Великий господин генерал чувствует «ответственность за их безопасность и относится к ней слишком серьезно, чтобы позволить им заблудиться». Замок заперт плотнее, чем старая устрица.
    
— За пределами замка то же самое, Кири-сан. На Токкайдо намного больше застав, чем раньше, в пределах пятидесяти ри свирепствует служба безопасности Ишидо. Повсюду патрули.
    
— Все им запуганы кроме нас и нескольких наших самураев, а мы боимся его не больше, чем прыща на спине дракона.
    
— Даже наши доктора?
    
— Они тоже. Да, они все еще советуют нам не выезжать, даже если будет разрешение, а мы его никогда не дождемся.
    
— Госпожа Сазуко здорова, ребенок здоров, Кири-сан?
    
— Да, вы могли видеть это сами. И я тоже. — Кири вздохнула. Снова стало заметно, как она напряжена, и Марико отметила, что в волосах у нее прибавилось седины. — Ничего не изменилось с тех пор, как я написала господину Торанаге в Анджиро. Мы заложники, и мы останемся заложниками вместе со всеми — до Дня. Потом все решится.
    
— Теперь, когда прибывает Его Императорское Величество… наступает решительный момент.
    
— Видимо так. Отдохните, Марико-сан, но приходите поужинать с нами. Тогда и поговорим. О, кстати, еще новость для вас. Известный вам чужеземный хатамото — благослови его Господь за спасение нашего господина, — как мы слышали, благополучно приплыл в гавань вместе с Касиги Ябу-саном.
    
— О! Я так беспокоилась за них! Они отплыли за день до моего отъезда. Мы тоже попали около Нагой в тайфун, но не очень сильный. Я боялась плыть по морю… О, теперь хорошо…
    
— Здесь было все терпимо — кроме пожаров. Много тысяч домов сгорело, а погибли всего две тысячи человек. Мы сегодня слышали, что основная тяжесть тайфуна пришлась на Кюсю, на Восточное побережье, и часть — на Сикоку. Там погибли десять тысяч. А полных сведений о всяких ущербах еще нет.
    
— А урожай? — быстро спросила Марико.
    
— Здесь очень много риса полегло — целые поля. Крестьяне надеются, что рис выправится, но кто знает? Если в этом сезоне Кванто не пострадает, их рис прокормит всю империю и этот год и следующий.
    
— Лучше бы такой урожай контролировал Торанага, а не Ишидо.
    
— Это так. Но, простите, девятнадцать дней мало, чтобы собрать урожай, даже если весь мир будет молиться об этом.
    
Кири предположила:
    
— Если их корабль отплыл за день до вашего отъезда, вы, наверное, торопились.
    
— Я подумала, что лучше не прохлаждаться, Кири-сан. Мне не нравится путешествовать таким образом.
    
— А Бунтаро-сан? У него все хорошо?
    
— Да. Он сейчас в Мисиме и на границе по заданию господина Торанага. Я повидала его, когда сюда приехала. Вы не знаете, где остановился Касиги Ябу-сама? У меня для него письмо.
    
— В домике для гостей. Я узнаю, в каком, и сразу же извещу вас. — Кири выпила еще вина. — Благодарю вас, Марико-сан. Я слышала, Анджин-сан все еще на галере.
    
— Он очень интересный человек, Кири-сан. Он стал более чем просто полезен нашему господину.
    
— Я слышала об этом. Я хотела бы послушать обо всем — о нем, о землетрясении, обо всех ваших новостях… Ах да, завтра вечером официальный прием в честь дня рождения госпожи Ошибы устраивает господин Ишидо. Конечно, вас пригласят. Я слышала, что собираются пригласить и Анджин-сана. Госпожа Ошиба любопытствует, как он выглядит. Вы помните, наследник один раз с ним встречался. Вы тогда тоже в первый раз его увидели?
    
— Да. Бедняга, так его будут показывать, как пойманного кита?
    
— Именно. — И Кири невозмутимо добавила: — Вместе со всеми нами. Мы все пленники, Марико-сан, нравится вам это или нет.
    * * *
    
Урага изо всех сил торопился вниз по переулку в сторону моря. Ночь была темная, небо — звездное и ясное, воздух свеж. На нем была свободная оранжевая одежда буддийского священника, неизменная шляпа и дешевые соломенные сандалии. Позади него располагались склады и высокое, почти европейского типа здание миссии иезуитов. Он завернул за угол и удвоил скорость. Группа серых, несущих факелы, патрулировала берег. Он вежливо замедлил шаг, приближаясь к ним, хотя и сохраняя обычный для священников высокомерный вид. Но самураи не обратили на него внимания.
    
Он уверенно шел по берегу мимо вытащенных из воды рыбачьих лодок. Легкий ветерок доносил густые запахи с моря и с берега, отлив был в самом разгаре. По берегу и в зоне отлива разбрелись ночные рыбаки, — при свете факелов они, словно светлячки, охотились на рыбу с острогами. В двухстах шагах выше — верфи, пристани, обросшие ракушками. У одной стояло прикрепленное канатами судно с европейскими обводами и китайскими парусами, над ним развевались флаги Португалии и компании иезуитов; у сходен с факелами толпились серые. Урага переменил направление, чтобы обойти корабль, направился обратно в город, удалился на несколько кварталов, пересек Девятнадцатую улицу, повернул в извилистый переулок и снова вышел на дорогу, ведущую к пристани.
    
— Эй, ты! Стой! — послышался приказ из темноты. Урага остановился, внезапно испугавшись. Серые вышли на свет и окружили его: — Куда направляешься, священник?
    
— В Восточную часть города, — запинаясь, объяснил Урага, у него вдруг пересохло во рту. — К нашим ничиренским святыням.
    
— А, ты ничиренин, да?
    
Какой-то самурай грубо заявил:
    
— Я не из этих. Я дзен-буддист, как и господин генерал.
    
— Дзен… ах да, дзен лучше всего, — откликнулся другой. — Хотел бы я хоть что-нибудь понимать в этом. Слишком трудно для моей старой головы…
    
— Он немного потлив для священника. Почему так потеешь?
    
— Вы имеете в виду, что священники не потеют?
    
Они посмеялись, кто-то поднес факел к нему поближе.
    
— А с чего бы им потеть? — ударился в рассуждения грубый самурай. — Они только и делают, что спят весь день и развлекаются всю ночь: с монашками, детьми, собаками, сами с собой — со всем, что они могут получить, и все время набивают брюхо едой, хотя ее и не зарабатывают. Священники — паразиты, все равно что блохи.
    
— Эй, оставьте его!
    
— Сними шляпу, священник!
    
Урага окаменел:
    
— Почему? И чем вам плох человек, который служит Будде? Будда не сделал вам ничего дурного.
    
Самурай воинственно вышел вперед:
    
— Я сказал — сними шляпу!
    
Урага повиновался. Его голова была свежевыбрита, как это делают священники, и он благословил ками, или духа, или озарение Будды, которые побудили его принять дополнительные меры предосторожности, на случай, если его остановят за нарушение комендантского часа. Всем самураям Анджин-сана еще начальством пристани было приказано оставаться на судне — по распоряжению свыше.
    
— У вас нет никакой причины вести себя так грубо, — заявил он с не осознанной им самим властностью иезуитов. — Служение Будде — почетно, и становиться священником — обязанность каждого самурая в конце жизни. Или вы не знакомы с Бусидо? Где ваше воспитание?
    
— Что? Вы самурай?
    
— Конечно, я самурай. Как бы иначе я осмелился говорить с самураем о плохих манерах? — Урага надел шляпу. — Лучше бы вы патрулировали, чем приставать и обижать невинных священников! — И он заносчиво, с высокомерным видом удалился, хотя у него и дрожали колени.
    
Самураи некоторое время смотрели ему вслед, потом один сплюнул:
    
— Священники! Тоже мне — самураи!
    
— Он прав, — угрюмо произнес старший. — Где ваши манеры?
    
— Я виноват. Прошу извинить.
    
Урага шел, очень довольный собой. Ближе к галере он опять стал осторожничать и даже прятался в тени здания. Потом, решившись, выступил на освещенную площадку.
    
— Добрый вечер, — вежливо приветствовал он серых, которые слонялись у сходен, потом добавил религиозное благословение: — Наму Амида Бутсу. Именем Будды Амида.
    
— Спасибо. Наму Амида Бутсу. — Серые пропустили его беспрепятственно. Им было приказано пропускать на берег всех чужеземцев и самураев, кроме Ябу и его телохранителей. О буддийском священнике, который плыл на этом корабле, указаний не было.
    
Сразу ощутив сильную усталость, Урага поднялся на главную палубу.
    
— Урага-сан! — тихонько окликнул его Блэксорн с юта. — Идите сюда.
    
Урага прищурился, привыкая к темноте. Он увидел Блэксорна и, почувствовав запах немытого тела, отдающий латунью, догадался, что вторая тень принадлежит другому чужеземцу, с непроизносимой фамилией, который также знал португальский язык. Он почти забыл этот чужеземный запах, который был частью его жизни. Анджин-сан — единственный из встреченных им чужеземцев, который не вонял, — это сыграло свою роль в решении служить у него.
    
— Ах, Анджин-сан! — прошептал он и пробрался к нему, коротко поздоровавшись с десятью самураями, охранявшими палубу.
    
Он подождал внизу лестницы, пока Блэксорн сделал знак, приглашая его подняться на ют.
    
— Все прошло очень…
    
— Подождите, — тихонько предупредил его Блэксорн и показал на берег. — Смотрите туда. Дальше, около склада. Видите его? Нет, немного севернее, вон там, теперь видите? — Тень слегка сдвинулась, потом опять исчезла во тьме.
    
— Кто это был?
    
— Я следил за вами с того момента, как вы появились на дороге. Он крался за вами. Вы его не заметили?
    
— Нет, господин. — К Ураге вернулись его опасения. — Я никого не видел и не слышал.
    
— У него не было мечей, так что это не самурай. Иезуит?
    
— Не знаю. Не думаю, что он чем-нибудь поживился, — я был очень осторожен. Прошу простить, но я его не заметил.
    
— Ничего. — Блэксорн взглянул на Винка. — Ступай вниз, Джохан. Я достою эту вахту и разбужу тебя на рассвете. Спасибо, что посидел со мной.
    
Винк дотронулся до волос на лбу и ушел вниз. С ним исчез и тяжелый запах.
    
— Я начинал уже беспокоиться о вас. Что случилось?
    
— Ябу-сама не скоро передал мне письмо. Вот мой отчет: я пошел с Ябу-сама и ждал около замка с полдня, пока не стемнело, тогда…
    
— Что вы делали все это время? Точно?
    
— Точно, господин? Я выбрал тихое местечко на рыночной площади, у Первого Моста, и погрузился в медитацию — иезуитская школа, Анджин-сан, — но не о Боге, а только о вас, о Ябу-сама и о вашем будущем, господин, — Урага улыбнулся. — Многие прохожие клали мне в миску монеты. Я дал отдохнуть своему телу и позволил своему мозгу странствовать, хотя все время следил за Первым Мостом. Посланник от Ябу-сама пришел, когда уже стемнело, и делал вид, что молится вместе со мной, пока мы не остались одни. Посланец прошептал следующее: «Ябу-сама говорит, что он остается в замке на ночь и вернется завтра утром». Еще — завтра вечером в замке официальное мероприятие, приглашены и вы, устраивает господин генерал Ишидо. И, наконец, вам следует иметь в виду — «семьдесят». — Урага взглянул на Блэксорна. — Самурай повторил это дважды, — какой-то ваш шифр, господин?
    
Блэксорн кивнул, но не сказал, что это один из многих заранее оговоренных сигналов между ним и Ябу. «Семьдесят» означает, что ему следует подготовить корабль к немедленному выходу в море. Но корабль был уже готов к отплытию: все самураи, моряки и гребцы собраны на борту. Каждый понимал, что они находятся во вражеских водах, все были очень этим встревожены, и Блэксорн знал, что вывести корабль в море не составит особого труда.
    
— Продолжайте, Урага-сан.
    
— Это все, кроме еще одного, что я хотел сказать вам: сегодня приехала госпожа Тода Марико-сан.
    
— А! А не слишком ли быстро она добралась сюда из Эдо сушей?
    
— Да, господин. Пока я ждал, я видел, как они проехали по мосту, это было после обеда, в середине часа козла. Лошади взмыленные, очень грязные, носильщики такие усталые… Их вел Ёсинака-сан.
    
— Они вас видели?
    
— Нет, господин. Думаю, что нет.
    
— Сколько их было?
    
— Около двухсот самураев, с носильщиками и вьючными лошадьми. Еще вдвое больше серых в качестве эскорта. На одной из вьючных лошадей — садки с почтовыми голубями.
    
— Хорошо. Что еще?
    
— Я ушел как можно быстрее. Там у миссии есть лавка, где продают лапшу, туда ходят купцы, торговцы рисом, шелком, те, кто работает в миссии. Я зашел туда, поел и послушал, о чем говорят: отец-инспектор опять в резиденции; в Осаке много новообращенных христиан; получено разрешение провести через двадцать дней большую мессу в честь господ Кийяма и Оноши.
    
— Это важное мероприятие?
    
— Да, и удивительно, что такая служба разрешена открыто. Празднуется день Святого Бернарда. Двадцать дней — это следующий день после церемонии поклонения перед Возвышенным.
    
Ябу через Урагу рассказывал Блэксорну об императоре. Новости распространялись по всему кораблю, увеличивая общее ощущение беды.
    
— Что еще?
    
— На рынке ходит много разных слухов, в основном — плохие предсказания. Ёдоко-сама, вдова Тайко, очень больна. Это плохо, Анджин-сан, потому что к ее советам всегда прислушивались — они очень разумны. Одни говорят, что господин Торанага около Нагой, другие — что он не добрался еще и до Одавары, непонятно, кому верить. Все согласны, что урожай здесь, в Осаке, будет очень плохой, а это значит, что Кванто станет еще важнее. Большинство считают, что гражданская война начнется сразу после смерти господина Торанаги, когда крупные дайме начнут воевать друг с другом. Цена золота очень высока, и ссудные ставки поднялись до семидесяти процентов.
    
— Это невероятно высоко, вы, наверное, ошиблись, — Блэксорн встал, чтобы дать отдохнуть спине, потом устало облокотился на планшир. Самураи и Урага из вежливости тоже встали. Считалось плохим тоном сидеть, если господин стоит.
    
— Прошу простить меня, Анджин-сан, — говорил Урага. — Но никак не меньше, чем пятьдесят процентов, а обычно — шестьдесят пять и даже до восьмидесяти. Почти двадцать лет назад отец-инспектор просил святого от… просил папу разрешить нам — разрешить обществу — ссужать под десять процентов. Он был прав в своем предположении — оно подтвердилось, Анджин-сан; это прославило христианство и привело много новых верующих — ведь только христиане могли получать займы, всегда умеренные. Вы, в вашей стране, не платите такие высокие проценты?
    
— Редко. Это ростовщичество! Вы понимаете, что значит «ростовщичество»?
    
— Понимаю. Но у нас ссуда не считается ростовщичеством, если процент менее ста. Сейчас рис дорог, и это плохой признак — цена его удвоилась, с тех пор как я был здесь — несколько недель назад. Земля дешевая, самый подходящий момент покупать землю. Или дом. Во время тайфуна и пожаров сгорело, может быть, десять тысяч домов и погибли две или три тысячи человек. Вот и все, что я хотел вам сообщить, Анджин-сан.
    
— Очень хорошо. Вы прекрасно справились. Вы упустили свое настоящее призвание!
    
— Господин?
    
— Нет, ничего. — Блэксорн еще не знал, насколько можно шутить с Урагой. — Вы все сделали очень хорошо.
    
— Благодарю вас, господин.
    
Блэксорн некоторое время размышлял, потом осведомился о завтрашнем мероприятии, и Урага посоветовал ему все, что мог. Потом он рассказал, как спасся от патруля.
    
— Они отпустили вас из-за волос? — спросил Блэксорн.
    
— О да. Достаточно было их офицеру на меня взглянуть, — Урага вытер пот со лба. — Простите, здесь жарко.
    
— Очень, — вежливо согласился Блэксорн. Ему нужно было как следует обдумать полученную информацию. Он взглянул на море, машинально оценивая его состояние, также как неба и ветра. Все было нормально, рыбацкие лодки спокойно дрейфовали, подчиняясь приливу, на разных расстояниях от корабля, на носу каждой стояли под фонарями гарпунщики и время от времени кидали в воду свое оружие, и не зря — то и дело на гарпунах извивались и дергались прекрасные лещи, кефали или красные бериксы.
    
— И последнее, господин. Я пошел к миссии, прошелся вокруг. Стража очень строгая, и мне сперва не удалось туда войти — по крайней мере, думаю, что не смог бы, если бы как-то случайно не проскочил, минуя стражу. Пока я там стоял — видел, как внутрь вошла Дзиммоко, служанка госпожи Тода.
    
— Вы уверены?
    
— Да. С ней была другая служанка. Я думаю…
    
— Госпожа Марико? Тайком?
    
— Нет, господин. Я уверен, что нет. Эта вторая служанка была очень высокая.
    
Блэксорн посмотрел на море и пробормотал про себя: «Что же все это значит?»
    
Урагу продолжал:
    
— Госпожа Марико хрис… она католичка, да? Она прекрасно знает отца-инспектора. Это он ее крестил. Госпожа Марико самая важная, самая известная в стране после трех самых-самых знатных: госпожи Ошибы, госпожи Дзендзико и Ёдоко-сама, жены Тайко.
    
— Марико-сан, быть может, пожелала исповедаться? Или послушать мессу? Собрание прихожан? И послала Дзиммоко договориться об этом?
    
— Об этом или обо всем, Анджин-сан. Все госпожи дайме, обе подруги генерала и те, кто могут быть настроены против него, строго ограничены в передвижениях за пределами замка. Как только они приезжают туда, они остаются в нем, как рыба в золотом садке, ожидающая гарпуна.
    
— Хватит! Достаточно этих мрачных разговоров!
    
— Простите. Я думаю, Анджин-сан, госпожа Тода теперь уже больше не выйдет оттуда. До тех пор, пока не наступит девятнадцатый день.
    
— Я просил вас — перестаньте, пожалуйста! Я понял про заложников и про последний день. — На палубе было тихо, голоса умолкли. Охрана спокойно отдыхала, дожидаясь своей вахты. О корпус бились мелкие волны, такелаж уютно поскрипывал.
    
Через минуту Урага опять заговорил:
    
— Возможно, Дзиммоко принесла приглашение — просьбу встретиться с ней отцу-инспектору. Она, конечно, была под наблюдением сразу после пересечения Первого Моста. Конечно, Тода-Марико-нох-Бунтаро-нох-Джинсаи была под охраной с того момента, как пересекла границу владений господина Торанаги.
    
— Можно нам будет узнать, если отец-инспектор пойдет в замок?
    
— Да. Это легко.
    
— А узнать, что он сказал — или что сделал?
    
— Это очень трудно. Прошу простить меня, но они будут говорить по-португальски или на латыни. А кто говорит на этих двух языках кроме вас и меня? Меня узнают оба, — Урага показал на замок и город. — Там много христиан. Многие хотели бы оказать ему такую услугу — убрать вас или меня.
    
Блэксорн молчал — отвечать не было нужды. Он смотрел на главную башню крепости — она четко выделялась на фоне звезд — и вспоминал то, что Урага рассказывал ему о легендарных, безграничных сокровищах, собранных Тайко по всей империи путем грабительских налогов, все эти богатства хранились в башне. Еще он размышлял о возможных действиях Торанаги и гадал, где теперь Марико и какова цель ее поездки в Нагасаки. «Так вы говорите, девятнадцатый день — последний день, день смерти, Ябу-сан?» — повторил он про себя, почти ощутив тошноту от мысли, что петля, накинутая на Торанагу, а стало быть, и на него и на «Эразмус», затягивается.
    
— Сигата га наи! Мы поплывем очень быстро в Нагасаки и обратно. Быстро, понимаете? Всего четыре дня, чтобы набрать людей. Потом вернемся.
    
Но зачем? Когда Торанага окажется здесь, все погибнут… Но Ябу сошел на берег, сказав ему, что послезавтра они уплывут. В волнении Блэксорн смотрел тогда, как уходит Ябу, и думал, насколько лучше был бы для него «Эразмус», а не галера. «Эразмусом» он обошел бы Осаку и отправился прямо в Нагасаки, а может, даже скрылся бы, нашел уютную гавань и там, на свободе, обучил бы своих вассалов работать на корабле.
    
«Ты дурак! — обругал он себя. — С такой маленькой командой, как у тебя сейчас, тебе не удалось бы даже поставить корабль на стоянку, если бы ты и нашел такую гавань, чтобы переждать этот дьявольский шторм. Ты был бы уже покойник».
    
— Не беспокойтесь, господин, — утешил Урага. — Карма.
    
— А, карма… — Внезапно, каким-то шестым чувством Блэксорн уловил опасность, идущую с моря, — тело его рванулось прежде, чем сработал мозг, он изогнулся, и стрела пролетела сзади, заставив его укрыться в рубке. Он толкнул Урагу в безопасное место, но тут другая стрела, из того же самого залпа, со свистом вонзилась в горло Ураги и пронзила его… После первого залпа все легли на палубу и оказались невредимы. Урага пронзительно закричал, самураи вопили, вглядываясь из-за планшира в море. Серые, шнырявшие на берегу, кинулись на борт, из ночной тьмы со стороны моря раздался еще один залп — все рассыпались в поисках укрытия. Блэксорн подполз к планширу, заглянул через шпигат и увидел рядом рыбачью лодку — гребцы окунали в воду факелы, стремясь скорее раствориться во тьме… То же делали и на других лодках. В какое-то мгновение Блэксорн ухватил еще отблески света на мечах и луках…
    
Крик Ураги перешел в бормотание, хрип агонии… Серые уже кинулись на ют с луками наготове… На корабле раздавался их топот и сопение. На палубу выскочил Винк с пистолетами наготове, пригибаясь на бегу:
    
— Боже, что здесь происходит? С вами все в порядке, кормчий?
    
— Пока да. Смотри — они в рыбачьих лодках! — Блэксорн пополз назад к Ураге, который в агонии загребал рукой у горло, пытаясь вытащить древко стрелы, — кровь сочилась из носа, рта и ушей…
    
— Боже! — задохнулся Винк.
    
Блэксорн одной рукой взялся за наконечник стрелы, положил другую на теплое, пульсирующее тело и со всей силой потянул. Стрела вышла легко, но вслед за ней хлынул пульсирующий поток крови… Урага стал задыхаться.
    
Их окружили серые и самураи Блэксорна. Некоторые принесли щиты и закрывали Блэксорна, не заботясь о собственной безопасности. Другие сидели в укрытиях и тряслись, хотя опасность уже миновала. Кто-то яростно стрелял в ночь и кричал, приказывая исчезнувшим рыбачьим лодкам вернуться…
    
Блэксорн беспомощно держал Урагу на руках, — он должен что-то сделать, но что? Ужасный запах крови и смерти забивал ему ноздри, а инстинкт его, как всегда и у каждого в таких случаях, непроизвольно вопил: «Слава Богу! Это не я! Не моя кровь! Не я… Слава Богу!»
    
Он видел — глаза Ураги молили, рот двигался, но не издавал ни звука, только хрип, грудь вздымалась… Потом Блэксорн заметил, как задвигались его собственные пальцы, крестя Урагу, почувствовал, как тело Ураги задрожало, забилось, рот беззвучно завопил, напоминая ему загарпуненную рыбу… В этот ужасный момент Урага расстался с жизнью.
   
   
    
     
Глава пятьдесят третья
    
    
Блэксорн шел в замок со своей охраной из двадцати вассалов, окруженный в десять раз большим эскортом серых. Он гордо выступал в своей новой форме, коричневом кимоно с пятью нашивками — вензелем Торанаги, — и в первый раз в официальной, с огромными крыльями накидке. Золотистые вьющиеся волосы были заплетены в аккуратную тугую косичку. Мечи, которые подарил ему Торанага, по всем правилам были заткнуты за пояс. На ногах — таби и кожаные сандалии.
    
На каждом перекрестке встречалось множество серых, они усеяли и все стены, демонстрируя силу Ишидо каждому дайме и генералу, всем крупным самурайским офицерам, приглашенным сегодня вечером в Большой зал, построенный Тайко в пределах внутреннего кольца укреплений. Солнце садилось, быстро наступала ночь.
    
«Ужасная потеря — смерть Ураги, — думал Блэксорн, все еще не представляя, была ли эта атака направлена против Ураги или против его самого. — Я потерял лучший источник знаний, какой только мог иметь».
    
— В полдень вы едете в замок, Анджин-сан, — сказал Ябу в это утро, когда вернулся на галеру. — За вами прибудут серые.
    
— Да, Ябу-сан.
    
— Сейчас совершенно безопасно. Я сожалею, что произошло это нападение. Сигата га наи! Серые переведут вас в безопасное место. Сегодня вечером вы останетесь в замке, в части замка, принадлежащей господину Торанаге. А на следующий день мы поедем в Нагасаки.
    
— У нас есть разрешение?
    
Ябу сердито покачал головой.
    
— Сделаем вид, что идем в Мисиму забрать господина Хиро-Мацу. А также и господина Судару с семьей. Пока отдыхайте, Анджин-сан. Не думайте о новом нападении. Сейчас всем лодкам приказано держаться подальше отсюда.
    
— Понимаю. Пожалуйста, извините меня, а что будет сегодня ночью? Зачем меня зовут в замок?
    
Ябу улыбнулся своей кривой улыбкой.
    
— Вы будете представлены Ишидо, он хочет посмотреть на вас. Как гостю вам не грозит никакая опасность, — добавил он и сразу же покинул галеру.
    
Блэксорн спустился вниз, оставив Винка на вахте, но в тот момент, когда он крепко уснул, Винк растолкал его и он снова кинулся на палубу.
    
Небольшой двадцатипушечный португальский фрегат на всех парусах, кренясь от сильного ветра, входил в гавань, впритирку к скалам у входа.
    
— Этот негодяй торопится. — Винк вздрогнул.
    
— Видимо, это Родригес. Никто другой не вошел бы сюда под всеми парусами.
    
— Будь я на вашем месте, кормчий, я бы забрал нас всех и кинулся отсюда ко всем чертям по приливу или даже без прилива. Да мы здесь как мотыльки в бутылке с грогом. Надо убираться!
    
— Мы останемся! Тебе придется вбить это себе в башку! Мы останемся, пока нам не разрешат уйти. Мы останемся пока Ишидо не скажет, что мы можем уйти, даже если Папа и испанский король выйдут на берег вместе со всей Богом проклятой Армадой!
    
Он опять спустился вниз, но сон не шел. В полдень прибыли серые, и в сопровождении большого эскорта он поехал в замок. Они петляли по городу, миновали место казней, где все еще стояло пять крестов, — у каждого креста по два человека с копьями, людей все еще привязывали и снимали, толпа внимательно наблюдала за происходящим. Блэксорн вновь пережил агонию и страх того нападения, ощущение руки на мече, прикосновение кимоно… Присутствие вассалов не уменьшило ужаса от этого воспоминания.
    
Серые провели его в ту часть замка, где раньше жил Торанага, — он посетил ее впервые. Теперь здесь жили Киритсубо и госпожа Сазуко с ребенком, здесь же помещались и оставшиеся самураи Торанаги. Блэксорн принял ванну и переоделся в приготовленную для него одежду.
    
— Госпожа Марико здесь?
    
— Нет, господин, извините, — ответил ему слуга.
    
— Тогда где мне ее найти? У меня для нее срочное сообщение.
    
— К сожалению, Анджин-сан, я не знаю. Прошу меня извинить.
    
Никто из слуг не мог ему помочь. Все говорили: «Извините, я не знаю».
    
Блэксорн оделся, полистал словарь, вспоминая ключевые слова, которые могли понадобиться, и готовясь как можно лучше их использовать, потом вышел в сад понаблюдать, как растут камни, — но они и не думали расти… Он пересек внутренний ров — везде горели факелы. Отбросив все свои страхи, он сошел с моста. Многочисленные гости, окруженные серыми, направлялись в ту же сторону, — чувствовалось, что все украдкой наблюдают за ним… Уже почти автоматически он миновал последнюю опускную решетку. Серые провели его по лабиринту переходов к огромной двери и оставили перед ней. Его самураи отошли к другой стороне двери и остались ждать вместе с другими охранниками, а он прошел внутрь… То, что он увидел, поразило бы кого угодно.
    
Огромный зал, высокие, с золотыми украшениями потолки, колонны под золочеными панелями на стропилах из редких пород отполированного дерева, роскошные шелковые драпировки на стенах… Нарядные, одетые по всей форме самураи — их было не менее пятисот — со своими дамами заполняли помещение. Дамы, в великолепных кимоно, под зонтиками самых фантастических оттенков, похожи были на яркие экзотические цветы. Аромат их духов тонко сочетался с благовониями драгоценных древесных форм, клубившимися в изящных настенных курильницах. Глаза Блэксорна пытались найти среди этой массы людей Марико, или Ябу, или хоть какое-нибудь знакомое лицо, но никто ему не попадался. По одной стороне стояла очередь гостей, ждавших возможности поклониться перед возвышением в дальнем конце зала, где стоял важный придворный чин — сам принц Огаки Такамото. Блэксорн узнал Ишидо — высокого, худого, с царственной осанкой, — тоже стоявшего у возвышения, и живо вспомнил ослепляющую силу удара по лицу и собственные пальцы, вцепившиеся в горло…
    
На возвышении в одиночестве, удобно расположившись на подушке, сидела госпожа Ошиба. Даже на таком расстоянии Блэксорн обратил внимание на ошеломляющее богатство ее кимоно — редчайшего темно-голубого шелка, расшитого золотыми нитями. «Высочество» — так называл ее Урага, с опаской рассказывая ему во время поездки о ней и ее истории. Теперь он мог видеть ее воочию: легкая, почти девичья фигура, белая светящаяся кожа, черные глаза кажутся огромными под изогнутыми, искусно подведенными бровями, блестящие волосы уложены в виде крылатого шлема…
    
Процессия гостей продвигалась вперед. Блэксорн устроился в стороне, в самом светлом месте, на голову возвышаясь над окружающими его гостями. Вежливо отступив в сторону, чтобы дать дорогу другим гостям, он заметил, что глаза Ошибы снова направлены в его сторону. Теперь и Ишидо смотрел на него. Ошиба и Ишидо что-то сказали друг другу, задвигался трепетный веер… Блэксорн неловко направился к стене, чтобы быть менее заметным, но серые преградили ему дорогу.
    
— Дозо. — Самурай вежливо показал на очередь.
    
— Хай, домо. — Блэксорн присоединился к очереди. Те, кто стояли впереди и сзади него, кланялись, он отвечал на их поклоны. Постепенно гул голосов затих и совсем замер — все смотрели на него. Дамы и самураи смущенно уступили ему дорогу. Между ним и возвышением не осталось уже никого… Мгновение Блэксорн был неподвижен — и вот в напряженном молчании выступил вперед. Перед самой платформой он стал на колени и чопорно поклонился, один раз — Ошибе и один раз — Ишидо: он видел, что так делали все. Поднимаясь, он больше всего боялся, что упадут его мечи или он поскользнется и опозорится, но все прошло, слава Богу, удачно и он стал уже отходить в сторону.