1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 
        

    Прозвенел кремнистый путь    

    Под усердною ногою,    

    И один к нему на грудь    

    Пал курчавой головою.    

        

    Люди спят и видят сны.    

    Тишина над гладью водной.    

    — Ты возьми меня в сыны!    

    — Спи, мой сын единородный.    

       

            4.  «Встречались ли в поцелуе…»    

        

    Встречались ли в поцелуе    

    Их жалобные уста?    

    Иоанна кудри, как струи    

    Спадают на грудь Христа.    

        

    Умилительное бессилье!    

    Блаженная пустота!    

    Иоанна руки, как крылья,    

    Висят по плечам Христа.    

        

    22 — 27 июня 1917    

       

           ЦЫГАНСКАЯ  СВАДЬБА    

       

   Из-под копыт    

   Грязь летит.    

   Перед лицом    

   Шаль — как щит.    

   Без молодых    

   Гуляйте, сваты!    

   Эй, выноси,    

   Конь косматый!    

       

   Нé дали воли нам    

   Отец и мать,    

   Целое поле нам —    

   Брачная кровать!    

   Пьян без вина и без хлеба сыт, —    

   Это цыганская свадьба мчит!    

       

   Полон стакан,    

   Пуст стакан.    

   Гомон гитарный, луна и грязь.    

   Вправо и влево качнулся стан.    

   Князем — цыган!    

   Цыганом — князь!    

   Эй, господин, берегись, — жжет!    

   Это цыганская свадьба пьет!    

       

   Там, на ворохе    

   Шалей и шуб,    

   Звон и шорох    

   Стали и губ.    

   Звякнули шпоры,    

   В ответ — мониста.    

   Свистнул под чьей-то рукою    

   Шелк.    

   Кто-то завыл как волк,    

   Кто-то как бык храпит.    

   — Это цыганская свадьба спит.    

       

   25 июня 1917    

           КНЯЗЬ ТЬМЫ    

       

            1.  «Колокола — и небо в темных тучах…»    

        

         Князь! Я только ученица    

     Вашего ученика!    

        

    Колокола — и небо в темных тучах.    

    На перстне — герб и вязь.    

    Два голоса — плывучих и певучих:    

    — Сударыня? — Мой князь?    

        

    — Что Вас приводит к моему подъезду?    

    — Мой возраст — и Ваш взор.    

    Цилиндр снят, и тьму волос прорезал    

    Серебряный пробор.    

        

    — Ну, что сказали на денек вчерашний    

    Российские умы?    

       

            2.  «Страстно рукоплеща…»    

        

    Страстно рукоплеща    

    Лает и воет чернь.    

    Медленно встав с колен    

    Кланяется Кармен.    

        

    Взором — кого ища?    

    — Тихим сейчас — до дрожи.    

    Безучастны в царской ложе    

    Два плаща.    

        

    И один — глаза темны —    

    Воротник вздымая стройный:    

    — Какова, Жуан? — Достойна    

    Вашей светлости, Князь Тьмы.    

        

    3 июля 1917    

               3. «Да  будет день! — и тусклый день туманный…»    

        

    Да будет день! — и тусклый день туманный    

    Как саван пал над мертвою водой.    

    Взглянув на мир с полуулыбкой странной:    

    — Да будет ночь! — тогда сказал другой.    

        

    И отвернув задумчивые очи,    

    Он продолжал заоблачный свой путь.    

    Тебя пою, родоначальник ночи,    

    Моим ночам и мне сказавший: будь.    

        

    3 или 4 июля 1917    

       

            4. «И  призвал тогда Князь света — Князя тьмы…»    

        

    И призвал тогда Князь света — Князя тьмы,    

    И держал он Князю тьмы — такую речь:    

    — Оба княжим мы с тобою. День и ночь    

    Поделили поровну с тобой.    

        

    Так чего ж за нею белым днем    

    Ходишь-бродишь, речь заводишь под окном?    

        

    Отвечает Князю света — Темный князь:    

    — То не я хожу-брожу, Пресветлый — нет!    

    То сама она в твой белый Божий день    

    По пятам моим гоняет, словно тень.    

        

    То сама она мне вздоху не дает,    

    Днем и ночью обо мне поет.    

        

    И сказал тогда Князь света — Князю тьмы:    

    — Ох, великий ты обманщик, Темный князь!    

    Ходит-бродит, речь заводит, песнь поет?    

    Ну, посмотрим, Князь темнейший, чья возьмет?    

        

    И пошел тогда промеж князьями — спор.    

    О сю пору он не кончен, княжий спор.    

        

    4 июля 1917    

       

           «Помнишь плащ  голубой…»    

       

       ВОНÈМЕ[32]    

       

   Помнишь плащ голубой,    

   Фонари и лужи?    

   Как играли с тобой    

   Мы в жену и мужа.    

       

   Мой первый браслет,    

   Мой белый корсет,    

   Твой малиновый жилет,    

   Наш клетчатый плед?!    

       

   Ты, по воле судьбы,    

   Всё писал сонеты.    

   Я варила бобы    

   Юному поэту.    

       

   Как над картою вин    

   Мы на пальцы дули,    

   Как в дымящий камин    

   Полетели стулья.    

       

   Помнишь — шкаф под орех?    

   Холод был отчаянный!    

   Мой страх, твой смех,    

   Гнев домохозяина.    

       

   Как стучал нам сосед,    

   Флейтою разбужен…    

   Поцелуи — в обед,    

   И стихи — на ужин…    

       

   Мой первый браслет,    

   Мой белый корсет,    

   Твой малиновый жилет —    

   Наш клетчатый плед…    

       

   7 июля 1917    

           «Ну вот и  окончена метка…»    

       

   Ну вот и окончена метка, —    

   Прощай, мой веселый поэт!    

   Тебе приглянулась — соседка,    

   А мне приглянулся — сосед.    

       

   Забита свинцовою крышкой    

   Любовь — и свободны рабы.    

   А помнишь: под мышкою — книжки,    

   А помнишь: в корзинке — бобы…    

       

   Пожалуйте все на поминки,    

   Кто помнит, как десять лет    

   Клялись: кружевная косынка    

   И сей апельсинный жилет…    

       

   (Не окончено). 7 июля 1917    

      

         ЮНКЕРАМ,  УБИТЫМ В НИЖНЕМ    

       

   Сабли взмах —    

   И вздохнули трубы тяжко —    

   Провожать    

   Легкий прах.    

   С веткой зелени фуражка —    

   В головах.    

       

   Глуше, глуше    

   Праздный гул.    

   Отдадим последний долг    

   Тем, кто долгу отдал — душу.    

   Гул — смолк.    

   — Слуша — ай! Нá — кра — ул!    

       

   Три фуражки.    

   Трубный звон.    

   Рвется сердце.    

   — Как, без шашки?    

   Без погон    

   Офицерских?    

   Поутру —    

   В безымянную дыру?    

       

   Смолкли трубы.    

   Доброй ночи —    

   Вам, разорванные в клочья —    

   На посту!    

       

   17 июля 1917    

           «И в заточеньи  зимних комнат…»    

       

   И в заточеньи зимних комнат    

   И сонного Кремля —    

   Я буду помнить, буду помнить    

   Просторные поля.    

       

   И легкий воздух деревенский,    

   И полдень, и покой, —    

   И дань моей гордыне женской    

   Твоей слезы мужской.    

       

   27 июля 1917    

      

         «Бороды —  цвета кофейной гущи…»    

       

   Бóроды — цвета кофейной гущи,    

   В воздухе — гул голубиных стай.    

   Черное око, полное грусти,    

   Пусто, как полдень, кругло, как рай.    

       

   Все провожает: пеструю юбку,    

   Воз с кукурузой, парус в порту…    

   Трубка и роза, роза и трубка —    

   Попеременно — в маленьком рту.    

       

   Звякнет — о звонкий кувшин — запястье,    

   Вздрогнет — на звон кувшинá — халат…    

   Стройные снасти — строки о страсти —    

   И надо всеми и всем — Аллах.    

       

   Что ж, что неласков! что ж, что рассеян!    

   Много их с розой сидит в руке —    

   Там на пороге дымных кофеен, —    

   В синих шальварах, в красном платке.    

       

   4 августа 1917    

           ЛЮБВИ  СТАРИННЫЕ ТУМАНЫ    

       

            1. «Над  черным очертаньем мыса…»    

        

    Над черным очертаньем мыса —    

    Луна — как рыцарский доспех.    

    На пристани — цилиндр и мех,    

    Хотелось бы: поэт, актриса.    

        

    Огромное дыханье ветра,    

    Дыханье северных садов, —    

    И горестный, огромный вздох:    

    — Ne laissez pas traîner  mes lettres![33]    

       

            2. «Так, руки заложив в карманы…»    

        

    Так, руки заложив в карманы,    

    Стою. Синеет водный путь.    

    — Опять любить кого-нибудь? —    

    Ты уезжаешь утром рано.    

        

    Горячие туманы Сити —    

    В глазах твоих. Вот так, ну вот…    

    Я буду помнить — только рот    

    И страстный возглас твой: — Живите!    

       

            3. «Смывает  лучшие румяна…»    

        

    Смывает лучшие румяна —    

    Любовь. Попробуйте на вкус,    

    Как слезы — сóлоны. Боюсь,    

    Я завтра утром — мертвой встану.    

        

    Из Индии пришлите камни.    

    Когда увидимся? — Во сне.    

    — Как ветрено! — Привет жене,    

    И той — зеленоглазой — даме.    

               4.  «Ревнивый ветер треплет шаль…»    

        

    Ревнивый ветер треплет шаль.    

    Мне этот час сужден — от века.    

    Я чувствую у рта и в вéках    

    Почти звериную печаль.    

        

    Такая слабость вдоль колен!    

    — Так вот она, стрела Господня!    

    — Какое зарево! — Сегодня    

    Я буду бешеной Кармен.    

        * * *    

        

…Так, руки заложив в карманы,    

    Стою. Меж нами океан.    

    Над городом — туман, туман.    

    Любви старинные туманы.    

        

    19 августа 1917    

       

           «Из Польши  своей спесивой…»    

       

   Из Польши своей спесивой    

   Принес ты мне речи льстивые,    

   Да шапочку соболиную,    

   Да руку с перстами длинными,    

   Да нежности, да поклоны,    

   Да княжеский герб с короною.    

       

   — А я тебе принесла    

   Серебряных два крыла.    

       

   20 августа 1917    

      

         «Молодую рощу  шумную…»    

       

   Молодую рощу шумную —    

   Дровосек перерубил.    

   То, что Господом задумано —    

   Человек перерешил.    

       

   И уж роща не колышется —    

   Только пни, покрыты ржой.    

   В голосах родных мне слышится    

   Темный голос твой чужой.    

       

   Все мерещатся мне дивные    

   Темных глаз твоих круги.    

   — Мы с тобою — неразрывные,    

   Неразрывные враги.    

       

   20 августа 1917    

      

         «С головою на  блещущем блюде…»    

       

   С головою на блещущем блюде    

   Кто-то вышел. Не я ли сама?    

   На груди у меня — мертвой грудою —    

   Целый город, сошедший с ума!    

       

   А глаза у него — как у рыбы:    

   Стекленеют, глядят в небосклон,    

   А над городом — мертвою глыбой —    

   Сладострастье, вечерний звон.    

       

   22 августа 1917    

           «Собрались,  льстецы и щеголи…»    

       

   Собрались, льстецы и щеголи,    

   Мы не страсти праздник праздновать.    

   Страсть-то с голоду, да с холоду, —    

   Распашная, безобразная.    

       

   Окаянствует и пьянствует,    

   Рвет Писание на части…    

   — Ах, гондолой венецьянскою    

   Подплывает сладострастье!    

       

   Роза опытных садовников    

   За оградою церковною,    

   Райское вино любовников —    

   Сладострастье, роза кровная!    

       

   Лейся, влага вдохновенная,    

   Вожделенное токайское —    

   За  — блаженное    

   Сладострастье, роскошь райскую!    

       

   22 августа 1917    

      

         «Нет! Еще  любовный голод…»    

       

   Нет! Еще любовный голод    

   Не раздвинул этих уст.    

   Нежен — оттого что молод,    

   Нежен — оттого что пуст.    

       

   Но увы! На этот детский    

   Рот — Шираза лепестки!—    

   Все людское людоедство    

   Точит зверские клыки.    

       

   23 августа 1917    

           ИОСИФ    

       

   Царедворец ушел во дворец.    

   Раб согнулся над коркою черствой.    

   Изломала — от скуки — ларец    

   Молодая жена царедворца.    

       

   Голубям раскусила зоба,    

   Исщипала служанку — от скуки,    

   И теперь молодого раба    

   Притянула за смуглые руки.    

       

   — Отчего твои очи грустны?    

   В погребах наших — царские вина!    

   — Бедный юноша — я, вижу сны!    

   И служу своему господину.    

       

   — Позабавь же свою госпожу!    

   Солнце жжет, господин наш — далёко…    

   — Я тому господину служу,    

   Чье не дремлет огромное око.    

       

   Длинный лай дозирающих псов,    

   Дуновение рощи миндальной.    

   Рокот спорящих голосов    

   В царедворческой опочивальне.    

       

   — Я сберег господину — казну.    

   — Раб! Казна и жена — не едино.    

   — Ты алмаз у него. Как дерзну —    

   На алмаз своего господина?!    

       

   Спор Иосифа! Перед тобой —    

   Что — Иакова единоборство!    

   И глотает — с улыбкою — вой    

   Молодая жена царедворца.    

       

   23 августа 1917    

           «Только в очи  мы взглянули — без остатка…»    

       

   Только в очи мы взглянули — без остатка,    

   Только голос наш до вопля вознесен —    

   Как на горло нам — железная перчатка    

   Опускается — по имени — закон.    

   Слезы в очи загоняет, воды —    

   В берега, проклятие — в уста.    

   И стремит железная свобода    

   Вольнодумца с нового моста.    

   И на грудь, где наши рокоты и стоны,    

   Опускается железное крыло.    

   Только в обруче огромного закона    

   Мне просторно — мне спокойно — мне светло.    

       

   25 августа 1917    

      

         «Мое последнее  величье…»    

       

   Мое последнее величье    

   На дерзком голоде заплат!    

   В сухие руки ростовщичьи    

   Снесен последний мой заклад.    

       

   Промотанному — в ночь — наследству    

   У Господа — особый счет.    

   Мой — не сошелся. Не по средствам    

   Мне эта роскошь: ночь и рот.    

       

   Простимся ж коротко и просто    

   — Раз руки не умеют красть! —    

   С тобой, нелепейшая роскошь,    

   Роскошная нелепость! — страсть!    

       

   1 сентября 1917    

           «Без Бога, без  хлеба, без крова…»    

       

   Без Бога, без хлеба, без крова,    

   — Со страстью! со звоном! со славой! —    

   Ведет арестант чернобровый    

   В Сибирь — молодую жену.    

       

   Когда-то с полуночных палуб    

   Взирали на Хиос и Смирну,    

   И мрамор столичных кофеен    

   Им руки в перстнях холодил.    

       

   Какие о страсти прекрасной    

   Велись разговоры под скрипку!    

   Тонуло лицо чужестранца