1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 
    
— Айда, ребята. Пойдём наискосок через поле к студии. Заглянем через задние окна, рассмотрим, где они там сидят. — Он оскалился. — В добрый путь.
    
Обри Таул, немногословный человек, буркнул на это:
    
— Увидим.
   
   
    
     
14
    
    
В грузовике, который стоял на Малой Суке, Ферн Бови произнёс:
    
— Что-то я ничего не слышу.
    
— Скоро услышишь, — заверил Рендольф. — Вот только подожди.
    
Было двенадцать ноль две.
   
   
    
     
15
    
    
Мастер увидел, как горькие люди вынырнули из леса и отправились по диагонали через поле в направлении радиостудии. Трое были одеты в настоящую полицейскую форму, остальные четверо имели на себе голубые рубашки, которые, как догадался Мастер, должны были заменять форменные. Он узнал Лорен Конри (давнюю свою клиентку со времён его торговли травой) и Стабби Нормана, местного скупщика лома и барахла. И Мэла Ширлза он узнал, ещё одного своего старого клиента и друга Джуниора. А также друга покойного Делессепса, что означало, что и этот, наверняка, был среди тех ребят, которые насиловали Сэмми. Ну что же, больше ему никого насиловать не придётся — после сегодняшней встречи.
    
Семеро. По крайней мере, с этой стороны. А против Сендерса сколько, неизвестно?
    
Он ещё немножко подождал, а когда это немножко прошло, вскочил на ноги, оперся локтями о капот панельного фургона и завопил:
    
«ПОЛУЧИТЕ, Это день Господний приходит, суровый, и зло, и пламя гнева, чтобы землю сделать опустошённой!»[456]
    
Резко повернув головы, они застыли на какой-то миг, не сделав попытки ни поднять своё оружие, ни броситься врассыпную. Никакие они не полицейские, решил Мастер; всего лишь птенцы на земле, весьма глупые, чтобы взлететь.
    
«а грешных её поистреблять с неё! ИСАЙЯ ТРИНАДЦАТАЯ! АЛЛИЛУЙЯ, МАЗЕФАКЕРЫ!»
    
С этой моральной установкой и призывом к суду Мастер открыл огонь, снимая их слева направо. Двух настоящих копов и Стабби Нормана сломанными куклами откинуло назад, и дикую высокую траву забрызгало их кровью. У тех, которые остались живы, прекратился паралич. Двое развернулись и бросились наутёк к лесу. Конри и последний из настоящих копов побежали к студии. Мастер прицелился и вновь открыл огонь. «Калашников» рыгнул короткой очередью, магазин кончился.
    
Конри, словно ужаленная, хлопнула себя сзади по шее, ничком упала в траву, дважды дёрнулась и затихла. Второй — лысый дядя — добежал до студии. Мастер не переживал за ту парочку, которая убежала к лесу, но Лысого отпускать он не желал. Если Лысый обойдёт здание, он может увидеть Сендерса и расстрелять его сзади.
    
Мастер подхватил свежий рожок и забил его на место тылом ладони.
   
   
    
     
16
    
    
Фредерик Говард Дентон, он же Лысый, достиг задней стены студии РНГХ без мыслей в голове. Он видел, как завалилась девушка Конри с вырванной глоткой, и это был конец его рационального мышления. Всё, что он сейчас знал, — ему не хочется, чтобы его портрет висел на Стене Славы. Он должен спрятаться, а это означает — внутри. Вот двери. За ними какая-то госпел-группа поёт «Соединим руки вокруг Престола».
    
Фрэдди ухватился за щеколду. Двери отказались открываться.
    
Он бросил винтовку, поднял освобождённые от оружия руки и заверещал: «Я сдаюсь! Не стреляйте, я сдаю…»
    
Тремя тяжёлыми толчками его ударило в поясницу. Он увидел красный всплеск на дверях и успел подумать: «Вот, если бы мы не забыли о бронежилетах». И упал, все ещё держась за дверную щеколду, пока свет уплывал у него из глаз. Всё, чем он был, и всё, что он знал, уменьшилось до единственной огненно-яркой точки света. Потом всё погасло. Рука его соскользнула со щеколды. Он умер на коленях, скорчившись под дверьми.
   
   
    
     
17
    
    
Мэлвин Ширлз тоже ни о чём не думал. Мэл увидел, как перед ним скосило Марти Арсенолта, Джорджа Фредерика и Стабби Нормана, он ощутил, как, по крайней мере, одна пуля вжикнула, сука, прямо у него перед глазами, а такие вещи не очень способствуют мышлению.
    
Мэл просто побежал.
    
Он продирался назад, сквозь деревья, не чувствуя, как ветви раздирают ему лицо, один раз он упал и, вскочив, выбежал наконец-то на лужайку, где стояли их грузовики. Завести первый, и погнать отсюда было самым тем, что необходимо бы сейчас сделать, однако Мэл и рассудок разошлись дорогами. Скорее всего, он побежал бы прямо по просеке вплоть до Малой Суки, если бы второй из них двоих, которые выжили, не схватил его за плечо, не припечатал его к стволу большой сосны.
    
Это был Обри Таул, брат хозяина книжного магазина. Упитанный, неуклюжий человек с выцветшими глазами, который иногда помогал своему брату в магазине, но редко проговаривал хотя бы одно лишнее слово. Кое-кто в городе считал, что Обри тупица, но сейчас он не выглядел тупым. И паники в нём не было заметно.
    
— Я хочу вернуться назад и достать этого сукиного сына, — сообщил он Мэлвину.
    
— Удачи тебе, друг, — ответил Мэл. Он оттолкнулся от дерева и вновь развернулся в сторону просеки.
    
Обри вновь толкнул его на ствол, на этот раз жёстче. Смахнув рукой волосы со своих глаз, он показал на «Гекл & Кох», который висел у Мэла поперёк живота.
    
— Ты никуда не пойдёшь.
    
Сзади послышалась новая автоматная очередь. И визг.
    
— Ты это слышал? — спросил Мэл. — Ты хочешь вернуться к этому? Обри посмотрел на него пренебрежительно.
    
— Тебе не надо идти вместе со мной, но ты меня прикроешь. Тебе это понятно? Ты сделаешь, что тебе сказано, или я сам тебя пристрелю.
   
   
    
     
18
    
    
Лицо шефа Рендольфа расплылось в улыбке.
    
— Противник связан боем позади нашей цели. Всё идёт согласно плана. Поехали, Стюарт. Прямо по подъездной аллее. Там высадимся и пройдём напрямик через студию.
    
— А если они в сарае? — спросил Стюарт.
    
— Мы и тогда сможем ударить на них сзади. Давай уже, поехали! Пока мы все не пропустили.
    
Стюарт Бови тронул.
   
   
    
     
19
    
    
Энди услышал стрельбу из-за складского здания, но Мастер не засвистел, и он остался на месте, под прикрытием своего дерева. Он надеялся, что там, у Мастера, все благополучно, потому что сейчас перед ним возникали собственные проблемы: городской грузовик как раз заворачивал на подъездную аллею радиостанции.
    
С его приближением Энди понемногу обходил дуб, всё время держа дерево между собой и машиной. Грузовик остановился. Открылись двери, и вылезли четверо мужчин. Энди был почти уверен, что трое из них — это те самые, которые приезжали и в прошлый раз… по крайней мере, относительно мистера Курятника он точно не имел сомнений. Энди где бы то ни было, узнал бы те его зелёные, заляпанные куриным дерьмом резиновые сапоги. Горькие люди. Энди не собирался позволить им напасть на Мастера с тыла.
    
Он вынырнул из-за дерева и пошёл прямо посреди дороги. КЛОДЕТТ висел на нём, словно по уставной команде «оружие на грудь». Под его подошвами скрипел гравий, но вокруг было полно звукового прикрытия: Стюарт оставил двигатель грузовика включённым, а со станции громко звучала музыка госпел.
    
Он поднял «Калашников», но заставил себя подождать. «Дай им сбиться в кучу, если у них до этого дойдёт». Приближаясь к дверям студии, они действительно сбились в кучу.
    
— Эй, это же мистер Курятник со своими приятелями, — произнёс Энди, растягивая слова, с довольно похожей на Джона Уэйна интонацией. — Как дела, ребятки?
    
Они начали разворачиваться. «За тебя, Мастер», — подумал Энди и открыл огонь.
    
Братьев Бови и мистера Курятника он убил первой же длинной очередью. Рендольфа только ранил. Энди отщёлкнул магазин, как научил его Мастер Буши, и, выхватив из-за ремня брюк новый, загнал его на место. Шеф Рендольф полз к дверям радиостанции, и кровь текла у него из правой руки и ноги. Он оглянулся через плечо, огромные глаза блестели на залитом потом лице.
    
— Прошу вас, Энди, — прошептал он. — Нам было приказано не наносить вам ущерба только привезти назад, чтобы вы могли и дальше работать с Джимом.
    
— Конечно, — произнёс Энди и рассмеялся. — Не мети пургу. Вы приехали, чтобы забрать всё, что…
    
Длинная, прерывистая стрельба взорвалась за студией. У Мастера там, наверняка, неприятности, наверняка, ему там нужна срочная помощь. Энди поднял КЛОДЕТТ.
    
— Умоляю, не убивайте меня, — вскрикнул Рендольф, закрывая себе рукой лицо.
    
— Да ты просто думай о ростбифе, который будешь есть с Иисусом, — произнёс Энди. — Что здесь такого, через каких-то три секунды ты уже будешь расправлять салфетку.
    
Следующая очередь из «Калашникова» подкатила Рендольфа чуть ли не к самим дверям студии. Энди, не медля, побежал вокруг здания, отбрасывая по дороге полупустой рожок и вставляя на его место новый.
    
С поля донёсся резкий, пронзительный свист.
    
— Я сейчас, Мастер! — прокричал Энди. — Держись, я сейчас буду!
    
Что-то взорвалось.
   
   
    
     
20
    
    
— Прикрывай меня, — мрачно произнёс Обри с опушки. Он снял из себя рубашку, разорвал её пополам и повязал половину себе на голову, очевидно стараясь выглядеть, как Рембо. — А если ты надумаешь сам меня замочить, лучше сделай это с первого раза, потому что, если ты этого не сделаешь, я вернусь и перережу тебе горлянку.
    
— Я буду тебя прикрывать, — пообещал Мэл. Так он и будет делать. По крайней мере, отсюда, с края леса, где сам остаётся в безопасности.
    
Возможно.
    
— Этому бешеному метамфетаминщику это так просто не пройдёт, — сказал Обри. Он быстро дышал, накручивая себя. — Этому лузеру. Этому обдолбанному уёбку. — И далее, повысив голос: — Я иду за тобой, ты, бешеный обдолбанный уёбок!
    
Мастер выпорхнул из-за фургона «Обеды на колёсах» посмотреть на жертв устроенного им побоища. Его внимание переключилось на Обри Таула, как только тот, вереща во всё горло, выскочил из леса.
    
А потом начал стрелять Мэл и, хотя пули ложились и близко не около него, Мастер инстинктивно присел. Вместе с этим из-за плохонького пояса его пижамных штанов вывалился в траву гаражный пульт. Мастер наклонился за ним, и вот тогда-то Обри открыл огонь со своего автомата. Щёлкая металлической пустотой, пулевые пробоины прошили безумными стёжками бок фургона «Обеды на колёсах», на блестящие осколки разлетелось окно со стороны пассажирского сидения. Одна пуля с завыванием срикошетила от металлической полоски лобового стекла.
    
Мастер бросил гаражный пульт и ответил на огонь. Но элемент неожиданности уже бездействовал и Обри не торчал на одном месте подсадной уткой. Он качался туда-сюда и пер напрямик к радиобашне. Она ему не обеспечивала прикрытия, но таким образом он расчищал линию огня для Ширлза.
    
Магазин Обри опустел, но его последняя пуля успела прорыть канавку с левой стороны головы Мастера. Брызнула кровь, и кусок кожи упал на его худющее плечо, где и залип в поту. Мастер плюхнулся на задницу, на мгновение выпустив из рук БОЖЬЕГО ВОИНА, но сразу же вновь схватил автомат. Он не думал, что серьёзно ранен, но сейчас было время появиться Сендерсу, если тот ещё на это способен. Мастер Буши заложил в рот два пальца и засвистел.
    
Обри Таул добрался до изгороди радиобашни как раз тогда, когда Мэл с опушки вновь открыл огонь. Его целью теперь была задняя часть фургона «Обеды на колёсах». Пули прорывали обшивку кузова, создавая металлические крюки и цветы. Взорвался топливный бак, и заднюю часть фургона подняло вверх на огненной подушке.
    
Мастер ощутил, как диким жаром ему поджарило спину, и успел подумать о гранатах. Взорвутся или нет? Увидел, что в него целится мужчина под радиобашней, и вдруг в голове у него вынырнула простая дилемма: стрелять в ответ или схватить гаражный пульт. Он выбрал гаражный пульт и, как только его палец сомкнулись на пульте, воздух вокруг наполнился невидимыми пчёлами. Одна ужалила его в плечо, другая вгрызлась в бок и смешала ему внутренности. Мастер Буши перевернулся и покатился, вновь выпустив из рук гаражный пульт. Он потянулся за ним, и новый рой пчёл наполнил воздух кругом. Он заполз в высокую траву, бросил пульт там, где тот упал, надеясь теперь только на Сендерса. Мужчина от радиобашни («Единственный сорвиголова из семи, — подумал Мастер, — конечно, аминь») направился к нему. БОЖИЙ ВОИН стал очень тяжёлым, все его тело стало теперь очень тяжёлым, однако Мастер был в состоянии встать на колени и нажать на курок.
    
Ничего не случилось.
    
Магазин был либо пустым, либо его заклинило.
    
— Ты, тупой уебан, — произнёс Обри Таул. — Ты, шизанутый нарик. Сейчас я тебе дам прикурить, держи уе…
    
— Клодетт! — завопил Сендерс.
    
Таул крутнулся на месте, но опоздал. Автомат коротко, жёстко рыгнул огнём, и четыре китайских куска свинца калибра 7.62 оторвали большую часть головы Обри ему с плеч.
    
— Мастер! — вскрикнул Энди и побежал туда, где в траве упал на колени его друг, кровь вытекала у того из плеча, с бока и с виска. Вся левая половина лица Мастера была красной, мокрой. — Мастер! Мастер! — он сам упал на колени рядом и обнял Мастера. Ни один из этих двоих не заметил Мэла Ширлза, последнего, кто остался на ногах, когда тот вынырнул из леса и начал, крадучись, приближаться к ним.
    
— Возьми и нажми, — прошептал Мастер.
    
— Что? — Энди бросил взгляд на курок КЛОДЕТТ, но очевидно Мастер не его имел в виду.
    
— Гаражный пульт, — шепнул Мастер. Левый глаз у него заплыл кровью; второй смотрел на Энди живо, ярко, настойчиво. — Гаражный пульт, Сендерс.
    
Энди увидел в траве гаражный пульт. Поднял и подал Мастеру. Мастер вцепился в него рукой.
    
— Ты… тоже… Сендерс.
    
Энди положил свою ладонь поверх Мастеровой.
    
— Я люблю тебя, Мастер, — произнёс он и поцеловал Фила Буши в пересохшие, забрызганные кровью губы.
    
— Сендерс… я… тебя… тоже… люблю…
    
— Эй, пидары! — крикнул Мэл с какой-то психованной весёлостью. Он стоял в каких-то десяти ярдах от них. — Снимите себе комнатушку и катитесь в кровать! Нет, у меня есть идея получше! Катитесь в кровать в ад!
    
— Давай… Сендерс… давай.
    
Мэл открыл огонь.
    
Энди и Мастера откинуло выстрелами в разные стороны, но ещё до того, как их разорвало в клочья, соединёнными в одно руками они успели нажать кнопку ОТКРЫТЬ.
    
Взрыв вышел белым и объёмным.
   
   
    
     
21
    
    
Беглецы из Честер Милла сидят возле сада, у них здесь пикник, когда начинают звучать выстрелы — нет, не с шоссе 119, где продолжается День свиданий, а откуда-то с юго-запада.
    
— Это где-то на дороге Малая Сука, — говорит Пайпер. — Боже, если бы у нас был бинокль.
    
А впрочем, им не нужен бинокль, чтобы увидеть тот жёлтый цветок, который расцветает со взрывом фургона «Обеды на колёсах». Твич ест пластиковой ложкой тушёную со специями курятину.
    
— Я не знаю, что оно там такое, внизу, происходит, но это рядом с радиобашней, точно, — говорит он.
    
Расти хватает Барби за плечо.
    
— Так вот где пропан! Они свезли весь газ туда, чтобы вырабатывать наркотики! Именно там весь пропан!
    
Барби переживает один ясный миг преждевременного ужаса; один миг, что все наихудшее ещё впереди. И тогда на расстоянии четырёх миль яркая белая искра жалит мглистое небо, словно молния, которая, вместо того, чтобы вонзится в землю, ширяет вверх. В следующее мгновение титанический взрыв проламывает дыру в самом центре дня. Красный клуб огня сначала сносит радиобашню РНГХ, потом деревья вне неё, и уже тогда весь горизонт, распространяясь на север и юг.
    
Люди на Чёрной Гряде кричат, но сами себя не слышат под нашествием скрежещущего, грандиозно нарастающего грохота, который распространяется после взрыва восьмидесяти фунтов пластиковой взрывчатки и сдетонированных ей десяти тысячах галлонов пропана. Они прикрывают себе глаза и пятятся назад, наступая на сэндвичи и расплёскивая напитки. Терстон обхватывает руками Алису и Эйдена и против чернеющего неба Барби на мгновение видит его лицо — удлинённое, испуганное лицо человека, который вживую видит, как отворяются Ворота Ада и сразу за ними его ожидает океан огня.
    
— Нам надо возвращаться назад, к фермерскому дому! — кричит Барби. На нём повисает Джулия, она плачет. Позади её Джо Макклечи старается помочь встать на ноги своей матери. Эти люди не идут никуда, сейчас, по крайней мере.
    
На юго-запад, где большая часть дороги Малая Сука на протяжении следующих трёх минут прекратит своё существование, жёлто-голубое небо превращается в чёрное, и Барби успевает подумать, причём абсолютно спокойно: «Вот мы и оказались под палящей линзой».
    
Взрывная волна крушит все окна в почти пустом сейчас центре города, поднимает в воздух жалюзи, оставляет за собой наклонённые телефонные столбы, срывает двери с навесов, плющит почтовые ящики. В автомобилях, припаркованных вдоль Мэйн-стрит, надрывается сигнализация. Большой Джим Ренни и Картер Тибодо воспринимают это так, словно здание горсовета сдвинуло землетрясением.
    
Телевизор все ещё работает. Вульф Блицер нескрываемо тревожным тоном спрашивает:
    
— Что это было? Андерсон Купер? Кэнди Кроули? Чед Маерс? Соледад О'брайен?[457] Кто-нибудь из вас знает, что это к чёрту такое? Что это происходит?
    
Возле Купола наиболее актуальные телезвёзды Америки оглядываются, показывая камерам свои спины, и, прикрывая ладонями глаза, вглядываются в город. Одна из камер быстро панорамирует, на мгновение, показывая монструозную колонну чёрного дыма и завихрения обломков на горизонте.
    
Картер вскакивает на ноги. Большой Джим хватает его за запястье.
    
— Одним глазком, — говорит Большой Джим. — Только чтобы увидеть, насколько все плохо. И сразу же возвращай свою сраку назад, сюда. Нам, возможно, придётся спуститься в противоатомное убежище.
    
— О'кей.
    
Картер мчится вверх по ступенькам. Он бежит по коридору, и под его подошвами трещат обломки стекла из передних дверей, которые совсем испарились. Увиденное им с крыльца настолько не отвечает всему, что он мог себе представить, что его словно забрасывает назад в детство, и на миг он застывает на месте, думая: «Это как самая большая, самая ужасная пурга изо всех, которые когда-нибудь случались, только ещё хуже».
    
В небе на западе бурлит красно-оранжевый ад в осаде волнистых туч глубочайшего чёрного цвета. В воздухе уже воняет горелым сжиженным газом. Грохот такой, словно на полную мощность работает с десяток прокатных станов.
    
Прямо над ним в небе темно от вспугнутых птиц.
    
Взгляд на птиц — животных, которым не куда убегать, — освобождает Картера от паралича. Это, а ещё и тот ветер, который дует ему в лицо. Ветра в Честер Милле не было уже шесть дней, а этот горячий и одновременно жестокий, он воняет газом и горелым лесом.
    
На Мэйн-стрит с треском рушится большой дуб, тянет за собой вниз петли мёртвых электрических проводов.
    
Картер убегает назад по коридору. Большой Джим встречает его уже на ступеньках, на тяжёлом, побледневшем лице у него заметен испуг и, впервые, растерянность.
    
— Вниз, — гремит Картер. — В противоатомное убежище. Он приближается. Огонь приближается. А как сюда дойдёт, он сожрёт весь наш город живьём.
    
Большой Джим стонет:
    
— Что те идиоты там наделали?
    
Картеру это не интересно. Что они там наделали, этому уже конец. Если они не поспешат, им здесь тоже придёт конец.
    
— Босс, внизу есть аппарат очищения воздуха?
    
— Да.
    
— Подключённый к генеру?
    
— Да, конечно.
    
— Благодарить Иисуса за это. Может, у нас есть шанс.
    
Помогая Большому Джиму спускаться по ступенькам, чтобы тот двигался быстрее, Картер очень надеется, что они там, внизу, не зажарятся живьём.
    
Двери придорожного ресторана «Диппер» стояли настежь открытыми, подпёртые клиньями, но силой взрыва клинья выбивает, и двери с хлопком закрываются. Стекло харкает вглубь, и несколько человек, которые стоял позади танцевальной площадки, получают порезы. У Вита, брата Генри Моррисона, распорота яремная вена.
    
Толпа бросается к дверям, напрочь позабыв о большом телеэкране. Они топчут бедного Вита Моррисона, который лежит, умирает в разрастающейся луже собственной крови. Они бьются в двери, и ещё несколько человек получают порезы, прорываясь сквозь зазубренные отверстия.
    
— Птицы! — вскрикивает кто-то. — Ох, ты ж, Господи, взгляните на птиц!
    
Однако большинство из них смотрят на запад, а не вверх — на запад, откуда под небом, которое теперь стало гибельно-черным и преисполненным отравленного воздуха, на них катится горящий фатум.
    
Те из них, кто ещё способен бежать, подражают птицам и начинают трусцой, рысью или вскачь галопом мчаться прямо по середе шоссе 117. Несколько человек заскакивают в свои машины и сразу же многочисленные столкновенья бамперами происходят на гравийной стоянке, где в незапамятные теперь уже времена принял бой Дейл Барбара. Велма Винтёр оказывается в своём старом пикапе «Датсун»[458] и, избежав разрушительного авторалли на стоянке, видит, что проезд по дороге заблокирован убегающими пешеходами. Она смотрит направо — на огненную бурю, которая метётся к ним, словно какое-то горящее платье, пожирая лес между Малой Сукой и центром города — и вслепую гонит вперёд, не обращая внимания на пешеходов на своём пути. Она сбивает Карлу Венциано, которая убегает со своим грудным ребёнком на руках. Велма ощущает, как подпрыгивает её пикап, переезжая через их тела, и решительно заслоняет себе уши, чтобы не услышать воплей Карлы, когда у той ломается позвоночник, и её сыночка Стивена, задавленного насмерть собственной матерью. Всё, что знает Велма, это то, что ей надо убраться отсюда. Она должна, во что бы то ни стало убраться.
    
С внезапным появлением на празднике этого незваного гостя, обрывается День свиданий возле Купола. Те, что внутри, теперь имеют перед собой кое-что важнее родственников: гигантскую грибовидную тучу, которая вырастает на северо-западе, поднимаясь вверх на огненном пенисе уже почти с милю в высоту. Первое дуновение ветра, который погнал Картера и Большого Джима в противорадиационное убежище — ударяет их, и они щурятся, прижатые к Куполу, большей частью игнорируя людей у себя за спинами. Инстинктивно люди за их спинами откатывается назад. На их счастье, они могут ретироваться.
    
Генриетта Клевард ощущает, как её обнимает чья-то холодная рука. Она оборачивается и видит Петру Ширлз. Волосы Петры освободились от шпилек, которые их удерживали, и теперь развеваются, хлопая её по щекам.
    
— А того веселящего сока больше не осталось? — спрашивает Петра, выжимая из себя страждущую улыбку типа «гуляем дальше».
    
— К сожалению, все уже кончилось, — отвечает Генриетта.
    
— Ну… наверное, это уже и неважно.
    
— Держись меня, дорогуша, — скажет Генриетта. — Просто держись возле меня. Мы как-то выкарабкаемся.
    
Но, посмотрев в глаза старой женщины, Петра не видит там ни веры, ни надежды. Праздник уже почти подошёл к концу.
    
Смотрите же. Смотрите и ужасайтесь. Восемь сотен людей прижало к Куполу, головы у них задранные, глаза широко раскрыты, они смотрят на собственный неминуемый конец, который мчится на них.
    
Здесь Джонни и Керри Карверы, и Брюс Ярдли, который работал в «Фуд-Сити». Здесь и Тебби Моррел, владелец лесосклада, который вскоре будет растёрт в пепел, и его жена Бонни; Тоби Меннинг, который служил кассиром в универмаге; Трина Коул и Донна Барибо; Вэнди Голдстон со своей подругой и коллегой по учительствованию Эллен Вандестайн; Билл Оллнат, который отказался ехать за автобусом, и его жена Сарра, которая видит приближение огня и взывает к Иисусу, чтобы тот спас её от него. Здесь Тодд Вендлештат и Мануэль Ортэга с лицами, бессмысленно задранными к западному горизонту, где мир исчезает в дыме. Томми и Вилла Андерсоны, которые никогда больше не пригласят в свой ресторан очередную группу прямо из Бостона. Увидьте их всех, весь город, который стоит спинами к невидимой стене.
    
А за ними визитёры от пячения переходят к отступлению, а от отступления к откровенному бегству. Автобусы они игнорируют и несутся прямо по дороге в сторону Моттона. Своих позиций держатся несколько солдат, но большинство из них тоже побросали оружие и рвут когти вслед за толпой, оглядываясь назад не больше, чем Лот оглядывался на Содом.
    
Кокс не убегает. Кокс приближается к Куполу и кричит:
    
— Вы! Офицер, командир!
    
Генри Моррисон оборачивается, подходит туда, где стоит Кокс и упирается руками в твёрдую, загадочную поверхность, видеть которой не может. Дышать стало тяжелее; хотя поднятый огненной пургой ветер бьётся о Купол, завихряется, и тогда откидывается назад, навстречу тому голодному чему-то, что наступает: чёрному волку с красными глазами. Здесь, на Моттонской границе, его ожидает отара овец, которой он насытится.
    
— Помогите нам, — говорит Генри.
    
Кокс смотрит на огненную бурю и предполагает, что та достигнет местоположения этой толпы где-то минут через пятнадцать, возможно, плюс-минус три. Это не просто пожар, и не просто взрыв, в запертом и уже загрязнённом пространстве это настоящий катаклизм.
    
— Сэр, я не могу.
    
Генри не успевает на это ничего сказать, как его хватает за руку Джо Боксёр. Он что-то лепечет.
    
— Оставь, Джо, — говорит Генри. — Здесь не куда убегать и нечего делать, кроме как молиться.
    
Но Джо Боксёр не молится. Он все ещё держит в руке свой идиотский пистолетик и, бросив последний сумасшедший взгляд на приближающийся ад, приставляет его себе к виску, словно игрок в русскую рулетку. Генри делает движение, чтобы выхватить у него оружие, но не успевает. Боксёр нажимает курок. Однако сразу он не умирает, хотя сгусток крови и вылетает из его головы. Он пятится назад, размахивая идиотским пистолетиком, словно платочком, и визжит. Потом падает на колени, подбрасывает руки вверх к темнеющему небу, словно человек в восторге от полученного свыше откровения, и падает ничком на белую разделительную полосу шоссе.
    
Генри поворачивается своим ошарашенным лицом к полковнику Коксу, который находится от него на расстоянии трёх футов и вместе с тем за миллион миль.
    
— Мне так жаль, друг мой, — говорит Кокс.
    
Подходит, спотыкаясь, Памела Чен.
    
— Автобус! — кричит она, стараясь перекрыть нарастающий грохот. — Нам надо в автобус и проехать эту штуку прямо насквозь! Это наш единственный шанс!
    
Генри понимает, что шанса нет никакого, но кивает, бросает на Кокса последний взгляд (Кокс никогда не забудет бесшабашные глаза этого копа), берет за руку Памелу Чен и ведёт её к автобусу № 19, тем временем как дымная чернота мчится к ним.
    
Огонь достигает центра города и летает с шумом вдоль Мэйн-стрит, как пламя паяльной лампы в трубе. Исчез мост Мира. Большой Джим с Картером щурятся в противоатомном убежище, когда над ними взрывается здание городского совета. Департамент полиции всасывает в себя собственные кирпичные стены, и выплёвывает их высоко в небо. Статую Люсьена Келверта вырвало с фундамента на Мемориал-Плазе. Люсьен взлетает в горящий мрак, храбро держа наготове свою винтовку. На библиотечной лужайке хэллоуиновское чучело в весёлом колпаке и с садовыми лопатками вместо ладоней, поднимается вверх в вихре пламени.
    
Оглушительный свист с шипением — он звучит, как пылесос Бога — поднимается, когда голодный на кислород огонь всасывает свежий воздух в своё единственное, ядовитое лёгкое. Здания вдоль Мэйн-стрит взрываются одно за другим, подбрасывая в воздух свои вывески и вещи, и стекло, словно конфетти в новогодний вечер: брошенный кинотеатр, семейная аптека Сендерса, универсальный магазин Бэрпи, «Топливо & Бакалея», книжный магазин, цветочный магазин, парикмахерская. В похоронном салоне самые свежие новобранцы, призванные в строй мёртвых, начинают запекаться в своих металлических секциях, как цыплята в голландской печи. Огонь завершает свой триумфальный рывок вдоль Мэйн-стрит, заглатывая «Фуд-Сити», и тогда катится к «Дипперу», где те люди, которые все ещё находятся на парковке, кричат и хватаются руками один за другого. Последнее их зрелище на земле — это огненный шар в сто ярдов высоты, который мчится, словно Альбион[459] на встречу со своими детьми. Теперь пламя катится по всем главным дорогам, превращая их асфальт на закипающий суп. В то же время огонь распространяется на Восточный Честер, закусывая там усадьбами зажиточных яппи, а также и лично несколькими яппи, которые перепугано щурятся внутри своих домов. Скоро Мишель Бэрпи побежит к погребу, но всё равно слишком поздно; её кухня взорвётся вокруг неё, и последним, что она увидит на земле, будет её холодильник «Амана»[460], как он будет плавиться.
    
Солдаты, которые стоят на границе Таркер-Честер — ближе всего к месту зарождения катастрофы — отскакивают назад, когда огонь бессильно лупит кулаками по Куполу, оставляя его почерневшим. Солдаты ощущают печной жар, который полыхает сквозь барьер, за какие-то секунды, поднимая температуру снаружи на двадцать градусов, делая совсем сухой листву на ближайших деревьях. Один из них потом скажет: «Это было так, словно стоишь возле стеклянного шара, внутри которого произошёл атомный взрыв».
    
Теперь на людей, которые съёжились напротив Купола, сверху начинают сыпаться мёртвые и умирающие птицы, несчастные в бегстве дрозды, воробьи, скворцы, вороны, чайки и даже гуси разбиваются о Купол, которого они так быстро научились избегать. А через Динсморовское поле мчится стая городских котов и собак. Бегут также скунсы, и сурки, и дикобразы. Между ними скачет олень и несколько галопирующих лосей и, конечно же, прёт молочное стадо Алдена Динсмора, глаза у коров выпячены, они смущённо мычат. Достигая Купола, звери бьются об него. Счастливые животные умирают. Несчастливые лежат распластанные на полных колющих, сломанных костей подушках, они лают и скулят, мявчат и ревут.
    
Олли Динсмор видит Долли, хорошую бурую швейцарку[461], которая однажды завоевала для него на выставке «4-Н»[462] призовую синюю ленту (это его мать дала ей такое имя, думая, что Олли и Долли будет звучать очень круто). Долли тяжёлым галопом бежит в сторону Купола, а за ней чей-то веймаранер[463] гонится по пятам, и задние ноги у коровы уже окровавлены. Она врезается в барьер с хрустом, которого Олли не может услышать из-за рёва огня… Вот только в своём мозгу он его слышит, и непостижимым образом от зрелища, которое он сейчас видит — когда так же, как и все здесь, обречённый пёс прыгает на бедную Долли и начинает рвать на клочья её беззащитное вымя, — ему делается ещё хуже, чем тогда, когда он нашёл мёртвым своего отца.
    
Вид погибающей коровы, которая когда-то была его любимицей, освобождает мальчика от паралича. Олли не знает, существует ли пусть самое малое время выжить в этот ужасный день, но вдруг он с абсолютной ясностью понимает две вещи. Одна из них — баллон с кислородом, на кранике которого висит кепка его отца. Вторая — дыхательная маска его дедушки Тома, которая висит на крюке на дверях ванной комнаты. Пустившись бегом к ферме, где он прожил всю свою жизнь — ферме, которая скоро перестанет существовать, — Олли держит в голове единственную связную мысль: погреб для картофеля. Запрятанный под коровником, вырытый глубоко в холме картофельный погреб может стать безопасным местом.
    
Беглецы все ещё стоят на краю сада. Барби не смог их заставить услышать его, где уже говорить о том, чтобы сдвинуть их с места. Однако он должен отвести их к фермерскому дому, к машинам. И быстрее.
    
Отсюда перед ними приоткрывается панорамный вид на весь город, и Барби может судить о курсе распространения огня, как генерал может судить по аэрофотографиям о наиболее достоверном направлении движения армии противника. Огонь метётся на юго-восток и, возможно, остановится на западном берегу Престил. Речушка, хотя и пересохшая, всё равно может послужить естественным брандмауэром. Рождённый пожаром взрывной ураган также может предотвратить распространение огня на северный квадрант территории города. Если огнём выпалит все дотла к границе Купола с Касл Роком и Моттоном, тогда та часть Честер Милла, которая граничит с ТР-90, и северный Харлоу могут спастись. От огня, по крайней мере. Но не огонь его беспокоит более всего.
    
Ветер его беспокоит.
    
Он чувствует его сейчас, как тот хватает его за плечи, дует между его расставленных ног, достаточно мощный, чтобы срывать на нём одежду и мотылять волосы Джулии у неё перед лицом. Ветер летит из-за их спин, чтобы кормить тот огонь, а поскольку Честер Милл сейчас находится в почти полностью запертом пространстве, скоро здесь останется очень мало свежего воздуха, который мог бы заместить утраченный. Перед Барби возникает кошмарное видение мёртвой золотой рыбки, которая плавает на поверхности аквариума, из которого высосали весь кислород.
    
Он не успевает схватить за руку Джулию, как она сама обращается к нему и показывает на что-то внизу: какая-то фигурка бредёт по Чёрной Гряде, тянет по дороге за собой что-то на колёсах. С такого расстояния Барби не может распознать, мужчина это или женщина, и это и не имеет значения. Кто бы ни был этот человек, он умрёт от недостатка кислорода задолго до того, как достигнет вершины холма.
    
Он берет Джулию за руки и прислоняется губами к её уху:
    
— Мы должны идти. Хватай Пайпер, а она пусть цепляет того, кто стоит дальше за ней. Все друг друга…
    
— А как же он? — кричит она, не переставая показывать на медленную фигурку.
    
Возможно, там детская коляска, та вещь, которую тянет этот мужчина или женщина. Она нагружена чем-то тяжёлым, потому что тот человек согнут и движется очень медленно.
    
Барби должен убедить Джулию, потому что времени осталось очень мало.
    
— Не думай о нём. Мы возвращаемся домой. Сейчас же. Всем сомкнуть руки, чтобы никто не остался здесь.
    
Она старается обернуться, посмотреть на него, но Барби держит её крепко.
    
Ему нужно её ухо — буквально, — потому что он хочет, чтобы она все наконец-то поняла.
    
— Если мы не пойдём сейчас, потом может уже быть поздно. У нас закончится воздух.
    
По шоссе 117 в голове колонны убегающих автомобилей мчится Велма Винтёр в своём пикапе «Датсун». Она не способна думать о чём-то другом, кроме дыма, который заполняет её зеркало заднего вида. На спидометре у неё семьдесят миль, когда она врезается в Купол, о котором в своём паническом состоянии Велма абсолютно забыла (словом, очередная птичка, только эта наземная). Столкновение происходит там же, где Билли и Ванда Дебек, а потом Нора Робишо и Эльза Эндрюс попали в беду неделю назад, немного погодя, как опустился Купол. Двигатель Велминого пикапа прыгает назад и разрывает её пополам. Верхняя её часть катапультируется через лобовое стекло, тянет за собой праздничный серпантин кишок, и расплющивается об Купол, словно сочное насекомое. Это начало скопления двенадцати машин, в котором несколько человек гибнут сразу. Большинство получают лишь ранения, но долго страдать им не придётся.
    
Генриетта с Петрою ощущают, как их омывает жаром. Тоже самое чувствуют и сотни прижатых к Куполу людей. Ветром им поднимает волосы, ветер дёргает их за одежду, которая вскоре сгорит.
    
— Возьми мою руку, дорогуша, — говорит Генриетта, и Петра берет её за руку.
    
Они видят, как большой жёлтый автобус делает широкий, пьяный разворот. Он едва не заваливается в канаву, чудом не наезжая на Ричи Кильяна, который сначала уклоняется в сторону, а потом проворно бросается вперёд, к проходящему его автобусу, и хватается за задние двери. Ричи подбирает ноги и уже наприсядки сидит на бампере.
    
— Я надеюсь, у них получится, — скажет Петра.
    
— Я тоже, дорогуща.
    
— Но мне в это не верится.
    
Теперь некоторые олени из пожарища, который надвигается, выскакивают, уже охваченные огнём.
    
Генри перехватывает руль автобуса. Памела стоит рядом с ним, держась за хромированный стояк. Пассажиры — это около дюжины тех жителей города, которые сели в автобус раньше, потому, что имели какие-то физические проблемы. Среди них Мейбел Олстен и Мери Лу Костас со своим ребёнком, на голове у которой все ещё бейсбольный кепка Генри. Грозный Джо Ламойн тоже забрался на борт, хотя у него проблемы, похоже, не физического, а скорее психологического порядка; он скулит от страха.
    
— Топи педаль и газуй на север! — кричит Памела. Огонь уже почти добрался до них, он меньше чем за пятьсот ярдов впереди, и от его рёва трясётся мир. — Гони как мазефакер, ни за что не останавливайся!
    
Генри понимает, что это безнадёжно, но поскольку он также понимает, что лучше уж такой выход, чем также безнадёжно прижиматься спиной к Куполу, он моргает передними фарами и резко рвёт вперёд. Памелу бросает назад, на колени Чеза Бендера, учителя — Чезу помогли залезть в автобус, когда у него начало учащаться сердцебиение. Он обхватывает Памми руками, чтобы не дать ей упасть. Звучат вопли и испуганные вскрики, но Генри их едва слышит. Он знает, что, не смотря на фары, скоро перестанет видеть дорогу, ну то и что? Он коп, он ездил по этому участку шоссе тысячи раз.
    
«Используй силу, Люк»[464], - думает он и вслух смеётся, вдавливая педаль акселератора в пол, направляя автобус в горящую тьму. Ричи Кильян, который держится за задние двери автобуса, вдруг не может дышать. Времени ему хватает только на то, чтобы увидеть, как вспыхивают его руки. Через миг температура за бортом автобуса подскакивает до восьмисот градусов[465] и его сметает с бампера, словно мясной уголёк с раскалённого гриля.
    
Светильники вдоль центра автобуса включены, в их слабом мерцании «полуночного кабака» проблескивают испуганные, орошённые потом лица пассажиров, но мир снаружи автобуса превратился в мертвенную черноту. Курчавится смерчами пепел в радикально сокращённых лучах фар. Генри управляет по памяти, удивляясь, что шины под ним до сих пор не взорвались. Он все ещё смеётся, хотя сам себя не слышит из-за визжания ошпаренного кота, который издаёт двигатель 19-го. Он держится дороги; этого уже достаточно. Сколько ещё осталось, пока они вырвутся с другой стороны огненной стены? Если это вообще возможно, что они смогут через неё прорваться? Он начинает думать, что да, такая возможность существует. Боже милостивый, насколько же она реальна?
    
— Ты прорвёшься! — кричит Памела. — Ты уже прорываешься!
    
«Может быть, — думает Генри. — Может, я вывезу нас».
    
Но, Господи, какое же пекло! Он тянется рукой к регулятору кондиционера, собираясь провернуть его до конца, на максимальный холод, и именно в это мгновение внутрь вваливаются окна и автобус затапливает огнём. Генри думает: «Нет! Нет! Не теперь, когда мы так близко».
    
Но когда из обугленного автобуса выветривается дым, впереди он не видит ничего, кроме чёрной пустыни. Деревья выгорели до тлеющих пней, и сама дорога превратилась в кипящую канаву. А затем сзади его накрывает огненным покрывалом и Генри Моррисон больше не помнит ничего. Автобус № 19 соскакивает с останков шоссе и перекидывается, и из каждого его разбитого окна полыхает огонь. Быстро чернеющий лозунг позади автобуса призывает: «НЕ СПЕШИ, ДРУГ! МЫ ЛЮБИМ НАШИХ ДЕТЕЙ!»
    
Олли Динсмор мчится к коровнику. Дыхательная маска дедушки Тома висит у него на шее, а в руках он тянет два кислородных баллона с силой, о которой он у себя никогда не подозревал (второй баллон он заметил, когда бежал через гараж), мальчик бежит по ступенькам, которые ведут его вниз, к картофельному погребу. Сверху что-то тяжело скрипит, это загорелась крыша. С западной стороны коровника начинают гореть ещё и тыквы, запах такой насыщенный, питательный, как на День благодарения[466] в аду.
    
Пожар движется к южной границе Купола, пробегая последнюю сотню ярдов; на ферме Динсмора разрушаются коровники и что-то взрывается. Генриетта Клевард засмотрелась на огонь, который наступает, и думает: «Ну, я уже старая. Я прожила целую жизнь. Её у меня больше, чем могла бы себе представить эта бедная девушка».
    
— Отвернись, дорогуша, — говорит она Петре, — и положи голову мне на грудь.
    
Петра Ширлз поднимает своё заплаканное и очень юное лицо к Генриетте.
    
— Мне будет больно?
    
— Лишь одну секунду, дорогуша. Закрой глаза, а когда их раскроешь, ты уже будешь омывать ноги в прохладном ручье.
    
Петра проговаривает свои последние слова:
    
— Красиво звучит.
    
Она закрывается. То же самое делает и Генриетта. Огонь охватывает их. Вот только что они были здесь, а через секунду… исчезли.
    
Кокс все ещё вблизи, по другую сторону Купола, и камеры все ещё снимают с безопасного расстояния на территории блошиного рынка. Вся Америка смотрит на это в шокированном очаровании. Ошарашенные комментаторы занемели, и единственным звуковым сопровождением остаётся сам огонь, у которого есть чего сказать.
    
Ещё какое-то мгновение Кокс видит длинную человеческую змею, хотя фигуры, из которых она составляется, виднеются лишь силуэтами на фоне огня. Большинство их — как и беглецы на Чёрной Гряде, которые наконец-то отправились к зданиям фермы и своим автомобилям — держатся за руки. А потом огонь накатывается на Купол и закипает, и все они скрываются. Словно ради компенсации их исчезновения становится видимым сам Купол: грандиозная закопчённая стена, которая возвышается к небу. Большую часть жара она задерживает внутри, но и наружу его прорывается достаточно, чтобы заставить Кокса развернуться и убежать. На бегу, он срывает с себя задымлённую рубашку.
    
Пожар выпалил ту диагональ, которую и предусматривал Барби, огонь прочесал Честер Милл с северо-запада на юго-восток. Когда начнёт гаснуть, пожар сделает это с невероятной скоростью. Что огонь забирает — так это кислород; что он оставляет за собой — это метан, формальдегид, хлороводород, углекислый газ, угарный газ и остатки не менее токсичных газовых смесей. А также удушающие тучи твёрдых частичек: сгоревших зданий, деревьев и, естественно, людей.
    
За собой огонь оставляет яд.
   
   
    
     
22
    
    
Двадцать восемь людей и две собаки отправились караваном туда, где Купол отмежевал Честер Милл от ТР-90, поселение, известное старожилам также под другим названием — Кантон. Они поместились в трёх фургонах, двух легковых автомобилях и санитарной машине. К тому времени, как они прибыли к своему месту назначения, день потемнел, а воздух стал невероятно тяжёлым для дыхания.
    
Барби нажал на тормоза «Приуса» Джулии и побежал к Куполу, где, поздравляя его, подступили ближе обеспокоенный армейский подполковник и с полдюжины других солдат. Пробежка была короткой, но, достигнув нарисованной на Куполе красной полосы, Барби уже успел закашляться. Пригодный для дыхания воздух исчезал, как вода, которая стекает в рукомойник.
    
— Вентиляторы! — задыхаясь, крикнул он подполковнику. — Включайте вентиляторы.
    
Из фургона Бэрпи вывалились Клэр Макклечи и Джо, оба качались, хватая ртами воздух. Следом подъехал фургон телефонной компании. Вылез Эрни Келверт, сделал два шага и опустился на колени. Норри с матерью старались помочь ему встать. Обе плакали.
    
— Полковник Барбара, что случилось? — спросил подполковник. Согласно именной нашивке на его робе, фамилия у него была СПРИНГФЕЛЛОУ — Докладывайте.
    
— В сгаку себе запхай своё «докладывайте»! — закричал Ромми. Он держал на руках бессознательного ребёнка, Эйдена Эпплтона. За ним следом брёл Терси Маршалл, обнимая рукой Алису, чья испещрённая искрами блузка прилипла ей к телу; она вырвала себе на грудь. — В сгаку твоё «докладывайте», включай, давай, те вентиляторы, ты!
    
Спрингфеллоу отдал приказ, и беженцы упали на колени, руками упираясь в Купол, жадно вдыхая лёгенький ветерок чистого воздуха, сколько его были способны прогнать через барьер огромные вентиляторы.
    
Позади них бушевал огонь.
   
  
  
   
    
Уцелевшие
   
   
    
     
1
    
    
Только триста девяносто семь из двух тысяч жителей Честер Милла переживают катастрофу, большинство из них в северо-восточной части города. Когда падает ночь, доводя закопчённую тьму внутри Купола до непроглядного состояния, их остаётся лишь сто шесть.
    
К тому времени, когда субботним утром восходит солнце, хило светя через единственную не до сплошной черноты закопчённую часть Купола, население Честер Милла составляет только тридцать два человека.
   
   
    
     
2
    
    
Прежде чем сбежать вниз по ступенькам, Олли захлопнул за собой двери. А также щёлкнул выключателем, ещё не зная, будет ли работать здесь электричество. Свет вспыхнул. Ковыляя вниз к погребу (пока ещё холодному, но ненадолго; он уже чувствовал, как позади его и даже сюда начинает полыхать жаром), Олли вспомнил, как четыре года назад грузчики из «Айвз Электрик» в Касл Роке, пятясь, затягивали в коровник новенький генератор «Хонда».
    
— Очень дорогой сукин сын, да только бы работал хорошо, — жуя травинку, произнёс тогда Алден, — потому что я влез в долги из-за него по самую макушку.
    
Работал генератор хорошо. Он и сейчас работает надлежащим образом, хотя Олли понимает, что это ненадолго. Генератор так же станет добычей огня, как уже стало все другое. Если у Олли впереди остаётся ещё хотя бы одна минута света, его это весьма удивит.
    
«Я через минуту уже и живым, возможно, перестану быть».
    
Посреди помещения на грязном бетонном полу находилась калибровочная установка для сортировки картофеля, пучок ремней, цепей и рычагов, который был похож на какое-то древнее устройство для пытки. За этим аппаратом возвышалась большая куча картошки. Урожайной выдалась эта осень на картофель, и Динсморы закончили её сбор лишь за три дня до того, как опустился Купол. В обычный год Алден с сыновьями калибровали бы урожай весь ноябрь, чтобы продавать перебранный картофель на кооперативном рынке в Касл Роке и на разных базарчиках в Моттоне, Харлоу и Таркер Милле. В этом году никаких картофельных прибылей уже не светит. Зато Олли думал, что картошка может спасти ему жизнь.
    
Он отправился бегом к куче, задержавшись лишь, чтобы проверить баллоны. Счётчик на том, который он взял в доме, показывал только половину, вместо этого стрелка на баллоне из гаража держалась на зелёном поле. Олли со звоном бросил полупустой баллон на бетонный пол, и присоединив маску к баллону, взятому в гараже. Эту операцию он делал много раз, пока дедушка Том был живой, и она отняла у него лишь несколько секунд.
    
Как только он успел вновь повесить маску себе на шею, как тут же выключилось электричество.
    
Воздух в подвале явно потеплел. Олли упал на колени и начал зарываться в тяжёлый холодный картофель, подталкивая себя ступнями, прикрывая длинный баллон собственным телом, подтягивая его под собой одной рукой. Второй он делал какие-то неуклюжие, похожие на плавательные, движения.
    
Он услышал, как картофель лавиной обваливается позади него, и подавил в себе паническое желание немедленно вернуться назад. Ощущение было, словно тебя похоронили живьём, и уверение себя в том, что, если бы тебя живьём не похоронили, ты бы точно умер, помогали мало. Он кашлял, ему казалось, что картофельного земляного пороха он вдыхает не меньше, чем воздуха. Олли приставил кислородную маску себе к лицу и… ничего не случилось.
    
Баллон он ощупывал, как ему казалось, целую вечность, сердце у него в груди билось, словно зверёк в клетке. В темноте внутри его глаз начали раскрываться красные цветы. На него давил холодный вес картофеля. Да он обезумел, что залез сюда, ополоумел, как Рори, когда тот выстрелил из винтовки в Купол, и цену он теперь тоже заплатит высокую. Он умрёт.
    
И тут его пальцы нащупали вентиль. Тот сначала не поддавался, и Олли понял, что крутит его в не правильную сторону. Он изменил направление движения, и волна прохладного, благословенного кислорода ринулась ему в маску.
    
Олли лежал под картофелем и переводил дух. Он вздрогнул разок, когда огонь высадил двери наверху ступенек в погреб; на мгновение он буквально увидел полностью эту свою грязную подземную колыбель, в которой сейчас лежит. Теплело, и он задумался, взорвётся ли тот, брошенный им, полупустой баллон. Также он думал, сколько дополнительного времени жизни он выторговал себе с этим, полным, баллоном и ради чего эта афера.
    
Однако это происходило лишь в его мозгу. Тело руководствовалось другим, и тем другим была жизнь. Олли начал ещё глубже зарываться в картофельную кучу, тянуть к себе баллон, поправляя на лице маску, когда ту перекашивало.
   
   
    
     
3
    
    
Если бы букмекеры в Лас-Вегас принимали ставки на то, кто какие имеет перспективы пережить катастрофу Дня свиданий, Сэм Вердро получил бы один шанс против тысячи. Но большие ставки слаще бьются — именно это беспрерывно притягивает людей к игровым столам, — и именно Сэм Вердро был тем человеком, который тянулся по дороге Чёрная Гряда, это его заметила Джулия, прежде чем беглецы побежали к своим машинам, которые стояли возле зданий фермы.
    
Неряха Сэм, Человек Консервированный Жар[467], выжил по той же причине, что и Олли Динсмор: у него был кислород.
    
Четыре года назад он появился с визитом к доктору Гаскеллу (Чудотворец — вы же его помните). Когда Сэм сказал доку Гаскеллу, что в последнее время ему стало тяжело дышать, тот выслушал осипшую грудь старого пьяницы и спросил, много ли тот курит.
    
— Ну, — начал Сэм, — когда я работал в лесу, мне хватало четыре пачки на день, но теперь, когда я на инвалидности и живу на социальную пенсию, я немного уменьшил обороты.
    
Доктор Гаскелл спросил его, сколько это означает в конкретном смысле актуального потребления. Сэм ответил, что сократил курение до двух пачек на день. Дескать, теперь это всего лишь «Американские Орлы»[468].
    
— Когда-то я курил «Честерфиги»[469], однако теперь их делают только с фильтром. К тому же они дорогие, а «Орлы» дешёвые. А фильтр можно и оторвать. Просто и мило, — объяснил он и закашлял.
    
Доктор Гаскелл не нашёл у него рака (даже удивился), но рентгеноскопия будто бы показала довольно живописную эмфизему, и он сообщил Сэму, что поэтому, наверняка, придётся весь остаток жизни провести на кислороде. Диагноз был ошибочным, но оставим в покое диагностику. Как это говорят врачи: «Когда слышишь стук копыт, меньше всего думаешь о зебре». А ещё эти мастаки имеют тенденцию находить как раз то, что они перед этим взялись искать, разве не так? И, хотя доктор Гаскелл, можно сказать, умер героической смертью, никто, включая Расти Эверетта, никогда не воспринимал его за Грегори Хауса[470]. Что было у Сэма на самом деле, так это бронхит, и он у него прошёл вскоре после того, как Чудотворец поставил ему свой диагноз.
    
Однако к тому времени Сэм уже зарегистрировался на еженедельное снабжение кислородом из «Воздушного замка» (компании расположенной, конечно же, в Касл Роке[471]) и так никогда и не отменил этот сервис. А зачем? Так же, как и его лекарство от гипертонии, кислород оплачивался из того, что он сам называл МЕДИКАЛ. Сэм совсем не понимал принципов действия этого МЕДИКАЛ, зато хорошо понимал, что кислород ничего не стоит его карману. Также он для себя открыл, что хапнуть несколько глотков чистого кислорода — хороший способ немного развеселить себе душу и повысить тонус тела.
    
Правда, иногда проплывали целые недели, прежде чем Сэму в голову попадала мысль наведаться в тот сарай, который он сам для себя называл «кислородным баром». И иногда, когда ребята из «Воздушного замка» приезжали за пустыми баллонами (работа, к которой они часто относились небрежно), Сэму приходилось идти в свой кислородный бар, открывать краники, осушать баллоны, грузить их на старую красную тележку своего сына и катить его к ярко-синему фургону с нарисованными на нём воздушными пузырьками.
    
Если бы он все ещё жил возле дороги Малая Сука, в старой усадьбе семьи Вердро, Сэм превратился бы в пепел (как это случилось с Мартой Эдмандс) уже через пару минут после взрыва. Но родовое гнездо и лес, который его когда-то окружал, были забраны у него за неуплаченные налоги давным-давно (и выкуплены в 2008-м одной из подставных корпораций Джима Ренни… по весьма дешёвой цене). Но его младшая сестричка владела небольшим участком земли на Божьем Ручье, и там и проживал Сэм на тот день, когда мир взорвался. Лачуга была крохотной, и нужду он справлял в сливную канаву во дворе (проточную воду можно было накачать только с помощью старой ручной помпы в кухне), зато бесовские налоги платились, младшая сестричка за этим следила… и он имел свой МЕДИКАЛ.
    
Сэм не гордился своим участием в организации передряги в «Фуд-Сити». В течение многих лет он выпил много порций виски и пива с отцом Джорджии Руа и теперь плохо чувствовал себя из-за того, что попал камнем в лицо его дочери. Он вспоминал звук, с которым в неё врезался тот кусок кварца, и как у Джорджи отвислая сломанная челюсть, сделав её похожей на куклу чревовещателя с разинутым ртом. Господи Иисусе, он же мог убить её. Это просто чудо, что он её не убил… правда, долго она потом всё равно не прожила. А потом ещё более грустная мысль промелькнула в его голове: если бы он её не трогал, она бы не оказалась в госпитале. А если бы не оказалась в госпитале, она, возможно, и теперь бы ещё была жива.
    
Если посмотреть на дело под таким углом зрения, это именно он её и убил.
    
Взрыв на радиостанции заставил его подскочить из пьяного сна, он сел столбиком, ухватился за грудь и дико оглядывался вокруг. Окно над его кроватью выбило напрочь. Фактически, все окна в доме повылетали, а входные двери его лачуги, которые выходили на запад, начисто сорвало с навесов.
    
Переступив через них, он застыл в своём заросшем сорняками, захламлённом автомобильными скатами дворе и тупился на запад, где, казалось, целый мир зашёлся огнём.
   
   
    
     
4
    
    
В противоатомном убежище, над которым ещё недавно стояло здание городского совета, равномерно гудел генератор — маленький, старомодный, он был единственной вещью, которая теперь отделяла жителей этого подвала от большого потусторония. Из углов большей комнаты желтовато светили питающиеся от батареек лампочки. На единственном здесь стуле сидел Картер, Большой Джим занимал большую часть старого двухместного дивана и ел из жестянки сардины, беря их по одной своими толстыми пальцами и кладя на солёные крекеры.
    
Этим двоим почти нечего было сказать друг другу; портативный телевизор, который нашёл Картер, когда вытирал пыль в кубрике, приковал к себе все их внимание. Принималась единая станция — WMTW[472] из Поланд Спринга, — но и одной её хватало. На самом деле, даже слишком; разрушения были тяжёлыми для осознания. Центр города уничтожен. Судя по спутниковым снимкам, леса вокруг озера Честер сгорели вхлам и сотни людей, которые прошли по шоссе 119 на День свиданий, превратились в пепел, который был развеян теперь уже затухающим ветром. На высоту двадцати тысяч футов стал видимым Купол: бесконечная, укрытая сажей тюремная стена вокруг на семьдесят процентов сожжённого города.
    
Вскоре после взрыва температура в подвале начала заметно повышаться. Большой Джим сказал Картеру, чтобы тот включил кондиционер.
    
— А генератор его потянет? — переспросил Картер.
    
— Если нет, мы здесь испечёмся, — раздражённо бросил Большой Джим, — так какая разница?
    
«Не вызверяйся на меня, — подумал Картер, — не вызверяйся на меня, когда именно из-за тебя все это и случилось. Именно ты в этом виновен».
    
Он встал, чтобы поискать пульт кондиционера, и, пока искал, другая мысль промелькнула у него в голове: и эти сардины, они так воняют. Он подумал, что ответил бы ему босс, если бы ему сказать, что то, что он кладёт себе в рот, пахнет старым мёртвым влагалищем.
    
Но Большой Джим называл его сынком, и это, казалось, искренне, и Картер придержал язык за зубами. А когда он включил кондиционер, тот сразу завёлся. Гудение генератора, правда, немного потяжелело, так, словно ему на спину подкинули дополнительную ношу. Так он сожжёт их запас пропана намного быстрее.
    
«Это неважно, он прав, нам это необходимо», — сказал себе Картер, смотря в телевизоре на картины сокрушительного разрушения. Большинство кадров было снято со спутников или высотных самолётов-разведчиков. Ниже почти весь Купол стал непрозрачным.
    
Впрочем, кроме северо-восточной границы, как выяснили они с Большим Джимом. Около трёх часов дня репортаж вдруг переключился туда, трансляция пошла из суматошного армейского аванпоста в лесу.
    
— Это Джейк Теппер[473], я на территории ТР-90, загородного поселения, на север от Честер Милла. Мы приблизились к самому краю разрешённого нам расстояния, но, как вы уже сами можете видеть, там есть люди, которые выжили. Я повторяю: здесь есть те, кто выжили.
    
— Тупица, и здесь тоже есть такие, которые выжили, — произнёс Картер.
    
— Заткнись, — грохнул Большой Джим. Его тяжёлые щеки налились кровью, волнистыми полосами она бросалась ему в лоб. Глаза выпятились в глазницах, и руки он держал сцепленными. — Там Барбара. Там этот бычий сын Дейл Барбара!
    
Теперь и Картер увидел его среди других. Изображение передавалось с камеры с чрезвычайно длиннофокусным объективом, от чего изображение дрожало — словно смотришь на людей сквозь знойное марево, — но было достаточно ясным. Барбара. Ротатая проповедница. Хиппи-Док. Кучка детей. Жена Эверетта.
    
«Эта сука меня обманула, — подумал он. — Она врала, а глупый Картер ей поверил».
    
— Рёв, который вы слышите, не от вертолётов, — тем временем рассказывал Джейк Теппер. — Если нам отъехать немного назад…
    
Камера сдала назад, показывая ряд огромных вентиляторов на платформах, каждый из них был подключён к отдельному генератору. От вида всей этой потуги всего за несколько миль отсюда на Картера нагнало печаль от зависти.
    
— Теперь вы видите, — продолжал Теппер. — Не вертолёты гудят, а вентиляторы промышленного типа. А сейчас… если мы вновь наедем на тех, кто спасся…
    
Камера его послушалась. Люди там упали на колени или сидели перед Куполом прямо напротив вентиляторов. Картер видел, как под ветерком шевелятся их волосы. Не развеваются, нет, однако все же шевелятся. Словно водоросли в такт подводному течению.
    
— Вон Джулия Шамвей, — удивлялся Большой Джим. — Надо было мне убить эту тварь, которая рифмуется с «пядью», когда была такая возможность.
    
Картер не обращал внимания. Он не сводил глаз с телевизора.
    
— Чарли[474], общего ветра от этих вентиляторов хватило бы, чтобы повалить с ног тех людей, — говорил Джейк Теппер, — но отсюда это выглядит так, что до них доходит воздух достаточный лишь для того, чтобы оставаться живыми в атмосфере, которая превратилась в отравляющий бульон из углекислого газа, метана и неизвестно ещё чего. Наши эксперты говорят, что и без этого, ограниченный запас кислорода в Честер Милле израсходовался на подпитку огня. Один из экспертов, профессор химии из Принстона Доналд Ирвинг, сказал мне по телефону, что состав воздуха внутри Купола сейчас может не очень отличаться от атмосферы на Венере.
    
Кадр изменился, на экране появился Чарльз Гибсон с серьёзным лицом, который сидел в безопасном Нью-Йорке (счастливый сученок, подумал Картер).
    
— Есть какая-то информация о том, от чего начался пожар?
    
Камера вновь показала Джека Теппера… а потом беженцев в том их маленьком анклаве, где можно было хоть как-то дышать.
    
— Никакой, Чарли. Произошёл какой-то взрыв, это очевидно, но никакого сообщения не поступало ни от военных, ни из Честер Милла. Некоторые из людей, которых вы видите на экране, должны были бы иметь телефоны, но единственный, с кем они общаются, это полковник Кокс, который приземлился здесь приблизительно минут сорок пять тому назад и моментально начал совещаться с теми людьми, которые уцелели. Пока камера показывает вам эту пасмурную картину с нашего, признаем это, довольно отдалённого местоположения, позвольте мне объявить для всех взволнованных граждан Америки — и всего мира, конечно — имена людей, которых мы сейчас видим в Куполе, тех из них, которые были идентифицированы. Я думаю, у вас есть фотографии других, и вы могли бы показывать их на экране, в то время как я буду объявлять список. Я думаю, они идут у меня в азбучном порядке, однако не очень полагайтесь на это.
    
— Не будем, Джейк. Фотографии некоторых из них мы действительно имеем, но читайте медленно, пожалуйста.
    
— Полковник Дейл Барбара, бывший лейтенант Барбара, Армия Соединённых Штатов. — На экране появилось фото Барби в пустынном камуфляже. Он обнимал улыбающегося парня-иракца. — Заслуженный ветеран, а в совсем недавнем прошлом повар в городском ресторане.
    
— Анджелина Буффалино… у нас есть её фотография?… Нет?… О'кей.
    
— Ромео Бэрпи, владелец местного универсального магазина. — Показали фото Ромми. Он стоял вместе со своей женой возле барбекю, на нём была майка с надписью: ПОЦЕЛУЙ МЕНЯ, Я ФРАНЦУЗ.
    
— Эрнест Келверт, его дочь Джоун и её дочь Элеонора Келверт. — Здесь фотография была словно сделанная во время какого-то семейного праздника: повсюду одни лишь Келверты. Норри, на вид одновременно грустная и хорошенькая, держала в руке скейтборд.
    
— Элва Дрэйк… её сын Бенджамин Дрэйк…
    
— Выключи это, — прорычал Большой Джим.
    
— Они хотя бы на свободе, — тоскливо произнёс Картер, — а не застряли в какой-то дыре. Я чувствую себя, как тот Саддам, сука, Хусейн, когда он перепрятывался.
    
— Эрик Эверетт, его жена Линда и их двое дочерей…
    
— Ещё одна семья! — произнёс Чарли Гибсон одобрительным, почти мормоновским, тоном.
    
Большому Джиму этого уже было предостаточно; он встал и, резко крутанув запястьем, сам выключил телевизор. При этом он держал во второй руке жестянку с сардинами, и немного масла выплеснулось ему на штаны.
    
«Тебе никогда их не выстирать», — подумал Картер, но промолчал.
    
«Я хотел смотреть эту передачу», — подумал Картер, но промолчал.
    
— Та газетчица, — пробурчал себе под нос Большой Джим, садясь назад на диван. Зашипели подушки, сжимаясь под его весом. — Всегда она действовала против меня. Каждым словом, Картер. Каждым словом в её никчёмной газетке. Подай-ка мне ещё жестянку сардин, сделай одолжение.
    
«Сам возьми», — подумал Картер, но промолчал. Он встал и достал банку консервов.
    
Вместо озвучивания возникшей у него ассоциации между смрадом сардин и покойных женских половых органов, он поставил самый логичный из возможных вопросов.
    
— Как нам быть дальше, босс?
    
Большой Джим сорвал с низа жестянки ключ, вставил его в паз и откатил крышку, показав очередной эскадрон мёртвых рыбок. Они маслянисто блестели в неярком сиянии автономных светильников.
    
— Подождём, пока очистится воздух, сынок, потом поднимемся вверх и начнём собирать все до кучи. — Он вздохнул и положил капающую маслом сардинку на крекер. — Как это всегда делают такие люди, как мы. Ответственные люди. Люди, которые тянут плуг.
    
— А если воздух не очистится? По телевизору сказали…
    
— Ой-Ой, небо рушится, ой-ой, небо падает! — пропел Большой Джим странным (и удивительно фальшивым) фальцетом. — Они это твердят годами, разве не так? Учёные и малодушные либералы. Третья мировая война! Ядерные реакторы расплавят почву прямо до центра земли! В двухтысячном году остановятся все компьютеры! Озоновый слой исчезает неотвратимо! Тают полярные ледовые шапки! Убийственные ураганы! Глобальное потепление! Обосранные слабодушные атеисты, которые не верят в волю любящего, сочувствующего Бога! Которые отказываются верить, что существует такая вещь, как сочувствующий, любящий Бог!
    
Большой Джим наставил свой жирный, непоколебимый палец на юношу.
    
— Вопреки верованию безбожных гуманистов, небо не рушится. Они не способны угомонить собственный страх, который обсыпает морозом их спины, сынок — «и виновный убегает туда, где никто за ним не гонится», как это и сказано в книге «Левит», — но ничто не отменит Божьей правды: «Те, кто надежду возлагают на Господа, силу восстановят, крылья подымут, словно те орлы» — книга Исайя. На дворе густой смог. Просто требуется какое-то время, чтобы он развеялся.
    
Но через два часа, когда перевалило за четыре дня той пятницы, из ниши, где хранились механизмы системы жизнеобеспечения противоатомного бункера, начало звучать навязчивое «пи-пи-пи».
    
— Что это? — спросил Картер.
    
Большой Джим, который теперь лежал на диване с полуприкрытыми глазами (и блестящими от сардинового масла челюстями), сел и прислушался.
    
— Очиститель воздуха, — сказал он. — Типа большого ионизатора. У меня в автосалоне, в демонстрационном зале тоже такой стоит. Хороший прибор. Не только делает приятным воздух на вкус и запах, а и предотвращает те электростатические заряды, которые зимой по обыкновению…
    
— Если воздух в городе очищается, почему тогда завёлся этот очиститель?
    
— Почему бы тебе не подняться вверх, Картер? Приоткрыл бы двери немного и поглядел, что там и как. Может, тогда тебя немного попустит?
    
Картер не мог знать, попустит или нет, но сидеть здесь, как на иглах, ему было уже не под силу. Он поднялся по ступенькам.
    
Едва лишь он исчез, Большой Джим тут же встал и поспешил к шкафчикам между плитой и маленьким холодильником. Для такого упитанного мужчины двигался он удивительно быстро и беззвучно. Нашёл то, что искал, в третьем ящике. Бросил взгляд через плечо, убедился, что он здесь ещё сам, и спрятал.
    
На дверях наверху ступенек Картера встретил довольно зловещую надпись:
    
     
МОЖЕТ, НАДО ПРОВЕРИТЬ УРОВЕНЬ РАДИАЦИИ?
     
ПОДУМАЙ!!!
    
    
Картер подумал. И пришёл к выводу, что Большой Джим почти наверняка наговорил кучу дерьма о том, что воздух очищается. По тем людям, которые стояли шеренгой перед вентиляторами, было явно видно, что обмен воздухом между Честер Миллом и внешним миром был почти нулевым.
    
И всё равно самому убедиться не помешает.
    
Сначала двери не поддались. Вспышка паники от мысли о погребении живьём заставила его толкнуть сильнее. На этот раз двери двинулись, хотя всего лишь немножко. Он услышал стук падающих кирпичин, скрип деревьев. Наверняка, он мог бы их приоткрыть и шире, но нужды в этом не было. Воздух, который полился через приоткрытую им дюймовую щель, оказалось никаким не воздухом, а чем-то, что воняло, как из выхлопной трубы, присоединённой к работающему двигателю. Ему не надо было никаких точных приборов для понимания того, что всего лишь каких-то две-три минуты на дворе его убьют.
    
Вопрос лишь в том, что сказать Ренни?
    
«Ничего, — подсказал ему холодный внутренний голос направленной на выживание личности. — Услышав что-то такое, он сделается ещё худшим. Ещё более тяжёлым для сосуществования».
    
А впрочем, имеет ли это какое-то значение? Имеет ли это значение, если они всё равно умрут в этом бункере, когда генератор сожрёт все горючее? Если вопрос стоит только так, что другое может иметь хоть какое-то значение?
    
Он спустился по ступенькам назад. Большой Джим сидел на диване.
    
— Ну?
    
— Довольно гадко, — сообщил Картер.
    
— Но дышать же можно, правильно?
    
— Ну, да. Но может, к чёрту, сильно замутить. Нам лучше переждать, босс.
    
— Конечно, нам лучше переждать, — произнёс Большой Джим так, словно Картер только что ему предложил что-то другое. Так, словно
    
Картер самый большой в целом мире тупица. — Но с нами всё будет хорошо, это главное. Господь о нас позаботится. Как Он это делает всегда. А сейчас здесь, внизу, мы имеем хороший воздух, здесь не жарко и пищи достаточно. Не поищешь ли, что там у нас есть сладкого, сынок? Может, шоколадные батончики или ещё что-то такое? Что-то я чувствую себя все ещё голодным.
    
«Я тебе не сын, твой сын мёртв», — подумал Картер… но промолчал. Вместо этого пошёл к кубрику, посмотреть, нет ли там на полках каких-то батончиков.
   
   
    
     
5
    
    
Около десяти этим вечером Барби впал в беспокойный сон и Джулия у него под боком, они лежали, тесно прижимаясь один к другому. Джуниор Ренни маячил в его сновидениях: Джуниор напротив его камеры в подвальной «клети». Джуниор с пистолетом. И на этот раз спасения не будет, потому что воздух наверху превратился в яд и все там погибли.
    
Эти видения наконец-то развеялись, и он заснул крепче, с лицом (и Джулия тоже), обращённым к Куполу, к свежему воздуху, который цедился сквозь него. Его хватало для поддержания жизни, но было недостаточно для умиротворения.
    
Что-то разбудило его около двух утра. Он посмотрел сквозь закопчённый Купол на тот бок, на приглушённые огни армейского лагеря. И тогда вновь послышался тот звук. Кашлянье — низкое, хриплое, отчаянное.
    
Справа от него блеснул луч фонарика. Барби по возможности тише встал, стараясь не потревожить Джулию, и отправился в сторону того света, переступая через спящих на траве людей. Большинство из них разделись до нижнего белья. Дежурные по другую сторону Купола стояли в варежках, кутались в суконные шинели, но здесь было жарче, чем по обыкновению.
    
Расти и Джинни упали на колени возле Эрни Келверта. У Расти на шее висел стетоскоп, в руке он держал кислородную маску. Маска была подсоединена к маленькому красному баллону, маркированному: БНЦ. САНИТАРНАЯ МАШИНА. НЕ ЗАБИРАТЬ. ВСЕГДА ЗАМЕЩАТЬ. На них тревожно, обнимая друг друга, смотрели Норри и её мать.
    
— Извините, что он вас разбудил, — произнесла Джоуни. — Ему плохо.
    
— Очень ослаб? — спросил Барби.
    
Расти покачал головой.
    
— Не знаю. По звуку похоже на бронхит или сильную простуду, но, конечно же, это совсем не то. Это от плохого воздуха. Я дал ему подышать кислородом со «скорой», ему ненадолго полегчало, но теперь вновь… — Он пожал плечами. — А ещё мне не нравится его сердце. Так долго под этим стрессом, а он же уже далеко не юный.
    
— А кислорода у вас больше нет? — спросил Барби, показывая на красный баллончик, очень похожий на те огнетушители, которые люди держат у себя в кухонных амбарах, всегда забывая перезаправлять. — Это и все?
    
К ним присоединился Терси Маршалл. В луче фонаря он выглядел пасмурным, изнеможденным.
    
— Есть ещё один, но мы согласились — Расти, Джинни и я, — держать его для маленьких детей. Эйден тоже начал кашлять. Я его пододвинул по возможности ближе к Куполу, к вентиляторам, но он всё равно кашляет. Когда Эйден, Алиса, Джуди и Дженнилл проснутся, мы начнём давать им по глотку кислорода поочерёдно. Возможно, если бы бюрократы привезли больше вентиляторов…
    
— Это не имеет значения, сколько на нас дует свежего воздуха, — заметила Джинни. — Сюда проходит столько, сколько проходит. И насколько близко расположены мы к Куполу, тоже не имеет значения, мы всё равно вдыхаем это дерьмо. И пострадали уже именно те люди, от которых и надо было этого ожидать.
    
— Старые и малые, — произнёс Барби.
    
— Барби, возвращайся назад и ложись спать дальше, — сказал Расти. — Экономь силы. Здесь ты ничем не можешь помочь.
    
— А ты?
    
— Возможно. В санитарной машине есть также деконгестанты, противозастойные средства для слизистой, эпинефрин, если точнее…
    
Барби пробирался назад вдоль Купола с лицом, обращённым к вентиляторам — все они сейчас так вели себя, сугубо автоматически, — а добравшись до Джулии, пришёл в ужас тому, каким изнурённым он чувствует себя. Сердце у него колотилось, он закашлялся.
    
Джулия не спала.
    
— Ему очень плохо?
    
— Не знаю, — сознался Барби, — но нехорошо, это точно. Ему давали кислород из запасов в санитарной машине, но он не проснулся.
    
— Кислород! А там ещё есть? Сколько?
    
Он рассказал, с печалью смотря, как погас огонёк у неё в глазах.
    
Она взяла его за руку. Пальцы у неё были вспотевшие, но холодные.
    
— Мы сейчас, словно те горняки, которых завалило в шахте.
    
Они теперь уже сидели, лицом один к другому, опираясь плечами на Купол.
    
Между ними веял лёгкий ветерок. Упрямый рёв вентиляторов «Эйр Макс» превратился в постоянный фон; разговаривая, надо было кричать, но вообще его уже совсем не замечали.
    
«Мы обратим внимание, если этот рёв прекратится, — думал Барби. — На несколько минут, по крайней мере. А потом вновь перестанем что-то замечать, навсегда».
    
Она хило улыбнулась.
    
— Перестаньте беспокоиться обо мне, если именно за это вы сейчас переживаете. Я в порядке, как для леди среднего возраста и республиканских взглядов, которая никак не может вдоволь надышаться. По крайней мере, я вновь получила опыт совокупления. Настоящего и правильного, и приятного, между прочим.
    
Барби ответил ей также с улыбкой.
    
— Не следует благодарить, я тоже получил большое удовольствие, поверьте мне.
    
— А тот точечный ядерный взрыв, который они хотят применить в воскресенье? Что вы об этом думаете?
    
— Я об этом не думаю, я просто надеюсь.
    
— Ну, и высокого уровня ваши надежды?
    
Ему бы не хотелось говорить ей правду, но она заслуживала именно правды.
    
— Основываясь на том, что уже успело случиться, и, судя по той малости, которая нам известная о существах, которые руководят коробочкой, не очень…
    
— Скажите мне, что вы ещё не сдались.
    
— Это я могу. Я ещё даже не испуган, как, вероятно, должен был бы быть. Думаю, это потому… потому что всё идёт постепенно. Я даже начинаю привыкать к этому смраду.
    
— Правда?
    
Он рассмеялся.
    
— Да нет. А вы как? Боитесь?
    
— Да. Однако большей частью сокрушаюсь. Так заканчивается этот мир: не во взрыве, а в духоте. — Она, прижимая ко рту кулак, вновь закашляла. Барби слышал, что и другие делают то же самое. Один из них, тот малыш, который стал теперь малышом Терстона Маршалла. «Утром он получит чуточку лучшего воздуха», — подумал Барби, и тут же вспомнил, как сказал об этом Расти: по глотку кислорода поочерёдно. Навряд ли, чтобы таким образом малышу хватило вдоволь надышаться.
    
Никому так не хватит надышаться.
    
Джулия сплюнула в траву и вновь обратилась к нему.
    
— Мне тяжело поверить, что мы сами все это себе наделали. Те, которые руководят коробочкой — кожеголовые, — подстроили эту ситуацию, но я думаю, они просто стая ребятишек, это у них такая игрушка. Что-то наподобие видеоигры, наверное. Они снаружи. А мы внутри, и сами себе все это наделали.
    
— У вас и так довольно проблем, даже без того, чтобы обвинять в этом себя, — заметил Барби. — Если кто-то и виноват, так это Ренни. Это он организовал нарколабораторию, он начал украдкой собирать туда пропан со всего города. И он же послал туда людей и этим спровоцировал конфронтацию, я уверен.
    
— Но кто же его выбирал? — спросила Джулия. — Кто наделил его властью все это делать?
    
— Не вы. Ваша газета выступала против него. Или я не прав?
    
— Правы, — кивнула она, — Но только относительно последних лет восьми или около того. Сначала «Демократ» — то есть, иначе говоря, я — я думала, что он наше наиболее ценное достояние после изобретения паровой машины. Но к тому времени, как я разобралась, кем он есть на самом деле, он уже угнездился. Кроме того, перед собой он держал, как щит, того беднягу, улыбающегося дурочка Энди Сендерса.
    
— И всё равно вы не можете обвинять…
    
— Могу и буду. Если бы я понимала, что этот сварливый, некомпетентный сукин сын во время реального кризиса может довести нас своим управлением до такого, я бы… я бы утопила его, как котёнка в мешке.
    
Он рассмеялся, а затем начал кашлять.
    
— Вы становитесь всё менее и менее похожей на республиканку с такими ба… — начал он, и вдруг замолчал.
    
— Что это? — перебила она, и он тогда тоже услышал. Что-то скрипело и тарахтело во тьме. Звук приблизился, и они увидели какую-то фигуру — человека, который, спотыкаясь, тянул детскую тележку.
    
— Кто там? — позвал Даги Твичел.
    
Когда бурлак-пришелец ответил, голос его прозвучал так, словно был чем-то приглушён. Как оказалось, он был приглушён кислородной маской.
    
— Ух, слава Богу, — выдохнул Неряха Сэм. — Я немного задремал на краю дороги и уже боялся, что мне не хватит кислорода сюда добрести. Однако, вот и я. И как раз своевременно, потому что у меня уже почти весь запас кончился.
   
   
    
     
6
    
    
Армейский лагерь при шоссе 119 в Моттоне был печальным местом в то субботнее утро.
    
Здесь осталось только три дюжины военных и один «Чинук». С десяток или больше солдат занимались сбором больших палаток и разборкой нескольких больших вентиляторов «Эйр Макс», которые полковник Кокс приказал немедленно сюда доставить, как только поступила информация о взрыве. Эти вентиляторы так и не включались. К тому времени, как они прибыли, не осталось уже никого, кто мог бы уловить тот мизерный ветерок, который они способны были протолкнуть через барьер. Огонь потух около шести вечера, задушенный отсутствием топлива и кислорода, но на стороне Честер Милла все были уже мертвы.
    
Десяток солдат опустили и скатывали медицинскую палатку. Не занятые этим, занимались традиционной армейской работой — убирали территорию. Занятие, очевидно, было бессмысленным, но никто из членов мусорного патруля за это не переживал. Ничто не могло заставить их забыть тот кошмар, свидетелями которого они стали прошлым полуднем, однако подбирание жестянок, обёрток, бутылок и окурков сигарет немного отвлекало. Скоро совсем развиднеется и заведётся большой «Чинук». Они залезут на борт и полетят куда-нибудь. Члены этой задолбанной команды никак не могли дождаться, когда же это наконец-то произойдёт.
    
Одним из них был рядовой Клинт Эймс, родом из Гикори Гроув[475] в Южной Каролине. С зелёным мешком для мусора в одной руке, он медленно брёл по вытоптанной траве, изредка поднимая брошенный плакат или раздавленную жестянку из-под колы, только и того, если сюда бросит взгляд маньяк всяких правил сержант Грох, было видно, что он работает. Он чуть ли не спал на ходу, поэтому, сначала ему показалось, что стук, который он услышал (такой звук, словно костяшками пальцев по сосуду из термостойкого стекла), ему пригрезился. И почти наверно так и есть, потому что стук поступал с той стороны Купола.
    
Он зевнул и разогнулся, упёршись рукой себе в поясницу. При этом стук возобновился. Он действительно поступал с той стороны закопчённого до черноты Купола.
    
А тогда и голос. Слабенький, словно бестелесный, как голос духа. Эймса гусиной кожей проняло.
    
— Здесь есть кто-нибудь? Хоть кто-то меня слышит? Умоляю… я умираю.
    
Господи, неужели это знакомый ему голос? Он похож на…
    
Эймс бросил свой мусорный мешок и побежал к Куполу. Положил ладони на его чёрную, все ещё тёплую поверхность.
    
— Коровий мальчик? Это ты?
    
«Я сошёл с ума, — подумал он. — Этого быть не может. Никто не мог пережить тот огненный ураган».
    
— ЭЙМС! — гаркнул сержант Грох. — Что это ты, к чёрту, там делаешь?
    
Он уже чуть ли не отвернулся, как вновь послышался голос из-за угольно чёрной стены.
    
— Это я. Не над… — затем длинный, тяжёлый кашель. — Не уходи. Если ты там, рядовой Эймс, не уходи от меня.
    
А вот и ладонь появилась. Призрачная, как и этот голос, пальцы измазаны в саже. Ладонь изнутри протирала поверхность Купола. А через мгновение показалось и лицо. Сначала Эймс не узнал фермерского мальчика. И тогда понял, что у того на лице кислородная маска.
    
— У меня уже почти закончился воздух, — заспешил мальчик. — Стрелка уже на красном… Уже последние полчаса она на красном.
    
Эймс засмотрелся в нездешние глаза маленького фермера, а маленький фермер смотрел в глаза ему. И тогда в мозгу Эймса появилась одна цель: он не может позволить умереть этому мальчику. После того, что тот пережил, ни за что… хотя каким образом у него получилось выжить, Эймс не способен был себе представить.
    
— Мальчик, слушай меня. Опустись сейчас на колени и…
    
— Эймс, ты, непутёвый долбоеб! — проревел, отправляясь к нему, сержант Грох. — Ну-ка, прекращай бить баклуши и принимайся за работу! Мера моего терпения дошла до нуля, ты уже заработал неприятности на свою сраку!
    
Рядовой Эймс будто и не слышал. Он полностью сосредоточился на лице, которое смотрело на него словно из-за мутной стеклянной стены.
    
— Падай на колени и оттирай эту херню с низа! Давай быстрей, мальчик, начинай сейчас же!
    
Лицо пропало из вида, оставив Эймса надеяться, что коровий мальчуган начал делать, как ему было сказано, а не просто упал в обморок.
    
На плечо рядовому упала ладонь сержанта.
    
— Ты оглох? Я тебе приказал…
    
— Вентиляторы сюда, сержант! Сюда надо поставить вентиляторы!
    
— О чём это ты база…
    
Эймс завопил сержанту Гроху прямо в лицо:
    
— Там есть живой!
   
   
    
     
7
    
    
В красной тележке оставался один-единственный баллон, когда Неряха Сэм добрёл до лагеря беженцев возле Купола, и стрелка на его датчике стояла лишь чуточку выше нуля. Он не возражал, когда Расти взял его маску и приложил к лицу Эрни Келверту, лишь подполз к Куполу рядом с тем местом, где сидели Барби и Джулия, и начал глубоко вдыхать. На него с любопытством посмотрел корги Горес, который тоже сидел возле Джулии.
    
Сэм перевернулся на спину.
    
— Пусть его и маловато, но всё равно это лучше того, что я имел. Останки в тех баллонах всегда на вкус мерзки, совсем не то, что свеженькие сливки в начале.
    
И тогда, невероятно, он взял и зажёг сигарету.
    
— Погасите, а не сошли ли вы с ума? — позвала Джулия.
    
— И я едва не умер без курева, — ответил Сэм, затягиваясь с явным наслаждением. — Возле кислорода же не мог закурить, сами понимаете. Мог сам себя подорвать, вероятно. Хотя кое-кто курит и ничего.
    
— Да пусть уже, — произнёс Ромми. — Оно нисколько не хуже, чем то дерьмо, которым мы сейчас дышим. Я так понимаю, что смола с никотином в его лёгких служат ему защитой.
    
Подошёл и сел рядом с ними Расти.
    
— Этот баллон — уже убитый солдат, — сообщил он, — но Эрни сделал из него несколько вдохов. Сейчас ему будто бы немного стало легче. Благодарю, Сэм.
    
Сэм отмахнулся:
    
— Мой кислород — ваш кислород, док. Был таким, по крайней мере. Слушайте, а вы не можете его наделать из чего-то в вашей санитарной карете? Ребята, которые подвозят мне баллоны — которые подвозили, то есть, пока здесь говно не попало в вентилятор, — так они могли его делать прямо в своей будке. У них там стояла какая-то хреновина, черт-его-знает какое она носит название, короче, какая-то такая помпа.
    
— Концентратор кислорода, — кивнул Расти, — И ты прав, в санитарном фургоне есть такой. На наше несчастье, он поломан. — Он оскалился, что, несомненно, означало улыбку. — И поломан уже месяца три.
    
— Четыре, — уточнил, подходя, Твич. Он не отводил глаз от Сэмовой сигареты. — Я так понимаю, что у вас больше нет ни одной, или я ошибаюсь?
    
— Даже не думай, — вмешалась Джинни.
    
— Боишься, чтобы я не загрязнил атмосферу в этом тропическом рае, принудив тебя к пассивному курению, милочка? — спросил Твич, но, когда Неряха Сэм протянул ему помятую пачку «Американских Орлов», Твич покачал головой.
    
— Я лично подавал заявку на замену концентратора кислорода, — продолжил Расти. — В наблюдательный совет больницы. Они сказали, что госпитальный бюджет весь исчерпан, но я могу попробовать обратиться к городу, может оттуда помогут. И я подал запрос в совет выборных.
    
— К Ренни, — произнесла Пайпер.
    
— К Ренни, — кивнул Расти. — Получил ответ по всей форме, что мой вопрос будет рассмотрен на посвящённом бюджету заседании совета в ноябре. Ну, и увидим тогда. — Он воздел руки к небу и засмеялся.
    
Теперь уже и остальные беженцы собрались вокруг, с любопытством смотря на Сэма. И с ужасом на его сигарету.
    
— Как вы добрались сюда, Сэм? — спросил Барби.
    
Сэм более чем охотно готов был повествовать свою историю. Начал он с того, как благодаря диагнозу «эмфизема» и своему МЕДИКАЛУ, он начал получать регулярное снабжение кислородом, и как у него иногда скапливались полные баллоны. Рассказал, как услышал взрыв и что увидел, выйдя во двор.
    
— Я понял, что будет дальше, как только увидел, какой силы этот взрыв, — вёл он. Теперь к его аудитории добавились и военные с той стороны. Среди них и Кокс в длинных трусах и нижней рубашке хаки. — Я видел большие пожары и раньше, давно, когда ещё работал в лесу. Пару раз приходилось бросать все, как есть, и просто драпать во весь дух, только бы опередить огонь, да даже если застревал в болоте какой-то из тех пикапов «Интернэшнл Харвестер»[476], на которых мы тогда ездили, нам на то было начхать, бросали и давай драпать. Наиболее плохие пожары те, которые верху, потому что они сами создают свой собственный ветер. Я увидел, что и здесь будет то же самое. Что-то весьма мощное взорвалось. Что это было?
    
— Пропан, — сказал Расти.
    
Сэм почесал себе седую щетину.
    
— Еб твою мать, да не только пропан. Ещё какие-то химикаты тоже, потому что некоторые языки пламени там были зелёными. Если бы оно двинулось в мою сторону, мне был бы гаплык. И вам, народ, также. Но его засосало на юг. Здесь сыграл какую-то свою роль ещё и рельеф, мне-то оно и не удивительно. И русло реки, конечно. Ну, словом, я понял, что должно произойти, и извлёк баллоны из кислородного бара…
    
— Откуда? — переспросил Барби.
    
Сэм сделал последнюю затяжку, затоптал окурок сигареты.
    
— А, это я просто так называл то сараишко, где хранил кислородные баллоны. Ну, словом, у меня их было полных пять штук.
    
— Пять! — буквально простонал Терстон Маршалл.
    
— Конечно, — удовлетворённо подтвердил Сэм, — но пять штук я бы никак не потянул. Старею, сами понимаете.
    
— А вы не могли себе найти легковое авто или пикап? — спросила Лисса Джеймисон.
    
— Мэм, у меня водительские права забрали ещё семь лет тому назад. Или, может, уже восемь прошло. Многовато набралось штрафов за вождение в нетрезвом состоянии. Если бы меня поймали за рулём чего-то большего, чем ручная тачка, меня бы заперли в окружной тюрьме и выбросили ключ.
    
Барби было думал указать на фундаментальную погрешность в таком его предположении, но зачем было лишний раз выдыхать, когда вдох сейчас давался с таким трудом.
    
— Ну, словом, четыре баллона в этой коляске я решил, что осилю, и ещё не прошёл и четверти мили, как начал уже тянуть из первого. Должен был — потому что, вы же понимаете…
    
Джеки Веттингтон спросила:
    
— А вы знали, что мы здесь?
    
— Нет, мэм. Здесь просто возвышенность, вот и все, и я понимал, что мои воздушные консервы не протянут долго. О вас я даже не догадывался и об этих вентиляторах тоже. Это просто тот случай, когда некуда больше было прятаться.
    
— А почему вы добирались так долго? — спросил Питер Фримэн. — Отсюда же до Божьего Ручья не больше трёх миль.
    
— Ну, тут такая смешная штука, — начал Сэм. — Я шёл себе по дороге, по дороге Чёрная Гряда, знаете, ну, мост перешёл, все путем… и сосал себе ещё из первого баллона, хотя он уже был горячий, как черт, и тогда… о! Народ, а вы видели того мёртвого медведя? Того, что, похоже, развалил себе мозг, убившись об телефонный столб?
    
— Мы видели его, — кивнул Расти. — Дайте-ка, я попробую угадать. Немного дальше, после того медведя вы упали в обморок.
    
— А откуда вы об этом узнали?
    
— Мы сюда тоже добирались этим путём, — объяснил Расти, — и там действует какая-то специфическая сила. Похоже на то, что на детей и стариков она действует сильнее всего.
    
— Не такой я уже и старый, — возразил Сэм, явным образом обидевшись. — Я просто поседел рано, как и моя мамаша.
    
— Вы долго лежали в беспамятстве? — спросил Барби.
    
— Ну, часов я не ношу, но, когда я наконец-то очухался, было уже темно, значит, вероятно, долго. Один раз я проснулся, потому что ощутил, что мне не хватает воздуха дышать, и переключился на другой баллон и вновь заснул. С ума сойти можно, не так ли? А какие сны мне снились! Чисто тебе трехаренный цирк[477]! Потом я проснулся уже по-настоящему. Было уже темно, и я переключился на другой баллон. Перебрасывать шланг было совсем легко, потому, что тьма там не была полной. А должна была же быть, должно было быть темно, как у негра в жопе, со всей той сажей, которую огонь понакидывал на Купол, но там, где я лежал, что-то такое светилось. Днём его увидеть нельзя, а вот ночью там словно собрался миллиард светляков вместе.
    
— Лучезарный пояс, мы так его называем, — произнёс Джо. Дети стояли тесной кучкой — он, Норри и Бэнни. Бэнни кашлял себе в кулак.
    
— Хорошее название для той штуки, — одобрительно кивнул Сэм. — Ну, словом, я понял, что здесь кто-то есть, потому что тогда уже услышал эти вентиляторы и увидел огни прожекторов. — Он мотнул головой на лагерь по другую сторону Купола. — Не знал только, успею ли добраться, пока не кончится мой воздух, этот пидарский холм меня едва не доконал, я сосал и кашлял, как черт его знает кто… но справился.
    
Он с интересом посмотрел на Кокса.
    
— Эй, там, полковник Клинк[478], я вижу, у вас изо рта пар идёт. Вы или шинель на себя набросьте, или идите сюда, к нам, у нас здесь тепло. — Сэм захохотал, показывая небогатые остатки своих зубов.
    
— Моя фамилия не Клинк, а Кокс, и со мной все обстоит благополучно.
    
Джулия спросила:
    
— А что вам снилось, Сэм?
    
— Удивительно, что вы спрашиваетесь, — произнёс он, — потому что я запомнил только один кусок из всего ряда, и он был как раз о вас. Вы лежали на сцене, на площади, вы там лежали и плакали.
    
Джулия сжала руку Барби, и сильно, но, не отводя глаз от Сэма.
    
— Откуда вы знали, что это была я?
    
— Потому что вы была накрыты газетами, — ответил Сэм. — Номерами «Демократа». Вы их на себя тянули так, словно под низом вы были голой, прошу пардона, но вы сами спрашиваете. Разве это не самый смешной сон, о котором вы когда-нибудь слышали?
    
Трижды пропикала рация Кокса: фить-фить-фить. Он снял её с пояса.
    
— Что там? Говорите быстро, потому что я здесь как раз занят.