1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 
     

И, зеленее свежего листка,    

Одежда их, в ветру зеленых крылий,    

Вилась вослед, волниста и легка.    

     

     31    

     

Один слетел чуть выше, чем мы были,    

Другой – на обращенный к нам откос,    

И так они сидевших окаймили.    

     

     34    

     

Я различал их русый цвет волос,    

Но взгляд темнел, на лицах их почия,    

И яркости чрезмерной я не снес.    

     

     37    

     

«Они сошли из лона, где Мария, –    

Сказал Сорделло, – чтобы дол  стеречь,    

Затем что близко появленье змия».    

     

     40    

     

И я, не зная, как себя беречь,    

Взглянул вокруг и поспешил укрыться,    

Оледенелый, возле верных плеч.    

     

     43    

     

И вновь Сорделло: «Нам пора  спуститься    

И славным теням о себе сказать;    

Им будет радость с вами очутиться».    

     

     46    

     

Я, в три шага, ступил уже на гладь;    

И видел, как одна из душ взирала    

Все на меня, как будто чтоб узнать.    

     

     49    

     

Уже и воздух почернел немало,    

Но для моих и для ее очей    

Он все же вскрыл то, что таил  сначала.    

     

     52    

     

Она ко мне подвинулась, я – к ней.    

Как я был счастлив, Нино благородный,[635]    

Тебя узреть не между злых теней!    

     

     55    

     

Приветствий дань была поочередной;    

И он затем: «К прибрежью под горой    

Давно ли ты приплыл пустыней водной?»    

     

     58    

     

«О, – я сказал, – я вышел  пред зарей    

Из скорбных мест и жизнь влачу  земную,    

Хоть, идя так, забочусь о другой».    

     

     61    

     

Из уст моих услышав речь такую,    

Он и Сорделло подались назад,    

Дивясь тому, о чем я повествую.    

     

     64    

     

Один к Вергилию направил взгляд,    

Другой – к сидевшим, крикнув:  «Встань, Куррадо[636]!    

Взгляни, как бог щедротами богат!»    

     

     67    

     

Затем ко мне: «Ты, избранное чадо,    

К которому так милостив был тот,    

О чьих путях и мудрствовать не  надо, –    

     

     70    

     

Скажи в том мире, за простором вод,    

Чтоб мне моя Джованна[637]  пособила    

Там, где невинных верный отклик ждет.    

     

     73    

     

Должно быть, мать ее меня забыла,    

Свой белый плат носив недолгий час,    

А в нем бы ей, несчастной, лучше  было.[638]    

     

     76    

     

Ее пример являет напоказ,    

Что пламень в женском сердце вечно  хочет    

Глаз и касанья, чтобы он не гас.    

     

     79    

     

И не такое ей надгробье прочит    

Ехидна, в бой ведущая Милан,    

Какое создал бы галлурский кочет».[639]    

     

     82    

     

Так вел он речь, и взор его и стан    

Несли печать горячего порыва,    

Которым дух пристойно обуян.    

     

     85    

     

Мои глаза стремились в твердь  пытливо,    

Туда, где звезды обращают ход,    

Как сердце колеса, неторопливо.    

     

     88    

     

И вождь: «О сын мой, что твой взор  влечет?»    

И я ему: «Три этих ярких света,    

Зажегшие вкруг остья небосвод».    

     

     91    

     

И он: «Те, что ты видел до рассвета,    

Склонились, все четыре, в должный  срок;    

На смену им взошло трехзвездье это».[640]    

     

     94    

     

Сорделло вдруг его к себе привлек,    

Сказав: «Вот он! Взгляни на супостата!»  –    

И указал, чтоб тот увидеть мог.    

     

     97    

     

Там, где стена расселины разъята,    

Была змея, похожая на ту,    

Что Еве горький плод дала когда-то.    

     

     100    

     

В цветах и травах бороздя черту,    

Она порой свивалась, чтобы спину    

Лизнуть, как зверь наводит красоту.    

     

     103    

     

Не видев сам, я речь о том откину,    

Как тот и этот горний ястреб взмыл;    

Я их полет застал наполовину.    

     

     106    

     

Едва заслыша взмах зеленых крыл,    

Змей ускользнул, и каждый ангел снова    

Взлетел туда же, где он прежде был.    

     

     109    

     

А тот, кто подошел к нам после зова    

Судьи, все это время напролет    

Следил за мной и не промолвил слова.    

     

     112    

     

«Твой путеводный светоч да  найдет, –    

Он начал, – нужный воск в твоей  же воле,    

Пока не ступишь на финифть высот!    

     

     115    

     

Когда ты ведаешь хоть в малой доле    

Про Вальдимагру и про те края,    

Подай мне весть о дедовском престоле.    

     

     118    

     

Куррадо Маласпина звался я;    

Но Старый – тот другой, он был мне  дедом;[641]    

Любовь к родным светлеет здесь моя».    

     

     121    

     

«О, – я сказал, – мне  только по беседам    

Знаком ваш край; но разве угол есть    

Во всей Европе, где б он не был  ведом?    

     

     124    

     

Ваш дом стяжал заслуженную честь,    

Почет владыкам и почет державе,    

И даже кто там не был, слышал весть.    

     

     127    

     

И, как стремлюсь к вершине, так я  вправе    

Сказать: ваш род, за что ему хвала,    

Кошель и меч в старинной держит славе.    

     

     130    

     

В нем доблесть от привычки возросла,    

И, хоть с пути дурным главой[642] все  сбито,    

Он знает цель и сторонится зла».    

     

     133    

     

И тот: «Иди; поведаю открыто,    

Что солнце не успеет лечь семь раз    

Там, где Овен расположил копыта,    

     

     136    

     

Как это мненье лестное о нас    

Тебе в средину головы вклинится    

Гвоздями, крепче, чем чужой рассказ,    

     

     139    

     

Раз приговор не может не свершиться».[643]    

     

     

    

     

 Песнь девятая    

     

Долина  земных властителей (окончание) – Врата Чистилища    

     

     

     1    

     

Наложница старинного Тифона    

Взошла белеть на утренний помост,    

Забыв объятья друга, и корона    

     

     4    

     

На ней сияла из лучистых звезд,    

С холодным зверем сходная чертами,    

Который бьет нас, изгибая хвост;[644]    

     

     7    

     

И ночь означила двумя шагами    

В том месте, где мы были, свой  подъем,    

И даже третий поникал крылами,[645]    

     

     

    

     

     10    

     

Когда, с Адамом в существе своем,[646]    

Я на траву склонился, засыпая,    

Там, где мы все сидели впятером[647].    

     

     13    

     

В тот час, когда поет, зарю встречая,    

Касатка, и напев ее тосклив,    

Как будто скорбь ей памятна былая,[648]    

     

     16    

     

И разум наш, себя освободив    

От дум и сбросив тленные покровы,    

Бывает как бы веще прозорлив,    

     

     19    

     

Мне снилось – надо мной орел суровый    

Навис, одетый в золотистый цвет,    

Распластанный и ринуться готовый,    

     

     22    

     

И будто бы я там, где Ганимед,    

Своих покинув, дивно возвеличен,    

Восхищен был в заоблачный совет.[649]    

     

     25    

     

Мне думалось: «Быть может, он  привычен    

Разить лишь тут, где он настиг меня,    

А иначе к добыче безразличен».    

     

     28    

     

Меж тем, кругами землю осеня,    

Он грозовым перуном опустился    

И взмыл со мной до самого огня.[650]    

     

     31    

     

И тут я вместе с ним воспламенился;    

И призрачный пожар меня палил    

С такою силой, что мой сон разбился.    

     

     34    

     

Не меньше вздрогнул некогда Ахилл,    

Водя окрест очнувшиеся веки    

И сам не зная, где он их раскрыл,    

     

     37    

     

Когда он от Хироновой опеки    

Был матерью на Скир перенесен,    

Хотя и там его настигли греки,[651] –    

     

     40    

     

Чем вздрогнул я, когда покинул сон    

Мое лицо; я побледнел и хладом    

Пронизан был, как тот, кто устрашен.    

     

     43    

     

Один Вергилий был со мною рядом,    

И третий час сияла солнцем высь,    

И море расстилалось перед взглядом.    

     

     46    

     

Мой господин промолвил: «Не страшись!    

Оставь сомненья, мы уже у цели;    

Не робостью, но силой облекись!    

     

     49    

     

Мы, наконец, Чистилище узрели:    

Вот и кругом идущая скала,    

А вот и самый вход, подобный щели.    

     

     52    

     

Когда заря была уже светла,    

А ты дремал душой, в цветах почия    

Среди долины, женщина пришла,    

     

     55    

     

И так она сказала: «Я Лючия;    

Чтобы тому, кто спит, помочь верней,    

Его сама хочу перенести я».    

     

     58    

     

И от Сорделло и других теней    

Тебя взяла и, так как солнце встало,    

Пошла наверх, и я вослед за ней.    

     

     61    

     

И, здесь тебя оставив, указала    

Прекрасными очами этот вход;    

И тотчас ни ее, ни сна не стало».[652]    

     

     64    

     

Как тот, кто от сомненья перейдет    

К познанью правды и, ее оплотом    

Оборонясь, решимость обретет,    

     

     67    

     

Так ожил я; и, видя, что заботам    

Моим конец, вождь на крутой откос    

Пошел вперед, и я за ним – к высотам.    

     

     

    

     

     70    

     

Ты усмотрел, читатель, как вознес    

Я свой предмет; и поневоле надо,    

Чтоб вместе с ним и я в искусстве  рос.    

     

     73    

     

Мы подошли, и, где сперва для взгляда    

В скале чернела только пустота,    

Как если трещину дает ограда,    

     

     76    

     

Я увидал перед собой врата,    

И три больших ступени, разных цветом,    

И вратника, сомкнувшего уста.    

     

     79    

     

Сидел он, как я различил при этом,    

Над самой верхней, чтобы вход  стеречь,    

Таков лицом, что я был ранен светом.    

     

     82    

     

В его руке был обнаженный меч,    

Где отраженья солнца так дробились,    

Что я глаза старался оберечь.    

     

     85    

     

«Скажите с места: вы зачем  явились? –    

Так начал он. – Кто вам дойти  помог?    

Смотрите, как бы вы не поплатились!»    

     

     88    

     

«Жена с небес, а ей знаком  зарок, –    

Сказал мой вождь, – явив нам эти  сени,    

Промолвила: «Идите, вот порог».    

     

     91    

     

«Не презрите благих ее велений! –    

Нас благосклонный вратарь  пригласил. –    

Придите же подняться на ступени».    

     

     94    

     

Из этих трех уступов первый был    

Столь гладкий и блестящий мрамор  белый,    

Что он мое подобье отразил;    

     

     97    

     

Второй – шершавый камень обгорелый,    

Растресканный и вдоль и поперек,    

И цветом словно пурпур почернелый;    

     

     100    

     

И третий, тот, который сверху  лег, –    

Кусок порфира, ограненный строго,    

Огнисто-алый, как кровавый ток.    

     

     103    

     

На нем стопы покоил вестник бога;    

Сидел он, обращенный к ступеням,    

На выступе алмазного порога.    

     

     106    

     

Ведя меня, как я хотел и сам,    

По плитам вверх, мне молвил мой  вожатый:    

«Проси смиренно, чтоб он отпер нам».    

     

     109    

     

И я, благоговением объятый,    

К святым стопам, моля открыть, упал,    

Себя рукой ударя в грудь трикраты.    

     

     112    

     

Семь Р[653] на лбу моем он начертал    

Концом меча и: «Смой, чтобы он  сгинул,    

Когда войдешь, след этих ран», –  сказал.    

     

     115    

     

Как если б кто сухую землю вскинул    

Иль разбросал золу, совсем такой    

Был цвет его одежд. Из них он вынул    

     

     118    

     

Ключи – серебряный и золотой;    

И, белый с желтым взяв поочередно,    

Он сделал с дверью чаемое мной.    

     

     121    

     

«Как только тот иль этот ключ  свободно    

Не ходит в скважине и слаб  нажим, –    

Сказал он нам, – то и пытать  бесплодно.    

     

     124    

     

Один ценней; но чтоб владеть другим,    

Умом и знаньем нужно изощриться,    

И узел без него неразрешим.    

     

     127    

     

Мне дал их Петр, веля мне ошибиться    

Скорей впустив, чем отослав назад,    

Тех, кто пришел у ног моих  склониться».    

     

     130    

     

Потом, толкая створ священных врат: