1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 
Также жена Пенелопа богатоприданная с воем    

Не припадала к одру умиравшего, глаз не закрыла    

Мертвому мужу, как это с умершими принято делать.    

Также и это скажи мне вполне откровенно, чтоб знал я:    

Кто ты? Родители кто? Из какого ты города родом?    

Где тот корабль, что привез и тебя и твоих богоравных    

Спутников к нам? Иль один, на чужом корабле, как попутчик,    

К нам ты приехал, они же, ссадив тебя, дальше поплыли?"    

Так на это ему отвечал Одиссей многоумный:    

"Я на это тебе вполне откровенно отвечу.    

Из Алибанта я родом, имею там дом знаменитый,    

Сыном я прихожусь Афейданту Полипемониду,    

Имя мне самому – Еперит. Божество же пригнало    

К вашим меня берегам из Сикании против желанья.    

Свой корабль я далеко отсюда поставил, близ поля.    

Пятый идет уже год Одиссею с тех пор, как от нас он,    

Муж бессчастный, уехал и край мой родимый покинул.    

Добрый путь ему птицы сулили, взлетевшие справа.    

Радуясь их предсказанью, его я в дорогу отправил,    

Радостно сам он отплыл. Мы оба надеялись часто    

Гостеприимно встречаться, подарки давая друг другу".    

Кончил он. Черная туча печали покрыла Лаэрта.    

Темной золы захвативши в отчаяньи полные горсти,    

Голову ею седую посыпал он, часто стеная.    

Дух взволновался у сына. Смотрел на отца‑старика он, –    

С острою силой внезапно в носу у него защипало.    

Кинулся он, и обнял старика, и, целуя, промолвил:    

"Здесь я, отец! Я – тот, о котором узнать ты желаешь!    

Я на двадцатом году воротился в родимую землю.    

Но воздержись, мой отец, от рыданий и слезного плача.    

Вот что тебе я скажу: мы очень должны торопиться.    

Всех мужей женихов я вчера перебил в нашем доме,    

Мстя им за злые дела и позор, сокрушающий сердце".    

Так на это ему Лаэрт возразил и промолвил:    

"Если впрямь это ты, мой сын Одиссей, воротился,    

Верный какой‑нибудь признак скажи мне, чтоб мог я  поверить".    

Так отвечая на это, сказал Одиссей многоумный:    

"Прежде всего погляди на этот рубец мой, который    

Белым клыком на Парнасе кабан мне нанес на охоте.    

Был туда я тобой и почтенною матерью послан,    

Чтоб Автолика проведать, отца моей матери. Должен    

Был я дары получить, которые мне обещал он.    

Ну, а теперь перечислю деревья, которые ты мне    

Некогда в этом саду подарил. Мальчишкою был я,    

По саду шли мы с тобой. И о дереве каждом тебя я    

Спрашивал. Ты мне его называл и о нем говорил мне.    

Груш тринадцать и яблонь мне десять тогда подарил ты,    

Сорок смоковниц; еще пятьдесят мне рядов обещал ты    

Лоз виноградных, плоды приносящих весь год непрерывно, –    

Вижу вокруг и сейчас тут я самые разные гроздья, –    

Если только погода ниспослана будет Кронидом".    

Так он сказал. У Лаэрта ослабли колени и сердце:    

Признаки тотчас узнал он, которые тот перечислил.    

Сына он обнял руками и тут же упал без сознанья.    

На руки быстро его подхватил Одиссей многостойкий.    

Тот наконец отдышался, и дух собрался в его сердце.    

Тотчас тогда он в ответ слова окрыленные молвил:    

"Зевс, наш родитель! Так есть еще боги на светлом Олимпе,    

Раз за нечестье и наглость они женихам отомстили!    

Сердцем, однако, теперь ужасно боюсь я, чтоб вскоре    

Все итакийцы сюда не пришли и вестей об убийстве    

Не разослали повсюду, по всем городам кефалленским".    

Так на это ему отвечал Одиссей многоумный:    

"Не беспокойся! Об этом теперь не заботься нисколько!    

Лучше пойдем‑ка в твой дом. Ведь он недалеко от сада.    

Я уж туда Телемаха с Филойтием и свинопасом    

Раньше послал, чтоб обед приготовили нам поскорее".    

Так он сказал. И пошли они оба к прекрасному дому.    

После того как для жизни удобного дома достигли,    

Там Телемаха застали, Филойтия и свинопаса.    

Мясо рубили они и в кратере вино уж мешали.    

Великосердного старца Лаэрта старуха сикелка    

Вымыла в доме меж тем и маслом блестящим натерла.    

В плащ прекрасный одела потом. А богиня Афина,    

Ставши близ пастыря войска, его увеличила ростом,    

В члены влила полноту и на вид его сделала крепче.    

Вышел из ванны Лаэрт. Увидавши его, изумился    

Сын, – до того был похож на бессмертного бога он видом,    

Громко к нему Одиссей обратился со словом крылатым:    

"Кто‑то из вечно живущих богов, отец мой, как видно,    

Выше ростом сделал тебя и наружностью лучше".    

Так на это ему Лаэрт рассудительный молвил:    

"Если бы, Зевс, наш родитель, и вы, Аполлон и Афина,    

Был я таким же, каким, в Кефаллении царствуя, город    

Нерик я взял благозданный, стоявший на мысе высоком    

Материка, – если б был я таким же вчера в нашем доме,    

Если б, одетый в доспехи, я принял участие в битве    

Против мужей женихов! Сокрушил бы колени я многим    

Бывшим в зале мужам и радость тебе бы доставил!"    

Так Одиссей и Лаэрт вели меж собой разговоры.    

Те же, окончив трудиться и вкусный обед приготовив,    

Рядом сели за стол по порядку на стулья и кресла.    

Все приступили к обеду. Как раз подошел в это время    

Старый Долий, а с ним сыновья старика. Возвратились    

С поля, с работы они. Позвала их, пришедши за ними,    

Мать, старуха сикелка, которая всех их вскормила    

И за отцом, стариком одряхлевшим, ходила усердно.    

Как увидали они Одиссея и сердцем узнали,    

Остановились и стали средь дома. С приветливой речью    

К ним Одиссей обратился и слово такое промолвил:    

"Что же, старик, садись за обед, перестань удивляться!    

Нам давно уже хочется есть, и все это время    

Мы только вас дожидались, когда вы воротитесь с поля".    

Долий, обе руки протянувши, пошел к Одиссею,    

Руку его возле кисти схватил, целовать ее начал    

И со словами к нему окрыленными так обратился:    

"Друг, воротился ты! Как мы все время тебя ожидали!    

Боги сами тебя привели! Мы уж думать не смели!    

Здравствуй и радуйся много! Пусть счастье дадут тебе боги!    

Вот что, однакоже, точно скажи мне, чтоб знал хорошо я:    

Знает ли все Пенелопа разумная, дали ли знать ей    

О возвращеньи твоем, или вестника нужно послать к ней?"    

Так отвечая на это, сказал Одиссей многоумный:    

«Все уже знает, старик. Чего ты об этом хлопочешь?»    

Долий обратно тогда на гладкое кресло уселся.    

В свой черед и его сыновья, окружив Одиссея,    

Руки с приветливой речью ему горячо пожимали.    

После того близ отца своего по порядку уселись.    

Так в том доме они все заняты были обедом.    

Быстро молва между тем по городу всюду ходила,    

Страшную участь и лютую смерть женихов разглашая.    

Только что весть разнеслась по Итаке, тотчас отовсюду    

Все к Одиссееву дому сбежались, вопя и стеная.    

Вынесли трупы из дома, и здешних – свои схоронили,    

Тех же, кто был из других городов, по домам разослали,    

Их поручив отвести рыбакам на судах быстроходных.    

Сами ж толпою на площадь пошли с опечаленным сердцем.    

После того же как все собрались, отовсюду сошедшись,    

Встал пред собраньем Евпейт и с речью к нему обратился.    

Невыносимая скорбь в его сердце лежала о сыне,    

Об Антиное, нашедшем погибель от рук Одиссея.    

Слезы об нем проливая, он стал говорить и промолвил:    

"Злое дело, друзья, этот муж для ахейцев придумал!    

Доблестных много мужей в кораблях из Итаки увезши,    

Полые он погубил корабли, погубил и все войско.    

Нынче ж, вернувшись домой, знатнейших убил кефалленцев.    

Прежде чем этот успеет отсюда отправиться в Пилос    

Или в Элиде божественной скрыться – владеньи епейцев, –    

Други, пойдем! Иль всегда нам и после придется стыдиться!    

Нам это будет великим позором и в дальнем потомстве,    

Если за наших погибших детей и за братьев убийцам    

Мы не отмстим! Мне совсем бы тогда уж не радостно стало    

Жить! Умереть бы скорей, очутиться с убитыми вместе!    

Други, пойдем! Не дадим переправиться им через море!"    

Так говорил он рыдая. И жалость взяла всех ахейцев.    

Близко к ним подошли Медонт и божественный Фемий    

Из Одиссеева дома, едва только сон их покинул.    

Остановились в средине. Увидев их, все изумились.    

К ним обратился Медонт, исполненный мыслей разумных:    

"Вот что я вам, итакийцы, скажу. Одиссей, уж поверьте,    

Не против воли богов на подобное дело решился!    

Сам я какого‑то бога бессмертного видел, который,    

Ментора образ приняв, стоял близ Лаэртова сына;    

То впереди Одиссея являлся, его ободряя,    

То в толпу женихов внося и смятенье и ужас,    

Их по залу гонял, и они друг на друга валились".    

Бледный ужас при этих словах охватил итакийцев.    

С речью к ним обратился старик Алиферс благородный,    

Масторов сын; и вперед и назад он один только видел.    

Мыслей полный благих, он сказал пред собраньем ахейцев:    

"Слушайте, что, итакийцы, сегодня пред вами скажу я!    

Все это дело, друзья, из‑за трусости вашей свершилось.    

Слушать вы ни меня не хотели, ни пастыря войска    

Ментора, чтоб ваши дети безумства свои прекратили,    

Что безобразное дело они нечестиво свершают,    

Так расточая чужое добро и бесчестя супругу    

Храброго мужа, который – вы ждали – домой не вернется.    

Пусть хоть теперь будет так. Послушайте то, что скажу я:    

Нет, не пойдем, чтоб и худшей беды на себя не накликать!"    

С громкими криками с мест одни поднялися при этом –    

Большая часть. Но другие толпою остались на месте.    

Им не понравилась речь Алиферса, они пожелали    

Вслед за Евпейтом идти и бросились все за оружьем.    

Тело блестящею медью одевши, густою толпою    

Вышли за город они, хоровыми площадками славный.    

Вел их Евпейт за собой, безумное дело замыслив.    

Думал, что сможет за сына отмстить. Но назад воротиться    

Не суждено ему было, и там себе гибель нашел он.    

К Зевсу Крониону тут обратилась богиня Афина:    

"О наш родитель Кранид, меж властителей всех наивысший!    

Дай мне ответ на вопрос: что в уме своем нынче таишь ты?    

Хочешь ли злую войну и ужасную сечу продолжить    

Или же дружбу меж теми решил учредить и другими?"    

Зевс, собирающий тучи, на это ответил Афине:    

"Что ты об этом меня расспрашивать вздумала нынче,    

Милая дочь? Не сама ль ты в рассудке своем порешила,    

Как им всем Одиссей отомстит, возвратившись в отчизну.    

Делай, как хочешь. Я только скажу, как было бы лучше.    

Нынче, когда отомстил женихам Одиссей богоравный,    

Пусть договор заключат, что царем он всегда у них будет.    

Мы же смерть сыновей их и братьев покроем забвеньем.    

Пусть между тех и других, как прежде, любовь утвердится,    

Чтобы в богатстве и мире все время страна процветала".    

Так ее он к тому поощрил, что самой ей желалось.    

Ринулась бурно богиня с высоких вершин олимпийских.    

После того как насытились все медосладкою пищей,    

Начал им говорить Одиссей, в испытаниях твердый:    

«Пусть кто‑нибудь поглядит, не близко ли те уж подходят».    

Так сказал он. И Долия сын поднялся, как велел он.    

Вышел и стал на порог. И всех их уж близко увидел.    

Быстро тогда Одиссею слова он крылатые молвил:    

«Вооружайтесь, как можно скорее! Они уже близко!»    

Все вскочили и стали в доспехи свои облекаться.    

Был Одиссей сам‑четверт. И шесть сыновей еще было    

Долия. Также и сам он с Лаэртом надели доспехи,    

Хоть сединою покрытые оба – бойцы поневоле.    

После того же как все они медью блестящей оделись,    

Вышли, настежь двери раскрыв, во главе с Одиссеем.    

Близко к ним подошла совоокая дева Афина,    

Ментора образ приняв, с ним схожая видом и речью.    

Радость при виде ее испытал Одиссей многостойкий.    

Быстро он милому сыну сказал своему Телемаху:    

"Раз сюда, Телемах, ты пришел, то и сам понимаешь:    

Здесь сейчас предстоит померяться доблестыо людям!    

Не опозорь же, смотри, Одиссеева рода! Доселе    

Силой и мужеством мы на всю отличалися землю".    

Так, отвечая отцу, Телемах рассудительный молвил:    

"Сам, если хочешь, увидишь, отец дорогой; это сердце    

Не опозорит, как ты опасаешься, нашего рода".    

Так промолвил он. Радость Лаэрта взяла, и сказал он:    

"Милые боги! Какой нынче день мне! Какая мне радость!    

В доблести сын мой и внук соревнуются между собою!"    

Близко к Лаэрту тогда подошла и сказала Афина;    

"Аркейсиад, меж товарищей всех наиболе мне милый!    

В помощь Зевса призвавши отца с совоокой Афиной,    

Быстро копьем длиннотенным взмахни и пошли его с силой!"    

Так сказавши, вдохнула великую силу Афина.    

Дочери Зевса великого он горячо помолился,    

Быстро копьем длиннотенным взмахнул и послал его с силой.    

В шлем меднощечный с налету оно поразило Евпейта.    

Шлем копья не сдержал, насквозь его медь пронизала.    

Наземь Евпейт повалился, доспехи его загремели,    

Ринулись тут Одиссей и блистательный сын на передних,    

Стали двуострыми копьями их поражать и мечами.    

И погубили бы всех и лишили бы их возвращенья,    

Если бы голосом громким не крикнула дева Афина,    

Зевса эгидодержавного дочь, и людей не сдержала:    

"Междоусобный ваш бой прекратите! Назад, итакийцы!    

Крови больше не лейте, немедленно все разойдитесь!"    

Так закричала Афина. И бледный страх охватил их,    

У испугавшихся граждан оружье из рук полетело.    

Наземь упало оно при крике ужасном богини.    

К городу все повернули, желаньем объятые жизни.    

Крик ужасный издал Одиссей, в испытаниях твердый.    

Ринулся вслед он врагам, как орел, напрягшись всем телом.    

Молнией серною с неба тогда громовержец ударил.    

Пала она впереди Совоокой, Могучеотцовной,    

И совоокая дева сказала Лаэртову сыну:    

"Богорожденный герой Лаэртид, Одиссей многохитрый!    

Будет! Распрю окончи войны, равно всем ужасной,    

Чтоб на тебя не прогневался Зевс широкоглядящий!"    

Так сказала Афина. И радостно он покорился.    

Клятвенный после того договор заключила меж ними    

Зевса эгидодержавного дочь, Паллада Афина,    

Ментора образ приняв, с ним схожая видом и речью