Поделиться:
  Угадай писателя | Писатели | Карта писателей | Острова | Контакты

Джордж Байрон - Дон Жуан [1824]
Язык оригинала: BRI
Известность произведения: Средняя
Метки: poetry, Классика, Поэзия, Роман

Аннотация. «Дон-Жуан» — итоговое произведение великого английского поэта Байрона с уникальным для него — не «байроническим»! — героем. На смену одиноким страдальцам наподобие Чайльд-Гарольда приходит беззаботный повеса, влекомый собственными страстями. Они заносят его и в гарем, и в войска под командованием Суворова, и ко двору Екатерины II… «В разнообразии тем подобный самому Шекспиру (с этим согласятся люди, читавшие его „Дон-Жуана“), — писал Вальтер Скотт о Байроне, — он охватывал все стороны человеческой жизни… Ни „Чайльд-Гарольд“, ни прекрасные ранние поэмы Байрона не содержат поэтических отрывков более восхитительных, чем те, какие разбросаны в песнях „Дон-Жуана“…»

Полный текст. Открыть краткое содержание.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 

 Как говорят ирландцы по-пунически.  (Ученый мир недавно извещен,  Что в Карфагене был язык кельтический,  И Патриком доныне сохранен  Дух Ганнибала. В тунике классической  Душа Дидоны в Эрине живет -  Так волен думать каждый патриот.)    24    Ну, словом, был он очень пылкий малый,  Дитя порывов, песен и страстей,  То полон чувства, от веселья шалый  (Иль чувственности - если так верней!),  А то готов с компанией удалой  Все разрушать, что подвернется ей;  Так многие наводят развлеченье  И пользу от осады иль сраженья.    25    В любви и на войне идальго мой  Намерений благих всегда держался,  А это козырь выгодный: любой  Им от упреков света защищался -  И дипломат, и шлюха, и герой,  Всяк на свои намеренья ссылался  Прекрасные, хоть черти ими ад  Мостят уж много сотен лет подряд.    26    Признаться вам, берет меня сомненье  По части этих адских мостовых;  Я думал и о способах мощенья,  И степени выносливости их  Не поставляют наши поколенья  Достаточно намерений благих  Для их починки; мостовые ада  Напоминают Лондон, думать надо.    27    Однако к делу. Юный мой герой  Остался вдруг один в разгаре боя;  Так покидают женщины порой  Еще недавно милого героя  По свадьбе через год. Идальго мой  Увидел (не без ужаса, не скрою),  Что он огнем и дымом окружен  И что совсем один остался он.    28    Как это получилось, я не знаю;  Кто был убит, кто раненый лежал,  А кто, поспешно жизнь свою спасая,  Без памяти от ужаса бежал.  (Сам Юлий Цезарь, я припоминаю,  Бегущих римлян еле удержал,  Когда своим щитом в пылу сраженья  Им преградил дорогу отступленья!)    29    Жуан мой, не имея под рукой  Щита и Цезарю не подражая,  Увидел, что момент настал плохой,  Задумался, с трудом соображая,  И, как осел (метафорой такой  Я славного Гомера воскрешаю:  Для самого Аякса не нашел  Он лучшего сравненья, чем осел).    30    Итак, Жуан, ослу уподобляясь,  Пошел вперед и не смотрел назад,  Скользя и поминутно натыкаясь  На трупы коченеющих солдат.  Слепительный пожар, переливаясь,  Горел вдали. И, ужасом объят,  Идальго мой, теряя направленье,  Не видел своего подразделенья.    31    В разгаре боя он найти не мог  Ни командира, ни полка, ни роты;  Куда они девались - знает бог  И, может быть, история пехоты.  Но верный случаи юноше помог.  Когда в пылу воинственной охоты  Он бросился неведомо куда  За славою, мерцавшей как звезда.    32    Не находя ни ротного, ни роты,  Он побежал куда глаза глядят;  Как путник, выбираясь из болота,  И огоньку блуждающему рад,  А моряки рассеянного флота  И к ненадежной пристани спешат, -  Так мой герой, отвагой пламенея,  Бежал туда, где был огонь сильнее.    33    Он толком ничего не понимал:  В глазах темнело и в висках стучало,  Ужасный грохот разум оглушал,  И молния по жилам пробегала;  А сила, в клочья рвущая металл,  И небеса и землю сотрясала;  Ее придумал, дьяволам на страх,  Наш Роджер Бэкон - набожный монах!    34    Но тут Жуан колонну увидал.  Она в бою порядком поредела;  Отважный Ласси, бойкий генерал,  Повел солдат вперед настолько смело,  Что больше половины потерял.  Растаяла колонна до предела,  Осталась от нее в конце концов  Лишь горсточка отборных храбрецов.    35    И Джонсон тут же рядом оказался.  Он, говоря по правде, отступал,  Но, оглядевшись, быстро догадался,  Что из огня да в полымя попал.  Он, замечаю в скобках, не терялся  Их бегству никогда не прибегал,  За исключеньем случаев особых,  Когда храбриться попусту смешно бы.    36    Меж тем как безрассудный Дон-Жуан  Совсем один остался в гуще боя,  Как новичок своей отвагой пьян,  Наш бритт избрал решение иное;  Не то чтоб он боялся мусульман,  Но рассудил, что может и героя  В такой "Долине смерти" бросить в дрожь,  Тогда солдат уже не соберешь!    37    Как черти, мусульмане защищали  Великую твердыню Магомета:  Солдат дождем свинцовым поливали  Дома, редуты, стены, парапеты.  Укрытие надежное едва ли  Нашлось бы в этом городе, но где-то  Заметил егерей британец мой,  Жестокой перепуганных резней.    38    Он их окликнул, и, что очень странно,  Они тотчас откликнулись на зов,  Не так, как "духи бездн", о ком туманно  Нам Хотспер говорит, что голосов  Людских они не слышат. Джонсон рьяно  Ободрил присмиревших молодцов,  И, стадному инстинкту подчиняясь,  Они пошли за ним, не упираясь.    39    Мой Джонсон был герой не без заслуг,  Хотя его судьба не наделила  Фамилией, ласкающею слух,  Как имена Аякса иль Ахилла;  Он был достойный враг и верный друг,  Имел большую выдержку и силу  И истреблял противников порой,  Не суетясь, как подлинный герой.    40    Он даже и бежал-то в данном случае  Лишь в поисках людей, что вслед за ним  Пойдут вперед в огонь, почтя за лучшее  Его признать начальником своим.  Известно - страх влияет как шипучее  На многие желудки; мы спешим  В укрытие от грохота сраженья,  Чтоб дух перевести хоть на мгновенье.    41    Так Джонсон мой решил передохнуть,  Но он потом, конечно, собирался  Вернуться вновь на тот туманный путь,  Которого и Гамлет опасался...  Но Джек не беспокоился ничуть,  Он свойствами магнита отличался:  Придя в себя, он возвратился в бой  И всех увлек туда же за собой.    42    Им показалась со второго разу  Настолько страшной чертова игра,  Что впору позабыть любые фразы  О чести, орденах et cetera.  Солдат живет и дышит по приказу:  Услышав беспощадное "пора!",  Особенно раздумывать не надо,  В аду ли ты иль на пороге ада...    43    Они легли, как травы под косой,  Как урожай под градом, как серпами  Подрезанная рожь. Перед грозой  Бессильно жизни маленькое пламя, -  А турки, разъяренные борьбой,  Их молотили сверху, как цепами,  И то и дело падали стрелки,  Спускать не успевавшие курки.    44    Отстреливались турки с бастиона,  Как дьяволы: сплошной свинцовый шквал  Сметал атаковавшие колонны,  Как пену с крутизны прибрежных скал.  Но Джонсон мой, фортуной охраненный,  Ни под какую пулю не попал;  Он, сам не зная как, вперед пробился  И на обратном скате очутился.    45    За ним еще четыре или пять,  А там и десять выбежали смело;  Теперь уж было нечего терять:  Земля вокруг гудела и горела.  Бежать гораздо легче, чем стоять;  Вперед или назад - не в этом дело!  И посему десяток храбрецов  Ворвался в Измаил в конце концов.    46    И тут они, к большому изумленью,  Узрели пресловутый палисад -  Нелепое весьма сооруженье,  Невежества плачевный результат.  (Теперь береговые укрепленья  Построили отлично, говорят,  Голландцы и французы, - но недаром  Гордятся англичане Гибралтаром!)    47    Герои наши с легкостью могли  Укрыться под защитой палисада,  Построиться и по команде "пли!"  Обрушиться на турок без пощады  (Потом и палисад они снесли;  Больших трудов для этого не надо.)  Ну, словом, палисад, по мере сил,  Условия осады облегчил.    48    О первенстве бессмысленные споры  Рождают, миролюбию назло,  Союзных наций мелкие раздоры  О том, кому случайно повезло.  Британца оскорбляют разговоры,  Что будто бы враги при Ватерлоо  Почти что отлупили Веллингтона,  Да подоспели прусские колонны,    49    Что Блюхер, Гнейзенау и ряд других  На "ер" и "ау" известных генералов  Французов окружили в самый миг.  Когда рука Фортуны задрожала;  Что Веллингтону якобы без них,  Быть может, никогда б не перепало  Ни орденов, ни денежных наград,  О коих все историки твердят.    50    Храни нам, боже, короля! Храни  И королей, а то народ, пожалуй,  Хранить их не захочет в наши дни  Ведь даже кляча, если досаждала  Ей сбруя и узда, как ни гони,  Брыкаться будет. Да, пора настала;  Народ почуял силу, посему  Быть Иовом не захочется ему.    51    Он хмурится, бранится, проклинает  И камешки швыряет, как Давид,  В лицо врага - потом топор хватает  И все кругом безжалостно крушит;  Тогда-то бой великий закипает;  Хоть мне война, как правило, претит,  Но только революция, наверно,  Избавит старый мир от всякой скверны.    52    Но возвратимся к делу. Мой Жуан  Ворвался смело, ловкий и проворный,  На парапет твердыни мусульман  Хотя не самым первым, но, бесспорно,  Одним из первых. Славы ураган  Его увлек; веселый и задорный,  Мой юноша держался храбрецом,  Хоть нежен был и сердцем и лицом.    53    Не он ли на груди красавиц страстных  Был, как дитя, пленителен и мил,  Не он ли в их объятьях ежечасно  Элизиум блаженства находил?  Для всякого любовника опасны  Минуты расставанья - говорил  Жан-Жак Руссо. Но моему герою  Всегда расстаться с милою игрою    54    Бывало жаль; красавиц покидал  Он под влияньем рока, или шквала,  Или родных - и каждый раз страдал,  И вот теперь судьба его послала  В ужасный бой, где пламя и металл  Убили состраданье, где пылала  Стихия буйной смерти; словно конь  Пришпоренный, он бросился в огонь.    55    Жуана кровь зажгло сопротивление;  Мы знаем, что на гонках, на бегах  Весьма легко подобное волненье  И в наших загорается сердцах.  На должном расстоянье, без сомненья,  Он ненавидел зверство, но в боях  Меняются характеры и страсти,  И наш порыв уже не в нашей власти.    56    Отважный Ласси был со всех сторон  Тесним и сжат. Увидев подкрепление,  Он был и рад, и очень удивлен;  Зато юнцов отважных появленье  С Жуаном во главе тотчас же он  Приветствовал, но только, к сожаленью,  Испанцем он Жуана не признал  И по-немецки речь свою сказал.    57    Язык немецкий был для Дон-Жуана  Не более понятен, чем санскрит,  Но уловил он, - что отнюдь не странно, -  0 чем маститый воин говорит.  Свидетельством чинов его и сана  Являлись ленты, звезды, строгий вид,  Украшенные пышно грудь и плечи  И самый тон его любезной речи.    58    На разных языках сквозь шум и чад  Трудненько сговориться, думать надо,  Когда визжит картечь, дома горят  И стоны заглушают канонаду,  Когда в ушах бушуют, как набат,  Все звуки, характерные для ада, -  И крик, и вой, и брань; под этот хор  Почти что невозможен разговор.    59    На то, что длилось меньше двух минут,  Потратил я две длинные октавы,  А бой ревел. Все бушевало тут  В агонии жестокой и кровавой.  Казалось, даже пушки устают  От грохота. И символ злой расправы  Над чувствами людскими - дикий вой,  Протяжный вопль стоял во мгле ночной.    60    Вот враг ворвался в город разоренный...  "Бог создал мир, а люди - города!" -  Воскликнул Каупер - и вполне законное  А Тир и Ниневия, господа?  А Карфаген и стены Вавилона?  Исчезли, не осталось и следа!  Мы скоро все поймем, весьма возможно"  Что только жить в лесах вполне надежно.    61    Удачником убийца Сулла слыл;  Ему судьба сама давалась в руки.  По мне же всех людей счастливей был  Охотник Бун, который жил в Кентукки  За весь свой век он только и убил  Козу или медведя. Слез и муки  Не ведая, в спокойствии души  Он мирно жил в хранительной глуши    62    До старости глубокой. Преступленье  Не омрачало дум его простых;  Здоровье - верный друг уединенья -  Немало дней беспечно - золотых  Ему дало; болезни и сомненья  Теснятся в клетках улиц городских,  А честный Бун провел в лесу и в поле  Лет девяносто - может быть, и боле.    63    И, что всего ценней, оставил он  Надолго память добрую по праву.  (Удел не всех прославленных имен -  Без доброй славы что такое слава?  Пустой кабацкой песенки трезвон!)  Ни ревности, ни зависти лукавой  Не знал отшельник деятельный сей,  Дитя лесов и солнечных полей.    64    Людей он, правда, несколько чуждался,  Включая даже собственную нацию:  Чуть кто-нибудь в лесах его являлся,  Он удалялся в сильной ажитации.  По существу, он искренне боялся  Новейших форм и благ цивилизации,  Но, встретив человека одного,  По-братски он приветствовал его.    65    Он не был одинок; сыны природы  Вокруг него доверчиво росли.  Ни меч, ни брань, ни тайные невзгоды  Сей юный мир состарить не могли.  Не зная ни тоски, ни непогоды,  Они на лоне матери-земли  Хранили нравы вольного кочевья,  Свободные, как реки и деревья.    66    От карликовых жалких горожан  Их отличали мужество и сила,  Красивая походка, стройный стан  И простота души. Не превратила  Их мода в изощренных обезьян,  Их жадное стяжанье не томило,  И браться за ружье по пустякам  Ни разу не случалось их стрелкам.    67    Они трудились днем и сладко спали,  Когда спокойный вечер наступал;  Их ни разврат, ни роскошь не смущали,  Ни подкупа порок не обольщал;  Их сердца не тревожили печали,  Их светлый мир был и велик и мал,  В уединенье общины блаженной  Они вкушали радости вселенной.    68    Но полно о природе! Нужно мне  Напомнить о тебе. Цивилизация!  О битвах, о чуме, о злой вине  Тиранов, утверждавших славу нации  Мильонами убитых на войне,  О славе, генералах и реляциях,

The script ran 0.003 seconds.