1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 
Конь  ломовой, надувшийся с надсады).    

Опешил  брат от злости и досады,    

Потом  вскочил, как разъяренный лев.    

Не в  силах скрыть его объявший гнев.    

«Ах ты,  обманщик! Олух ты! Мужлан!    

Ты мне  еще заплатишь за обман,    

За все  твои притворства, ахи, охи    

И за  такие, как сейчас вот, вздохи».    

Подсматривали  слуги при дверях    

И, видя,  как беснуется монах,    

В  опочивальню мигом прибежали,    

С  позором брата из дому прогнали.    

И он  пошел, весь скрюченный от злости,    

В  харчевню, где уже играли в кости    

С  подручным служка на вчерашний сбор.    

Им не  хотел он открывать позор,    

И, весь  взъерошась, словно дикобраз,    

И зубы  стиснув, все сильней ярясь    

И  распалившись лютой жаждой мести,    

Шаги  направил в ближнее поместье;    

Хозяин  был его духовный сын    

И той  деревни лорд и господин.    

Сеньор  достойный со своею свитой    

Сидел за  трапезой, когда сердитый    

Ввалился  брат и, яростью горя,    

Пыхтел  со злости, еле говоря.    

Все ж  наконец: «Спаси вас бог», – сказал он.    

И  никогда еще не представал он    

Перед  сеньором в облике таком.    

«Всегда  тебя приветствует мой дом, -    

Сказал  сеньор. – Я вижу, ты расстроен.    

Что, иль  разбойниками удостоен    

Вниманием?  Иль кем-нибудь обижен?    

Садись  же, отче. Вот сюда, поближе.    

И, видит  бог, тебе я помогу».    

«Меня,  монаха, божьего слугу,    

Вассал  твой оскорбил в деревне этой,    

Безбожник  он и грубиян отпетый.    

Но что  печалит более всего,    

Чего не  ждал я в жизни от него,    

Седого  дурня, это богомерзкой    

Хулы на  монастырь наш. Олух дерзкий    

Осмелился  обитель оскорблять».    

«Учитель,  ты нам должен рассказать…»    

«Нет, не  учитель, а служитель божий -    

Хотя и  степень получил я тоже    

В  духовной школе, не велит Писанье,    

Всем  гордецам и дурням в назиданье,    

Чтоб  званьем «рабби» нас вы называли, -    

Будь то  на торжище иль в пышном зале…»    

«Ну, все  равно, поведай нам обиду».    

«Хотя я  в суд с обидчиком не вниду,    

Но,  видит бог, такое поруганье    

Монаха,  a per consequens [215]  и званья    

Монашьего,  и церкви всей преславной…    

Я не  видал тому обиды равной».    

«Отец,  надеюсь, исправимо дело.    

Спокойней  будь. Клянусь господним телом.    

Ты соль  земли, ты исповедник мой,    

Так  поделись же ты своей бедой».    

И  рассказал монах про все, что было,    

И ничего  от них в сердцах не скрыл он.    

Не  отвратив спокойного лица,    

Хозяйка  выслушала до конца    

Его  рассказ и молвила: «О боже!    

Ты все  сказал, монах? А дальше что же?»    

«Об этом  как вы мыслите, миледи?»    

«А что ж  мне думать? Он, должно быть, бредил.    

Застлало  голову ему туманом.    

Мужлан  он, так и вел себя мужланом.    

Пусть  бог его недуги исцелит    

И  прегрешения ему простит».    

«Ну нет,  сударыня, ему иначе    

Я  отплачу, и он еще заплачет.    

Я  никогда обиды не забуду,    

Его  ославлю богохульцем всюду,    

Что мне  дерзнул такое подарить,    

Чего  никто не сможет разделить,    

Да еще  поровну. Ах, плут прожженный!»    

Сидел  хозяин, в думу погруженный;    

Он  мысленно рассказ сей обсуждал:    

«А ведь  какой пронырливый нахал!    

Какую  задал брату он задачу!    

То  дьявольские козни, не иначе,    

И в  задометрии ответа нет, [216]    

Как  разделить возможно сей букет    

Из  звука, запаха и сотрясенья.    

А он не  глуп, сей олух, без сомненья».    

«Нет, в  самом деле, – продолжал он вслух, -    

В том  старике сидит нечистый дух.    

Так поровну,  ты говоришь? Забавно.    

И  подшутил он над тобою славно.    

Ты в  дураках. Ведь что и говорить,    

Как  вздох такой на части разделить,    

Раз это  только воздуха трясенье?    

Раскатится  и стихнет в отдаленье.    

Pardi. [217] Еще  напасти не бывало -    

Послали  черти умного вассала.    

Вот  исповедника он как провел!    

Но будет  думать! Сядемте за стол,    

Пускай  заботы пролетают мимо.    

А олух  тот – конечно, одержимый.    

Пускай  его проваливает в ад -    

Сам  Сатана ему там будет рад».    

     Следуют слова лордова  оруженосца и кравчего о способе разделить вздох на двенадцать частей    

     

А за  спиной у лорда сквайр стоял,    

Ему на  блюде мясо разрезал    

И  вслушивался в эти разговоры.    

«Милорд, –  сказал он, – нелегко, без спору,    

Вздох  разделить, но если бы купил    

Мне плащ  монах, я б тотчас научил    

Его, как  вздох меж братьев разделить    

И никого  при том не пропустить».    

«Ну  говори. Плащ я тебе дарю.    

Ах,  плут! Я нетерпением горю    

Скорей  узнать, что ты, злодей, придумал, -    

И  возвратимся снова все к столу мы».    

И начал  сквайр: «В день, когда воздух тих,    

Когда в  нем нет течений никаких,    

Принесть  велите в этот самый зал    

От воза  колесо, – так он сказал, -    

И колесо  на стойках укрепите    

И  хорошенько вы уж присмотрите    

(В таких  делах заботливым хвала),    

Чтоб  ступица его с дырой была.    

Двенадцать  спиц у колеса бывает.    

И пусть  двенадцать братьев созывает    

Монах. А  почему? Узнать хотите ль?    

Тринадцать  братьев – полная обитель. [218]    

А  исповедник ваш свой долг исполнит -    

Число  тринадцать он собой дополнит.    

Потом  пускай без лишних промедлений    

Под  колесом все станут на колени,    

И против  каждого меж спиц просвета    

Пусть  будет нос монашеский при этом.    

Брат  исповедник – коновод игры -    

Пусть  держит нос насупротив дыры,    

А тот  мужлан, в чьем пузе ветр и грозы,    

Пускай  придет и сам иль под угрозой    

(Чего не  сделаешь, коль повелят?)    

К дыре  приставит оголенный зад    

И вздох  испустит, напружась ужасно.    

И вам,  милорд, теперь должно быть ясно,    

Что звук  и вонь, из зада устремясь    

И  поровну меж спиц распределясь,    

Не  обделят ни одного из братьи,    

А сей  монах, отец духовный знати, -    

Не  выделить такого брата грех, -    

Получит  вдесятеро против всех.    

Такой  обычай у монахов всюду:    

Достойнейшему  – первый доступ к блюду.    

А он  награду нынче заслужил,    

Когда с  амвона утром говорил.    

Когда на  то моя была бы воля,    

Не  только вздох, а вздоха три иль боле    

Он  первым бы у ступицы вкусил;    

Никто б из  братии не возразил -    

Ведь  проповедник лучший он и спорщик».    

Сеньор,  хозяйка, гости, но не сборщик    

Сошлись  на том, что Дженкин разрешил    

Задачу и  что плащ он заслужил.    

Ведь ни  Эвклид, ни даже Птолемей    

Решить  бы не смогли ее умней,    

Ясней  облечь ее в свои понятья.    

Монах  сидел, давясь, жуя проклятья.    

Про  старика ж был общий приговор,    

Что  очень ловкий брату дан отпор,    

Что не  дурак он и не одержимый.    

И  поднялся тут смех неудержимый.    

Рассказ  мой кончен, кланяюсь вам низко    

Я за  вниманье. Э, да город близко.    

     Здесь кончает свой  рассказ Пристав церковного суда    

 Пролог Студента    

     

    

     

«Да что  вы спите, что ли, сэр студент? -    

Сказал  хозяин. – Вам фату и лент -    

И в  точности вы были бы невеста    

За  свадебным столом. «Всему есть место    

И  время», – вот как Соломон сказал.    

А я ни  слова нынче не слыхал    

Из ваших  уст. Софизмов мудрых бремя,    

Должно  быть, занимало вас все время.    

Во славу  божью! Будьте веселей,    

Чтобы  потом зубрить, учиться злей.    

Игру  коль начал – надобно играть    

И  правила игры не нарушать.    

Рассказ  веселый вы нам расскажите.    

Чур,  проповедь святую не бубните,    

Как те  монахи, что лишь о грехах    

Гнусить  умеют, навевая страх.    

И чтоб  не одолел нас сладкий сон,    

Веселый  подымите нам трезвон.    

Метафоры,  фигуры и прикрасы    

Поберегите  вы пока в запасе,    

Чтобы в  высоком стиле королям    

Хвалу  воспеть иль славить нежных дам.    

Для нас  попроще надо речь держать,    

Чтоб все  могли рассказ простой понять».    

Достойный  клерк ему в ответ учтиво:    

«Хозяин,  каждый должен принести вам    

Свой  вклад посильный. Слов своих назад    

Я не  беру, повиноваться рад,    

Поскольку  разумение позволит;    

А ваш  наказ меня не приневолит.    

Вам в  точности хочу пересказать    

Один  рассказ, который услыхать    

Случилось  в Падуе, где муж ученый [219]    

Его  сложил, Гризельдой увлеченный.    

Теперь  он мертв, огонь его потушен. [220]    

Господь  ему да упокоит душу.    

Петрарка  – лавром венчанный поэт,    

То  звание ему дарует свет.    

Стихов  его сладкоголосых сила    

Страну  его родную озарила    

Поэзией,  как мудростью и знаньем -    

Ум Джона  из Линьяно. И молчаньем    

Могильным  смерть исполнила уста    

Творцов,  не дав от жизни им устать.    

Пожрала  смерть обоих. Так и нас    

Настигнет  скоро неизбежный час.    

Так вот,  сей муж достойный восхваленье    

Ломбардьи  и Пьемонта во вступленье    

К  рассказу горестному поместил.    

Он  Апеннинских гор изобразил    

Вершины  и особо Монте-Визо,    

А также  горы вплоть до самой Пизы;    

Его перо  искусно описало    

Места,  где По берет свое начало,    

И то,  как он, водою переполнен,    

Вперед  набухнувшие катит волны,    

К  Венеции свой длинный путь стремя.    

Но это  все казалось для меня    

Не самым  главным, главное вам ныне    

Перевести  попробую с латыни».    

 Рассказ Студента    

Здесь начинается  рассказ Студента    

     

     ЧАСТЬ ПЕРВАЯ    

     

На  Западе Италии, у ската    

Холодного  Весула, [221]  край лежит,    

Плодами  пашен и садов богатый,    

Он  городами древними покрыт,    

И  путника его цветущий вид    

Всечасно  приглашает оглянуться,    

Названье  края этого – Салуццо.    

     

Маркграфу  чудный край принадлежал,    

Как до  него отцу его и дедам.    

Ему  послушен каждый был вассал,    

Не  враждовал он ни с одним соседом.    

Гром  треволнений был ему неведом,    

К нему  безмерно рок благоволил,    

Всем  подданным своим маркграф был мил.    

     

Никто в  Ломбардии происхожденья    

Знатнее,  чем маркграф тот, не имел.    

Он молод  был, могучего сложенья,    

Прекрасен  ликом, рыцарствен и смел,    

К тому ж  пригоден для державных дел.    

О  небольшом его изъяне дале    

Скажу я.  Вальтером маркграфа звали.    

     

В нем  порицаю недостаток тот,    

Что он  себе не отдавал отчета,    

Как  жизнь свою в дальнейшем поведет.    

Его  прельщали игры и охота,    

А всякая  о будущем забота    

Была  душе его совсем чужда.    

О браке  он не думал никогда.    

     

Не по  душе народу было это,    

И вот  однажды все дворяне в дом    

К нему  пришли, и вышел муж совета    

(То ль  был маркграфу ближе он знаком,    

То ль  лучше прочих разбирался в том,    

Как надо  говорить) и речь такую    

К нему  повел, – ее вам приведу я.    

     

«О  государь, мы вашей добротой    

Приучены  к вам все свои сомненья    

Всегда  нести с доверчивой душой.    

От вас и  нынче ждем благоволенья.    

Мы  просим выслушать без раздраженья    

Ту  жалобу, которую сейчас    

Народ  желает довести до вас.    

     

Хотя  затронут я ничуть не боле    

Вопросом  этим, чем из нас любой,    

Недаром  я – глашатай общей воли:    

К кому  еще с такою теплотой    

Вы  относились, о властитель мой?    

Не  отвергайте жалобу сурово,    

И нам  законом будет ваше слово.    

     

В  восторге мы от вас и ваших дел,    

Правленье  ваше мы благословляем.    

Блажен  всех ваших подданных удел,    

Его  сравнить мы можем только с раем.    

Лишь об  одном мы все еще мечтаем:    

Чтоб вы  ввели себе супругу в дом.    

Тогда  покой мы полный обретем.    

     

Склоните  шею под ярмо покорно,    

Которое  не к рабству вас ведет,    

А к  власти самой сладостной, бесспорно.    

Ведь  наших дней неудержим полет,    

За годом  быстро исчезает год,    

И как бы  время мы ни проводили, -    

Живя, мы  приближаемся к могиле.    

     

Прекрасной  вашей молодости цвет,    

Увы, не  вечен, – ждет его старенье;    

От  смерти никому пощады нет,    

Она  стоит пред нами грозной тенью,    

Но если  от нее нам нет спасенья,    

То все  же дня не знаем точно мы,    

Когда  пробьет година вечной тьмы.    

     

Не  отвергайте ж нашего совета;    

Поверьте,  государь: он прям и благ.    

Вступите,  если не претит вам это,    

С  какой-нибудь дворянкой знатной в брак.    

И  несомненно: поступивши так,    

Свершите  вы поступок благородный,    

Равно и  нам и господу угодный.    

     

Утешьте  же и успокойте нас,    

Вступивши  в брак с супругою, вам равной.    

Ведь  если б – упаси господь! – погас    

С  кончиной вашей род ваш достославный,    

То  властью тут облекся бы державной,    

На горе  нам, какой-нибудь чужак.    

Поэтому  скорей вступите в брак».    

     

Их  скромной и почтительной мольбою    

Растроган,  Вальтер им сказал в ответ:    

«Не  помышлял доселе я, не скрою,    

Отречься  от себя во цвете лет.    

Свободою,  которой в браке нет,    

Я  дорожил, своей был счастлив долей, -    

И вот  мне надобно идти в неволю.    

     

Но  допускаю, что совет ваш благ, -    

Привык я  уважать все ваши мненья.    

Поэтому  вступить скорее в брак    

Я  принимаю твердое решенье.    

Однако  же прошу мне предложенья    

О выборе  жены не повторять, -    

Позвольте  мне об этом лучше знать.    

     

В своем  потомстве часто, как известно.    

Родители  себя не узнают.    

Ведь  добродетель – это дар небесный,    

А кровь  значенья не имеет тут.    

Я  полагаюсь на господний суд:    

Для  выбора супруги мне подмога    

Нужна не  от людей, а лишь от бога.    

     

Себе  супругу выберу я сам,    

Чтоб с  нею жить в довольстве и покое,    

Но тут  же с просьбой обращаюсь к вам:    

Мне  поклянитесь вашей головою,    

Что  будет уважение такое    

Ей век  от вас, как если бы она    

Была  императрицей рождена.    

     

Клянитесь  также от лица народа    

Мой  выбор не поставить мне в вину.    

Для вас  я жертвую своей свободой    

И  вольность требую себе одну:    

Мне  дайте выбрать по сердцу жену.    

А если  вы на это не согласны,    

То  знайте: ваши все мольбы напрасны».    

     

От всей  души собравшейся толпой    

Дано  маркграфу было обещанье;    

Однако  прежде, чем пойти домой,    

Все  высказать решили пожеланье,    

Чтоб  установлен им был день венчанья.    

Боялся в  глубине души народ,    

Что на  попятную маркграф пойдет.    

     

Он день  назвал, в который непременно,    

Он  знает, брак им будет заключен,    

И на  коленях стали все смиренно    

Его  благодарить за то, что он    

Решил  исполнить божеский закон.    

Все  разошлись потом, добившись цели,    

Достичь  которой так они хотели.    

     

Тогда,  служителей своих призвав    

И членов  челяди своей придворной,    

Пир  подготовить им велел маркграф,    

Его  обставив роскошью отборной.    

Все  принялись охотно и проворно    

Для  свадьбы господина своего    

Примерное  готовить торжество.    

     ЧАСТЬ ВТОРАЯ    

     

Неподалеку  от дворца, в котором    

Приготовления  к дню свадьбы шли,    

Село  лежало, что окинуть взором    

Приятно  было. От даров земли    

Питались  люди там, – их дни текли,    

Трудом  заполненные: ведь от неба    

Зависел  их кусок сухого хлеба.    

     

Средь  этих бедняков давно осев,    

Жил  человек, других беднее много.    

Но знаем  мы, что даже и на хлев    

Порой  исходит благодать от бога.    

С  Яниколою в хижине убогой    

Жила  Гризельда-дочь, красой своей    

Пленявшая  мужчин округи всей.    

     

А  прелестью неслыханною нрава    

Она была  всех девушек милей.    

Ее душе  чужда была отрава    

Греховных  помыслов, и жажду ей    

Тушил не  жбан в подвале, а ручей.    

Желая  быть примерною девицей,    

Она  старалась целый день трудиться.    

     

Хотя по  возрасту еще юна,    

Горячею  наполненное кровью    

Имела  сердце зрелое она,    

Ходила  за отцом своим с любовью    

И  преданностью, чуждой суесловья;    

Пряла,  своих овец гнала на луг, -    

Работала  не покладая рук.    

     

С работы  к ночи возвращаясь, травы    

Она с  собою приносила в дом;    

Их  нарубив, похлебку без приправы    

Себе  варила и свою потом    

Стелила  жесткую постель. Во всем    

Отцу  старалась угодить и мало    

О  собственной особе помышляла.    

     

На этой  бедной девушке свой взор    

Не раз  маркграф покоил с восхищеньем,    

Когда  охотиться в зеленый бор    

Он  проезжал, соседящий с селеньем.    

И взор  его не грязным вожделеньем,    

Не  похотью тогда горел, – о нет!    

Он  нежностью был подлинной согрет.    

     

Его  пленяла женственность движений    

И не по  возрасту серьезный взгляд,    

Где  суетности не было и тени.    

Хоть  добродетель у людей навряд    

В чести,  маркграф с ней встретиться был рад    

И думал:  «Коль придется мне жениться,    

То лишь  на этой я женюсь девице».    

     

День  свадьбы наступил, но невдомек    

Всем  было, кто невеста и супруга;    

Никто  недоуменья скрыть не мог    

И стали  все тайком шептать друг другу:    

«Ужели  так-таки себе подругу    

Маркграф  не выбрал? Неужели нас    

Дурачил  он, да и себя зараз?»    

     

Однако ж  драгоценные каменья    

Оправить  в золото был дан приказ    

Маркграфом,  чтобы сделать подношенье    

Гризельде  милой в обрученья час;    

По  девушке, что станом с ней как раз    

Была  равна, велел он сшить наряды    

И  приготовить все, что к свадьбе надо.    

     

Торжественного  дня зардел рассвет,    

И весь  дворец красой сверкал богатой,    

Какой не  видывал дотоле свет.    

Все  горницы его и все палаты    

Склад  роскоши являли непочатый.    

Все было  там в избытке, чем красна    

Была  Италия в те времена.    

     

Маркграф  и вместе с ним его дворяне    

С  супругами, – все те, которых он    

На этот  праздник пригласил заране, -    

В путь  двинулись. Маркграф был окружен    

Блестящей  свитой, и под лютней звон    

Повел он  всех в селение, где нищий    

Яникола  имел свое жилище.    

     

Что для  нее устроен блеск такой,    

Гризельда  и понятья не имела.    

Она  пошла к колодцу за водой,    

Чтоб в  этот день свободной быть от дела,    

Пораньше,  чем всегда. Она хотела    

Полюбоваться  зрелищем, узнав,    

Что  свадьбу празднует в тот день маркграф    

     

«Сегодня  мне б управиться скорее