1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 
				
Обнаженная Дейна Джергенс лежала на огромной двуспальной кровати, прислушиваясь к ровному шуму воды, доносящемуся из душевой, и смотрела на свое отражение в большом круглом потолочном зеркале, формой и размером в точности соответствовавшем кровати. Думала о том, что женское тело всегда смотрится лучше всего, когда лежит на спине, вытянувшись, с втянутым животом, а груди естественным образом торчат вверх, не обвисая под действием силы тяжести. Часы показывали половину десятого утра, восьмого сентября. Судья уже восемнадцать часов как умер. Бобби Терри отошел в мир иной значительно позже, к несчастью для него.
				
Вода в душевой лилась и лилась.
				
У этого человека мания чистоты, думала Дейна. Даже интересно, что с ним такого случилось, если из-за этого происшествия теперь он проводит в душе по полчаса?
				
Мыслями она вернулась к Судье. Кто мог такое предположить? Идея действительно выглядела блестящей. Кто бы заподозрил старика? Что ж, Флэгг, судя по всему, заподозрил. Каким-то образом узнал, когда ждать Судью и – приблизительно – где. Вдоль границы между Орегоном и Айдахо выставили цепочку блокпостов с приказом убить его.
				
Но задание, похоже, выполнили плохо. Здесь, в Лас-Вегасе, люди, приближенные к Флэггу, со вчерашнего ужина ходили с бледными лицами и не поднимая глаз. Уитни Хоргэн по прозвищу Белый, чертовски хороший повар, на этот раз приготовил какую-то собачью еду, да еще и сжег ее, так что о вкусе речь не шла. Судью убили, но что-то сделали не так.
				
Дейна встала, шагнула к окну с видом на пустыню. Увидела два больших автобуса департамента образования Лас-Вегаса, которые катили на запад по автостраде 95 под жарким солнцем. Она знала, что едут они на авиационную базу в Индиан-Спрингсе, где ежедневно проводились занятия по управлению реактивным штурмовиком. Среди собравшихся на западе более десятка человек в свое время водили самолеты, но, к счастью для Свободной зоны, никто из них раньше не летал на реактивных штурмовиках Национальной гвардии, базировавшихся в Индиан-Спрингсе.
				
Но они этому учились. Да-да, учились.
				
В связи со смертью Судьи больше всего на текущий момент ее занимало следующее: как они узнали то, чего им знать не полагалось? Заслали в Свободную зону своего шпиона? Вполне возможно, думала она, шпионаж – игра, в которую могут играть двое. Но Сью Штерн сказала ей, что о решении отправить шпионов на запад знали только члены комитета, а Дейна сомневалась, что кто-то из них мог работать на Флэгга. Матушка Абагейл узнала бы, что один из членов комитета – предатель. В это Дейна свято верила.
				
И тогда оставался крайне неприятный вариант: Флэгг просто это знал.
				
Дейна находилась в Лас-Вегасе уже восьмой день, и пока ее принимали за полноправного члена общества. Она уже накопила достаточно информации, чтобы до смерти испугать всех, кто жил в Боулдере. Для этого хватило бы новостей о подготовке летчиков для реактивных штурмовиков. Но лично ее больше всего пугала реакция людей на упоминание Флэгга: от тебя просто отворачивались. Или делали вид, что не расслышали. Некоторые скрещивали пальцы, или преклоняли колени, или делали жест, оберегающий от дурного глаза, складывая за спиной ладонь лодочкой. Флэгг и отсутствовал, и при этом незримо присутствовал.
				
Но это днем. Зато вечером, если тихонько сидеть в баре в «Гранде» или в «Силвер-слиппер-рум» в «Кэшбоксе», можно услышать истории о нем, которым со временем предстоит превратиться в мифы. Они говорили медленно, отрывочно, не глядя друг на друга, посасывая пиво. Спиртное большей крепости могло привести к утрате контроля над языком, а это грозило опасностью. Дейна понимала, что не все сказанное – правда, но уже не представлялось возможным отделить золотистую вышивку от самой материи. Она услышала, что он трансформер, оборотень, что он положил начало эпидемии, что он Антихрист, приход которого предсказан в Откровении. Она услышала о распятии Гектора Дроугэна, о том, как он узнал, что Гек балуется кокаином… вероятно, точно так же, как узнал о приезде Судьи.
				
И в этих ночных разговорах его никогда не называли Флэггом; похоже, боялись, что одного упоминания этой фамилии хватит, чтобы он появился перед ними, как джинн из бутылки. Его называли темным человеком, высоким человеком, Странником. А Рэтти Эрвинс назвал его Крадущимся Иудой.
				
Если он знал про Судью, выходит, знает и про нее?
				
Шум воды стих.
				
Не теряй головы, сладенькая. Он поощряет эти слухи. Они придают ему вес. Возможно, у него есть шпион в Свободной зоне, не обязательно член комитета. Просто человек, который сообщил Флэггу, что Судья Феррис – не перебежчик.
				
– Не следует тебе ходить без одежды, крошка. У меня опять встанет.
				
Дейна повернулась к нему, широко и приглашающе улыбаясь, думая о том, с какой радостью отвела бы его вниз, на кухню, и засунула бы штуковину, которой он так гордится, в электрическую мясорубку Уитни Хоргэна.
				
– И почему, ты думаешь, я хожу голая?
				
Он посмотрел на часы.
				
– Что ж, у нас сорок минут. – Его пенис уже начал подергиваться… «Как “волшебная лоза”», – кисло подумала Дейна.
				
– Ладно, тогда давай.
				
Ллойд подошел к ней, а она указала на его грудь:
				
– Только это сними, не то у меня мурашки бегут по коже.
				
Ллойд Хенрид посмотрел на амулет, черную слезу с красной трещиной, и снял его. Положил на прикроватный столик, и тонкая цепочка легонько звякнула.
				
– Так лучше?
				
– Гораздо.
				
Она протянула к нему руки. Через секунду он уже лежал на ней. Еще через секунду – ритмично ее долбил.
				
– Нравится? – выдохнул он. – Тебе нравится, как он ходит в тебе, сладенькая?
				
– Господи, до чего хорошо!.. – простонала она, думая о мясорубке, белой эмали, поблескивающей нержавейке.
				
– Что?
				
– Я сказала, до чего хорошо! – выкрикнула Дейна.
				
Вскоре после этого она имитировала оргазм, неистово завиляла бедрами, закричала. Через несколько секунд кончил и Ллойд (она делила с ним постель уже четыре дня, поэтому всегда знала, когда он кончит), а Дейна, чувствуя, как его сперма начинает течь по бедру, случайно глянула на прикроватный столик.
				
Черный камень.
				
Красная щель.
				
Казалось, она смотрела на нее.
				
И у Дейны внезапно возникло ужасное чувство, что щель действительно смотрит, что это – его глаз, с которого снята контактная линза человечности, и он смотрит на нее, как око Саурона смотрело на Фродо из черной твердыни Барад-Дур, в Мордоре, где бесконечная тьма.
				
Он видит меня, в беспомощном ужасе думала Дейна, в те короткие мгновения совершенно беззащитная. Больше того: он видит меня НАСКВОЗЬ.
				
				
Потом, как она и надеялась, Ллойд заговорил. Это тоже входило в ритуал: оргазм развязывал ему язык. Он обнимал Дейну за голые плечи, закуривал, глядя на их отражения в потолочном зеркале, и начинал рассказывать ей, что происходит.
				
– Как хорошо, что я не Бобби Терри. Нет, сэр, только не это. Большой парень хотел получить голову старого пердуна без единого синяка. Хотел послать ее тем, кто сейчас по другую сторону Скалистых гор. И посмотри, что случилось. Этот козел всадил в лицо старика две пули сорок пятого калибра. С близкого расстояния. Я думаю, он заслужил то, что получил, но я рад, что при этом не присутствовал.
				
– А что с ним случилось?
				
– Радость моя, не спрашивай.
				
– Как он узнал? Большой парень?
				
– Он там был.
				
Ей вдруг стало холодно.
				
– Оказался в том самом месте?
				
– Да. Он постоянно оказывается там, где что-то происходит. Господи Иисусе, когда я думаю, что он сделал с Эриком Стреллертоном, острым на язык адвокатом, с которым я и Мусорник поехали в Лос-Анджелес…
				
– И что он сделал?
				
Ей показалось, что он не ответит. Обычно она могла легонько подтолкнуть его в нужном направлении серией ненавязчивых, уважительных вопросов, позволяя ему почувствовать себя – выражаясь словами ее незабвенной младшей сестренки – Говнокоролем Жабьей горы. Но на этот раз ощущение, что она зашла слишком далеко, не оставляло Дейну, пока Ллойд не заговорил странным, сдавленным голосом:
				
– Он просто посмотрел на него. Эрик разливался соловьем насчет того, какой он видит жизнь в Вегасе… мы должны сделать то, мы должны сделать это. Бедный старина Мусорник – ты знаешь, он не в себе – таращился на него, словно на актера с экрана телевизора или что-то в этом роде. Эрик расхаживал взад-вперед, будто обращался к присяжным, уже не сомневаясь, что окончательно убедил их и все будет, как ему того хочется. И он сказал очень мягко: «Эрик». Именно так. И Эрик повернулся к нему. Я ничего не видел. Но Эрик просто долго смотрел на него. Может, минут пять. Его глаза становились все больше и больше… потом он начал пускать слюни… потом смеяться… и он смеялся вместе с Эриком. Меня это испугало. Когда Флэгг смеется, это страшно. Но Эрик продолжал смеяться, а он сказал: «На обратном пути высадите его в Мохаве». Так мы и поступили. И насколько мне известно, Эрик, возможно, до сих пор бродит по пустыне. Он смотрел на Эрика пять минут и свел его с ума.
				
Ллойд глубоко затянулся и затушил сигарету. Потом обнял Дейну.
				
– Почему мы говорим о таком дерьме?
				
– Не знаю… как дела в Индиан-Спрингсе?
				
Ллойд просиял. Тот проект он курировал лично.
				
– Хорошо. Действительно хорошо. У нас будет трое парней, способных поднять эти «скайхоки»[200] в воздух, к первому октября, может, и раньше. У Хэнка Росона прогресс фантастический. И Мусорный Бак, он же гребаный гений. В чем-то он, может, и не сечет, но если дело касается оружия, равных ему нет.
				
Дейна дважды встречала Мусорного Бака. Оба раза по ее спине пробегал холодок, когда взгляд этих странных, мутных глаз задерживался на ней. Не вызывало сомнений, что другие – Ллойд, Хэнк Росон, Ронни Сайкс, Крысолов – считали Мусорника талисманом, приносящим удачу. Одна его рука жутко обгорела и теперь представляла собой сплошной шрам. И она помнила нечто особенное, случившееся двумя днями ранее. Хэнк Росон что-то рассказывал. Сунул в рот сигарету, зажег спичку, закончил фразу и только после этого прикурил. Дейна увидела, что огонек буквально приковал к себе взгляд Мусорного Бака, он, похоже, даже перестал дышать. Целиком и полностью сосредоточился на крохотном язычке пламени. Смотрел на него, как изголодавшийся человек смотрит на обед из девяти блюд. Потом Хэнк затушил спичку и бросил короткий огарок в пепельницу. На том все и закончилось.
				
– Он разбирается в оружии? – спросила она Ллойда.
				
– Не то слово. К крыльям «скайхоков» подвешиваются ракеты «воздух-земля» типа «Шрайк». Всему этому дерьму давали такие странные названия, верно[201]? Никто представить себе не мог, как эти хреновины крепятся к самолету. Господи, нам понадобился целый день, чтобы понять, как достать их из хранилища. Вот Хэнк и говорит: «Лучше привезем сюда Мусорище, когда он вернется, и поглядим, сможет ли он сообразить, что к чему».
				
– Когда он вернется?
				
– Да, он такой странный чувак. Сейчас пробыл в Вегасе почти неделю, но скоро снова уедет.
				
– И куда?
				
– В пустыню. Он берет «лендровер» и просто уезжает. Странный он, говорю тебе. Они с большим парнем друг друга стоят. К западу от Лас-Вегаса нет ничего, кроме пустыни. Уж я-то знаю. Отбывал срок на западе, в адской дыре, именуемой Браунсвилл. Я не знаю, как он выживает там, но выживает. Он ищет новые игрушки и всегда привозит несколько штук. Через неделю после того, как мы с ним вернулись из Лос-Анджелеса, он привез армейские пулеметы с лазерными прицелами. Хэнк прозвал их пулеметами-без-промаха. В последний раз притащил противопехотные мины, контактные мины, осколочные мины и канистру «Паратиона»[202]. Сказал, что нашел целое море «Паратиона». А также склад дефолиантов, которых хватит, чтобы не оставить во всем Колорадо ни одного листочка.
				
– И где он все это находит?
				
– Везде, – просто ответил Ллойд. – По запаху, наверное. Это так странно. Большая часть западной Невады и восточной Калифорнии принадлежала правительству. Здесь они испытывали свои игрушки, вплоть до атомных бомб. Как-нибудь он наверняка притащит сюда одну.
				
Он рассмеялся. У Дейны внутри все заледенело.
				
– «Супергрипп» тоже начался где-то здесь. Я готов поспорить на что угодно. Возможно, Мусорник сможет найти это место. Говорю тебе, он все это чует. Большой парень говорит, что ему не надо мешать, он сам все сделает, и так и происходит. Знаешь, какая у него теперь самая любимая игрушка?
				
– Нет, – ответила Дейна, сомневаясь, что хочет знать… но разве не за этим она сюда пришла?
				
– Огнеходки.
				
– А что такое огнеходки?
				
– Самоходные огнеметные установки на гусеничном ходу. В Индиан-Спрингсе их пять, стоят рядком, как гоночные автомобили «Формулы-1». – Ллойд рассмеялся. – Их использовали во Вьетнаме. Пехотинцы называли их «Зиппо». Они под завязку залиты напалпом. Мусорник их обожает.
				
– Круто, – пробормотала Дейна.
				
– Короче, когда Мусорник вернулся, мы привезли его в Спрингс. Он побродил вокруг этих «шрайков», что-то бубня себе под нос, и за шесть часов привел их в боеготовность и подвесил под крылья. Можешь ты в это поверить? Чтобы проделывать такое, технический состав военно-воздушных сил учили девяносто лет. Но куда их техникам до Мусорника! Он гребаный гений.
				
Ты хочешь сказать, гениальный псих. Готова спорить, я знаю, откуда взялись эти ожоги.
				
Ллойд взглянул на часы и сел.
				
– К слову об Индиан-Спрингсе, мне надо ехать туда. Хочешь составить компанию?
				
– Не сегодня.
				
Она быстро оделась, как только в душевой вновь полилась вода. Пока Дейне удавалось одеваться и раздеваться, когда его не было в комнате, что ей, собственно, и требовалось.
				
Она закрепила скобу и вставила нож с выкидным лезвием в подпружиненный зажим. Легкий изгиб запястья – и десять дюймов стали оказывались у нее в руке.
				
Что ж, думала она, надевая блузку, у девушки должны быть свои секреты.
				
				
Во второй половине дня она работала в команде, обслуживавшей уличные фонари. Работа состояла в том, чтобы проверять лампочки простеньким прибором и заменять перегоревшие или разбитые вандалами во время эпидемии «супергриппа». Работали они вчетвером, и автоподъемник с люлькой перевозил их от столба к столбу, с улицы на улицу.
				
Ближе к вечеру того же дня Дейна, стоя в люльке, снимала плексигласовый колпак с одного из фонарей и думала о том, как ей нравятся люди, с которыми она работает, особенно Дженни Энгстрем, сильная и красивая, бывшая танцовщица ночного клуба, сейчас управлявшая люлькой. Именно такой Дейна всегда представляла себе лучшую подругу и не могла понять, каким образом Дженни оказалась здесь, на стороне темного человека. Ее это настолько ставило в тупик, что она не решалась спросить у Дженни, как так вышло.
				
И другие люди ей нравились. Она думала, что глупцов в Вегасе, пожалуй, побольше, чем в Зоне, но ни у кого изо рта не торчали клыки и никто не превращался при восходе луны в летучих мышей. Опять же здесь людей отличало куда большее трудолюбие, чем в Боулдере. В Свободной зоне хватало таких, кто целые дни проводил в парках, а для многих полуденный перерыв на ленч растягивался до двух часов дня. В Лас-Вегасе ничего подобного не было и в помине. С восьми утра и до пяти дня все работали, кто в Индиан-Спрингсе, кто в городе. Даже начались занятия в школе. В Вегасе оказалось порядка двадцати детей, от четырех (Дэниел Маккарти, всеобщий любимец, которого все звали Динни) до пятнадцати лет. Среди взрослых нашлось два человека с учительскими сертификатами, и занятия проводились пять дней в неделю. Ллойд, который бросил школу, оставшись на третий год в младшем классе, очень гордился тем, что дети имели возможность получить образование. Аптеки с распахнутыми дверями никто не охранял. Люди постоянно заходили и выходили… но не брали ничего более сильнодействующего, чем аспирин или джелусил. На западе проблемы наркотиков не существовало. Все, кто видел, что случилось с Гектором Дроугэном, знали, какое наказание полагается за эту вредную привычку. И ричей моффэтов здесь Дейна тоже не встречала. Все держались дружелюбно, окон никто не бил. Люди понимали, что пить что-то более крепкое, чем пиво, себе дороже.
				
Германия в тридцать восьмом году, думала Дейна. Нацисты? Ох, очаровательные люди. Такие спортивные. Не ходят в ночные клубы, ночные клубы для туристов. А чем они занимаются? Собирают часы.
				
«А права ли я?» – спрашивала себя Дейна, вспоминая Дженни Энгстрем. Она не знала… но предполагала, что очень даже может быть.
				
Она проверила лампочку на фонарном столбе. Перегорела. Дейна сняла ее, зажала между ног, достала последнюю новую. Хорошо. Все равно конец рабочего дня. Часы показывали…
				
Она посмотрела вниз и замерла.
				
От автобусной остановки шли люди, вернувшиеся в город из Индиан-Спрингса. Все они мимоходом посмотрели вверх, как обычно группа людей смотрит на человека, находящегося высоко над землей. Синдром бесплатного цирка.
				
Одно лицо бросилось ей в глаза.
				
Широкое, улыбающееся, удивительное лицо.
				
Дорогой и любимый Иисус на небесах, неужто это Том Каллен?
				
Капелька жгуче-соленого пота упала Дейне в глаз, все тут же начало двоиться. Когда она вытерла пот, лицо исчезло. Люди с автобусной остановки прошли дальше, размахивая корзинками для ленча, разговаривая, смеясь. Дейна увидела одного, который мог быть Томом, но со спины точно сказать не могла…
				
Том? Они послали Тома?!
				
Конечно же, нет. Это настольно безумная идея, что…
				
Кажется почти здравой.
				
Но она все равно не могла в это поверить.
				
– Эй, Джергенс! – сердито крикнула снизу Дженни. – Ты там заснула или просто ублажаешь себя?
				
Дейна перегнулась через ограждающий поручень люльки, посмотрела на запрокинутое лицо Дженни. Показала ей средний палец. Дженни рассмеялась. Дейна занялась установкой новой лампы, а к тому времени, когда сделала все, как положено, рабочий день практически закончился. По пути в гараж она молчала, уйдя в себя. Настолько глубоко, что Дженни полюбопытствовала, что с ней.
				
– Наверное, мне просто нечего сказать, – с полуулыбкой ответила Дейна.
				
Это не мог быть Том.
				
Или мог?
				
				
– Просыпайся! Просыпайся, черт тебя побери! Просыпайся, сука!
				
Она уже выбиралась из вязкого сна, когда пинок в поясницу сбросил ее с большой круглой кровати на пол. Тут она разом проснулась, моргая и в полном замешательстве.
				
Ллойд стоял над ней, в его глазах читалась холодная злоба. Уитни Хоргэн. Кен Демотт. Одинокий Туз. Дженни. Обычно открытое лицо Дженни стало отстраненным, начисто лишенным эмоций.
				
– Джен?..
				
Ответа не последовало. Дейна поднялась на колени, смутно осознавая, что она голая, отдавая себе отчет, что ее здесь, мягко говоря, больше не любят. Ллойд выражением лица больше всего напоминал мужчину, которого предали.
				
Мне это снится?
				
– Быстро одевайся, лживая, шпионящая сука!
				
Ладно, значит, не сон. Она почувствовала, как живот скрутило от ужаса, хотя, само собой, этого следовало ожидать. Они знали насчет Судьи, а теперь узнали о ней. Он сказал им. Она взглянула на часы, которые стояли на прикроватном столике. Без четверти четыре утра. «Час тайной полиции», – подумала Дейна.
				
– Где он? – спросила она.
				
– Здесь, – мрачно ответил Ллойд. Его побледневшее лицо блестело от пота. Амулет висел в раскрытом вырезе рубашки. – Ты скоро пожалеешь о том, что он здесь.
				
– Ллойд!
				
– Что?
				
– Я заразила тебя венерической болезнью. Надеюсь, твоя штучка сгниет.
				
Он пнул ее пониже ключицы, свалив на спину.
				
– Я надеюсь, что сгниет, Ллойд.
				
– Заткнись и одевайся!
				
– Выметайтесь отсюда. Я не собираюсь одеваться при мужчинах.
				
Ллойд пнул ее еще раз, в правый бицепс. Руку пронзила дикая боль, рот Дейны изогнулся дугой, но она не закричала.
				
– Попал в передрягу, Ллойд? Спал с Матой Хари? – Она улыбнулась ему, хотя в глазах стояли слезы боли.
				
– Пошли, Ллойд. – Увидев по выражению лица Ллойда, что тот сейчас прыгнет на Дейну, Уитни Хоргэн выступил вперед и положил руку на его плечо. – Мы подождем в гостиной. Дженни присмотрит за ней, пока она будет одеваться.
				
– А если она решит выброситься из окна?
				
– Не получится. – Широкое лицо Дженни оставалось бесстрастным, и Дейна впервые обратила внимание, что на бедре у нее пистолет.
				
– Она и не сможет, – добавил Одинокий Туз. – Окна на верхних этажах предназначены только для того, чтобы через них смотреть, или вы не знаете? Иногда у проигравшихся возникало желание отправиться в последний полет, а это подмачивало репутацию казино. Так что они не открываются. – Его взгляд упал на Дейну, и в нем читался намек на сочувствие. – А ты, крошка, проигралась по полной.
				
– Пошли, Ллойд, – повторил Уитни. – Или ты сделаешь что-то такое, о чем потом крепко пожалеешь, скажем, ударишь ее в голову. Лучше тебе отсюда уйти.
				
– Хорошо. – Они вместе двинулись к двери, Ллойд обернулся. – Он задаст тебе жару, сука!
				
– Ты самый паршивый любовник из всех мужиков, которых я знала, – сладким голосом поведала ему Дейна.
				
Он рванулся к ней, но Уитни и Кен Демотт удержали его и вытолкали за порог. Двухстворчатая дверь захлопнулась с тихим щелчком.
				
– Одевайся, Дейна, – приказала Дженни.
				
Дейна поднялась, все еще потирая пурпурный синяк на руке.
				
– Здесь все такие? – спросила она. – И ты с ними заодно? С такими, как Ллойд Хенрид?
				
– Ты с ним спала, не я. – Впервые на лице Дженни отразились эмоции: сердитый упрек. – Ты думаешь, это хорошо – прийти сюда и шпионить за людьми? Ты заслуживаешь всего, что тебе достанется. И, сестричка, достанется тебе по полной программе.
				
– Я спала с ним не просто так. – Дейна надела трусы. – И шпионила не ради себя.
				
– Почему бы тебе не заткнуться?
				
Дейна повернулась и посмотрела на Дженни:
				
– А чем, по-твоему, они тут занимаются, подруга? Зачем учатся летать на этих самолетах в Индиан-Спрингсе? Эти ракеты «шрайк», ты думаешь, они нужны для того, чтобы Флэгг выиграл своей девушке куколку на сельской ярмарке?
				
Дженни плотно сжала губы.
				
– Это не мое дело.
				
– А если они используют эти самолеты следующей весной, чтобы, перелетев через Скалистые горы, уничтожить всех, кто живет на другой стороне?
				
– Я на это надеюсь. Или мы, или вы, так он говорит. И я ему верю.
				
– Они верили и Гитлеру. Но вы ему не верите: вы просто до смерти им запуганы.
				
– Одевайся, Дейна.
				
Дейна надела слаксы, застегнула пуговицу. Потом молнию. Потом вскинула руку ко рту.
				
– Я… думаю, меня сейчас вырвет… Господи!.. – Схватив блузку с длинным рукавом, она повернулась, промчалась в туалет и заперла дверь. Принялась издавать рвотные звуки.
				
– Открой дверь, Дейна! Открой дверь, а не то я выбью замок!
				
– Мне плохо… – Издав очередной рвотный звук, Дейна поднялась на цыпочки, ощупала верх аптечного шкафчика, где, слава Богу, оставила нож, зажим и скобу, молясь о необходимых ей двадцати секундах…
				
Схватила скобу. Закрепила на руке. Теперь в спальне слышались и другие голоса.
				
Левой рукой Дейна включила воду в раковине.
				
– Минутку. Меня рвет, черт бы вас побрал!
				
Но они не собирались ждать. Кто-то пнул дверь ванной, и она затрещала. Дейна вставила нож в подпружиненный зажим. Теперь он лежал вдоль предплечья, как смертоносная стрела. Со скоростью молнии надела блузку и застегнула рукава. Набрала в рот воды, выплюнула. Спустила воду в туалете. Еще пинок в дверь. Дейна повернула ручку, и они ворвались в ванную. У Ллойда глаза едва не вылезали из орбит. Дженни стояла позади Кена Демотта и Одинокого Туза с пистолетом в руке.
				
– Меня вырвало, – холодно объяснила Дейна. – Жалеете, что не удалось посмотреть?
				
Ллойд схватил ее за плечо и вышвырнул в спальню.
				
– Мне следовало сломать тебе шею, паршивая манда!
				
– Помните голос своего хозяина. – Она застегнула блузку, оглядывая их сверкающими глазами. – Он же для вас царь и Бог, верно? Один поцелуй в его зад, и вы принадлежите ему.
				
– Тебе бы лучше замолчать, – пробурчал Уитни. – Ты только усложняешь себе жизнь.
				
Дейна посмотрела на Дженни, не в силах понять, как эта вульгарная девчонка с открытой улыбкой превратилась в безжалостную, лишенную эмоций тварь.
				
– Разве вы не видите, что он готов пойти на второй круг? – в отчаянии спросила она. – Убийства, стрельба… эпидемия?
				
– Он самый крутой и сильный, – с необъяснимой мягкостью ответил Уитни. – Он собирается смести вас с лица земли.
				
– Довольно разговоров! – бросил Ллойд. – Пошли!
				
Они шагнули к ней, чтобы взять ее, но она отступила, скрестив руки на груди, и покачала головой:
				
– Я пойду сама.
				
				
Казино пустовало, если не считать нескольких мужчин, которые с винтовками в руках стояли и сидели у дверей. Все они, казалось, нашли что-то очень интересное на стенах, потолке или пустых игральных столах, когда двери лифта открылись и появилась компания Ллойда, взявшая Дейну в плотное кольцо.
				
Ее подвели к двери, которая находилась за длинным рядом кассовых окошечек. Ллойд открыл дверь маленьким ключом и переступил порог. Дейна последовала за ним в помещение, которое напоминало банк: машинки для счета купюр, корзины с бумажной лентой, банки с резинками и скрепками. Дверцы денежных ящиков закрыть никто не удосужился. Из некоторых деньги вывалились на пол. Преимущественно купюры по пятьдесят и сто долларов.
				
Уитни открыл другую дверь в дальней стене банковского зала, и Дейну по устланному ковром коридору провели в пустую приемную. Обставленную со вкусом. С белым столом для ослепительно красивой секретарши, которая умерла несколько месяцев назад, кашляя и отхаркивая комья зеленой мокроты. Картина на стене казалась репродукцией Пауля Клее. Пол устилал мягкий светло-коричневый ворсистый ковер. Чувствовалось, что это приемная кабинета человека, наделенного властью.
				
Страх плескался в лагунах ее тела, как холодная вода, сковывая ее, мешая свободе движений. Ллойд наклонился над столом и щелкнул тумблером-переключателем. Дейна заметила, что он весь в поту.
				
– Мы ее привели, Эр-Эф.
				
Дейна почувствовала, как внутри забурлил истерический смех, и не смогла его сдержать… да и не очень пыталась.
				
– Эр-Эф! Эр-Эф! Ох, это круто! К съемке готов, Си-Би[203]! – Она расхохоталась, и внезапно Дженни отвесила ей оплеуху.
				
– Заткнись! – прошипела она. – Ты не знаешь, что тебя ждет.
				
– Я-то знаю. – Дейна смотрела ей в глаза. – А ты и остальные… Вы вообще не в курсе.
				
Из аппарата внутренней связи донесся голос, теплый, довольный, веселый:
				
– Очень хорошо, Ллойд, благодарю. Пошли ее ко мне, пожалуйста.
				
– Одну?
				
– Естественно. – Добродушный смешок, и аппарат внутренней связи отключился. Дейна почувствовала, как во рту у нее пересохло.
				
Ллойд повернулся к ней. Большие капли пота подрагивали у него на лбу и скатывались по щекам, как слезы.
				
– Ты его слышала. Иди.
				
Она сложила руки на груди, прижимая нож к телу.
				
– А если я откажусь?
				
– Я тебя затащу.
				
– Посмотри на себя, Ллойд. Ты так напуган, что не затащишь и щенка. – Она оглядела остальных. – Вы все напуганы. Дженни, ты же сейчас наложишь в штаны. Это вредно для цвета лица, дорогая. Да и штанам не пойдет на пользу.
				
– Заткнись, мерзкая шпионка, – прошептала Дженни.
				
– Я никогда так не боялась в Свободной зоне, – продолжила Дейна. – Там я чувствовала себя уютно. И сюда пришла только потому, что хотела, чтобы все оставалось по-прежнему. Это политика – ничего больше. Вам пора задуматься об этом. Может, он продает страх, потому что больше ему нечего предложить.
				
– Мэм, – в голосе Уитни слышались извиняющиеся нотки, – я бы с удовольствием дослушал твою проповедь до конца, но тебя ждут. Я сожалею, но сейчас ты или скажешь «аминь» и войдешь в эту дверь, или я тебя туда затащу. Ты сможешь ему все рассказать, как только попадешь туда… если у тебя найдется достаточно слюны, чтобы говорить. А до тех пор мы несем за тебя ответственность. – И странное дело, голос его звучал искренне. К сожалению, страх тоже был неподдельным.
				
– Обойдемся без этого.
				
Дейна заставила ноги сдвинуться с места, но уже второй шаг дался ей легче, чем первый. Она шла навстречу своей смерти, сомнений в этом не было. Раз так, будь что будет. Нож при ней. Первый удар – ему, если удастся, второй – себе, если возникнет необходимость.
				
Она подумала: Меня зовут Дейна Роберта Джергенс, и я боюсь, но я боялась и раньше. Он может забрать у меня лишь то, с чем мне и так придется рано или поздно расстаться, – мою жизнь. Я не позволю ему сломать меня. Я не позволю ему раздавить меня. Я хочу умереть с гордо поднятой головой – и собираюсь добиться чего хочу.
				
Она повернула ручку и вошла в кабинет… оказавшись один на один с Рэндаллом Флэггом.
				
				
Просторная комната оказалась практически пуста. Стол был отодвинут к дальней стене, за ним стоял вращающийся стул. Картины прятались в чехлах, свет не горел.
				
Портьеры были раздвинуты, открывая панорамное окно с видом на пустыню. Дейна подумала, что никогда раньше не видела ничего более бесплодного и отталкивающего. В небе висела луна, напоминающая маленькую, до блеска отполированную серебряную монетку. Почти полная.
				
У окна, на фоне пустыни, темнел человеческий силуэт.
				
Он еще долго продолжал смотреть на пустыню и после того, как Дейна вошла, потом все-таки повернулся. Сколько времени занимает такой поворот? Две, максимум три секунды. Но Дейне показалось, что темный человек поворачивался целую вечность, мало-помалу открывая все большую часть себя, будто та самая луна, на которую он смотрел. Дейна вновь ощутила себя маленькой девочкой, окаменевшей от любопытства, сопровождавшего любой страх. В эти мгновения она влипла в паутину его привлекательности, его обаяния и уже не сомневалась, что когда поворот закончится, через многие и многие столетия, увидит образ из своих снов: средневекового монаха в рясе с капюшоном, а под капюшоном – полнейшую черноту. Человека без лица. Она увидит эту черноту и сойдет с ума.
				
А потом он уже смотрел на нее, шел к ней, тепло улыбаясь, и первой мелькнула шокирующая мысль: Это ж надо, он мой ровесник!
				
Спутанные темные волосы Рэнди Флэгга обрамляли симпатичное, пышущее здоровьем лицо, свидетельствовавшее о том, что он много времени проводит на открытом воздухе. Лицо подвижное, выразительное, а глаза сверкали весельем, словно глаза ребенка, приготовившего маленький, но удивительный тайный сюрприз.
				
– Дейна! – воскликнул он. – Привет!
				
– П-п-привет, – вот и все, что ей удалось выдавить из себя. Она думала, что готова ко всему, а вот к такому приему не подготовилась. В голове у нее все смешалось. Он раскинул руки, как бы извиняясь, одетый в вылинявшую узорчатую рубашку с обтрепанным воротником, подвернутые джинсы и очень старые ковбойские сапоги со стоптанными каблуками.
				
– А кого ты ожидала увидеть? Вампира? – Улыбка стала шире, практически требуя ответной. – Оборотня? Что они наговорили про меня?
				
– Они боятся, – ответила она. – Ллойд… потеет как свинья. – Он по-прежнему улыбался, и ей пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы не улыбнуться в ответ. Ее пинком сбросили с кровати по его приказу. Привели сюда для… чего? Чтобы сознаться? Рассказать все, что она знала о Свободной зоне? Дейна не могла поверить, что он еще чего-то не знал.
				
– Ллойд? – Флэгг печально рассмеялся. – Ллойду пришлось многое пережить в Финиксе, во время эпидемии. Он не любит об этом говорить. Я спас его от смерти и… – кажется, улыбка стала еще более обезоруживающей, – …и от того, что, пожалуй, похуже смерти. Он связывает меня с тем испытанием, выпавшим на его долю, хотя к тому, что с ним произошло, я не имел никакого отношения. Ты мне веришь?
				
Дейна медленно кивнула. Она ему поверила и задалась вопросом: а не вызваны ли частые визиты Ллойда в душевую пережитым в Финиксе? Даже почувствовала по отношению к Ллойду то, что никак не ожидала ощутить: жалость.
				
– Ладно. Присаживайся, дорогая.
				
Она в недоумении огляделась.
				
– На пол. Пол очень даже подойдет. Нам надо поговорить, и поговорить правдиво. Лжецы сидят на стульях, поэтому мы без них обойдемся. Посидим, беседуя, как друзья напротив друг друга у костра. Присаживайся, девочка. – Его глаза весело блеснули, он словно едва сдерживал рвущийся наружу смех. Сел, скрестив ноги перед собой, потом призывно посмотрел на Дейну, как бы говоря: Ты что, намерена позволить мне в одиночку сидеть на полу в этом нелепом кабинете?
				
После короткого колебания она тоже села, скрестила ноги и положила руки на колени. Почувствовала вселяющую уверенность тяжесть ножа в пружинном зажиме.
				
– Тебя послали сюда, чтобы шпионить, дорогая. Я правильно излагаю?
				
– Да. – Отрицать не имело смысла.
				
– И ты знаешь, как обычно поступают со шпионами в военное время?
				
– Да.
				
Его улыбка могла бы затмить солнечный свет.
				
– Как хорошо, что мы не воюем, твои люди и мои.
				
Дейна изумленно вытаращилась на него.
				
– Но мы же не воюем, ты знаешь. – Его голос звучал совершенно искренне.
				
– Но… вы… – В ее голосе вихрем закружились мысли. Индиан-Спрингс. «Шрайки». Мусорный Бак с его дефолиантом и «Зиппо». Смена темы разговора при упоминании имени темного человека – или его возможного присутствия. И этот адвокат, Эрик Стреллертон, бродящий по пустыне Мохаве с выжженными мозгами.
				
Он просто посмотрел на него.
				
– Мы что, напали на вашу так называемую Свободную зону? Повели себя враждебно по отношению к вам?
				
– Нет… но…
				
– Или вы атаковали нас?
				
– Разумеется, нет!
				
– Нет. И мы ничего такого не планируем. Посмотри! – Он внезапно поднял правую руку, сложил пальцы трубочкой. Сквозь нее Дейна видела пустыню за окном. – Великая западная пустыня! – воскликнул Флэгг. – Большой облом! Невада! Аризона! Нью-Мексико! Калифорния! Группы моих людей сейчас находятся в Вашингтоне, Сиэтле и Портленде, штат Орегон. По несколько человек отправлены в Айдахо и в Нью-Мексико. Мы так разбросаны, что даже переписью населения сможем заняться не раньше чем через год. И мы гораздо более уязвимы, чем твоя Зона. Свободная зона – высокоорганизованный улей, или коммуна. Мы – всего лишь конфедерация, а я – ее номинальный глава. Места хватит и нам, и вам. Места будет хватать и в две тысячи сто девяностом году. При условии, что дети выживут, о чем мы узнаем только через пять месяцев. Если выживут и человечество останется на Земле, пусть наши внуки решают территориальные проблемы. Или внуки наших внуков. Но нам-то что делить?
				
– Нечего, – пробормотала Дейна. В горле у нее пересохло. Он потряс ее до глубины души. И она ощутила что-то еще… надежду? Посмотрела ему в глаза – и уже не могла отвести взгляд, да и не хотела. Она не собиралась сходить с ума. Он вовсе не сводил ее с ума. Она видела перед собой… более чем здравомыслящего человека.
				
– Для борьбы у нас нет ни экономических, ни технологических причин. Политическое устройство у нас несколько отличается, но это мелочь, а с учетом Скалистых гор, которые нас разделяют…
				
Он меня гипнотизирует.
				
Невероятным усилием воли она оторвала взгляд от глаз Флэгга и посмотрела поверх его плеча на луну. Улыбка темного человека чуть поблекла, тень раздражения проскользнула по его лицу. Или ей это только почудилось? Когда она вновь посмотрела на него (на этот раз более настороженно), он улыбался по-прежнему доброжелательно.
				
– Ты убил Судью! – резко бросила она. – Ты чего-то от меня хочешь, а когда получишь, убьешь и меня.
				
Он спокойно смотрел на нее.
				
– Вдоль границы Айдахо с Орегоном стояли блокпосты, и они ждали Судью Ферриса, это правда. Но не для того, чтобы убить! Они получили приказ привезти его ко мне. До вчерашнего дня я находился в Портленде. Я хотел поговорить с ним, как сегодня говорю с тобой, дорогая, спокойно, здраво, благоразумно. Два человека, находившиеся на блокпосту в Копперфилде, штат Орегон, заметили его и попытались остановить. Он открыл стрельбу, смертельно ранил одного из моих людей и убил второго. Раненый убил Судью перед тем, как умер сам. Я сожалею, что все так вышло. Ты даже не можешь себе представить, как сожалею. – Его глаза потемнели, и в этом она ему поверила… но, вероятно, он хотел, чтобы она поверила ему и в остальном. Внутри у нее снова похолодело.
				
– Они рассказывают иначе.
				
– Дорогая, верь кому хочешь. Но помни, что приказы здесь отдаю я.
				
Он умел убеждать… чертовски хорошо умел убеждать. И казался совершенно безобидным… но соответствовало ли это действительности? Или такое впечатление возникало потому, что он был человеком… хотя бы внешне? Только от этого она испытала столь огромное облегчение, что едва не превратилась в пластилин. Он умел подать себя, с мастерством прирожденного политика разбивал все твои аргументы… причем проделывал это весьма ловко, что не могло не тревожить.
				
– Если вы не собираетесь воевать, зачем все эти реактивные штурмовики и прочая боевая техника, которая находится в Индиан-Спрингсе?
				
– Меры предосторожности, – без запинки ответил Флэгг. – Та же работа ведется в Сирлс-Лейк, Калифорния, и на Военно-воздушной базе Эдвардса. Еще одна группа работает на атомном реакторе в Якима-Ридж, штат Вашингтон. Твои люди займутся тем же… если уже не занялись.
				
Дейна покачала головой, очень медленно.
				
– Когда я уезжала из Зоны, они все еще пытались восстановить подачу электричества.
				
– Я бы с радостью отправил к ним двух или трех инженеров, но мне известно, что ваш Брэд Китчнер и сам справился. Вчера у них случилось небольшое отключение, но он быстро решил эту проблему. Перегрузка на Арапахоу.
				
– Откуда ты все это знаешь?
				
– У меня есть источники информации, – искренне ответил Флэгг. – Старая женщина вернулась, между прочим. Милая старая женщина.
				
– Матушка Абагейл?
				
– Да. – Его глаза потемнели и затуманились, возможно, от грусти. – Она умерла. Жаль. Я очень надеялся встретиться с ней лично.
				
– Умерла? Матушка Абагейл умерла?
				
Глаза Флэгга очистились, он улыбнулся Дейне:
				
– Для тебя это такой большой сюрприз?
				
– Нет. Но меня удивляет, что она вернулась. А еще больше меня удивляет, что ты об этом знаешь.
				
– Она вернулась, чтобы умереть.
				
– Она что-нибудь сказала?
				
На мгновение маска добродушия слетела с лица Флэгга, обнажив злобное недоумение.
				
– Нет, – ответил он. – Я думал, что она сможет… сможет заговорить. Но она умерла, не выходя из комы.
				
– Ты уверен?
				
Его улыбка вернулась, яркая, как летнее солнце, рассеивающее утренний туман.
				
– Хватит о ней, Дейна. Давай поговорим о более приятном, скажем, о твоем возвращении в Зону. Я уверен, там тебе нравится больше, чем здесь. Я хочу, чтобы ты кое-что взяла с собой. – Он сунул руку в нагрудный карман, достал замшевый мешочек и извлек из него три дорожные карты. Протянул карты Дейне, которая с растущим недоумением принялась их разглядывать. Семь западных штатов, некоторые территории закрашены красным. Надписи внизу поясняли, что это районы, где население вновь начало расти.
				
– Ты хочешь, чтобы я взяла это с собой?
				
– Да. Я знаю, где находятся ваши люди. Я хочу, чтобы вы знали, где находятся мои. Это жест доброй воли и дружбы. Я хочу, чтобы ты сказала всем: «У Флэгга нет намерений причинять вам вред, и люди Флэгга вам не враги». Скажи им, что не надо отправлять сюда новых шпионов. Если они хотят кого-то прислать, пусть это будет дипломатическая миссия… или обмен студентами… да как угодно. Но прийти они должны открыто. Ты им это передашь?
				
Дейна пребывала в шоке.
				
– Конечно. Я скажу. Но…
				
– Это все! – Он вскинул руки, открытыми ладонями к ней. Она увидела кое-что необычное и наклонилась вперед, охваченная тревогой. – На что ты смотришь? – резко спросил он.
				
– Ни на что.
				
Но она уже все разглядела – и по выражению лица Флэгга поняла, что он это знает. На его ладонях не было линий. Ровные и гладкие, они напоминали живот младенца. Ни тебе линии жизни, ни линии любви, ни кругов, колец или петель. Просто… ничего.
				
Они – как показалось Дейне, очень долго – смотрели друг на друга.
				
Потом Флэгг легко поднялся и направился к столу. Встала и Дейна. Она уже начала верить, что он может ее отпустить. Он присел на краешек стола и пододвинул к себе аппарат внутренней связи.
				
– Я скажу Ллойду, чтобы он заменил в твоем мотоцикле масло, свечи и контакты трамблера. Я также скажу ему, чтобы он полностью залил бак. Теперь можно не беспокоиться о нехватке бензина или нефти, верно? Этого добра хватает. А ведь было время… я помню, да и ты, наверное, тоже… когда весь мир мог погибнуть от взрывов атомных бомб из-за недостатка высокооктанового неэтилированного бензина. – Флэгг покачал головой. – Люди были очень, очень глупы. – Он нажал кнопку на аппарате внутренней связи. – Ллойд?
				
– Да, слушаю.
				
– Ты сможешь заправить мотоцикл Дейны, подготовить к долгой поездке и оставить у отеля? Она собирается нас покинуть.
				
– Да.
				
Флэгг отключил связь.
				
– Вот и все, дорогая.
				
– Я могу… просто уйти?
				
– Да, мэм. Рад нашему знакомству. – Он протянул руку к двери… ладонью вниз.
				
Она направилась к выходу. Уже коснулась дверной ручки, когда услышала его голос:
				
– Еще один момент. Один… сущий пустяк.
				
Дейна повернулась к нему. Флэгг улыбался, и вроде бы дружелюбно, но на долю мгновения она вдруг увидела в нем огромного черного мастиффа, вывалившего язык меж острых зубов, способного оторвать ей руку так же легко, как если бы это была ветхая тряпка.
				
– Какой?
				
– Здесь еще один из ваших людей. – Улыбка Флэгга стала шире. – Кто бы это мог быть?
				
– Да откуда мне знать? – спросила Дейна, а в голове у нее мелькнуло: Том Каллен… Неужели все-таки он?
				
– Да перестань, дорогая. Я думал, мы поладили.
				
– Но это так. Попытайся взглянуть на ситуацию объективно, и ты поймешь, что я говорю правду. Комитет послал меня… и Судью… и одному Богу известно, кого еще… и они попытались свести риск к минимуму, чтобы мы не выдали друг друга, если бы что-то… ты понимаешь, случилось.
				
– Если бы мы решили выдернуть пару ногтей?
				
– Да, именно. Ко мне обратилась Сью Штерн. Я полагаю, Ларри Андервуд… он тоже в комитете…
				
– Я знаю, кто такой мистер Андервуд.
				
– Да, конечно, я думаю, что к Судье обратился он. А что касается кого-то еще… – Она покачала головой. – Это мог быть кто угодно. Даже не один, а несколько человек. Если исходить из того, что мне известно, каждый член комитета мог предложить кого-то в шпионы.
				
– Да, мог, но не предложил. Остался только один, и ты знаешь, кто это. – Его улыбка стала шире и начала пугать Дейну. Неестественная улыбка. Она напоминала о дохлой рыбе, загрязненной воде, поверхности Луны, какой ее видно в телескоп. Мочевой пузырь Дейны завибрировал, заполненный горячей жидкостью.
				
– Ты знаешь, – повторил Флэгг.
				
– Нет, я…
				
Флэгг вновь склонился над аппаратом внутренней связи.
				
– Ллойд еще не ушел?
				
– Нет, я здесь. – Дорогой аппарат, прекрасное качество воспроизведения звука.
				
– Повремени с мотоциклом Дейны, – продолжил Флэгг. – У нас тут образовалось одно дельце… – он посмотрел на нее, его глаза задумчиво поблескивали, – …которое надо довести до конца.
				
– Хорошо.
				
Аппарат щелкнул. Флэгг смотрел на нее, улыбаясь, сложив руки на груди. Смотрел долго. Дейна начала потеть. Его глаза, казалось, становились все больше и темнее. Глядя в них, она словно смотрела в колодцы, очень старые и очень глубокие. И когда она захотела отвести взгляд, ей это не удалось.
				
– Скажи мне… – Мягко, очень мягко. – Зачем нам лишние неприятности, дорогая?
				
Она услышала свой голос, доносящийся из далекого далека:
				
– Это все сценарий, верно? Маленькая одноактная пьеска.
				
– Дорогая, я не понимаю, о чем ты.
				
– Ты все понимаешь. Ошибка в том, что Ллойд ответил слишком быстро. Когда ты здесь, они все исполняют мгновенно. Ему полагалось уже возиться с моим мотоциклом. Да только ты велел ему никуда не уходить, потому что и не собирался отпускать меня.
				
– Дорогая, это ужасный случай ни на чем не основанной паранойи. Подозреваю, причины кроются в происшествии с теми мужчинами, которые создали передвижной зоопарк. Должно быть, это было ужасно. Теперь может стать даже хуже, но ведь мы этого не хотим, верно?
				
Ее сила убывала, казалось, стекала по ногам в пятки. Последним усилием воли ей удалось сжать онемевшие пальцы правой руки в кулак и ударить себя повыше правого глаза. Голову отбросило назад, затылок с глухим стуком ударился о дверь. Ее взгляд оторвался от его глаз, и она почувствовала, как вновь обретает контроль над разумом и телом. Возвращалась и сила, сила к сопротивлению.
				
– Здорово у тебя получается, – прохрипела Дейна.
				
– Ты знаешь, кто это. – Он соскользнул со стола и направился к ней. – Ты знаешь – и ты мне скажешь. Удары по голове тебе не помогут, дорогая.
				
– Как вышло, что ты не знаешь? – выкрикнула она. – Ты знал о Судье и знал обо мне! Как вышло, что ты не знаешь…
				
Его руки с ужасающей силой сжали ее плечи, холодные руки, холодные как мрамор.
				
– Кто?
				
– Я не знаю.
				
Он тряхнул ее, как тряпичную куклу, с яростной и жуткой улыбкой. Стиснул ее плечи ледяными руками, а от его лица шел жар пустыни.
				
– Ты знаешь! Скажи мне! Кто?
				
– Почему ты не знаешь?
				
– Потому что я не могу этого видеть! – проревел он и швырнул ее через комнату.
				
Она покатилась, потом застыла на полу бесформенной грудой, а когда увидела над собой светящееся в сумраке лицо, мочевой пузырь подвел ее и теплая жидкость потекла по ногам. Мягкое и понятливое благоразумие исчезло. Рэнди Флэгг исчез. Теперь она имела дело со Странником, высоким человеком, большим парнем, и оставалось уповать только на помощь Божью.
				
– Ты скажешь. Ты скажешь мне все, что я хочу знать.
				
Она смотрела на него, потом медленно поднялась. Ощутила тяжесть ножа, прижатого к предплечью.
				
– Да, я тебе скажу, только подойди ближе.
				
Он шагнул к ней улыбаясь.
				
– Нет, гораздо ближе. Я хочу прошептать имя тебе на ухо.
				
Он подошел ближе. Она почувствовала обжигающую жару, леденящий холод. В ушах пронзительно гудело. В ноздри бил запах безумия, словно вонь гниющих овощей из темного погреба.
				
– Ближе, – хрипло прошептала Дейна.
				
Он сделал еще шаг, и она резко изогнула правое запястье. Услышала щелчок пружины. Нож прыгнул в ладонь.
				
– Получай! – истерически взвизгнула Дейна и взмахнула рукой, чтобы вспороть ему живот, оставив метаться по кабинету с вываливающимися внутренностями. Вместо этого он загоготал, упершись руками в бедра, откинув назад пылающее лицо, трясясь от хохота.
				
– Ох, дорогая моя! – воскликнул он и вновь зашелся смехом.
				
Дейна тупо уставилась на свою руку. Она сжимала твердый желтый банан с сине-белой наклейкой «Чикита». В ужасе выронила его на ковер, где он и застыл болезненной желтой ухмылкой, имитирующей ухмылку Флэгга.
				
– Ты скажешь, – прошептал он. – Да, ты обязательно скажешь.
				
И Дейна знала, что он прав.
				
Она резко развернулась, так быстро, что застала врасплох даже темного человека. Одна из этих черных рук метнулась к ней, но ухватила только блузку, вырвав шелковый лоскут.
				
Дейна бросилась к панорамному окну.
				
– Нет! – прокричал он, и она почувствовала, что он нагоняет ее, словно черный ветер.
				
Она оттолкнулась ногами и ударила в стекло макушкой. Раздался глухой треск, и Дейна увидела, как на удивление толстые куски стекла летят на стоянку для автомобилей сотрудников отеля-казино. Извилистые трещины, будто ручейки ртути, побежали от места удара. Толчка хватило, чтобы передняя половина ее тела проскочила в дыру, где она и застряла, обливаясь кровью.
				
Дейна почувствовала его руки на плечах, задалась вопросом, сколько ему потребуется времени, чтобы заставить ее заговорить. Час? Два? Она подозревала, что уже умирает, но смерть могла и повременить.
				
Я видела Тома, а ты не можешь его учуять… или как там ты нас находишь, потому что он другой, он…
				
Флэгг уже втаскивал ее обратно.
				
Она покончила с собой, резко дернув головой вправо. Острое как бритва стеклянное острие вонзилось ей в шею. Другое проткнуло правый глаз. Ее тело на мгновение застыло, только руки колотили по стеклу. Потом Дейна обмякла. И темный человек втащил в кабинет кровоточащий мешок.
				
Она ушла, возможно, торжествуя.
				
Взревев от ярости, Флэгг пнул ее. Податливое безразличие тела разъярило его еще сильнее. Он принялся пинками гонять труп по кабинету, ревя и рыча. Искры полетели из его волос, будто где-то внутри заработал циклотрон, создавая электрическое поле и превращая Флэгга в аккумулятор. Глаза сверкали черным огнем. Он ревел и пинал тело, пинал тело и ревел.
				
В приемной Ллойд и остальные побледнели как полотно. Переглядывались. Наконец не выдержали. Дженни, Кен, Уитни – все они ушли, и их перекошенные, застывшие лица говорили о том, что они ничего не слышали и надеются ничего не слышать и впредь.
				
Остался только Ллойд – и не по своей воле. Просто он знал, что от него этого ждут. Наконец Флэгг позвал его в кабинет.
				
				
Он сидел на широком столе, скрестив ноги, положив руки на обтянутые джинсами колени. Смотрел поверх головы Ллойда, в никуда. Ощутив легкий ветерок, Ллойд повернул голову к окну и увидел дыру в центре. Зазубренные края стекла были испачканы в крови.
				
Что-то отдаленно напоминающее человеческое тело лежало на полу, завернутое в портьеру.
				
– Избавься от этого, – приказал Флэгг.
				
– Хорошо… – Говорить Ллойд мог только хриплым шепотом. – Мне оставить голову?
				
– Вывези все к востоку от города, облей бензином и сожги. Ты меня слышишь? Сожги! Сожги всю эту хрень!
				
– Хорошо.
				
– Да! – Флэгг добродушно улыбнулся.
				
Дрожа, с пересохшим ртом, чуть ли не постанывая от ужаса, Ллойд попытался поднять лежащий на полу объект, завернутый в штору. Липкий снизу. Объект изогнулся буквой «U», проскальзывая между рук, вновь упал на пол. Ллойд бросил испуганный взгляд на Флэгга, но тот сидел в прежней позе, уставившись в никуда. Ллойд предпринял вторую попытку, прижал сверток к груди и, пошатываясь, направился к двери.
				
– Ллойд!
				
Тот остановился, оглянулся. С его губ сорвался стон. Поза Флэгга не изменилась, только он поднялся на десять дюймов над столом, продолжая смотреть вдаль.
				
– Ч-ч-что?
				
– Ключ, который я дал тебе в Финиксе, все еще у тебя?
				
– Да.
				
– Держи его под рукой. Время подходит.
				
– Хо-хорошо.
				
Он ждал, но Флэгг больше не произнес ни слова. Висел в темноте, исполняя потрясающий воображение трюк индийских факиров, глядя в никуда, кротко улыбаясь.
				
Ллойд быстро выскользнул за дверь, как всегда, радуясь, что уходит живой и в здравом уме.
				
				
Тот день в Лас-Вегасе выдался тихим. Ллойд вернулся в два часа пополудни, воняя бензином. Поднявшийся вскоре ветер к пяти часам уже завывал на улицах и между отелями. Пальмы, начавшие засыхать без полива, гнуло из стороны в сторону. Их кроны напоминали порванные боевые знамена. Облака странной формы проносились по небу.
				
В баре «Каб» Уитни Хоргэн и Кен Демотт пили бутылочное пиво и ели сандвичи с яйцом и салатом. Три старушки – сестры-ведьмы, так их называли, – держали кур на окраине города, и все вдруг полюбили яйца. В казино, расположенном ниже уровня бара, в котором сидели Уитни и Кен, маленький Динни Маккарти радостно ползал по столу для игры в кости, окруженный армией пластмассовых солдатиков.
				
– Посмотри на этого засранца! – Голос Кена переполняла неж ность. – Кто-то спросил меня, пригляжу ли я за ним часок. Я готов приглядывать за ним всю неделю. Как бы мне хотелось, чтобы он был моим. Моя жена родила только одного, семимесячного. Умер в инкубаторе для недоношенных на третий день. – Он поднял голову, посмотрел на вошедшего Ллойда.
				
– Привет, Динни! – поздоровался Ллойд.
				
– Йойд! Йойд! – закричал Динни. Быстро перебрался к краю стола для игры в кости, спрыгнул вниз и побежал к нему. Ллойд подхватил его на руки, закружил, прижал к груди.
				
– Приберег поцелуй для Ллойда? – спросил он.
				
Динни громко чмокнул его в обе щеки.
				
– У меня для тебя кое-что есть. – Ллойд достал из кармана пригоршню завернутых в фольгу «Хершис кисес».
				
Динни заверещал от радости и схватил конфеты.
				
– Йойд!
				
– Что, Динни?
				
– Почему от тебя пахнет, как от ведра с бензином?
				
Ллойд улыбнулся:
				
– Сжигал мусор, милый. Иди поиграй. Кто сегодня твоя мамуля?
				
– Анджелина. – В устах Динни это прозвучало как «Анджейина». – Потом опять Бонни. Я люблю Бонни. Но я люблю и Анджелину.
				
– Не говори ей, что Ллойд дал тебе конфеты. Анджелина отшлепает Ллойда.
				
Динни пообещал не говорить и убежал, смеясь, представляя себе, как Анджелина шлепает Ллойда по попке. Минуту-другую спустя, с набитым шоколадом ртом, он вновь командовал армией пластмассовых солдатиков на столе для игры в кости. Подошел Уитни в белом фартуке. Принес Ллойду два сандвича и бутылку «Хэммса».
				
– Спасибо, – поблагодарил Ллойд. – Выглядит отлично.
				
– Это домашний сирийский хлеб! – В голосе Уитни слышалась гордость.
				
Какое-то время Ллойд жевал.
				
– Кто-нибудь его видел? – наконец спросил он.
				
Кен покачал головой:
				
– Думаю, он отбыл.
				
Ллойд задумался. Снаружи донеслось громкое завывание сильного порыва ветра. Тот словно жаловался, что ему одиноко, что он потерялся в пустыне. Динни в тревоге поднял голову, но тут же вернулся к солдатикам.
				
– Я думаю, он где-то здесь, – озвучил свои мысли Ллойд. – Не знаю почему, но мне так кажется. Я думаю, он здесь, ждет, когда что-то случится. Я только не знаю, что именно.
				
– Ты думаешь, он узнал от нее что хотел? – тихим голосом спросил Уитни.
				
– Нет. – Ллойд смотрел на Динни. – Не думаю. Что-то пошло не так. Она… ей повезло, или она его перехитрила. Такое случается нечасто.
				
– По большому счету это не имеет значения, – сказал Кен, но выглядел он встревоженным.
				
– Не имеет. – Ллойд прислушался к ветру. – Может, он вернулся в Лос-Анджелес. – Но сам Ллойд так не думал, и это читалось на его лице.
				
Уитни прогулялся на кухню и принес всем еще по бутылке пива. Они пили молча, и мысли, которые их одолевали, были безрадостными. Сначала Судья, теперь эта женщина. Оба умерли. Ни один не сказал ни слова. И не остался целехоньким, как он приказывал. Словно «Янкиз» времен Мэнтла, Мейриса и Форда проиграли две первые игры Мировых серий. В такое верилось с трудом, и это пугало.
				
Ветер не утихал всю ночь.
			
			
				
					
Глава 63
				
				
Ближе к вечеру десятого сентября Динни играл в маленьком городском парке, примыкавшем с севера к району отелей и казино. Его «мама» на этой неделе, Анджелина Хиршфилд, сидела на скамье и болтала с юной девушкой, которая появилась в Лас-Вегасе пятью неделями раньше, примерно через десять дней после прихода самой Энджи.
				
Энджи Хиршфилд исполнилось двадцать семь. Ее собеседница, лет на десять моложе, была в обтягивающих джинсовых шортах и короткой матроске, не оставлявшей абсолютно никакого простора воображению. И чувствовалось что-то непристойное в контрасте между соблазнительностью молодого тела и детским, капризным и довольно-таки тупым лицом. Говорила она монотонно и без умолку: рок-звезды, секс, отвратительная работа (очистка оружия от космолайна в Индиан-Спрингсе), секс, ее бриллиантовое кольцо, секс, телевизионные программы, которых ей так не хватает, секс…
				
Энджи очень хотелось, чтобы она ушла куда-нибудь, чтобы занялась с кем-нибудь сексом и оставила ее в покое. Еще Энджи надеялась, что Динни исполнится хотя бы тридцать, прежде чем эту девушку определят ему в «матери».
				
В этот момент Динни поднял голову, улыбнулся и закричал:
				
– Том! Эй, Том!
				
По другой стороне парка, пошатываясь, шел крупный мужчина с соломенными волосами, постукивая по ноге корзинкой для ленча.
				
– Слушай, он же пьяный. – На лице девушки отразилось удивление.
				
Энджи улыбнулась:
				
– Нет, это Том. Он просто…
				
Но Динни уже бежал к нему, крича во весь голос:
				
– Том! Подожди, Том!
				
Том повернулся, его лицо расплылось в улыбке.
				
– Динни! Привет-привет!
				
Динни прыгнул на Тома. Тот бросил корзинку и подхватил мальчика. Закружил.
				
– Хочу полетать, Том! Хочу полетать!
				
Том ухватил Динни за запястья и закружил вновь, все быстрее и быстрее. Центробежная сила поднимала ребенка, пока его ноги не оказались параллельно земле. Он визжал и смеялся. Сделав несколько кругов, Том осторожно опустил его на землю.
				
Динни покачивался, смеялся и старался удержаться на ногах.
				
– Сдейай это еще раз, Том! Сдейай это еще раз!
				
– Нет, если я сделаю, тебя вырвет. И Тому пора домой. Родные мои, да!
				
– Ладно, Том. Пока!
				
– Я думаю, Динни любит Ллойда Хенрида и Тома Каллена больше всех, – продолжила Энджи. – Том Каллен простак, но… – Она посмотрела на девушку и замолчала. Та не отрывала от Тома превратившихся в щелочки глаз.
				
– Он пришел с другим мужчиной? – спросила она.
				
– Кто? Том? Насколько мне известно, он пришел один, недели полторы тому назад. Какое-то время провел с другими людьми, в Зоне, но его оттуда выгнали. Их потеря – наш прибыток, вот что я тебе скажу.
				
– Так он не с болваном? Глухонемым болваном?
				
– Глухонемым? Нет. Я уверена, что он пришел один. Динни просто влюбился в него.
				
Девушка наблюдала за Томом, пока тот не скрылся из виду. Подумала о пепто-бисмоле в бутылке. Подумала о словах, нацарапанных на листке: Ты нам не нужна. Это случилось в Канзасе, тысячу лет тому назад. Она стреляла в них. Очень хотела убить, особенно болвана.
				
– Джули! Тебе нездоровится?
				
Джули Лори не ответила. Она по-прежнему смотрела вслед Тому Каллену. И через какое-то время заулыбалась.
			
			
				
					
Глава 64
				
				
Умирающий открыл блокнот «Пермакавер», снял колпачок с ручки, на секунду замер и начал писать.
				
Странное дело, совсем недавно ручка летала по бумаге, исписывая каждый лист от края до края, сверху донизу, словно по велению магической силы; теперь же слова возникали с трудом, корявыми и большими буквами. Будто машина времени перенесла его в начальную школу, где он только учился писать.
				
В те дни у отца и матери еще оставалась капелька любви к нему. Эми не успела расцвести, и его будущее – знаменитый оганквитский толстяк и потенциальный гомосексуалист – еще не определилось. Он помнил, как сидел на залитой солнечным светом кухне, медленно, слово в слово, копируя одну из книг о Томе Свифте[204] в блокнот «Синяя лошадь» – грубая бумага, синяя линовка. Рядом стоял стакан с колой. И он слышал слова матери, долетавшие из открытой двери в гостиную. Иногда она говорила по телефону, иногда – с соседкой.
				
Доктор говорит, он просто толстый мальчик. С железами у него, слава Богу, все в порядке. И он такой умный.
				
Наблюдая, как слова множатся, буква за буквой. Наблюдая, как предложения множатся, слово за словом. Наблюдая, как абзацы множатся, и каждый являл собой кирпич в громадном бастионе, имя которому – язык.
				
Это будет мое величайшее изобретение, уверенно заявил Том. Посмотри, что произойдет, когда я вытащу эту плиту, но, ради Бога, не забудь прикрыть глаза!
				
Кирпичи языка. Камень, лист, ненайденная дверь[205]. Слова. Миры. Магия. Жизнь и бессмертие. Власть.
				
Я не знаю, откуда это у него, Рита. Может, от дедушки. Он был рукоположенным священником и, говорят, читал удивительные проповеди…
				
Наблюдая, как по прошествии времени буквы становятся красивее. Наблюдая, как они соединяются друг с другом, как печатание уходит в прошлое, уступая место письму. Собирая мысли и сюжеты. Весь мир, в конце концов, состоит из мыслей и сюжетов. В итоге он заполучил пишущую машинку (к тому времени для него не осталось практически ничего другого; Эми училась в старшей школе: Национальное общество почета[206], группа поддерж ки спортивных команд, драматический кружок, дискуссионный клуб, прощайте, брекеты, лучшая подруга – Фрэнни Голдсмит… и ее младший брат, который так и остался толстяком, – и начал пользоваться громкими словами для самозащиты, осознавая, какова на самом деле жизнь: один большой котел с варварами, в котором он – единственный миссионер, медленно варящийся вместе с остальными). Пишущая машинка открыла ему новую жизнь. Первое время он печатал медленно, совсем медленно, и постоянные ошибки безмерно его раздражали. Словно машинка активно – из озорства – сопротивлялась ему. Но постепенно он начал понимать, что представляла собой пишущая машинка на самом деле: магический канал связи между его разумом и чистым листом, который следовало покорить. Когда разразилась эпидемия, он уже мог печатать больше ста слов в минуту и наконец-то поспевал за мчащимися мыслями, укладывал их на бумагу. Но он никогда не прекращал писать от руки, помня, что «Моби Дик» был написан от руки, как и «Алая буква», как и «Потерянный рай».
				
За долгие годы практики он пришел к методу, образчик которого Фрэнни нашла в его дневнике: никаких абзацев, никаких пробелов, никаких пауз для глаза. Это была работа – тяжелая, до судорог, – но работа в радость. Он с удовольствием и часто пользовался пишущей машинкой, однако всегда думал, что главные мысли лучше всего записывать от руки.
				
Гарольд поднял голову и увидел медленно кружащих в небе стервятников, словно возникших из фильма с Рэндолфом Скоттом, какие показывали на дневных субботних сеансах, или из романа Макса Брэнда. В голову пришли строчки, которые могли бы войти в его роман: «Гарольд увидел стервятников, кружащих в небе, ждущих. Какое-то время спокойно смотрел на них, потом вновь склонился над своим дневником».
				
Он вновь склонился над своим дневником.
				
В конце жизни ему вновь пришлось вернуться к корявым буквам, какими он писал в самом ее начале. Они так остро напомнили ему о залитой солнечным светом кухне, стакане холодной колы, старых, пахнущих плесенью книгах о Томе Свифте. И теперь – наконец-то – он подумал (и записал), что сумел исполнить мечту родителей и осчастливить их. Во-первых, похудел. А во-вторых, пусть формально и остался девственником, на практике доказал, что никакой он не гомосексуалист.
				
Гарольд открыл рот и прохрипел:
				
– Вершина мира, мама[207].
				
Он исписал полстраницы. Взглянул на написанное, потом на свою ногу, вывернутую и сломанную. Сломанную? Слишком мягко сказано. Раздробленную. Он уже пять дней сидел в тени этой скалы. Еда закончилась. Он бы еще вчера или позавчера умер от жажды, если бы не два сильных ливня. Нога гнила. Позеленела, дурно пахла и раздулась, натянув джинсовую ткань, которая теперь напоминала оболочку сосиски.
				
Надин давно уехала.
				
Гарольд взял пистолет, который лежал рядом с ним, пересчитал патроны. Только в этот день он пересчитывал их больше ста раз. Во время ливня укрывал пистолет своим телом, чтобы он оставался сухим. Патронов осталось три. Двумя он выстрелил в Надин, когда та смотрела на него сверху вниз, сказав, что собирается уехать одна.
				
Они проходили поворот серпантина: Надин – по внутреннему радиусу, Гарольд на своем «триумфе» – по внешнему. На западной стороне Скалистых гор, по-прежнему в Колорадо, но уже в семидесяти милях от границы Юты. По внешнему радиусу поворота было разлито машинное масло, и все последующие дни Гарольд много размышлял об этом масляном пятне. Откуда вылилось масло? Конечно же, в последние месяцы здесь никто не проезжал. За это время любое масло давно бы высохло. Получалось, что его красный глаз постоянно следил за ними, выбирая наиболее удачный момент, чтобы разлить масло и вывести Гарольда из игры. Оставил его с ней в горах, на случай возникновения каких-то проблем, а потом избавился от него. Гарольд, как говорится, сделал свое дело.
				
Заскользивший на масле «триумф» ударился о рельс ограждения, и Гарольд перелетел через него, как букашка. Почувствовал жуткую боль в правой ноге, услышал влажный хруст ломающейся кости. Закричал. Потом каменистый склон поднялся ему навстречу. Каменистый склон, который под крутым, вызывающим тошноту углом уходил в ущелье. Со дна доносился плеск быстро бегущей воды.
				
Он ударился о склон, его высоко подбросило, он опять закричал, снова приземлился на правую ногу, услышал, как сломалось что-то еще, затем его опять подбросило, потащило вниз, он покатился – и внезапно уперся в засохшее дерево, сломанное давнишним ураганом. Если бы не это дерево, летел бы до самого дна пропасти и достался бы на закуску горной форели, а не стервятникам.
				
Он написал в блокноте корявыми, детскими буквами: Я не виню Надин. Написал правду. Но тогда он ее винил.
				
Шокированный, потрясенный, ободранный, с вопящей от боли правой ногой, он собрался с силами и пополз вверх по склону. Высоко над собой увидел Надин, перегнувшуюся через рельс ограждения. Ее лицо, бледное и маленькое, лицо куклы.
				
– Надин! – крикнул он. Голос больше напоминал хрип. – Веревка! В левой седельной сумке!
				
Она продолжала смотреть на него. Он решил, что она его не услышала, и уже собрался повторить просьбу, когда увидел, как ее голова двинулась налево, направо и снова налево. Очень медленно. Она качала головой.
				
– Надин! Мне не подняться наверх без веревки! У меня сломана нога!
				
Она не ответила. Только смотрела на него сверху вниз, теперь даже не качая головой. И у него вдруг создалось ощущение, что он на дне глубокого колодца, а она смотрит на него через край.
				
– Надин, брось мне веревку!
				
Снова медленное покачивание головой, столь же ужасное, как медленное движение двери склепа, закрывающейся и отсекающей от мира живых человека, который еще не умер, а находится в состоянии каталепсии.
				
– НАДИН! РАДИ БОГА!
				
Тут ее голос донесся до него, тихий, но отчетливо различимый в горной тишине:
				
– Все подстроено, Гарольд. Я должна ехать. Мне очень жаль.
				
Но она не сдвинулась с места, осталась у оградительного рельса, наблюдая за ним, лежащим в двухстах футах ниже. Уже появились мухи, деловито снимающие пробу его крови с камней, о которые он ударялся и сдирал кожу.
				
Гарольд пополз вверх, волоча раздробленную ногу. Поначалу он не испытывал ни ненависти к Надин, ни желания всадить в нее пулю. Хотелось только подобраться достаточно близко, чтобы разглядеть выражение ее лица.
				
Едва миновал полдень. День выдался жарким. Пот капал с лица на острые камушки и булыжники, по которым он полз. Гарольд продвигался вверх, отталкиваясь локтями и левой ногой, словно искалеченное насекомое. Воздух, как горячий напильник, рвал горло. Он понятия не имел, как долго полз, но раз или два ударялся израненной ногой о каменные выступы и кричал от дикой боли, едва не теряя сознание. Случалось, что соскальзывал вниз с беспомощным стоном.
				
Наконец ему стало совершенно ясно, что выше хода нет. Тени сместились. Прошло три часа. Он не мог вспомнить, когда последний раз смотрел вверх, на рельс ограждения и дорогу. Наверное, часом раньше. Изнывая от боли, он сосредоточился только на своем продвижении вверх. Надин, должно быть, давно уехала.
				
Но она осталась на прежнем месте, и хотя ему удалось продвинуться всего футов на двадцать пять, выражение ее лица он теперь видел четко и ясно. На нем читалась печаль, но глаза не выражали никаких эмоций и, похоже, смотрели совсем не на него.
				
Глазами она видела его.
				
Именно в тот момент Гарольд начал ненавидеть ее и нащупал плечевую кобуру. «Кольт» никуда не делся, ремешок удержал его на месте. Он расстегнул ремешок, чуть повернулся, чтобы она этого не заметила.
				
– Надин…
				
– Так будет лучше, Гарольд. Лучше для тебя, потому что он разобрался бы с тобой более жестоко. Ты это понимаешь, верно? Тебе не захотелось бы встретиться с ним лицом к лицу, Гарольд. Он чувствует, что тот, кто может предать одну сторону, возможно, предаст и другую. Он бы убил тебя, но сначала свел бы с ума. Он это может. Право выбора он предоставил мне. Этот вариант… или его. Я выбрала этот. Если ты смелый, то сможешь быстро поставить точку. Ты знаешь, о чем я.
				
Он проверил, заряжен ли пистолет, в первый из сотен (может и тысяч) раз, прикрывая его ободранным и поцарапанным локтем.
				
– Как насчет тебя? – крикнул он. – Разве ты не предательница?
				
Ее голос переполняла грусть:
				
– В сердце я никогда его не предавала.
				
– А по мне, именно там ты его и предала! – крикнул ей Гарольд. Постарался изобразить на лице искренность, но на самом деле просчитывал расстояние. Он понимал, что сможет выстрелить в Надин максимум дважды, а точность стрельбы из пистолета оставляла желать лучшего. – Я уверен, что и он это знает.
				
– Я нужна ему, а он нужен мне, – ответила Надин. – Тебе в этом раскладе места нет, Гарольд. И если бы мы и дальше поехали вместе, я могла… могла бы позволить тебе кое-что со мной сделать. Тот пустячок. И это уничтожило бы все. Я не могу пойти даже на малейший риск после стольких жертв и крови. Мы продали наши души вместе, Гарольд, но я хочу получить за мою по максимуму.
				
– Сейчас получишь. – Гарольду удалось встать на колени. Солнце слепило. Закружилась голова, сбивая прицел. Он вроде бы услышал голоса – один голос, изумленно взревевший, протестующий против его намерения. Прогремел выстрел, эхо отдавалось от одного горного склона, отлетало к другому, постепенно затихая. Комичное изумление отразилось на лице Надин.
				
В голове Гарольда мелькнула торжествующая мысль: Она не думала, что я на такое способен! Нижняя челюсть Надин отвисла, рот превратился в большую букву «О». Глаза широко раскрылись. Пальцы рук напряглись и взлетели вверх, словно она решила что-то сыграть на пианино. Это зрелище таким бальзамом пролилось на сердце Гарольда, что он потерял секунду или две, наслаждаясь моментом, не понимая, что промахнулся. Когда же до него дошло, он опустил взлетевший вверх пистолет, вновь попытался прицелиться, для устойчивости сжав правое запястье левой рукой.
				
– Гарольд! Нет! Ты не можешь!
				
Не могу? Это такой пустяк – нажать на спусковой крючок. Конечно же, могу!
				
Он шока Надин, похоже, потеряла способность двигаться, и когда прицел замер на впадине между ее грудей, Гарольд почувствовал абсолютную уверенность, что так это и должно закончиться, в коротком и бессмысленном взрыве насилия.
				
Он держал ее на прицеле и промахнуться не мог.
				
Но когда стал нажимать на спусковой крючок, случилось невероятное. Пот полился в глаза, отчего все начало двоиться. А сам Гарольд начал соскальзывать вниз. Потом он говорил себе, что камешки на склоне не удержали его веса, или подвела изломанная нога, или произошло и то и другое. Возможно, этим все и объяснялось. Но он почувствовал… он вроде бы почувствовал толчок, и в долгие ночи, последовавшие за тем днем, так и не сумел убедить себя в обратном. Днем Гарольд пытался сохранить рациональность мышления, но ночью приходило осознание, что в самом конце именно темный человек вмешался, чтобы сбить ему прицел. И пуля, которую он намеревался послать во впадину между грудей Надин, ушла в синее безразличное небо. Сам же Гарольд покатился обратно к сухому дереву, ударяясь и ударяясь правой ногой, в агонии боли.
				
Вновь врезавшись в засохшее дерево, он потерял сознание. Пришел в себя уже ночью, когда луна, на три четверти полная, торжественно плыла над ущельем. Надин уехала.
				
Он провел ночь в тисках ужаса, уверенный, что не сможет выбраться на дорогу, уверенный, что ему придется умереть в ущелье. Но с наступлением утра начал тем не менее карабкаться вверх, потея и крича от боли.
				
Он сделал первое движение около семи, примерно в то время, когда большие оранжевые самосвалы похоронной команды покидали территорию автовокзала в Боулдере. А в пять вечера схватился ободранной, покрытой волдырями рукой за рельс ограждения. Его мотоцикл стоял, уткнувшись в рельс, и Гарольд чуть не заплакал от облегчения. Он торопливо вытащил из седельной сумки консервные банки, вскрыл одну. Принялся огромными кусками запихивать в рот тушенку. Но та оказалась столь отвратительной на вкус, что после долгой борьбы его вырвало.
				
Тут он начал осознавать неизбежность грядущей смерти, лег рядом с «триумфом» и заплакал. Через какое-то время смог заснуть.
				
На следующий день на него обрушился ливень, и Гарольд промок до ниточки. От ноги пошел запах гангрены, а «кольт-вудсмен» он прикрывал от дождя телом. Тем же вечером он сделал первую запись в блокноте «Пермакавер» и обнаружил, что почерк его ухудшился. Ему вспомнился рассказ Дэниела Киза «Цветы для Элджернона». Про группу ученых, превративших психически неполноценного уборщика в гения… на какое-то время. А потом бедняга вновь начал терять разум. Как звали того парня? Какой-то там Чарли? Конечно, потому что фильм по рассказу так и назывался – «Чарли». Хороший фильм. Не такой хороший, как рассказ, наполненный, если ему не изменяет память, психоделическим дерьмом шестидесятых, но все равно хороший. В прежние времена Гарольд часто ходил в кино, а еще больше фильмов пересмотрел на семейном видеомагнитофоне. В прежние времена, которые Пентагон мог бы назвать, цитата, «жизнеспособной альтернативой», конец цитаты.
				
Он записал это в блокнот, слова медленно складывались из корявых букв:
Интересно, они все мертвы? Комитет? Если так, я сожалею. Меня одурачили. Жалкое оправдание за содеянное, но, клянусь, единственное, которое имеет значение. Темный человек так же реален, как «супергрипп», так же реален, как атомные бомбы, которые по-прежнему ждут где-то в хранилищах со свинцовыми стенами. И когда наступит конец, и когда он будет таким же ужасным, каким его представляли себе все хорошие люди, я смогу сказать только одно, как и все хорошие люди, приближающиеся к Судному трону: «Меня одурачили».
Гарольд прочитал написанное и провел исхудалой, трясущейся рукой по лбу. Нет, это было плохое оправдание. И как бы он за него ни прятался, оно дурно пахло. Человек, прочитавший сначала его дневник, а потом этот абзац, понял бы, что имеет дело с законченным лицемером. Он видел себя королем анархии, но темный человек докопался до его сущности и без особых усилий превратил в дрожащий мешок костей, тяжелой смертью умирающий на шоссе. Нога раздулась, как автомобильная камера, от нее пахло почерневшими, перезрелыми бананами, и он сидел здесь, под кружащими над ним стервятниками, парящими в восходящих потоках воздуха, пытаясь выразить словами неописуемое. Он стал жертвой собственного затянувшегося отрочества, ничего больше. Его отравили собственные смертельные видения.
				
Умирая, он чувствовал, что приобрел чуточку здравомыслия и, возможно, даже чуточку собственного достоинства. Он не хотел укрываться за жалкими оправданиями, которые сходили со страницы хромыми, на костылях.
				
– Я мог бы стать кем-то в Боулдере, – тихо произнес он, и эта простая, ужасная правда могла бы выбить из него слезу, не будь он таким усталым и обезвоженным. Он посмотрел на корявые буквы на странице блокнота, на «кольт». Внезапно ему захотелось все закончить, и он попытался придумать завершение своей жизни, наиболее правдивое и простое. Возникла насущная необходимость записать это и оставить здесь для того, кто его найдет, через год или десять лет.
				
Он сжал ручку. Задумался. Написал:
Я приношу извинения за разрушения и смерть, которые я принес, но не отрицаю, что сделал это по своей свободной воле. Я всегда подписывал свои школьные работы как Гарольд Эмери Лаудер. Я подписывал свои произведения – пусть и слабенькие – точно так же. Да поможет мне Бог, однажды я написал это на крыше амбара трехфутовыми буквами. А здесь я хочу подписаться прозвищем, которое мне дали в Боулдере. Тогда я не смог его принять, но теперь принимаю всей душой. Я собираюсь умереть в здравом уме.
Внизу, аккуратно, он поставил свою подпись: Ястреб.
				
Положил «Пермакавер» в седельную сумку «триумфа». Надел на ручку колпачок и убрал ее в карман. Сунул в рот дуло «кольта» и посмотрел на синее небо. Подумал об игре, в которую они играли детьми, а другие участники подшучивали над ним, потому что он не решался участвовать в ней. Одна из проселочных дорог возле Оганквита вела к карьеру, и игра состояла в том, чтобы прыгнуть вниз и с замиранием сердца пролететь немалое расстояние, прежде чем упасть на песок и скатиться по нему, после чего забраться наверх и все повторить.
				
В игре участвовали все, кроме Гарольда. Гарольд мог встать на краю и сосчитать: «Один… Два… Три!» – как и остальные, но магическая считалка для него никогда не срабатывала. Ноги не желали сдвинуться с места. Он не мог заставить себя прыгнуть. И другие иногда прогоняли его, кричали на него, называли Гарольдом-слабаком.
				
Он подумал: Если бы я смог заставить себя прыгнуть один раз… только один… я, возможно, и не лежал бы здесь. Что ж, в конце концов за все приходится платить.
				
Подумал: «Один… два… ТРИ!»
				
Нажал на спусковой крючок.
				
Прогремел выстрел.
				
Гарольд прыгнул.
			
			
				
					
Глава 65
				
				
Эмигрантская долина находится к северу от Лас-Вегаса, и в ту ночь маленький костер горел посреди заросшей кустами пустоши. Рэндалл Флэгг сидел у костра и угрюмо жарил освежеванного кролика. Поворачивал тушку на неком подобии вертела, который сам и сделал, наблюдал, как жир шипит и падает в огонь. Дул легкий ветерок, разнося по пустыне дразнящий запах, и пришли волки. Они сидели выше по склону и выли на практически полную луну и аромат жарящегося мяса. Время от времени он поглядывал на них, и два или три тут же начинали драться, кусаясь, рыча, ударяя сильными задними лапами, пока слабейший не убегал. Тогда другие вновь принимались выть, вскинув морды к раздувшейся красноватой луне.
				
Но волки ему уже наскучили.
				
Он сидел в джинсах, и потрепанных сапогах, и куртке с двумя значками-пуговицами на наружных карманах: лицом-смайликом и «КАК ВАМ ТАКАЯ СВИНИНА?». Ночной ветер трепал воротник куртки.
				
Флэггу не нравилось, как все шло.
				
Ветер нес с собой знамения, знаки зла, напоминающие летучих мышей на темном сеновале заброшенной фермы. Старуха умерла, и поначалу он подумал, что это хорошо. Несмотря ни на что, старуху он боялся. Она умерла, и он сказал Дейне Джергенс, что умерла, не выйдя из комы… но так ли? Точно он не знал.
				
– Заговорила ли она перед смертью? И если да, то что сказала?
				
Что они планировали? Он развил в себе некое подобие третьего глаза. Как и способность левитировать. Он обладал этой способностью, принимал ее как должное, пусть и не понимал, что это такое. Он мог посылать его далеко-далеко, чтобы видеть… почти всегда. Но иной раз глаз таинственным образом оставался слепым. Флэгг смог заглянуть в комнату, где умирала старуха, увидеть их, собравшихся вокруг нее, с опаленными перышками, спасибо маленькому сюрпризу Гарольда и Надин… а потом «картинка» начала гаснуть, и он вернулся в пустыню, где, завернутый в спальник, мог видеть только Кассиопею в ее звездном кресле-качалке. А потом в его голове прозвучал голос: Она ушла. Они ждали, что она заговорит, но она ушла молча.
				
Но он больше не доверял этому голосу.
				
Плюс проблемы со шпионами.
				
Судья с отстреленной головой.
				
Девушка, которая в последнюю секунду сумела ускользнуть от него. И она знала, черт побери. Она знала!
				
Внезапно он бросил на волков яростный взгляд, и с полдюжины разом принялись грызться друг с другом, в тишине издавая звуки рвущейся материи.