1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 
Еще с трудом взволнованная грудь,    

Мне это подойти не помешало.    

     

     118    

     

Тогда он поднял голову чуть-чуть,    

Сказав: «Ты разобрал, как мир  устроен,    

Что солнце влево может повернуть?»    

     

     121    

     

Поистине улыбки был достоин    

Его ленивый вид и вялый слог.    

Я начал так: «Белаква,[578] я  спокоен    

     

     124    

     

За твой удел; но что тебе за прок    

Сидеть вот тут? Ты ждешь еще народа    

Иль просто впал в обычный свой  порок?»    

     

     127    

     

И он мне: «Брат, что толку от похода?    

Меня не пустит к мытарствам сейчас    

Господня птица, что сидит у входа,    

     

     

    

     

     130    

     

Пока вокруг меня не меньше раз,    

Чем в жизни, эта твердь свой круг  опишет,    

Затем что поздний вздох мне душу  спас;    

     

     133    

     

И лишь сердца, где милость божья  дышит,    

Могли бы мне молитвами помочь.    

В других – что пользы? Небо их не  слышит».    

     

     136    

     

А между тем мой спутник, идя прочь,    

Звал сверху: «Где ты? Солнце уж  высоко    

И тронуло меридиан, а ночь    

     

     139    

     

У берега ступила на Моррокко».[579]    

     

     

    

     

 Песнь пятая    

     

Второй  уступ Предчистилища – Нерадивые, умершие насильственною смертью    

     

     

     1    

     

Вослед вождю, послушливым скитальцем,    

Я шел от этих теней все вперед,    

Когда одна, указывая пальцем,    

     

     4    

     

Вскричала: «Гляньте, слева луч нейдет    

От нижнего, да и по всем приметам    

Он словно как живой себя ведет!»    

     

     7    

     

Я обратил глаза при слове этом    

И увидал, как изумлен их взгляд    

Мной, только мной и рассеченным  светом.    

     

     

    

     

     10    

     

«Ужель настолько, чтоб смотреть  назад, –    

Сказал мой вождь, – они твой дух  волнуют?    

Не все ль равно, что люди говорят?    

     

     13    

     

Иди за мной, и пусть себе толкуют!    

Как башня стой, которая вовек    

Не дрогнет, сколько ветры ни бушуют!    

     

     16    

     

Цель от себя отводит человек,    

Сменяя мысли каждое мгновенье:    

Дав ход одной, другую он пресек».    

     

     19    

     

Что мог бы я промолвить в извиненье?    

«Иду», – сказал я, краску чуя  сам,    

Дарующую иногда прощенье.    

     

     22    

     

Меж тем повыше, идя накрест нам,    

Толпа людей на склоне появилась    

И пела «Miserere»[580], по стихам.    

     

     25    

     

Когда их зренье точно убедилось,    

Что сила света сквозь меня не шла,    

Их песнь глухим и долгим «О!»  сменилась.    

     

     28    

     

И тотчас двое, как бы два посла,    

Сбежали к нам спросить: «Скажите, кто  вы,    

И участь вас какая привела?»    

     

     31    

     

И мой учитель: «Мы сказать готовы,    

Чтоб вы могли поведать остальным,    

Что этот носит смертные покровы.    

     

     34    

     

И если их смутила тень за ним,    

То все объяснено таким ответом:    

Почтенный ими, он поможет им».    

     

     37    

     

Я не видал, чтоб в сумраке нагретом    

Горящий пар[581] быстрей прорезал высь    

Иль облака заката поздним летом,    

     

     40    

     

Чем те наверх обратно поднялись;    

И тут на нас помчалась вся их стая,    

Как взвод несется, ускоряя рысь.    

     

     43    

     

«Сюда их к нам валит толпа густая,    

Чтобы тебя просить, – сказал  поэт. –    

Иди все дальше, на ходу внимая».    

     

     46    

     

«Душа, идущая в блаженный свет    

В том образе, в котором в жизнь  вступала,    

Умерь свой шаг! – они кричали  вслед. –    

     

     49    

     

Взгляни на нас: быть может, нас ты  знала    

И весть прихватишь для земной страны?    

О, не спеши так! Выслушай сначала!    

     

     52    

     

Мы были все в свой час умерщвлены    

И грешники до смертного мгновенья,    

Когда, лучом небес озарены,    

     

     55    

     

Покаялись, простили оскорбленья    

И смерть прияли в мире с божеством,    

Здесь нас томящим жаждой лицезренья».    

     

     58    

     

И я: «Из вас никто мне не знаком;    

Чему, скажите, были бы вы рады,    

И я, по мере сил моих, во всем    

     

     61    

     

Готов служить вам, ради той отрады,    

К которой я, по следу этих ног,    

Из мира в мир иду сквозь все  преграды».    

     

     64    

     

Один сказал: «К чему такой зарок?    

В тебе мы верим доброму желанью,    

И лишь бы выполнить его ты мог!    

     

     67    

     

Я, первый здесь взывая к состраданью,    

Прошу тебя: когда придешь к стране,    

Разъявшей землю Карла и Романью,    

     

     70    

     

И будешь в Фано, вспомни обо мне,    

Чтоб за меня воздели к небу взоры,    

Дабы я мог очиститься вполне.    

     

     73    

     

Я сам оттуда; но удар, который    

Дал выход крови, где душа жила,    

Я встретил там, где властны Антеноры[582]    

     

     76    

     

И где вовеки я не чаял зла;    

То сделал Эсте, чья враждебность шире    

Пределов справедливости была.    

     

     79    

     

Когда бы я бежать пустился к Мире[583],    

В засаде под Орьяко очутясь,    

Я до сих пор дышал бы в вашем мире,    

     

     82    

     

Но я подался в камыши и грязь;    

Там я упал; и видел, как в трясине    

Кровь жил моих затоном разлилась».[584]    

     

     85    

     

Затем другой: «О, да взойдешь к  вершине,    

Надежду утоленную познав,    

И да не презришь и мою отныне!    

     

     88    

     

Я был Бонконте, Монтефельтрский граф.    

Забытый всеми, даже и Джованной[585],    

Я здесь иду среди склоненных глав».    

     

     91    

     

И я: «Что значил этот случай  странный,    

Что с Кампальдино ты исчез тогда    

И где-то спишь в могиле безымянной?»[586]    

     

     94    

     

«О! – молвил он. – Есть  горная вода,    

Аркьяно;[587] ею, вниз от Камальдоли,    

Изрыта Казентинская гряда.    

     

     97    

     

Туда, где имя ей не нужно боле,[588]    

Я, ранен в горло, идя напрямик,    

Пришел один, окровавляя поле.    

     

     100    

     

Мой взор погас, и замер мой язык    

На имени Марии; плоть земная    

Осталась там, где я к земле поник.    

     

     103    

     

Знай и поведай людям: ангел Рая    

Унес меня, и ангел адских врат    

Кричал: «Небесный! Жадность-то какая!    

     

     106    

     

Ты вечное себе присвоить рад    

И, пользуясь слезинкой, поживиться;    

Но прочего меня уж не лишат!»[589]    

     

     109    

     

Ты знаешь сам, как в воздухе клубится    

Пар, снова истекающий водой,    

Как только он, поднявшись, охладится.    

     

     112    

     

Ум сочетая с волей вечно злой    

И свой природный дар пуская в дело,    

Бес двинул дым и ветер над землей.    

     

     115    

     

Долину он, как только солнце село,    

От Пратоманьо до большой гряды[590]    

Покрыл туманом; небо почернело,    

     

     118    

     

И воздух стал тяжелым от воды;    

Пролился дождь, стремя по косогорам    

Все то, в чем почве не было нужды,    

     

     121    

     

Потоками свергаясь в беге скором    

К большой реке,[591] переполняя дол    

И все сметая бешеным напором.    

     

     124    

     

Мой хладный труп на берегу нашел    

Аркьяно буйный; как обломок некий,    

Закинул в Арно; крест из рук расплел,    

     

     127    

     

Который я сложил, смыкая веки:    

И, мутною обвив меня волной,    

Своей добычей[592] придавил навеки».    

     

     130    

     

«Когда ты возвратишься в мир земной    

И тягости забудешь путевые, –    

Сказала третья тень вослед  второй, –    

     

     133    

     

То вспомни также обо мне, о Пии!    

Я в Сьене жизнь, в Маремме смерть  нашла,    

Как знает тот, кому во дни былые    

     

     136    

     

Я, обручаясь, руку отдала».[593]    

     

     

    

     

 Песнь шестая    

     

Второй  уступ Предчистилища (окончание)    

     

     

     1    

     

Когда кончается игра в три кости,    

То проигравший снова их берет    

И мечет их один, в унылой злости;    

     

     4    

     

Другого провожает весь народ;    

Кто спереди зайдет, кто сзади тронет,    

Кто сбоку за себя словцо ввернет.    

     

     7    

     

А тот идет и только ухо клонит;    

Подаст кому, – идти уже вольней,    

И так он понемногу всех разгонит.    

     

     10    

     

Таков был я в густой толпе теней,    

Чье множество казалось превелико,    

И, обещая, управлялся с ней.    

     

     13    

     

Там аретинец был, чью жизнь так дико    

Похитил Гин ди Такко;[594]  рядом был    

В погоне утонувший;[595] Федерико    

     

     16    

     

Новелло,[596] руки протянув, молил;    

И с ним пизанец, некогда явивший    

В незлобивом Марцукко столько сил;[597]    

     

     19    

     

Граф Орсо[598] был средь них; был дух,  твердивший,    

Что он враждой и завистью убит,    

Его безвинно с телом  разлучившей, –    

     

     22    

     

Пьер де ла Бросс; брабантка пусть  спешит,    

Пока жива, с молитвами своими,    

Не то похуже стадо ей грозит.[599]    

     

     25    

     

Когда я, наконец, расстался с ними,    

Просившими, чтобы просил другой,    

Дабы скорей им сделаться святыми,    

     

     28    

     

Я начал так: «Я помню, светоч мой,    

Ты отрицал, в стихе, тобою спетом,[600]    

Что суд небес смягчается мольбой;    

     

     31    

     

А эти люди просят лишь об этом.    

Иль их надежда тщетна, или мне    

Твои слова не озарились светом?»    

     

     34    

     

Он отвечал: «Они ясны вполне,    

И этих душ надежда не напрасна,    

Когда мы трезво поглядим извне.    

     

     37    

     

Вершина правосудия согласна,    

Чтоб огнь любви[601] мог уничтожить вмиг    

Долг, ими здесь платимый повсечасно.    

     

     40    

     

А там, где стих мой у меня возник,[602]    

Молитва не служила искупленьем,    

И звук ее небес бы не достиг.    

     

     43    

     

Но не смущайся тягостным сомненьем:    

Спроси у той, которая прольет    

Свет между истиной и разуменьем.    

     

     46    

     

Ты понял ли, не знаю: речь идет    

О Беатриче. Там, на выси горной,    

Она с улыбкой, радостная, ждет».    

     

     49    

     

И я: «Идем же поступью проворной;    

Уже и сам я меньше утомлен,    

А видишь – склон оделся тенью  черной».    

     

     52    

     

«Сегодня мы пройдем, – ответил  он, –    

Как можно больше; много – не  придется,    

И этим ты напрасно обольщен.    

     

     55    

     

Пока взойдешь, не раз еще вернется    

Тот, кто сейчас уже горой закрыт,    

Так что и луч вокруг тебя не рвется.    

     

     58    

     

Но видишь – там какой-то дух сидит,    

Совсем один, взирая к нам безгласно;    

Он скажет нам, где краткий путь  лежит».    

     

     61    

     

Мы шли к нему. Как гордо и  бесстрастно    

Ты ждал, ломбардский дух,[603] и  лишь едва    

Водил очами, медленно и властно!    

     

     64    

     

Он про себя таил свои слова,    

Нас, на него идущих озирая    

С осанкой отдыхающего льва.    

     

     67    

     

Вождь подошел к нему узнать, какая    

Удобнее дорога к вышине;    

Но он, на эту речь не отвечая –    

     

     70    

     

Спросил о нашей жизни и стране.    

Чуть «Мантуя…» успел сказать  Вергилий,    

Как дух, в своей замкнутый глубине,    

     

     p73    

     

Встал, и уста его проговорили:    

«О мантуанец, я же твой земляк,    

Сорделло!» И они объятья слили.    

     

     76    

     

Италия, раба, скорбей очаг,    

В великой буре судно без кормила,    

Не госпожа народов, а кабак!