Поделиться:
  Угадай писателя | Писатели | Карта писателей | Острова | Контакты

Марина Цветаева - Лирика [1906-1941]
Известность произведения: Высокая
Метки: Лирика, Поэзия, Сборник

Полный текст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 

    Царскосельской Музы.         22 июня 1916                3. «Еще один огромный взмах…»         Еще один огромный взмах —     И спят ресницы.     О, тело милое! О, прах     Легчайшей птицы!         Что делала в тумане дней?     Ждала и пела…     Так много вздоха было в ней,     Так мало — тела.         Не человечески мила     Ее дремота.     От ангела и от орла     В ней было что-то.         И спит, а хор ее манит     В сады Эдема.     Как будто песнями не сыт     Уснувший демон!     * * *     Часы, года, века. — Ни нас,     Ни наших комнат.     И памятник, накоренясь,     Уже не помнит.         Давно бездействует метла,     И никнут льстиво     Над Музой Царского Села     Кресты крапивы.         23 июня 1916                4. «Имя ребенка — Лев…»         Имя ребенка — Лев,     Матери — Анна.     В имени его — гнев,     В материнском — тишь.     Волосом он рыж     — Голова тюльпана! —     Что ж, осанна     Маленькому царю.         Дай ему Бог — вздох     И улыбку матери,     Взгляд — искателя     Жемчугов.     Бог, внимательней     За ним присматривай:     Царский сын — гадательней     Остальных сынов.         Рыжий львеныш     С глазами зелеными,     Страшное наследье тебе нести!         Северный Океан и Южный     И нить жемчужных     Черных четок — в твоей горсти!         24 июня 1916                5. «Сколько спутников и друзей…»         Сколько спутников и друзей!     Ты никому не вторишь.     Правят юностью нежной сей —     Гордость и горечь.         Помнишь бешеный день в порту,     Южных ветров угрозы,     Рев Каспия — и во рту     Крылышко розы.         Как цыганка тебе дала     Камень в резной оправе,     Как цыганка тебе врала     Что-то о славе…         И — высóко у парусов —     Отрока в синей блузе.     Гром моря и грозный зов     Раненой Музы.         25 июня 1916                6. «Не отстать тебе! Я — острожник…»         Не отстать тебе! Я — острожник,     Ты — конвойный. Судьба одна.     И одна в пустоте порожней     Подорожная нам дана.         Уж и нрав у меня спокойный!     Уж и очи мои ясны!     Отпусти-ка меня, конвойный,     Прогуляться до той сосны!         26 июня 1916                7. «Ты, срывающая покров…»         Ты, срывающая покров     С катафалков и с колыбелей,     Разъярительница ветров,     Насылательница метелей,         Лихорадок, стихов и войн,     — Чернокнижница! — Крепостница! —     Я заслышала грозный вой     Львов, вещающих колесницу.         Слышу страстные голоса —     И один, что молчит упорно.     Вижу красные паруса —     И один — между ними — черный.         Океаном ли правишь путь,     Или воздухом — всею грудью     Жду, как солнцу, подставив грудь     Смертоносному правосудью.         26 июня 1916                8. «На базаре кричал народ…»         На базаре кричал народ,     Пар вылетал из булочной.     Я запомнила алый рот     Узколицей певицы уличной.          В темном — с цветиками — платке,     — Милости удостоиться     Ты, потупленная, в толпе     Богомолок у Сергий-Троицы,         Помолись за меня, краса     Грустная и бесовская,     Как поставят тебя леса     Богородицей хлыстовскою         27 июня 1916                9. «Златоустой Анне — всея Руси…»         Златоустой Анне — всея Руси     Искупительному глаголу, —     Ветер, голос мой донеси     И вот этот мой вздох тяжелый.         Расскажи, сгорающий небосклон,     Про глаза, что черны от боли,     И про тихий земной поклон     Посреди золотого поля.         Ты в грозовой выси     Обретенный вновь!     Ты! — Безымянный!     Донеси любовь мою     Златоустой Анне — всея Руси!         27 июня 1916                10. «У тонкой проволоки над волной овсов…»         У тонкой проволоки над волной овсов     Сегодня голос — как тысяча голосов!         И бубенцы проезжие — свят, свят, свят —     Не тем же ль голосом, Господи, говорят.         Стою и слушаю и растираю колос,     И темным куполом меня замыкает — голос.     * * *     Не этих ивовых плавающих ветвей     Касаюсь истово, — а руки твоей.         Для всех, в томленьи славящих твой подъезд, —     Земная женщина, мне же — небесный крест!         Тебе одной ночами кладу поклоны,     И все твоими очами глядят иконы!         1 июля 1916                11. «Ты солнце в выси мне застишь…»         Ты солнце в выси мне застишь,     Все звезды в твоей горсти!     Ах, если бы — двери настежь! —     Как ветер к тебе войти!         И залепетать, и вспыхнуть,     И круто потупить взгляд,     И, всхлипывая, затихнуть,     Как в детстве, когда простят.         2 июля 1916                12. «Руки даны мне — протягивать каждому обе…»         Руки даны мне — протягивать каждому обе,     Не удержать ни одной, губы — давать имена,     Очи — не видеть, высокие брови над ними —     Нежно дивиться любви и — нежней — нелюбви.         А этот колокол там, что кремлевских тяжеле,     Безостановочно ходит и ходит в груди, —     Это — кто знает? — не знаю, — быть может, — должно     быть —     Мне загоститься не дать на российской земле!         2 июля 1916                . «А что если кудри в плат…»         А что если кудри в плат     Упрячу — что вьются валом,     И в синий вечерний хлад     Побреду себе……..         — Куда это держишь путь,     Красавица — аль в обитель?     — Нет, милый, хочу взглянуть     На царицу, на царевича, на Питер.         — Ну, дай тебе Бог! — Тебе! —     Стоим опустив ресницы.     — Поклон от меня Неве,     Коль запомнишь, да царевичу с царицей.         …И вот меж крылец — крыльцо     Горит заревою пылью,     И вот — промеж лиц — лицо     Горбоносое и волосы как крылья.         На лестницу нам нельзя, —     Следы по ступенькам лягут.     И снизу — глаза в глаза:     — Не потребуется ли, барынька, ягод?         28 июня 1916               «Белое солнце и низкие, низкие тучи…»       Белое солнце и низкие, низкие тучи,    Вдоль огородов — за белой стеною — погост.    И на песке вереница соломенных чучел    Под перекладинами в человеческий рост.       И, перевесившись через заборные колья,    Вижу: дороги, деревья, солдаты вразброд…    Старая баба — посыпанный крупною солью    Черный ломóть у калитки жует и жует.       Чем прогневили тебя эти серые хаты,    Господи! — и для чего стольким простреливать грудь?    Поезд прошел и завыл, и завыли солдаты,    И запылил, запылил отступающий путь…       Нет, умереть! Никогда не родиться бы лучше,    Чем этот жалобный, жалостный, каторжный вой    О чернобровых красавицах. — Ох, и поют же    Нынче солдаты! О, Господи Боже ты мой!       3 июля 1916            «Вдруг вошла…»       Вдруг вошла    Черной и стройной тенью    В дверь дилижанса.    Ночь    Ринулась вслед.       Черный плащ    И черный цилиндр с вуалью.    Через руку    В крупную клетку — плед.    Если не хочешь муку    Принять, — спи, сосед.       Шаг лунатик. Лик    Узок и ярок.    Горячи    Глаз черные дыры.       Скользнул на колени    Платок нашейный,    И вонзились    Острия локтей — в острия колен.       В фонаре    Чахлый чадит огарок.    Дилижанс — корабль,    Дилижанс — корабль.    Лес    Ломится в окна.    Скоро рассвет.       Если не хочешь муку    Принять — спи, сосед!       23 июля 1916            «Искательница приключений…»       Искательница приключений,    Искатель подвигов — опять    Нам волей роковых стечений    Друг друга суждено узнать.       Но между нами — океан,    И весь твой лондонский туман,    И розы свадебного пира,    И доблестный британский лев,    И пятой заповеди гнев, —    И эта ветреная лира!       Мне и тогда на земле    Не было места!    Мне и тогда на земле    Всюду был дом.    А Вас ждала прелестная невеста    В поместье родовом.       По ночам, в дилижансе, —    И за бокалом Асти,    Я слагала Вам стансы    О прекрасной страсти.       Гнал веттурино,    Пиньи клонились: Salve![27]    Звали меня — Коринной,    Вас — Освальдом.       24 июля 1916            ДАНИИЛ                1. «Села я на подоконник, ноги свесив…»         Села я на подоконник, ноги свесив.     Он тогда спросил тихонечко: Кто здесь?     — Это я пришла. — Зачем? — Сама не знаю.     — Время позднее, дитя, а ты не спишь.         Я луну увидела на небе,     Я луну увидела и луч.     Упирался он в твое окошко, —     Оттого, должно быть, я пришла…         О, зачем тебя назвали Даниилом?     Все мне снится, что тебя терзают львы!         26 июля 1916                2. «Наездницы, развалины, псалмы…»         Наездницы, развалины, псалмы,     И вереском поросшие холмы,     И наши кони смирные бок о бок,     И подбородка львиная черта,     И пасторской одежды чернота,     И синий взгляд, пронзителен и робок.         Ты к умирающему едешь в дом,     Сопровождаю я тебя верхом.     (Я девочка, — с тебя никто не спросит!)     Поет рожок меж сосенных стволов…     — Что означает, толкователь снов,     Твоих кудрей довременная проседь?         Озерная блеснула синева,     И мельница взметнула рукава,     И, отвернув куда-то взгляд горячий,     Он говорит про бедную вдову…     Что надобно любить Иегову…     И что не надо плакать мне — как плачу…         Запахло яблонями и дымком,     — Мы к умирающему едем в дом,     Он говорит, что в мире все нам снится…     Что волосы мои сейчас как шлем…     Что все пройдет… Молчу — и надо всем     Улыбка Даниила-тайновидца.         26 июля 1916                3. «В полнолунье кони фыркали…»         В полнолунье кони фыркали,     К девушкам ходил цыган.     В полнолунье в красной кирке     Сам собою заиграл орган.         По лугу металась паства     С воплями: Конец земли!     Утром молодого пастора     У органа — мертвого нашли.         На его лице серебряном     Были слезы. Целый день     Притекали данью щедрой     Розы из окрестных деревень.         А когда покойник прибыл     В мирный дом своих отцов —     Рыжая девчонка Библию     Запалила с четырех концов.         28 июля 1916               «Не моя печаль, не моя забота…»       Не моя печаль, не моя забота,    Как взойдет посев,    То не я хочу, то огромный кто-то:    И ангел и лев.       Стерегу в глазах молодых — истому,    Черноту и жар.    Так от сердца к сердцу, от дома к дому    Вздымаю пожар.       Разметались кудри, разорван ворот…    Пустота! Полет!    Облака плывут, и горящий город    Подо мной плывет.       2 августа 1916            «И взглянул, как в первые раза…»       И взглянул, как в первые раза    Не глядят.    Черные глаза глотнули взгляд.       Вскинула ресницы и стою.    — Что, — светла? —    Не скажу, что выпита до тла.       Все до капли поглотил зрачок.    И стою.    И течет твоя душа в мою.       7 августа 1916            «Бог согнулся от заботы…»       Бог согнулся от заботы    И затих.    Вот и улыбнулся, вот и    Много ангелов святых    С лучезарными телами    Сотворил.    Есть с огромными крылами,    А бывают и без крыл.       Оттого и плачу много,    Оттого —    Что взлюбила больше Бога    Милых ангелов его.       15 августа 1916            «Чтоб дойти до уст и ложа…»       Чтоб дойти до уст и ложа —    Мимо страшной церкви Божьей    Мне идти.       Мимо свадебных карет,    Похоронных дрог.    Ангельский запрет положен    На его порог.       Так, в ночи ночей безлунных,    Мимо сторожей чугунных:    Зорких врат —       К двери светлой и певучей    Через ладанную тучу    Тороплюсь,       Как торопится от века    Мимо Бога — к человеку    Человек.       15 августа 1916            «Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес…»       Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,    Оттого что лес — моя колыбель, и могила — лес,    Оттого что я на земле стою — лишь одной ногой,    Оттого что я тебе спою — как никто другой.       Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,    У всех золотых знамен, у всех мечей,    Я ключи закину и псов прогоню с крыльца —    Оттого что в земной ночи я вернее пса.

The script ran 0.01 seconds.