1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 
    
Эндрия перебросила сумку в другую руку так, словно в ней лежало что-то тяжёлое.
    
— Ну, наверное, все- таки выгляжу неплохо, немного, по крайней мере.
    
— Ты уверена, что имеешь для этого уже достаточно сил?
    
— Думаю, да, а если даже меня начнёт вновь трясти, я тихонько смогу выскользнуть через боковые двери. — Эндрия не имела намерения выскальзывать, хоть бы как её там не начало колотить.
    
— А что в сумке?
    
«Ланч для Джима Ренни, — подумала Эндрия. — Которым я собираюсь его накормить на глазах всего города».
    
— Я всегда беру с собой вязание на городское собрание. Иногда там так долго и скучно тянется время.
    
— Не думаю, чтобы это было скучным, — заметила Джулия.
    
— А ты сама пойдёшь, не так ли?
    
— О, я пока что думаю, — с сомнением произнесла Джулия. Она надеялась быть уже далеко от центра Честер Милла к тому времени, как собрание закончится. — Мне сначала надо сделать кое-какие дела. Ты сможешь дойти туда сама?
    
Эндрия послала ей юмористический взгляд «мама, я вас умоляю».
    
— Вдоль улочки и вниз по холму — и я уже там. Маршрут, наработанный годами.
    
Джулия посмотрела на часы у себя на запястье. Было уже четверть шестого.
    
— А ты не очень рано отправляешься?
    
— Эл откроет двери в шесть часов, если не ошибаюсь, а я хочу занять себе удобное место.
    
— Как выборной тебе следовало бы сидеть прямо на сцене, — сказала Джулия. — Если имеешь такое желание.
    
— Нет, не имею. — Эндрия вновь перекинула сумку в другую руку. Её вязание лежало в сумке, вместе с материалами дела ВЕЙДЕР и револьвером 38-го калибра, подаренным ей братом Твичем для самозащиты. Не хуже он послужит для защиты города, думала она. Каждый город похож на человеческий организм, но имеет одно значительное преимущество, если у города неважно с мозгом, трансплантация может быть успешной. Возможно, до убийства не дойдёт. Она молилась, чтобы не дошло.
    
Джулия смотрела на неё вопросительно. Эндрия осознала, что улетела куда-то далеко вслед за своими мыслями.
    
— Я хотела бы сегодня посидеть среди жителей города. Но скажу своё слово, когда придёт время. Можешь быть уверена.
   
   
    
     
14
    
    
Энди был прав относительно Эла Тиммонса, который откроет двери в шесть часов. К тому времени Мэйн-стрит, едва ли не абсолютно пустую днём, заполнили люди, которые направлялись в сторону городского совета. Другие небольшими группами спускались по городскому холму, идя с жилых кварталов. Начали подъезжать машины с Восточного и Северного Честера, большинство из них переполненные пассажирами. Похоже на то, что никто не желал этим вечером оставаться в одиночестве.
    
Она прибыла довольно рано, в связи с чем имела достаточно свободных мест на выбор и остановилась на третьем от сцены ряду, возле прохода. Прямо перед ней во втором ряду сидела Каролин Стерджес и дети Эпплтоны. Дети заинтересованно рассматривали все и всех. Малыш держал что-то зажатое в кулаке, что оказалось гремовским крекером.
    
Среди тех, кто пришли раньше времени, была также Линда Эверетт. Джулия рассказывала Эндрии об аресте Расти — чрезвычайно циничном — и знала, что его жена крайне этим подавлена, но сейчас она искусно это скрывала под эффектным гримом и хорошим платьем с большими накладными карманами. Сравнивая её вид с собственным по состоянию (сухость во рту, головная боль, желудок крутит), Эндрия была в восторге от отваги Линды.
    
— Садитесь возле меня, Линда, — предлагала она, похлопывая ладонью по соседнему месту. — Как там Расти?
    
— Я не знаю, — ответила Линда, проскальзывая мимо Эндрии и садясь рядом. Что-то, что лежало в одной из её забавных карманов звякнуло об дерево. — Они не позволяют мне с ним увидеться.
    
— Эта ситуация должна быть исправлена, — произнесла Эндрия.
    
— Да. И она будет исправлена, — сурово согласилась Линда, а потом наклонилась вперёд: — Привет, детки, как вас зовут?
    
— Это Эйден, — сказала Кара, — а это…
    
— Я Алиса, — девочка протянула руку в королевском жесте… так, словно подавала её с трона. — Я и Эйден… мы с Эйденом… Купротки. Это слово означает «Купольные сиротки». Это Терстон придумал. Он знает всякие магические трюки, вот как вытянуть у человека из уха монету и ещё много других.
    
— Ну, у тебя, похоже, всё идёт прекрасно, — сказала Линда, улыбаясь. Отнюдь не чувствовала себя она весёлой; никогда в жизни она не была такой напряжённой. Вот только напряжённая здесь неуместное слово. Ей было страшно до усирачки.
   
   
    
     
15
    
    
В шесть часов тридцать минут паркинг позади городского совета был полон. Дальше занимали места уже вдоль Мэйн-стрит, Вест-стрит и Ист-Стрит.
    
Без четверти семь даже стоянка возле почты и полицейского участка была заставлена машинами и в зале горсовета едва не все места были заняты.
    
Большой Джим предусматривал возможность большого наплыва народа, поэтому Эл Тиммонс, которому ассистировали несколько молодых копов, расставил на лужайке взятые из клуба Американского легиона[410] дополнительные скамейки. «ПОДДЕРЖИВАЙТЕ НАШИ ВОЙСКА» — призывали надписи на некоторых из них; «БОЛЬШЕ ИГРАЙТЕ В БИНГО!» на других. По бокам входных дверей горсовета установили большие звуковые колонки «Ямаха».
    
Для соблюдения порядка было задействовано большинство офицеров городской полиции — в частности, все копы-ветераны, кроме одной персоны. Когда опоздавшие брюзжали на то, что им приходится сидеть во дворе (или стоять, когда даже на скамейках не осталось свободных мест), шеф Рендольф говорил, что надо было приходить пораньше: кто своевременно приходит, тому Господь угождает. А ещё, добавлял он, вечер сегодня замечательный, тёплый, хороший, а вскоре ещё и взойдёт та большая розовая луна.
    
— Вечер замечательный, если не учитывать запах, — заметил Джо Боксёр. Дантист находился в бессменно скверном настроении со времени конфронтации в госпитале из-за прихватизованных им вафель. — Я надеюсь, хоть слышимость будет нормальная через эти штуки, — показал он на аудиоколонки.
    
— Вы будете слышать все прекрасно, — заверил его шеф Рендольф. — Мы взяли их в «Диппере». Томми Андерсон говорит, что это наиболее современная аппаратура, он сам их и подключал. Представьте себе, словно сидите в автомобильном кинотеатре без экрана.
    
— Я представляю себе эту скуку, — ответил Джо Боксёр, кладя ногу на ногу и привередливо подщипывая складку на своих наутюженных штанах.
    
Джуниор смотрел, как собираются люди, из своего тайника внутри моста Мира, следил через трещину в стене. Его поразило это зрелище — столько жителей одновременно в одном месте, а ещё понравилось качество звука. Со своего места он хорошо все слышал. Вот когда его отец уже хорошенько разогреется, тогда он и отправится.
    
«К Богу каждого, кто станет мне поперёк дороги», — подумал он.
    
Даже в сумерке, который всё более сгущался, невозможно было не узнать пивного живота его отца. К тому же этим вечером в городском совете не жалели электричества и длинная полоса света из одного её окна тянулась вплоть до того места полностью забитой машинами парковки, где стоял Большой Джим. А рядом с ним Картер Тибодо.
    
Большой Джим не ощущал, что за ним наблюдают, или, скорее, он ощущал, что на него сейчас смотрят все вместе, а это то же самое. Взглянув на свои часы, он увидел, что уже перевалило за семь. Отточенные многими годами в политике чувства напоминали ему, что важное собрание всегда должно начинаться с опозданием на десять минут, не больше и не меньше. Это означало, что ему уже надо выруливать на взлётную полосу. В руке он держал папку со своей речью, но следует ему начать говорить, как потребность в заготовленном тексте отпадала. Он знал, что хочет сказать. Ему словно припоминалось, что он проговаривал эту речь во сне прошлой ночью, и не один раз, а несколько, и с каждым разом она становилась лучше.
    
Он легонько толкнул Картера.
    
— Время запускать шоу в работу.
    
— О'кей, — Картер побежал туда, где на ступеньках горсовета стоял Рендольф («Представляет, вероятно, себя похожим на какого-то Юлия-Никчему-Цезаря», — подумал Большой Джим), и привёл шефа к Ренни.
    
— Мы зайдём через боковой вход, — сказал Большой Джим и взглянул на часы, — через пять, нет, через четыре минуты. Ты первый, Питер, я буду идти вторым, Картер, ты за мной. Мы идём прямо на сцену, понятно? Идём уверенно — никакой никчёмной неловкости-сутулости. Будут аплодисменты. Стоим стройно, пока они не начнут затихать. Тогда садимся. Питер, ты по левую руку от меня, Картер по правую. Я подойду к трибуне. Сначала молитва, потом все встанут петь Национальный гимн. После этого я начну речь, дальше всё будет лететь быстро, по пунктам, как говно с гуся. Они проголосуют «за» за все предложения. Все ясно?
    
— Я нервничаю, словно какой-то сученок, — сознался Рендольф.
    
— Не следует. Всё должно пройти прекрасно.
    
Конечно, он ошибался относительно этого.
   
   
    
     
16
    
    
В те минуты, когда Большой Джим со своей свитой отправлялся к боковым дверям городского совета, Рози в своём ресторанном фургоне как раз заворачивала на подъездную аллею усадьбы Макклечи. Вслед за ней ехал скромный седан «Шевроле» Джоуни Келверт.
    
Клэр вышла из дома с чемоданом в одной руке и брезентовой сумкой с продуктами во второй. Джо и Бэнни Дрэйк тоже держали чемоданы, хотя большинство одежды в чемодане Бэнни походило из ящиков Джо. Бэнни также держал ещё одну, меньшую сумку, набитую продуктами из кладовой Макклечи.
    
Снизу холма донеслись усиленные звуковой аппаратурой аплодисменты.
    
— Спешим, там уже начинают. Время нам смываться отсюда, и притопом.
    
С ней была Лисса Джеймисон. Она отодвинула боковые двери фургона и начала изнутри принимать вещи.
    
— А свинцовое полотно, чтобы окна прикрыть, есть? — спросил Джо у Рози.
    
— Да, и несколько кусков для машины Джоуни тоже. Мы доедем туда, где, как ты говоришь, ещё безопасно, и там уже завесим окна. Подай-ка мне тот чемодан.
    
— А это всё-таки безумие, знаете, — произнесла Джоуни Келверт. Она довольно прямо прошла по щели между своей машиной и фургоном «Розы-Шиповника», чем подвигла Рози во мнении, что взбодрилась она сегодня всего лишь парой рюмочек. И это уже было хорошо.
    
— Наверное, ты права, — кивнула Рози. — Ты готова?
    
Джоуни вздохнула и обняла свою дочь за хрупкие плечи.
    
— К чему? Ехать к чёрту вслепую? Почему бы и нет? Сколько нам придётся там сидеть?
    
— Неизвестно, — ответила Рози.
    
Джоуни вздохнула вновь.
    
— Ну, так хоть тепло сейчас.
    
— А где твой дед? — Джо спросил у Норри.
    
— Он сейчас с Джеки и мистером Бэрпи. Он будет ждать их в украденном у Ренни фургоне, пока они сходят туда и выведут Расти и мистера Барбару, — подарила она ему улыбку насмерть испуганной девочки. — Он сегодня их гангста-драйвер.
    
— Нет дурака, самого дурного, чем старый дурак, — заметила Джоуни Келверт. Рози страшно захотелось ей съездить наотмашь, взглянув на Лиссу, она поняла, что и та была бы не прочь это сделать. Но не тот был сейчас момент, чтобы затевать ссору, не говоря уже о кулачных разборках.
    
«Или вместе тянем одну лямку, или поодиночке нас на ней повесят», — подумала Рози.
    
— А Джулия где? — спросила Клэр.
    
— Она приедет с Пайпер. И своим псом.
    
От центра города, усиленная микрофонами (и голосами тех, кто сидел на скамейках во дворе), полетела в выполнении сводного хора Честер Милла мелодия «Сияющего звёздами флага».
    
— Отправляемся, — сказала Рози. — Я поеду впереди.
    
Джоуни Келверт повторила с какой-то скорбной весёлостью:
    
— По крайней мере, сейчас хотя бы тепло. Поехали, Норри, будешь направлять свою старенькую мамку.
   
   
    
     
17
    
    
Под южной стеной «Maison des Fleurs» Леклерка лежал закоулок для подъезда поставщиков, именно здесь, носом наружу, стоял краденый фургон телефонной компании. Эрни, Джеки и Ромми Бэрпи сидели в нём и слушали, как совсем неподалёку поют Национальный гимн. У Джеки зачесались глаза, она заметила, что не только её трогают эти звуки; Эрни, сидя за рулём, достал из заднего кармана носовой платок и вытер себе глаза.
    
— Я думаю, нам нет потребности ждать сигнала от Линды, — произнёс Ромми. — Я не ожидал, что они выставят колонки. Они их достали не у меня, вот так.
    
— Всё равно хорошо, что её там будут видеть люди, — сказала Джеки. — Где ваша маска, Ромми?
    
Он показал штампованное из пластика лицо Дика Черни[411]. Вопреки огромным запасам у него на складе, Ромми не смог найти для Джеки маски Ариэль[412]; пришлось ей согласиться на Гермиону, приятельницу Гарри Поттера. Позади сидения Эрни лежалая маска Дарта Вейдера, но Джеки опасалась, что они могут подвергнуть себя опасности, если старику вздумается её сейчас одеть. Вслух она этого не произнесла.
    
«А на самом деле, какая разница? Если нас вдруг не станет в городе, у каждого хватит ума догадаться, почему мы исчезли».
    
Но подозревать — совсем не означает знать, и если Ренни с Питером Рендольфом придётся обходиться только подозрениями, их друзей и родственников, которых они тут оставят, могут подвергнуть разве что придирчивым допросам.
    
«Могут». При таких обстоятельствах, как сейчас, осознала Джеки, это слово нагружено весьма мощными возможностями.
    
Гимн закончился. Дальше вновь прозвучали аплодисменты, и тогда уже начал говорить второй выборный. Джеки проверила свой пистолет — запасной, домашний — и подумала, что следующие несколько минут станут самыми длинными в её жизни.
   
   
    
     
18
    
    
Барби и Расти стояли каждый перед дверьми своей камеры, слушая, как Большой Джим начинает свою тронную речь. Благодаря громкоговорителям перед главным входом городского совета слышать им было все довольно хорошо.
    
«Благодарю вас! Благодарю всех и каждого из вас! Благодарю за то, что пришли! Я благодарю вас за то, что вы храбрые, сильные, самые-самые непоколебимые люди в наших Соединённых Штатах Америки».
    
Приподнятые аплодисменты.
    
«Леди и джентльмены… а также дети. Я вижу несколько детей среди аудитории…»
    
Добродушный смех.
    
«Мы с вами оказались в опасном положении. Вы сами это знаете. Сегодня я хочу рассказать вам, как мы в нём оказались. Я не знаю всего, но поделюсь с вами тем, что знаю, потому что вы этого заслужили. Когда я закончу вводить вас в курс дела, мы должны коротко рассмотреть несколько очень важных вопросов. Но первое и главное, что я хочу сказать вам, это то, как я ГОРЖУСЬ вами, каким ПРИЗНАТЕЛЬНЫМ я чувствую себя за то, что Бог — и вы — избрали меня вашим проводником в этот критический момент, и хочу ЗАВЕРИТЬ вас, что вместе мы пройдём через эти испытания, вместе и с Божьей помощью мы выйдем из них БОЛЕЕ СИЛЬНЫМИ, и БОЛЕЕ ПРАВДИВЫМИ, и ЛУЧШЕ, чем мы были раньше! Пусть мы с вами, словно дети Израиля посреди пустыни сейчас…»
    
Барби подкатил вверх глаза, а Расти сделал кулаком жест, словно дрочит.
    
«… но скоро мы достигнем ХАНААНЫ и будем пировать молоком и мёдом, которые Бог и наши соотечественники-американцы беспрекословно приготовили для нас!»
    
Неистовые аплодисменты. На слух, похоже, там стоячая овация. Никаких сомнений, если даже здесь, внизу, где-то устроено подслушивающее устройство, те три-четыре копа наверху сейчас столпились в дверях полицейского участка, и слушают Большого Джима.
    
Барби сказал:
    
— Будь наготове, друг.
    
— Я готов, — откликнулся Расти. — Поверь, я весь готов.
    
«Правда, только не к тому, чтобы увидеть среди тех, кто ворвётся сюда, Линду», — подумал он. Он не желал, чтобы она вдруг кого-то убила, а ещё больше ему не хотелось, чтобы она наткнулась на риск быть убитой. Не ради него. «Пусть она остаётся там, где есть. Он сумасшедший, но, по крайней мере, если она сейчас вместе с остальной частью города, она в безопасности».
    
Так он подумал за мгновение до того, как началась стрельба.
   
   
    
     
19
    
    
Большой Джим торжествовал. Он завёл их именно туда, куда хотел завести: себе на ладонь. Сотни людей, тех, которые голосовали за него, и тех, которые голосовали против. Никогда он не видел их так много в этом зале, даже когда обсуждались молитва[413] в школе или школьный бюджет. Они сидели плотно, плечо к плечу и бедро к бедру, как внутри, так и во дворе, и больше, чем просто его слушали. Без беглеца Сендерса и без Гриннел, которая сидит себе в зале (тяжело было не заметить красное платье в третьем ряду), он сам владел этой толпой. Глаза их умоляли его охранять их. Спасти их. Довершением его радостного триумфа был личный охранник рядом с ним и ряды копов — его копов, — выстроенные вдоль стен этого зала. Не все из них пока что были обмундированы в форму, но все вооружены. И ещё не менее чем сотня людей в аудитории имели при себе голубые нарукавные повязки. Это выглядело так, словно он создал себе частную армию.
    
— Друзья мои, сограждане, большинство из вас знают, что мы арестовали человека по имени Дейл Барбара…
    
Поднялся вихрь восклицаний и свиста. Большой Джим ждал, пока они утихнут, пасмурный снаружи, улыбающийся внутри.
    
— …за убийство Бренды Перкинс, Лестера Коггинса и двух чудесных девушек, которых мы все знали и любили: Энджи Маккейн и Доди Сендерс.
    
Возмущённый свист и шиканье вместе с восклицаниями «Повесить его!» и «Террорист!»
    
Голос, который кричал «террорист», похож на голос Велмы Винтёр, дневного менеджера из магазина «Брауни».
    
— Но чего вы не знаете, — продолжил Большой Джим, — так это того, что Купол — результат учинённой группой элитных научных работников-негодяев заговора, который втайне финансируется определённой правительственной фракцией. Мы морские свинки в их эксперименте, дорогие мои сограждане, а Дейл Барбара — это человек, которого назначили прокладывать и направлять курс этого эксперимента изнутри!
    
Реакцией на это была оглушительная тишина. Затем она взорвалась гневным рёвом.
    
Когда толпа немного успокоилась, Большой Джим продолжил, упираясь руками в борта трибуны, его упитанное лицо сияло от искренности (а ещё, наверное, от высокой давления). Текст его речи лежал перед ним, но он так ни разу его и не открыл. Не было потребности туда заглядывать. Бог играл на его голосовых струнах и двигал его языком.
    
— Когда я говорю о тайном финансировании, вы можете поинтересоваться, что именно это означает. Ответ ужасный, но простой. Дейл Барбара, с помощью пока ещё невыясненного количества жителей нашего города, создал лабораторию по производству наркотиков, которая поставляла огромные объёмы кристаллического метамфетамина наркобаронам, кое-кто из которых связан с ЦРУ, по всему восточному побережью страны. И, хотя он пока что не назвал нам имена всех своих соучастников, один из них — у меня душа болит от того, что я вам сейчас скажу, — оказался Энди Сендерсом.
    
Шум-гам и восклицания удивления в аудитории. Большой Джим заметил, как со своего места начала привставать Эндрия Гриннел, но потом вновь села. «Так будет правильно, — подумал он, — просто сиди себе там. Если ты такая скудоумная, что отважишься задавать мне вопросы, я тебя живьём съем. А потом они тебя съедят живьём».
    
По правде, он действительно чувствовал себя на это способным.
    
— Босс Барбары, его руководитель — это тот человек, которого все вы видели по телевизору. Он строит из себя полковника армии США, но фактически он входит в наивысший конклав тех научных работников и правительственных чиновников, на которых лежит вина за этот сатанинский эксперимент. У меня есть признания Барбары относительно этого вот здесь, — он похлопал себя по груди, где во внутреннем кармане его спортивного пиджака лежал кошелёк и компактное издание Нового Завета, в котором слова Христа были напечатаны красным цветом.
    
Тем временем увеличивалось количество восклицаний «Повесить его!» Большой Джим воздел вверх руку и стоял со склонённой головой, с пасмурным лицом, пока вопли наконец-то не стихли.
    
— Мы проголосуем относительно наказания Барбары всем городом — как целостный организм, который служит причиной и источником свободы. Все в ваших руках, леди и джентльмены. Если вы проголосуете за смертную казнь, он будет казнён. Но пока я ваш лидер, повешения у нас не будет. Он будет казнён через расстрел отрядом полиции…
    
Бешеные аплодисменты перебили его слова, и большинство людей вскочили на ноги. Большой Джим наклонился к микрофону…
    
— …но только после того, как мы получим всю, до последнего кусочка, информацию, которая ещё остаётся скрытой в его ЖАЛКОЙ ДУШЕ ПРЕДАТЕЛЯ!
    
Теперь уже почти вся аудитория была на ногах. Однако не Эндрия; она так и сидела в третьем ряду рядом с центральным проходом, смотря прямо на него глазами, которые должны были бы быть смирными, затуманенными, взволнованными, но таковыми не были.
    
«Смотри на меня, как тебе хочется, — думал он, — пока ты сидишь там тихо, как воспитанная девочка».
    
А тем временем он купался в ливне аплодисментов.
   
   
    
     
20
    
    
— Сейчас? — спросил Ромми. — Как вы думаете, Джеки?
    
— Подождём ещё немножко, — сказала она.
    
Просто инстинкт, ничего другого, а по обыкновению её инстинкты стоили доверия.
    
Потом ей оставалось только удивляться, сколько жизней было бы спасено, если бы она ответила Ромми: «О'кей, вперёд».
   
   
    
     
21
    
    
Глядя через щель в стене моста Мира, Джуниор увидел, что даже люди, которые сидели на скамейках, вскочили на ноги, и тот самый инстинкт, который подсказал Джеки ещё немножко подождать, приказал ему двигаться. Он вынырнул из-под моста на край общественной площади и побрёл напрямик к тротуару. Когда существо, которое его породило, вновь продолжило свою речь, он уже направлялся к полицейскому участку. Тёмное пятно в его левом глазу выросло вновь, но ум у него был ясным.
    
«Я иду к тебе, Бааарби. Я уже иду за тобой».
   
   
    
     
22
    
    
— Эти люди мастера дезинформации, — продолжил Большой Джим. — И когда вы пойдёте к Куполу увидеться со своими милыми родственниками, начатая против меня кампания наберёт полный оборот. Кокс и его приспешники не остановятся ни перед чем, чтобы очернить меня. Они будут называть меня лжецом и вором, они даже могут говорить, что это я лично вёл операции с наркотиками…
    
— Именно ты и вёл, — прозвучал чистый приподнятый голос.
    
Это был голос Эндрии Гриннел. Все взгляды сосредоточились на ней, когда она встала, живой восклицательный знак в красном платье. Какое-то мгновение она смотрела на Большого Джима с выражением холодного пренебрежения, а потом обратилась к людям, которые её выбрали третьей выборной, когда старик Билли Кэйл, отец Джека Кэйла, умер от инсульта четыре года назад.
    
— Люди, отложите пока что ваши страхи куда-нибудь в сторону, — произнесла она. — Когда вы это сделаете, то увидите, что история, которую он нам здесь рассказывает, это смехотворный бред. Джим Ренни считает, что вас можно взять на испуг, как скот громом. Я прожила вместе с вами всю мою жизнь и считаю, что он ошибается.
    
Большой Джим ожидал протестующих восклицаний. Не прозвучало ни одного. Нет, не обязательно потому, что горожане вдруг поверили ей; просто они были ошарашены резкой сменой событий. Алиса с Эйденом полностью развернулись назад и стояли на коленях на скамейке, удивлённо смотря на леди в красном платье. Кара была ошарашена не меньше.
    
— Тайный эксперимент? Что за ерунда! За последние пятьдесят лет наше правительство отметилось многими паршивыми делами, и я первая готова это признать, но держать в плену целый город с помощью какого-то силового поля? Просто, чтобы посмотреть, что мы будем делать? Это идиотизм. В такое способны поверить только запуганные, затерроризированные люди. Ренни это знает, вот потому он и оркеструет весь этот террор.
    
Большой Джим ненадолго потерял драйв, но теперь опомнился, нашёл свой голос. И, конечно, в его распоряжении оставался микрофон.
    
— Леди и джентльмены, Эндрия Гриннел хорошая женщина, но сегодня она сама не своя. Конечно, как и все мы, она шокирована, но больше того, как не грустно мне об этом говорить, у неё большие проблемы с наркотической зависимостью, которая появилась в результате травмы и последующего употребления ей весьма цепкого лекарства, которое называлось…
    
— Я не принимала ничего более сильного, чем аспирин в последнее время, — заявила Эндрия ясным, сильным голосом. — И у меня оказались документы, которые показывают…
    
— Мэлвин Ширлз! — прогудел Большой Джим. — Не могли бы вы вместе с несколькими вашими коллегами-офицерами деликатно, но решительно вывести госпожу выборную Гриннел из помещения и сопроводить её домой? Или, лучше, в больницу на обследование. Она не контролирует себя.
    
Несколько голосов пробурчали что-то в его поддержку, однако общего шумного одобрения, которого он ожидал, не прозвучало. Да и Мэл Ширлз успел сделать только один шаг вперёд, когда Генри Моррисон, взмахнув рукой, толкнул его в грудь и откинул назад к стене, о которую того ощутимо стукнуло.
    
— Давайте выслушаем её до конца, — произнёс Генри. — Она в нашем городе тоже официальное лицо, так пусть договорит.
    
Мэл посмотрел вверх на Большого Джима, но Большой Джим не отрывал глаз от Эндрии, едва не загипнотизировано смотря, как она вынимает со своей большой сумки коричневый конверт. Он понял, что это такое, как только его увидел.
    
«Бренда Перкинс, — подумал он, — ох, какая же ты сука, даже мёртвая ты не перестаёшь улыбаться мне».
    
Едва только Эндрия подняла конверт у себя над головой, как тут же он начал колебаться взад-вперёд. Возвращались её судороги, этот её чёртов кумар. Худшего момента тяжело было представить, но её это не удивило, она даже ожидала, что так может произойти. Это все от стресса.
    
— Документы, которые содержатся в этом конверте, мне передала Бренда Перкинс, — произнесла она, и, по крайней мере, хоть голос у неё остался ровным. — Они были собраны её мужем и генеральным прокурором нашего штата. Дюк Перкинс расследовал предлинный ряд больших и малых преступлений Джеймса Ренни.
    
Мэл, ища совет, бросил взгляд на своего друга Картера. И Картер встретил его взгляд собственным: ясным, острым, почти удивлённым. Он показал на Эндрию, потом схватил рукой себя за горло: «Заткни её». На этот раз, когда Мэл выступил вперёд, Генри Моррисон не остановил его — как почти каждый в этом зале, он вытаращился на Эндрию.
    
Вслед за Мэлом, который, пригибаясь, словно перед экраном в кинотеатре, поспешил вдоль сцены, отправились Марти Арсенолт и Фрэдди Дентон. С другой стороны большого зала городского совета двинулись Тодд Вендлештат и Лорен Конри. Вендлештат держал руку на обрезке ореховой палки, который он носил при себе вместо полицейской дубинки; рука Конри лежала на рукояти его пистолета.
    
Эндрия заметила их приближение, но не замолчала.
    
— Доказательства находятся в этом конверте, и я считаю, что именно эти доказательства… — «стали причиной гибели Бренды Перкинс», хотела она завершить фразу, но в этот миг её дрожащие, скользкие от пота пальцы не удержали верёвки, которая служила петлёй её сумки. Сумка хлопнулась посреди прохода, и из её разинутого верха, словно перископ, высунулось дуло револьвера 38-го калибра, подаренного когда-то Эндрии для самозащиты.
    
Выразительно, так что бы было слышно всем в занемевшем зале, прозвучал голос Эйдена Эпплтона:
    
— Ух ты! У этой леди есть левольвер!
    
Снова запала мёртвая тишина. И тогда вскочил со своего стула Картер Тибодо и, выскочив вперёд, прикрывая собой своего босса, завопил:
    
— Револьвер! Револьвер! РЕВОЛЬВЕР!
    
Эйден сполз со скамейки в проход, чтобы лучше рассмотреть.
    
— Нет, Эйд! — закричала Кара, наклоняясь, чтобы схватить мальчика, и тут же Мэл сделал первый выстрел.
    
Пуля пробил дыру в полированном деревянном полу прямо перед носом у Каролин Стерджес. Взлетели щепки. Одна застряла у неё под правым глазом, кровь хлынула по лицу. Она едва заметила, что кричат теперь все. Наклонилась в проход, схватила Эйдена за плечи и, словно баскетболистка, кинула его себе между расставленных ног назад. Он влетел в тот ряд, где они сидели, ошарашенный, однако невредимый.
    
— РЕВОЛЬВЕР! У НЕЁ РЕВОЛЬВЕР! — закричал Фрэдди Дентон, отпихивая со своей дороги Мэла. Позже он будет божиться, что молодая женщина тянулась за оружием и он, конечно, хотел её только ранить.
   
   
    
     
23
    
    
Благодаря громкоговорителям трое людей в краденом фургоне слышали изменения, которые происходили в зале городского совета. Торжественную речь Большого Джима и то, как последующие за ней аплодисменты были прерваны какой-то женщиной, которая говорила громко, однако стояла очень далеко от микрофона, и её слов они не расслышали. Дальше её голос утонул в общем рёве толпы, пронизанном визгами. И тогда прозвучал выстрел.
    
— Что за черт? — воскликнул Ромми.
    
Снова выстрелы. Кажется, два, а может, и три. И визг.
    
— Не имеет значения, — сказала Джеки. — Вперёд, Эрни, и быстро. Если мы собираемся сделать эту работу, мы должны сделать её сейчас.
   
   
    
     
24
    
    
— Нет! — закричала Линда, вскакивая на ноги. — Не стреляйте! Здесь дети! ЗДЕСЬ ДЕТИ!
    
В городском совете воцарился хаос. Ещё, может, пару секунд они оставались не быдлом, но теперь им стали. Толпа ринулась к передним дверям. Несколько первых успели проскочить, а остальные застряли. Несколько человек, у которых сохранилась капля здравого смысла, побежали по центральным и боковым проходам к запасным дверям по бокам сцены, но таких было меньшинство.
    
Линда протянула руки к Каролине Стерджес, чтобы оттянуть её в сравнительно безопасное место между скамейками, когда на неё налетел Тоби Меннинг, который как раз нёсся по центральному проходу. Его колено встретилось с Линдиным затылком, и она упала ничком, без сознания.
    
— Кара! — где-то далеко рыдала Алиса Эпплтон. — Кара, вставай! Вставай, Кара! Кара, вставай!
    
Каролин начала привставать, и вот тогда-то Фрэдди Дентон выстрелил ей прямо между глаз, моментально убив наповал. Пронзительно закричали дети. Их лица были забрызганы её кровью.
    
Линда едва осознавала, что её ударили, пробежали по ней. Она привстала на карачки (встать прямо сейчас она не смогла бы) и заползла между скамеек с противоположного от того, где перед тем сидела, бока прохода, хлюпая рукой по свежей крови Каролин.
    
Алиса с Эйденом старались добраться до Кары. Понимая, что детей могут жестоко ранить, если они окажутся в проходе (и, не желая, что бы они видели, что случилось с женщиной, которая, как считала она, была их матерью), Эндрия потянулась руками выше скамейки впереди себя, чтобы их удержать. Она упустила вниз конверт ВЕЙДЕР.
    
Картер Тибодо ожидал этого. Он так и стоял перед Большим Джимом, заслоняя его собственным телом, но уже держал в руке пистолет, положив его себе не предплечье. Теперь он нажал курок, и наглая женщина в красном платье — та, которая привела к этому бедламу, — полетела кувырком.
    
В горсовете господствовал хаос, но Картер его игнорировал. Он сошёл по ступенькам со сцены и спокойно пошёл туда, где упала женщина в красном платье. Когда по центральному проходу ему навстречу бежали какие-то люди, он отбрасывал их со своего пути налево и направо. Маленькая девочка, плача, старалась вцепиться ему в ногу, и Картер отпихнул её в сторону, даже не взглянув.
    
Сначала он не увидел конверт. Потом заметил его. Тот лежал возле одной из протянутых рук той женщины, Гриннел. Кровавый низ чьей-то большой подошвы отпечатался поперёк надписи ВЕЙДЕР. Так же невозмутимый среди хаоса, Картер осмотрелся и увидел, что Ренни засмотрелся на передрягу в аудитории с лицом, на котором читался шок и недоверие. Хорошо.
    
Картер выдернул из-за пояса на себе рубашку. Какая-то женщина с визгом — это была Карла Венциано — налетела на него, он оттолкнул её прочь. Потом он запихнул конверт ВЕЙДЕР себе сзади за пояс и завесил его рубашкой.
    
Немного обезопаситься никогда не помешает.
    
Назад к сцене он отходил, пятясь, потому что не желал неожиданно получить от кого-то удар. Достигнув ступенек, развернулся и бегом поднялся. Рендольф, бесстрашный шеф городской полиции, так и оставался сидеть на стуле, с руками, сложенными на своих мясистых бёдрах. Он был бы похож на статую, если бы не единственная жилка, которая билась в центре его лба.
    
Картер взял за руку Большого Джима.
    
— Идём, босс.
    
Большой Джим посмотрел на него так, словно не совсем понимал, где он или кто он. Потом его глаза немного прояснились.
    
— Гриннел?
    
Картер показал на распластанное в центральном проходе женское тело, лужа, которая расплывалась вокруг её головы, была в тон её платья.
    
— О'кей, хорошо, — кивнул Большой Джим. — Давай выбираться отсюда. Вниз. Ты тоже, Питер. Вставай. — А поскольку Рендольф так и продолжал сидеть, вылупившись на осатанелую толпу, Большой Джим ударил его по голени. — Шевелись.
    
Среди этого хаоса никто не услышал тех выстрелов, которые прозвучали неподалёку отсюда.
   
   
    
     
25
    
    
Барби с Расти смотрели друг на друга.
    
— Что там к чёрту такое происходит? — произнёс Расти.
    
— Неизвестно, — пожал плечами Барби, — но что-то нехорошее, судя по звукам.
    
От городского совета долетели звуки новых выстрелов, а потом ещё один шарахнул намного ближе: прямо у них над головами. Барби надеялся, что это их освободители… и тут услышал чей-то вопль: «Нет, Джуниор! Ты что, взбесился? Вордло, прикрой меня!» Дальше вновь загремели выстрелы. Четыре или, может, пять.
    
— О Боже, — сказал Расти. — У нас неприятности.
    
— Слышу, — согласился Барби.
   
   
    
     
26
    
    
Джуниор задержался на крыльце полицейского участка, оглянувшись через плечо на новый взрыв шума в горсовете. Люди, которые сидели во дворе, теперь стояли, вытянув шеи, но смотреть там было не на что. Ни им, ни ему. Вероятно, кто-то застрелил его отца — надеялся Джуниор, таким образом, самому ему будет меньше работы, — но сейчас его цель была здесь, в полиции. В подвале, если точнее.
    
Джуниор пропихнулся сквозь двери с надписью прописными буквами: «РАБОТАЕМ ВМЕСТЕ: ДЕПАРТАМЕНТ ПОЛИЦИИ РОДНОГО ГОРОДА И ВЫ». Ему навстречу поспешила Стэйси Моггин. А за ней и Руп Либби. В комнате дежурных, перед плакатом «КОФЕ И ПОНЧИКИ НЕ БЕСПЛАТНЫЕ», стоял Мики Вордло. Какой он был не качок, а выглядел оробевшим, не уверенным в себе.
    
— Тебе нельзя сюда, Джуниор, — запротестовала Стэйси.
    
— Конечно, можно. — «Конечно» прозвучало как «кофефно». Половина рта у него занемела. Отравление талием! Барби! — Я тоже офицер. «Фья фофе офифев».
    
— Ты пьян, вот и все. Что там такое происходит? — но тут же, вероятно решив, что он не способен на связный ответ, эта сучка толкнула его прямо в грудь. От этого толчка он припал на свою больную ногу и едва не завалился. — Иди прочь отсюда, Джуниор. — Она осмотрелась через плечо и произнесла свои последние в этой жизни слова: — Стой, где стоишь, Вордло. Никто не спускается в подвал.
    
Обернувшись вновь к Джуниору с намерением тут же вытолкнуть его из участка, она увидела, что смотрит в дуло казённой полицейской «Беретты». Времени ей хватило только на одну мысль: «О, нет, он не может», — и тогда болезненная боксёрская рукавчика ударила ей между грудей, откинув назад. Забрасывая голову, она увидела вверх ногами удивлённое лицо Рупа Либби. И умерла.
    
— Нет, Джуниор! Ты что, взбесился? — закричал Руп, хватаясь за свой пистолет. — Вордло, прикрой меня!
    
Но Мики Вордло так и стоял, разинув рот, в то время, как Джуниор выстрелил пять раз подряд в кузена Пайпер Либби. Левая рука у него занемела, но с правой всё было о'кей; он не должен был даже быть каким-то выдающимся стрелком, когда его цель стояла неподвижно на расстоянии каких-то семи футов. Первые две пули он влепил Рупу в живот, откинув его на стойку Стэйси Моггин, та перевернулась. Руп преломился пополам, но удержался на ногах. Третьим выстрелом Джуниор промахнулся, но две следующих пули попали Рупу в темя. Тот осел в гротескно балетной позе, ноги раскинуты, а между ними голова — то, что от неё осталось, — упирается в пол, словно в каком-то финальном глубоком поклоне.
    
Держа перед собой раскалённую «Беретту», Джуниор заковылял в комнату дежурных. Он не помнил, сколько уже сделал выстрелов, думал, что семь. Может, восемь. Или одиннадцать, кто может знать наверняка? Снова боль вернулась ему в голову.
    
Мики Вордло поднял руку. На его большом лице застыла оробелая, примирительная улыбка.
    
— Я тебе не препятствую, братан, — произнёс он. — Делай всё, что тебе нужно. — И показал пальцами знак мира[414].
    
— Сделаю, — ответил Джуниор, — братан.
    
Он выстрелил в Мики. Большой паренёк завалился, знак мира теперь обрамлял дыру в голове там, где лишь только что у него был глаз.
    
Подкаченный целый глаз смотрел на Джуниора с тупой смиренностью овцы в загоне стригуна. Джуниор ещё раз выстрелил в него, просто для надёжности. А потом оглянулся. Похоже на то, что помещение было в его полнейшем распоряжении.
    
— О'кей, — произнёс он. — Ох… кей.
    
Он уже было отправился к ступенькам, как вдруг вернулся к телу Стэйси Моггин. Убедился, что у неё точно такая же «Беретта Таурус», как и у него, и вытянул магазин со своего пистолета. Заменил полным, снятым с её пояса.
    
Разворачиваясь, Джуниор покачнулся, упал на одно колено и вновь встал. Чёрное пятно перед его левым глазом теперь казалась большим, как крышка уличного люка, и он догадывался, что это признак того, что с левым глазом у него действительно какая-то херня. Но ничего страшного; если ему нужно больше одного глаза, чтобы застрелить человека, запертого в камере, он и ломанного петушиного гребня не стоит. Он направился через комнату дежурных, поскользнувшись на крови Мики Вордло, и вновь едва не упал. Однако сумел удержаться на ногах. В голове у него стучало, но Джуниор поздравлял это бамканье. «Оно держит меня в тонусе», — подумал он.
    
— Привет, Бааарби, — позвал он вниз со ступенек. — Я знаю, что ты мне сделал, и иду за тобой. Если хочешь помолиться, молись скорее.
   
   
    
     
27
    
    
Расти увидел, как по ступенькам вниз захромали ноги. Он ощутил запах порохового дыма и крови, и понял, что приближается время его смерти. Тот, кто сюда ковыляет, идёт за Барби, но он почти вероятно не презрит фельдшером, который попадётся ему по дороге. Никогда ему больше не увидеть Линду и своих Джей-Джей.
    
Показалась грудь Джуниора, дальше шея, а потом и голова. Расти хватило одного взгляда на его перекошенный рот, левая часть которого была оттянута вниз в хищной улыбке, и на левый, заплывший кровью глаз, чтобы подумать: «Далеко болезнь зашла. Даже удивительно, что он ещё на ногах, и очень жаль, что он не подождал где-то хоть немножко дольше. Ещё бы чуточку времени, и он уже и улицу не способен был бы перейти».
    
Чуть-чуть, словно из иного мира, он услышал усиленный мегафоном голос из городского совета: «НЕ БЕГИТЕ! НЕ ПАНИКУЙТЕ! ОПАСНОСТЬ МИНОВАЛА! ГОВОРИТ ОФИЦЕР ГЕНРИ МОРРИСОН, Я ПОВТОРЯЮ — ОПАСНОСТЬ МИНОВАЛА!»
    
Джуниор оступился, но к этому времени он уже достиг нижней ступеньки. Вместо того чтобы грохнуться и свернуть себе шею, он лишь припал на одно колено. Отдохнул в этой позе несколько секунд, похожий на боксёра, который пережидает обязательный счёт до восьми, чтобы встать и продолжить бой. Расти видел и переживал все это ясно, вблизи и очень стремительно. Драгоценный мир вдруг утончился и стал неустойчивым, один тоненький пласт марли остался прокладкой между ним и тем, что будет дальше. Если будет.
    
«Падай, — послал он мысль Джуниору. — Падай ничком на пол. Упади в обморок, ты, мазефакер».
    
Но Джуниор тяжело встал, вытаращился на пистолет у себя в руке так, словно впервые его видел, а потом направил взгляд вдоль коридора, на дальнюю камеру, где, уцепившись руками в решётку, стоял и смотрел на него Барби.
    
— Бааарби, — пропел шёпотом Джуниор и двинулся вперёд.
    
Расти отступил назад, думая, что так Джуниор, возможно, минует его, не заметив. А ещё, может, сам застрелится, покончив с Барби. Он понимал, что это малодушные мысли, но также понимал, что они практичные. Барби он ничем помочь не может, но может поспособствовать собственному выживанию.
    
И это могло бы сработать, сидел бы он в какой-то из камер слева по коридору, потому что на эту сторону Джуниор был слеп. Но его заперли в камере справа, и Джуниор заметил его движение. Он остановился и вперился в Расти, на его искривлённом лице застыло удивление пополам с лукавством.
    
— Фасти, — прошептал он, — так твоё имя? Или Беррик? Не могу вспомнить.
    
Расти хотел было умолять о пощаде, но его язык прилип к небу. Да и что за смысл в мольбах? Юноша уже поднимал пистолет. Джуниор собирался его застрелить. Никакая сила на земле не состоятельна была его остановить.
    
В крайнем отчаянии ум Расти бросился на поиски выхода, найденного многими умами в их последние мгновения сознания — прежде чем щёлкнет выключатель, прежде чем распахнётся погреб под ногами, прежде чем дуло, прижатое к виску, плюнет огнём. «Это сон, — подумал он. — Это все сон. И Купол, и тот дикий случай на Динсморовском поле, и потасовка за еду, и этот юноша также. Вот он нажмёт курок, и этот сон кончится, и я проснусь в своей кровати посреди прохладного, свежего, осеннего утра. Повернусь к Линде и скажу: „Я только что такой кошмар видел, ты не поверишь“».
    
— Заклой глаза, Фасти, — произнёс Джуниор. — Так будет луфше.
   
   
    
     
28
    
    
Первой мыслью Джеки Веттингтон, когда она вошла в приёмную полицейского участка, была: «О, Боже правый, здесь повсюду кровь».
    
Стэйси Моггин лежала против стены под доской приказов и объявлений, копна её белокурых волос рассыпалась вокруг неё, а пустые глаза смотрели в потолок. Второй коп — она не могла узнать, кто именно — распластался ничком перед диспетчерской стойкой, с ногами, раскинутыми вширь под невозможным углом. За ним, в комнате дежурных, боком, лежал третий коп. Им должен был быть Вордло, один из новобранцев их конюшни. Крупнее его просто не существовало. Плакат над кофеварочным аппаратом заляпало мальчишеской кровью и мозгом. Теперь надпись на нём выглядела так: «К ФЕ И ПО НЕ ПЛАТНЫЕ».
    
Сзади послышалось тихое потрескивание. Она порывисто обернулась, не осознавая, что одновременно поднимает пистолет, пока не увидела на мушке Ромми Бэрпи. Ромми её даже не заметил; он смотрел на тела трёх мёртвых копов. Потрескивала его маска Дика Черни. Он снял её, кинул на пол.
    
— Господи, что здесь случилось? — спросил он. — Это не…
    
Не успел он завершить предложение, как снизу, из клетки, долетел вопль: «Эгей! Сракоротый! Я тебя достал, не так ли? Я тебя хорошенько достал!»
    
А за тем, невероятно, смех. На высоких тонах, маниакальный смех. Какой-то миг Джеки и Ромми просто смотрели один на другого, не в состоянии пошевелиться.
    
Наконец Ромми опомнился:
    
— Я думаю, это Барбара, да.
   
   
    
     
29
    
    
Эрни Келверт сидел в фургоне телефонной компании, который стоял с работающим на холостых оборотах двигателем возле бордюра, вдоль которого шла трафаретная надпись: «ТОЛЬКО 10 МИНУТ ПО ПОЛИЦЕЙСКИМ ДЕЛАМ». Он запер все двери, опасаясь, чтобы, стремясь захватить машину, к нему не ворвался никто из тех людей, которые в панике бежали по Мэйн-стрит от городского совета. В руках он держал ружье, которое Ромми перед тем спрятал позади его сидения, хотя не был уверен, что сможет выстрелить в кого-то, если кто-то захочет к нему ворваться; он знал этих людей, много лет продавал им продукты. От страха их лица сделались чужими, однако, не нераспознаваемыми.
    
Он увидел, как по лужайке перед горсоветом носится туда-сюда Генри Моррисон, словно охотничий пёс в поисках утраченного следа. Он кричал в мегафон, стараясь призвать народ хоть к какому-то порядку посреди хаоса. Кто-то его толкнул, и Генри завалился навзничь. Благослови его Господь.
    
А вот и другие: Джордж Фредерик, Марти Арсенолт, сынок Ширлзов (опознанный из-за повязки, которую он все ещё носил на голове), оба брата Бови, Роджер Кильян и пара других новобранцев. По широким ступенькам здания городского совета грозно спускался Фрэдди Дентон с оружием наголо. Эрни нигде не видел Рендольфа, хотя каждый, кто не имел о нём понятия, должен был бы ожидать, что именно шеф полиции возглавит операцию по установлению контроля над ситуацией, которая качалась на границе хаоса.
    
Эрни имел о нём понятие. Питер Рендольф всегда был беспомощным бахвалом, и его отсутствие посреди этого небудничного циркового шоу рядового Снафу[415] нисколечко не удивило Эрни Келверта. И не встревожило. Беспокоился он только за то, что до сих пор никто не вышел из полицейского участка, внутри которого прозвучало ещё несколько выстрелов. Звучали они приглушено, так, словно из того подвала, где держали заключённых.
    
Не расположенный по обыкновению к молитвам, Эрни начал молиться. Чтобы никто из людей, которые потоками прут от горсовета, не заметил старика за рулём фургона, который почему-то стоит здесь с включённым двигателем. Чтобы Джеки и Ромми вышли оттуда неповреждёнными, с Барбарой и Эвереттом, или без них. У него промелькнула мысль, что он может просто уехать отсюда прочь, и он испугался, насколько эта мысль привлекательная.
    
У него зазвонил телефон.
    
На мгновение он застыл, не уверенный в том, что на самом деле это слышит, и тогда сорвал с пояса телефонную трубку. Открыв телефон, увидел на экранчике имя ДЖОУНИ. Но звонила по телефону не его невестка; звонила по телефону Норри.
    
— Дедушка! Ты там в порядке?
    
— Конечно, да, — ответил он, смотря на хаос перед собой.
    
— Вы их оттуда освободили?
    
— Именно сейчас все происходит, пчёлка, — произнёс он, надеясь, что говорит правду. — Я не могу говорить. Ты в безопасности? Вы уже в… в том месте?
    
— Да! Дедушка, он ночью светится! Этот радиационный пояс! И машины тоже светились, а потом перестали! Джулия говорит, что это вряд ли опасно! Она говорит, что это фальшивое предостережение, вероятно, просто для того, чтобы отпугивать людей!
    
«Лучше бы вам не полагаться на это», — подумал Эрни.
    
Ещё два приглушённых выстрела донеслось из полицейского участка. Кого-то убили в подвале, почти наверняка.
    
— Норри, я не могу сейчас говорить.
    
— Всё будет хорошо, дедушка?
    
— Да, да. Я тебя люблю, Норри.
    
Он сложил телефон. Подумал: «Он светится» — и удивился, увидит ли он то свечение собственными глазами. Чёрная Гряда совсем рядом (в маленьком городке все рядом), но именно теперь она казалась такой далёкой. Он взглянул на двери полицейского участка, предпочитая мыслью ускорить своих друзей. А когда они не вышли, он выбрался из фургона. Не мог он больше просто так здесь сидеть. Он должен был зайти вовнутрь и сам увидеть, что там происходит.
   
   
    
     
30
    
    
Барби увидел, как Джуниор поднимает пистолет. Услышал, как Джуниор говорит Расти, чтобы тот закрыл глаза. Он закричал, не думая, без всякого предположения, что именно собирается сказать, слова сами собой выскочили у него из глотки: «Эгей! Сракоротый! Я тебя достал, не так ли? Я тебя хорошенько достал!» Смех, который прозвучал вслед за этим, похож был на смех безумца, которого лишили обычного лекарства.
    
«Это так я смеюсь перед смертью! — подумал Барби. — Надо это запомнить». И от этой мысли расхохотался ещё сильнее.
    
Джуниор повернулся к нему. На правой стороне его лица отразилось удивление; левая сторона оставалась застывшей в оскале.
    
Это его выражение напомнило Барби какого-то супернегодяя, книжку о котором он читал в детстве, хотя какого именно, он вспомнить не мог. Вероятно, кого-то из врагов Бэтмена, они всегда были самыми страшными. Потом ему вспомнилось, как его младший брат Уенделл старался выговорить слово «враги», а у него всякий раз выходило «вовоги». Это заставило его расхохотаться ещё сильнее, чем вначале.
    
«Это не самый плохой из тех финалов, которые могли бы произойти, — подумал он, просовывая руки через решётку и тыкая Джуниору одновременно два хорошеньких „фака“. — Вспомни Стабба из „Моби Дика“: „Какая не выпадет мне судьба, я буду встречать её смеясь“»[416].
    
Джуниор увидел, что Барби показывает ему аж два средних пальца, синхронно, и напрочь забыл о Расти. Выставив вперёд руку с пистолетом, он бросился по коридору. Ум у Барби сейчас работал очень ясно, но он ему не доверял. Люди, которые, как он слышал, ходили наверху и говорили, были, скорее всего, плодом его воображения. Но, вопреки всему, тебе нужно доиграть свою роль до конца. Не имея ничего другого, он может подарить Расти несколько вдохов воздуха, немного времени жизни.
    
— А вот и ты, сракоротый, — позвал он. — Помнишь, как я начистил тебе морду той ночью возле «Диппера»? Ты ещё скулил, как сучий щенок.
    
— Я не скулил.
    
У него это прозвучало, как название чего-то экзотического блюда в уже и без того напрочь китайского меню. Лицо Джуниора выглядело сплошной маской. Кровь из левого глаза капала ему на тёмную от щетины щеку. И только теперь у Барби промелькнула мысль, что у него здесь есть пусть небольшой, но шанс. Пусть не прекрасный, но плохой шанс всё равно лучше, чем никакой. Он пришёл в движение со стороны в сторону перед своим топчаном и туалетом, сначала медленно, потом быстрее. «Вот теперь ты знаешь, что чувствует механическая утка в тире, — подумал он. — Это тоже надо запомнить».
    
Джуниор следил за его движениями своим единственным целым глазом.
    
— Ты её трахал? Ты трахал Энджи? — «Фи-и-твафау? Фи твафау Ейньи?»
    
Барби захохотал. Это был смех бешеного, такой смех, который он не признавал как свой собственный, но в нём не было ничего фальшивого.
    
— Трахал ли я её? Джуниор, я трахал её сверху и снизу, впереди и сзади, вдоль и поперёк. Я трахал её, пока она не начала петь «Слава командиру» и «Восход злой луны»[417], я трахал её, пока она не начала трястись на полу и взывать: «Ещё-Ещё-Ещё». Я…
    
Джуниор перевёл взгляд на свой пистолет. Барби это заметил и немедленно прыгнул влево. Джуниор выстрелил. Пуля ударила в кирпичную стену в глубине камеры. Разлетелись темно-красные обломки. Некоторые из них ударились о прутья — Барби услышал металлический звон, словно горох в жестяной кружке, даже вопреки тому, что от выстрела у него зазвенело в ушах, — но ни один из них не достал Джуниора. Сука. Дальше по коридору что-то кричал Расти, вероятно, стараясь отвлечь Джуниора, но Джуниор уже покончил с отвлечениями. Джуниор имел на мушке свою главную цель.
    
«Отнюдь, ничего ты не имеешь, — подумал Барби. Он не переставал смеяться. Абсурд, сумасшествие, но уж как есть. — Я не твой, ты, жалкий одноглазый мазефакер».
    
— Она говорила, что у тебя не стоит, Джуниор. Она тебя называла Эль Мягкое Херотто. И мы с ней с этого смеялись во время наших…
    
Он прыгнул вправо одновременно с выстрелом Джуниора. На этот раз он услышал, как пуля свистнула у него мимо головы, с таким звуком: зззззз. Снова брызнули кирпичные осколки. Один ужалил Барби в шею.
    
— Давай, Джуниор, ты, часом, не неважно чувствуешь себя? Что-то из тебя стрелок, как из сурка математик. Ты действительно тупица? Так тебя по обыкновению называли Энджи с Фрэнки…
    
Барби сделал фальшивое движение вправо, но вместо этого бросился к левой стене камеры. Джуниор выстрелил трижды, грохот был оглушительным, запах пороха густым и резким. Две пули зарылись в кирпич, третья попала в металлическую основу туалета со звуком: «дзинннь». Начала вытекать вода. Барби так ударился об дальнюю стену камеры, что зубы у него клацнули.
    
— Теперь я тебя достану, — запыхавшись, произнёс Джуниор. «Фефев фефя фифану».
    
Но в глубине того, что осталось от его перегретого думающего двигателя, он удивлялся. Левый глаз у него ослеп, а в правом мерцало. Он видел не одного Барби, а трёх.
    
Ненавистный сукин сын упал вниз, когда Джуниор выстрелил, и эта пуля также пролетела мимо. Только крохотный чёрный дверной глазок открылся в центре подушки в изголовье топчана. Но он наконец-то лежал неподвижно. Уже не прыгал, не трепыхался. «Слава Богу, я вставил новый магазин», — подумал Джуниор.
    
— Ты отравил меня, Бааарби.
    
Барби не имел понятия, о чём он лепечет, но сразу же согласился.
    
— Правильно, проклятый ссыкодрыстунчик, именно это я и сделал.
    
Джуниор продвинул «Беретту» через решётку и прищурил свой негодный левый глаз; таким образом, количество Барби уменьшилась всего до двух. Язык у него залип между зубами. Его лицо заплыло потом и кровью.
    
— Увидим, как ты теперь побегаешь, Бааарби.
    
Барби не мог бегать, но мог ползти и сделал это, резко двинувшись прямо в сторону Джуниора. У него свистнуло над головой, и он ощутил лёгкий ожог вдоль одной из половинок гузна, когда пуля распорола ему джинсы и трусы, заодно счесав верхний пласт кожи под ними.
    
Джуниор отшатнулся назад, попятился, едва не упал, схватился за решётку камеры по правую сторону и так удержался на ногах.
    
— Не двигайся, мазефакер.
    
Барби перекатился к топчану и потрогал под ним, надеясь схватить нож. Он совсем забыл об этом долбаном ноже.
    
— Хочешь получить в спину? — спросил Джуниор позади его. — О'кей, мне это годится.
    
— Стреляй! — закричал Расти. — Стреляй в него. СТРЕЛЯЙ!
    
Прежде, чем прозвучал следующий выстрел, Барби успел подумать: «Господи Иисусе, на чьей ты стороне, Эверетт?»
   
   
    
     
31
    
    
Джеки спускалась по ступенькам, и Ромми шёл вслед за ней. Она успела заметить дым, который плавал вокруг обёрнутых в сетку верхних светильников, и пороховой смрад, и тогда Расти закричал: «Стреляй, стреляй в него».
    
Она увидела в конце коридора Джуниора, тот прижимался к решётке камеры в самом конце, той камеры, которую копы иногда называли «Риц». Он что-то горланил, но разобрать было невозможно.
    
Она не размышляла. И не приказывала Джуниору поднять руки и повернуться. Она просто сделала два выстрела ему в спину. Одна пуля вошла в правое лёгкое, а вторая пробила сердце. Джуниор умер раньше, чем сполз наземь с лицом, зажатым между двух прутьев решётки, и глаза ему так сильно оттянуло вверх, что лицо его было похоже на какую-то посмертную японскую маску.
    
Позади трупа Джуниора нашёлся сам Барбара, припавший к топчану с так тщательно скрываемым там ножом. Ножом, которого у него так и не выпало шанса раскрыть.
   
   
    
     
32
    
    
Фрэдди Дентон схватил офицера Генри Моррисона за плечо. Дентон не принадлежал к самым приятным ему личностям этим вечером, и никогда не будет принадлежать вновь. «Да и никогда он мне не нравился», — скривился мысленно Генри.
    
Дентон показал рукой:
    
— Чего это тот старый дурак Келверт заходит в полицейский участок?
    
— Откуда, чёрт побери, мне это знать? — спросил Генри, тем временем перехватывая Донни Барибо, который как раз пробегал мимо них, выкрикивая какую-то бессмысленную хуйню о террористах.
    
— Тормози! — гаркнул Генри прямо в лицо Донни. — Всё кончилось! Все классно!
    
Донни подстригал Генри регулярно, дважды в месяц, в течение десяти лет, пересказывая одни и те же затхлые анекдоты, но сейчас он смотрел на Генри, словно на абсолютно незнакомого человека. И тогда с силой вырвался и побежал в направлении Ист-Стрит, где находилась его парикмахерская. Возможно, хотел спрятаться там.
    
— Нечего гражданским делать в полицейском департаменте этой ночью, — сказал Фрэдди.
    
Притащился и встал рядом с ними запыхавшийся Мэл Ширлз.
    
— Так почему бы тебе не пойти и не выгнать его оттуда, ты, убийца? — кинул Генри. — И этого идиота можешь с собой забирать. Всё равно от вас ничего, к чёрту, хотя бы на цент хорошего, здесь нет.
    
— Она потянулась, чтобы схватить револьвер, — произнёс Фрэдди впервые то, что потом он будет повторять ещё не раз. — И я не собирался её убивать. Только ранить, ну, типа того.
    
Генри не имел охоты обсуждать эту тему.
    
— Иди туда и скажи старику, чтобы уходил оттуда прочь. Можешь также убедиться, что никто не старался освободить арестованных, пока мы здесь носимся, как стадо кур с отрубленными головами.
    
В очуманевших глазах Фрэдди Дентона что-то вспыхнуло.
    
— Арестанты! Мэлет, идём!
    
Они уже было отправились, когда их заставило замереть оглушительный, усиленный мегафоном рёв Генри в трёх ярдах позади: «И СПРЯЧЬТЕ ОРУЖИЕ, ВЫ, ИДИОТЫ».
    
Фрэдди выполнил приказ мегафонного голоса. Мэл тоже. Они перешли Мемориал-Плаза и затопотали вверх по ступенькам полицейского участка с пистолетами уже в кобурах, что, вероятно, было сильно хорошо для дедушки Норри.
   
   
    
     
33
    
    
«Повсюду кровь», — подумал Эрни, точно как Джеки. Он засмотрелся на бойню, ошарашенный, а потом заставил себя двигаться. Всё рассыпалось с диспетчерской стойки, когда об неё ударился Руп Либби. Среди того беспорядка лежал красный пластиковый прямоугольник, который, дай Бог, люди внизу могут ещё использовать в деле.
    
Он наклонился его подобрать (приказывая себе не вырыгать, напоминая себе, что здесь всё равно намного легче, чем было в долине А-Шау[418] во Вьетнаме), когда кто-то позади его произнёс:
    
— Святой, сука, Боже, доброе утро! Вставай Келверт, медленно. Подыми руки вверх.
    
Но Фрэдди с Мэлом все ещё тянулись за своими пистолетами, когда вверх по ступенькам поднялся Ромми, чтобы поискать то, что Эрни уже успел найти. У Ромми в руках была скорострельная «Чёрная тень», ранее припрятанная им в сейфе, и он без секунды нерешительности нацелился ей на двух копов.
    
— Эй, классные парни, заходите, чувствуйте сия, как дома, — произнёс он. — И стойте рядом. Бок обок. Только увижу просвет между вами, я стреляю. И я вам тут не парю черта лысого, я сказал, да.
    
— Опусти оружие, — сказал Фрэдди. — Мы полицейские.
    
— Поли-гандоны, вот вы кто. Ну-ка, стой там, под той, доской объявлений. И плечо к плечу впритирку, там, где стоите. Эрни, что вы, чегт вас побери, делаете здесь?
    
— Я услышал стрельбу. Забеспокоился, — он показал красную ключ-карту, которой открывались камеры в подвале. — Вам это нужно, я думаю. Если… если, конечно, они там не мёртвые.
    
— Они не мёртвые, но были к этому очень близко. Отнеси это Джеки. Я присмотрю за этими пейзанами.
    
— Вы не можете их выпустить, они арестованы, — сказал Мэл. — Барби убийца. А второй старался шантажировать мистера Ренни какими-то бумагами… или что-то такое.
    
Ромми поленился ответить, лишь подогнал старика:
    
— Идите-ка, Эрни, спешите.
    
— А что будет с нами? — спросил Фрэдди. — Вы же нас не убьёте, правда?
    
— Почему бы это я вас убивал, Фрэдди? Вы ещё не уплатили мне долг за тот мотоблок, которые купили у меня прошлой весною. И график регулярных платежей нарушили, насколько я припоминаю. Нет, мы вас просто запрём в клетки. Увидим, как вам там, внизу, понравится. Немного пахнет ссыкушками, но вам, может, будет приятно.
    
— Зачем вам надо было убивать Мики? — спросил Мэл. — Он же был никто, просто дурачок.
    
— Никого из них мы не убивали, — ответил Ромми. — Ваш добрый приятель Джуниор это сделал. «Никто в это не будет верить уже завтра», — подумал он сам себе.
    
— Джуниор! — вскрикнул Мэл. — Где он?
    
— Откалывает уголь лопатой в аду, я так думаю, — произнёс Ромми. — Именно туда-вот и приставляют новых помощников.
   
   
    
     
34
    
    
Барби, Расти, Джеки и Эрни поднялись вверх. Двое недавних арестантов имели выражение лиц такое, будто бы не совсем верили в то, что они ещё живы. Ромми с Джеки эскортировали Фрэдди с Мэлом вниз в подвал. Увидев скрюченное тело Джуниора, Мэл произнёс:
    
— Вы об этом пожалеете!
    
Ему ответил Ромми:
    
— Сомкни свою дырку и занимай место в новом жилье. Оба в одной камере. Вы же напарники, в конце концов.
    
Как только Ромми и Джеки вернулись на верхний этаж, оба новых заключённых начали вопить.
    
— Давайте убираться отсюда, пока ещё есть возможность, — сказал Эрни.
   
   
    
     
35
    
    
На крыльце Расти посмотрел вверх на розовые звезды и вдохнул вонючий и одновременно невероятно сладкий воздух. Потом обернулся к Барби.
    
— Я уже не верил, что когда-нибудь вновь увижу небо.
    
— Я тоже. Давай убираться из города, пока ещё есть шанс. Как ты относительно Маями-Бич?
    
Расти все ещё смеялся, садясь в фургон. Несколько копов суетились на лужайке против горсовета, и один из них — Тодд Вендлештат — посмотрел в их сторону. Эрни помахал ему рукой, за ним, то же самое сделали Джеки и Ромми. Вендлештат махнул в ответ и наклонился помочь женщине, которая растянулась на траве, преданная своими высокими каблуками.
    
Эрни скользнул за руль и нащупал электрические провода, которые свисали из-под приборной панели. Двигатель завёлся, боковые двери задвинулись, и фургон отчалил от бордюра. Сначала медленно покатил вверх по холму, иногда объезжая ошарашенных участников городского собрания, которые брели по улице. А потом они выехали за границы центра города и, набирая скорость, взяли курс на Чёрную Гряду.
   
  
  
   
    
Муравьи
   
   
    
     
1
    
    
Сияние они увидели с противоположной стороны старого ржавого моста, который теперь висел всего лишь над жиденьким ручейком грязи. Барби наклонился вперёд между передними сидениями фургона.
    
— Что это? На вид — словно самые большие в мире наручные часы «Индиглоу»[419].
    
— Это радиация, — объяснил Эрни.
    
— Не волнуйтесь, — успокоил Ромми. — У нас полно свинцового полотна.
    
— Мне с материнского телефона звонила Норри, пока я вас ждал, — начал Эрни. — Она мне рассказала об этом свечении. Она сказала, что Джулия считает это всего лишь что-то… ну, наподобие пугала, если можно так выразиться.
    
— Я всегда считала, что Джулия имеет диплом по журналистике, а не физике, — заметила Джеки. — Она очень приятная леди и умная, конечно, но мы же всё равно прикроемся от этой штуки, так? Потому что мне было бы мало радости получить рак яичников или груди в подарок на мой сороковой день рождения.
    
— Мы будем быстро ехать, — сказал Ромми. — Вы можете даже натянуть кусок того свинцового полотна впереди себе на джинсы, если от этого вам будет легче.
    
— Это так забавно, что я забыла засмеяться, — добавила она… а потом, представив себя в свинцовых трусиках с модными высокими вырезами по бокам, сделала именно так, как он говорил.
    
Они подъехали к мёртвому медведю под телефонным столбом. Его было видно даже с отключёнными фарами, потому что к тому времени розовый месяц и радиационный пояс вместе светили так мощно, что тут чуть ли не газету уже можно было читать.
    
Пока Ромми с Джеки завешивали окна фургона свинцовыми полотнами, остальные стояли полукругом возле гниющего медведя.
    
— Это не радиация, — задумчиво произнёс Барби.
    
— Конечно, — кивнул Расти. — Самоубийство.
    
— Значит, должны быть и другие.
    
— Да. Но маленькие животные, похоже, в безопасности. Мы с детьми видели много птиц, а я в саду даже белку. Живую-живехоньку.
    
— Тогда Джулия почти наверняка права, — подытожил Барби. — Световой пояс — это действительно один элемент устрашения, а мёртвые животные — другой. Это старый трюк, который называется — «пояс и подтяжки».
    
— Друг мой, я не успеваю за вашей мыслью, — сказал Эрни.
    
Вместо этого Расти, который ещё студентом медицинского колледжа ознакомился с понятием «пояса и подтяжек», вполне понимал, о чём речь идёт.
    
— Это система сверхдостаточности, — объяснил он. — Двух предостережений должно полностью хватить. Мёртвые животные днём, и световой радиационный пояс ночью.
    
— Насколько мне известно, — приобщился к их компании около дороги Ромми, — радиация светится только в научно-фантастических фильмах.
    
Расти хотел было сказать ему, что они сейчас наяву переживают такой научно-фантастический фильм, и Ромми сам в этом убедится, увидев ту коробочку на вершине холма. Однако Ромми действительно был прав.
    
— Это специально, чтобы мы её увидели, — сказал он. — То же самое и с мёртвыми животными. Допускается, что мы подумаем: «Ого, если здесь какие-то смертоносные лучи, которые побуждают к самоубийству больших млекопитающих, нам лучше держаться отсюда подальше». Наконец, что я такое, как не большое млекопитающее.
    
— А вот дети не отступились, — напомнил Барби.
    
— Потому что они же дети, — сказал Эрни, а секунду подумав, добавил: — Да ещё и скейтбордеры. Они другой породы.
    
— Мне это всё равно не нравится, — объявила Джеки, — но поскольку нам действительно больше некуда деваться, может, мы скоренько проедем через этот пояс Ван Аллена[420], прежде чем я совсем не потеряла решительность. После того, что состоялось в полицейской конюшне, я чувствую себя какой-то неуверенной.
    
— Одну минуточку, — произнёс Барби. — Здесь что-то не в порядке. Я это вижу, но позвольте мне секунду подумать, чтобы я смог объяснить это словами.
    
Они ждали. Лунное сияние и радиация освещали останки медведя. Барби вглядывался в него. В конце концов, он поднял голову.
    
— Хорошо, вот что меня беспокоило. Здесь присутствуют они. Нам это известно, потому что коробочка, которую нашёл Расти, не естественный феномен.
    
— Чёрт побери, здесь никаких сомнений, это безусловно созданная разумом вещь, — подтвердил Расти. — Но не на Земле. Я на это готов поставить свою жизнь. — Вдруг, вспомнив, как близко он находился менее чем час тому назад от потери своей жизни, Расти передёрнуло. Джеки сжала ему плечо.
    
— Не переживай за это сейчас, — возвратил их к своему Барби. — Итак, существуют какие-то они, и если бы эти они на самом деле желали не допустить нас туда, им это было бы легко сделать. Они целый мир не допускают к Честер Миллу и наоборот. Если бы они хотели удержать нас подальше от своей коробочки, почему бы им не создать вокруг неё мини-купол?
    
— Или какие-нибудь звуковые обертоны, от которых наши мозги испеклись бы, словно куриные окорочка в микроволновке, — добавил Расти, начиная въезжать в тему. — Черт, или просто настоящую радиацию.
    
— Так она и есть настоящая, — сказал Эрни. — Счётчик Гейгера, который вы сюда приносили, это подтвердил наглядно.
    
— Да, — согласился Барби, — но означает ли это, что её уровень, зарегистрированный счётчиком, действительно опасный? Ни Расти, ни дети не получили никаких явных поражений, у них не повыпадали волосы, они не выблевали свои внутренности.
    
— Пока что, по крайней мере, — заметила Джеки.
    
— Звучит обнадёживающе, да, — хмыкнул Ромми.
    
Барби игнорировал его реплику.
    
— Безусловно, если они смогли создать барьер такой крепкий, что отбивает наилучшие ракеты из тех, которыми только могут его обстрелять Соединённые Штаты, они смогли бы и радиационный пояс установить такой, что убивал бы быстро, практически мгновенно. Сделать именно так было бы в их интересах. Пара ужасных людских смертей намного лучше отпугивала бы возможных исследователей, чем несколько трупов животных. Нет, я думаю, Джулия права и так называемый радиационный пояс окажется безопасным сиянием, которое просто придаёт пикантности тому, что показывают наши технические средства. Которые им кажутся, наверное, к чёрту, крайне примитивными, если они действительно инопланетяне.
    
— И зачем? — взорвался Расти. — Зачем им какой-либо барьер? Я не смог поднять эту проклятую коробочку, да я даже покачнуть её не смог! А когда набросил на неё свинцовый фартук, фартук вспыхнул. Хотя сама коробочка осталась на прикосновение холодной!
    
— Если они её защищают, значит, должен быть какой-то способ, которым её можно уничтожить или выключить, — сказала Джеки. — Если только…
    
Барби улыбался ей. Он удивительно чувствовал себя, так, словно едва не витал сейчас где-то вверху, у себя над головой.
    
— Давайте, продолжайте, Джеки. Говорите.
    
— Если только они её совсем не защищают, так? По крайней мере, не от людей, у которых получится к ней приблизиться.
    
— Более того, — уточнил Барби. — Не кажется ли вам, что они на самом деле указывают на эту коробочку? Можно сказать, что Джо Макклечи с друзьями сюда буквально привела тропинка с посыпанными по ней хлебными крошками.
    
— Вот она, хлипкий Землянин, — провозгласил Расти. — Что ты можешь с ней сделать, ты, который набрался достаточно храбрости, чтобы приблизиться к ней?
    
— Это ближе к истине, — кивнул Барби. — Айда. Давайте подниматься вверх.
   
   
    
     
2
    
    
— Давайте уже я отсюда поведу машину, — обратился Расти к Эрни. — Недалеко впереди то место, где упали в обморок дети. А Ромми почти упал в обморок. Я тоже ощутил это. Видел галлюцинацию. Хэллоуиновское чучело, которое вспыхнуло огнём.
    
— Ещё одно предупреждение? — спросил Эрни.
    
— Не знаю.
    
Расти доехал туда, где заканчивался лес и приоткрывался голый, каменистый подъем, который вёл к саду Маккоя наверху. Прямо впереди было такое яркое сияние, что им пришлось на него смотреть, прищурившись и искоса, но нигде не было видно источника этого сияния; яркий свет плавал просто посреди воздуха. Барби он показался похожим на то сияние, которое выдают светлячки, но усиленное в миллион раз. На глаз этот пояс был шириною в пятьдесят ярдов. Вне его вновь лежала тьма, освещаемая лишь розовым светом луны.
    
— Вы уверены, что не упадёте в обморок вновь? — спросил Барби.
    
— Здесь, похоже, так же, как и тогда, когда впервые трогаешь Купол: происходит вакцинация, — произнёс Расти, выгоднее умащиваясь за рулём и переключая трансмиссию. — Держите руками ваши вставные зубы, леди и джентры.
    
Он утопил педаль газа так резко, что задние колеса провернулись. Фургон рванул в сияние. Они были слишком плотно заслонены свинцовыми занавесками, чтобы самим видеть, что происходило дальше, а вот те несколько человек, которые уже находился на холме, на краю сада, видели — с нарастающей тревогой — все. Какое-то мгновение фургон было видно чётко, он словно находился в луче прожектора. Вырвавшись со светового пояса, он ещё сам сиял несколько секунд, словно перед тем его погрузили в радий. А вслед за ним, словно ракетный выхлоп, тянулся кометный хвост.
    
— Сраный-драный, — пробурчал Бэнни. — Это самый крутой спецэффект из всех, которые я видел.
    
Потом сияние вокруг фургона потухло, а дальше и шлейф исчез.
   
   
    
     
3
    
    
Когда они мчались сквозь лучезарный пояс, Барби ощутил что-то наподобие короткого умопомрачения, и не более того. У Эрни реальный мир этого фургона и этих людей вдруг заменила гостиничная комната, наполненная запахом сосен и рёвом Ниагарского водопада. И в ней была женщина, которая стала его женой всего двенадцать часов тому назад, она подошла к нему, одетая в ночную рубашку, не более тяжёлую, чем дыхание лавандовой кисеи, взяла его за руки и положила их себе на грудь со словами: «На этот раз нам не надо перерываться, любимый».
    
А потом он услышал вопль Барби, и это вернуло его к реальности.
    
— Расти! Её трясёт! Стой!
    
Эрни осмотрелся и увидел, что Джеки Веттингтон бьётся в конвульсиях, глаза у неё закатились, а пальцы судорожно скрючены.
    
— Он держит крест, и все горит! — кричала она, из губ у неё брызгала слюна. — Весь мир горит! ЛЮДИ ПЫЛАЮТ! — выдала она визг на всю машину.
    
Расти едва не перевернул фургон, загнав его в канаву, потом сдал задом на середину дороги, выскочил из кабины и бросился вокруг к боковым дверям. Тем временем их уже отодвинул Барби, и Джеки вытирала слюну себе из подбородка собранной в форме чашечки ладонью. Ромми её держал за талию.
    
— С вами все хорошо? — спросил её Расти.
    
— Теперь нормально, да. Я просто видела… это было… там всё было охвачено огнём. Белый день, но вокруг тьма. Люди п-п-пылали… — она начала плакать.
    
— Вы что-то говорили о ком-то с крестом, — произнёс Барби.
    
— Большой белый крест. На верёвке или на ремешке из холщовки. Он висел у него на груди. На голой груди. А потом он взял его рукой и поднял перед лицом. — Она сделала глубокий вдох, и теперь воздух выходил из неё короткими толчками. — Уже все туманится. Но… оох.
    
Расти выставил перед ней два пальца и спросил, сколько она видит. Джеки дала правильный ответ и проследила глазами за его пальцем, пока он двигал им влево-вправо и вверх-вниз. Он похлопал её по плечу, а потом недоверчиво посмотрел назад, на лучезарный пояс. Как там Голлум сказал Бильбо Беггинсу[421]: «Это обман, моя драгоценная».
    
— Как ты сам, Барби. В порядке?
    
— Эй. Немного запаморочилось в голове на пару секунд, и все. Эрни?
    
— Я видел мою жену. И номер в отеле, где мы жили в наш медовый месяц. Ясно как днём видел.
    
Он вновь вспомнил, как она подходила к нему. Он много лет об этом не вспоминал, какой же это стыд, пренебрегать таким замечательным воспоминанием. Белизна её бёдер под коротенькой ночной рубашкой; тень треугольника волос между её ногами; твёрдые соски натягивают шёлк, чуть ли не прокалывая подушки его ладоней, когда она вводит свой язык ему сквозь губы и вылизывает внутреннюю сторону щеки.
    
«На этот раз нам не надо перерываться, любимый».
    
Эрни откинулся назад и закрыл глаза.
   
   
    
     
4
    
    
Расти выехал вверх по холму, теперь уже медленно — и остановил фургон между сараем и обветшалым фермерским домом. Там уже стояли фургоны «Розы- Шиповника» и универсального магазина Бэрпи, а также чей-то «Шевроле Малибу». Джулия загнала свой «Приус» внутрь сарая. Возле заднего бампера её машины сидел корги Горес, он её словно охранял. Вид у него был не очень счастливого пса и не подошёл их поздравить. Внутри дома светились несколько коулменовских фонарей.
    
Джеки показала пальцем на фургон с надписью по борту «КАЖДЫЙ ДЕНЬ РАСПРОДАЖА В БЭРПИ».
    
— А он как здесь оказался? Ваша жена передумала?
    
Ромми оскалился.
    
— Вы не знаете мою Мишу, если смеете такое о ней подумать. Нет, мне нужно благодарить Джулию. Она завербовала двух своих лучших репортёров. Вот те-то ребята…
    
Он замолчал, увидев Джулию, Пайпер и Лиссу Джеймисон, которые появились из тёмного, кое-где пронизанного лунным сиянием сада. Они брели рядышком, держась за руки, и втроём вместе плакали.
    
Подбежав к Джулии, Барби схватил её за плечи. Она была крайней в их маленькой шеренге, и фонарь, который она держала в руке, упал на землю поросшего сорняками двора перед дверями фермы. Она подняла на него глаза, стараясь улыбнуться.
    
— Итак, вас освободили, полковник Барбара. Один ноль в пользу нашей команды.
    
— Что случилось с вами? — спросил Барби у неё.
    
Тут же сзади к ним, весело подпрыгивая, подбежали Джо, Норри и Бэнни со своими матерями. Вскрики детей резко оборвались, когда они увидели, в каком состоянии женщины. К своей хозяйке с лаем подбежал Горес. Опустившись на колени, Джулия лицом зарылась в его мех. Горес понюхал её и вдруг пошёл на попятную. А потом сел и завыл. Джулия посмотрела на него и закрыла себе лицо ладонями, словно от стыда. Норри ухватила за правую руку Джо, а Бэнни за левую. Лица детей помрачнели, стали испуганными. Из фермерского дома вышли Пит Фримэн, Тони Гай и Рози Твичел, но не приближались, так и стояли тесной кучкой возле кухонных дверей.
    
— Мы пошли туда посмотреть, — глухо произнесла Джулия, куда-то делась её обычная жизнеутверждающая интонация к-черту-все-ибо-мир-прекрасен. — Мы встали на колени вокруг той коробочки. На ней там ещё такой символ, я такого никогда раньше не видела… это не кабалистика…
    
— Это ужасно, — включилась Пайпер, вытирая себе глаза. — А потом Джулия коснулась этой штуки. Одна она, но… но мы все вместе…
    
— Вы их видели? — спросил Расти.
    
У Джулии опустились руки, она посмотрела на него с каким-то удивлённым выражением.
    
— Да. Я увидела, мы все видели. ИХ. Это ужас.
    
— Кожеголовые, — подсказал Расти.
    
— Что? — переспросила Пайпер. А затем кивнула. — Да. Думаю, их так можно назвать. Лица без лиц. Каменные лица.
    
«Каменные лица», — подумал Расти. Он не знал, что это означает, но понимал, что это истинно так. Снова вспомнил о своих дочерях и их подружке Диане, с которой они обменивались секретами и вкусняшками. А потом вспомнил своего наилучшего друга детства — они были друзьями, по крайней мере, на протяжении какого-то времени, но уже во втором классе Джордж как-то отпал — и волна ужаса вдруг накатилась на него.
    
Его обхватил руками Барби.
    
— Что? — он едва не кричал. — Что с тобой?
    
— Ничего. Просто… когда я был маленьким, у меня был один друг. Джордж Летроп. Как-то ему подарили на день рождения увеличительное стекло, такую линзу. И иногда… мы на перерывах…
    
Расти помог Джулии встать. Горес вновь подошёл к ней так, словно то, чего он испугался, теперь развеялось, как развеялось внизу то сияние на фургоне.
    
— Что вы делали? — спросила Джулия. Голос у неё вновь звучал почти спокойно. — Расскажите.
    
— Это было в старой средней школе на Мэйн-стрит. Там было только две комнаты, одна для учеников первого- четвёртого классов, а вторая для пяти-восьмиклассников. Игровая площадка там была не мощённая. Боже, там даже проточной воды не было, только нужник, который дети называли…
    
— Медовый домик, — подсказала Джулия. — Я тоже туда ходила.
    
— Мы с Джорджем ходили за спортивные лесенки на край площадки, к забору. Там были муравейники, и мы производили поджог муравьёв.
    
— Не обвиняйте себя так уж сильно, док, — произнёс Эрни, — многие люди занимались подобными вещами в детстве, а то и ещё что похуже делали.
    
Эрни тоже когда-то вместе с парочкой друзей облили бродячему коту хвост керосином и подожгли спичкой. Это было такое воспоминание, о котором ему с кем-то поделиться было бы не легче, чем воспоминаниями о своей брачной ночи.
    
«Главным образом из-за того, как мы тогда хохотали, когда тот кот от нас драпанул, — подумал он. — Боже, как мы тогда хохотали».
    
— Продолжайте, — попросила Джулия.
    
— Я все рассказал.
    
— Нет, не все.