1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 
— Они арестуют меня за убийство, — сухо закончил Эдди. — Или арестуют нас всех. Задержат нас. Или сделают что-то еще. Потом произойдет какой-нибудь инцидент. Один из тех инцидентов, какие случаются только в Дерри. Может, они посадят нас в тюрьму, где мы все получим по пуле от взбесившегося помощника шерифа. Может, мы все умрем от пищевого отравления или надумаем повеситься в своих камерах.
    
— Эдди, это безумие! Это…
    
— Неужели? — спросил Эдди. — Помни, это Дерри.
    
— Но мы уже взрослые! Конечно же, ты не думаешь… я хочу сказать, он пришел сюда ночью… напал на тебя…
    
— С че-ем? — спросил Билл. — Г-где но-о-ож?
    
Она огляделась, ножа не заметила, встала на колени, чтобы заглянуть под кровать.
    
— Не трать времени, — говорил Эдди все так же сухо, с легким присвистом в дыхании. — Я ударил дверью по его руке, когда он попытался всадить в меня нож. Генри его уронил, и я ногой отбросил нож под телевизор. Его там нет. Я уже посмотрел.
    
— Бе-еверли, по-озвони остальным, — распорядился Билл. — Ду-умаю, я смогу наложить шину на руку Эдди.
    
Она долго смотрела на него, потом перевела взгляд на труп. Подумала, что ситуация ясна для любого копа, у которого в голове не только опилки. В номере беспорядок. У Эдди сломана рука. Стопроцентный случай самозащиты от ночного незваного гостя. И тут она вспомнила мистера Росса. Мистер Росс встал, посмотрел. А потом сложил газету и ушел в дом.
    
«Как только мы дадим о себе знать… как только свяжемся с городом…»
    
Слова эти заставили ее вспомнить Билла-мальчишку, с бледным, усталым и полубезумным лицом, Билла, говорящего, что Дерри и есть Оно. «Вы меня понимаете? В любом месте, куда мы пойдем… когда Оно доберется до нас, они этого не увидят, они этого не услышат, не узнают. Вы понимаете, как все складывается? Все, что нам остается, так это попытаться закончить начатое».
    
Стоя в номере Эдди, глядя на труп Генри, Беверли подумала: «Они оба говорят, что мы вновь стали призраками, что все началось, чтобы повториться. Все. Ребенком я могла это принять, потому что дети почти что призраки. Но…»
    
— Вы уверены? — в отчаянии спросила она. — Билл, ты уверен?
    
Он уже сидел на кровати рядом с Эдди, мягко ощупывая его руку.
    
— А-а-а т-ты не-ет? После в-в-всего того, ч-что с-случилось се-егодня?
    
Да. Все, что случилось. Жуткое завершение их ленча. Красивая пожилая женщина, которая превратилась в ведьму у нее на глазах,
    
(мой отьец выносил меня, не моя муттер)
    
истории, рассказанные в библиотеке, и то, что им сопутствовало. Все это вместе взятое. И все же… ее разум отчаянными криками требовал поставить на этом точку, добавить здравомыслия, потому что, если она этого не сделает, они наверняка закончат эту ночь походом в Пустошь, где найдут одну известную им насосную станцию и…
    
— Не знаю, — ответила она. — Просто… не знаю. Даже после всего того, что случилось, Билл, мне представляется, что мы можем позвонить полиции. Возможно.
    
— По-озвони о-остальным, — повторил он. — По-осмотрим, ч-что они с-скажут.
    
— Хорошо.
    
Сначала она позвонила Ричи, потом Бену. Оба согласились прийти немедленно. Ни один не спросил, что произошло. Она нашла в справочнике домашний номер Майка и набрала его. Ответа не дождалась. После десятка звонков положила трубку.
    
— По-опробуй би-иблиотеку, — предложил Билл. Он снял два коротких карниза для штор с меньшего из двух окон в номере Эдди и привязывал их к руке поясом от банного халата и шнурком от пижамы.
    
Прежде чем она нашла номер, в дверь постучали. Бен и Ричи пришли одновременно. Бен — в джинсах и рубашке навыпуск, Ричи — в модных серых хлопчатобумажных брюках и пижамной куртке. Его глаза настороженно оглядывали комнату из-под очков.
    
— Господи, Эдди, что с твоей…
    
— Боже! — воскликнул Бен, увидев на полу Генри.
    
— Ти-ихо! — резко бросил Билл. — И закройте д-дверь!
    
Ричи закрыл, впился взглядом в труп.
    
— Генри?
    
Бен шагнул к трупу и остановился, словно боялся, что тот его укусит. Беспомощно посмотрел на Билла.
    
— Ра-а-асскажи. — Билл повернулся к Эдди. — Г-гребаное за-а-аикание то-олько у-усиливается, — Эдди коротко рассказал о случившемся, пока Беверли искала номер публичной библиотеки Дерри и набирала его. Она предположила, что Майк решил переночевать там, возможно, на диване в своем кабинете. И того, что произошло, она никак не ожидала. Трубку сняли на втором гудке, и незнакомый голос сказал: «Алло».
    
— Алло, — ответила она, вскинула руку, призывая остальных к тишине. — Мистера Хэнлона, пожалуйста.
    
— Кто это? — спросил голос.
    
Беверли облизнула губы. Билл пристально смотрел на нее. Бен и Ричи оглянулись. И тут у нее в душе шевельнулась настоящая тревога.
    
— Кто вы? — ответила она вопросом. — Вы не мистер Хэнлон.
    
— Я Эндрю Рейдмахер, начальник полиции Дерри, — ответил голос. — Мистер Хэнлон сейчас в Городской больнице. Совсем недавно на него совершили нападение, и он тяжело ранен. А теперь, пожалуйста, скажите, кто вы? Мне нужно ваше имя.
    
Но последнее Беверли едва слышала. Шок волнами прокатывался по ней, голова пошла кругом. Мышцы живота, паха и ног расслабились, она перестала их чувствовать и подумала: «Теперь понятно, что происходит, когда люди от испуга дуют в штаны. Само собой. Ты теряешь контроль над этими мышцами…»
    
— Как тяжело он ранен? — услышала она свой голос, вдруг сделавшийся таким тонким, и тут же Билл оказался рядом с ней, его рука легла ей на плечо, и Бен подошел, и Ричи, и она ощутила безмерную благодарность. Вытянула свободную руку, и Билл сжал ее. Ричи положил свою поверх руки Билла, Бен — поверх руки Ричи. Подошел Эдди, и его здоровая рука легла сверху.
    
— Я хочу знать ваше имя, — властным голосом повторил Рейдмахер, и в то самое мгновение обосравшийся маленький трусишка, выращенный ее отцом и пестуемый мужем, почти что ответил: «Я — Беверли Марш и сейчас нахожусь в „Дерри таун-хаусе“. Пожалуйста, пришлите мистера Нелла. У нас мертвый мужчина, который наполовину мальчик, и мы все очень испуганы».
    
Но она произнесла другие слова:
    
— Я… боюсь, я не могу вам его назвать. Пока не могу.
    
— Что вам об этом известно?
    
— Ничего, — ответила потрясенная Беверли. — С чего вы подумали, что мне что-то известно? Господи Иисусе!
    
— У вас привычка такая, звонить в библиотеку в половине четвертого ночи? — фыркнул Рейдмахер. — Довольно трепа, милая девушка. Это нападение, и, судя по тому, как выглядит мистер Хэнлон, к восходу солнца оно может стать убийством. Я снова вас спрашиваю: кто вы и что об этом знаете?
    
Закрыв глаза, изо всех сил сжимая руку Билла, Бев задала очередные вопросы:
    
— Он может умереть? Вы это говорите не только для того, чтобы напугать меня? Он действительно может умереть? Пожалуйста, скажите мне.
    
— Он очень тяжело ранен. И если это не пугало вас раньше, то должно напугать теперь. А теперь я хочу знать, кто вы и почему…
    
Словно со стороны она наблюдала, как ее правая рука рассекает воздух, возвращая трубку на рычаг. Она посмотрела на Генри и дернулась, как от пощечины, нанесенной ледяной рукой. Один глаз Генри закрылся. Из другого, выбитого, что-то сочилось.
    
Казалось, Генри ей подмигивал.
    4
    
Ричи звонил в больницу. Билл повел Беверли к кровати, где она села рядом с Эдди, уставившись в никуда. Подумала, что заплачет, но слезы не пришли. В тот момент ей хотелось только одного — чтобы кто-нибудь прикрыл Генри Бауэрса. Этот подмигивающий взгляд действовал ей на нервы.
    
Ричи в мгновение ока превратился в корреспондента «Дерри ньюс». Как стало известно в редакции, на мистера Майкла Хэнлона, старшего библиотекаря, совершено нападение, когда он задержался по работе в библиотеке. Больница может что-то сообщить о состоянии мистера Хэнлона?
    
Ричи слушал, кивая.
    
— Я понимаю, мистер Керпаскян… Через «а»?.. Да-да… Хорошо. Вы?..
    
Он слушал, настолько войдя в роль, что пальцем начал что-то записывать в воображаемый блокнот.
    
— А-га… а-га… да. Я понимаю. Что ж, как и обычно в таких случаях, мы процитируем вас, сославшись на «источник». Потом, позже, мы сможем… а-га… точно! — Ричи рассмеялся, смахнув со лба пот. Снова принялся слушать. — Хорошо, мистер Керпаскян. Да, я… да, я записал, Ка-Е-Эр-Пэ-А-Эс-Ка-Я-Эн, точно! Чешский еврей? Правда? Это… это крайне необычно. Да, обязательно. Доброй ночи. Спасибо вам.
    
Он положил трубку и закрыл глаза.
    
— Господи! — хрипло выкрикнул он. — Господи! Господи! Господи! — Замахнулся, чтобы сбросить телефонный аппарат со стола, потом просто опустил руку. Снял очки, протер стекла полой пижамы. — Он жив, но состояние очень тяжелое. Генри исполосовал его ножом, как рождественскую индейку. Один удар задел бедренную артерию. Майк потерял всю кровь, которую может потерять человек и при этом остаться в живых. Ему удалось перетянуть ногу неким подобием жгута, иначе он бы умер до того, как его нашли.
    
Беверли заплакала. Она плакала, как ребенок. Прижав обе руки к лицу. Какое-то время тишину в комнате нарушали лишь ее всхлипы да свистящее дыхание Эдди.
    
— Майк не единственный, кого исполосовали, как рождественскую индейку, — наконец прервал паузу Эдди. — Генри выглядел так, словно отработал двенадцать раундов против Рокки Бальбоа.
    
— Т-ты в-все е-еще хо-очешь по-ойти в по-олицию, Бев?
    
На прикроватном столике лежали бумажные салфетки, но они превратились в слипшуюся, набухшую массу посреди лужи «Перье». Беверли пошла в ванную, по широкой дуге обогнув Генри, взяла полотенце, смочила в холодной воде. Приложила к разгоряченному опухшему лицу, наслаждаясь ощущениями прохлады. Почувствовала, что может достаточно ясно соображать, еще не здраво, но уже достаточно ясно. И внезапно у нее пропали последние сомнения в том, что благоразумие их убьет, попытайся они опереться на него. Этот коп, Рейдмахер, у него возникли подозрения. Почему нет? Люди не звонят в библиотеку в половине четвертого ночи. Он уже предположил, что она что-то знает и ее мучает чувство вины. А что он предположит, если выяснится, что она звонила ему из комнаты, где на полу лежал покойник, в живот которого воткнута «розочка» из бутылки «Перье»? Что она и еще четверо незнакомцев приехали в город днем раньше, чтобы встретиться после долгих лет разлуки, и этот парень тоже оказался в городе? Признала бы она их историю достоверной, окажись на месте копа? Признал бы кто-нибудь? Конечно, они бы могли подкрепить свою байку утверждением, что приехали в Дерри с одной целью — добить чудовище, которое жило в дренажных тоннелях под городом. Реалистическая нотка всегда добавляет убедительности.
    
Бев вышла из ванной и посмотрела на Билла:
    
— Нет, я не хочу идти в полицию. Я думаю, Эдди прав — что-то может с нами случиться. Что-то фатальное. Но истинная причина не в этом. — Она оглядела всех четверых. — Мы поклялись это сделать. Поклялись. Твой брат… Стэн… все остальные… теперь Майк. Я готова, Билл.
    
Билл посмотрел на них.
    
Ричи кивнул.
    
— Да, Большой Билл. Давай попробуем.
    
— Наши шансы уменьшились, — заметил Бен. — Мы потеряли уже двоих. — Билл молчал. — Ладно, — кивнул Бен. — Она права. Мы поклялись.
    
— Э-Э-Эдди?
    
Эдди чуть улыбнулся.
    
— Как я понимаю, меня опять спустят по лестнице на спине, да? Если лестница все еще там.
    
— Только на этот раз никто камнями бросаться не будет, — сказала Беверли. — Они мертвы. Все трое.
    
— Мы сделаем это прямо сейчас, Билл? — спросил Ричи.
    
— Да, — ответил Билл. — Я ду-у-умаю, са-амое в-время.
    
— Можно сказать? — внезапно спросил Бен.
    
Билл посмотрел на него, улыбнулся:
    
— Ко-о-онечно.
    
— Лучших друзей, чем вы, у меня никогда не было. Чем бы все ни закончилось, я просто… вы понимаете, хотел вам это сказать.
    
Он смотрел на них, они, со всей серьезностью, на него.
    
— Я рад, что вспомнил вас, — добавил Бен. Ричи фыркнул. Беверли хихикнула. Потом они все смеялись, глядя друг на друга, совсем как раньше, несмотря на то, что Майк находился в больнице, возможно, умирал или уже умер, несмотря на сломанную (опять) руку Эдди, несмотря на то, что за окном царила самая черная, предрассветная тьма.
    
— Стог, у тебя такой слог. — Ричи смеялся и вытирал глаза. — Ему следовало стать писателем, Большой Билл.
    
Билл улыбнулся.
    
— И на этой но-о-оте…
    5
    
Они поехали на лимузине, одолженном Эдди. За руль сел Ричи. Низкий туман сгустился, плыл по улицам, как сигаретный дым, не добираясь до уличных фонарей. В небе яркими осколками льда сверкали звезды — весенние звезды, но, приблизив голову к наполовину открытому окну у пассажирского сиденья, Билл подумал, что слышит далекий летний гром. Где-то у горизонта собиралась гроза.
    
Ричи включил радио, и Джин Винсент запел хит пятидесятых «Би-боп-а-лулу». Вдавил другую кнопку и получил Бадди Холли. Третья порадовала Эдди Кокрэном и «Летним блюзом».
    
— Я хотел бы помочь тебе, сынок, но ты слишком мал, чтобы голосовать, — произнес низкий голос.
    
— Выключи, Ричи, — мягко попросила Беверли.
    
Он потянулся к радиоприемнику, но его рука застыла в воздухе.
    
— Оставайтесь на этой волне. Вас ждут новые участники «Рок-шоу Ричи Тозиера „Только мертвые“»! — Смеющийся, кричащий голос клоуна перекрыл гитарные аккорды Эдди Кокрэна. — Не трогай этот диск, оставайся в этой могиле рока, они ушли из хитпарадов, но не из наших сердец, и вы идете, идете сюда, идете к ним! Здесь, внизу, мы играем исключительно хиты! Одни-и-и-и хиты! И если вы мне не верите, послушайте приглашенного диджея замогильной смены[327] этого утра Джорджи Денбро! Скажи им, Джорджи!
    
И внезапно из радиоприемника завизжал брат Билла.
    
«Ты отправил меня на улицу, и Оно убило меня! Я думал, Оно в подвале, Большой Билл, я думал, Оно в подвале, но Оно пряталось в водостоке, пряталось в водостоке и убило меня, ты позволил Оно убить меня, Большой Билл, ты позволил…»
    
Ричи так резко крутанул диск, что отломил его, и он упал на коврик у переднего сиденья.
    
— В глубинке рок-н-ролл действительно паршивый. — В его голосе слышалась дрожь. — Бев права. Обойдемся без радио, согласны?
    
Никто не ответил. Уличные фонари освещали бледное, застывшее, задумчивое лицо Билла, а когда на западе вновь загремел гром, они все это услышали.
    6
    В Пустоши
    
Тот же мост.
    
Ричи припарковался рядом с ним, они вылезли из лимузина, подошли к ограждению — тому же ограждению — и посмотрели вниз.
    
Та же Пустошь.
    
Казалось, она нисколько не изменилась за прошедшие двадцать семь лет; для Билла эстакада автомагистрали (единственный новый элемент) выглядела нереальной, такой же эфемерной, как комбинированный кадр, снятый по способу дорисовки, или рирпроекция[328] в кино. Корявые маленькие деревья и кусты поблескивали в обволакивающем их тумане, и Билл подумал: «Наверное, мы подразумеваем именно это, когда говорим о живучести памяти, это или что-то подобное, нечто такое, что мы видим в нужное время и под нужным углом, образ, который дает эмоциям такой же импульс, как реактивный двигатель. Ты видишь этот образ так ясно, будто все, произошедшее в этом временном промежутке, уносит в сторону. Если желание замыкает круг между тем, что есть, и тем, что хочется, тогда круг этот замкнулся».
    
— По-ошли, — скомандовал Билл и полез через ограждение. Они последовали за ним вниз по склону. Из-под ног сыпалась земля и камешки. Когда они добрались до самого низа, Билл автоматически глянул под мост, чтобы убедиться, на месте ли Сильвер, а потом мысленно рассмеялся. Сильвер стоял у стены в гараже Майка. Сильверу, похоже, роли в этой пьесе не досталось, хотя это казалось очень даже странным, учитывая его столь неожиданное появление.
    
— О-о-отведи нас ту-у-уда! — Билл повернулся к Бену.
    
Бен посмотрел на него, и Билл прочитал мысль в его глазах: «Прошло двадцать семь лет, Билл, прикинь», — но затем Бен кивнул и направился в подлесок.
    
Тропинка — их тропинка — давно заросла, так что им пришлось продираться сквозь заросли терновника, других колючих кустов и дикой гортензии, аромат которой просто удушал. Вокруг сонно стрекотали цикады, изредка им попадались светлячки, первые гости на сладком празднике лета. Билл полагал, что дети по-прежнему играли в Пустоши, но прокладывали свои пути и тайные тропы.
    
Они вышли на поляну, где построили клубный дом, — теперь поляна исчезла, заросла кустами и виргинскими соснами с тусклыми иголками.
    
— Смотрите, — прошептал Бен и пересек поляну (в их памяти она оставалась на прежнем месте, на нее только наложили еще одну рирпроекцию). Он наклонился, за что-то дернул. На земле лежала дверь из красного дерева, которую они нашли на свалке, притащили сюда и приспособили под часть крыши их клубного дома. На новом месте, где на нее наткнулся Бен, она пролежала лет двенадцать, а то и больше. Ползучие растения обжили ее и основательно укоренились на грязной поверхности.
    
— Оставь ее в покое, Стог, — пробормотал Ричи. — Это прошлое.
    
— О-о-отведи нас ту-у-уда, — повторил Билл из-за их спин.
    
Вслед за Беном они двинулись к Кендускигу, забирая влево от поляны, которой больше не существовало. Шум бегущей воды нарастал, но они едва не свалились в Кендускиг, прежде чем кто-то из них увидел реку: листва зеленой стеной встала на самом краю берега. Собственно, край этот обвалился под ковбойскими сапогами Бена, и Билл удержал его от падения, схватив за воротник.
    
— Спасибо, — поблагодарил Бен.
    
— De nada.[329] В те да-авние дни ты бы у-утащил меня за со-обой. В-вниз по те-ечению?
    
Бен кивнул и повел их по заросшему берегу, продираясь сквозь кусты, думая, насколько проще все было, когда твой рост не превышал четырех футов и пяти дюймов и ты мог проскочить под всеми этими переплетениями (что на тропе, что в голове, полагал он), легко и непринужденно поднырнув под них. Что ж, все изменилось. «Наш урок на сегодня, мальчики и девочки, состоит в следующем: чем больше все меняется, тем больше все меняется. И кто бы ни сказал, что чем больше все меняется, тем больше все остается прежним, очевидно, что его отличала сильная умственная отсталость. Потому что…»
    
Нога Бена за что-то зацепилась, и он с грохотом повалился на землю, чуть не ударившись головой о бетонный цилиндр насосной станции. Его практически полностью отгородили от мира кусты ежевики. Поднявшись, Бен обнаружил, что шипы исцарапали ему лицо, кисти и предплечья в двух десятках мест.
    
— Скорее в трех, — уточнил он вслух, чувствуя, как кровь течет по щекам.
    
— Что? — переспросил Эдди.
    
— Ничего. — Бен наклонился, чтобы посмотреть, обо что он споткнулся. Вероятно, о корень.
    
Но он ошибся. Его рука коснулась металлической крышки, которая закрывала бетонный цилиндр. Кто-то скинул ее с положенного места.
    
«Разумеется, — подумал Бен. — Мы и скинули. Двадцать семь лет назад».
    
Но осознал, что это бред, еще до того, как увидел металл, блестевший сквозь ржавчину на двух параллельных царапинах. В тот день насос не работал. Рано или поздно кто-нибудь обязательно пришел бы, чтобы его починить, и, конечно, ремонтники поставили бы крышку на место.
    
Он поднялся, и все пятеро собрались вокруг цилиндра. Посмотрели вниз. До них донеслись слабые, но знакомые звуки: внизу капала вода. И все. Ричи захватил все спички, которые смог найти в номере Эдди. Теперь он зажег целую книжицу и бросил вниз. На мгновение они увидели влажные стены бетонного цилиндра и махину насоса, возвышающегося по центру. Больше ничего.
    
— Должно быть, крышку сбросили давно. — По голосу чувствовалось, что Ричи как-то не себе. — Совсем не обязательно, чтобы…
    
— Крышку сбросили недавно, — возразил Бен. — Во всяком случае, после последнего дождя. — Он взял у Ричи другую книжицу спичек, зажег одну, указал на свежие царапины.
    
— По-под ней ч-что-то ле-ежит, — сказал Билл, когда Бен затушил спичку.
    
— Что? — спросил Бен.
    
— Не мо-огу сказать. Вы-ыглядит, ка-ак ля-лямка. Вы с Ри-ичи помогите мне пе-еревернуть ее.
    
Они взялись за крышку и откинули, как гигантскую монету. На этот раз спичку зажгла Беверли, и Бен осторожно, держа за лямку, поднял женскую сумочку, которая лежала под железной крышкой. Беверли уже собралась затушить спичку, когда бросила взгляд на лицо Билла. И застыла, пока пламя не добралось до ее пальцев. Только тогда она разжала их, и спичка погасла уже на лету.
    
— Билл? Что такое? Что не так?
    
В глазах Билла застыл ужас. Он не мог оторвать взгляда от потертой кожаной сумочки с длинной кожаной лямкой. Внезапно он вспомнил название песни, которая звучала по радиоприемнику, стоявшему в подсобке магазина изделий из кожи, где он купил ей эту сумочку. «Саусалитовская летняя ночь». Это уже какая-то запредельная странность. Вся слюна исчезла у него изо рта, оставив язык и внутреннюю поверхность щек сухими и гладкими, как хром. Билл слышал цикад, видел светляков, в нос бил запах буйной растительности, которая окружала его, и думал: «Это еще один трюк еще одна иллюзия она в Англии и это просто дешевый фортель, потому что Оно напугано, и да, Оно возможно не так уверено в себе, как раньше, когда вызывало сюда нас всех, и, действительно, Билл, будь благоразумен: сколь много в этом мире потертых кожаных сумочек с длинной лямкой? Миллион? Десять миллионов?»
    
Вероятно, больше. Но такая только одна. Он купил ее для Одры в Бербанке, в магазине изделий из кожи, в подсобке которого звучала «Саусалитовская летняя ночь».
    
— Билл? — Беверли трясла его за плечо. Где-то далеко. В двадцати семи лье под водой. И как называлась группа, которая пела «Саусалитовскую летнюю ночь»? Ричи наверняка знал.
    
— И я знаю, — спокойным голосом проговорил Билл, глядя в испуганное, с широко раскрытыми глазами лицо Ричи, и улыбнулся. — «Дизель». Как насчет того, чтобы вспомнить все?
    
— Билл, что случилось? — прошептал Ричи.
    
Билл закричал. Вырвал спички из руки Беверли, зажег одну, вырвал сумочку у Бена.
    
— Билл, господи, что…
    
Он расстегнул молнию, перевернул сумочку. И в вываливающемся содержимом было так много от Одры, что больше он не закричал только по одной причине: разум отключился. Среди бумажных салфеток, пластинок жевательной резинки, косметики он увидел жестяную коробочку мятных пластинок «Алтоидс»… и украшенную драгоценными камнями пудреницу, которую ей подарил Фредди Файрстоун после того, как она подписала контракт на съемки в фильме «Комната на чердаке».
    
— Моя же-е-ена там, внизу. — Он упал на колени и начал запихивать вещи обратно в сумочку. Отбросил несуществующие волосы со лба, даже не подумав об этом.
    
— Твоя жена? Одра? — изумленно спросила Беверли. У нее округлились глаза.
    
— Ее су-умочка. Ее ве-ещи.
    
— Господи, Билл, — пробормотал Ричи. — Быть такого не можешь, ты знаешь…
    
Он нашел ее бумажник из крокодиловой кожи. Открыл, поднял. Ричи зажег еще спичку и взглянул на лицо, которое видел в пяти или шести фильмах. Фотография на выданном в штате Калифорния водительском удостоверении не поражала качеством исполнения, но выглядела вполне убедительно.
    
— Но Ге-Ге-Генри мертв, и Виктор, и Рыгало… кто мог утащить ее туда? — Билл поднялся, оглядел всех лихорадочно блестящими глазами. — Кто мог?
    
Бен положил руку ему на плечо.
    
— Судя по всему, нам лучше спуститься вниз и выяснить, так?
    
Билл уставился на него, словно не понимая, кто перед ним, а потом глаза его прояснились.
    
— Да. Э-Э-Эдди?
    
— Билл, я тебе очень сочувствую.
    
— Сможешь забраться на меня?
    
— Однажды смог.
    
Билл наклонился, и Эдди обвил ему шею здоровой рукой. Бен и Ричи подняли его, чтобы он смог обхватить ногами талию Билла. И когда Билл перебросил ногу через край бетонного цилиндра, Бен увидел, что глаза Эдди крепко закрыты… и на мгновение услышал, как ломится сквозь заросли самая отвратительная кавалерия этого мира. Он повернулся, ожидая увидеть всю троицу, выходящую из кустов и тумана, но услышал лишь треск бамбука, росшего в четверти мили или около того, вызванный поднявшимся ветром. Их давние враги ушли навсегда.
    
Билл, держась руками за неровный, шероховатый край бетонного цилиндра, начал осторожно спускаться, переступая со скобы на скобу. Эдди держал его за шею мертвой хваткой, и Билл едва мог дышать. «Ее сумочка, дорогой Боже, каким образом попала сюда ее сумочка? Не важно. Но, если Ты есть, дорогой Боже, если ты слышишь просьбы, сделай так, чтобы с ней ничего не случилось, чтобы ей не пришлось страдать за то, что мы с Бев сделали сегодня или за то, что я сделал однажды летом еще мальчишкой… это был клоун? Ее утащил вниз Боб Грей? Если так, не уверен, сможет ли ей помочь и сам Господь Бог».
    
— Я боюсь, Билл, — тонким голосом прошептал Эдди.
    
Нога Билла коснулась холодной, стоячей воды. Он спустился в нее, вспоминая ощущения и сырой запах, вспоминая клаустрофобию, которую вызывало это место… и, между прочим, а что с ними там произошло? Как они шли по этим тоннелям и коллекторам? Куда именно пришли и как именно из них выбрались? Он до сих пор не мог ничего этого вспомнить; да и думал теперь только об Одре.
    
— Я то-о-оже.
    
Он присел, поморщился, когда холодная вода залилась в брюки и окатила яйца, подождал, пока Эдди слезет с него. Потом они стояли по колено в воде и наблюдали, как остальные спускаются по лестнице.
   
   
    
     
Глава 21
     
Под городом
    
    1
    Оно — август 1958 г.
    
Случилось что-то новое.
    
В первый раз за целую вечность что-то новое. До появления вселенной существовали только двое. Само Оно и Черепаха. Черепаха, глупая старая рухлядь, никогда не вылезал из своего панциря. Оно думало, что Черепаха, возможно, подох, мертв последний миллиард лет или около того. Даже если не подох, он оставался глупой старой рухлядью, и пусть даже Черепаха разом и целиком выблевал эту вселенную, умным он от этого все равно не стал.
    
Черепаха ретировался в свой панцирь задолго до того, как Оно появилось на Земле и обнаружило, что глубина воображения здешней живности необычна, а потому особо интересна. И такой уровень воображения придавал пище отменный вкус. Зубы Оно рвали плоть, скованную экзотическими ужасами и яркими страхами: пища представляла себе ночных чудовищ и движущиеся трясины; против воли заглядывала в бездонные бездны.
    
И на этой изобильной пище Оно вело очень простую жизнь: просыпалось, чтобы поесть, и засыпало, чтобы видеть сны. Оно создало место, каким хотело его видеть, и благосклонно взирало на него мертвыми огнями, которые служили Оно глазами. Для Оно Дерри являл собой предубойный загон, где вместо овец находились люди.
    
Потом… эти дети.
    
Что-то новое.
    
Впервые за вечность.
    
Когда Оно ворвалось в дом на Нейболт-стрит с тем, чтобы убить их всех, ощущая смутную неуверенность из-за того, что еще не сделало этого (и, конечно же, неуверенность уже сама по себе была для Оно внове), случилось нечто совершенно неожиданное, нечто абсолютно немыслимое, и речь шла о боли, боли, невероятной, ревущей боли, которая растекалась по всей форме, которую приняло Оно, и на мгновение возник даже страх, потому что только одно объединяло Оно с глупым старым Черепахой и космологией метавселенной, лежащей за пределами хилой икринки этой вселенной: все живое должно подчиняться законам формы, которую оно принимает. Впервые Оно осознало, что способность менять форму имеет не только плюсы, но и минусы. Никогда раньше Оно не испытывало боли, никогда раньше не испытывало страха, и на мгновение подумало, что может умереть — голову в тот момент заполняла огромная, слепяще-белая, серебряная боль, которая рычала, и мяукала, и ревела, и каким-то образом детям удалось ускользнуть.
    
Но теперь они приближались. Они вошли во владения Оно под городом, семь маленьких глупых деток брели сквозь темноту без света и оружия. И Оно, понятное дело, намеревалось их убить.
    
Оно открыло для себя великую истину: никакие перемены или сюрпризы не нужны. И никакой новизны тоже не нужно. Оно хотело только есть, и спать, и видеть сны, и снова есть.
    
Вслед за болью и тем коротким, но ярким страхом накатило еще одно новое чувство (все истинные чувства были для Оно, хотя имитировать чувства Оно умело прекрасно): злость. Оно собиралось убить детей, потому что они благодаря какому-то невероятному случаю причинили Оно боль. Но сначала Оно намеревалось заставить их страдать, потому что на один короткий миг они заставили Оно их испугаться. «Идите ко мне, детки, и посмотрите, как мы летаем здесь внизу… как мы все летаем».
    
Но одна мысль не отпускала, хотя Оно всеми силами гнало ее прочь. Простая мысль: если все проистекало от Оно (а именно так и происходило с тех пор, как Черепаха выблевал эту вселенную и отключился в своем панцире), как могло какое-то существо этого или другого мира дурить или причинять боль Оно, пусть даже по мелочи и на самое короткое время? Как такое возможно?
    
И тут последний элемент нового открылся Оно, на этот раз не чувство, а хладнокровное умозаключение: допустим, Оно не одно, как всегда в это верило?
    
Допустим, есть еще и кто-то Другой?
    
И допустим, эти дети — агенты этого Другого?
    
Допустим… допустим…
    
Оно начала бить дрожь.
    
Злость — это новое. Боль — это новое. Воспрепятствование намерениям Оно — это новое. Но самым ужасным из всего нового стал страх. Не страх перед детьми, это ушло, но страх быть не единственным.
    
Нет, никаких Других нет. Конечно же, нет. Может, потому, что они дети, их воображение обладало некой грубой силой, которую Оно недооценило. Но теперь они приближались, и Оно не собиралось им мешать. А когда они приблизятся. Оно намеревалось забросить их одного за другим в метавселенную… в мертвые огни своих глаз.
    
Да.
    
Когда они доберутся сюда, Оно забросит их, орущих и обезумевших, в мертвые огни.
    2
    В тоннелях — 14:15
    
Бев и Ричи располагали на пару, возможно, десятью спичками, но Билл запретил их использовать. Тем более что некоторое время тусклый свет в тоннель попадал. Темноту он, конечно, не разгонял, но Билл видел, что находится в пределах четырех футов, а в такой ситуации не имело смысла тратить спички.
    
Билл полагал, что свет проникает в тоннель через вентиляционные каналы в перекрытиях над их головами и через круглые отверстия в решетках, которые закрывали бетонные колодцы насосных станций. Казалось невероятно странным, что они под городом, но, разумеется, тоннель привел их именно туда.
    
Уровень воды повысился. Трижды мимо них проплывали дохлые животные: крыса, котенок и какая-то раздувшаяся блестящая тушка, возможно, лесного сурка. Билл услышал, как кто-то что-то брезгливо пробормотал, когда тушка проследовала вдоль их колонны.
    
Пока они шли по относительно спокойной воде, но чувствовалось, что скоро их ждут перемены: впереди доносился глухой рев. И с каждым их шагом он набирал силу. Тоннель поворачивал направо. Они миновали поворот и увидели три трубы, из которых вода сливалась в их тоннель. Трубы располагались вертикально одна над другой, как огни светофора. Здесь тоннель заканчивался. Заметно посветлело. Оглядевшись, Билл увидел, что тоннель привел их в большую каверну высотой в пятнадцать футов. Крышей служила канализационная решетка, и вода лилась на них, как из ведра, словно они стояли под душем.
    
Билл перевел взгляд на три трубы. Из верхней вытекала почти что прозрачная вода, хотя там хватало листьев, веток и мелкого мусора: окурков, оберток жевательной резинки и тому подобного. Из средней трубы лилась серая вода. А из нижней — серовато-коричневая комковатая жижа.
    
— Э-Э-Эдди!
    
Эдди подошел к нему. Волосы прилипли к голове. Гипсовая повязка намокла, с нее капало.
    
— В ка-акую и-из ни-их? — Если требовалось что-то построить — спрашивали Бена, если хотелось узнать, как куда-то пройти — Эдди. Они об этом не говорили, все и так знали. Если оказывались на новой для себя территории и хотели вернуться к знакомому месту, Эдди выводил их куда надо, поворачивая направо-налево с такой непоколебимой уверенностью, что остальным не оставалось ничего другого, как следовать за ним и надеяться, что они идут верной дорогой… надо отметить, что надежды оправдывались всегда. Когда Билл и Эдди начали играть в Пустоши, Билл, как он рассказывал Ричи, всякий раз боялся заблудиться, а Эдди таких страхов не знал и постоянно выводил Билла именно туда, куда они и хотели попасть. «Если бы я за-а-аблудился в Хейнсвиллском лесу и Э-Эдди был со мной, я бы со-овсем не волновался, — объяснял Билл Ричи. — Он п-просто з-знает, ку-уда и-идти. Мой о-отец говорит, ч-что у некоторых людей в голове встроенный ко-о-омпас. Эдди такой».
    
— Я тебя не слышу! — прокричал Эдди.
    
— Я спросил, в ка-акую?
    
— Какую что? — Эдди держал в одной руке ингалятор, и Билл подумал, что выглядит он скорее как мокрая ондатра, а не мальчишка.
    
— В ка-акую нам ле-езть?
    
— Что ж, все зависит от того, куда мы ходим пойти, — ответил Эдди, и Билл с радостью задушил бы его, пусть даже Эдди дал совершенно логичный ответ.
    
Эдди с сомнением оглядел все три трубы. Они могли влезть в любую, только нижняя выглядела совсем непривлекательной.
    
Билл знаком предложил остальным стать кружком.
    
— И где, на хрен, О-О-Оно? — спросил он всех.
    
— Под центром города, — предположил Ричи. — Аккурат под центром города. Около Канала.
    
Беверли закивала. Как и Бен. Как и Стэн.
    
— Ма-а-айк?
    
— Да, — ответил он. — Именно там. Около Канала. Или под Каналом.
    
Билл перевел взгляд на Эдди.
    
— В ка-акую?
    
Эдди с неохотой указал на самую нижнюю… и, хотя у Билла упало сердце, он нисколько не удивился.
    
— В ту.
    
— Какая гадость, — поморщился Стэн. — Это ж труба с нечистотами.
    
— Мы не… — начал Майк и замолчал. Склонил голову и прислушался. В глазах появилась тревога.
    
— Что… — больше Билл ничего не сказал, потому что Майк поднес палец к губам, призывая к тишине. Теперь и Билл слышал всплески воды, приближающиеся к ним. Бурчание и приглушенные слова. Генри не сдавался.
    
— Быстро, — разорвал паузу Бен. — Пошли.
    
Стэн посмотрел в тоннель, по которому они пришли, потом на самую нижнюю из труб. Плотно сжал губы и кивнул.
    
— Пошли. Говно смывается.
    
— Стэн-Супермен выдает прикол! — воскликнул Ричи. — Это круто, круто, кру…
    
— Ричи, а чего бы тебе не заткнуться? — зашипела на него Беверли.
    
Билл показал пример, первым подойдя к трубе, поморщился от запаха и полез в нее. Запах: труба канализационная, пахло говном, но и еще чем-то, так? Не такой убойный, более живой запах. Если б урчание животного могло пахнуть (а Билл полагал, что могло, если означенное животное ело понятно что), это и был бы тот самый запах, что пробивался сквозь первый. «Мы идем в правильном направлении, все точно. Оно здесь бывало… и частенько».
    
Когда они углубились в трубу футов на двадцать, запах стал еще более резким и отвратительным. Они продвигались медленно, против неглубокого потока субстанции, которая не была грязью. Билл оглянулся:
    
— Ты по-ойдешь с-следом за м-мной, Э-Э-Эдди. Ты мо-ожешь мне по-онадобиться.
    
Свет померк до серого, продержался какое-то время, а потом пропал полностью, и они шагнули
    
(из-под синевы и)
    
в темноту. Билл брел по жиже, чувствуя, как ноги пробиваются сквозь нее, вытянув перед собой руку, и какая-то его часть ожидала, что в любой момент он может наткнуться на жесткие волосы, а в темноте зажгутся зеленые глаза-лампы. И жизнь оборвется ослепительной вспышкой боли, когда Оно сорвет голову с его плеч.
    
Темноту наполняли звуки, все они усиливались и эхом отражались от стен. Он слышал, как друзья идут позади него, иногда что-то бормочут. Он слышал бульканье и странные лязгающие стоны. Однажды поток тошнотворной теплой воды прокатился вокруг и между его ног, окатив по бедра и заставив отпрянуть. Он почувствовал, как Эдди отчаянно вцепился за его рубашку, а потом уровень жижи понизился до привычного. И тут же Ричи, идущий последним, крикнул:
    
— Я думаю, Билл, нас только что обоссал Веселый зеленый великан.[330]
    
Билл слышал, как вода или навозная жижа бежит в трубах меньшего диаметра над их головами. Он вспомнил разговор с отцом о канализационной системе Дерри, и подумал, что знает, какая это труба: вода сюда попадала только при очень сильных дождях или наводнениях, а содержимое труб, которые находились над головами, покинув Дерри, сбрасывалось в Торо-Стрим или реку Пенобскот. Город предпочитал не сбрасывать свое дерьмо в Кендускиг, потому что от него завонял бы Канал. Но вся так называемая «серая вода» поступала в Кендускиг, и если канализационные трубы не могли справиться с потоком нечистот, избыток сбрасывался в эту трубу, как только что и произошло. За одним сбросом мог последовать и второй. Билл с тревогой поднял голову, ничего не видя, но понимая, что где-то наверху, а может, и по сторонам, есть сливные колодцы, которые в любой момент могут…
    
Он не подозревал, что добрался до конца трубы, пока не вывалился из нее. Отчаянно замахал руками, пытаясь удержаться на ногах, но плюхнулся на живот в полужидкую массу на два фута ниже устья трубы, из которой только что выпал. Кто-то, попискивая, пробежал по его руке. Он закричал и сел, прижав трясущуюся руку к груди, понимая, что по ней только что пробежала крыса; он до сих пор чувствовал отвратительное прикосновение безволосого хвоста.
    
Билл попытался встать и стукнулся головой о низкий потолок этой новой трубы. Стукнулся сильно, вновь упал на колени, а перед глазами в темноте вспыхнули большие красные цветы.
    
— Бу-удьте о-осторожны! — услышал он свой крик. Слова разнеслись гулким эхом. — Тут высокий уступ! Э-Эдди! Ты г-где?
    
— Здесь! — Рука, которой Эдди махал перед собой, задела нос Билла. — Помоги мне, Билл. Я ничего не вижу. Этот…
    
Раздалось громкое «кра-а-а-а-ш-ш-ш»! Беверли, Майк и Ричи разом вскрикнули. Произойди это при свете, столь идеальная синхронность могла бы вызвать смех, но здесь, в темноте, в канализационной трубе, она ужасала. Внезапно все они уже вываливались из трубы. Билл сжал Эдди в медвежьем объятии, пытаясь уберечь его сломанную руку.
    
— Господи, я уже подумал, что утону, — простонал Ричи. — Нас всех окатило говенной водой, незабываемые впечатления, тут надо бы как-нибудь провести экскурсию класса, Билл. Первым пойдет мистер Карсон…
    
— А потом мисс Джиммисон прочитает лекцию о личной гигиене, — дрожащим голосом добавил Бен, и все разразились пронзительным смехом. Когда же смех стих, Стэн внезапно расплакался.
    
— Не надо, чел. — Ричи неуклюже обнял Стэна за липкие плечи. — А то мы все расплачемся, чел.
    
— Я в порядке! — громко ответил Стэн сквозь слезы. — Пусть страшно, это я выдержу, но мне тошно от всей этой грязи, мне тошно от того, что я не знаю, где я сейчас.
    
— Ты ду-умаешь с-спички е-еще на ч-что-то го-о-одятся? — спросил Билл Ричи.
    
— Я отдал свои Бев.
    
Билл почувствовал, как рука коснулась его руки в темноте и вдавила в ладонь книжицу спичек. На ощупь сухих.
    
— Я держала их под мышкой, — объяснила Бев. — Могут и зажечься. Попробуй.
    
Билл оторвал спичку и чиркнул. Она вспыхнула, и он поднял ее над головой. Его друзья сбились в кучку, щурясь от яркого огонька. Испачканные нечистотами, все они выглядели очень маленькими и очень испуганными. Позади он видел канализационную трубу, по которой они пришли сюда. Труба, в которой они стояли сейчас, уступала той размерами. И уходила в двух направлениях. Пол покрывал толстый слой липких отложений. И…
    
Он шумно втянул в себя воздух и загасил спичку, которая уже начала жечь пальцы. Прислушался. Звуки быстро бегущей воды время от времени перемежались ревом сбрасываемых излишков: срабатывали предохранительные клапаны, отправляя канализационные стоки в Кендускиг, от которого они ушли на… он понятия не имел, как далеко. Генри и его дружков он не слышал… пока.
    
— С-справа от ме-еня ме-ертвец, — заговорил Билл ровным, спокойным голосом. — Фу-утах в де-есяти о-от нас. Я думаю, это, во-озможно Па-Па-Па…
    
— Патрик? — спросила Беверли, ее голос дрожал на грани истерики. — Это Патрик Хокстеттер?
    
— Да. Хочешь, ч-чтобы я за-ажег е-еще о-одну с-спичку?
    
— Тебе придется, — ответил ему Эдди. — Если я не увижу, как идет труба, то не узнаю, в какую сторону нам повернуть.
    
Билл зажег спичку. В ее свете все увидели позеленевший, раздувшийся труп, который когда-то был Патриком Хокстеттером. Он улыбался им из темноты, на удивление доброжелательно, но только одной половиной лица: вторую обглодали живущие в трубах крысы. Тут же валялись и учебники Патрика из летней школы. От сырости они разбухли до размеров словарей.
    
— Господи, — хрипло прошептал Майк, глаза у него округлились.
    
— Я снова их слышу, — воскликнула Беверли. — Генри и остальных.
    
Хорошая акустика, похоже, донесла до них и ее голос: Генри завопил где-то в канализационной трубе, и на мгновение возникло ощущение, будто он уже рядом с ними.
    
— Мы до вас доберее-е-е-емся…
    
— Давай, давай! — крикнул в ответ Ричи, его глаза лихорадочно блестели. — Не останавливайся, каблуки-бананы! Тут тебя ждет бассейн, как в «Ассоциации молодых христиан». Не сбавляй…
    
И тут крик такого жуткого страха и боли долетел к ним из трубы, что догорающая спичка выскользнула из пальцев Билла, упала и погасла. Эдди здоровой рукой обнимал его за талию, и теперь Билл обнял Эдди, почувствовав, что его тело вибрирует, как натянутая струна. Стэн Урис прижался к Биллу с другой стороны. Крик нарастал и нарастал… а потом они услышали непотребный вязкий чавкающий хлопок, и крик оборвался.
    
— Кто-то добрался до одного из них, — послышался из темноты полный ужаса голос Майка. — Кто-то… какой-то монстр… Билл, мы должны выбираться отсюда… пожалуйста…
    
Билл слышал, что оставшиеся, один или двое, по звукам определить не удавалось, спотыкаясь, спешат к ним по канализационной трубе.
    
— В ка-акую с-с-сторону, Э-Э-Эдди? — нервно спросил он. — Ты з-знаешь?
    
— К Каналу? — уточнил Эдди, стряхивая руки Билла.
    
— Да!
    
— Направо. Мимо Патрика… или через него. — Голос Эдди вдруг стал жестким. — Меня это не волнует. Он один из тех, кто сломал мне руку. Да еще плюнул мне в лицо.
    
— По-ошли. — Билл еще раз глянул в трубу, по которой они пришли. — Це-епочкой по о-одному! Де-ержимся за то-ого, к-кто в-впереди, ка-ак и ра-аньше.
    
Он двинулся первым, касаясь правым плечом склизкой керамической поверхности трубы, стиснув зубы, не желая наступить на Патрика… или продавить его.
    
Они крались все дальше в темноту, тогда как по другим трубам вокруг них бежала вода, а над ними, на поверхности, бушевала гроза, принеся в Дерри раннюю темень — темень, которая выла ветром, и вспыхивала электрическим огнем, и грохотала падающими деревьями; звуки эти напоминали предсмертные вопли гигантских доисторических животных.
    3
    Оно — май 1985
    
Теперь они снова приближались, и хотя все прошло, как планировалось, вернулось нечто такое, чего Оно не предвидело: этот сводящий с ума, унизительный страх… это ощущение Другого. Оно ненавидело страх, набросилось бы на него и сожрало, если б сумело… но страх насмешливо танцевал вне пределов досягаемости, и убить страх Оно могло только одним способом — убив их.
    
Конечно, для такого страха не было причин; теперь они стали старше, и число их сократилось с семи до пяти. Пять — число силы, но оно не обладало загадочными магическими свойствами числа семь. Да, действительно подосланный Оно человек не убил библиотекаря, но библиотекаря ждала смерть в больнице. Чуть позже, еще до того, как затеплится заря, Оно намеревалась послать к нему медбрата-наркомана, который покончит с библиотекарем окончательно и бесповоротно.
    
Женщина писателя находилась теперь у Оно, живая и неживая — ее разум полностью уничтожил один взгляд на Оно без всех его масок и чар, а все чары, естественно, являли собой зеркала, которые показывали насмерть перепуганному зрителю голографические образы — самое худшее, что таилось в его или ее мозгу, точно так же, как обычное зеркало пускало солнечный зайчик в широко раскрытый, ничего не подозревающий глаз, и вызывало слепоту.
    
Теперь разум жены писателя пребывал с Оно, пребывал в Оно, за пределами метавселенной, в черноте, недоступной Черепахе, в запределье вне всяких пределов.
    
Она пребывала в глазу Оно; она пребывала в разуме Оно.
    
Она пребывала в мертвых огнях.
    
Да, чары эти были удивительные. Взять, к примеру, Хэнлона. Он этого не помнил, во всяком случае, на сознательном уровне, но его мать могла бы рассказать ему, откуда взялась птица, которую он видел в развалинах Металлургического завода. Шестимесячным младенцем мать оставила его спать в детской кроватке у дома, а сама пошла на задний двор, чтобы развесить выстиранные пеленки и подгузники. Его дикие крики заставили ее прибежать обратно. Большая ворона сидела на спинке кроватки и клевала малютку Майка, как злое существо из сказки, какие рассказывают в детской. Майк кричал от боли и ужаса, но не мог отогнать ворону, почуявшую легкую добычу. Мать врезала вороне кулаком и прогнала прочь, увидела, что ворона в двух или трех местах клюнула Майка в пухлые ручки, оставив кровавые следы, и отвезла к доктору Стиллвэгону, чтобы сделать малышу прививку от столбняка. Какая-то часть Майка запомнила это навсегда, — крошечный ребенок, гигантская птица, — и когда Оно пришло к Майку, тот вновь увидел гигантскую птицу.
    
Но когда еще один слуга Оно, муж той девочки из прошлого, притащил женщину писателя, Оно не стало надевать маску — у себя дома Оно никогда этого не делало. Слуга-муж глянул и упал, умерев от шока, его лицо посерело, глаза залила кровь, хлынувшая из мозга, где лопнул с десяток сосудов. Жена писателя выдала только одну яркую, полную ужаса мысль — ДОРОГОЙ ИИСУС ОНО ЖЕНСКОГО ПОЛА, — и на том мысленный процесс оборвался. Она заплыла в мертвые огни. Оно спустилось со своего места и позаботилось о физических останках женщины: подготовило к тому, чтобы в последующем подкормиться ими. И теперь Одра Денбро висела высоко посреди всего, опутанная нитями паутины, с головой, свешивающейся на плечо, с широко раскрытыми и остекленевшими глазами, оттянутыми вниз пальцами ног.
    
Но в них оставалась сила. Она уменьшилась, но оставалась. Они приходили сюда детьми и каким-то образом, не имея шансов, вопреки тому, что должно было быть, вопреки тому, что могло быть, тяжело ранили Оно, почти убили, заставили удрать в глубины земли, где Оно съежилось, раненое, страдающее, ненавидящее и дрожащее, в растекающейся луже собственной необыкновенной крови.
    
Вот вам и еще новое, если угодно: впервые за бесконечную историю существования Оно потребовался план; впервые Оно обнаружило, что боится просто получить желаемое с Дерри, своих личных охотничьих угодий.
    
Оно всегда и хорошо кормилось детьми. Многих взрослых Оно использовало в своих целях (при этом они и не знали, что их используют), и за долгие годы некоторые даже пошли в пищу — у взрослых есть свои ужасы, их железы тоже можно подоить, открыть до такой степени, что все реагенты страха выплеснутся в тело и придадут мясу особый вкус. Но страхи взрослых очень уж сложные. У детей они проще и обычно куда более сильные. Страхи детей зачастую фокусируются на чем-то одном… а если нужна приманка, какой ребенок устоит перед клоуном?
    
Смутно Оно понимало, что эти детки каким-то образом обратили против Оно его же оружие, случайно, разумеется (не специально же, не по наущению Другого), объединив семь чрезвычайно впечатлительных разумов, тем самым подвергнув Оно серьезной опасности. Поодиночке любой из них стал бы едой и питьем для Оно, и, если бы они не собрались вместе, Оно, конечно же, отыскало бы их одного за другим: богатое воображение каждого привлекло бы Оно точно так же, как льва влечет к водопою запах зебры. Но вместе они раскрыли тревожащий секрет, о котором Оно не имело ни малейшего понятия: у веры есть оборотная сторона. Если десять тысяч средневековых крестьян могут создать вампиров, веря в их существование, то может найтись один человек, — возможно, ребенок, — который представит себе, что для убийства вампира требуется осиновый кол. Но кол — это всего лишь безобидная деревяшка; вера — дубина, которая вгоняет кол в тело вампира.
    
И однако, в конце Оно удалось спастись, уйдя в глубину, и вымотанные, охваченные ужасом дети предпочли не преследовать Оно, когда их враг был наиболее уязвим. Предпочли поверить, что Оно мертво или умирает, и вернулись на поверхность.
    
Оно знало об их клятве, знало, что они вернутся, как лев знает, что зебра вернется к водопою. Оно начало планировать еще до того, как стало погружаться в сон. Знало, что проснется исцеленным, обновленным, тогда как детство каждого из семерых сгорит, как толстая свеча. Прежняя сила их воображения приглушится и ослабнет. Они более не смогут представить себе, что в Кендускиге водятся пираньи, или что наступив на трещину, ты можешь сломать матери спину, или что твой дом сгорит, если ты убьешь севшую на тебя божью коровку. Вместо этого они будут верить в страховой полис. Вместо этого они будут верить, что к обеду необходимо вино, хорошее, но не знаменитое, что-то вроде «Пуйи-Фюиссе»[331] трехлетней выдержки, и пусть бутылка немного постоит открытой, хорошо, официант? Вместо этого они будут верить, что каждая таблетка «Ролэйд» нейтрализует в сорок семь раз больше кислоты, содержащейся в желудочном соке, чем весит сама. Вместо это они будут верить общественному телевидению, будут верить политику Гэри Харту, будут бегать от инфаркта, перестанут есть красное мясо, чтобы избежать рака прямой кишки. Они будут обращаться к доктору Рут,[332] если им захочется хорошо потрахаться, и к проповеднику Джерри Фолуэллу, если понадобиться спасти свою душу. И с каждым уходящим годом их фантазии будут мельчать. Оно знало, что проснувшись, позовет их назад: страх — плодородная почва, и взрастает на ней ярость, а ярость требует отмщения.
    
Оно собиралось позвать их, а потом убить.
    
Да только теперь, когда они уже шли, страх вернулся. Они выросли, и воображение у них ослабло, но не так сильно, как хотелось бы. Оно почувствовало не предвещающее ничего хорошего, тревожащее нарастание их силы, когда они собрались вместе, и впервые задалось вопросом: а не ошибка ли принятое решение?
    
Но с чего такой минор? Выбор сделан, и все не так уж плохо. Писатель наполовину свихнулся из-за своей жены, и это хорошо. Писатель — самый сильный из них, он все эти годы готовил свой разум к этому столкновению, и когда писатель умрет, облепленный собственными кишками, когда их драгоценный Большой Билл умрет, остальные станут легкой добычей.
    
Оно покормится всласть… а потом, возможно, опять уйдет в глубину. И заснет. На какое-то время.
    4
    В тоннелях — 4:30
    
— Билл! — крикнул Ричи в отдающую эхом трубу. Он продвигался вперед как мог быстро, но недостаточно быстро. Помнил, как детьми они шли по трубе, которая уводила от насосной станции в Пустоши. Теперь он полз на четвереньках, и труба казалась очень уж узкой. Очки постоянно соскальзывали на кончик носа, и он то и дело поднимал их к переносице. Он слышал Бев и Бена, ползущих следом.
    
— Билл! — вновь закричал он. — Эдди!
    
— Я здесь! — донесся до него голос Эдди.
    
— Где Билл? — прокричал Ричи.
    
— Впереди! — отозвался Эдди. Совсем близко, и Ричи, скорее почувствовал, чем увидел его. — Он не станет ждать!
    
Голова Ричи стукнулась о ногу Эдди. Через миг голова Бев уперлась Ричи в зад.
    
— Билл! — проорал Ричи во всю мощь легких. Труба не пустила крик в стороны и вернула таким сильным эхом, что заболели уши. — Билл, подожди нас! Мы должны идти вместе, или ты забыл?
    
Издалека донесся крик Билла: «Одра! Одра! Где ты?»
    
— Черт бы тебя побрал, Большой Билл! — пробормотал Ричи. Очки свалились с носа. Он выругался, поискал их, подобрал, вернул на место, мокрые. Набрал полную грудь воздуха и прокричал: — Без Эдди ты заблудишься, гребаный говнюк! Подожди! Подожди нас! Ты меня слышишь, Билл? ПОДОЖДИ НАС, ЧЕРТ ПОБЕРИ!
    
Повисла мучительная тишина. Похоже, все затаили дыхание. Ричи слышал лишь один звук: падающих капель. Воды в трубе практически не было, лишь изредка встречались небольшие лужи.
    
— Билл! — Трясущейся рукой он провел по волосам, борясь со слезами. — ОТЗОВИСЬ… ПОЖАЛУЙСТА, ЧЕЛ! ПОДОЖДИ! ПОЖАЛУЙСТА!
    
Наконец донесся голос Билла, еще более тихий:
    
— Я жду.
    
— Спасибо Тебе, Господи, за маленькие радости, — прошептал Ричи и хлопнул Эдди по заду. — Шевелись.
    
— Не знаю, насколько меня хватит с одной рукой, — оправдываясь, ответил Эдди.
    
— Все равно шевелись, — повторил Ричи, и Эдди пополз дальше.
    
Билл, осунувшийся и уже вымотанный донельзя, ждал их в коллекторе, куда выходили три трубы, расположенные одна над другой, как линзы неработающего светофора. Там они все смогли выпрямиться в полный рост.
    
— Там, — Билл показал. — К-Крисс. И Ры-ы-ыгало.
    
Они посмотрели. Беверли застонала, и Бен обнял ее. Скелет Рыгало Хаггинса, в истлевших лохмотьях, выглядел более или менее целым. У Виктора отсутствовала голова. Билл огляделся и увидел в стороне оскаленный череп.
    
Тот самый. Оторванный от скелета Крисса. «Зря вы, ребятки, тогда за нами полезли», — подумал Билл и содрогнулся.
    
Эта часть канализационной системы более не использовалась. Ричи подумал, что причина предельно ясна. В городе ввели в строй станцию по переработке сточных вод. Пока они учились бриться, водить автомобиль, курить, трахаться и многому другому, не менее нужному и полезному, в США появилось агентство по охране окружающей среды. И в какой-то момент агентство решило, что негоже сбрасывать сточные воды (даже серую воду) без переработки в реки и речушки. В результате эта часть канализационной системы просто разрушалась, вместе с ней разлагались и тела Виктора Крисса и Рыгало Хаггинса. Как и потерянные мальчишки Питера Пэна, Виктор и Рыгало никогда не повзрослели. От них остались скелеты, одетые в превратившиеся в лохмотья футболки и джинсы. Мох вырос на ребрах Виктора и вокруг орла на пряжке его ремня.
    
— До них добрался монстр, — тихо заметил Бен. — Помните? Мы слышали, как это случилось.
    
— Одра ме-ертва, — Билл говорил, как автомат. — Я это знаю.
    
— Ты не можешь этого знать! — с таким жаром воскликнула Беверли, что Билл вздрогнул и посмотрел на нее. — Наверняка ты знаешь, что умерло много других людей, и большинство из них — дети. — Она подошла к нему вплотную, уперла руки в боки. Грязь запачкала ей лицо и руки, налипла на волосы. Ричи подумал, что она совершенно ослепительна. — И ты знаешь, чья это работа.
    
— М-мне не с-следовало го-оворить ей, куда я е-еду, — простонал Билл. — Зачем я это сделал? Зачем я…
    
Беверли вскинула руки и схватила его за рубашку. В изумлении Ричи наблюдал, как она трясет Большого Билла.
    
— Хватит! Ты знаешь, зачем мы сюда пришли. Мы поклялись, и мы это сделаем! Ты меня понимаешь, Билл? Если она мертва, то мертва… но Оно — нет! И нам нужен ты. До тебя доходит? Нам нужен ты! — Теперь она плакала. — Ты должен стоять с нами плечом к плечу! Ты должен стоять с нами плечом к плечу, как и прежде, или никто из нас отсюда не выберется!
    
Билл долго молча смотрел на нее, и Ричи поймал себя на том, что думает: «Давай же, Большой Билл, давай, давай…»
    
Билл оглядел всех и кивнул.
    
— Э-Эдди.
    
— Я здесь, Билл.
    
— Ты в-все еще по-омнишь, какая т-труба?
    
Эдди указал на трубу, рядом с которой лежал скелет Виктора.
    
— Та. По-моему, очень уж маленькая, а?
    
Билл снова кивнул.
    
— Ты сможешь по ней пролезть? Со сломанной рукой?
    
— Ради тебя смогу, Билл.
    
Билл улыбнулся; невероятно усталой, самой жуткой улыбкой, какую доводилось видеть Ричи.
    
— О-отведи нас туда, Э-Эдди. Давайте мы это с-сделаем.
    5
    В тоннелях — 4:55
    
Ползя по трубе, Билл напоминал себе о порожке в самом ее конце, но все равно он стал для него неожиданностью. В один момент его руки продвигались по неровной, покрытой отложениями, поверхности старой трубы, в следующий — сорвались в пустоту. Его потащило вперед, он инстинктивно повернулся, при приземлении сильно приложился плечом.
    
— О-осторожно! — услышал он собственный крик. — Здесь по-о-рожек! Э-Э-Эдди!
    
— Здесь! — Рука, которой Эдди махал перед собой, задела лоб Билла. — Вытащишь меня отсюда?
    
Билл обхватил Эдди руками и вытащил из трубы, стараясь не зацепить сломанную руку. Бен вылез следующим, потом Бев, Ричи.
    
— У тебя есть с-спички, Ри-и-ичи?
    
— У меня есть, — ответила Беверли. Билл почувствовал, как рука коснулась его руки в темноте и вдавила в ладонь книжицу спичек. — Тут их восемь или десять, но у Бена есть еще. Из номера.
    
— Ты держала их по-о-од мышкой, Бе-е-ев?
    
— На этот раз нет. — В темноте она крепко обняла его. Он прижал ее к себе, с закрытыми глазами, пытаясь вобрать в себя то утешение, которое ей так хотелось ему дать.
    
Наконец Билл мягко высвободился и чиркнул спичкой. Память — великая сила. Все они тут же посмотрели направо. Останки Патрика лежали на прежнем месте, среди нескольких заросших мхом или плесенью бугорков, в которые могли превратиться книги. Что осталось от Патрика узнаваемым, так это полукруг зубов, два или три с пломбами.
    
Рядом с телом лежало что-то еще. Какой-то кружок, поблескивающий в мерцающем свете спички.
    
Билл затушил эту спичку и зажег другую. Поднял кружок.
    
— Обручальное кольцо Одры. — Голос звучал бесстрастно, выхолощено.
    
Спичка догорела в его пальцах. В темноте он надел кольцо.
    
— Билл? — нерешительно спросил Ричи. — Ты представляешь себе…
    6
    В тоннелях — 14:20
    
…как долго они бродили по тоннелям под Дерри после того, как покинули то место, где лежало тело Патрика Хокстеттера, но Билл не сомневался, что обратного пути ему не найти никогда. Он продолжал думать о том, что говорил ему отец: «Там можно бродить неделями». Если бы внутренний компас подвел Эдди, Оно даже не пришлось бы их убивать; они кружили бы по подземелью, пока не умерли… или, если бы забрели не в ту часть, утонули бы, как крысы в дождевой цистерне.
    
Но Эдди нисколько не волновался. Изредка просил Билла зажечь спичку, которых оставалось все меньше, задумчиво оглядывался, а потом они шли дальше. Направо и налево поворачивал, казалось, наугад. Иногда трубы превращались в тоннели, такие большие, что Билл, подняв руку, не дотягивался до потолка. Случалось, им приходилось продвигаться на четвереньках, а однажды пять ужасных минут (которые, по его ощущениям, растянулись на пять часов) они ползли на животах. Эдди первым, остальные — уткнувшись носом в каблуки предыдущего.
    
Не сомневался Билл только в одном: каким-то образом они попали в ту часть канализационной системы Дерри, которая не использовалась. Все трубы, по которым что-то текло, остались позади или выше. Рев бегущей воды поутих и теперь слышался, как далекий гром. Эти трубы проложили в стародавние времена. Их внутреннюю поверхность покрывала не керамика, а какой-то крошащийся глиноподобный материал, который иногда сочился неприятно пахнущей жидкостью. Запахи человеческих испражнений — эти ядреные запахи, которые грозили задушить их всех, — заметно ослабли, но их заменил другой запах, наводящий ужас и древний, что было гораздо хуже. Бен думал, что это запах мумии. Эдди — запах прокаженного. Ричи полагал, что так пахнет самая древняя в мире фланелевая куртка, теперь истлевшая и прогнившая, куртка лесоруба, очень большая, достаточно большая, чтобы налезть, скажем, на Пола Баньяна. Беверли казалось, что именно такой запах идет из ящика с носками отца. У Стэнли Уриса этот запах вызвал воспоминание самого раннего детства — на удивление еврейское воспоминание для мальчика, который смутно осознавал свое еврейство. Этот запах глины, смешанной с маслом, навел его на мысли о безглазом, лишенном рта демоне, которого звали Толем, созданном в Средние века вероотступниками-евреями, чтобы тот спас их от гоев, которые грабили их, насиловали их женщин и изгоняли с насиженных мест. Майк думал о сухом запахе перьев в мертвом гнезде.
    
Добравшись до конца узкой трубы, они как угри выскользнули из нее вниз, на закругляющуюся поверхность другой трубы, которая шла под острым углом к этой, и обнаружили, что снова могут встать в полный рост. Билл пощупал головки оставшихся в книжице спичек. Четыре. Он плотно сжал губы, решив не говорить о том, сколь мал их запас спичек… пока не останется другого выхода.
    
— Ка-а-ак на-а-астроение?
    
Все что-то пробурчали в ответ, и он кивнул в темноте. Никакой паники и никаких слез, после того как расплакался Стэн. Хорошо. Он нащупал их руки, и какое-то время они просто постояли, набираясь уверенности и вселяя ее друг в друга. Билла охватило ликование, он чувствовал, что каким-то образом они представляют собой нечто большее, чем простое сложение их семи «я». Единым целым они обретали большую силу.
    
Он зажег одну из оставшихся спичек, и они увидели узкий тоннель, уходящий вниз под небольшим углом. С потолка этого тоннеля свешивалась паутина, кое-где порванная водой, превращенная в лохмы. От ее вида по спине Билла пробежал холодок. Сухой пол покрывал слой древнего гумуса, образовавшегося, возможно, из листьев, грибов… или какого-то очень уж давнего, перепревшего дерьма. Впереди он увидел груду костей и зеленые лохмотья. Возможно, когда-то раньше они представляли собой материю, которая называлась «полированный хлопок». Из нее шили рабочую одежду. Билл представил себе, как один из рабочих департамента утилизации стоков Дерри заблудился, пришел сюда, и здесь его нашло…
    
Спичка догорала. Билл наклонил головку вниз, чтобы она посветила чуть дольше.
    
— Ты з-знаешь, г-где мы? — спросил он Эдди.
    
Эдди указал в ту сторону, куда полого понижался тоннель.
    
— Канал там. До него меньше полумили, если только тоннель куда-нибудь не свернет. Сейчас мы, думаю, под холмом Подъем-в-милю. Но, Билл…
    
Спичка обожгла пальцы Билла, и ему пришлось ее бросить. Они вновь оказались в темноте. Кто-то — Билл подумал, что Беверли, — вздохнул. Но прежде чем спичка погасла, Билл заметил тревогу на лице Эдди.
    
— Ч-что? Ч-что та-акое?
    
— Говоря, что мы под холмом Подъем-в-милю, я имел в виду, что мы действительно под холмом. Мы уже долго идем вниз. Никто так глубоко канализационные трубы не прокладывает. Тоннель на такой глубине называется шахтой.
    
— И как глубоко, по-твоему, мы забрались, Эдди? — спросил Ричи.
    
— На четверть мили, — ответил Эдди. — Может, больше.
    
— Господи Иисусе, — вырвалось у Беверли.
    
— В любом случае это не канализационные трубы, — подал голос Стэн, стоявший сзади. — Это можно определить по запаху. Он мерзкий, но это не канализационный запах.
    
— Я бы предпочел канализационный, — признался Бен. — А этот похож…
    
Крик донесся до них из трубы, по которой они недавно ползли. Волосы у Билла на затылке встали дыбом. Все семеро сбились в кучку, ухватившись друг за друга.
    
— …доберемся до вас, сучьи дети. Мы доберемся до ва-а-а-а-а…
    
— Генри, — выдохнул Эдди. — Господи, он все еще идет за нами.
    
— Меня это не удивляет, — ответил Ричи. — Некоторые люди слишком глупы, чтобы вовремя остановиться.
    
Они слышали доносящееся издалека тяжелое дыхание, скрип сапог, шелест одежды.
    
— …а-а-а-а-с.
    
— По-ошли, — скомандовал Билл.
    
Они двинулись по тоннелю, на этот раз колонной по двое, за исключением Майка, который ее замыкал: Билл и Эдди, Ричи и Бев, Бен и Стэн.
    
— Ка-ак да-алеко, по-о-твоему, Ге-енри?
    
— Трудно сказать, Большой Билл, — ответил Эдди. — Из-за эха не определишь. — Он понизил голос. — Ты видел груду костей?
    
— Да. — И Билл перешел на шепот.
    
— У него пояс с инструментами. Я думаю, это один из рабочих департамента утилизации стоков.
    
— Я то-оже та-ак по-одумал.
    
— И как долго?..
    
— Я не з-знаю, — ответил Билл, и Эдди здоровой рукой сжал руку Билла.
    
Минут через пятнадцать они услышали, как в темноте что-то к ним приближается.
    
Ричи остановился, заледенев от пяток до макушки. Внезапно он вновь стал трехлеткой. Прислушивался к этому хлюпающему, шуршащему движению — все ближе и ближе, ближе — и шелестящим, как от ветра в листве, звукам, он знал, что они увидят еще до того, как Билл зажег спичку.
    
— Глаз! — закричал он. — Господи, это Ползучий Глаз.
    
Поначалу остальные не могли точно сказать, что видят перед собой (у Беверли создалось ощущение, что отец таки нашел ее, даже под землей, Эдди вроде бы увидел ожившего Патрика Хокстеттера: каким-то образом Патрик обошел их и очутился впереди), но крик Ричи, безапелляционность Ричи, зафиксировала форму существа, появившегося перед ними. Теперь они видели то, что видел Ричи.
    
Гигантский Глаз заполнял тоннель, диаметр его остекленевшего черного зрачка, окруженного красновато-коричневой радужкой, составлял два фута. Раздутый, заключенный в роговицу белок, покрывали пульсирующие красные жилки. Этот лишенный век и ресниц желатиновый ужас двигался на подушке щупалец, напрочь лишенных кожи. Щупальца ощупывали крошащуюся поверхность тоннеля, утопали в ней, как пальцы, и в свете мерцающей спички Билла создавалось впечатление, будто Глаз отрастил эти кошмарные пальцы, которые тащили Оно вперед.
    
Глаз смотрел на них с тупой, лихорадочной алчностью. Спичка погасла.
    
В темноте Билл почувствовал, как эти похожие на ветки щупальца гладят его щиколотки… но не мог сдвинуться с места. Тело окаменело. Он ощущал приближение Оно, чувствовал идущий от него жар, слышал, как пульсирует кровь, смачивающая мембраны Оно. Билл представил себе липкость, которую ощутит, когда тело Оно прикоснется к нему, но все равно не мог кричать. Даже когда новые щупальца добрались до талии Билла, ухватились за петли для ремня и потащили его к Глазу, он не мог кричать или сопротивляться. Словно все тело охватила убийственная сонливость.
    
Беверли почувствовала, как одно щупальце обвилось вокруг ее уха и внезапно затянулось петлей. Вспыхнула боль, и Беверли, дергающуюся и стонущую, тоже потащило вперед, будто старуха-учительница вышла из себя и тащит в глубину класса, где ей предстояло сидеть на табуретке в дурацком колпаке.[333] Стэн и Ричи попытались податься назад, но лес невидимых щупалец уже колыхался и что-то шептал вокруг них. Бен обнял одной рукой Беверли и попытался оттащить ее от Оно. В панике она вцепилась в его руки мертвой хваткой.
    
— Бен… Бен, Оно схватило меня…
    
— Нет, не схватило… Подожди… Я сейчас дерну…
    
Он дернул, и Беверли закричала от боли. Ухо надорвалось, потекла кровь. Щупальце, сухое и жесткое, потерлось о рубашку Бена, замерло. Потом завязалось узлом на его плече.
    
Билл вытянул руку перед собой, и она вдавилась в желатинную поддающуюся мягкость. «Глаз! — кричал его разум. — Господи, моя рука в Глазу! Господи! Дорогой Боже! Глаз! Моя рука в Глазу!»
    
Тут он начал вырываться, но щупальца неумолимо тащили его к Оно. Его кисть исчезла во влажном алчном жару. Потом предплечье. Его рука уже по локоть погрузилась в Глаз. В любой момент его тело могло прижаться к этой липкой поверхности, и Билл чувствовал, что сейчас сойдет с ума. Но боролся отчаянно, колотя по щупальцам другой рукой.
    
Эдди стоял словно во сне, вслушиваясь в приглушенные крики и звуки борьбы его друзей, которых затягивало в Глаз. Он чувствовал окружающие его щупальца, но ни одно еще не занялось им всерьез.
    
«Беги домой! — достаточно громко скомандовал его разум. — Беги домой, Эдди, к своей мамочке. Дорогу ты найдешь!»
    
Билл закричал в темноте, громко и отчаянно, а за криком послышались отвратительные хлюпанье и чмоканье.
    
И тут Эдди вышел из ступора — Оно пыталось сожрать Большого Билла!
    
— Нет! — взревел Эдди… в полном смысле взревел. Никто бы никогда не подумал, что этот рев, который сделал бы честь викингу, исторгся из такой узкой груди, груди Эдди Каспбрэка, легких Эдди Каспбрэка, которые страдали от астмы сильнее любых других легких во всем Дерри. Он бросился вперед, перепрыгивая через щупальца, не видя их, сломанная рука в мокрой гипсовой повязке билась ему в грудь, качаясь на перевязи. Здоровую руку он сунул в карман и достал ингалятор.
    
(кислота вот какой вкус у его лекарства как у кислоты кислота соляная кислота)
    
Он наткнулся на спину Билла Денбро и оттолкнул его в сторону. Послышался плеск, словно ладонью шлепнули об воду, потом тихое голодное мяуканье, которое Эдди не столько услышал ушами, как ощутил разумом. Он поднял ингалятор
    
(кислота это кислота если я хочу чтобы это была кислота поэтому жги оно жги оно жги)
    
— ЭТО СОЛЯНАЯ КИСЛОТА, ТВАРЬ! — прокричал Эдди и нажал на клапан. Одновременно ударил глаз ногой. Ступня глубоко вошла в желе, пробив роговицу. Ногу обдало горячей жидкостью. Он вытащил ступню обратно, только смутно отдавая себе отчет в том, что лишился ботинка. — ПОШЕЛ НА ХРЕН! КАНАЙ ОТСЮДА, СЭМ! ПРОВАЛИВАЙ, ХОСЕ! ЧТО Б ДУХУ ТВОЕГО ЗДЕСЬ НЕ БЫЛО! ПОШЕЛ НА ХРЕН!
    
Он почувствовал, как щупальца коснулись его, но очень уж нерешительно. Вновь нажал на клапан ингалятора, окатив Глаз струей лекарства от астмы, и почувствовал/услышал мяуканье… теперь жалобно-удивленное.
    
— Врежьте Оно! — бушевал Эдди. — Это всего лишь гребаный Глаз! Врежьте от души! Слышите меня! Врежь Оно, Билл! Выбейте все дерьмо из этой твари! Господи Иисусе, чего вы, нах, боитесь? Я размазываю Оно по стенке, А У МЕНЯ СЛОМАНА РУКА.
    
Билл почувствовал, как к нему возвращаются силы. Он выдернул из Глаза руку, с которой капала какая-то гадость, и тут же снова ударил по нему. Сжатым кулаком. Мгновением позже рядом с ним оказался Бен. Врезался в Глаз, буркнул от удивления и отвращения, принялся осыпать его дрожащую желатиновую поверхность градом ударов.
    
— Отпусти ее! — кричал он. — Ты меня слышишь? Отпусти ее! И вали отсюда! Вали отсюда!
    
— Всего лишь Глаз! Всего лишь гребаный Глаз! — яростно кричал Эдди. Он опять нажал на клапан ингалятора и почувствовал, что Оно отступает. Щупальца, которые касались его, отвалились. — Ричи! Ричи! Врежь ему! Это всего лишь Глаз!
    
Ричи поплелся вперед, не веря, что он это делает, приближается к самому жуткому, самому ужасному монстру в мире. Но приближался.
    
Ударил только раз, слабенько, и соприкосновение его кулака с Глазом — толстым, мокрым и каким-то хрящеватым — привело к тому, что содержимое желудка фонтаном выплеснулось наружу. «Эр-р-р» — последовал звук, и осознание того, что он в прямом смысле блеванул на Глаз, привело к повторной реакции желудка. Ричи нанес только один удар, но, раз уж он создал этого конкретного монстра, вероятно, больше и не требовалось. Щупальца их больше не касались. Они слышали, что Оно отступает… а потом тишину нарушило только свистящее дыхание Эдди и тихий плач Беверли, которая одну руку прижимала к кровоточащему уху.
    
Билл зажег одну из трех оставшихся спичек, и они увидели свои ошарашенные, потрясенные лица. Левую руку Билла покрывала густая слизь, которая выглядела смесью наполовину застывшего яичного белка и соплей. Кровь тоненьким ручейком медленно стекала по шее Беверли. А на щеке Бена появилась новая царапина. Ричи медленно подтолкнул очки к переносице.
    
— Мы все в по-орядке? — хрипло спросил Билл.
    
— А ты, Билл? — поинтересовался Ричи.
    
— Д-да. — Он повернулся к Эдди и крепко прижал к себе худенького мальчишку. — Ты с-спас мне жи-изнь, чел.
    
— Оно сожрало твой ботинок. — С губ Беверли сорвался дикий смешок. — Это же ужасно.
    
— Я куплю тебе новые кеды. — Ричи в темноте стукнул Эдди по спине. — Как ты это сделал, Эдди?
    
— Выстрелил в него из ингалятора. Притворился, что это кислота. Такой вкус во рту, как если у меня выдается плохой день. Сработало отлично.
    
— «Я размазываю Оно по стенке, А У МЕНЯ СЛОМАНА РУКА», — Ричи захохотал, как безумный. — Не хило, Эдс. Если на то пошло, классный прикол, вот что я тебе скажу.
    
— Я терпеть не могу, когда ты называешь меня Эдс.
    
— Я знаю. — Ричи крепко его обнял. — Но кто-то должен закалять тебя, Эдс. Когда твое беззаботное детство закончится и ты вырастешь, тебе придется на собственном опыте убедиться, что жизнь не всегда такая легкая, малыш!
    
Тут уж Эдди буквально завизжал от смеха.
    
— Этот твой самый говенный Голос, Ричи, какой мне только доводилось слышать.
    
— Держи ингалятор наготове, — предложила Беверли. — Он еще может нам понадобиться.
    
— Вы нигде не видели Оно? — спросил Майк. — Когда зажигали спичку?
    
— Оно у-у-ушло, — ответил Билл и тут же мрачно добавил: — Но мы все ближе к Оно. К тому ме-есту, где Оно о-о-обитает. И я ду-умаю, на э-этот раз Оно о-от нас до-осталось.
    
— Генри все идет за нами, — тихо просипел Стэн. — Я его слышу.
    
— Тогда пошли, — предложил Бен.
    
Они так и сделали. Тоннель по-прежнему уходил вниз, и запах — та же неприятная звериная вонь — усиливался. Иногда они слышали Генри, но крики его доносились издалека и не особо их волновали. Все они чувствовали — аналогично ощущениям отстраненности и разобщения с реальностью, которые испытали в доме на Нейболт-стрит, — что пересекли границу этого мира и ступили в некую странную пустоту. Билл понимал (хотя тогда и не сумел бы выразить словами свои впечатления), что они приближаются к черному и опустошенному сердцу Дерри.
    
Майку казалось, что он буквально слышит биение этого больного, аритмичного сердца. Беверли почувствовала, что какая-то злая сила окружает ее, сжимается вокруг нее, стремится оторвать от остальных, оставить в одиночестве. Занервничав, она раскинула руки, схватилась за руки Билла и Бена. И у нее создалось ощущение, что тянуться ей пришлось слишком далеко, поэтому она взволнованно крикнула: «Возьмитесь за руки! Похоже, нас оттаскивает друг от друга!»
    
Стэн первым понял, что снова видит. В воздухе возникло слабое, непонятное свечение. Поначалу он различал только руки — одна сжимала руку Бена, вторая — Майка. Потом разглядел пуговицы на заляпанной грязью рубашке Майка и кольцо капитана Миднайта — дешевый подарок из коробки хлопьев, — который Эдди любил носить на мизинце.
    
— Вы тоже видите? — спросил Стэн и остановился. Остановились и остальные. Билл огляделся, только сейчас осознав, что вокруг не полная темнота, света не так, чтобы много, но он есть, а тоннель, на удивление, сильно расширился, и они находились в помещении с арочным потолком, которое размерами не уступает тоннелю Самнера[334] в Бостоне. «Превосходит», — поправился он, когда осмотрелся со все возрастающим благоговейным трепетом.
    
Они подняли головы, чтобы разглядеть потолок, который находился в пятидесяти, а то и больше, футах над ними и поддерживался выступающими каменными ребрами. Между ними висели полотнища грязной паутины. Пол вымостили камнем, но его покрывал слой грязи, так что отзвуки их шагов не изменились. От закругляющихся к потолку стен их отделяли футов пятьдесят с каждой стороны.
    
— Строители, похоже, свихнулись, отгрохав такое. — Ричи нервно рассмеялся.
    
— Выглядит, как кафедральный собор, — выдохнула Беверли.
    
— Откуда идет свет? — полюбопытствовал Бен.
    
— Су-удя по в-всему, п-прямо из с-стен, — ответил Билл.
    
— Мне это не нравится, — заявил Стэн.
    
— По-ошли. Ге-енри ды-ышит на-ам в с-спину…
    
Громкий, резкий крик разорвал сумрак, потом раздались шелестящие, тяжелые удары крыльев. Из темноты появился темный силуэт, один глаз горел, второй напоминал потушенную лампу.
    
— Птица! — закричал Стэн. — Смотрите, птица!
    
Оно пикировало на них, как заправский штурмовик, чешуйчатый оранжевый клюв открывался и закрывался, показывая розовое нутро рта, нежное, как атласная подушка в гробу.
    
Нацелилось Оно прямо на Эдди.
    
Клюв ткнулся в плечо, и Эдди почувствовал, как боль растекается по мышцам, будто кислота. Кровь потекла на грудь. Эдди вскрикнул, когда ему в лицо ударил поток тлетворного тоннельного воздуха, разогнанного крыльями Оно. Птица развернулась и полетела назад, глаз злобно блестел, вращаясь в глазнице, блеск этот пропадал лишь на мгновения, когда глаз закрывала тонкая мембрана века. Когти Оно искали Эдди, который, закричав, пригнулся. И когти вспороли рубашку, рассекли материю, нарисовав на спине Эдди неглубокие алые линии вдоль лопаток. Эдди, крича, пытался отползти в сторону, когда птица ринулась в очередную атаку.
    
Майк рванулся вперед, сунув руку в карман, вытащил перочинный ножик с одним лезвием, открыл его. И когда птица вновь попыталась подхватить Эдди, ударил ножиком по лапе. Ножик вошел глубоко. Брызнула кровь. Птица отлетела, а потом атаковала вновь, складывая крылья, превращаясь в пулю. Майк в последний момент отпрыгнул в сторону, ткнул ножиком. Промахнулся, и лапа птицы с такой силой ударила ему по запястью, что рука онемела (потом синяк протянулся до локтя). Перочинный ножик отлетел в темноту.
    
Птица возвращалась, торжествующе крича, и Майк накрыл своим телом Эдди, в ожидании худшего.
    
Стэн шагнул к тому месту, где лежали мальчики. Встал над ними, маленький и аккуратный, несмотря на грязные руки, штаны, рубашку, и внезапно как-то странно вытянул руки вперед: ладони вверх, пальцы вниз. Птица издала очередной крик и спикировала на Стэна, разминувшись с ним на какие-то дюймы. Ветром волосы Стэна подняло, после пролета птицы они вернулись на прежнее место. Стэн развернулся на сто восемьдесят градусов, чтобы лицом встретить следующую атаку.
    
— Я верю в алых танагр, хотя никогда ни одной не видел, — четко и ясно произнес он. Птица закричала и заложила вираж, уходя в сторону, словно он в нее выстрелил. — То же самое я могу сказать о грифах, об илистых жаворонках с Новой Гвинеи, о бразильских фламинго. — Птица закричала вновь, описала широкой круг и внезапно улетела в тоннель, с пронзительным клекотом. — Я верю в золотистого лысого орла! — крикнул вслед Стэн. — Думаю, я даже верю, что где-то может быть птица феникс! Но в тебя я не верю, так что пошла отсюда к чертовой бабушке! Убирайся! Скатертью дорожка, Джек!
    
Он замолчал, и тишина всех просто оглушила.
    
Билл, Бен и Беверли подошли к Майку и Эдди. Помогли Эдди подняться, Билл осмотрел раны.
    
— Ца-арапины не-еглубокие. Но, на-аверное, че-ертовски бо-ольно.
    
— Оно порвало мне рубашку, Большой Билл. — Щеки Эдди блестели от слез, и в дыхании вновь слышался свист. Рев варвара исчез; с трудом верилось, что он вообще имел место быть. — И что я скажу маме?
    
Билл улыбнулся.
    
— По-очему бы не на-ачать во-олноваться о-об э-этом, ко-огда мы вы-ыберемся отсюда? П-прысни ле-екарство, Э-Эдди.
    
Эдди прыснул, глубоко вдохнул, потом чихнул.
    
— Это было круто, чел, — похвалил Ричи Стэна. — Чертовски круто.
    
Стэна трясло.
    
— Такой птицы нет, ничего больше. Никогда не было и никогда не будет.
    
— Мы идем! — где-то позади проорал Генри. Голосом совершенно свихнувшегося человека. Дико захохотал и завизжал. Он напоминал нечто такое, что вылезло через щель в крыше ада. — Я и Рыгало. Мы идем и доберемся до вас, гребаные сосунки! Вам не убежать!
    
— У-убирайся о-отсюда, Ге-енри! — прокричал в ответ Билл. — По-ока еще есть в-в-время!
    
Генри ответил злобным бессвязным криком, послышался шум шагов, и в то самое мгновение Билл осознал предназначение Генри: он был настоящим, смертным, они не могли остановить его ингалятором или птичьим атласом. С Генри магия помочь не могла. Он был слишком глуп.
    
— По-ошли. Мы до-олжны де-ержаться в-впереди не-е-его.
    
Они пошли, взявшись за руки, порванная рубашка Эдди хлопала за спиной. Свет делался ярче, тоннель — больше. Они по-прежнему продвигались вниз по наклонному полу, а потолок ушел так высоко, что они его уже едва различали. Им казалось, что идут они не по тоннелю, а по гигантской подземной площади, приближаясь к какому-то циклопическому замку. Стены пылали зеленовато-желтым огнем. Запах усиливался, и они ощущали вибрацию, возможно, настоящую, а возможно, существующую только в их воображении. Вибрацию мерную и ритмичную.
    
Более всего похожую на сердцебиение.
    
— Тоннель заканчивается! — закричала Беверли. — Посмотрите! Там глухая стена!
    
Но подходя ближе — муравьи на этой громадной площади, вымощенной огромными плитами, каждая из которых размером превышала Бэсси-парк, — они увидели, что стена не совсем глухая. В нее встроили одну дверцу. И пусть стена поднималась на сотни футов, дверца эта была очень маленькой. Не больше трех футов в высоту, из тех, что можно увидеть в книге сказок, изготовленная из толстых дубовых досок, сцепленных вместе крестообразными полосками железа. Они все разом поняли, что дверца эта предназначена для детей.
    
В голове Бена вдруг зазвучал голос библиотекарши, читающей малышам: «Кто идет по моему мосту?» И он видел малышей, совсем крошек, наклоняющихся вперед, с застывшими и серьезными лицами, а в их взглядах стоял вечный вопрос любой сказки: обведут монстра вокруг пальца… или Оно набьет брюхо?
    
Дверцу украшал какой-то знак, у ее подножия лежала груда костей. Маленьких костей. Один только Бог ведал, скольких детей.
    
Они подошли к обиталищу Оно.
    
И знак на двери: что он означал?
    
    
    
    
Билл решил, что это бумажный кораблик. Стэн увидел птицу, взлетающую в небо — возможно, феникса. Майк — лицо под капюшоном, и наверное, если б капюшон сдвинулся, оно принадлежало бы полоумному Бучу Бауэрсу. Ричи увидел два очкастых глаза.
    
Беверли — кисть, сжимающуюся в кулак.
    
Эдди поверил, что перед ним лицо прокаженного. Проваленные глаза, оскаленный рот — болезнь, впечатанная в лицо.
    
Бен Хэнском увидел груду бинтов, от которой вроде бы шел запах древних пряностей.
    
Позже, в одиночестве (крики Рыгало все еще звучали в ушах) добравшись до этой дверцы, Генри Бауэрс увидит на ней луну, полную, круглую… и черную.
    
— Я боюсь, Билл. — У Бена дрожал голос. — Без этого никак нельзя?
    
Билл дотронулся до костей мыском, а потом раздавил в пыль, наступив ногой. Он тоже боялся… но следовало помнить о Джордже. Оно оторвало Джорджу руку. Косточки от руки лежали в этой куче? Да, разумеется, лежали.
    
Они делали это ради тех, кому эти кости принадлежали, Джорджа и остальных… тех, кого притащили сюда, тех, кого еще только могли притащить, тех, кого оставили разлагаться в других местах.
    
— Нельзя.
    
— А если она заперта? — пискнула Беверли.
    
— О-она не за-аперта, — ответил Билл, а потом поделился истиной, которую знало его сердце: — Та-акие ме-еста ни-икогда не за-апираются.
    
Он поднес правую руку со сведенными вместе пальцами к дверце и толкнул. Она распахнулась, окатив всех потоком желтовато-зеленого света. Тут же в нос ударил запах зоопарка, невероятно сильный, невероятно насыщенный.
    
Один за другим они пролезли в сказочную дверцу и очутились в логове Оно. Билл…
    7
    В тоннелях — 4:59
    
…остановился так резко, что остальные наткнулись на него и друг на друга, совсем как товарные вагоны при экстренном торможении.
    
— Что такое? — спросил Бен.
    
— Оно п-приходило сю-юда. Г-Г-Глаз. Вы по-о-омните?
    
— Я помню, — ответил Ричи. — Эдди остановил его ингалятором. Притворившись, что это кислота. Еще сказал что-то эдакое. Классный был прикол, только я не помню, какой именно.
    
— Э-это не ва-ажно. Мы не у-увидим ничего такого, что видели ра-аньше. — Билл зажег спичку и оглядел остальных. Их лица в пламени спички выглядели светящимися изнутри, светящимися и загадочными. А еще — очень молодыми. — Ка-ак вы?
    
— Мы в порядке, Большой Билл, — ответил Эдди, но его лицо перекосилось от боли. Шина, наложенная Биллом, разваливалась. — А ты?
    
— Но-ормально, — ответил Билл и потушил спичку до того, как его лицо могло сказать им обратное.
    
— Как это случилось? — спросила Беверли, в темноте коснувшись его руки. — Билл, каким образом она могла…
    
— По-отому что я у-упомянул на-азвание города. О-она п-приехала за м-мной. Даже ко-огда я на-называл город, ч-что-то в-внутри т-требовало, ч-чтобы я за-аткнулся. Я не по-ослушался. — Он беспомощно покачал головой. — Но даже если о-она приехала в Де-е-ерри, я не по-онимаю, ка-ак она по-опала сю-юда. Если ее п-притащил сю-юда не Ге-е-енри, то-огда кто?
    
— Оно, — ответил Бен. — Мы знаем, Оно не всегда выглядит страшилищем. Оно могло прийти к ней и сказать, что ты в опасности. Притащить ее сюда, чтобы… нейтрализовать тебя, что ли. Лишить нас стержня. Потому что ты им был всегда, Большой Билл. Стержнем, на котором все держалось.
    
— Том? — задумчиво, почти удивленно произнесла Беверли.
    
— К-кто? — Билл зажег новую спичку.
    
Она посмотрела на него с отчаянной искренностью.
    
— Том. Мой муж. Он тоже знал. Во всяком случае, думаю, я сказала ему название города, точно так же, как ты сказал Одре. Я не знаю, запомнил он или нет. Тогда он сильно на меня злился.
    
— Господи, что у нас такое? Мыльная опера, в которой все рано или поздно появляются? — спросил Ричи.
    
— Не мыльная опера. — Билл говорил так, словно его мутило. — Шоу. Как цирк. Бев уехала из города и вышла замуж за Генри Бауэрса. И когда она ушла от него, он, само собой, приехал сюда. Совсем как настоящий Генри.
    
— Нет, я вышла замуж не за Генри, — возразила Бев. — Я вышла за своего отца.
    
— Если он бил тебя, какая разница? — спросил Эдди.
    
— По-одойдите ко м-мне, — попросил Билл. — Б-ближе.
    
Они подошли. Билл нащупал с одной стороны руку Ричи, с другой — здоровую руку Эдди. Скоро они образовали круг, как и в прошлый раз, когда их было больше. Кто-то обнял Эдди за плечи. Он хорошо помнил эти ощущения, теплые и успокаивающие.
    
Билл почувствовал ту же силу, какую помнил с прошлого раза, но в отчаянии понял, что многое действительно изменилось. Сила стала совсем слабенькой — она едва мерцала, как огонек свечи в спертом, лишенном кислорода воздухе. И темнота вроде бы сгустилась, победно надвинулась на них. И до него долетал запах Оно. «По этому тоннелю, — думал он, — не так уж и далеко, находится дверца с особым знаком. И что за этой дверцей? Это единственное, чего я не могу вспомнить. Я помню, как напряг пальцы. Потому что они очень уж сильно тряслись, и я помню, как открыл дверцу. Я даже помню поток хлынувшего из нее света, который казался живым, словно не свет это был, а флуоресцентные змеи. Я помню запах, как в обезьяннике большого зоопарка, а может, и хуже. А потом… ничего».
    
— К-кто-нибудь и-из ва-ас по-омнит, как в действительности вы-ыглядело Оно?
    
— Нет, — ответил Эдди.
    
— Я думаю… — начал Ричи, а потом Билл буквально увидел, как в темноте он покачал головой. — Нет.
    
— Нет, — сказала Беверли.
    
— Н-да. — Голос Бена. — Это единственное, чего я по-прежнему не могу вспомнить. Как выглядело Оно… или как мы победили Оно.
    
— Чудь, — ответила Беверли. — Так ты победил Оно. Только я не помню, что это значит.
    
— Держитесь за ме-еня, — сказал Билл, — а я буду держаться за вас.
    
— Билл, — голос Бена звучал очень уж спокойно, — что-то идет.
    
Билл прислушался. Услышал шаркающие шаги, приближающиеся к ним из темноты… и испугался.
    
— О-О-Одра? — позвал он… уже зная, что это не она.
    
Тот, кто шаркал ногами на каждом шагу, приближался.