1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 
 Но это не считается позором,      

 И адюльтер какой-нибудь один      

 Не может стать наследственным укором, -      

 И в лучшей родословной, господа,      

 Погрешности найду я без труда.      

       

 95      

       

 Когда б Екатерина и султан      

 Свои же интересы соблюдали,      

 То распре христиан и мусульман      

 Они едва ль потворствовать бы стали,      

 Усвоили б уроки новых стран      

 И расточать казну бы перестали:      

 Он - на гарем в пятнадцать сотен "фей",      

 Она - для пышной гвардии своей.      

       

 96      

       

 Беспомощный султан просил совета      

 У бородатых и ученых лиц,      

 Как успокоить амазонку эту,      

 Драчливейшую бабу из цариц;      

 Они взамен разумного ответа,      

 Вздыхая, скорбно повергались ниц      

 И, в качестве единственной подмоги,      

 Удваивали сборы и налоги.      

       

 97      

       

 Гюльбея в свой отдельный будуар      

 Тем временем отправилась устало.      

 Для завтраков и для любовных чар      

 Прелестнее приюта не бывало:      

 Цветы, садов великолепный дар,      

 Карбункулы, бесценные кристаллы,      

 Ковры, шелка, узорный потолок -      

 Все украшало этот уголок.      

       

 98      

       

 Порфир и мрамор гордой пестротой      

 С бесценными шелками состязались,      

 Цветные стекла умеряли зной,      

 Ручные птицы звонко заливались..."      

 Но описаньем роскоши такой      

 Не раз поэты тщетно занимались      

 Пусть этого покоя блеск и вид      

 Читатель пылкий сам вообразит.      

       

 99      

       

 Гюльбея строго евнуха спросила:      

 Что делал Дон-Жуан за это время,      

 Какие разговоры возбудило      

 Его явленье странное в гареме,      

 Держался ль он по-прежнему уныло,      

 И как он познакомился со всеми, -      

 И главное - она желала знать,      

 Где, как и с кем он соизволил спать.      

       

 100      

       

 Баба ей отвечал, слегка робея,      

 Стараясь очень много говорить;      

 Услужливой болтливостью своею      

 Он думал госпожу перехитрить.      

 Но догадалась умная Гюльбея,      

 Что он стремится что - то утаить;      

 Баба держался несколько несмело,      

 Почесывая ухо то и дело.      

       

 101      

       

 Гюльбея не привыкла ожидать;      

 Не зная добродетели терпенья,      

 Она любила сразу получать      

 Ответы и простые объясненья.      

 Несчастный негр, не смея продолжать,      

 Остановился в страхе и смущенье,      

 Когда растущей ярости гроза      

 Зажгла Гюльбее щеки и глаза.      

       

 102      

       

 Предвидя, что такие проявленья      

 Сулят неотвратимую беду,      

 Баба повергся ниц, прося прощенья,      

 И рассказал правдиво, что Дуду      

 Достался Дон-Жуан на попеченье;      

 Он в этом обвинял свою звезду,      

 Клянясь Кораном и святым верблюдом,      

 Что это все случилось просто чудом.      

       

 103      

       

 Он проводил Жуана до дверей,      

 А дальше власть его не простиралась.      

 Мамаша этих сотен дочерей      

 Самодержавно всем распоряжалась;      

 Вся дисциплина держится на ней,      

 И негру ничего не оставалось...      

 Любая необдуманная речь      

 Могла опасность новую навлечь.      

       

 104      

       

 Баба надежду выразил к тому же,      

 Что Дон Жуан умел себя держать:      

 Неосторожность каждая ему же      

 Могла бы поминутно угрожать      

 Мешком и даже чем-нибудь похуже...      

 Во всем признался негр, но рассказать      

 О сне Дуду он как - то не решался      

 И ловко обойти его пытался.      

       

 105      

       

 Он говорил бы, верно, до сих пор,      

 Но, сдвинув брови, грозная Гюльбея      

 Смотрела на рассказчика в упор.      

 Она с трудом дышала. Пламенея,      

 Сверкал ее нахмурившийся взор,      

 И, как роса на трепетной лилее,      

 От дурноты, волненья и тоски      

 Холодный пот покрыл ее виски.      

       

 106      

       

 Она была не слабого десятка      

 И к обморокам вовсе не склонна,      

 Но в то мгновенье нервного припадка      

 Выказывала признаки она;      

 Так ужаса мучительная схватка,      

 Агонии холодная волна      

 Сжимают наше сердце на мгновенье      

 В минуты рокового потрясенья.      

       

 107      

       

 Как Пифия в пророческом бреду      

 На миг она застыла, вся во власти      

 Агонии отчаянья, в чаду      

 Смятения, неистовства и страсти.      

 Как будто кони, потеряв узду,      

 Ей сердце рвали яростно на части.      

 И, задыхаясь, мертвенно - бледна,      

 Вдруг опустила голову она.      

       

 108      

       

 Она поникла, странно молчалива,      

 Как будто ослабевшая от ран;      

 Ее власы, как тень плакучей ивы,      

 Рассыпались на шелковый диван,      

 Вздымалась грудь тревожно и тоскливо,      

 Как возмущенный бурей океан;      

 Натешившись, швыряет он устало      

 Одни обломки на песок и скалы.      

       

 109      

       

 Как я сказал, лицо ее закрыли      

 Распущенные волосы; рука      

 Упала на диван в немом бессилье,      

 Безжизненна, прозрачна и тонка...      

 Эх, трудно мне писать в подобном стиле;      

 Поэт, а не художник я пока;      

 Слова не то что краски: эти строки      

 Лишь контуры да слабые намеки!      

       

 110      

       

 Баба отлично знал, когда болтать,      

 Когда держать язык свой за зубами.      

 Надеялся он бурю переждать,      

 Не соревнуясь с грозными волнами.      

 Гюльбея встала и прошлась опять      

 По комнате. Следя за ней глазами,      

 Заметил он: гроза проходит, но      

 Утихомирить море мудрено.      

       

 111      

       

 Она остановилась, помолчала,      

 Прошлась опять; тревожный нервный шаг      

 Ускорила и снова задержала.      

 Известно, что походка - верный знак;      

 Не раз она людей изобличала.      

 Саллюстий нам о Катилине так      

 Писал: у темных демонов во власти      

 И в поступи являл он бури страсти.      

       

 112      

       

 Гюльбея к негру обратилась: "Раб!      

 Вели их привести, да поскорее!"      

 Султанши голос был немного слаб,      

 Но понял бедный евнух, цепенея,      

 Что никакая сила не могла б      

 Спасти виновных. Он спросил Гюльбею,      

 Кого к ее величеству тащить,      

 Дабы ошибки вновь не совершить.      

       

 113      

       

 "Ты должен знать! - Гюльбея отвечала. -      

 Грузинку и любовника ее!      

 Чтоб лодка у калитки ожидала...      

 Ты понял приказание мое?"      

 Но тут она невольно замолчала -      

 Слова застряли в горле у нее;      

 А он молился бороде пророка,      

 Чтоб тот остановил десницу рока!      

       

 114      

       

 "Молчу и повинуюсь, - он сказал, -      

 Я, госпожа, не возражал ни разу,      

 Всегда я неуклонно выполнял      

 Твои - порой жестокие - приказы;      

 Но не спеши; я часто наблюдал,      

 Что, повинуясь гневу, можно сразу      

 Себе же принести великий вред.      

 Не об огласке говорю я, нет, -      

       

 115      

       

 О том, что ты себя не пожалела!      

 Губительна морская глубина,      

 Уж не одно безжизненное тело      

 Укрыла в темной пропасти она,      

 Но извини, что я замечу смело:      

 Ты в этого красавца влюблена...      

 Его убить - нетрудное искусство,      

 Но, извини, убьешь ли этим чувство?"      

       

 116      

       

 "Как смеешь ты о чувствах рассуждать, -      

 Гюльбея закричала. - Прочь, несчастный!"      

 Красавицу не смея раздражать,      

 Баба смекнул, что было бы опасно      

 Ее приказу долго возражать;      

 Оно еще к тому же и напрасно.      

 Притом он был отнюдь не из таких,      

 Что жертвуют собою для других.      

       

 117      

       

 И он пошел исполнить приказанье,      

 Проклятья по-турецки бормоча,      

 На женские причуды и желанья      

 И на султаншу гневную ропща.      

 Упрямые, капризные созданья!      

 Как страстность их нелепо горяча!      

 Благословлял он, видя беды эти,      

 Что пребывает сам в нейтралитете.      

       

 118      

       

 Баба велел немедля передать      

 Двум согрешившим, чтоб они явились,      

 Чтоб не забыли кудри расчесать      

 И в лучшие шелка принарядились, -      

 Султанша, мол, желает их принять      

 И расспросить, где жили, где родились.      

 Встревожилась Дуду. Жуан притих,      

 Но возражать не смел никто из них.      

       

 119      

       

 Не буду я мешать приготовленью      

 К приему высочайшему; возможно,      

 Окажет им Гюльбея снисхожденье;      

 Возможно, и казнит; неосторожно      

 Решать: неуловимое движенье      

 Порой решает все, и очень сложно      

 Предугадать, каким пойдет путем      

 Каприза гневной женщины излом.      

       

 120      

       

 Главу седьмую нашего романа      

 Пора писать; пускаюсь в новый путь.      

 Известно - на банкетах постоянно      

 Порядок блюд варьируют чуть - чуть;      

 Так пожелаем милому Жуану      

 Спастись от рыбьей пасти как-нибудь,      

 А мы с моею музой в то время      

 Досуги посвятим военной теме.      

       

  ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ      

       

 1      

       

 О вы, любовь и слава! С давних пор      

 Вы радостно витаете над нами.      

 Так пламенно-блестящий метеор      

 Слепит и жжет волшебными лучами      

 Угрюмый путь среди ледовых гор,      

 А мы глядим на вас, но знаем сами,      

 Что все равно в ночной последний час      

 В морозной мгле покинете вы нас...      

       

 2      

       

 Вот и мое капризное созданье,      

 Игривое и странное на вид,      

 Как яркое полярное сиянье      

 В холодном нашем климате горит.      

 Конечно, все достойно порицанья,      

 И не шутить, а плакать надлежит,      

 Но и смеяться допустимо тоже -      

 Все в нашей жизни на спектакль похоже!      

       

 3      

       

 Подумайте, они меня винят -      

 Меня, вот эти пишущего строки,      

 Как будто я смеюсь над всем подряд,      

 Хуля добро, превознося пороки!      

 Мне очень злые вещи говорят      

 (Вы знаете, как ближние жестоки), -      

 А я сказал лишь то, я убежден, -      

 Что Дант, Сервантес или Соломон,      

       

 4      

       

 Что Свифт, Ларошфуко, Макиавелли,      

 Что Лютер, Фенелон или Платон, -      

 Ведь цену жизни все уразумели, -      

 И Уэсли, и Руссо, и Тиллотсон;      

 Гроша она не стоит, в самом деле,      

 Но я не Диоген и не Катон;      

 Я знаю: мы живем и умираем,      

 А что умней - ни вы, ни я не знаем.      

       

 5      

       

 Сократ сказал: "Я знаю лишь одно -      

 Что ничего не знаю!" Сколь приятно      

 Такое знанье! Делает оно      

 И мудрецов ослами, вероятно.      

 А Ньютон заявил уже давно:      

 "Вселенная для знаний - необъятна!      

 Лишь камешки сбираем мы, друзья,      

 На бреге океана Бытия!"      

       

 6      

       

 "Все суета!" - Екклесиаст твердит,      

 А с ним и все новейшие пророки.      

 Святой, мудрец, наставник и пиит      

 Изобличают страсти и пороки;      

 Любой найти примеры норовит      

 Того, что все мы низки и жестоки;      

 Зачем же мне велите вы молчать?      

 И низости людской не замечать?      

       

 7      

       

 О, люди-псы! Но вам напрасно льщу я:      

 И псами вас не стоит называть;      

 Ваш гнусный род вам честно покажу я,      

 Но музу вам мою не испугать!      

 Напрасно волки воют, негодуя      

 На ясную луну; ее прогнать      

 Визгливым лаем хищники не в силах:      

 Спокойно блещет вечное светило.      

       

 8      

       

 И я пою могущество страстей,      

 "Любви жестокой и войны бесчестной"      

 (Так выразился, кажется, о ней      

 Один поэт, достаточно известный);      

 Осада будет темою моей.      

 Глава, пожалуй, будет интересной:      

 Ее герой любил кровавый бой,      

 Как олдермены - ростбиф кровяной.      

       

 9      

       

 На левом берегу реки Дуная,      

 От моря в ста верстах, построен был,      

 Великий водный путь оберегая,      

 Восточный город - крепость Измаил.      

 Цела ли эта крепость - я не знаю,      

 Или ее указом упразднил      

 Завоеватель; город был не новый,      

 Но крепостью считался образцовой.      

       

 10      

       

 На возвышенье с левой стороны      

 Предместье к бастионам подходило,      

 Чего, по новым правилам войны,      

 Стратегия б никак не допустила.      

 А палисад у крепостной стены      

 При штурме облегчал осаду с тыла      

 Сей палисад возвел какой-то грек, -      

 Глупец иль очень умный человек.      

       

 11      

       

 Таланты хитроумного Вобана      

 Строитель в этом деле показал, -      

 Хоть ров был вряд ли мельче океана      

 И высился над ним огромный вал,      

 Зато подходы выглядели странно:      

 Прикрытий, верков инженер не знал      

 (Читатель мне простит из снисхожденья      

 Саперского жаргона выраженья).      

       

 12      

       

 Там был отменно крепкий бастион,      

 Как плотный череп старого солдата:      

 Как добрый наш Сент-Джордж вооружен,      

 Имел барбетты он и казематы.      

 Дуная берег сильно защищен      

 Был этою громадой сероватой,      

 И двадцать пушек с правой стороны      

 Топорщились над выступом стены.      

       

 13      

       

 Но в город был открыт свободный вход      

 Со стороны Дуная, из расчета,      

 Что в реку флот российский не войдет -      

 Ни смелости не станет, ни охоты;      

 А потому и войско и народ      

 При виде неожиданного флота      

 В испуге закричали: "Бисмилла!",      

 Предчувствуя, что гибель подошла.      

       

 14      

       

 Но русские готовились к атаке.      

 Увы, богиня Слава! Как мне быть?      

 Достойны восхваления казаки,      

 Но как их имена произносить?      

 Сам доблестный Ахилл в бессмертной драке      

 Не мог бы пылкой смелостью затмить      

 Сих воинов великого народа,      

 Чьи имена не выговорить сроду!      

       

 15      

       

 Но нескольких я все-таки готов      

 Назвать - хотя бы ради упражненья:      

 Чокенофф, Львофф, Арссеньефф, Чичакофф -      

 Взгляните, каково нагроможденье      

 Согласных? Строкнофф, Стронгенофф, Чичшкофф!      

 Туга на ухо слава, без сомненья!      

 А впрочем, подобает, может быть,      

 Ей эту какофонию любить.      

       

 16      

       

 Не в силах я ввести в мои октавы      

 Московские фамилии. Так что ж,      

 Я признаю - они достойны славы,      

 Как похвалы достойна молодежь!      

 Министры наши льстивы и лукавы,      

 Произнося фамилии вельмож      

 На "ишкин", "ушкин", "ашкин",   "ивский", "овский",      

 Но мне годится только Разумовский.      

       

 17      

       

 Куракин, Мускин-Пускин, Коклобской,      

 Коклотский, Шерематов и Хремахов -      

 Взгляните: что ни имя, то герой!      

 Ни перед чем не знающие страха,      

 Такие молодцы бросались в бой      

 На муфтиев и самого аллаха      

 И кожей правоверных мусульман      

 Свой полковой чинили барабан.      

       

 18      

       

 Тут были развращенные наградами      

 Солдаты чужеземные; война      

 Прельщала их мундирами, парадами      

 И щедро им дарила ордена.      

 Сраженьями, победами, осадами      

 Всегда пленяет юношей она.      

 Там было, признаюсь, немало бриттов:      

 Пятнадцать Томсонов и двадцать Смитов!      

       

 19      

       

 Там были Томсон Джек и Томсон Билл,      

 Тринадцать остальных носили имя      

 Певца, который англичанам мил,      

 А нам известен под названьем Джимми.      

 Трех Смитов звали Питер; Смитом был      

 И тот, кто с гренадерами своими