1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 
— Можно не говорить. Я должна только думать.
     
— Тебе нужно лишь приспособиться. У тебя получается.
     
— Но я слышу твои слова.
     
— Я тебе помогаю — и тебе кажется, что ты меня слышишь.
     
Марлена осторожно лизнула губы. Нельзя бояться, нужно оставаться спокойной.
     
— Бояться нечего… некого, — произнес голос, но он уже не был совершенно похожим на голос Ауринела.
     
— Ты ведь всё слышишь, не так ли? — мысленно спросила Марлена.
     
— Это смущает тебя?
     
— Да, смущает.
     
— Почему?
     
— Я не хочу, чтобы ты всё знал. Я бы хотела кое-что оставить для себя.
     
Она попыталась не думать, что такую же реакцию сама вызывала у окружающих. Но она знала, что мысль нельзя спрятать, и попыталась просто ни о чём не думать.
     
— Но ты устроена не так, как другие.
     
— Не так?
     
— Твой разум. Другие… перепуганные… кривые. А твой… великолепен.
     
Снова облизнув губы, Марлена улыбнулась. Если здесь видят её разум, значит, он и вправду великолепен. Она немножко загордилась и с сожалением подумала о девицах, в которых нет ничего красивого, кроме внешности.
     
Голос внутри её произнес:
     
— Эту мысль следует отнести к личным?
     
У Марлены едва не вырвалось:
     
— Да-да, конечно.
     
— Я могу уловить разницу и на личные мысли не стану реагировать.
     
Марлена жаждала похвалы.
     
— А много умов ты встречал?
     
— После вашего появления здесь, лю-ди, я ощутил многие умы.
     
Голос не уверен, то ли слово произнес, подумала Марлена. Голос не реагировал — Марлена удивилась. Удивление — чувство личное, но она его сейчас не считала таковым. Значит, личное остаётся личным независимо от того, что она об этом думает. Разум сказал ей, что чувствует разницу. Она сказывалась в облике мыслей.
     
Голос не отреагировал и на это. Придётся спросить, показать, что это не личная мысль.
     
— Пожалуйста, а на облике мыслей это сказывается?
     
Пояснять не пришлось. Голос знал, о чём она спрашивает.
     
— Видно по облику, всё видно по облику — так хорошо устроен твой разум.
     
Марлена замурлыкала про себя. Свою похвалу она получила. Значит, следует вернуть комплимент.
     
— Выходит, твой разум тоже превосходно устроен?
     
— Он отличен от твоего. Он протяженный. Он простой в каждой точке, но, если точки собрать вместе, он становится сложным. Твой разум — сложный от начала. В нём нет простоты, но ты отличаешься от подобных тебе. Другие умы такие искривленные, с ними нельзя войти в перекрестное соприкосновение, нельзя общаться. А если попробовать их изменить, они гибнут — такой уж хрупкий ваш разум. Я об этом не знал. Я не хрупок.
     
— А мой разум хрупкий?
     
— Нет, он приспосабливается.
     
— Ты пытался вступить в общение с другими?
     
— Да.
     
— Эритрийская лихоманка.
     
Ответа не было — личная мысль.
     
Она закрыла глаза, пытаясь дотянуться до этого разума, извне общавшегося с ней. Она не понимала, как делает это, и, быть может, поступала неправильно — может, вообще ничего не могла сделать. Разум будет смеяться над её неловкостью — если способен смеяться.
     
Ответа не было.
     
— Подумай что-нибудь, — попросила Марлена.
     
Он сразу вернулся.
     
— О чём мне думать?
     
Он пришёл ниоткуда. Ни с той стороны, ни с этой — он звучал внутри её головы.
     
Марлена подумала, досадуя на собственную нескладность:
     
— А где ты ощутил мой разум?
     
— В новом контейнере с человеческими существами.
     
— На Роторе?
     
— На Роторе.
     
Тут её осенило.
     
— Я нужна тебе, ты звал меня?
     
— Да.
     
Конечно же, зачем ей ещё понадобилась Эритро? Почему она с такой тоской разглядывала планету в тот день, когда посланный её матерью Ауринел явился разыскивать её.
     
Она стиснула зубы. Надо спрашивать дальше.
     
— Где ты?
     
— Повсюду.
     
— Ты и есть планета?
     
— Нет.
     
— Покажись мне.
     
— Я здесь, — и голос вдруг обрел направление.
     
Она взглянула на ручей и вдруг поняла, что, пока общалась с голосом внутри себя, видела перед собой только ручей. Всё другое словно исчезло. Разум её словно замкнулся в себе, вбирая то, что в него вливалось.
     
А теперь словно вуаль поднялась. Вода бежала между камнями, бурлила, образовывала воронки. Пузырьки лопались, появлялись новые — в сущности, те же самые и в то же время другие. И тут один за другим пузырьки бесшумно полопались, и поверхность ручья стала гладкой, словно течение исчезло.
     
В воде отражался свет Немезиды. Да, течение исчезло, и Марлена видела это. Блики на поверхности ручья вдруг стали складываться в изображение поначалу карикатурное: две тёмные дыры на месте глазниц, щель вместо рта.
     
Она смотрела и удивлялась, а черты лица становились всё отчетливее.
     
И вдруг лицо сделалось знакомым и взглянуло на неё пустыми глазницами.
     
Это было лицо Ауринела Пампаса.
    
    
     
      
75
     
     
— И тогда ты убежала, — медленно и задумчиво проговорил Сивер Генарр, стараясь выглядеть невозмутимым.
     
Марлена кивнула.
     
— В первый раз я убежала, когда услышала его голос, а теперь — когда увидела лицо Ауринела.
     
— Я тебя не осуждаю…
     
— Не смейтесь надо мной, дядя Сивер.
     
— А что мне делать? Шлёпнуть тебя? Давай лучше посмеемся вместе. Значит, разум, как ты его называешь, сумел воссоздать лицо и голос Ауринела по твоим собственным воспоминаниям. А насколько ты была близка с Ауринелом?
     
Она подозрительно посмотрела на Генарра:
     
— Что значит «насколько близка»?
     
— Я не имею в виду ничего предосудительного. Вы дружили?
     
— Конечно.
     
— Итак, ты в него втюрилась?
     
Марлена помолчала, поджав губы. Потом проговорила:
     
— Наверное, так и было.
     
— Ты говоришь в прошедшем времени — это прошло?
     
— Безнадёжно. Ведь я для него — маленькая девочка. Сестричка.
     
— Вполне естественное чувство в подобной ситуации, но ты ещё вспоминаешь о нём, поэтому планета смогла вызвать из памяти его голос, а потом и лицо.
     
— Что значит «вызвать из памяти»? Это были настоящие голос и лицо.
     
— Ты уверена?
     
— Конечно.
     
— Ты сказала об этом матери?
     
— Нет. Ни единого слова.
     
— Почему?
     
— Ох, дядя Сивер. Вы же знаете её. Я терпеть не могу её вечных страданий. Я знаю, вы сейчас скажете, что она меня любит, но мне от этого не легче.
     
— Марлена, но ты же всё рассказала мне, а я тоже люблю тебя.
     
— Я знаю, дядя Сивер, но вы не такой нервный. Вы смотрите на вещи логически.
     
— Должен ли я считать это комплиментом?
     
— Да, я хотела сказать вам приятное.
     
— В таком случае давай самым логическим образом проанализируем всё, что ты обнаружила.
     
— Хорошо, дядя Сивер.
     
— Прекрасно. Итак, получается, что на этой планете обитает нечто живое.
     
— Да.
     
— Но это не сама планета?
     
— Нет, определённо нет. Он отрицал это.
     
— Но он один.
     
— Да, мне кажется, что он один. Беда в том, дядя Сивер, что мы с ним общаемся с помощью телепатии, какой её представляют люди. Я не читаю ни мыслей, ни снов. Просто сразу приходят какие-то впечатления — ну словно глядишь на картинку, которая состоит из крошечных кусочков света и тени.
     
— Значит, тебе кажется, что он живой.
     
— Да.
     
— И разумный.
     
— Очень.
     
— И не знает техники. Мы не обнаружили на планете ничего рукотворного. Это живое невидимо, таится, мыслит, ничего другого не делает, только рассуждает. Так?
     
Марлена помолчала.
     
— Я ещё не вполне уверена, но, похоже, вы правы.
     
— И тут появляемся мы. Как ты считаешь, когда он обнаружил наше появление?
     
Марлена качнула головой:
     
— Не знаю.
     
— Наверное, золотко, он обнаружил тебя ещё на Роторе. Значит, вторжение чуждого разума он мог заметить, уже когда мы приближались к системе Немезиды. Как по-твоему?
     
— Нет, дядя Сивер. Мне кажется, он не догадывался о нас, пока мы не высадились на Эритро. Это привлекло его внимание — вот он и обнаружил Ротор.
     
— Возможно, ты права. Значит, потом он принялся экспериментировать с чужими умами — на Эритро такого ещё не водилось. Впервые он встретил другой разум, кроме своего. Сколько же ему лет, Марлена, как по-твоему?
     
— Не знаю, но мне кажется, что он живёт уже очень долго… Быть может, столько, сколько сама планета.
     
— Возможно. И, значит, сколько бы лет ему ни было, он впервые обнаружил рядом с собой столько интеллектов, не похожих на себя самого. Так, Марлена?
     
— Да.
     
— Значит, он принялся экспериментировать с чужими умами, а поскольку ничего не знал об их строении — повредил их. Вот и причина эритрийской лихоманки.
     
— Да, — с внезапной живостью откликнулась Марлена. — Правда, о лихоманке он ничего не сказал, но мне показалось, что причинами её и были его первоначальные эксперименты.
     
— А когда он заметил, к чему привела его деятельность, то прекратил её.
     
— Да, поэтому сейчас эритрийская лихоманка уже не наблюдается.
     
— Отсюда следует, что разум этот благожелательно настроен к людям, обладает этическими критериями, похожими на наши, и не желает вредить другим разумам.
     
— Да! — восторженно воскликнула Марлена. — В этом уж я уверена.
     
— Но что он представляет собой? Это дух? Нечто нематериальное? Находящееся за пределами чувств?
     
— Не могу сказать, дядя Сивер, — вздохнула Марлена.
     
— Хорошо, — продолжал Генарр, — давай повторим, что он тебе говорил. Останови меня, если я ошибусь. Значит, он сообщил, что интеллект его обладает протяженностью, что разум его прост в каждой точке и сложен лишь в общем и что он не хрупок. Так?
     
— Так.
     
— Но единственными живыми созданиями, обнаруженными людьми на Эритро, являются прокариоты, крошечные клетки, подобные бактериям. Возможно ли, чтобы отдельные крохотные клетки сложились в единый организм величиной с целый мир? Такой интеллект поистине можно назвать протяженным, простым в каждой точке и сложным в их единении. И он не будет хрупким, ведь если уничтожить даже большие его части, весь общемировой организм не претерпит никаких изменений.
     
Марлена взглянула на Генарра:
     
— Значит, я разговаривала с микробами?
     
— Я ещё не уверен, Марлена. Пока это только гипотеза, но она прекрасно со всем согласуется, всё объясняет — лучшей я не могу придумать. Кстати, Марлена, если выбрать любую из сотни миллиардов клеток твоего мозга — она окажется такой же маленькой. Дело в том, что ты — целый организм, а твой мозг — отдельная колония клеток. Так велика ли разница между тобой и другим организмом, клетки мозга которого рассеяны… с помощью каких-нибудь радиоволн?
     
— Ну, не знаю, — задумчиво пробормотала Марлена.
     
— Давай обдумаем ещё один важный вопрос. Что ему от тебя нужно?
     
Марлена удивилась:
     
— Дядя Сивер, он же может разговаривать со мной, передавать мне свои мысли.
     
— Ты хочешь сказать, что ему нужен собеседник? И, значит, как только мы, люди, здесь оказались, он почувствовал своё одиночество?
     
— Не знаю.
     
— И ничего не можешь предположить?
     
— Нет.
     
— Он же мог погубить всех нас, — вслух размышлял Генарр. — Он же способен сделать это, если мы наскучим ему или чем-нибудь раздосадуем.
     
— Нет, дядя Сивер!
     
— Но меня-то он приголубил — едва я попытался помешать тебе общаться с мозгом планеты. И не одного: так было и с Д’Обиссон, твоей матерью и часовым.
     
— Да, но ведь от этого не осталось никаких последствий — он просто не позволил вам помешать мне.
     
— И всё это затем, чтобы ты выходила на поверхность планеты, чтобы было с кем поговорить… Не слишком основательные причины.
     
— Быть может, истинных причин мы просто не в силах понять, — сказала Марлена. — Быть может, его разум настолько отличается от нашего, что мы просто не поймем объяснений.
     
— Но если он может с тобой говорить, значит, не слишком отличается. Он ведь воспринимает твои мысли и передаёт тебе собственные. Так вы общаетесь?
     
— Да.
     
— И он понимает тебя настолько, что говорит голосом Ауринела и принимает его облик — чтобы доставить тебе удовольствие.
     
Нагнув голову, Марлена изучала пол перед собою.
     
Генарр мягко сказал:
     
— Значит, если он понимает тебя, то и мы способны понять его, ну а раз так — следует выяснить, чего он от тебя хочет? Это очень важно — кто может знать, что он там замыслил? И, кроме тебя, этого никто не сумеет сделать.
     
Марлена поежилась.
     
— Я не знаю, как этого добиться, дядя Сивер.
     
— Делай всё, как и прежде. Разум этот дружески настроен к тебе, возможно, он сам и даст необходимые объяснения.
     
Подняв голову, Марлена внимательно посмотрела на Генарра и проговорила:
     
— Дядя Сивер, вы испуганы.
     
— Конечно. Ведь мы имеем дело с разумом, возможности которого намного превосходят наши собственные. Он же способен — если мы не устроим его, — непринуждённо разделаться со всеми нами.
     
— Я не об этом, дядя Сивер. Вы боитесь за меня.
     
Генарр помедлил.
     
— Ты до сих пор полагаешь, Марлена, что на поверхности Эритро тебе ничего не грозит? И что с этим разумом не опасно общаться?
     
Марлена вскочила и возмущенно заговорила:
     
— Конечно. Риска нет никакого. Он не станет вредить мне.
     
В её голосе слышалась уверенность, но у Генарра оборвалось сердце. Неважно, что она говорит — ведь ум её уже изменён воздействием интеллекта планеты. Можно ли теперь доверять ей? — раздумывал Генарр. Неужели у этого разума, состоящего из триллионов триллионов прокариотов, нет каких-то собственных целей? Ну, скажем, как у Питта. Что, если ради этих целей он способен проявить не меньшее, чем Питт, двуличие? И, наконец, что, если этот разум обманул Марлену? Имеет ли он, Генарр, право снова выпускать её наружу? Однако прав он или не прав — другого выхода нет.
    
   
   
    
     
Глава 34
     
БЛИЗКО
    
    
     
      
76
     
     
— Идеально, — сказала Тесса Уэндел. — Идеально, идеально, идеально. — И взмахнула рукой, словно вбивала гвоздь в стену. — Идеально.
     
Крайл Фишер знал, о чём она говорит. Дважды они проходили через гиперпространство в обе стороны. Дважды на глазах Крайла чуть-чуть сдвигались звёзды. Дважды отыскивал он взглядом Солнце. В первый раз оно показалось тусклым, во второй — немного ярче. Он уже начинал чувствовать себя старым космическим и гиперпространственным волком.
     
— Значит, Солнце нам не мешает, — заметил он.
     
— Мешает, только его влияние мы сможем точно учесть при расчёте.
     
— Солнце далеко, и его воздействие здесь должно быть почти нулевым.
     
— Безусловно, — согласилась Уэндел. — Только почти — это ещё не ноль. Влияние Солнца здесь ещё поддаётся измерению. Мы дважды проходили через гиперпространство. Сперва по виртуальной касательной чуть приблизились к Солнцу, потом удалились, немного повернув в другую сторону. By заранее проделал все вычисления, и наша траектория совпала с расчётной во всех десятичных знаках, которые есть смысл учитывать. Этот человек просто гений. Он так легко манипулирует с программами, что ты не поверишь.
     
— Не сомневаюсь, — проворчал Фишер.
     
— Всё, Крайл, вопросов больше нет. Уже завтра мы можем оказаться возле Звезды-Соседки. А хочешь — сегодня, если ты очень торопишься. Конечно, на всякий случай выйдём подальше от неё. И нам придётся приближаться к ней какое-то время. Масса этой звезды ещё точно не известна нам, и мы не можем рисковать, выйдя из гиперпространства поближе. Иначе нас может отбросить неведомо куда, и тогда снова придётся начинать сначала. — Она с восхищением покачала головой. — Ах, этот By! Я так им восхищена, что не в силах и описать.
     
— А ты уверена, что не чувствуешь досады? — осторожно спросил Фишер.
     
— Досады? Какой досады? — Тесса удивленно взглянула на Фишера. — Ты считаешь, что я должна ревновать?
     
— Не знаю. А вдруг потомки решат, что именно Сяо Ли By является отцом сверхсветового полёта, а тебя забудут или запомнят только как предтечу?
     
— Нет-нет, Крайл. Очень мило, что ты заботишься обо мне, но всё в порядке. Мои работы останутся моими. Основные уравнения сверхсветового полёта выведены мной. Я участвовала и в инженерных работах, хотя аплодисменты здесь сорвали другие люди. Заслуга By состоит только в введении поправки в основные закономерности. Конечно, очень важной поправки — без неё мы беспомощны в космосе, — но это же как глазурь на пироге. Который пекла я!
     
— Ну и отлично. Рад, что ты в этом уверена.
     
— Видишь ли, Крайл, я надеюсь, что By теперь возглавит дальнейшие исследования в области сверхсветового полёта. Лучшие годы мои позади — в науке, конечно. Только в науке, Крайл.
     
— Знаю-знаю, — ухмыльнулся Фишер.
     
— В науке я уже качусь под гору. Основы я заложила едва ли не аспиранткой. А потом двадцать пять лет разрабатывала следствия и уже сделала всё, что могла. Теперь нужны новые идеи, свежий взгляд, прорыв на необследованную территорию. А я уже не способна на это.
     
— Тесса, по-моему, ты скромничаешь.
     
— Увы, Крайл, в скромности меня никогда нельзя было обвинить. Новые мысли приходят в молодости. У молодежи не просто молодые мозги — у неё новые мозги. Вот By — его тип ещё незнаком человечеству, его опыт — это его собственный опыт — и ничей больше. У него могут быть новые идеи. Конечно же, он основывается на том, что я сделала до него, и многим обязан мне как учительнице. Крайл, он мой ученик, мой последователь. И в его достижениях есть и моя заслуга. Как же я могу ревновать? Да я горжусь им! В чём дело, Крайл? Ты не выглядишь радостным?
     
— Тесса, ты рада, значит, счастлив и я — неважно, как я выгляжу. Мне кажется, что ты потчуешь меня теорией научного прогресса. Но разве не было случаев в истории науки — да и не только в ней, — когда учителя ненавидели превзошедших их учеников?
     
— Бывало, конечно. Я сама могу привести с полдюжины довольно гадких примеров, но это исключения, к тому же я ничего подобного не ощущаю. Конечно, я не могу поручиться, что однажды By или Вселенная не выведут меня из терпения, но пока… Пока я намерена… Ой, что это такое?
     
Она нажала на кнопку «приём», и на экране появилось изображение юной мордашки Мерри Бланковиц.
     
— Капитан, — с обычной нерешительностью заговорила она, — у нас тут вышел спор, и я бы хотела узнать ваше мнение.
     
— Что-нибудь с кораблем?
     
— Нет, капитан, мы обсуждали стратегию.
     
— Хорошо, только лучше не здесь. Сейчас я спущусь в машинный зал. — Уэндел выключила приёмник.
     
— Чтобы у Бланковиц было такое серьёзное выражение лица… — пробормотал Фишер. — Что-то не так.
     
— Не будем гадать. Пойдём и посмотрим. — И она махнула рукой, приглашая Фишера следовать за ней.
    
    
     
      
77
     
     
Трое остальных членов экипажа уже сидели в машинном зале — на полу. Впрочем, поскольку корабль пребывал в невесомости, сидеть можно было и на стенах, и на потолке — но это не соответствовало бы серьёзности ситуации и, безусловно, было бы расценено как проявление неуважения к капитану. Ведь для невесомости был разработан достаточно сложный этикет.
     
Уэндел не любила невесомости и, если бы хотела пользоваться привилегиями капитана, в первую очередь приказала бы раскрутить корабль, чтобы создать ощущение гравитационного поля. Но она прекрасно знала, что рассчитывать траекторию легче, если корабль покоится относительно Вселенной, не совершая в ней ни поступательного, ни вращательного движений — впрочем, вращение с постоянной скоростью не вызывало особых проблем.
     
Однако настаивать на этом значило бы проявить неуважение к сидящему за компьютером. Опять этикет.
     
Уэндел не сразу уселась прямиком в кресло, и Крайл Фишер ехидно усмехнулся — про себя. Несмотря на то что Тесса почти всю жизнь провела в космосе, она не могла полностью освоиться в невесомости, а он, природный землянин, передвигался по кораблю так лихо, словно всю жизнь провёл при нулевом тяготении.
     
Сяо Ли By глубоко вздохнул. Он был широколиц и сидя казался невысоким — однако на самом деле его рост был выше среднего. У него были тёмные прямые волосы и узкие глаза.
     
— Капитан, — тихо сказал он.
     
— Что случилось, Сяо Ли? — спросила Уэндел. — Если опять что-нибудь с программированием, я вас задушу!
     
— Нет проблем, капитан. Нет проблем. И полное их отсутствие настолько удивляет меня, что, похоже, пора поворачивать к Земле. Я хочу вам это предложить.
     
— К Земле? — Уэндел изобразила на лице удивление. — Почему? Мы ещё не выполнили задания.
     
— По-моему, наоборот, — ответил By с абсолютно бесстрастным лицом. — Начнем с того, что мы даже не знали, в чём именно оно будет состоять. По ходу дела нам пришлось разработать новый способ сверхсветовой навигации — мы улетали с Земли, не располагая им.
     
— Я это знаю — ну и что?
     
— У нас нет связи с Землей. Если мы сейчас отправимся к Звезде-Соседке и там с нами что-нибудь случится, Земля останется без системы сверхсветовой навигации и неизвестно когда сумеет снова ею овладеть. Существенный фактор — к тому же Звезда-Соседка приближается к нам. По-моему, нам следует вернуться, чтобы сообщить Земле всё то, что мы сумели узнать.
     
Уэндел серьёзно слушала.
     
— Понимаю. А что вы, Ярлоу, думаете об этом?
     
Светловолосый Генри Ярлоу был высок и уныл. Меланхолическое выражение его лица абсолютно не соответствовало характеру. Его длинные пальцы — на вид совершенно неизящные — просто волшебным образом манипулировали всеми блоками компьютеров и едва ли не любым прибором на борту.
     
— По-моему, By говорит дело, — отозвался он. — Имей мы связь, можно было бы передать всё на Землю и катить дальше. Что с нами будет потом, волнует лишь нас самих. Мы не имеем права спокойно усесться на гравитационные поправки.
     
— А вы, Бланковиц? — спокойно спросила Уэндел.
     
Мерри Бланковиц поежилась — невысокая, длинные тёмные волосы, начинающиеся почти над бровями, расчесаны надвое. Изящным сложением и нервными быстрыми движениями она напоминала миниатюрную Клеопатру.
     
— Не знаю, — ответила она, — у меня определённое мнение ещё не сложилось, однако они почти уговорили меня. Разве не следует нам в первую очередь известить обо всём Землю? Мы обнаружили важный эффект, и в компьютеры новых кораблей необходимо ввести гравитационные поправки. Теперь мы в состоянии за один переход одолеть расстояние от Солнечной системы до Звезды-Соседки, причем в более сильных гравитационных полях, поэтому можно будет и стартовать ближе к ней, а не плестись несколько недель, подбираясь к её планетам. Мне кажется, сначала следует известить Землю.
     
— Ясно, — сказала Уэндел. — Как я понимаю, вы предлагаете немедленно вернуться на Землю с информацией о гравитационной коррекции. By, по-моему, это не так важно, как вам кажется. Мысль о том, что нужна коррекция, посетила вас не на борту — по-моему, мы обсуждали её несколько месяцев… — Она подумала. — Да нет же — почти год назад.
     
— Но тогда мы ни к чему не пришли, капитан. Вы потеряли, как я помню, терпение и не стали даже слушать меня.
     
— Да, признаю свою ошибку. Но вы же всё написали. Я велела вам написать отчет, чтобы почитать его на досуге. — Она шевельнула пальцами. — Надо сказать, времени у меня не нашлось. Правда, я не помню, чтобы вы приносили мне отчет. Но вы же наверняка всё сделали как надо — подробно, со всеми аргументами и уравнениями. Так ведь, By? Ваш отчет можно будет отыскать в нашем архиве?
     
У By на скулах заходили желваки, но голос был спокойным:
     
— Да, я подготовил отчет, но это только мои наблюдения, которым на Земле едва ли уделят внимание… Впрочем, как и вы, капитан.
     
— Почему? Не все же так невнимательны, как я.
     
— Хорошо, внимание обратят, но сочтут пустыми домыслами. А если мы вернёмся и привезём доказательства…
     
— Если есть идея, доказательства может представить кто угодно. Вы же знаете, как это бывает в науке.
     
— Кто угодно, — негромко, но многозначительно повторил By.
     
— By, вы заботитесь о себе. Вас в первую очередь беспокоит не Земля с её проблемами, а то, что слава достанется не вам. Так ведь?
     
— Капитан, в этом нет ничего плохого. Проблемы приоритета заботят любого ученого.
     
Уэндел начала закипать.
     
— Вы, кажется, забываете, что капитан здесь я и решать мне.
     
— Я помню об этом, — ответил By, — но это не парусник восемнадцатого столетия. Все мы — учёные, и решения следует принимать демократическим путем. И если большинство экипажа настаивает на возвращении…
     
— Ну-ка, — резко вмешался Фишер, — прежде чем продолжать, позвольте-ка мне вставить слово. Пока только я ещё не высказался, а раз мы решили быть демократичными, сейчас мой черед. Разрешите, капитан?
     
— Прошу, — сказала Уэндел, сжимая и разжимая пальцы правой руки, словно стискивала чье-то горло.
     
— Примерно семь с половиной столетий назад, — начал Фишер, — из Испании на запад отправился Христофор Колумб, который случайно открыл Америку. По пути он обнаружил, что отклонение показаний магнитного компаса от истинного севера — магнитная девиация — меняется с долготой. Важное открытие, если угодно, первый научный факт, обнаруженный в морском путешествии. Но многим ли известно теперь, что именно Колумб обнаружил изменение девиации компаса? Практически никому. А кто знает, что Колумб открыл Америку? Практически всё. Предположим, что, открыв отклонение магнитной стрелки, Колумб вернулся бы домой с половины пути, дабы сохранить за собой приоритет, и сообщил о своем открытии королю Фердинанду и королеве Изабелле? Наверняка монархи с интересом выслушали бы его и послали за океан новую экспедицию, во главе, скажем, с Америго Веспуччи. И кто бы тогда знал о Колумбе с его компасом? Никто. А кто помнил бы про Веспуччи — открывателе Америки? Все! Итак, вы собираетесь возвращаться? Уверяю вас, гравитационную поправку будут вспоминать как малый побочный эффект, существенный при передвижении на сверхсветовых скоростях. А экипаж следующей экспедиции, которая доберётся до Звезды-Соседки, прославится как первый совершивший сверхсветовое межзвездное путешествие. Ну а вас троих, и вас, By, в том числе, даже в примечаниях не упомянут. Быть может, вы полагаете, что в награду за сделанное великое открытие вас пошлют и в следующую экспедицию? Сомневаюсь. Видите ли, Игорь Коропатский, директор Всеземного бюро расследований, ждет нас на Земле с информацией о Звезде-Соседке и её планетной системе. И если он узнает, что вы побывали с ней рядом и вернулись, то взорвётся, как Кракатау. Конечно же, капитану Уэндел придётся признать, что на борту произошёл бунт — а это весьма серьёзно, хоть мы и не на паруснике восемнадцатого столетия. И вы не только следующей экспедиции — собственной лаборатории более не увидите. Уверяю вас. Невзирая на все ваши научные заслуги, вас посадят. Не следует дразнить Коропатского. Так что думайте. Куда правит тройка — к Звезде-Соседке или домой?
     
Наступило молчание, длившееся довольно долго.
     
— Вот так, — резко проговорила наконец Уэндел. — По-моему, Фишер всё объяснил очень понятно. Будут ещё вопросы?
     
— Но ведь я так и не высказала своего мнения, — негромко сказала Бланковиц. — По-моему, надо лететь дальше.
     
— Согласен, — буркнул Ярлоу.
     
— Ну а вы, Сяо Ли By? — спросила Уэндел.
     
By пожал плечами:
     
— Я не могу пойти против всех.
     
— Рада слышать. Итак, ничего не случилось — по крайней мере, так должны думать на Земле. Однако постарайтесь не предпринимать впредь никаких действий, которые можно было бы истолковать как враждебные.
    
    
     
      
78
     
     
Вернувшись с Тессой в свою комнату, Фишер проговорил:
     
— Надеюсь, ты не сердишься, что я вмешался. Мне показалось, что ты вот-вот взорвешься…
     
— Ну что ты. История с Колумбом мне и в голову не пришла бы. Спасибо, Крайл. — Она благодарно пожала ему руку.
     
Он улыбнулся.
     
— Должен же я как-то оправдывать своё пребывание на корабле.
     
— Ты более чем оправдал его. И надо же было By устроить такое именно в тот момент, когда я радовалась его успехам. И это за моё благородство, готовность поделиться, уважение к научной этике, желание, чтобы каждому досталось по вкладу его…
     
— Все мы люди, Тесса.
     
— Понимаю. Однако, если у кого-то этические воззрения разъезжаются, как двери, это не может отменить ни остроты ума, ни научной проницательности.
     
— Если честно, я боюсь, что руководствовался личными интересами, а не стремлением к общественному благу… Я-то лечу по личному делу.
     
— Понимаю, но всё-таки спасибо тебе.
     
В глазах Тессы проступили слезы. Она их быстро смахнула, и Фишер смутился.
     
А потом поцеловал её.
    
    
     
      
79
     
     
Это была просто звезда, пока ещё тусклая и ничем не выделявшаяся. Фишер потерял бы её, если бы не сетка, расчерченная радиусами и концентрическими окружностями.
     
— Ничего особенного, звезда как звезда, — проговорил Фишер, и лицо его приняло привычное уже озабоченное выражение.
     
Мерри Бланковиц, составлявшая ему компанию возле обзорного иллюминатора, отозвалась:
     
— Крайл, так ведь это и есть просто звезда.
     
— Я хотел сказать, что теперь она так близко, но не изменилась.
     
— Близко — это только так говорится. На самом деле до неё ещё одна десятая светового года, а это немало. Капитан осторожничает. Я бы подвела «Сверхсветовой» поближе. Хотелось бы долететь побыстрее. Мне уже не терпится.
     
— А ведь вы, Мерри, кажется, собирались домой?
     
— Да нет. Меня просто уговорили. А после вашей речи я показалась себе законченной дурой. Я действительно думала, что нас обязательно отправят в следующую экспедицию. Но вы, спасибо, просветили меня. И мне очень хочется опробовать НД.
     
Что означают эти буквы, Фишер знал — нейронный детектор. Ему тоже было интересно. Если прибор что-то обнаружит, то этим «что-то» будут не металлы, не скалы, не лёд, не какие-нибудь газовые облака…
     
— А отсюда нельзя попробовать? — нерешительно спросил он.
     
Она качнула головой:
     
— Нет, надо подойти поближе. До звезды нам ещё шлёпать и шлёпать. Около года. Но как только капитан удовлетворится сведениями о Звезде-Соседке, которые можно собрать здесь, мы сделаем ещё один переход. Так что я надеюсь, что самое большее через пару дней мы окажемся примерно в двух астрономических единицах от Звезды-Соседки. Там я наконец-то смогу приступить к работе. Надоело чувствовать себя балластом.
     
— Да, понимаю, — сухо отозвался Фишер.
     
По лицу Мерри пробежало смятение.
     
— Извините, Крайл. Я имела в виду только себя.
     
— Ничего. От меня всё равно толку не будет, на каком бы расстоянии от неё мы ни находились.
     
— Ваша работа начнется, когда мы обнаружим разум. Вы наверняка сумеете договориться с роторианами — всё-таки вы немного и поселенец.
     
— Я был роторианином всего несколько лет, — грустно улыбнулся Фишер.
     
— Но этого достаточно — так ведь?
     
— Посмотрим… — Он изменил тему разговора: — А вы уверены, что нейродетектор сработает?
     
— Безусловно. Любое поселение можно будет обнаружить по испускаемым им плексонам.
     
— Мерри, что такое плексоны?
     
— Я так назвала комплексы, излучаемые мозгом млекопитающих. С небольшого расстояния мы можем обнаружить даже лошадей, а уж скопление человеческих существ будет заметно даже на астрономических расстояниях.
     
— Значит, плексоны…
     
— От слова «комплексы». Когда-нибудь — вот увидите — исследованием плексонов займутся, чтобы не только обнаруживать жизнь, но и изучать глубинное строение мозга. У меня уже и термин придуман — «плексофизиология», а может быть, «плексонейроника».
     
— Какая разница?
     
— Действительно. Однако термин позволяет говорить кратко и обходиться без фраз типа «наука, которая исследует связь между тем-то и тем-то». А сказал: «плексонейроника» — пожалуй, так лучше, короче — и всё понятно. И сэкономлено время для более важных вопросов. Ну и… — Она смолкла.
     
— Что «ну и»?..
     
Мерри быстро заговорила:
     
— Если я придумаю название и оно окажется удачным, то одного этого мне хватит, чтобы попасть в историю науки. Все будут знать, что слово «плексон» было изобретено Меррили Огиной Бланковиц в 2237 году во время первого сверхсветового полёта звездолёта «Сверхсветовой». Иначе в историю мне не попасть.
     
— Мерри, а что, если вы обнаружите свои плексоны, а людей там не окажется и в помине? — осведомился Фишер.
     
— Вы имеете в виду чужаков? О, это будет ещё интереснее. Только шансов немного. До сих пор нас преследовали неудачи. Люди надеялись найти примитивные формы жизни уже на Луне, потом на Марсе, на Каллисто, на Титане. И всякий раз безрезультатно. Мы начали даже выдумывать уже просто невозможные варианты: живые галактики, пылевые облака, жизнь на поверхности нейтронной звезды… И всё такое прочее. Но нигде жизни не обнаружено. Нет, если мы что-нибудь найдём возле этой звезды, так только людей — я в этом нисколько не сомневаюсь.
     
— Но ведь плексоны излучаем и мы — все пять членов экипажа? Разве наше собственное излучение не перебьет сигнал, который может обнаружиться в нескольких миллионах километров от звезды?
     
— Конечно. И это усложняет дело. Поэтому нам приходится тщательно настраивать НД, экранировать его от нашего собственного излучения. Даже крохотная помеха не позволит нам ничего обнаружить. А знаете, Крайл, автоматические НД когда-нибудь станут посылать во все стороны через гиперпространство. Людей в таких автоматических аппаратах, конечно, не будет — одно это позволит производить измерения с точностью на два порядка выше, чем сейчас. Мы обнаружим внеземной разум издалека — не приближаясь к нему.
     
Появился Сяо Ли By. Он неприязненно покосился на Фишера и безразлично спросил:
     
— Как там Звезда-Соседка?
     
— Ничего ещё не видно — слишком далеко, — ответила Бланковиц.
     
— Что же, скорей всего, завтра или послезавтра совершим последний переход — тогда и посмотрим.
     
— Интересно, правда? — спросила Бланковиц.
     
— Будет интересно… если найдём роториан. — By посмотрел на Фишера. — Только найдём ли?
     
Вопрос был явно обращен к Фишеру, но он не стал отвечать. А только невозмутимо взглянул на By.
     
«Действительно… найдём ли?» — терзался Фишер.
     
Долгое ожидание подходило к концу.
    
   
   
    
     
Глава 35
     
СБЛИЖЕНИЕ
    
    
     
      
80
     
     
Как уже говорилось, Янус Питт не часто позволял себе роскошь от души пожалеть самого себя. В любом другом человеке подобную черту он бы назвал несомненным признаком слабости и эгоцентризма. Время от времени его охватывало чувство возмущения от того, с какой готовностью роториане предоставляли ему право принимать неприятные решения.
     
Да, конечно, существовал ещё и Совет, его регулярно избирали, члены его занимались законотворчеством, обсуждали какие-то несущественные вопросы. Но право решать всякий раз предоставляли ему. Вряд ли это делалось сознательно. Просто они с завидным постоянством пропускали именно важные вопросы, по всеобщему молчаливому соглашению считая их не заслуживающими внимания.
     
Здесь, в этой пустынной планетной системе, они неспешно строили новые поселения, полагая, что перед ними вечность. Потом было решено, что следует заселить пояс астероидов — а поскольку занятия этого хватит многим поколениям, гиперпривод тем временем усовершенствуется настолько, что легко можно будет найти и заселить новую планету.
     
Времени было много. Вечность.
     
И только Питт понимал, что его мало, что всё может кончиться в любой момент.
     
Как скоро оставшиеся возле Солнца обнаружат Немезиду? Когда хотя бы ещё одно поселение решит последовать примеру Ротора?
     
Однажды это непременно случится. Ведь Немезида неумолимо приближается к Солнцу и рано или поздно подойдёт так близко, что только слепой этого не увидит.
     
С помощью программиста, предполагавшего, что интерес комиссара к данной проблеме чисто академический, Питт выяснил у компьютера, что открытие Немезиды Землей состоится через тысячу лет — тогда-то поселения и начнут рассеиваться по Вселенной.
     
Питт задал следующий вопрос: ждать ли появления поселений у Немезиды?
     
Ответ оказался отрицательным. Гиперпривод со временем должен стать более эффективным и экономичным. Поселения к тому времени будут обладать новыми сведениями о ближних звездах: их внешнем виде, количестве спутников. Краевые карлики людям не понадобятся — все будут стремиться к звездам, подобным Солнцу. Земля же будет предоставлена собственной судьбе, положение её станет отчаянным. Деградирующее человечество, боящееся пространства, погружающееся в разруху и нищету, — что сможет сделать оно, узнав через тысячу лет о грозящей погибели? На длительные межпланетные путешествия земляне едва ли способны. Жалкие людишки обречены ползать по земной поверхности и ждать, когда придёт Немезида. Покинуть Землю у них просто не хватит духа.
     
И Питту привиделась сотрясаемая катастрофой Земля, жители которой пытаются найти спасение в тесной планетной системе Немезиды, ищут убежища на планете звезды, несущей смерть уютному миру возле Солнца.
     
Перспектива жуткая, но неизбежная. Жаль, что Немезида не удаляется от Солнца — тогда всё было бы гораздо проще. В этом случае открытие Немезиды становилось бы всё менее и менее вероятным, ну а если бы такое всё-таки случилось, карликовая звезда вряд ли заинтересовала бы землян, тем более в качестве последнего убежища. Однако если бы она удалялась, землянам не пришлось бы искать последнего приюта.
     
Но всё обстоит по-другому. Приходится ожидать землян — это вырождающееся отребье, это пестрое скопище немыслимо разнообразных культур. И что же тогда делать роторианам? Выход один — уничтожать незваных гостей прямо в космосе. Правда, принять такое решение способен только другой Янус Питт, чётко понимающий, что иначе нельзя. Но найдутся ли к тому времени другие Питты, которые обеспечат Ротор необходимым количеством оружия и научат роториан, как поступить, когда настанет срок?
     
Однако результаты компьютерного анализа всё-таки внушали обманчивый оптимизм. В Солнечной системе узнают про Немезиду ещё до исхода этого тысячелетия — так следовало понимать компьютер. Но когда? Что, если её обнаружат уже завтра? Что, если открытие уже состоялось три года назад? Может быть, по следу Ротора уже отправилось какое-нибудь из поселений?
     
И каждый день Питт просыпался с мыслью: не сегодня ли?
     
За что ему эта напасть? Почему всякий может спокойно наслаждаться выделенным ему куском вечности и лишь он один должен ежедневно размышлять о грядущей всеобщей гибели?
     
Конечно, кое-что Питт уже успел предпринять. Свою наблюдательную службу он разместил по всему периметру пояса астероидов, чтобы по колоссальному энергоизлучению ещё на предельном удалении заметить приближающееся поселение, и автоматические датчики службы неустанно прощупывали небо.
     
На её создание ушло много времени, однако уже с дюжину лет наблюдатели не пропускали ни одного подозрительного объекта и немедленно предупреждали Питта. И всякий раз в голове его тревожно звякал колокольчик.
     
Тем не менее до сих пор — до сих пор — ничего не случилось, и постепенно первоначальное чувство облегчения сменилось привычным раздражением по отношению к наблюдателям. Они старались умыть руки при малейшем подозрении, вновь перекладывая всю ответственность на Питта — пусть-де он берёт всё на себя: думает, решает, страдает.
     
Здесь жалость Питта к себе становилась всепоглощающей, на глазах выступали слезы… — и он начинал беспокоиться, как бы не обнаружить свою слабость.
     
Вот и теперь Питт опустил руку на отчет, расшифрованный компьютером, и погрузился в горестные размышления о том, что роториане недооценивают его преданного и бескорыстного служения общему благу.
     
Таких отчетов не поступало уже месяца четыре, и этот наверняка будет столь же никчемным, как и предыдущие. Обнаружен приближающийся источник энергии, мощность его теплового излучения на четыре порядка слабее, чем та, что могла бы быть у поселения. Пустяковый источник, лишь едва выделяющийся на общем фоне.
     
Уж от этого его могли бы избавить. В комментариях было отмечено, что длина волн излучения допускает возможность его искусственного происхождения. Вздор! Что можно сказать о столь слабом источнике, кроме того, что это не поселение? Ну а если так, то объект просто не может быть делом рук человека.
     
Наблюдатели… идиоты, а не наблюдатели, думал Питт, вечно досаждают неизвестно чем.
     
С негодованием отбросив отчет в сторону, он взял последнее сообщение Рене Д’Обиссон. Дура Марлена всё ещё не подцепила лихоманку. Настойчиво лезла туда, где опасно, старалась как могла — и ничего.
     
Питт вздохнул. Быть может, это и к лучшему. Девица хочет находиться на Эритро, ну и пусть там сидит — лихоманка не могла бы дать лучшего результата. Эугения Инсигна тоже останется на Эритро, и он разом избавится от обеих. Было бы неплохо, на всякий случай, чтобы не Генарр распоряжался в Куполе, а Д’Обиссон. Она лучше приглядит за матерью и дочерью. Надо бы устроить это, не откладывая в долгий ящик, — да так, чтобы заодно не сделать Генарра мучеником.
     
Может быть, назначить его комиссаром Нового Ротора? Конечно же, это повышение, едва ли Генарр откажется от должности, ставящей его вровень с самим Питтом. А вдруг Генарр получит настоящую власть, а не видимость её? Но есть ли альтернатива? Надо подумать.
     
Даже смешно! Насколько проще было бы всё, если бы эта девица, эта Марлена, сделала сущий пустяк — подхватила лихоманку.
     
Обнаружив, что вновь с раздражением думает о своевольной особе, он опять взял отчет о приближающемся источнике энергии.
     
Надо же! Какой ерундой его беспокоят. Нет, больше он не станет терпеть. И Питт немедленно ввел в компьютер: «По пустякам не беспокоить! Наблюдатели должны искать в небе поселения».
    
    
     
      
81
     
     
Тем временем на борту «Сверхсветового» одно за другим делались открытия. Ещё издалека обнаружилось, что рядом со Звездой-Соседкой находится планета.
     
— Планета! — воскликнул Крайл, не сдерживая буйной радости. — Я знал…
     
— Нет, — торопливо вмешалась Тесса Уэндел, — она не такая, как ты думаешь. Знаешь, Крайл, есть планеты и планеты. Чуть ли не любую звезду окружает нечто вроде планетной системы. В конце концов, больше половины звезд в Галактике являются кратными, а планеты — те же звёзды, только слишком маленькие. Эта планета непригодна для жизни. Если бы было наоборот, мы бы не увидели её на таком расстоянии, тем более в тусклом свете Звезды-Соседки.
     
— Ты хочешь сказать, что это газовый гигант?
     
— Конечно. И я была бы удивлена, если бы такового здесь не обнаружилось.
     
— Но мы нашли одну большую планету, значит, могут найтись и поменьше.
     
— Могут, — не стала возражать Уэндел, — но едва ли и они пригодны для обитания. На них может быть слишком холодно, или они не вращаются и обращены к звезде только одной стороною: таким образом, в одном полушарии будет слишком жарко, а в другом чересчур холодно. Конечно, Ротор — если он здесь — может находиться на орбите звезды или газового гиганта.
     
— Так оно, наверное, и есть.
     
— Столько лет? — Уэндел пожшга плечами. — Не исключено. Но ты, Крайл, лучше не надейся на это.
    
    
     
      
82
     
     
Следующие открытия оказались ещё более ошеломляющими.
     
— Спутник? — произнесла Тесса Уэндел. — А почему бы и нет? У Юпитера целых четыре крупных спутника. И ничего удивительного, что у здешнего газового гиганта есть по крайней мере один.
     
— Но в Солнечной системе таких нет, — возразил Генри Ярлоу. — Он величиной едва ли не с Землю — судя по моим данным.
     
— Ну и что же из этого следует? — невозмутимо осведомилась Уэндел.
     
— Ничего особенного, — ответил Ярлоу, — однако спутник обладает некоторыми особенностями. Жаль, что я не астроном.
     
— В данной ситуации, — проговорила Уэндел, — я тоже хотела бы, чтобы среди нас оказался хотя бы один астроном.
     
Однако, — продолжала она, — вы ведь не полный профан в астрономии.
     
— Дело в том, что спутник обращен одной стороной к газовому гиганту, а это значит, что другая его сторона повернута к Звезде-Соседке. Орбита его такова, что вода, насколько я могу судить, находится там в жидком состоянии. И у него есть атмосфера. Я же говорю, что не знаю всех тонкостей. Я не астроном. Но мне кажется, что спутник наверняка пригоден для жизни.
     
Эту новость Крайл Фишер выслушал с широкой улыбкой.
     
— А я не удивлен, — сказал он. — Игорь Коропатский предполагал, что мы обнаружим здесь обитаемую планету. Заметьте, без всякой предварительной информации. Своего рода дедукция.
     
— Значит, Коропатский? И когда же вы с ним говорили?
     
— Перед отлётом. Он был уверен, что с Ротором ничего не случилось и они не вернулись лишь потому, что обнаружили пригодную для колонизации планету. Вот она, пожалуйста.
     
— А почему он сказал это именно тебе, Крайл?
     
Фишер помолчал.
     
— Он попросил, чтобы мы исследовали эту планету на предмет возможного заселения её землянами — когда придёт время эвакуировать население.
     
— А почему он не сказал этого мне? Как ты считаешь?
     
— Видишь ли, Тесса, — осторожно ответил Крайл, — скорее всего, он решил, что из нас двоих я более заинтересован в исследовании планеты.
     
— Из-за дочери…
     
— Он же обо всём знает, Тесса.
     
— А почему ты мне этого не сказал?
     
— Просто не знал, стоит ли говорить. Я думал, что лучше подождать, убедиться, что Коропатский прав. Ну а раз он не ошибся, вот я тебе и говорю. Как он и предполагал, планета пригодна для обитания.
     
— Но это же спутник, — с явным раздражением проговорила Уэндел.
     
— В данном случае подобное различие не существенно.
     
— Вот что, Крайл, — сказала Уэндел. — Похоже, что моим мнением никто не интересуется. Коропатский пичкает тебя всякими небылицами ради того, чтобы мы взялись за исследование этой системы, а потом скорее возвращались на Землю. By тоже не терпится: он решил возвращаться, даже не приблизившись к цели, — а у тебя идефикс — во что бы то ни стало воссоединиться со своей семьей. Кажется, все позабыли, что капитан здесь я и я принимаю решения.
     
Голос Фишера стал умиротворяюшим:
     
— Тесса, ну будь умницей. Что здесь решать? Из чего выбирать? Ты утверждаешь, что Коропатский наговорил небылиц, а ведь это не так. Существует планета. Ну спутник — если тебе так больше нравится. Его же нужно исследовать. Мы открыли его, и это может сохранить жизнь человечеству. Возможно, перед нами будущий дом его. И человечество, скорее всего, уже приступило к его исследованию.
     
— Это тебе, Крайл, следует наконец прислушаться к голосу разума. Пусть этот мир подходит нам по размерам и температуре — есть же ещё бездна причин, по которым его нельзя будет заселить. Атмосфера его может оказаться ядовитой, или чересчур велика вулканическая активность, или там радиоактивность. Этот мирок освещает красный карлик, он обращается вокруг огромного газового гиганта. Разве такие условия приемлемы для землян? Кто знает, как они могли воздействовать на население Ротора?
     
— Но исследования следует провести даже для того, чтобы установить, что планета непригодна для жизни.
     
— Возможно, для этого не придётся даже садиться, — мрачно произнесла Уэндел. — Подойдём поближе и решим. Только, Крайл, не говори «гоп», пока не перепрыгнешь. Видеть тебя разочарованным мне будет чересчур тяжело.
     
Фишер кивнул:
     
— Постараюсь. Однако Коропатский сделал точный вывод, когда все вокруг говорили, что такое невозможно. Ты, Тесса, тоже так говорила. Причем неоднократно. Однако планета нашлась — и, может быть, действительно подходящая. Так что позволь мне надеяться, что на ней отыщутся и люди Ротора, в том числе и моя дочь.
    
    
     
      
83
     
     
Стараясь выглядеть невозмутимым, Сяо Ли By сказал:
     
— Капитан в ярости. Что она совсем не рассчитывала найти, так это мир, пригодный для обитания, — она не позволяет нам называть это планетой. Значит, его придётся исследовать, а потом возвращаться домой. Вы же знаете, она мечтала о другом. Другого шанса уйти в дальний космос ей не представится. Иначе можно считать, что жизнь кончилась. Другие будут разрабатывать сверхсветовую технику, другие полетят к звездам. А она… она сможет рассчитывать разве что на роль консультанта. Эта мысль ей ненавистна.
     
— Ну а вы, Сяо Ли? Полетите снова, если представится возможность? — спросила Бланковиц.
     
By не колебался.
     
— Не уверен, скитания в космосе меня не соблазняют. Нет, знаете ли, жилки первопроходца. Но прошлой ночью я вдруг подумал, что неплохо было бы здесь поселиться, — конечно, если этот мир пригоден для жизни. А вы?
     
— Остаться здесь? Конечно, нет. Не хочу сказать, что мечтаю провести всю жизнь на Земле, но мне хотелось бы вернуться домой, побыть там, а потом, быть может, снова куда-нибудь полететь.
     
— Я тоже думал об этом. Найти такой спутник — это же один шанс из… из десяти тысяч? Кто мог надеяться, что мы обнаружим подобный мир в системе красного карлика? Нет, его просто необходимо исследовать. Я даже согласился бы остаться там на какое-то время, пока кто-нибудь другой доставит на Землю известие о моём приоритете. Как, Мерри, вы согласитесь защищать мои интересы?
     
— Конечно же, Сяо Ли. Я думаю, и капитан Уэндел тоже. Все данные у неё, всё зарегистрировано и подписано.
     
— Вот-вот. Мне кажется, капитан напрасно стремится в Галактику. Она может облететь сотню звезд, но так и не найти второй такой же. Зачем гнаться за количеством, когда качество под рукой?
     
— Мне лично кажется, — сказала Бланковиц, — что её больше волнует ребенок Фишера. Что, если он отыщет здесь свою дочь?
     
— Как что? Возьмет с собой на Землю. Но что тогда делать капитану?
     
— Там ведь ещё и жена была…
     
— А вы слыхали, чтобы он вспоминал о ней?
     
— Но это же не значит, что…
     
Заслышав снаружи шум, она мгновенно умолкла — и вовремя: вошёл Фишер и кивнул им обоим.
     
Смешавшись, Бланковиц торопливо спросила:
     
— Генри завершил спектроскопические измерения?
     
Фишер качнул головой:
     
— Не знаю. Он почему-то нервничает. Должно быть, опасается ошибиться.
     
— Ну да! — не согласился By. — Расшифровку производит компьютер. Генри-то тут при чем?
     
— Как это при чем? — возмутилась Бланковиц. — Вот это мне нравится! Вам, теоретикам, кажется, что нам, наблюдателям, достаточно включить компьютер, погладить его, сказать: «Ах ты, собаченька» — и прочитать результаты. Это не так. Компьютер скажет тебе то, что ты заложишь в него. Я ещё не знаю случая, чтобы теоретик не обвинял экспериментатора, когда тот обнаруживал не укладывающийся в теорию факт. Что-то не помню, чтобы в таких случаях говорили: «Это у вас, наверное, компьютер наврал…»
     
— Остановитесь, — прервал её By. — Ваши выпады неуместны. Вы хоть раз слышали от меня обвинения в адрес экспериментаторов?
     
— Но если вам не понравятся результаты, полученные Генри…
     
— В любом случае я приму их, поскольку никаких собственных теорий об этом мире не имею.
     
— Только потому вы и примете их.
     
Тут вошёл Генри Ярлоу, за ним следовала Тесса Уэндел. Лицо Генри напоминало тучу, собирающуюся разразиться дождем.
     
— Ну вот, Ярлоу, мы все собрались, — сказала Уэндел. — Теперь вы можете сообщить, что нас ждет.
     
— Беда в том, — начал Ярлоу, — что в спектре этой дохлой звезды ультрафиолета не хватит даже на то, чтобы чуточку обжечь альбиноса на пляже. Приходится использовать микроволны, а сей факт свидетельствует, что в атмосфере этого мира присутствуют водяные пары.
     
Уэндел нетерпеливо пожала плечами:
     
— Об этом можно было не говорить. Если на планете размером с Землю уровень температур поверхности допускает существование жидкой воды, наверняка там найдутся и водоемы, и водяные пары. Сделан ещё один шаг: мир действительно может оказаться пригодным для жизни, теперь такое предположение делается оправданным.
     
— Нет же, — неохотно сказал Ярлоу, — этот мир подходит нам вне всяких сомнений.
     
— Вы заключили это потому, что в атмосфере присутствуют водяные пары?
     
— Нет, я располагаю более весомыми доказательствами.
     
— А именно?
     
Мрачным взглядом окинув всех четверых, Ярлоу проговорил:
     
— Стоит ли говорить, что мир пригоден для обитания, если он населён?
     
— Едва ли, — согласился By.
     
— Значит, вы утверждаете, что уже на расстоянии можете определить, что на нём существует жизнь? — резким тоном спросила Уэндел.
     
— Именно это я и хотел сказать, капитан. В атмосфере спутника присутствует значительное количество свободного кислорода. Вы можете объяснить мне его присутствие чем-нибудь, кроме фотосинтеза? Или вы способны назвать планету необитаемой, когда на поверхности её существует жизнь, производящая кислород?
     
На миг воцарилось мертвое молчание, потом Уэндел проговорила:
     
— Ярлоу, это просто нереально. Вы уверены, что не напутали с программой…
     
Глядя на By, Бланковиц двинула бровями — вот видите?
     
Всё так же сурово Ярлоу проговорил:
     
— Мне ещё не случалось, как вы сказали, что-либо путать в программах, но я, безусловно, с охотой выслушаю любые замечания от всякого, кто лучше меня владеет методикой инфракрасного спектрального анализа. Я не знаток в этой области, однако прилежно следовал рекомендациям Бланка и Нкрумы.
     
Крайл Фишер, восстановивший известную уверенность в себе после инцидента с By, не колеблясь, выступил с собственным мнением:
     
— Конечно, когда мы окажемся ближе, то сумеем подтвердить этот факт или опровергнуть, но пока можно предположить, что доктор Ярлоу прав. Однако, если в атмосфере этого мира существует свободный кислород, разве не может он иметь искусственное происхождение?
     
Все взоры обратились к Фишеру.
     
— Как это? — невозмутимо произнес Ярлоу.
     
— Да-да, весь этот кислород может оказаться искусственным. Или это невозможно? Вот мир, пригодный для жизни во всём, кроме атмосферы, состоящей из окиси углерода и азота, как во всех безжизненных мирах, таких как Марс и Венера. Стоит бросить в океан водоросли, и всё: прощай, окись углерода, — привет тебе, кислород. Ну или что-нибудь в этом роде. Я здесь не эксперт.
     
Все по-прежнему молча смотрели на Фишера.
     
— Я говорю об этом потому, — продолжал он, — что на фермах Ротора поговаривали о создании на планетах земных условий. Я работал на этих фермах. Роториане проводили семинары по преобразованию планет, и я посещал их потому, что мне казалось, эти разговоры обнаруживают явную связь с разработками гиперпривода. Вышло иначе: вместо гиперпривода мне удалось кое-что узнать о преобразовании планет.
     
— А вы, Фишер, случайно не помните, сколько времени должно было уйти на всё это, по их расчётам? — спросил наконец Ярлоу.
     
Фишер развел руками:
     
— Увы, доктор Ярлоу. Просветите меня, чтобы сберечь время.
     
— Хорошо. Ротор добрался сюда за два года — если он действительно где-то здесь. Значит, роториане провели тут уже около тринадцати лет. Если бы весь Ротор состоял только из одноклеточных водорослей, и их бросили бы в океан, и если бы все они выжили и принялись расти, выделяя кислород, то, чтобы достичь нынешнего уровня — а кислорода в атмосфере планеты восемнадцать процентов, а окиси углерода только следы, — на всё, наверное, потребовалось не менее нескольких тысяч лет. Ну сотен — если условия необыкновенно благоприятны. Но уж, безусловно, гораздо больше тринадцати лет. Между прочим, земные водоросли приспособлены к земным условиям. И другой мир, скорее всего, совсем не подойдёт им, или же рост их окажется очень медленным… Пока ещё земные организмы сумеют приспособиться к новым условиям. За тринадцать лет такие перемены невозможны.
     
Фишер невозмутимо слушал.
     
— Ага, значит, если там изобилует кислород, а окись углерода отсутствует и роториане здесь ни при чем — то что отсюда следует? Выходит, мы обязаны предположить, что мир этот населён жизнью внеземного происхождения?
     
— Именно к такому выводу я и пришёл, — заключил Ярлоу.
     
— Придётся согласиться, — мгновенно отозвалась Уэндел. — Фотосинтез обеспечивает местная растительность. Но это ни в коей мере не означает, что роториане высадились туда или вообще добрались до этой системы.
     
На лице Фишера отразилась досада.
     
— Видите ли, капитан, — подчеркнуто официально проговорил он, — вынужден заметить, что это и не значит, что роториан там нет и что они не добрались сюда. Если планета обладает собственной растительностью, значит, роторианам не пришлось её преобразовывать — они могли просто приступить к её использованию.
     
— Не знаю, — проговорила Бланковиц. — Нет никаких оснований предполагать, что растительность чуждого мира годится в пищу людям. Скорее всего, мы не способны переварить её или как-то использовать. Можно с достаточной уверенностью предположить, что она окажется ядовитой. Но если существует растительный мир, должен быть и животный, а чем это чревато — нам трудно судить.
     
— В таком случае, — сказал Фишер, — роториане вполне могли выгородить себе кусок земли, уничтожить там всю местную жизнь и насадить собственные растения. И эти плантации с годами должны были только увеличиваться.
     
— Предположения и предположения, — пробормотала Уэндел.
     
— Во всяком случае, — отозвался Фишер, — сидеть здесь и сочинять всевозможные варианты — дело бесперспективное. Придётся исследовать этот мир самым тщательным образом, с самого близкого расстояния — с поверхности, если понадобится.
     
— Я целиком с вами согласен! — воскликнул By.
     
— Я биофизик, — заметила Бланковиц, — и если на планете действительно окажется жизнь, то её необходимо исследовать во что бы то ни стало.
     
Уэндел оглядела всех и, слегка покраснев, вдруг согласилась:
     
— Я полагаю, что все вы правы.
    
    
     
      
84
     
     
— Чем ближе мы подлетаем, — сказала Тесса Уэндел, — и чем больше узнаем о планете, тем больше в ней непонятного. Мир этот мертв. Есть ли у кого-нибудь сомнения? На ночной стороне мы не заметили вспышек света, ничто не доказывает существования растительности или других форм жизни.
     
— Прямых признаков нет, — согласился By, — но ведь что-то должно поддерживать содержание кислорода. Правда, я не химик, но что-то не помню такого химического процесса. Может быть, кто подскажет? — Никто не ответил, да By и не ждал ответа. — Сомневаюсь, что даже химик сможет предложить рациональное объяснение. Если в атмосфере есть кислород, значит, в ней идут биологические процессы, поддерживающие его наличие. Мы ничего другого не знаем.
     
— Справедливость ваших слов доказывается существованием единственной планетной атмосферы, содержащей кислород, — сказала Уэндел. — Других, кроме Земли, мы не знаем. Возможно, в будущем над нами ещё посмеются, если выяснится, что Галактика полным-полна планет, кислород в атмосфере которых не имеет ничего общего с жизнью. Нас будут упрекать, как, дескать, по одному-единственному примеру можно было решить, что кислород в атмосфере обязательно имеет биологическую природу.
     
— Нет, — раздраженно ответил Ярлоу, — так, капитан, в науке проблемы не решают. Можно придумать бездну гипотез, только не следует полагать, что законы природы будут меняться ради нашего удобства. Если вы хотите обнаружить небиологический источник атмосферного кислорода, будьте добры предложить подходящий механизм.
     
— Но в отражённом свете, — возразила Уэндел, — мы не видим признаков существования хлорофилла.
     
— А почему он там должен быть? — спросил Ярлоу. — Вполне возможно, что возле красного карлика эту роль исполняет другая молекула. Могу я высказать предположение?
     
— Будьте любезны, — ответила Уэндел, — мне кажется, что ничего другого от вас я уже давно не слыхала.
     
— Великолепно! Пока мы можем сказать только, что суша этого мира полностью лишена жизни. Но это ничего не значит — лишь четыреста миллионов лет назад континенты Земли были столь же безжизненными, однако планета уже имела кислородную атмосферу, даже изобиловала жизнью.
     
— Её водными формами.
     
— Да, капитан. В этом нет ничего плохого. Возможно, и там существуют какие-то водоросли — нечто вроде микроскопических растений, выполняющих роль поставщиков кислорода. Водоросли земных морей выделяют восемьдесят процентов кислорода, каждый год поступающего в атмосферу. Это объясняет всё: и наличие в атмосфере кислорода, и отсутствие жизни на суше. А значит, нам никто не помешает исследовать планету: мы опустимся на безжизненном материке и изучим море с помощью доступных средств, а все подробности оставим следующей экспедиции.
     
— Да, но человек — животное сухопутное. Если бы Ротор находился в этой системе, то роториане наверняка уже приступили бы к колонизации планеты, но признаков этого мы не обнаружили. Неужели вы всё ещё считаете, что дальнейшие исследования необходимы?
     
— Конечно же, — торопливо вмешался By. — Нельзя возвращаться назад с одними наблюдениями. Нам необходимы факты. Не исключено, что обнаружатся и некоторые сюрпризы.
     
— А вы их ждете? — с раздражением спросила Уэндел.
     
— Неважно, чего именно я жду. Но разве можно вернуться на Землю, даже не побывав на планете, и заверить всех, что там ничего нет? Едва ли это разумно.
     
— По-моему, — проговорила Уэндел, — вы изменили мнение на противоположное, а ведь совсем недавно не собирались даже приближаться к этой звезде.
     
— Помнится, — произнес By, — мне пришлось подчиниться мнению большинства. Но в нынешних обстоятельствах мы обязаны провести исследование. Понимаю, капитан, вы испытываете сильное искушение, вам хочется обследовать ещё несколько звездных систем, но раз перед нами пригодный для жизни человека мир, мы обязаны привезти на Землю максимум информации о нём, для человечества куда более важной, чем любой каталог характеристик нескольких ближайших звезд. К тому же, — он показал на иллюминатор, — я хочу увидеть этот мир. Мне кажется, что нам нечего там опасаться.
     
— Кажется… — язвительно повторила Уэндел.
     
— И у меня есть право на интуицию, капитан.
     
— У меня тоже, капитан, и это меня беспокоит, — сказала Мерри Бланковиц и всхлипнула.
     
Уэндел с удивлением посмотрела на молодую женщину.
     
— Бланковиц, вы плачете?
     
— Нет, капитан, просто я очень расстроена.
     
— Почему?
     
— Я включала НД.
     
— Нейродетектор? Изучали этот безжизненный мир? Зачем?
     
— Потому что для этого я и прилетела сюда, — ответила Бланковиц. — Я должна была.
     
— Конечно, результат отрицательный, — проговорила Уэндел. — Очень жаль, Бланковиц, но другой шанс вам представится лишь в другой звездной системе.
     
— Все не так, капитан. Результат не отрицательный. Прибор свидетельствует о наличии жизни в этом мире, и это меня беспокоит. Результат такой неожиданный, и я не понимаю, в чём дело.
     
— Быть может, какая-то неисправность? — вмешался Ярлоу. — Прибор новый, и неудивительно, что он барахлит.
     
— Нет, он работает. Но, может быть, фиксирует наше собственное излучение? Или ошибается? Я проверила — экранировка в порядке, любую системную ошибку я обнаружила бы. Газовый гигант не даёт положительного сигнала, звезда тоже, от точек, наугад выбранных в космосе, его тоже нет, но стоит навести на спутник газового гиганта — и пожалуйста.
     
— Вы хотите сказать, — промолвила Уэндел, — что обнаружили разум там, где мы не в состоянии уловить признаков жизни?
     
— Очень слабый сигнал, он едва выделялся.
     
— Ну, капитан, — сказал Фишер, — что вы думаете о предложении Ярлоу? Что, если жизнь кроется в глубине океана и поэтому доктор Бланковиц получает столь слабый сигнал?
     
— Хорошая мысль, — согласился By. — В конце концов, жители моря — пусть и разумные — могут не иметь техники. В воде костер не разжечь. Внешние проявления жизни моря для людей малозаметны. Каким бы разумом ни обладали эти существа, без техники они не опасны, особенно если они не могут покинуть море: ведь мы будем на суше. Значит, вопрос становится ещё более интересным, и мы просто не имеем права не прояснить его.