1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 
    Он на закате дня    

    Пел красоту вечернюю.    

    Три восковых огня    

    Треплются, лицемерные.    

        

    Шли от него лучи —    

    Жаркие струны по снегу!    

    Три восковых свечи —    

    Солнцу-то! Светоносному!    

        

    О поглядите, как    

    Веки ввалились темные!    

    О поглядите, как    

    Крылья его поломаны!    

        

    Черный читает чтец,    

    Крестятся руки праздные…    

    — Мертвый лежит певец    

    И воскресенье празднует.    

        

    9 мая 1916    

               7. «Должно  быть — за той рощей…»    

        

    Должно быть — за той рощей    

    Деревня, где я жила,    

    Должно быть — любовь проще    

    И легче, чем я ждала.    

        

    — Эй, идолы, чтоб вы сдохли! —    

    Привстал и занес кнут,    

    И окрику вслед — óхлест,    

    И вновь бубенцы поют.    

        

    Над валким и жалким хлебом    

    За жердью встает — жердь.    

    И проволока под небом    

    Поет и поет смерть.    

        

    13 мая 1916    

       

            8. «И тучи  оводов вокруг равнодушных кляч…»    

        

    И тучи оводов вокруг равнодушных кляч,    

    И ветром вздутый калужский родной кумач,    

    И посвист перепелов, и большое небо,    

    И волны колоколов над волнами хлеба,    

    И толк о немце, доколе не надоест,    

    И желтый-желтый — за синею рощей —    

    крест,    

    И сладкий жар, и такое на всем сиянье,    

    И имя твое, звучащее словно: ангел.    

        

    18 мая 1916    

       

            9. «Как  слабый луч сквозь черный морок адов…»    

        

    Как слабый луч сквозь черный морок адов —    

    Так голос твой под рокот рвущихся снарядов.    

        

    И вот в громах, как некий серафим,    

    Оповещает голосом глухим, —    

        

    Откуда-то из древних утр туманных —    

    Как нас любил, слепых и безымянных,    

        

    За синий плащ, за вероломства — грех…    

    И как нежнее всех — ту, глубже всех    

        

    В ночь канувшую — на дела лихие!    

    И как не разлюбил тебя, Россия.    

        

    И вдоль виска — потерянным перстом    

    Все водит, водит… И еще о том,    

        

    Какие дни нас ждут, как Бог обманет,    

    Как станешь солнце звать — и как не    

    встанет…    

        

    Так, узником с собой наедине    

    (Или ребенок говорит во сне?),    

        

    Предстало нам — всей площади широкой! —    

    Святое сердце Александра Блока.    

        

    9 мая 1920    

               10. «Вот он  — гляди — уставший от чужбин…»    

        

    Вот он — гляди — уставший от чужбин,    

    Вождь без дружин.    

        

    Вот — горстью пьет из горной быстрины —    

    Князь без страны.    

        

    Там всё ему: и княжество, и рать,    

    И хлеб, и мать.    

        

    Красно твое наследие, — владей,    

    Друг без друзей!    

        

    15 августа 1921    

       

            11.  «Останешься нам иноком…»    

        

    Останешься нам иноком:    

    Хорошеньким, любименьким,    

    Требником рукописным,    

    Ларчиком кипарисным.    

        

    Всем — до единой — женщинам,    

    Им, ласточкам, нам, венчанным,    

    Нам, злату, тем, сединам,    

    Всем — до единой — сыном    

        

    Останешься, всем — первенцем,    

    Покинувшим, отвергнувшим,    

    Посохом нашим странным,    

    Странником нашим ранним.    

        

    Всем нам с короткой надписью    

    Крест на Смоленском кладбище    

    Искать, всем никнуть в черед,    

    Всем………, не верить.    

        

    Всем — сыном, всем — наследником,    

    Всем — первеньким, последненьким.    

        

    15 августа 1921    

               12. «Други  его — не тревожьте его…»    

        

    Други его — не тревожьте его!    

    Слуги его — не тревожьте его!    

    Было так ясно на лике его:    

    Царство мое не от мира сего.    

        

    Вещие вьюги кружили вдоль жил,    

    Плечи сутулые гнулись от крыл,    

    В певчую прорезь, в запекшийся пыл —    

    Лебедем душу свою упустил!    

        

    Падай же, падай же, тяжкая медь!    

    Крылья изведали право: лететь!    

    Губы, кричавшие слово: ответь! —    

    Знают, что этого нет — умереть!    

        

    Зори пьет, море пьет — в полную сыть    

    Бражничает. — Панихид не служить!    

    У навсегда повелевшего: быть! —    

    Хлеба достанет его накормить!    

        

    15 августа 1921    

       

            13. «А над  равниной…»    

        

    А над равниной —    

    Крик лебединый.    

    Матерь, ужель не узнала сына?    

    Это с заоблачной — он — версты,    

    Это последнее — он — прости.    

        

    А над равниной —    

    Вещая вьюга.    

    Дева, ужель не узнала друга?    

    Рваные ризы, крыло в крови…    

    Это последнее он: — Живи!    

        

    Над окаянной —    

    Взлет осиянный.    

    Праведник душу урвал — осанна!    

    Каторжник койку-обрел-теплынь.    

    Пасынок к матери в дом. — Аминь.    

        

    Между 15 и 25 августа 1921    

               14. «Не  проломанное ребро…»    

        

    Не проломанное ребро —    

    Переломленное крыло.    

        

    Не расстрельщиками навылет    

    Грудь простреленная. Не вынуть    

        

    Этой пули. Не чинят крыл.    

    Изуродованный ходил.    

        * * *    

        

Цепок, цепок венец из терний!    

    Что усопшему — трепет черни,    

        

    Женской лести лебяжий пух…    

    Проходил, одинок и глух,    

        

    Замораживая закаты    

    Пустотою безглазых статуй.    

        

    Лишь одно еще в нем жило:    

    Переломленное крыло.    

        

    Между 15 и 25 августа 1921    

       

            15. «Без  зова, без слова…»    

        

    Без зова, без слова, —    

    Как кровельщик падает с крыш.    

    А может быть, снова    

    Пришел, — в колыбели лежишь?    

        

    Горишь и не меркнешь,    

    Светильник немногих недель…    

    Какая из смертных    

    Качает твою колыбель?    

        

    Блаженная тяжесть!    

    Пророческий певчий камыш!    

    О, кто мне расскажет,    

    В какой колыбели лежишь?    

        

    «Покамест не продан!»    

    Лишь с ревностью этой в уме    

    Великим обходом    

    Пойду по российской земле.    

        

    Полночные страны    

    Пройду из конца и в конец.    

    Где рот-его-рана,    

    Очей синеватый свинец?    

        

    Схватить его! Крепче!    

    Любить и любить его лишь!    

    О, кто мне нашепчет,    

    В какой колыбели лежишь?    

        

    Жемчужные зерна,    

    Кисейная сонная сень.    

    Не лавром, а терном —    

    Чепца острозубая тень.    

        

    Не полог, а птица    

    Раскрыла два белых крыла!    

    — И снова родиться,    

    Чтоб снова метель замела?!    

        

    Рвануть его! Выше!    

    Держать! Не отдать его лишь!    

    О, кто мне надышит,    

    В какой колыбели лежишь?    

        

    А может быть, ложен    

    Мой подвиг, и даром — труды.    

    Как в землю положен,    

    Быть может, — проспишь до трубы.    

        

    Огромную впалость    

    Висков твоих — вижу опять.    

    Такую усталость —    

    Ее и трубой не поднять!    

        

    Державная пажить,    

    Надежная, ржавая тишь.    

    Мне сторож покажет,    

    В какой колыбели лежишь.    

        

    22 ноября 1921    

               16. «Как  сонный, как пьяный…»    

        

    Как сонный, как пьяный,    

    Врасплох, не готовясь.    

    Височные ямы:    

    Бессонная совесть.    

        

    Пустые глазницы:    

    Мертво и светло.    

    Сновидца, всевидца    

    Пустое стекло.    

        

    Не ты ли    

    Ее шелестящей хламиды    

    Не вынес —    

    Обратным ущельем Аида?    

        

    Не эта ль,    

    Серебряным звоном полна,    

    Вдоль сонного Гебра    

    Плыла голова?    

        

    25 ноября 1921    

       

            17. «Так,  Господи! И мой обол…»    

        

    Так, Господи! И мой обол    

    Прими на утвержденье храма.    

    Не свой любовный произвол    

    Пою — своей отчизны рану.    

        

    Не скаредника ржавый ларь —    

    Гранит, коленами протертый.    

    Всем отданы герой и царь,    

    Всем — праведник — певец — и мертвый.    

        

    Днепром разламывая лед,    

    Гробóвым не смущаясь тесом,    

    Русь — Пасхою к тебе плывет,    

    Разливом тысячеголосым.    

        

    Так, сердце, плачь и славословь!    

    Пусть вопль твой — тысяча который? —    

    Ревнует смертная любовь.    

    Другая — радуется хору.    

        

    2 декабря 1921    

       

           «То-то в  зеркальце — чуть брезжит…»    

       

   То-то в зеркальце — чуть брезжит —    

   Всё гляделась:    

   Хорошо ли для приезжих    

   Разоделась.    

       

   По сережкам да по бусам    

   Стосковалась.    

   То-то с купчиком безусым    

   Целовалась.    

       

   Целовалась, обнималась —    

   Не стыдилась!    

   Всяк тебе: «Прости за малость!»    

   — «Сделай милость!»    

       

   Укатила в половодье    

   На три ночи.    

   Желтоглазое отродье!    

   Ум сорочий!    

       

   А на третью — взвыла Волга,    

   Ходит грозно.    

   Оступиться, что ли, долго    

   С перевозу?    

       

   Вот тебе и мех бобровый,    

   Шелк турецкий!    

   Вот тебе и чернобровый    

   Сын купецкий!    

       

   Не купецкому же сыну    

   Плакать даром!    

   Укатил себе за винным    

   За товаром!    

       

   Бурлаки над нею, спящей,    

   Тянут барку. —    

   За помин души гулящей    

   Выпьем чарку.    

       

   20 апреля 1916    

           «В оны дни ты  мне была, как мать…»    

       

   В оны дни ты мне была, как мать,    

   Я в ночи тебя могла позвать,    

   Свет горячечный, свет бессонный,    

   Свет очей моих в ночи оны.    

       

   Благодатная, вспомяни,    

   Незакатные оны дни,    

   Материнские и дочерние,    

   Незакатные, невечерние.    

       

   Не смущать тебя пришла, прощай,    

   Только платья поцелую край,    

   Да взгляну тебе очами в очи,    

   Зацелованные в оны ночи.    

       

   Будет день — умру — и день — умрешь,    

   Будет день — пойму — и день — поймешь…    

   И вернется нам в день прощеный    

   Невозвратное время оно.    

       

   26 апреля 1916    

      

         «Я пришла к  тебе черной полночью…»    

       

   Я пришла к тебе черной полночью,    

   За последней помощью.    

   Я — бродяга, родства не помнящий,    

   Корабль тонущий.    

       

   В слободах моих — междуцарствие,    

   Чернецы коварствуют.    

   Всяк рядится в одежды царские,    

   Псари царствуют.    

       

   Кто земель моих не оспаривал,    

   Сторожей не спаивал?    

   Кто в ночи не варил — варева,    

   Не жег — зарева?    

       

   Самозванцами, псами хищными,    

   Я до тла расхищена.    

   У палат твоих, царь истинный,    

   Стою — нищая!    

       

   27 апреля 1916    

           «Продаю!  Продаю! Продаю…»    

       

   Продаю! Продаю! Продаю!    

   Поспешайте, господа хорошие!    

   Золотой товар продаю,    

   Чистый товар, не ношенный,    

   Не сквозной, не крашенный, —    

   Не запрашиваю!    

       

   Мой товар — на всякий лад, на всякий вкус.    

   Держись, коробейники! —    

   Не дорожусь! не дорожусь! не дорожусь!    

   Во что оцéните.    

   Носи — не сносишь!    

   Бросай — не сбросишь!    

       

   Эй, товары хороши-то хороши!    

   Эй, выкладывайте красные гроши!    

   Да молитесь за помин моей души!    

       

   28 апреля 1916    

      

         «Много тобой  пройдено…»    

       

   Много тобой пройдено    

   Русских дорог глухих.    

   Ныне же вся родина    

   Причащается тайн твоих.    

       

   Все мы твои причастники,    

   Смилуйся, допусти! —    

   Кровью своей причастны мы    

   Крестному твоему пути.    

       

   Чаша сия — полная,    

   — Причастимся Св даров! —    

   Слезы сии солоны,    

   — Причастимся Св даров! —    

       

   Тянут к тебе матери    

   Кровную кровь свою.    

   Я же — слепец на паперти —    

   Имя твое пою.    

       

   2 мая 1916    

           АХМАТОВОЙ    

       

            1. «О, Муза  плача, прекраснейшая из муз…»    

        

    О, Муза плача, прекраснейшая из муз!    

    О ты, шальное исчадие ночи белой!    

    Ты черную насылаешь метель на Русь,    

    И вопли твои вонзаются в нас, как стрелы.    

        

    И мы шарахаемся и глухое: ох! —    

    Стотысячное — тебе присягает: Анна    

    Ахматова! Это имя — огромный вздох,    

    И в глубь он падает, которая безымянна.    

        

    Мы коронованы тем, что одну с тобой    

    Мы землю топчем, что небо над нами — то же!    

    И тот, кто ранен смертельной твоей судьбой,    

    Уже бессмертным на смертное сходит ложе.    

        

    В певучем граде моем купола горят,    

    И Спаса светлого славит слепец бродячий…    

    И я дарю тебе свой колокольный град,    

    — Ахматова! — и сердце свое в придачу.    

        

    19 июня 1916    

       

            2.  «Охватила голову и стою…»    

        

    Охватила голову и стою,    

    — Что людские козни! —    

    Охватила голову и пою    

    На заре на поздней.    

        

    Ах, неистовая меня волна    

    Подняла на гребень!    

    Я тебя пою, что у нас — одна,    

    Как луна на небе!    

        

    Что, на сердце вóроном налетев,    

    В облака вонзилась.    

    Горбоносую, чей смертелен гнев    

    И смертельна — милость.    

        

    Что и над червонным моим Кремлем    

    Свою ночь простерла,    

    Что певучей негою, как ремнем,    

    Мне стянула горло.    

        

    Ах, я счастлива! Никогда заря    

    Не сгорала чище.    

    Ах, я счастлива, что тебя даря,    

    Удаляюсь — нищей,    

        

    Что тебя, чей голос — о глубь, о мгла! —    

    Мне дыханье сузил,    

    Я впервые именем назвала