1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 
«Если за рулем он, не думаю, что я смогу сесть в машину», — подумал Генри, сжимая нож, пьяно покачиваясь из стороны в сторону, глядя на силуэт на водительском сиденье.
    
Потом пассажирская дверца «Фьюри» распахнулась, зажглась лампочка под крышей, и водитель повернулся к нему. Рыгало Хаггинс. Лицо его оставляло желать лучшего. Один глаз вытек. Через гниющую дыру в пергаментной щеке виднелись почерневшие зубы. На голове Рыгало красовалась бейсболка «Нью-йоркских янки», которую он носил в тот день, когда умер. Он развернул ее козырьком назад. Серо-зеленая плесень обрамляла козырек.
    
— Рыгало! — воскликнул Генри, и дикая боль пронзила живот, заставив его вскрикнуть вновь, уже без слов.
    
Мертвые губы Рыгало разошлись в усмешке, пойдя беловато-серыми трещинами. Он протянул скрюченную руку к открытой дверце, приглашая садиться.
    
Генри замялся, а потом, волоча ноги, обошел «Фьюри» спереди, проходя мимо радиаторной решетки, протянул руку, чтобы коснуться эмблемы на капоте, как делал всегда, когда отец мальчишкой брал его в демонстрационный зал в Бангоре, чтобы посмотреть на точно такой же автомобиль. Когда он добрался до пассажирской стороны, мягкая волна серого накрыла его, и ему пришлось схватиться за открытую дверцу, чтобы не упасть. Он постоял, опустив голову, тяжело дыша. Наконец мир стал прежним — по крайней мере частично, — и он смог обогнуть дверцу и плюхнуться на сидение. Боль вновь вгрызлась в живот, свежая кровь выплеснулась на руку. Она напоминала теплое желе. Генри откинул голову и скрипнул зубами, жилы на шее натянулись. А потом боль чуть отпустила.
    
Дверца захлопнулась сама собой. Лампочка под крышей погасла. Генри увидел, как разлагающаяся рука Рыгало взялась за ручку переключения скоростей и врубила первую передачу. Белые суставы блестели сквозь прогнившую кожу на костяшках пальцев.
    
«Фьюри» покатил по Канзас-стрит к холму Подъем-в-милю.
    
— Как поживаешь, Рыгало? — услышал Генри свой голос. Глупый, конечно, вопрос — Рыгало здесь быть не мог, мертвецы автомобили не водят, — но ничего другого в голову не приходило.
    
Рыгало не ответил. Единственный запавший глаз смотрел на дорогу. Его зубы неприятно поблескивали сквозь дыру в щеке. До Генри вдруг дошло, что от старины Рыгало смердит. Старина Рыгало вонял, как большое ведро гнилых помидоров.
    
Крышка бардачка откинулась, ударив Генри по коленям, в свете зажегшейся внутри маленькой лампочки он увидел бутылку «Тексас драйвер», наполовину пустую. Генри достал бутылку, открыл и сделал большой глоток. Спиртное проскочило по горлу прохладным шелком и влилось в желудок раскаленной лавой. Генри содрогнулся, застонал, а потом почувствовал себя чуть лучше, уже не столь оторванным от окружающего мира.
    
— Спасибо, — поблагодарил он.
    
Голова Рыгало повернулась к нему. Генри услышал, как сухожилия шеи заскрипели, словно несмазанные петли. Рыгало с мгновение сверлил его взглядом мертвого глаза, и Генри только теперь понял, что Рыгало лишился и большей части носа. Создавалось ощущение, будто кто-то полакомился носом Рыгало. Может, собака. Или крысы. Скорее крысы. В тоннелях, куда они загнали в тот день сопляков, крыс хватало.
    
Двигаясь так же медленно, голова Рыгало повернулась обратно, лицом к дороге. Генри не возражал. Когда старина Рыгало так смотрел на него… что ж, Генри чувствовал себя не в своей тарелке. Что-то читалось во взгляде единственного мертвого глаза. Упрек? Злость? Что-то еще?
    
«За рулем этого автомобиля мертвый мальчишка».
    
Генри посмотрел на свою руку и увидел на коже огромные мурашки. Быстро отхлебнул из бутылки. Пошло легче, тепло стало расходиться по телу.
    
«Плимут» спустился с холма Подъем-в-милю, выкатился на кольцевую развязку, по которой транспорт двигался против часовой стрелки… только в этот ночной час никакого транспорта не было. Все светофоры мигали желтым, заливая световыми импульсами темные близлежащие дома и пустынные улицы. Стояла такая тишина, что Генри слышал, как щелкают реле в каждом светофоре… или ему только казалось, что он слышит?
    
— Я никогда не собирался бросить тебя там в тот день, Рыгало, — сказал Генри. — Я хочу сказать… ну, ты понимаешь… если у тебя возникали такие мысли.
    
Вновь заскрипели мертвые сухожилия. Опять Рыгало посмотрел на него запавшим глазом. Губы растянулись в жуткой усмешке, обнажившей черно-зеленые десны, на которых разросся свой сад плесени. «И что означает эта усмешка? — спросил себя Генри, когда автомобиль скользил по Главной улице мимо Универмага Фриза на одной стороне и кинотеатра „Аладдин“ и закусочной „У Нэна“ на другой. — Прощающая усмешка? Усмешка давнего друга? Или усмешка, которая говорит: „Я разберусь с тобой, Генри. Я разберусь с тобой за то, что в тот день ты бросил меня и Вика!“ Что это за усмешка?»
    
— Ты должен понимать, как все тогда было, — начал Генри и замолчал. Как тогда было? В голове у него все смешалось, словно элементы картинки-головоломки, которые только что вывалили на один из этих говенных карточных столов в комнате отдыха в «Джунипер-Хилл». Как было в точности? Они крались за жирдяем и сучкой до Канзас-стрит, затаились в кустах, наблюдая, как те поднимаются по склону наверх. Если бы они скрылись из виду, то он с Виктором и Рыгало бросились бы за ними: двое лучше, чем ни одного, а с остальными можно разобраться и позже.
    
Но они не скрылись. Просто привалились к ограждению, разговаривали, смотрели на улицу. Время от времени поглядывали вниз, на Пустошь, но Генри и его дружки из кустов не высовывались.
    
Небо, помнил Генри, постепенно темнело — с запада наплывали облака. Воздух густел. Собирался дождь.
    
И что произошло потом? Что?..
    
Костлявая когтистая рука сомкнулась на предплечье Генри, и он вскрикнул. Он уплывал в ватную серость, но ужасное прикосновение Рыгало и боль, от крика пронзившая кинжалом живот, вернули его обратно. Генри оглянулся и увидел лицо Рыгало в каких-то двух дюймах от своего. Глубоко вдохнул и тут же пожалел об этом. Старина Рыгало и впрямь смердел. Вновь Генри подумал о ведре помидоров, надолго забытом в темном углу сарая. Желудок скрутило.
    
Внезапно он вспомнил, чем все закончилось… во всяком случае, для Рыгало и Вика. Как что-то вышло из темноты, когда они стояли под шахтой с дренажной решеткой наверху, гадая, куда пойти. Что-то… Генри не мог сказать, что именно, пока Виктор не закричал: «Франкенштейн! Это Франкенштейн!» И — да, к ним приближался созданный Франкенштейном монстр, с болтами, торчащими из шеи, глубоким шрамом на лбу, в башмаках, похожих на детские кубики.
    
«Франкенштейн! — вновь прокричал Вик. — Фран…» А потом Вик остался без головы. Голова Вика уже летела через тоннель, чтобы стукнуться о дальнюю стену, издав глухой чавкающий звук. Желтые водянистые глаза монстра остановились на нем, Генри, и он замер. Потерял контроль над мочевым пузырем и почувствовал, как теплый поток стекает по ногам.
    
Тварь шагнула к нему, и Рыгало… Рыгало…
    
— Послушай, я знаю, что убежал, — признался Генри. — Не следовало мне этого делать, но… но…
    
Рыгало только смотрел на него.
    
— Я заблудился, — прошептал Генри, как бы объясняя старине Рыгало, что ему тоже досталось. Прозвучало не очень, с тем же успехом он мог сказать: «Да, я знаю, что тебя убили, Рыгало, но и я занозил палец». Но как же все было ужасно… действительно ужасно. Он долгие часы бродил по миру вонючей темноты, пока наконец, он это помнил, не стал кричать. В какой-то момент он упал в колодец — и падал долго, успев подумать: «Как хорошо, сейчас я умру, и меня здесь больше не будет» — и оказался в быстром потоке воды. Он предположил, что находится под Каналом. Потом его вынесло в меркнущий солнечный свет, он доплыл до берега и выбрался из Кендускига менее чем в пятидесяти ярдах от того места, где двадцатью шестью годами позже утонет Адриан Меллон. Поскользнулся, упал, ударился головой, потерял сознание. Пришел в себя уже в темноте. Каким-то образом нашел дорогу до Шоссе 2, откуда его подвезли домой. Там Генри уже ждали копы.
    
Но это было тогда, и с тех пор утекло много воды. Рыгало закрыл его собой, и монстр Франкенштейна содрал с его черепа левую половину лица — это все, что успел увидеть Генри, прежде чем дал деру. Но теперь Рыгало вернулся и на что-то указывал.
    
Генри увидел, что они остановились перед «Дерри таун-хаусом», и внезапно все понял. «Таун-хаус» — единственный отель, оставшийся в Дерри с той поры. В 1958 году приезжие могли остановиться также в «Восточной звезде» в конце Биржевой улицы или в «Приюте странника» на Торо-стрит. Но оба эти отеля исчезли, когда Дерри начал активно застраиваться (Генри все это знал, не зря же в «Джунипер-Хилл» он ежедневно читал «Дерри ньюс»). Остался только «Таун-хаус» да несколько паршивеньких маленьких мотелей у автострады.
    
«Их всех я найду здесь, — подумал Генри. — В одном месте. Всех, кто остался. Спящими в своих кроватях, с образами круглых леденцов — или, возможно, канализационных тоннелей, — пляшущими в голове. И я до них доберусь. Прикончу одного за другим».
    
Он вновь достал бутылку «Тексас драйвер», глотнул. Почувствовал свежую кровь, вытекшую на колени, и сиденье под ним стало липким, но спиртное поднимало настроение, со спиртным все это уже и не имело значения. Он предпочел бы хороший бурбон, но полагал, что «Драйвер» лучше, чем ничего.
    
— Слушай, — сказал он Рыгало, — мне жаль, что я убежал. Не знаю, почему убежал. Пожалуйста… не сердись.
    
Рыгало заговорил в первый и единственный раз, но не своим голосом. Из гниющего рта Рыгало раздался низкий и властный голос, ужасающий голос. При первых же звуках Генри испуганно заверещал. Это был голос с луны, голос клоуна, голос, который он слышал во снах о дренажных коллекторах и канализационных тоннелях, где бежала и бежала вода.
    
— Заткнись и разберись с ними, — приказал голос.
    
— Конечно! — взвизгнул Генри. — Конечно, без вопросов, я и сам хочу, никаких проблем…
    
Он вернул бутылку в бардачок. Горлышко звякнуло, как зубы. А потом он увидел лист бумаги там, где лежала бутылка. Достал, развернул, оставляя на углах кровяные следы. Поверху тянулся логотип, ярко-алыми буквами.
    
    
    
    
Ниже большими буквами напечатали:
    
    
    
    
Номера их комнат. Это хорошо. Сэкономит время.
    
— Спасибо, Ры…
    
Но Рыгало ушел. Водительское кресло пустовало. На нем лежала только бейсболка «Нью-йоркских янки» с плесенью на козырьке. И какая-то слизь осталась на круглой головке ручки переключения скоростей.
    
Генри уставился на пустое водительское кресло, удары сердца болью отдавались в горле… а в следующее мгновение ему показалось, что он уловил какое-то движение на заднем сиденье. Он торопливо вылез из автомобиля, открыв дверцу и в спешке чуть не вывалившись на мостовую. Направляясь к парадной двери отеля, по широкой дуге обошел «Плимут-Фьюри», двигатель которого по-прежнему работал на холостых оборотах, напоминая приглушенные разрывы круглых рассыпных фейерверков (фейерверки такого типа запретили в штате Мэн в 1962 году).
    
Шел Генри с трудом; каждый шаг раздирал живот. Но он поднялся на тротуар и постоял там, глядя на восьмиэтажный кирпичный отель. Вместе с библиотекой, кинотеатром «Аладдин» и семинарией отель относился к считанным зданиям, которые Генри помнил с тех давних дней. Он видел, что на верхних этажах окна почти все темные, а два фонаря матового стекла по сторонам парадной двери мягко светились в ночи, окруженные туманным ореолом.
    
С трудом переставляя ноги, Генри двинулся к фонарям, прошел между ними, плечом толкнул дверь.
    
Вестибюль окутывала ночная тишина. На полу лежал выцветший турецкий ковер. Потолок представлял собой огромный витраж, выполненный из прямоугольных панелей, на которых изображались сцены из лесорубского прошлого Дерри. Везде стояли мягкие диваны и вольтеровские кресла, в огромном камине, в котором ничего не горело, на металлической подставке для дров лежал березовый ствол, настоящее дерево — не газовая горелка. Камин в вестибюле отеля «Таун-хаус» не был декоративным атрибутом интерьера. В нескольких низких кадках зеленели растения. Двустворчатая стеклянная дверь вела в бар и ресторан, в такой поздний час уже закрытые. Из какой-то комнатушки доносились тихие звуки работающего телевизора.
    
Генри пересек вестибюль. Кровь перепачкала его джинсы и рубашку. Кровь въелась в кожу рук. Кровь, как боевая краска, исполосовала его щеки и лоб. Глаза вылезали из орбит. Любой, кто увидел бы его в вестибюле отеля, бросился бы бежать, крича от ужаса. Но никто ему не встретился.
    
Двери кабины лифта разошлись, едва Генри нажал на кнопку вызова. Он посмотрел на бумажку в руке, потом на кнопки с цифрами. После короткого размышления нажал на «6», и двери кабины сомкнулись. Под гудение электромотора кабина поползла вверх.
    
«Начну сверху и буду спускаться вниз».
    
Генри привалился к дальней стенке кабины, полуприкрыв глаза. Гудение лифта успокаивало. Как и гудение насосов дренажной системы. Тот день: воспоминания о нем продолжали возвращаться к Генри. До чего же все выглядело предопределенным, словно все они просто играли роли. Вик и старина Рыгало… они казались, ну… что ли, загипнотизированными. Он помнил…
    
Кабина остановилась, тряхнув его и вызвав приступ боли в животе. Двери разошлись. Генри вышел в пустынный коридор (снова растения, уже в подвесных горшках, растения-пауки, он не хотел касаться ни одного из них, этих сочащихся влагой зеленых ползучих растений, слишком уж они напоминали тех тварей, которые свешивались вниз там, в темноте). Он сверился с бумажкой. Каспбрэк в номере 609. Генри тащился по коридору, одной рукой опираясь о стену, оставляя на обоях кровавые следы (но он отходил от стены, когда приближался к одному из этих висячих растений-пауков; не хотел иметь с ними никаких дел). Дыхание сухими хрипами вырывалось из горла.
    
Наконец, нужная ему дверь. Генри достал из кармана нож с выкидным лезвием, облизнул пересохшие губы, постучал. Никакой реакции. Постучал вновь, громче.
    
— Кто там?
    
Сонный голос. Хорошо. Он будет в пижаме, до конца не проснувшийся. И когда он откроет дверь, Генри ударит его ножом во впадину у шеи, уязвимую впадину, пониже кадыка.
    
— Коридорный, сэр, — ответил Генри. — Сообщение от вашей жены.
    
Женат ли Каспбрэк? Может, он сморозил глупость? Генри ждал, подобравшись. Услышал шаги — шорох шлепанцев.
    
— От Майры? — В голосе слышалась тревога. Хорошо. В последующие секунды тревоги у него только прибавится. На правом виске Генри запульсировала жилка.
    
— Наверное, сэр. Имени нет. Только сказано, что от вашей жены.
    
Последовала пауза. Потом металлическое позвякивание: Эдди возился с цепочкой. Улыбаясь, Генри нажал кнопку на рукоятке ножа. Щелчок. Он прижал лезвие к щеке, изготовился. Услышал, как повернулся барашек врезного замка. Еще мгновение, и он вонзит нож в горло этого костлявого маленького говнюка. Генри ждал. Дверь открылась и Эдди…
    10
    Неудачники собираются вместе — 13:20
    
…увидел Стэна и Ричи, только что вышедших из «Костелло-авеню маркет». Каждый ел «Ракету», мороженое, которое выдвигалось из трубки.
    
— Эй! — крикнул он. — Подождите.
    
Они повернулись, и Стэн помахал ему рукой. Эдди побежал к ним как мог быстро, но, по правде говоря, не так уж и быстро. Одна рука была в гипсе, другой он прижимал к боку игровую доску для пачиси.
    
— Что скажешь, Эдди? Что скажешь, мальчуган? — спросил Ричи раскатистым Голосом джентльмена с Юга (хотя он более всего напоминал голос Фогхорна Легхорна в мультфильмах «Уорнер бразерс»). — Ах, батюшки… Ах, батюшки… у мальчугана сломана рука! Ах, батюшки… окажи любезность, по-онеси за него игро-овую до-оску для пачиси!
    
— Доску я и сам донесу! — Эдди чуть запыхался. — Дашь лизнуть?
    
— Твоя мамочка этого не одобрит, Эдди. — Ричи печально покачал головой. Начал есть быстрее. Он только что добрался до шоколадной середины, своей любимой части. — Микробы, мальчуган! Ах, батюшки… Ах, батюшки, можно подцепить жутких микробов, доедая за кем-то еще.
    
— Я готов рискнуть, — ответил Эдди.
    
С неохотой Ричи протянул мороженое Эдди, но отдернул руку, едва Эдди дважды хорошенько приложился к нему языком.
    
— Если хочешь, доешь мое, — предложил Стэн. — Я никак не переварю ленч.
    
— Евреи много не едят, — с важным видом указал Ричи. — Это часть их религии.
    
Теперь они неспешно шагали втроем, направляясь к Канзас-стрит и Пустоши. Дерри, казалось, забылся глубоким сном в послеполуденной жаре. В большинстве домов, мимо которых они проходили, окна закрывали жалюзи. Игрушки валялись на лужайках, словно их владельцев торопливо оторвали от игры и уложили спать. Далеко на западе рокотал гром.
    
— Это правда? — спросил Эдди Стэна.
    
— Нет, Ричи подшучивает над тобой, — ответил Стэн. — Евреи едят столько же, сколько и обычные люди. — Он указал на Ричи. — Как он.
    
— Знаешь, ты очень груб со Стэном. — Эдди повернулся к Ричи. — Ты бы хотел, чтобы о тебе говорили всякую чушь только потому, что ты католик?
    
— Католики тоже хороши, — отмахнулся Ричи. — Отец как-то сказал мне, что Гитлер был католиком, а Гитлер убил миллионы евреев. Так, Стэн?
    
— Да, пожалуй, — ответил Стэн. Выглядел он смущенным.
    
— Моя мать пришла в ярость, когда отец это сказал, — продолжил Ричи. Его лицо осветила улыбка воспоминаний. — В дикую ярость. А еще у нас, католиков, была инквизиция, с дыбой, тисками для больших пальцев и тому подобным. Я считаю, все религии такие странные.
    
— Согласен с тобой, — кивнул Стэн. — Мы не ортодоксы или что-то в этом роде. Я хочу сказать, едим ветчину и бекон. Я даже плохо представляю себе, что это такое — быть иудеем. Я родился в Дерри, иногда мы ездим в синагогу в Бангор, скажем, на Йом-Кипур, но… — Он пожал плечами.
    
— Ветчину? Бекон? — Эдди ничего не понимал. Он и его мать принадлежали к методистской церкви.
    
— Ортодоксальные евреи такого не едят, — пояснил Стэн. — Где-то в Торе сказано, что нельзя есть валяющегося в грязи и шагающего по дну океанов. Как это точно звучит, я не скажу. Но свинина исключается, как и лобстеры. Мои родители, правда, их едят, и я тоже.
    
— Это странно. — Эдди расхохотался. — Никогда не слышал о религии, которая говорила тебе, что ты можешь есть. Потом они начнут говорить тебе, какой ты должен покупать бензин.
    
— Кошерный, — ответил Стэн и сам рассмеялся. Ни Ричи, ни Эдди не поняли, над чем он смеется.
    
— Ты должен признать, Стэнни, это довольно странно, — повернулся к нему Ричи. — Я хочу сказать, тебе нельзя съесть сосиску только потому, что ты иудей.
    
— Да? — усмехнулся Стэн. — Ты ешь мясо по пятницам?
    
— Господи, нет! — в ужасе воскликнул Ричи. — Нельзя есть мясо по пятницам, потому что… — Он заулыбался. — Ладно, я понимаю, о чем ты.
    
— Католики действительно отправляются в ад, если едят мясо по пятницам? — изумленно спросил Эдди, не имея ни малейшего представления о том, что его дедушки и бабушки были набожными польскими католиками, которые считали, что есть мясо по пятницам все равно что выйти из дома без одежды.
    
— Вот что я тебе скажу, Эдди, — ответил ему Ричи. — Я не думаю, что Бог пошлет меня вниз поджариваться на огне только за то, что я по забывчивости съем в пятницу сандвич с копченой колбасой, но стоит ли рисковать? Так?
    
— Думаю, не стоит, — кивнул Эдди. — Но мне это кажется таким… — «таким глупым», хотел сказать он, но вспомнил историю, которую рассказала в воскресной церковной школе миссис Портли, когда он был маленьким — ходил только в первый класс маленьких верующих. По словам миссис Портли, один плохой мальчик однажды украл с подноса кусочек хлеба, который раздавали на причастии, и положил в карман. Он отнес этот кусочек домой и бросил в унитаз только для того, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. И тут же — так, во всяком случае, миссис Портли сообщила заслушавшимся маленьким верующим — вода в унитазе окрасилась ярко-красным. Это была Кровь Христова, сказала миссис Портли, и она явилась маленькому мальчику, потому что он совершил очень плохой поступок, который называется СВЯТОТАТСТВОМ. Она явилась ему, чтобы он понял, что он может подвергнуть свою бессмертную душу опасности адских мук, бросив тело Христово в унитаз.
    
Раньше Эдди очень даже нравилось принимать причастие, что ему разрешили только в прошлом году. Методисты вместо вина использовали виноградный сок, а тело Христово представляли кубики свежего, упругого чудо-хлеба.[324] Ему нравилась эта идея — есть и пить по ходу религиозного ритуала. Но после рассказа миссис Портли его отношение к ритуалу изменилось, появился страх. Мужество требовалось даже для того, чтобы потянуться за кусочком хлеба, и он всегда боялся электрического разряда… или, хуже того, что хлеб внезапно изменит цвет в его руке, станет сгустком крови, и бестелесный Голос загремит на всю церковь: «Недостоин! Недостоин! В ад его! В ад!» Часто после причастия горло его сжималось, воздух со свистом входил в легкие и выходил из них, и он в паническом нетерпении ждал, когда же благословение закончится, и он сможет выскочить на церковную паперть и воспользоваться ингалятором.
    
«Не будь дураком, — говорил он себе, становясь старше. — Это всего лишь история, и миссис Портли уж точно никакая не святая: мама говорила, что она развелась, когда жила в Киттери, и ездит играть в бинго в Бангор, а истинные христиане в азартные игры не играют, истинные христиане оставляют азартные игры язычникам и католикам».
    
Все это имело смысл, но тревоги его не развеяло. История о хлебе, который раздавали тем, кто принимал причастие, превратившем воду в унитазе в кровь, беспокоила его, не отпускала, не давала заснуть. И однажды ночью он понял, что окончательную ясность в эту историю можно внести только одним способом: украсть кусочек хлеба, бросить в унитаз и посмотреть, что получится.
    
Но на такой эксперимент духа ему не хватило; его рациональный разум не выдерживал мрачного образа: кровь растекается по воде, грозя потенциальным проклятием. Его разум не мог устоять перед магическим заклинанием: «Это мое тело, берите его, ешьте; это моя кровь, пролитая за вас и за многих».[325]
    
Нет, он никогда бы не провел такой эксперимент.
    
— По-моему, все религии странные, — высказался по этому поводу Эдди. «Но и могущественные, — добавил его разум, — почти колдовские… или это тоже СВЯТОТАТСТВО?» Мысли перекинулись на случившееся с ними в доме 29 по Нейболт-стрит, и впервые он увидел безумную параллель: Оборотень, если на то пошло, появился из унитаза.
    
— Послушайте, мне кажется, все спят. — Ричи небрежно бросил пустую трубку из-под «Ракеты» в ливневую канаву. — Чувствуете, как тихо? Или сегодня все на день отправились в Бар-Харбор?
    
— Э-э-э-э-й, па-а-арни? — раздался за их спинами голос Билла. — По-о-одождите!
    
Эдди повернулся, он всегда радовался, слыша голос Большого Билла. На Сильвере тот обогнул угол Костелло-авеню, оставив Майка далеко позади, хотя у того «швинн» был самой новой модели.
    
— Хай-йо, Сильвер, ВПЕРЕ-Е-ЕД! — прокричал Билл и помчался к ним со скоростью не меньше двадцати миль в час, игральные карты выдавали пулеметную дробь, потом крутанул педали назад, заблокировав заднее колесо, и оставил на асфальте восхитительно длинный черный резиновый след.
    
— Заика Билл! — воскликнул Ричи. — Как поживаешь, мальчуган? Ах, батюшки… Ах, батюшки… Как ты, мальчуган?
    
— Но-ормально, — ответил Билл. — Видели Бена и Бе-е-еверли?
    
К ним подъехал Майк. На его лице блестели маленькие капельки пота.
    
— Как быстро катит твой велик, а?
    
Билл рассмеялся:
    
— То-очно не з-знаю. Довольно бы-ыстро.
    
— Я их не видел, — ответил Ричи. — Они, вероятно, там, в клубе. Поют дуэтом. Ш-бум, ш-бум… ю-да-да-да-да-да… ты светишь мне, как солнце, сладкая моя.
    
Стэн Урис издал рвотный звук.
    
— Он просто завидует, — объяснил Ричи Майку. — Евреи не могут петь.
    
— Би-и-и…
    
— Бип-бип, Ричи, — закончил за него Ричи, и все рассмеялись.
    
Они вновь направились к Пустоши, Майк и Билл катили велосипеды. Разговор, поначалу оживленный, увял. Глянув на Билла, Эдди увидел тревогу на его лице, и подумал, что эта мертвая тишина достает и его. Он знал, что Ричи пошутил, но сейчас создавалось ощущение, будто все жители Дерри на этот день действительно отправились в Бар-Харбор… или куда-то еще. Ни одного автомобиля не проехало мимо. Им не встретилась ни одна старушка, катящая тележку с продуктами в свой дом или квартиру.
    
— Очень уж тихо, да? — ввернул Эдди, но Билл только кивнул.
    
Они перешли на ту сторону Канзас-стрит, за которой находилась Пустошь, и тут увидели бегущих к ним, что-то кричащих Беверли и Бена. Вид Беверли шокировал Эдди. Всегда такая чистенькая, аккуратная, волосы вымыты, завязаны в конский хвост… а сейчас выглядела так, будто извалялась во всех канавах вселенной. Глаза дикие, широко раскрытые. На щеке царапина. Джинсы в грязи. Блузка порвана.
    
Бен отстал от нее, бежал, тяжело дыша, брюхо моталось из стороны в сторону.
    
— В Пустошь идти нельзя! — Беверли жадно ловила ртом воздух. — Парни… Генри… Виктор… они где-то там… нож… у него нож…
    
— По-о-омедленнее. — Билл, как и обычно, безо всяких усилий, подсознательно, взял командование на себя. Посмотрел на подбегающего Бена. Его щеки горели, внушительная грудь вздымалась.
    
— Она говорит, что Генри спятил, Большой Билл, — пояснил Бен.
    
— Черт, ты хочешь сказать, что раньше он был в своем уме? — спросил Ричи и сплюнул между зубов.
    
— За-а-аткнись, Ри-ичи, — бросил Билл и вновь повернулся к Беверли: — Ра-асскажи.
    
Рука Эдди заползла в карман и коснулась ингалятора. Он не знал, о чем пойдет речь, но не сомневался, что ничего хорошего от Беверли они не услышат.
    
Заставляя себя говорить как можно спокойнее, Беверли изложила отредактированную версию своей истории — начиная с того момента, как Генри, Виктор и Рыгало поймали ее на улице. Об отце она им ничего не сказала — отчаянно стыдилась случившегося.
    
Когда она закончила, Билл какое-то время стоял молча, наклонив голову, сунув руки в карманы, с привалившимся к груди рулем Сильвера. Остальные ждали, частенько бросая взгляды на ограждение, тянувшееся по краю обрыва. Билл думал долго, и никто ему не мешал. Эдди осознал, внезапно и естественно, что дело, возможно, идет к развязке. Не потому ли день такой тихий, а? Да еще это ощущение, что весь город вымер и в нем остались только покинутые дома.
    
Ричи думал о фотографии в альбоме Джорджа, которая внезапно пришла в движение.
    
Беверли думала об отце, о том, какими тусклыми были его глаза.
    
Майк думал о птице.
    
Бен — о мумии и запахе сгнившей корицы.
    
Стэн Урис думал о джинсах, мокрых джинсах, с которых капала вода, и о руках, белых, как смятая бумага, с которых тоже капала вода.
    
— По-о-ошли, — наконец заговорил Билл. — Мы с-спустимся в-вниз.
    
— Билл… — На лице Бена отразилась тревога. — Беверли говорит, что Генри действительно спятил. Он хотел убить…
    
— Пу-устошь н-не и-их. — Билл обвел рукой зеленую долину справа от них и под ними, кустарник, деревья, бамбук, сверкающую под солнцем воду. — Э-это не и-их со-о-обственность. — Он оглядел всех, с суровым лицом. — М-мне на-адоело и-их бо-ояться. Мы по-обили их в би-итве ка-амней, и, если н-нам п-придется по-обить и-их с-снова, мы э-это с-сделаем.
    
— Но, Билл, а если это не просто они?
    
Билл повернулся к Эдди, и тот испытал настоящий шок, увидев, какое усталое и отрешенное у Билла лицо… что-то пугало в этом лице, но только позже, гораздо позже, уже взрослым, засыпая после посиделок в библиотеке, Эдди осознал, что именно его пугало: он видел лицо мальчика, которого подталкивали к грани безумия, лицо мальчика, который, по большому счету, степенью здравомыслия и возможностью контролировать собственные поступки ничем не отличался от Генри. Но при этом никуда не делся и истинный Билл, выглядывающий из этих испуганных, одержимых глаз… злой, полный решимости Билл.
    
— И ч-что с то-ого, е-если н-не то-олько о-они?
    
Ему никто не ответил. Раздался раскат грома, уже ближе. Эдди посмотрел на небо и увидел черные грозовые тучи, наползающие с запада. Будет проливняк, как иной раз говорила его мать.
    
— А те-е-еперь во-от ч-что я ва-ам с-скажу. — Билл оглядел всех. — Никто из вас не до-олжен и-идти со м-мной, если вы не хо-отите. Ре-ешать вам.
    
— Я пойду, Большой Билл, — ровным голосом откликнулся Ричи.
    
— Я тоже, — кивнул Бен.
    
— И я. — Майк пожал плечами.
    
Согласились Беверли и Стэн, последним — Эдди.
    
— Не думаю, Эдди, — покачал головой Ричи. — Твоя рука, знаешь ли, не выглядит боеспособной.
    
Эдди посмотрел на Билла.
    
— Он м-мне ну-ужен, — ответил Билл. — Ты де-ержись рядом со м-мной, Э-Э-Эдди. Я за то-обой присмотрю.
    
— Спасибо Билл. — Усталое, полубезумное лицо Билла вдруг показалось ему прекрасным — прекрасным и любимым. Его охватило изумление. «Наверное, я умру за него, попроси он об этом. Что же это за сила? Если ее заботами ты выглядишь, как Билл сейчас, возможно, не такая уж это и хорошая сила».
    
— Да, у Билла есть абсолютное оружие. — Ричи поднял левую руку и помахал правой у подмышки. — Биологическая бомба.
    
Бен и Майк рассмеялись. Эдди улыбнулся.
    
Снова громыхнуло, на этот раз так громко и близко, что они подпрыгнули и сбились в кучку. Поднялся ветер, выметая мусор из ливневой канавы. Первое темное облако проплыло, закрывая затуманенный солнечный диск, и их тени растаяли. Ветер дул холодный, и пот на здоровой руке Эдди разом остыл. По телу пробежала дрожь.
    
Билл повернулся к Стэну и задал вроде бы неуместный вопрос:
    
— П-птичий а-атлас при тебе, Стэн?
    
Стэн похлопал по карману.
    
Билл вновь оглядел всех.
    
— Тогда по-ошли вниз.
    
И они спустились по склону цепочкой по одному, за исключением Билла, который, как и обещал, держался рядом с Эдди. Он позволил Ричи скатить Сильвера вниз, но сам поставил велосипед на привычное место под мостом. Потом они постояли, оглядываясь.
    
От надвигающегося грозового фронта не потемнело, даже не стало сумрачнее, но свет тем не менее изменился. Окружающие их предметы застыли в сонном расслаблении: лишенные теней, с резкими обводами, точеные. От ужаса и предчувствия дурного у Эдди засосало под ложечкой: он осознал, что свет этот ему знаком. Именно с таким светом они столкнулись в доме 29 по Нейболт-стрит.
    
Зигзаг молнии вытатуировал облака, достаточно яркий, чтобы заставить его вздрогнуть. Он поднял руку, прикрывая лицо, и вдруг понял, что считает про себя: «Один… два… три…» — и тут накатил гром, бабахнуло так, будто рядом взорвался фейерверк «М-80», и они сдвинулись еще ближе.
    
— Утром про дождь ничего не говорили, — нервно заметил Бен. — В газете написали — жарко и дымка.
    
Майк оглядывал небосвод. Облака напоминали килевые суда с черным дном, с высокими бортами и тяжело нагруженные, которые решительно рассекали голубую дымку, расстилавшуюся по небу от горизонта до горизонта, когда они с Биллом выходили из дома Денбро после ленча.
    
— До чего быстро плывут облака, — вырвалось у него. — Никогда не видел, чтобы гроза надвигалась с такой скоростью.
    
И его слова подтвердил гром.
    
— По-ошли. — Билл комментировать не стал. — Да-авайте положим и-игровую до-оску Э-Э-Эдди в к-клубный до-ом.
    
Они двинулись по тропе, которую протоптали за недели, минувшие после строительства и разрушения плотины. Билл и Эдди шагали впереди, их плечи задевали зеленую листву растущих у тропинки кустов, остальные — следом. Вновь задул ветер, заставив шептаться кроны деревьев и ветки кустов. Впереди сухо стучали друг о друга стебли бамбука, как барабаны в книге о джунглях.
    
— Билл? — прошептал Эдди.
    
— Что?
    
— Я подумал, такое бывает только в фильмах, но… — С губ Эдди сорвался смешок. — Я чувствую, что за нами кто-то наблюдает.
    
— Так о-они з-здесь, са-амо со-обой, — ответил Билл.
    
Эдди нервно огляделся и крепче прижал к себе игровую доску для пачиси. Он…
    11
    Номер Эдди — 3:05
    
…открыл дверь монстру из комикса ужасов.
    
Залитый кровью призрак стоял перед ним, и это мог быть только Генри Бауэрс. Выглядел Генри, как труп, поднявшийся из могилы. Лицо напоминало застывшую маску ненависти и жажды убийства, маску колдуна. Его правая рука находилась на уровне щеки, и когда глаза Эдди широко раскрылись и он только начал набирать в легкие воздух, рука пошла вниз с зажатым в ней ножом, лезвие которого блестело, как шелк.
    
Не раздумывая — времени не было; если б задумался, погиб бы на месте, — Эдди захлопнул дверь. Она ударила Генри по предплечью, изменив траекторию движения ножа, который опустился по виляющей из стороны в сторону дуге в каком-то дюйме от шеи Эдди.
    
Когда дверь прижала руку Генри к дверному косяку, послышался хруст. Генри сдавленно вскрикнул, пальцы разжались, нож запрыгал по полу. Эдди пнул его ногой, отбросив под телевизор.
    
Генри навалился на дверь. Весил он на сотню фунтов больше, чем Эдди, и того отшвырнуло, словно куклу. Край кровати ударил его под колени, и он повалился на нее. Генри вошел в комнату и захлопнул за собой дверь. Когда Эдди сел, глядя на незваного гостя широко раскрытыми глазами, он уже поворачивал барашек дверного замка. В горле у Эдди засвистело.
    
— Ладно, пидор, — прорычал Генри и глянул на пол в поисках ножа. Ножа он не увидел. Рука Эдди уже ощупывала прикроватный столик, наткнулась на одну из двух заказанных им ранее бутылок с минеральной водой «Перье». Полную бутылку — вторую он выпил перед тем, как пойти в библиотеку, потому что нервы расшалились, вызвав жуткую изжогу. «Перье» благотворно сказывалась на пищеварении.
    
Когда Генри, решив, что искать нож бесполезно, двинулся к кровати, Эдди сжал горлышко зеленой грушевидной бутылки в кулаке и отбил донышко ударом о край прикроватного столика. Пенная минералка потекла по нему, заливая стоящие на столике пузырьки с таблетками.
    
Рубашку и джинсы Генри покрывала кровь, засохшая и свежая. Его правая рука изгибалась под странным углом.
    
— Маленький пидор. Сейчас я научу тебя, как бросать камни.
    
Он добрался до кровати и потянулся к Эдди, который все еще с трудом понимал, что происходит. Прошло не более сорока секунд с того момента, как он открыл дверь. Генри попытался его схватить. Эдди выбросил вперед руку с зажатой в ней бутылкой «Перье» с отбитым донышком. Зазубренные края вонзились Генри в лицо, разорвали правую щеку, пробили правый глаз. Генри чуть слышно, на вдохе, вскрикнул и отшатнулся. Его взрезанный глаз, истекающий желто-белой жидкостью, вывалился из глазницы. Из щеки кровь била фонтаном. Крик Эдди был даже громче. Он поднялся с кровати и шагнул к Генри — возможно, чтобы помочь, он точно он не знал, — и Генри снова бросился на него. Эдди ударил бутылкой «Перье», словно шпагой, и на этот раз зеленые острия глубоко вонзились Генри в кисть левой руки, изрезав несколько пальцев. Потекла свежая кровь. Генри что-то прохрипел — примерно такие звуки раздаются, когда человек откашливается, — и толкнул Эдди правой рукой.
    
Эдди отлетел назад, ударился о письменный стол. Левая рука изогнулась, каким-то образом оказалась под ним, и он на нее упал. Ярко вспыхнула боль. Он почувствовал, как кость ломается вдоль линии прежнего перелома, и ему пришлось сжать зубы, чтобы сдержать крик.
    
Тень заслонила свет.
    
Генри стоял над ним, покачиваясь взад-вперед. Колени у него подгибались. С левой руки кровь капала на халат Эдди.
    
Эдди по-прежнему сжимал в правой руке горлышко разбитой бутылки «Перье», и когда колени Генри чуть ли не полностью согнулись, выставил ее перед собой, остриями вперед, уперев крышку в свою грудину. Генри повалился вперед, как срубленное дерево, насаживаясь на стеклянные острия. Эдди почувствовал, как бутылка разламывается в его правой руке, и боль вновь пронзила левую руку, которая оставалась под ним. Новый теплый поток окатил его тело. Эдди не знал, чья это кровь, его или Генри.
    
Тот дергался, как вытащенная на берег форель. Его ноги выбивали по ковру чечетку. До Эдди долетало его зловонное дыхание. Наконец Генри затих и откатился в сторону. Бутылка торчала у него из живота, нацелившись крышкой в потолок, будто там выросла.
    
— Гыр. — И больше Генри ничего не сказал. Смотрел в потолок. Эдди подумал, что тот умер.
    
Эдди поборол обморок, стремившийся уложить его на лопатки, поднялся на колени, встал. Боль в сломанной руке, которая висела уже перед ним, помогла чуть прочистить мозги. Хрипя, с трудом проталкивая воздух в легкие, Эдди добрался до ночного столика, где в луже пенной воды лежал ингалятор. Поднял, поднес ко рту, пустил живительную струю. От отвратительного вкуса спрея его передернуло, но он добавил вторую струю. Посмотрел на лежащее на полу тело… неужели Генри? Такое возможно? Он самый. Постаревший, с короткой стрижкой, в волосах преобладала седина, с толстым, белым, расплывшимся телом, но тот самый Генри. И Генри умер. Наконец-то Генри…
    
— Гыр, — повторил Генри и сел. Его руки хватали воздух, будто ловя нечто, что видел только он. Из вывалившегося глаза продолжало что-то капать. Генри огляделся, увидел Эдди, вжавшегося в стену, и попытался встать.
    
Открыл рот — и из него потоком хлынула кровь. Генри снова повалился на пол.
    
С гулко бьющимся сердцем Эдди потянулся за телефоном, но только сшиб его со стола на кровать. Потом схватил трубку, набрал «0». Телефон звонил, и звонил, и звонил.
    
«Давай же, — думал Эдди, — что ты там делаешь внизу, дрочишь? Давай же, пожалуйста, сними эту чертову трубку!»
    
Телефон звонил и звонил. Эдди не отрывал глаз от Генри, ожидая, что тот в любой момент вновь начнет подниматься. «Господи, как много крови!»
    
— Регистрационная стойка, — ответил наконец недовольный сонный голос.
    
— Соедините меня с номером мистера Денбро, — попросил Эдди. — Как можно быстрее. — Другим ухом он прислушивался. Сильно ли они нашумели? Кто-нибудь будет стучать в дверь и спрашивать, все ли в порядке?
    
— Вы уверены, что хотите, чтобы я туда позвонил? — спросил портье. — Сейчас десять минут четвертого.
    
— Да, позвоните! — Эдди чуть не кричал. Рука, державшая трубку, тряслась. В другой руке словно свили гнездо отвратительно жужжащие осы. Генри снова шевельнулся? Нет, конечно же, нет.
    
— Хорошо, хорошо, — ответил портье. — Не кипятитесь, друг мой.
    
Послышался щелчок. Потом бурчание звонка в номере. «Давай, Билл, давай, да…»
    
Внезапная мысль, до ужаса правдоподобная, пришла в голову. А если Генри сначала заглянул в номер Билла? Или Ричи? Бена? Бев? А может, Генри прежде всего посетил библиотеку? Конечно же, где-то он уже побывал; если бы кто-то не подрезал крылышки Генри, на полу мертвым лежал бы он, Эдди, и нож с выкидным лезвием торчал бы из его груди точно так же, как сейчас горлышко бутылки «Перье» вырастало из брюха Генри. А может, Генри навестил уже всех остальных, застав их полусонными, как и его? Может, все они мертвы? Мысль эта просто убивала, и Эдди понял, что, если в номере Билла не снимут трубку, он сейчас закричит.
    
— Пожалуйста, Большой Билл, — прошептал Эдди. — Пожалуйста, отзовись.
    
Трубку сняли, и он услышал голос Билла, на удивление осторожный.
    
— А-а-алло?
    
— Билл, — сказал… почти пролепетал Эдди. — Билл, слава богу.
    
— Эдди? — Голос Билла на мгновение отдалился, он обратился к кому-то еще, поясняя, кто звонит. Затем вернулся. — Ч-что с-случилось, Эдди?
    
— Генри Бауэрс. — Эдди вновь смотрел на лежащее на полу тело. «Он чуть переместился? Не так-то просто убедить себя, что нет». — Билл, он пришел сюда… и я его убил. У него был нож. Я думаю… — Он понизил голос. — Я думаю, тот самый нож, что и тогда. Когда мы ушли в канализационные тоннели. Ты помнишь?
    
— Я по-омню, — мрачно ответил Билл. — Эдди, слушай меня. Я хочу, чтобы ты…
    12
    Пустошь — 13:55
    
…ве-е-ернулся и попросил Бе-е-ена по-одойти ко м-мне.
    
— Хорошо, — ответил Эдди и тут же отстал. Они приближались к поляне. Под облачным небом прокатывались раскаты грома, кусты пели под напором ветра.
    
Бен подошел к Биллу, когда они выходили на поляну. Потайная дверца осталась откинутой, неправдоподобный черный квадрат на зеленом фоне. Ясно и отчетливо слышалось журчание реки, и внезапно Билл со всей определенностью осознал: этот звук в этом месте он слышит в последний раз за все свое детство. Он глубоко вздохнул, втягивая в себя запахи земли, и воздуха, и сажи с далекой свалки, дымящейся, как пробудившийся вулкан, который никак не может решить, изливаться ему лавой или нет. Он увидел стаю птиц, летящих от железнодорожной эстакады к Олд-Кейп. Посмотрел на клубящиеся облака.
    
— Что такое? — спросил Бен.
    
— Почему о-они не пы-ытаются на-апасть на нас? — спросил Билл. — Они з-з-здесь. Э-Э-Эдди со-овершенно п-прав. Я чу-у-увствую их.
    
— Да, — кивнул Бен. — Возможно, они настолько глупы, что думают, будто мы полезем в клубный дом. Окажемся в ловушке.
    
— Во-о-озможно. — Билл вдруг жутко разозлился на свое заикание, не позволяющее ему говорить быстро. Впрочем, кое-что он все равно не решился бы сказать: о том, что буквально мог видеть глазами Генри Бауэрса, о том, что он и Генри, будучи пешками, контролируемыми противоборствующими силами, стали очень близки, пусть и находились по разные стороны баррикады.
    
Генри ожидал, что они не отступят и примут бой.
    
Оно ожидало, что они не отступят и примут бой.
    
И умрут.
    
Ледяная вспышка белого света, казалось, заполнила голову. Их признают жертвами маньяка, который терроризировал Дерри после смерти Джорджа, — всех семерых. Возможно, их тела найдут, может — и нет. Все будет зависеть от того, сможет и захочет ли Оно прикрыть Генри и — в меньшей степени — Виктора и Рыгало. Да, для посторонних, для всего города, они станут жертвами маньяка, серийного убийцы. «И это правильно, по большому счету так оно и есть. Оно хочет, чтобы мы умерли. Генри — подходящий инструмент, Оно даже не придется высовываться. Думаю, я должен умереть первым… Беверли и Ричи еще смогут организовать сопротивление, или Майк, но Стэн испуган, как и Бен, хотя я думаю, он покрепче Стэна. И у Эдди сломана рука. Зачем я привел их сюда? Господи! Зачем я это сделал?»
    
— Билл? — озабоченно позвал Бен. Остальные уже стояли рядом с ними у клубного дома. Снова прогремел гром, кусты шуршали, бамбук постукивал в меркнущем предгрозовом свете.
    
— Билл… — На этот раз Ричи.
    
— Ш-ш-ш. — Все замолчали под взглядом его сверкающих, одержимых глаз.
    
Он посмотрел на подлесок, на тропинку, которая вилась по нему, уходя к Канзас-стрит, и почувствовал, как его разум внезапно поднялся, перескочил на более высокий уровень. В разуме заикание отсутствовало напрочь; наоборот, судя по его ощущениям, мысли уносил бешеный поток интуиции — словно все тайное открывалось ему.
    
«Джордж на одном конце, я и мои друзья на другом. А потом все остановится
    
(снова)
    
снова, да, снова, потому что такое случалось раньше и никогда не обходилось без большой жертвы в конце, что-то ужасное требовалось, чтобы поставить жирную точку, я не понимаю, как я могу это знать, но я знаю… и они… они…»
    
— Они по-о-озволяли этому случаться, — пробормотал Билл, глядя на хвостик уходящей в подлесок тропы. — Ко-о-онечно же, по-о-озволяли.
    
— Билл? — позвала Бев. Стэн стоял по одну сторону от нее, небольшого росточка, аккуратный и подтянутый, в синей рубашке поло и хлопчатобумажных брюках. Майк — по другую, пристально вглядывался в Билла, словно читая его мысли.
    
«Они позволяют этому случаться, всегда позволяют, и все успокаивается, жизнь продолжается, Оно… Оно…
    
(засыпает)
    
засыпает… или впадает в спячку, как медведь… а когда все начинается снова, они знают… люди знают… они знают, что это, должно быть, Оно».
    
— Я п-п-п-п-п…
    
«Пожалуйста Господи пожалуйста Господи через сумрак столб белеет в полночь призрак столбенеет Господи Иисусе ПОЖАЛУЙСТА ДАЙ МНЕ ВОЗМОЖНОСТЬ СКАЗАТЬ».
    
— Я п-привел вас сю-юда, по-о-отому ч-что бе-е-езопасного ме-еста не-ет. — Слюна летела с его губ; Билл вытер их обратной стороной ладони. — Де-е-ерри — это Оно. Вы по-о-онимаете ме-еня? — Он пронзил их взглядом, они чуть подались назад, с блестящими от жуткого испуга глазами. — Де-ерри — это О-О-Оно! В лю-юбом ме-есте, ку-уда мы по-ойдем… ко-огда О-О-Оно до-о-оберется до на-ас, они э-этого не у-увидят, они э-э-этого не у-услышат, не у-узнают. — Билл с мольбой смотрел на них. — В-вы по-о-онимаете, к-как в-все с-складывается? В-все, ч-что нам о-остается, т-так э-это по-опытаться за-акончить на-ачатое.
    
Беверли увидела мистера Росса, поднимающегося, смотрящего на нее, складывающего газету, уходящего в дом. «Они не увидят, они не услышат, они не узнают. И мой отец (снимай штаны потаскушка) хотел меня убить».
    
Майк подумал о ленче с Биллом. Мать Билла пребывала в мире собственных грез, она не заметила ни одного из них, читая роман Генри Джеймса. Ричи подумал об ухоженном, чистеньком, но абсолютно пустом доме Стэна. Стэн и сам удивился; во время ленча его мать практически всегда была дома, а в тех редких случаях, когда уезжала, обязательно оставляла записку, в которой указывала, где ее можно найти. В этот день записки Стэн не обнаружил. Мать уехала на автомобиле — и все. «Наверное, отправилась по магазинам со своей подругой Дебби», — нахмурившись, предположил Стэн, а потом принялся готовить сандвичи с яичным салатом. Ричи совсем об этом забыл, а сейчас вспомнил. Эдди подумал о своей матери. Уходя из дома с игровой доской для пачиси, он не услышал обычных наставлений: «Будь осторожен, Эдди, найти какое-нибудь укрытие, если пойдет дождь, Эдди, не участвуй в опасных играх, Эдди». Она не спросила, взял ли он с собой ингалятор, не сказала, когда ему нужно вернуться домой, не предупредила, что надо быть осторожнее с «грубыми мальчиками, с которыми ты играешь». Она с головой ушла в мыльную оперу, которую показывали по телику, будто его и не существовало. Будто его и не существовало.
    
И та же мысль, в том или ином виде, мелькнула у каждого: в какой-то момент, между утренним подъемом и ленчем, они все стали призраками.
    
Призраками.
    
— Билл. — Стэн вдруг охрип. — А если мы выберемся? Через Олд-Кейп?
    
Билл покачал головой.
    
— Н-не ду-умаю. На-ас по-оймают в ба-а-а-амбуке… та-а-ам т-т-т-трясина… и-или в Ке-е-ендускиге по-оявятся на-а-астоящие пи-и-и-ираньи… и-или бу-удет ч-что-то е-еще.
    
И опять каждый увидел свою версию одного и того же. Бен — кусты, внезапно превратившиеся в растения-людоеды. Беверли — летающих пиявок вроде тех, что выбрались из старого холодильника. Стэн — болотистый участок посреди бамбуковых зарослей, выплевывающий живые трупы детей, которых засосала тамошняя знаменитая трясина. Майк Хэнлон представил себе маленьких рептилий Юрского периода с множеством острых зубов, внезапно выскочивших из-под гниющего дерева, напавших на них, раздирающих на куски. Ричи увидел Ползущий Глаз, прыгнувший на них сверху, когда они пробегали под железнодорожной эстакадой. А Эдди — как они карабкаются по склону к Олд-Кейп только для того, чтобы обнаружить, что наверху их поджидает прокаженный, на теле которого копошатся насекомые и черви.
    
— Если бы смогли как-нибудь выбраться из города… — пробормотал Ричи и замолчал, вздрогнув, услышав громогласный отрицательный ответ с неба. Пошел дождь, пока еще слабый, но грозящий в самом скором времени перейти в мощный ливень. От жаркой дымки, окутавшей сонный Дерри, не осталось и следа, словно ее и не было. — Мы будем в безопасности, если сможем выбраться из этого гребаного города.
    
— Бип-би… — начала Беверли, когда из кустов вылетел камень и ударил Майка по голове. Его качнуло назад, из-под шапочки волос потекла кровь, и он упал бы, если бы Билл его не поддержал.
    
— Научит тебя, как бросаться камнями! — донесся до них насмешливый голос Генри.
    
Билл видел, что остальные оглядываются, со страхом в глазах, готовые броситься в разные стороны. И, если бы они это сделали, для них действительно было бы все кончено.
    
— Бе-е-ен! — резко бросил он.
    
Бен посмотрел на него.
    
— Билл, мы должны бежать. Они…
    
Еще два камня вылетели из кустов. Один попал Стэну в бедро. Он вскрикнул. Скорее от неожиданности, чем от боли. Беверли увернулась от второго. Камень упал на землю и скатился через люк в клубный дом.
    
— Т-ты по-омнишь пе-ервый де-ень, ко-огда ты п-пришел сю-юда? — прокричал Билл, перекрывая гром. — Ко-огда за-акончились за-анятия?
    
— Билл… — начал Ричи.
    
Билл вскинул руку, приказывая замолчать, его глаза не отрывались от Бена, пригвоздив того к земле.
    
— Конечно, — ответил Бен, пытаясь смотреть во все стороны одновременно. С кустов лилась вода, их гнуло из стороны в сторону чуть ли не до земли.
    
— Ша-а-ахта. На-а-асосная станция. Ту-у-уда мы до-олжны по-ойти. Отведи нас!
    
— Но…
    
— О-о-отведи нас ту-у-уда!
    
Из кустов вновь полетели камни, и на мгновение Билл увидел лицо Виктора Крисса, испуганное, ошарашенное и яростное. А потом камень ударил ему в скулу, и теперь уже Майк удержал Билла от падения. На мгновение в глазах у него потемнело. Щека онемела. Потом чувствительность вернулась пульсирующей болью, и он ощутил текущую кровь. Провел рукой по щеке, дернулся, нащупав растущую болезненную шишку, посмотрел на кровь, вытер руку о джинсы. Его волосы трепал ветер.
    
— Научит тебя бросать камни, заикающийся говнюк! — Генри то ли кричал, то ли смеялся.
    
— О-о-отведи нас! — проорал Билл. Теперь он понимал, почему послал Эдди за Беном; именно через ту насосную станцию им следовало войти в тоннели, через нее, и никакую другую, и только Бен мог отличить ее от других: все они выстроились вдоль берегов Кендускига, пусть и не на одинаковом расстоянии друг от друга. — На-айди ее! Че-ерез не-е-ее мы по-опадем в-вниз. До-о-оберемся до О-О-Оно!
    
— Билл, ты не можешь этого знать! — воскликнула Беверли.
    
— Я знаю! — яростно прокричал он ей — им всем.
    
Бен еще мгновение стоял, облизывая губы, глядя на Билла. Потом повернулся и побежал через поляну к реке. И тут же ярчайший зигзаг молнии прорезал небо, лилово-белый, а последовавший за ним раскат грома заставил Билла отшатнуться. Мимо его носа пролетел камень размером с кулак и угодил Бену в зад. Тот вскрикнул от боли, и рука его метнулась к ушибленному месту.
    
— Получай, жирдяй! — Генри по-прежнему то ли кричал, то ли смеялся. Зашуршали, затрещали кусты, и Генри появился на поляне. Дождь, и без того нешуточный, превратился в ливень. Вода стекала по волосам Генри на брови, вниз по щекам. Улыбка демонстрировала все его зубы. — Научит тебя, как бросать ка…
    
Майк подобрал доску, оставшуюся после строительства крыши клубного дома, и швырнул ее. Доска дважды перевернулась в воздухе и ударила Генри по лбу. Тот вскрикнул, прижал руку ко лбу, словно человек, которому пришла в голову хорошая мысль, и плюхнулся на землю.
    
— Бе-е-ежим! — проревел Билл. — За-а Бе-е-еном!
    
Снова затрещали кусты, и когда остальные Неудачники устремились за Беном, на поляну вывалились Виктор и Рыгало. Генри поднялся, и втроем они устремились в погоню.
    
Даже позже, когда воспоминания о том дне приходили к Бену, у него в голове остались лишь спутанные образы этого забега. Он помнил ветки, с листьев стекала вода, ветки хлестали его по лицу, окатывали холодной водой; помнил, как молнии били одна за другой, а гром гремел не переставая; и он помнил, как крики Генри, требовавшего, чтобы они вернулись и вступили в честный бой, сливались с шумом Кендускига по мере того, как они приближались к реке. Всякий раз, когда он сбавлял ход, Билл шлепал его по спине, заставляя ускориться.
    
«А если я не смогу ее найти? Если я не смогу найти именно эту насосную станцию?»
    
Воздух с шумом вырывался из легких и врывался в них, горячий, с привкусом крови. Глубокая царапина жгла бок. Болел зад, в том месте, где ударил камень. Беверли говорила, что Генри и его дружки хотят их убить, и Бен в это верил, да, верил.
    
Он выскочил на берег Кендускига столь внезапно, что едва не свалился в воду. Ему удалось удержаться на суше, но тут сам берег, подмытый весенним половодьем, обрушился под тяжестью Бена, и его потащило к кромке быстро бегущей воды. Рубашка задралась, холодная глинистая земля липла к коже.
    
Билл наклонился над ним и рывком поставил на ноги.
    
Из кустов, которые подходили близко к берегу, выбегали остальные. Ричи и Эдди появились последними. Ричи поддерживал Эдди за пояс. Его очки, с которых капала вода, держались на самом кончике носа.
    
— Ку-ку-куда? — прокричал Билл.
    
Бен посмотрел налево, потом направо, прекрасно понимая, что каждая лишняя секунда может стоить им жизни. Река уже поднялась, и черное от облаков небо придавало бурлящей воде грозный серо-стальной цвет. Кусты и деревья с искривленными стволами гнулись под ветром. И он слышал, как тяжело, со всхлипами, дышал Эдди.
    
Ку-у-уда?
    
— Я не… — начал Бен и тут увидел наклоненное дерево и пещеру под ним, где он прятался в тот первый день. Он задремал, а когда проснулся, услышал голоса Билла и Эдди. Тогда большие парни пришли… увидели… победили. «Пока, мальчики. Это была действительно очень маленькая, детская плотина, поверьте мне». — Туда! — крикнул он. — За мной!
    
Опять сверкнула молния, и на сей раз Бен даже услышал ее гудение, похожее на звук, который издавал перегруженный трансформатор для игрушечной железной дороги. Она ударила в дерево, и бело-синий электрический огонь развалил его основание на множество щепок и зубочисток, размером очень даже подходящих для какого-нибудь сказочного великана. Дерево с оглушающим треском упало в реку, взметнув огромный столб брызг. От страха Бен глубоко вдохнул и унюхал что-то горячее, гнилое, дикое. Огненный шар прокатился по стволу упавшего дерева, вспыхнул еще ярче и погас. Прогремел гром — не над головой, а вокруг них, словно они стояли в центре грозового облака. Дождь лил как из ведра.
    
Билл ударил Бена по спине, выводя из ступора.
    
По-о-ОШЛИ!
    
И Бен пошел, побежал, спотыкаясь, по кромке воды, волосы падали на глаза. Добрался до дерева — пещера под ним приказала долго жить, — перебрался через него, упираясь мысками в мокрую кору, царапая ладони и предплечья.
    
Билл и Ричи подняли Эдди, а когда он неуклюже перевалился через ствол, его поймал Бен. Оба повалились на землю. Эдди вскрикнул.
    
— Ты в порядке? — прокричал Бен.
    
— Похоже на то! — крикнул в ответ Эдди, поднимаясь. Полез за ингалятором и чуть не выронил. Бен взял у него ингалятор, и Эдди одарил его благодарным взглядом, когда Бен сунул ингалятор ему в рот и нажал на клапан.
    
Ричи перелез через дерево, потом Стэн и Майк. Билл подсадил Беверли, Бен и Ричи поймали ее, когда она соскальзывала с другой стороны. Волосы прилипли ко лбу, щекам, голове, синие джинсы стали черными.
    
Билл перелезал через дерево последним, он забрался на ствол, перекинул ноги на другую сторону, увидел бегущих к ним по воде Генри, Рыгало и Виктора и, соскальзывая на землю, закричал:
    
— Ка-а-амни! Бросайте камни!
    
Камней на берегу хватало, а поваленное дерево превратилось в идеальную баррикаду. Через пару секунд все семеро швыряли камни в Генри и его дружков. Те почти уже добежали до дерева, так что расстреливали их в упор. И им прошлось отступить, крича от боли и ярости, потому что камни ударяли им в лицо, грудь, руки, ноги.
    
— Поучи нас бросать камни! — крикнул Ричи и бросил один, размером с куриное яйцо, в Виктора. Попал в плечо, и камень отлетел вверх. — Ах, батюшки… Ах, батюшки… поучи нас, мальчуган! Мы хорошие ученики!
    
— Да-а-а-а! — поддержал его Майк. — Как вам это нравится? Как вам это нравится?
    
Ответа они не услышали. Троица отступала, пока не оказалась на безопасном расстоянии, а потом они сбились в кучку и начали совещаться. Через несколько мгновений устремились на берег, поскальзываясь на мокрой земле, по которой в Кендускиг уже во множестве стекали ручейки, хватаясь за ветки, чтобы удержаться на ногах, и исчезли в подлеске.
    
— Они собираются нас обойти, Большой Билл. — Ричи сдвинул очки к переносице.
    
— Э-это ни-ичего. Да-авай, Бен. Мы-ы за то-обой.
    
Бен побежал вдоль берега, остановился (ожидая, что Генри с дружками выскочат перед ним) и увидел насосную станцию в двадцати ярдах от себя. Остальные бежали за ним к бетонному цилиндру. Другие цилиндры торчали из земли на противоположном берегу, один — довольно близко, второй — ярдах в сорока выше по течению. Из этих двух в Кендускиг выливались потоки мутной воды. А из того, к которому они направлялись, вытекал лишь тоненький ручеек. И Бен обратил внимание, что насос в этом бетонном цилиндре не гудел. Сломался.
    
Он взглянул на Билла задумчиво… даже испуганно.
    
Билл смотрел на Ричи, Стэна и Майка.
    
— М-мы до-олжны с-с-сдвинуть к-крышку. По-о-омогите м-м-мне.
    
В крышке сделали специальные захваты для рук, но от дождя они сделались скользкими, а сама крышка была очень тяжелой. Бен встал рядом с Биллом, и Билл чуть подвинул руки, чтобы хватило места и рукам Бена. Тот слышал, как внизу капает вода, и звук этот ему определенно не нравился, словно вода капала в колодец.
    
— Да-а-авайте! — воскликнул Билл, и все пятеро надавили. Крышка со скрипом чуть сдвинулась.
    
Беверли встала рядом с Ричи, Эдди уперся в крышку одной здоровой рукой.
    
— Раз, два, три, взяли! — скомандовал Ричи. Крышка сдвинулась еще. Появился полумесяц черноты.
    
— Раз, два, три, взяли!
    
Полумесяц сделался шире.
    
— Раз, два, три, взяли!
    
Бен толкал, пока перед глазами не заплясали черные точки.
    
— Отходим! — закричал Майк. — Она падает, падает!
    
Они отскочили, глядя, как большая круглая крышка накреняется и сваливается. Краем она вонзилась в мокрую землю, а потом перевернулась и улеглась рядом с цилиндром, будто огромная шапка. Жучки спрыгивали с крышки на мятую траву.
    
— Ох, — вырвалось у Эдди.
    
Билл заглянул в бетонный цилиндр. Железные скобы спускались к кругу черной воды, по которой теперь барабанили капли дождя. Посреди грудой мертвого железа стоял насос, наполовину ушедший под воду. Он видел, как вода затекает в раструб подводящей трубы, и мелькнула мысль, от которой засосало под ложечкой: «Туда мы и должны пойти. Туда».
    
— Э-Э-Эдди. Са-а-адись на ме-еня!
    
Эдди с тревогой взглянул на него.
    
— На-а с-с-спину. Де-ержись з-здоровой ру-укой, — и показал как.
    
Эдди все понял, но энтузиазма не выказал.
    
— Быстро! — рявкнул Билл. — О-они с-скоро бу-удут здесь!
    
Эдди обвил рукой шею Билла. Стэн и Майк подняли его так, чтобы он смог обхватить ногами талию Билла. И когда Билл неуклюже перелезал через край цилиндра, Бен увидел, что Эдди крепко зажмурил глаза.
    
Шум дождя перекрывали другие звуки: треск ломающихся веток, голоса. Генри, Виктор и Рыгало. Самая отвратительная кавалерия этого мира.
    
Держась за бетонный край цилиндра, Билл начал осторожно спускаться, переставляя ноги с одной железной скобы на другую. От воды скобы сделались скользкими. Эдди мертвой хваткой сжимал шею Билла, и тот подумал, что сейчас ему представится возможность убедиться, какие страдания приносит астма.
    
— Я боюсь, Билл, — прошептал Эдди.
    
— Я то-о-оже.
    
Он отпустил бетонный край, схватился за верхнюю скобу. И хотя Эдди почти что душил его и он чувствовал, что стал весить на добрых сорок фунтов больше, Билл на мгновение застыл, чтобы посмотреть на Пустошь, на Кендускиг, на бегущие облака. Внутренний голос — не испуганный, скорее уверенный голос — сказал ему, что он должен посмотреть, на случай, если больше никогда не увидит наземного мира.
    
Он и посмотрел, а потом начал спускаться, с Эдди на спине.
    
— Я больше не могу, — прошептал Эдди.
    
— Бо-ольше и не на-адо, — ответил Билл. — Мы по-очти в-внизу.
    
Одна его нога вошла в холодную воду. Он поискал и нащупал следующую скобу. Под ней — еще одну, а потом лестница закончилась. Он уже стоял на полу, по колено в воде, рядом с насосом.
    
Присел, поморщившись, когда зад опустился в холодную воду, подождал, пока Эдди слезет. Глубоко вдохнул. Запах — не фонтан, но рука Эдди не пережимала горло, и это радовало.
    
Билл поднял голову. До среза цилиндра порядка десяти футов. Остальные сгрудились вокруг цилиндра, смотрели вниз.
    
— Да-авайте! — крикнул он. — По о-одному! Бы-ыстро!
    
Беверли спустилась первой. Легко перекинула ногу через край, потом полезла, перехватывая руками за скобы. Стэн — следующим. За ним — Бен и Майк. Ричи оставался последним. Он подождал наверху, прислушиваясь к продвижению Генри и его дружков. Прикинул, судя по звукам, что они выйдут на берег левее насосной станции, но не сильно с ней разминутся.
    
И в этот момент Виктор заорал:
    
— Генри! Сюда! Тозиер!
    
Ричи огляделся и увидел, что они бегут к нему. Виктор вырвался вперед… а потом Генри оттолкнул его так сильно, что Виктор шлепнулся на колени. Генри держал в руке нож, все точно, какой годился для забоя свиней. С лезвия капала вода.
    
Ричи посмотрел вниз, увидел, как Бен и Стэн помогают Майку сойти с лестницы, и сам перемахнул через край цилиндра. Генри понял, что он делает, и закричал. Ричи, дико расхохотавшись, хлопнул левой рукой по локтевому сгибу правой, предплечье взметнулось к небу, пальцы сжались в кулак, повторяя, наверное, самый древний жест в мире. А чтобы гарантировать, что Генри все поймет, Ричи еще и выставил средний палец.
    
— Ты умрешь внизу! — проревел Генри.
    
— Докажи! — хохоча, прокричал в ответ Ричи. Ужас пробирал от одной мысли о спуске в это бетонное горло, но он не мог не смеяться. А потом Голосом ирландского копа добавил: — Бог знает, что ирландская удача никогда не иссякнет, мой дорогой мальчик.
    
Генри поскользнулся на мокрой траве и припечатался задом менее чем в двадцати футах от Ричи, который стоял на верхней железной скобе, так что над бетонным цилиндром виднелись только голова и грудь.
    
— Пока, каблуки-бананы! — крикнул Ричи, наслаждаясь триумфом и начал спускаться. Мокрые скобы выскальзывали из рук, и раз он чуть не упал. Но потом Билл и Майк схватили его, и мгновение спустя он уже стоял по колено в воде рядом с остальными. Ричи дрожал всем телом, по спине прокатывались волны жара и холода, и он никак не мог сдержать смех.
    
— Тебе бы видеть его, Большой Билл. Неуклюжий, как и всегда, не может устоять на ногах…
    
Голова Генри появилась в круге наверху. Щеки краснели свежими царапинами от веток. Губы шевелились. Глаза сверкали.
    
— Ладно! — прокричал он. Бетонный цилиндр чуть глушил слова. — Я иду. Теперь вы мои.
    
Он перекинул ногу через край, поискал верхнюю скобу, нашел, перекинул другую.
    
— Ко-огда о-о-он с-спустится до-остаточно ни-изко, м-мы все е-его х-хватаем. Тя-я-янем в-вниз. По-о-од во-о-оду. По-о-онятно?
    
— Да, губернатор. — И Ричи отдал честь трясущейся рукой.
    
— Понятно, — кивнул Бен.
    
Стэн подмигнул Эдди, который не понимал, что происходит… за исключением одного — Ричи определенно рехнулся. Смеялся, как безумец, когда Генри Бауэрс — ужасный Генри Бауэрс — спускался вниз, чтобы перебить их всех, как крыс в бочке.
    
— Мы готовы встретить его, Билл! — прокричал Стэн.
    
Генри замер. Спустившись на три скобы. Через плечо посмотрел на Неудачников. И впервые на лице его отразилось сомнение.
    
И тут до Эдди дошло. Бауэрс с дружками могли спускаться только по одному. Прыгать — слишком высоко, учитывая, что посреди бетонного цилиндра высился насос. А они поджидали каждого всемером, тесным маленьким кружком.
    
— И-иди сю-юда, Ге-енри, — доброжелательным голосом позвал Билл. — Че-е-его т-ты ж-ждешь?
    
— И правда, Генри, — поддакнул Ричи. — Тебе же нравится бить малышню. Иди сюда.
    
— Мы тебя ждем, Генри. — Голос Бена переполняло радушие. — Не думаю, что тебе здесь понравится, но спускайся, если хочешь. Если только ты не струсил. — И Бен заквохтал, как курица. К нему присоединился Ричи, потом остальные. Это пренебрежительное кудахтанье поднималось, отражаясь от влажных стен, по которым стекала дождевая вода. Генри смотрел на них сверху вниз, с ножом в левой руке, и лицо его стало цвета старых кирпичей. Он простоял секунд тридцать и начал подниматься. Неудачники проводили его свистом и оскорблениями.
    
— А те-еперь у-уходим в то-оннель, — прошептал Билл. — Бы-ы-ыстро.
    
— Зачем? — спросила Беверли, но отвечать Биллу не пришлось. В жерле бетонного цилиндра вновь появился Генри и бросил вниз камень размером с футбольный мяч. Беверли вскрикнула, и Стэн тут же прижал Эдди к круглой стене. Камень ударился о ржавый корпус насоса с музыкальным «дзинь», отскочил влево и стукнулся о бетонную стену, разминувшись с Эдди менее чем на полфута. Отбитая бетонная крошка чиркнула его по щеке. Камень упал в воду. Во все стороны полетели брызги.
    
— Бы-ы-ыстро! — повторил Билл, и они сгрудились у подводящей трубы насоса. Диаметр канала составлял порядка пяти футов. Билл отправлял их туда одного за другим (смутный цирковой образ — большие клоуны, выходящие из маленького автомобиля — промелькнул в голове со скоростью метеора; годы спустя он использует этот образ в книге «Черная стремнина»), последним залез сам, увернувшись еще от одного камня. Новые камни летели вниз, попадали в корпус насоса и отлетали под разными углами.
    
Когда камни перестали падать, Билл выглянул из укрытия и увидел, что Генри быстро-быстро спускается по лестнице.
    
— Х-х-хватаем его! — прокричал он остальным. Ричи, Бен и Майк выскочили из-за Билла. Ричи потянулся и схватил Генри за лодыжку. Генри выругался и дернул ногой, словно пытаясь сбросить маленькую зубастую собачку — терьера, скажем, или пекинеса. Но Ричи забрался повыше, ухватившись за скобу, и вонзил зубы в лодыжку Генри. Тот закричал и начал подниматься. Обувка с этой ноги свалилась, упала в воду и утонула.
    
— Он меня укусил! — кричал Генри. — Укусил меня! Этот членосос меня укусил!
    
— Да, и как хорошо, что весной я сделал прививку от столбняка! — крикнул ему Ричи.
    
— Забрасываем их камнями! — бушевал Генри. — Забрасываем! Отправим их в каменный век, вышибем им мозги!
    
Вниз вновь полетели камни. Но мальчишки успели ретироваться в трубу. Только руку Майка задел маленький камушек, и он, морщась, прижимал ее к телу, выжидая, пока уйдет боль.
    
— Патовая ситуация, — прокомментировал Бен. — Они не могут спуститься, мы не можем подняться.
    
— Мы и не до-олжны здесь подниматься, — ответил Билл, — и в-вы все это знаете. Кое-кому хо-очется, чтобы мы во-ообще не поднялись на по-оверхность.
    
Они смотрели на него. В глазах застыли боль и испуг. Никто ничего не сказал.
    
До них долетел голос Генри, ярость в нем маскировалась под насмешку:
    
— Эй, мы можем просидеть здесь весь день.
    
Беверли отвернулась и смотрела в глубины подводящей трубы. Свет с удалением от шахты быстро мерк, и многого она разглядеть не могла. Видела только бетонный тоннель, нижнюю треть которого заполняла бегущая вода. Она обратила внимание, что уровень воды теперь выше в цилиндре, в который они спустились. И поняла почему: насос не работал, так что в Кендускиг сливалась только часть воды. Она чувствовала, как клаустрофобия сжимает горло, как кожа покрывается мурашками. Если вода поднимется высоко, они утонут.
    
— Билл, мы должны туда идти?
    
Он пожал плечами, сказав этим все. Да, должны; что еще им оставалось? Погибнуть от рук Генри, Виктора и Рыгало в Пустоши? Или от чьих-то еще — возможно, куда более страшных — в городе? Она очень хорошо поняла его мысль — никакого заикания в этом пожатии плеч не было. Лучше им самим прийти к Оно. Вытащить из логова, вызвать на решающий поединок, как в вестерне. Более честно. Более смело.
    
— Как назывался тот ритуал, о котором ты нам говорил, Большой Билл? Из библиотечной книжки?
    
— Чу-Чу-Чудь. — Билл улыбнулся.
    
— Чудь, — повторил Ричи. — Ты кусаешь язык Оно, и Оно кусает твой, так?
    
— Та-а-ак.
    
— А потом вы рассказываете анекдоты.
    
Билл кивнул.
    
— Забавно. — Ричи смотрел в черную трубу. — Не могу вспомнить ни одного.
    
— Я тоже, — признался Бен. Страх тяжело навалился ему на грудь, душил. Он чувствовал: если бы не спокойствие и уверенность Билла… и не присутствие Беверли, он бы сел в воду и разрыдался, как младенец… или просто сошел с ума. Но он точно знал, что скорее умрет, чем покажет Беверли, как он напуган.
    
— Ты знаешь, куда идет труба? — спросил Стэн Билла.
    
Билл покачал головой.
    
— Ты знаешь, как найти Оно?
    
Билл вновь покачал головой.
    
— Мы узнаем, когда приблизимся, — внезапно вмешался в их разговор Ричи. Глубоко вдохнул. — Если мы должны это сделать, давайте сделаем.
    
Билл кивнул:
    
— Я по-пойду пе-первым. Потом Э-Эдди. Бе-Бе-Бен. Бев. Стэн-Су-Су-Супермен. Ма-Ма-Майк. Ты по-последним, Ри-Ричи. Ка-каждый де-держит ру-руку на п-плече то-то-того, кто и-идет в-в-впереди. Будет те-темно.
    
— Вы выходите? — крикнул сверху Генри Бауэрс.
    
— Где-нибудь мы выйдем, — пробормотал Ричи. — Надеюсь.
    
Они сформировали колонну слепцов. Билл оглянулся только раз, чтобы убедиться, что рука каждого лежит на плече стоящего впереди. Потом, чуть наклонившись, чтобы преодолевать сопротивление потока, Билл Денбро повел друзей в темноту, в которую чуть ли не годом раньше уплыл бумажный кораблик, сделанный им для брата.
   
   
    
     
Глава 20
     
Круг замыкается
    
    1
    Том
    
Тому Рогану приснился совершенно безумный сон. В нем он убивал отца.
    
Часть его рассудка понимала, насколько безумен этот сон; его отец умер, когда Том учился еще в третьем классе. Ну… «умер» — не совсем точно. «Покончил с собой», пожалуй, больше соответствовало действительности. Ральф Роган смешал себе коктейль из джина и щелока. На посошок, так сказать. Тома назначили ответственным за брата и сестер и пороли, если что-то шло не так.
    
Нет, он не мог убить своего отца… да только в этом пугающем сне он стоял рядом с отцом, прижимая к его шее что-то такое, напоминающее совершенно безобидную рукоятку… но она была вовсе не безобидная, так? У края имелась кнопочка, и если бы он на нее нажал, из рукоятки выдвинулось бы лезвие и пронзило шею отца. «Я не собираюсь ничего такого делать. Папуля, не волнуйся, — подумал во сне его мозг аккурат перед тем, как палец нажал на кнопку, и выскочило лезвие. Глаза спящего отца раскрылись, он уставился в потолок; челюсть отвисла, послышалось кровавое бульканье. — Папуля, я этого не делал! — закричал его разум. — Кто-то другой…»
    
Он изо всех сил пытался проснуться и не мог. Что ему удалось (и, как выяснилось, ни к чему хорошему это не привело), так перескочить в другой сон. В нем Том брел по длинному, темному тоннелю, разбрызгивая ногами воду. Яйца болели, саднило лицо, исхлестанное ветками. С ним шел кто-то еще, но он различал только смутные силуэты. Это значения не имело. Что имело, так это сосунки, которые находились где-то впереди. Они провинились. Они заслужили
    
(порки)
    
наказания.
    
Где бы ни обреталось это чистилище, в нем воняло. Вода капала, и падение каждой капли эхом разносилось по тоннелю. Его туфли и брюки намокли. Маленькие говноеды уходили все дальше в этот лабиринт тоннелей и, возможно, думали, что
    
(Генри)
    
Том и его друзья заблудятся, но в дураках остались они сами,
    
(ха-ха, облажались!)
    
потому что у него нашелся еще один друг, особый друг, и этот друг пометил путь, по которому они шли с помощью… с помощью…
    
(луношаров)
    
каких-то хреновин, больших и круглых, светившихся изнутри. Чем-то они напоминали старинные уличные фонари, которые всегда так загадочно светятся в ночи. Один из таких шаров висел в воздухе на каждом перекрестке, и стрелка на его боковой поверхности указывала, по какому тоннелю ему и
    
(Виктору и Рыгало)
    
его невидимым друзьям идти дальше. И направление всегда указывалось правильное, да, правильное; он слышал, как другие идут впереди, до него долетало эхо всплесков их шагов и неразборчивого шепота их разговоров. И расстояние до них сокращалось, они догоняли сосунков. А когда догонят… Том посмотрел вниз и увидел, что по-прежнему держит в руке нож с выкидным лезвием.
    
На мгновение он испугался — все это напоминало астральные впечатления, о которых он иногда читал в таблоидах-еженедельниках, когда душа покидает твое тело и входит в чужое. И форма его тела казалась ему какой-то другой, словно он был не Томом. А
    
(Генри)
    
кем-то еще, кем-то более молодым. Он начал вырываться из этого сна, запаниковал, а потом с ним заговорил голос, успокаивающий голос, нашептывающий на ухо: «Не важно, когда это происходит, и не важно, кто ты. Важно другое — Беверли впереди, она с ними, мой дорогой друг, и знаешь что? Она сделала нечто куда худшее, чем тайком выкуренная сигарета. Знаешь что? Она трахнулась со своим давним другом Биллом Денбро! Да, трахнулась! Она и этот заикающийся урод в одной постели! Они…»
    
«Это ложь! — попытался выкрикнуть он. — Она бы не посмела!»
    
Но он знал, что это не ложь. Она вытянула его ремнем
    
(пнула меня в яйца)
    
по яйцам и убежала, а теперь изменила ему, эта блудливая
    
(шлюшка)
    
маленькая сучка, в прямом смысле изменила ему, и, ох, дорогие друзья, ох, добрые соседи, она получит порку всех порок — сначала она, а потом этот Денбро, ее пишущий романы дружок. И любой, кто попытается встать у него на пути, тоже получит свою порцию, можете быть уверены.
    
Он прибавил шагу, хотя в груди уже свистело при каждом вдохе и выдохе. Впереди он различил еще один светящийся шар, парящий в темноте — еще один луношар. Он слышал голоса идущих впереди людей, и пусть это были детские голоса, его это уже не волновало. Как и сказал голос: не важно, где, когда и с кем. Беверли шла впереди и, ох, дорогие друзья, ох, милые соседи…
    
— Давайте, парни, пошевеливайтесь, — бросил он, и не имело значения, что и голос принадлежал не ему, он говорил голосом какого-то мальчишки.
    
Потом, когда они вышли под луношар, он оглянулся и впервые увидел своих спутников. Компанию ему составляли два мертвеца. Один лишился головы. Лицо второго разодрали пополам, словно гигантским когтем.
    
— Быстрее мы не можем, Генри, — ответил ему парень с разодранным лицом, и половинки его губ двигались по-отдельности, не синхронно. Именно тогда Том криком разорвал сон в клочья и вернулся в свое тело, оказавшись на самом краю вроде бы бездонной пропасти.
    
Он изо всех сил пытался сохранить равновесие, но не сложилось, и он свалился на пол. И хотя пол устилал ковер, боль пронзила ушибленное колено, и ему пришлось глушить крик, вжавшись ртом в предплечье.
    
«Где я? Куда меня, на хрен, занесло?»
    
Он увидел слабый, но чисто белый свет, и на мгновение, успев, правда, испугаться, подумал, что вновь вернулся в сон, и это светится один из тех бредовых шаров. Потом вспомнил, что оставил дверь ванны приоткрытой и не выключил флуоресцентную лампу. Он всегда оставлял свет включенным, если останавливался на ночь в незнакомом месте; гарантировал тем самым, что не стукнется обо что-нибудь голенью, если ночью встанет отлить.
    
Мысль эта позволила полностью восстановить контакт с реальностью. Ему приснился сон, безумный сон. Он в Дерри, штат Мэн. Приехал сюда следом за женой и, когда ему снился жуткий кошмар, свалился с кровати. Это все; ничего больше.
    
«Это не просто кошмар».
    
Он подскочил, словно слова эти прозвучали рядом с его ухом, а не в голове. Но произнес их не его внутренний голос, а совершенно другой — холодный, чужой… но при этом гипнотизирующий и заслуживающий доверия.
    
Том медленно поднялся, нашарил стакан с водой на прикроватном столике, выпил. Дрожащей рукой прошелся по волосам. Глянул на часы, лежащие на столике. Десять минут четвертого.
    
Спать. Ждать до утра.
    
Чужой голос ответил: «Но утром вокруг будут люди… слишком много людей. А кроме того, на этот раз ты сможешь опередить их там, внизу. На этот раз ты сможешь быть первым».
    
Там, внизу? Том подумал о своем сне: вода, капающие в темноте капли.
    
Свет вдруг стал ярче. Он повернул голову: не хотел, но ничего не мог с собой поделать. С губ сорвался стон. К ручке двери в ванную привязали шарик. Он парил на конце нити длиной в три фута, наполненный призрачным белым светом; выглядел совсем как блуждающий огонек на болоте, лениво дрейфующий между обросшими мхом деревьями. На раздутой оболочке шара нарисовали стрелу, кроваво-красную стрелу.
    
Она указывала на дверь в коридор.
    
«Не имеет значения, кто я, — вновь заговорил успокаивающий голос, Том осознал, что звучит он не в его голове и не под ухом, а доносится из воздушного шарика, из сердцевины этого странного, прекрасного, белого света. — Важно другое: я стараюсь сделать так, чтобы все сложилось, как тебе того хочется, Том. Я хочу увидеть, как ты ее выпорешь: я хочу увидеть, как ты выпорешь их всех. Когда-то они слишком часто переходили мне дорогу… а сейчас у них для этого кишка тонка. Поэтому слушай, Том. Слушай очень внимательно. Сейчас они все вместе… следуй за прыгающим шаром…»
    
Том слушал. Голос из воздушного шара объяснял.
    
Объяснил все.
    
Когда закончил, лопнул вспышкой света, и Том начал одеваться.
    2
    Одра
    
Одре тоже снились кошмары.
    
Она проснулась, как от толчка, сидя в кровати, простыня сползла до пояса, ее маленькие груди поднимались и опускались в такт быстрому, возбужденному дыханию.
    
Как и Тому, ей снилось что-то путаное и горестное. Как и Тому, ей казалось, что она стала кем-то еще — точнее, ее сознание перенесли в другое тело и другой разум (и частично слили с ним). Она находилась в темноте, ее окружали другие люди, и она ощущала гнетущее чувство опасности — они сознательно шли навстречу этой опасности, и она хотела закричать, потребовать, чтобы они остановились, объяснили ей, что происходит… но личность, с которой она слилась, вроде бы все знала и верила, что это необходимо.
    
Она также отдавала себе отчет в том, что их преследуют, и расстояние до преследователей сокращается, мало-помалу.
    
В этом сне был Билл, и, должно быть, она помнила его слова о том, что он полностью забыл свое детство, раз уж в своем сне видела его десяти- или двенадцатилетним мальчишкой — когда все волосы еще были при нем! Она держала Билла за руку, смутно осознавая, что очень его любит, и ее готовность идти основывалась на непоколебимой вере, что Билл защитит ее и всех остальных, что Билл, Большой Билл, каким-то образом проведет их через всю эту тьму и они вновь увидят дневной свет.
    
Но в каком же она пребывала ужасе.
    
Они подошли к разветвлению нескольких тоннелей. Билл остановился, переводя взгляд с одного тоннеля на другой, и один из детей — мальчик с гипсовой повязкой на руке, которая светилась в темноте призрачно-белым, — заговорил:
    
— Туда, Билл. В нижний.
    
— Т-т-ты у-у-уверен?
    
— Да.
    
И они полезли в нижний тоннель, и наткнулись на дверь, маленькую деревянную дверь, высотой не больше трех футов, дверь, какую можно увидеть в книге сказок, а на двери — какой-то знак. Одра не могла вспомнить, что это за знак, какая странная руна или символ, потому что от одного его вида весь ее ужас сконцентрировался в одной точке, и она вырвала себя из другого тела, из тела девочки, кем бы
    
(Беверли — Беверли)
    
та ни была. Одра проснулась, сидя на незнакомой кровати, вся в поту, с широко раскрытыми глазами, учащенно дыша, словно только что бежала. Ее руки метнулись к стопам, наполовину ожидая, что она найдет их мокрыми и холодными от воды, по которой она шла во сне. Но нет, обнаружила, что ноги сухие.
    
И все равно Одра не могла понять, где она — определенно, что не в их доме в каньоне Топанга и не в арендованном доме во Флите. Это место она ни с чем не могла связать — непонятная комната, обставленная кроватью, комодом, двумя стульями и телевизором.
    
«Господи. Приди в себя, Одра…»
    
Она энергично потерла лицо руками, и тошнотворное чувство ментального головокружения начало уходить. Она в городе Дерри. Дерри, штат Мэн, где ее муж провел детство, которое, по его словам, больше не помнил. Незнакомый ей город, судя по ощущениям, не очень хорошее место для жизни, но вполне определенное, отмеченное на карте. Она здесь, потому что здесь Билл, и завтра она его увидит, в «Дерри таун-хаусе». И независимо от того, что здесь не так, независимо от причины, по которой у него на руках появились эти шрамы, этой напасти они будут противостоять вместе. Она позвонит ему, скажет, что она здесь, потом присоединится к нему. А потом… что ж…
    
Если на то пошло, Одра понятия не имела, что будет потом. Головокружение, ощущение, что она находится в неком несуществующем месте, грозило вернуться. В девятнадцать лет она отправилась в турне по захолустью в составе никому не известной маленькой труппы: сорок не-самых-лучших представлений пьесы «Мышьяк и старые кружева» в сорока не-самых-лучших городках и городишках. И все за сорок семь не-самых-лучших дней. Начали они в театре «Пибоди Диннер» в Массачусетсе, а закончили в «Сыграй это снова, Сэм» в Саусалито.[326] И где-то по пути, в каком-то городке Среднего Запада, в Эймсе, штат Айова, или в Гранд-Айле, штат Небраска, или, возможно, в Джубилее, штат Северная Дакота, она точно так же проснулась глубокой ночью и запаниковала, не зная, в каком она городе, какой сейчас день, почему она здесь и кто она. Даже собственное имя казалось ей нереальным.
    
Прежние ощущения вернулись. Она проснулась от кошмарного сна и теперь испытывала вызванный им ужас. Город, казалось, сжимался вокруг нее, как питон. Она это чувствовала, и ощущения это вызывало крайне неприятные. Она уже раскаивалась, что не послушала Фредди и не осталась в Англии.
    
Она сосредоточилась на Билле, хватаясь за мысль о нем точно так же, как утопающая схватится за что угодно, за деревяшку, за спасательный круг, за все, что
    
(мы все летаем здесь внизу, Одра)
    
держится на поверхности.
    
Ее пробрал холод, она обхватила руками обнаженную грудь, увидела мурашки, покрывшие кожу. На мгновение ей показалось, что чей-то голос заговорил вслух, но у нее в голове. Словно там поселился кто-то чужой.
    
«Я схожу с ума? Господи, это правда?»
    
«Нет, — ответил ее разум. — Это всего лишь дезориентация… разница в часовых поясах… тревожься о своем муже. Никто не говорил у тебя в голове. Никто…»
    
«Мы все летаем здесь внизу, Одра, — донесся голос из ванной. Настоящий голос, реальный, как здания. И лукавый. Лукавый, и издевательский, и злобный. — Ты тоже будешь летать». Слова сменились непристойным смехом, который, затихая, перешел в бульканье, какое иной раз слышится в забитом сливном отверстии. Одра вскрикнула… прижала руки ко рту.
    
— Я этого не слышала.
    
Она сказала это вслух, побуждая голос возразить ей. Он не возразил. В комнате царила тишина. Лишь где-то далеко ночь разорвал тепловозный гудок.
    
Внезапно она поняла, что до утра ждать невозможно и с Биллом ей необходимо увидеться прямо сейчас. Она находилась в стандартном номере мотеля, точно таком же, как тридцать девять других номеров этого мотеля, но вдруг поняла, что все зашло чересчур далеко. Все. Когда начинаешь слышать голоса, это уже перебор. Слишком страшно. Казалось, она соскальзывала в кошмар, из которого только что вырвалась. Ощущала испуг и жуткое одиночество. «Даже хуже, — подумала Одра. — Я ощущаю себя мертвой». Сердце внезапно пропустило два удара, заставив ее ахнуть и кашлянуть. Паника охватила Одру, она увидела себя пленницей собственного тела, задалась вопросом, а вдруг весь этот ужас имеет под собой самую обыкновенную физиологическую причину: может, у нее развивается инфаркт. Или это уже случилось.
    
Сердце забилось, но неровно.
    
Одра включила лампу на прикроватном столике, взглянула на часы. Двенадцать минут четвертого. Он, конечно, спит, но сейчас это не важно — она готова на все, лишь бы услышать его голос. Она хотела провести остаток ночи с ним. Если бы Билл лежал рядом, ее сердце билось бы в такт его и успокоилось. Кошмары бы ушли. Он продавал кошмары другим, — такую уж выбрал профессию, — но ей дарил только умиротворенность. За пределами странного холодного ореха, встроенного в его воображение, для него не существовало ничего, кроме умиротворенности. Она взяла телефонный справочник, нашла номер «Дерри таун-хауса», позвонила.
    
— «Дерри таун-хаус».
    
— Вас не затруднит соединить меня с номером мистера Денбро? Мистера Уильяма Денбро?
    
— Этому парню всегда звонят в такой час? — спросил ночной портье и, прежде чем она успела спросить, как ей понимать этот вопрос, переключил ее на номер Денбро. Раздался гудок, второй, третий; Одра легко представила себе, как он спит, укрывшись по макушку; она представила себе, как тянется одной рукой, ощупывает прикроватный столик в поисках телефонного аппарата. Она это уже видела, и любящая улыбка коснулась ее губ. На четвертом гудке улыбка исчезла… раздался пятый, шестой. На седьмом портье разорвал связь.
    
— Этот номер не отвечает.
    
— Сама вижу, Шерлок. — Одра еще сильнее расстроилась и испугалась. — Вы уверены, что соединили меня с номером мистера Денбро?
    
— Да, — ответил портье. — Не прошло и пяти минут, как мистеру Денбро звонили из другого номера отеля. Я знаю, что трубку он брал, потому что на коммутаторе лампочка горела одну или две минуты. Должно быть, он ушел в номер того, кто ему позвонил.
    
— Из какого номера ему звонили?
    
— Не помню. Думаю, с шестого этажа. Но…
    
Одра положила трубку на рычаг. Она все поняла. Женщина. Какая-то женщина позвонила ему… и он ушел к ней. «И что теперь, Одра? Что мы будем с этим делать?»
    
Она почувствовала, что вот-вот заплачет. Слезы жгли глаза и нос; из груди готово было вырваться рыдание. Злости, по крайней мере пока, не было… только острое чувство потери. Ее бросили.
    
«Одра, возьми себя в руки. Ты делаешь слишком поспешные выводы. Сейчас глубокая ночь, тебе приснился дурной сон, и теперь ты уже представляешь себе Билла с другой женщиной. Но это же не единственный вариант. Что ты сейчас сделаешь, так это сядешь. Уснуть тебе уже не удастся. Включи свет, дочитай роман, который начала в самолете. Помнишь, что говорит Билл? Лучший вид снотворного. Книговалиум. И больше никаких приступов раздражения. Никаких диких выдумок и никаких голосов. Дороти Сэйерс и лорд Питер — лучшее от этого средство. „Почерк убийцы“. Эта книга займет тебя до зари. А потом…»
    
Внезапно вспыхнул свет в ванной: она увидела полоску под дверью. Затем щелкнула запорная собачка, и дверь в ванную распахнулась. Глаза Одры широко раскрылись, инстинктивно она прикрыла грудь руками. Сердце бешено колотилось о ребра, во рту она почувствовала кислый привкус адреналина.
    
Тот же голос, низкий и завораживающий, произнес: «Мы все летаем здесь внизу, Одра», — последнее слово прозвучало длинным, растянутым криком: «Одра-а-а-а-а», — после чего раздались те же самые булькающие звуки, очень похожие на смех.
    
— Кто здесь? — воскликнула она, отшатнувшись. «Это уже не мое воображение, ни в коем разе, ты не скажешь мне…»
    
Включился телевизор. Она обернулась и увидела клоуна в серебристом костюме с большими оранжевыми пуговицами, прыгающего на экране. На месте глаз чернели пустые глазницы, а когда его густо накрашенные губы разошлись в еще более широкой улыбке, Одра увидела, что зубы у него острые, как бритвы. Он поднял отрубленную голову, с которой капала кровь. Глаза закатились, между век виднелись только белки, рот раскрылся, но Одра понимала, что это голова Фредди Файрстоуна. Клоун смеялся и танцевал. Размахивал головой, и капли крови изнутри падали на экран. Она слышала, как они шипят.
    
Она попыталась закричать, но с губ сорвался лишь слабый писк. Не глядя, нащупала платье, лежащее на спинке стула, и сумочку. Потом выскочила в коридор и захлопнула за собой дверь, тяжело дыша, побледнев как полотно. Сумочку поставила между ног, через голову надела платье.
    
— Летаем, — послышался за спиной низкий, хихикающий голос, и Одра почувствовала, как холодный палец поглаживает ее голую пятку.
    
Она взвизгнула и отпрыгнула от двери. Белые трупные пальцы торчали в дверной щели, шевелились, что-то выискивая, ногти отрывались от пальцев, демонстрируя лилово-белые, бескровные пятачки кожи под ними. Каждое соприкосновение пальцев с ковром сопровождалось неприятным шуршанием.
    
Одра подхватила лямку сумочки и босиком бросилась к двери в конце коридора. Ее охватила паника, в голове билась только одна мысль: найти «Дерри таун-хаус» и Билла. И не важно, сколько сейчас женщин в его постели, хоть целый гарем. Главное — найти его, чтобы он увез ее подальше от жуткого чудовища, обитающего в этом городе.
    
Она выскочила на дорожку и на автостоянку, оглядываясь в поисках своего автомобиля. На мгновение мозг отключился полностью, и она даже не могла вспомнить, на какой машине приехала. Потом вспомнила: табачно-коричневый «датсун». Увидела его, утонувшего по ступицы в недвижном, стелящемся по земле тумане, и поспешила туда. Она не могла найти в сумочке ключи. Копалась в ней с нарастающей паникой, нащупывая бумажные салфетки, косметику, мелочь, солнцезащитные очки, пластинки жевательной резинки. Она не замечала ни потрепанный «Форд-ЛТД», припаркованный бампер в бампер с ее автомобилем, ни мужчину, сидевшего за рулем. Она не заметила, как открылась водительская дверца «ЛТД» и оттуда вышел мужчина; она пыталась переварить ужасную мысль: ключи от «датсуна» остались в номере. Она не могла туда вернуться; просто не могла.
    
Пальцы коснулись чего-то твердого, зазубренного и металлического под коробочкой с мятными пастилками «Алтоид», и она схватилась за ключ, торжествующе вскрикнув. Успела подумать, что это ключ от их «ровера», который стоял на железнодорожной станции Флита в трех тысячах миль отсюда, но потом обнаружила брелок из акрилового пластика компании по аренде автомобилей, к которому крепился ключ. Вытащила ключ из сумочки, не без труда вставила в замок, часто-часто дыша, повернула. И тут рука легла на ее плечо, и она закричала… на этот раз закричала громко. В ответ где-то тявкнула собака, и все.
    
Рука, крепкая как сталь, сжала плечо и развернула Одру на сто восемьдесят градусов. Перед собой она увидела мужчину с рыхлым, бугорчатым лицом. Глаза блестели. Когда распухшие губы разошлись в гротескной улыбке, она увидела, что некоторые из передних зубов мужчины сломаны. Пеньки выглядели пугающе.
    
Одра попыталась заговорить и не смогла. Рука сдавила плечо еще сильнее, пальцы вдавливались в плоть.
    
— Не тебя ли я видел в кино? — прошептал Том Роган.
    3
    Номер Эдди
    
Беверли и Билл быстро, без единого слова, оделись, и поднялись в номер Эдди. На пути к лифту они услышали, как где-то позади зазвонил телефон. Приглушенно, издалека.
    
— Билл, может, у тебя?
    
— Во-озможно, — ответил он, — мо-ожет, кто-то е-еще из на-аших, — и нажал на кнопку «ВВЕРХ».
    
Эдди открыл им дверь, бледный и напряженный. Его левая рука висела под странным углом, напоминая о давних временах.
    
— Я в норме, — сообщил он. — Принял две таблетки дарвона. Боль уже не такая и сильная. — Но насчет нормы он, конечно, погрешил против истины. Губы сжимал так сильно, что они почти исчезли, полиловев от шока.
    
Билл посмотрел мимо него, увидел тело на полу. Одного взгляда хватило, чтобы два вопроса отпали сами собой: во-первых, это Генри Бауэрс, во-вторых, он мертв. Он прошел мимо Эдди, присел рядом с телом. Бутылку «Перье» загнали Генри в брюхо. Острия утянули с собой и рубашку. Из-под полуоткрытого века блестел глаз. Рот, заполненный свернувшейся кровью, перекосило. Кисти напоминали лапы хищной птицы.
    
Тень упала на Билла, и он поднял голову. Подошла Беверли. Она бесстрастно разглядывала Генри.
    
— Он все время го-онялся за нами, — напомнил Билл.
    
Она кивнула.
    
— Он не выглядит постаревшим. Ты согласен, Билл? Он совершенно не выглядит постаревшим. — Она резко повернулась к Эдди, который сидел на кровати. Эдди выглядел постаревшим; постаревшим и измученным. Сломанная рука лежала у него на коленях. — Мы должны вызвать Эдди врача.
    
— Нет, — в унисон ответил Билл и Эдди.
    
— Но ему больно! У него сломана…
    
— Ситуация та же, что и в по-оследний раз. — Билл поднялся и обнял Беверли, глядя ей в глаза. — Как только мы да-адим о себе знать… как только с-свяжемся с го-го-городом…