1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 
Париж      

       * * *      

       

Не ямбом ли четырехстопным,      

Заветным ямбом, допотопным?      

О чем, как не о нем самом —      

О благодатном ямбе том?      

       

С высот надзвездной Музикии      

К нам ангелами занесен,      

Он крепче всех твердынь России,      

Славнее всех ее знамен.      

       

Из памяти изгрызли годы,      

За что и кто в Хотине пал,      

Но первый звук Хотинской оды      

Нам первым криком жизни стал.      

       

В тот день на холмы снеговые      

Камена русская взошла      

И дивный голос свой впервые      

Далеким сестрам подала.      

       

С тех пор в разнообразье строгом,      

Как оный славный «Водопад»,      

По четырем его порогам      

Стихи российские кипят.      

       

И чем сильней спадают с кручи,      

Тем пенистей водоворот,      

Тем сокровенней лад певучий      

И выше светлых брызгов взлет —      

       

Тех брызгов, где, как сон, повисла,      

Сияя счастьем высоты,      

Играя переливом смысла, —      

Живая радуга мечты.      

……………………………………………      

Таинственна его природа,      

В нем спит спондей, поет пэон,      

Ему один закон — свобода.      

В его свободе есть закон…      

       

      

       

 Шуточные стихотворения      

       

На даче      

       

Хорошо бы собаку купить.      

Ив. Бунин      

       

       

Целый день твержу без смысла      

Неотвязные слова.      

В струйном воздухе повисла      

Пропыленная листва.      

       

Ах, как скучно жить на даче,      

Возле озера гулять!      

Все былые неудачи      

Вспоминаются опять.      

       

Там клубится пыль за стадом,      

А вон там, у входа в сад,      

Три девицы сели рядом      

И подсолнухи лущат.      

       

Отчего же, в самом деле,      

Вянет никлая листва?      

Отчего так надоели      

Неотвязные слова?      

       

Оттого, что слишком ярки      

Банты из атласных лент,      

Оттого, что бродит в парке      

С книгой Бунина студент.      

       

      

       

Шурочке      

       

       По приятному случаю дня ее рождения      

       

       Подражание Петрарку      

Ах, Шурочка! Амурчикова мама      

Уж тридцать лет завидует, дитя,      

Тебе во всем. Но сносишь ты шутя      

То, что для всех иных прелестниц — драма.      

       

Коль щастлив твой избранник!.. И хотя      

Уж минул век Фисбеи и Пирама,      

Всё мирнава блаженства панорама      

Слепит мой взор, пленяя и цветя.      

       

Се вас пою! Являйте нам примеры      

Изящества, достойнава Харит,      

Взаимных ласк и неизменной веры…      

       

Так! Клевета дней ваших не мрачит,      

Нет Зависти, бежали прочь Химеры —      

И песнию венчает вас пиит.      

       

1914      

       * * *      

       

Бедный Бараночник болен: хвостик,   бывало проворный,      

Скромно поджав под себя и зубки   оскаливши, дышит.      

Чтобы его  и выразить   другу вниманье,      

Мы раздобыли баранку. Но что же? Едва   шевельнувшись,      

Лапкой ее отстранил — и снова забылся   дремотой…      

Боже мой! Если уж даже баранка   мышиного сердца      

Больше не радует — значит, все наши   заботы бессильны,      

Значит, лишь Ты, Вседержитель, его   исцелишь и на радость      

В мирный наш круг возвратишь. А   подарок до времени может      

Возле него полежать. Очнется —   увидит. Уж то-то      

Станет баранку свою катать по всему   он подполью!      

То-то возней громыхливой соседям   наделает шуму!      

       

16 декабря 1914      

 Кишмиш      

       

       

Кишмиш, кишмиш! Жемчужина Востока!      

Перед тобой ничто — рахат-лукум,      

Как много грез, как много смутных дум      

Рождаешь ты… Ты сладостен, как око      

       

У отрока, что ищет наобум      

Убежища от зноя — у потока.      

Кишмиш! Кишмиш! Поклоннику Пророка      

С тобой не страшен яростный самум.      

       

Главу покрыв попоною верблюда,      

Чеканное в песок он ставит блюдо,      

И ест, и ест, пока шумят над ним      

Летучие пески пустыни знойной, —      

И, съев всё блюдо, мудрый и   спокойный,      

Он снова вдаль бредет путем своим.      

       

5 октября 1916      

       

Разговор человека с   мышкой, которая ест его книги      

       

       

Мой милый Книжник. Ты совсем      

Опять изгрыз два тома… Ловок!      

Не стыдно ль пользоваться тем,      

Что не люблю я мышеловок?      

       

Хоть бы с меня пример ты брал:      

Я день-деньской читаю книжки,      

Но разве кто-нибудь видал,      

Что я грызу их, как коврижки?      

       

Из книг мы знаем, как живут      

Индейцы, негры, эскимосы.      

В журналах люди задают      

Друг другу умные вопросы:      

       

Где путь в Америку лежит,      

Как ближе: морем или сушей?..      

Ну, словом, — вот тебе бисквит,      

А книг, пожалуйста, не кушай.      

       

12, 27 ноября 1916      

       * * *      

       

Ей-богу, мне не до стихов,      

Не до экспромтов — уж подавно.      

Однако ж было б очень славно,      

Когда бы эдак в семь часов,      

Иль в восемь, или даже в девять      

(Мы заняты ужасно все ведь) —      

Зашли Вы Нюру повидать.      

Она устала и тоскует,      

Из здравницы вернувшись вспять,      

Затем что здравница… пустует.      

«Продуктов нет» — так рапортует      

Хор нянек праздных… А пенять      

Лишь на судьбу рекомендуют.      

       

      

       * * *      

       

Не только в древности неслышные слова      

Природа темная певцам вещала славным:      

И ныне с Оцупом беседует, как с   равным,      

На доме Зингера пустая голова.      

       

10 июля 1921      

 Памятник      

       

Exegi monumentum.      

       

       

Павлович! С посошком, бродячею   каликой      

Пройди от финских скал вплоть до   донских станиц,      

Читай мои стихи по всей Руси   великой, —      

    И столько мне   пришлют яиц,      

Что если гору их на площади Урицкой      

Поможет мне сложить поклонников толпа —      

То, выглянув в окно, уж не найдет   Белицкий      

    Александрийского   столпа.      

       

Апрель 1921      

       * * *      

       

Право же, только гексаметр сему   изобилью приличен.      

Только в гексаметре можно воспеть   красоту простокваши,      

Слоем сметаны покрытой. Сметана же   чуть розовата,      

Персям купальщицы юной подобна по   виду, а вкусом —      

С чем бы сравнялась она?.. Борис,   удалясь от супруги,      

Вспомни лобзания дев, босоногих,   искусных в плясанье,      

Также в науке любви. Языком розоватым   и тонким      

Зубы твои размыкает прелестная… Вкус   поцелуя,      

Сладостный, — вдруг обретает   тончайшую некую свежесть      

С легкой и томной кислинкой. Таков же   и вкус простокваши.      

       

1921      

       

Пути и перепутья      

       

       

Без мыла нынче трудно жить      

Литературным ветеранам —      

Решился Брюсов проложить      

Свой путь ad gloriam per anum.      

       

      

       * * *      

       

Люблю граненые стаканы      

(Их любит каждый глупый сноб)      

И ламп зеленые тюльпаны,      

Бросающие света сноп.      

       

Люблю чернильницы. Не мало      

Они вмещают черноты.      

В них потаенно задремало      

Осуществление мечты.      

       

Мне книги слаще поцелуя,      

Милей принцессовой руки,      

Когда меж ними нахожу я      

Малютки Бермана стишки.      

       

А счеты! Я смотрю не морщась      

На их кольчужные ряды,      

Когда под пальцами конторщиц      

Они бегут туды-сюды.      

       

Но лучше всех вещей — кубышка.      

Напоминает мне порой      

Ее прорезанная крышка      

Уста Полонской дорогой.      

       

Издатель! Друг! С лицом веселым      

Мне чек скорее подмахни      

И пресс-папье своим тяжелым      

Автограф милый промокни.      

       

      

       * * *      

       

Люблю я старой толстой «Сафо»      

Бледно-голубенький дымок,      

Подобный дыму пироскафа,      

Когда с изяществом жирафа      

Взбив на челе свой черный кок,      

Издатель Беренштейн Игнатий,      

Любимец муз и Кузмина,      

Мне говорит: «Прошу вас,   нате», —      

У запотевшего окна, —      

А сам глистит не хуже, право,      

Чем пасынок глистящий мой,      

И распускает хвост, как пава,      

Остря уныло и гнусаво,      

Как Шершеиевич молодой —      

Сей бурный вождь имажинистов,      

Любимый бард кокаинистов,      

Блистательный, как частный пристав      

Благих, умчавшихся времен,      

Мелькнувших, как счастливый   сон, —      

Времен, когда в Москве старинной      

Я жил безгрешно и невинно,      

Писал не много, важно, чинно,      

И толстой «Сафо» не курил,      

И с Беренштейном не дружил.      

       

      

 Аполлиназм      

       

       

«На Лая лаем лай! На Лая лаем лаял…      

То пес, то лютый пес! Поспел,   посмел!» То спел      

Нам Демодок, медок в устах тая. И   таял,      

И Маем Майи маял. Маем Майи млел.      

       

Ты, Демодок, медок (медовый ток)   замедли!      

Медовый ток лия — подли, помедли   лить!      

Сей страстный, сластный бред душе,   душе не вред ли?      

Душе, вдыхая вздох, — паря, не   воспарить.      

       

       

Сочинение      

       

       

Ни́ничек глаза таращит      

На вокзальные часы,      

Очень беспокоясь на счет      

Женственной своей красы.      

       

Ждет с любовным треволненьем,      

Что приеду я назад,      

И взирает с нетерпеньем      

В супротивный циферблат.      

       

Завивает русы косы      

И помадой щеки трет.      

Но у ей глаза раскосы,      

И всегда она урод.      

       

      

       

Предупреждение врагу      

       

       

Будут ли ясно сиять, небеса      

    Иль вихорь   подымется дикий —      

В среду, как только четыре часа      

    Пробьет на святом   Доминике, —      

       

Бодро вступлю я в подъезд «Родника»,      

    Две пули   запрятавши в дуле;      

Мимо Коварского, в дверь Вишняка      

    Войду — и усядусь   на стуле.      

       

Если обещанных франков пятьсот      

    Тотчас из стола он   не вынет,      

Первая пуля — злодею в живот,      

    Меня же вторая не   минет.      

       

2 мая 1925      

Париж      

       * * *      

       

Париж обитая, низок был бы я, кабы      

В послании к другу не знал числить   силлабы.      

       

Учтивости добрый сим давая пример,      

Ответствую тебе я на здешний манер:      

       

Зван я в пяток к сестрице откушати   каши,      

Но зов твой, Бахраше, сестриной каши   краше.      

       

И се, бабу мою взяв, одев и умыв,      

С него купно явлюсь, друже, на твой   призыв.      

       

Январь 1927      

Париж      

       * * *      

       

Трепетность его хорея изумительна.      

В. Сирин      

       

«Алек, чтобы в стройном темпе      

Мог воспеть я образ твой,      

Непременно принеси мне      

Ты названье мази той,      

От которой то, что ноготь      

Человеческий неймет,      

Волчий клык и орлий коготь      

С эпидермы не сдерет,      

То, чего Психея трогать      

Белым пальцем не рискнет,      

Словом — деготь, деготь, деготь      

Наконец со лба сойдет, —      

Ибо длится проволочка,      

Жизнь не жизнь, в душе мертво,      

Весь я стал как меду бочка      

С ложкой дегтя твоего».      

       

Январь 1928      

       * * *      

       

Хвостова внук, о друг мой дорогой,      

Как муха на рогах, поэзию ты пашешь:      

Ты в вечности уже стоишь одной   ногой, —      

Тремя другими — в воздухе ты машешь.      

       

      

       * * *      

       

Георгию Раевскому      

       

Я с Музою не игрывал уж год,      

С колодою рука дружней, чем с лирой,      

Но для тебя — куда ни шло! Идет:      

Тринадцать строк без козырей!   Контрируй!      

В атаку! В пики! Ну-ка, погляди:      

Пять взяток есть, осталось только   восемь,      

Уж только семь! С отвагою в груди      

Трефового туза на бубну сносим.      

Он нам не нужен. Счастья символ сей      

Некстати нам. А впрочем — что   таиться?      

Порою сердце хочет вновь забиться…      

А потому — отходим всех червей,      

Пока не стали сами — снедь червей.      

       

      

 Куплеты      

       

       

Un vrai Viandox stimule et   réconforte…      

Какие звуки! Да! Так вот зачем      

На север шла латинская когорта      

И в галльском стане реял надо всем,      

Верцингеторикс, твой крылатый шлем!      

Un vrai Viandox stimule et   réconforte.      

       

Un vrai Viandox stimule et   réconforte!      

Все истины вместились в сей одной.      

Когдя, кипя в чугунном чане черта,      

Я из себя пущу бульон мясной,      

Черт будет ей оправдан предо мной:      

Un vrai Viandox stimule et   réconforte.      

       

Un vrai Viandox stimule et   réconforte.      

Он всё дает: здоровый цвет лица,      

И прыть в стихах, и прыть иного   сорта.      

Лелея в Мише мужа и певца,      

Вари Viandox, Раиса, без конца.      

Un vrai Viandox stimule et   réconforte.      

       

      

       

Блоха и горлинка      

       

       Басня      

       

На пуп откупщика усевшись горделиво,      

    Блоха сказала   горлинке: «Гляди:      

    Могу скакнуть   отсюдова красиво      

          До самыя груди».      

Но горлинка в ответ: «Сие твое есть   дело».      

И — в облака взлетела.      

       

Так Гений смертного в талантах   превосходит,      

Но сам о том речей отнюдь не водит.      

       

      

       * * *      

       

О други! Два часа подряд      

Склоняю слово: Бенсерад —      

И огорчаюсь. Я не рад      

Тому, что я не Бенсерад.      

       

Подумайте! У Бенсерада      

Был дом — конечно, не громада,      

Но дом, и верно — не без сада.      

В хозяйстве было всё, что надо.      

И потому, когда прохлада      

С небес лилась на стогны   града, —      

Тотчас же звучная рулада      

Со струн срывалась Бенсерада.      

       

Мечты летели к Бенсераду,      

И рифмовал он без надсаду,      

Легко, приятно. Три дня кряду —      

И, кончив вовремя тираду,      

Скакал в Версаль, как раз к параду,      

И сам король за то в награду      

Сиял как солнце — Бенсераду.      

       

Как хорошо быть Бенсерадом!      

Не одурманен славы чадом,      

Пусть не был он родным ей   чадом, —      

А всё ж потомство с гордым взглядом      

К нему два века ходит на дом      

И в лавках продает номадам      

Открытки с честным Бенсерадом.      

       

Закончим же о Бенсераде:      

Когда теней в безмолвном стаде,      

В глухой тоске, в сердечном гладе,      

Пойду бродить — в своей тетради      

Кто обо мне хоть шутки ради      

Черкнет, как я — о Бенсераде?      

       

1935      

 Жалоба Амура      

       

       

Амур в слезах поэту раз предстал      

    И так ему сказал:      

«Мой горестен удел: чуть сердца два   взогрею —      

    Уж уступаю место   Гименею!»