Поделиться:
  Угадай писателя | Писатели | Карта писателей | Острова | Контакты

Марина Цветаева - Лирика [1906-1941]
Известность произведения: Высокая
Метки: Лирика, Поэзия, Сборник

Полный текст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 

   Но вот настал последний миг разлуки.    Чу! Чья-то песнь! Так ангелы поют…    И ты простер слабеющие руки    Туда наверх, где странникам — приют.       На дальний путь доверчиво вступая,    Ты понял, принц, зачем мы слезы льем,    И знал, под песнь родную засыпая,    Что в небесах проснешься — королем.            НА СКАЛАХ       Он был синеглазый и рыжий,    (Как порох во время игры!)    Лукавый и ласковый. Мы же    Две маленьких русых сестры.       Уж ночь опустилась на скалы,    Дымится над морем костер,    И клонит Володя усталый    Головку на плечи сестер.       А сестры уж ссорятся в злобе:    «Он — мой!» — «Нет — он мой!» — «Почему ж?»    Володя решает: «Вы обе!    Вы — жены, я — турок, ваш муж».       Забыто, что в платьицах дыры,    Что новый костюмчик измят.    Как скалы заманчиво-сыры!    Как радостно пиньи шумят!       Обрывки каких-то мелодий    И шепот сквозь сон: «Нет, он мой!»    — «(Домой! Ася, Муся, Володя!»)    — Нет, лучше в костер, чем домой!       За скалы цепляются юбки,    От камешков рвется карман.    Мы курим — как взрослые — трубки,    Мы — воры, а он атаман.       Ну, как его вспомнишь без боли,    Товарища стольких побед?    Теперь мы большие и боле    Не мальчики в юбках, — о нет!        Но память о нем мы уносим    На целую жизнь. Почему?    — Мне десять лет было, ей восемь,    Одиннадцать ровно ему.            ДАМА В ГОЛУБОМ       Где-то за лесом раскат грозовой,    Воздух удушлив и сух.    В пышную траву ушел с головой    Маленький Эрик-пастух.    Темные ели, клонясь от жары,    Мальчику дали приют.    Душно… Жужжание пчел, мошкары,    Где-то барашки блеют.    Эрик задумчив: — «Надейся и верь,    В церкви аббат поучал.    Верю… О Боже… О, если б теперь    Колокол вдруг зазвучал!»    Молвил — и видит: из сумрачных чащ    Дама идет через луг:    Легкая поступь, синеющий плащ,    Блеск ослепительный рук;    Резвый поток золотистых кудрей    Зыблется, ветром гоним.    Ближе, все ближе, ступает быстрей,    Вот уж склонилась над ним.    — «Верящий чуду не верит вотще,    Чуда и радости жди!»    Добрая дама в лазурном плаще    Крошку прижала к груди.    Белые розы, орган, торжество,    Радуга звездных колонн…    Эрик очнулся. Вокруг — никого,    Только барашки и он.    В небе незримые колокола    Пели-звенели: бим-бом…    Понял малютка тогда, кто была    Дама в плаще голубом.            В OUCHY       Держала мама наши руки,    К нам заглянув на дно души.    О, этот час, канун разлуки,    О предзакатный час в Ouchy!       — «Все в знаньи, скажут вам науки.    Не знаю… Сказки — хороши!»    О, эти медленные звуки,    О, эта музыка в Ouchy!       Мы рядом. Вместе наши руки.    Нам грустно. Время, не спеши!..    О, этот час, преддверье муки,    О вечер розовый в Ouchy!            АКВАРЕЛЬ        Амбразуры окон потемнели,    Не вздыхает ветерок долинный,    Ясен вечер; сквозь вершину ели    Кинул месяц первый луч свой длинный.    Ангел взоры опустил святые,    Люди рады тени промелькнувшей,    И спокойны глазки золотые    Нежной девочки, к окну прильнувшей.            СКАЗОЧНЫЙ ШВАРЦВАЛЬД       Ты, кто муку видишь в каждом миге,    Приходи сюда, усталый брат!    Все, что снилось, сбудется, как в книге —    Темный Шварцвальд сказками богат!       Все людские помыслы так мелки    В этом царстве доброй полумглы.    Здесь лишь лани бродят, скачут белки…    Пенье птиц… Жужжание пчелы…       Погляди, как скалы эти хмуры,    Сколько ярких лютиков в траве!    Белые меж них гуляют куры    С золотым хохлом на голове.       На поляне хижина-игрушка    Мирно спит под шепчущий ручей.    Постучишься — ветхая старушка    Выйдет, щурясь от дневных лучей.       Нос как клюв, одежда земляная,    Золотую держит нить рука, —    Это Waldfrau, бабушка лесная,    С колдовством знакомая слегка.       Если добр и ласков ты, как дети,    Если мил тебе и луч, и куст,    Все, что встарь случалося на свете,    Ты узнаешь из столетних уст.       Будешь радость видеть в каждом миге,    Все поймешь: и звезды, и закат!    Что приснится, сбудется, как в книге, —    Темный Шварцвальд сказками богат!            КАК МЫ ЧИТАЛИ «LICHTENSTEIN»       Тишь и зной, везде синеют сливы,    Усыпительно жужжанье мух,    Мы в траве уселись, молчаливы,    Мама Lichtenstein читает вслух.       В пятнах губы, фартучек и платье,    Сливу руки нехотя берут.    Ярким золотом горит распятье    Там, внизу, где склон дороги крут.       Ульрих — мой герой, а Гéорг — Асин,    Каждый доблестью пленить сумел:    Герцог Ульрих так светло-несчастен,    Рыцарь Георг так влюбленно-смел!       Словно песня — милый голос мамы,    Волшебство творят ее уста.    Ввысь уходят ели, стройно-прямы,    Там, на солнце, нежен лик Христа…       Мы лежим, от счастья молчаливы,    Замирает сладко детский дух.    Мы в траве, вокруг синеют сливы,    Мама Lichtenstein читает вслух.            НАШИ ЦАРСТВА       Владенья наши царственно-богаты,    Их красоты не рассказать стиху:    В них ручейки, деревья, поле, скаты    И вишни прошлогодние во мху.       Мы обе — феи, добрые соседки,    Владенья наши делит темный лес.    Лежим в траве и смотрим, как сквозь ветки    Белеет облачко в выси небес.       Мы обе — феи, но большие (странно!)    Двух диких девочек лишь видят в нас.    Что ясно нам — для них совсем туманно:    Как и на все — на фею нужен глаз!       Нам хорошо. Пока еще в постели    Все старшие, и воздух летний свеж,    Бежим к себе. Деревья нам качели.    Беги, танцуй, сражайся, палки режь!..       Но день прошел, и снова феи — дети,    Которых ждут и шаг которых тих…    Ах, этот мир и счастье быть на свете    Еще невзрослый передаст ли стих?            ОТЪЕЗД       Повсюду листья желтые, вода    Прозрачно-синяя. Повсюду осень, осень!    Мы уезжаем. Боже, как всегда    Отъезд сердцам желанен и несносен!       Чуть вдалеке раздастся стук колес, —    Четыре вздрогнут детские фигуры.    Глаза Марилэ не глядят от слез,    Вздыхает Карл, как заговорщик, хмурый.       Мы к маме жмемся: «Ну зачем отъезд?    Здесь хорошо!» — «Ах, дети, вздохи лишни».    Прощайте, луг и придорожный крест,    Дорога в Хорбен… Вы, прощайте, вишни,       Что рвали мы в саду, и сеновал,    Где мы, от всех укрывшись, их съедали…    (Какой-то крик… Кто звал? Никто не звал!)    И вы, Шварцвальда золотые дали!       Марилэ пишет мне стишок в альбом,    Глаза в слезах, а буквы кривы-кривы!    Хлопочет мама; в платье голубом    Мелькает Ася с Карлом там, у ивы.       О, на крыльце последний шепот наш!    О, этот плач о промелькнувшем лете!    Какой-то шум. Приехал экипаж.    — «Скорей, скорей! Мы опоздаем, дети!»       — «Марилэ, друг, пиши мне!» Ах, не то!    Не это я сказать хочу! Но что же?    — «Надень берет!» — «Не раскрывай пальто!»    — «Садитесь, ну?» и папин голос строже.       Букет сует нам Асин кавалер,    Сует Марилэ плитку шоколада…    Последний миг… — «Nun, kann es losgehn, Herr?»[5]    Погибло все. Нет, больше жить не надо!       Мы ехали. Осенний вечер блек.    Мы, как во сне, о чем-то говорили…    Прощай, наш Карл, шварцвальдский паренек!    Прощай, мой друг, шварцвальдская Марилэ!            КНИГИ В KPACHOM ПЕРЕПЛЕТЕ       Из рая детского житья    Вы мне привет прощальный шлете,    Неизменившие друзья    В потертом, красном переплете.    Чуть легкий выучен урок,    Бегу тотчас же к вам бывало.    — «Уж поздно!» — «Мама, десять строк!»…    Но к счастью мама забывала.    Дрожат на люстрах огоньки…    Как хорошо за книгой дома!    Под Грига, Шумана и Кюи    Я узнавала судьбы Тома.    Темнеет… В воздухе свежо…    Том в счастье с Бэкки полон веры.    Вот с факелом Индеец Джо    Блуждает в сумраке пещеры…    Кладбище… Вещий крик совы…    (Мне страшно!) Вот летит чрез кочки    Приемыш чопорной вдовы,    Как Диоген живущий в бочке.    Светлее солнца тронный зал,    Над стройным мальчиком — корона…    Вдруг — нищий! Боже! Он сказал:    «Позвольте, я наследник трона!»    Ушел во тьму, кто в ней возник.    Британии печальны судьбы…    — О, почему средь красных книг    Опять за лампой не уснуть бы?    О золотые времена,    Где взор смелей и сердце чище!    О золотые имена:    Гекк Финн, Том Сойер, Принц и Нищий!            ИНЦИДЕНТ ЗА СУПОМ       — «За дядю, за тетю, за маму, за папу»…    — «Чтоб Кутику Боженька вылечил лапу»…    — «Нельзя баловаться, нельзя, мой пригожий!»…    (Уж хочется плакать от злости Сереже.)    — «He плачь, и на трех он на лапах поскачет».    Но поздно: Сереженька-первенец — плачет!       Разохалась тетя, племянника ради    Усидчивый дядя бросает тетради,    Отец опечален: семейная драма!    Волнуется там, перед зеркалом, мама…    — «Hy, нянюшка, дальше! Чего же вы ждете?»    — «За папу, за маму, за дядю, за тетю»…            МАМА ЗА КНИГОЙ       …Сдавленный шепот… Сверканье кинжала…    — «Мама, построй мне из кубиков домик!»    Мама взволнованно к сердцу прижала    Маленький томик.       … Гневом глаза загорелись у графа:    «Здесь я, княгиня, по благости рока!»    — «Мама, а в море не тонет жирафа?»    Мама душою — далеко!       — «Мама, смотри: паутинка в котлете!»    В голосе детском упрек и угроза.    Мама очнулась от вымыслов: дети —    Горькая проза!            ПРОБУЖДЕНЬЕ       Холодно в мире! Постель    Осенью кажется раем.    Ветром колеблется хмель,    Треплется хмель над сараем;    Дождь повторяет: кап-кап,    Льется и льется на дворик…    Свет из окошка — так слаб!    Детскому сердцу — так горек!    Братец в раздумии трет    Сонные глазки ручонкой:    Бедный разбужен! Черед    За баловницей сестренкой.    Мыльная губка и таз    В темном углу — наготове.    Холодно! Кукла без глаз    Мрачно нахмурила брови:    Куколке солнышка жаль!    В зале — дрожащие звуки…    Это тихонько рояль    Тронули мамины руки.            УТОМЛЕНЬЕ       Жди вопроса, придумывай числа…    Если думать — то где же игра?    Даже кукла нахмурилась кисло…    Спать пора!       В зале страшно: там ведьмы и черти    Появляются все вечера.    Папа болен, мама в концерте…    Спать пора!       Братец шубу надел наизнанку,    Рукавицы надела сестра,    — Но устанешь пугать гувернантку…    Спать пора!       Ах, без мамы ни в чем нету смысла!    Приуныла в углах детвора,    Даже кукла нахмурилась кисло…    Спать пора!            БАЛОВСТВО       В темной гостиной одиннадцать бьет.    Что-то сегодня приснится?    Мама-шалунья уснуть не дает!    Эта мама совсем баловница!       Сдернет, смеясь, одеяло с плеча,    (Плакать смешно и стараться!)    Дразнит, пугает, смешит, щекоча    Полусонных сестрицу и братца.       Косу опять распустила плащом,    Прыгает, точно не дама…    Детям она не уступит ни в чем,    Эта странная девочка-мама!       Скрыла сестренка в подушке лицо,    Глубже ушла в одеяльце,    Мальчик без счета целует кольцо    Золотое у мамы на пальце…            ЛУЧШИЙ СОЮЗ       Ты с детства полюбила тень,    Он рыцарь грезы с колыбели.    Вам голубые птицы пели    О встрече каждый вешний день.       Вам мудрый сон сказал украдкой:    — «С ним — лишь на небе!» — «Здесь — не с ней!»    Уж с колыбельных нежных дней    Вы лучшей связаны загадкой.       Меж вами пропасть глубока,    Но нарушаются запреты    В тот час, когда не спят портреты,    И плачет каждая строка.       Он рвется весь к тебе, а ты    К нему протягиваешь руки,    Но ваши встречи — только муки,    И речью служат вам цветы.       Ни страстных вздохов, ни смятений    Пустым, доверенных, словам!    Вас обручила тень, и вам    Священны в жизни — только тени.            САРА В ВЕРСАЛЬСКОМ МОНАСТЫРЕ        Голубей над крышей вьется пара,    Засыпает монастырский сад.    Замечталась маленькая Сара    На закат.       Льнет к окну, лучи рукою ловит,    Как былинка нежная слаба,    И не знает крошка, что готовит    Ей судьба.       Вся застыла в грезе молчаливой,    От раздумья щечки розовей,    Вьются кудри золотистой гривой    До бровей.       На губах улыбка бродит редко,    Чуть звенит цепочкою браслет, —    Все дитя как будто статуэтка    Давних лет.       Этих глаз синее не бывает!    Резкий звук развеял пенье чар:    То звонок воспитанниц сзывает    В дортуар.       Подымает девочку с окошка,    Как перо, монахиня-сестра.    Добрый голос шепчет: «Сара-крошка,    Спать пора!»       Село солнце в медленном пожаре,    Серп луны прокрался из-за туч,    И всю ночь легенды шепчет Саре    Лунный луч.            МАЛЕНЬКИЙ ПАЖ       Этот крошка с душой безутешной    Был рожден, чтобы рыцарем пасть    За улыбку возлюбленной дамы.    Но она находила потешной,    Как наивные драмы,    Эту детскую страсть.       Он мечтал о погибели славной,    О могуществе гордых царей    Той страны, где восходит светило.    Но она находила забавной    Эту мысль и твердила:    — «Вырастай поскорей!»       Он бродил одинокий и хмурый    Меж поникших, серебряных трав,    Все мечтал о турнирах, о шлеме…    Был смешон мальчуган белокурый    Избалованный всеми    За насмешливый нрав.       Через мостик склонясь над водою,    Он шепнул (то последний был бред!)    — «Вот она мне кивает оттуда!»    Тихо плыл, озаренный звездою,    По поверхности пруда    Темно-синий берет.       Этот мальчик пришел, как из грезы,    В мир холодный и горестный наш.    Часто ночью красавица внемлет,    Как трепещут листвою березы    Над могилой, где дремлет    Ее маленький паж.            DIE STILLE STRASSE[6]       Die stille Strasse: юная листва    Светло шумит, склоняясь над забором,    Дома — во сне… Блестящим детским взором    Глядим наверх, где меркнет синева.       С тупым лицом немецкие слова    Мы вслед за Fräulein повторяем хором,    И воздух тих, загрезивший, в котором    Вечерний колокол поет едва.       Звучат шаги отчетливо и мерно,    Die stille Strasse распрощалась с днем    И мирно спит под шум деревьев. Верно.       Мы на пути не раз еще вздохнем    О ней, затерянной в Москве бескрайной,    И чье названье нам осталось тайной.            ВСТРЕЧА

The script ran 0.01 seconds.