1 2 3 4 5 
Собака  привстала, ощерилась и зарычала на Нильса.    

– Не  гони меня, – стал упрашивать ее Нильс, – а то меня съест лис Смирре.  Наверное, он уже тут, рядом…    

– Как,  опять этот вор здесь? – прорычала собака и открыла уже пасть, чтобы  залиться лаем.    

– Пожалуйста,  не лай! – зашептал Нильс. – Ты только спугнешь его. Лучше давай так  сделаем: я отцеплю твой ошейник, ты лиса и схватишь.    

– Ну  что ж, это можно, – сказала собака и подставила Нильсу шею: она рада была  случаю немножко погулять на свободе.    

Нильсу  порядком пришлось повозиться с ошейником, но все-таки он расстегнул его, и собака,  весело потряхивая головой, выглянула из своей конуры.    

Лис уже  сидел неподалеку и нюхал воздух.    

– Убирайся-ка  подобру-поздорову, – зарычала на него собака, – а то попробуешь, острые  ли у меня зубы!    

– Ничего  ты со мной ни сделаешь, – сказал лис. – Всей твоей прыти только на  пять шагов хватает.    

– Сегодня,  может, и на шесть хватит, – проворчала собака и огромным прыжком подскочила  к лису.    

Одним  ударом она сбила его с ног, придавила лапами к земле, а потом вцепилась в его  шею зубами и поволокла к будке.    

На  пороге уже стоял Нильс с ошейником в руках.    

– Здорово,  кум! А я вот тебе подарочек приготовил, – весело сказал Нильс, позвякивая  цепью. – Ну-ка, примерим! Пожалуй, шея у тебя тонковата для этого  ожерелья! Ну да не горюй, мы тебе хорошенький поясок приладим.    

Он  просунул ошейник одним концом под брюхо Смирре и щелкнул замком.    

– Ну  и пояс! Вот так пояс! – приговаривал Нильс, прыгая вокруг Смирре.    

Смирре  лязгал зубами, извивался, визжал, но ничего не помогало – ошейник крепко-накрепко  перетянул его брюхо.    

– Ну,  будь здоров, куманек! – весело крикнул Нильс и побежал к воротам.    

Смирре  рванулся за ним, да не тут-то было! Всей его прыти хватило теперь ровно на пять  шагов.    

А Нильс,  помахав ему на прощание рукой, пошел своей дорогой.    

     5    

     

Дойдя до  конца деревни, Нильс остановился.    

Куда же  теперь идти?    

И вдруг  он услышал над самой головой гусиный крик:    

– Мы  здесь! Мы здесь! Где ты? Где ты?    

– Я  тут! – закричал Нильс и высоко подпрыгнул, чтобы гуси могли разглядеть его  в густой траве.    

И в  самом деле, Мартин сразу его увидел. Он спустился на землю и стал перед Нильсом,  как верный конь.    

Нильс  ласково похлопал его по шее.    

– Вот  уж не думал, что вы так скоро меня найдете! – сказал он.    

– Мы  бы и не нашли, – ответил Мартин, – если бы голубь дорогу не показал,  да дрозд не помог, да скворец не надоумил.    

– Ну,  значит, не зря я им кричал, – сказал Нильс. – Ведь мне вороны ни  одного слова не давали сказать. За каждое слово клювом долбили… – И Нильс потер  свои шишки и синяки. – А знаешь, кто воронов подговорил? – спросил  Нильс. – Лис Смирре! Все его проделки!    

– Ах  он рыжий разбойник! – воскликнул Мартин. – Прямо житья от него нет!  Ну что нам с ним делать? Как от него избавиться?    

– Теперь  уже ничего не надо делать, – важно сказал Нильс. – Я сам все сделал.  Я его на цепь посадил. Он сейчас сидит, как дворовый пес, в собачьей будке и  только зубами щелкает.    

Мартин  от радости захлопал крыльями.    

– Смирре  сидит на цепи! Вот это ловко! Ну и молодец же ты, Нильс! Ну и молодец! Летим  скорее, ведь Акка еще ничего не знает!    

Нильс  вскочил на Мартина, и они полетели к стае.    

– Смирре  сидит на цепи! Нильс посадил Смирре на цепь! – кричал еще издали Мартин.    

И по  всей стае, от одного гуся к другому, пронеслась радостная весть:    

– Нильс  посадил Смирре на цепь! Смирре посажен на цепь! Смирре сидит на цепи!    

Обгоняя  друг друга, гуси летели навстречу Нильсу и на все голоса выкрикивали:    

– Нильс  победил Смирре!    

– Нильс  посадил Смирре на цепь!    

Они  кружились над Нильсом, и от их веселого крика прозрачный весенний воздух звенел  и дрожал.    

И сама  старая Акка Кебнекайсе кружилась и кричала вместе со всеми, не думая о своих  преклонных годах, забыв, что она вожак стаи.    

 Глава IX. БРОНЗОВЫЙ И  ДЕРЕВЯННЫЙ    

     

     1    

     

Солнце  уже село. Последние его лучи погасли па краях облаков. Над землей сгущалась вечерняя  тьма. Стаю Акки Кебнекайсе сумерки застигли в пути.    

Гуси  устали. Из последних сил они махали крыльями. А старая Акка как будто забыла об  отдыхе и летела все дальше и дальше.    

Нильс с  тревогой вглядывался в темноту.    

«Неужели  Акка решила лететь всю ночь?»    

Вот уже  показалось море. Оно было таким же темным, как небо. Только гребни волн,  набегающих друг на друга, поблескивали белой пеной. И среди волн Нильс  разглядел какие-то странные каменные глыбы, огромные, черные.    

Это был  целый остров из камней.    

Откуда  здесь эти камни?    

Кто  набросал их сюда?    

Нильс  вспомнил, как отец рассказывал ему про одного страшного великана. Этот великан  жил в горах высоко над морем. Он был стар, и часто спускаться по крутым склонам  ему было трудно. Поэтому, когда ему хотелось наловить форели, он выламывал  целые скалы и бросал их в море. Форель так пугалась, что выскакивала из воды  целыми стаями. И тогда великан шел вниз, к берегу, чтобы подобрать свой улов.    

Может  быть, вот эти каменные глыбы, что торчат из волн, и набросал великан.    

Но  почему же в провалах между глыбами сверкают огненные точки? А что, если это  глаза притаившихся зверей? Ну, конечно же! Голодные звери так и рыщут по  острову, высматривая себе добычу. Они и гусей, верно, приметили и ждут не  дождутся, чтобы стая спустилась на эти камни.    

Вот и  великан стоит на самом высоком месте, подняв руки над головой. Уж не тот ли  это, который любил лакомиться форелью? Может быть, и ему страшно среди диких  зверей. Может, он зовет стаю на помощь – потому и поднял руки?    

А со дна  моря па остров лезут какие-то чудовища. Одни тонкие, остроносые, другие – толстые,  бокастые. И все сбились в кучу, чуть не давят друг друга.    

«Скорей  бы уж пролететь мимо!» – подумал Нильс.    

И как  раз в это время Акка Кебнекайсе повела стаю вниз.    

– Не  надо! Не надо! Тут мы все пропадем! – закричал Нильс.    

Но Акка  словно не слышала его. Она вела стаю прямо на каменный остров.    

И вдруг,  словно по взмаху волшебной палочки, все кругом изменилось. Громадные каменные  глыбы превратились в обыкновенные дома. Глаза зверей стали уличными фонарями и  освещенными окнами. А чудовища, которые осаждали берег острова, были просто-напросто  кораблями, стоявшими у причала.    

Нильс  даже рассмеялся. Как же он сразу не догадался, что книзу под ними был город. Ведь  это же Карлскрона! Город кораблей! Здесь корабли отдыхают после дальних  плаваний, здесь их строят, здесь их чинят.    

Гуси  опустились прямо на плечи великана с поднятыми руками. Это была ратуша с двумя  высокими башнями.    

В другое  время Акка Кебнекайсе никогда бы не остановилась на ночлег под самым боком у  людей. Но в этот вечер выбора у нее не было, – гуси едва держались на  крыльях.    

Впрочем,  крыша городской ратуши оказалась очень удобным местом для ночлега. По краю ее  шел широкий и глубокий желоб. В нем можно было прекрасно спрятаться от посторонних  глаз и напиться воды, которая сохранилась от недавнего дождя. Одно плохо – на городских  крышах не растет трава и не водятся водяные жуки.    

И  все-таки совсем голодными гуси не остались. Между черепицами, покрывавшими  крышу, застряло несколько хлебных корок – остаток пиршества не то голубей, не  то воробьев. Для настоящих гусей это, разумеется, не корм, но, на худой конец,  можно и сухого хлеба поклевать.    

Зато  Нильс поужинал на славу.    

Хлебные  корки, высушенные ветром и солнцем, показались ему даже вкуснее, чем сдобные  сухари, которыми славилась на весь Вестменхег его мать.    

Правда,  вместо сахара они были густо обсыпаны серой городской пылью, но это беда  небольшая.    

Нильс  ловко соскреб пыль своим ножичком и, разрубив корку на мелкие кусочки, с  удовольствием грыз сухой хлеб.    

Пока он  трудился над одной коркой, гуси успели и поесть, и попить, и приготовиться ко  сну. Они растянулись цепочкой по дну желоба – хвост к клюву, клюв к  хвосту, – потом разом подогнули головы под крылья и заснули.    

А Нильсу  спать не хотелось. Он забрался на спину Мартина и, перевесившись через край  желоба, стал смотреть вниз. Ведь это был первый город, который он видел так  близко с тех пор, как летит с гусиной стаей.    

Время  было позднее. Люди уже давно легли спать. Только изредка торопливо пробегал какой-нибудь  запоздалый прохожий, и шаги его гулко разносились в тихом, неподвижном воздухе.  Каждого прохожего Нильс долго провожал глазами, пока тот не исчезал где-нибудь  за поворотом.    

«Сейчас  он, наверное, придет домой, – грустно думал Нильс. – Счастливый! Хоть  бы одним глазком взглянуть, как живут люди!.. Самому ведь не придется уже…»    

– Мартин,  а Мартин, ты спишь? – позвал Нильс своего товарища.    

– Сплю, –  сказал Мартин. – И ты спи.    

– Мартин,  ты погоди спать. У меня к тебе дело есть.    

– Ну,  что еще?    

– Послушай,  Мартин, – зашептал Нильс, – спусти меня вниз, на улицу. Я погуляю  немножечко, а ты выспишься и потом прилетишь за мной. Мне так хочется по улицам  походить. Как все люди ходят.    

– Вот  еще! Только мне и заботы вниз-вверх летать! И Мартин решительно сунул голову  под крыло.    

– Мартин,  да ты не спи! Послушай, что я тебе скажу. Ведь если бы ты был когда-нибудь  человеком, тебе бы тоже захотелось увидеть настоящих людей.    

Мартину  стало жалко Нильса. Он высунул голову из-под крыла и сказал:    

– Ладно,  будь по-твоему. Только помни мой совет: на людей смотри, а сам им на глаза не  показывайся. А то не вышло бы какой беды.    

– Да  не беспокойся! Меня ни одна мышь не увидит, – весело сказал Нильс и от  радости даже заплясал на спине у Мартина.    

– Потише,  потише, ты мне все перья переломаешь! – заворчал Мартин, расправляя  усталые крылья. Через минуту Нильс стоял на земле.    

– Далеко  не уходи! – крикнул ему Мартин и полетел наверх досыпать остаток ночи.    

     2    

     

Нильс  медленно шел по улице, то и дело оглядываясь и прислушиваясь. Один за другим  гасли огоньки в окнах. Улицы были пустынными, тихими. И все-таки Нильс знал,  что за каждой стеной, за каждой дверью живут люди.    

Вот  впереди одно окно освещено. Нильс остановился и долго стоял в яркой полосе  света.    

Если бы  можно было заглянуть через раздвинутую занавеску!    

Но окно  было слишком высоко, а Нильс слишком мал.    

Он  слышал голоса, смех. Слов разобрать он не мог, но все равно он готов был стоять  и слушать хоть всю ночь, – ведь это говорили люди!    

Может  быть, он и простоял бы до утра, но свет в окне погас, и голоса смолкли. Значит,  и в этом доме легли уже спать.    

Нильс  побрел дальше.    

На углу,  против уличного фонаря, он увидел вывеску. Большими буквами на ней было  написано: АПТЕКА. Вот если бы нашлось такое лекарство, от которого Нильс сразу  бы вырос! Пусть бы это лекарство было горькое, как полынь, – Нильс выпил  бы, не поморщившись, целую бутылку. Если надо, так выпил бы и две бутылки!  Только где такое лекарство взять?!    

На  другом углу была лавка, и над ней висел огромный золотой крендель. Нильс не мог  оторвать от него глаз. Хотя бы кусочек такого кренделя попробовать! Да что  кренделя! Простого бы хлеба кусочек!    

Нильс  тяжело вздохнул и зашагал дальше.    

Он  сворачивал с улицы на улицу, пока наконец не вышел на большую площадь.    

Наверное,  это была самая главная площадь во всем городе.    

Нильс  огляделся по сторонам. В этот поздний час на площади не было ни одного человека,  если не считать за человека бронзовую статую, стоявшую на высокой каменной  тумбе.    

«Кто бы  это мог быть?» – думал Нильс, расхаживая вокруг тумбы.    

Вид у  Бронзового был очень важный – длинный камзол, башмаки с пряжками, на голове  треуголка. Одну ногу он выставил вперед, точно собирался сойти с пьедестала, а  в руке держал толстую палку. Не будь он сделан из бронзы, он, наверное, давно  бы пустил эту палку в ход. На лице у него так и было написано, что спуску он  никому не даст: нос крючком, брови нахмурены, губы поджаты.    

– Эй  ты, пугало бронзовое! – крикнул ему Нильс. – Ты кто такой? Да не  смотри на меня так сердито! Я тебя нисколько не боюсь…    

Нильс  нарочно говорил так храбро, потому что на самом деле сердце у него замирало от  страха. Этот пустой притихший город… Темные, будто ослепшие, дома… Этот Бронзовый,  который, казалось, не сводил с Нильса глаз… Тут всякому станет не по себе!    

И чтобы  как-нибудь подбодрить себя, Нильс крикнул;    

– Что  же ты молчишь? Ну ладно, не хочешь разговаривать – и не надо. До свидания.  Счастливо оставаться!    

Нильс  помахал Бронзовому рукой и отправился дальше. Он обошел всю площадь и свернул  на широкую улицу, которая вела к гавани.    

И вдруг  он насторожился. Кто-то медленно и тяжело шел за ним. Каждый шаг был как удар  кузнечного молота о наковальню. От каждого шага вздрагивала земля и звенели  стекла в домах.    

«Бронзовый!»  – мелькнуло в голове у Нильса.    

И ему  стало так страшно, что он бросился бежать куда глаза глядят. Он добежал до  конца одной улицы, потом свернул в другую, потом в третью…    

На  крыльце какого-то дома он присел, чтобы немного передохнуть.    

Шаги  слышались теперь где-то вдалеке.    

– И  чего это я так испугался? – успокаивал себя Нильс. – Может, он просто  гуляет. Надоело стоять, вот он и пошел пройтись. Что тут особенного? Да я ему  ничего плохого и не сказал…    

Нильс  прислушался.    

Тут за  углом точно ударил набат – так гулко и звонко застучали по камням стопудовые сапоги.    

Бронзовый  шел прямо на Нильса. Он шел, не сгибая колен, не поворачивая головы, и  застывшим взглядом смотрел перед собой.    

«Куда бы  спрятаться? – думал Нильс, растерянно оглядываясь. – Куда бы  спрятаться?»    

Но все  двери в домах были плотно заперты, негде укрыться, негде спастись.    

И вдруг  Нильс увидел на другой стороне улицы старую, полуразвалившуюся деревянную  церковь. От времени стены ее покосились, крыша съехала набок, и, наверное, вся  церковь давно бы рассыпалась, если б старые кряжистые клены не подпирали ее  своими разросшимися ветвями.    

«Вот где  я спрячусь! – обрадовался Нильс. – Залезу на самую верхушку дерева,  тогда меня хоть до завтра ищи – не найдешь».    

И Нильс  бросился через дорогу.    

Он был  уже почти у самой цели и только теперь увидел, что на церковной паперти стоит  какой-то человек. Человек этот в упор смотрел на Нильса и подмигивал ему одним  глазом.    

Нильс  совсем растерялся.    

Что  теперь делать? Куда деваться?    

Назад  бежать – Бронзовый его, как муху, раздавит, вперед идти – может, еще хуже будет.  Кто его знает, почему этот человек подмигивает? Будь у нею хорошее на уме, он  бы по-хорошему и разговаривал, а не мигал.    

Но в это  время где-то совсем близко загремели, загрохотали бронзовые сапоги.    

Раздумывать  было некогда, и Нильс двинулся вперед.    

А  человек на паперти стоял все так же неподвижно. Он подмигивал Нильсу то одним  глазом, то другим, кивал ему, но с места не сходил. И каждый раз, когда он  наклонял голову, раздавался легкий скрип, точно кто-то садился на рассохшуюся  табуретку.    

«Кажется,  он не такой уж сердитый. Даже как будто улыбается, – подумал Нильс, подходя  к нему ближе. – Да что это! Ведь он же деревянный!»    

И верно,  человек этот с ног до головы был из дерева. И борода у него была деревянная, и  нос деревянный, и глаза деревянные. На голове у деревянного человека была  деревянная шляпа, на плечах деревянная куртка, перетянутая деревянным поясом,  на ногах деревянные чулки и деревянные башмаки.    

Одна  щека у деревянного человека была красная, а другая серая. Это оттого, что на  одной щеке краска облупилась, а на другой еще держалась.    

На  деревянной его груди висела деревянная дощечка. Красивыми буквами, украшенными  разными завитушками, на ней было написано: «Прохожий! На твоем пути Смиренно я  стою. Монетку в кружку опусти – И будешь ты в раю!»    

В левой  руке Деревянный держал большую кружку – тоже деревянную.    

«Вот оно  что! – подумал Нильс. – Он, значит, подаяние собирает. То-то он меня  так подзывал! Хорошо, что у меня есть монетка. Отдам-ка ее! Все равно она мне  никогда не пригодится».    

И Нильс  полез в карман за вороньей монеткой.    

Деревянный  сразу догадался. С протяжным скрипом и потрескиванием он наклонился и поставил  перед Нильсом свою кружку.    

А  тяжелые удары бронзовых подошв гремели уже совсем за спиной.    

«Пропал  я!» – подумал Нильс.    

Он с  радостью сам залез бы в кружку для монет. Да, на беду, отверстие было слишком  узким даже для него.    

А  Деревянный словно понял Нильса. Что-то опять заскрежетало у него внутри, и деревянная  рука опустилась к самой земле.    

Нильс  вскочил на широкую, как лопата, ладонь. Деревянный быстро поднял его и посадил  к себе под шляпу.    

И как  раз вовремя! Из-за угла уже вышагивал Бронзовый!    

Примостившись  на макушке своего деревянного спасителя, Нильс с ужасом ждал, что будет дальше.    

Сквозь  щели в старой, рассохшейся шляпе Нильс увидел, как подходил Бронзовый. Он высоко  выбрасывал ноги, и от каждого шага искры выбивались из-под его подошв, а камни  мостовой глубоко вдавливались в землю. Бронзовый был очень зол.    

Он  вплотную подошел к Деревянному и, стукнув палкой, остановился. От удара тяжелой  палки задрожала земля, и Деревянный так зашатался, что шляпа вместе с Нильсом  чуть не съехала у него на затылок.    

– Кто  ты такой? – прогремел Бронзовый. Деревянный вздрогнул, и в его старом теле  что-то затрещало. Он отдал честь, потом вытянул руки по швам и скрипучим  голосом ответил:    

– Розенбум,  ваше величество! Бывший старший боцман на линейном корабле «Дристигхетен». В  сражении при Фербелине дважды ранен. По выходе в отставку служил церковным  сторожем. В тысяча шестьсот девяностом году скончался. Впоследствии был вырезан  из дерева и поставлен вместо кружки для милостыни.    

У этой  паперти святой    

Стою,  как на часах.    

Мой прах  под каменной плитой.    

Душа на  небесах.    

Деревянный  снова отдал честь и застыл.    

– Я  вижу, ты славный солдат, Розенбум. Жаль, что я не успел представить тебя к  награде, пока меня не водрузили на эту тумбу посреди площади.    

– Премного  благодарен, – опять козырнул Деревянный. – Всегда готов служить верой  и правдой своему королю и отечеству!    

«Так,  значит, это король! – ужаснулся Нильс и даже съежился под шляпой.    

– А  я его пугалом обозвал!..»    

– Послушай,  Розенбум, – снова заговорил Бронзовый. – Ты должен сослужить мне еще  одну, последнюю службу. Не видел ли ты мальчишку, который бегает тут по улицам?  Сам он не больше воробья, зато дерзок не по росту. Ты подумай только, этот  мальчишка не знал, кто я такой! Надо его хорошенько проучить.    

И  Бронзовый снова стукнул палкой.    

– Так  точно, ваше величество! – проскрипел Деревянный.    

Нильс  похолодел от страха. «Неужели выдаст?!»    

– Так  точно, видел, – повторил Деревянный. – Пять минут назад пробегал  здесь. Показал мне нос, да и был таков. Я хоть и простой солдат, а все же  обидно.    

– Куда  же он побежал, Розенбум?    

– Осмелюсь  доложить, побежал к старой корабельной верфи – Ты поможешь мне разыскать его,  Розенбум, – сказал Бронзовый. – Идем скорее. Нельзя терять ни минуты.  Еще до восхода солнца я должен вернуться на свою тумбу. С тех пор как я стал  памятником, я могу ходить только ночью. Идем же, Розенбум!    

Деревянный  жалобно заскрипел всем своим телом.    

– Всеподданнейше  ходатайствую перед вашим величеством об оставлении меня на месте. Хотя краска  кое-где еще держится на мне, но внутри я весь прогнил.    

Бронзовый  позеленел от злости.    

– Что!  Бунтовать? – загрохотал он и, размахнувшись, ударил Розенбума палкой по  спине.    

Щепки  так и полетели во все стороны.    

– Эй,  не дури, Розенбум! Смотри, хуже будет.    

– Так  точно, хуже будет, – скрипнул Розенбум и замаршировал на месте, чтобы размять  свои деревянные ноги.    

– Шагом  марш! За мной! – скомандовал бронзовый король и затопал по улице.    

А за  ним, потрескивая и поскрипывая, двинулся деревянный солдат.    

Так  шествовали они через весь город, до самой корабельной верфи: Бронзовый – впереди,  Деревянный – позади, а Нильс – у Деревянного па голове.    

У  высоких ворот они остановились. Бронзовый легонько ударил по огромному висячему  замку. Замок разлетелся на мелкие кусочки, и ворота с лязгом открылись.    

Сквозь  щелочку в шляпе Нильс увидел старую верфь. Это было настоящее корабельное  кладбище. Старые, допотопные суда с пробоинами в раздутых боках лежали здесь,  как выброшенные на сушу рыбы. На почерневших от времени стапелях застряли  потрепанные бурей шхуны с обвисшими рваными парусами, с перепутавшимися, точно  паутина, снастями. Повсюду валялись ржавые якоря, бухты полуистлевших канатов,  покореженные листы корабельного железа.    

У Нильса  даже глаза разгорелись – так много тут было интересного. А ведь он видел только  то, что было справа, потому что в шляпе, под которой он сидел, с левой стороны  не было ни одной щелочки.    

– Послушай,  Розенбум, мы же не найдем его здесь! – сказал Бронзовый.    

– Так  точно, ваше величество, не найдем, – сказал Деревянный.    

– Но  мы должны его найти, Розенбум, – загремел Бронзовый. – Так точно,  должны, – проскрипел Деревянный.    

И они  двинулись по шатким мосткам. От каждого их шага мостки вздрагивали, трещали и  прогибались.    

По пути  Бронзовый переворачивал вверх дном каждую лодку, сокрушал корабельные мачты, с  грохотом разбивая старые ящики. Но нигде – ни под лодками, ни в ящиках, ни под  мостками, ни на мачтах – он не мог найти дерзкого мальчишку. И немудрено,  потому что мальчишка этот преспокойно сидел под шляпой на голове старого  солдата Розенбума.    

Вдруг  Бронзовый остановился.    

– Розенбум,  узнаешь ли ты этот корабль? – воскликнул он и вытянул руку.    

Розенбум  повернулся всем корпусом направо, и Нильс увидел какое-то огромное корыто,  обшитое по краям ржавым железом.    

– Узнаешь  ли ты этот славный корабль, Розенбум? Посмотри, какая благородная линия кормы!  Как гордо поставлен нос! Даже сейчас видно, что это был королевский фрегат… А  помнишь, Розенбум, как славно палили на нем пушки, когда я ступал на его  палубу?    

Бронзовый  замолчал, мечтательно глядя на старый, развалившийся корабль с развороченным  носом и разбитой кормой.    

– Да,  много он видел на своем веку, мой старый боевой товарищ, – сказал Бронзовый. –  А теперь он лежит здесь, как простая баржа, всеми заброшенный и забытый, и  никто не знает, что сам король ходил когда-то по его палубе.    

Бронзовый  тяжело вздохнул.    

Слезы,  большие, круглые, как пули, медленно потекли из его бронзовых глаз.    

И вдруг  он стукнул палкой, выпрямился, колесом выпятил грудь.    

– Шапки  долой, Розенбум! Мы должны отдать последний долг свидетелю нашей былой  славы. – И широким величественным движением руки Бронзовый снял свою  треуголку. – Честь и слава погибшим! Ура! – громовым голосом закричал  он.    

– Урр-ра! –  закричал Деревянный и сорвал с головы свою шляпу.    

– Урр-ра! –  закричал вместе с ними Нильс и притопнул ногой на голове у Розенбума.    

Прокричав  троекратное «ура!», Бронзовый с легким звоном надел свою треуголку и  повернулся.    

И тут  его бронзовое лицо потемнело так, что стало похоже на чугунное.    

– Розенбум!  Что у тебя на голове? – зловещим шепотом проговорил он.    

А на  голове у Розенбума стоял Нильс и, весело приплясывая, махал Бронзовому рукой.    

От  ярости слова застряли у Бронзового в горле, и он только задвигал челюстями, силясь  что-то сказать. Впрочем, он мог разговаривать и без слов – ведь у него была  хорошая бронзовая дубинка. Ее-то он и пустил в ход.    

Страшный  удар обрушился на голову Деревянного. Из треснувшего лба взвился целый столб  пыли и трухи. Ноги у Деревянного подкосились, и он рухнул на землю…    

3.    

Когда  все затихло, Нильс осторожно вылез из-под груды щепок. Бронзового и след  простыл, а на востоке из-за леса мачт вырывались красные лучи восходящего  солнца.    

Нильс с  грустью посмотрел на кучу обломков – это было все, что осталось от Деревянного.    

«Да, не  промахнись его величество, и моим бы косточкам тут лежать, – подумал  Нильс. – Бедный Розенбум! Если бы не я, проскрипел бы ты, наверное, еще  годик-другой…»    

Нильс  бережно собрал разлетевшиеся во все стороны щепки и сложил их вместе ровной  горкой.    

Построив  памятник своему погибшему товарищу, Нильс побежал к воротам.    

«Не  опоздать бы мне! – с беспокойством думал он, поглядывая на светлевшее  небо. – Пока я разыщу ратушу, солнце, пожалуй, совсем взойдет. А вдруг  Мартин и в самом деле улетит без меня?»    

Он  выскочил за ворота и побежал по улицам, стараясь припомнить, где он плутал ночью.  Но утренний свет все изменил, все выглядело теперь по-иному, и Нильс ничего но  узнавал. Он свернул в один переулок, в другой и, сам того не ожидая, выбежал  прямо к ратуше.    

Не успел  он отдышаться, как перед ним уже стоял Мартин.    

– Ну,  сегодня ты молодец. Послушался меня, далеко не ходил, – похвалил его  Мартин.    

Нильс  ничего не ответил. Он не хотел огорчать своего друга.    

Когда  стая пролетала над площадью, Нильс посмотрел вниз.    

На  высокой каменной тумбе стоял Бронзовый. Видно было, что он очень торопился и  поспел на место в самую последнюю минуту. Камзол его был расстегнут, треуголка  сбилась на затылок, а палка торчала под мышкой.    

– Прощайте,  ваше бронзовое величество! – крикнул Нильс.    

Но  Бронзовый молчал.    

Может  быть, он не слышал, а если и слышал, все равно ничего не мог сказать.    

Ночь  прошла. Начался новый день.    

 Глава X. ПОДВОДНЫЙ  ГОРОД    

     

     1    

     

Стая  Акки Кебнекайсе летела над прибрежной полосой, там, где земля встречается с  морем.    

Давно  уже в этих местах между землей и морем шел нескончаемый спор.    

Вдали от  берега у земли только и было забот, что о картофеле, об овсе и о репе. Про море  она и не думала.    

И вдруг  узкий длинный залив, как ножом, разрезал землю.    

Земля  отгородилась от него березой и ольхой и снова занялась своими обычными делами…    

Но вот  еще один залив рассек землю.    

Земля и  на этот раз окружила его деревьями, словно это был не морской залив, а обыкновенное  пресное озеро.    

А заливы  бороздили уже весь берег. Они ширились, они вторгались в самую середину лесов и  полей, дробили землю на мелкие кусочки.    

Море  хотело захватить землю.    

Земля  хотела оттеснить море.    

Земля  подбиралась к морю отлогими зелеными холмами.    

Но море  выбрасывало ей навстречу песок и складывало у берега сыпучие горы.    

– Не  пущу! – говорило море.    

– Не  сдамся! – говорила земля.    

И она  поднималась перед морем отвесной скалистой стеной.    

Тогда  море начинало яростно биться. Оно шумело и пенилось, оно кидалось на утесы так,  словно хотело растерзать на части всю землю.    

Но земля  пускалась на хитрость. Она выставляла заслон из множества островов – шхер. Они  держались крепко, как солдаты в строю. В первой шеренге стояли самые заслуженные  старые бойцы. На них давно и травинки не осталось: свирепые волны срывали с них  даже водоросли – из пены поднимались только камни, источенные глубокими  морщинами.    

Море  перекатывалось через них, шло на приступ дальше. Но все новые и новые защитники  вставали на его пути. И море билось с ними, постепенно истощая свою ярость, А  когда добиралось наконец до земли, у него уже не было сил, и оно мирно  плескалось у зеленых островков.    

Здесь,  на этих поросших травой шхерах, стая Акки Кебнекайсе в последний раз отдыхала  перед самым большим перелетом.    

Дорога  всех птичьих стай шла дальше над открытым морем.    

     2    

     

Нильс  сидел на своем белокрылом коне и вертел головой во все стороны. В воздухе было  шумно, как на большой проезжей дороге в ярмарочный день.    

Никогда  в жизни не видел Нильс столько птиц сразу. Тут были черно-белые казарки, и  пестрокрылые утки, и крохали, и кулики, и кайры, и гагары. Они кричали,  гоготали, чирикали, щебетали, свистели на все голоса. Они перекликались,  переговаривались, старые знакомые приветствовали друг друга, а новички то и  дело спрашивали:    

– Скоро  ли мы прилетим?    

– Уж  не сбились ли мы с пути?    

– Сколько  же можно лететь без отдыха?    

Но  вожаки уверенно вели свои стаи все дальше и дальше.    

Берег и  шхеры были уже совсем не видны.    

Нильс  взглянул вниз и – удивительное дело! – ему показалось, что ничего больше  не было – ни земли, ни моря. И где-то там, под ними, тоже летели птичьи стаи,  тоже проносились, обгоняя друг друга, легкие облака.    

Неужели  они летят так высоко, что, кроме неба, ничего уже пет?    

Нильс  посмотрел вверх, потом опять вниз и увидел, что там, внизу, птицы летят как-то  странно, запрокинувшись на спины.    

Да ведь  там море! Спокойное, гладкое, как огромное зеркало, прозрачное море.    

И небо –  со всеми облаками, с перелетными стаями – отражается в нем так ясно, что самое  море кажется небом.    

День для  перелета над морем был как нельзя лучше. Легкий ветер разгонял облака, словно  расчищая птицам дорогу.    

Только  на западе нависла какая-то темная туча, и края ее почти касались самой воды.    

Акка Кебнекайсе  давно поглядывала на эту тучу, – туча ей не нравилась.    

И  недаром! Ветер уже не помогал птицам. Он набрасывался на них и резкими толчками  норовил разметать во все стороны их ровный строй.    

Начиналась  буря. Небо почернело. Волны с ревом наскакивали друг на друга.    

– Лететь  назад, к берегу! – крикнула Акка Кебнекайсе.    

Она  знала, что такую бурю лучше переждать на суше.    

Трижды  пытались гуси повернуть к берегу, и трижды напористый ветер поворачивал их к  морю.    

Тогда  Акка решила спуститься на воду. Она боялась, что ветер занесет их в такую даль,  откуда даже ей не найти дороги в Лапландию. А волны были не так страшны, как ветер.    

Крепко  прижав крылья к бокам, чтобы вода не пробралась под перья, гуси качались на волнах,  точно поплавки.    

Им было  вовсе не так уж плохо. Только Нильс продрог и промок до нитки. Холодные волны  тяжело перекатывались через него, словно хотели оторвать от Мартина. Но Нильс  крепко, обеими руками, вцепился в Мартинову шею Ему было и страшно и весело,  когда они скатывались с крутых волн, а потом разом взлетали на пенистый  гребень. Вверх – вниз! Вверх – вниз! Вверх – вниз!    

Сухопутные  птицы, занесенные ветром в открытое море, с завистью смотрели, как легко пляшут  гуси на волнах.    

– Счастливые! –  кричали они. – Волны спасут вас! Ах, если бы и мы умели плавать!    

Но  все-таки волны были ненадежным убежищем. От долгой качки на волнах гусей стало  клонить ко сну. То один гусь, то другой засовывал клюв под крыло.    

Правда,  мудрая Акка никому не давала спать.    

– Проснитесь! –  кричала она. – Проснитесь! Кто заснет – отобьется от стаи, кто отобьется  от стаи – погибнет.    

Услышав  голос Акки, гуси встряхивались, но через минуту сон снова одолевал их.    

Скоро  даже сама Акка Кебнекайсе не в силах была побороть дремоту. Все реже и реже раздавался  над водой ее голос.    

И вдруг  из волны совсем рядом с Аккой высунулись какие-то зубастые морды.    

– Тюлени!  Тюлени! Тюлени! – пронзительно закричала Акка и взлетела, шумно хлопая  крыльями.    

Сонные  гуси, разбуженные ее криком, нехотя поднялись над водой, а того, кто заснул слишком  крепко, Акка будила ударом клюва. Медлить было нельзя – тюлени окружали их со  всех сторон. Еще минута – и многие гуси сложили бы здесь свои головы.    

И вот  снова стая в воздухе, снова гуси борются с ветром. Ветру и самому пора бы отдохнуть,  но он не давал покоя ни себе, ни другим. Он подхватил гусей, закружил и понес в  открытое море.    

Объятые  страхом перед наступающей ночью, гуси летели сами не зная куда. Тьма быстро  сгущалась. Гуси едва видели друг друга, едва слышали слабый крик, которым сзывала  их старая Акка.    

Нильсу  казалось, что волны не могут грохотать громче, что тьма вокруг не может быть  чернее. И все-таки в какую-то минуту шум и свист внизу стал еще сильнее, а из  тьмы выступило что-то еще чернее, чем небо.    

Это была  скала, словно вынырнувшая со дна моря. Волны так и кипели у ее подножия, со  скрежетом перекатывая каменные глыбы.    

Неужели  Акка не видит опасности? Вот сейчас они разобьются!    

Но Акка  видела больше, чем все другие. Она разглядела в скале пещеру и под ее каменные  своды привела гусей.    

Не  выбирая места, гуси повалились на землю и тотчас заснули мертвым сном.    

И Нильс  заснул – прямо на шее у Мартина, не успев даже залезть к нему под крыло.    

     3    

     

Нильс  проснулся оттого, что лунный свет бил ему прямо в глаза. Луна, словно нарочно,  остановилась у входа в пещеру, чтобы разбудить Нильса. Конечно, можно было  забраться под крыло Мартина и еще поспать, но для этого пришлось бы потревожить  верного друга. Нильс пожалел Мартина – очень уж тот уютно прикорнул между двумя  камнями. Должно быть, совсем измучился, бедняга.    

Тихонько  вздохнув, Нильс вышел из пещеры.    

Чуть  только он обогнул выступ скалы, как перед ним открылось море. Оно лежало такое  мирное и спокойное, точно бури никогда не бывало.    

Чтобы  как-нибудь скоротать время до утра, Нильс набрал на берегу полную пригоршню  плоских камешков и стал бросать их в море. Да не просто бросать, а так, чтобы  они мячиком прыгали по лунной дорожке.    

– Три..,  пять.., семь.., десять, – считал Нильс каждый удар камешка о воду. –  Хорошо бы до самой луны добросить! Только вот камня подходящего нет. Нужен  совсем-совсем плоский.    

И вдруг  Нильс вспомнил: монетка! У него ведь есть воронья монетка! Деревянному он так и  не успел ее отдать.    

Вот  теперь она все-таки сослужит Нильсу службу.    

Нильс  вытащил из кармана монетку, повертел ее в пальцах, занес руку назад, выставил  ногу вперед и бросил монетку.    

Но  монетка упала, не долетев до воды, закружилась, зашаталась из стороны в сторону  и легла на мокрый песок. Нильс бросился за ней вдогонку. Он уже протянул за  монеткой руку, да так и застыл на месте.    

Что это?  Что случилось?    

Море  исчезло. Прямо перед Нильсом возвышалась глухая каменная стена.    

Нильс  задрал голову. Стена была такая высокая, что закрывала чуть ли не полнеба.  Верхний край ее кончался зубцами, и было видно, как в просветах между ними  шагал часовой в блестящем шлеме, с копьем в руках «Может, я все-таки сплю?» –  подумал Нильс Он крепко-накрепко зажмурил глаза и быстро открыл их Стена  по-прежнему стояла перед ним. Самая настоящая стена, сложенная из крупных  необтесанных камней. Невдалеке между двумя круглыми башнями Нильс увидел  ворота. Тяжелые кованые створки их были наглухо закрыты. Но чуть только Нильс  подошел поближе, ржавые петли заскрежетали, заскрипели, и ворота медленно  раскрылись, как будто приглашая Нильса войти.    

И Нильс  вошел. Под низкими каменными сводами сидели стражники, вооруженные топориками  на длинных древках, и играли в кости Они были так заняты игрой, что даже не  заметили, как Нильс проскользнул мимо них. Сразу за воротами была большая  площадь, а от площади во все стороны расходились улицы. В городе, наверное, был  праздник. Повсюду развевались пестрые флаги, весело горели цветные фонарики. Да  и народ на улицах тоже был разодет по-праздничному: мужчины в длинных бархатных  кафтанах с меховой опушкой, в шапочках, украшенных перьями; женщины – в  расшитых серебром и золотом платьях и в кружевных чепчиках с бантами, торчащими  на голове, как бабочки.    

Таких  богатых нарядов Нильс никогда не видел, разве что на картинках в старой дедовской  книге, которую мать давала Нильсу рассматривать только по воскресеньям.    

Но  странное дело: хотя по всему было ясно, что в городе праздник, никто не  смеялся, не пел, не шутил. Лица у людей были печальные и встревоженные, и все  молча с беспокойством посматривали вверх.    

Нильс  тоже посмотрел вверх.    

Высоко  над всеми крышами поднималась четырехугольная башня. В каменную стену ее были  вделаны часы. Огромным круглым глазом они смотрели вниз, на город.    

«Вот  хорошо, что тут часы есть! – подумал Нильс. – Погуляю часок и вернусь  назад».    

И он  весело зашагал по улицам.    

Никто не  обращал внимания на Нильса. Не так-то легко было разглядеть его в толпе. Он  свободно бегал по городу, рассматривал дома, заглядывал во дворы.    

И  отовсюду, куда бы он ни пошел, он видел часы на башне.    

На одной  из улочек возле каждого крыльца сидели нарядные женщины и молча пряли золотую  пряжу. Время от времени они тяжело вздыхали и посматривали на башенные часы.    

«Наверное,  устали всю ночь работать», – подумал Нильс и свернул в другую улицу.    

Тут тоже  шла работа. По всей улице разносился звон и лязг металла – это оружейных дел  мастера ковали кинжалы и мечи.    

Изредка  они отрывались от работы, чтобы отереть рукавом пот со лба и украдкой взглянуть  на часы.    

На  третьей улице башмачники шили сафьяновые сапоги и туфли с меховой опушкой, на  четвертой – кружевницы плели кружева, на пятой – гранильщики шлифовали  блестящие разноцветные камни.    

И все  работали молча, только изредка поднимая головы, чтобы поглядеть на башенные  часы.    

Долго  бегал Нильс по городу, пока не выбежал на большую, просторную улицу.    

По обеим  сторонам ее тянулись лавки. Двери их были широко открыты, полки завалены товаром,  но торговля шла не очень-то бойко.    

Купцы  уныло сидели за своими стойками, не обращая внимания на редких покупателей. А  те, даже не глядя на разложенные товары, о чем-то тихо спрашивали купцов и, тяжело  вздыхая, выходили из лавки, так ничего и не купив.    

«Наверное,  приценивались. Да, видно, не по карману товар», – подумал Нильс.    

Перед  одной лавкой Нильс остановился и долго стоял как вкопанный.    

Это была  оружейная лавка.    

Целое  войско можно было снарядить здесь в поход.    

Тут были  кованые мечи в золотой и серебряной оправе и тонкие, как спицы, шпаги. Тут были  сабли всех образцов – прямые и изогнутые, в ножнах и без ножен. Тут были палаши,  тесаки, кинжалы – маленькие и большие, с рукоятками из кости и дерева, из  золота и серебра. Тут были тяжелые щиты, разукрашенные гривастыми львами и  семиглавыми драконами. А в глубине лавки, в углу, высился целый лес  остроконечных копий, громоздились рыцарские доспехи – латы, кольчуги, шлемы.    

И все  оружие – совсем новенькое, еще не потемневшее в боях и на рыцарских турнирах!  Оно так и горело, так и сверкало!    

«А что,  если войти? – подумал Нильс. – Может, никто не заметит меня… А если  заметит, я скажу, что хочу купить что-нибудь…»    

Но Нильс  хорошо помнил, как торговцы на ярмарках гоняли мальчишек, которые попусту  глазели на товары, щупали их, долго выбирали, торговались, а потом удирали,  ничего не купив. Одного мальчишку из их деревни даже поймали и отодрали за уши,  чтобы другим было неповадно. Это на простой-то ярмарке! А уж тут и подавно  выдерут.    

Нильс  долго топтался возле лавки – то подойдет к двери, то отойдет, то снова подойдет.    

«Что бы  такое придумать? – размышлял Нильс. – Ага, знаю! Скажу, что мне меч нужен.  А такого, чтобы мне по росту был, и не найдется. Тогда я скажу: простите, мол,  за беспокойство! – и уйду».    

Нильс  набрался духу и шмыгнул в лавку.    

Около  стойки в кресле с высокой резной спинкой сидел бородатый купец и не отрываясь  смотрел в окно.    

Он  смотрел на башенные часы.    

Яркая  луна, висевшая в небе точно фонарь, освещала огромный часовой круг и черные  стрелки, ползущие по нему медленно и неуклонно.    

Нильс  незаметно проскользнул мимо купца и, крадучись, пошел вдоль стены, сверху  донизу увешанной оружием.    

Глаза у  него так и разбегались во все стороны. Он не знал, на что раньше смотреть.    

Особенно  понравился Нильсу один кинжал. Кинжал был совсем небольшой, пожалуй, всего  только вдвое больше Нильса. По рукоятке его вилась серебряная змейка. И висел  кинжал не так уж высоко – над самой стойкой.    

Нильс  украдкой взглянул на купца – тот по-прежнему сидел на своем кресле и неподвижно  смотрел в окно. Тогда Нильс расхрабрился. По ящикам, сваленным у стены, он взобрался  на стойку и обеими руками схватил кинжал. Схватить-то схватил, а удержать не  смог. С глухим звоном кинжал упал на пол.    

Нильс  весь похолодел. Он хотел укрыться за ящиками, но было уже поздно. Купец  оглянулся на стук и, с грохотом отшвырнув кресло, бросился к Нильсу.    

Бежать  было некуда. Нильс сжал в кармане ножичек – единственное свое оружие – и приготовился  защищаться.    

Но купец  вовсе не собирался нападать. Он смотрел на Нильса добрыми глазами и  быстро-быстро говорил на каком-то непонятном языке. По всему было видно, что он  даже рад Нильсу.    

Он  торопливо срывал со стены мечи, щиты, кинжалы и, низко кланяясь Нильсу, –  то ли от услужливости, то ли оттого, что Нильс был очень уж мал, –  выкладывал перед ним свои сокровища.    

Одним  рывком он выхватывал из ножен шпаги и сабли, долго размахивал ими перед самым  носом перепуганного Нильса, а потом, припав на правую ногу, делал вдруг смелый  выпад и насквозь протыкал невидимого врага.    

Он  надевал на себя разные шлемы и, присев перед Нильсом на корточки, вертел головой,  чтобы Нильс мог рассмотреть хорошенько и узорчатый гребень, и забрало, и пышные  перья.    

А под  конец он даже вырвал из своей бороды волосок и, подбросив его, перерубил в  воздухе огромным мечом.    

От всех  этих упражнений в лавке стоял свист и лязг, а на стенах, на потолке, на прилавке  прыгали и плясали лунные зайчики.    

В это  время из других лавок тоже прибежали купцы. Они тащили с собой все, что было у  них самого лучшего: пеструю парчу, ковры, ожерелья, кубки, связки сапог.    

Они  сваливали все это около Нильса и, показывая друг другу на часы, торопливо бежали  за новыми товарами.    

«Куда  это они так торопятся? И почему все смотрят на часы?» – подумал Нильс и сам посмотрел  на часы.    

С тех  пор как он вошел в город, стрелка уже обежала почти полный круг.    

«Пора  мне возвращаться, – спохватился Нильс, – а то гуси проснутся, искать  меня будут».    

Но не  так-то легко было уйти от назойливых купцов.    

– У  меня же денег нет! Понимаете, нет денег, – пытался он объяснить купцам.    

Но те  ничего не понимали.    

Они  умоляюще смотрели на Нильса и поднимали почему-то один палец. А хозяин оружейной  лавки вытащил из кассы маленькую монетку и тыкал пальцем то на нее, то на груду  добра, сваленного около Нильса, точно хотел сказать, что все это он отдаст за  одну маленькую монетку!    

«Вот  чудаки! – подумал Нильс. – Тут мешком золота не расплатиться, а они  одну только монетку спрашивают… Да ведь у меня есть монетка! – обрадовался  он и стал шарить у себя в карманах. – Где же она? Ах ты, досада какая!  Ведь она на берегу осталась».    

– Подождите  минутку! – крикнул Нильс и, юркнув между ворохом материй, ковров и еще  чего-то, пустился бежать по улице, через площадь, за ворота…    

Он сразу  нашел свою монетку. Она лежала на прежнем месте, у самой стены. Нильс схватил  ее и, крепко зажав в кулаке, бросился назад к воротам…    

Но ворот  уже не было. И стены не было. И города не было.    

Перед  ним по-прежнему лежало спокойное море, и тихие волны едва слышно шуршали о  прибрежные камни.    

Нильс не  знал, что и думать.    

– Ну,  это уж совсем не дело – то есть город, то нет города Ничего не поймешь!    

И вдруг  за спиной его раздался крик:    

– Вот  он где! Здесь он!    

Нильс  обернулся. Из-за выступа скалы показался Мартин, а за ним вся стая Акки Кебнекайсе.  Мартин был очень зол.    

– Ты  куда же это убежал? – шипел он. – Дождешься, что тебя опять  кто-нибудь утащит. Прямо хоть привязывай тебя по ночам… Ну, чего ты здесь не  видел?    

– Ты  лучше спроси, что я здесь видел, – сказал Нильс.    

– Ну  а что видел? – буркнул Мартин.    

– Город  видел, с башнями, с красивыми домами. А народу там сколько! И все ходят в бархате  и в шелках – один наряднее другого… А лавки какие там богатые! Таких товаров у  нас даже на ярмарке новогодней не увидишь. И все прямо за бесценок идет.  Сказать, так не поверишь. Я вот за одну эту монетку всю лавку чуть не купил –  со стойкой и даже с купцом.    

И Нильс  показал Мартину маленькую серебряную монетку.    

– Так  что же ты не купил? Не сторговался, что ли? – насмешливо спросил Мартин.    

– Какое  там не сторговался! – воскликнул Нильс. – От купцов отбою не было. Да  я, как назло, монетку обронил. А пока бегал искал – город точно под воду  провалился. Вот досада-то!    

Тут  Мартин и все гуси не выдержали и дружно загоготали.    

– Что  вы смеетесь? – чуть не заплакал от обиды Нильс. – Я ведь не вру, я в  самом деле был в этом городе, Я все могу рассказать, – какие там дома,  какие улицы…    

Но гуси  не слушали его и дружно гоготали.    

– Замолчите! –  раздался вдруг голос Акки Кебнекайсе. – Мальчик говорит правду.    

Гуси с  удивлением посмотрели на нее.    

– Да,  да, – сказала Акка, – мальчик говорит правду. Вы еще молоды и  неопытны, вы не знаете, что когда-то, много-много лет назад, путь в Лапландию  лежал через этот остров. И на острове этом был тогда город. Еще моя прабабка  рассказывала моей бабке, а бабка рассказывала мне, а теперь я расскажу вам об  этом чудесном городе. Слушайте же меня. И старая Акка рассказала им вот какую  историю.    

     4    

     

Давным-давно,  может быть, тысячу лет назад, а может быть, и две тысячи, остров, на который  буря занесла гусей, не был таким пустынным и диким. На берегу его стоял богатый  и прекрасный город Винетта.    

Во всем  мире не было ткачей искуснее, чем в Винетте; никто не умел делать такие красивые  кубки и кинжалы, как мастера Винетты; никто не умел плести такие тонкие  кружева, как кружевницы из Винетты.    

Каждый  день одни корабли, нагруженные богатыми товарами, отчаливали от пристани, а  другие корабли, нагруженные золотом и серебром, возвращались из далеких  плаваний.    

Со всеми  городами, какие только ни есть на свете, торговали жители Винетты Их корабли  плавали по всем морям и во всех гаванях находили приют и отдых.    

Но  никогда ни один чужой корабль не бросал якорь в гавани Винетты. Никто даже не  знал, где находится этот город. Никому не открывали жители Винетты дороги к  своему острову.    

Чем  больше богатели они, тем больше боялись за свои богатства. Недаром издавна люди  говорят: богатому не спится, богатый вора боится. Так и жители Винетты. Плохо  спали они по ночам. От зари до зари по городу ходили сторожа с топориками на  плечах и с колотушками в руках. На всех дверях висели тяжелые замки. Злые  собаки охраняли лавки и склады.    

Чужих  приезжих людей жители Винетты боялись больше всего. Кто его знает, чужого человека,  какие у него мысли! Может, он разбойник, вор? Может, только и высматривает, как  проникнуть в заветные кладовые?    

И они  топили корабли, случайно приближавшиеся к их острову, убивали чужестранцев,  которых буря выбрасывала на их берег. Даже птиц, пролетавших мимо, они подстреливали,  чтобы те не разнесли по свету, где находится город Винетта.    

Много  диких гусей сложило здесь свои головы в те недобрые времена.    

Скоро  море в этих местах стало совсем пустынным и безмолвным. Моряки обходили остров  стороной, голоса птиц никогда уже не раздавались над ним, рыба стаями уходила к  другим берегам. Не понравилось это морскому царю.    

– Это  что ж такое! Кто здесь настоящий хозяин?! – разбушевался морской  царь. – Не хотят, чтобы видели их город, так ладно же, никто больше его не  увидит. Эй, волны! На приступ!    

И вот  море двинулось на город.    

Страх и  смятение охватило жителей.    

Чтобы  защититься от моря, они стали строить стену. Чем выше поднималась вода, тем  выше росла стена. Быстро работали жители Винетты, громоздя камень на камень,  но, как ни спешили они, море все-таки их обогнало. Оно ринулось через край  стены, заливая все улицы, дома, площади…    

Но  жители Винетты и под водой работают дни и ночи напролет. Склады и лавки их  по-прежнему ломятся от товаров, только торговать-то теперь им не с кем.    

Лишь однажды  в столетие, ровно на один час, этот город всплывает со дна моря. И если какой-нибудь  чужестранец в этот час войдет в Винетту и хоть что-нибудь купит, город получит  прощение и останется на земле. Но если стрелка башенных часов опишет полный  круг, а покупателя не найдется, город снова опустится на дно моря и будет  стоять там еще сто лет – Я слышала эту историю от своей бабки, – сказала  Акка, – а вы расскажите ее вашим внукам.    

 Глава XI. В МЕДВЕЖЬЕЙ  БЕРЛОГЕ    

     

     1    

     

Резкий  холодный ветер дул весь день напролет. Он бросался на стаю Акки Кебнекайсе то  справа, то слева, то сзади, то спереди. Но гуси летели своей дорогой, взмахивая  крыльями так же мерно, как всегда.    

Не  обращал внимания на ветер и Нильс. Давно прошли те времена, когда он, чуть что,  вцеплялся всеми пальцами в перья Мартина. Теперь он как ни в чем не бывало  сидел верхом на шее белого гуся, да еще болтал ногами, словно сидел верхом на  заборе у себя во дворе.    

Но ветер  не сдавался. Разозлившись, что никто его не боится, он ринулся на гусей с такой  силой, что в один миг разметал их ровный треугольник.    

Не  удержался на своем крылатом коне и Нильс. Счастье, что он был таким маленьким и  легким. Нильс падал, как сухой лист, как клочок бумаги. Его кружило и  переворачивало то вверх ногами, то вниз головой. Вот-вот он ударится о землю…  Но земля словно расступилась под ним.    

Говорят,  ниже земли не упадешь. А Нильс упал. «Где же это я?» – подумал он, вставая на  ноги. Кругом было темно, точно ночью. Потом глаза Нильса привыкли к темноте. Он  увидел под ногами обнаженные корни деревьев, а над головой – клочок неба. Нильс  понял, что свалился в какую-то глубокую яму.    

Позади  него что-то ворочалось, сопело, пыхтело. Нильс обернулся и увидел какую-то  глыбу, поросшую длинным коричневым мохом. Вот она зашевелилась, приподнялась. В  темноте сверкнули два огонька… Медведица! Лохматая бурая медведица! Ну,  теперь-то ему уж несдобровать! А медведица подняла лапу и словно шутя  дотронулась до Нильса.    

Чуть  дотронулась, – и Нильс уже лежал на земле. Медведица, переваливаясь,  обошла вокруг Нильса, обнюхала его, перевернула с боку на бок.    

Потом  она села на задние лапы и, подцепив Нильса за рубашку, поднесла к самой морде.  Она собиралась только получше разглядеть, что за непонятное существо так  нежданно-негаданно откуда-то с неба свалилось в берлогу. А Нильс решил – вот  сейчас, сию минуту, медведица проглотит его.    

Нильс  хотел крикнуть, но крик застрял у него в горле. Никогда в жизни ему не было так  страшно.    

Но  медведица осторожно положила Нильса на землю и, повернув голову, позвала  кого-то ласковым голосом:    

– Мурре!  Брумме! Идите сюда! Я тут кое-что нашла для вас.    

Из  темного угла выкатились два медвежонка. Это были совсем маленькие медвежата.  Они даже на ногах держались еще нетвердо, а шерсть у них была пушистая и  мягкая, как у только что родившихся щенят.    

– Что,  что ты нашла для нас, мурлила? Это вкусно? Это нам на ужин? – заговорили разом  Мурре и Брумме.    

Медведица  мордой подтолкнула несчастного Нильса к своим детенышам.    

Мурре  подскочил первым. Не долго думая, он схватил Нильса зубами за шиворот и уволок  его в угол. Но Брумме тоже не зевал. Он бросился на брата, чтобы отнять у него  Нильса. Оба медвежонка принялись тузить друг друга. Они катались, барахтались,  кусались, пыхтели и рычали.    

А Нильс  тем временем выскользнул из-под медвежат и начал карабкаться по стене ямы.    

– Смотри,  удерет! – закричал Брумме, которому уже изрядно досталось от брата.    

Мурре на  минуту остановился. Потом отвесил Брумме последнюю пощечину и полез за Нильсом.  В два счета он догнал его и, подняв лапу, бросил вниз, словно еловую шишку.    

Теперь  Нильс угодил прямо в когти Брумме. Правда, ненадолго. Мурре налетел на брата и  опять отбил у него Нильса. Брумме, конечно, не стерпел и принялся дубасить Мурре.  А Мурре тоже за себя умел постоять – и дал Брумме сдачу.    

Нильсу-то  было все равно – у Брумме он в лапах или у Мурре. И так, и этак плохо Лучше  всего и от того и от другого поскорее избавиться. И пока братья дрались, Нильс  снова полез вверх.    

Но  каждый раз это кончалось одним и тем же. Мурре и Брумме догоняли его    

– и  все начиналось сначала Скоро Нильс так устал, что не мог шевельнуть ни рукой,  ни ногой.    

«Будь  что будет!» – подумал он и лег посреди берлоги.    

Медвежата  подталкивали его лапами и кричали:    

– Беги,  беги! А мы будем тебя догонять!    

– Не  побегу! Шагу больше не сделаю! – сказал Нильс. Мурре и Брумме очень удивились.    

– Мурлила!  Мурлила! – закричали они. – Он больше но хочет с нами играть!    

– Не  хочет играть? – сказала медведица и подошла поближе.    

Она  посмотрела на Нильса, обнюхала его и сказала:    

– Эх,  дети, дети! Какая уж тут игра! Вы его совсем замучили. Дайте ему отдохнуть. Да  вам и самим пора спать. Уже поздно.    

Медведица  улеглась. Около нее прикорнули усталые Мурре и Брумме. Нильса они положили  между собой.    

Нильс  старался не шевелиться. Он ждал, чтобы все медвежье семейство заснуло. Вот  тогда-то он непременно удерет из берлоги. Хватит с него, наигрался с  медвежатами!    

Медведица  и ее сыновья и в самом деле скоро заснули.    

В темной  берлоге послышался храп на разные голоса. Медведица храпела громко, раскатисто,  точно в горле у нее перекатывались камни. Присвистывая храпел Мурре, причмокивая  храпел Брумме.    

Они  храпели так заразительно, что глаза у Нильса закрылись сами собой и он тоже заснул.    

     2    

     

Проснулся  Нильс оттого, что со стен берлоги посыпались камешки и земля. Кто-то большой и  тяжелый спускался в яму.    

Нильс  просунул голову между лапами Брумме и Мурре. На далеком небе взошла луна.  Лунный свет проник в берлогу. И прямо в пятне лунного света Нильс увидел  медведя. Он был огромный. Лапы – толстые, каждая как пень. Глазки маленькие,  злые. Из открытой красной пасти торчат два острых белых клыка.    

– Здесь  пахнет человеком! – заревел медведь.    

– Глупости! –  проворчала медведица. – Откуда тут взяться человеку? Ложись спать, а то  разбудишь детей.    

Медведь  еще раз потянул носом, покачал лохматой головой и грузно опустился на землю.    

Нильс  поспешил спрятаться между медвежатами. И надо же такому случиться! Какая-то  шерстинка – не то от шубы Мурре, не то от шубы Брумме – попала ему в нос. Нильс  громко чихнул.    

Хозяин  берлоги вскочил и подбежал к своим детенышам. Один удар могучей лапы – и Мурре  полетел вправо. Второй удар – Брумме откатился влево. А посредине остался  лежать маленький Нильс Хольгерсон.    

– Вот  он! Вот он, человек! – зарычал медведь.    

– Не  трогай его! – крикнула медведица. – Не трогай! Мурре и Брумме так  славно с ним играли. Они будут плакать, если ты его проглотишь. Да и какой это  человек! В жизни своей не видела, чтобы человек был таким маленьким.    

– А  почему у него руки и ноги, как у человека? – сказал медведь. – Почему  на нем вместо шерсти штаны и рубашка? Ну ладно, подождем до утра. Утром  посмотрим, что с ним делать.    

И  медведь снова улегся. Опять стало тихо в берлоге.    

Спали  медведь и медведица, спали их детеныши – мохнатые медвежата Брумме и Мурре.  Одному только Нильсу было не до сна.    

«Вы-то  можете ждать до утра, – думал он. – А мне ждать незачем. Если медведь  не съест, так медвежата замучают насмерть!»    

Медленно  и осторожно он выбрался из-под медвежат и, цепляясь за траву и корни, полез  вверх. То и дело он останавливался, оглядывался, прислушивался. Но медвежата  мирно спали, и пока они видели во сне, как они играют с Нильсом, Нильс выбрался  из ямы.    

Кругом  был густой лес, дерево к дереву, ствол к стволу. Куда идти? Как разыскать стаю?  Далеко-то гуси улететь не могли. Нильс знал – ни Мартин, ни Акка его не бросят.  Надо только подальше отойти от медвежьей берлоги.    

Нильс  посмотрел по сторонам. Налево деревья стоят как будто пореже. Может быть, там  лес кончается? И Нильс пошел налево.    

Он шел  быстро, но осторожно – мало ли какие опасности подстерегают в лесу! На всякий  случай он далеко обходил корни деревьев – ведь под корнями звери любят  устраивать свои норы. А Нильсу вовсе не хотелось из медвежьих лап попасть в  лапы куницы или волка.    

Но  обитатели леса крепко спали в этот глухой ночной час. Было совсем тихо. Только  изредка поскрипывали ветки, словно ежась от ночной сырости, да где-то вверху  время от времени раздавался легкий шорох. Верно, это какая-нибудь птица,  отсидев во сне лапку, устраивалась поудобнее. Нильс совсем успокоился.    

И вдруг  он услышал какое-то шуршание и хруст. Так могли шуршать листья под лапами  большого зверя. С таким хрустом могли ломаться сухие сучки, когда на них тяжело  наступают… Медведь! Медведь проснулся и идет по его следу.    

Нильс  прижался к стволу ели.    

Нет, это  не медведь. У медведя не бывает рук и ног. Медведь не ходит в болотных сапогах.  Это же человек! Даже двое людей! Они шли по лесной тропинке прямо к тому месту,  где притаился Нильс. За плечами у каждого было ружье.    

«Охотники! –  подумал Нильс с тревогой. – Может, нашу стаю выследили…»    

Почти у  самой ели охотники остановились.    

– Вот  тут и устроим засаду, – сказал один. – Я их вчера неподалеку видел.    

«Ну да,  это они про гусей, – подумал Нильс и похолодел от страха. – Гуси,  наверно, искали меня, кружили над лесом, а охотники их приметили…»    

В это  время охотник опять заговорил:    

– У  них берлога тут близко. Целое семейство в ней живет – медведь, медведица и двое  медвежат.    

Нильс  так и открыл рот.    

«Вот оно  что! Они нашли моих медведей! Надо скорее предупредить медведей! Надо им все рассказать!»    

На  четвереньках, стараясь не высовываться из травы, Нильс отполз от ели, а потом  бросился бежать назад, к берлоге.    

Теперь  он не думал ни о кунице, ни о волках. Он думал только о том, как бы поскорее добраться  до медвежьей берлоги. И бежал, бежал со всех ног.    

У входа  в берлогу он остановился и перевел дух. Потом наклонился. Заглянул в яму. Тихо.  Темно.    

Тут  Нильс вспомнил про сердитого хозяина берлоги. Ведь если бы не медведица, он  непременно съел бы Нильса. Ох, до чего же не хочется самому лезть в медвежью  пасть!    

На одну  короткую минуту Нильс помедлил. Убежать? А что будет с веселыми медвежатами  Мурре и Брумме? Неужели он позволит, чтобы охотники их убили? И их мурлилу, и  даже их отца! Узнала бы Акка Кебнекайсе, что Нильс мог спасти медвежье семейство  и струсил, очень бы рассердилась, разговаривать бы с ним не стала. Да и что  сделает ему медведь? Сразу не проглотил, так теперь-то подавно и когтем не  тронет.    

И Нильс  решительно стал спускаться в медвежью берлогу.    

Медвежата  спали, сбившись в клубок. Даже не разберешь, где Мурре, а где Брумме. Вот  медведица. Храпит вовсю. А вот и хозяин берлоги.    

Нильс  подошел к самому его уху и крикнул:    

– Проснись,  медведь! Вставай! Медведь глухо зарычал и вскочил.    

– Что?  Кто?.. Кто смеет меня будить? А, это ты? Я же говорил, что тебя надо просто-напросто  проглотить! И медведь широко раскрыл свою красную пасть. Но Нильс даже не отступил.    

– Не  спешите так, господин медведь, – храбро заговорил он. – Конечно,  проглотить меня вам ничего не стоит. Только я вам не советую. У меня для вас  важные новости.    

Медведь  присел на задние лапы.    

– Ну,  выкладывай, – проворчал он.    

– В  лесу охотники засели, – сказал Нильс. – Я слышал, они про медвежью  берлогу говорили. Вас, наверное, подстерегают.    

– Так, –  сказал медведь. – Хорошо, что я тебя не съел. Буди скорее Мурре и Брумме!  А жену я сам разбужу. Она со сна еще злее, чем я.    

Он с  трудом растолкал медведицу и сразу начал командовать:    

– Живо  собирайся! Досиделись, пока охотники не пришли. Я же давно говорил, что уходить  надо. И пещеру присмотрел хорошую подальше в горах. А ты все свое: «Жаль покидать  обжитое местечко. Подождем еще. Пусть дети подрастут!» Вот и дождались! Уж не  знаю, как теперь ноги унесем.    

Нильс и  опомниться не успел, как медведь схватил его зубами за рубашку и полез из ямы.  Медведица с медвежатами карабкалась за ними.    

Это было  настоящее бегство!    

Кто  выдумал, что медведь – неповоротливый? Медведь косолапый – это правда. И ходит  он переваливаясь из стороны в сторону – это тоже правда. А неповоротливым его  никак не назовешь.    

Медведи  бежали так быстро, что у Нильса все перед глазами мелькало.    

Даже  Брумме и Мурре не могли угнаться за своими родителями.    

– Мурлила!  Мурлила! Мы хотим отдохнуть! Мы все пятки себе отбили!    

Пришлось  медвежьему семейству сделать передышку. Нильс обрадовался этому еще больше, чем  медвежата.    

Ему  совсем не улыбалось, чтобы медведь затащил его в свою новую берлогу.    

– Господин  медведь, – сказал он как можно вежливее, – я думаю, что я вам больше  не нужен. Не обижайтесь на меня, но я бы хотел вас покинуть. Во что бы то ни  стало мне надо найти стаю Акки Кебнекайсе…    

– Стаю  Акки Кебнекайсе? – удивился медведь. – А зачем тебе стая Акки  Кебнекайсе? Постой, постой, я что-то припоминаю. Уж не тот ли ты Нильс, который  путешествует с гусями?    

– Да,  меня зовут Нильсом Хольгерсоном, и я лечу с дикими гусями в Лапландию. Но вчера  вечером ветер сбросил меня прямо к вам в берлогу, – ответил Нильс.    

– Что  же ты раньше не сказал? – заревел медведь. – Слыхал я о тебе, слыхал.  Все белки и зайчата, все жаворонки и зяблики о тебе твердят. По всему лесу о  тебе молва идет. А я-то тебя чуть не проглотил… Но как же ты найдешь своих  гусей? Я бы помог тебе, да сам видишь, надо отвести семейство на новую  квартиру. Ну, погоди, сейчас что-нибудь придумаю.    

Думал он  долго. Потом подошел к дереву и стал его трясти изо всех сил. Толстое дерево  так и закачалось под его лапами.    

Вверху  среди веток зашевелилось что-то черное.    

– Карр!  Карр! – раздался скрипучий голос. – Кто трясет дерево? Кто мешает мне  спать?    

– Ага,  я так и знал, что кто-нибудь там да ночует. Вот тебе и проводник будет, –  сказал Нильсу медведь и, подняв голову, закричал: