1 2 3 4 5 6 
   
Он заработал бедрами и голенями, ввинчиваясь в зазор, и мало-помалу колени пришли в движение, уходя все ниже. Руки он вытянул вверх, чтобы занимать как можно меньше места в поперечнике, лицо ткнулось в слизь. Дело шло к тому, что поворот он проскочит. Ричардс как мог прогнул спину, отталкиваясь руками и подбородком, только эти части тела он мог задействовать в качестве рычага.
   
На мгновение закралась мысль, что ему не пролезть, что он застрянет в изгибе трубы и останется здесь навсегда, но в этот момент бедра и ягодицы вышибло в горизонтальный рукав, совсем как пробку из бутылки. Он ободрал поясницу, колени, рубашка задралась до лопаток, но в наклонной трубе остались только плечи, руки и голова. Осторожно поворачиваясь, медленно, очень медленно, он миновал поворот и застыл, тяжело дыша, в потеках слизи и катышках крысиного помета на лице.
   
Труба стала уже. При каждом вдохе плечи касались стенок.
   
Слава Богу, что я такой худой.
   
Ногами вперед он пополз в черную неизвестность.
  
  
   
    
…Минус 068, отсчет идет…
   
   
Медленно, как крот, он продвинулся на пятьдесят ярдов. И тут взорвался бак с соляркой в подвале ИМКА. От грохота у него едва не лопнули барабанные перепонки. Трубу осветила бело-желтая вспышка, словно зажгли фосфорную шашку. Потом растворилась в темноте, оставив розовый отблеск. Несколько мгновений спустя лицо обожгло раскаленным воздухом, он поморщился.
   
Видеокамера в кармане пиджака билась о стенки при каждом движении: теперь он пытался пятиться быстрее. Труба нагревалась от взрыва, где-то над его головой бушевал пожар. Ричардсу совсем не хотелось уподобиться картофелине, запеченной в голландской печи.
   
Пот катился по лицу, смешиваясь с налипшими на кожу слизью и дерьмом, в отблесках пламени он напоминал индейца в боевом раскрасе. Стенки трубы уже сильно разогрелись. Прикосновение вызывало боль.
   
Теперь Ричардс пятился на коленях и локтях, скребя задом по трубе. Дыхание с хрипом вырывалось из груди. Горячий воздух пропах соляркой. Боль грозила разнести голову на куски, острыми кинжалами изнутри впивалась в глаза.
   
Я тут изжарюсь. Я тут изжарюсь.
   
Затем ноги внезапно повисли в воздухе. Ричардс попытался извернуться, посмотреть, что у него за спиной, но видел только черноту. Не оставалось ничего другого, как двигаться дальше. Теперь он отталкивался только локтями, ноги уже висели вдоль железной стенки. Он соскользнул вниз, и ботинки погрузились в холодную воду.
   
Новая труба тянулась под прямым углом к той, из которой выполз Ричардс. Большая труба, Ричардс мог в ней стоять, чуть пригнувшись. Густой поток медленно обтекал его щиколотки. Он заглянул в свою трубу, освещенную отблесками пламени. Знать, пожар силен, решил он, раз виден на таком расстоянии.
   
Ричардс с неохотой заставил себя признать, что Охотники скорее сочтут его живым, чем погибшим в пламени, но едва ли сумеют найти путь, которым он ушел, до того как пожарные справятся с огнем. Эта мысль успокаивала. Но, с другой стороны, он и раньше успокаивал себя тем, что они не выйдут на его след в Бостоне.
   
Может, и не вышли. В конце концов, на чем основаны твои подозрения, что ты такого видел?
   
Да нет. Он видел именно их. Вне всяких сомнений. Охотники. От них шел запах зла. Он незримо возносился к его комнате на пятом этаже.
   
Крыса пробежала мимо, остановилась, коротко глянула на него сверкающими глазками.
   
Ричардс пошлепал за ней, по течению.
  
  
   
    
…Минус 067, отсчет идет…
   
   
Ричардс стоял у лестницы, задрав голову, ошарашенно таращась на свет. Постоянного потока машин не было, уже хорошо, но свет…
   
Свет удивил его потому, что по сливным трубам он, по его расчетам, шагал не один час. В темноте, без единого ориентира, под журчание воды, редкий всплеск пробегающей мимо крысы да бульканье, доносящееся из других труб (а что, если кто-то спустит дерьмо прямо мне на голову? — такая мысль возникала не раз), Ричардс совершенно утратил чувство времени.
   
И теперь, глядя в дырчатый люк в пятнадцати футах над головой, он видел, что свет еще не померк, то есть на улице по-прежнему ясный день. Каждая дырка тянулась лучом-карандашом к его груди и плечам.
   
С тех пор как он остановился у лестницы, сверху не проехал ни один пневмокар. Несколько раз прогромыхал тяжелый грузовик с ДВС да проскочили мотоциклисты. Он догадался, что шестое чувство и удача вывели его в городские трущобы — к своим.
   
Однако он не решился подняться наверх до наступления темноты. Чтобы не терять времени попусту, он достал видеокамеру, вставил кассету и начал снимать свою грудь. Он знал, что пленка высокочувствительная, то есть освещенности хватало, и не хотел выдавать своего местонахождения. На этот раз он ничего не говорил и не дурачился. Слишком устал.
   
Когда кассета выскочила из прорези, Ричардс положил ее в карман с уже отснятой. Он не мог отделаться от мысли о том, что кассеты выдают его с головой. И он должен с этим покончить. Другого не дано.
   
Ричардс устало опустился на третью перекладину лестницы, дожидаясь темноты. Он бежал почти тридцать часов.
  
  
   
    
…Минус 066, отсчет идет…
   
   
Мальчик лет семи, чернокожий, с сигаретой во рту, выглянул из проулка.
   
Внезапно посреди мостовой началось шевеление. Тени двигались, застывали, вновь приходили в движение. Поднялся люк. Что-то блеснуло… чьи-то глаза? Люк со звоном упал на асфальт.
   
Кто-то (или что-то, со страхом подумал мальчик) вылезал из колодца. Может, дьявол явился за Касси? Мать говорила, что Касси отправится на небеса, к Дикки и ангелам, но мальчик придерживался другого мнения. Все после смерти попадают в ад, где дьявол вонзает вилы в зад каждому. Он видел изображение дьявола в книгах, которые Бредли стибрил в Бостонской публичной библиотеке. Путь на небеса открыт лишь любителям пуша. Люди доставались дьяволу.
   
Наверное, дьявол, думал он, наблюдая, как Ричардс выполз из колодца и на мгновение припал к потрескавшемуся асфальту, переводя дыхание. Без рогов и хвоста, не красный, как в книжке, но морда страшная, злобная.
   
Вот он положил люк на место, а теперь… святой Боже, он же помчался к проулку!
   
Мальчик пискнул, попытался удрать, но упал, запутавшись в собственных ногах. Вскочить не успел: дьявол уже схватил его.
   
— Не утаскивай меня с собой, — заверещал он. — Не коли меня в зад вилами, сукин ты…
   
— Ш-ш-ш! Заткнись! Заткнись! — Дьявол тряхнул его так, что у него лязгнули зубы. Он заткнулся. Дьявол испуганно оглядывался, лицо перекосило от ужаса. Такие же лица мальчик видел на экране фри-ви у участников игры «Заплыв с крокодилами». Он бы рассмеялся, если б его самого не трясло от страха.
   
— Ты не дьявол.
   
— Стану им, если завопишь.
   
— Чего мне вопить? — пренебрежительно бросил мальчик. — Или ты думаешь, что мне охота остаться без яиц? Они мне пригодятся, я еще ни разу не кончал.
   
— Ты знаешь укромное место, куда мы можем пойти?
   
— Не убивай меня, парень. У меня ничего нет. — У мальчика округлились глаза, белки сверкнули в темноте.
   
— Я не собираюсь тебя убивать.
   
Держа Ричардса за руку, мальчик повел его по извилистому, заваленному мусором проулку, потом по другому. Проулок вывел их к двум высоким домам, но, не доходя до них, мальчик свернул к лачуге, выстроенной из наворованных досок и кирпичей. Крыша начиналась в четырех футах от земли, так что Ричардс, входя, ударился головой.
   
Мальчик занавесил дверной проем черной тряпкой, покопался на полу. Мгновение спустя затеплился свет: мальчик подсоединил маленькую лампочку к старому автомобильному аккумулятору.
   
— Я сам спер аккумулятор, — гордо заявил мальчик. — Бредли сказал мне, как его починить. Он читает книги. У меня есть мешочек с пятицентовиками. Я дам его тебе, если ты меня не убьешь. Лучше не убивай. Бредли в «Головорезах». Убьешь меня — он заставит тебя насрать в башмак и сожрать собственное дерьмо.
   
— Никого я не убиваю, — сердито бросил Ричардс. — Во всяком случае, малышей.
   
— Я не малыш! Я сам украл этот аккумулятор!
   
Обида, проступившая на лице мальчика, заставила Ричардса улыбнуться.
   
— Ладно, как тебя звать, малыш?
   
— Я не малыш. — И добавил, все еще дуясь: — Стейси.
   
— Понятно. Стейси. Хорошо. Я в бегах. Ты в это веришь?
   
— Да, в бегах. Ты не стал бы вылезать из канализационного колодца для того, чтобы купить порнооткрытки. — Он оценивающе оглядел Ричардса. — Ты — хонки? Из-за грязи сразу не скажешь.
   
— Стейси, я… — Он провел рукой по волосам. А продолжил, похоже, уже сам с собой: — Я должен кому-то довериться, а попался мне ребенок. Ребенок. Господи, тебе еще нет шести, не так ли?
   
— В марте будет восемь. У моей сестры Касси рак, — добавил мальчик. — Она все время кричит. Вот почему здесь мне нравится. Сам украл аккумулятор. Хотите «косяк», мистер?
   
— Нет, и тебе не советую. А ты хочешь получить два бакса, Стейси?
   
— Господи, конечно! — И тут же он недоверчиво глянул на Ричардса. — Ты не стал бы вылезать из колодца с двумя гребаными баксами. Врешь.
   
Ричардс достал новобакс, показал мальчику. Тот взирал на него с восторгом, граничащим с ужасом.
   
— Получишь еще один, если приведешь своего брата, — пообещал Ричардс и тут же добавил, правильно прочитав выражение лица мальчика: — Я дам его тебе так, что он не заметит. Приведи его одного.
   
— Нет смысла пытаться убить Бредли. Он заставит тебя насрать в башмак…
   
— И сожрать дерьмо. Я знаю. А теперь беги и приведи его. Подожди, пока он останется один.
   
— Три бакса.
   
— Нет.
   
— Послушай, парень, за три бакса я смогу купить Касси лекарство. И тогда она не будет так кричать.
   
У Ричардса внезапно перекосилось лицо, будто кто-то невидимый ударил его.
   
— Хорошо. Три.
   
— Новобаксы, — уточнил мальчик.
   
— Да, конечно, да. Приведи его. Если приведешь копов, не получишь ничего.
   
Мальчик остановился на пороге халупы.
   
— Ты что, совсем дурак? Я ненавижу этих сволочей больше всех. Даже дьявола.
   
Он ушел, семилетний мальчуган, держащий жизнь Ричардса в своих грязных, заскорузлых ручонках. Ричардс слишком устал, чтобы бояться. Он выключил свет, прислонился к стене и задремал.
  
  
   
    
…Минус 065, отсчет идет…
   
   
Дремота только начала переходить в глубокий сон, когда обостренные до предела чувства разбудили его. Он не понимал, где находится. Решил, что так и не вырвался из кошмара. Подумал, что огромный полицейский пес надвинулся на него — гигантское живое оружие семи футов ростом. С губ едва не сорвался крик, но злобное шипение Стейси поставило все на свои места.
   
— Если ты сломал мой гребаный свет, я…
   
На мальчика шикнули. Тряпка закрыла дверной проем, Ричардс включил свет. Рядом со Стейси стоял чернокожий. Лет восемнадцати, в мотоциклетной куртке, в его взгляде читалась ненависть, смешанная с любопытством.
   
Раздался щелчок, блеснуло выкидное лезвие ножа, который Бредли держал в руке.
   
— Если у тебя оружие, брось его.
   
— Оружия у меня нет.
   
— Я не верю этому вздо… — Тут у него округлились глаза. — Эй, да ты — тот парень с фри-ви. Ты поджег здание ИМКА на Хейнингтон-стрит. — Черное лицо располовинила белозубая улыбка. — Они сказали, ты поджарил пятерых копов. Значит, никак не меньше пятнадцати.
   
— Он вылез из канализационного колодца, — с важным видом заявил Стейси. — Я сразу понял, что он не дьявол. Я знал, что он паршивый хонки. Ты собираешься пришить его, Бредли?
   
— Заткнись и дай мужчинам поговорить. — Бредли подошел к Ричардсу, опустился на корточки, затем сел на ящик из-под апельсинов. Посмотрел на нож, который держал в руке, удивился, что все еще держит его, закрыл, убрал в карман.
   
— Тебя ищет весь город, — добавил он.
   
— Это точно.
   
— И куда ты теперь?
   
— Не знаю. Но мне надо выбраться из Бостона.
   
Бредли задумался.
   
— Сейчас ты пойдешь со мной и Стейси. К нам домой. Надо поговорить, а здесь нельзя. Слишком опасное место.
   
— Хорошо, — обреченно вымолвил Ричардс. — Мне без разницы.
   
— Пойдем дворами. Свиньи сегодня патрулируют улицы. Теперь я знаю почему.
   
Когда Бредли двинулся к двери, Стейси лягнул Ричардса. Тот ответил недоумевающим взглядом, потом все вспомнил. Сунул мальчишке три новобакса, которые тут же исчезли в кармане Стейси.
  
  
   
    
…Минус 064, отсчет идет…
   
   
Никогда Ричардс не видел таких древних старух. Под мышкой ее ситцевого платья зияла огромная прореха, и Ричардс видел, как при каждом движении в ней покачивалась старая, морщинистая грудь. Старуха готовила ужин из продуктов, купленных на новобаксы Ричардса. Желтые от никотина пальцы что-то резали, мяли, раскладывали. Ноги в розовых шлепанцах опухли от долгих лет стояния. Волосы словно завивали утюгом, причем рука сильно дрожала. Их собрала в пирамиду съехавшая набок сеточка. Лицо по прошествии стольких лет посерело (коричневое и черное выцвело), превратилось в сплошное море морщин, выпуклостей, впадин. Из беззубого рта свисала сигарета, клубы дыма поднимались над ее головой чередой синих шариков. Она сновала взад-вперед в крохотном треугольнике между разделочным столиком, плитой и столом. Между спущенными до колен хлопчатобумажными чулками и подолом платья бугрились варикозные вены.
   
Квартира пропахла духом давно почившей капусты.
   
В дальней спальне кричала, замолкала, вновь вскрикивала Касси. Бредли виноватым голосом сказал Ричардсу, что с этим придется мириться. Рак обоих легких, и метастазы уже начали распространяться в горло и живот. Девочке только исполнилось пять лет.
   
Стейси куда-то ушел.
   
Пока Бредли и Ричардс разговаривали, комнату начал заполнять сводящий с ума аромат тушащегося мяса, овощей, томатного соуса. Запах капусты отступал в дальние углы, и только тут Ричардс понял, что голоден как волк.
   
— Я могу сдать тебя, парень. Могу убить и забрать все твои деньги. А сдать тело. И получить еще тысячу баксов.
   
— Не думаю, что ты так поступишь, — ответил Ричардс. — Уверен, что не сделаешь этого.
   
— А вот почему ты это делаешь? — со злостью спросил Бредли. — Почему подыгрываешь им? От жадности?
   
— Мою маленькую дочь зовут Кэти. Ей только восемнадцать месяцев. У нее пневмония. Она тоже все время плачет.
   
Бредли молчал.
   
— Она может поправиться. Не то… что Касси. Пневмония — та же простуда. Но нужны лекарства и врач. Все стоит денег. Другого способа заработать их я не нашел.
   
— Все равно ты им подыгрываешь, — пробурчал Бредли, но уже без злости. — Благодаря тебе в половине седьмого они хватают за глотку полмира. В этом мире твоей девочке повезет не больше Касси.
   
— Я в это не верю.
   
— Тогда ты глупее меня. Однажды я отвез в больницу одного богатенького. Ему проткнули легкое. Так полиция преследовала меня три дня. Но ты еще глупее меня. — Он достал сигарету, закурил. — Может, ты и продержишься месяц. Миллиард долларов. Тебе придется заказывать целый гребаный поезд, чтобы перевезти их.
   
— Ради Господа, не ругайся, — подала голос старуха с другого конца комнаты, где она резала морковку.
   
Бредли и ухом не повел.
   
— Тогда тебя, твою жену и маленькую девочку ждет легкая жизнь. Два дня уже позади.
   
— Месяца не получится, — покачал головой Ричардс. — Игра нечестная. Ты видел два цилиндра, которые я дал Стейси перед тем, как он и твоя мать пошли за продуктами? Я должен отсылать их по почте каждый день до полуночи. — Он рассказал Бредли о видеосъемке, поделился своими подозрениями относительно того, что именно почта помогла Охотникам выследить его в Бостоне.
   
— Тут их можно провести.
   
— Как?
   
— Не важно. Потом. Как ты собираешься выбраться из Бостона? У тебя земля горит под ногами. Ты здорово их достал, взорвав ИМКА. Отправил на тот свет не одну свинью. Вечером тебя показывали по фри-ви. С наволочкой на голове. Ловко. Ма! — раздраженно крикнул он. — Когда ты закончишь со стряпней? Мы же умираем с голоду!
   
— Пусть дойдет. — Она закрыла крышкой булькающее ароматное варево и, шаркая ногами, ушла в спальню, посидеть с девочкой.
   
— Даже не знаю, — пожал плечами Ричардс. — Наверное, постараюсь добыть машину. Поддельные документы у меня есть, но воспользоваться ими я не рискну. Что-нибудь придумаю… надену черные очки… и выберусь из города. Отправлюсь в Вермонт, там попытаюсь перейти канадскую границу.
   
Бредли хмыкнул, поднялся, чтобы принести тарелки.
   
— Они уже перекрыли все дороги из Фасолевого Города.[11] Мужчина в черных очках только привлечет к себе повышенное внимание. Они сделают из тебя отбивную, прежде чем ты проедешь шесть миль.
   
— Тогда я не знаю, что мне делать. Если останусь здесь, они расправятся и с тобой как с соучастником.
   
Бредли расставил тарелки.
   
— Допустим, машину мы раздобудем. У тебя есть капуста. У меня — фамилия, не вызывающая подозрений. Один тип на Молочной улице продаст мне «уинт» за три сотни. Я попрошу одного из моих друзей отогнать машину в Манчестер. В Манчестере все тихо, поскольку они уверены, что обложили тебя в Бостоне. Ты будешь есть, ма?
   
— Да, во имя Господа. — Она приковыляла из спальни. — Твоя сестра заснула.
   
— Хорошо. — Бредли наполнил три тарелки, огляделся. — Где Стейси?
   
— Сказал, что пойдет в аптеку. — Ма тут же принялась за еду. — Сказал, что хочет купить лекарство.
   
— Если его загребут, я ему рога поотшибаю. — Бредли тяжело опустился на стул.
   
— Воровать ему не надо, — вставил Ричардс. — Деньги у него есть.
   
— А может, мы не нуждаемся в твоей благотворительности?
   
Ричардс рассмеялся, посолил мясо.
   
— Если б не он, меня бы, наверное, уже зарезали. Полагаю, он свои деньги заработал.
   
Бредли навис над тарелкой. Ели молча. Ричардс и Бредли дважды брали добавку, старуха — трижды. Когда они закурили, в замке заскрежетал ключ, и все замерли, пока не увидели входящего Стейси, испуганного, виноватого и возбужденного. В руке он держал бумажный пакет.
   
— Первоклассное снадобье, — заявил он, протягивая лекарство матери. — Старик Карри спросил, есть ли у меня два доллара и семьдесят пять центов за первоклассное снадобье, и я предложил ему насрать в башмак и сожрать свое дерьмо.
   
— Не ругайся, а не то я тебя выдеру, — бросила мать. — Обед на столе.
   
У мальчишки округлились глаза.
   
— Господи, да это же мясо!
   
— Нет, мы насрали кастрюлю, чтоб было погуще, — ответил Бредли.
   
Мальчишка вытаращился на старшего брата, понял, что тот шутит, хихикнул и уселся за стол.
   
— Аптекарь не побежит к копам? — спросил Ричардс.
   
— Карри? Нет. Не побежит, пока может на нас заработать. Он знает, что Касси без наркотиков не обойтись.
   
— А что насчет Манчестера?
   
— Значит, так. Вермонт не пойдет. Наших там мало. Копы крутые. Я попрошу того же Рича Голеона отогнать «уинт» в Манчестер и поставить в гараж-автомат. Потом отвезу туда тебя на другой машине. — Он вдавил окурок в пепельницу. — В багажнике. На местных дорогах они выставляют в кордоны одних пьянчужек. Мы поедем по четыреста девяносто пятой.
   
— Ты сильно рискуешь.
   
— Я повезу тебя не за так. Когда Касси умрет, мы устроим ей достойные похороны.
   
— Восславим Господа, — вставила старуха.
   
— И все-таки опасность велика.
   
— Если какая-нибудь свинья что-то брякнет Бредли, он заставит их насрать в башмак и сожрать собственное дерьмо. — Стейси вытер рот, с восторгом и обожанием глядя на старшего брата.
   
— Ты запачкал рубашку, Худышка, — щелкнул тот Стейси по лбу. — Никак не справишься с мясом? Кишка тонка, да?
   
— Если нас поймают, тебя посадят. И надолго, — предупредил Ричардс. — Кто позаботится о мальчишке?
   
— Если что-то случится, он позаботится о себе сам, — отрезал Бредли. — Он и ма. Он уже многое умеет. Так, Стейси?
   
Стейси энергично закивал.
   
— И знает, что я вышибу ему мозги, если он не сделает все как надо. Не правда ли, Стейси?
   
Очередной кивок.
   
— Кроме того, деньги нам не помешают. В семье больной человек. Так что хватит об этом. Кажется, я знаю, что надо делать.
   
Ричардс в молчании докурил сигарету, а Бредли пошел в спальню, чтобы дать Касси лекарство.
  
  
   
    
…Минус 063, отсчет идет…
   
   
Проснулся он еще в темноте, внутренний часовой механизм подсказал ему, что сейчас половина пятого. Девочка, Касси, кричала. Бредли встал, чтобы подойти к ней. Они втроем спали в маленькой грязной спальне, Стейси и Ричардс на полу. Ма легла с девочкой.
   
Под сопение крепко спящего Стейси Ричардс услышал, как Бредли вышел из комнаты. Звякнула ложечка о раковину. Крики девочки сменились стонами, смолкли. Ричардс чувствовал, что Бредли стоит на кухне, ожидая, пока восстановится тишина. Вернулся, сел, кровать заскрипела пружинами под его телом.
   
— Бредли?
   
— Что?
   
— Стейси сказал, что ей всего пять. Это правда?
   
— Да, — мрачно ответил Бредли.
   
— Как пятилетний ребенок может болеть раком легких? Я о таком не слышал. Лейкемия, возможно. Но не рак легких.
   
С кровати донесся невеселый смешок.
   
— Ты из Хардинга, да? Каков коэффициент загрязнения воздуха в Хардинге?
   
— Не знаю. Его больше не объявляют в прогнозе погоды. Не объявляют с… не знаю. Давно.
   
— В Бостоне не объявляют с две тысячи двадцатого года, — уточнил Бредли. — Боятся. У тебя нет носового фильтра, не так ли?
   
— Что ты несешь, — раздраженно бросил Ричардс. — Эта штука стоит две сотни баксов, даже на распродаже. Я не держал в руках две сотни весь прошлый год. А у тебя?
   
— Нет. — Бредли помолчал. — У Стейси есть. Я ему сделал. У ма, Рича Голеона и некоторых других тоже.
   
— Ты надо мной смеешься.
   
— Нет, парень. — Вновь пауза. Ричардс внезапно осознал, что Бредли и так сказал ему куда больше, чем хотел. И продолжил он с видимой неохотой: — Мы читаем книги. Фри-ви — для пустоголовых.
   
Ричардс согласно кивнул.
   
— Банда, понимаешь. Некоторые маются бездельем. У них вся радость — в субботу вечером избить какого-нибудь хонки. Но есть среди нас и такие, кто с двенадцати лет ходит в библиотеку.
   
— В Бостоне в библиотеку можно попасть без карточки?
   
— Нет. И карточку выдают только тем, у кого в семье гарантированный доход в пять тысяч баксов. Мы позаимствовали карточку у одного толстозадого говнюка. Ходим в библиотеку по очереди. У нас есть один костюм на всех, его надевает тот, кто идет. — Бредли помолчал. — Вздумаешь смеяться надо мной — прирежу.
   
— Я не смеюсь.
   
— Сначала мы читали только сексуальные книжки. Потом, когда Касси заболела, я заинтересовался загрязнением окружающей среды. Все книги о коэффициентах чистоты, уровнях смога и носовых фильтрах у них в спецхране. Мы изготовили ключ по восковому слепку. Парень, тебе известно, что в Токио с две тысячи двенадцатого года все обязаны вставлять в нос фильтры?
   
— Нет.
   
— Рич и Динк Моран изготовили счетчик загрязнения. Динк вырвал чертеж из книги, и они сварганили его из банок из-под кофе и деталей, которые скрутили с автомобилей. Он спрятан в надежном месте. Парень, ты знаешь, что в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году шкала загрязненности обрывалась на двадцати баллах? Понимаешь?
   
— Да.
   
— Когда загрязненность достигала двенадцати баллов, заводы и все загрязняющее воздух дерьмо останавливали до тех пор, пока не изменится погода. Этот федеральный закон действовал до восемьдесят седьмого года. Потом его отменил Обновленный конгресс. — Тень на кровати приподнялась на локте. — Готов спорить, среди твоих знакомых многие болеют астмой.
   
— Конечно, — согласился Ричардс. — У меня тоже астма, пусть и в легкой степени. Таким уж мы дышим воздухом. Господи, всем известно, что в жаркий облачный и безветренный день лучше оставаться дома…
   
— Температурная инверсия, — мрачно прокомментировал Бредли.
   
— И у многих астма, это так. В августе и сентябре воздух просто загустевает. Но рак легких…
   
— Ты говоришь не об астме, — оборвал его Бредли. — Ты говоришь об эмфиземе.
   
— Эмфиземе? — Ричардс попытался классифицировать это новое для него слово, но безуспешно.
   
— Все ткани в легких разбухают. Ты вдыхаешь, вдыхаешь, вдыхаешь, а воздуха все равно не хватает. Ты же знаешь, такое случается со многими?
   
Ричардс задумался. Действительно, Бредли прав. Многие от этого и умирали.
   
— Об этом стараются не говорить. — Бредли словно прочитал мысли Ричардса. — Нынче в погожий день загрязненность воздуха в Бостоне равняется двадцати баллам. Это равносильно тому, что ты в день выкуриваешь четыре пачки сигарет. А в плохие дни поднимается до сорока двух. Старики падают замертво прямо на улице. В свидетельстве о смерти пишут: астма. Но причина-то в воздухе, воздухе, воздухе. И они продолжают загрязнять его. Трубы дымят двадцать четыре часа в сутки. Большим боссам это нравится.
   
Эти двухсотдолларовые фильтры — полное дерьмо. Две пластинки сетки, а между ними клочок ментоловой ваты. И все. Хорошие фильтры делает только «Дженерал атомикс». Но позволить их себе могут только жирные коты. А нам они дают фри-ви, чтобы мы поменьше болтались на улице и спокойно умирали, не выходя из дому. Как тебе это понравится? Самый дешевый носовой фильтр «Джи-Эй» стоит шесть тысяч новобаксов. Мы сделали такой для Стейси, уложившись в десять. Чертежи и описание взяли из книги. Преобразователь вытащили из слухового аппарата, цена которому семь баксов. Что скажешь?
   
Ричардс молчал. Что он мог сказать?
   
— Когда Касси умрет, ты думаешь, они напишут «рак легких» в свидетельстве о смерти? Черта с два. Они напишут «астма». Чтобы никого не пугать. Кто-то может украсть библиотечную карточку и узнать, что с две тысячи пятнадцатого года смертность от рака возросла на семьсот процентов.
   
— Это правда? Ты не преувеличиваешь?
   
— Я прочитал об этом в книге. Парень, они нас убивают. Фри-ви нас убивает. Все равно что иллюзионист заставляет тебя смотреть, как булочки вываливаются из блузы его ассистентки, чтобы ты не видел, как он перекладывает кролика из кармана штанов в шляпу. — Бредли вздохнул. — Иногда я думаю, что могу покончить с этим ужасом, выступив по фри-ви. Десяти минут хватит, чтобы все сказать. У каждого мог бы быть носовой фильтр, если бы Сеть хотела, чтобы они у нас были.
   
— И я им помогаю, — простонал Ричардс.
   
— Это не твоя вина. Ты должен бежать.
   
Перед мысленным взором Ричардса возникло лицо Киллияна, потом Артура М. Бурнса. Ему хотелось наброситься на них с кулаками. А еще лучше — вырвать из ноздрей фильтры и пинками выгнать их на улицу.
   
— Люди злы, — продолжал Бредли. — Они злятся на хонки уже тридцать лет. Им нужен лишь повод. Повод… один повод…
   
Ричардс провалился в сон.
  
  
   
    
…Минус 062, отсчет идет…
   
   
Ричардс провел в доме весь день, пока Бредли покупал машину и договаривался с другим членом банды о том, чтобы перегнать ее в Манчестер.
   
Бредли и Стейси вернулись к шести часам, и Бредли включил фри-ви.
   
— Все улажено, дружище. Отбываем сегодня.
   
— Прямо сейчас?
   
Бредли усмехнулся:
   
— Разве ты не хочешь посмотреть на себя?
   
Ричардс понял, что хочет, и тут же на экране вспыхнула заставка «Бегущего человека».
   
Бобби Томпсон смотрел прямо в объектив, яркое пятно на черном фоне.
   
— Будьте бдительны. Вот волк, который рыщет среди вас!
   
И экран заполнило лицо Ричардса. Мгновение спустя оно исчезло, уступив место другому Ричардсу, в обличье Джона Гриффена Спрингера.
   
Вновь возникла физиономия Томпсона, очень серьезная.
   
— Прежде всего я обращаюсь к жителям Бостона. Вчера днем пятеро полицейских погибли, нашли страшную, мучительную смерть в пламени пожара, вспыхнувшего в подвале здания бостонского отделения ИМКА. Этот умный, безжалостный волк заманил их в ловушку. В каком образе предстанет он перед вами сегодня? Где он этим вечером? Посмотрите! Посмотрите на него!
   
Включилась первая видеокассета из отснятых этим утром. Стейси бросил их в почтовый ящик на авеню Содружества в другом конце города. Съемку они провели в дальней спальне, закрыв тряпками окно и всю мебель. Камеру держала ма.
   
— Все, кто видит меня, — медленно заговорил Ричардс. — Не техники, не обитатели пентхаусов, таким ублюдкам, как вы, мне сказать нечего. Я обращаюсь к жителям домов Развития, гетто, трущоб. Тем, кто сбивается в мотоциклетные банды. Тем, кто давно без работы и не имеет ни единого шанса ее получить. Подросткам, брошенным за решетку за наркотики, которых они не держали в руках, и преступления, которых они не совершали, только потому, что Сеть не хочет, чтобы вы собирались вместе и говорили друг с другом. Я хочу рассказать вам всем о чудовищном заговоре, который лишает вас самой возможности ды…
   
Что-то захрюкало, запищало, забулькало. А потом звук пропал вовсе. Губы Ричардса шевелились, но с них не срывалось ни звука.
   
— Похоже, дефект записи. — Бобби Томпсон взял инициативу на себя. — Да и нет нам нужды выслушивать галиматью, что несет этот убийца. Мы и так прекрасно знаем, с кем имеем дело, не так ли?
   
— Да! — взревела аудитория.
   
— Что вы сделаете, если увидите его на своей улице?
   
— СДАДИМ!
   
— А что делать нам, когда мы его найдем?
   
— УБИТЬ ЕГО!
   
Ричардс грохнул кулаком о подлокотник кресла.
   
— Мерзавцы.
   
— А ты думал, они позволят тебе высказаться в эфире? — насмешливо спросил Бредли. — Как бы не так. Я удивлен, что тебя оборвали не с первого слова.
   
— Я этого не ожидал.
   
— Оно и видно.
   
За первой кассетой последовала вторая. На ней Ричардс советовал людям идти в библиотеки, требовать доступа к книгам, узнавать правду. Он зачитал список книг о загрязнении воздуха и воды, который дал ему Бредли.
   
Изображение Ричардса открывало рот.
   
— Как я вас всех ненавижу. — Губы произносили совсем другие слова, но кто из двухсот миллионов зрителей, прилипших к экранам, мог это заметить. — К черту копов! К черту Корпорацию Игр! Я убью каждого копа, кто попадется мне на пути. Я… — Ричардсу хотелось заткнуть уши и выбежать из комнаты. Он не мог сказать, то ли кто-то имитировал его голос, то ли манипуляциями с записью они сумели использовать произнесенные им слова.
   
Кассета закончилась, на одной половине экрана возникло лицо Томпсона, на второй — фотоснимок Ричардса.
   
— Остерегайтесь этого человека, — воззвал Томпсон. — Человека, который убивает. Человека, который хочет собрать армию головорезов и вывести ее на ваши улицы, чтобы насиловать, жечь, крушить. Этот человек способен на ложь, обман, убийство. Он это уже доказал.
   
— Бенджамин Ричардс. — В голосе звучала холодная обличающая ярость ветхозаветного пророка. — Ты нас смотришь? Если да, то знай, что тебе заплачены твои кровавые деньги. По сто долларов за каждый час, теперь их уже пятьдесят четыре, проведенных тобой на свободе. И пятьсот долларов сверху. По сто за каждого из этих пяти человек.
   
На экране появились пять молодых, жизнерадостных лиц. Должно быть, из выпускного альбома Полицейской академии. Все с надеждой смотрели в будущее. За кадром одинокая труба заиграла траурный марш.
   
— И их… — голос Томпсона дрогнул, переполненный эмоциями, — …и их семьи.
   
Жены — все как одна улыбающиеся. Дети. Много детей. Ричардс, растоптанный, подавленный, опустил голову, прижал ладонь ко рту.
   
И тут же крепкая рука Бредли сжала ему плечо.
   
— Нет, нет. Это все подстроено. Надувательство, ничего больше. Ты уничтожил сволочей, у которых руки по локоть…
   
— Замолчи, — прохрипел Ричардс. — Замолчи. Пожалуйста, замолчи.
   
— Пятьсот долларов. — Голос Томпсона исходил ненавистью и презрением, глаза горели жаждой мести. — Пять полицейских, пять жен, девятнадцать детей. Выходит по семнадцать долларов и двадцать пять центов на каждого убитого или лишившегося близкого человека, на каждое разбитое сердце. Да, дешево ты работаешь, Бен Ричардс. Даже Иуда получил тридцать сребреников, ты же не требуешь и этого. И может быть, в этот самый момент не одна мать говорит своему ребенку, что папы нет дома, потому что страшный, алчный человек с оружием…
   
— Убийца! — всхлипнула женщина. — Грязный убийца! Бог тебя покарает!
   
— Покарает! — ревом откликнулась аудитория.
   
— Остерегайтесь этого человека! — повторил Бобби Томпсон. — Ему заплачены кровавые деньги, но тот, кто поднял меч, от меча и погибнет! Все как один встанем против Бена Ричардса!
   
Ненависть буквально выплеснулась с экрана. Нет, они не будут сдавать его властям. Они сами разорвут его на куски, как только увидят.
   
Бредли выключил фри-ви, повернулся к Ричардсу:
   
— Вот с кем ты имеешь дело, парень. Что скажешь?
   
— Может, я их всех перебью. — Ричардс говорил сам с собой. — Может, перед смертью мне удастся подняться на девяностый этаж и убить подонков, которые все это придумали? Просто взять и убить.
   
— Хватит говорить об этом! — взвизгнул Стейси. — Прекратите об этом говорить!
   
В соседней комнате спала умирающая, накачанная наркотиками Касси.
  
  
   
    
…Минус 061, отсчет идет…
   
   
Бредли не решился просверлить дырки в днище багажника, поэтому Ричардсу пришлось свернуться в клубок и прильнуть ртом к замочной скважине. Бредли также снял внутреннюю изоляцию по периметру крышки, чтобы увеличить приток воздуха.
   
Машина рывком приподнялась, и он ударился головой о крышку. Бредли предупредил, что ехать им часа полтора, с двумя, а то и больше остановками на полицейских постах. Прежде чем захлопнуть крышку, он дал Ричардсу большой револьвер.
   
— Они полностью досматривают каждый десятый или двенадцатый автомобиль. Открывают багажник и все такое. Одиннадцать к одному — шансы неплохие. Если уж не повезет, захватишь с собой пару-тройку свиней.
   
Машина понеслась над изрытыми колдобинами улицами города. Однажды до Ричардса донесся чей-то крик, а в борт ударился кусок асфальта. Вскоре по звукам снаружи он понял, что машин заметно прибавилось. Как и остановок на светофорах.
   
Ричардс лежал, сжимая револьвер в правой руке, и думал о том, что Бредли выглядел совсем другим в единственном на всю банду костюме. Двубортном, сером (от такого не отказался бы и банкир). В комплекте с бордовым галстуком и маленькой золотой заколкой с эмблемой НАСПЦН.[12] В мгновение ока Бредли из бандита (беременным следует держаться подальше — некоторые из нас закусывают исключительно неродившимися младенцами) превратился в уверенного в себе чернокожего бизнесмена, точно знающего, кто есть кто.
   
— Ты хорошо выглядишь, — восхищенно прокомментировал Ричардс. — Я просто не верю своим глазам.
   
— Восславим Господа, — вставила ма.
   
— Я подумал, что перемена тебе понравится, мой добрый друг, — с достоинством изрек Бредли. — Я окружной менеджер «Рейгон кемикелз». В этом округе бизнес у нас процветает. Бостон — прекрасный город. И люди здесь такие веселые, общительные.
   
Стейси захохотал.
   
— А тебе лучше заткнуться, ниггер. Или ты у меня насрешь в башмак и съешь свое дерьмо.
   
— У тебя такой хороший костюм, Бредли. — Стейси продолжал смеяться, нисколько не испугавшись. — В нем ты настоящий хонки.
   
Машина повернула направо, по спирали пошла вниз. Ричардс понял, что сейчас они выедут на шоссе. Ноги начала сводить судорога.
   
Одиннадцать к одному — шансы неплохие.
   
Машина набрала скорость и высоту, затем резко затормозила, опустилась на землю. Мерзкий механический голос повторял снова и снова: «сверните на обочину… приготовьте водительское удостоверение и регистрационный талон… сверните на обочину… приготовьте…»
   
Уже. Началось.
   
У тебя земля горит под ногами, парень.
   
А если они будут проверять багажник каждого восьмого автомобиля? Каждого шестого? Каждого?
   
Пневмокар остановился. Глаза Ричардса метались в орбитах, словно кролики в клетке. Он еще сильнее сжал рукоятку револьвера.
  
  
   
    
…Минус 060, отсчет идет…
   
   
— Выйдите из кабины, сэр. — Скучающий властный голос. — Пожалуйста, ваши удостоверение и талон.
   
Дверца открылась и захлопнулась. Двигатель мягко гудел, удерживая машину в дюйме над асфальтом.
   
— …окружной менеджер «Рейгон кемикелз»…
   
Бредли отлично играл свою роль. Святой Боже, а если у него нет документов, подтверждающих его легенду? Да и существовала ли эта самая «Рейгон кемикелз»?
   
Открылась задняя дверца, кто-то начал похлопывать рукой по заднему сиденью. У Ричардса создалось впечатление, что коп (а может, правительственный гвардеец) вот-вот заберется к нему в багажник.
   
Дверца захлопнулась. Шаги двинулись к багажнику. Ричардс облизал губы, приподнял револьвер. Перед его мысленным взором возникли ангельские лица убиенных копов. Интересно, подумал он, успеет ли коп изрешетить его из автомата, когда откинется крышка багажника? Бросится ли бежать Бредли? От волнения он едва не надул в штаны. Такое последний раз случилось с ним в детстве, когда его защекотал младший брат и мочевой пузырь дал течь. Вот и сейчас он едва сдерживался. Если крышка откроется, он успеет пустить копу пулю в лоб, размажет его мозги по асфальту. Осиротит еще несколько детей. И хорошо. Так и надо. Иисус любит меня, я это знаю, об этом твердит мне мой мочевой пузырь. Господи Иисусе, что он делает? Вырывает с мясом заднее сиденье? Шейла, я так люблю тебя. На сколько хватит тебе шести тысяч? На год, если тебя не убьют за эти деньги. А потом снова на улицу, на угол, вертеть бедрами. Эй, мистер, я делаю и минет, не волнуйтесь, я чистенькая, могу научить…
   
Рука небрежно хлопнула по багажнику, и Ричардс едва подавил крик. Засвербило в носу. Вспомнился урок биологии в средней школе. Он сидел на задней парте и выцарапывал на ней инициалы, свои и Шейлы. Чихание вызывается непроизвольным сокращением носовых мышц. Этот чих может стоить голо…
   
— Что в багажнике, мистер?
   
Голос Бредли, уверенный, с нотками скуки.
   
— Запасной диффузор, который немного барахлит. Ключ у меня на кольце. Сейчас принесу.
   
— Если бы он мне потребовался, я бы сказал.
   
Открылась вторая задняя дверца, захлопнулась.
   
— Проезжайте.
   
— Смотрите в оба. Желаю вам взять его.
   
— Проезжайте, мистер. Не задерживайте.
   
Диффузоры засвистали. Пневмокар приподнялся, скорость возросла. Вновь упала, должно быть, другой коп хотел их остановить, но передумал. Ричардс перевел дух. Чихать ему уже расхотелось.
  
  
   
    
…Минус 059, отсчет идет…
   
   
На дорогу ушло больше полутора часов, и их останавливали еще дважды. Один раз просто проверили документы. Второй коп с гнусавым голосом долго убеждал Бредли в том, что проклятые комми-байкеры помогают Ричардсу и скорее всего второму тоже. Лафлин еще никого не убил, но ходили слухи, что он изнасиловал женщину в Топике.[13]
   
Потом он слышал лишь монотонный посвист ветра и терпел боль затекших мышц. Заснуть Ричардс не смог, но утомленный мозг погрузился в полудрему. Слава Богу, в выхлопе пневмокаров не было окиси азота.
   
После последней проверки прошло никак не меньше столетия, когда машина сбросила скорость и свернула на спиральный съезд. Ричардс разлепил веки, к горлу подкатила тошнота. Впервые в жизни его укачало.
   
Потом пошли бесконечные повороты, спуски и подъемы: Ричардс догадался, что они пробираются через транспортную развилку. Еще пять минут, и по характеру шумов Ричардс понял, что они снова в городе. В который уж раз попытался изменить положение тела, но вновь у него ничего не вышло. Он сдался, смиренно ожидая завершения путешествия. Правая рука, оказавшаяся под телом, уже с час как окончательно онемела. Теперь она напоминала деревяшку. На прикосновения просто не реагировала.
   
Правый поворот, движение по прямой, опять поворот, крутой спуск. По изменению отзвука выхлопных струй Ричардс понял, что они в помещении. Добрались-таки до гаража.
   
С губ сорвался вздох облегчения.
   
— Квитанция имеется, приятель? — спросил незнакомый голос.
   
— Держи.
   
— Пандус номер пять.
   
— Хорошо.
   
Они повернули направо, поднялись по пандусу, постояли, вновь повернули направо, потом налево. Бредли перевел двигатель на холостые обороты, а когда пневмокар завис над самым полом, совсем выключил его. Конец пути.
   
Короткие мгновения тишины, открылась и закрылась дверца, шаги прошествовали к багажнику, световая точка перед глазами Ричардса исчезла: ключ вошел в замочную скважину.
   
— Ты здесь, Бенни?
   
— Нет, — прохрипел он. — Они забрали меня на границе штата. Поднимай эту чертову крышку.
   
— Одну секунду. Сейчас здесь никого нет. Твоя машина припаркована рядом. Справа от нас. Ты сможешь вылезти быстро?
   
— Не знаю.
   
— Постарайся. Поехали!
   
Крышка откинулась, в гараже стоял полумрак. Ричардс приподнялся на левой руке, перекинул через край одну ногу и застыл. Затекшее тело кричало от боли. Бредли подхватил его и чуть ли не волоком дотащил до видавшего виды зеленого «уинта». Распахнул водительскую дверцу, усадил Ричардса за руль, захлопнул дверцу. Мгновением позже плюхнулся на пассажирское сиденье.
   
— Господи, — выдохнул он. — Мы здесь, парень. Мы здесь.
   
— Да уж, — эхом отозвался Ричардс. — К тому же еще и живые.
   
Они покурили, в сумраке гаража красными огоньками светились кончики сигарет. Какое-то время оба молчали.
  
  
   
    
…Минус 058, отсчет идет…
   
   
— Нас едва не сцапали на первом контрольном пункте, — говорил Бредли, пока Ричардс растирал правую руку. — Этот коп хотел открыть багажник. Хотел. — Ричардс промолчал. — Как самочувствие?
   
— Получше. Достань бумажник. У меня рука не сгибается.
   
Бредли отмахнулся:
   
— Успеется. Сначала послушай, что мы с Ричем придумали.
   
Ричардс прикурил вторую сигарету от окурка первой. Нервное напряжение постепенно спадало.
   
— Мы сняли для тебя номер в отеле на Уинтроп-стрит. Называется он «Уинтроп-хаус». Звучит внушительно. На самом деле крысиная нора. На имя Огдена Грасснера. Запомнишь?
   
— Конечно. Меня узнают в первую же секунду.
   
Бредли перегнулся через спинку, достал с заднего сиденья коробку, положил Ричардсу на колени. Длинную, коричневую, перевязанную бечевкой. В таких коробках, подумал Ричардс, носят взятые напрокат платья для выпускного вечера. Он вопросительно взглянул на Бредли.
   
— Открой.
   
Ричардс не заставил просить себя дважды. Очки с толстыми затемненными стеклами лежали поверх темного материала. Ричардс положил очки на приборный щиток, достал из коробки… сутану священника. Под ней оказались четки, Библия и пурпурная накидка.
   
— Священник?
   
— Совершенно верно. Переоденешься прямо здесь. Я тебе помогу. Трость на заднем сиденье. Ты не слепой, а слабовидящий. Натыкаешься на то, что попадается на пути. В Манчестер ты прибыл на совещание Совета церквей, посвященное борьбе с наркотиками. Понял?
   
— Да. — Пальцы Ричардса поглаживали пуговицы рубашки. — Слушай, а брюки под этой дерюгой носят?
   
Бредли расхохотался.
  
  
   
    
…Минус 057, отсчет идет…
   
   
Бредли говорил быстро. Он вновь сидел за рулем, Ричардс — на пассажирском сиденье.
   
— В твоем чемодане коробка с почтовыми наклейками. Чемодан в багажнике. На наклейках написано: «Через пять дней вернуть в „Брикхилл мануфакчуринг компани“, Манчестер, Нью-Хэмпшир». Изготовили их Рич и еще один парень. В штаб-квартире «Бильярдистов» на Бойлстон-стрит. Каждый день ты будешь посылать мне две кассеты в коробке с такой наклейкой, а я — отправлять их Корпорации Игр. Пользуйся услугами экспресс-почты. Они до этого не додумаются.
   
Машина плавно остановилась у тротуара перед «Уинтроп-хаус».
   
— «Уинт» я верну в гараж. Не пытайся уехать из Манчестера в таком облачении. Ты должен превратиться в хамелеона, приятель.
   
— Как долго я могу здесь пробыть? — спросил Ричардс. Я полностью у него в руках, подумал он. Но, с другой стороны, что он мог сделать в одиночку? Да и сил почти не осталось, ни физических, ни моральных.
   
— Номер забронирован на неделю. Возможно, столько ты тут и пробудешь. Возможно — нет. Действуй по обстановке. В чемодане найдешь имя и адрес. Парень из Портленда, штат Мэн. Там тебя спрячут на день-другой. Это обойдется тебе недешево, но ты будешь в безопасности. Мне надо ехать, парень. Стоянка не больше пяти минут. Пора расплачиваться.
   
— Сколько? — спросил Ричардс.
   
— Шесть сотен.
   
— Что ты несешь? Этим даже не покроешь расходы.
   
— Покроешь. Да еще останется несколько баксов на семейный обед.
   
— Возьми тысячу.
   
— Бабки тебе еще понадобятся, приятель. Будь уверен.
   
Ричардс в растерянности посмотрел на него:
   
— Господи, Бредли…
   
— Остальное пришлешь, если прорвешься. Скажем, миллион. Чтобы мы зажили припеваючи.
   
— Ты думаешь, прорвусь?
   
Бредли улыбнулся, грустно, печально, и промолчал.
   
— Тогда почему? — прямо спросил Ричардс. — Почему ты столько для меня делаешь? Ты меня прячешь, это я могу понять. Сам поступил бы так же. Но ведь ты привлекаешь и своих друзей.
   
— Они не возражают. Расклад им известен.
   
— Какой расклад?
   
— Один — за всех, все — за одного. Вот какой. Если мы не будем помогать своим, они нас сделают. Нет нужды ждать, что воздух когда-нибудь станет чище. Проще сразу провести трубу от газовой печки в комнату, включить фри-ви и расслабиться.
   
— Кто-нибудь тебя убьет, — предупредил Ричардс. — Кто-нибудь донесет на тебя, и в каком-нибудь подвале тебе выпустят кишки. Или Стейси. Или ма.
   
Глаза Бредли угрожающе блеснули.
   
— Плохой день придет. Плохой день для этих подонков, у кого брюхо набито ростбифом. Я увижу, как луна окрасится для них кровью. А на улицах скажут свое слово винтовки и факелы. Придет мессия, который поведет нас за собой.
   
Об этом говорят уже две тысячи лет.
   
Зажужжал зуммер: пять минут, отведенные на стоянку, истекли. Ричардс взялся за ручку дверцы.
   
— Спасибо тебе. Не знаю, как сказать по-другому…
   
— Иди, пока я не заработал штраф. — Сильная рука ухватила обтянутое сутаной плечо. — А когда они доберутся до тебя, забери нескольких с собой.
   
Ричардс открыл заднюю дверцу, достал чемодан. Бредли без слов протянул ему коричневую трость.
   
Машина тронулась с места и плавно влилась в транспортный поток. Ричардс постоял, провожая ее взглядом, как он надеялся, взглядом близоруким. Задние огни блеснули на углу и скрылись из виду. Бредли покатил в гараж, чтобы поменять машины и вернуться в Бостон.
   
Чувство облегчения охватило Ричардса: он понял, что счастлив за Бредли. Как он, должно быть, рад, наконец-то отделавшись от меня!
   
Ричардс не преминул споткнуться о первую ступеньку лестницы, ведущей к парадной двери «Уинтроп-хаус», и швейцар поспешил к нему на помощь.
  
  
   
    
…Минус 056, отсчет идет…
   
   
Прошло два дня.
   
Ричардс хорошо играл свою роль — от этого зависела его жизнь. Обед заказывал в номер. В семь утра читал Библию в вестибюле, потом отправлялся на «совещание». Работники отеля относились к нему вежливо, но пренебрежительно. Другого полуслепой, натыкающийся на все священник (пусть и оплачивающий счета) в век частично легализованного права на убийство, бактериологической войны в Египте и Южной Африке и закона об абортах штата Невада, требующего убивать и мать, и не заслуживал. Собственно, и Папа Римский, девяноста шести лет от роду, со своими эдиктами, касающимися текущих событий, просился на юмористические страницы, а не в информационный раздел.
   
«Совещался» Ричардс в арендованной им библиотечной кабинке, где, заперев дверь, читал о загрязнении окружающей среды. После 2002 года информации поступало очень мало, а та, что поступала, никак не соотносилась с написанным ранее. Государство, как обычно, достаточно эффективно проводило политику двойного стандарта: одно — для широкой общественности, другое — для узкого круга.
   
В полдень он шел в кафетерий неподалеку от отеля, натыкаясь на прохожих и всякий раз извиняясь. Некоторые говорили ему, что ничего страшного не произошло, святой отец. Другие просто ругались и шли дальше.
   
Вторую половину дня он оставался в номере, обедал, наблюдая на экране фри-ви «Бегущего человека». Дважды по утрам он отправлял по две видеокассеты. Судя по всему, они доходили до бостонского адресата, а потом переправлялись в Хардинг.
   
Продюсеры программы нашли новый способ заглушить протесты Ричардса против загрязнения воздуха, земли, воды (теперь он не говорил ни о чем другом, надеясь донести свои слова до тех, кто умеет читать по губам): зрители заглушали его голос воплями, криками, ругательствами, проклятиями. Рев зрителей многократно усиливался динамиками, приводя аудиторию в полное неистовство.
   
Вечерами Ричардс долго размышлял, отмечая для себя, что за эти пять дней он сильно изменился, причем помимо своей воли. Заслуга в этом принадлежала Бредли — Бредли и маленькой девочке. Теперь он был не сам по себе, одиночка, обреченный на смерть, борющийся за благополучие своей семьи. Теперь он стал одним из многих, всех тех, кому нес смерть каждый вдох. В их число входили и Шейла, и Кэти.
   
Он никогда не считал себя общественным деятелем. Борьбу за что бы то ни было воспринимал с презрением и отвращением. Этим могли заниматься сосунки и люди, у которых избыток свободного времени и денег, вроде колледжских юнцов с их яркими значками и неороковыми группами.
   
Отец Ричардса растворился в ночи, когда мальчику только исполнилось пять лет. Поэтому об отце у него остались лишь отрывочные воспоминания. Ненависти к отцу он не испытывал. Он понимал, что, оказываясь перед выбором: честь или ответственность, — мужчина практически всегда выбирает честь, если ответственность не позволяет ему оставаться мужчиной. Мужчина не может слоняться по дому и наблюдать, как жена своим телом зарабатывает ему на пропитание. Если мужчина превращается в сутенера собственной жены, полагал Ричардс, ему лучше выпрыгнуть из окна верхнего этажа.
   
С пяти до шестнадцати лет он не жил, а боролся за существование, он и его брат Тодд. Их мать умерла от сифилиса, когда ему было десять, а Тодду — семь. Тодд погиб пятью годами позже: у пневмогрузовика, стоявшего на подъеме, сорвался ручной тормоз, и он наехал на стоявшего у кузова Тодда. И мать, и сына отправили в муниципальный крематорий. Мальчишки называли его Зольной фабрикой. Они знали, что в большинстве своем тоже превратятся в жирный дым, постоянно извергаемый высокой трубой. В шестнадцать Ричардс остался один, после занятий в школе шел на завод, на полную восьмичасовую смену. Работал он на износ, и при этом его не оставляла паническая мысль — во всем мире у него никого нет. Иной раз он просыпался в три часа ночи в крошечной однокомнатной квартирке, пропахшей тухлой капустой, мокрый от пота, ужас проникал в самые дальние уголки его сознания: он один-одинешенек.
   
Вот так он женился, и Шейла провела первый год в гордом молчании, пока их друзья (и враги Ричардса — их он приобрел, отказываясь участвовать в погромах и присоединиться к местной банде) ждали появления их первенца. Ребенок не родился, и интерес к ним угас. Их оставили жить в квартале, отведенном в Ко-Оп-Сити для молодоженов. Немногих друзей и знакомых пускали только до входной двери подъезда. Ричардс не возражал, его это вполне устраивало. Он брался за любую сверхурочную работу. Платили плохо, перспектив на продвижение по службе не было никаких, инфляция нарастала, но они любили друг друга. И чувство это с годами не угасало. Ричардс накопил громадные запасы любви и дарил их женщине, на которой остановил свой выбор. За одиннадцать лет совместной жизни они ни разу серьезно не повздорили.
   
Работу он бросил в 2018 году, потому что шансы иметь детей уменьшались с каждой сменой, проведенной за «дырявыми» устаревшими свинцовыми щитами «Джи-Эй». Возможно, он сумел бы найти себе другую работу, если бы солгал, отвечая на вопрос бригадира: «Чего ты уходишь?» Но Ричардс высказал ему все, что думал о «Джи-Эй», предложив бригадиру взять эти самые щиты и засунуть их себе в задницу. Дело кончилось дракой. Бригадир был крепким парнем, но тут заголосил, как баба.
   
Так он получил черную метку. Он опасен. Держитесь от него подальше. Если уж вам нужен работник, возьмите его на неделю, а потом гоните вон. «Джи-Эй» зачислила Ричардса в красные.
   
Следующие пять лет он по большей части разгружал и загружал газеты, но работу удавалось найти все реже. А вскоре и этот денежный ручеек совсем пересох. Фри-ви убило печатное слово. Ричардс топтал ногами мостовую. Ричардса гнали дальше. Время от времени Ричардс находил работу на час-другой.
   
Важнейшие события последних десяти лет прошли мимо него незамеченными. Он ничего не знал о Резне домохозяек в 2024-м, пока жена не сказала ему об этом три недели спустя: двести полицейских, вооруженных автоматами и электрошоковыми дубинками, набросились на колонну женщин, идущих к Юго-Западному продовольственному распределителю. Шестьдесят женщин погибли. Он вроде бы слышал о нервно-паралитическом газе, использованном на Ближнем Востоке. Его это не касалось. Протесты не помогали. Насилие ничего не давало. Мир такой, какой он есть, и Ричардс плыл по течению, ни о чем не прося, желая найти только одно — работу. Чего ему только не приходилось делать. Он счищал мерзкую слизь с подводной части волнорезов, выгребал грязь из отстойных канав, тогда как другие слонялись по улицам в полной уверенности, что ищут работу.
   
Шевелись, слизняк. Проваливай. Нет работы. Проваливай. Надевай свои грязные башмаки, чего расселся. Сейчас расшибу твою дурацкую голову. Шевелись.
   
Однако и самую грязную работу становилось найти все труднее. Как-то вечером, когда Ричардс возвращался домой после бесплодного дня, его остановил богатый мужчина в шелковом комбинезоне, изрядно выпивший. Он предложил Ричардсу десять новодолларов, если он, Ричардс, спустит штаны. Мужчине хотелось посмотреть, действительно ли у уличных бродяг хозяйство длиной в фут. Ричардс сшиб его с ног ударом кулака и убежал.
   
И вот тогда-то, через девять лет усилий, Шейла зачала. Он же работал чернорабочим на атомном предприятии, говорили соседи. Можете вы поверить, что мужчина, проработавший шесть лет в зоне повышенной радиации, может обрюхатить женщину?
   
— Если кто и родится, так урод, — говорили соседи. С двумя головами и без глаз. Радиация, радиация, твои дети будут уродами…
   
Но родилась Кэти. Кругленькая, хорошенькая, крикливая. Повитуха, живущая в этом же квартале, приняла роды, получив пятьдесят центов и четыре банки фасоли.
   
И теперь, впервые после смерти брата, Ричардс почувствовал себя человеком. На него уже ничто не давило (даже Охотники), он расправил плечи.
   
Как же он ненавидел Корпорацию Игр, опутавшую весь мир сетью коммуникаций. Как же он ненавидел жирных котов с фильтрами в носу, проводящих вечера с куколками в шелковом белье. Пусть упадет нож гильотины. Раз, другой, третий… И все-таки он не находил способа добраться до них. Они возвышались над остальными, словно Геймс-билдинг.
   
Он думал об этом, одинокий, преследуемый, думал, не подозревая о том, что при этих мыслях его губы расходились в волчьем оскале, страшном оскале, способном взрывать мостовую и рушить дома. Тот же оскал увидел на его лице богатый мужчина, которого он давным-давно сшиб с ног ударом кулака и убежал, не обчистив его карманы.
  
  
   
    
…Минус 055, отсчет идет…
   
   
До половины седьмого понедельник ничуть не отличался от воскресенья: для работающих один день походил на другой как две капли воды.
   
Отец Огден Грасснер получил на обед мясной рулет (кухня отеля очень нравилась Ричардсу, привыкшему к сырым гамбургерам и белковым пилюлям. Другой мог бы найти стряпню местного повара несъедобной), бутылку вина «Тандерберд» и уселся смотреть «Бегущего человека». Первый кусок, с Ричардсом, прошел так же, как и два предыдущих. Звук с кассет заглушили вопли аудитории. Бобби Томпсон коротко подвел итог. В Бостоне идут повальные обыски. Укрывающих беглеца ждет смерть. Ричардс невесело улыбнулся, когда физиономия Томпсона сменилась рекламным роликом. Можно сказать, даже забавно. Он готов смотреть эту передачу, если только они не будут показывать лица погибших копов.
   
Вторая часть программы прошла по иному сценарию. Бобби Томпсон обворожительно улыбнулся.
   
— Теперь, когда мы посмотрели последние видеокассеты, присланные нам чудовищем, которое живет среди нас под именем Бен Ричардс, я с удовольствием сообщаю вам хорошие новости…
   
Они поймали Лафлина.
   
Его засекли в Топике в пятницу, но интенсивный поиск в субботу и воскресенье не принес результатов. Ричардс предположил, что Лафлин, как и он, проскользнул через кордоны. Но в понедельник Лафлина углядели двое детей. Он прятался в сторожке департамента автострад со сломанной правой рукой.
   
Дети, Бобби и Мэри Коулс, лыбились в камеру. У Бобби недоставало переднего зуба. Жаль, что ему выбили не все, мрачно подумал Ричардс.
   
Томпсон громогласно объявил, что Бобби и Мэри, «лучшие горожане Топики», завтра примут участие в программе «Бегущий человек». Хиззонер, губернатор Канзаса, намеревался лично вручить им Сертификаты достоинства, пожизненные карточки на ежедневную порцию овсянки «Веселая улыбка» и чеки на тысячу новодолларов. Известие вызвало бурю радости.
   
Затем показали изрешеченное пулями тело Лафлина, когда его вытаскивали из сторожки. Автоматные очереди не оставили на нем живого места. Зрители визжали, орали, стучали ногами.
   
Ричардс отвернулся, его мутило. Невидимые пальцы сдавили виски.
   
Издалека доносились слова. Тело выставили на всеобщее обозрение в здании законодательного собрания Канзаса. Туда уже выстроились очереди добропорядочных граждан. Полицейский, принимавший участие в ликвидации Лафлина, сказал корреспонденту, что особого сопротивления тот не оказал.
   
Считай, что тебе повезло, мысленно бросил копу Ричардс, вспоминая Лафлина, его неприятный голос, презрительный взгляд.
   
Собрат по несчастью.
   
Теперь в большом шоу остался один солист. И звали его Бен Ричардс. Есть рулет расхотелось.
  
  
   
    
…Минус 054, отсчет идет…
   
   
В эту ночь ему приснился жуткий кошмар, чего раньше не случалось. Прежний Бен Ричардс снов не видел.
   
Более того, в действе, которое ему снилось, сам он никакого участия не принимал. Смотрел на все со стороны, невидимый для остальных.
   
Он видел комнату неопределенного размера, стены ее прятались в темноте. Где-то капала вода. У Ричардса создалось ощущение, что происходит все под землей.
   
В центре на деревянном кресле сидел Бредли. Руки накрепко привязаны кожаными ремнями к подлокотникам, ноги — к передним ножкам. Голову ему обрили наголо, как заключенному. Окружали его люди в черных капюшонах. Охотники, в ужасе подумал Ричардс. Господи, это же Охотники.
   
— Я не тот, кого вы ищете, — сказал Бредли.
   
— Тот, маленький братец, — возразил один из мужчин в капюшонах и вогнал иглу в щеку Бредли.
   
Бредли закричал.
   
— Мы ищем тебя?
   
— Отсоси.
   
Игла легко вошла в глазное яблоко Бредли, выскользнула наружу с каплей прозрачной жидкости на конце. Глаз Бредли из выпуклого стал плоским.
   
— Мы ищем тебя?
   
— Воткни это себе в зад.
   
Электрошоковая дубинка коснулась шеи Бредли. Он закричал вновь, волосы встали дыбом.
   
— Мы ищем тебя, маленький братец?
   
— От носовых фильтров у вас будет рак. Вы сгниете изнутри, хонки.
   
Ему проткнули второй глаз.
   
— Мы ищем тебя?
   
Бредли, слепой, рассмеялся им в лицо.
   
Один из мужчин в капюшонах махнул рукой, и вперед выступили Бобби и Мэри Коулс. Они начали прыгать вокруг кресла, на котором сидел Бредли, и напевать: «Нам не страшен серый волк, серый волк, серый…»
   
Бредли закричал, задергался, мышцы рук напряглись: ему хотелось разорвать ремни и зажать уши. Песня становилась все громче и громче. Дети на глазах превращались в волков. Лица вытягивались вперед, в глазах появился красный отблеск. Рты открылись, слюна потекла меж острых как бритва клыков.
   
— Я скажу! — закричал Бредли. — Я скажу! Я скажу! Вы ищете не меня! Вы ищете Бена Ричардса! Я скажу! Господи… О-о-о… Г-г-господи…
   
— Где он, маленький братец?
   
— Я скажу! Я скажу! Он в…
   
Но слова утонули в поющих детских голосах. Когда Ричардс проснулся, Коулсы тянулись пастями к шее Бредли.
  
  
   
    
…Минус 053, отсчет идет…
   
   
В Манчестере больше оставаться нельзя!
   
Он не знал, что послужило основанием для такого вывода, смерть Лафлина на Среднем Западе, кошмарный сон или предчувствие беды.
   
Но во вторник утром он остался в номере, не пошел в библиотеку. Ему казалось, что каждая лишняя минута, проведенная в отеле, — приглашение на смерть. Выглядывая из окна, он видел Охотника в каждом сгорбленном старике или замешкавшемся водителе такси. Он буквально видел киллеров, крадущихся по коридору. В голове словно тикали гигантские часы.
   
В начале двенадцатого с нерешительностью было покончено. Оставаться здесь невозможно. Они уже знают, где он.
   
Ричардс взял трость, на ощупь добрался до лифта, спустился в вестибюль.
   
— Решили прогуляться, отец Грасснер? — с вежливой, пренебрежительной улыбкой спросил портье.
   
— Сегодня у нас выходной, — ответил Ричардс, обращаясь к плечу дневного портье. — Кино в этом городе показывают?
   
Он знал, что кинотеатров с десяток, но в восьми крутят стереоскопические порнофильмы.
   
— Советую вам заглянуть в «Центр», — осторожно заметил портье. — Вроде бы там показывают диснеевские мультфильмы.
   
— Благодарю, — ответил Ричардс и по пути к двери едва не сбил стоящую в горшке пальму.
   
Отшагав два квартала, он вошел в аптеку, где купил бинты и пару дешевых алюминиевых костылей. Продавец упаковал покупки в длинную плоскую пластмассовую коробку, и Ричардс на углу поймал такси.
   
Машина стояла там, где и в прошлый раз, слежки он не заметил. Ричардса прошиб пот, когда он вспомнил, что водительского удостоверения у него нет, но волновался он недолго. Он же понимал, что повязка и костыли не выдержат даже минимальной проверки. Через любой кордон ему придется прорываться. Закончится сие скорее всего его смертью, но они все равно убьют его, если поймают.
   
Очки Огдена Грасснера он бросил в «бардачок» и помахал рукой парню, дежурящему у ворот. Тот едва оторвался от порножурнала.
   
На северной окраине города он завернул на компрессорную станцию. Лицо заправщика горело угрями, поэтому он старался не смотреть на Ричардса, закачивая в баллоны воздух. Ричардс не возражал.
   
С маршрута 91 он свернул на 17-й, потом на какую-то асфальтированную дорогу без названия. Нашел проселок, съехал на него и заглушил двигатель.
   
Постоянно поглядывая в зеркало заднего обзора, обмотал голову бинтом. Рядом на вязе чирикала без умолку какая-то птичка.
   
Получилось неплохо, решил он. Если в Портленде будет время, стоит добавить шейный бандаж.
   
Костыли он приставил к пассажирскому сиденью и включил двигатель. Сорок минут спустя въезжал на транспортное кольцо у Портсмута. Держа путь к маршруту 95, сунул руку в карман, достал смятый клочок линованной бумаги, полученный от Бредли. Писал тот почерком самоучки, тщательно выводя каждую букву, с силой налегая на перо:
   
    94 Стейт-стрит, Портленд
    СИНЯЯ ДВЕРЬ, ПАНСИОН
    Элтон Парракис (и Вирджиния Парракис)
   
   
Оторвавшись от бумажки, Ричардс настороженно поднял голову. Черно-желтый патрульный корабль кружил над развилкой в паре с наземным вездеходом. На мгновение они взяли Ричардса в клещи, а потом проследовали дальше. Обычный дорожный патруль.
   
С каждой остающейся позади милей напряжение спадало. Ричардсу хотелось и смеяться, и блевать. Одновременно.
  
  
   
    
…Минус 052, отсчет идет…
   
   
До Портленда он добрался без происшествий. А вот когда ехал через ухоженный пригород Скарборо (богатые дома, богатые улицы, богатые частные школы, окруженные заборами из проволоки, через которую пропускался ток высокого напряжения), его вновь охватила тревога. Они могут быть где угодно. Могут окружать его. А может, их нет вовсе.
   
Стейт-стрит, череда каменных домов, видавших лучшие времена, располагалась по соседству с городским парком, теперь совсем заросшим, превратившимся в джунгли. Прибежище здешних грабителей, влюбленных, наркоманов и воров, подумал Ричардс. Едва ли кто выходит на Стейт-стрит с наступлением темноты без полицейского пса на поводке или приятелей из местной банды.
   
Стены дома номер 94 почернели от сажи, окна закрывали древние зеленые ставни. Глядя на него, Ричардс подумал о глубоком старике, умершем с катарактами на обоих глазах.
   
Он подрулил к тротуару, вышел из кабины. На улице тут и там стояли брошенные пневмокары, некоторые совсем проржавели. У самого парка на боку, словно дохлая собака, лежал «студебекер». Полиция, похоже, этот район не жаловала. Если оставить машину без присмотра, через пятнадцать минут около нее соберется стайка ребятни. Через полчаса в их руках появятся фомки, ключи, отвертки. Они будут постукивать по ним пальцами, сравнивать их, вертеть в руках, устраивать поединки на «мечах». Поднимать над головой, словно определяя направление ветра или ловя таинственные радиосигналы. А через час от машины останется один каркас. Они унесут все, от клапанов и диффузоров до рулевой колонки.
   
Маленький мальчик подбежал к Ричардсу, когда тот доставал из кабины костыли.
   
— Скэг, мистер? Отличный товар. Забросит на луну. — Он захихикал, подпрыгивая, морща маленькое обожженное личико.
   
— Отвали, — коротко ответил Ричардс.
   
Мальчишка попытался выбить у него один из костылей, Ричардс взмахнул другим, врезав мальчишке по заднице. Тот с проклятиями убежал.
   
Он медленно поднялся по каменным, в выбоинах, ступеням, посмотрел на дверь. Когда-то синюю, но давно выцветшую до сероватой голубизны. Звонок какой-то вандал вырвал вместе с проводом.
   
Ричардс постучал. Никакой реакции. Постучал вновь.
   
День катился к вечеру, на улице заметно похолодало. Из парка доносился едва слышный шелест слетающих с деревьев октябрьских листьев.
   
Открывать дверь никто не собирался. Оставалось только одно — уйти.
   
Но Ричардс постучал еще раз, почему-то в полной уверенности, что в доме кто-то есть.
   
На этот раз наградой ему стало медленное шарканье домашних шлепанцев. Шаги замерли у двери.
   
— Кто там? Мы ничего не покупаем. Уходите.
   
— Мне сказали, что я могу у вас остановиться.
   
Со скрипом открылось смотровое окошко, на него уставился карий глаз. И тут же окошко захлопнулось.
   
— Я вас не знаю. — То есть проваливай.
   
— Мне нужен Элтон Парракис.
   
— А, — ворчливо, — так ты один из этих…
   
За дверью начали поворачиваться замки, отодвигаться засовы, сниматься цепочки.
   
Дверь распахнулась. Ричардс увидел костлявую женщину с плоской грудью и огромными узловатыми кистями. Лицо практически без морщин, чуть ли не ангельское, но чувствовалось, что на ее долю пришлось немало пинков, апперкотов и зуботычин в неравной борьбе с временем. Возможно, время и побеждало, но она не относилась к тем, кто легко сдается. Почти шести футов роста, даже в шлепанцах, с коленями, раздутыми артритом, волосами, замотанными в банное полотенце. Из-под густых бровей (брови эти напоминали кусты, уцепившиеся за горный обрыв, не поддающиеся ни высоте, ни недостатку влаги) смотрели карие глаза, в которых, помимо ума, читался то ли страх, то ли ярость. Позднее он понял, что от страха, забот, волнений женщина балансировала на грани помешательства.
   
— Я — Вирджиния Парракис, — представилась она. — Мать Элтона. Заходите.
  
  
   
    
…Минус 051, отсчет идет…
   
   
Она не узнала его, пока не привела на кухню, чтобы заварить чай.
   
Обстановка этого старого, рассыпающегося, мрачного дома показалась ему до боли знакомой. Те же вещи окружали его и дома: из лавки старьевщика.
   
— Элтона сейчас нет. — Она поставила на газовую горелку помятый алюминиевый чайник. На кухне было светлее, и Ричардс разглядел пятна от воды на выцветших обоях, дохлых мух на подоконниках, привет от ушедшего лета, черные от въевшейся грязи трещины на линолеуме и комок мокрой оберточной бумаги, подсунутый под протекающую трубу. Сильно воняло каким-то дезинфицирующим средством.