1 2 3 4 
Как бы из замка слышит он.    

То был ли сон воображенья,    

Иль плач совы, иль зверя вой,    

Иль пытки стон, иль звук иной –    

Но только своего волненья    

Преодолеть не мог старик    

И на протяжный слабый крик    

Другим ответствовал – тем  криком,    

Которым он в веселье диком    

Поля сраженья оглашал,    

Когда с Забелой, с Гамалеем,    

И – с ним... и с этим Кочубеем    

Он в бранном пламени скакал.    

     

Зари багряной полоса    

Объемлет ярко небеса.    

Блеснули долы, холмы, нивы,    

Вершины рощ и волны рек.    

Раздался утра шум игривый.    

И пробудился человек.    

     

Еще Мария сладко дышит,    

Дремой объятая, и слышит    

Сквозь легкий сон, что кто-то к ней    

Вошел и ног ее коснулся.    

Она проснулась – но скорей    

С улыбкой взор ее сомкнулся    

От блеска утренних лучей.    

Мария руки протянула    

И с негой томною шепнула:    

«Мазепа, ты?..» Но голос ей    

Иной ответствует... о боже!    

Вздрогнув, она глядит... и что же?    

Пред нею мать...    

     

МАТЬ    

     

Молчи, молчи;    

Не погуби нас: я в ночи    

Сюда прокралась осторожно    

С единой, слезною мольбой.    

Сегодня казнь. Тебе одной    

Свирепство их смягчить возможно.    

Спаси отца.    

     

ДОЧЬ    

(в  ужасе)    

     

Какой отец?    

Какая казнь?    

     

МАТЬ    

     

Иль ты доныне    

Не знаешь?.. нет! ты не в пустыне,    

Ты во дворце; ты знать должна,    

Как сила гетмана грозна,    

Как он врагов своих карает,    

Как государь ему внимает...    

Но вижу: скорбную семью    

Ты отвергаешь для Мазепы;    

Тебя я сонну застаю,    

Когда свершают суд свирепый,    

Когда читают приговор,    

Когда готов отцу топор...    

Друг другу, вижу, мы чужие...    

Опомнись, дочь моя! Мария,    

Беги, пади к его ногам,    

Спаси отца, будь ангел нам:    

Твой взгляд злодеям руки свяжет,    

Ты можешь их топор отвесть.    

Рвись, требуй – гетман не  откажет:    

Ты для него забыла честь,    

Родных и бога.    

     

ДОЧЬ    

     

Что со мною?    

Отец... Мазепа... казнь – с  мольбою    

Здесь, в этом замке мать моя –    

Нет, иль ума лишилась я,    

Иль это грезы.    

     

МАТЬ    

     

Бог с тобою,    

Нет, нет – не грезы, не мечты.    

Ужель еще не знаешь ты,    

Что твой отец ожесточенный    

Бесчестья дочери не снес    

И, жаждой мести увлеченный,    

Царю на гетмана донес...    

Что в истязаниях кровавых    

Сознался в умыслах лукавых,    

В стыде безумной клеветы,    

Что, жертва смелой правоты,    

Врагу он выдан головою,    

Что пред громадой войсковою,    

Когда его не осенит    

Десница вышняя господня,    

Он должен быть казнен сегодня,    

Что здесь покамест он сидит    

В тюремной башне.    

     

ДОЧЬ    

     

Боже, боже!..    

Сегодня! – бедный мой отец!    

И дева падает на ложе,    

Как хладный падает мертвец.    

     

Пестреют шапки. Копья блещут.    

Бьют в бубны. Скачут сердюки.    

В строях равняются полки.    

Толпы кипят. Сердца трепещут.    

Дорога, как змеиный хвост,    

Полна народу, шевелится.    

Средь поля роковой намост.    

На нем гуляет, веселится    

Палач и алчно жертвы ждет:    

То в руки белые берет,    

Играючи, топор тяжелый,    

То шутит с чернию веселой.    

В гремучий говор всё слилось:    

Крик женский, брань, и смех, и ропот.    

Вдруг восклицанье раздалось,    

И смолкло всё. Лишь конский топот    

Был слышен в грозной тишине.    

Там, окруженный сердюками,    

Вельможный гетман с старшинами    

Скакал на вороном коне.    

А там по киевской дороге    

Телега ехала. В тревоге    

Все взоры обратили к ней.    

В ней, с миром, с небом примиренный,    

Могущей верой укрепленный,    

Сидел безвинный Кочубей,    

С ним Искра, тихий, равнодушный,    

Как агнец, жребию послушный.    

Телега стала. Раздалось    

Моленье ликов громогласных.    

С кадил куренье поднялось.    

За упокой души несчастных    

Безмолвно молится народ,    

Страдальцы – за врагов. И вот    

Идут они, взошли. На плаху,    

Крестясь, ложится Кочубей.    

Как будто в гробе, тьмы людей    

Молчат. Топор блеснул с размаху,    

И отскочила голова.    

Всё поле охнуло. Другая    

Катится вслед за ней, мигая.    

Зарделась кровию трава –    

И, сердцем радуясь во злобе,    

Палач за чуб поймал их обе    

И напряженною рукой    

Потряс их обе над толпой.    

     

Свершилась казнь. Народ беспечный    

Идет, рассыпавшись, домой    

И про свои работы вечны    

Уже толкует меж собой.    

Пустеет поле понемногу.    

Тогда чрез пеструю дорогу    

Перебежали две жены.    

Утомлены, запылены,    

Они, казалось, к месту казни    

Спешили, полные боязни.    

«Уж поздно», – кто-то им сказал    

И в поле перстом указал.    

Там роковой намост ломали,    

Молился в черных ризах поп,    

И на телегу подымали    

Два казака дубовый гроб.    

     

Один пред конною толпой    

Мазепа, грозен, удалялся    

От места казни. Он терзался    

Какой-то страшной пустотой.    

Никто к нему не приближался,    

Не говорил он ничего;    

Весь в пене мчался конь его.    

Домой приехав, «что Мария?» –    

Спросил Мазепа. Слышит он    

Ответы робкие, глухие...    

Невольным страхом поражен,    

Идет он к ней; в светлицу входит:    

Светлица тихая пуста.    

Он в сад, и там, смятенный, бродит;    

Но вкруг широкого пруда,    

В кустах, вдоль сеней безмятежных    

Всё пусто, нет нигде следов –    

Ушла! – Зовет он слуг надежных,    

Своих проворных сердюков.    

Они бегут. Храпят их кони –    

Раздался дикий клик погони,    

Верхом – и скачут молодцы    

Во весь опор, во все концы.    

     

Бегут мгновенья дорогие.    

Не возвращается Мария.    

Никто не ведал, не слыхал,    

Зачем и как она бежала...    

Мазепа молча скрежетал.    

Затихнув, челядь трепетала.    

В груди кипучий яд нося,    

В светлице гетман заперся.    

Близ ложа там, во мраке ночи,    

Сидел он, не смыкая очи,    

Нездешней мукою томим.    

Поутру, посланные слуги    

Один явились за другим.    

Чуть кони двигались. Подпруги,    

Подковы, узды, чепраки –    

Всё было пеною покрыто,    

В крови, растеряно, избито, –    

Но ни один ему принесть    

Не мог о бедной деве весть.    

И след ее существованья    

Пропал, как будто звук пустой,    

И мать одна во мрак изгнанья    

Умчала горе с нищетой.    

     

 Песнь третия    

     

     

Души глубокая печаль    

Стремиться дерзновенно вдаль    

Вождю Украйны не мешает.    

Твердея в умысле своем,    

Он с гордым шведским королем    

Свои сношенья продолжает.    

Меж тем, чтоб обмануть верней    

Глаза враждебного сомненья,    

Он, окружась толпой врачей,    

На ложе мнимого мученья,    

Стоная, молит исцеленья.    

Плоды страстей, войны, трудов,    

Болезни, дряхлость и печали,    

Предтечи смерти, приковали    

Его к одру. Уже готов    

Он скоро бренный мир оставить;    

Святой обряд он хочет править,    

Он архипастыря зовет    

К одру сомнительной кончины;    

И на коварные седины    

Елей таинственный течет.    

     

Но время шло. Москва напрасно    

К себе гостей ждала всечасно,    

Средь старых, вражеских могил    

Готовя шведам тризну тайну.    

Незапно Карл поворотил    

И перенес войну в Украйну.    

     

И день настал. Встает с одра    

Мазепа, сей страдалец хилый,    

Сей труп живой, еще вчера    

Стонавший слабо над могилой.    

Теперь он мощный враг Петра.    

Теперь он, бодрый, пред полками    

Сверкает гордыми очами    

И саблей машет – и к Десне    

Проворно мчится на коне.    

Согбенный тяжко жизнью старой,    

Так оный хитрый кардинал,    

Венчавшись римскою тиарой,    

И прям, и здрав, и молод стал.    

     

И весть на крыльях полетела.    

Украйна смутно зашумела:    

«Он перешел, он изменил,    

К ногам он Карлу положил    

Бунчук покорный». Пламя пышет,    

Встает кровавая заря    

Войны народной.    

     

Кто опишет    

Негодованье, гнев царя?    

Гремит анафема в соборах;    

Мазепы лик терзает кат[4].    

На шумной раде, в вольных спорах    

Другого гетмана творят.    

С брегов пустынных Енисея    

Семейства Искры, Кочубея    

Поспешно призваны Петром.    

Он с ними слезы проливает.    

Он их, лаская, осыпает    

И новой честью и добром.    

Мазепы враг, наездник пылкий,    

Старик Палей из мрака ссылки    

В Украйну едет в царский стан.    

Трепещет бунт осиротелый.    

На плахе гибнет Чечель смелый    

И запорожский атаман.    

И ты, любовник бранной славы,    

Для шлема кинувший венец,    

Твой близок день, ты вал Полтавы    

Вдали завидел наконец.    

И царь туда ж помчал дружины.    

Они, как буря, притекли –    

И оба стана средь равнины    

Друг друга хитро облегли:    

Не раз избитый в схватке смелой,    

Заране кровью опьянелый,    

С бойцом желанным, наконец,    

Так грозный сходится боец.    

И, злобясь, видит Карл могучий    

Уж не расстроенные тучи    

Несчастных нарвских беглецов,    

А нить полков блестящих, стройных,    

Послушных, быстрых и спокойных,    

И ряд незыблемый штыков.    

     

Но он решил: заутра бой.    

Глубокий сон во стане шведа.    

Лишь под палаткою одной    

Ведется шепотом беседа.    

     

«Нет, вижу я, нет, Орлик мой,    

Поторопились мы некстати:    

Расчет и дерзкий, и плохой,    

И в нем не будет благодати.    

Пропала, видно, цель моя.    

Что делать? дал я промах важный:    

Ошибся в этом Карле я.    

Он мальчик бойкий и отважный;    

Два-три сраженья разыграть,    

Конечно, может он с успехом,    

К врагу на ужин прискакать,    

Ответствовать на бомбу смехом,    

Не хуже русского стрелка    

Прокрасться в ночь ко вражью стану;    

Свалить, как нынче, казака    

И обменять на рану рану;    

Но не ему вести борьбу    

С самодержавным великаном:    

Как полк, вертеться он судьбу    

Принудить хочет барабаном;    

Он слеп, упрям, нетерпелив,    

И легкомыслен, и кичлив,    

Бог весть какому счастью верит;    

Он силы новые врага    

Успехом прошлым только мерит –    

Сломить ему свои рога.    

Стыжусь: воинственным бродягой    

Увлекся я на старость лет;    

Был ослеплен его отвагой    

И беглым счастием побед,    

Как дева робкая».    

     

ОРЛИК    

     

Сраженья    

Дождемся. Время не ушло    

С Петром опять войти в сношенья:    

Еще поправить можно зло.    

Разбитый нами, нет сомненья,    

Царь не отвергнет примиренья.    

     

МАЗЕПА    

     

Нет, поздно. Русскому царю    

Со мной мириться невозможно.    

Давно решилась непреложно    

Моя судьба. Давно горю    

Стесненной злобой. Под Азовым    

Однажды я с царем суровым    

Во ставке ночью пировал:    

Полны вином кипели чаши,    

Кипели с ними речи наши.    

Я слово смелое сказал.    

Смутились гости молодые...    

Царь, вспыхнув, чашу уронил    

И за усы мои седые    

Меня с угрозой ухватил.    

Тогда, смирясь в бессильном гневе,    

Отметить себе я клятву дал;    

Носил ее – как мать во чреве    

Младенца носит. Срок настал.    

Так, обо мне воспоминанье    

Хранить он будет до конца.    

Петру я послан в наказанье;    

Я терн в листах его венца:    

Он дал бы грады родовые    

И жизни лучшие часы,    

Чтоб снова, как во дни былые,    

Держать Мазепу за усы.    

Но есть еще для нас надежды:    

Кому бежать, решит заря.    

     

Умолк и закрывает вежды    

Изменник русского царя.    

     

Горит восток зарею новой.    

Уж на равнине, по холмам    

Грохочут пушки. Дым багровый    

Кругами всходит к небесам    

Навстречу утренним лучам.    

Полки ряды свои сомкнули.    

В кустах рассыпались стрелки.    

Катятся ядра, свищут пули;    

Нависли хладные штыки.    

Сыны любимые победы,    

Сквозь огнь окопов рвутся шведы;    

Волнуясь, конница летит;    

Пехота движется за нею    

И тяжкой твердостью своею    

Ее стремление крепит.    

И битвы поле роковое    

Гремит, пылает здесь и там,    

Но явно счастье боевое    

Служить уж начинает нам.    

Пальбой отбитые дружины,    

Мешаясь, падают во прах.    

Уходит Розен сквозь теснины;    

Сдается пылкий Шлипенбах.    

Тесним мы шведов рать за ратью;    

Темнеет слава их знамен,    

И бога браней благодатью    

Наш каждый шаг запечатлен.    

     

Тогда-то свыше вдохновенный    

Раздался звучный глас Петра:    

«За дело, с богом!» Из шатра,    

Толпой любимцев окруженный,    

Выходит Петр. Его глаза    

Сияют. Лик его ужасен.    

Движенья быстры. Он прекрасен,    

Он весь, как божия гроза.    

Идет. Ему коня подводят.    

Ретив и смирен верный конь.    

Почуя роковой огонь,    

Дрожит. Глазами косо водит    

И мчится в прахе боевом,    

Гордясь могущим седоком.    

     

Уж близок полдень. Жар пылает.    

Как пахарь, битва отдыхает.    

Кой-где гарцуют казаки.    

Равняясь, строятся полки.    

Молчит музыка боевая.    

На холмах пушки, присмирев,    

Прервали свой голодный рев.    

И се – равнину оглашая,    

Далече грянуло ура:    

Полки увидели Петра.    

     

И он промчался пред полками,    

Могущ и радостен, как бой.    

Он поле пожирал очами.    

За ним вослед неслись толпой    

Сии птенцы гнезда Петрова –    

В пременах жребия земного,    

В трудах державства и войны    

Его товарищи, сыны:    

И Шереметев благородный,    

И Брюс, и Боур, и Репнин,    

И, счастья баловень безродный,    

Полудержавный властелин.    

     

И перед синими рядами    

Своих воинственных дружин,    

Несомый верными слугами,    

В качалке, бледен, недвижим,    

Страдая раной, Карл явился.    

Вожди героя шли за ним.    

Он в думу тихо погрузился.    

Смущенный взор изобразил    

Необычайное волненье.    

Казалось, Карла приводил    

Желанный бой в недоуменье...    

Вдруг слабым манием руки    

На русских двинул он полки.    

     

И с ними царские дружины    

Сошлись в дыму среди равнины:    

И грянул бой, Полтавский бой!    

В огне, под градом раскаленным,    

Стеной живою отраженным,    

Над падшим строем свежий строй    

Штыки смыкает. Тяжкой тучей    

Отряды конницы летучей,    

Браздами, саблями звуча,    

Сшибаясь, рубятся сплеча.    

Бросая груды тел на груду,    

Шары чугунные повсюду    

Меж ними прыгают, разят,    

Прах роют и в крови шипят.    

Швед, русский – колет, рубит,  режет.    

Бой барабанный, клики, скрежет,    

Гром пушек, топот, ржанье, стон,    

И смерть, и ад со всех сторон.    

     

Среди тревоги и волненья,    

На битву взором вдохновенья    

Вожди спокойные глядят,    

Движенья ратные следят,    

Предвидят гибель и победу    

И в тишине ведут беседу.