1 2 3 
– Ты спятил.
   
– Будут. Спросите сами у Джорджа.
   
– Ты спятил, — снова сказал Горбун с презрением. — Я видывал, как сотни людей приходили на ранчо с мешками, и головы у них были набиты таким же вздором. Сотни людей приходили и уходили, и каждый мечтал о клочке земли. И ни хрена у них не вышло. Ни хрена. Всякий хочет иметь свой клочок земли. Я здесь много книжек перечитал. Никому не попасть на небо, и никому не видать своей земли. Все это одно только мечтанье. Люди беспрерывно об этом говорят, но это одно только мечтанье.
   
Он замолчал и поглядел на распахнутую дверь, потому что лошади беспокойно зашевелились и уздечки звякнули. Послышалось ржанье.
   
– Кажется, кто-то пришел, — сказал Горбун. — Может, Рослый. Иногда он заходит сюда раза два, а то и три за вечер. Таких возчиков поискать. Редкий хозяин о своей скотинке так заботится.
   
Горбун с трудом встал и подошел к двери.
   
– Это вы, Рослый? — спросил он.
   
Отозвался Огрызок:
   
– Рослый в город уехал. Скажи, ты, случаем, не видал Ленни?
   
– Это ты про того здоровенного малого спрашиваешь?
   
– Да. Не видал его?
   
– Здесь он, — бросил Горбун отрывисто. Потом вернулся к койке и лег.
   
Огрызок остановился на пороге, поскреб культю и сощурился от света.
   
Внутрь он не вошел.
   
– Слышь, Ленни. Я тут все думал о кроликах…
   
– Можешь войти, ежели хочешь, — проворчал Горбун.
   
Старик даже сконфузился.
   
– Не знаю, право слово. Ежели ты, конечно, позволишь…
   
– Входи. Уж коли другие входят, стало быть, можно и тебе. — Горбун с трудом скрыл свою радость под сердитой гримасой.
   
Огрызок вошел, все еще конфузясь.
   
– А у тебя тут уютненько, — сказал он Горбуну. — Наверно, хорошо иметь отдельную комнатенку.
   
– Ясное дело, — сказал Горбун. — И навозную кучу под окном. Чего уж лучше.
   
– Говори о кроликах, — вмешался Ленни.
   
Огрызок прислонился к стене подле висевшего на ней рваного хомута и снова поскреб культю.
   
– Я здесь уже давно, — сказал он. — И Горбун тоже. А ведь я в первый раз в этой клетушке.
   
– Кто ж заходит в жилище черномазого, — хмуро сказал Горбун. — Сюда никто не заходит, окромя Рослого. Он, да еще хозяин, а больше — никто.
   
Старик поспешно переменил разговор.
   
– Рослый — лучший возчик на всем белом свете.
   
Ленни наклонился к Огрызку.
   
– Говори о кроликах, — потребовал он.
   
Огрызок улыбнулся.
   
– Я все обмозговал. Ежели с умом взяться за дело, можно заработать и на кроликах.
   
– Но я буду их кормить, — перебил его Ленни. — Джордж так сказал. Он обещал мне.
   
Горбун грубо вмешался в разговор:
   
– Вы, ребята, просто сами себя дурачите. Болтаете чертову пропасть, но все одно своей земли вам не видать. Ты будешь тут уборщиком, Огрызок, покуда тебя не вынесут ногами вперед. Да, многих я тут перевидал. А Ленни недели через две или три возьмет расчет да уйдет. Эх, всякий только об землице и думает.
   
Огрызок сердито потер щеку.
   
– Можешь быть уверен, у нас все будет. Джордж так сказал. У нас уже и денежки припасены.
   
– Да неужто? — спросил Горбун. — А где сейчас Джордж, позвольте полюбопытствовать? В городе, в веселом доме. Вот куда уплывут все ваши денежки. Господи, да я уже видел это множество раз. Немало перевидал я людей, у которых в голове только и мысли что об землице. Но в руки им ничего не доставалось.
   
– Конечно, все этого хотят! — воскликнул Огрызок. — Всякий хочет иметь клочок земли, хоть небольшой, да собственный. И кров над головою, чтоб никто не мог его выгнать, как собаку. У меня сроду ничего такого не было. Я работал чуть не на всех хозяев в этом штате, а урожай доставался не мне. Но теперь у нас будет своя землица, можешь не сумлеваться. Джордж не взял с собой денег. Они лежат в банке. У меня, Ленни и Джорджа будет свой дом. Будут собака, кролики и куры. Будет кукурузное поле и, может, корова или коза.
   
Он замолчал, увлеченный этой картиной.
   
– Говоришь, у вас есть деньги? — спросил Горбун.
   
– Уж будь спокоен. Большая часть есть. Остается раздобыть сущие пустяки. Мы раздобудем их всего за месяц. И Джордж уже присмотрел ранчо.
   
Горбун ощупал свою спину.
   
– Никогда не видел, чтоб кто-нибудь в самом деле купил ранчо, — сказал он. — Я видывал людей, которые чуть с ума не сходили от тоски по земле, но всегда веселый дом или карты брали свое. — Он помолчал. — Ежели вы, ребята, захотите иметь дарового работника, только за харчи, я с охотой пойду к вам. Не такой уж я калека, могу работать, как зверь, ежели захочу.
   
– Вы, мальчики, Кудряша не видали?
   
Все трое живо обернулись. В дверь заглянула жена Кудряша. Лицо ее было ярко нарумянено. Губы слегка приоткрыты. Дышала она тяжело, словно после бега.
   
– Кудряш сюда не заходил, — сказал Огрызок, поморщась.
   
Она стояла в дверях, улыбаясь, и потирала пальцами ногти на другой руке. Взгляд ее скользнул по их лицам.
   
– Они оставили здесь всех непригодных, — сказала она наконец. — Думаете, я не знаю, куда все уехали? И Кудряш тоже. Знаю я, где они сейчас.
   
Ленни смотрел на нее с восхищением, но Огрызок и Горбун хмуро отводили глаза, избегая ее взгляда.
   
Огрызок сказал:
   
– Ну, уж ежели вы все знаете, тогда зачем спрашиваете?
   
Она смотрела на них, забавляясь и посмеиваясь.
   
– Вот умора, — сказала она. — Ежели я застаю мужика одного, мы отлично ладим. Но ежели их двое, они и разговаривать со мной не станут. Только злобятся. — Она перестала тереть ногти и уперла руки в бедра. — Вы все боитесь друг друга, вот что. Всякий боится, что остальные против него чего-то замышляют.
   
Наступило молчание. Потом Горбун сказал:
   
– Пожалуй, вам лучше уйти домой. Мы не хотим неприятностей.
   
– А какие вам от меня неприятности? Думаете, мне не хочется хоть иногда поговорить с кем-нибудь? Думаете, охота мне дома сидеть сиднем?
   
Старик положил культю на колено и осторожно потер ее ладонью. Он сказал сердито:
   
– У вас муж есть. Нечего вам тут ходить да голову мужикам дурить, через это только одни неприятности.
   
Женщина взбеленилась.
   
– Ну конечно, у меня есть муж! Вы все его знаете. Хорош, правда? Все время грозит расправиться с теми, кого не любит! А сам не любит никого! Думаете, мне охота сидеть в этом паршивом домишке и слушать про то, как Кудряш врежет два раза левой, а потом — наповал правой? Врежу ему разок, — говорит, — и он сразу с копыт долой. — Она умолкла, и лицо ее вдруг оживилось. — Скажите, а что это у Кудряша с рукой?
   
Последовало неловкое молчание. Огрызок украдкой глянул на Ленни. Потом тихонько кашлянул.
   
– Ну… Кудряш… Рука у него в машину попала. И он поранился.
   
Она посмотрела на них и рассмеялась.
   
– Враки! Вы мне голову-то не морочьте! Кудряш устроил заварушку, а расхлебать не сдюжил. Рука в машину попала — враки! Что-то он притих с тех пор, как у него рука искалечена. Так кто же искалечил?
   
Старик угрюмо повторил:
   
– Рука в машину попала.
   
– Ладно, — сказала она с презрением. — Ладно, прикрывайте его, ежели вам охота. Мне-то что? Вы, бродяги, много об себе воображаете. По-вашему, я ребенок! А ведь я могла уехать отсюдова и играть на сцене. Не раз была у меня такая возможность. Один человек обещал мне, что я буду сниматься в кино. — Она задохнулась от гнева. — Субботний вечер. Никого нету, все развлекаются, кто как может. Все! А я? Торчу здесь и треплюсь с бродягами, с негром, с дураком и со старым вонючим козлом, да еще радуюсь, потому как окромя них здесь ни души нету.
   
Ленни глядел на нее, разинув рот. Горбун надел привычную личину холодного достоинства. Но старик вдруг преобразился. Решительно встал и изо всех сил пнул ногой бочонок, на котором сидел.
   
– Ну, с меня довольно, — сказал он со злостью. — Вас сюда никто не звал. Мы вам сразу так и сказали. А еще вы неправильно об нас понимаете. У вас меньше мозгов, чем у курицы, она и то поняла бы, что не такие уж мы болваны. Пущай вы нас выгоните. Пущай. Думаете, мы станем бродить по дорогам, снова искать грошовых заработков, вроде как здесь? Вам, поди, и невдомек, что у нас есть собственное ранчо и собственный дом. Нам незачем здесь оставаться. У нас есть дом, и куры, и сад, и там во сто раз лучше, чем здесь. И друзья у нас тоже есть. Может, было время, мы боялись, как бы не выгнали, но теперича ничуть не боимся. У нас есть свое ранчо, наше собственное, и мы можем туда хоть нынче переехать.
   
Женщина засмеялась.
   
– Враки, — сказала она. — Много я вас тут перевидала. Ежели б у вас был хоть грош за душой, вы купили бы на него спиртного и выпили б до последней капли. Знаю я вас.
   
Лицо Огрызка побагровело, но прежде чем она умолкла, он кое-как совладал с собой. Теперь он стал хозяином положения.
   
– Так я и думал, — сказал он невозмутимо. — Пожалуй, вам лучше убраться восвояси. Нам не об чем толковать. Мы свое знаем, и нам плевать, что вы об этом думаете. Так что, стало быть, лучше вам просто-напросто уйти отсюдова. Кудряшу, наверно, не больно-то понравится, что его жена болтает в конюшне с бродягами.
   
Она переводила взгляд с одного лица на другое, и все они были замкнуты. Дольше всего она смотрела на Ленни, и, наконец, он в смущении потупился. Вдруг она спросила:
   
– Откудова у тебя на роже эти ссадины?
   
Ленни виновато поднял голову.
   
– У кого… у меня?
   
– Ну да, у тебя.
   
Ленни поглядел на старика, не зная, что сказать, потом снова потупился.
   
– У него рука в машину попала, — сказал он.
   
Женщина расхохоталась.
   
– Ну ладно. Пущай в машину. Я с тобой еще потолкую. Страсть до чего люблю этакие машины.
   
– Оставьте его в покое, — сказал старик. — Все-то вам неймется. Каждое словечко Джорджу передам. Джордж не даст Ленни в обиду.
   
– А кто таков этот Джордж? — спросила она Ленни. — Тот маленький, с которым ты пришел?
   
Ленни весь расплылся в улыбке и ответил:
   
– Да, он самый. И он обещался, что позволит мне кормить кроликов.
   
– Ну, ежели тебе только этого и хочется, я сама могу найти пару-другую кроликов.
   
Горбун встал и повернулся к ней.
   
– Ну, будет, — сказал он, озлобясь. — Вы не имеете права входить к черномазому. И не имеете права подымать здесь шум. А теперь уходите, да живо. Ежели не уйдете, я попрошу хозяина, чтоб он вовсе запретил вам совать нос в конюшню.
   
Она презрительно глянула на него.
   
– Слышь ты, черная образина, — сказала она. — Знаешь, чего я могу сделать, ежели ты еще хоть раз пасть разинешь?
   
Горбун бросил на нее унылый взгляд, потом сел и умолк.
   
Но она не отступалась.
   
– А знаешь, чего я могу сделать?
   
Горбун словно уменьшился в росте и спиной прижался к стене.
   
– Знаю, хозяйка.
   
– Так сиди и не рыпайся, черномазая образина. Стоит мне слово сказать, и тебя вздернут на первом суку.
   
Горбун сник, съежился, потускнел — круглый ноль; такой человек не вызывает ни симпатии, ни злобы.
   
– Молчу, хозяйка, — тускло сказал он.
   
Женщина поглядела на него, будто ждала, не шевельнется ли он, чтоб снова на него напуститься, но Горбун сидел неподвижно, отворотясь, замкнув в душе самое сокровенное. Наконец она повернулась к двум остальным.
   
Старик не сводил с нее глаз.
   
– Ежели наклепаете на Горбуна, мы за него заступимся, — произнес он негромко. — Скажем, что вы все врете.
   
– Ну и хрен с тобой! — закричала она. — Никто не станет тебя слушать, ты сам это знаешь. Никто!
   
Старик присмирел.
   
– Да, — согласился он. — Нас никто не слушает.
   
– Хочу к Джорджу, — захныкал Ленни. — Хочу к Джорджу.
   
Огрызок подошел к нему вплотную.
   
– Не бойсь, — сказал он. — Похоже, ребята возвращаются. Джордж сейчас будет здесь. — Он повернулся к женщине. — А вы шли бы лучше домой, — сказал он спокойно. — Ежели уйдете, мы не скажем Кудряшу, что вы были здесь.
   
Она смерила его взглядом.
   
– А с чего ты взял, что они возвращаются? Я ничего не слышу.
   
– Зачем же рисковать, — сказал он. — Ежели не слышите, все одно, лучше подальше от греха.
   
Она повернулась к Ленни.
   
– Я рада, что ты проучил Кудряша. Он сам нарывался. Иногда и мне охота его двинуть как следует.
   
Она проскользнула в дверь и исчезла в темной конюшне. Зазвенели уздечки, лошади зафыркали, забили копытами.
   
Горбун мало-помалу оживал.
   
– Так, значит, и вправду возвращаются? — спросил он.
   
– Само собой. Я же слыхал.
   
– А я вот ничего не слыхал.
   
– Хлопнули ворота, — сказал старик. — Она-то умеет проскользнуть тихонько. Ей не привыкать.
   
Горбуну больше не хотелось разговаривать про эту женщину.
   
– Шли бы вы, ребята, — сказал он. — Я хочу один побыть. Должны же и у цветного быть какие-то права, даже ежели ему от них один вред.
   
– Эта сука не смела так с тобой говорить, — сказал Огрызок.
   
– Какая разница, — отозвался Горбун равнодушно. — Вы пришли, за разговором я и забыл, кто я такой. А она напомнила.
   
Лошади в конюшне снова зафыркали, зазвенели уздечки, и послышался громкий оклик:
   
– Ленни, а Ленни! Ты где?
   
– Это Джордж! — крикнул Ленни и с живостью отозвался: — Я здесь, Джордж! Здесь!
   
Через секунду Джордж появился в дверях и недовольно оглядел каморку.
   
– Чего это ты делаешь у Горбуна? Тебе нельзя здесь быть.
   
Горбун кивнул.
   
– Я им говорил, но они все одно вошли.
   
– Так почему же ты их не выгнал?
   
– Я не супротив, — сказал Горбун. — Ленни такой славный.
   
Огрызок вдруг встрепенулся.
   
– Слышь, Джордж! Я уже все обдумал! И даже подсчитал, сколько мы можем заработать на кроликах.
   
Джордж сердито поглядел на него.
   
– Я, кажется, предупреждал вас обоих, чтоб вы никому ни слова.
   
Старик сразу же оробел.
   
– Мы и не говорили ни слова никому, кроме Горбуна.
   
– Ну ладно, пошли отсюда, — сказал Джордж. — Господи, на минуту и то нельзя отлучиться.
   
Огрызок с Ленни встали и пошли к двери.
   
Горбун окликнул старика:
   
– Огрызок!
   
– Ну, чего тебе?
   
– Помнишь, что я говорил насчет огорода и всякой работы?
   
– Да, — сказал Огрызок. — Конечно, помню.
   
– Так вот, забудь, — сказал Горбун. — Я пошутил. Я не хочу на ваше ранчо.
   
– Ладно, дело твое. Спокойной ночи.
   
Джордж, Ленни и Огрызок вышли. Когда они проходили через конюшню, лошади зафыркали, зазвенели уздечками.
   
Некоторое время Горбун сидел на койке и глядел им вслед, потом потянулся за склянкой с мазью. Он задрал рубашку на спине, налил на ладонь немного мази и начал медленно тереть спину.
   * * *
   
Угол огромной конюшни был почти до потолка завален свежим сеном, тут же стояли вилы с четырьмя зубьями. Сено высилось горой, полого спускавшейся к другому углу, и здесь было свободное, не доверху заваленное место. Вдоль стен тянулись стойла, и между перегородками виднелись лошадиные морды.
   
Воскресенье. Лошади отдыхали. Они тыкались мордами в кормушки, били копытами в деревянные перегородки и звенели уздечками. Солнце проглядывало сквозь щели в стене и яркими полосами ложилось на сено. В послеполуденной жаре лениво жужжали мухи.
   
Снаружи раздавался звон подковы о железную стойку и одобрительные или насмешливые крики игроков. А в конюшне тихо, душно и жужжали мухи.
   
Ленни сидел подле ящика со щенками в углу конюшни, у сеновала. Сидел на сене и разглядывал мертвого щенка. Разглядывал долго, потом протянул огромную ручищу, погладил его от головы до хвостика и тихо спросил:
   
– Отчего ты издох? Ты ж не такой маленький, как мышь. И я не очень сильно тебя гладил. — Он приподнял голову щенка, поглядел на его мордочку и сказал: — Вот узнает Джордж, что ты сдох, и не позволит мне кормить кроликов.
   
Он вырыл ямку, положил туда щенка и прикрыл его сеном, но продолжал, не отрываясь, смотреть на холмик. Он сказал:
   
– Но я не натворил ничего такого, чтоб бежать и прятаться в кустах. Нет. Это еще ничего. Скажу Джорджу, что щенок сам издох.
   
Он откопал щенка, осмотрел его и снова погладил от головы до хвоста. Потом горестно продолжал:
   
– Но Джордж все одно узнает. Он завсегда все узнает. Он скажет: «Это ты сделал. Не вздумай морочить мне голову». И скажет: «За это ты не будешь кормить кроликов!»
   
Вдруг он рассердился.
   
– Как тебе не совестно! — воскликнул он. — Почему ты издох? Ты не такой маленький, как мышь. — Он схватил щенка, швырнул его в сторону и отвернулся. Потом сел, наклонившись вперед, и прошептал: — Теперь я не буду кормить кроликов. Джордж не позволит.
   
От горя он медленно раскачивался взад-вперед.
   
Снаружи послышался звон подковы, а потом несколько голосов. Ленни встал, снова подобрал щенка, положил его на сено и сел. Он опять погладил щенка.
   
– Ты еще маленький, — сказал он. — Мне говорили столько раз, что ты маленький. Но я не знал, что тебя так легко убить. — Он потрогал пальцами мягкое щенячье ухо. — Может, Джордж все-таки не очень рассердится, — сказал он. — Ведь про того сукина сына он сказал — это ничего.
   
Из-за крайнего стойла появилась жена Кудряша. Она подкралась тихонько, и Ленни ее не видел. На ней было то же яркое бумажное платье и домашние туфли с красными страусовыми перьями. Лицо сильно нарумянено, и все локоны-колбаски аккуратно прибраны. Она молча подошла вплотную к Ленни, и только тогда он поднял голову и увидел ее.
   
В испуге он быстро зарыл щенка в сено. Потом бросил на нее враждебный взгляд.
   
– Что ты здесь делаешь, дружок? — спросила она.
   
Ленни сердито посмотрел на нее.
   
– Джордж велел держаться от вас подальше. Не разговаривать с вами и вообще ничего такого.
   
Она засмеялась.
   
– Джордж всегда над тобой распоряжается?
   
Ленни потупил глаза.
   
– Он сказал, что не позволит мне кормить кроликов, ежели я стану разговаривать с вами.
   
– Боится, как бы Кудряш не взъярился, — тихо сказала она. — Ну так вот, у него рука на перевязи, а ежели он к тебе пристанет, можешь сломать ему и другую. И не заливай, будто рука у него попала в машину.
   
Однако Ленни твердо стоял на своем.
   
– Ну уж нет. Не буду я с вами разговаривать.
   
Женщина опустилась на колени рядом с ним.
   
– Послушай, — сказала она. — Сейчас все играют в подкову. Еще четырех нет. Они ни за что не бросят, покуда не доиграют кон. Почему ж мне нельзя с тобой поговорить? Мне ведь не с кем разговаривать. Я так одинока.
   
– Но мне не велено говорить с вами, — настаивал Ленни.
   
– Я одинока, — повторила она. — Ты можешь разговаривать с кем хочешь, а я ни с кем, кроме Кудряша. Иначе он бесится. Как думаешь, весело это — ни с кем не разговаривать?
   
– Но мне не велено, — сказал Ленни. — Джордж боится, что я попаду в беду…
   
Она переменила разговор:
   
– Чего это у тебя там закопано?
   
И тогда Ленни снова охватила тоска.
   
– Это мой щенок, — сказал он горестно. — Мой щеночек.
   
И он смахнул со щенка сено.
   
– Да ведь он мертвый! — воскликнула она.
   
– Он такой маленький, — сказал Ленни. — Я хотел только поиграть с ним… А он вроде как укусить норовит… а я его легонечко этак — шлеп… а он и умер.
   
Она стала его утешать.
   
– Не огорчайся. Он ведь всего-навсего щенок. Возьмешь другого. Здесь их полным-полно.
   
– Я не про это, — сказал Ленни жалобно. — Теперь Джордж не позволит мне кормить кроликов.
   
– Но почему?
   
– Он сказал, ежели я еще чего натворю, он не позволит мне кормить кроликов.
   
Она придвинулась ближе и заговорила успокаивающе:
   
– Ты не бойся, это ничего, что ты со мной разговариваешь. Слышишь, как они там кричат? У них на кону четыре доллара. Ни один с места не сойдет, покуда игра не кончится.
   
– Увидит Джордж, что я разговариваю с вами, задаст мне жару, — шепнул Ленни опасливо. — Он так и сказал.
   
Лицо ее стало злым.
   
– Да что я, не человек? — выкрикнула она. — Почему я не имею права ни с кем поговорить? За кого они меня считают? Ты такой славный. Отчего ж мне нельзя поговорить с тобой? Я тебе ничего плохого не сделаю.
   
– Но Джордж говорит, что из-за вас мы попадем в беду.
   
– Глупости, — сказала она. — Что я тебе плохого делаю? Ну, понятно, им всем на меня наплевать, они и знать не хотят, каково мне здесь живется. А я тебе вот чего скажу — я не привыкла к такой жизни. Я могла бы кой-чего добиться. И, может, еще добьюсь, — добавила она с угрозой.
   
И заговорила быстро, увлеченно, словно спешила высказаться, пока ее слушают.
   
– Я жила в самом Салинасе. Меня туда еще девочкой привезли. Как-то приехал на гастроли театр, и я познакомилась с одним актером. Он сказал, что я могу поехать с ихним театром. Но мать не отпускала. Говорила, что я еще мала — мне тогда всего пятнадцать было. Но тот актер звал меня. И будь уверен, ежели б я уехала, уж я б не жила вот так, как сейчас.
   
Ленни погладил мертвого щенка.
   
– У нас будет маленькое ранчо… и кролики, — сказал он.
   
Но она спешила рассказать о себе, прежде чем ей помешают.
   
– А в другой раз я встретила еще одного человека, он в кино работал. Я ходила с ним танцевать в «Приречный дансинг-холл». И он сказал, что поможет мне устроиться в кино. Сказал, что я — самородок. Что он вскорости вернется в Голливуд и напишет мне. — Она испытующе взглянула на Ленни: произвели ли ее слова хоть какое-то впечатление. — Но я так и не дождалась письма, — сказала она. — Сдается мне, мать перехватила. Ну, я не хотела оставаться там, где ничего нельзя добиться в жизни, да еще и письма перехватывают. Я напрямки спросила мать, перехватила она письмо или же нет, — она стала отпираться. А потом я вышла за Кудряша. Мы как раз в тот самый вечер познакомились с ним в «Дансинге». Ты меня слушаешь?
   
– Я? Само собой.
   
– Так вот. Я еще никому об этом не говорила, может, так и надо, кто знает. Я не люблю Кудряша. Он плохой. — После этого признания она пододвинулась к Ленни и села рядом. — Я могла бы жить в роскошных отелях, и за мной гонялись бы фотографы. И я ходила бы на все просмотры и выступала по радио, и это не стоило бы мне ни цента, потому что я была бы киноактрисой. И носила бы красивые платья, как все они. Недаром же тот человек сказал, что я — самородок.
   
Она посмотрела на Ленни и красиво повела рукой, показывая, что умеет играть. Пальцы ее описали в воздухе плавную дугу, мизинец изящно оттопырился.
   
Ленни глубоко вздохнул. На дворе раздался звон подковы и одобрительные крики.
   
– Кто-то удачно сыграл, — сказала она.
   
Солнце садилось, и светлые полосы ползли по стене, подымаясь выше яслей и лошадиных голов.
   
– Может, ежели я унесу щенка и выброшу его, Джордж ничего не узнает, — сказал Ленни. — И тогда он позволит мне кормить кроликов.
   
– Неужто ты ни об чем, окромя кроликов, думать не можешь? — сердито спросила она.
   
– У нас будет маленькое ранчо, — терпеливо объяснил Ленни. — Будут сад и луг, а на нем люцерна для кроликов, и я буду брать мешок, набивать люцерной и кормить кроликов.
   
– А почему ты так любишь кроликов? — спросила она.
   
Ленни долго думал, прежде чем нашел объяснение. Он осторожно пододвинулся к ней.
   
– Я люблю гладить все мягкое. Один раз на ярмарке я видел пушистых кроликов. И я знаю, их приятно гладить. Иногда я гладил даже мышей, ежели не было ничего получше.
   
Женщина испуганно отодвинулась от него.
   
– По-моему, ты чокнутый, — сказала она.
   
– Нет, — серьезно возразил Ленни. — Джордж говорит, что нет. Просто я люблю гладить все мягкое.
   
Она немного успокоилась.
   
– А кто не любит? — сказала она. — Всякий любит. Я вот люблю щупать шелк и бархат.
   
Ленни радостно засмеялся.
   
– Еще бы! — воскликнул он. — И у меня когда-то был бархат. Мне его дала одна женщина, и эта женщина была… была… моя тетя Клара. Она дала мне вот такой кусок. Был бы он у меня сейчас… — Ленни нахмурился. — Но я его потерял, — сказал он. — Уже давно.
   
Женщина засмеялась.
   
– Ты чокнутый, — сказала она. — Но все одно, кажется, ты славный. Просто большой ребенок. Кажется, я тебя понимаю. Иногда стану причесываться, долго сижу и глажу волосы, потому так они мягонькие. — И чтоб показать, как она это делает, женщина провела рукой по своим волосам. У некоторых волосы жесткие, — сказала она самодовольно. — Взять, к примеру, хоть Кудряша. Волосы совсем как проволока. А у меня — мягкие и тонкие. Потому что я их часто расчесываю. От этого они делаются еще мягче. Вот пощупай. — Она взяла руку Ленни и положила себе на голову. — Потрогай — чувствуешь, какие мягкие?
   
Огромная ручища Ленни начала гладить ее волосы.
   
– Только не растрепи, — сказала она.
   
– Ох, до чего ж приятно! — сказал Ленни и стал гладить сильней. — До чего ж это приятно!
   
– Осторожней, ты меня растреплешь. — Потом она сердито прикрикнула: — Да перестань же, ты меня совсем растрепал!
   
Она дергала головой, но пальцы Ленни вцепились в волосы намертво.
   
– Пусти! — вскрикнула она. — Слышишь, пусти!
   
Ленни был в смятении. Лицо его исказилось. Она завизжала, и тогда Ленни свободной рукой зажал ей рот и нос.
   
– Пожалуйста, не кричите, — попросил он. — Ну, пожалуйста, не надо. Джордж рассердится.
   
Она отчаянно билась в его руках. Ноги ее колотили по сену, она извивалась, пытаясь освободиться, и из-под ладони Ленни вырывались приглушенные стоны. Ленни заплакал от страха.
   
– Ну, пожалуйста, не надо! — молил он. — Джордж скажет, что я опять чего-то натворил. Он не позволит мне кормить кроликов.
   
Он слегка отпустил руку, и сразу же раздался ее хриплый крик. Тогда Ленни рассердился.
   
– Замолчите, — сказал он. — Я не хочу, чтоб вы кричали. Из-за вас я попаду в беду. Джордж так и сказал. Замолчите.
   
А она все вырывалась, и в глазах у нее застыл ужас. Тогда он встряхнул ее, все больше сердясь.
   
– Не кричите, — сказал он и снова встряхнул ее.
   
Она забилась, как рыба. А потом вдруг затихла. Ленни сломал ей шею.
   
Он посмотрел на нее и осторожно отнял ладонь от ее рта.
   
– Я не хотел сделать вам больно, — сказал он. — Но Джордж рассердится, ежели вы будете кричать.
   
Она не отвечала, не двигалась, и тогда он склонился над ней. Он приподнял ее руку, потом отпустил… Сперва он как будто был только удивлен. Потом прошептал со страхом:
   
– Я чего-то натворил. Я опять чего-то такое натворил.
   
И стал забрасывать труп сеном, покуда не завалил до половины.
   
Со двора донеслись крики, двойной удар подковы. И тут Ленни впервые подумал о том, что происходит там, на дворе. Он присел на корточки и прислушался.
   
– Я и впрямь чего-то натворил, — сказал он. — Не надо было мне этого делать. Джордж рассердится. И он сказал… спрячься в кустах и дожидайся меня. Он рассердится… В кустах дожидайся меня. Так он сказал.
   
Ленни повернулся и взглянул на мертвую, полузаваленную сеном женщину. Щенок лежал рядом с ней. Ленни взял его в руки.
   
– Я его выброшу, — сказал он. — И без того худо…
   
Он сунул щенка за пазуху, на четвереньках подполз к стене и поглядел сквозь щель на игроков. Потом ползком обогнул ближнее стойло и скрылся.
   
Солнечные полосы поднялись теперь высоко по стене, конюшня была залита мягким вечерним светом. Жена Кудряша лежала навзничь, прикрытая сеном.
   
В конюшне было тихо, и на всем ранчо царила предвечерняя тишина. Даже звон подковы и крики игроков, казалось, стали глуше. Сумрак постепенно окутывал конюшню, хотя на дворе было еще совсем светло. В отворенную дверь влетел голубь, покружил под потолком и снова вылетел на волю. Из-за крайнего стойла вышла овчарка, длинная, поджарая, с тяжелыми, отвисшими сосцами. Не дойдя до ящика, где лежали щенки, она почуяла мертвечину, и шерсть у нее на загривке встала дыбом. Она заскулила, на брюхе подползла к ящику и прыгнула в него, к щенкам.
   
Жена Кудряша лежала, полузаваленная сеном. Ожесточенность, тревога, тщеславие — все исчезло. Она стала теперь такой милой, такой простой, и ее личико казалось нежным и юным. Нарумяненные щеки и накрашенные губы оживляли его, словно она лишь задремала. Локоны, колбаски разметались по сену, губы приоткрылись.
   
Как это иногда бывает — время вдруг на миг остановилось, замерло. Звон смолк, движение прервалось, и длилось это много, много долгих мгновений.
   
Потом время ожило и медленной поступью двинулось дальше. Лошади забили копытами в стойлах, зазвенели уздечки. Голоса снаружи стали громче и звонче.
   
Из-за крайнего стойла послышался голос Огрызка:
   
– Ленни, — позвал он. — Эй, Ленни! Ты здесь, что ли? Я придумал еще кое-чего. Мы могли бы, Ленни… — Старик появился из-за крайнего стойла. — Эй, Ленни! — позвал он снова и вдруг остановился как вкопанный. Он потер культей седую щетину на щеке. — Я не знал, что вы здесь, — сказал он жене Кудряша.
   
Она не откликнулась. Тогда он подошел ближе.
   
– Негоже вам тут спать, — сказал он укоризненно; потом подошел вплотную и…
   
– О господи! — Он беспомощно огляделся и потер подбородок. Потом резко повернулся и выбежал из конюшни.
   
Конюшня давно уже ожила. Лошади били копытами, фыркали, жевали соломенную подстилку и звенели уздечками. Вскоре старик вернулся.
   
Следом за ним спешил Джордж.
   
– Так чего такое ты хотел мне сказать? — спросил он.
   
Огрызок указал на лежащую женщину. Джордж в недоумении уставился на нее.
   
– Чего это с ней такое? — спросил он. Потом подошел поближе и сказал, как Огрызок, слово в слово: — О господи!
   
Он опустился рядом на колени и приложил руку к груди женщины. Когда же он, наконец, встал, медленно и с трудом, лицо у него было каменное, а взгляд застывший.
   
– Кто ж это мог сделать? — спросил Огрызок.
   
Джордж взглянул на него пустыми глазами.
   
– Ты что, не понял разве? — спросил он. И старик сразу смолк. — Я должен был это предвидеть, — сказал Джордж, беспомощно озираясь. — В душе я чувствовал, что так оно и будет.
   
– Что ж нам теперь делать, Джордж? — спросил Огрызок. — Что же делать?
   
Джордж ответил не сразу, после долгого молчания.
   
– Вот что… Надобно рассказать… им всем… Надобно поймать его и посадить под замок. Нельзя дать ему улизнуть. Ведь этот дурак разнесчастный вскорости помрет с голоду. — Тут он сам попытался ободрить себя: — Может, его не тронут, просто посадят под замок.
   
Но старик воскликнул взволнованно:
   
– А по-моему, надобно помочь ему сбежать! Ты не знаешь Кудряша. Кудряш захочет его линчевать. И забьет насмерть.
   
Джордж пристально смотрел, как шевелятся губы старика.
   
– Да, — вымолвил он наконец. — Да, Кудряш так и сделает. И другие тоже.
   
Тут он снова взглянул на мертвую женщину.
   
А Огрызок заговорил о том, что волновало его больше всего прочего:
   
– Но мы с тобой все одно купим ранчо, ведь правда, Джордж? Переедем и заживем там, ведь правда, Джордж? Ведь это правда?
   
Но еще прежде чем Джордж ответил, старик потупил голову и уставился в пол. Он сам все понял.
   
Джордж сказал тихо:
   
– Сдается мне, я предвидел это с самого начала. Сдается мне, я предвидел, что этому никогда не бывать. Он любил слушать про это, и я сам поверил…
   
– Стало быть… все кончено? — спросил Огрызок с тоской.
   
Джордж не ответил. Помолчав, он сказал:
   
– Поработаю до конца месяца, получу свои полсотни долларов да закачусь на всю ночь к девочкам. Или буду сидеть в бильярдной до тех пор, покуда все не разойдутся по домам. А потом вернусь и буду вкалывать еще с месяц, и получу еще полста монет.
   
Старик сказал:
   
– Безобидный парень. Никогда не думал, что он может такое натворить.
   
А Джордж все смотрел на женщину.
   
– Это он не по злобе, — сказал наконец Джордж. — Он и раньше, бывало, начудит, но всегда без умысла. — Джордж выпрямился и повернулся к старику. — А теперь слушай. Надо сказать им всем. Они, понятно, его изловят. Тут уж ничего не поделаешь. Может, они его не убьют. — И он обронил с ненавистью: — Я не дам им убить Ленни. Слушай, ты. Они могут подумать, будто и я в этом деле замешан. Сейчас я пойду в барак. А малость погодя ты выйдешь и скажешь всем про нее. Потом приду и я, будто ничего не видел. Хорошо? Тогда никто на меня не подумает.
   
– Само собой, Джордж, — ответил старик. — Само собой, сделаю.
   
– Ну и ладно. Тогда обожди маленько, а потом выбежишь и скажешь так, будто только что ее нашел. А я пойду в барак.
   
Джордж повернулся и быстро вышел из конюшни.
   
Старик проводил его взглядом. Потом беспомощно поглядел на женщину, и вся его досада вдруг излилась в словах:
   
– Ты, потаскуха разнесчастная, — сказал он со злобой. — Добилась своего? Теперь небось рада? Все знали, что с тобой не миновать беды. Какой от тебя был толк? И теперь нету толку, дрянь ты паскудная, задрыга. — Он всхлипнул, и голос его задрожал. — А я мог бы работать на огороде и мыть посуду для друзей. — Он помолчал, потом продолжал заученным тоном, снова повторяя те же слова: — А ежели приедет цирк или будет бейсбольный матч… мы пойдем туда… скажем: «К чертям работу», — да и пойдем. Ни у кого не будем спрашиваться… У нас будут и свинья, и куры… а зимой… пузатая печка… и дождь… И мы будем сидеть у печки…
   
Глаза его затуманились, он потер культей щетинистую щеку, повернулся и побрел к двери.
   
Шум игры смолк. Послышались удивленные крики, быстрый топот ног, и в конюшню ворвались люди — Рослый, Карлсон, молодой Уит, Кудряш и Горбун, который держался позади всех. Потом вошел Огрызок, а последним — Джордж. Джордж успел надеть свою синюю куртку, застегнулся на все пуговицы и низко надвинул на лоб черную шляпу. Мужчины, обогнув крайнее стойло, в полумраке отыскали глазами убитую и замерли.
   
Потом Рослый тихонько подошел и пощупал у нее пульс. Коснулся пальцами ее щеки, подсунул руку под вывернутую шею. Когда он выпрямился, все, толпясь, подступили ближе. Оцепенение спало.
   
Кудряш взъярился.
   
– Я знаю, чьих рук это дело! — заорал он. — Того здоровенного сукина сына! Больше некому! Ведь все остальные играли в подкову.
   
И он начал распалять себя еще пуще.
   
– Ему от меня не уйти! Вот только возьму ружье! Своей рукой пристрелю мерзавца! Кишки выпущу! За мной, ребята!
   
Он в ярости выбежал из конюшни.
   
Карлсон сказал:
   
– Побегу возьму пистолет, — и выскочил вслед за ним.
   
Рослый медленно повернулся к Джорджу.
   
– Видать, это и взаправду Ленни сделал, — сказал он. — У нее шея сломана. С Ленни такое станется.
   
Джордж не ответил, только кивнул. Шляпа его была надвинута низко, на самые глаза.
   
– Может, как тогда, в Уиде все вышло — помнишь, ты рассказывал, — продолжал Рослый.
   
Джордж снова кивнул. Рослый сказал со вздохом;
   
– Что ж, придется его изловить. Как думаешь, где он?
   
Джордж ответил не сразу — каждое слово давалось с трудом:
   
– Он… наверно, пошел на юг. Мы пришли с севера, так что теперь он должен был пойти на юг.
   
– Придется его изловить, — повторил Рослый.
   
Джордж подошел к нему вплотную.
   
– А нельзя ли привести его сюда да посадить под замок? Он ведь чокнутый. Сделал это без умысла.
   
Рослый кивнул.
   
– Можно, — сказал он. — Ежели только удержать Кудряша. Но Кудряш беспременно хочет его пристрелить. Кудряш не забыл про свою руку. Но даже ежели Ленни посадят под замок, то отхлещут ремнем и навсегда упекут за решетку. Хорошего тут мало, Джордж.
   
– Знаю, — отозвался Джордж. — Знаю.
   
В конюшню вбежал Карлсон.
   
– Этот подлец украл мой «люгер»! — крикнул он. — Его нет в мешке!
   
Вслед за ним вошел Кудряш, неся в здоровой руке ружье. Теперь он был спокоен.
   
– Ничего, ребята, — сказал он. — У черномазого есть дробовик. Возьми, Карлсон. Как увидишь его, смотри не упусти. Пали прямо в брюхо. Он сразу и свалится.
   
– А у меня вот нету ружья, — сказал Уит с досадой.
   
– Ты поезжай в Соледад и сообщи в полицию, — сказал Кудряш. — Привези сюда Ола Уилтса, помощника шерифа. Ну, двинули. — Он подозрительно глянул на Джорджа. — И ты с нами.
   
– Да, — сказал Джордж. — Я с вами. Но, послушай, Кудряш. Ведь он, бедняга, полоумный. Не убивай его. Он сам не знал, чего делает.
   
– Не убивать? — заорал Кудряш. — Да у него пистолет Карлсона! Пристрелим его, и дело с концом.
   
– А что, ежели Карлсон сам потерял пистолет? — нерешительно возразил Джордж.
   
– Я его видел сегодня утром, — сказал Карлсон. — Нет уж, дело ясное, его украли.
   
Рослый все стоял, глядя на жену Кудряша. Он сказал:
   
– Кудряш… может, тебе лучше остаться здесь, с ней?
   
Кудряш побагровел.
   
– Нет, я пойду, — сказал он. — Я выпущу этому подлецу кишки, хоть у меня только одна рука здоровая. Ему теперь не уйти.
   
Рослый повернулся к старику.
   
– Ну, тогда останься хоть ты с ней, Огрызок. А мы пойдем.
   
И они ушли. Джордж задержался подле Огрызка, оба смотрели на мертвую женщину. Но тут Кудряш крикнул:
   
– Эй, Джордж, не отставай, а то как бы мы про тебя чего не подумали!
   
Джордж медленно побрел следом, едва волоча ноги.
   
Когда они ушли, Огрызок присел на корточки, разглядывая мертвое лицо.
   
– Бедняжка, — сказал он шепотом.
   
Шаги и голоса затихли вдали. В конюшне становилось все темней, лошади в стойлах били копытами и звенели уздечками. Старик лег на сено и прикрыл глаза рукой.
   * * *
   
В эту предвечернюю пору зеленая вода в глубокой заводи реки Салинас была недвижна. Солнце уже не освещало долину, лучи его скользили лишь по склонам хребта Габилан, и горные вершины розовели в этих лучах. А на заводь, окруженную корявыми стволами сикоморов, ниспадала благодатная тень.
   
По воде бесшумно скользнула водяная змейка, поворачивая голову, как перископ, из стороны в сторону; она переплыла заводь и очутилась у самых ног цапли, неподвижно стоявшей на отмели. Цапля стремительно ухватила клювом извивающуюся змейку за голову и проглотила.
   
Откуда-то издалека налетел порывистый ветер и волной прокатился по кронам деревьев. Листья сикоморов обернулись серебристой подкладкой, бурая палая листва взметнулась вверх и перелетев несколько футов, снова опустилась на землю. Зеленая вода подернулась мелкой рябью.
   
Ветер улегся так же мгновенно, как и поднялся, и на поляне снова все замерло. Цапля стояла у берега, недвижно, выжидая. Еще одна водяная змейка показалась в заводи, поворачивая голову, как перископ, из стороны в сторону.
   
Вдруг из кустов появился Ленни. Он ступал тихо, будто медведь, подкрадывающийся к улью. Цапля взмахнула крыльями, поднялась над водой и полетела к низовьям реки. Змейка скрылась в прибрежном камыше.
   
Ленни тихо подошел к заводи, встал на колени и напился, припав губами к воде. У него за спиной в сухих листьях затрепыхалась какая-то птичка. Он вздрогнул и прислушался, озираясь, потом увидел птичку, пригнул голову и снова стал пить.
   
Напившись, он сел на землю, боком к реке, чтоб видеть тропу. Обхватил колени руками и положил на них подбородок.
   
Свет медленно меркнул в долине, отчего, казалось, вершины гор засверкали ярче.
   
Ленни сказал тихо:
   
– Я не забыл. Нет. Спрятаться в кустах и ждать Джорджа. — Он низко надвинул шляпу на лоб. — Джордж задаст мне жару, — прошептал он. — Скажет: «Эх, ежели б я был один и ты не висел у меня на шее…» — Он повернул голову и поглядел на залитые солнцем вершины гор. Я могу уйти туда и сыскать себе пещеру, — сказал он, а потом добавил с тоской: — И никогда не есть кетчупа. Но это все одно. Ежели Джорджу я не нужен… я уйду, уйду.
   
И тут Ленни почудилось, будто из его головы вышла седоволосая толстушка. На носу у нее были очки с толстыми стеклами, на животе — широкий полосатый фартук с карманами. Вся одежда была чистая, накрахмаленная. Толстушка стояла перед Ленни подбоченясь и неодобрительно хмурилась.
   
Вдруг она заговорила голосом самого Ленни.
   
– Сколько раз я тебе втолковывала, чтоб ты слушался Джорджа, — сказала она. — Он такой хороший человек и так добр к тебе. Но ты и ухом не повел. Тебе бы только бедокурить.
   
И Ленни ответил:
   
– Я старался, тетя Клара. Я очень старался. Но у меня ничего не выходило.
   
– Ты совсем не думал о Джордже, — продолжала она голосом Ленни. — А он все время об тебе заботился, делился всем. То лучший кусок пирога отдаст, то кетчуп.
   
– Знаю, — сказал Ленни жалобно. — Я старался, тетя Клара, очень даже старался.
   
Она перебила его:
   
– А ведь ежели б не ты, он и горя не знал бы, вот как. Получал бы свои денежки да развлекался с девочками или на бильярде играл. Но ему надо было об тебе заботиться.
   
Ленни застонал от раскаяния.
   
– Знаю, тетя Клара, знаю. Я уйду в горы, сыщу пещеру, стану там жить и больше не буду досаждать Джорджу.
   
– Ты только так говоришь, — сказала она резко. — Ты всегда так говорил, а сам знаешь, распросукин ты сын, что никогда этого не сделаешь. Так и будешь тянуть из Джорджа жилы.
   
– Но я могу уйти. Все одно Джордж теперь не позволит мне кормить кроликов.
   
Тетя Клара исчезла, а из головы у Ленни выпрыгнул огромный кролик. Он присел на задние лапы, пошевелил ушами, сморщил нос. И тоже заговорил голосом Ленни.
   
– Куда тебе кроликов кормить! — сказал он презрительно. — Дурак полоумный! Да ты недостоин пятки кроликам лизать. Ты позабудешь про них, и они останутся голодные. Вот и все. Но что тогда скажет Джордж?
   
– Я не позабуду! — крикнул Ленни.
   
– Позабудешь, — настаивал кролик. — Ты не достоин тех ржавых гвоздей, которыми черти тебя в аду распнут. Видит бог, Джордж сделал все, чтоб вытащить тебя из грязи, да какой толк! Ежели ты думаешь, что Джордж позволит тебе кормить кроликов, стало быть, ты вовсе спятил. Как бы не так. Он выбьет из тебя дурь палкой.
   
Ленни возразил вызывающе:
   
– Не станет он меня бить. Даже и не подумает. Я знаю Джорджа с… не помню уж, с каких пор… и он никогда на меня палкой даже не замахнулся. Он меня любит. Он добрый.
   
– Но ты ему осточертел, — сказал кролик. — Он из тебя выбьет дурь, а потом плюнет и уйдет.
   
– Ни за что! — завопил Ленни в отчаянии. — Даже и не подумает! Я знаю Джорджа. Мы с ним давно вместе.
   
Но кролик твердил свое:
   
– Он тебя бросит, дурак ты полоумный. Бросит здесь одного. Он тебя бросит, дурак полоумный.
   
Ленни зажал уши.
   
– Не бросит, говорю тебе, не бросит.
   
И закричал:
   
– Эй, Джордж, Джордж, Джордж!
   
Джордж тихо вышел из кустов, и кролик юркнул обратно в голову Ленни.
   
Джордж спросил вполголоса:
   
– Ну, чего ты кричишь?
   
Ленни привстал.
   
– Ты ведь не бросишь меня, правда, Джордж? Я знаю, ты меня не бросишь.
   
Джордж медленно подошел и сел рядом.
   
– Нет.
   
– Я знал! — воскликнул Ленни. — Ты не такой!
   
Джордж молчал.
   
Ленни сказал:
   
– Джордж…
   
– Ну?
   
– Я опять чего-то натворил.
   
– Это неважно, — сказал Джордж и снова замолчал.
   
Теперь только самые макушки гор озарялись солнцем. В долине царил мягкий, голубоватый сумрак. Издалека донесся мужской голос, ему откликнулся другой. Джордж повернул голову и прислушался.
   
Ленни сказал:
   
– Джордж…
   
– Да?
   
– Ты не задашь мне жару?
   
– Тебе жару?
   
– Ну, как всегда. Вот так: «Ежели б не ты, я взял бы свои полсотни долларов…»
   
– Господи, Ленни! Ты не помнишь ничего, что с тобой случается, но помнишь каждое мое слово.
   
– Разве ты не скажешь мне это?
   
Джордж кое-как совладал с собой. Он ответил безжизненным голосом:
   
– Будь я один, я б и горя не знал. — Голос его звучал ровно, бесстрастно. — Работал бы себе, и никаких неприятностей…
   
Он замолчал.
   
– Дальше, — сказал Ленни. — «А в конце месяца…»
   
– А в конце месяца я получал бы свои полсотни долларов и шел развлекаться с девочками…
   
Он замолчал снова.
   
Ленни нетерпеливо посмотрел на него.
   
– Говори дальше, Джордж. Разве ты не задашь мне еще жару?
   
– Нет, — сказал Джордж.
   
– Что ж, я могу уйти, — сказал Ленни. — Ежели я тебе не нужен, пойду в горы и сыщу там пещеру.
   
Джордж снова овладел собой.
   
– Нет, — ответил он. — Я хочу, чтоб ты остался со мною.
   
Ленни сказал лукаво:
   
– Тогда расскажи мне, как раньше…
   
– Про что рассказать?
   
– Про других и про нас.
   
Джордж сказал:
   
– У таких, как мы, нет семьи. Они сперва малость подзаработают, а потом все промотают. Они без роду, без племени, никто об них не заботится…
   
– Другое дело — мы! — радостно подхватил Ленни. — Расскажи теперь про нас.
   
Джордж помолчал.
   
– Другое дело — мы, — сказал он.
   
– Потому что…
   
– Потому что у меня есть ты…
   
– А у меня — ты. Мы с тобой всегда вместе, мы друг о друге заботимся! — воскликнул Ленни с торжеством.
   
Легкий вечерний ветерок пронесся по поляне, зашелестели листья, и зеленая заводь подернулась рябью.
   
И снова раздались голоса, на этот раз ближе.
   
Джордж снял шляпу. Он сказал дрогнувшим голосом:
   
– Сними и ты шляпу, Ленни. Сегодня тепло.
   
Ленни послушно снял шляпу и положил подле себя на землю. Сумрак в долине отливал синевой — быстро смеркалось. Ветер донес треск кустов.
   
Ленни попросил:
   
– Расскажи, как мы будем жить.
   
Джордж прислушивался к голосам. Лицо у него теперь было сосредоточенное.
   
– Гляди вон туда, за реку, Ленни, а я буду рассказывать, и ты словно бы увидишь все своими глазами.
   
Ленни отвернулся от него и стал смотреть через заводь на темнеющие горные склоны.
   
– У нас будет маленькое ранчо, — начал Джордж. Он вынул из кармана пистолет Карлсона, взвел курок и положил пистолет на землю за спиной у Ленни. Потом поглядел Ленни в затылок.
   
Со стороны реки донесся мужской голос, и другой голос тотчас ему откликнулся.
   
– Ну, говори же, — попросил Ленни.
   
Джордж поднял пистолет, но рука его дрогнула и вновь опустилась.
   
– Дальше, — сказал Ленни. — Рассказывай, рассказывай. У нас будет маленькое ранчо…
   
– У нас будет корова, — сказал Джордж. — И еще, пожалуй, свинья и куры… а на лугу… мы посеем люцерну…
   
– Для кроликов! — подхватил Ленни.
   
– Для кроликов, — повторил Джордж.
   
– И я буду кормить кроликов.
   
– Будешь, будешь.
   
Ленни радостно засмеялся.
   
– И мы будем сами себе хозяева.
   
– Да.
   
Ленни обернулся.
   
– Нет, Ленни, гляди за реку, тогда ты все увидишь своими глазами.
   
Ленни повиновался. Джордж взглянул на револьвер.
   
В кустах послышался треск, потом тяжелые шаги. Джордж обернулся на шум.
   
– Говори же, Джордж. Когда все это будет?
   
– Скоро.
   
– Мы будем там жить с тобой вдвоем.
   
– Да. Мы… вдвоем… Тебя никто не обидит, и… никаких неприятностей. Никто не будет у тебя ничего отбирать.
   
Ленни сказал:
   
– А я думал, ты рассердишься на меня, Джордж.
   
– Нет, — сказал Джордж.
   
– Нет, Ленни. Я не сержусь. Я никогда не сердился на тебя. Вот и теперь тоже. Я хочу, чтоб ты это знал.
   
Голоса раздавались совсем уже близко. Джордж поднял пистолет и прислушался.
   
Ленни попросил:
   
– Давай купим ранчо сейчас. Прямо сейчас.
   
– Само собой… Я… Мы…
   
Джордж уставил пистолет прямо Ленни в затылок. Рука у него тряслась, но лицо было решительным, и он, совладав с дрожью, нажал спуск. Выстрел прокатился по долине и разнесся эхом по горам. Ленни дернулся, потом медленно стал заваливаться и упал ничком на песок.
   
Джордж вздрогнул, глянул на пистолет, потом швырнул его на кучу золы.
   
На поляне послышались крики и топот бегущих ног. Раздался окрик Рослого:
   
– Джордж? Ты где, Джордж?
   
Джордж недвижно сидел на берегу и глядел на свою правую руку, которой отшвырнул револьвер. На поляну выбежали люди. Впереди — Кудряш. Он увидел Ленни, лежавшего на песке.
   
– Готов, — сказал он, подойдя вплотную. Потом поглядел на Ленни, на Джорджа. — Аккурат в затылок, — добавил он тихо.
   
Подошел и Рослый, сел рядом с Джорджем.
   
– Что ж, — сказал он. — Бывает, и на такое решиться надобно.
   
Карлсон стоял тут же.
   
– Как это ты? — спросил он.
   
– Очень просто, — ответил устало Джордж.
   
– У него был мой пистолет?
   
– Да.
   
– А ты отобрал пистолет и застрелил его?
   
– Да. — Джордж говорил почти шепотом. Oн поглядел на свою правую руку.
   
Рослый взял Джорджа за плечо.
   
– Пойдем, Джордж. Пойдем выпьем чего-нибудь.
   
Он помог Джорджу встать. Тот не сопротивлялся.
   
– Выпьем.
   
Рослый сказал:
   
– У тебя не было выбора, Джордж. Ей-богу не было. Пошли.
   
И повел Джорджа по тропе в сторону шоссе.
   
Кудряш и Карлсон посмотрели им вслед. Карлсон сказал:
   
– Чего это они сами не свои?