1 2 3 4 5 6 
И снова его мысль возвращалась к хикариллам. Это трусливое и   жестокое племя, и они ему смертельные враги. Они рады бы завладеть его   скальпом. И если сестра попала к хикариллам, горька будет ее участь. При одной   мысли, что ждет тогда Роситу, Карлоса пробрала дрожь, и он вскочил, судорожно   сжимая руки.      

Близилось утро. Пеоны были уже на ногах и при оружии.   Оседланные лошади и мулы ждали во дворе, и дон Хуан объявил, что все готово.   Карлос подошел к матери проститься. Она знаком попросила его ниже наклониться   над постелью. Старуха была еще очень слаба, она потеряла много крови и говорила   с трудом, еле слышно.      

– Сын мой, – сказала она, когда Карлос нагнулся к   ней, – знаешь ли ты, за какими индейцами ты пускаешься в погоню?      

– Нет, матушка, – ответил Карлос, – но боюсь,   что это хикариллы, наши враги.      

– Скажи, они отращивают бороду? Носят они драгоценные   перстни?      

– Нет, матушка. Почему вы спрашиваете? Вы же знаете, у   них нет бороды!.. Бедная матушка, – шепнул он дону Хуану, – после   того страшного удара мысли ее путаются.      

– Иди же по следу! – продолжала мать Карлоса, не   слыхавшая его последних слов. – Иди по следу… Может быть, он приведет тебя   к… – И она прошептала что‑то ему на ухо.      

Карлос вздрогнул, точно услышанное поразило его.      

– Что?! – сказал он. – Вы так думаете,   матушка ?      

– У меня есть подозрение, только подозрение… Но ты иди   по следу, он приведет тебя… Иди по следу и убедись сам!      

– Не сомневайтесь, матушка, уж я проверю.      

– Прежде чем уйдешь, обещай одно: не горячись, будь   осторожен!      

– Не бойтесь, матушка! Я буду осторожен.      

– Если это правда…      

– Если это правда, я скоро вернусь. Да хранит вас Бог,   матушка! Кровь моя кипит… Не могу больше медлить! Да хранит вас Бог! Прощайте!      

Минуту спустя вереница всадников во главе с Карлосом и доном   Хуаном выехала из широких ворот и свернула на дорогу, ведущую прочь из долины.      

 Глава XXIX      

       

Еще не рассвело, когда отряд выехал в путь, но это не   значит, что всадники поторопились сверх меры. Карлос знал, что они и в темноте   могут следовать по дороге, по которой ехали накануне уланы; а когда они   доберутся до места, где те повернули обратно, будет уже достаточно светло.      

За пять миль от ранчо дона Хуана дорога разделялась на две:   одна вела на юг – по ней накануне вечером приехал Карлос; другая отходила   налево и, уже почти не сворачивая, вела к Пекосу, к тому месту, где реку можно   было перейти вброд. Отпечатки копыт показывали, что солдаты вчера свернули   налево.      

Стало совсем светло. По этой наезженной, хорошо знакомой   дороге можно было бы пуститься галопом. Но охотник не смотрел на дорогу, на   ясные следы копыт,      

– он внимательно осматривал землю по обе стороны   дороги, и потому приходилось ехать медленнее.      

По обочинам дороги, как показывали следы, недавно прошло   стадо. Без сомнения, это было стадо, украденное у дона Хуана, голов с полсотни.   Карлос сказал, что, судя по следам, стадо прогнали тут два дня назад, и это   совпадало с временем, когда были украдены быки дона Хуана.      

Вскоре отряд выехал из долины и оказался на равнине, по   которой протекает Пекос. Они собирались направиться прямиком к реке, до которой   оставалось еще две мили, как вдруг Бизон, бежавший впереди, круто свернул   налево. Зоркий глаз Карлоса различил на земле след, по которому пробежала   собака. След этот отделялся от тех, что оставили уланы, и шел на север.      

И Карлосу и дону Хуану показалось странным, что Бизон повернул   в эту сторону: тут не было ни дороги, ни тропы; казалось, собака просто бежит   по следу какого‑то животного. Может быть, Бизон уже однажды проходил этой   дорогой?      

Карлос спешился, чтобы осмотреть следы.      

– Четыре лошади и мул! – сказал он дону Хуану.      

– Две лошади кованы только на передние ноги, две другие   и мул совсем не подкованы. На всех были всадники. Мул шел впереди… возможно, с   поклажей. Нет! – прибавил он, всмотревшись еще. – Это не вьючный мул!      

Чтобы разобраться во всем этом, охотнику не понадобилось и   пяти минут. Почти всем его спутникам это казалось просто чудом      

– быть может, даже всем, кроме Антонио. И, однако,   Карлос не ошибся ни в одной мелочи. Еще несколько минут он тщательно осматривал   следы.      

– Время совпадает, – опять обратился он к дону   Хуану. – Они прошли здесь вчера рано утром, еще роса не высохла. А от   твоего дома они ускакали, когда еще не наступила полночь? Ты в этом уверен?      

– Уверен, – ответил скотовод. – В полночь я   уже вернулся с пожара вместе с твоей матушкой. В этом я вполне уверен.      

– Еще один вопрос. Как, по‑твоему, дон Хуан, сколько   индейцев было тогда у твоего дома? Много? Мало?      

– По‑моему, немного. За деревьями мы не увидали,   сколько. А когда они поднимали крик, слышны были дватри голоса зараз. И по   следам похоже, что шайка была совсем маленькая. Может быть, эти самые индейцы и   сожгли ваше ранчо, а потом прискакали ко мне. У них было для этого достаточно   времени.      

– Вот и я думаю, что это те самые, – сказал   Карлос, все еще склоняясь над отпечатками копыт. – А это, наверно, и есть   их следы.      

– По‑твоему, это они и есть? – переспросил дон   Хуан.      

– Да… Смотри‑ка! Странно, правда?      

И Карлос указал на Бизона, который снова подбежал к ним и   скулил: ему явно не терпелось бежать дальше по найденному следу.      

– Очень странно, – ответил дон Хуан. –   Похоже, что он тут не первый раз.      

– Возможно, – сказал Карлос. – Но в этом мы   после разберемся. Сперва посмотрим, куда направлялись те храбрые вояки. Я хочу   знать это, прежде чем свернуть с большой дороги. В путь, и поскорее!      

Они пришпорили лошадей и поскакали по дороге. Охотник, как и   прежде, был впереди всех. И, как прежде, он зорко осматривал землю по сторонам,   проверяя, не отходит ли от дороги, по которой они едут, еще какой‑нибудь след.      

Время от времени дорогу, действительно, пересекала случайная   тропинка, но видно было, что протоптана она уже давно, а за последнее время ни   один всадник не проезжал по ней. И Карлос ехал мимо, не придерживая коня, чтобы   осмотреть ее подробнее.      

За двадцать минут отряд доскакал до реки Пекос и остановился   у брода. Ясно видно было, что и солдаты останавливались здесь и, не перейдя   реки, повернули обратно. Но стадо и верховые, сопровождавшие его, двумя днями   раньше переправились на тот берег, – так сказал Карлос. Следы их отчетливо   виднелись на прибрежном иле.      

Карлос поехал по мелководью на другой берег. С первого   взгляда он увидел, что здесь не проходил ни один солдат, только стадо в сорок   или пятьдесят голов.      

Карлос долго и тщательно осматривал не только илистый берег,   но и открывающуюся за ним равнину, потом сделал знак дону Хуану и остальным,   чтобы они тоже перешли брод.      

Когда дон Хуан подъехал к нему, Карлос сказал уверенно:      

– Тебе повезло! Ты можешь вернуть свое стадо.      

– Почему ты так думаешь?      

– Потому что оно было здесь какие‑нибудь сутки назад.   Его гонят четверо всадников. За это время стадо не могло уйти далеко.      

– А как ты все это узнал?      

– Ну, это не так трудно, – спокойно сказал   охотник. – У тебя угнали скот люди на тех же лошадх, которые прошли вон   там… – Он указал на следы и продолжал: – Очень возможно, что мы найдем все   стадо среди тех отрогов. – И Карлос показал на обрывистые кряжи – отроги   Льяно Эстакадо, отходящие далеко в долину от крутого, обрывистого края   плоскогорья. Отсюда, от брода, до них было миль десять.      

– Так что же, поедем туда? – спросил дон Хуан.      

Карлос ответил не сразу. Как видно, он еще не решил и   мысленно взвешивал, какой путь избрать.      

– Да, – медленно и серьезно сказал он   наконец. – Лучше проверить все до конца. Может быть, все мои страшные   подозрения ошибочны. И она – она тоже могла ошибиться. Оба следа еще могут   сойтись.      

Все это он говорил почти про себя, и дон Хуан, хоть и слышал   его слова, но не понял их. Он уже хотел спросить Карлоса, что это значит, но   охотник внезапно пришпорил коня и, дав спутникам знак не отставать, поскакал по   следу украденного стада.      

Меньше чем через час они доскакали до глубокой лощины. Здесь   часть долины, точно залив, далеко вдавалась между выступами высокого   плоскогорья. Они въехали в это своеобразное ущелье – и необычайное зрелище   представилось им. Все ущелье было полно черных стервятников. Они сотнями сидели   на скалистых склонах, парили в воздухе, подскакивали по дну ущелья, хлопая   огромными крыльями, точно радуясь чему‑то. Были тут и койот, и волк, и медведь   гризли; они бродили по ущелью или вступали в драку, хотя драться было не из‑за   чего – еды с избытком хватало на всех. Несколько десятков полуобглоданных   остовов валялось на земле, и, подойдя ближе, дон Хуан и его пастухи узнали   остатки собственного стада.      

– Говорил я тебе, дон Хуан, – произнес Карлос   хриплым от волнения голосом, – но этого я не ожидал. Хитро придумано! Ведь   быки могли и выбраться отсюда, вернуться домой, и тогда… А, подлый негодяй!   Матушка была права – это он! Это он!      

– Кто, Карлос? О чем ты говоришь? – спросил дон   Хуан, озадаченный этими странными, отрывистыми восклицаниями.      

– Не спрашивай сейчас, дон Хуан! Скоро я все объясню   тебе… Скоро, но не сейчас. Голова моя точно в огне, и сердце… Скоро, скоро!   Тайны больше нет. Я знаю все! С самого начала я подозревал… Я видел его тогда,   на празднике… Я видел, какими глазами он на нее смотрел, мерзавец!.. А, деспот!   Я вырву твое сердце из груди!.. Едем, дон Хуан!.. Антонио! Друзья! За мной!   Едем по следу. Он совсем ясный. Я знаю, куда он приведет… Да, я знаю! Вперед!      

И, вонзив шпоры в бока своего коня, охотник помчался назад,   к броду.      

Дон Хуан и остальные спутники, недоумевая, поскакали за ним.      

У брода они не остановились. Карлос погнал коня в воду, весь   отряд последовал его примеру. Не остановились они и в том месте, где следы   поворачивали на север. Бизон кинулся вперед, изредка он подавал голос; всадники   скакали за ним по пятам.      

Не проехали они и мили, как след круто повернул – теперь он   вел к городу!      

На лицах дона Хуана и пеонов отразилось удивление, но   охотник нимало не удивился. Он‑то этого и ждал. Нет, в лице его не было   изумления. В нем было нечто другое, нечто гораздо более страшное!      

Глаза Карлоса глубоко ушли в глазницы и сверкали, точно   грозное пламя пылало в них. Он стиснул зубы, плотно сжал побелевшие губы и,   казалось, обдумывал, а быть может, и принял уже какое‑то отчаянное решение. Он   почти не смотрел на следы, ему уже не надо было отыскивать дорогу. Он хорошо   знал, куда едет!      

Тропа пересекала топкую низину. Пробираясь по ней, Бизон   весь перемазался в рыжей глине. Такая же глина пристала к его косматой шерсти,   когда он прибежал накануне.      

Дон Хуан сразу обратил на это внимание.      

– Пес уже был здесь раньше! – сказал он.      

– Знаю, – ответил Карлос. – Знаю… все знаю!   Никакой тайны нет осталось. Терпение, друг! Ты тоже все узнаешь, а пока дай мне   подумать. У меня ни на что больше нет времени.      

След все еще вел к городу. Он не вернулся в долину, а по   отлогому склону поднялся на плоскогорье и шел теперь почти параллельно его   отвесному краю.      

– Хозяин! – сказал Антонио, поравнявшись с   Карлосом. – Эти следы не индейских лошадей. Разве что индейцы их украли.   Тут были две военные лошади. Я эти следы знаю. И не простые – офицерские, по   подковам вижу.      

Карлос не проявил ни малейшего удивления, услыхав это, и ни   слова не ответил метису. Видимо, он был поглощен своими мыслями.      

Думая, что хозяин не слышал или не понял его, Антонио вновь   повторил то же самое. Тогда Карлос наконец посмотрел в его сторону.      

– Дорогой мой Антонио, – сказал он, – ты   думаешь, я слеп? Или глуп?      

Он сказал это без гнева. Антонио понял и, придержав коня,   опять присоединился к остальным.      

Так ехали они то вскачь, то замедляя шаг, чтобы немного   передохнули усталые лошади. Так ехали они по следу, и след неуклонно вел к   городу.      

Наконец они достигли того места, где дорога, извиваясь,   спускалась с плоскогорья в долину. По этой извилистой тропе поднимался Карлос в   день святого Иоанна, чтобы показать свое искусство наездника. Наверху, в том   месте, где начинался спуск, Карлос приказал своему отрду остановиться и в   сопровождении одного только дона Хуана подъехал к самому краю выступающего   вперед утеса – место это называется Утес загубленной девушки. Именно здесь   остановил он тогда коня.      

Они подъехали к краю обрыва. Отсюда видны были вся долина и   город.      

– Видишь вон тот дом? – спросил охотник, показывая   на громадное здание, высившееся поодаль от других, на полпути между всадниками   и городом.      

– Крепость?      

– Да, крепость.      

– Вижу, а что?      

– Она там!      

 Глава XXX      

       

В эту минуту по асотее шагал взад и вперед какойто человек.   Это был не часовой, хотя с обеих сторон асотеи стояло по часовому; они были   вооружены карабинами, их головы и плечи виднелись над зубчатыми башнями   крепости.      

Человек, который расхаживал взад и вперед, был офицер, и та   часть асотеи, где он прогуливался, расположенная над офицерскими квартирами,   отделялась от остальной крыши стеной такой же высоты, как и весь парапет.   Притом это огороженное место было священно – здесь редко раздавались грубые   шаги обыкновенных солдат. Это была как бы верхняя палуба крепости.      

Офицер был в полной форме, хотя и не при исполнении   обязанностей, но по стилю и покрою его мундира с первого взгляда ясно было, что   этот вояка – большой франт и любит во всякое время щеголять в полном параде. Он   носил свои золотые галуны и пестрый мундир, как павлин – пышное оперение. То и   дело он приостанавливался и окидывал взглядом свои лакированные сапоги,   проверял, стройны ли у него ноги, или любовался перстнями, которыми были   унизаны его белые, холеные пальцы.      

При этом он был отнюдь не красавец и не герой, но это не   мешало ему воображать себя и тем и другим – Аполлоном и Марсом сразу.      

А был он полковником испанской армии, комендантом крепости,   ибо офицер этот был не кто иной, как Вискарра.      

Вполне довольный собственной наружностью, он, как видно, был   очень недоволен чем‑то другим. На лице его лежала тень, которую не могло   прогнать даже созерцание собственных лакированных сапог и лилейнобелых рук.   Какая‑то мысль тяготила его и даже заставляла порою вздрагивать и беспокойно   оглядываться по сторонам.      

– Да ведь это был только сон, – бормотал   он. – И зачем я об этом думаю? Это был только сон.      

Произнося эти отрывочные фразы, он смотрел себе под ноги, а   когда поднял глаза, случайно взглянул в сторону Утеса загубленной девушки.   Впрочем, нет, не случайно: ведь этот утес тоже привиделся ему во сне, и взгляд   его следовал за мыслями.      

В то мгновение, как взгляд его упал на вершину утеса,   Вискарра вздрогнул, точно увидел перед собою страшный призрак, и невольно   ухватился за парапет. Кровь отхлынула от его щек, челюсть отвисла, он быстро,   прерывисто дышал.      

Что же было причиной такого волнения? Быть может, силуэт   далекого всадника на самой вершине утеса, четко вырисовывавшийся в бледном   небе? Что в этом зрелище так испугало коменданта? А он был смертельно испуган.   Послушаем его.      

– Боже мой! Боже мой, это он! Его лошадь… Он !.. Совсем   как в моем сне… Это он! Мне страшно смотреть на него! Не могу…      

На секунду офицер отвернулся и закрыл лицо руками.      

Секунда – и он опять поднял глаза. Не любопытство, но страх   заставил его, точно завороженного, снова поглядеть в ту сторону. Всадник исчез.   Ни лошади, ни человека – ни единого пятнышка не видно было на фоне неба над   обрывом.      

– Наверно, мне опять померещилось? – все еще   дрожа, спросил себя трус. – Наверно, померещилось… Там никого нет, и уж во   всяком случае… Как бы он мог? Он за сотни миль отсюда! Мне просто показалось   ! – И он захохотал. – Что это со мной, хотел бы я знать? Тот страшный   сон сбил меня с толку. Черт побери! Не буду больше об этом думать!      

И он зашагал взад и вперед еще быстрее, чем прежде,   воображая, что это отвлечет его от неприятных мыслей. Но всякий раз,   поворачиваясь, он невольно смотрел в сторону утеса, пытливо оглядывал весь край   обрыва, и в этом взгляде был страх. Но всадник – или призрак – не появлялся   больше, и Вискарра понемногу начал успокаиваться.      

По каменным ступеням застучали шаги. Кто‑то поднимался по   лестнице.      

Вот показалась голова, плечи, и на асотею шагнул капитан   Робладо.      

Он и Вискарра поздоровались, из чего можно было понять, что   в этот день они еще не виделись. В сущности, оба только недавно встали. Час был   не слишком поздний для светских людей, которые ведь не ложатся спать   спозаранку. Робладо только что позавтракал и вышел на асотею, чтобы в свое   удовольствие выкурить гавану.      

– Да, забавный был маскарад! – расхохотался он,   закуривая сигару. – Право слово! Я насилу смыл с себя краску. И охрип   после всех этих воплей – за неделю голос не вернется! Ха‑ха! Никогда еще девицу   не покоряли и не завоевывали столь сложным, романтическим способом! На пастухов   напали, овец увели и разогнали на все четыре стороны, быков угнали и перебили,   как на бойне, старуху стукнули по голове, дом подпалили… Да еще разъезжали   целых три дня взад и вперед, наряжались индейцами, орали до хрипоты… Столько   хлопот – и все ради какой‑то простой девчонки, ради дочки отъявленной колдуньи!   Ха‑ха! Прямо как глава из какой‑нибудь восточной сказки… из «Тысячи и одной   ночи», скажем. Только вот девицу не спасет никакой волшебник или странствующий   рыцарь. – И Робладо снова захохотал.      

Его речь разоблачила то, о чем, быть может, читатель уже   догадался: что недавний набег «дикарей» был делом рук самих Робладо и Вискарры,   затеянным для того, чтобы тайно похитить сестру охотника на бизонов. «Индейцы»,   которые угнали овец и быков, напали на асиенду дона Хуана, подожгли ранчо   Карлоса и увезли Роситу, – эти «индейцы» были: полковник Вискарра, капитан   Робладо, сержант Гомес и солдат по имени Хосе – еще один подчиненный   полковника, доверенный и послушный его слуга.      

Их было только четверо – с самого начала предполагалось, что   четверых достаточно для осуществления подлого дела. Слухи и страхи,   распространившиеся по долине, наделяли четверых силою четырех сотен. Притом,   чем меньше посвященных в секрет, тем лучше. Так осторожно и хитро рассудил   Робладо.      

И действовали они весьма хитроумно. С самого начала и до конца   партия была обдумана и разыграна с мастерством, достойным лучшего применения.   На пастухов впервые напали наверху, на плоскогорье, чтобы убедительнее   прозвучало известие о появлении враждебно настроенных индейцев. Из крепости   посланы были солдаты на разведку, жителей призывали к осторожности – все для   того же: чтобы больше поразить воображение. И когда после этого угнали быков,   никто уже не мог сомневаться, что в долине появились дикие индейцы. Этот грабеж   помог участникам гнусного маскарада убить сразу двух зайцев: осуществляя   главный свой замысел, они заодно еще и подло отомстили молодому скотоводу.      

Загнав его быков в ущелье и перебив их, они тоже   преследовали двойную цель. Прежде всего они рады были нанести ему ущерб, но   главное – они боялись, что, если оставить скот на произвол судьбы, он может   найти дорогу назад, на ферму. А если бы вернулись быки, будто бы украденные   индейцами, это вызвало бы подозрения. Теперь же они надеялись, что задолго до   того, как кто‑нибудь случайно наткнется на место бойни, волки и стервятники   сделают свое дело, и догадки придется строить на одних костях. Это было всего   вероятнее. Ведь пока длится тревога, вызванная нападением индейцев, вряд ли кто‑нибудь   отважится заглянуть в эти места. Тут нет ни жилья, ни дороги, тут проезжают   изредка одни индейцы.      

Даже когда дело дошло до развязки и жертву наконец похитили,   ее не повезли прямо в крепость: ведь даже и ее надо было ввести в заблуждение.   И вот ее, связанную, посадили на мула, которого погонял один из негодяев, и   предоставили ей смотреть, какой дорогой они едут, вплоть до того места, где   надо было свернуть к городу. Здесь ей завязали глаза кожаным поясом и так   привезли в крепость, и, разумеется, она не знала, далеко ли ее завезли и что   это за место, где ей позволили наконец отдохнуть.      

Каждый акт дьявольской драмы был задуман столь тонко и   разыгран столь искусно, что это делало честь если не сердцу, то уму капитана   Робладо. Он же был и главным актером во всем этом представлении.      

Вискарру на первых порах одолевали кое‑какие сомнения; не   совесть удерживала его, а собственная неумелость и боязнь разоблачения. Ведь   это могло серьезно повредить ему. Если раскроется такой злодейский умысел,   весть о нем мгновенно облетит всю страну. И тогда он погиб.      

Красноречие Робладо, вдохновляемое его низкими намерениями,   взяло верх над слабым сопротивлением начальника; а раз согласившись на эту   затею, он и сам находил все это очень увлекательным и забавным. Шутовские   воззвания и россказни об индейцах, наводившие ужас на жителей, и хвалы, которые   воздавались при этом коменданту, действующему при этом столь доблестно и   неутомимо, – все это оказалось приятным развлечением среди однообразия   солдатской жизни. И в те несколько дней, что длилось нашествие «дикарей», у   коменданта и капитана не было недостатка в поводах для смеха и веселья. Они так   ловко все проделали, что наутро после заключительного набега грабителей и   похищения Роситы ни одна душа в Сан‑Ильдефонсо, если не считать самих офицеров   и двух их помощников, нимало не сомневалась: всему виною настоящие дикие   индейцы!      

Впрочем, в одной душе шевелилось подозрение, только   подозрение, – в душе старухи‑матери. Даже сама Росита думала, что она в   руках индейцев… если она вообще могла думать.      

 Глава XXXI      

       

– Да, великолепная шутка, честное слово! – с   хохотом продолжал Робладо, дымя своей сигарой. – С тех пор как мы   забрались в эту чертову глушь, мне еще ни разу не случалось так позабавиться.   Что ж, и на пограничном посту можно найти себе развлечение, если действовать   умеючи. А сколько хлопот нам доставило это дело! Но, дорогой комендант, скажите‑ка,   строго между нами, – теперь‑то вы уже можете судить,      

– стоило ли так хлопотать?      

– Я очень жалею, что мы это сделали, – самым   серьезным тоном ответил комендант.      

Робладо посмотрел ему в лицо и впервые увидел, как хмур и мрачен   его собеседник. Занятый своей сигарой, он до сих пор этого не замечал.      

– Вот так так! – воскликнул он. – Что   случилось, полковник? Вы выглядите совсем не так, как подобает человеку в вашем   положении. Вы ведь должны были провести несколько приятнейших часов! Что‑нибудь   неладно?      

– Все неладно.      

– Что такое? Вы были у нее?      

– Только на минуту, и с меня хватит.      

– Не понимаю вас, дорогой полковник.      

– Она сумасшедшая.      

– Как – сумасшедшая?      

– Да, буйная. Заговаривается так, что я в ужас пришел.   Счастлив был поскорее уйти. Там остался Хосе, он за нею присматривает. Я просто   не мог слушать, как она бормочет. Поверьте, у меня пропала всякая охота   оставаться.      

– Ну, это пустяки! – сказал Робладо. – Через   день‑другой она придет в себя. Она все еще думает, что попала к дикарям,   которые хотят ее убить и снять с нее скальп. Вы с успехом можете ее разуверить,   как только она придет в себя. Она‑то может знать правду, я тут беды не вижу.   Все равно вам придется ей сказать, и чем раньше, тем лучше: больше останется   времени, чтобы она успела с этим примириться. Теперь она у нас уютно пристроена   в четырех стенах, и у них нет ни глаз, ни ушей, так что вы действуйте на   досуге. Никто ничего не подозревает, никто и не может подозревать. Все только и   думают, что об индейцах, ха‑ха! Говорят, этот ее поклонник, дон Хуан, хочет   собрать отряд и пуститься в погоню за краснокожими! – И Робладо снова   расхохотался. – Ничего у него не выйдет: с ним слишком мало считаются, и   никому нет дела ни до его скота, ни до колдуньиной дочки. Будь это кто‑нибудь   еще, дело, пожалуй, приняло бы другой оборот. А сейчас нам нечего бояться, что   все раскроется. Если бы еще появился сам охотник на бизонов…      

– Послушайте, Робладо… – вдруг прервал его комендант, и   в голосе его прозвучало необычное волнение.      

– Да? – спросил капитан, с удивлением глядя на   Вискарру.      

– Я видел сон… страшный сон! Вот что меня тревожит, а   совсем не бред этой девушки. Проклятие! Что за страшный сон!      

– Помилуйте, комендант, вы храбрый солдат – и   тревожитесь из‑за какого‑то сна! Ну‑ка, что это вам приснилось? Я прекрасно   умею толковать сны. Ручаюсь, у меня вы получите наилучшие разъяснения.      

– Ну, слушайте, это довольно просто. Мне снилось, что я   стою на Утесе загубленной девушки. Мне снилось, что я там один с Карлосом,   охотником на бизонов, и что он все знает и привел меня туда, чтобы отплатить   мне, чтобы отомстить за нее. У меня не было силы сопротивляться, и он подвел   меня к самому краю. Кажется, мы схватились и боролись некоторое время, а потом   он выпустил меня и столкнул с обрыва. И вот я падаю, падаю… А наверху стоит   охотник, и рядом с ним его сестра, и на самом выступе утеса – эта ужасная   старая колдунья, их мать, она смеется каким‑то диким, безумным смехом и хлопает   в ладоши, а руки у нее длинные, костлявые… И я падаю, падаю, а дна все нет…   Ужасное чувство, и конца ему не было! От этого ужаса я и проснулся. Я даже не   мог поверить, что это был только сон, никак не мог отделаться от ощущения, что   все это на самом деле… Ужасный сон!      

– Да, но только сон. А что значит…      

– Постойте, Робладо! Я вам еще не все сказал. Через   час… да нет, через каких‑нибудь четверть часа я ходил здесь и думал о том, что   мне приснилось, и нечаянно посмотрел туда, на утес. И там, на самом краю, стоял   всадник, он был хорошо виден на фоне неба, и это был вылитый охотник на   бизонов! Я узнал и коня и всадника – я хорошо помню, как он держится в седле. Я   решил, что это мне мерещится. Отвел глаза на секунду, потом посмотрел опять, а   всадника уже нет! Он так быстро исчез… Я думаю, мне просто показалось. Там   никого и не было, просто после того сна мне почудилось.      

– Очень возможно, – сказал Робладо, желая   успокоить приятеля. – Очень возможно и вполне естественно. Во‑первых,   отсюда, где мы с вами стоим, до вершины того утеса добрых три мили по прямой.   На таком расстоянии вы уж никак не отличили бы этого охотника от любого другого   всадника – это невозможно. Во‑вторых этот самый Карлос сейчас находится по   крайней мере за пятьсот миль от кончика моей сигары и рискует своей драгоценной   особой ради нескольких вонючих бизоньих шкур и нескольких десятков фунтов   вяленого мяса. Будем надеяться, что кто‑нибудь из его меднокожих друзей снимет   с него светловолосый скальп, которым так восхищаются иные наши красотки. А ваш   сон, дорогой комендант, – ну что же может быть естественнее! Вам просто не   могло не присниться чтонибудь в этом роде. Вы помнили, как он гарцевал в день   праздника на этом самом утесе, и думали о его сестре и подозревали, надо   полагать, что сеньор Карлос обошелся бы с вами не слишком нежно, знай он об   этом деле и попадись вы ему в руки, – все сразу было у вас в мыслях, и все   перемешалось в этом нелепом сне. И старуха тоже: если вы о ней не думали, так я   думал с тех самых пор, как стукнул ее тогда, в дверях. Ну и вид у нее тогда   был, век не забуду!      

И негодяй расхохотался. Его не так уж забавляло это   воспоминание, но он хотел изобразить все происшедшее пустой безделицей, чтобы   успокоить Вискарру.      

– Эка важность! – продолжал он. – Сон! Самый   обыкновенный сон. Полно, дорогой друг, выкиньте это из головы!      

– Не могу, Робладо. Эти мысли – точно моя собственная   тень: от них не отделаешься. У меня какое‑то предчувствие. Лучше бы я оставил   девчонку в ее грязной лачуге! Клянусь Богом, я хотел бы, чтобы она оказалась   опять у себя дома. Не успокоюсь до тех пор, пока не избавлюсь от нее. Прежде я   ее любил, а теперь просто ненавижу эту сумасшедшую.      

– Ну‑ну, друг! Скоро вы будете другое говорить. Она вам   опять понравится…      

– Нет, Робладо, нет! Я о ней без отвращения думать не   могу      

– не знаю, почему, но не могу. Помоги, Боже, мне от нее   избавться!      

– А это не так трудно, и вреда никому не будет. Она   может вернуться как пришла. Разыграем еще одну сценку маскарада, и ни одна душа   не догадается. Если вы и в самом деле говорите серьезно…      

– Робладо! – воскликнул комендант, хватая капитана   за руку. – Никогда в жизни я не говорил серьезнее. Скажите мне, как можно   отправить ее обратно, не поднимая шума? Скажите скорее, я не могу больше   выносить это ужасное чувство!      

– Что ж, – начал Робладо, – нам надо еще раз   нарядиться индейцами, надо…      

Он не договорил. Короткий стон вырвался из груди Вискарры.   Глаза его, казалось, готовы были выскочить из орбит, губы побелели, крупные   капли пота выступили на лбу.      

Что бы это значило? Вискарра стоял у внешнего края асотеи,   откуда видна была дорога, ведущая к воротам крепости. Он смотрел туда, за   парапет, и протянул руку, указывая на что‑то.      

Робладо, стоявший далеко от парапета, почти посередине   асотеи, кинулся к коменданту и взглянул в ту же сторону. По дороге, весь в поту   и пыли, галопом скакал всадник. Он был уже так близко, что Робладо узнал это   лицо. Вискарра узнал его еще раньше. Это был Карлос, охотник на бизонов!      

 Глава XXXII      

       

То, что сказал Карлос дону Хуану на вершине утеса, как   громом поразило простодушного скотовода. До этой минуты он ничуть не   сомневался, что они гонятся за индейцами. Даже то странное обстоятельство, что   следы повернули назад, в долину, не раскрыло ему глаза. Он решил, что индейцы   еще кого‑нибудь ограбили в этих местах и преследователи услышат об этом, как   только спустятся в долину.      

Когда Карлос показал ему на крепость и сказал: «Она здесь!   », дон Хуан сначала удивился, потом просто не поверил.      

Но довольно было еще одного слова охотника и нескольких   мгновений раздумья – недоверие исчезло. Страшная правда молнией озарила   сознание дона Хуана; ведь и он помнил, как вел себя Вискарра в день праздника.   Тотчас ему пришли на ум и появление коменданта в доме охотника и все другие   обстоятельства, и он понял, что Карлос не ошибся.      

Несколько минут дон Хуан не мог вымолвить ни слова – слишком   мучительны были нахлынувшие на него мысли и чувства. Мучительны, как никогда.   Он не страдал так даже в то время, когда был уверен, что его возлюбленная в   руках диких индейцев. Тогда была еще надежда, что своеобразные законы чести,   принятые у индейцев в отношении пленниц, позволят Росите избежать ужасной доли,   что жених и брат успеют выручить ее. А теперь прошло столько времени! Зная   Вискарру… О Господи!.. Это была ужасная мысль, она заставила молодого всадника   покачнуться в седле. Он отъехал на несколько шагов, соскочил с лошади, пошатнулся   и опустился на землю, охваченный нестерпимой тоской и болью.      

Карлос все еще оставался на утесе и смотрел в сторону   крепости. Казалось, он обдумывает план действий. Он видел часовых на зубчатых   стенах, видел слоняющихся вокруг солдат в темно‑синих с малиновым мундирах. До   него донесся зов кавалерийской трубы, когда звонкое эхо стало перекидываться от   скалы к скале. И он увидел, что какой‑то человек – офицер – ходит взад и вперед   по асотее. Вот он остановился и заметил Карлоса…      

Как раз в эту секунду Вискарра и увидел на утесе всадника,   который одним своим видом так напугал его и который ему, конечно, вовсе не   померещился.      

– Может быть это он, злодей? – сказал себе Карлос,   глядя на офицера. – Похоже, что это он и есть. Ох, если бы я отсюда мог   достать его пулей!.. Но терпение, терпение! Я ему отомщу!      

С этими словами он тронул поводья и отъехал к дону Хуану.   Они посовещались о том, как действовать дальше. Подозвали и Антонио, и Карлос   сказал ему о своей уверенности, что Росита – пленница в крепости. Антонио не   услышал ничего нового, он уже сам обо всем догадался. Он ведь тоже, как и его   хозяин, был на празднике и его зоркие глаза ничего не упустили в тот памятный   день. Он тоже заметил поведение Вискарры, и задолго до того, как путники   остановились здесь, возле утеса, он нашел разгадку всему, что было   таинственного и непонятного в недавнем набеге индейцев. Он знал все, хозяин мог   не тратить слов на объяснения.      

Но ни слов, ни времени и не тратили понапрасну. Дл этого   слишком сильно бились сердца брата и влюбленного. Быть может, в эту самую   минуту девушке, дорогой обоим, грозит опасность, быть может, она сейчас   защищается от своего подлого похитителя, и, если они подоспеют вовремя, они   спасут ее!      

Эти соображения были важнее всяких планов. До и какой тут   мог быть план? Не обнаруживать себя, скрываться, тайно рыскать вокруг крепости   и ждать удобного случая… Какого случая? Быть может, в бесплодном ожидании   пройдет несколько дней! Дней! Когда нельзя медлить ни часа, ни минуты! Не теряя   ни секунды, они должны действовать.      

Но как действовать? Только в открытую – ничего другого они   не могли придумать. Да неужели Карлос не смеет потребовать, чтобы ему вернули   сестру?      

А если их встретят отказом, ложью, увертками?.. Конечно,   никакого другого ответа они не получат. Эта мысль привела обоих в ужас.      

Что же еще остается делать? Если во всеуслышание объявить о   подлом злодеянии, это, пожалуй, поможет. Общее сочувствие будет на их стороне…   А быть может, и больше того. Быть может, жители долины, хоть они и порабощены,   соберутся вокруг крепости и громко потребуют… Быть может, пленницу еще можно   спасти… Эти мысли нагоняли одна другую.      

– А если не спасем, – сказал Карлос, скрипнув   зубами, – мы отомстим за нее. Пусть мне грозит петля, все равно ему не   жить, если она обесчещена! Клянусь!      

– И я даю клятву! – крикнул дон Хуан, хватаясь за   рукоять своего мачете.      

– Хозяин! Вы оба, послушайте! – сказал   Антонио. – Вы знаете, я не трус. Я вам помощник, мое оружие, моя жизнь –   все ваше. Но дело это страшное. Без осторожности только зря пропадем. Надо быть   поосмотрительнее.      

– Да, верно, мы должны быть осторожны. Я обещал это   матушке. Но как, друзья, как? Что такое осторожность? Сидеть и ждать, пока она…   О Господи!      

Все трое замолчали. Никто не мог ничего придумать.      

В самом деле, положение было бесконечно трудное. Перед ними   крепость, и в ее стенах – быть может, в какой‑нибудь глухой камере – томится в   плену сестра охотника на бизонов. Он знал, что она там, но как трудно будет   освободить ее!      

Прежде всего злодей, похитивший Роситу, будет отпираться,   уверять, что ее здесь нет. Ведь если он ее выпустит, он тем самым признает свою   вину. А какие доказательства может представить Карлос? Солдаты гарнизона, без   сомнения, ничего не знают, за исключением двух или трех негодяев, которые   помогали в этом подлом деле. И если Карлос поднимет голос, никто в городе не   поверит такому обвинению против коменданта. Охотника поднимут на смех и,   конечно, арестуют, и он дорого поплатится. И даже если бы он предъявил   доказательства, кто из власть имущих поможет ему добиться правосудия? Военные   тут – сила и закон, и жалкое подобие гражданской власти, существующей здесь,   уж, наверно, предпочтет стать не на его сторону, а на сторону его противника.   Ему неоткуда ждать справедливости. Свои обвинения он может подкрепить лишь   такими доказательствами, которых никогда не поймут и не примут в расчет все те,   к кому он может обратиться. Вискарра без труда найдет какое‑нибудь объяснение   следам, ведущим назад, в долину, если он вообще снизойдет до того, чтобы чтото   объяснять, а обвинения Карлоса объявит бредом сумасшедшего. Никто им не   поверит. Именно гнусность совершенного злодейства делает его неправдоподобным.      

Карлос и его товарищи хорошо понимали все это. Им неоткуда   было ждать поддержки, не на что надеяться. Никто из властей не придет им на помощь   и не даст удовлетворения.      

Некоторое время охотник был молчалив и задумчив; наконец он   вновь заговорил – и теперь уже другим тоном. Как видно, у него возник план,   появилась какая‑то надежда.      

– Друзья! – сказал он. – Надо открыто прийти   и потребовать ответа, ничего другого я не могу придумать. И надо это сделать   сейчас же. Я не переживу и часа, не попытавшись выручить сестру. Ждать еще час,   когда мы боимся… Нет, медлить нельзя. Я кое‑что надумал. Наверно, это не самый   осторожный план, но больше раздумывать некогда. Слушайте!      

– Мы ждем!      

– Нам незачем всем сразу появляться у ворот крепости.   Там сотни солдат, а у нас двадцать тагносов, и хоть они и храбры, как львы, от   такой схватки пользы не будет: силы слишком не равны. Я поеду один.      

– Один?      

– Да. Надеюсь, мне удастся увидеть его. Больше мне   ничего не надо. Он тюремщик Роситы, а когда тюремщик спит, узника можно   освободить. Стало быть, он уснет!      

Слова эти были полны значения, и говорящий невольно положил   руку на рукоять ножа, заткнутого за пояс.      

– Он уснет, – повторил Карлос, – и очень   скоро, если судьба улыбнется мне. Что будет дальше – мне все равно: не до того   мне! Если она обесчещена, не все ли мне равно – жить или умереть? Но я отомщу   за нее!      

– Но как ты добьешься свидания с ним? – спросил   дон Хуан.      

– Он не захочет принять тебя. Может быть, тебе   переодеться? Тогда, пожалуй, скорее удастся увидеть его.      

– Нет! Не так просто мне переодеться – меня выдадут   светлые волосы и кожа. И на это уйдет слишком много времени. Поверь, я не буду   опрометчив. Я придумал, как дойти до него, – надеюсь, я при любых условиях   его увижу. А если не удастся, не стану пока поднимать шум. Никто из этих   негодяев не будет знать, зачем я на самом деле приходил. И потом я сделаю, как   ты посоветуешь. А сейчас я не могу больше ждать. Я должен что‑то делать. По‑моему,   это он сейчас ходит там, по асотее, вот почему я не могу ждать, дон Хуан. Если   это он…      

– А что мы будем делать? Разве мы не можем никак тебе   помочь? – спросил дон Хуан.      

– Может быть… если мне надо будет бежать. Поедем, я покажу   вам, где меня ждать. Скорее! Сейчас дорога каждая минута      

– как день. У меня голова горит, точно в огне. Едем!      

Карлос вскочил в седло и погнал коня по крутой тропе вниз, в   долину.      

С того места, где дорога, спустившись в долину, поворачивала   к крепости, она на протяжении более мили вела через густые заросли невысоких   деревьев и кустарника; через них нельзя было пробраться иначе, как по этой   дороге.      

Но были в этой чаще и тропинки, протоптанные скотом, по ним   тоже можно было пересечь ее. Тропы эти хорошо знал Антонио, который прежде жил   тут, по соседству. По одной из этих троп всадники могли подъехать к крепости на   расстояние не больше полумили незаметно для часовых на стенах. К этому месту   Антонио и повел весь отряд. Скоро они добрались до опушки и здесь, по   распоряжению Карлоса, спешились, не выходя из‑за кустов.      

– Вы все оставайтесь тут, – сказал дону Хуану   охотник. – Если я сумею уйти оттуда, я поскачу прямо сюда. Если потеряю   коня, все равно вы меня еще увидите. Такое небольшое расстояние я пробегу, как олень,   никто меня не догонит. А когда вернусь, скажу вам, как действовать дальше.      

И вдруг, схватив дона Хуана за руку, Карлос увлек его за   собою к самому краю опушки:      

– Смотри, дон Хуан! Это он! Клянусь Богом, это он!      

Карлос показал на высокую крышу крепости – над краем   парапета виднелись чья‑то голова и плечи.      

– Да, это комендант, – сказал дон Хуан, тоже узнав   человека на асотее.      

– Довольно! Мне больше некогда разговаривать! –   воскликнул охотник. – Теперь – или никогда! Если я вернусь, вы будете   знать, что делать дальше. Если не вернусь – значит, я или схвачен, или убит.   Оставайтесь здесь. Оставайтесь до поздней ночи – может быть, я еще выберусь   оттуда. Их тюрьмы не так уж крепки. Кроме того, у меня с собой золото. Может   быть, оно выручит меня. Вот и все. Прощай, верный друг! Прощай!      

Стиснув руку дона Хуана, Карлос вновь вскочил в седло и   тронул коня.      

Он не поехал прямо к крепости – ведь тогда его слишком   быстро обнаружили бы. Тропа, проложенная в зарослях, могла вывести его на   главную дорогу, которая, в свою очередь, вела к воротам крепости; по этой самой   тропе он и поехал. Антонио проводил его до самой опушки, потом вернулся к   остальным.      

Выехав на дорогу, Карлос пустил коня галопом и смело   поскакал к широким воротам крепости. Пес Бизон бежал следом, не отставая.      

 Глава XXXIII      

       

– Клянусь святой девой, это он! – удивленно и   тревожно воскликнул Робладо. – Он и есть! Верное слово!      

– Я так и знал, так и знал! – взвизгнул   Вискарра. – Это он был на утесе, мне не померещилось!      

– Откуда же он взялся? Ради всех святых, откуда этот   малый…      

– Робладо, я должен уйти! Я пойду вниз. Я не хочу   встречаться с ним. Я не могу!      

– Ну, полковник, пусть уж лучше он поговорит с вами. Он   ведь уже видел вас и узнал. Если вы начнете избегать его, это только вызовет   подозрения. Он, наверно, будет просить, чтобы мы помогли ему в погоне за   индейцами, – ручаюсь, что он только за этим и пришел!      

– Вы так думаете? – спросил Вискарра, немного   успокоенный этим предположением.      

– Не сомневаюсь! Зачем же еще! Правду он подозревать не   может. Он ведь не колдун, как его мать! Никуда не уходите, и давайте послушаем,   что он скажет. Разумеется, вы можете говорить с ним отсюда, с асотеи, а он   пускай остается внизу. Если он начнет вести себя дерзко, – помните, он   ведь уже дерзил нам обоим, – мы его арестуем и подержим часок‑другой в   каталажке, чтобы он немного поостыл. Надеюсь, он даст нам для этого повод. Я   ведь не забыл его наглой выходки тогда, на празднике.      

– Вы правы, Робладо, я останусь и выслушаю его. Так   будет лучше. Я думаю, это рассеет подозрения. И потом, вы правы: он и не может   ничего подозревать.      

– Напротив, он сейчас попросит вас о помощи, и вы ему   поможете – и совсем собьете его со следа. Он еще станет вашим другом! – И   Робладо расхохотался.      

Это звучало правдоподобно, и очень понравилось Вискарре. Он   тотчас решился последовать совету капитана.      

Этот торопливый разговор занял всего несколько минут – с   того мгновения, как они впервые увидели всадника, и до тех пор, пока он не   скрылся под сенью крепости.      

Последние двести ярдов он ехал медленно и с почтительным   видом, словно опасаясь, как бы не сочли дерзостью, если на пороге этого оплота   власти он выставит напоказ свое искусство наездника. На красивом лице его можно   было увидеть следы горя, но ничто в нем не выдавало того чувства, которое   сейчас было всего сильнее в его сердце.      

Подъезжая к крепости, он снял сомбреро и почтительно   поклонился офицерам, чьи головы и плечи виднелись над парапетом; а в десятке   шагов от крепостной стены придержал коня, снова снял шляпу и ждал, пока с ним   заговорят.      

– Что вам нужно? – спросил Робладо.      

– Кабальеро, я хотел бы поговорить с комендантом.      

Это было сказано тоном человека, который хочет попросить о   чем‑то. Тон этот успокоил и Вискарру и второго, более наглого негодяя, который,   хоть и уверял начальника в противном, не так уж был убежден, что охотник   приехал с мирными намерениями. Однако теперь он не сомневался, что первая его   догадка верна: Карлос приехал просить их о помощи.      

– Это я! – отозвался Вискарра, который совсем   оправился от испуга. – Я комендант. Что вы хотели мне сказать, приятель?      

– Ваше превосходительство, я пришел с просьбой. –   И охотник смиренно поклонился.      

– Говорил я вам! – шепнул начальнику   Робладо. – Все в порядке, полковник!      

– Что ж, мой друг, – сказал Вискарра своим обычным   надменно‑снисходительным тоном, – послушаем вас. Если ваша просьба   разумна…      

– Ваше превосходительство, я прошу о большой милости,   но, надеюсь, ничего неразумного в этом нет. Я уверен, если только это не   помешает вашим многочисленным обязанностям, вы не откажете мне. Ведь все знают,   как много времени и хлопот вы уже отдали этому делу.      

– Говорил я вам! – снова пробормотал Робладо.      

– Ну, ну, выкладывайте! – подбодрил просителя   Вискарра. – Я ведь не могу ответить, пока не услышу, о чем вы просите.      

– Дело вот в чем, ваше превосходительство. Я только   бедный охотник на бизонов…      

– А, вы Карлос, охотник на бизонов! Знаю, знаю.      

– Да, ваше превосходительство, мы встречались… в день   святого Иоанна.      

– Как же, как же! Припоминаю. Вы отличный наездник.      

– Вы оказываете мне много чести, ваше превосходительство.   Но мое уменье мне сейчас не поможет. Большое несчастье постигло меня…      

– Что такое случилось? Выкладывайте!      

И Вискарра и Робладо догадывались, о чем попросит охотник.   Им хотелось, чтобы эту просьбу слышали солдаты, слонявшиеся без дела у ворот, поэтому   сами они говорили громко, желая, чтобы и проситель повысил голос.      

И Карлос тоже отвечал громко – не затем, чтобы доставить   удовольствие собеседникам, нет, у него были на то свои причины. Он тоже хотел,   чтобы солдаты, а главное, часовой у ворот слышали его разговор с офицерами.      

– Так вот, ваше превосходительство, – продолжал   он, – я живу в бедном ранчо, на самом краю поселения, со старухой‑матерью   и сестрой. Прошлой ночью на них напали индейцы. Мою мать ударили так, что она   упала замертво, дом подожгли, а сестру увезли с собой!      

– Я слышал об этом, мой друг. Больше того, я сам   пустился в погоню за дикарями.      

– Знаю, ваше превосходительство. Я в это время был в   прерии и вернулся только сегодня ночью. Я слышал, что вы, ваше   превосходительство, немедля погнались за дикарями и очень благодарен вам.      

– Не стоит благодарности, я только исполнял свой долг.   Я сожалею о том, что случилось, и сочувствую вам. Но негодяи успели удрать, и   сейчас нет надежды воздать им по заслугам. Может быть, позже, когда здешний   гарнизон будет усилен. Тогда я мог бы сам устроить набег на индейцев, и, может   быть, мы отыскали бы вашу сестру.      

Охотнику вполне удалось своей почтительностью провести   Вискарру – комендант вновь обрел свою самоуверенность и хладнокровие, и всякий,   кто знал о случившемся не больше, чем можно было уловить из их беседы,   наверняка обманулся бы, слушая его. Он прекрасно притворялся – ни речь, ни   осанка не выдавали его. Но от зорких глаз Карлоса, знавшего всю правду, не   укрылась дрожь губ, как ни мало она была заметна; он заметил и неуверенный   взгляд Вискарры и каждую малейшую запинку в его речи.      

Да, Карлос обманул его, но он‑то не мог обмануть Карлоса.      

– О чем же вы хотели просить? – осведомился   Вискарра, посулив Карлосу так много в будущем.      

– Вот о чем, ваше превосходительство: позвольте вашим   солдатам еще раз пойти по следу грабителей – под вашей ли командой, чему я был   бы очень рад, или под командой кого‑нибудь из ваших храбрых офицеров… ( При   этих словах Робладо почувствовал себя польщенным. ) Я буду проводником, ваше   превосходительство. На двести миль кругом нет такого места, которого я не знал   бы так же хорошо, как эту долину. И хоть мне самому не пристало говорить об   этом, но поверьте, ваше превосходительство, я могу пойти по следу индейцев не   хуже любого охотника на Равнине. Только пошлите солдат, ваше   превосходительство, и обещаю вам – я приведу их к грабителям или покрою себя   позором! Я не потеряю их след, к у д а б ы о н н и п р и в е л!      

– О, вот как! – сказал Вискарра, многозначительно   переглядываясь с Робладо.      

Обоим явно стало не по себе.      

– Да, ваше превосходительство, по следам я везде   пройду.      

– Ну, это невозможно, – возразил Робладо. –   Ведь это было два дня назад. И потом, мы‑то уже раз прошли по этим следам,   переправились через Пекос и убедились, что к тому времени разбойники были вне   пределов досягаемости. Так что это будет совершенно бесполезная попытка.      

– Кабальерос! – снова обратился к обоим   Карлос. – Уверяю вас, что я могу найти разбойников. Они не так уж далеко   отсюда.      

Комендант и капитан вздрогнули и заметно побледнели.   Охотник, казалось, не обратил на это ни малейшего внимания.      

– Чепуха, приятель! – с запинкой выговорил   Робладо. – Они… да они теперь за сотни миль, никак не меньше… где‑нибудь   там, на Льяно Эстакадо, или в горах.      

– Простите, капитан, что я не соглашаюсь с вами, но я   уверен… я знаю, что это за индейцы, знаю, из какого они племени.      

– Из какого племени? – разом переспросили офицеры;   лица обоих были серьезны, в голосах слышалась дрожь. – Как – из какого   племени? Разве это были не юты?      

– Нет, – ответил охотник, который прекрасно видел   смятение своих собеседников.      

– А кто же?      

– Я уверен, что это не юты, – сказал   Карлос. – Это, наверно, хикариллы. Они – мои заклятые враги.      

– Вполне возможно! – разом согласились офицеры с   явным облегчением.      

– Вполне возможно! – повторил Робладо. – По   описаниям очевидцев можно было думать, что это юты. Но, возможно, люди   ошибались. Все были так напуганы, что ничего толком не могли рассказать. И   потом, ведь индейцы показывались только по ночам.      

– А почему вы думаете, что это были хикариллы? –   спросил комендант, которому снова стало легче дышать.      

– Отчасти потому, что их было так мало, – ответил   Карлос.      

– Будь это юты…      

– Но их было совсем не так мало. Пастухи донесли о   большой шайке. Они угнали огромное стадо. Если бы это был не сильный отряд, они   не посмели бы явиться в долину, это ясно.      

– Я уверен, что их было немного, ваше   превосходительство. Довольно эскадрона ваших храбрых солдат, чтобы захватить и   грабителей и добычу.      

Услыхав такие слова, малорослые уланы, слонявшиеся   поблизости, выпрямились и расправили плечи, чтобы казаться повыше.      

– Если только это были хикариллы, – продолжал   Карлос, – мне и по следу незачем идти. Они не пошли на Равнину. Если они   двинулись в ту сторону, так только затем, чтобы запутать вас, когда вы   погнались за ними. Я знаю, где они сейчас: в горах.      

– В горах, по‑вашему? Вот как!      

– Да, я в этом уверен. И не дальше, чем за пятьдесят   миль отсюда. Только пошлите солдат, ваше превосходительство, и я приведу их   прямо туда, куда надо. Для этого незачем идти той дорогой, по которой грабители   выехали из долины, – я уверен, что это ложный след.      

Комендант и Робладо отошли от парапета и несколько минут   совещались вполголоса.      

– Это будет неплохо выглядеть, – говорил капитан.      

– В сущности, вам только того и надо. Козыри сами идут   вам в руки. Вы посылаете солдат по просьбе этого парня, а кто он тут такой?   Ничтожество! Вы оказываете ему услугу, а заодно и себе. Ручаюсь вам, это будет   прекрасно выглядеть.      

– Но он будет проводником!      

– И пусть его! Еще лучше: все останутся довольны. Он,   конечно, не разыщет своих хикариллов… Где там! Но почему бы не потешить дурака?      

– Но представьте, вдруг он нападет на наши с вами   следы? На след стада!      

– Он не пойдет в ту сторону. И потом, мы ведь не   обязаны идти за ним, куда ему вздумается. Но он сказал, что не пойдет туда, что   не намерен идти по следу. Он знает, где там, в горах, гнездо этих хикариллов…   Что ж, очень может быть. Разгромить их      

– это даже лестно. Вывесим над воротами парочку   скальпов – это будет недурно выглядеть. Таких украшений еще не прибавилось за   все время, что мы с вами тут сидим. Ну, что скажете? В конце концов, это просто   небольшая прогулка – пятьдесят миль верхом.      

– Что ж, вообще я не возражаю. Это и правда будет   выглядеть недурно… Но сам я не могу поехать. Не хочу близко подходить к этому   малому ни на этой прогулке, ни где‑либо еще… Вы, наверно, понимаете, какое у   меня чувство? – И комендант выразительно посмотрел на Робладо.      

– Да, да… конечно… – ответил тот.      

– Солдат поведите вы, а если вам не хочется, пошлите   Гарсию или сержанта.      

– Я поеду сам, – сказал Робладо. – Так будет   вернее. Если охотнику вздумается пойти по каким‑нибудь неподходящим следам, я   уведу его в другую сторону или просто не соглашусь… Да, лучше мне поехать   самому. Черт возьми, и я буду очень рад схватиться с этими краснокожими!   Надеюсь привезти вам скальпы!      

–захохотал Робладо.      

– Когда вы думаете выступить? – спросил полковник.      

– Сейчас же. Чем скорее, тем лучше. Так всем будет   приятнее, и это докажет, что мы исполнены энергии и патриотизма! – И он   опять расхохотался. – Вы отдайте приказания сержанту, а я пойду обрадую   нашего охотника.      

Робладо поспешно спустился с асотеи, и через минуту заиграл   горнист. Звук трубы возвестил: «По коням! «      

 Глава XXXIV      

       

Все время, пока происходил этот разговор, охотник неподвижно   сидел в седле там, где он впервые остановил коня. Офицеров он больше не видел:   они отошли от края асотеи, и теперь парапет скрывал их. Но Карлос догадывался,   о чем они совещаются, и терпеливо ждал.      

В воротах собралось уже три или четыре десятка солдат, все   они с любопытством разглядывали коня и всадника; но раздался хорошо знакомый   звук трубы, и они бросились к конюшням; у ворот остался только часовой. Он, как   и все солдаты, слышал разговор охотника с офицерами и догадывался, что трубач   трубил недаром. Карлос был уверен, что его просьбу исполнят, хотя комендант еще   не сказал ему этого.      

До последней минуты он не составил определенного плана   действий. Да и как мог он все обдумать, когда так много зависело от случая?      

Лишь одно было ему ясно: он должен застать Вискарру одного.   Хотя бы только на минуту – и этого довольно.      

Он чувствовал: просить, умолять бесполезно – это будет   пустой тратой времени и кончится поражением и смертью. Для мести довольно одной   минуты. А мысль о том, что сестра его погибла, не оставляла Карлоса, и он   жаждал мести. Что будет дальше – об этом он не думал. Если придется бежать –   что ж, тут он полагается на случай и на самого себя: сил и находчивости у него   хватит.      

Итак, до этой минуты у него не было никакого определенного   плана. Но вдруг ему пришло в голову, что комендант может сам повести отряд,   выходящий на поиски. Если так, сейчас он ничего не станет предпринимать. Он   будет в роли проводника и ему представится полная возможность не только   уничтожить врага, но и ускользнуть. Пусть только они выйдут на дикую,   неизведанную равнину – там ему не страшны никакие уланы, будь их хоть вдесятеро   больше. Никогда им не догнать его на его верном скакуне.      

Солдаты собираются в поход – это он понял по сигналу трубы.   Пойдет ли с ними Вискарра? – вот вопрос, который все больше тревожил   Карлоса, пока он неподвижно сидел на своем коне, с нетерпением глядя вверх, на   парапет.      

И вот над краем стены снова появилось ненавистное лицо. На   сей раз комендант выглянул, чтобы сообщить, как он воображал, радостную весть   жалкому просителю. И он сообщил ее напыщено и важно, уверенный, что оказывает   охотнику величайшую милость.      

Лицо Карлоса осветилось радостью, но не от известия, которое   он услышал, хотя именно так подумал Вискарра,      

– нет: Карлоса обрадовало, что комендант, как видно,   остался один на асотее. Робладо рядом не было.      

– Вы необыкновенно добры, ваше превосходительство, что   оказываете такую милость ничтожному бедняку. Уж и не знаю, как вас благодарить!      

– Не стоит благодарности, не стоит. Офицеру его   католического величества не нужна благодарность, когда он исполняет свой долг.      

При этих словах комендант гордо и достоинством помахал рукой   и, казалось, готов был удалиться. Карлос остановил его вопросом:      

– И я буду иметь честь служить проводником вашему   превосходительству?      

– Нет, сам я не пойду с этой экспедицией, ее возглавит   мой лучший офицер, капитан Робладо. Он сейчас готовится выступить. Подождите   его.      

И, круто повернувшись, Вискарра возобновил свою прогулку по   асотее. Без сомнения, ему было не по себе от этого разговора с глазу на глаз, и   он рад был распрощаться с охотником. Не стоит задаваться вопросом, почему он   соизволил дать все эти объяснения, но Карлосу только и надо было знать то, что   он узнал.      

Он увидел, что время настало, нельзя терять ни минуты, и   мгновенно решил действовать.      

До сих пор он неподвижно сидел в седле. Ружье он держал,   уперев прикладом в стремя, дуло прижав к плечу, так что его не заметила ни одна   душа. Высокие сапоги на ногах Карлоса и серапе, наброшенное на его плечи, полностью   скрывали ружье. Ускользнул от посторонних взглядов и острый охотничий нож,   висевший у левого бедра Карлоса и скрытый под серапе. Это и было все его   оружие.      

То недолгое время, когда комендант и Робладо совещались,   Карлос не потерял даром, это было лишь кажущееся бездействие. Он тщательно   осмотрел стены. Он увидел, что из самых ворот каменные ступени в массивной   стене ведут вверх, на асотею. Эта лестница предназначалась для солдат, когда по   долгу службы им надо было подняться на крышу крепости. Но Карлос знал, что есть   еще и другая лестница, для офицеров. И хоть он никогда прежде не бывал в   крепости, он правильно заключил, что она должна находиться в смежной части   здания. Он заметил также, что в воротах стоит только один часовой и что   каменная скамья в глубине ворот – обычное место отдыха караульных – сейчас   пуста.      

Значит, караульные либо внутри, в здании, либо разошлись по   казармам. Надо сказать, что дисциплина в крепости была плохая. Вискарра, хотя   сам щеголеватый и подтянутый, не много спрашивал с солдат. Он был слишком занят   собственными удовольствиями, чтобы заботиться о чем‑либо еще.      

Все это наблюдательный охотник обнаружил еще прежде, чем   Вискарра вторично подошел к парапету и сообщил ему о своем намерении послать   солдат. И едва он опять скрылся из виду, Карлос принялся за дело.      

Он неожиданно спешился и оставил коня на том же месте, где   остановил его с самого начала. Он не привязал вороного ни к поперечине, ни к   столбу, а лишь закинул поводья за луку седла. Он знал, что превосходно   обученный скакун будет спокойно ждать его.      

Ружье он все еще держал под плащом, хотя приклад, плотно   прижатый к ноге, теперь был заметен постороннему взгляду. Придерживая его,   Карлос направился к воротам.      

Одно беспокоило Карлоса – пропустит ли его часовой? Если   нет, часовой должен умереть!      

Решение мгновенно принято, и, подходя к воротам, охотник под   плащом берется за рукоять ножа.      

К счастью для Карлоса, да и для самого часового, попытка   оказалась успешной: охотник без особых затруднений миновал ворота. Часовой,   неуклюжий и ленивый парень, слышал недавний разговор и теперь не заподозрил   ничего дурного. Правда, он все‑таки остановил было Карлоса, но тот поспешно   ответил, что ему надо кое‑что сказать коменданту, который велел ему подняться   на асотею. Часовой остался не вполне удовлетворен этим ответом и не очень   охотно, но все же дал Карлосу пройти.      

Карлос тотчас бросился к лестнице и скользнул наверх. Легко   и бесшумно, как кошка, поднялся он по каменным ступеням, и, когда вышел на   асотею, Вискарра, стоявший в каких‑нибудь пяти‑шести шагах от лестницы, не   подозревал, что он здесь больше не один.      

Да, это был он, Вискарра, деспот, грабитель, насильник,   погубивший сестру Карлоса, похитивший ее честь. Вот он стоит в нескольких шагах   от братамстителя, в шести футах от дула ружья, и все еще не знает о том, что   ему грозит. Он отвернулся и смотрит в другую сторону, он не видит опасности.      

Охотник лишь на мгновение скользнул по нему взглядом, затем   обвел глазами стены, чтобы удостовериться, что наверху никого нет. Он знал, что   на обеих башнях стоит по часовому, но не увидел их: они занимали посты на   внешних стенах и не были видны с того места, где стоял Карлос. И больше на   крыше никого, ни души. Только враг был здесь, и взгляд Карлоса вновь   остановился на нем.      

Карлос мог выстрелить Вискарре в спину и уже готов был это   сделать, но тотчас передумал. Он пришел убить этого человека, но не так. Даже и   осторожность подсказывала другой путь. Нож молчалив, он скорее даст мстителю   возможность ускользнуть, когда дело будет сделано.      

Подумав так, Карлос осторожно опустил приклад ружья наземь и   прислонил дуло к парапету. Железо чуть слышно звякнуло о камень. Как ни слаб   был этот звук, комендант услышал его, резко обернулся и вздрогнул, увидев   незваного гостя.      

Он попытался сделать вид, что возмущен, но заметил новое   выражение, от которого за эти минуты неузнаваемо изменилось лицо охотника, и   тотчас гнев уступил место страху.      

– Как вы посмели явиться без спроса, сударь? –   начал он. – Как вы…      

– Потише, полковник! Потише, вас могут услышать!      

Это было сказано негромко, сухо и решительно, тоном приказа,   и подлый трус, к которому обращены были эти слова, испугался. Отчаянную и   непоколебимую решимость увидел он в лице, во всем облике стоявшего перед ним   человека, и это лицо ясно говорило ему: «Попробуй ослушаться – и ты умрешь! «   Выражение это подкреплялось сверкающим лезвием длинного ножа, рукоять которого   уверенно сжимала рука охотника.      

Вискарра весь побелел от страха. Теперь он понял, что все   это значило. Просьба о посылке солдат была только предлогом, чтобы добраться до   него, Вискарры. Охотник выследил его, узнал, что это он во всем виноват, и   теперь явился потребовать удовлетворения или отомстить за сестру. Все ужасы   ночного кошмара вновь обступили Вискарру, мешаясь с ужасом, который предстал   перед ним наяву.      

Он не знал, что делать, да и не в силах был говорить. Он   отчаянно озирался, в тщетной надежде на помощь откуда‑то со стороны. Но кругом   – ни души, только серые стены, а перед ним сумрачное лицо грозившего врага.   Позвать бы на помощь, но это лицо, угрожающая поза… Вискарра понял, что, если   крикнет, этот крик будет последним в его жизни. Наконец, задыхаясь, он   выговорил:      

– Что вам нужно?      

– Мою сестру!      

– Вашу сестру?      

– Да.      

– Карлос, я не знаю… Ее здесь нет… Я…      

– Лжете! Она здесь, в крепости. Смотрите: пес воет там,   под дверью. Почему бы это?      

И Карлос показал на дверь нижнего этажа, перед которой в эту   минуту вертелся и скулил Бизон, всем своим видом показывая, что он хочет войти.   Солдат пытался отогнать его.      

Вискарра поглядел в ту сторону. Он увидел собаку, увидел и солдата,   но не посмел его окликнуть. Острое лезвие сверкало перед ним. Охотник повторил   тот же вопрос:      

– Почему бы это?      

– Я… я не знаю…      

– Опять лжете! Она вошла в эту дверь. Где она сейчас?   Отвечайте! Скорее!      

– Говорю вам, не знаю. Поверьте…      

– Лживый негодяй! Она здесь! Я выследил тебя, я прошел   всюду, где шли вы… Не помогли вам ваши хитрости. Солги еще раз – и этот нож   будет у тебя в сердце! Она здесь! Где она? Где? Отвечай!      

– Нет, не убивайте меня, я все скажу! Она здесь… Она…   Клянусь, я не сделал ей ничего плохого! Клянусь, я не…      

– Ладно, мерзавец! Стань сюда… сюда, к стене! Живее!      

Охотник указал место, откуда видна была часть патио –   внутреннего двора. Комендант тотчас повиновался, понимая, что иначе его ждет   верная смерть.      

– Прикажи, чтобы ее привели сюда. Ты знаешь, кто ее   стережет. Веди себя смирно, слышишь? Попробуй только подать знак своим холопам!   Одно слово, одно движение – и я проткну тебя ножом! Ну?!      

– О Господи, Господи!.. Это погубит меня… Все узнают… Я   погиб, погиб!.. Умоляю вас, сжальтесь, подождите немного! Она вернется к вам,   клянусь! Сегодня же ночью!..      

– Сейчас же, негодяй! Живо, действуй! Зови того, кто   знает, где она. Пусть ее приведут! Быстрее, не испытывай мое терпение! Еще   минута…      

– Боже правый! Не убивайте меня!.. Одну минуту… постойте…   Ага!      

Последний возглас прозвучал совсем по‑другому. Это был крик   радости, торжества.      

Комендант все еще стоял лицом к лестнице, по которой   поднялся Карлос, сам же охотник не смотрел в ту сторону, а потому не заметил,   что еще один человек поднялся на асотею… И вдруг чья‑то сильная рука стиснула   его угрожающе поднятую руку. Он вырвал руку, круто повернулся – перед ним стоял   офицер. Он узнал лейтенанта Гарсию.      

– С вами я не в ссоре! – крикнул охотник. –   Не вмешивайтесь!      

Лейтенант, не отвечая, выхватил пистолет и хотел выстрелить   ему в лицо. Карлос кинулся на него.      

Грянул выстрел, на секунду дым окутал и Гарсию и охотника. И   Вискарра услышал, как кто‑то тяжело упал на асотею. Еще миг – и среди дыма   появился второй, тот, кто остался невредим.      

Это был охотник на бизонов, и с ножа, который он сжимал в   руке, капала кровь.      

Он кинулся к тому месту, где прежде стоял комендант, но   никого там не нашел: Вискарра уже бежал по асотее ко второй лестнице.      

Карлос тотчас же увидел, что здесь, на асотее, не догонит   его – Вискарра успеет спуститься по лестнице. А бежать за ним вниз – безумие:   ведь выстрел, конечно, уже переполошил всех.      

Отчаяние охватило Карлоса, но лишь на миг. Сейчас же его   осенила блестящая мысль – он вспомнил о своем ружье. Пожалуй, комендант еще не   ушел от него!      

Он схватил ружье и, отскочив в сторону, чтобы не мешал еще   не рассеявшийся дым, прицелился.      

Вискарра уже добежал до лестницы и начал спускаться. Только   голова и плечи его виднелись над краем стены, когда что‑то заставило его   остановиться и оглянуться. Трус почти оправился от испуга – ведь помощь была   уже совсем близко, – и он оглянулся из любопытства, чтобы посмотреть, чем   закончилась схватка между охотником и Гарсией. Он хотел остановиться лишь на   мгновение, но едва он повернул голову, раздался выстрел – меткая пуля настигла   его, и он покатился вниз по ступеням.      

Охотник видел, что пуля попала в цель, он видел к тому же,   что и другой офицер мертв, слышал яростные крики внизу, и понял, что, если не   убежит, не медля ни секунды, его окружат и пронзят сотней пик.      

Первая его мысль была – спуститься по той лестнице, по   которой он сюда пришел. Вторая ведет во внутренний двор, а там уже полно   солдат.      

Он перескочил через тело лейтенанта и кинулся к лестнице.      

По ней уже поднимались вооруженные люди. Путь был отрезан!      

Опять он перешагнул через убитого, побежал по асотее,   вскочил на парапет наружной стены и заглянул вниз.      

Страшно было прыгнуть с такой высоты, но на что еще мог он   надеяться? Несколько улан уже выбежали на крышу и кинулись к нему, наставив   пики, другие стреляли из карабинов; пули засвистели вокруг. Раздумывать было   некогда. Взгляд Карлоса упал на вороного; славный конь стоял, гордо изогнув   шею, покусывая удила. «Слава Богу, он еще жив! « Вид четвероногого друга придал   Карлосу силы. Прыжок – и вот он уже на земле, у подножия стены, целый и   невредимый.      

Пронзительным свистом он подозвал коня, вскочил в седло и   через минуту уже скакал по долине.      

Пули засвистели вслед, уланы торопились в погоню. Но прежде   чем они сели на коней и выехали за ворота, Карлос достиг опушки зарослей и   скрылся из глаз; густая листва кустарника сомкнулась позади него.      

Отряд улан под предводительством Робладо и Гомеса скакал   следом за Карлосом. Но когда они приблизились к зарослям, к величайшему их   изумлению, над кустами появилось десятка два голов, и дикий воинственный клич   раздался им навстречу.      

– Индейцы! Дикари! – закричали уланы, сдерживая   коней, которые в панике поворачивали назад.      

Приказано было остановиться и ждать подкрепления. Весь   гарнизон подняли на ноги, чащу окружили и наконец решились войти в нее. Но   индейцев обнаружить не удалось, хотя следы их лошадей и разбегались по чаще во   всех направлениях.      

Потратив несколько часов на не слишком решительные поиски,   Робладо с уланами вернулся в крепость.      

 Глава XXXV      

       

Гарсия был мертв. Вискарра не умер, хотя, когда его   подобрали, могло показаться, будто ему недолго осталось жить, и по всему было   видно, что он безмерно боится умереть. Лицо его было залито кровью, и на щеке   остался кровавый след пули. Но он был жив и все время стонал и бормотал что‑то.   Внятно говорить он не мог – пуля, пронзившая щеку, выбила у него несколько   зубов.      

Он был ранен в лицо, и только. Ни малейшая опасность не   грозила ему. Однако городской врач, молодой и не слишком опытный, не сразу мог   успокоить своего пациента, и несколько часов кряду Вискарра оставался отнюдь не   в блаженном неведении насчет своей судьбы. Военный доктор умер незадолго перед   тем, и на смену ему в гарнизон еще не прислали другого.      

Величайшее волнение царило весь этот день в крепости, да и в   городе, конечно, тоже. Весь Сан‑Ильдефонсо всколыхнули поразительные вести;   точно степной пожар, пронеслись они по всей долине.      

Рассказывали о случившемся по‑разному. Одни говорили, что   все поселение окружили дикари, которых ведет Карлос, охотник на бизонов; что   дикарей, должно быть, видимоневидимо – ведь они открыто напали на   крепость, – но все же после ожесточенной схватки, в которой было немало   убитых с обеих сторон, храбрые солдаты отразили нападение; офицеры все   перебиты, в том числе и комендант, и в эту ночь надо ждать нового нападения –   скорее всего, на город. Так говорили одни.      

Но распространился и другой слух: будто восстали мирные   индейцы, и это их, а не диких воинов, ведет Карлос, охотник на бизонов. Это они   безуспешно пытались напасть на крепость, но опять‑таки храбрые солдаты отогнали   их, причем обе стороны понесли большой урон, и в том числе погибли комендант и   его офицеры; и все это лишь первая вспышка грандиозного заговора, в котором   принимают участие все тагносы СанИльдефонсо, и, вне всякого сомнения, сегодня   ночью они снова нападут!      

Тем, кто задумывался на этими слухами, они казались непонятными.   Чего ради воинственные индейцы атаковали крепость, вместо того, чтобы двинуться   на почти беззащитный город или на богатые асиенды? И почему вдруг их   предводителем оказался охотник Карлос? Почему именно он – он, которому дикари   принесли столько несчастий? Кто же в Сан‑Ильдефонсо не знал, что они похитили   сестру Карлоса! Чтобы он возглавил нашествие индейцев      

– нет, это казалось слишком невероятным!      

Ну, а заговор, восстание? Но ведь мирные индейцы повсюду   спокойно работают на полях, и те, что служат в миссии, тоже заняты своими   обычными делами. И если судить по вестям из рудников, там тоже не заметно   никаких признаков заговора. Из двух распространившихся в долине слухов слух о   восстании тагносов с охотником во главе казался наиболее правдоподобным. Все знали,   что тагносы отнюдь не были довольны своей судьбой. Но сейчас ничто не указывало   на такое восстание. Все тагносы заняты были своей повседневной работой. Кто же   тогда мятежники? Итак, слухи казались совершенно невероятными.      

Вскоре добрая половина горожан собралась перед крепостью; и   после того, как из уст в уста были переданы самые разнородные версии, стало   наконец известно, что же произошло на самом деле.      

Но и подлинные события были не менее загадочны и непонятны,   чем слухи. Какая у охотника могла быть причина напасть на офицеров гарнизона?   Кто были индейцы, его спутники? Воинственные или мирные? Дикари или повстанцы?      

Всего любопытнее, что и сами солдаты, принимавшие участие в   воображаемой «битве», не могли ответить на эти вопросы. Одни говорили одно, другие   – другое.      

Многие слышали разговор Карлоса с офицерами, но, сам по себе   вполне естественный, в сочетании со всеми последующими событиями этот разговор   лишь окончательно запутывал и без того загадочное дело. Солдаты ничего не могли   объяснить, и горожане, отправившись по домам, продолжали спорить и обсуждать   эту таинственную историю. Высказывались самые разнообразные догадки. Некоторые   думали, что охотник здесь только затем, чтобы от чистого сердца просить о   помощи против индейцев, а с ними были просто несколько тагносов, которых он   тоже звал в погоню. Комендант же сперва пообещал помочь ему, а потом отказался   от своих слов, и этим вызвано было странное поведение охотника.      

Было и другое предположение, собравшее больше сторонников:   что охотник наметил своей жертвой капитана Робладо. Всему причиной ревность.   Ведь все знали, как под конец повел себя Карлос в день праздника, и немало   смеялись над ним. Ну, а когда ему не удалось напасть на Робладо, он поспорил с   комендантом… и так далее.      

Эта догадка, хоть и не слишком похожая на правду, была   подхвачена многими, так как неизвестно было, чем же на самом деле объяснялось   поведение охотника. Только четыре человека в стенах крепости да трое вне ее   знали настоящую причину. Все остальные о ней и не подозревали.      

И все сходились в одном – единодушно осуждали Карлоса. Петля   еще слишком хороша для него, и уж когда его схватят, он получит по заслугам!   Всех возмущала его безграничная неблагодарность. Ведь только днем раньше эти   самые офицеры со своими храбрыми солдатами оказали ему такую услугу, погнавшись   за индейцами! Должно быть, он просто сошел с ума. Наверно, старуха‑мать   околдовала его.      

Убить лейтенанта Гарсию! Всеобщего любимца! Проклятие!      

Это была правда: лейтенанта любили все жители долины, быть   может, не за какие‑либо добродетели, а просто за то, что он совсем не походил   на других офицеров. Он был приветлив, никому не приносил вреда, и все уважали   его.      

В этот вечер во всем Сан‑Ильдефонсо у охотника не было ни   единого друга. Впрочем, нет. Один друг у него был. Одно сердце было полно такой   же любви к нему, как и прежде, – сердце Каталины, но и она не понимала,   почему он вел себя так странно.      

Но каковы бы ни были причины, она знала: Карлос не может   быть неправ. Что ей вся клевета, все насмешки, которыми его осыпают! Что ей за   дело, если он и убил человека! Он не сделал бы этого без серьезных оснований.   Должно быть, ему нанесли какое‑нибудь ужасное оскорбление. Каталина глубоко   верила в это. Зная благородную душу Карлоса, она не могла думать иначе. Он –   господин и повелитель ее сердца – не мог совершить ничего дурного.      

Весть о случившемся едва не разбила сердце Каталины. Она   означала разлуку – надолго, быть может, навсегда! Теперь Карлос не осмелится   больше показаться в городе и вообще в Сан‑Ильдефонсо. Его изгонят в прерии,   будут преследовать, точно волка или свирепого бизона, быть может, схватят и   убьют!.. Горьки были ее мысли. Когда теперь она увидит его? Быть может,   никогда!      

 Глава XXXVI      

       

Тем временем Вискарра лежал на своем ложе и стонал не   столько от боли, сколько от страха за свою жизнь.      

Если бы не это, он был бы вне себя от ярости, но страх   смерти вытеснил все остальные чувства.      

Впрочем, если бы он был уверен в своем выздоровлении, он все   равно не знал бы покоя. Его воображение было расстроено страшным сном и всем   тем, что произошло после. Хотя его окружали солдаты, он все равно боялся   охотника на бизонов: ему казалось, что Карлос может сделать все, что захочет, и   потом уйдет безнаказанно. Даже в собственной комнате, со стражей у двери,   Вискарра не чувствовал себя в безопасности – рука мстителя может настигнуть его   и здесь.      

Теперь он, больше чем когда‑либо, хотел избавиться от нее      

– от той, которая была всему причиной, но он понимал,   что дело это деликатное и осуществить его теперь труднее, чем когда‑либо.   Неизбежно узнают, почему Карлос так безрассудно покушался на его жизнь, слух об   этом дойдет до высокого начальства, прикажут произвести расследование, а это   его погубит, если только ему не удастся оградить себя от подозрений.      

Так думал Вискарра, надеясь выздороветь; когда же он начинал   сомневаться в этом, мысли его становились еще мрачнее.      

Он с нетерпением ждал прихода Робладо, который намекал ему   на какую‑то возможность все уладить. Воинственный капитан все еще обыскивал   заросли. Но вот появился Гомес и доложил, что тот решил оставить поиски и   возвращается в крепость.      

Для Робладо же события этого дня были, напротив, скорее   приятны; наблюдая за ним, всякий мог бы убедиться в этом. Что действительно   огорчило его, так это рана коменданта: ведь она была не смертельна! Робладо был   опытнее врача и прекрасно это знал. Они с Вискаррой были не столько друзьями,   сколько сообщниками, – их связывало соучастие в преступлениях,      

– и любой из них без сожаления порвал бы эту дружбу в   ту самую минуту, когда оказалось бы, что порвать ее выгодно. Дружба эта не   помешала Робладо от всей души сожалеть, что пуля не попала в его «друга» чуть   повыше или чуть пониже – в голову или в горло. Сожаление объяснялось не злобой   или ненавистью к коменданту, а попросту тем, что, случись это, он мог бы извлечь   выгоду для себя. Робладо давно мечтал подняться выше по служебной лестнице. Он   не отличался скромностью и лелеял надежду, что в один прекрасный день станет   начальником крепости. Умри Вискарра – и он тут же получит его пост. Но Вискарре   не суждено было умереть сейчас, и мысль об этом несколько омрачала радость   Робладо.      

Да, он радовался. Ведь он и Гарсия были врагами. Они с   давних пор невзлюбили друг друга, завидовали друг другу, вот почему Робладо   ничуть не жалел о смерти лейтенанта. Но сегодняшняя драма давала еще один повод   для радости, повод самый существенный, больше всего отвечавший желаниям и   надеждам Робладо.      

Хотя попытки охотника на бизонов завоевать благосклонность   Каталины казались попросту нелепыми, все, что за последнее время узнал Робладо,   пробудило в нем ревность. Мало того, он был сильно встревожен. Странная девушка   эта Каталина де Крусес, она не раз проявляла редкостную твердость характера –   такую не купишь и не продашь, как тюк товара. В последнее врем она дала им –   отцу и Робладо – хороший урок. Она топнула ножкой и пригрозила, что уйдет в   монастырь, в могилу, если ее станут неволить. Она не отказала Робладо, то есть   не отказала прямо, но она настаивала на отсрочке, на праве дать ответ, когда   надумает сама, и дону Амбросио пришлось согласиться.      

Неудивительно, что капитана одолевало беспокойство. Не то   чтобы он ревновал ее, хотя по‑своему он ее любил, и его самолюбие было уязвлено   при мысли о таком сопернике, но он опасался решительного характера Каталины и   боялся, что от него ускользнет ее великолепное приданое. Такая женщина пойдет   на любое безумство. Она может и впрямь уйти в монастырь, а то и на Равнины с   этим ничтожеством, с этим охотником на бизонов. Такая женщина вполне способна   на подобный шаг, это очень на нее похоже. Правда, в любом случае она не сможет   захватить с собой свое состояние, но не все ли равно? Ведь ему‑то, Робладо, оно   тогда не достанется.      

Ну, а теперь нечего больше опасаться охотника на бизонов:   после случившегося он капитану уже не соперник. Жизнь его под угрозой. Он не только   не сможет встретиться с Каталиной, он не отважится даже показаться в поселении.   За этим будут неусыпно следить. И Робладо радовался при мысли о том, как он   будет преследовать своего соперника, поймает его и расправится с ним.      

Так думал бессердечный капитан – вот почему ему доставили   удовольствие события этого дня.      

Обшарив заросли и проследив за предполагаемыми индейцами до   самого плоскогорья, он возвратился со своими уланами в крепость, чтобы   подготовиться к более длительной погоне за беглецом.      

       

Глава XXXVII      

       

Приход Робладо успокоил Вискарру, которого терзали   бессильная злоба и страх смерти.      

Разумеется, разговор шел о последнем событии – Робладо   рассказал о погоне.      

– И вы действительно думаете, что с этим охотником был   отряд дикарей? – спросил комендант.      

– Нет, – ответил Робладо. – Сперва я так   думал, вернее – солдаты так думали, и их доклады меня ввели в заблуждение. А   теперь я уверен, что это были не индейские воины, а его друзья тагносы.   Выходит, отец Хоакин был прав – у охотника на бизонов подозрительные   знакомства. Мы давно уже могли арестовать его, это был вполне подходящий повод.   Ну, а теперь нам и повода не надо. Он наш, если только мы его поймаем.      

– Как вы думаете действовать?      

– Ну конечно, он не так‑то легко дастся нам в руки.   Придется порядком потрудиться, прежде чем мы его схватим. Я вернулся снарядить   людей, чтобы можно было подольше не возвращаться. Негодяи выехали из долины   верхней дорогой и, наверно, направились в горы. Так и Гомес думает. Мы   последуем за ними и попытаемся их нагнать. Нужно немедленно сообщить во все   ближайшие поселения, чтобы Карлоса схватили, если он там появится. Только едва   ли он это сделает.      

– Почему вы так думаете?      

– Почему? Да ведь старая‑то ведьма, оказывается, жива!   К тому же он надеется найти сестру и, уж конечно, будет рыскать вокруг Сан‑Ильдефонсо.      

– Ага! Вы правы, так оно и есть. Он ни за что не   оставит мать в покое, пока она…      

– Тем лучше. Тем скорее нам подвернется случай его   захватить. Хотя это будет совсем не так легко, дорогой полковник, поверьте мне.   Он осторожнее волка, а за его чертовым конем наш гарнизон не угонится. Парня   надо заманить в ловушку, иначе его не поймать.      

– И вы придумали ловушку?      

– Кое‑что есть у меня на уме.      

– Что же?      

– Видите, я уже говорил вам – у Карлоса есть причина   рыскать здесь, неподалеку. Разок‑другой он, наверно, навестит старую ведьму, но   не больше. Другая приманка была бы вернее.      

– Вы имеете в виду ее? – Вискарра указал на   комнату, в которой заперли Роситу.      

– Да. Говорят, он до глупости привязан к сестре. Так   вот, если бы она находилась в таком месте, куда он мог бы прийти, ручаюсь вам,   он навестил бы ее. А мы устроили бы там засаду.      

– В каком месте? Где? – нетерпеливо спросил   Вискарра.      

– Где‑нибудь поблизости от их родного ранчо. Там уж ей   найдут пристанище. Если вы согласитесь ее отпустить на время, вы легко вернете   ее после – вам никто не помешает, когда мы разделаемся с этим Карлосом.      

– Соглашусь ли я? Да ведь я только этого и хочу! Пока   она здесь, мне не будет покоя. Нам с вами обоим грозит беда, если пойдут толки.   Ведь если слух дойдет кое‑куда, мы пропали. Разве не так?      

– Да, пожалуй, тут вы отчасти правы. О смерти Гарсии   нельзя не доложить, а когда узнают, начнут доискиваться причин. Нам надо   сочинить собственную версию, и как можно более правдоподобную. На нас не должно   пасть и тени подозрения, нельзя дать никакого повода для толков, так что хорошо   сейчас спровадить ее.      

– Но как спровадить? Вот что меня беспокоит. Если мы   отправим ее домой, это вызовет еще больше подозрений. Как это объяснить? Не   могут же индейцы ее вернуть! Вы говорили, у вас есть какой‑то план?      

– Думаю, что есть. Но сперва объясните мне, полковник,   что вы имели ввиду, когда называли ее сумасшедшей?      

– Она помешалась. Она и теперь сумасшедшая. Мне Хосе   сказал: мелет всякую чепуху, не понимает, что ей говорят. Я просто в ужасе,   Робладо!      

– Она не понимает, что ей говорят?      

– Уверен.      

– Тем лучше. Значит, не запомнит, где она сейчас и где   была. Теперь я знаю, как от нее избавиться. Нет ничего проще. Она вернется   домой и скажет, что была в плену и индейцев, если будет способна говорить. Ну   как, удовлетворит вас это?      

– Еще бы! Но как это устроить?      

– Очень просто, дорогой комендант. Вот послушайте.   Гомес и Хосе, как и в тот раз, нарядятся индейцами и сегодня ночью или завтра   на рассвете увезут ее отсюда, а куда – это я им укажу. Куда‑нибудь в горы.   Дальше или ближе – не имеет значения. Утром их всех найдут, причем девушка   будет связана, точно пленница. А если к тому времени рассудок к ней вернется и   она сама тоже вообразит, что она их пленница, – еще лучше. Ну вот, я с   солдатами преследую Карлоса и случайно наталкиваюсь на этих индейцев. Можно   выстрелить по ним разок‑другой на безопасном расстоянии, чтобы никого не   задеть. Они удирают, бросив пленницу, мы ее спасаем и привозим обратно в город,   а там уж мы ее сбудем с рук. Хаха‑ха! Как вам нравится моя выдумка, полковник?      

– Великолепно! – ответил Вискарра. Предвкушая   осуществление этого плана, он, видимо, успокоился.      

– Да это самого черта собьет с толку. Мы не только   отведем от себя подозрения, но и прибавим себе славы. Как же! Удачная операция   против дикарей! Вызволили пленницу! Возвратили ее родным! И кого же? Сестру   того самого человека, который покушался на вашу жизнь! Поверьте, комендант,   даже сам охотник, если это может вас порадовать, будет одурачен. Если только она   сумеет связать два слова, она поклянется, что все время была в плену у дикарей.   Даже своему брату она повторит эту чепуху.      

– Превосходный план! Надо все это сделать сегодня же   ночью.      

– Ну конечно! Как только солдаты разойдутся по   казармам, Гомес может выехать с нею отсюда. Гоняться за Карлосом я сегодня не   стану – говоря по совести, не вижу в этом смысла. У нас одна возможность его   захватить: расставить ему западню, девушка будет приманкой. Потом мы это   устроим, вы можете больше не тревожиться. Завтра в полдень я явлюсь к вам с   докладом: отчаянная схватка с хикариллами или ютами, несколько индейцев убито,   освобождена пленница, солдаты доблестно сражались, рекомендую капрала такого‑то   повысить в чине, и так далее. – И капитан расхохотался.      

Вискарра вторил ему; пожалуй, он не стал бы смеяться, если   бы Робладо не успел уверить его, что рана его не опасна и через недельку‑другую   совсем затянется.      

Свои уверения Робладо подкрепил тем, что обозвал доктора   олухом и наградил его еще другими бранными эпитетами. Вот почему, освободившись   от страха неминуемой смерти и от другой терзавшей его мысли, Вискарра вновь   обрел душевное равновесие, которого был лишен за последние сутки. Теперь им   безраздельно овладело другое желание – желание отомстить Карлосу.      

Поздно вечером, как только отзвучала вечерняя зоря и солдаты   разбрелись по казармам, небольшая группа всадников выехала из ворот крепости и   направилась по дороге, ведущей в горы. Всадников было трое. В одном из них,   закутанном с головы до ног и сидящем на муле, можно было узнать женщину. Двое   других в странном одеянии, причудливо разрисованные и украшенные перьями,   походили на воинов‑индейцев. Но то были не индейцы, а испанские солдаты,   переряженные индейцами. Это сержант Гомес и улан Хосе увозили из крепости   сестру охотника на бизонов.      

 Глава XXXVIII      

       

Карлос уже достиг зарослей, а его преследователи еще только   отъезжали от стен крепости. Гнаться за ним можно было, разумеется, лишь верхом,   а на то, чтобы оседлать коней и взять оружие, требовалось время. Поэтому Карлос   уже не боялся, что его нагонят, и не стал запутывать след. Он был уверен в   своем скакуне и знал, что уйдет из‑под носа у преследователей и ему незачем   скрываться в зарослях.      

Пробираясь к ожидавшим его друзьям, Карлос уже не думал   больше о собственной безопасности и тревожился только о доне Хуане и его   спутниках. Он вдруг понял, в каком трудном положении они оказались. Как им   удастся ускользнуть?      

Не успел он пересечь и половины открытого пространства, а   беспокойство о друзьях уже заглушило в нем всякий страх за собственную жизнь, и   он представлял себе, что надо сделать. Он не станет углубляться в заросли, а   направится сразу к тропе, ведущей на Утес загубленной девушки. Уланы поскачут   той же дорогой, а тем временем дон Хуан и тагносы успеют скрыться.      

Карлос воспользовался бы этим планом, если бы он мог   положиться на благоразумие дона Хуана, но он опасался так поступить. Дон Хуан   горяч и не слишком дальновиден. Заметив, что за Карлосом погоня, он, конечно,   сочтет своим долгом, как они условились, выйти с людьми из чащи, а именно этого   Карлос и не хотел. Вот почему он помчался галопом прямо туда, где дон Хуан со   своими спутниками, не слезая с коней, ждали его в засаде.      

– Слава богу, с тобой ничего не случилось! –   воскликнул дон Хуан. – Но они гонятся за тобой. Вон они скачут, и сколько   их!      

– Да, – ответил Карлос, бросив взгляд   назад. – Но они очень отстали.      

– Что же нам делать? – спросил дон Хуан. –   Рассеяться в кустах или держаться всем вместе? Ведь они скоро будут здесь.      

Карлос задумался и ответил не сразу. У них было три более   или менее верных возможности спастись: первая – рассеяться в зарослях, как   предлагал дон Хуан; вторая      

– держаться всем вместе и немедленно отступить той же   дорогой, по которой они прискакали сюда, но только не показываясь на глаза   преследователям; и, наконец, – не скрываться, появиться перед ними, а уж   затем уходить той же дорогой. Вступить в бой при сложившихся обстоятельствах   было бы безрассудно и бесполезно.      

Охотник не привык долго раздумывать, он взвесил эти планы   мгновенно. Первый он тотчас же отбросил. Рассеяться в чаще – значит, пойти на   жертвы. Лес невелик, какие‑нибудь две мили в ширину, хотя и вдвое больше в   длину. Солдат здесь столько, что они легко могут окружить его, и они, конечно,   не преминут это сделать. Заросли прочешут вдоль и поперек, переловят половину   людей, сочтут их причастными к происшествию в крепости и сурово накажут, а то и   просто застрелят на месте, несмотря на то, что нет никаких доказательств их   вины.      

Карлос применил бы второй план – попытался бы пробраться   через заросли, не показавшись преследователям, но он опасался, что их настигнут   до наступления ночи. Мулы под тагносами уже притомились, а у большинства солдат   хорошие, быстрые кони. Если бы не это, всем им удалось бы скрыться   незамеченными, и тогда дон Хуан и его люди не навлекли бы на себя подозрения в   соучастии. а это было бы так важно для будущего… И, однако, о втором плане   нечего было и думать. Карлос принял третий.      

На эти размышления у охотника ушло вдвое меньше времени, чем   у вас на то, чтобы прочитать о них. Не прошло и нескольких секунд, как Карлос   ответил дону Хуану, возвысив голос настолько, чтобы его услышали и все   остальные. Его ответ был приказом:      

– Все до одного – вперед через заросли! Высуньтесь из   кустов, но чтобы видны были только головы, плечи и луки. Испустите боевой клич!   Тут же поворачивайте назад и рассейтесь во все стороны! За мной!      

Наскоро отдав эти распоряжения, Карлос ринулся в заросли и   вскоре вынырнул у опушки. Почти одновременно, вытянувшись в неровную линию,   показались тагносы; с одной стороны их охранял дон Хуан, с другой – Антонио.   Размахивая над головой луками, они испустили воинственный боевой клич, словно и   в самом деле были дикими индейцами.      

Даже на небольшом расстоянии лишь наметанный глаз мог   заметить, что это индейцы – тагносы, а не дикие воины. Головы почти у всех были   обнажены, длинные волосы развевались на ветру; по внешнему виду они и впрямь   мало чем отличались от своих соплеменников из прерий. У всех были луки –   оружие, которым и до сих пор пользуются мирные индейцы, если уже дело доходит   до боя, и их боевой клич звучал не менее грозно, чем клич некоторых племен,   называемых обычно «воинственными», «дикими». Многие из спутников Карлоса еще не   так давно принимали участие в сражениях. Многие лишь совсем недавно стали   мирными тружениками.      

Их появление произвело именно тот эффект, на какой и   рассчитывал охотник на бизонов. Солдаты неслись вперед беспорядочными кучками,   некоторые были уже на расстоянии трехсот шагов от зарослей; теперь от   неожиданности они осадили лошадей. Передние тотчас повернули бы обратно, если   бы не увидели, что новый большой отряд улан выезжает из крепости.      

Преследователи растерялись. Они были уверены, что в зарослях   дикие индейцы и что их там несметное множество. Их уверенность подкреплялась   событиями последнего времени      

– ведь солдаты верили, что все эти дни они как раз и   гонялись за дикарями. И вот теперь те сами напали на них! Вот почему уланы   остановились на равнине, ожидая подкрепления.      

Карлос предвидел такое действие своей уловки. Он приказал   своим товарищам без шума отойти назад, под прикрытие кустов; и вскоре все они   собрались в том самом месте, где недавно стояли в засаде.      

Теперь их повел через заросли Антонио – только не к Утесу   загубленной девушки, а тропой, которая вела к другому подъему на плоскогорье.   Когда они, отъехав на добрые три мили от своей засады, пробирались среди скал   наверх, издали они увидели заросли и раскинувшуюся позади долину. На открытом   пространстве перед зарослями все еще разъезжали храбрые солдаты; они так и не   решились проникнуть в чащу, где, как они думали, притаились свирепые дикари.      

Карлос и его спутники поднялись на плоскогорье, круто   повернули на север и направились к ущелью, которое было примерно в десяти милях   отсюда; однако, пока они пересекали прерию, позади не показался ни один   преследователь.      

Ущелье тянулось на восток и выходило к нижнему течению   Пекоса. Это было русло потока, наполнявшееся водой только в дождливую пору, а   теперь совсем пересохшее. Дно устилала мелкая галька, на которой почти нельзя   различить следов: лошади лишь смещают камешки, не оставляя знаков, которые   может прочитать следопыт. Здесь старые отпечатки невозможно отличить от новых.      

Карлос и его спутники спустились в ущелье; они проехали миль   пять‑шесть вниз по пересохшему руслу и сделали привал. Привал был нужен Карлосу   для того, чтобы рассказать остальным, как им действовать дальше; у него был   план, который он тщательно продумал за последние час‑два.      

До сих пор никто из них, кроме него самого, не был   скомпрометирован, и он вовсе не хотел, чтобы это случилось. Это могло ему   только повредить. Дон Хуан и Антонио не показывались из зарослей, а темные лица   остальных, промелькнувших на мгновение за кустами куманики, испуганные солдаты,   конечно не могли узнать. Поэтому, если дон Хуан и его пеоны вернутся домой незамеченными,   для них все может окончиться благополучно. Это вполне возможно. Снаряжая свой   отряд, Карлос действовал с большой осторожностью. Они выехали в тот ранний час,   когда люди еще спят, и никто их не видел. А до того как распространился слух о   происшествии в крепости, никто в долине не знал даже, что охотник на бизонов   возвратился. Никто не видел, когда разгружали его мулов, и пас их теперь один   из пеонов далеко от ранчо. Таким образом, если бы солдаты до завтрашнего дня не   появились в долине, дон Хуан и его пеоны успели бы вернуться ночью домой и   приняться за свои повседневные дела, не возбудив ничьих подозрений. Разумеется,   Робладо будет там утром, но вряд станет противиться его сватовству. В ту ночь   сладостны были за ними, а эта дорога ведет в сторону, почти противоположную от   дома дона Хуана. Солдатам Робладо понадобится по крайней мере целый день, чтобы   следовать по всем ее извилинам. И, конечно, преследователи все равно не узнают,   куда направились Карлос и его люди после привала, так как его новый план хоть   кого собьет с толку.      

В общем, было решено, что дон Хуан со своими пеонами   возвратится домой; обратно на ранчо уйдут и пеоны Карлоса; они покроют дом   новой крышей – только это и нужно было сделать после пожара, так как стены   уцелели, – и останутся там, словно ничего не случилось. Не призовут же их   к ответу за дела хозяина!      

О том же, где укроется теперь сам Карлос, не должен знать   никто, кроме одного‑двух верных друзей. Он, конечно, сумеет найти себе   пристанище. И в открытой прерии и в какой‑нибудь пещере в горах он все равно   что дома. Он обойдется и без крыши над головой. Звездное небо ему милее, чем   раззолоченный потолок какого‑нибудь дворца.      

Тагносам велели хранить тайну. Обошлись без клятв. Тагносы      

– люди не из болтливых, к тому же они знали, что их   собственная безопасность, а может быть, и жизнь зависит от их молчания.      

Наконец обо всем уговорились, но Карлос и его спутники   задержались на привале почти до захода солнца. Потом все сели на коней и мулов   и снова поскакали вниз по руслу.      

Когда они отъехали примерно с милю, один из тагносов   выбрался по склону из ущелья и направился через прерию к югу. Он должен был   возвратиться в долину тропинкой, ведущей на окраину Сан‑Ильдефонсо. Этой тропки   он достигнет только к ночи, и, конечно, вряд ли кто‑нибудь встретится ему: ведь   вокруг рыщут «дикие» индейцы!      

Немного спустя из ущелья выбрался второй тагнос и поехал в   том же направлении, что и первый. Затем их примеру последовал еще один, потом   еще и еще… и наконец в ущелье остались только дон Хуан, Антонио и Карлос.   Тагносам велели добираться домой разными дорогами, а более сметливых направили   самыми запутанными тропками. И вряд ли в крепости нашелся бы такой солдат,   который мог бы их выследить.      

Карлос и два его спутника покинули ущелье последними, тоже   повернули вправо и въехали в долину СанИльдефонсо у самого ее конца. Было уже   совсем темно, но все трое хорошо знали дорогу и к полуночи достигли дома   молодого скотовода.      

Они не решились подъехать к дому, не произведя сначала   разведки. Но оказалось, что все спокойно и солдаты здесь еще не появлялись.      

Карлос поспешно обнял мать, рассказал о том, что произошло   за день, дал кое‑какие наставления дону Хуану и, вскочив в седло, простился с   ними.      

За ним следовал Антонио с мулом, навьюченным съестными   припасами. Они выехали из долины и направились к Льяно Эстакадо.      

 Глава XXXIX      

       

На следующий день опять произошло событие, взволновавшее   жителей Сан‑Ильдефонсо, и без того взбудораженных рядом необычайных   происшествий.      

Около полудня через город в крепость возвращались уланы,   посланные на поиски убийцы – так теперь называли Карлоса. Никаких следов его   они не нашли, но в предгорьях натолкнулись на большой отряд воинственных   индейцев. Произошла отчаянная схватка, было убито много индейцев, но, как   обычно, оставшиеся в живых ухитрились унести трупы товарищей, вот почему   солдаты возвратились без их скальпов. Однако они захватили гораздо более   существенный трофей – молодую девушку, родом из Сан‑Ильдефонсо, которую они   вызволили из рук индейцев. Как полагает капитан Робладо, доблестный начальник   экспедиции, это та самая девушка, которая была похищена несколько дней назад из   ранчо в дальнем конце долины.      

Капитан и несколько человек, находившихся при спасенной   пленнице, остались на площади, остальные вернулись в крепость.      

У Робладо были свои причины избрать именно этот путь, вовсе   не самый короткий, и задержаться в городе. Прежде всего он хотел сдать свою   подопечную местным властям. Затем пускай все горожане своими глазами увидят,   что это он ее привез: ведь она – живое доказательство того, какой великий   подвиг он совершил. И наконец, для него это удобный случай покрасоваться перед   неким балконом.      

Капитан осуществил все три своих намерения, но не все вышло   так, как ему хотелось. Не умолкала труба, возвещая о прибытии солдат, спасенная   пленница находилась среди них на виду, и конь капитана Робладо – не без помощи   острых шпор – гарцевал самым невероятным образом, но все понапрасну: Каталина   на балкон не вышла. Ее не видно было среди конторщиков и слуг, и, когда гордый   победитель отъехал от балкона, торжество на его лице сменилось угрюмым   разочарованием.      

Через несколько минут он спешился перед Домом капитула и   передал девушку с рук на руки алькальду и другим отцам города. Эта церемония   сопровождалась цветистой речью, в которой приводились некоторые потрясающие   подробности спасения пленницы, выражено было сочувствие ее родителям, к т о б ы   о н и н и б ы л и, а под конец оратор высказал предположение, что несчастная   жертва, наверно, и есть та самая девушка, которую похитили индейцы несколько   дней назад.      

Все это выглядело как нельзя более правдоподобно и   убедительно. Робладо, сдав свою подопечную алькальду, сел на коня и отъехал,   сопровождаемый бурей восторгов; отцы города провожали его громкими   славословиями, жители – рукоплесканиями и криками «viva».      

– Да вознаградит вас Бог, капитан! – доносилось до   его слуха, когда он выбирался из толпы.      

Проницательный наблюдатель заметил бы в этот миг странное   выражение, промелькнувшее в уголках глаз Робладо, – иронию и вместе с тем   сильное желание рассмеяться. И действительно, доблестный капитан едва не   расхохотался в лицо восторженной толпе. Он сдерживался лишь потому, что хотел   насладиться шуткой вместе с комендантом – к нему он теперь спешил.      

Но вернемся к пленнице.      

Обступившая ее толпа жаждет удовлетворить свое любопытство.   Как ни удивительно, но именно это чувство преобладает. Сочувствия почти   незаметно, хотя при подобных обстоятельствах его следовало бы ожидать. Лишь   очень немногие произносят: «Бедняжка! «, и эти немногие – преимущественно   бедные темнокожие туземки.      

Хорошо одетые лавочники – испанские переселенцы и креолы,   мужчины и женщины, – смотрят на девушку равнодушным взглядом или с   любопытством зевак, жадных до чужой беды.      

Такое равнодушие к чужому страданию вовсе несвойственно   народу Новой Мексики – вернее, женщинам этой страны,      

– ибо если мужчины там и жестоки, то женщины добры и   отзывчивы.      

Поведение их могло бы показаться странным, однако в данном   случае для этого были основания. Они знали, кто такая эта спасенная девушка,   знали, что она сестра охотника на бизонов – сестра Карлоса‑убийцы! Это и   заглушало в них лучшие чувства.      

Карлос навлек на себя всеобщее негодование. Местные жители   называли его не иначе, как злодеем, разбойником, неблагодарным. Каков негодяй!   Убить славного лейтенанта, любимца всей округи! И что могло его толкнуть на   это? Наверно, ссора из‑за пустяков или ревность! В самом деле, что толкнуло его   на это? Какая иная причина могла быть у этого дьявола, этого белоголового   еретика, если не жажда крови? Неблагодарный негодяй! Покушаться на жизнь   доблестного коменданта, того самого коменданта, который не жалел сил и трудов,   стараясь вырвать сестру убийцы из рук дикарей‑индейцев!      

И наконец комендант добился своего. Подумать только: вот она   здесь, она возвратилась домой, живая и невредимая, благодаря коменданту. Ведь   это он послал своего капитана и солдат разыскивать ее – сестру человека,   который чуть не убил его. Дьявол! Убийца! Разбойник! Они рады бы увидеть его на   виселице. Добрый католик никогда бы так не поступил, только грешник, еретик,   кровожадный американец мог это сделать! Уж он получит по заслугам, когда его   поймают!      

Такие чувства волновали всех жителей долины за исключением   бедных рабов – порабощенных индейцев – и нескольких креолов. Впрочем, и они не   одобряли поступков Карлоса, хотя в них силен был мятежный дух и они всем   сердцем ненавидели испанский режим.      

Неудивительно, что при таком отношении к охотнику на бизонов   несчастная девушка, его сестра, вызывала так мало сочувствия.      

Никто не сомневался в том, что освобожденная пленница      

– его сестра, хотя лишь немногие из присутствующих   знали их. Ее брат, такой знаменитый теперь, до праздника святого Иоанна был   почти неизвестен горожанам. Он редко бывал в городе, а его сестра еще реже, и   только очень немногие из стоявших здесь видели ее прежде. Но сходство было   несомненное. Такие прелестные золотые волосы, белоснежную кожу, яркий румянец   на щеках редко увидишь в Северной Мексике, хотя где‑нибудь в другой части света   они никого не удивят. А в объявлениях, расклеенных по стенам, описывались   именно эти приметы «убийцы». Разумеется, это его сестра. К тому же здесь были   люди, видевшие Роситу на празднике, где ее красота вызвала не только   восхищение, но и зависть.      

Росита была, как всегда, прекрасна, только румянец на ее   щеках поблек и какое‑то странное, дикое выражение появилось во взоре. На   обращенные к ней вопросы она либо не отвечала совсем, либо что‑то невнятно   бормотала. Она сидела молча: лишь порой у нее вырывались какие‑то бессвязные,   странные возгласы; несколько раз она повторила слова «индейцы» и «дикари».      

– Она помешалась, – говорили люди друг   другу. – Ей кажется, что она все еще у дикарей.      

Возможно, что так оно и было. Конечно, ее окружали не   друзья.      

Алькальд спросил, нет ли среди присутствующих ее родных или   знакомых, кому он мог бы ее доверить.